Здравствуй, незнакомец

Название: Hello Stranger / Здравствуй, незнакомец

Автор: Lisa Kleypas /Лиза Клейпас

Серия: The Ravenels, # 4 / Рэвенелы - 4

Объем книги: 25 глав

Дата выхода в оригинале: 27 февраля 2018

Переведено специально для группы: Любимая писательница - Лиза Клейпас (vk.com/club50110025)

Переводчик: Анна Воронина

Редакторы: Елена Заверюха и Марина Драп

Оформление: Асемгуль Бузаубакова

Глава 1

Лондон.

Лето, 1876

Кто-то её преследовал.

По шее Гарретт поползли тревожные мурашки, и маленькие волоски встали дыбом. С недавних пор, во время еженедельных посещений лазарета в работном доме, её не покидало ощущение, что за ней кто-то следит. До этого момента у неё не было доказательств, подтверждающих опасение: ни мелькающей фигуры позади, ни звука шагов. Но она чувствовала, что этот человек где-то поблизости.

Держа в одной руке кожаный докторский саквояж, а в другой ореховую трость, Гарретт не сбавляла темпа. Её взгляд ловил каждую деталь вокруг. В районе Кларкенуэлл, в западном Лондоне, нужно быть постоянно настороже. К счастью, она находилась всего в двух кварталах от новой главной дороги, где можно нанять кэб.

Когда она проходила мимо решёток в тротуаре, которые скрывали Флит-Дитч, до Гарретт донёсся ядовитый смрад, от которого заслезились глаза. Она бы с удовольствием прикрыла рот и нос надушенным носовым платком, но местные жители этого бы никогда не сделали, а выделяться ей не хотелось.

Покрытые сажей многоквартирные дома, построенные так тесно, словно ряд зубов, были пугающе тихи. Большинство обветшалых зданий расселили, готовя под снос, чтобы в дальнейшем возвести новые постройки. Проблески ламп по обе стороны улицы были еле заметны в тумане, который опустился на город этим летом, практически скрывая от взора кровавую луну. Скоро окрестности наводнят торгаши, карманники, пьяницы и проститутки. Гарретт намеревалась к этому моменту оказаться далеко от этих мест.

Когда из вони и сумрака показались несколько человек, она запнулась. Эта была троица солдат, одетых в форму, которая свидетельствовала о том, что они не при исполнении, мужчины хрипло смеялись, приближаясь к ней. Гарретт перешла на другую сторону улицы, держась в полумраке. Но оказалось уже слишком поздно: один из них заметил её и свернул по направлению к ней.

– Вот же удача, – прокричал он своим напарникам. – Нам очень кстати подвернулась проститутка на вечер.

Гарретт окинула их прохладным взглядом, при этом сильнее сжав ручку трости. Мужчины были явно сильно пьяны. Без сомнения околачивались в таверне весь день. У солдат в увольнении оставалось не так уж много развлечений.

Когда они подошли, её сердце забилось быстрее.

– Дайте пройти, джентльмены, – решительно сказала она, опять переходя улицу.

Они обступили её, хохоча и покачиваясь.

– Говорит, как леди, – подметил самый молодой из них. На нём не было шляпы, а голова была покрыта рыжеватой курчавой шевелюрой.

– Не леди она, – возразил другой массивный мужчина с продолговатым лицом, чей армейский мундир отсутствовал. – Иначе не шаталась бы в одиночку по ночам. – Он оглядел Гарретт с хитрой ухмылкой, обнажив жёлтые зубы. – Подойди к стене и подними юбки, красотка. Обслужи-ка стоя по-быстрому.

– Вы ошибаетесь, – отрезала Гарретт, пытаясь их обойти. Они опять загородили ей проход. – Я не проститутка. Однако, здесь неподалёку находится бордель, где вы можете заплатить за такие услуги.

– Но я не хочу платить, – злобно отозвался крупный мужчина. – Я хочу за так. Сейчас же.

Это был далеко не первый раз, когда Гарретт оскорбляли или угрожали во время посещения бедных районов Лондона. Она брала уроки фехтования, чтобы защищаться в такого рода ситуациях. Но после осмотра, по крайней мере, двух десятков пациентов в лазарете работного дома сил не осталось, и её разозлило столкновение с тремя задирами, когда ей так хотелось оказаться дома.

– Как солдатам на службе её величества, – едко сказала она, – вам не приходило в голову, что ваш долг защищать честь женщины, а не посягать на неё?

Отвратительно, но вопрос вызвал искренние смешки, а не стыд.

– Нужно сбить с неё спесь, – заметил третий мужчина, у него было грузное телосложение, грубое, рябое лицо с отяжелевшими веками.

– Я помогу ей с ней проститься, – предложил самый молодой из них, потирая промежность и туго натягивая ткань брюк, чтобы продемонстрировать, чем наградила его природа.

Негодяй с продолговатым лицом злобно ухмыльнулся, глядя на Гарретт.

– К стене, моя прекрасная леди. Шлюха или нет, мы найдём тебе применение.

Грузный солдат вытащил штык-нож из кожаных ножн на ремне и поднял вверх, демонстрируя острое лезвие с зазубринами.

– Делай, как он говорит, или я выпотрошу тя, как поросёнка.

Внутри Гарретт всё перевернулось.

– Применять оружие не при исполнении незаконно, – холодно заметила она с грохочущим сердцем. – За это, вдобавок к пьянству в общественных местах и изнасилованию, вас приговорят к порке и десяти годам лишения свободы.

– Тогда повезло, что я вырежу твой язык, и ты ничё не сможешь рассказать, – глумился он.

Гарретт не сомневалась, что он на это способен. Как дочь бывшего констебля, она знала, раз негодяй достал нож, значит, скорее всего, он им воспользуется. Не раз ей приходилось зашивать порезы на щеке или лбе женщины, чей насильник решил оставить ей "что-то на память о себе".

– Слыш, – сказал ему молодой человек, – не надо пугать бедняжку. – Повернувшись к Гарретт, он добавил: – Дай нам, что мы хотим, – он сделал паузу. – Тебе будет проще, если не будешь сопротивляться.

Черпая силы в злости, Гарретт вспомнила совет отца о том, как вести себя во время конфликта. Соблюдай дистанцию. Не дай себя окружить. Отвлекай разговорами, пока выбираешь момент.

– Зачем принуждать женщину? – спросила она, осторожно опуская докторский саквояж. – Если у вас нет денег, я дам достаточно монет, чтобы вы смогли посетить бордель. – Она незаметно залезла во внешней карман сумки, где хранила кожаный свёрток с хирургическими ножами. Её пальцы сомкнулись вокруг тонкой серебряной ручки скальпеля и, поднявшись на ноги, она ловко скрыла его от взглядов окружающих. Знакомый лёгкий вес инструмента придал ей спокойствия.

Краем глаза Гарретт видела, как вокруг неё кружит коренастый солдат с ножом в руке.

В тот же момент мужчина с продолговатым лицом начал сокращать между ними расстояние.

– Мы заберём деньги, – заверил он её. – Но сначала попользуем тя.

Гарретт поудобнее обхватила скальпель, положив большой палец на плоскую часть ручки, и осторожно переместила кончик указательного на торец лезвия.

"Воспользуюсь этим моментом", – подумала она. Замахнувшись, Гарретт резко метнула скальпель, зафиксировав запястье так, чтобы не допустить вращательного движения. Острый ножик вонзился в щёку солдата. От удивления он яростно взревел, остановившись на полпути. Гарретт тут же развернулась к мужчине со штыком. Взмахнув тростью, она нанесла прямой горизонтальный удар в его правое запястье. Застигнутый врасплох он вскрикнул от боли и уронил нож. Гарретт следом ударила солдата наотмашь в левый бок и услышала, как треснули рёбра. Она ткнула кончиком трости в его пах, заставив мужчину согнуться пополам, и добила вертикальным ударом ручкой в подбородок.

Он повалился на землю, как сырое суфле.

Гарретт подхватила ножик и развернулась к двум оставшимся солдатам.

В следующее мгновение она замерла на месте, её грудь быстро поднималась и опускалась.

На улице царила тишина.

Оба мужчины растянулись на земле.

Это уловка? Они притворялись, потерявшими сознание, чтобы она подошла к ним ближе?

Её потряхивало от переизбытка нервной энергии, тело медленно осознавало, что критический момент прошёл. Она медленно подошла, чтобы повнимательнее присмотреться к лежавшим мужчинам, оставаясь при этом вне их досягаемости. Хотя скальпель оставил после себя кровавую рану на щеке крупного мужчины, этого было бы недостаточно для того, чтобы он потерял сознание. На его виске виднелась красная отметина, которая осталась от удара тупым предметом.

Она обратила внимание на молодого солдата, чей нос кровоточил и почти наверняка был сломан.

– Какого чёрта?.. – пробормотала Гарретт, оглядываясь по сторонам безмолвной улицы. У неё опять было это чувство, покалывающее ощущение, что кто-то скрывается поблизости. Наверняка, так и есть. Очевидно, эти двое солдат не могли расправиться сами с собой. – Выходите и покажите себя, – вслух произнесла она незримому присутствующему, хотя чувствовала себя немного глупо. – Нечего прятаться, словно крыса за буфетом. Я знаю, что вы неделями за мной следили.

Откуда-то неподалёку послышался мужской голос, и она чуть не выпрыгнула из туфель.

– Только по вторникам.

Гарретт быстро обернулась по кругу, окидывая местность взглядом. Мельком заметив движение в одном из дверных проёмов в многоквартирном доме, она крепче вцепилась в рукоятку ножа.

Из сумрака вышел незнакомец, прохладная мгла материализовалась в мужскую фигуру. Он был высоким и хорошо сложенным, тело атлета скрывала простая рубашка, серые брюки и распахнутый жилет. Голову покрывала кепка с небольшим козырьком, которую обычно носили портовые рабочие. Остановившись в нескольких футах от неё, незнакомец снял головной убор, обнажив тёмные, прямые и коротко подстриженные волосы.

У Гарретт отпала челюсть, когда она узнала молодого человека.

– Опять вы! – воскликнула она.

– Доктор Гибсон, – поприветствовал он, коротко кивнув, и резким движением водрузил кепку на голову. Он задержал пальцы у козырька в знак почтения.

Мужчина оказался детективом Итаном Рэнсомом из Скотланд-Ярда. Гарретт встречала его пару раз, первый почти два года назад, когда она сопровождала леди Хелен Уинтерборн в опасном районе Лондона. К большому раздражению Гарретт, муж леди Хелен нанял Рэнсома следить за ними.

В прошлом месяце она снова столкнулась с детективом, когда он посетил её медицинскую клинику после того, как на младшую сестру леди Хелен, Пандору, напали посреди улицы и ранили. Присутствие Рэнсома было настолько тихим и ненавязчивым, что он мог остаться незамеченным, вот только его привлекательная внешность слишком резко бросалась в глаза. Лицо худощавое, решительный и чётко очерченный рот, выделяющийся нос с небольшим утолщением на переносице, как будто его ломали. Пронзительные глаза, глубоко посаженные под прямыми густыми бровями, окаймляли пушистые ресницы. Она не могла вспомнить их цвет. Возможно зелёные?

Гарретт сочла бы его красивым, если бы в нём не чувствовалась жёсткость, лишавшая Рэнсома утончённости джентльмена. Независимо от того, насколько безупречным казался фасад, всегда будет ощущение, что за ним скрывается хулиган.

– Кто на этот раз нанял вас за мной следить? – потребовала ответа Гарретт, ловко прокрутив трость и вонзив её кончик в землю, демонстрируя боевую готовность. Движение было немного хвастливым, но она чувствовала, что ей необходимо продемонстрировать мастерство.

На лице Рэнсома промелькнула еле заметная улыбка, но тон оставался серьёзным:

– Никто.

– Тогда, что вы здесь делаете?

– Вы единственная женщина-врач во всей Англии. Будет позором, если с вами что-то случится.

– Мне не нужна защита, – сообщила она. – Более того, если бы это и было так, вас бы я не наняла.

Рэнсом бросил на неё невозмутимый взгляд, а затем подошёл к солдату, которого она ударила тростью. Мужчина без сознания лежал на боку. Ткнув его ногой, чтобы перевернуть преступника на спину, Рэнсом вытащил верёвку из жилета и связал руки мужчины за спиной.

– Как вы только что сами видели, – продолжала Гарретт, – мне не составило труда побороть этого здоровяка, и я бы победила остальных двоих.

– Нет, не победили бы, – категорично заявил он.

Гарретт почувствовала, как в ней закипает раздражение.

– Я брала уроки борьбы тростью у одного из лучших мастеров Лондона. Я знаю, как уложить на землю нескольких противников.

– Вы допустили ошибку, – сказал Рэнсом.

– Какую ошибку?

Рэнсом протянул руку за штык-ножом, Гарретт неохотно передала его ему. Он вложил оружие в кожаные ножны, и закрепил их на собственном ремне, при этом ответив:

– Выбив нож из руки преступника, вы должны были отбросить его ногой подальше. А вместо этого, наклонились подобрать и повернулись к остальным спиной. Они бы схватили вас, если бы я не вмешался, – взглянув на парочку окровавленных солдатов, которые начинали стонать и шевелиться, детектив почти довольно заметил: – Если кто-то из вас сдвинется с места, я того кастрирую и выброшу его яйца во Флит-Дитч. – От того, насколько обыденным тоном были произнесены эти слова, становилось только страшнее.

Оба замерли.

Рэнсом вновь обратился к Гарретт:

– Занятие с учителем не то же самое, что схватка на улице. Такие мужчины, – он бросил презрительный взгляд на солдат на тротуаре, – не ждут вежливо своей очереди. Они набрасываются одновременно. Как только кто-то из них подошёл бы достаточно близко, ваша трость стала бы бесполезной.

– Вовсе нет, – бойко сообщила ему Гарретт. – Я бы нанесла сильный удар, ткнув его кончиком.

Рэнсом подошёл к ней ближе, остановившись на расстоянии вытянутой руки, и оглядел проницательным взглядом. Хотя Гарретт была уверена в себе, она инстинктивно почувствовала тревожный сигнал. Гарретт не совсем понимала, как к нему относиться, он казался одновременно сверхчеловеком и чем-то непохожим на человеческое существо. Мужчина, созданный по образу оружия: высокий, с длинными ногами и руками, развитой мускулатурой, он двигался плавно и проворно. Даже стоя на месте, Рэнсом излучал взрывную энергию.

– Продемонстрируйте на мне, – мягко предложил он, пристально глядя на неё.

Почувствовав сиюминутное удивление, Гарретт моргнула.

– Вы хотите, чтобы я ударила вас тростью? Прямо сейчас?

Рэнсом слегка кивнул головой.

– Я бы не хотела причинить вам вред, – сказала она, продолжая колебаться.

– Вы не... – начал он, но Гарретт поразила его решительным ударом трости.

Однако, несмотря на её быстродействие, реакция Рэнсома оказалась молниеносной. Он увернулся от трости, развернувшись боком, так что её кончик едва задел рёбра. Схватив трость посередине, он воспользовался тем, что Гарретт по инерции подалась вперёд, и, резко дёрнув, повалил её с ног. Она поразилась тому, как одной рукой он обхватил её саму, а свободной вывернул трость из рук. Настолько легко, будто лишение людей оружия было детской забавой.

Запыхавшаяся и разъярённая Гарретт оказалась плотно прижата к его телу, в плену сплетённых мышц и костей, неподатливых, словно стена из брёвен и глины. Она была совершенно беспомощна.

Возможно, причиной тому послужил отчаянно бьющийся пульс, но её поразило странное чувство, приятное спокойствие, которое управляло мыслями и начисто стёрло из сознания развернувшуюся вокруг них сцену. Мир исчез, остался только мужчина за её спиной и его суровые, сильные руки, сомкнутые вокруг неё. Она закрыла глаза, ощущая лишь слабый запах цитрусовых в его дыхании, размеренный подъём и опадание его груди и дикий грохот её сердца.

Волшебство разрушил его тихий смешок, звук которого прокатился вдоль всей её спины. Она попыталась высвободиться из его хватки.

– Не смейтесь надо мной, – ожесточённо проговорила она.

Рэнсом осторожно разжал руки, убедившись, что она твёрдо стоит на ногах, он передал ей трость.

– Я смеялся не над вами. Мне просто понравилось, как вы застали меня врасплох.

Он поднял руки в знак капитуляции, но в его глазах искрилось веселье.

Гарретт медленно опустила трость, её щёки горели, словно стали красными, как маки. Она всё ещё чувствовала, его руки вокруг себя, как будто ощущение этого мужчины впиталось в её кожу.

Рэнсом вытащил из жилета маленький серебряный свисток в форме трубочки и три раза в него подул.

Гарретт поняла, что он сигналит констеблю на дежурстве.

– Вы не используете полицейскую трещотку? – спросила она. Её отец, патрулирующий район Кингс-Кросс, всегда носил одну из таких увесистых деревянных трещоток. Чтобы поднять тревогу, констебль раскручивал её за ручку, пока лопасти не начинали издавать громкий хлопающий звук.

Рэнсом покачал головой.

– Трещотка слишком громоздкая. И мне пришлось вернуть её, когда я покинул службу в полиции.

– Вы больше не работаете в городской полиции? – спросила она. – Где вы сейчас состоите на службе?

– Официально - нигде.

– Однако, вы иногда выполняете задания для правительства?

– Да.

– В качестве детектива?

Рэнсом долго колебался, прежде чем ответить:

– Иногда.

Сощурив глаза, Гарретт задалась вопросом, какую работу он выполнял для правительства, с которой не могла справиться обычная полиция.

– Ваша деятельность законна?

В сгущающихся сумерках блеснула его мимолётная улыбка.

– Не всегда, – признался он.

Они обернулись, заметив спешащего к ним констебля, на нём был синий китель и брюки, а в руке он держал фонарь с выпуклым стеклом.

– Здравствуйте, – приближаясь, прокричал он, – констебль Хаббл прибыл. Вы поднимали тревогу?

– Я поднял, – ответил Рэнсом.

Констебль, дородный мужчина, чьи широкий нос и пышные щёки покрылись испариной, пристально посмотрел на него из-под козырька шлема.

– Ваше имя?

– Рэнсом, – последовал тихий ответ, – ранее служил в подразделении "К".

Глаза констебля расширились.

– Я наслышан о вас, сэр. Добрый вечер, – его тон мгновенно окрасило почтение. На деле, его поза выражала покорность, а голова склонилась на пару градусов вниз.

Рэнсом жестом указал на мужчин, распростёртых на земле.

– Я обнаружил этих троих пьяных негодяев, когда они пытались напасть и ограбить леди, предварительно пригрозив ей вот этим, – он протянул констеблю зачехлённый штык-нож.

– О, Боже! – воскликнул Хаббл, с отвращением глянув на лежащих мужчин. – И солдаты туда же, какой позор. Могу я спросить, не пострадала ли леди?

– Нет, – сказал Рэнсом. – На самом деле, у доктора Гибсон хватило присутствия духа, чтобы отразить тростью атаку одного нападающего, после того, как она выбила нож из его руки.

– Доктора? – констебль посмотрел на Гарретт с нескрываемым изумлением. – Вы женщина-врач? Та самая, из газет?

Гарретт кивнула, мысленно готовясь к худшему. Люди редко реагировали положительно на идею о том, что женщина может заниматься медициной.

Продолжая на неё таращиться, констебль удивлённо покачал головой.

– Не ожидал, что она окажется так молода, – сказал он, в качестве ремарки Рэнсому, прежде чем снова обратиться к Гарретт: – Прошу прощения, мисс... но почему вы работаете врачом? Вы не дурны собой. Я знаю как минимум двоих парней в моём подразделении, которые были бы не прочь на вас жениться, – он сделал паузу, – то есть, если бы вы могли что-то приготовить и заштопать.

Гарретт мысленно рассердилась, заметив, что Рэнсом изо всех сил пытался сдержать усмешку.

– Боюсь, что штопаю я только раны и переломы, – сказала она.

Крупный солдат, лежавший на мостовой, приподнялся на локти и проговорил хриплым, презрительным голосом:

– Женщина-врач. Это противоестественно, скажу я вам. Держу пари, у неё там под юбками член.

Глаза Рэнсома сузились, весёлость мгновенно исчезла.

– Как насчёт того, чтобы получить сапогом по голове? – спросил он, подходя к солдату.

– Мистер Рэнсом, – резко сказала Гарретт, – нападать на человека, который уже лежит на земле, нечестно.

Детектив остановился, бросив зловещий взгляд через плечо.

– Учитывая, что он намеревался с вами сделать, ему повезло, что он ещё дышит.

В его последних словах появился намёк на ирландский акцент, Гарретт нашла этот факт крайне любопытным.

– Здравствуйте! – послышалось приветствие другого, приближающегося к ним констебля. – Я услышал свисток.

Пока Рэнсом отошёл посовещаться с вновь прибывшим, Гарретт направилась за своим докторским саквояжем.

– Рана в щеке солдата может потребовать наложения швов, – сказала она констеблю Хабблу.

– Не подходи ко мне, чертовка! – воскликнул солдат.

Констебль Хаббл свирепо на него глянул.

– Закрой свою помойку или я продырявлю другую щёку.

Вспомнив, что её скальпель ещё не нашёлся, Гарретт попросила:

– Констебль, не могли бы вы поднять лампу чуть повыше, чтобы осветить улицу? Я бы хотела поискать нож, который метнула в этого мужчину, – ей пришла в голову тревожная мысль, и она умолкла. – Возможно, он всё ещё у него.

– Не у него, – бросил Рэнсом через плечо, ненадолго прерывая беседу с другим констеблем. – Он у меня.

Гарретт посетило две мысли. Во-первых, как человек мог слышать, что говорит она, одновременно ведя разговор с собеседником, стоя в нескольких ярдах от неё? А во-вторых...

– Вы подняли скальпель, пока сражались с преступником? – возмущённо спросила она. – Но мне сказали никогда этого не делать.

– Я не следую правилам, – просто ответил Рэнсом и опять повернулся к констеблю.

Глаза Гарретт расширились от такого спокойного высокомерия, просквозившего в заявлении. Нахмурившись, она отвела констебля Хаббла подальше на несколько футов и прошептала:

– Что вы знаете об этом мужчине? Кто он?

– Вы про мистера Рэнсома? – проговорил констебль очень тихим голосом. – Он вырос в этом самом районе, Кларкенуэлл. Знает каждый дюйм города и свободно по нему передвигается. Несколько лет назад он подал заявление на должность в полиции и заступил на службу патрульным в подразделении "К". Агрессивный боец. Бесстрашный. Рэнсом вызвался патрулировать районы трущоб, куда другие офицеры не осмелились бы и ногой ступить. Говорят, его с самого начала тянуло к детективной работе. Он обладал острым умом и вниманием к необычным деталям. После ночных обходов Рэнсом отправлялся в контору и разбирал повисшие дела. Он раскрыл убийство, которое в течение многих лет сбивало с толку сержантов-детективов подразделения, обелил имя слуги, ложно обвинённого в краже драгоценностей, и обнаружил украденную картину.

– Другими словами, – пробормотала Гарретт, – он работал не в своём звании.

Хаббл кивнул.

– Начальник подразделения рассматривал возможность обвинения Рэнсома в нарушении дисциплины. Но вместо этого рекомендовал повысить его с констебля четвёртого класса до инспектора.

Глаза Гарретт распахнулись шире.

– Вы хотите сказать, что мистер Рэнсом поднялся по карьерной лестнице на пять ступеней в первый же год? – прошептала она.

– Нет, в первые шесть месяцев. Но ещё до экзамена на повышение Рэнсом покинул правоохранительные органы. Его завербовал сэр Джаспер Дженкин.

– Кто это?

– Высокопоставленная личность в Министерстве внутренних дел, – смутившись, Хаббл замолчал. – Это всё, что мне известно.

Гарретт повернулась и кинула взгляд на силуэт широкоплечей фигуры Рэнсома, вырисовывающийся на фоне сияния лампы. Его поза была расслабленной, руки небрежно засунуты в карманы. Но от неё не ускользнуло то, как быстро он повернул голову, оглядывая местность в процессе разговора с констеблем. От его внимания не ускользало ничего, даже прошмыгнувшая крыса в конце улицы.

– Мистер Рэнсом, – окликнула его Гарретт.

Оборвав беседу, он повернулся к ней.

– Да, доктор?

– Мне нужно будет написать заявление, касательно произошедшего сегодня вечером?

– Нет, – его взгляд переместился с её лица на констебля Хаббла. – Для всех будет лучше, если мы сохраним вашу и мою конфиденциальность, предоставив констеблю Хабблу честь задержать этих людей.

Хаббл начал протестовать:

– Сэр, я не смог бы приписать себе ваши заслуги.

– Здесь была и моя заслуга, – не смогла удержаться Гарретт от едкого комментария. – Я обезвредила одного из них с ножом.

Рэнсом подошёл к ней.

– Позвольте ему приписать их себе, – уговаривал он тихим, ласковым голосом. – Ему объявят благодарность и выплатят премию. На зарплату констебля жить не просто.

Будучи слишком хорошо знакомой с небольшой зарплатой констебля, Гарретт пробормотала:

– Конечно.

Один кончик его рта приподнялся вверх.

– Тогда позволим мужчинам разобраться с этим делом, а я провожу вас до главной дороги.

– Спасибо, но я не нуждаюсь в охране.

– Как пожелаете, – быстро откликнулся Рэнсом, словно уже заведомо готовый к её отказу.

Гарретт с подозрением на него посмотрела.

– Вы же всё равно собираетесь следовать за мной? Как лев, преследующий отбившуюся от стада козу.

От улыбки внешние уголки его глаз приподнялись. Один из констеблей прошёл мимо них с фонарём, и случайный лучик света упал на длинные ресницы Рэнсома, высекая оттенки необычайного, яркого голубого цвета в его тёмных глазах.

– Только до тех пор, пока вы благополучно не сядете в двуколку, – сказал он.

– Тогда я предпочитаю, чтобы вы шли со мной, как цивилизованный человек, – она протянула руку. – Мой скальпель, пожалуйста.

Рэнсом потянулся к внутренней стороне подошвы ботинка и достал маленький блестящий ножик. Скальпель оказался более менее чистым.

– Прекрасный инструмент, – сказал он, восхищённо рассматривая лезвие в форме ланцета, прежде чем бережно передать его ей. – Дьявольски острый. Вы затачиваете его используя масло?

– Алмазную пасту. – Убрав скальпель в сумку, Гарретт взяла в одну руку массивный саквояж, а другой подняла трость. Когда Рэнсом попытался забрать у неё сумку, она пришла в замешательство.

– Позвольте мне, – пробормотал он.

Гарретт отступила, крепче стискивая кожаные ручки.

– Я сама в состоянии её донести.

– Очевидно, что так. Но я проявляю вежливость по отношению к леди, а не ставлю под сомнения ваши способности.

– Вы бы предложили тоже самое врачу-мужчине?

– Нет.

– Я бы предпочла, чтобы вы относились ко мне, как к врачу, а не как к леди.

– Почему вы должны быть кем-то одним? – задал он резонный вопрос. – Вы являетесь и тем и другим. Мне не сложно нести женскую сумку, при этом уважая её профессиональные способности.

Его тон был обыденным, но что-то во взгляде детектива её нервировало. Выражение глаз Рэнсома выходило за рамки того внимания, которое проявляют по отношению к посторонним людям. Она колебалась, и он протянул руку, тихо, но убедительно сказав:

– Пожалуйста.

– Спасибо, но я справлюсь сама. – Гарретт направилась в сторону главной магистрали.

Рэнсом последовал за ней, засунув руки в карманы.

– Где вы научились так пользоваться ножом?

– Пока я находилась в Сорбонне. Группа студентов-медиков устроили из этого игру, развлекая себя после занятий в колледже. Они соорудили мишень за одним из лабораторных зданий, – Гарретт сделала паузу, прежде чем признаться: – Я так и не овладела техникой метания ножа снизу.

– Вам вполне достаточно хорошего верхнего броска. Как долго вы жили во Франции?

– Четыре с половиной года.

– Молодая женщина, обучающаяся в лучшем медицинском учреждении во всём мире, – вслух рассуждал Рэнсом, – далеко от дома, берёт уроки на иностранном языке. Вы целеустремлённая женщина, доктор.

– Ни одно местное учреждение не приняло бы женщину, – прагматично заметила Гарретт. – У меня не было выбора.

– Вы могли бы сдаться.

– Этот вариант никогда не рассматривается, – заверила она, и он улыбнулась.

Они прошли мимо захудалого здания, где располагался закрытый магазин, его разбитые окна были заклеены бумагой. Рэнсом протянул руку, чтобы провести Гарретт мимо кучи из пустых устричных ракушек, побитой керамики, и того, что оказалось гниющими воздуходувными мехами. Она рефлекторно сжалась от его лёгкого прикосновения к её руке.

– Не бойтесь меня, – сказал Рэнсом. – Я просто собирался помочь вам пройти по дороге.

– Это не страх. – Гарретт помедлила, прежде чем добавить с лёгким налётом застенчивости: – Полагаю, моя привычка оставаться независимой укоренилась слишком прочно. – Они продолжили идти по тротуару, но перед этим Гарретт поймала его мимолётный, тоскующий взгляд на её докторском саквояже. У неё вырвался короткий смешок. – Я позволю вам нести мою сумку, – предложила она, – если вы не будете скрывать свой настоящий акцент.

Рэнсом остановился и посмотрел на неё с внезапным удивлением, между его бровей залегла морщинка.

– Что меня выдало?

– Я заметила намёк на акцент, когда вы угрожали одному из солдат. И то, как вы коснулись вашей шляпы... медленнее, чем это обычно делают англичане.

– Мои родители были ирландцами, вырос я здесь, в Кларкенуэлле, – сказал Рэнсом как ни в чём не бывало. – Я не стыжусь этого. Но порой акцент становится помехой. – Протянув руку, он подождал, пока Гарретт отдаст ему сумку. На его лице появилась улыбка, когда он заговорил с акцентом, который, казалось, медленно подогревался на слабом огне, его голос изменился, став звучным и низким. – Итак, девушка, что бы вы хотели от меня услышать?

Ошеломлённая тем, как он на неё действовал, и почувствовав нервное покалывание в животе, Гарретт не спешила отвечать.

– Вы слишком фамильярны, мистер Рэнсом.

Он продолжал улыбаться.

– Но такова цена, если вы хотите услышать ирландский акцент. Вам придётся смириться с небольшими милашествами.

– Милашествами? – смутившись, Гарретт вновь продолжила идти.

– Комплиментами вашему шарму и красоте.

– По-моему, это льстивая чепуха, – твёрдо сказала она, – и я прошу меня от этого избавить.

– Какая вы умная, деятельная женщина, – продолжал он, как будто не услышав её, – и, что и говорить, у меня слабость к зелёным глазам...

– У меня есть трость, – напомнила ему Гарретт, порядком раздражённая его издёвками.

– Вы бы не смогли ею причинить мне вред.

– Возможно, – уступила она, стиснув рукоятку. В следующий момент она взмахнула тростью и нанесла горизонтальный удар, не слишком сильный, чтобы причинить серьёзный вред, но достаточный, чтобы преподать неприятный урок.

Вместо этого, к её негодованию, урок преподали Гарретт. Удар был ловко блокирован её же собственной кожаной сумкой, а трость снова вырвали из рук. Саквояж с грохотом ударился о землю, содержимое задребезжало. Прежде чем Гарретт успела отреагировать, она оказалась прижатой спиной к груди Рэнсома, с тростью поперёк горла.

Возле уха послышался манящий, согревающий словно виски, голос:

– Вы заранее подаёте сигналы о своих действиях, дорогая. Это плохая привычка.

– Пустите, – выдохнула она, извиваясь и беспомощно негодуя.

Хватка Рэнсома не ослабла.

– Поверните голову.

– Что?

– Поверните голову, чтобы ослабить давление на трахею, и ухватитесь за трость правой рукой.

Гарретт замерла, когда поняла, что он говорит ей, как вырваться из его хватки. Медленно она повиновалась.

– Возьмитесь за трость с внутренней стороны, чтобы защитить горло, – сказал Рэнсом и подождал, пока она выполнит его указания. – Ага, именно так. Теперь потяните за конец трости и ударьте меня левым локтем по рёбрам. С вашего позволения, не сильно. – После того, как она исполнила это движение, он наклонился вперёд, как будто сгибаясь пополам. – Хорошо. Возьмите трость обеими руками... шире... и, ныряя под мою руку, резко проверните.

Гарретт следовала его инструкциям, а потом... практически чудесным образом... оказалась на свободе. Она повернулась и посмотрела на него с недоумением и восхищением. Гарретт не могла решить, поблагодарить его или стукнуть по голове.

Рэнсом наклонился, подобрать докторскую сумку, с вкрадчивой улыбкой. У него хватило наглости предложить ей взять его под руку, как если бы они были степенной парой, прогуливающейся по Гайд-парку. Проигнорировав этот жест, Гарретт снова начала идти.

– Удушение - самый распространённый способ нападения на женщин, – сказал Рэнсом. – Второй - схватить её сзади, держа руку поперёк горла. Третий - схватить её сзади и унести с собой. Разве ваш учитель боевых искусств не научил защищаться без трости?

– Нет, – была вынуждена признать Гарретт. – Он не давал инструкций по рукопашному бою.

– Почему Уинтерборн не предоставил кучера и экипаж для ваших выходов? Он не скупой человек, и обычно заботится о своих подчинённых.

Гарретт нахмурилась при упоминании имени Уинтерборна, который владел клиникой, где она практиковала. Клиника была создана для лечения почти тысячи сотрудников его универмага. Рис Уинтерборн нанял её, когда практически никто не хотел дать ей шанс, и поэтому она всегда останется ему верна.

– Мистер Уинтерборн предложил воспользоваться личным экипажем, – призналась она. – Однако я не хочу ему больше докучать просьбами, и я обучалась самообороне.

– Вы чересчур самонадеянны, доктор. Ваших знаний достаточно, чтобы быть опасной для самой себя. Существует несколько простых тактик, которые помогут вам избежать нападения. Я мог бы вас им обучить всего за несколько часов после полудня.

Они свернули за угол и вышли на главную дорогу, где у дверных проёмов и ступеней расположились кучки небрежно одетых людей, а по тротуару лавировали пешеходы во всевозможных нарядах. Лошади, повозки, кареты сновали туда-сюда по выложенной вдоль дороги трамвайной брусчатке. Остановившись у бордюрного камня, Гарретт посмотрела вдаль в ожидании появления двуколки.

Пока они ждали, она обдумывала слова Рэнсома. Очевидно, что мужчина знал об уличных боях гораздо больше, чем её преподаватель. Его приёмы с тростью впечатляли. В то время как одна её часть склонялась послать детектива к дьяволу, другая была крайне заинтригована.

Несмотря на его бессмыслицу о “милашествах”, Гарретт знала наверняка, что у него не было по отношению к ней романтического настроя, что её абсолютно устраивало. Она никогда не хотела отношений, которые могли бы помешать её карьере. О, иногда случался небольшой флирт... украденный поцелуй с симпатичным студентом-медиком из Сорбонны... безобидное заигрывание с джентльменом во время танца... но она сознательно избегала любого контакта с мужчиной, который мог бы представлять настоящее искушение. И любая связь с этим наглым незнакомцем могла привести к неприятностям.

Однако она на самом деле хотела разучить несколько приёмов уличной борьбы.

– Если я соглашусь на то, чтобы вы меня обучали, – спросила она, – пообещаете больше не следить за мной по вторникам?

– Ага, – просто ответил Рэнсом.

Слишком просто.

Гарретт кинула на него скептический взгляд.

– Вы честный человек, мистер Рэнсом?

Он тихо рассмеялся.

– С моей-то работой? – посмотрев поверх её плеча, он заметил приближающуюся двуколку и подал ей сигнал. Затем его взгляд вернулся к её лицу и стал пристальным. – Клянусь могилой моей матери, что вам не стоит меня бояться.

К ним подъехал кэб и остановился с резким, грохочущим звуком.

Внезапно Гарретт приняла решение.

– Ну ладно. Встретимся завтра в четыре часа в фехтовальном клубе Бужара.

Глаза Рэнсома довольно сверкнули. Он проследил за тем, как Гарретт поднялась на подножку двухколёсного экипажа. Благодаря огромному опыту она с лёгкостью нырнула под нависающие поводья и вскарабкалась на пассажирское сиденье.

Передав Гарретт саквояж, Рэнсом крикнул извозчику:

– Будь осторожен, не тряси леди. – Прежде чем она успела возразить, он встал на подножку и протянул кучеру несколько монет.

– Я сама могу заплатить, – запротестовала Гарретт.

Рэнсом пристально посмотрел на неё своими тёмно-синими, словно полночь, глазами. Потянувшись, он что-то вложил в её ладонь.

– Подарок, – пробормотал он и с лёгкостью опустился на мостовую. – До завтра, доктор. – Дотронувшись до козырька кепки, он в своей манере не отнимал пальцев, пока экипаж не отъехал.

Немного оторопев, Гарретт опустила глаза на предмет, который он ей дал. Это оказался серебряный свисток, слегка теплый, согретый жаром его тела.

"Какая наглость," – подумала она... но её пальцы бережно сомкнулись вокруг него.

Глава 2

Перед тем, как отправиться в свою квартиру на Халф-Мун-стрит, у Рэнсома оставалась ещё одна встреча. Он поймал кэб до Корк-стрит, почти всю эту улицу занимал знаменитый универмаг Уинтерборна.

В прошлом, Итан несколько раз выполнял конфиденциальную работу для владельца универмага, Риса Уинтерборна. Задания были лёгкими и быстрыми и вряд ли стоили его времени, но только дурак мог отказать в просьбе такому могущественному человеку. Одна из них была связана со слежкой за невестой Уинтерборна, леди Хелен Рэвенел, когда она и её подруга посещали детский дом в опасном районе недалеко от доков.

Это было два года назад, тогда Итан впервые встретил доктора Гарретт Гибсон.

Стройная женщина с каштановыми волосами, избивала нападавшего, который был больше её в два раза, точными ударами трости. Итану понравилось, как она это делала, будто выполняла какую-то насущную обязанность, словно выносила мусорное ведро на помойку.

Она выглядела на удивление молодо, лицо было чистым и гладким, словно брикет белого мыла. На нём резко выделялись скулы, хладнокровные зелёные глаза и небольшой острый подбородок. Но среди изящных, резких черт красовался ротик в форме сердечка, нежный и уязвимый, верхняя губа казалась почти такой же полной, как и нижняя. При виде этих красивых изгибов рта, с коленями Итана каждый раз происходило что-то странное.

После той первой встречи Итан старался избегать Гарретт Гибсон, зная, что она создаст ему проблемы, возможно, даже большие, чем он ей. Но в прошлом месяце он нанёс визит в клинику, где она работала, чтобы получить информацию об одном из её пациентов, и его увлечённость вспыхнула с новой силой.

Всё в Гарретт Гибсон было... восхитительным. Анализирующий взгляд, голос чёткий, как застывшая глазурь на лимонном торте. Сострадание, заставляющее её лечить недостойных бедных, так же как и достойных. Целеустремлённая походка, неутомимая энергия, удовлетворённость собой, как женщиной, которая не скрывала и не извинялась за свой интеллект. Она была солнечным светом и сталью, связанными воедино, и являла собой совершенно новую субстанцию, с которой он до этого никогда не имел дел.

Одна лишь мысль о ней заставляла его чувствовать себя угольком, отлетевшим на каменную плиту у очага.

Он уже поклялся себе, что ничего от неё не потребует. Его намерением было только оберегать Гарретт Гибсон во время её визитов в работный дом Кларкенуэлла, или в приют Бишопсгейта, или куда бы она не решила отправиться по вторникам. Он позволит себе лишь это.

Не стоило договариваться о завтрашней встрече. Итан всё ещё не совсем понимал, как это произошло, он слышал, как слова слетают с его губ, будто их произносит кто-то другой. Однако, как только предложение было сделано, отказаться от него он не мог, а затем Итан поймал себя на мысли, что жаждет её согласия.

Он проведёт один час в компании Гарретт Гибсон и больше никогда к ней не подойдёт. Но Итан хотел, нуждался и жаждал провести эти несколько минут с ней наедине. Он будет хранить их в памяти до конца своих дней.

Универмаг Уинтерборна являл собой непрерывный ряд облицованных мрамором грандиозных зданий с массивными витринами, во фронтальной их части. Знаменитая центральная витражная ротонда возвышалась над четырьмя этажами, каждый из которых украшали аркады на колоннах. Это был настоящий дворец, построенный амбициозным человеком, который хотел показать миру, что сын валлийского бакалейщика превратился в важного человека.

Итан прошёл на улицу за универмагом, где находились конюшни, двор для доставки товаров и погрузочные доки. Дом, в котором жил Уинтерборн, находился в дальнем конце улицы, он соединялся с универмагом благодаря частным проходам и лестничным клеткам. Итан привык пользоваться чёрным входом, через который заходили слуги и курьеры.

Лакей пригласил его внутрь.

– Мистер Рэнсом, с вашего позволения, пройдёмте сюда.

Итан проследовал за ним, неся в руках шляпу, они направлялись к центральной лестнице пятиэтажного особняка. Коридоры были освещены хрустальными бра и увешаны картинами с видами гор, океанов и солнечных пасторальных сцен. На длинном столике возле стены стояли синие и белые вазы в китайском стиле, наполненные папоротником и пышными ветками орхидей.

Проходя мимо трёх пальм в горшках, Итан заметил несколько чёрных песчинок на полу возле одной из них. Он остановился и наклонился достаточно низко, чтобы заглянуть под перистые листья. В земле, вокруг домика из спичечных коробков, располагался небольшой парад вырезанных из дерева животных, наподобие тех, которые могли входить в набор Ноева ковчега. Место напоминало детский тайник. Итан вспомнил, что сводная сестра леди Хелен, приблизительно пяти лет, воспитывалась Уинтерборнами, и уголки его губ приподнялись в улыбке. Заметив лежащего на боку одного из слонов, он тайком поставил игрушку на ноги.

– Сэр, – лакей остановился, чтобы посмотреть на него и нахмурился, заметив неуместный интерес гостя к домашнему растению.

Итан выпрямился, кинув на слугу невинный взгляд.

– Просто восхищаюсь пальмой.

Он склонился и быстро смахнул кепкой предательские следы почвы прежде, чем продолжить идти вслед за лакеем.

Они прошли в комнату для джентльменов, где Итан встречался с Уинтерборном в предыдущие разы. Мужская гостиная пропиталась приятными ароматами, натёртой маслом, кожи, сигарного табака, дорогого спиртного и лёгкой примесью запаха мела для бильярдных киев.

Войдя в комнату, Итан остановился возле двери, его взгляд ожесточился.

Уинтерборн стоял рядом с массивным глобусом, установленным на напольной подставке из грецкого ореха, лениво его вращая, ещё один мужчина просматривал бильярдные кии, располагающиеся на стойке у стены. Они вместе тихо посмеивались, как делают давние друзья.

Заметив его присутствие, Уинтерборн непринужденно сказал:

– Рэнсом, входите.

Итан не двигался, у него закралось ощущение, что им манипулировали. Мерзавец Уинтерборн дал понять, что, кроме него, никого не будет.

При своём росте шесть футов, Итан едва ли считался низкорослым человеком, но Уинтерборн превосходил его, по крайней мере, на четыре дюйма. Владелец универмага подошёл к нему в расслабленной манере. Он был крупным и могучим мужчиной, его плечи и мощная шея могли принадлежать боксёру. Большие кулаки. Размах удара. По инстинкту и привычке мозг Итана быстро рассчитал наиболее эффективную последовательность движений, чтобы его одолеть. Сначала уклониться в сторону, потом схватить за плечо пиджака, пара хуков слева в солнечное сплетение и по рёбрам снизу, а потом закончить атаку ударом колена в живот...

– Итан Рэнсом, позвольте представить вам мистера Уэстона Рэвенела, – объявил Уинтерборн, указывая на своего собеседника. – Один из родственников моей жены. Он спросил, могу ли я организовать с вами встречу.

Взгляд Итана устремился на незнакомца, мужчину около тридцати, с тёмно-каштановыми волосами, безупречной внешностью и непринуждённой улыбкой. Он выглядел поджарым, и находился в чрезвычайно прекрасной физической форме, а одежда была безупречно скроена. Любопытно, что его лицо загорело, а руки загрубели, как если бы он занимался ручным трудом.

Для лондонского общества имя Рэвенелов означало аристократические привилегии и власть. Но это семейство никогда не отличалось степенной респектабельностью, как Кавендиши или Гросвеноры. Его члены были вспыльчивыми, несдержанными и безрассудными, чем бы они не занимались. Со смертью последнего графа род Рэвенелов почти иссяк, но они сумели отыскать дальнего родственника, которому перешёл титул.

– Прошу прощения за уловку, – доброжелательно проговорил Уэстон Рэвенел, выходя вперёд. – Мне нужно обсудить с вами кое-какие дела, и я не знал, как ещё с вами связаться.

– Не интересует, – холодно ответил Итан, разворачиваясь, чтобы уйти.

– Подождите. В ваших интересах дослушать меня до конца. Я заплачу за ваше внимание, если это необходимо. Боже, я надеюсь вы не берёте дорого.

– Берёт, – заверил его Уинтерборн.

– Думаю, мне следовало... – начал Рэвенел, но замолк, подойдя достаточно близко, чтобы иметь возможность разглядеть Итана более тщательно на свету. – Чёрт, – тихо выругался он, глядя ему в глаза.

Итан сделал размеренный вдох и медленно выдохнул. Сфокусировав внимание на пустом месте на стене, он обдумывал имеющиеся варианты. В данный момент не было особого смысла избегать мерзавца, с тем же успехом он мог бы выяснить, что ему понадобилось.

– Я останусь на десять минут, – отрезал он.

– Вы бы задержались на двадцать, – спросил Рэвенел, – если бы Уинтерборн открыл бутылку приличного коньяка? – Он посмотрел на хозяина дома. – Под "приличным " я имею в виду Готье шестьдесят четвёртого года.

– Ты знаешь сколько он стоит? – спросил его валлиец, начиная негодовать.

– Я проделал такой путь из Гэмпшира. Как часто ты имеешь удовольствие оказаться в моей компании?

– Я бы не назвал это удовольствием, – пробурчал Уинтерборн и отошёл позвонить слуге.

Рэвенел ухмыльнулся, прежде чем нацелить оценивающий взгляд на Итана. На его лице опять появилась маска непринуждённого обаяния.

– Пройдёмте? – предложил он, указывая на кожаные кресла.

С каменным лицом Итан пошёл занять одно из них. Он откинулся на спинку, свободно сложив пальцы на животе. Тишина затянулась, и он нарочито сосредоточил взгляд на каминных часах из розового дерева и латуни.

– Считаете минуты? – спросил Рэвенел. – Хорошо, я перейду к делу как можно быстрее. Три года назад мой старший брат неожиданно унаследовал титул графа. Так как он ничего не смыслил в управлении недвижимостью, или, боже упаси, фермерстве, я согласился переехать в Гэмпшир, чтобы помочь ему с этим справиться, – Рэвенел замолчал, когда в дверь постучали.

Разговор прервался, пока дворецкий заносил серебряный поднос с набором яйцеобразных бокалов и бутылкой Готье. Он чинно разлил и подал коньяк. После того, как дворецкий ушёл, Уинтерборн присел на подлокотник мощного кожаного кресла. В одной руке он держал бокал коньяка, а другой лениво крутил глобус, словно размышляя о том, какими следующими частями света он хочет завладеть.

– Зачем вам настолько менять свою жизнь? – не удержался от вопроса Итан. Для него оставить Лондон ради тихого существования в деревне было равноценно аду на земле. – От чего вы пытались сбежать?

Рэвенел улыбнулся.

– От себя самого, полагаю. Даже разгульная жизнь может наскучить. И я обнаружил, что фермерство мне подходит. Арендаторам приходится меня слушать, а коровам легко меня развеселить.

Итан был не настроен на шутливую беседу. Уэстон Рэвенел напомнил ему о вещах, о которых он пытался не думать большую часть прожитых двадцати восьми лет. Душевный подъём, который он испытал после встречи с Гарретт Гибсон, прошёл, теперь Итан стал угрюмым и раздражённым. Сделав глоток прекрасного коньяка и едва почувствовав его вкус, он резко бросил:

– У вас осталось восемнадцать минут.

Брови Рэвенела приподнялись.

– Конечно, Задорный Болтун, я перейду к делу. Причина, по которой я здесь, заключается в том, что мы с братом решили продать фамильные владения в Норфолке. Большой дом в хорошем состоянии, расположенный на территории примерно в две тысячи акров. Однако, я только что выяснил, что ничего не могу с ними сделать. И всё из-за вас.

Итан вопросительно на него посмотрел.

– Вчера, – сказал Рэвенел, – я встречался с нашим бывшим управляющим и семейным поверенным, соответственно Тоттхиллом и Фогом. Они объяснили, что продать собственность в Норфолке невозможно, потому что Эдмунд, старый граф, завещал его кому-то посредством доверительной собственности, установленной в устной форме.

– Что это значит? – с опаской спросил Итан, до сего момента он не слышал о таком юридическом термине.

– Заявление, как правило, сделанное в устной форме, касающееся завещания имущества или денег. – Рэвенел поднял брови, прикидываясь потрясённым. – Естественно, нам всем было любопытно, почему граф оставил такой щедрый подарок человеку, о котором мы никогда не слышали. – После долгой паузы он продолжил более серьёзным тоном: – Если вы не возражаете обсудить это со мной, думаю, я знаю, почему...

– Нет, – холодно проговорил Итан. – Если это не прописано в завещании, то не обращайте внимания.

– Боюсь, что так не получится. Согласно английскому закону, устное заявление считается беспрекословным. Не обращать на него внимания незаконно. У него было три свидетеля: Тоттхилл, Фогг и давний камердинер графа Куинси, который подтвердил эту историю. – Замолчав, Рэвенел покрутил оставшийся коньяк в бокале и твёрдо посмотрел на Итана. – Тоттхилл и Фогг пытались уведомить вас о доверительной собственности после смерти графа, но вас тогда не смогли отыскать. Теперь мне выпало сообщить эту радостную весть: поздравляю, теперь вы гордый владелец поместья в Норфолке.

С большой осторожностью Итан наклонился и поставил бокал на соседний стол.

– Мне оно не нужно. – Все известные ему трюки, как контролировать эмоции: регулировка дыхания, намеренное сосредоточение на других мыслях, не работали. Он был потрясён, почувствовав налёт испарины на лице. Встав, Итан обогнул кресла и направился к двери.

Рэвенел последовал за ним.

– Чёрт побери, погодите, – донёсся его раздражённый голос. – Если мы не закончим этот разговор сейчас, мне придётся снова прилагать усилия, чтобы вас найти.

Итан остановился не поворачиваясь.

– Независимо от того, хотите вы владеть поместьем или нет, – продолжил Рэвенел, – вы должны его принять. Потому что, несмотря на то, что Рэвенелы ничего не могут сделать с этим гиблым местом, мы платим за него ежегодный налог.

Итан полез в карман брюк, вытащил пачку фунтовых купюр и швырнул её к ногам Рэвенела.

– Дайте знать сколько я ещё остался должен, – огрызнулся он.

Отдать должное Рэвенелу, если этот жест его и поразил, он не показал виду. Повернувшись к Уинтерборну, мужчина небрежно заметил:

– Никто никогда не осыпал меня наличными. Должен сказать, это вызывает чувство мгновенной симпатии. – Игнорируя разбросанные банкноты под ногами, он отошёл и прислонился к бильярдному столу. Рэвенел сложил руки на груди, и оценивающе уставился на Итана. – Очевидно, вам не особо импонировал Эдмунд Рэвенел. Могу я спросить почему?

– Он причинил боль любимому мной человеку. Я не опозорю её память, приняв что-нибудь от Рэвенелов.

Обстановка немного разрядилась. Рэвенел убрал руки с груди и, потёр ладонью шею сзади, уголок его рта приподнялся в печальной улыбке.

– Мы начали говорить искренне? Тогда прошу прощения за то, что вёл себя как бездумный осёл.

Если бы он не был Рэвенелом, то мог бы понравиться Итану.

Уинтерборн встал и пересёк комнату, подойдя к буфету, где дворецкий оставил серебряный поднос.

– Вы могли бы рассмотреть возможность продажи ему имения, – предложил он Итану, освежив бокал коньяком из графина.

Это было идеальное решение. Итан сможет избавиться от ненужной земли и разорвать все возможные связи с этой семейкой.

– Я продам его вам за один фунт, – быстро сообщил он Рэвенелу. – Подготовьте документы, и я их подпишу.

Рэвенел нахмурился.

– Не за один фунт. Я куплю его по разумной цене.

Бросив на него злобный взгляд, Итан подошёл к окну и уставился на бескрайнюю мозаику подкоптившихся крыш. Лондон готовился к ночи, украшая себя вереницей огней, город начинал гудеть в предвкушении греха и удовольствия.

Итан родился в этом городе, эта местность взращивала его, пока жестокие ритмы Лондона не переплелись в нём так же прочно, как кровеносная система в организме. В крови бурлили его звуки и ощущения. Он мог отправиться куда угодно, в самые мерзкие притоны или наиболее опасные криминальные логова, в бесконечное количество тёмных и тайных мест, ничего не боясь.

– Я буду находиться в Лондоне весь месяц, – сказал Уэст Рэвенел. – Прежде чем вернуться в Гэмпшир, я подготовлю предложение по продаже имения в Норфолке. Если вам понравятся условия, я с радостью избавлю вас от него. – Он вытащил из кармана жилета белую визитку. – Давайте обменяемся карточками: я назначу встречу, когда определюсь с цифрами.

– Уинтерборн сможет подсказать, как отправить мне сообщение, – ответил Итан. – У меня нет визитной карточки.

– Разумеется, – мрачно сказал Рэвенел, всё ещё протягивая карточку. – Так или иначе, возьмите мою. – В ответ на молчаливый отказ Итана он воскликнул: – Боже мой, вы всегда такой? Ваша компания необыкновенно утомительна, и это я говорю как человек, который проводит большую часть времени в кругу сельской скотины. Цивилизованные люди обмениваются карточками после встречи. Держите.

Решив ему уступить, Итан засунул белую карточку с выгравированной на ней чёрной глянцевой надписью в складной бумажник, который он носил во внутреннем кармане жилета.

– Я сам найду дорогу к выходу, – сказал он. Забрав шляпу со стола, он водрузил её на голову и в почтительном жесте коснулся пальцами козырька. Таким образом он говорил: "До свидания"; как любой ирландец, он не любил произносить слова прощанья вслух.

Глава 3

Выйдя из дамской комнаты для переодевания в школе Бужара, Гарретт, с тростью в руках, прошла ряд закрытых помещений для упражнений и тренировок. Она облачилась в стандартный женский костюм для фехтования: облегающий жакет с высоким воротничком, белую юбку чуть ниже колен, плотные белые чулки и мягкие кожаные туфли на плоской подошве.

Из-за закрытых дверей доносились знакомые звуки: скрещивание рапир, сабель, трости, топот шагов по дубовому полу, знакомые команды инструкторов.

– Разойтись! Выпрямить руку. Enguarde... longe... [1]разойтись...

Месье Жан Бужар, сын известного мастера фехтования, преподавал технику обороны во французской и итальянской академиях, прежде чем открыть собственный фехтовальный клуб и школу в Лондоне. За прошедшие два десятилетия это место приобрело непревзойденную репутацию высококлассного заведения. Его публичные выступления всегда посещало огромное количество людей, а помещения для занятий были постоянно заполнены учениками всех возрастов. В отличие от большинства своих современников, месье Бужар не только разрешал, но и поощрял женщин посещать его школу.

В течение четырёх лет Гарретт ходила на групповые занятия и брала частные уроки у самого Бужара и двоих его помощников по фехтованию шпагой и тростью. Бужар настаивал на классической технике боя. Беспорядочные движения и нарушения правил были запрещены. Если фехтовальщик пригибался, вертелся или отбегал на несколько шагов назад, над ним осторожно подшучивали и поправляли. Никто не "прыгал, как обезьяна” или не "вертелся, как угорь" в школе Бужара. Чёткие позы были основой. Результатом являлся готовый, отточенный стиль, которым в значительной мере восхищались в других фехтовальных школах.

Добравшись до учебного помещения, Гарретт помедлила и слегка нахмурилась, услышав звуки, доносившиеся изнутри. Предыдущий урок ещё не закончился? Она осторожно приоткрыла дверь и заглянула внутрь.

Когда она увидела знакомую фигуру месье Бужара, атакующую противника в устойчивой серии фехтовальных фраз[2], её глаза расширились.

Бужар, как и все инструкторы в школе, был облачён в чёрную экипировку, а между тем члены клуба и ученики носили классические костюмы исключительно белого цвета. Лица обоих мужчин скрывали фехтовальные маски, на руках надеты перчатки, торсы защищали кожаные нагрудники. Рапиры, увенчанные колпачками для безопасности, мелькали и прорезали воздух, быстро обмениваясь ударами.

Даже если бы на Бужаре не было чёрного костюма преподавателя, безупречная фигура немедленно бы его выдала. Мужчина сорока лет пребывал в великолепной форме, он являлся художником, усовершенствовавшим своё ремесло. Каждый удар, парирование и ответный выпад обладали абсолютной чёткостью.

Однако, стиль, которым владел его противник, Гарретт никогда раньше не встречала. Вместо того, чтобы позволить поединку проходить в привычном ритме, незнакомец неожиданно атаковал и отступал, прежде чем Бужар мог до него добраться. В его движениях было что-то кошачье, свирепая грация, от которой волоски на теле Гарретт вставали дыбом.

Она зачарованно вошла внутрь и закрыла дверь.

– Добрый день, доктор, – поприветствовал мужчина в белом, даже не взглянув на неё. Отчего-то её сердце ёкнуло, когда она узнала голос Итана Рэнсома. Парировав выпад, он метнулся вниз и атаковал Бужара под его рапирой.

– Arrêt[3], – резко бросил Бужар. – Этот удар непозволителен.

Мужчины разошлись.

– Добрый день, – дружелюбно ответила Гарретт. – Мистер Рэнсом, я пришла слишком рано?

– Нет. Месье Бужар хотел сам оценить мои навыки перед тем, как позволить мне вас учить.

– И они ещё хуже, чем я боялся, – мрачно сказал Бужар, не снимая маску, он повернулся к Гарретт. – Этот человек некомпетентен, доктор Гибсон. Я не могу дать добро на вашу тренировку, всё, чему вы здесь научились, пойдёт прахом из-за него.

– Надеюсь, – пробормотал Рэнсом.

Гарретт сжала губы, пытаясь сдержать улыбку. Никто и никогда не смел разговаривать с Бужаром так дерзко.

Мастер фехтования снова повернулся к Рэнсому.

– Allons[4], – рявкнул он. Начался ещё один поединок, такой стремительный, что движения клинков казались размытыми в воздухе.

Рэнсом изогнулся, парировал атаку и намеренно толкнул Бужара плечом, чтобы тот потерял равновесие. Нанеся удар, он упал на пол, прокатился, вскочил на ноги и уколол преподавателя во второй раз.

– Arrête! – яростно воскликнул Бужар. – Столкновение с противником? Валяние по полу? Это вам не драка в таверне, сумасшедший! Что по-вашему вы делаете?

Повернувшись к нему лицом, и опустив шпагу, Рэнсом спокойно сказал:

– Пытаюсь победить. Разве не в этом суть?

– Суть в том, чтобы фехтовать, придерживаясь официальных правил любительской лиги.

– Вот, значит, как вы учили доктора Гибсон драться, – сказал Рэнсом.

– Oui!

– Для чего? – спросил Рэнсом с гневным сарказмом. – Чтобы принять участие в матче по фехтованию, который спонтанно начнётся в трущобах Ист-Энда? Она пришла сюда не для того, чтобы научиться сражаться с джентльменами, Бужар. Ей нужно знать, как защищаться от таких мужчин, как я. – Сняв маску, Рэнсом быстрым движением головы откинул пряди волос, упавшие ему на глаза. Казалось, короткие тёмные локоны ожили, прежде чем улеглись на место. Он смерил мастера фехтования тяжёлым взглядом. – Доктор Гибсон не знает, что делать, если кто-то обезоружит её в процессе этого верчения тростью, напоминающего мельницу, которому вы её научили. Вы жили в Париже и должны знать некоторые приёмы савата. Или, по крайней мере, шоссона. Почему вы ей не показали ничего такого?

– Потому что это неправильно, – парировал Бужар, срывая собственную маску, и обнажая узкое раскрасневшееся лицо и чёрные яростные глаза.

– Не правильно для чего? – на мгновение Рэнсом казался искренне изумлённым.

Месье Бужар одарил его презрительным взглядом.

– Только деревенщина считает, что цель фехтования - воткнуть в кого-нибудь заострённый кончик меча. Это дисциплина. Визуальная поэзия, со своими правилами.

– Боже, помоги мне, – сказал Рэнсом, уставившись на него, будто не веря своим ушам.

Гарретт решила, что пришло время перейти к дипломатии.

– Мистер Рэнсом, нет необходимости бранить месье Бужара. Он наставлял меня в меру своих возможностей.

– Правда? – тихим беспощадным голосом задал вопрос Рэнсом учителю. – Или вы преподавали ей навыки, подходящие для упражнений в женском салоне? Учите других своих учеников, как выглядеть картинно. А её обучите, как сражаться за свою жизнь. Потому что однажды она может оказаться именно в такой ситуации, вооружённая знаниями, почерпнутыми у вас. – Он бросил на мужчину испепеляющий взгляд. – Я полагаю, что когда она будет валяться на улице с перерезанным горлом, то, по крайней мере, сможет утешиться тем, что не нарушила никаких правил.

Повисло долгое-долгое молчание, пока бурное дыхание Бужара не замедлилось. Его злость прошла, уступив место выражению лица, которого раньше Гарретт никогда у него не видела.

– Я понимаю, – в конце концов, проговорил он с трудом. – Я внесу необходимые коррективы в её тренировки.

– Добавите некоторые приёмы савата? – настаивал Рэнсом.

– Если понадобится, я приглашу специального преподавателя.

Мужчины обменялись поклонами, а Гарретт сделала реверанс перед преподавателем. Её обеспокоил тот факт, что месье Баужар избегал встречаться с ней взглядом. Он вышел с большим достоинством, закрыв за собой дверь.

Оставшись наедине с Итаном Рэнсомом, Гарретт наблюдала за тем, как он отошёл, чтобы оставить шпагу и другое снаряжение в углу.

– Вы были довольно строги с бедным месье Бужаром, – тихо сказала она.

– Недостаточно, – ответил Рэнсом, начав говорить с ирландским акцентом. – Надо было потратить минут пятнадцать, обрисовывая ему ад. – Он расстегнул нагрудник и бросил его на пол. – Вы нуждаетесь в практической самообороне больше, чем любой другой студент. Его высокомерие, или лень, подвергли вас опасности.

– Не знаю, за кого я больше должна оскорбиться, за месье Бужара или за себя, – сухо сказала Гарретт.

– Вас я не оскорблял, – Рэнсом снял перчатки и отбросил их в сторону.

– Вы намекнули, что я некомпетентна.

Рэнсом повернулся к ней лицом.

– Нет. Я видел вас в бою. Вы противник, с которым нужно считаться.

– Спасибо, – сказала Гарретт, немного смягчившись. – Тогда, я проигнорирую ваше замечание относительно моих вращений тростью, словно мельница.

Она заметила, как на его лице промелькнула улыбка.

– Это пустая трата сил, – пробормотал он. – Но очень приятная глазу.

До Гарретт дошло, что это первый раз, когда она видит его при хорошем освещении. Ошеломляющая яркость его глаз, таких голубых, что это было заметно даже с другого конца комнаты, вызвала у неё незнакомое, но приятное покалывание высоко в подреберье, словно кто-то нежно затягивал там узелочки. Черты его лица были невероятно мужественными, благодаря выразительному носу и квадратной челюсти... но длинные чёрные ресницы добавляли роскошный штрих, смягчая их... а когда он улыбался, она могла поклясться, что на щеке проявлялась еле заметная ямочка.

Рэнсом начал бродить вдоль стены, увешанной иллюстрациями фехтовальных позиций в рамках, рассматривая их с притворным интересом. Гарретт весьма очаровывало его слегка мальчишеское поведение, как будто он не знал, как к ней подступиться.

С головы до пят он был облачён в белый костюм, который обычно не шёл мужской фигуре, но Рэнсом смотрелся потрясающе в экипировке фехтовальщика. Парусиновый жакет, застёгивающийся сбоку и плотно облегающий туловище до бёдер, обычно визуально зауживал плечи, а талию заставлял выглядеть толще. Плотно сидящие брюки, подчёркивали даже малейший намёк на брюшко. Но на Рэнсоме одежда строгого покроя лишь акцентировала внимание на пропорциональных, выдающихся физических данных. Его тело было стройным, гибким, могучим, без каких-либо следов лишнего веса.

Внимание Гарретт переместилось с его широких плеч вниз на узкий таз, а затем ещё ниже, на мощные мускулистые бёдра. Когда она поняла, что таращится на него, то подняла глаза и покраснела, как школьница, встретившись с его вопросительным взглядом.

– Я просто отметила для себя ваши необычайно развитые четырехглавые мышцы бёдер, – сказала она голосом профессионального медика.

Его губы дёрнулись.

– Вы делаете мне комплимент, доктор?

– Конечно, нет. Это не более чем наблюдение. Ваше телосложение может натолкнуть на мысль, что вы работали моряком или кузнецом.

– Я немного занимался ковкой и прессовкой, – сказал Рэнсом. – Но только лёгких металлоконструкций. Это не имеет ничего общего с тяжёлой работой кузнеца.

– Каких конкретно металлоконструкций?

Он поправил одну из картинок на стене.

– В основном, замков и ключей. В детстве я учился на тюремного слесаря. – Не глядя на неё, он добавил: – Мой отец был тюремным надзирателем в Кларкенуэлле.

В большинстве тюрем, включая Кларкенуэллскую, процветала антисанитария, они были переполнены и опасны, поскольку считалось, что в них должна царить устрашающая атмосфера. По мнению Гарретт, ни одному мальчику не стоило дозволять работать в таких условиях.

– Опасное место для ребёнка, – заметила она.

Он пожал плечами.

– Там было вполне безопасно, пока я соблюдал правила.

– У вас были сёстры и братья? – задала она вопрос.

– Нет. Я единственный ребёнок.

– Как и я, – хотя Гарретт редко делилась личными сведениями о себе, она всё равно почему-то продолжила: – Я всегда хотела иметь сестру. Моя мама умерла, когда я родилась, а отец так и не женился во второй раз.

– Он служил констеблем в подразделении "И"?

Гарретт быстро подняла на него глаза.

– Да. Откуда вы узнали?

– Прочитал в газете.

– Ну, конечно. – Она слегка скривила лицо. – Репортёры упорно изображают из меня диковинку. Наподобие говорящей лошади.

– Вы - необыкновенная женщина.

– Не сказала бы. Тысячи женщин достаточно умны и обладают соответствующим характером для того, чтобы заниматься врачебной практикой. Однако ни одна медицинская школа в Англии не примет женщину, поэтому мне пришлось учиться и стажироваться во Франции. Мне посчастливилось получить сертификат до того, как Британская медицинская ассоциация уничтожила лазейки, чтобы помешать другим женщинам поступить так же, как я.

– Как к этому отнёсся ваш отец?

– Сначала был против этой идеи. Он считал, что это неприличное занятие для женщины. Осматривать людей без одежды, и всё в этом духе. Однако, я указала ему на то, что если мы созданы по образу божьему, то в изучении человеческого тела не может быть ничего плохого.

– Из-за этого он передумал?

– Не совсем. Но когда он увидел, с каким сопротивлением я столкнулась в лице друзей и родственников, это заставило его проявить характер. Отец не выносит, когда кто-то диктует мне, чего я не могу делать, и поэтому он решил меня поддержать.

Улыбка коснулась губ Рэнсома, когда он подошёл к Гарретт. Сквозь его гладко выбритую кожу пробивалась еле заметная щетина. Его светлая кожа лица представляла разительный контраст с густыми тёмными волосами.

Он медленно потянулся за её тростью.

– Она пока нам не понадобится.

Гарретт кивнула, ощущая пульсацию на запястьях, в горле и под коленями.

– Мне снять перчатки? – спросила она, стараясь говорить деловым тоном.

– Как пожелаете, – Рэнсом опустил трость на пол, положив её вдоль стены, и повернулся к Гарретт. – Для вас это будет не сложно, – мягко проговорил он. – Возможно, даже понравится. Через несколько минут я позволю вам повалить меня на пол.

У неё вырвался смешок.

– Вы вдвое больше меня. Как бы я смогла это сделать?

– Я покажу вам. Но начнём мы с чего-нибудь более простого. – Он подождал, пока она отбросит перчатки в сторону. – Вы помните, какой способ нападения на женщин особенно распространён?

– Их атакуют спереди и душат.

– Ага. И, как правило, прижав к стене. – Он осторожно взял Гарретт за плечи и повёл её назад, пока она не коснулась лопатками твёрдой поверхности. Его большие ладони с сильными пальцами, способными согнуть медные монеты, потянулись к её горлу. По спине пробежала тревожная дрожь, и она напряглась.

Рэнсом мгновенно убрал руки, озабоченно нахмурив брови.

– Нет, – поспешно заверила его Гарретт, - я... в полном порядке. Просто меня раньше никто не хватал за горло.

Он мягко проговорил:

– Не бойтесь меня. Никогда.

– Конечно, – она замолчала, прежде чем иронично добавить: – Хотя, когда я упомянула вас в разговоре с отцом, он предупредил, что вы - опасный человек.

– Я могу быть таковым.

Гарретт одарила его снисходительным взглядом.

– Каждый мужчина предпочитает думать, что какая-то его часть так и остаётся необузданной и непокорённой.

– Вы всё знаете о мужчинах, не так ли? – спросил он с оттенком насмешки в голосе.

– Мистер Рэнсом, мужской пол перестал быть для меня загадкой, начиная с первого курса практической анатомии, который включал в себя вскрытие трупа.

Эта фраза должна была поставить его на место, но он только тихо рассмеялся.

– Доктор, я не сомневаюсь, что вы можете расчленить мужчину, как тушёного кролика, но это не означает, что вы понимаете его суть.

Гарретт смерила его холодным взглядом.

– Вы считаете меня наивной?

Рэнсом покачал головой.

– Я не вижу в вас недостатков, – сказал он так искренне, что это застало её врасплох.

Его сухие и тёплые пальцы вновь легли на её шею, оказывая едва ощутимое давление. На ощупь мозоль на пальце Рэнсома напоминала шершавый язычок котёнка. От контраста между грубой силой его рук и невероятно нежным прикосновением по всему её телу забегали мурашки.

– Итак, – пробормотал Рэнсом, опустив густые ресницы и сосредоточив внимание на её нежной шее, где расположились его большие пальцы. – В этой ситуации у вас есть всего несколько секунд, чтобы отреагировать после того, как вас схватили.

– Да, – согласилась Гарретт, догадываясь, что он может ощущать её дыхание, пульс и глотательные движения. – Давление на трахею и сонную артерию очень быстро приведёт к обмороку. – Она нерешительно ухватила его за локти. – Если я потяну его за руки вниз вот так?..

– Если он будет такого же размера, как я, это не поможет. Вы не сможете его сдвинуть с места. Опустите подбородок, чтобы защитить горло, и сложите ладони, как будто в молитве. Протолкните их вверх через кольцо моих рук... хорошо, выше... пока не заставите мои локти согнуться. Чувствуете, как из-за этого ослабевает моя хватка?

– Да, – сказала она, радуясь этому открытию.

– Теперь обхватите меня за голову.

Смутившись, Гарретт озадаченно на него посмотрела.

– Продолжайте, – подбодрил он её.

Гарретт нервно хихикнула и, сконфузившись, разозлилась. Она никогда не хихикала. Прочистив горло, Гарретт заставила себя обхватить голову Рэнсома пальцами, прижав основания ладоней к чётко очерченным ушным раковинам. Его коротко подстриженные волосы напоминали грубый шёлк.

– Переместите руки ближе к моему лицу, – сказал Рэнсом, – чтобы вы могли надавить большими пальцами на глазницы.

Гарретт поморщилась.

– Вы хотите, чтобы я выколола человеку глаза?

– Ага, не проявляйте к этому ублюдку милосердия так же, как и он не проявит его к вам.

Она неуверенно последовала его инструкциям, опустив подушечки больших пальцев не прямо ему на глаза, а на внешние уголки, где кожа была тонкой и горячей. Встретиться с ним взглядом оказалось нелегко. Цвет его глаз был таким насыщенным, что у неё сложилось ощущение, будто её затягивает в эту синеву, словно она в ней утопает.

– Когда вы надавите на глаза, – продолжил он, – то с лёгкостью сможете оттолкнуть голову назад. Затем резко дёрните её вниз, пока его нос не коснётся вашего лба. – Прежде чем Гарретт перешла к действию, он предупредил: – Медленно. Я уже ломал нос и не хочу повторять этот опыт.

– Как это произошло? – спросила она, представляя себе какой-нибудь угрожающий жизни случай. – Вы подавляли бунт? Предотвращали ограбление?

– Я споткнулся о ведро, – иронично ответил он. – Перед двумя констеблями и распределительной камерой с полудюжиной заключённых под следствием, дезертиром из армии и человеком, не внёсшим залог.

– Бедняга, – посочувствовала Гарретт, хотя не смогла сдержать смешка.

– Оно того стоило, – сказал он. – Среди заключённых назревала драка, но все так развеселились, что забыли об этом. – Внезапно он посерьёзнел. – В реальной ситуации дёргайте голову противника на себя с максимальной силой, на которую способны. Бейте его столько раз, сколько потребуется, чтобы заставить вас отпустить.

– Не потеряю ли я сама сознание?

– Нет, это чересчур сложно, – Рэнсом замолчал, слегка постучав костяшкой пальца по её лбу, словно в дверь. – Вы причините ему гораздо больший вред, чем себе.

Его рука вновь легла на шею Гарретт, пальцы практически с нежностью обхватили её по бокам.

Гарретт осторожно потянула голову Рэнсома на себя, пока не почувствовала, как её лба коснулись его нос и рот. Контакт длился всего мгновение, но эффект получился воспламеняющим. Лёгкое касание его губ и тёплое дуновение дыхания спровоцировали ещё один прилив ощущений: тепло, которое, казалось, исходило от её самых чувствительных мест. Она вдохнула его резкий аромат, чистой и здоровой мужской кожи.

Рэнсом медленно отстранился.

– Дальше вы можете дополнить этот манёвр ударом колена в пах, – сказал он, – если вам не помешают слишком тяжёлые или узкие юбки.

– Вы имеете в виду, что мне следует ногой... – Её взгляд устремился к его промежности.

– Вот так, – продемонстрировал он, медленно подняв колено.

– Думаю, что юбки для прогулок позволят это движение.

– Тогда так и поступите, – сказал Рэнсом. – Для мужчины это самое чувствительное место. Боль пронзает все внутренние органы.

– Не сомневаюсь в этом, – задумчиво проговорила Гарретт. – В мошонке находится множество нервных окончаний, которые тесно связаны в брюшной полостью. – Заметив, как он отвернулся, она виновато проговорила: – Я заставила вас чувствовать себя неуютно? Прошу прощения.

Рэнсом поднял голову, и она заметила, что его глаза искрятся смехом.

– Нисколько. Просто я никогда не слышал, чтобы леди так разговаривали.

– Я же вам сказала... я не леди.

Глава 4

Последующий урок не походил на занятия с месье Бужаром или его помощниками, которые акцентировали внимание на дисциплине, тишине и идеальных позах. В отличие от их методов, сейчас всё напоминало игру без правил. На самом деле, каждая минута, проведённая в разворотах, захватах и толчках протекала настолько захватывающе, что Гарретт потеряла счёт времени. Несмотря на то, что она не привыкла к мужским прикосновениям, Рэнсом был настолько осторожным и нежным, что она быстро начала ему доверять.

Он терпеливо демонстрировал различные движения и призывал её повторять их, до тех пор, пока не был удовлетворён надлежащим результатом. Рэнсом хвалил старания Гарретт, называя её воительницей, амазонкой и не раз посмеивался над энтузиазмом ученицы. Как и обещал, детектив научил её опрокидывать человека на пол, зацепив ступнёй его ногу и используя её в качестве рычага выводить противника из равновесия. Каждый раз, когда он падал, то ловко перекатывался и вновь вскакивал на ноги.

– Где вы этому научились? – спросила Гарретт.

– После того, как я покинул подразделение "К", меня отправили на боевую подготовку.

– Куда?

По какой-то причине Рэнсом, казалось, не спешил отвечать:

– В Индию.

– В Индию? Боже. Надолго?

– На полтора года. – Видя её интерес, Рэнсом осторожно пояснил: – Меня тренировал восьмидесятилетний гуру, который был таким же гибким, как шестнадцатилетний парень. Он преподавал боевую технику, в основу которой легли движения животных, таких как тигр или змея.

– Как потрясающе увлекательно. – Гарретт предпочла бы расспросить его побольше, но он жестом указал ей повернуться к нему спиной.

– Вот что вам следует делать, если кто-то схватит вас в медвежьи объятия. – Он помедлил. – Мне придётся обхватить вас руками.

Гарретт кивнула и, когда он обвил её руками, она доверчиво стояла, не двигаясь. Его хватка была твёрдой, но не сокрушительной. Рэнсом принял на себя вес её тела, так что пятки Гарретт чуть не оторвались от пола. От его тела исходил жар, словно оно дымилось под фехтовальным жакетом. Её окружила излучаемая Рэнсомом сила, она вдыхала солоноватый и знойный аромат мужчины после занятий физическими упражнениями, а его грудь во время дыхания ритмично прижималась к её спине.

– Медведи, и правда, так обнимаются? – спросила она, затаив дыхание.

– Не знаю, – весело ответил Рэнсом возле её уха. – Я никогда не был настолько близок с медведем. Так, а теперь, вы захотите не дать мне вас схватить и уволочь. Отведите бёдра назад и твёрдо встаньте на ноги, используя вес своего тела. – Он подождал, пока она выполнит указания. Это движение заставило его наклониться над ней, переместив центр тяжести. – Хорошо. Сделайте шаг в сторону, и это даст вам прекрасную возможность нанести мощный удар в пах. – Он проследил за тем, как она сжала пальцы в кулак. – Не так. Неужели вас никто не учил, как это правильно делать?

– Никогда. Покажите.

Отпустив её, Рэнсом повернул Гарретт к себе лицом. Он взял в обе руки её ладонь и придал ей правильную форму.

– Подогните пальцы и положите поперёк них большой палец. Не засовывайте его внутрь, иначе сломаете, когда нанесёте удар. И не сжимайте кулак слишком сильно, чтобы мизинец не начал подворачиваться вовнутрь. – Он проверил, насколько крепко она стиснула пальцы, проведя своими по её костяшкам. Веера его тёмных ресниц опустились. Она решила, что теперь он отпустит её руку... но вместо этого... Рэнсом начал медленно исследовать кончиками пальцев миниатюрные впадинки между её пальцами, отполированную поверхность ногтей, нежное местечко у основания большого пальца. У Гарретт перехватило дыхание, когда он коснулся чувствительной внутренней стороны запястья, где легко и быстро бился пульс.

– Почему вас назвали Гарретт? – услышала она его вопрос.

– Мама была уверена, что у неё мальчик. Она хотела назвать меня в честь одного из своих братьев, который умер молодым, но не пережила моего рождения. Несмотря на возражения друзей и родственников, отец всё равно настоял на том, чтобы называть меня Гарретт.

– Мне нравится, – пробормотал Рэнсом.

– Оно мне подходит, – сказала Гарретт, – хотя я не уверена, что мама бы одобрила мужское имя, данное дочери. – Задумчиво помолчав, она удивила саму себя, импульсивно сказав: – Иногда я представляю, как возвращаюсь в прошлое, чтобы остановить кровотечение, которое её убило.

– Вы поэтому стали врачом?

Гарретт поразмыслила над вопросом, слегка нахмурив брови.

– Никогда не думала об этом c такой точки зрения. Полагаю, возможно, что помогая людям, я каждый раз спасаю её заново. Но я бы в любом случае нашла изучение медицины увлекательным занятием. Человеческое тело - потрясающий механизм.

Его пальцы ласкали тыльную сторону её руки, будто разглаживая крошечный шёлковый платок.

– Почему вы устроились на работу в правоохранительные органы? – спросила она.

– Когда я был маленьким, то всегда любил наблюдать за констеблями, привозившими фургоны для заключённых каждое утро. Большие, крепкие парни в синих мундирах и блестящих чёрных ботинках. Мне нравилось, как они наводили порядок.

– Что заставило вас захотеть стать одним из них?

Рэнсом нежно, но слегка украдкой, обвёл кончиком указательного пальца каждую костяшку, будто зная, что ему не следует этого делать.

– Мой отец зарабатывал пять фунтов в неделю. Это были хорошие деньги, тем более что нам разрешали жить в караульной будке на территории тюрьмы. Но даже при этом бывали времена, когда мы не могли свести концы с концами. Когда мама беспокоилась, что я неделями ничего не ем, кроме картошки и молока, или накапливалось слишком много неоплаченных счетов, она потихоньку ускользала навестить женатого джентльмена, с которым у неё была договорённость. Позже па замечал новые подошвы на моих ботинках, или свежий запас свечей или угля в доме... и бил её, не произнося ни слова. А потом колотил меня за то, что я пытался его остановить, и пока па это делал, он плакал. На следующий день мы втроём вели себя, как ни в чём не бывало. Но я не мог забыть о происходящем. Я продолжал говорить себе, что когда-нибудь стану сильным и смогу остановить па или любого другого мужчину, который захочет навредить маме. По сей день, когда я вижу, что женщине угрожают или обижают, то взрываюсь, как порох.

Видимо, осознав, что он всё ещё держит Гарретт за руку, Рэнсом резко её отпустил.

– Я был слишком мал, чтобы понимать, чем занималась ма со своим другом-джентльменом, или почему па, который справедливо боготворил её, избивал. Или отчего мама не позволяла мне ему перечить. Она говорила, что любого мужа может что-нибудь побудить поколотить жену. Такова мужская природа. Но надеялась, что я буду выше этого. – Он бросил на неё беспокойный, изнурённый взгляд. – Я сказал ей, что никогда не ударю женщину, и сдержал слово. Я скорее отрежу себе руку.

– Я вам верю, – мягко сказала Гарретт. – Ваша мать ошибалась. Насилие над женщиной не заложено в мужскую природу, это то, что её разрушает.

– Хотелось бы так думать, – пробормотал он. – Но я видел слишком много зла, чтобы быть в этом уверенным.

– Я тоже, – просто ответила Гарретт. – Тем не менее, я знаю, что права.

– Завидую вашей убеждённости.

Какая же у него была улыбка, словно она только что вырвалась на волю.

Гарретт никогда прежде не вела таких разговоров с мужчиной. На первый взгляд беседа была лёгкой, но на деле... немного напомнила ей о тех чувствах, которые она испытала в первый день занятий в Сорбонне. Гарретт была напугана и взволнована миром тайн, которые вот-вот ей откроются.

– Нам скоро придётся закончить урок, – неохотно сказал Рэнсом. – Мы и так уже занимаемся дольше положенного.

– Разве? – ошеломлённо спросила она.

– Прошло почти два часа. Мы ещё раз потренируем последний приём, и на этом всё.

– Я уверена, что мне ещё многому предстоит научиться, – проговорила Гарретт, отворачиваясь от него. – Когда запланируем нашу следующую встречу?

Встав позади, Рэнсом обвил её руками.

– Боюсь, что у меня есть обязательства, из-за которых я буду некоторое время занят. – После долгой паузы он добавил: – После сегодняшнего дня вы меня не увидите.

– Как долго?

– Больше никогда.

Гарретт удивлённо моргнула. Стоя в кольце его рук, она развернулась к нему лицом.

– Но... – Она сгорала от стыда, услышав жалобную нотку в своём голосе, когда задала вопрос: – А как же вторники?

– Я больше не смогу следить за вами по вторникам. Скоро мне придётся залечь на дно на какое-то время. Возможно, навсегда.

– Почему? Вы планируете спасти Англию? Сразить злого гения?

– Не могу вам рассказать.

– О, чепуха. Всё, что вы скажете, останется врачебной тайной.

Рэнсом еле заметно улыбнулся.

– Я не ваш пациент.

– Когда-нибудь можете им стать, – мрачно предположила Гарретт, – учитывая ваш род деятельности.

В ответ он только развернул её обратно к себе спиной.

Повинуясь, она ощутила, как внутри неё зародилось мрачное чувство. Как такое возможно, что она больше никогда его не увидит? Правда ли это связано с его работой? Вероятно, это просто удобная отговорка, а на самом деле, он ею не заинтересовался. Может быть, симпатия возникла только у неё. Гарретт поразилась, почувствовав ком в горле от разочарования.

– Не забывайте, отталкиваться... – начал Рэнсом, когда дверь бесцеремонно распахнулась.

Они оба посмотрели на дверной проём, где стоял сердитый месье Бужар.

– У меня по расписанию здесь должен быть урок, – объявил мастер фехтования. При виде их позы, его глаза сузились. – Так вот значит, как вы обучаете доктора Гибсон сражаться за жизнь? – саркастично спросил он.

– Это оборонительный манёвр, месье. Я собираюсь нанести обезвреживающий удар в пах, – как ни в чём, ни бывало, ответила Гарретт.

Учитель одарил их каменным взглядом.

– Хорошо, – буркнул он, и дверь за ним резко закрылась.

Не успела Гарретт продолжить, как почувствовала, что Рэнсом уткнулся лицом в её плечо, посмеиваясь, словно озорник в церкви.

– Вы добились того, – сказал он, – что Бужар не удовлетворится, пока я не покину урок в мучениях, прихрамывая.

Она неохотно улыбнулась.

– Ради блага Англии, я сжалюсь над вами. – Как он и учил, она толкнула бёдра назад и наклонилась вперёд. Их тела тесно соприкоснулись друг с другом, совпав, словно кусочки головоломки. Когда она почувствовала чистое примитивное наслаждение от веса его жаркого тела, нависающего над ней, её разум затуманился.

Руки Рэнсома напряглись, и он тихонько поперхнулся, будто был не уверен, сделать ему вдох или выдох.

В следующее мгновение, он отпустил её и в несвойственной для него неуклюжей манере рухнул на пол. Сев, Рэнсом обхватил своими длинными руками согнутые ноги и положил лоб на колени.

Гарретт встревожено опустилась перед ним на корточки.

– Что случилось?

– Потянул мышцу, – приглушённо отозвался он.

Но всё выглядело серьёзнее. Детектив раскраснелся и, казалось, находился на грани гипервентиляции.

– Вам дурно? – обеспокоенно спросила Гарретт. – Голова кружится? – Она приложила ладонь к его лицу, проверяя температуру, но он дёрнулся, отстраняясь. – Позвольте проверить ваш пульс, – сказала она, снова потянувшись к нему.

Рэнсом схватил её за запястье и опалил неземной синевой своих глаз.

– Не трогайте меня, иначе... – Замолкнув, он откатился и одним лёгким движением поднялся на ноги. Рэнсом подошёл к противоположной стене и, упёршись в неё руками, опустил голову.

С отвисшей челюстью, она уставилась ему в след.

Прежде чем он повернулся спиной, она мельком заметила то, что определённо не напоминало потянутую мышцу. Проблема заключалась совершенно в ином.

Брюки для фехтования выставляли напоказ, как вопиюще он был возбуждён. Колоссально и так впечатляюще.

Гарретт залилась краской, щёки начали пылать. Совершенно не зная, что делать, она оставалась сидеть на коленях на полу. Ей казалось, что вся кожа на теле натянулась и начала гореть, её наводнило чувство... ну, она не совсем понимала, какое... это было не смущение, хотя лицо стало цвета свёклы. Не совсем удовольствие, хотя нервы гудели и голова шла кругом.

Она никогда не была той женщиной, чьё присутствие возбуждало мужской пыл. Отчасти из-за того, что Гарретт никогда не культивировала в себе навыки флирта или женские чары. А ещё потому, что когда она впервые встречала мужчину, то обычно накладывала ему швы или ставила уколы.

– Поможет... поможет ли стакан холодной воды? – осмелилась она задать вопрос так робко, что даже сама не узнала свой голос.

Рэнсом ответил, прислонившись лбом к стене:

– Только если вы опрокинете его мне на штаны.

Из её горла вырвался задушенный смешок.

Он повернулся и искоса на неё посмотрел, его бесконечно синие глаза вспыхнули жаром, поражая силой желания, словно ударам молнии. Обладая множеством знаний о работе человеческого тела, Гарретт могла только догадываться, о том что скрывалось за этим пылающим взглядом.

Рэнсом заговорил сухим, надломленным голосом с оттенком самоиронии:

– Как вы и сказали, доктор... в каждом мужчине какая-то его часть так и остаётся необузданной и непокорённой.

Глава 5

– Что он потом сказал? – прошептала леди Хелен Уинтерборн, сидя за столиком для чаепития, её серо-голубые глаза округлились, словно пара серебряных монет. – А ты?

– Не могу вспомнить, – призналась Гарретт, поражаясь тому, что даже три дня спустя, её лицо опять начинало пылать. – У меня в голове была каша. Всё случилось так неожиданно.

– Ты до этого никогда не видела мужчину... в таком состоянии? – деликатно поинтересовалась Хелен.

Гарретт насмешливо на неё посмотрела.

– Я не только врач, но ещё и бывшая медсестра. Осмелюсь предположить, что видела столько же эрекций, сколько хозяйка борделя. – Она нахмурилась. – Но я не была причиной ни одной из них.

Хелен торопливо прижала к губам льняную салфетку, заглушая смех.

По традиции раз в неделю они встречались за ланчем в знаменитой чайной комнате универмага Уинтерборна. Чайная служила безмятежным убежищем в жаркий и суетливый день. Просторное помещение с высокими потолками украшали пышные зелёные пальмы в горшках, стены были облицованы мозаикой из голубой, белой и золотой плитки. В главном зале вокруг круглых столов толпились дамы и джентльмены. В каждом углу находилось по встроенной нише, с размещёнными в глубине столиками, где можно было поговорить наедине. Как жена Уинтерборна, Хелен, конечно же, всегда сидела в алькове.

Гарретт дружила с Хелен с тех пор, как её наняли в качестве одного из штатных врачей универмага. Она быстро обнаружила, что её подруга не только добрая, рассудительная и верная, но и заслуживающая доверия, когда дело касалось секретов. У девушек было много общего, включая стремление помогать тем, кому повезло меньше. В прошлом году Хелен стала покровительницей нескольких благотворительных организаций, оказывающих помощь женщинам и детям, и активно работала над реформаторскими идеями.

Недавно Хелен настояла на том, чтобы Гарретт начала посещать ужины по сбору средств и частные концерты, которые они устраивали вместе с Уинтерборном.

– Ты не можешь всё время работать, – мягко, но решительно заявила ей Хелен. – Время от времени ты должна проводить вечера в обществе других людей.

– Я каждый день нахожусь в компании людей, – возразила Гарретт.

– В клинике. Но я имею в виду светские вечера, когда ты надеваешь красивое платье, обмениваешься любезностями, и, возможно, даже танцуешь.

– Ты же не собираешься заняться сватовством? – подозрительно спросила Гарретт.

Хелен с упрёком улыбнулась.

– Нет ничего плохого в знакомстве с несколькими неженатыми джентльменами. Ты ведь не против идеи брака?

– Не совсем. Но я никогда не могла понять, как вместить в мою жизнь мужа. Мне бы не подошёл мужчина, который бы настаивал на домашней жизни вращающейся вокруг его потребностей, а он не мог бы ожидать, что я окажусь традиционной женой. Он должен быть таким же нестандартным, как и я. Не уверена, что такой человек существует. – Гарретт пожала плечами и криво улыбнулась. – Я не против, как говорится, остаться в девках. Так уж вышло, что моё девичество достаточно занятно.

– Вдруг он где-то там, – предположила Хелен, – сидя дома, его точно не встретить. Ты собираешься к нам на ужин, а это значит, что мы должны позаботиться о новом вечернем наряде для тебя.

– У меня есть вечерний наряд, – сказала Гарретт, вспоминая о парчовом платье, сапфирового цвета, которому было несколько лет, но оно оставалось в прекрасном состоянии.

– Я его видела и оно очень... милое, – сказала Хелен, поставив на платье крест этой слабой похвалой. – Однако, нужно что-то более праздничное. С декольте. Ни одна женщина в нашем возрасте не носит вечерние платья с высокими воротничками, они только для молодых девушек или вдов.

Признав, что мода не являлась её сильной стороной, Гарретт согласилась посетить сегодня штатную портниху универмага, миссис Алленби, после того, как они с Хелен выпьют чай.

Её мысли вернулись в настоящее, когда Хелен взяла себя в руки и пробормотала:

– Бедный мистер Рэнсом. Мужчине, должно быть, ужасно неловко, когда его застают в таком состоянии.

– Без сомнения, так и было, – сказала Гарретт, откусив миниатюрный сэндвич из листа настурции и сливочного сыра, зажатых между двумя тонкими ломтиками французской булочки. Но Рэнсом не казался смущённым. Вспоминая, как он на неё посмотрел, Гарретт охватило щекочущее чувство. Это был взгляд голодающего тигра, в нём читались только желание и инстинкт. Будто ему потребовалась вся его сила воли, чтобы не наброситься на неё.

– Чем закончилось занятие? – спросила Хелен.

– После того, как мы переоделись, Рэнсом встретил меня на улице и поймал мне двуколку. Перед тем, как я забралась на сиденье, он поблагодарил за время, проведённое вместе, и сказал, что очень сожалеет, ведь мы не сможем встретиться вновь. Я не могу припомнить своего ответа, только, как протянула руку, чтобы он её пожал, а он...

– Что?

Лицо Гарретт пошло красными пятнами.

– Он... её поцеловал, – выпалила она, вспоминая, как его тёмная голова склонилась над её рукой, затянутой в перчатку. – Это было последнее, чего я ожидала. Чтобы такой крупный голубоглазый хулиган поступил как джентльмен... особенно после того, как мы провели последние два часа, в схватке, швыряя друг друга по всему классу для фехтования. Жест оказался настолько нежным, что она потеряла дар речи и пришла в полное замешательство. Даже сейчас от одной мысль об этом её бросало в жар, и Гарретт начинала трепетать от удовольствия. Полное безумие. Если учесть всех пациентов, которых она осмотрела и прооперировала, и людей, кому подарила утешение и обняла, ничто из этого не шло в сравнение с тем ощущением интимной близости, которое испытала Гарретт, когда его губы прижались к её перчатке.

– Я не могу прекратить об этом думать, – продолжила Гарретт. – Не в состоянии перестать задаваться вопросом, как бы всё было, если... – Она не смогла закончить предложение и начала теребить маленькую ложечку для мороженного. – Я хочу опять с ним увидеться, – призналась она.

– Неужели? – услышала она тихий голос Хелен.

– Я не знаю, как с ним связаться. – Настороженный взгляд Гарретт устремился на подругу. – Но твой муж знает.

Казалось, Хелен стало неловко.

– Если мистер Рэнсом говорит, что не может с тобой видеться, я думаю, ты должна уважать его решение.

– Он мог бы навещать меня украдкой, если бы пожелал, – раздражённо заметила Гарретт. – Человек тайком слоняется по Лондону, как бездомный кот.

– Если бы он встречался с тобой тайно, куда бы это завело? Или, скорее, куда бы ты хотела, чтобы это завело?

– Даже не знаю. – Гарретт отложила ложечку, взяла вилку и вонзила её в клубнику, а затем нарезала ножом на крошечные кусочки. – Очевидно, что мне не подходит компания Рэнсома. Я должна выкинуть из головы и его самого, и интимные части его тела.

– Может это и к лучшему, – осторожно сказала Хелен.

– Вот только, я не могу. – Отложив приборы, Гарретт пробормотала: – Я никогда не руководствовалась незваными мыслями или чувствами. Всегда могла задвинуть их на второй план, словно ящик комода с постельным бельём. Что со мной происходит?

Холодная, бледная рука Хелен легла на стиснутый кулак Гарретт и успокаивающе его сжала.

– Ты слишком долго только работала и почти не развлекалась. И вдруг однажды ночью из сумрака является таинственный и красивый мужчина, спасая тебя от злоумышленников...

– Как раз этот момент меня рассердил, – прервала её Гарретт. – У меня самой неплохо получалось играть роль спасительницы, пока он не влез.

Губы Хелен изогнулись.

– Всё-таки... его вмешательство должно было немного польстить.

– Оно польстило, – проворчала Гарретт, используя изучение тарелки с маленькими бутербродами в качестве прикрытия. Она выбрала сэндвич с полупрозрачным кусочком маринованного артишока и ломтиком варёного яйца. – В действительности, он был таким лихим, что это казалось нелепым. Настоящий рыцарь в сверкающих доспехах. Признаюсь только тебе, но когда я услышала его ирландский акцент, то чуть не начала хлопать ресницами и жеманничать, как неопытная героиня какой-нибудь второсортной пьесы.

Хелен тихонько засмеялась.

– Есть какое-то очарование в мужчине с акцентом, правда? Я знаю, что это считается дефектом, тем более, если акцент валлийский, но я слышу в нём поэзию.

– В наши дни ирландский акцент - самый верный способ, чтобы перед тобой закрылись все двери, – мрачно сказала Гарретт. – Без сомнения, именно поэтому мистер Рэнсом его и скрывает.

В течение последнего десятилетия политические волнения, связанные с правом Ирландии на самоуправление, подпитывали атмосферу растущей нетерпимости. Слухи о заговорах ходили повсюду, и людям было трудно отделить предрассудки от аргументов. Особенно сейчас, после недавней волны террористической деятельности, включая сорванное покушение на жизнь принца Уэльского.

– У него нет ни респектабельной, ни приносящей доход работы, – продолжила Гарретт. – Ещё он коварный, грубый и, по-видимому, похотливый, как хорёк. Не может быть, что меня к нему влечёт.

– Нельзя выбрать человека к которому тебя будет тянуть, – размышляла вслух Хелен. – Это своего рода магнетизм. Непреодолимая сила.

– Я не стану заложницей незримых сил.

Хелен посмотрела на неё с сочувствующей улыбкой.

– Эта ситуация напоминает мне о твоих словах, сказанных после того, как на Пандору напали и ранили на улице. Ты говорила, что её нервная система перенесла шок. Думаю, из-за мистера Рэнсома перенесла шок ты. Кроме всего прочего, мне кажется, благодаря нему ты поняла, как тебе иногда бывает одиноко.

Гарретт, всегда гордившаяся своей самодостаточностью, бросила на неё возмущённый взгляд.

– Это невозможно. Как я могу быть одинокой, когда у меня есть ты и другие мои друзья, отец, доктор Хэвлок, мои пациенты...

– Я имела в виду другой вид одиночества.

Гарретт нахмурилась.

– Я не девочка в розовых очках, у которой голова забита сахарной ватой. Смею надеяться, что я более высокоразвита.

– Даже высокоразвитая женщина может оценить хорошую пару... как ты их назвала? Четырёхглавых мышц?

Едва ли можно было не заметить небольшое поддразнивание в сдержанном тоне Хелен. В повисшей чинной тишине, Гарретт выпила ещё одну чашку чая, а в это время к их столику подошла официантка и принесла маленькие стеклянные мисочки с лимонным сорбетом.

Хелен подождала пока девушка уйдёт перед тем, как сказать:

– Выслушай меня, прежде чем отказать: я очень хочу познакомить тебя с моим кузеном Уэстом. Он пробудет в городе две недели. Ты не встречалась с ним, когда он приезжал последний раз навестить Пандору. Мы как-нибудь отужинаем в Рэвенел-Хаусе.

– Нет. Умоляю тебя, Хелен, не подвергай меня, или кузена, таким бессмысленным пыткам.

– Уэст очень красив, – продолжила Хелен. – Темноволосый, голубоглазый и очаровательный. Я уверена, вы понравитесь друг другу. Проведя несколько минут в его компании, ты позабудешь о мистере Рэнсоме.

– Даже если вдруг, между мной и мистером Рэвенелом возникнет симпатия, из этого ничего не выйдет. Я не могу жить в деревне. – Гарретт попробовала ложечку сорбета. Терпкий, сладкий иней на её языке разлился холодным потоком. – Кроме всего прочего, я боюсь коров.

– Из-за их размеров? – жалостливо спросила Хелен.

– Нет, из-за их пристального взгляда. Они смотрят так, будто что-то замышляют.

Хелен усмехнулась.

– Обещаю, когда ты как-нибудь приедешь погостить в Приорате Эверсби, мы уберём всех коварных коров от тебя подальше. А что касается жизни в деревне, возможно, Уэст захочет вернуться в Лондон. У него много интересов и талантов. Скажи, что хотя бы просто встретишься с ним!

– Я подумаю, – неохотно отозвалась Гарретт.

– Спасибо, это меня успокаивает. – В голосе Хелен появилась новая, серьёзная нотка. – Потому что боюсь, существует очень веская причина, по которой мистер Рэнсом решил держаться от тебя подальше.

Гарретт настороженно на неё посмотрела.

– Какая?

Хелен нахмурилась, судя по всему, о чём-то задумавшись, прежде чем продолжить:

– У меня есть некие сведения о мистере Рэнсоме. Я не вправе обо всём рассказывать, но кое о чём ты должна знать.

Гарретт вымученно ждала, пока Хелен, оглянулась, убеждаясь, что к нише никто не приближается.

– Это связано с тем инцидентом в Гилдхолле в прошлом месяце, – тихо проговорила подруга. – Как ты помнишь, Пандора и лорд Сент-Винсент присутствовали на приёме.

Гарретт кивнула, сама Пандора рассказала ей, как расшатавшаяся доска привела к обнаружению бомб, спрятанных под полом. Через несколько минут толпа в панике быстро покинула здание. К счастью, взрывные устройства извлекли до того, как они сработали. Никаких арестов в связи с этим заговором не последовало, однако вину за него возложили на небольшую группу радикальных ирландских националистов.

– Один из гостей скончался той ночью, – продолжила Хелен. – Заместитель министра внутренних дел, мистер Нэш Прескотт.

Гарретт кивнула.

– Насколько я помню из статьи в "Таймс", у него было слабое сердце. В разгар суматохи с ним случился смертельный сердечный приступ.

– Это официальная версия, – сказала Хелен. – Но в приватной беседе лорд Сент-Винсент рассказал мистеру Уинтерборну, что мистер Прескотт знал о бомбе заблаговременно. Тело мистера Прескотта нашёл ни кто иной, как мистер Рэнсом, недалеко от Гилдхолла. – Она сделала паузу. – После того, как погнался за ним.

– Рэнсом преследовал его от самого приёма? – Гарретт внимательно на неё посмотрела. – Поверь мне, посреди сердечного приступа никто не сможет никуда убежать.

– Вот именно. – Хелен заколебалась. – Никто не знает наверняка, что послужило причиной смерти мистера Прескотта. Однако, вполне возможно, что мистер Рэнсом... – Её голос затих, подозрение было слишком ужасным, чтобы произнести его вслух.

– Зачем ему это? – спросила после затянувшегося молчания Гарретт. – Ты думаешь, он может оказаться на стороне заговорщиков?

– Никто не знает, на чьей он стороне. Но тебе не стоит иметь с ним дело. – Хелен кинула на неё озабоченный, ласковый взгляд. – У моего мужа есть поговорка на тему риска: "На бога надейся, но в маленькой лодке не пляши".

Тень сомнения, которая зародилась в Гарретт после разговора с Хелен, не развеялась и на следующий день, когда отец помахал последним номером "Полицейского Вестника" у неё перед носом, многозначительно задав вопрос:

– Что ты об этом думаешь, дочка?

Нахмурившись, Гарретт забрала у него издание и быстро пробежалась взглядом по странице.

В среду вечером в тюрьму Кингс-Кросс проник незамеченным злоумышленник, который совершил нападение на камеру с тремя заключёнными. Жертвами стали солдаты девятого пешего полка Её Величества, обвиняемые в нападении на женщину, личность которой не предавалась огласке. Злоумышленник сбежал до того, как его смогли задержать. Все трое солдат останутся под стражей без возможности на освобождение под залог до судебного разбирательства. Любое лицо, предоставившее информацию У. Кроссу, старшему констеблю, которая поможет задержать неизвестного преступника, получит вознаграждение в десять фунтов в случае признания его вины.

Пытаясь скрыть бушующие внутри неё эмоции, Гарретт вернула отцу газету. Боже милостивый, как Рэнсом мог напасть на троих арестованных?

– Доказательств вины мистера Рэнсома нет, – твёрдо сказала она.

– Только люди Дженкина смогли бы проникнуть в хорошо охраняемую судебную тюрьму, а затем, не будучи пойманными, сбежать.

Гарретт с трудом встретилась взглядом с отцом. После недавней потери веса кожа на его когда-то полных щеках слегка обвисла, а под глазами появились большие мешки, он выглядел таким добрым и усталым, что у неё сжалось горло.

– Мистер Рэнсом не терпит никакого насилия в отношении женщин, – сказала она. – Это, конечно, не может служить оправданием.

– Ты поведала не всю правду о случившемся той ночью, – рассудительно проговорил отец. – Ты сказала, что эти солдаты тебя только оскорбили, но всё было гораздо хуже?

– Да, папа.

– Тогда эти шакалы заслужили, чтобы с ними не сделал Рэнсом. Он может и хладнокровный головорез, чья душа отправится в ад, но я ему благодарен. Я бы сам избил этих ублюдков, если бы мог.

– Я бы не одобрила твоих действий так же, как и его, – возразила Гарретт, складывая руки на груди. – Мститель ничем не лучше бандита.

– Ты это собираешься ему сказать?

Её губ коснулась ироничная улыбка.

– Ты пытаешься хитростью вытянуть из меня какое-то признание, папа? Я не собираюсь снова видеться с мистером Рэнсомом.

Отец фыркнул и поднял газету, продолжив чтение. За шелестом страниц послышался его голос:

– Только потому, что ты можешь смотреть человеку в глаза, когда врёшь, не означает, что тебе удалось его обмануть.

Следующие несколько дней Гарретт провела в раздражении и изнуряющей работе. Она приняла роды у жены управляющего отделом, вправила ключицу и провела небольшую операцию по удалению доброкачественной опухоли, но всё это казалось рутиной. Даже интересный случай ревматического кровоизлияния в коленных суставах не смог её взбодрить. Впервые в жизни энтузиазм в работе, который всегда придавал жизни цель и приносил удовлетворение, необъяснимо исчез.

До сих пор ей удавалось избегать ужина с Рэвенелами, ссылаясь на измождённость после того, как она провела без сна двадцать четыре часа, присутствуя во время схваток пациентки, но Гарретт знала, что скоро придёт ещё одно приглашение, и ей придется его принять.

Во вторник днём, когда Гарретт собирала сумку со всем необходимым для еженедельного посещения работного дома, к ней подошёл её партнёр, с которым она работала в одной клинике. Хотя доктор Уильям Хэвлок не скрывал свои возражения, когда Уинтерборн нанял женщину-врача, вскоре он стал её наставником и надёжным другом. Мужчина средних лет, с характерной копной седых волос и крупной головой, напоминающей львиную, являл собой образец того, как должен выглядеть настоящий врач. Он обладал выдающимися способностями и рассудительностью, и Гарретт многому у него научилась. К его чести, несмотря на грубоватые манеры, Хэвлок оказался человеком справедливым и непредвзятым. После недолгого первоначального неприятия он отнёсся скорее с интересом, чем с подозрением, к навыкам Гарретт в области хирургии, полученным в Сорбонне, и вскоре перенял методы обеззараживания, которым она научилась у сэра Джозефа Листера. В результате, пациенты клиники на Корк-стрит значительно быстрее восстанавливались после операций, чем обычно.

Гарретт подняла глаза, когда доктор Хэвлок подошёл к дверям кладовой с двумя маленькими стеклянными лабораторными мензурками с бледно-золотой жидкостью.

– Я принёс тонизирующее средство, – сказал он, выходя вперёд и протягивая ей один из сосудов.

Подняв брови, Гарретт взяла мензурку и осторожно понюхала содержимое. Её губы изогнулись в улыбке.

– Виски?

– Дюарс[5]. – Окинув её проницательным, но добрым взглядом, он поднял мензурку и произнёс тост: – С днём рождения!

Глаза Гарретт округлились от изумления. Её отец не помнил даты, а она сама никогда никому не рассказывала.

– Откуда вы узнали?

– Из вашего заявления о приёме на работу. Так как моя жена хранит данные, она знает даты рождения всех сотрудников и никогда их не забывает.

Они чокнулись сосудами и выпили. Виски был крепким, но очень мягким. На языке Гарретт задержались ароматы солода, мёда и свежескошенного сена. Ненадолго закрыв глаза, она ощутила, как по её пищеводу распространяется приятный огонь.

– Превосходно, – произнесла она и улыбнулась. – Я очень признательна. Спасибо, доктор Хэвлок.

– Ещё один тост: NequesemperarcumtenditApollo.

Они выпили вновь.

– Что он означает? – спросила Гарретт.

– Не всегда натягивает свой лук Аполлон. – Хэвлок ласково на неё посмотрел. – В последнее время у вас плохое настроение. Не знаю в чём собственно дело, но в общем и целом могу представить. Вы - преданный своему делу врач, так умело взваливший на свои плечи столько обязанностей, что все мы, включая вас саму, склонны забывать тот факт, что вы всё ещё молодая женщина.

– В двадцать восемь? – мрачно спросила Гарретт и сделала ещё один глоток. Продолжая держать мензурку, она потянулась к коробке с лейкопластырем и бросила её в сумку.

– Сущая малютка, заплутавшая в лесу, – отозвался он. – И, как все молодые люди, вы склонны бунтовать против сурового надзирателя.

– Я никогда о вас так не думала, – запротестовала Гарретт.

Рот Хэвлока изогнулся.

– Не я суровый надсмотрщик, доктор, а вы. Дело в том, что отдых - это естественная потребность. Рабочие привычки превратили вас в зануду, и вы будете продолжать ею оставаться, пока не найдёте способ, как проводить досуг вне клиники.

Гарретт нахмурилась.

– У меня нет других интересов.

– Если бы вы были мужчиной, я бы посоветовал провести ночь в лучшем борделе, который только сможете себе позволить. Тем не менее, понятия не имею, что порекомендовать женщине в вашем положении. Просмотрите список хобби и выберите одно из них. Закрутите интрижку. Отправляйтесь в отпуск туда, где никогда раньше не бывали.

Гарретт подавилась глотком виски и уставилась на него широко распахнутыми, слезящимися глазами.

– Вы только что посоветовали мне завести роман? – сипло переспросила она.

Хэвлок издал хриплый смешок.

– Удивил вас? Не такой уж я скучный, как вы думали. Не нужно смотреть на меня, словно страдающая расстройством пищеварения монашка. Как врачу, вам хорошо известно, что половой акт можно не связывать с продолжением рода, при этом, не опускаясь до проституции. Вы работаете, как мужчина, и платят вам так же, почему бы не развлечься, как они, при условии, что сохраните это в тайне.

Гарретт пришлось сначала опустошить остатки виски прежде, чем ответить:

– Отодвинув моральные соображения на второй план, риск того не стоит. Если мужчину поймают на интрижке, его карьера не пострадает, но моя разлетится в пух и прах.

– Тогда найдите себе мужа. Нельзя упускать любовь, доктор Гибсон. Как вы думаете, почему я, вдовец, выставлял себя дураком перед миссис Фернсби, пока она, наконец, не согласилась стать моей женой?

– Из-за удобств? – предположила она.

– Боже правый, нет. Нет ничего удобного в том, чтобы связать свою жизнь с жизнью другого человека. Брак это бег в мешках: вы можете придумать способ, как добраться в нём до финиша, но всё равно добежите быстрее без мешка.

– Тогда зачем это вообще делать?

– Наше существование, даже интеллект, держится на любви, без неё мы были бы не более, чем неодушевлённые предметы.