Здесь водятся чудовища

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Стон Алуэтты мгновенно вывел Грегори из оцепенения. Изображения ментальных конструкций немедленно рассыпались в куски: он даже не успел облечь их в форму мысли. В тот же миг он очутился рядом, растирая ей ладони, чтобы вернуть к реальности и говоря при этом нарочито тихим (дабы не спугнуть и не вызвать шок), но настойчивым голосом:

— Милая моя! Милая, вернись! Чтобы там ни случилось, здесь ты найдешь спасение.

Взор Алуэтты был прикован к его лицу, ужас исказил ее прекрасные черты. Наконец она узнала жениха, и это вывело ее из транса окончательно. Уткнувшись, как ребенок, ему в плечо, она все еще содрогалась в руках Грегори.

— Все это не более, чем сон, игра воображения. Сама знаешь: всего лишь прежние кошмары, которые приняли новую и неожиданную форму, — успокаивал он ее. — Это не имеет ничего общего с действительностью.

Еще некоторое время в ней оставалось напряжение (он это чувствовал) — затем она упала в его объятия и горько зарыдала. Грегори гладил ее по спине и плечам, удивляясь своему фантастическому везению — что именно ему выпала счастливая судьба держать в руках и обнимать это милое существо, это прекрасное создание.

Он чувствовал, как наполняется силой и гордостью от того, что единственный на свете может успокоить и утешить ее.

Наконец рыдания стихли. Ему удалось приподнять ее подбородок и вытереть слезы с лица краем рукава.

— Бедняжка, представляю, что тебе пришлось испытать! Какой-нибудь очередной сбой, попытка оживления программы?

— Это было вторжение… — проговорила Алуэтта.

— Вторжение? Откуда?

— Вторжение извне. Я его предчувствую. Я как будто слышала чей-то зловещий голос.

Грегори посмотрел на нее в волнении.

— И этот голос произнес: «Тут будут чудовища!»

— И все?

— И все… Как же ты не понимаешь! Это была атака на ментальном уровне..

Ее ногти вцепились ему в руку — она даже не замечала, что причиняет ему боль — но Грегори был готов терпеть сколько угодно.

— И тогда появились целые племена монстров, жутких и безобразных, покрытых слизью и чешуей, с усиками и щупальцами, вооруженные странным неизвестным оружием, которого не знают на этой планете, способным разрубать наших людей напополам! А за ними армии всадников варваров, которые гонят своих лошадей, чтобы предать наши земли огню и мечу. И не просто завоевать, но разграбить и обесчестить, да еще и поработить всех до единого! — И она вновь разразилась рыданиями.

В сознании ее при этом по-прежнему блуждали остатки кошмара: какие-то гигантские слизни с лицами, в которых с трудом угадывались человеческие черты, с жадно распахнутыми ртами: они выдергивали мечи из ножен всеми четырьмя конечностями; существа, похожие на разъяренных медведей, восседавшие на рогатых ящерах и размахивающие по сторонам боевыми топорами; невероятной величины насекомые с человечьими головами и крыльями, острыми, как отточенная бритва…

Грегори опустился на колени, словно сраженный этим видением, успевшим коснуться его сознания. Он еще крепче прижал ее к себе. Наконец, справившись с собой, он произнес:

— Это всего лишь кошмар, и ничто более, просто глубоко заложенный в подсознание кошмар…

— Ничего подобного! Это было послание! — решительно возразила Алуэтта. — Не спрашивай, откуда мне это известно, но это так. Они всегда так начинают: кошмар — лишь предвестник. Сначала они только пугают, чтобы ослабить противника духовно — но потом все начинается наяву. Это вторжение. Их цель — запугать, пока страх не ослабит тебя настолько, что ты уже не можешь оказать сопротивления.

Грегори обождал немного, дав ей выговориться, а затем начал спокойно, однако с железной решимостью:

— Если это в самом деле послание или предупреждение, то и я должен с ним ознакомиться — мы же медитировали вместе.

— Нет! — Алуэтта закрыла лицо ладонями. — Нет, мой добрый и нежный друг. Достаточно того, что я видела этот кошмар… — я-то с малолетства привычна к кровопролитию и убийствам! В такой уж среде мне пришлось вырасти, где этим никого не испугаешь. И если со мной такое случилось — если это даже меня так потрясло — то что будет с тобой? Мне даже подумать страшно.

— На деле я крепче, чем, может быть, кажусь с виду, — уверил ее Грегори. — Но, если в самом деле нашим землям кто-то угрожает, то одного часового будет недостаточно, чтобы поднять тревогу. Если хочешь, будь со мной, веди меня, поддерживай — но дай быть все время с тобой — даже там…

— Даже там?

— Даже там, за гранью реальности. Я не могу оставлять тебя, любимая, ни на миг, даже в твоих ужасных снах, полных резни и агонии. Я должен присутствовать при этом.

Он отвел взгляд туда, где только что колыхались остатки тяжелого сновидения и уже издалека услышал ее вопль:

— Нет! Грегори, не надо!

Но было уже поздно.

Он очутился в какой-то мглистой местности, где туман Поднимался над холодной предрассветной землей, словно над болотом. Из почвы торчали сухие безлиственные деревья, как остатки скелета, зарытого в землю, обнаженного ветрами и дождями. Эти деревья едва просматривались сквозь рябь тумана, который стал концентрироваться — и вдруг закрутился вихрем, образуя в воздухе спираль. В нем замелькали все те же искаженные нечеловеческие лица и клинки неземной выделки. Это были настоящие демоны, они хотели крови и жертвы.

Видение исказилось, запульсировало, покрылось рябью — и Грегори увидел, как монстры окружают кольцом деревню, и захватывают ее так быстро, что никто даже косой не успевает взмахнуть. Увидел, что эти клинки и лезвия странных форм делают с ее жителями, увидел, на что способны воины, следовавшие за монстрами, и что они сотворили с немногими из уцелевших — и у него похолодела кровь. И все это время в ушах его звучал далекий и звонкий голос: «Грегори, вернись! Заклинаю тебя, не надо!»

Затем видение истончилось, исчезло в воздухе, выветрилось из ума, став чем-то отдельным, как далекое и полузабытое сновидение — и тогда он увидел перед собой Алуэтту.

Она не переставая кричала ему в лицо, словно забыв про технику осторожного вывода из медитации:

— Очнись, Грегори!

И он, повинуясь этому голосу, последовал за потоком ее мыслей. Он чувствовал себя так, словно плывет в какой-то зловонной склизкой луже по гнилому, утопающему в тине и водорослях морю, похожему на болото, из которого торчат мертвые остовы затонувших кораблей — плывет на далекий свет, сулящий чистый воздух и освобождение от кошмара.

Затем он оказался совершенно чистым, без пятнышка на одежде, в зале для медитаций, вздохнул и поежился, убеждаясь, что вокруг него реальный мир.

Он посмотрел вниз: это была рука Алуэтты. Она гладила его. Она привела его в чувство.

— Скажи, любимый, — произнесла девушка нежным и трепетным голосом. — Ведь такое способно потрясти даже волшебника?

Грегори кивнул и снова судорожно вздохнул, после чего, наконец, обрел дар речи:

— Такого мне еще не приходилось видеть. А уж мне, поверь, выпало насмотреться в свое время всякого, когда нашей семье пришлось спасать наш народ от оккупантов и захватчиков.

— Почище тех, что ты увидел в моем сознании? — прошептала она.

И он снова кивнул:

— Орды чудовищ и безжалостных варваров, не знающих пощады, собирались не просто захватить весь наш благословенный край, Грамарий, но и перерезать всех его жителей. Они также пришли из… какой-то воронки, водоворота в тумане — и если бы ты знала, что они сделали с теми, кто попался им на пути или не успел спрятаться… Но лучше тебе этого не знать. Никогда. — Он содрогнулся. — Заклинаю небеса — чтобы нам не увидеть этого снова!

— Но это не сон, не фантазия, ведь мы с тобой знаем.

Грегори взволнованно обернулся к Алуэтте. И заглянул в ее глаза, как на самое дно чаши. Он обнаружил там не только приязнь и расположение, не только нежность, но и решимость встретить врага.

— Наш путь труден, Грегори. Мы должны выследить их и отправить всех до единого обратно в этот водоворот, утопить их в мерзком омуте, где они возникают и откуда приходят в наши сны… Иначе нам всем несдобровать.

Грегори примолк, кивая и дожидаясь, пока она договорит. Затем кивнул еще раз и заключил:

— Да. Ты и я. Мы вместе. Только так. Давай же проведем остаток дня в готовности встретить противника лицом к лицу.

— Пасть к пасти, было бы уместнее сказать.

— Пусть так. Но встретим.

Она сжала его ладонь еще крепче, словно пыталась спрятать там свое сердце.

— Удивительная жестокость!

— Да уж.

— С кем нам предстоит встретиться — даже подумать страшно…

— Мы должны служить своей стране, — согласился Грегори. — Давай-ка пойдем, подготовимся как следует. У меня тут возникла мысль — нам надо познакомиться с этими чудовищами поближе. И я знаю, где можно почерпнуть знания о них.

Остаток дня они провели над старинными манускриптами, разглядывая диковинные рисунки и витиеватый готический текст под ними. Днем они строили планы, а ночью занимались любовью с такой решимостью и отчаянием, словно только это одно могло спасти их от наваждений и миражей, живших в их подсознании.

Грегори пообещал Алуэтте закатить шикарную свадьбу, как только наступит подходящее время, и когда они оба окажутся к этому готовы. Она же настаивала, что он должен в первую очередь пообещать это самому себе.

Она, мол, не нуждается — не чувствует в этом такой необходимости… впрочем, если он, конечно, настаивает, и если ему будет приятно… что ж, тогда она согласна. Конечно, хитрая девушка лукавила: тайком, в глубинах никем еще не познанного девичьего сердца, она считала себя достаточно привлекательной и достойной парой даже для принца благородных кровей. Само собой, Грегори давно уже хотел связать свою жизнь с ней навеки, а не просто поразвлечься. И собирался устроить свадьбу в самом недалеком будущем.

И никто из них не сомневался в своих обязательствах перед будущим супругом.

Проснувшись на следующее утро, Грегори взглянул на чашку чая, над которой поднимался пар, и произнес:

— Вчера у нас состоялось первое заседание военного совета?

— Да, — рассмеялась она поощрительно. — Будем считать, что так.

— И…

— Если двоих можно назвать армией, — сказала бывший главный агент анархистов Грамария, — то мы не самая худшая.

— Согласен, — хмуро усмехнулся Грегори. — В таком случае, я должен поставить задачу на день: сказать своему воину, куда мы идем и зачем.

Алуэтта замерла, поскольку, если речь шла о воине, то первое, что пришло ей в голову — это старший брат Грегори — Джеффри и ее бывшая соперница Ртуть.

Грегори отвлеченно и рассеянно смотрел в сторону.

Но это была не простая рассеянность — он посылал брату телепатическое сообщение, зашифрованное кодом, известным лишь членам его семьи. Но для Алуэтты это был секрет Полишинеля — она давно научилась дешифровывать послания друга и любовника буквально на лету — раньше, чем они выходили из его мозга.

«Грегори, братец! — раздался рев восторга. Это был Джеффри. — Как там делишки?»

«Чудовищно, братец, — отвечал Грегори. — Мы идем поохотиться. Догадываешься, на кого?»

"Как? Чудовища? Опять? Погоди, погоди, а как же я? Вы что, собираетесь охотиться без меня?

«Они не из этого мира, — откликнулся Грегори, — так что шутки в сторону».

«Что, дело так серьезно?»

«Серьезнее некуда».

В тоне Джеффри появилась некоторая заинтересованность.

«Ну, тогда покажи мне их».

И Грегори показал.

Возбужденный Джеффри шел по коридору огромного родового замка, громко топая сапогами. Стража у дверей апартаментов наследника не рискнула остановить его — лишь один сказал осторожно:

— Соблаговолите обождать минуту, мой лорд, мы известим о вашем прибытии, — в то время как другой уже стукнул жезлом по ту сторону створки дверей, объявляя во всеуслышание:

— Лорд Джеффри к Вашему Высочеству!

Принц Ален с улыбкой отложил перо.

— Ну, что ж, впустите!

Когда Джеффри появился на пороге, Ален встал из-за стола со словами:

— Что творится в мире, мой друг? Охота на волков или… — и тут он, присмотревшись, заметил странное выражение на лице Джеффри:

— Да что, в самом деле, стряслось!

— Мой сбрендивший братец, — отвечал Джеффри, — и эта бестия, с которой он помолвлен… ну, ладно, пусть будет — жена. Так вот, ей, видите ли, мнятся какие-то кошмары.

— Кошмары?

— Да, они занимаются медитациями и увидели там что-то в трансе — а теперь собираются пуститься во все тяжкие по землям королевства, чтобы найти подтверждение своему бреду.

Ален привстал: все, что касалось земель королевства и его людей, в первую очередь, касалось его самого.

— Так и что это еще за кошмары, не будешь ли ты столь любезен пояснить, о неугомонный воин?

Джеффри хмыкнул:

— Монстры!

— Монстры?

— Какие-то чудовища, которые появляются прямо из тумана и атакуют внезапно, стремительно и беспощадно.

— Это уже интересно. Значит, говоришь монстры, — Ален задумался, подперев подбородок рукой, увенчанной тяжелым перстнем с печатью.

— Да, монстры. А за ними следуют еще какие-то орды кровожадных варваров на страшенных жеребцах, готовые растерзать и поработить народ Грамария.

Ален побледнел. Вся краска схлынула с его лица.

— И есть какие-нибудь подтверждения столь… странным грезам?

— Лично я не могу и не хочу верить во все это, — ответствовал Джеффри, подбоченясь, — Но не хотелось бы, чтоб нас застигли врасплох. Как тогда, помнишь?

Ален кивнул.

— Я тебя понял. Продолжай.

— Если эти чудовища в самом деле вырвутся на волю, я не хочу, чтобы мой брат оказался перед ними один, почти безоружный и без необходимого подкрепления. Его невесту я не беру в расчет.

Никто из них не нашелся, что сказать: оба помолчали, подавленные мыслями. Никто не стал говорить того, что и так подразумевалось, — оба не доверяли Алуэтте.

— Что ж, — наконец подал голос Ален. — Раз ты едешь, то и я с тобой. — В его голосе была решимость.

— Ты? Но зачем?

— Ты защищаешь брата, а я — свой народ.

Джеффри нахмурился:

— Но мы не можем рисковать наследником трона.

— Опять старая песня? — вздохнул Ален. — Я устал слушать ее с колыбели. Теперь ты повторяешь эти слова следом за матерью.

— И все же я твой вассал и должен защищать тебя, — отвечал упрямый Джеффри. — А защищать — это значит не позволять тебе пускаться в опасные для жизни твоего высочества предприятия.

— А моя обязанность — всегда приходить на помощь вассалам. — возразил Ален. — Тебе, а также моему народу.

— Но что, если… — Джеффри вовремя прикусил язык.

Но было поздно: Ален подозрительно прищурился:

— Ты хочешь сказать: «если меня убьют?» Но кто знает, сколько ему отпущено на этом свете? Хочешь знать, кто будет править после меня? Пойдем, сейчас ты получишь ответ!

Но тут наследник нахмурился.

— А то, может, подождешь, пока я поговорю…

Тут явно не имелись в виду король или королева — они бы и речи о том не допустили.

— Здесь есть еще кое-кто, кому ты должен рассказать об этом.

— И я расскажу ей, можешь не сомневаться. Отчего-то мне думается, что от твоей сестрицы исходит больше опасности, чем от чудовищ, которые видятся твоему брату. Пожелай мне удачи, товарищ.

Диармид был ладным молодым парнем годами четырьмя моложе своего единоутробного брата, почти не уступая ему ростом, с такими же белокурыми волосами и разве что более серьезным выражением лица — но на этом сходство заканчивалось. Диармид был сухопар и строен, в то время как Ален плечист и кряжист; младший брат был скрытен и никогда не выдавал своих чувств, в отличие от Алена, который во всем привык действовать напролом.

— Снова поединок, братец? — Диармид заранее улыбался. — Ну что ж, счастливо развеяться.

— Благодарю, — блеснул ответной улыбкой Ален. Но его лицо моментально приняло серьезное и даже суровое выражение. — Помнишь ли ты, брат, что если я не вернусь, тебе предстоит стать наследником?

Младший принц пожал плечами:

— Да не допустят этого Небеса! Это что же — значит, мне придется расстаться с любимыми книгами и принимать послов соседних держав, без конца обсуждая дела с судебными крючкотворами и сутяжниками?

Смотри, береги себя, братец, мне больше по душе поместье Логайр, где народ говорит по делу и не тратит время на словоплетение.

— Еще один ученый, — сказал Ален в замешательстве. — Надо присматривать за тобой, братец, или ты тоже пристроишь себе домик под сенью башни Грегори и проведешь остаток дней, как школяр.

Диармид вспыхнул:

— Не искушай, братец.

Ален тут же пошел на попятную, решив больше ни словом не заикаться о башне из слоновой кости. Он быстро переменил тему разговора:

— Не представляю себе, как ты сможешь управлять герцогством, и управлять добротно, отводя на это всего шесть часов в день!

Диармид пожал плечами:

— На то есть советники. Достаточно выбрать надежных людей.

— М-да, все же, я полагал, у тебя, с твоей пытливостью и любовью к знаниям, окажется больше способностей к власти.

— Не надо, монсеньор, — вмешался Диармид. — Лучшее и самое очевидное доказательство моей способности к управлению страной — это как раз именно то, что меня не заботят особенно ни эта страна, ни этот народ.

— Диармид! — воскликнул Ален, потрясенный таким цинизмом до глубины души.

Диармид вновь только пожал плечами:

— Я лишь исполняю свой долг, братец, и у меня нет желания изображать из себя идеального правителя. Ты же, напротив, души не чаешь в народе и готов проводить часы за разрешением дел, для которых требуются всего лишь минуты. — Он встряхнул головой, словно удивляясь непонятливости брата. — В самом деле, не понимаю тебя — и ведь это при том, что у тебя несравненно больше способностей к правлению.

— Благодарю и на этом, братец, — Ален похлопал его по плечу. — Утешь же наших родителей на время моего отсутствия. Будь им верной опорой и надеждой.

— Не премину, братец, — пообещал Диармид. — Оставь мне эту бумажку, которую ты наверное уже написал.

— Бумажку?

— Ну да, то, над чем ты корпел последние несколько часов.

Ален покачал головой и со вздохом передал ему свиток, после чего оставил брата, протиснувшись дюжими плечами в дверь — и тут же чуть не столкнулся с Корделией.

Диармид задумчиво и мрачно посмотрел ему вослед.

Если эти кошмарные видения смогли оторвать Грегори от научных занятий, значит они чего-нибудь да стоили.

— И, значит, Ален мог столкнуться с опасностью, которую он еще недооценивает. Пока. Но тут принцу пришла в голову неожиданная мысль: почти афоризм, который следовало записать: «Кровь гуще, чем чернила»

Пусть он лишится всех своих книг, но он не позволит Алену поступать столь опрометчиво, подвергая риску жизнь наследника престола. Он тайно последует за ним и будет опекать старшего брата, чтобы ни случилось. Он ведь всего лишь один из братьев.

И потом, ему, в самом деле, не хотелось становиться королем!

Принцу Диармиду легко было рассказывать — он все ловил на лету, зная, какое имеет влияние на брата рыцарь Джеффри. Так что Диармид и не сомневался, что дело, скорее, в склонности молодых людей к странствиям и путешествиям, чем в реальной угрозе королевству. С Корделией дело обстояло совсем по-иному.

— Как? За месяц до нашей свадьбы? Тебе, что, раскроили череп на поединке — как ты вообще допускаешь такие мысли?

Трудно было вставить хоть слово в поток сыпавшихся обвинений — у Алена просто дыхание перехватило от ее красноречия. Похоже, невеста разошлась не на шутку, а ее лицо находилось всего в нескольких дюймах… Он с усилием отвлекся от потока тревожных размышлений на этот счет и сурово осадил ее:

— Женщина! Если мой народ в опасности, я должен защитить его!

— Ого-го, надо же! В опасности! «Если»! — это всего лишь «если» — и больше ничего. Твои предположения, даже если бы они хоть на толику оправдались — только предположения и догадки. А как ты посмотришь на то, что я окажусь перед алтарем в одиночестве, пока вы с моим братцем-повесой будете рыскать где-то по землям королевства?

— В высшей степени сомневаюсь, что это займет больше недели, — убеждал ее Ален, и тут же вспомнив наставления Джеффри насчет того, как обращаться с женщинами, перешел на более куртуазный тон:

— Если честно, я просто теряю голову, находясь рядом с вами, о прекраснейшая, в предвкушении грядущего супружества. Мне необходимо немного проветриться.

Корделия в момент оттаяла.

— За такими словами всегда следуют поцелуи, — прошептала она, придвигаясь ближе.

Ален поймал намек на лету, и поцелуй — который никто бы не осмелился назвать коротким и непродолжительным, мгновенно запечатлелся на ее устах. Но когда он закончился, у Алена вырвался стон.

Корделия моментально закипела:

— Значит, мои поцелуи причиняют тебе только страдания?

— Вовсе нет, — поторопился объяснить Ален. — Но они зажгли во мне боль, которая не утихнет за месяц и день.

— День? — Корделия уставилась на него, почти оскорбленно. — Что это значит — что еще за день?

— Поелику я подозреваю, что ты будешь изнурена к концу дня нашего бракосочетания…

Глаза Корделии зажглись огнем совсем иного рода.

Она мигом прижалась щекой к его груди, захихикав:

— Будь уверен во мне, любовничек. У меня куда больше сил, чем тебе кажется.

Из груди Алена вырвался новый, жалобный стон.

Корделия мгновенно оказалась (непонятно как) в трех футах от него, с потупленным взором — чистый портрет простой скромной девушки, славной своим целомудрием.

— Я не должна была насмехаться над тобой в этом случае. Мне самой больно, когда ты так страдаешь. — Она подняла глаза и их взоры опять встретились.

Корделия вновь закипела, едва он ее отпустил. Казалось, эти уста можно было сомкнуть только вечным лобзанием.

— И, конечно же, с моей стороны было бы не правильно удерживать тебя от исполнения долга. Так что ступай и убедись, что с твоими людьми и людьми Грегори все в порядке. Иначе ты вконец изведешься.

— Не переживай, любимая, — медовым голосом заключил Ален. — Если ты все еще не доверяешь Алуэтте, будь хотя бы уверена во мне.

— Мне все кажется, что она очаровала вас обоих в злополучный час, — вынесла свой приговор Корделия. — Но это мое мнение. Иди, любовь моя. Но смотри, не задержись в пути — иначе тебе предстоит столкнуться с таким чудовищем, которое даже моему братцу не приснится!

Ртуть отрабатывала затупленным копьем приемы поединка на «квинтине» — столбе со щитом, закрепленным на перекладине, в который надо попасть с разгону. Ударяя шпорами в бока скакуна, она пошла на новый круг — и развернулась как раз вовремя, чтобы увидеть летящего на нее Джеффри с походными торбами, притороченными к седлу, и огнем в глазах. Сердце ее тревожно забилось, и Ртуть пустила коня легким галопом ему навстречу.

— Джеффри! Что случилось?

— Мой братец-недоумок, — выдохнул он, — вместе с Алуэттой разбудил какой-то древний кошмар.

— Погоди, что это значит? Какой еще кошмар?

— Монстры из водоворота, которые скрываются в тумане и намерены захватить Грамарий. Теперь они — Грегори с Алуэттой — пустились во все тяжкие на их поиски, а мне оставили предупреждение — быть готовым ко всему.

— Так они, стало быть, пустились на поиски приключений? — воскликнула Ртуть. — За месяц до свадьбы Корделии?

— Грегори сказал, что свадьба под угрозой. — Хмуро отвечал Джеффри.

Заметив перемену тона. Ртуть нахмурилась:

— Стало быть и ты заподозрил что-то неладное.

Помолчав, Джеффри неохотно кивнул, признаваясь в своих сомнениях.

— Дело неладно, но мне кажется, здесь какое-то очередное коварство Алуэтты. Возможно, она пытается сорвать семейные торжества и оттянуть время свадьбы.

Ртуть поморщилась, вспомнив, на что способна Алуэтта и представив, чем это могло кончиться.

— Мы должны выбраться из этой неразберихи в ближайшую пару недель. Но ничего не бойся, любимая, — перегнувшись в седле, он поцеловал ее. — Я доставлю Алена домой к свадьбе, чего бы это не стоило, даже если придется оглушить его и привезти в беспамятстве к аналою. Чтобы он там себе не думал. Вперед! Счастливо!

С этими словами он развернул коня и поскакал к воротам, оставив Ртуть наедине со своими мыслями.

Она смотрела ему вслед, не зная, плакать ей или смеяться. Неуверенно прикусив губу, она могла признаться себе, что ни сколько не разделяет страхи жениха.

Тем не менее, ударив шпорами, она подъехала к воротам замка и, передав поводья конюху, поспешила вверх по ступеням к покоям Корделии.

Ртуть застала принцессу в дорожном платье. Корделия собирала вещи, пакуя седельные сумки.

— Далеко ли собралась, невестка? И что скажет принц, если узнает о твоих намерениях?

— Никто ничего не узнает, я уже позаботилась об этом, — отвечала Корделия, вытянув губы ниточкой. — И он ничего не узнает, пока я ему не понадоблюсь.

— Звучит здраво, — заметила Ртуть — А что, если этого не произойдет?

— Чего?

— Что, если все-таки узнает?

Корделия пожала плечами:

— А что произойдет? Да ничего. Он все равно не сможет ничего с этим поделать. Тем более, хуже от этого не будет ни мне, ни ему. — Она подняла глаза на подругу. — Я вижу, Джеффри с тобой тоже уже раскланялся?

— Да уж, — поморщилась Ртуть. — Причем так быстро, что я и пикнуть не успела. — «Народ в опасности!», видите ли.

Она сама была дочерью эсквайра и с детства усвоила, что безопасность народа и государства всегда на первом месте. Простые люди воздавали ей тем, что охотно вступали в ее разбойничий отряд, когда ей осталось только выбирать между постелью своего господина и лесной чащобой.

— В любом случае Алену ничего не свалится на голову, прежде чем я об этом узнаю, — заявила Корделия.

— В самом деле, — согласилась бывшая разбойничья атаманша. — С чего это мы должны торчать дома, дожидаясь женихов? — она сложила губы бантиком. — Когда мы можем на равных правах пуститься за ними следом и посмотреть, чем они там занимаются.

— Вот это здорово, — откликнулась Корделия. — представляешь, как это заденет их, если они узнают, что мы их «пасем»?

— Решат, что мы их держим за олухов, которые могут влипнуть в любую историю. Ну и что? Даже если так, большой беды в этом не будет. Да и случись что в дороге, лишние руки им не помешают. Тем более — прикрытый тыл.

— Тем более, что своих невест назвать «лишними руками» у них язык не повернется, — едко выдавила Корделия. — Пусть только попробуют.

Ни одной из дам при этом не пришло на ум, что они могут попасть в ситуацию, из которой им не выбраться и вчетвером.

— Но остался всего месяц до твоего бракосочетания! — выдвинула Ртуть последний контраргумент. — А как же приготовления к свадьбе — кто этим займется?

— Какой толк от этих приготовлений, если жених не вернется в назначенный срок! Я что, одна поведу за собой свадебный кортеж? — оборвала ее Корделия. Наклонившись к подруге, она доверительно сообщила:

— И потом, говоря начистоту, не лежит у меня душа заниматься всем этим: платьем, банкетом и списками гостей!

— Но как же твоя мать…

— Она уже свою свадьбу отгуляла, и не сомневаюсь, что мое решение она одобрит. — Корделия уставилась на миг куда-то в сторону, как будто прислушиваясь к посторонним звукам за стеной.

Ртуть поняла, что обе телепатки, мать и дочь, обсуждают сейчас как раз этот вопрос и поежилась.

Наконец Корделия отрывисто кивнула, всовывая в дорожную сумку последнюю скатанную тряпку.

— Мама — за. Она одобряет мое решение и берет на себя заботы о свадьбе.

С этими словами она подняла брови на Ртуть:

— Ну, а ты едешь со мной?

Ртуть не могла сдержать улыбки:

— Ну, конечно. Разве я могу бросить свою будущую родственницу?

Так наследники Гэллоуглассов пустились в поход:

Грегори с Алуэттой впереди, не зная, что на расстоянии одного дня пути за ними следуют Ален и Джеффри, а еще на полдня отставая спешат Корделия и Ртуть.

Но никто из них даже не догадывался, что следом за всей этой процессией едет Диармид с полудюжиной слуг-оруженосцев верных ему настолько, что никто и словом не обмолвился о том, куда они следуют за рыцарем и господином, сказав только, что их вызывает герцог Логайрский.

И конечно, Диармид был уверен, что рассчитал все идеально — когда на следующий день он не появился за столом, слуга, отправленный королем, нашел записку Алена. Он четко рассчитал реакцию родителей. На расстоянии дня пути за ним будет следовать отец с рыцарским отрядом.