Здесь водятся чудовища

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

Этот голос показался до боли знакомым: он походил на ржание Коу. По тропе словно прошел сквозняк — как будто стелясь по земле пролетел легкий ветерок, зашевеливший остатками золы на месте недавнего пожара.

— Осторожно, леди! — Корделия проскакала вперед, оглядываясь по сторонам. — Надо убедиться, что с ней покончено. Лично у меня нет такой уверенности.

Кучка пепла разделилась на несколько холмиков, которые стали расползаться по сторонам, как будто раздуваемые розой ветров на четыре стороны.

— Еще как постерегись! — донесся все тот же голос. — Как мне возродиться точно Феникс из пепла, если вы меня развеете по ветру?

— Но ты, похоже, скорее расходишься, чем собираешься, — заметила Алуэтта.

— Пусть себе разлетается, — шикнула на нее Ртуть. — Лучше десяток маленьких, чем такое страшилище.

Девушка-воин присела на корточки и разгребла одну из кучек, взвешивая пепел в руке.

— Чем меньше, тем лучше.

— Не трогай меня! — взревело невидимое чудовище. — Еще не время!

Алуэтта нерешительно произнесла:

— Да-а, слишком уж ты…

— Какая? Ну, какая?

— Изменчивая… опытная. Так просто тебя не проймешь.

— Ага-га! Ого-го! Вот-вот! Теперь вы поняли — меня вам не избежать! Сейчас будет повторение — рефрен или рифма!

— Боюсь, что рифма эта будет хуже, чем стих, — заметила Алуэтта своим компаньонкам.

— Пусть она тогда примет форму менестреля, — предложила Ртуть.

— Полагаю, мне предстоит вернуться в более низшие формы! — предупредил все тот же голос, схожий с ржанием жеребца.

— Наверное, тем и кончится, если тебе не уняться, — воскликнула Корделия, — но хотя бы пощади наши уши! Можно не орать этаким манером?

— Ну, это еще ничего. Вот увидите, чем я теперь обернусь перед вами! Вы от меня так просто не отделаетесь!

— Мы и не собираемся, — решила Ртуть, — но позволим тебе не развеяться пеплом по ветру, если ты пообещаешь себя вести хорошо.

— Что значит «хорошо»?

— Не обижать окрестный люд и принять какую-нибудь более приемлемую форму. Мирную, то есть.

Алуэтта кивнула, совершенна согласная с таким требованием. То же сделала и Корделия, хмуро взиравшая на испепеленного врага.

— А почему у меня постоянное желание напасть, когда я вижу мышь или крысу? — поинтересовался голос, похожий на лошадиное ржание.

— Может быть, оттого, что ты приняла совиную голову в своей последней форме, — ответила Корделия. — Это птица мудрости, охраняющая народ ночью, ты можешь преобразить себя в нее.

— Сконцентрируйся, — посоветовала Алуэтта. — Но не начинай, покуда мы не покинем этого места.

— Обязательно! Я восстановлюсь! Благодарю вас, леди! Я буду хлопать вам крыльями с небес и заливаться благодарной трелью!

— Она говорила о сове, а не о соловье, — напомнила Алуэтта.

— Решено! Значит, ночная птица.

— Ну, соловей тоже поет ночами.

— Ладно, лучше совой. Она же хищник? Если будете возвращаться этой дорогой, знайте, здесь у вас есть верный союзник!

Они в тревоге посмотрели друг на друга. Затем Алуэтта поделилась общими опасениями вслух:

— Ты, главное, с народом обходись помягче и повежливей.

— Как пожелаете! Спасибо за доброту и милосердие.

Милосердие! Благодарю! Благодарю! Всю оставшуюся жизнь буду превозносить ваше благородство.

— Ты увидишь, что быть хорошей — это вовсе не плохо и такая радость — приносить пользу.

— Я должна патрулировать, охранять и предупреждать, — решено! — бодро откликнулась кучка пепла. — Я стану стражем этой долины в виде не Феникса, но Филина! Всю жизнь буду ухать и охотиться!

— Так и всю жизнь можно проухать, — посочувствовала Алуэтта. — Ну, прощай, полиморф.

— Так теперь мое имя? Какая честь! — воскликнул неугомонный дух. — Значит, я Полли Морф.

— Ну, пусть будет так, Полли, — улыбнулась Алуэтта. — Имей в виду, мы запомним твое предложение и обязательно воспользуемся услугой.

Они снова тронулись в путь по тропе, поглядывая друг на друга, но сохраняя молчание, пока листья вновь не сомкнулись над ними и странные звуки, которыми Коу сопровождала свои попытки научиться петь, не смолкли в отдалении. Тогда Алуэтта, глубоко вздохнув, сказала:

— Насчет услуги я, конечно, запомню — но не приведи Небо ею воспользоваться.

— Да, такой твари не хочется доверять, — согласилась Корделия. — Никогда не знаешь, какое она выкинет коленце. Даже с самыми лучшими намерениями, ее помощь может обернуться кучкой пепла.

Ртуть обернулась к Алуэтте.

— Но как же это, мадемуазель? Вы могли бы отнестись к ней получше, учитывая ее раскаяние!

— Хотела бы я верить. — озабоченно сказала Алуэтта, — да верится с трудом. — Но, боюсь, что она так привыкла пугать, что будет этим заниматься и в виде ночной птицы филина.

— Я вижу! — открылись глаза Ртуть. — Довольно хлопотно для девушки, чье имя переводится как «жаворонок».

— Возможно, я переоценила ситуацию, — согласилась наконец Алуэтта, — но, поскольку она уже была озорным духом — а птицей еще никогда — то, может быть, новое в ней переборет старое. Личность изменится.

Солнце садилось, когда Грегори, Ален и Джеффри выехали к берегу небольшого озера. Путники поникли в седлах, и кони тяжело стучали копытами.

— Честное слово, — выдохнул Джеффри, — это был слишком долгий день!

— И также полный событий, — согласился Ален.

Джеффри чуть не вывалился из седла когда спешивался, чтобы зачерпнуть воды из озера.

Алуэтта кивнула, совершенна согласная с таким требованием. То же сделала и Корделия, хмуро взиравшая на испепеленного врага.

— А почему у меня постоянное желание напасть, когда я вижу мышь или крысу? — поинтересовался голос, похожий на лошадиное ржание.

— Может быть, оттого, что ты приняла совиную голову в своей последней форме, — ответила Корделия. — Это птица мудрости, охраняющая народ ночью, ты можешь преобразить себя в нее.

— Сконцентрируйся, — посоветовала Алуэтта. — Но не начинай, покуда мы не покинем этого места.

— Обязательно! Я восстановлюсь! Благодарю вас, леди! Я буду хлопать вам крыльями с небес и заливаться благодарной трелью!

— Она говорила о сове, а не о соловье, — напомнила Алуэтта.

— Решено! Значит, ночная птица.

— Ну, соловей тоже поет ночами.

— Ладно, лучше совой. Она же хищник? Если будете возвращаться этой дорогой, знайте, здесь у вас есть верный союзник!

Они в тревоге посмотрели друг на друга. Затем Алуэтта поделилась общими опасениями вслух:

— Ты, главное, с народом обходись помягче и повежливей.

— Как пожелаете! Спасибо за доброту и милосердие.

Милосердие! Благодарю! Благодарю! Всю оставшуюся жизнь буду превозносить ваше благородство.

— Ты увидишь, что быть хорошей — это вовсе не плохо и такая радость — приносить пользу.

— Я должна патрулировать, охранять и предупреждать, — решено! — бодро откликнулась кучка пепла. — Я стану стражем этой долины в виде не Феникса, но Филина! Всю жизнь буду ухать и охотиться!

— Так и всю жизнь можно проухать, — посочувствовала Алуэтта. — Ну, прощай, полиморф.

— Так теперь мое имя? Какая честь! — воскликнул неугомонный дух. — Значит, я Полли Морф.

— Ну, пусть будет так, Полли, — улыбнулась Алуэтта. — Имей в виду, мы запомним твое предложение и обязательно воспользуемся услугой.

Они снова тронулись в путь по тропе, поглядывая друг на друга, но сохраняя молчание, пока листья вновь не сомкнулись над ними и странные звуки, которыми Коу сопровождала свои попытки научиться петь, не смолкли в отдалении. Тогда Алуэтта, глубоко вздохнув, сказала:

— Насчет услуги я, конечно, запомню — но не приведи Небо ею воспользоваться.

— Да, такой твари не хочется доверять, — согласилась Корделия. — Никогда не знаешь, какое она выкинет коленце. Даже с самыми лучшими намерениями, ее помощь может обернуться кучкой пепла.

Ртуть обернулась к Алуэтте.

— Но как же это, мадемуазель? Вы могли бы отнестись к ней получше, учитывая ее раскаяние!

— Хотела бы я верить. — озабоченно сказала Алуэтта, — да верится с трудом. — Но, боюсь, что она так привыкла пугать, что будет этим заниматься и в виде ночной птицы филина.

— Я вижу! — открылись глаза Ртуть. — Довольно хлопотно для девушки, чье имя переводится как «жаворонок».

— Возможно, я переоценила ситуацию, — согласилась наконец Алуэтта, — но, поскольку она уже была озорным духом — а птицей еще никогда — то, может быть, новое в ней переборет старое. Личность изменится.

Солнце садилось, когда Грегори, Ален и Джеффри выехали к берегу небольшого озера. Путники поникли в седлах, и кони тяжело стучали копытами.

— Честное слово, — выдохнул Джеффри, — это был слишком долгий день!

— И также полный событий, — согласился Ален.

Джеффри чуть не вывалился из седла когда спешивался, чтобы зачерпнуть воды из озера.

— Интересно, сладкая или соленая?

— Верное замечание, — согласился Грегори и в свою очередь спешился, чтобы подойти поближе к воде. Ален уже почти догнал их, когда его остановило странное неистовое и безудержное блеянье: оно разносилось отовсюду, как будто окружая их. В удивлении вскинув головы вверх, они увидели громадное стадо овец, бегущее прямо на них в дикой панике. Что-то испугало их настолько, что людей они уже не боялись.

— Эй, кыш! Брысь! А ну, назад! — Но не успел Джеффри подняться с колен, как шерстяные клубки накатили сверху.

Они чуть не выбили коня из-под Алена, он с трудом сдержал поводья, в то же время неистово отмахиваясь от стада, навалившегося с разных сторон:

— А ну, вон отсюда! Прочь!

Но на него не обратили внимания, разве что несколько овец обошли стороной, вместо того, чтобы броситься прямо под ноги, не разбирая дороги. Джеффри на коленях, перед своим конем, повезло еще меньше: он покатился, как опрокинутая колода — овца за овцой, баран за бараном просто перепрыгивали через него, как через бесчувственную чурку. Когда наконец стадо промчалось мимо, Джеффри смог подняться Грегори сказал, глядя им вослед:

— Едят меня черти, если я сегодня не высплюсь: столько баранов насчитал!

— И сколько же, — поинтересовался Ален у Грегори.

— Возможно, кого-то и пропустил — но стадо примерно в девяносто восемь голов, не считая одного ягненка.

— Всего-то? — почесал бока Джеффри, — я уж думал, они нас затопчут.

— Кто-то их спугнул, — Ален выпрыгнул из седла, присоединяясь к друзьям, которые отряхивались и приводили одежду в порядок. — Ничего себе, как они вас вываляли.

— Насколько напугались, настолько и вываляли, — прокомментировал Джеффри. — И кто это их так шуганул?

Раскатистый бас огласил смехом окрестности. Они замерли, переглядываясь.

— Что еще за тварь? — пробормотал Джеффри. — С таким голосом, будто разговаривает из бочки.

— А вот и он! — указал Грегори.

Обернувшись, они увидели, как, рассекая воду, вдоль берега к ним шагает громадная птица, черная, как смоль с металлическим отблеском. Оперение походило на горностаевую королевскую мантию — черное с вкраплениями белых кисточек — и такое же белое кольцо окружало ожерельем шею, которая была несколько длиннее, чем утиная. Полуторафутовый клюв темно-желтого цвета был изогнут как у орла, а громадные глаза буравили путешественников — потенциальную добычу взамен сбежавших овец. Колоссальное создание напоминало птицу — обитателя водоема, и только размеры его были несовместимы даже с размерами озера: длиной не менее восьми футов, да шея три. , И тут внезапно им под ноги рванулась овца, запутавшаяся в кустах у берега.

С радостным клекотом громадная птица выпрыгнула из воды и погналась за жертвой на перепончатых" ногах, увенчанных длинными острыми когтями. Ноги были несоразмерно коротки для такого тела, зато проворны — так что тварь стала быстро настигать овцу.

Овца свернула за рощу, и птица за ней.

Затем так же внезапно все стихло.

Товарищи посмотрели друг на друга — Может посмотреть, что у них там? — предложил Грегори.

— А кто нам запретит? — несколько даже удивился Джеффри.

Они осторожно прокрались между стволами, раздвинули последние листья, и увидели перед собой гигантскую птицу за кровавой трапезой. Она как раз заглатывала последний кусок — от овцы уже практически ничего не осталось.

Ален сглотнул, затем спросил:

— Как называется такая птичка, профессор?

— Бубри, — приглушенным голосом ответил Грегори. — Я читал о таких существах, но даже вообразить себе не мог, что они существуют на свете.

— Может так оно и есть на самом деле, — заметил Джеффри.

— Что значит?

— Может их и вправду не существует, — заметил Грегори. — Не существовало до поры до времени.

Бубри открыла клюв, издав вызывающий крик. Люди насторожились — в этот раз он больше походил на рев быка.

— А смех, должно быть, брачный зов, — предположил Грегори.

— Или рев восторга по поводу закуски, — сухо заметил Джеффри.

Бубри вновь распахнул клюв, издав тот же смех, и двинулась им навстречу.

Джеффри с Аденом тут же показали ему мечи. Они успели сделать это намного опережая короткие проворные ноги, семенившие к ним.

— Берегись, — голос Грегори стал странно отрешенным, глаза его сверкали — и он не сводил взгляда с огромной птицы.

— Эта тварь из ведьмина мха, но, похоже, не была поднята посторонней силой. Ей не страшны ваши мечи.

— Пусть не боится — это даже неплохо. Давайте набросимся с двух сторон, Ален, оно не сразу решит, на кого реагировать.

Ален охотно откликнулся и стал обходить справа.

Джеффри пошел слева. Птица повернула голову сначала к нему, затем посмотрела на Ален, злобно и в замешательстве заклекотав.

— Надо покончить с этой тварью одним ударом по ее кривой шее, — решительно произнес Ален.

— Так просто она не подохнет, — со вздохом отвечал Грегори, — и своими когтями успеет натворить немало, прежде чем отправится на тот свет. Это настоящее чудовище из кошмара — однако, ожившее благодаря стечению обстоятельств.

— Тогда разорвать ее на части! Изнутри! — предложил Джеффри.

— Я уже пробовал, — отвечал Грегори. — Но что-то препятствует этому: за ней стоит нечто достаточно сильное, чтобы сопротивляться.

Джеффри вытаращился на него:

— Тайный колдун — неизвестный, который наблюдает за нами и испытывает нас?

— Если так, то он наблюдает за нами издалека, с порядочного расстояния, — отвечал Грегори. — Скорее всего, существует заклятие, способное уничтожить его, но пока оно не произнесено.

— Заклятие, наложенное магом! — вырвалось у Джеффри. — Значит, это не просто навеяно сказками полуграмотного пастуха, братец, а отлично рассчитанная работа мага!

«Птичка» тут же вскинула голову и зашагала на Грегори, плотоядно урча.

— Похоже, она знает, кто ее создал! — воскликнул Ален. — Приготовься, Джеффри! — взмахом своего меча, точно рассчитанным, он мог рассечь все, что двигалось рядом.

Джеффри вовремя отскочил в сторону, с криком уворачиваясь:

— Апельсиновый соус!

Птица неожиданно замерла при этих словах, повернувшись схватить Джеффри.

— Это не нырок! — запротестовал Ален.

Голова Бубри тут же уставилась на Алена, сосредоточив на нем огонь своих глаз.

— Нырок! — закричал Джеффри, и сделал это вовремя, поскольку Бубри уже надвинулась грудью на Алена. Клюв щелкнул в воздухе, промахнувшись мимо шеи. Принц сделал удачный выпад кинжалом:

— Вот тебе, дичь!

Бубри яростно взревел и, выгнув шею, едва на поразил принца в затылок. Отскочив, тот успел выхватить меч и засунуть его в распахнутый клюв. Клюв щелкнул по клинку.

Джеффри тут же атаковал сзади, но рассек лишь хвостовое оперение: птица развернулась, и он не успел выдернуть меч. Топорща крылья, она, точно восьмифутовая дубина, изготовилась для удара.

Тут подоспел Грегори и, схватив за край крыла, успел развернуть монстра, отклонив его от главного направления удара. — Шалфей! В тесте с вином!

Бубри издал гусиный клич, крутясь, как домашняя птица на птичьем дворе. Загоготал, вертясь на месте.

— Берегись его зубов, Грегори! — закричал Джеффри, бросаясь защитить младшего брата, и одно из крыльев хлопнуло его по голове, бросив наземь.

— Я в порядке! — воскликнул Грегори, выпуская крыло и отпрыгивая назад.

— Вставай, брат! Уноси ноги!

Но о Джеффри не было нужды беспокоиться. Бубри снова набросилась на Грегори с налитыми кровью глазами и грозным клювом — крылья были готовы к удару.

— Барабанные палочки! — завопил Ален, бросаясь вниз и хватая птицу за длинную ногу.

Бубри прогудев захлопал крылами в тщетной попытке сохранить равновесие, но, запнувшись, упал: нога его извивалась в руках Алена, а шпора на пятке скребла грудь. Невзирая на боль, принц повис на ней всем телом. Птица энергично трясла ногой, не теряя надежды вырваться.

— Вставай, дружище! — Джеффри ухватил Алена за шиворот, поднимая. — Пусть эта тварь летит себе куда хочет!

Бубри в самом деле вскочила на свои перепонки.

Молодые люди проворно попятились, выставив перед собой мечи, но тут за их спинами, со стороны озера, прозвучал новый гудок.

Голова Бубри немедленно развернулась туда.

Гудящий утиный крик перешел в захлебывающийся истерический смех.

Бубри яростно взревел и бросился к озеру. Страшный рев огласил окрестности — трудно было даже представить, что птица способна так ужасно кричать. Путники не стали ее преследовать. И вот что они увидели на берегу.

Не останавливаясь, со всего разбега, Бубри вошел в озеро, рассекая воду, оставляя за собой кровавый след.

Тем не менее, он скользил по воде, отвечая слабеющим воплем на призывный крик.

— Хорошо, что этот второй Бубри не вышел на берег, — поежился Ален.

— Здесь и нет второго Бубри — просто первый днями и ночами крутится по озеру, выискивая этот крик.

Он сходит с ума, не находя сородича. — сказал Грегори — Я тоже заподозрил неладное… И как тебе удалось это, братец? Чревовещание?

— Что-то вроде, — кивнул Грегори. — Я изучил колебания его крика, еще в первый раз услышав его.

Учитывая колебания воздуха, несложно смоделировать этот крик с противоположной стороны озера.

— Хорошо сделано, только медленно, — сказал Ален.

— Еще как медленно! С запозданием! — Грегори распахнул камзол принца. — Посмотрим, насколько глубока ваша рана и нет ли инфекции.

— О, да вам достаточно убить бактерию силой мысли, доктор! — раздраженно сказал Джеффри, разглядывая укол, нанесенный острым клювом в бедро.

— А что у тебя? — повернулся в его сторону Грегори. — Ну, тут ткань можно зашить, братец, или, если позволишь, я сам могу сделать это для тебя. Ты что, раздражен из-за боли или из-за непоправимой порчи своих чулков?

— Ни то, ни другое, — проворчал Джеффри. — Мне просто не нравится проигрывать.

— Но разве мы проиграли? — удивился Грегори.

— Да уж и победой это в поединке тоже не назовешь.

— И, кроме того, — произнес сквозь зубы Ален, — он рассчитывал на жареную дичь. А вместо этого получил клювом в задницу.

— В бедро!

— Заклинаю тебя, Грегори! Осмотри его рану, наверное, она гораздо опаснее моей!

— Эта боль, — успокоил его Грегори, — говорит о том, что рана срастается.

Выпрямившись, он проследил за процессом самовосстановления клеток.

— Ничего сложного, обыкновенная процедура. Меня сейчас больше беспокоит другое.

— Что? — поднял на него полные боли глаза Ален, пытаясь отвлечься.

— Почему не получилось превратить этого Будри в протоплазму.

— Как? Разве это не зверь — то есть, не дичь?

— Это дичь, но совершенно неземная. Тот, кто за ней стоит, испытывает наше терпение. Но в затейливости фантазии ему не откажешь. Всякий раз что-то новое. Надо же… — Грегори удивленно покачал головой.

— Ну, если это удивляет даже тебя, то… — почти прокряхтел Джеффри, — я тоже сейчас начну удивляться.

— Надо уметь переживать поражения. Мы клюнули на удочку, увидев в Бубри дикую птицу. Как ты понимаешь, это не имеет ничего общего с тем, что пекут на костре.

— Обмазав хорошенько глиной и нашпиговав лесными ягодами, — размечтался Джеффри, которому кулинарные вожделения дали на миг забыть о страданиях.

— Но вместо ягод ты получил укол в ягодицу, — продолжал Ален.

— В бедро!

— Итак, что мы имеем? Бубри не превратился в протоплазму, из которой он создан, потому что стоявший за ним маг оказался сильнее тебя.

— Возможно, вся его сила, которая стоит за ним — это желание выжить, — предположил Джеффри.

— Да, и все же хорошо иметь под рукой волшебника, — со вздохом облегчения сказал Ален, — надо же, ни следа не осталось, — он осматривал свою рану. — Начинаю думать, что и сам я сделан из какой-то протоплазмы.

— Он способный портной, — проворчал Джеффри. — Это у него здорово получается. — В этот момент он вздрогнул, услышав еще один громкий крик со стороны озера. — А ты уверен, братец, что здесь не водится еще одного самца Бубри?

— Вполне может быть, — отвечал Грегори. — Поскольку Бубри обычная птица.

Джеффри оглянулся, хмуря лоб в непонимании.

Взгляд его скользнул по озеру. — Вроде на милю вокруг тихо.

— Похоже, эта часть королевства напичкана монстрами, которых никогда не появлялось в природе, — задумчиво произнес Ален. — Непонятно только, откуда они берутся — столько и в сказках нет.

— Кто знает, может быть так и рождаются сказки? — возразил Джеффри и обратился к Грегори. — Разве ты не говорил, что его зовут Бубри — и что этот самый монстр преследовал тебя в снах?

— Не совсем так, — пояснил Грегори, — это был один из той стаи чудовищ, которые внезапно возникли в уме Алуэтты во время медитации. И я заглянул в ее бред — и видел их. Должен вам сказать, это было впечатляющее и незабываемое зрелище.

— Так может быть, ты их и производишь?

— Нет, дело не в этом.

— Получается, ты заглянул в ее сознание, — заметил Джеффри.

— Но если это случилось так, как говоришь ты, я все-таки не понимаю, почему это появилось именно здесь, на берегу озера.

— Может быть, здесь все-таки повинен посторонний ум? — предположил Ален.

— Но как может присниться двум разным людям один и тот же кошмар? — спросил Джеффри.

Все погрузились в молчание, обмениваясь взглядами, объединенные общей тревожной мыслью.

— Ведь это не случайность? — спросил Ален. — Кто-то устроил эти дикие отвратительные иллюзии в ваших умах. Кто-то навеял их.

— И кто знает, сколько умов он поразил такими вот кошмарами? — предположил Джеффри — Кто знает, — пожал плечами Джеффри. — Да и какое это имеет значение, если среди них найдется хотя бы один эспер, не знающий своей силы.

— Затем, когда он описывал жуткую птицу своим слушателям, где-то в лесу ведьмин мох стал сползаться в кучу, материализуя его кошмар, — поведал Джеффри. — Тут ничего сложного — но вот как ему удается заражать страхом умы человеческие?

— Разгадка там, за туманом, — сказал Ален. — И пока мы не можем сказать ничего более определенного.

Джеффри пожал плечами:

— Но мы же даем монстрам имена. Имя этой загадки у нас тоже есть. Занплока — он и есть творец иллюзий.

— Имя ничего не значит, пока мы не найдем того, кто за ним стоит. Имя это лишь слово.

— Ты думаешь? — скептически посмотрел на него собеседник.

Грегори нахмурился:

— Такая неточность может вызвать ошибку. Что, если мы примемся искать этого Занплоку, а он окажется вовсе не тем возбудителем иллюзий — и даже вовсе не человеком?

Джеффри безнадежно помотал головой:

— Если мы отыщем то, что за этим стоит, нам придется искать новое понятие — а, может, и нет: этот Занплока может оказаться кем угодно и какого угодно пола — но главное то, что он строит нам каверзы всю дорогу.

— А что, если нет?

— Зачем ломать голову? — предложил Ален. — Пока не узнаем точно, давайте между собой называть его Занплокой.

— Его — кого?

— Того, кто нам посылает эти кошмары.

— Ночные кошмары — или те, что могут "вызвать кровопролитие? — уточнил Джеффри.

— Да, — сказал Ален. — И те и другие: раз он может насылать сны эсперам, то значит, насылает и монстров заклинаниями.

— Тогда я надеюсь, — вздохнул Грегори, — что мы не станем искать несуществующего человека, чтобы не проморгать истинный источник неприятностей.

— Мы должны хранить наше сознание открытым, — поддержал Ален, — и высматривать каждого возможного вредителя — не так ли, солдат и рыцарь?

— Мы должны быть настороже и готовы ко всему, конечно же, — согласился Джеффри, — но как только встретим человека — мужчину и женщину по имени Занплока, я тут же экранирую разум. И где же нам теперь искать его?

— В самом деле, где? — пожал плечами Ален. — Одно направление ничем не отличается от другого, раз мы окружены монстрами. Все равно, куда идти — раз так, пойдем по дороге, которая лежит перед нами. Вперед!

Деревья на их пути становились все более редкими и куцыми. К полудню, когда солнце высоко стояло в небе над головами, женщины заслышали странный шум вдалеке. Алуэтта насторожилась, осаживая лошадь:

— Странно, — произнесла она.

— Что такое? — откликнулись остальные.

— Похоже на шум отлетающей на юг стаи.

— Хм, — заметила Ртуть, — мне всегда казалось, что шум отлетающей стаи напоминает журчание далекого ручья.

— Ручей это или птицы, — сказала Корделия, — давайте лучше проверим и убедимся собственными глазами.

Они сошли с тропы и устремились в восточном направлении по склону — туда, откуда доносился звук.

Звук становился все громче пока они не пересекли долину и не обнаружили, что стоят на берегу реки: быстрой и полноводной, как после сильного ливня. Река шумела как живая, ревя и захлебываясь среди валунов и водоворотов. Женщины оставили лошадей, и, прислушиваясь к пению вод, оросили и освежили лица этими быстрыми струями.

— Как замечательно, не правда ли? — вырвалось у Корделии.

— В самом деле, — откликнулась Алуэтта, но тут же нахмурилась, поворачиваясь, со словами:

— Кто это?

Корделия и Ртуть немедленно повернулись вслед за ней и увидели человека в шкуре, сидевшего на камне, уставившись в мутные воды течения. Картина возбуждала меланхолию: в том, как он созерцал реку, было что-то невыразимо печальное. Одежда состояла из обычной крестьянской накидки и чулок, один из которых заменяла шкура. Седые волосы на голове были пострижены в кружок.

— Что в этом странном человеке навевает на меня такую тоску? — пробормотала задумчиво Алуэтта.

Мужчина оглянулся на ее голос. Он был средних лет, круглолицым, с обвислыми чертами лица и длинными усами под пуговкой носа, такими же седыми, как и волосы. Подбородок у него был скошенным, и вообще с трудом верилось в его существование.

— Я тебя понимаю, — тихо сказала Корделия. — Просто один его вид вызывает необъяснимую печаль.

Глаза человека распахнулись при виде трех молодых красавиц, прекрасных молодых женщин, и он, с видимым трудом поднялся с камня и поковылял к ним, протягивая руки перед собой:

— Прошу вас, прекрасные девы, не покидайте меня!