Здравствуй, незнакомец

Итан волновался лишь о том, что некому будет приносить ей цветы.

Как странно, что в последние мгновения жизни, он не испытывал ни гнева, ни страха, только душераздирающую любовь. Итан растворялся в ней. Вокруг не оставалось ничего, кроме тех чувств, которые в нём вызывала Гарретт.

– Она того стоила? – глумился Гэмбл.

Вцепившись в перила позади себя, Итан едва улыбнулся.

– Ага.

В следующее мгновение он откинулся назад и, позволив ногам подняться по инерции вверх, его тело перекувырнулось назад, и свалилось в воду, ногами вперёд. Во время головокружительного падения он смутно осознавал, что прогремели другие выстрелы. Затаив дыхание, Итан приготовился к столкновению.

Мир взорвался и его окутала мерзкая, ледяная темнота, словно он очутился в аду после того, как в нём потушили огонь и серу. Жидкая смерть. Итан вяло боролся, не в состоянии ни видеть, ни дышать. Наконец, он достиг того уровня повреждений, которые его тело не могло больше переносить.

Его затягивало вниз, в настырную тишину, где не существовало ни времени, ни света, ни ощущения самого себя. Он сгинул в водах могучей реки, над которой возвышался город с миллионами жителей и бескрайним небом, его тело ни что иное, как мельчайшие частицы ускользающей человеческой жизни. В ударах ослабевающего сердца эхом отдавалось лишь одно имя... Гарретт... Гарретт. Она была где-то здесь. Недалеко. Он цеплялся за эту мысль, пока древнейший поток уносил Итана навстречу его участи.

Глава 15

– Элиза, – устало проговорила Гарретт, потирая глаза, – только потому что мой отец чего-то хочет, не означает, что ты должна потакать его желаниям.

Они стояли на кухне, где в воздухе витал насыщенный аромат традиционного рождественского пирога[17]. Повариха заняла оборонительную позицию:

– Я дала ему тонюсенький кусочек, не шире вашего пальчика, смотрите, сейчас покажу вам пирог...

– Не хочу я смотреть на пирог. Я хочу, чтобы ты придерживалась недельного меню, которое я тебе выдала.

– Не может же он питаться, как инвалид.

– Он и есть инвалид.

Отработав долгие часы в клинике, Гарретт вернулась домой и обнаружила, что Элиза самостоятельно приняла решение приготовить одно из самых любимых блюд отца, традиционный рождественский пирог невообразимых размеров, который являлся слишком тяжёлой едой для его пищеварительной системы. А ещё кушанье было чересчур дорогим, в него входило шесть фунтов смородины и изюма, три пуда почечного сала, два - сахара, два - говядины, по пинте вина и бренди, и всевозможные специи, всё это запекалось в мучном корже до тёмной, липкой субстанции.

Из комнаты отца, наверху, не доносилось ни звука, Элиза уже успела отнести ему кусок, и он, несомненно, поглощал лакомство, как можно быстрее.

– Через пару часов, он будет жаловаться на боли в животе, – сказала Гарретт. – В этот пирог входят все ингредиенты, которые ему противопоказаны, начиная с сахара и заканчивая салом.

Наполовину извиняясь, наполовину защищаясь, Элиза ответила:

– Раньше мистер Гибсон ел его каждое воскресенье, а теперь ему и кусочка не разрешают взять в рот. Что из удовольствий ему остаётся? Ни жены, ни сладкого, ходит с трудом, глаза слишком слабы для чтения... только сидит в своей комнате и считает дни до следующей игры в покер. Позвольте ему хоть чуток радости, скажу я вам.

С губ Гарретт готов был сорваться раздражённый ответ, но она прикусила язычок, обдумав сказанное поварихой.

Слова Элизы имели смысл. Стэнли Гибсон когда-то вёл активный образ жизни, служил констеблем в Лондонской полиции, а теперь большую часть времени проводил в тишине своей комнаты. В светлой и уютной, но всё же, должно быть, она иногда казалась тюрьмой. Что плохого, если время от времени потакать его небольшим слабостям?

Делая всё возможное для поддержания того, что осталось от физического здоровья, Гарретт не должна отказывать ему в маленьких удовольствиях, которые делали жизнь терпимой.

– Ты права, – неохотно согласилась она.

У Элизы отвисла челюсть.

– Правда?

– Я согласна, что время от времени, все заслуживают толику радости.

– Справедливые слова, доктор.

– Однако, если конкретно эта "радость" не даст заснуть ему полночи из-за боли в животе, ты мне поможешь.

Губы служанки растянулись в ухмылке.

– Да, доктор.

Навестив отца, который выглядел невероятно довольным собой и решительно настаивал на том, что пирог ничем ему не навредит, Гарретт спустилась вниз, в приёмную. Она села за секретер, и начала разбирать корреспонденцию, ковыряясь в пироге, который принесла Элиза. Ей удалось проглотить лишь пару кусочков. Гарретт никогда не питала любви к сладко-острым блюдам и, конечно, не разделяла пристрастия отца к этому кушанью. По её мнению, рождественский пирог являлся ничем иным, как мешаниной ингредиентов, запечённой в корже. Пища была тяжёлой и служила поводом для возникновения несварения.

Хотя живот крутило и до пирога. Весь день она переживала, зная, что Итан уже отнёс изобличительные сведенья в Скотланд-Ярд. Механизм правосудия уже был запущен, и оба, лорд Тэтхем и сэр Дженкин, уйдут в оборону, пытаясь спасти свои шеи. Гарретт успокаивала себя тем, что Итан хорошо знаком с каждым закоулком Лондона и твёрдо стоит на ногах, как никто другой. Он мог постоять за себя.

Через несколько дней, когда конспираторов посадят за решётку, Итан придёт её навестить. От мысли, как она увидит его на пороге дома такого большого, красивого и, возможно, немного нервного, когда она пригласит Итана внутрь, у неё поднималось настроение. Они станут обсуждать будущее... их общее будущее, и Гарретт убедит его, что несмотря на опасения, вместе они будут счастливее, чем порознь. И если он не сподобится сделать предложение, ей придётся взять дело в свои руки.

Как делаются предложения руки и сердца?

В романах о помолвке говорилось, как о свершившемся факте, пара появлялась после прогулки под луной уже обручённой, предоставляя читателям самим додумать сцену. Гарретт слышала, что ухажёры опускались на одно колено, но она могла поступить так только, если собиралась помочь погрузить человека на носилки скорой помощи.

Поскольку складные романтические фразы едва ли являлись её сильной стороной, то будет лучше, если предложение сделает Итан. Он скажет что-нибудь милое и поэтичное со своим очаровательным ирландским акцентом. Да, она найдёт способ, как заставить именно его предложить брак.

Неужели она действительно рассматривала брак с мужчиной, которого знала всего ничего? Если бы другая женщина оказалась в такой ситуации, Гарретт посоветовала бы ей подождать и побольше узнать о предполагаемом муже. Шансов, что всё пойдёт не так, было больше, чем в пользу радужной перспективы.

"Но мне столько всего приходилось ждать в жизни", – подумала она. Пока за другими женщинами ухаживали мужчины, Гарретт потратила годы на учёбу и работу. Стать врачом было её мечтой и призванием. Она никогда не верила, что в будущем отыщет надёжного и любящего человека, который о ней позаботится. Ей не хотелось вынужденно от кого-то зависеть.

Гарретт ни о чём не сожалела, именно такую жизнь она и хотела. Но в то же время... она устала быть осмотрительной и ответственной. Ей безмерно хотелось самой испытать ощущение, когда тебя кто-то любит, желает, чувства собственницы и принадлежности кому-то. И только ради Итана Рэнсома она была готова рискнуть и сблизиться с мужчиной не только физически, но и эмоционально. Она позволит ему проникнуть в её самые сокровенные мысли и чувства, не опасаясь, что он высмеет Гарретт или обидит, или потребует больше, чем сам сможет дать. И в то же время, Итан будет требовательным любовником, который не позволит ей себя сдерживать, и это пугало так же сильно, как и будоражило.

От размышлений Гарретт отвлёк резкий стук дверного молоточка в виде головы льва. Время было неподходящим ни для доставки, ни для визитёров. Не прошло и пяти секунд, как раздалась ещё одна череда ударов.

Элиза поспешила в прихожую, бубня под нос о том, что таким стуком можно мёртвого поднять.

– Вечер добрый, – услышала Гарретт, как сказала кухарка. – По какому вы делу?

Далее последовал неразборчивый набор слов.

Не в состоянии понять о чём идёт речь, Гарретт нахмурилась и полуобернулась в кресле, чтобы посмотреть в сторону дверей гостиной.

На глаза попалась Элиза со сложенной карточкой в руках. Прежде чем что-то сказать, она несколько раз прикусила губу, наморщив лоб.

– Пришёл один из лакеев лорда Трени, доктор. Попросил передать вам это, пока он ждёт.

Гарретт протянула руку за запиской. Сломав восковую печать, она увидела несколько поспешно написанных строк, почерком с наклоном вправо. Горизонтальные палочки в букве "т", пересекали вертикальные ножки, заваливаясь на правую сторону, над одной "й" отсутствовала чёрточка. Записка была от леди Трени, жены графа.

Доктор Гибсон,

Если можете, умоляю, приезжайте в Рэвенел-Хаус, как можно скорее. С гостем произошёл несчастный случай. Поскольку вопрос деликатный, я прошу вас держать его в строжайшей тайне. Спасибо, мой друг.

К.

Гарретт так резко встала, что стул чуть не упал назад.

– Кто-то получил ранение, – сказала она. – Я уезжаю в Рэвенел-Хаус. Позаботься о том, чтобы положить хирургический набор в мой саквояж, и принеси накидку и шляпку.

Слава богу, Элиза не стала тратить время на вопросы и унеслась прочь. Она не раз помогала Гарретт в тех случаях, когда было жизненно важно, как можно скорее добраться до пациента.

Хотя Гарретт и являлась личным врачом леди Хелен и Пандоры, остальные члены семьи Рэвенел обычно полагались на услуги доверенного личного доктора. Почему они за ним не послали? Он был вне досягаемости или Рэвенелы решили, что в данной ситуации она подкована лучше?

Лакей, высокий, светловолосый парень, тут же подчинился, когда Гарретт указала ему проследовать за ней в операционную.

– Кто получил ранение? – впопыхах спросила она.

– Боюсь, я не знаю, мисс... эээ, мадам. Доктор, это незнакомец.

– Мужчина или женщина?

– Мужчина.

– Что с ним произошло? – Когда лакей заколебался, Гарретт нетерпеливо бросила: – Я должна знать природу ранения, чтобы взять с собой нужные медикаменты.

– Произошёл инцидент с огнестрельным оружием.

– Хорошо, – быстро проговорила она, схватив проволочную корзинку со всякой всячиной и вытряхнула содержимое на пол. Поспешив к полке с медикаментами, она начала отбирать бутылочки и складывать их в корзинку. Хлороформ, эфир, корболовая кислота, йод, коллодий, раствор висмута, хлопковая ткань, марля, бинты в рулонах, глицерин, лигатуры из кетгута, изопропиловый спирт, соли металлов. – Возьмите вот это, – скомандовала она, сунув в руки лакея корзинку. – И это. – Гарретт подняла большой кувшин с простерилизованной водой и передела ему. Он обхватил его рукой, слегка пошатнувшись. – Пойдёмте, – сказала Гарретт, прошестовав в прихожую, где Элиза уже ждала её с шляпкой и прогулочной накидкой.

– Я не знаю, как долго буду отсутствовать, – сообщила она кухарке, натягивая накидку. – Если отец начнёт жаловаться на желудок, дай ему дозу настойки для пищеварения из шкафчика в его спальне.

– Да, доктор.

Элиза вручила ей тяжёлый саквояж и трость.

Лакей поспешил к парадной двери и попытался её открыть, неся в руках всё необходимое, но Элиза выскочила вперёд и сделала это вместо него.

Гарретт остановилась на пороге, увидев неприметную чёрную карету без опознавательных знаков. Подозрительно глянув в сторону лакея, она задала вопрос:

– Почему на экипаже нет эмблемы? На карете Рэвенелов присутствует покрытый лаком фамильный герб сбоку.

– Так решил лорд Трени. Он сказал, что вопрос сугубо личный.

Гарретт не сдвинулась с места.

– Какие клички у собак Рэвенелов?

Лакей немного оскорбился.

– У них два чёрных спаниеля, Наполеон и Жозефина.

– Назовите какое-нибудь словечко леди Пандоры.

Одна из близнецов, Пандора, часто выдумывала слова такие, как яросчерование или провалительно, когда обычные её не устраивали. Несмотря на попытки искоренить их из своего лексикона, они всё ещё проскакивали.

Лакей на мгновение задумался.

– Вязабывчивость, – несмело предложил он, будто надеясь, что это слово её удовлетворит. – Она его употребила, когда леди Трени потеряла корзину с вязаньем.

Это было похоже на Пандору. Гарретт решительно кивнула.

– Поехали.

Расстояние от Кигс-Кросс до Рэвенел-Хауса, на Саус-Одли-стрит, составляло, приблизительно, три с половиной мили, но ощущение было, будто все триста. Внутри Гарретт кипела от нетерпения, она придерживала саквояж на коленях и держала руку на корзине с бренчащими, булькающими бутылочками, стоявшей рядом. Ей очень хотелось сделать всё возможное для Рэвенелов, которые всегда были добры и любезны и никогда не зазнавались, несмотря на высокий социальный статус.

Нынешний граф, Девон, лорд Трени, приходился отдалённым кузеном Рэвенелам, он неожиданно унаследовал титул, когда предыдущие два графа скончались друг за другом за короткий промежуток времени. Хотя Девон был молодым человеком без малейшего опыта ведения дел огромного поместья и управления сопутствующими финансовыми обязательствами, он беспрекословно взвалил это бремя себе на плечи. А заодно взял ответственность за трёх сестёр Рэвенел: Хелен, Пандору и Кассандру, в то время ещё незамужних, хотя мог с лёгкостью бросить их на произвол судьбы.

Наконец, показался величественный особняк в якобинском стиле, квадратной формы, щедро украшенный завитками, пилястрами, арками и парапетами. При всех своих больших размерах, резиденция производила впечатление гостеприимной и радушной, а годы лишь смягчили и придали уюта внешнему виду. Как только карета остановилась, один лакей уже открывал дверь, а второй потянулся внутрь, чтобы помочь Гарретт выйти на улицу.

– Возьмите, – без предисловий сказала Гарретт, передав ему корзину с медикаментами. – И будьте осторожны, большинство препаратов едкие и легковоспламеняющиеся.

Подавив во взгляде тревогу, лакей посмотрел на неё и осторожно взял корзину.

Гарретт вышла из кареты самостоятельно и зашагала по каменной плитке к парадному крыльцу, едва не срываясь на бег.

На пороге её ожидали две женщины: пухлая седовласая экономка, миссис Эббот, и леди Кассандра, светловолосая молодая девушка, с голубыми глазами и лицом, которое могло бы быть высечено на камее. Позади них, в главном вестибюле, бурлила контролируемая паника, горничные и лакеи бегали взад и вперёд с чанами воды, и тем, что напоминало грязные полотенца и льняные тряпки.

Нос Гарретт дёрнулся, когда она уловила в воздухе запах какого-то органического вещества с примесью едких химикатов... что бы ни было его источником, пахло отвратительно чем-то гнилым.

Экономка помогла Гарретт снять шляпку и накидку.

– Доктор Гибсон, – сказала Кассандра, её прелестное личико исказила тревога. – Слава богу, вы так быстро приехали.

– Расскажите, что случилось.

– Я не до конца уверена. Речная полиция доставила сюда мужчину, только они попросили никому об этом не рассказывать. Этого человека скинули в реку, и они сказали, что, когда выловили его, решили, что он мёртв, но мужчина начал кашлять и стонать. Полицейские доставили его сюда, найдя при нём в бумажнике визитную карточку кузена Уэста, а куда ещё его отвезти, они не знали.

– Бедняга, – тихо проговорила Гарретт. Даже здоровый мужчина, подвергнувшийся влиянию токсинов в Темзе, серьёзно от них пострадает. – Где он сейчас?

– Они отнесли его в библиотеку, – ответила миссис Эббот, указывая на ближайший коридор. – Там царит жуткая неразбериха. Лорд и леди Трени пытались смыть с него грязь и разместить мужчину поудобнее. – Она покачала головой и беспокойно проговорила: – Ковры... мебель... Без сомнения всё испорчено.

– Почему незнакомцем занимаются лично граф и графиня? – озадачено спросила Гарретт.

К разговору присоединился новый голос, принадлежащий мужчине, вышедшему из коридора.

– Он не незнакомец.

Его голос был низким и непринуждённым с изысканным выговором.

Гарретт повернулась к нему и перестала дышать, её накрыла волна радости и замешательства. Итан. Голубые, голубые глаза... тёмные волосы... мощная, атлетическая фигура... Но это был не он. Свинцовая тяжесть разочарования легла на плечи, а затем пробежал холодок предчувствия.

– Я - Уэст Рэвенел, – мужчина посмотрел мимо Гарретт на Кассандру. – Дорогая, – пробормотал он, – позволь переговорить с врачом пару минут. – Девушка сразу же ушла вместе с экономкой. Повернувшись к Гарретт, Рэвенел тихо сказал: – Человек, получивший ранение, ваш знакомый. Вы здесь, потому что он попросил.

В грудь Гарретт впились ледяные шипы страха. К горлу подступили несколько ложечек пирога, которые она успела съесть. Борясь с тошнотой, она сглотнула и заставила себя задать вопрос:

– Это мистер Рэнсом?

– Да.

В грудь впилось ещё больше острых иголочек, пригвоздив грохочущее сердце к месту. Она почувствовала, как лицо судорожно скривилось.

Рэвенел говорил с размеренной медлительностью, пытаясь дать ей время осознать услышанное.

– У него в груди пуля, он потерял много крови. Сейчас рана не кровоточит, но Рэнсом в ужасном состоянии. Он то приходит в себя, то теряет сознание. Мы послали за вами, не надеясь на ваши врачебные навыки, а потому что он хотел увидеть вас в последний раз.

Гарретт пыталась думать, несмотря на нахлынувший поток тошнотворного ужаса. Ей хотелось закричать, разрыдаться, рухнуть на пол. Но, когда она подумала о людях, которые его ранили, её захлестнула волна злости, пробившаяся сквозь удушающее отчаяние. Как посмели они сотворить с ним такое? Взрыв ярости придал ей уверенности и сил. Гарретт сильнее сжала ручки саквояжа.

– Проводите меня к нему, – услышала она со стороны свой собственный уравновешенный голос. – Я его подлатаю.

Глава 16

– Мне кажется, вы не понимаете в каком тяжёлом состоянии он находится, – говорил Рэвенел, провожая её в библиотеку. – Его жизнь висит на волоске.

– Я прекрасно понимаю, в каком он состоянии, – ответила Гарретт, упрямо продолжая шагать по коридору. – Любая проникающая рана груди, угрожает жизни. Больше того, Темза кишит бактериями, загрязнена селитрой и ядовитыми химикатами. Дезинфицировать его станет непростой задачей.

– Но вы считаете, у него есть шанс на спасение? – скептически спросил он.

– Я его спасу.

Услышав, что её голос дрожит, Гарретт раздражённо мотнула головой.

Они вошли в библиотеку, которая представляла собой две просторные объединённые комнаты с неимоверным количеством книжных полок из красного дерева. В обстановку входило несколько предметов величественной, тяжёлой мебели, в том числе и массивный длинный стол в центре, и низкий диванчик. Промокший персидский ковёр был завален полотенцами и заставлен чанами с водой. Неприятный запах перекликался с едким ароматом карболового мыла, часто используемого для чистки лошадей и выведения стойкой грязи.

Маленькая, стройная фигура Кэтлин, леди Трени, и гораздо более внушительная, её мужа, Девона, склонились над неподвижным человеком на диване.

Сердце Гарретт стучало так сильно, что ей казалось будто огни в комнате пульсируют перед её глазами.

– Добрый вечер, – поздоровалась она, безуспешно пытаясь казаться собранной.

Они оба повернулись.

Кэтлин, рыжеволосая девушка, обладающая утончённой красотой, сродни кошачьей, обеспокоено посмотрела на неё.

– Доктор Гибсон, – пробормотала она.

– Графиня, – рассеянно проговорила Гарретт и небрежно кивнула высокому черноволосому графу. – Лорд Трени.

Её взгляд устремился на Итана.

Если бы не постоянная дрожь, пробегающая по его длинному телу, она бы решила, что он уже мёртв. Лицо было восковым, губы посинели, закрытые глаза запали. Рэвенелы накрыли Итана стёганым одеялом, но оставили плечи и одну руку неприкрытыми. Его ладонь была обращена вверх, пальцы слегка согнуты, а ногти приобрели сероватый оттенок.

Поставив на пол саквояж, Гарретт опустилась на колени, на сложенное полотенце возле диванчика и взяла его запястье, чтобы проверить пульс. Он оказался таким слабым, что еле прощупывался. Вены потеряли цвет и плохо определялись. Боже. Итан потерял слишком много крови. Любое её действие убьёт его.

Он слегка вздрогнул от прикосновения. Густые ресницы приподнялись, обнажая неземную синеву его глаз. Его рассеянный взгляд переместился на Гарретт и с трудом на ней сосредоточился. На губах появилась слабая улыбка.

– Гарретт. Моё время... на исходе.

– Что за бред, – решительно заявила она. – Совсем скоро я поставлю тебя на ноги.

Гарретт начала откидывать одеяло, но его большая ладонь обхватила её руку, останавливая.

– Я умираю, любимая, – послышался его шёпот.

Эти слова потрясли Гарретт, как никакие прежде. Она поразилась тому, что ей удалось произнести вразумительный ответ:

– Буду благодарна, если ты всё-таки позволишь мне ставить диагнозы.

Его пальцы сплелись с её. Лишённые своего естественного тепла и силы они казались чужими.

– Гарретт...

Свободной рукой она приспустила одеяло, пока не показалось ранение. Круглое отверстие было на удивление маленьким и аккуратным. Если взять в расчёт эластичность кожи, пуля, несомненно, превосходила размерами диаметр ранки.

Итан посмотрел ей в глаза и с трудом произнёс:

– С первого взгляда я понял, что ты - лучшее, что случалось в моей жизни. Я всегда тебя любил. Если бы у меня было право выбирать свою судьбу, то я бы никогда с тобой не разлучался. Acushla... сердце моё, дыхание моей души... в целом мире нет никого красивее и лучше тебя. Твоя тень для меня словно солнечный свет.

Он замолк, прикрыв глаза. Дрожь сотрясала его тело. От боли он свёл брови вместе, будто изо всех сил на чём-то сосредотачиваясь.

Гарретт неуклюже отстранилась, порылась в сумке и выдернула оттуда стетоскоп. Сердце разрывалось на части. Она хотела бросится ему на грудь и завыть от отчаяния.

"Я недостаточно сильна для всего этого", – подумала она. – "Я не в состоянии этого вынести. Боже, пожалуйста, не дай случиться страшному... пожалуйста..."

Но когда она посмотрела на пепельно-белое лицо Итана, жгучее пламя боли окутала спокойная решимость. Она не потеряет этого мужчину.

Гарретт аккуратно перемещала стетоскоп по его груди, начиная с надключичной области и заканчивая нижней частью грудной клетки. Хотя дыхание было слишком быстрым и поверхностным, казалось, что лёгкие не пострадали. Цепляясь за ничтожно малую приятную весть, она потянулась к своим запасам, нашла набор для подкожных инъекций и приготовленный шприц с морфином.

– Итан, – тихо спросила Гарретт, – ты можешь сказать, что это было за оружие? Ты видел на каком расстоянии находился стрелок?

Он едва приоткрыл глаза и непонимающе на неё уставился.

Позади послышался голос Девона, лорда Трени:

– Судя по ожогам от пороха, в него стреляли в упор. Выходного отверстия нет. Я бы предложил, что выстрел был произведён из крупнокалиберного оружия шарообразной пулей на низкой скорости.

Она надеялась, что так оно и есть, тяжёлая пуля проделывает широкое отверстие внутри плоти, поэтому её будет проще нащупать и извлечь.

– Он сказал, что стрелял один из людей Дженкина, – продолжил Трени. – Профессионал использовал бы более современные пули, конической формы вместо круглой. При этом они были бы частично заключены в оболочку из меди или стали.

– Благодарю вас, милорд.

Пуля с заострённым кончиком, скорее всего, прошла бы по прямой, а не стала рикошетить внутри тела. И если бы снаряд был в твёрдой оболочке, свинец не оказался бы раздроблен.

Трени бросил на неё проницательный взгляд, понимая, что она собирается предпринять последнее усилие и прооперировать Итана прямо здесь, спасая ему жизнь. Глаза графа были тёмно-синими, с чёрной окантовкой... Глаза Итана. Она сходит с ума? Нет, Гарретт не будет думать ни о чём, кроме предстоящей впереди работы.

– Что вам потребуется? – спросила Кэтлин, вставая рядом с ней. – У нас есть три больших чана с кипячёной водой, остальные сейчас на огне. Мы использовали её, когда отмывали мистера Рэнсома карболовым мылом.

– Превосходно, – сказала Гарретт. – Лакей принёс корзину с хирургическими медикаментами. Миледи, не могли бы вы отыскать пузырёк с этикеткой гипохлорита натрия и вылить всё содержимое в один из чанов с водой. Продезинфицируйте смесью каждый дюйм стола в библиотеке и накройте поверхность чистыми льняными простынями. Нам понадобятся все лампы, которые вы сможете достать. – Она повернулась к Девону. – Милорд, вы можете послать кого-нибудь за доктором Хэвлоком?

– Я сам его привезу.

– Спасибо. Ещё, проследите, чтобы он взял с собой аппарат для переливания крови. Он не захочет, но не позволяйте ему приезжать без него.

Продолжая стоять на коленях возле диванчика, Гарретт смазала руку Итана выше локтя антисептическим раствором. Подняв шприц с морфином вверх, она умело выпускала воздух из маленькой стеклянной камеры, пока на кончике полой иглы не выступила прозрачная капля.

Итан пошевелился и моргнул, похоже, приходя в себя.

– Гарретт, – осторожно сказал он, будто бы знал её, но не был уверен в имени. Его взгляд метнулся на шприц. – В этом нет необходимости.

– Ты будешь рад инъекции, когда я начну нащупывать пулю.

Он возбуждённо задышал, его грудь вздымалась и опускалась.

– Даже не думай вскрывать меня... словно банку варёной ветчины.

– Ты получишь надлежащую медицинскую помощь, – сообщила она ему.

– Даже если я переживу операцию, меня прикончит лихорадка.

– Ты переживёшь операцию, и у тебя определённо будет лихорадка. Сильная. После погружения в грязную реку, на тебе кишат микробы, провоцирующие воспаление. К счастью, я взяла с собой различные антисептические растворы. Скоро ты будешь чист, как стёклышко.

– Ради бога, женщина... чёрт, что это?

– Морфин, – ответила она, медленно нажимая на поршень и вводя лекарство подкожно в его бицепс.

Итан умолк, понимая, что её не остановить.

– Нет в тебе ни одной романтической косточки, – пробормотал он.

Эти слова так походили на его прежние, что Гарретт чуть не улыбнулась.

– Я полностью собрала скелет в медицинской школе. В организме не существует романтической кости.

Он отвернулся он неё.

Гарретт изнемогала от любви и мучительного волнения. Почувствовав, как у неё задрожали губы, она их зажала. Итан понимал, как близко находится к смерти, и смирился с тем, что считал неизбежным. Он хотел провести последние минуты в сознании, в компании любимой женщины.

Но вместо нежных прикосновений, её руки будут оперировать хирургическими инструментами. Вместо того, чтобы с обожанием смотреть на него, она станет изучать внутренние ушибы и раны.

Нет, она вела себя совершенно не романтично.

Однако Гарретт не была бы той женщиной, которую он любил, если бы не использовала все свои умения, чтобы спасти ему жизнь.

Отложив в сторону шприц, Гарретт опустила глаза на идеальную форму его уха. Она наклонилась, и нежно потёрлась губами о мочку.

– Эятан, – прошептала Гарретт, – послушай меня. Это мой профиль. Я помогу пройти через всё это и позабочусь о тебе. Буду с тобой каждую минуту. Доверься мне.

Он ткнулся в неё щекой. Она видела, что Итан ей не верит. Свет потух в его глазах, за исключением последних всполохов, словно свечу задули, но фитиль продолжал какое-то время сверкать.

– Скажи, что любишь меня, – прошептал он.

В голове метались в панике слова: "Я люблю тебя, ты мне нужен, о, боже, пожалуйста, останься со мной..." Но у неё зародилось жуткое предчувствие, что произнеся их, она позволит ему уйти. Будто даст разрешение мирно умереть, вместо того, чтобы бороться за жизнь.

– Позже, – ласково проговорила она. – Я скажу, когда очнёшься после операции.

К тому времени, когда приехал доктор Хэвлок, Итана перенесли на большой дубовый стол в библиотеке. Уэсту Рэвенелу и трём лакеям потребовалось совместить усилия, чтобы как можно более осторожно переместить раненого, опасаясь сместить возможные осколки костей, фрагменты свинца или нанести другие повреждения. Итан впал в забытьё, лишь изредка издавая стоны или бессловесные восклицания.

Кэтлин помогла Гарретт обтереть Итана с головы до ног дезинфицирующим раствором и побрить участок вокруг огнестрельного ранения, подготавливая его к операции. Ради приличий они накинули на его бёдра полотенце, а потом укрыли чистым хлопковым одеялом. Синеватая бледность кожи создавала иллюзию безупречно вылепленной мраморной статуи, отполированной до мягкого блеска.

Видеть человека с крепким здоровьем, доведённым до такого состояния, каким-то образом ещё больше расстраивало. Морфин начал действовать, но Итан явно продолжал испытывать боль, из-за низкого кровяного давления, Гарретт не смела дать ему больше.

Гарретт никогда не испытывала такого облегчения, как когда прибыл доктор Хэвлок. Его компетентное присутствие придавало ей уверенности, что вместе они вытащат Итана. Характерная копна белоснежных волос Хэвлока была поспешно зачёсана назад, на щеках и подбородке поблескивала однодневная серебристая щетина. Он с предельной расторопностью осмотрел Итана, ответив на бессвязные бормотания раненого человека несколькими успокаивающими словами.

Когда Хэвлок закончил оценивать его состояние, они с Гарретт отошли к дальней стене библиотеки для личного разговора.

– Он на грани сосудистой недостаточности, – тихо сказал Хэвлок, с мрачным видом. – На самом деле, я никогда не видел пациента, способного выдержать такую сильную потерю крови. Пуля попала в левую грудную мышцу. Я не удивлюсь, если артерия полностью перерезана.

– Я подумала о том же... но если это так, то смерть должна была наступить мгновенно. Почему кровотечение остановилось? Если бы кровь проникала в грудную полость, то функция лёгких бы нарушилась, но они в порядке.

– Возможно, стенки артерии сузились, тем самым произошла временная закупорка.

– Если окажется, что это подмышечная артерия, и я её перевяжу, хватит ли руке кровоснабжения?

– Да, будет вполне достаточно коллатерального кровообращения. Но я бы не советовал.

– А что тогда?

Хэвлок долго смотрел на неё добросердечным взглядом, который ей не понравился.

– Создайте бедняге, как можно более комфортную обстановку и дайте спокойно умереть.

Слова прозвучали, словно пощёчина.

– Что?! – ошеломлённо воскликнула Гарретт. – Нет, я собираюсь его спасти.

– У вас не получится. Основываясь на том, чему вы меня научили об антисептике, этот человек так сильно инфицирован, и внутри, и снаружи, что надежды нет. Подвергать его ненужной операции - глупо и эгоистично. Если бы нам удалось отсрочить смерть на день или около того, он бы прошёл через невыразимые муки. Сепсис бы поразил всё тело, и органы один за другим отказали. Я не стану брать это на свою совесть, и вам не советую.

– Позвольте мне самой беспокоиться о моей совести. Просто помогите, Хэвлок. Одна я не справлюсь.

– Оперировать, когда медицинские факты того не оправдывают, если это только причинит пациенту ненужные страдания, по всем стандартам считается халатностью.

– Мне всё равно, – безрассудно заявила Гарретт.

– Вам станет не всё равно, если операция разрушит вашу карьеру. Вы же знаете, как много людей ухватились бы за шанс аннулировать вашу медицинскую лицензию. Первая женщина-врач в Англии изгнана из профессии после скандала и нарушения дисциплины... как бы это сказалось на женщинах, которые мечтают пойти по вашим стопам? А как же будущие пациенты, которым вы никогда не сможете помочь?

– Если я ничем не помогу этому мужчине, то уже больше никому не смогу. – Гарретт внезапно задрожала от силы своих эмоций. – Это будет преследовать меня вечно. Я не смогу жить с мыслью, что был шанс его спасти, а я им не воспользовалась. Вы его не знаете. Если бы он оказался на моём месте, то сделал бы всё возможное для меня. Я обязана бороться за него. Просто обязана.

Пожилой коллега уставился на неё, будто увидел впервые.

– У вас путаются мысли.

– Я мыслю трезвее, чем когда-либо в своей жизни.

– Вы встретили этого мужчину на званом вечере у лорда Тэтхема.

Гарретт покраснела, но не отвела взгляда, признавшись:

– Мы уже были знакомы. Он мой... он... важен для меня.

– Понятно.

После Хэвлок замолк, поглаживая белые бакенбарды, а в это время ускользали бесценные секунды жизни Итана.

– Вы привезли аппарат для переливания крови? – выпалила Гарретт, вся в нетерпении определить дальнейший курс действий.

Хэвлок выглядел хмуро.

– Я пытался провести переливание крови в семи разных случаях, и все кроме одного закончились шоком, болью и инсультом или отказом сердца. Пока никто не знает, почему одна кровь подходит, а другая нет. Вы не видели, что происходит, когда процедура не удаётся. А я видел. И больше в жизни осознанно не обреку пациента на такие страдания.

– Привезли? – настаивала она.

– Привёз, – ответил он скрипучим голосом. – Да поможет господь вам и этому бедняге, если вы попытаетесь воспользоваться аппаратом. Будьте честны, доктор Гибсон: вы действуете на благо пациента или себя самой?

– Я делаю это ради нас обоих!

По его выражению лица она поняла, что ответ был неверным.

– Я не могу помочь вам сделать что-то идущее вразрез вашим и его интересам, – сказал Хэвлок. – Это сумасшествие, Гарретт.

Он никогда не обращался к ней по имени.

В пронизывающей тишине Хэвлок кинул на неё взгляд, в котором читались одновременно мольба и непреклонность, а затем пошёл прочь из библиотеки.

– Вы уходите? – поражённо спросила она.

Он переступил через порог ничего не ответив.

Гарретт оцепенела. Доктор Уильям Хэвлок, партнёр, советник, сторонник и доверенное лицо, человек с непоколебимой способностью различать хорошее и плохое даже в самых сложных ситуациях, только что её бросил. Он не примет никакого участия в операции. Не потому что ошибался, а потому что ошибалась она. Хэвлок придерживался своих принципов, в то время как Гарретт...

У неё не существовало принципов, когда дело касалось Итана Рэнсома. Она просто его любила.

Потрясённая и полная отчаяния Гарретт моргнула полными слёз глазами, поперхнувшись собственным дыханием.

Проклятье, теперь она начала плакать.

Кто-то стоял в дверях. Этим человеком оказался Уэст Рэвенел, он опирался могучим плечом о косяк и смотрел на неё ровным, оценивающем взглядом. Его голубые глаза разительно выделялись на изрядно загорелом лице.

Гарретт опустила голову и несколько раз сглотнула, несмотря на колющую боль в горле. Все защитные барьеры пали. Он, должно быть, презирал её или жалел, в любом случае, всего лишь одно произнесённое слово уничтожит Гарретт.

– Возьмите и попробуйте, – услышала она спокойный голос Рэвенела. – Я вам помогу.

Её голова взметнулась вверх. Она ошарашено уставилась на него. Лишь через мгновение до неё дошло, что он предлагает ассистировать на операции. Гарретт пару раз прочистила горло и, когда напряжённые мышцы немного расслабились, она смогла произнести:

– У вас есть какие-то практические знания в медицине?

– Никаких. Но я буду делать, что скажете.

– Вы не испытываете дурноту от вида крови?

– Господи, нет. Я же фермер. Меня постоянно окружает кровь, и животных, и человека.

Гарретт с сомнением посмотрела на него, промокнув щёки концом рукава.

– Неужели работа фермера такая кровопролитная?

Рэвенел ухмыльнулся.

– Я не говорил, что у меня хорошо получается её делать.

Промелькнувшая улыбка на его лице странным образом напоминала ей улыбку Итана, и Гарретт почувствовала острый укол в груди. Вытащив из пиджака носовой платок, он передал его ей.

Ужаснувшись тому, что Рэвенел видел её плачущей, Гарретт вытерла щёки, глаза и высморкалась.

– Много вы услышали?

– Достаточно. В библиотеке хорошая акустика.

– Вы считаете, что Хэвлок прав?

– По поводу чего?

– Что я должна обеспечить мистеру Рэнсому комфорт последних минут пребывания на земле, а не мучить операцией?

– Нет, вы и так уже испортили сцену на смертном одре. Я не мог дождаться, что же последует после слов: "твоя тень для меня словно солнечный свет," но вы начали отдавать приказы, как строевой сержант. Можете спокойно оперировать Рэнсома: сегодня мы не услышим от него других поэтичных строк.

Гарретт уставилась на него, озадаченно нахмурившись. Этот мужчина либо не знал, либо ему было всё равно, насколько неуместно шутить в таких обстоятельствах. Она подозревала, что скорее последнее. С другой стороны, Гарретт сочла его хладнокровную беззаботность довольно успокаивающей. Она подозревала, что, когда ему подходило, он вполне мог вести себя, как мерзавец, этот человек не сломается под давлением обстоятельств, и сейчас именно это ей и было нужно.

– Хорошо, – сказала она. – Отправляйтесь на кухню и помойтесь до пояса карболовым мылом и горячей водой. Обязательно поскребите под ногтями. – Гарретт опустила взгляд на его элегантные безупречно чистые руки с длинными пальцами, на которых едва виднелись белые полумесяцы коротко подстриженных ногтей.

– Что мне надеть? – спросил Рэвенел.

– Бесцветную льняную или хлопковую рубашку. После ничего не трогайте, особенно столы или дверные ручки, и сразу же возвращайтесь сюда.

Он коротко кивнул и уверенно зашагал прочь. Из коридора донёсся его голос:

– Миссис Эббот, я иду на кухню, умыться. Предупредите горничных, чтобы они закрыли глаза, дабы не узреть мой мужественный торс.

Кэтлин, леди Трени, подошла к Гарретт.

– О каких горничных идёт речь? – сухо спросила она. – Наши станут толпиться в буфете, чтобы насладиться видом с лучших ракурсов.

– На него можно положиться? – спросила Гарретт.

– Он надёжен, как скала. Уэст управляет фермами и арендованными землями в поместье, и имеет обширный опыт, от принятия родов у овец до заботы о больном скоте. Он может справиться со всем, вне зависимости от неприглядного вида. Обычно я так же себя веду, но... – Кэтлин замолчала, а потом огорчённо добавила: – Я опять жду ребёнка, и поэтому большую часть времени меня мутит.

Гарретт с беспокойством посмотрела на графиню: та покрылась испариной, побледнела, и её заметно потряхивало. Вонючий запах загрязнённой воды, должно быть, вызвал приступ дурноты.

– Вам не следует подвергаться воздействию химикатов, – сказала она. – Вы должны немедленно принять ванну и прилечь в хорошо проветриваемой спальне. Кроме того, попросите повара приготовить чай со свежим корнем имбиря. Он поможет успокоить желудок.

– Хорошо, – с улыбкой согласилась Кэтлин. – Уэст и слуги в вашем распоряжении. Мой муж займётся приготовлениями, чтобы мистер Рэнсом покинул Лондон, как можно скорее. Ему необходимо оставаться в безопасном месте, пока он не поправится.

– Боюсь вы возлагаете слишком большие надежды на мои способности, – угрюмо проговорила Гарретт.

– После того, как вы прооперировали Пандору? У нас не осталось сомнений, что вы творите чудеса.

– Спасибо.

К раздражению Гарретт, её глаза снова увлажнились.

Маленькие ручки Кэтлин ободряюще сжали ладони Гарретт.

– Сделайте всё возможное, и будь, что будет. Вы не сможете винить себя за результат, если знаете, что сделали всё, что могли.

Гарретт выдавила дрожащую улыбку.

– Простите, миледи... но вы мало знаете о врачах.

– Артериальный зажим, – перечисляла Гарретт, указывая по очереди на блестящие простерилизованные инструменты на накрытом льняной тканью подносе. – Кровоостанавливающий торсионный зажим. Зажим для тканей. Иглодержатель. Ампутационный нож. Ампутационный нож с двумя лезвиями. Резекционный нож. Средний остроконечный скальпель, изогнутый скальпель, прямые и изогнутые ножницы...

– Вам придётся продолжить называть инструменты походу операции. После ампутационного ножа мой разум перестал воспринимать информацию.

Уэст Рэвенел стоял рядом с Гарретт возле стола в библиотеке, на котором лежало бессознательное тело Итана, укутанное в белые чистые простыни и хлопковое одеяло. Гарретт осторожно накапала хлороформ в цилиндрический ингалятор с простерилизованной тканью внутри, пока Рэвенел придерживал над носом и ртом Итана другую его часть, прикрепленную к длинной покрытой шёлком трубке.

Гарретт аккуратно откинула простыни, обнажая мускулистые, точёные формы его тела до пояса.

– Ну что за представитель мужского пола, – услышала она легкомысленное замечание Рэвенела. – Я даже не знал, что у человека могут в таких местах присутствовать мускулы.

– Мистер Рэвенел, – сказала Гарретт, беря большой шприц для орошения, – пожалуйста, сведите замечания к минимуму. – Она осторожно промыла рану раствором хлористого цинка и отложила шприц в сторону. – Передайте мне зонд Нелатона, это тот, что с наконечником из неглазурованного фарфора.

Введя зонд, она обнаружила, что пуля прошла по прямой, с небольшим уклоном вверх к внешней границе первого ребра. Зонд уткнулся во что-то твёрдое. Гарретт вынула инструмент и посмотрела на синюю метку на кончике.

– Что это? – спросил Рэвенел.

– Фарфор становится голубым, когда вступает в контакт со свинцом.

Пуля застряла в области, где находилось много основных вен, артерий и нервов, защищённых обилием крепких, твёрдых мышц.

В медицинском институте Гарретт учили никогда не оперировать членов семьи или кого-то, с кем у неё была эмоциональная связь. Хирургу необходима объективность. Но когда она посмотрела на неподвижное лицо Итана, то поняла, что собирается провести одну из самых сложных процедур в своей карьере мужчине, в которого была влюблена.

"Да поможет мне бог," – произнесла про себя Гарретт, не как богохульство, но как молитву.

– Мне нужен скальпель с изогнутым краем, – сказала она.

Рэвенел осторожно протянул ей инструмент. Приготовившись сделать надрез прямо под ключичной костью, она услышала, как он спросил:

– Мне обязательно на это смотреть?

– Я бы предпочла, чтобы вы передавали мне правильные инструменты, когда я попрошу, – решительно сказала она, – поэтому придётся держать глаза открытыми.

– Просто спросил, – сказал он. – Они открыты.

Она осторожно сделала надрез, разделив фиброзную ткань и оболочку мышц, и зажала края раны.

Пуля застряла в подмышечной артерии, вместе с чем-то напоминающим кусочек ткани рубашки или жилета. Как и предполагал Хэвлок, концы разорванной артерии сжались и тем самым закупорили её изнутри. Другая часть была заблокирована свинцовой пулей.

– Он должен был истечь кровью за считанные минуты, – пробормотала она. – Но пуля временно закупорила артерию. И вместе со сгустком крови выступила в качестве пробки. – Всё ещё пристально глядя на рану, она спросила: – Можете вдеть нитку в иголку?

– Да.

– Хорошо, используйте щипцы, чтобы вынуть кетгутовую лигатуру из бутылочки, а затем проденьте её в тончайшую иглу на подносе. – Она вытянула руку Итана под прямым углом к груди.

Наблюдая за тем, как Гарретт готовилась сделать следующий надрез, Рэвенел спросил:

– Почему вы собираетесь рассечь область в районе подмышки, если рана на груди?

– Сначала мне нужно перевязать дистальный конец артерии. Пожалуйста, дайте мне сконцентрироваться.

– Простите. Я привык к операциям над деревенским скотом. Если бы он был заражённой чумкой коровой, я бы точно понимал, что происходит.

– Мистер Рэвенел, если вы не прекратите разговаривать, я усыплю вас хлороформом и всё сделаю сама.

Он послушно закрыл рот.

За следующие несколько минут Гарретт кропотливо перевязала артерию в двух местах, постаравшись не повредить сеть нервов и вен в подмышечной области. Она извлекла пулю и клочок одежды, очистила поврежденные ткани и промыла рану от грязи и бактерий. По её указанию Рэвенел, используя кюретку, освежил открытые разрезы антисептическим раствором. Она установила резиновые дренажные трубки, методично закрепила их на местах, обработанными в феноле, шёлковыми нитями и прикрыла рану смоченной в борном спирте марлей.

– Мы закончили? – спросил Рэвенел.

Гарретт была слишком занята оценкой состояния Итана, чтобы сразу ответить.

Его колени и ступни покрылись пятнами, а лицо стало мертвенно-бледным. Пульс упал до сорока ударов в минуту.

Он умирал.

– Ещё не время, – проговорила она, пытаясь успокоиться. Внутри всё переворачивалось. – Мне нужен... нам нужен ещё один человек. Тот, кто станет донором крови, а другой в качестве ассистента. Аппарат для гемотрансфузии... где он?

– Вы про аппарат для переливания крови? – спросил Рэвенел. – Процедура обычно помогает?

Не взглянув на него, она откровенно ответила:

– По крайней мере, в половине случаев пациент умирал в течении часа.

Из угла библиотеки послышался тихий голос лорда Трени:

– Аппарат здесь.

Гарретт не знала, что он наблюдал за операцией, она была слишком сосредоточена на своей задаче, чтобы его заметить.

Выйдя вперёд, Трени опустил на стол блестящий футляр из розового дерева.

– Чем я могу помочь? – спросил он.

– Откройте футляр, но ничего не трогайте внутри. Нужно, чтобы один из вас стал донором, а другой помогал в процессе переливания.

– Возьмите мою кровь, – с готовностью предложил граф.

– Нет, – запротестовал Рэвенел.– Я настаиваю на том, чтобы донором стал я. Если он выживет, то этот факт будет раздражать его гораздо сильнее.

Встретившись глазами с Гарретт, он слегка улыбнулся. Его присутствие каким-то образом настолько успокаивало, что паника немного отступила.

– Очень хорошо, – она размеренно вздохнула. – Лорд Трени, пожалуйста, помойте руки в тазу с другой стороны стола и окуните их в карболовый раствор. Мистер Рэвенел, снимите рубашку и сядьте на стол так, чтобы ваша левая рука оказалась рядом с правой мистера Рэнсома.

Аппарат уже был простерилизован. Устройство выглядело странно и напоминало механическое морское существо: набор тонких невулканизированных резиновых трубок, выходящих из стеклянной медицинской колбы. Одна трубка была подсоединена к водяному аспиратору, другая, к ответвительному кранику и катетеру с иглой, и ещё одна, к мембране баллон-насоса.

Громоздкий прибор слегка потряхивало в руках Гарретт, пока она осторожно вынимала его из чехла. Несмотря на то, что она однажды ассистировала на переливании крови, хирург тогда использовал гораздо более простой и старомодный аппарат.

Если бы только треклятый Хэвлок остался и дал ей несколько советов о том, как работает эта штуковина.

Когда Гарретт оторвала взгляд от аппарата, она удивлённо моргнула при виде полуголого Уэста Рэвенела, легко забравшегося на стол. Несмотря на сделанное им ранее язвительное заявление по поводу спортивного телосложения Итана, сам он, безусловно, не казался щуплым. Рэвенел обладал мощной, рельефной мускулатурой человека, привыкшего поднимать и носить тяжёлый вес. Но больше всего Гарретт удивило, что его торс имел такой же золотисто-коричневый загар, как и лицо. Повсюду.

Что за джентльмен так много проводит времени на солнце без рубашки?

Его губы дёрнулись, когда он заметил её выражение лица. Дерзкие глаза весело сверкнули.

– Занятие сельским хозяйством, – как ни в чём не бывало объяснил он. – И ещё я немного работаю в карьере.

– Полуголый? – едко спросила Гарретт, устанавливая прибор на чистой простыне.

– Я грузил камни в повозки, – сказал он. – Что вполне соответствует моим интеллектуальным способностям. Но заниматься этим в рубашке слишком жарко.

Хотя Гарретт не улыбнулась, она была благодарна нотке юмора, которая помогла предотвратить нервный приступ. Одна ошибка, пузырёк воздуха в вене, прикончит Итана в одно мгновение.

К ней подошёл граф.

– Что теперь? – спросил он.

Она вручила ему простерилизованный стеклянный сосуд.

– Наполните его кипячёной водой.

Пока граф выполнял поручение, Гарретт послушала сердцебиение Рэвенела стетоскопом и проверила пульс. У него было сердце буйвола, со стойким и ровным ритмом. Она наполнила водяной аспиратор и туго стянула мускулистое плечо жгутом.

– Сожмите руку в кулак, пожалуйста. – Его крепкое предплечье напряглось. – Превосходная срединная локтевая вена, – сказала она, протирая внутреннюю поверхность его руки изопропиловым спиртом. – Её можно отыскать, даже без жгута.

– Я бы возгордился собой и насладился вашим восхищением моей веной, – сказал Рэвенел, – если бы не увидел трехдюймовую иглу, прикреплённую к одной из этих трубок.

– Я постараюсь действовать, как можно, аккуратнее, – сказала она, – но боюсь, что вы испытаете некий дискомфорт.

– В сравнении с пулей в груди, любые жалобы выставят меня нытиком.

– Мы и так знаем, что ты - нытик. Не сдерживай себя, жалуйся, – ласково подбодрил его старший брат.

– Возможно, вам захочется отвернуться, – пробормотала Гарретт, – но продолжайте сжимать и разжимать кулак.

– Зовите меня Уэст.

– Я не слишком хорошо для этого вас знаю.

– Вы выкачиваете жизненно важную жидкость из моей срединной локтевой вены, – отметил он. – Я перехожу с женщинами на "ты" за гораздо более малые заслуги. Чёрт возьми! – Он разразился нецензурной бранью, когда почувствовал, как Гарретт медленно ввела полую изогнутую иглу в вену. Рэвенел нахмурился при виде своей собственной крови, бегущей по резиновой трубке. – Сколько её понадобится?

– Скорее всего, не больше десяти унций. Мы восполним недостаток крови в сосудах ровно настолько, чтобы восстановить нормальный ритм и частоту пульса. – Гарретт затянула жгут вокруг слабой руки Итана, чуть ниже плеча, и начала искать вену. Ни одной не было видно. – Лорд Трени, помогите мне, надавите на его руку здесь и здесь... – Граф зажал пальцами места, которые она указала.

Безрезультатно. Ни одной вены.

Пульс пропал.

Итан выдохнул в последний раз.

Он был мёртв.

– Нет, не смей, – яростно проговорила Гарретт, промокнув его руку тампоном и схватила скальпель. – Ты, чёрт возьми, не поступишь так со мной, ублюдок грязной свиньи! – Ловко зажав между пальцами складку прохладной кожи, она быстро сделала надрез, обнажая обескровленную вену. – Дайте мне направитель, – бросила она сквозь зубы. Когда Трени заколебался над подносом с инструментами, Гарретт рявкнула: – С заострённым концом, – он тут же схватил его и передал ей.

В считанные секунды она приподняла вену направителем, сделала поперечный надрез скальпелем и вставила катетер. Пока лорд Трени удерживал его на месте, она подсоединила катетер к аппарату для переливания крови и при помощи насоса и аспиратора выпустила весь воздух и промыла трубку стерильной водой. Хотя Гарретт никогда до этого не работала с такой моделью прибора, каким-то образом руки знали, что делать, руководствуясь той частью мозга, которая соображала в десять раз быстрее, чем обычно. Один поворот серебряного краника, и кровь потекла в вену.

Теперь двое мужчин были соединены герметичным каналом.

Гарретт надавила на баллон-насос, чтобы кровь начала медленно поступать в руку Итана, не перегружая сердце. Её губы двигались, непрерывно заклиная:

– Оживай, оживай, оживай...

По прошествии минуты в бездыханном теле произошли чудесные перемены. Пульс возобновился. Цвет кожи быстро приходил в норму. Грудь поднялась один раз, два, и он глубоко и прерывисто задышал. Ещё через минуту Итан покрылся испариной и задёргался.

Гарретт облегчённо вздохнула, но звук был похож на постыдный всхлип. Чувствуя, что глаза наполнились слезами, она прикрыла их ладонью, пытаясь взять себя в руки. С губ слетело несколько ругательств, а по подбородку скатилась одинокая слеза.

– Вы так прелестно сквернословите, – услышала она сухой комментарий Рэвенела. – Не каждая женщина делает это так органично.

– Я научилась этому в Сорбонне, – отозвалась Гарретт, всё ещё прикрывая глаза рукой. – Слышали бы вы, как я ругаюсь на французском.

– Боже упаси, а то я мог бы в вас влюбиться. Кстати, Рэнсому уже достаточно крови? Потому что у меня начинает кружиться голова.

После того, как Гарретт помыла инструменты и прибор для переливания крови, она в десятый раз проверила жизненные показатели Итана. Пульс - сто. Температура - тридцать семь и два. Частота дыхательных движений - тридцать. Он обильно потел и беспокойно шевелился, эффект анестезии медленно проходил.

Оставив его на попечение миссис Эббот, Гарретт, пошатываясь, направилась в угол библиотеки и присела на ступеньки маленькой резной стремянки. Наклонившись вперёд, она опустила голову на колени, отдалённо осознавая, что её знобит, словно в лихорадке. Она не могла придумать, как унять дрожь, лишь скорчилась и дрожала, пока зубы не застучали.

Кто-то опустился на корточки рядом с ней. Большая тёплая ладонь легла ей на спину. Скосив глаза, она поняла, что это Уэст Рэвенел. Он не расточал шутливых комментариев, только дарил успокоение в безмолвной, дружелюбной тишине. Его прикосновение смутно напомнило ей о том, как Итан иногда нежно сжимал или поглаживал её сзади по шее. Гарретт начала расслабляться, и дрожь стала утихать. Он продолжал оставаться в таком положении, не убирая руки, чьё лёгкое касание обеспечивало комфорт, пока Гарретт не сделала прерывистый вдох и не выпрямилась.

Рука Рэвенела скользнула прочь. Не говоря ни слова, он вручил Гарретт бокал с небольшой порцией то ли виски, то ли бренди, но чего-то точно алкогольного, и она с благодарностью его приняла. Когда Гарретт сделала глоток, её зубы стуча, задели стеклянный край. Мягкий, обжигающий янтарный напиток помог прогнать последнюю дрожь нервного напряжения.

– Прошёл уже час, – проговорил Рэвенел. – Значит, переливание прошло успешно?

Гарретт снова отпила алкоголь.

– Он умрёт не от пулевого ранения, – отрешённо сказала она, стиснув в пальцах бокал. – А от того, что попало внутрь вместе с пулей. Вирусы, бактерии, смертельные микробы, химические элементы. Уж лучше бы он искупался в яде, а не в этой реке. Темза даже Нептуна прикончит в считанные минуты.

– Я бы не предрекал ему смерти, – возразил Рэвенел. – Он сделан из крутого теста. В его роду полным полно жестоких ублюдков. Рэнсом и так уже доказал, что может пережить то, чего другие не смогли бы.

– Вы знакомы с его семьёй? – спросила она.

– Значит, он вам не рассказывал. Рэвенелы и есть его семья. Его отцом был старый граф. Если бы Рэнсом не родился вне брака, то стал бы сейчас лордом Трени вместо моего брата.

Глава 17

Когда Гарретт Гибсон уставилась на него изумлёнными зелёными глазами, Уэст слегка улыбнулся.

– Это объясняет вашу схожесть, – сказала она после долгой паузы.

Скрючившись в углу библиотеки и, подтянув к себе колени, она казалась такой маленькой. Последние полтора часа доктор раздавала команды, была собрана и энергична, её стальной взгляд выражал решительность. Она работала с миллиметрами, поразительно точно выполняя крошечные, важнейшие манипуляции с венами и соединительными тканями. Хотя Уэст ничего не понимал в хирургии, он догадался, что стал свидетелем редкого мастерства.

Теперь доведённая до изнеможения блестящий хирург напоминала встревоженную школьницу, которая свернула не туда по дороге домой.

Уэсту она очень понравилась. На самом деле, теперь он жалел, что продолжал отмахиваться от попыток Хелен их познакомить. Уэст представлял себе женщину-врача суровой матроной, возможно, враждебно настроенной по отношению к мужчинам, и заверения кузины, что доктор Гибсон довольно симпатичная, были совсем не убедительны. Хелен, с её совершенно неоправданной любовью к человечеству, переоценивала людей.

Но Гарретт Гибсон оказалась не просто симпатичной. Она была сногсшибательной. Умная, образованная женщина с какой-то едва уловимой чертой... намёком на скрытую нежность, которая его интриговала.

Вечер преподносил сюрпризом за сюрпризом, начиная с того, что пара перепуганных речных полицейских притащили полумёртвого Итана Рэнсома, явно не желая иметь ничего общего с этим делом. Остановив патрульный катер под мостом Блэкфрайерс, чтобы втихую глотнуть из фляжки виски, мужчины услышали, как над ними происходит расправа. Когда убийца покинул мост, им удалось затащить раненого на борт, обыскать карманы и не найти ничего, что помогло бы его опознать, кроме визитной карточки Уэста. Но они услышали достаточно и поняли, что рапорт о произошедшем приведёт к неприятностям, с которыми полицейские не хотели разбираться.

– Кто это сделал? – спросил Уэст у Рэнсома, лежащего бесформенной грязной кучей на диване.

– Один из людей Дженкина, – выдохнул детектив, пытаясь оставаться в сознании, но смотря на него невидящим взглядом.

– Дженкин отдал приказ?

– Да. Не доверяйте полиции. Фелбриггу. Когда они меня найдут...

– Не найдут.

– Они придут.

"Пусть попробуют", – подумал тогда Уэст в ярости от того, что сделали с его родственником.

Кэтлин склонилась над умирающим, протирая от грязи его лицо мягкой белой тканью. Рэнсом потерял сознание на несколько секунд, а потом со стоном пришёл в себя.

– Может быть, за кем-нибудь послать? – мягко спросила она, он ответил вереницей практически неразборчивых слов, которые она каким-то образом сумела понять. Невестка повернулась к Уэсту с недоумением и печалью в глазах. – Ему нужна доктор Гибсон.

– Гибсон с Кингс-Кросс? Мы можем позвать нашего семейного врача, он приедет гораздо быстрее.

– Она нужна ему не как доктор, – мягко проговорила Кэтлин. – А как любимая женщина.

Такой совершенно невероятный союз, врача и правительственного агента, поразил Уэста. Но, увидев их вместе, он понял, что их связь никто не обязан понимать, кроме них самих.

Поднявшись на ноги, и взглянув на напряжённое лицо Гарретт, Уэст понял, что она находится на пределе. Врач смотрела на него отсутствующим взглядом, слишком опустошённая и подавленная, чтобы задавать вопросы.

– Доктор, – ласково сказал он, – Я говорил с братом, он всё организовал, чтобы мы с вами забрали Рэнсома и отправились в Гэмпшир. Мы уезжаем через несколько часов.

– Его нельзя двигать.

– Он здесь в опасности. И все остальные тоже. Выбора нет.

Гарретт вернулась к действительности, её взгляд стал осознанным.

– Тряска может убить его. О поездке не может быть и речи.

– Клянусь, мы перевезём его быстро и осторожно.

– По неровным дорогам? – с издёвкой спросила она.

– Мы поедем в частном вагоне поезда. Доберёмся до родового поместья к рассвету. Место тихое и отдалённое. Он сможет восстановить силы в уединении.

Уэст не мог дождаться, когда сможет вернуться в Приорат Эверсби. Он начинал ненавидеть Лондон и его безжалостную суматоху улиц, зданий, карет и поездов, грязи, дыма, блеска и величия. Он время от времени скучал по городу, но через несколько дней ему всегда не терпелось вернуться в Гэмпшир.

Старинная усадьба Рэвенелов располагалась на холме, с которого можно было разглядеть любого, кто приближался за много миль. Десятки тысяч акров земли принадлежали семье со времен Вильгельма Завоевателя. Хотя Итан Рэнсом и считался незаконнорожденным, он являлся прямым родственником, и то, что он найдёт убежище от врагов в доме предков, казалось очень уместным. Там они с Гарретт Гибсон будут в безопасности. Уэст об этом позаботится.

Гарретт покачала головой.

– Я не могу оставить отца... он стар и болен...

– Мы возьмём его с собой. Теперь скажите мне, что Рэнсому понадобится для путешествия.

Уэст был точно уверен, что в обычных обстоятельствах Гарретт стала бы оспаривать план. Но она молча смотрела на него, словно парализованная.

– Если вы не хотите ехать с нами, – сказал он через мгновение, – я найму Рэнсому медсестру. Так, на самом деле, возможно, и лучше. Вы сможете остаться в Лондоне и поддерживать видимость, пока...

– Нам понадобится карета скорой помощи из клиники, чтобы доставить его отсюда до станции, – нахмурившись, прервала Уэста Гарретт, – а также от станции в Гэмпшире до вашего дома. Нам придётся взять её с собой.

– Целую карету? – уточнил Уэст, задаваясь вопросом как они смогут уместить её в вагоне поезда. – А нельзя обойтись носилками и хорошим матрасом?

– Конструкция кареты оснащена специальными эластичными пружинами для поглощения толчков. Иначе лигатура не выдержит, и у него откроется кровотечение. Нам также понадобятся портативные резервуары для воды, контейнер со льдом, карманные фонари, вёдра, тазы, постельное бельё, полотенца...

– Запишите это всё, – поспешно вставил Уэст.

– Ещё нам придётся взять мою кухарку с нами, чтобы она приглядывала за отцом.

– Берите всё, что вам необходимо.

Её зелёные глаза сузились.

– Зачем вы это делаете? Мистер Рэнсом не любит Рэвенелов. Его раздражает одно только упоминание имени.

– Это из-за того, что Эдмунд, старый граф, плохо обращался и с Рэнсомом, и с его матерью. – Уэст закатал рукав рубашки и начал ковырять полоску пластыря, которую Гарретт наклеила на ранку, оставленную полой иглой. Кровотечение уже прекратилось, и под повязкой кожа начинала чесаться. – Я готов помочь Рэнсому, потому что в прошлом он был добр к Хелен и Пандоре. А ещё, нравится ему это или нет, но он - Рэвенел, а нас осталось чертовски мало. Мы с братом осиротели, когда были маленькими, и в глубине души я всегда питал идиотские мечты о больших семейных обедах, детях и собаках, бегающих по дому.

– Сомневаюсь, что мистер Рэнсом захотел бы принимать в этом участие.

– Возможно, нет. Но мы мужчины не так примитивны, как кажется. Пуля в груди может заставить человека пересмотреть убеждения.

Гарретт лишь смутно осознавала вихрь приготовлений, закружившийся вокруг неё. Она оставалась с Итаном в некогда элегантной библиотеке Рэвенелов, а теперь в помещении с испорченной промокшей, грязной обивкой, и перепачканными коврами. Она больше не контролировала ситуацию. Лорд Трени и Уэст Рэвенел принимали решения без неё, а она слишком устала, чтобы попытаться влиться в процесс.

Итан постепенно приходил в себя после операции, он испытывал сильную боль, был дезориентирован, и его ужасно мутило от побочного действия анестезии и интоксикации в Темзе. Он едва узнавал Гарретт и на вопросы отвечал односложно. Она делала всё возможное для того, чтобы облегчить его страдания. Вколола ещё одну инъекцию морфина, обтёрла его лицо прохладной водой и подложила под голову маленькую подушку. Сев за стол, она опустила голову на сложенные руки. На мгновение Гарретт закрыла глаза и почувствовала, что проваливается в сон.

– Доктор, – послышался нежный голос Кэтлин.

Гарретт резко подняла голову, пытаясь собраться.

– Как вы себя чувствуете, миледи?

– Намного лучше, спасибо. Мы послали двух слуг, помочь собраться вашей кухарке и вашему отцу. У нас с лордом Трени есть к вам предложение.

– Какое?

– Мы и так планировали уехать из города на лето. Но прежде чем вернуться в Приорат Эверсби, приняли приглашение провести две недели в Сассексе с родственниками Пандоры, герцогом и герцогиней Кингстон. У них прекрасная усадьба на берегу с личной песчаной бухтой и множеством комнат для гостей. Думаю, вашему отцу не помешало бы поехать с нами, возможно, принять ванну с морской водой и немного позагорать. Таким образом, вам останется только забота о здоровье мистера Рэнсома, и не придётся разрываться между ним и отцом.

– Миледи, я бы никогда не посмела навязать вам эти заботы, не говоря уже о герцоге и герцогине...

– После того, как вы спасли жизнь Пандоре, они с удовольствием примут вашего отца. К нему будут относиться, как к члену королевской семьи.

Потирая воспалённые глаза, Гарретт рассеянно ответила:

– Он - моя забота. Я не думаю...

– Это в том числе и вопрос его безопасности, – мягко подчеркнула Кэтлин. – Если возникнут какие-то трудности из-за присутствия мистера Рэнсома в Приорате Эверсби, я уверена, вы бы предпочли, чтобы ваш отец не подвергался опасности.

– Возможно, вы и правы. Я должна спросить мнение отца. Однако сомневаюсь, что ему понравится идея провести время с посторонними людьми.

– Ваша кухарка, конечно же, будет его сопровождать. – Кэтлин посмотрела на неё сердечным, обеспокоенным взглядом. – Я отведу его к вам, как только он прибудет, чтобы вы всё обсудили.

– Он захочет поехать со мной, – сказала Гарретт. – Я - всё, что у него есть.

Но, когда Стэнли Гибсон приехал в Рэвенел-Хаус и ему предоставили выбор, его реакция оказалась не совсем той, которую ожидала Гарретт.

– Отдых на побережье вместе с герцогом?! – озадаченно воскликнул отец. – У меня? У человека, который ни разу в жизни не принимал морских ванн? Констебль будет вращаться среди знати, есть ужин с золотой посуды и пить роскошное французское вино?

– Я понимаю, папа, – сказала Гарретт. – Ты не должен...

– Вот те на! Я согласен! – с жаром воскликнул он. – Если герцог предпочитает мою компанию, то он её получит. Я думаю, ему пойдёт на пользу время, проведённое со мной, узнает кое-что о годах моей службы.

– Папа, – начала Гарретт с невысказанной вслух тревогой, – я не думаю, что герцог специально...

– Ну, тогда всё улажено, – поспешно вмешалась Элиза. – Нам же не следует разочаровывать герцога? Придётся нам с вами, мистер Гибсон, собраться и поехать в Сассекс, в качестве одолжения его светлости. "Делай, что можешь, для других людей", – так всегда мама говорит. Пойдёмте, экономка приготовила комнату, где вы сможете отдохнуть до утреннего поезда.

Прежде чем Гарретт успела произнести хоть слово протеста, парочка покинула библиотеку.

Быстро и плодотворно, что было настоящим чудом, Рэвенелы собрали всё необходимое из списка Гарретт до рассвета. Итана аккуратно пристегнули к носилкам, которые, вынесли к ожидающей карете скорой помощи за конюшнями, двое лакеев и сам граф. Небо было беспросветно чёрным, единственным источником света служили уличные фонари, отбрасывающие кривые тени на тротуар.

Сидя рядом с Итаном в крытой повозке, Гарретт почти не различала их маршрута. Уэст сказал ей, что они едут на частную железнодорожную станцию к югу от Лондона, где сядут на специальный поезд, не будучи замеченными, и обойдут обычные процедуры и ограничения. Для охраны переездов и обеспечения безопасности в местах стрелочного перевода, были приняты дополнительные меры предосторожности, рассчитанные таким образом, чтобы поезд мог курсировать без остановок.

Карету скорой помощи тащила всего одна лошадь. Несмотря на амортизирующие пружины, Итана всё равно трясло, и он начал постанывать. Не в силах представить, какой ад он сейчас переживал, Гарретт держала его за руку, не отпуская даже, когда его хватка становилась до боли крепкой.

Повозка замедлила ход, когда они заехали в настолько тёмную и тихую местность, что казалось, будто они очутились в глухом лесу. Заглянув под край полотна, накрывающего карету, Гарретт увидела высокие ворота, обвитые плющом, призрачные скульптуры ангелов и церемониальных мужчин, женщин и детей со скрещенными на груди руками. Кладбищенские скульптуры. Её пронзил ужас, она подползла к передней части повозки, где, вместе с кучером, сидел Уэст Рэвенел.

– Какого чёрта, куда вы нас везёте, мистер Рэвенел?

Он глянул на неё через плечо, приподняв брови.

– Я же вам говорил, на частную станцию.

– А выглядит, как кладбище.

– Это станция кладбища, – признался он. – С выделенной линией, по которой ходят траурные поезда до места захоронения. Она также соединена с основными линиями и ветвями лондонской железной дороги, принадлежащей нашему общему другу Тому Северину.

– Вы рассказали мистеру Северину? Боже. Ему можно доверять?

Уэст слегка нахмурился.

– Никому не хочется оказаться в ситуации, когда необходимо довериться Северину, – признался он. – Но он - единственный, кто может быстро получить разрешения для проезда поезда особого назначения.

Они подъехали к массивному зданию из кирпича и камня, в котором располагалась железнодорожная платформа. Над въездом для карет красовалась массивная каменная вывеска: "Тихие сады". Чуть ниже была вырезана открытая книга со словами: AdMeliora.

– В лучший мир, – тихо перевела Гарретт.

Уэст удивлённо оглянулся на неё.

– Вы изучали латынь?

Она кинула на него саркастический взгляд.

– Я же врач.

Его лицо пересекла быстрая извиняющаяся усмешка.

– Точно.

Медицинская повозка остановилась на платформе, где уже находились карета Рэвенелов и два других экипажа. Как только повозка затормозила, к ней бросились лакей и пара носильщиков, чтобы начать выгружать носилки.

– Будьте осторожны, – поспешно предупредила Гарретт.

– Я прослежу за ними, – сказал Уэст, – пока вы располагаетесь в вагоне.

– Если они толкнут или растрясут его...

– Да, я понимаю. Позвольте мне этим заняться.

Нахмурившись, Гарретт вышла из повозки и осмотрелась. Рядом с дверью висела витражная вывеска, на которой перечислялись названия каждого этажа: морги, склепы, кладовые и залы ожидания третьего класса на цокольном этаже; часовня, гардеробы и залы ожидания второго класса на первом этаже; и конторы и залы ожидания первого класса на верхних этажах.

Вторая вывеска указывала скорбящим, какие похоронные вагоны в поезде предназначались для гробов первого класса, а какие для второго и третьего.

Приглядевшись повнимательнее к табличке, Гарретт ошеломлённо покачала головой, обнаружив, что мертвецов в поезде делили на социальные классы так же, как и живых пассажиров. Однако для врача не существовало классовых различий между обнажёнными телами, живыми или мёртвыми. Все люди, богатые или бедные, были одинаковы в своём естественном состоянии.

Её размышления прервал потешающийся мужской голос с валлийским акцентом.

– Да уж, даже труп должен знать своё место.

Гарретт быстро повернулась.

– Мистер Уинтерборн! – воскликнула она. – Мне никто не говорил, что вы тоже будете здесь. Прошу прощения за беспокойство.

Работодатель Гарретт улыбнулся. В его тёмных глазах отражались огоньки от газовых ламп, стоявших неподалёку.

– Никакого беспокойства, доктор. Я просыпаюсь каждое утро практически в это самое время. Я хотел убедиться, что для вас подготовили вагон.

Её глаза расширились.

– Это ваш вагон?

– Пассажирский вагон мой, но локомотив и подвижной состав принадлежат Тому Северину.

– Сэр, я перед вами в неоплатном долгу...

– Вовсе нет. Мы с леди Хелен считаем вас членом семьи. Кстати, она посылает вам свою любовь. – Уинтерборн заколебался, он беспокойно оглядел платформу прежде, чем вновь посмотреть на Гарретт. – Мне рассказали, что Хэвлок отказался ассистировать на операции. Как бы то ни было, его решение меня не устраивает.

– Пожалуйста, не вините его.

– Вы не вините?

Гарретт покачала головой.

– Те раны, что нанесли друзья, достойны веры, – с мрачной улыбкой процитировала она. – Настоящий друг укажет на ошибку, если посчитает, что вы её совершаете.

– Настоящий друг поможет совершить вам эту ошибку, – сухо сказал Уинтерборн. – Между прочим, я не согласен, что вы сделали что-то не так. Если бы я был на вашем месте, то поступил бы также.

– Правда?

– Если бы существовал хоть малейший шанс спасти любимого мной человека, я бы им воспользовался и будь прокляты все, кто встал бы на моём пути. – Оглядев её, Уинтерборн откровенно сказал: – Вы находитесь на пределе своих возможностей. В вагоне есть два купе, попробуйте выкроить пару минут на отдых, прежде чем доберётесь до Гэмпшира. – Он полез в пальто и достал увесистый кожаный пакет. – Возьмите.

Гарретт осторожно заглянула в кисет, набитый стофунтовыми купюрами. В нём было больше наличных денег, чем она видела за всю свою жизнь.

– Мистер Уинтерборн, я не могу...

– Деньги не решают всех проблем, – сказал он, – но никогда не повредят. Пошлите за мной, если вам что-то понадобится. Когда Рэнсому станет лучше, дайте знать.

– Да, сэр. Спасибо.

Пока Уинтерборн провожал её к поезду, они прошли мимо команды рабочих, энергично снимающих колёса с медицинской повозки, чтобы облегчить её транспортировку. Носилки уже занесли в вагон, который представлял собой настоящий дворец на колесах. В нём было два купе, каждое имело отдельную ванную комнату, оборудованную водопроводом с подачей горячей и холодной воды, смотровая комната и гостиная с лампами для чтения и подвижными стульями, обитыми бархатом.

Плотники Уинтерборна придумали подвесить носилки на поперечных опорах, крепящихся к стене тяжёлыми металлическими пружинными крюками. Гарретт поморщилась, увидев, что крючки были привинчены прямо к стенам вагона, отделанным красивыми панелями из английского дуба. Тем не менее, конструкция поспособствует тому, чтобы свести к минимуму тряску и толчки, как только поезд начнёт движение.

После того, как носилки установили на импровизированную койку, Гарретт пододвинула к ней стул. Она нежно положила ладонь на лоб Итана, который оказался сухим и горячим на ощупь, и взяла его за запястье, чтобы проверить пульс. Итан беспокойно лежал на носилках, его кожа покраснела, а дыхание было прерывистым.

Подойдя к раненому с другой стороны, Уинтерборн посмотрел на него с глубокой озабоченностью.

– Он всегда казался несокрушимым, – тихо проговорил её наниматель. – Рэнсом нажил могущественных врагов. Мне не нравится, что вы впутались в его дела.

– Ему тоже это не нравилось. Он пытался держаться на расстоянии.

Выражение лица Уинтерборна стало насмешливым.

– Судя по всему, плохо пытался.

Гарретт слабо улыбнулась.

– Я всячески ему мешала. Временами я могу быть упрямой.

– Я заметил.

Но взгляд его оставался добрым.

Уставившись вниз, на лицо Итана, Гарретт сказала:

– Он с самого начала предполагал, чем всё это закончится. Считал, что его жизнь может принять только такой оборот.

– Возможно, вам следует доказать, что он неправ, – услышала она тихий голос Уинтерборна.

– Я так и поступлю, – сказала она. – Если только мне предоставится шанс, я так и сделаю.

Глава 18

Когда поезд направился на юго-запад в Гэмпшир, приглушённые серо-синие тона Лондона уступили место пейзажу, вспыхнувшему палитрой ярких красок. Розово-оранжевый рассвет растаял, явив взору чистое голубое небо. В глазах городского жителя Гэмпшир выглядел сказочной страной с извилистыми ручьями, древними лесами и зелёными пастбищами, разделёнными бесконечными милями живых изгородей.

Итан погрузился в беспокойный сон, убаюканный постоянным лёгким покачиванием поезда. Гарретт приходилось сдерживать себя, чтобы постоянно не суетиться вокруг него, как привередливый скульптор, работающий над глиняным изваянием. Она перевела внимание на Уэста Рэвенела, который сидел у окна, и с интересом наблюдал за пробегающим пейзажем.

– Откуда вы узнали про мистера Рэнсома? – спросила Гарретт.

Взгляд Уэста был тёплым и дерзким, он сильно отличался от таинственного и проницательного взгляда Итана. Рэвенел вёл себя расковано и смотрел на мир широко открытыми глазами, редкий дар во времена, когда люди его класса столкнулись с экономическими и социальными потрясениями, грозившими потерей их традиций.

– О его связи с семьёй? – непринуждённо спросил Уэст и продолжил, не дожидаясь ответа. – Недавно мне стало известно о земле, которая была тайно завещана ему старым графом. Давний слуга семьи подтвердил, что Рэнсом является внебрачным сыном Эдмунда от ирландской девушки, которая, вероятно, работала проституткой. – Его рот скривился. – Так как Эдмунд не стал обеспечивать женщину и ребёнка, она, в конце концов, вышла замуж за тюремного охранника в Кларкенуэлле. Не сомневаюсь, они вели трудную жизнь. Тот факт, что старый граф смог бросить малыша и мать на произвол судьбы и преспокойно жить дальше, должен дать вам кое-какое представление об этом человеке.

– Возможно, он сомневался в своём отцовстве?

– Нет, Эдмунд признался камердинеру, что ребёнок его. Внешность Рэнсома неоспоримо доказывает, кто его родитель, – Уэст замолчал и покачал головой. – Боже, я и не думал, что когда-нибудь привезу Рэнсома в Гэмпшир. Когда я встретил его в Лондоне несколько недель назад, он был крайне враждебно настроен по отношению к семье. Он не хочет иметь ничего общего ни с кем из нас.

– Итан был предан матери, – сказала Гарретт. – Возможно, он считает, что если наладит отношение с Рэвенелами, то предаст её память.

Нахмурившись, Уэст обдумал, сказанные ею слова.

– Как бы не относился старый граф к Рэнсому и его матери, я сожалею. Но Рэнсом должен знать, что он не единственный, с кем плохо обошлись. Дети Эдмунда были его излюбленными жертвами. Спросите любую из дочерей, они вам скажут, что жизнь с ним отнюдь не напоминала пикник.

Поезд тряхнуло, и Итан застонал во сне. Гарретт пригладила его волосы, обычно такие шёлковые на ощупь, а теперь грубые и жёсткие, как собачья шерсть.

– Скоро мы будем на месте, – сказал Уэст. – Не могу дождаться. Несколько дней назад я чуть не уехал из Лондона, тоскуя по поместью.

– О чём вы так сильно скучаете?

– Я скучаю по каждой репе, каждой связке сена, каждой курице на птичьем дворе и пчеле в ульях.

– Вы говорите, как прирождённый фермер, – изумлённо проговорила Гарретт. – Но в ваших жилах течёт голубая кровь.

– Правда? – Уэст глянул на неё, и крошечные мимические морщинки во внешних уголках его глаз углубились. – Хоть я пытался не смотреть, но мне она показалась красной. – Вытянув длинные ноги для своего удобства, он сплёл пальцы рук и положил их на живот. – Мы с братом дальние родственники Рэвенелов. Никто не ожидал, что мы переступим порог Приората Эверсби, а уж, тем более, что Девон унаследует титул и всё с ним связанное.

– Каким образом управление землёй и фермами арендаторов легло на ваши плечи?

– Кто-то же должен был этим заняться. Девону больше подходило решение юридических и финансовых вопросов. В то время мне казалось, что сельское хозяйство заключается в том, как укладывать сено в живописные стога. Выяснилось, что всё немного сложнее.

– Что вам нравится в фермерстве?

Пока Уэст раздумывал над вопросом, поезд, пыхтя, решительно карабкался вверх по склону широкого холма, покрытого золотистым дроком.

– Мне нравится расчищать новое поле, слышать, как трещат корни, и смотреть, как лопасти плуга выкорчёвывают пни. Мне нравится знать, что после того, как я посею три бушеля пшеницы на акре земли, то при условии правильного сочетания солнечного света, дождя и навоза, соберу шестьдесят четыре. Прожив в Лондоне достаточно долго, я приблизился к тому моменту, когда мне понадобился смысл в жизни. – Его взгляд стал отсутствующим и мечтательным. – Мне нравится жить по сезонам года. Я люблю летние штормы, которые приходят с моря, и запах плодородной почвы и скошенного сена. Люблю обильные завтраки со свежими яйцами, сваренными до такого состояния, когда желтки уже готовы, но всё ещё немного мягкие, и горячими булочками с маслом, намазанные мёдом из сот, и кусочками поджаренного бекона и ломтиками гэмпширской ветчины, и мисками спелой ежевики, только что собранной с куста...

– Пожалуйста, – хрипло прервала его Гарретт, которую начинало подташнивать от качки в поезде. – Не упоминайте о еде.

Уэст улыбнулся.

– Немного отдохнёте и после пары дней на свежем воздухе, снова обретёте аппетит.

Вместо того, чтобы остановиться на общественном вокзале в торговом городе Алтон, особый поезд проследовал на частную железнодорожную станцию, расположенную в восточной части огромного поместья Приорат Эверсби.

Станция представляла собой одну единственную платформу под деревянным навесом с металлическим орнаментом в виде завитков. Двухэтажная сигнальная будка с многопанельными стеклянными окнами и зелёной черепичной крышей была построена из кирпича и дерева. Возведённая для обслуживания соседнего карьера по добыче гематита на земле Рэвенелов собственная станция включала в себя ряд небольших зданий и оборудование для погрузочных работ. Здесь же находились вагонетки, используемые на разработке карьера, паровые дрели, насосы и буровое оборудование, отсюда шла лёгкая железная дорога до места работ.

Когда Уэст открыл дверь, в вагон ворвался лёгкий утренний ветерок.

– Потребуется несколько минут на разгрузку и сборку кареты скорой помощи, – сказал он и добавил извиняющимся тоном после паузы: – Вы, вероятно, захотите дать ему обезболивающее во время последней части путешествия. Не все дороги вымощены.

Гарретт опустила брови.

– Вы пытаетесь его убить? – язвительно прошептала она.

– Очевидно, нет. Иначе оставил бы в Лондоне.

После того как Уэст покинул вагон, Гарретт подошла к Итану, который начал шевелиться. Его глаза запали в опухших глазницах, а губы стали сухими, как мел.

Она поднесла гибкую резиновую трубочку к его губам, и он сделал несколько глотков ледяной воды.

Итан приоткрыл веки и рассеянным взглядом отыскал Гарретт.

– Всё ещё жив, – хрипло прошептал он, казалось, его абсолютно не радовал сей факт.

– Скоро тебе станет лучше. Всё, что от тебя требуется, это спать и выздоравливать.

Итан выглядел так, будто ломал голову над иностранным языком, пытаясь понять смысл слов. В нём чувствовалась эфемерность, словно душа отделялась от тела. Он лихорадочно дрожал, несмотря на сухость и жар, исходящий от кожи. Травматическое воспаление, отметил её медицинский разум. Раневая инфекция. Несмотря на обильное употребление антисептических средств, началось заражение. За ознобом вскоре последует быстрое повышение температуры.

Гарретт уговорила его сделать ещё глоток.

– Мне не хорошо, – сглотнув, прошептал Итан. – Нужно что-то принять.

Одному богу известно, что ему стоило пожаловаться.

– Я вколю тебе морфин, – сказала она и быстро приготовила шприц.

Когда инъекция подействовала, карета скорой помощи была уже собрана и прицеплена к широкой, тихоходной телеге. Поездка до усадьбы Приората Эверсби казалась нескончаемой, пока каучуковые колёса повозки осторожно катились по ухабистой местности.

В конце концов, они подъехали к массивному якобинском особняку на большом холме. Резиденция из кирпича и камня была украшена парапетами, арками и длинными рядами окон из ромбовидных панелей. Вереница вычурных дымовых труб придавала плоской крыше вид праздничного торта, усыпанного свечами.

Медицинская повозка остановилась у входа. Из дубовых двойных дверей вышли четверо лакеев и пожилой дворецкий. Без предисловий Гарретт объяснила, как отсоединить носилки и выгрузить их из кареты. Когда Уэст прервал её наставления, она разозлилась.

– Доктор, они же лакеи. Практически всё рабочее время таскают вещи.

– Он не вещь, он мой... мой пациент.

– Они не уронят вашего пациента, – заверил Уэст, провожая её через порог. – Итак, доктор Гибсон, миловидная леди с взглядом генерал-майора - наша экономка, миссис Чёрч. А все эти работящие молодые женщины - горничные, с которыми мы познакомимся позже. Пока вам достаточно будет знать, что у нас есть две Марты, и это имя вы можете выкрикивать, если вам что-то понадобится.

Экономка поспешно поклонилась Гарретт, а затем приказала лакеям отнести носилки с раненым наверх. Несмотря на грузность, она с неожиданной проворностью взбежала по лестнице. Следуя за ней, Гарретт лишь мельком огляделась по сторонам, но и этого было достаточно, чтобы развеять любые опасения по поводу состояния поместья. Несмотря на почтенный возраст, дом выглядел безупречно чистым и хорошо проветриваемым, в воздухе витал запах пчелиного воска и канифольного мыла. На стенах и потолках, покрытых краской спокойного белого цвета не было и следа плесени или сырости. Гарретт приходилось бывать в больничных палатах, которые содержались в гораздо худшем состоянии.

Итана отнесли в маленькую, но опрятную комнату. В оконное пространство вмонтировали защитный экран, чтобы он задерживал насекомых и пыль, но пропускал прохладный ветерок.

– Они заранее знали о нашем приезде? – спросила Гарретт, заметив, что со сверкающего деревянного пола убрали ковры, постель застелили белыми простынями, как и подобает в комнате больного.

– Они получили телеграмму, – лаконично ответил Уэст, помогая лакеям поставить носилки на пол у изножья кровати. Он сосчитал, и они с большой осторожностью подняли Итана, держа его параллельно полу. Когда пациента устроили в кровати, Рэвенел повернулся к Гарретт, потирая задеревенелые мышцы на шее. – Вы совсем не спали. Позвольте миссис Чёрч присмотреть за ним пару часов, пока вы вздремнёте.

– Я подумаю над этим, – сказала Гарретт, хотя абсолютно не собиралась так поступать. Комнату убрали по обычным стандартам, но условия были далеки от стерильных. – Спасибо, мистер Рэвенел. Теперь я обо всём позабочусь.

Она вывела его из помещения и закрыла дверь.

Миссис Чёрч помогла Гарретт снять простыни и одеяло, которые укрывали Итана во время путешествия, и заменить их на свежие. На нём была надета тонкая хлопковая ночная рубаха с плеча лорда Трени. Позже Гарретт переоденет его в вещи, взятые в клинике, специальную рубашку для пациентов, которая расстёгивалась и спереди, и сзади.

Итан очнулся совсем ненадолго, успев только измождёно посмотреть на неё, своими ярко-синими глазами на горящем в лихорадке лице. Теперь он дрожал с головы до пят.

Гарретт укрыла его ещё одним одеялом и осторожно коснулся колючей щеки. Она ни разу не видела его даже с однодневной щетиной. Скорее по привычке, чем по необходимости, её пальцы скользнули к обнажённому запястью раненого, чтобы проверить пульс. Он пошевелил рукой и повернул её так, что его длинные пальцы обхватили пальцы Гарретт. Итан моргнул пару раз и провалился в сон.

– Бедный красавчик! – тихо воскликнула экономка. – Как он получил ранение, доктор?

– Пулевое ранение, – ответила Гарретт, медленно высвобождая пальцы из его хватки.

Миссис Чёрч покачала головой.

– Ох, уж этот взрывной темперамент Рэвенелов, – мрачно сказала она. – Не один многообещающий молодой человек погиб вот так в расцвете сил.

Обескуражено Гарретт бросила в её сторону вопросительный взгляд.

– Я всегда узнаю Рэвенела, – сказала экономка. – Эти высокие скулы и длинный нос, и линия роста волос на лбу в форме небольшого треугольника вершиной вниз. – Задумчиво глядя на Итана, она продолжила: – Похождения старого мастера Эдмунда не были секретом. Думаю, это его родной отпрыск. Возможно, не единственный.

– Не мне судить, – пробормотала Гарретт, плотнее укутав неподвижного Итана в покрывала. Ей захотелось вступиться за него. Мало того, что он был физически беспомощен, так ещё и один из его строжайших секретов теперь обсуждался у постели больного. – Однако его травма не является результатом неподдающегося контролю нрава. На него напали после того, как он рисковал собственной жизнью, пытаясь защитить огромное количество невинных людей.

В течение долгого времени миссис Чёрч удивлённо разглядывала Итана.

– Значит, он хороший, храбрый человек. Миру нужно больше таких людей.

– Совершенно верно, – согласилась Гарретт, хотя и знала, что Итан посмеялся бы над такими заявлениями о его героической натуре.

– Каков прогноз?

Гарретт жестом пригласила экономку отойти от кровати и подойти вместе с ней к окну.

– Рана заражена, – сказала она, – поэтому в кровь поступает яд. Температура его тела будет расти, пока не достигнет пика. Мы должны содержать мистера Рэнсома в чистоте, чтобы помочь организму избавиться от инфекции и не дать ране загноиться. Иначе ... – с упавшим сердцем она умолкла. Отвернувшись к окну, Гарретт уставилась на аккуратные ухоженные садовые дорожки, извивающиеся у каменных стен, покрытых цветущим плющом. Вдалеке в утреннем свете сверкал ряд стеклянных теплиц. Всё это напоминало целый мир вдали от Лондона, такой упорядоченный и безмятежный, что казалось, здесь не может произойти ничего плохого.

Экономка терпеливо ждала продолжения.

Гарретт коротко кивнула в сторону ближайшего столика, на котором стояла ваза с живыми цветами, миниатюрная картина в рамке, книги и периодические издания.

– Расчистите столик. Кроме того, пожалуйста, пошлите за стопкой чистых белых полотенец и чаном горячей воды, прокипячённой на сильном огне не менее тридцати минут. И пусть лакеи принесут все медикаменты и оборудование из медицинской повозки как можно быстрее. После этого никто, кроме вас, не должен входить в эту комнату без моего разрешения. Никто не должен прикасаться к пациенту, предварительно не вымыв руки карболовым мылом. Стены надо помыть двухлористым раствором, а пол посыпать дезинфицирующим порошком.

– Порошок Макдугалла подойдёт? Мы используем его на конюшнях.

– Да, вполне.

Миссис Чёрч убрала со стола вазу с цветами и литературу.

– Я прослежу, чтобы всё мигом было сделано.

Гарретт чрезвычайно понравилась экономка, и она предполагала, что женщина окажет неоценимую помощью в ближайшие дни. Возможно, в ней перемешалась симпатия и усталость, развязав язык, но вдруг Гарретт задала вопрос, удивив саму себя:

– Вы сразу заметили его сходство с Рэвенелами, тогда как леди Хелен и Пандора никогда не обращали на это внимание. И я тоже не смогла сложить два и два.

Миссис Чёрч задержалась на пороге и улыбнулась.

– Я нахожусь в услужении с пятнадцати лет, доктор. Работа слуги заключается в том, чтобы подмечать детали. Мы изучаем привычки и предпочтения членов семьи. Читаем их лица и предвосхищаем их желания, ещё до того, как они о чём-то попросят. Осмелюсь сказать, что уделяю Рэвенелам больше внимания, чем они друг другу.

После того, как дверь закрылась, Гарретт снова потянулся к руке Итана. Она была мощной, но элегантной, костяшки и кончики пальцев слегка загрубели. От кожи исходил жар, как от камней, обожжённых солнцем. Лихорадка быстро усиливалась.

В его венах и соединительных тканях происходили микроскопические процессы, между клетками, бактериями и химикатами шли невидимые бои.

"Столько всего мне не подвластно", – беспомощно подумала она.

Очень осторожно она опустила его руку и положила ладонь ему на грудь поверх одеяла, считая быстрые, неглубокие вдохи.

Её чувства к нему, казалось, расцвели буйным цветом.

Она робко позволила себе вспомнить его слова перед операцией, слова, которые, как он думал, будут последними. Гарретт не могла понять, что такого в ней, практичной женщине с научным складом ума, послужило поводом для столь сильной страсти.

Но находясь в этой комнате, касаясь его, она обнаружила, что говорит слова, непохожие ни на какие другие, произнесённые ею за всю свою благоразумную жизнь.

– Оно моё. – Гарретт шире расставила пальцы над его сердцем, считая драгоценные удары, словно они были рассыпавшимся жемчугом. – Ты мой, теперь ты принадлежишь мне.

Глава 19

К следующему дню температура Итана поднялась до тридцати девяти градусов, а на следующий, достигла сорока. Он начал бредить, его лихорадочный разум, ослабляя и выматывая, копался в воспоминаниях и воспроизводил кровавые кошмары. Итан нёс тарабарщину, метался в постели, и даже доза сильнейшего опиата не смогла его успокоить. Время от времени он сильно потел, сгорая от жара, но вскоре после дрожал от пронизывающего холода.

Гарретт покидала комнату больного всего на несколько минут, лишь для того чтобы позаботиться о своих собственных нуждах. Она спала в кресле рядом с кроватью больного, дремала, уткнувшись подбородком в грудь, мгновенно просыпаясь от малейшего шума или движения. Помогать ей менять простыни и обтирать тело Итана прохладным, пропитанным антисептиком полотенцем, она доверяла только миссис Чёрч. Когда температура сильно подскочила, они обложили его водонепроницаемыми мешочками со льдом, завернув их в льняную ткань. Гарретт часто вычищала и промывала рану, и заставляла его пить воду и очищающий тоник. Раны заживали, но, несмотря на это, ближе к третьему вечеру, его сознание ретировалось туда, где оказалось вне досягаемости для Гарретт, и она не могла облегчить страдания несчастного.

– В моей голове сидят девять дьяволов, – пробормотал он, пытаясь встать с постели. – Прогони их, не позволяй мне...

– Тише, – проговорила Гарретт, пытаясь приложить к его лбу холодную ткань, но он отвернулся, отчаянно застонав. Она боялась, что от резких движений у него откроется кровотечение. – Итан, пожалуйста, лежи спокойно. – Когда Гарретт попыталась уложить его на подушки, он оттолкнул её в бреду, заставив пошатнуться и повалиться назад.

Но вместо того, чтобы упасть на пол, она почувствовала, как её аккуратно поймала сзади крепкая рука, обхватив за талию.

Это был Уэст Рэвенел, от его одежды исходил аромат свежего воздуха и лесной зелени с лёгкой примесью землистого лошадиного запаха, который обычно Гарретт не нравился, но в данный момент показался приятным, мужским и бодрящим. Удостоверившись, что она крепко стоит на ногах, он подошёл к бьющейся в испарине фигуре на кровати.

– Рэнсом, – твёрдо проговорил он, а не тихо пробормотал, как обычно общаются в больничных палатах. – Здесь нет дьяволов. Они исчезли. Ложись и отдыхай, приятель. – Он положил руку на лоб Итана. – Горячий, как адский огонь. У тебя, наверное, раскалывается голова. У меня так всегда во время лихорадки. – Потянувшись за водонепроницаемым мешочком со льдом, который свалился с груди Итана, он осторожно положил его ему на лоб.

К удивлению Гарретт, Итан успокоился и задышал глубже.

– Вы помыли руки? – спросила она Уэста.

– Да. Но поверьте, любые бактерии, которые я мог бы принести, не сравнятся с теми, что живут в его организме. – Хмурый взгляд Рэвенела остановился на Итане, чьи черты заострились на бледном лице. – Какая у него температура?

– В районе сорока градусов, – бесцветным тоном констатировала Гарретт. – Начался кризис.

Уэст переключил внимание на неё.

– Когда вы ели в последний раз?

– Я пила чай с хлебом час или два назад.

– Согласно миссис Чёрч, это было двенадцать часов назад. И мне сказали, что вы не спали три чёртовых дня.

– Я спала, – резко ответила Гарретт.

– Я имел в виду, тот способ, когда тело укладывают в горизонтальном положении на какую-либо поверхность. Сон в кресле не считается. Вы сейчас с ног свалитесь.

– Я прекрасно могу сама оценить своё состояние.

– Вы едва держите глаза открытыми. Довели себя до предела, в то время, как у нас целая свора служанок с нетерпением ждёт, когда им выпадет шанс приложить холодную ткань ко лбу Рэнсома. Если мы не позволим старшей горничной хотя бы обтереть его губкой, она скоро вручит мне заявление об уходе.

– Губкой? – возмущённо переспросила измождённая Гарретт. – Знаете какие вредоносные бактерии находятся на губке? Там, как минимум, присутствуют...

– Пожалуйста. Я уже и так чересчур много знаю о бактериях. – Уэст раздражённо проследил за тем, как она направилась к креслу у кровати. – Доктор, умоляю вас без всяких похотливых намерений, отправляйтесь в постель. Всего лишь на часок. Я за ним присмотрю.

– И какой же у вас опыт в уходе за больными?

Он заколебался.

– Овца с несварением считается?

Гарретт вернулась на своё место возле кровати.

– Я снова буду в строю после чашки крепкого чая, – упрямо сказала она. – Я не могу сейчас его бросить. Он в критическом состоянии.

– Вы тоже в критическом состоянии. Просто слишком обессилены, чтобы это понять. – У него вырвался короткий вздох. – Ладно. Я пошлю за чаем.

Вызвав экономку и тихо поговорив с ней возле двери, Уэст направился к кровати.

– Как выглядит рана? – спросил он, слегка обхватив рукой один из угловых столбиков. – Заживает?

– Похоже на то, – ответила Гарретт, – но в его организме где угодно могут возникнуть вторичные источники заражения.

– Есть какие-нибудь признаки?

– Пока нет.

Она находилась в состоянии нервного истощения, её взгляд не отрывался от фигуры на постели.

Принесли чай. Пробормотав слова благодарности, она взяла чашку, не утруждая себя забрать блюдце, и выпила всё до конца, не почувствовав вкуса.

– Чем вы обрабатываете и перевязываете рану? – спросил Уэст, просматривая коллекцию бутылочек на столе.

– Глицерином и дезинфицирующими каплями, а потом накладываю слой муслина, пропитанного маслом.

– И обкладываете Рэнсома льдом?

– Да, и пытаюсь заставить сделать глоток воды хотя бы раз в час. Но он не... – Гарретт замолкла, почувствовав гул в голове. Она прикрыла глаза, но это оказалось ошибкой, потому что вся комната будто накренилась.

– Что такое? – услышала она вопрос Уэста. Складывалось ощущение, что его голос звучал откуда-то издалека.

– Голова закружилась, – пробубнила Гарретт. – Надо ещё выпить чая или...

Её ресницы взметнулись вверх, она с трудом попыталась удержать глаза открытыми. Перед ней возник Уэст и медленно забрал фарфоровую чашку из ослабевших пальцев, не дав упасть ей на пол. Он оценивающе оглядел Гарретт, и именно тогда ей стало понятно, что он сделал.

– Что было в моём чае? – в панике спросила она, пытаясь подняться с кресла. – Что вы туда добавили?

Комната начала вращаться. Гарретт почувствовала, как её обхватили руки Уэста.

– Ничего, кроме щепотки валерианы, – спокойно ответил он. – Она не произвела бы такого эффекта, если бы вы не валились с ног от изнеможения.

– Я вас прикончу, – вскричала Гарретт.

– Обязательно, но согласитесь, что для этого вам придётся немного отдохнуть?

Гарретт попыталась ударить его кулаком, но он с лёгкостью уклонился и поднял на руки, когда её колени подогнулись.

– Пустите! Я должна о нём позаботиться, он нуждается во мне...

– Я сумею поухаживать за ним, пока вы спите.

– Нет, не сумеете, – слабо запротестовала Гарретт и пришла в ужас, услышав, как из её горла вырвался всхлип. – У всех ваших пациентов четыре ноги. А у н-него только две.

– А это значит, что проблем будет вдвое меньше, – резонно заметил Уэст.

Гарретт терзала беспомощная ярость. Итан лежал на смертном одре, а этот человек пытался разрядить обстановку и сдерживал её попытки борьбы с раздражающей лёгкостью.

Пока Уэст нёс её по коридору, Гарретт отчаянно пыталась перестать плакать. Глаза жгло огнём. Голова болела и пульсировала, став такой тяжёлой, что ей пришлось опустить её ему на плечо.

– Ну, вот, – услышала она его бормотание. – Вы поспите всего несколько часов, а когда проснётесь, сможете свершить надо мной любую месть.

– Я вас расчленю, – всхлипнула Гарретт, – на миллион кусочков...

– Вот так, – утешал Уэст, – только подумайте с какого инструмента начать. Возможно, подойдёт тот двусторонний скальпель с забавной ручкой. – Он принёс её в симпатичную спальню с обоями в цветочек. – Марта, – позвал Рэвенел. – Обе Марты. Идите, приглядите за доктором Гибсон.

Ни одно вымышленное представление ада с сернистыми безднами и обугленными человеческими телами, не могло показаться хуже того места, где застрял Итан. В темноте на него набрасывались демоны со стальными когтями. Он пытался вырваться, но каждое движение только глубже вгоняло когти в тело. Они затащили его в огненную яму и поджаривали на раскалённых углях, весело хихикая, пока он их проклинал.

Иногда он осознавал, что прикован к постели, и за его истерзанным телом ухаживает безмятежный ангел, но это рождало только новые вспышки боли. Он чуть не предпочёл демонов. Его измученный разум не мог вспомнить её имени, но знал, кто она такая. Она настойчиво удерживала его на земле своими тонкими, безжалостными руками. Он хотел сказать ей, что находится уже слишком далеко, и пути назад нет. Но её воля была сильнее его слабости.

С пола поднялась волна огня, пышущая раскалённым жаром. Он всхлипнул и ахнул, карабкаясь вверх, чтобы спастись, вырываться из глубокого колодца извивающегося пламени. Над ним появился круг света, и склонился человек. Увидев мускулистые руки отца и узловатые пальцы, Итан отчаянно потянулся вверх.

– Па, – прошептал он. – Огонь... Вытащи меня... Не позволяй меня сжечь...

– Ты в безопасности. Я держу тебя.

Его рука оказалась в мощных тисках.

– Не отпускай, па.

– Не отпущу. Лежи спокойно. – Отец вытащил его, уложил и провёл чем-то холодным по лицу и шее. – Тише. Худшее позади.

Сейчас он казался намного добрее, чем при жизни, острые углы характера сгладились и перевоплотились в невозмутимую силу.

Итан расслабился и слегка поёжился, когда по всему телу разлилась блаженная прохлада, ткань перестала поглаживать его лицо. Нащупав запястье отца, Итан слепо притянул большую ладонь к себе. Успокаивающие движения возобновились, и усталый разум Итана погрузился в тишину.

Он проснулся, чувствуя ровный солнечный свет на закрытых веках, пока кто-то тянул за повязку, сдирая её, словно кожуру плода. Горящая жидкость равномерно капала ему на плечо. В процессе мужчина разговаривал. Но не с Итаном, а только отпускал лёгкие, бесцельные замечания, не требующие ответа.

Это чертовски раздражало.

– Я никогда не имел таких близких отношений с телом другого мужчины. Если уж на то пошло, думаю, что и с женским тоже. Возможно, после всего этого мне придётся стать монахом.

Мужчина аккуратно наматывал повязку вокруг груди и спины Итана, каждый раз близко наклоняясь, чтобы его слегка приподнять.

– ... Тяжёлый, как гэмпширский боров... у этой породы больше мышц, поэтому они весят тяжелее, чем выглядят. Поверь на слово, ты выиграл бы приз, как лучшая беконная свинья. Кстати, это был комплимент.

С недовольным ворчанием Итан оттолкнул мужчину, разорвав хватку и тот отшатнулся назад. Быстро оглядевшись по сторонам, Итан повернулся к столу у кровати и схватил металлический столовый прибор. Не обращая внимания на ужасную колющую боль в плече, он остался лежать на боку и свирепо уставился на человека возле кровати.

Им оказался Уэст Рэвенел, который разглядывал его, слегка наклонив голову.

– Чувствуем себя лучше сегодня? – спросил он с наигранным весельем.

– Где я? – хрипло задал вопрос Итан.

– На священной земле наших предков, в Приорате Эверсби. – Уэст взглянул на повязку на груди Итана, которая начала разматываться. Он потянулся за свободным концом. – Дай я закончу накладывать её или...

– Тронешь меня опять, – прорычал Итан, – и я убью тебя.

Уэст мгновенно отдёрнул руку, а его взгляд упал на столовый прибор в руке Итана.

– Это ложка.

– Я в курсе.

Уголок рта Уэста дёрнулся, но он отступил на пару шагов.

– Где Гарретт? – спросил Итан.

– После операции, поездки в Гэмпшир и тридцати шести часов бдения над тобой, ей пришлось немного отдохнуть. Температура спала ночью, что, несомненно, станет для неё приятной новостью, когда она проснётся. Тем временем, о тебе заботился я. – Уэст сделал паузу. – И мне больше нравилось, когда ты был без сознания.

Итан испытал прилив унижения, когда понял, что этот человек присматривал за ним во время его бредовых галлюцинаций. Боже... сон об отце... родительская ласка, которой ему так не доставало в мужчине, вырастившего его, как собственного сына. И ведь его кто-то держал за руку, ему это показалось, или...

– Расслабься, – спокойно сказал Уэст, хотя его глаза искрились весельем. – Мы же семья.

Он впервые обратился к Итану, как к члену семьи Рэвенелов. Итан настороженно посмотрел на него, отказываясь отвечать.

– На самом деле, – продолжил Уэст, – теперь, когда в твоих жилах течёт моя кровь, мы практически братья.

Итан озадаченно покачал головой.

– После переливания, – объяснил Уэст. – Ты получил десять унций, видимо, довольно приличной крови Рэвенелов урожая сорок девятого года, раз она вернула тебя к жизни, после остановки сердца. – Он усмехнулся, увидев выражение лица Итана. – Не падай духом, теперь у тебя может развиться чувство юмора.

Но пристальный взгляд Итана не выражал ни испуга, ни обиды... только изумление. Про переливание он знал только то, что после выживали немногие. И этот надменный осёл, Уэст Рэвенел, ради него добровольно прошёл через массу неприятностей, рисков и неудобств. Он не только пожертвовал свою собственную кровь, но и принял Итана в Приорате Эверсби, ухаживал за ним, полностью осознавая всю опасность.

Когда Итан посмотрел в голубые глаза, так похожие на его собственные, он заметил, что Уэст ожидал злого, неблагодарного ответа.

– Спасибо, – просто сказал Итан.

Уэст удивлённо моргнул и повнимательнее присмотрелся к Итану, словно желая убедиться в его искренности.

– Пожалуйста, – также просто ответил он. После неловкого, но не враждебного молчания Уэст продолжил: – Если хочешь, я постараюсь придать тебе приличный вид, до того, как тебя увидит доктор Гибсон. Перед тем, как откажешься, ты должен знать, что твоя борода напоминает проволочную щётку, а пахнешь ты, как ангорская коза, и я знаю, о чём говорю. Если предпочитаешь, чтобы кто-то другой, привёл тебя в божеский вид, полагаю, я могу обеззаразить своего камердинера. Хотя не уверен, что он стойко перенесёт процедуру.

Гарретт очнулась от тяжёлого оцепенения. Ещё до того, как её мозг заработал, тело ощутило надвигающуюся катастрофу.

Полноценное, солнечное утро настойчиво рвалось в закрытые ставнями окна, просачиваясь по краям створок и между рейками. Гарретт тупо уставилась на белую пустоту гипсового потолка.

К этому времени естественное течение лихорадки Итана подошло к своему логическому завершению.

Расширенные зрачки не станут реагировать на свет. Температура тела уже должна была упасть до температуры окружающей среды. Гарретт могла не выпускать из рук его тело, но до души ей уже не достучаться.

Она никогда не простит Уэста Рэвенела за то, что он лишил её последних минут жизни Итана.

Двигаясь как старуха, она вылезла из постели. Все мышцы и суставы ломило. Каждый дюйм кожи болел. Гарретт прошла в туалетную комнату, чтобы не торопясь воспользоваться удобствами и умыться. В спешке не было необходимости.

На кресле лежал незнакомый ей зелёный халат в цветочек, а на полу стояли тапочки. Она смутно припоминала, как две горничные помогли ей переодеться в ночную рубашку и распустить волосы. Её одежды нигде не было видно, и на комоде не лежало даже шпилек. Она запахнула халат спереди и затянула на талии шнурок. Тапочки оказались слишком маленького размера.

Выйдя босиком из комнаты, она побрела навстречу ожидающей её пучине горя. Гарретт дойдёт до края и сиганёт в бездонную пропасть. Итан пронёсся по её жизни и исчез прежде, чем она в полной мере успела оценить все те качества, по которым станет горевать.

Солнечный свет проникал в окна и струился по полу. Гарретт содрогнулась от шума, который создавали слуги, занятые своими привычными обязанностями. Теперь она понимала, почему во время траура люди уединялись дома: любая активность раздражала.

Услышав голоса, доносящиеся из комнаты больного, она замедлила шаг. Уэст Рэвенел, со свойственной ему дерзостью, непринуждённо общался с кем-то в одном помещении с мертвецом.

Но прежде чем ярость успела заявить о себе, Гарретт подошла к дверному проёму и увидела фигуру, сидящую в постели. Её тело вытянулось в струну, одной рукой она нащупала дверной косяк, чтобы не упасть.

Итан.

Вокруг посыпались искры, они затмили её взор и заполнили лёгкие. На мгновение она не могла ни видеть, ни дышать. Её наводнил дикий страх и восторг. Это не сон? Она не доверяла своим собственным чувствам. Гарретт машинально повернулась к Уэсту. Ей пришлось несколько раз моргнуть, прежде чем она смогла его разглядеть, и даже тогда он казался расплывчатым пятном. Её голос прозвучал, как хриплое карканье:

– Лихорадка прошла, а вы меня не разбудили?

– Какой смысл? Вам нужно было поспать, а я знал, что утром он не станет менее живым.

– Когда я с вами покончу, вы чертовски точно станете менее живым, – вскричала она.

Уэст самодовольно поднял брови.

– Неужели каждый день, пока вы здесь, будет начинаться с угроз расправы надо мной от вас обоих?

– Судя по всему, – отозвался с кровати Итан.

Его голос прозвучал знакомо и чётко. Дрожа, Гарретт повернулась к нему, боясь, что он может исчезнуть.

Итан сидел, опираясь на подушки, чисто выбритый и умытый. Он выглядел неправдоподобно нормально, учитывая, как близко находился к смерти несколькими часами ранее. Его взгляд скользнул по её фигуре, задержавшись на распущенных волосах, бархатном халате, маленьких босых пальчиках, выглядывающих из-под подола. Голубые глаза, цвета отдалённого уголка неба, самой тёмной океанской глубины, были полны тепла, заботы, нежности... всё для неё... и только для неё.

Едва держась на ногах, она направилась к нему, будто через реку вброд по бёдра в воде. Когда Гарретт очутилась рядом с ним, он схватил её за руку и нежно потянул, пока она не присела на край матраса.

– Acushla. – Его рука легла на её щёку, большим пальцем лаская скулу. – Ты в порядке?

– Я...

Поражённая тем, что его первый вопрос оказался о её благополучии, она почувствовала, что начинает сжиматься в комок, словно листок хрупкой бумаги.

Итан медленно привлёк Гарретт к себе, прижав её голову к здоровому плечу. Испытывая отвращение к самой себе, она разрыдалась от глубочайшего облегчения, хотя ей так хотелось сохранить подобие достоинства. Итан обнял её и начал поглаживать распущенные волосы, тихо бормоча на ушко:

– Да уж, теперь тебе придётся нелегко, любимая. Ты хотела меня, и теперь получишь.

От его утешения Гарретт ослабела и ощутила себя беззащитной, словно новорождённый младенец.