Зеленые человечки

Глава 1

– Десять секунд…

Джон О. Банион уставился немигающим взглядом в циклопический глаз телекамеры, сохраняя свое знаменитое хладнокровие в испепеляющем свете юпитеров. Он с удовольствием отметил про себя, что держится более непринужденно, нежели его собеседник, которым на этот раз оказался самый могущественный человек в мире.

– Пять секунд, – технический работник загибал пальцы на вытянутой руке. В своих огромных наушниках он смахивал на члена экипажа авиалайнера, дающего сигнал к запуску двигателя на истребителе Ф-14.

– Три, две…

Зазвучала музыкальная заставка: фрагмент генделевской органной пьесы, оживленный вкраплениями из Аарона Копленда.[1] Один телекритик из «Вашингтон пост»[2] назвал ее «фанфарами в честь снобов». И все же именно от этих звуков бешено стучала кровь в висках у всяких «небожителей», потягивающих сейчас кофеек и лениво пролистывающих газеты в поисках упоминаний о своих драгоценных особах…

– С вами программа «Воскресенье»…

Неплохое начало, возвещающее о том, что этот Священный День отдохновения принадлежит программе Баниона. Голос ведущего был знаком всей стране. Баниону и его продюсерам пришлось четыре раза усаживаться за стол переговоров с их спонсором, «Эмпл Ампер», чтобы добиться своего. Сначала «Эмпл Ампер» настаивал на Джеймсе Эрле Джонсе, но Банион сказал, что об этом не может быть и речи, поскольку голос Джеймса Эрла Джонса напоминает ему рык Дарт Вадера,[3] что едва ли подходит для программы такого уровня. Тогда неугомонные спонсоры предложили телеведущего Уолтера Кронкайта. Нет, нет, снова уперся Банион, Кронкайт, этот бывший народный любимец, чересчур веселенький, чересчур уж смахивает на добродушного дядюшку. Тон ведущего должен быть солидным, подразумевающим, что если вы пропустите эту программу, то с вами не о чем говорить. В данном случае его устраивал только Джордж Си Скотт с голосом генерала Паттона.[4]

«…обсуждение проблем завтрашнего дня с лидерами дня сегодняшнего. А сейчас…» – Банион сам настоял на этой внушительной паузе в духе военных радиотрансляций Эдварда Р. Марроу:[5]«Говорит… Лондон», – «…ведущий нашей программы – Джон Оливер Банион». Критик из «Пост» не преминул съязвить по этому поводу: «барабанная дробь, и… входят преторианцы,[6] королевские войска, наложницы, слоны, носороги, рабы, евнухи и другие почитатели».

Сквозь аккуратненькие очки в строгой черепаховой оправе Банион уставился в объектив телекамеры немигающим, как у совы, взглядом. Казалось, он вот-вот улыбнется, хотя впечатление было обманчивым. Баниону было слегка за сорок, но на вид это был человек без возраста. Его внешность не менялась со второго курса в Принстоне: круглое лицо – вполне симпатичное, но несколько стандартное; седеющие светлые волосы были специально подстрижены кое-как – Банион презирал идеальные салонные стрижки, полагая, что это не пристало человеку серьезному.

– Доброе утро, – сказал Банион в камеру, – наш гость – Президент Соединенных Штатов. Спасибо, что вы сегодня с нами.

– Я очень рад, – соврал президент.

Он ненавидел Джона О. Баниона еще с того приема в Белом доме, когда тот поправил его на глазах у президента Франции – он брякнул что-то не то по истории. Президент с большим удовольствием провел бы воскресное утро в Кэмп-Дэвиде, своем убежище в Кэтоктинских горах. Когда пресс-секретарь объявил ему, что Банион настаивает на интервью в прямом эфире, президент разнервничался. Что толку быть самым могущественным человеком в мире, если ты вынужден пресмыкаться перед этим самоуверенным сопляком только потому, что у него, видите ли, собственная программа…

– Сэр, это самое популярное воскресное шоу. И, похоже, этой осенью он будет вести дебаты.

– Ладно, ладно, только скажи ему, никакой рекламы. Я не желаю сидеть и пялиться в потолок всякий раз, когда они будут прерываться на рекламу. Это несолидно.

– Господин президент, – сказал Банион, – позвольте вас спросить, почему, зная о мм… не очень достойных играх вашей администрации, вы не уволили две трети своего кабинета, это по меньшей мере… Но сначала…

Это был коронный номер Баниона, с которого он всегда начинал программу – сначала заявить о несостоятельности гостя, а затем, не давая ему опомниться, пустить в ход еще более тяжелую артиллерию. Президент сохранял ледяное спокойствие. И ради этого он встал ни свет ни заря и прилетел на вертолете сюда, в Вашингтон. Пресс-секретарю будет дурно.

– …позвольте мне еще кое-что спросить. У нас есть информация о том, что космическое агентство НАСА собирается перенести на более ранний срок дату запуска космической станции «Селеста», назначив ее накануне президентских выборов этой осенью. Как, по-вашему, это триумф американского ракетостроения или политическая дальновидность? Вы, разумеется, можете воздать должное и тому, и другому.

Президент улыбнулся, борясь с искушением схватить графин с водой и разбить его о голову этого высокомерного наглеца. Но в его мозгу, словно в глубоководной субмарине, уже зажегся сигнал тревоги. Как ему удалось пронюхать про дату запуска? Они предприняли столько усилий, чтобы информация, которой Белый дом обменивался с НАСА, не просочилась наружу. Ни единая душа на свете не должна была узнать о решении Овального кабинета…

– Джон… – начал он своим размеренным, терпеливым тоном человека, который, беседуя с вами, не уверен, что английский – ваш родной язык, – ошеломительный успех «Селесты» – это, в первую очередь, заслуга тысяч простых американских граждан, которые трудились над этим проектом не разгибая спины…

Банион взглянул на президента поверх очков, одарив его взглядом разочарованного учителя, и принялся строчить что-то в блокноте. Он записывал вовсе не потому, что чушь, которую с глубокомысленным видом нес президент, этого заслуживала; просто ему нравилось немного пощекотать высокому гостю нервы.

– …чтобы заявить о том, что Америка будет первой не только на Земле, но и… в космосе.

– Мы еще вернемся к причинам переноса запуска космической станции, – сказал Банион, – но сначала давайте поговорим о целесообразности миллиардных затрат на строительство этой станции. Ибо создается такое впечатление, что единственная цель данного проекта – изучение влияния невесомости на технику совокупления фруктовых мушек.

– Это…

– …Три с половиной года назад, всего несколько дней спустя после позорной и, позволю себе заметить, крайне опрометчивой военной операции в Северной Корее, вы в своей речи на авиационно-космическом заводе в калифорнийской пустыне Мохаве призвали завершить строительство орбитальной космической станции. Вы назвали этот проект «важнейшим национальным интересом». Правда, нашлись тогда циники, которые полагали, что вы пошли по пути президента Кеннеди – тот решил осваивать Луну сразу после фиаско в заливе Кочинос,[7] а вы хотели отвлечь внимание общественности от поражения в Корее. Но не будем об этом…

– Разрешите мне…

– Минуточку… Оставим и тот факт, что два основных подрядчика «Селесты» – это Калифорния и Техас – штаты, которые вы практически потеряли четыре года назад и которые на этот раз вам надо завоевать, во что бы то ни стало. Я о другом: к чему эти гигантские расходы, от масштабов которых сам Калигула умер бы со стыда? Что американская нация хотела показать миру этой великолепной, божественной ерундой? Я уж не говорю о трех с лишним миллионах долларов, истраченных на космические кофеварки, и почти двух миллионах – на космические сортиры?

– При всем моем уважении к вам… уверен, что при дворе короля Фердинанда и королевы Изабеллы наверняка были люди, которые не желали тратить деньги на удобства на каравеллах Колумба.

– Что-то не припомню, чтобы на «Нинье», «Пинте» или «Санта-Марии» были какие-то удобства.

– Я только хотел сказать, что не все расходы можно заранее оценить.

– При всем уважении к вам, когда политик говорит, что невозможно заранее оценить расходы, это значит, что они будут запредельными. За все надо платить. В данном случае цена составляет двадцать один миллиард долларов, как утверждают на мысе Канаверал. Это гигантская сумма. Плюс ко всему существует мнение, что ваш избирательный комитет собирается преподнести это как кампанию по сбору пожертвований американского народа.

– Хорошо, – кивнул президент, – но позвольте сказать вам одну вещь. Знаете, что я слышу, когда езжу по стране, чтобы заручиться поддержкой проекта «Селеста»? Люди говорят мне: «Это грандиозно. Это то, чем можно по-настоящему гордиться».

– Прекрасно. И что же американский народ получит за свои миллиарды?

Президент не сдавался, с утомленным видом он принялся в сотый раз перечислять блага, которые «Селеста» принесет человечеству: колоссальный прорыв в таких сферах, как… ну, скажем, автомобилестроение, международное телефонное сообщение, утилизация нечистот, производство автоматических инвалидных кресел, инсулиновых шприцов, электрокардиостимуляторов, научные исследования по разработке лекарственных препаратов для лечения остеопороза, диабета, мм… разработка солнцезащитных очков, поглощающих радиацию, энергосберегающих кондиционеров… право, слишком долго перечислять.

Банион слушал эту жизнеутверждающую литанию с видом человека, который изо всех сил пытается подавить зевоту. Чувствуя, что тут требуется аргумент более весомый, нежели роль «Селесты» в совершенствовании ультразвукового сканирования мозга, президент переключился на более глобальные чудеса: модуль, ответственный за ПОС – пополнение озонового слоя, – после запуска станции озон хлынет в атмосферу струей и заполнит озоновую дыру, которая, растянувшись от Фолклендских островов до Мадагаскара, неотвратимо уничтожает все живое: от планктона до императорских пингвинов.

Однако Банион сидел с кислым видом, якобы умирая от скуки. Тогда президент обратился к самому вескому, но отнюдь не бесспорному аргументу в пользу «Селесты» – о модуле СИКА (система индикации крупных астероидов), который выявит, не мчатся ли, часом, в нашу сторону какие-нибудь смертоносные космические тела. Не последние люди в НАСА и Пентагоне советовали ему не слишком афишировать этот специфический аспект «Селесты». Тема эта весьма щекотливая; население могло запросто впасть в панику от перспективы быть уничтоженным гигантским метеоритом; если учесть, что не за горами новое тысячелетие, и что все, кому не лень, твердят об Апокалипсисе…

– Ну, узнаем мы, что в нашу сторону мчится астероид, что тогда? – полюбопытствовал Банион.

– Это маловероятно… Нам важно получить какой-нибудь предупредительный знак…

– Лично мне нет. Если нас ожидает конец света, мне не потребуется никакого знака.

– Никто не говорит, что нас ожидает конец света, – промямлил президент, силясь улыбнуться, – мы говорим о грядущих перспективах, о жизни, а не о смерти.

Как только он начал превозносить национальную и расовую разнородность экипажа «Селесты», Банион прервал его:

– Мы вернемся в студию сразу после рекламы.

Студию огласили звуки музыкальной заставки «Эмпл Ампер». Рекламный ролик показывал бассет-хаунда, с надеждой глядящего через стеклянную дверцу духовки на аппетитную сочную курочку. Президент пальцем поманил своего пресс-секретаря, и тот подлетел к нему, лепеча жалкие извинения за то, что его, Лидера Нового Тысячелетия, прерывают идиотской рекламой о всяких кухонных прибамбасах.

Откуда ни возьмись, появилась женщина-гример с пуховкой, сестра милосердия наших дней на телевизионном поле брани, и припудрила вспотевшие лбы.

Банион, краем уха уловивший возмущенный шепот президента, чуть наклонился вперед:

– Я просил их не прерывать нас в начале и в конце программы, но… – он сухо улыбнулся, – похоже, мы с вами бессильны перед волей всемогущего Маммоны.

Жена Баниона, Битси, догнала его на машине – они отправлялись на воскресный завтрак к Вал Долхаузи в Джорджтаун. Это интервью здорово ее встревожило. Ведь президент был приглашен к ним на обед – на следующей неделе.

– Теперь он не придет.

– Придет, куда он денется.

– Увидишь, они все отменят в последний момент. А я целую неделю утрясала с Секретной службой насчет спецохраны.

– Битси, он всего лишь президент.

Он был уверен, что она поймет. Как-никак, она была вашингтонкой в четвертом поколении – самой что ни на есть коренной.

Мчась по шоссе Рок-Крик-Драйв, Банион насвистывал, предвкушая восторг, с каким его встретят у Вэл. Приборная доска его английской машины была из полированного орехового дерева, которое сияло, как начищенное серебро. Он даже мог разглядеть собственную физиономию, и это очень его радовало. За это шикарное авто он заплатил всего лишь двумя пламенными спичами – один был посвящен возрождению отечественного автомобилестроения, – причем оба раза даже не пришлось покидать Вашингтон. С годами Банион все с большей неохотой уезжал за пределы столицы. Здесь было все, что нужно для жизни.

Стояла чудесная солнечная июньская погода. Банион чувствовал себя беззаботным, как ветер. Он только что всыпал по первое число Президенту Соединенных Штатов на глазах у всех важных шишек, которые будут сегодня на завтраке у Вэл: сенаторов, судей Верховного Суда, редакторов маститых изданий, глав комитетов, парочки послов на закуску и, возможно, папского нунция или, на худой конец, какого-нибудь утонченного епископа. Их яркие сутаны вносили приятное разнообразие в приглушенную гамму смокингов. Ему даже льстило то, что Битси так разнервничалась. Бедняжка, неужели она не понимает, что президенты – величина непостоянная, они приходят и уходят?

Глава 2

– Вы были неподражаемы, – сказал пресс-секретарь президенту, как только они забрались в вибрирующий кокон президентского вертолета «Марин-1». Прямо из студии «Воскресенья» они направились в клуб «Неопалимая Купина» в предместьях Мэриленда, чтобы сразиться в гольф с принцем Бландаром. Глава президентского штаба делал вид, что внимательно изучает содержимое папки «ДЕЙСТВИЯ ПРЕЗИДЕНТА».

– Ваши слова «мы говорим о грядущих перспективах, о жизни, а не о смерти…» Это просто находка… – робко начал пресс-секретарь.

Президент, который переодевался в костюм для гольфа, в сердцах запустил пиджаком в стюарда-филиппинца.

– Я приезжаю ни свет ни заря в студию, да еще в воскресенье, потому что Джон Оливер Банион, видите ли, не признает телемостов, и что получаю? Полчаса оскорблений, прерываемых ТРЕМЯ рекламными роликами, в которых показывают говорящие тостеры и придурков, улыбающихся – улыбающихся! – в то время, как их засовывают в аппарат для МРТ.[8] Мне делали МРТ, и можешь мне поверить, в этот момент совсем не до смеха. Кажется, будто тебя запихнули в торпедный аппарат, чтобы, в конце концов, объявить, что у тебя рак мозга. Самое время улыбаться. Да тут боишься в штаны напустить со страху. Почему бы этим ребятам из «Эмпл Ампер» не показать, как заключенных поджаривают на новеньких электрических стульях? Ну, все. Больше никаких «Воскресений» с Джоном Оливером Банионом… – на этот раз в стюарда полетели брюки, – и мне наплевать на его рейтинг. «Воля всемогущего Маммоны!» Кретин!

Глава президентского штаба предпочитал не вмешиваться, когда президент устраивал разнос другому члену штаба, но в его обязанности входило спасать президента от самого себя. Он оторвался от срочной докладной записки министра транспорта насчет того, что мост над Миссисипи вот-вот обрушится, сделав невозможным движение торговых судов по реке.

– А что, Банион и вправду собирается вести дебаты?

Пресс-секретарь с благодарностью ухватился за эту соломинку:

– Я разговаривал с Джедом Холкомом из Лиги голубых избирателей, и он говорит, что это дело решенное. Они в первый раз собираются проводить дебаты и просто с ног сбились, чтобы отыскать объективного ведущего. В чем-чем, а в объективности Баниону не откажешь.

– Как так получилось, что Лига гомиков организует дебаты? – спросил президент. – Ради всего святого. Когда это все кончится?

– Сейчас их очередь.

– А мы не можем отклонить кандидатуру ведущего?

– Теоретически, да. Но если мы отклоним его кандидатуру, это просочится наружу, и в результате он прославится, как Человек, Которого Испугался Президент.

– Испугался, черт бы его побрал. Когда он играл в сквош в Гарварде…

– В Принстоне.

– …Моя часть теряла лучших ребят в долине А Шау. Чтобы я испугался этого лощеного молодчика, для которого самое ужасное – это обнаружить песчинку в блюде с устрицами…

«Марин-1» кружил над «Неопалимой Купиной», собираясь приземлиться. Президент зашнуровывал спортивные туфли.

Глава штаба сказал:

– Разумеется, мы не испугались его. Но зачем давать ему лишние очки, запретив ему миловаться с гомиками?

Президент выглянул из окошка: на лужайке застыл небольшой отряд встречающих.

– На следующей неделе мы с Лорой приглашены к нему на обед в честь…

– Британского посла.

– Назначь что-нибудь прямо накануне этого обеда. Какое-нибудь неотложное дельце на поздний час. Что-нибудь чрезвычайное. Скажем, брифинг по поводу ситуации в России.

– Ладно, – кивнул глава штаба, – но, может, будет более разумно задушить этого ублюдка в объятиях? Что толку портить с ним отношения?

– С каких это пор всякие выскочки стали настолько важными шишками, что даже сам Президент Соединенных Штатов Америки вынужден перед ними лебезить? Может, кто-нибудь скажет мне?

Приземление «Марин-1» избавило «соратников» от необходимости отвечать.

– Хорошо, но передай ему, что я больше не намерен участвовать в его шоу. Так и передай.

Пресс-секретарь мелко закивал.

Президент ступил на аккуратно подстриженный газон, и в тот же миг его окружила свита.

Членов штаба поджидала служебная машина, которая должна была отвезти их в Белый дом. Ослабив узел галстука, пресс-секретарь откинулся на сиденье и чуть вытаращил глаза – он чувствовал себя выжатым лимоном.

– И что же ты скажешь Баниону? – спросил глава штаба.

– Отличное шоу, Джек. Президенту очень понравилось. В ближайшее время он снова придет.

Глава штаба кивнул и раскрыл папку под названием «СРОЧНЫЕ МЕРЫ».

Президент сделал первый удар, послав мяч в заросли сикомор и лишь чудом не пробив голову конгрессмену. Мяч со свистом скрылся в зарослях ядовитого плюща. Принц Бландар, жаждущий поддержки президента и, разумеется, одобрения конгресса на покупку новеньких сверкающих реактивных истребителей Ф-20 для своего затерянного в пустыне королевства, убедил его сделать тренировочный удар.

Вэл Далхаузи, пухленькая шестидесятилетняя дамочка, уже успевшая сделать две подтяжки, в роскошном развевающемся платье от «Галанос», посверкивая тысячедолларовыми золотыми браслетами – две пантеры, усыпанные бриллиантами, обвившимися вокруг ее запястий, – пригласила припозднившегося Баниона в свою увешанную картинами Матисса гостиную.

– Не уверена, что кто-либо из нас теперь решится мелькать рядом с тобой, – она легонько клюнула его в обе щеки на европейский манер и прошептала: – Если бы я знала, что ты будешь таким грубияном, то ни за что не пригласила бы так много народу из его кабинета.

Когда-то, давным-давно, Вэл играла в театре. А еще раньше она, по слухам, развлекала публику несколько иным способом. Потом она вышла замуж за Джеймисона Ванбурга Далхаузи – советника президента, наследника несметных богатств «стальных королей», который, ко всему прочему, годился ей в отцы. Джеймисон скончался десять лет назад, оставив ей полдюжины домов, некоторое количество взбудораженных наследников – отпрысков первых жен, неплохую коллекцию импрессионистов и пятьсот миллионов долларов.

Джеймисон был угрюмым старым хрычом с дурным запахом изо рта и волосатыми ушами, перед которым официальный Вашингтон преклонялся, почему – неизвестно. В свое время он втолковывал Рузвельту, что Джозеф Сталин в глубине души совсем неплохой парень. Другой президент поступил весьма разумно, назначив его ответственным за мирные переговоры с Вьетнамом, которые в результате обернулись годами препирательств по поводу протокола переговоров и миром, вскорости развалившимся на куски.

Перед тем, как в жизни этого хрыча появилась Вэл, его дома в Джорджтауне и Виргинии были сама мрачность и уныние. Гости, входившие в столовую, бормотали себе под нос: «Входящие, оставьте упования». Вино больше смахивало на сироп от кашля; только самый отчаянный алкоголик мог проглотить его не поморщившись. Так он и правил, сидя в своем мрачном кабинете, обитом красным деревом, развлекая гостей нескончаемыми монологами на такие занимательные темы, как ожидаемый рост добычи урана в России и борьба Аденауэра с неустойчивостью немецкой марки в послевоенный период. Его безвременная смерть, наступившая в возрасте восьмидесяти восьми лет в результате того, что он неосторожно наступил на грабли, была воспринята истеблишментом как конец великой эпохи и своего рода национальная трагедия. В своей пламенной речи в Национальном Соборе президент сокрушался по поводу того, как ему будет не хватать такого мудрого и надежного советника.

Вэл, напротив, обожала бросать деньги на ветер – она тратила их пригоршнями, охапками, буквально выстлав ими свой сад в Джорджтауне. Приглашая гостей на уик-энд в свое поместье в Мидцелбурге в Виргинии, она посылала за ними вертолеты. Она нанимала Паваротти, чтобы угостить их его пением, икрой и перепелиными яйцами. Фуа-гра и трюфели доставляли из Франции самолетом. Она ставила на кандидатов в президенты, как другие ставят на породистых рысаков на скачках. Кто-нибудь обязательно должен был победить. Один из ее рысаков в конечном счете пришел-таки первым. Джеймисон наверняка перевернулся бы в гробу, узнай он о расточительности Вэл. Тридцать миллионов? Да за половину этих денег можно купить Италию…

Вэл взяла Баниона под руку и повела в гостиную, уставленную свежими пионами. В воздухе таял сладковатый дым ароматических свечей. Банион обвел взглядом комнату в поисках жены. Это был самый обычный воскресный завтрак у Вэл: два секретаря кабинета; два бывших секретаря кабинета; один объявленный кандидат в президенты и еще один – пока необъявленный; кинозвезда (специально приехавшая, чтобы опровергнуть слухи о так называемой «стильной» болезни); Тайлер Пинч, куратор галереи Фриппс… А, вот и Битси, рядом с ним; сенаторы все тут, все до одного; спикер Палаты представителей, помощник лидера фракции большинства; главный редактор «Пост» и редактор отдела зарубежной информации, и – да, Баниону был особенно приятно видеть этих двоих – Тони Флемм и Брент Борман, ведущие других вашингтонских воскресных программ; пара ученых мужей – авторов заумных газетных публикаций, чьи опусы были столь же доступны пониманию, сколь древнеегипетские манускрипты; весьма экзотическая семейная пара биографов, Ник и Нора; экс-любовница одного из экс-президентов (несколько администраций назад), ныне – музыкантша в симфоническом оркестре; и необъятный, внушительный, обходительный, сладкоголосый Бертон Галилей – юрист, лоббист, друг президентов, который отверг пост судьи в Верховном Суде, потому что не захотел отказаться, как он по секрету шепнул Баниону, от одной «кошечки – этого бесценного дара человечеству». Кто еще? Новый руководитель протокольного отдела из государственного департамента, как ее там, Мэнди что ли; французский посол, бразильский посол, канадский посол, индонезийский посол, пытающийся с грехом пополам объяснить другим дипломатам недавнее решение правительства его страны «успокоить» еще один десяток тысяч жителей восточного Тимора;[9] да архитектор с супругой, которую Банион на дух не переносил, потому что она заявила ему, что никогда не смотрит телевизор.

Появился дворецкий, неся в руках поднос с бокалами: «кровавая Мэри», шампанское, белое вино и газированная вода с лаймом. Банион взял стакан газировки и застыл в ожидании почестей. Отмахнулся от предложенных сандвичей с кресс-салатом: не очень-то ловко принимать комплименты с набитым зеленью ртом.

Битси подошла к нему первой, таща за собой Тайлера Пинча. На ней был шикарный двубортный пиджак, жемчужное ожерелье, золотые сережки. Худенькая, изящная, с безупречно белозубой улыбкой и большими, широко распахнутыми глазами, будто она все время чему-то удивлялась. У нее были южные корни, как, впрочем, и у большинства истинных вашингтонцев. Ее отец мог часами рассказывать о фамильном древе, которое можно было проследить чуть ли не с начала нашей эры.

Банион и Битси повстречались двадцать лет назад; в ту пору оба были молодыми специалистами, проходившими летнюю практику на Капитолийском холме и участвовавшими в программе «Светлое Будущее». Участники этой программы, молодые начинающие карьеристы, приезжали в Вашингтон, чтобы помелькать перед правящей элитой. Банион, застенчивый очкарик, который никогда не пользовался успехом у женщин, влюбился в Битси сразу. Надо сказать, все практикантки лезли из кожи вон, стараясь выглядеть как можно хуже, чтобы мужчины воспринимали их всерьез. Одна Битси всегда выглядела на все сто, каждое утро – новая блузочка, туфли-лодочки, чулки, плиссированная юбочка и аромат духов «Уайт Шоулдерс», от которого Банион сразу же заводился. В один прекрасный день он, набравшись наглости, все-таки пригласил ее на свидание. К его великому удивлению, она приняла приглашение.

В ту лунную ночь, после симфонии в Кеннеди-центре,[10] они сидели на мраморных ступенях моста Мемориал-Бридж, и Банион с пеной у рта рассказывал ей о своем выпускном сочинении, посвященном решению Франции отказаться от участия в военных программах НАТО в 1966 году. Битси была очарована. Из Оксфорда, где он скрывался, уклоняясь от собственного «вступления» во вьетнамскую войну, Банион писал ей страстные письма о зарождении Общего рынка. Они поженились в Церкви Слова Христова в Джорджтауне. Все было разыграно как по нотам, в соответствии с «протоколом». На церемонии присутствовал государственный секретарь Соединенных Штатов, старинный друг родителей Битси. Прием состоялся в клубе «Чеви-Чейс», медовый месяц они провели на Бермудах. По возвращении обоих ожидала работа: Битси – в отеле «Хэй-Адамс», в отделе маркетинга и сбыта; Баниона – в администрации сенатора Германикуса П. Дельфа из Северной Каролины; и, как оказалось, очень вовремя, поскольку Дельф как раз начал давать показания по делу о причастности ЦРУ к неудачной попытке убийства канадского премьер-министра. Это было началом головокружительной карьеры Баниона в качестве «телеперсоны». Но в те времена все карьеры в Вашингтоне, так или иначе, были головокружительными.

Сенатор Дельф угодил в Сенатский комитет по расследованию преступлений против членов правительства исключительно благодаря неукоснительному соблюдению правила старшинства.[11] Он не был, как в свое время писал какой-то умник, одним из основателей МЕНСЫ.[12] Газеты обычно писали о нем, как о человеке «с весьма ограниченными интеллектуальными возможностями». Банион, будучи, вне всяких сомнений, юношей незаурядным, сделался правой рукой сенатора; и, поскольку тем нескончаемым жарким летом сенатор продолжал давать показания, Баниона узрели миллионы американских телезрителей – в качестве молодого помощника сенатора Дельфа, который безостановочно шепчет что-то ему на ухо. «Вашингтон пост» написала, что он, «по-видимому, решил навеки поселиться в ухе у сенатора».

Его отчет по итогам деятельности комитета превзошел все ожидания – еще один рекорд на пути к успеху. Это была ловкая попытка найти компромисс между праведным гневом и осторожными реформами, между теми, кто полагал, что Соединенные Штаты не имеют права травить канадских премьер-министров, и теми, кто, не одобряя этого конкретного шага, считал, что в будущем Соединенные Штаты непременно должны заслужить право избавляться от неугодных премьер-министров, если обстоятельства того требуют. Качество сего творения было необычайно высоко для стандартного отчета Конгресса: там имелись цитаты из Катона Старшего, Поля Валери и, для особого шика, из Мао Цзэдуна. «Нью-Йорк таймс» окрестила его «молодым человеком, которого следует опасаться». Другие сенаторы начали наперегонки переманивать его в свой штат.

Банион стал часто появляться в «Вашингтон уик-энд» – одной из наиболее серьезных и одновременно смертельно скучных воскресных телепрограмм. Баниону безумно льстили восхищенные взгляды прохожих на улице, негромкое «ах» метрдотеля в ресторане, узнавшего его. Пэг Бейнбридж, автор редакционной страницы в «Пост», предложила ему написать статью для газеты. Опус ей понравился, и она попросила еще. Уволившись из администрации сенатора, – как он не без помпезности объяснил, «по той причине, что он позволил переманить себя в частный сектор», Банион заделался настоящей акулой пера и телеэкрана, учредив синдицированную колонку[13] в «Пост» и регулярно появляясь в «Вашингтон уик-энд».

Справедливости ради следует заметить, что его выступления в «Вашингтон уик-энд» были весьма заурядны, особенно на фоне других завсегдатаев этой программы: вспыльчивого, вечно чем-то недовольного обозревателя, служившего некогда послом в Лесото; пожилой дамы, которая возглавляла вашингтонское телеграфное агентство еще при Трумэне и то и дело повторяла «с другой стороны»; телерепортерши, у которой был роман со стареньким судьей из Верховного Суда; и тучного шепелявого литературоведа – автора книги, в которой он с пеной у рта доказывал, что все шекспировские пьесы были на самом деле написаны королевой Елизаветой. Когда Роджер Пантер, австралийский газетный магнат, приобрел телевизионный канал, которому принадлежал «Уикэнд», Банион сделал первый ход. Он написал служебную записку, в которой предложил провести ряд изменений, и в первую очередь, назначить его, Баниона, ведущим программы. Роджер быстренько избавился от остальных «завсегдатаев» и передал шоу Баниону, наказав ему «оживить это болото» и выделив на это немалые средства.

Банион изменил формат программы, переделав ее в воскресную утреннюю встречу в прямом эфире один на один. Бодренькое интригующее вступление и на прощание – какой-нибудь оригинальный вывод. Безусловно, это было в высшей степени забавно: наблюдать за напыщенными говорящими головами, которые с важным видом изрекали мысли, украденные из утренних газет, – и все ради того, чтобы увеличить свои и без того завышенные гонорары. В телевизионном пространстве, забитом заранее записанными интервью, людям нравилась эта передача, им было приятно красоваться перед всем честным народом в течение двадцати минут, несмотря на то, что Банион взимал непомерно высокую плату, разделывая их под орех в прямом эфире.

Рейтинг его программы неуклонно рос. Первой сенсацией стало откровение бывшего министра обороны Роберта Макнамары, который признался в том, что все то время, пока шла война во Вьетнаме, он принимал препараты, якобы восстанавливающие рост волос, а на самом деле стимулирующие мозговую деятельность. Нежданно-негаданно «Воскресенье» превратилось в программу, попасть на которую считалось престижным.

«Эмпл Ампер», гигантская электрическая компания, стала единственным спонсором программы. Банион подписал выгодный долгосрочный контракт. Оклад был неплох, но настоящие деньги он зарабатывал, читая лекции. Суммы были поистине астрономические. Невероятно, но факт: некоторые корпорации, чтобы услышать от него живьем те же слова, что он говорил по телевизору, готовы заплатить сумасшедшие деньги, таково бремя славы. Историк Дэниел Берстин охарактеризовал этот феномен как «известность ради известности». Он вполне мог бы добавить: «деньги ради известности». Юное лицо Баниона стало символом телевидения нового времени. Жители самых отдаленных деревень в бассейне Амазонки, у которых было спутниковое телевидение, вмиг узнали бы его, вздумай он приплыть к ним в гости на утлой лодчонке. Метрдотели в роскошных ресторанах теперь приберегали для него отдельный столик – на случай, если он вдруг осчастливит их визитом. Его карикатура красовалась на стене ресторана «Фронд», где вашингтонские Большие Лапы[14] уплетали стейки размером с портфель и гигантских омаров (и зря – мясо у молоденьких омаров гораздо более нежное и сочное). Он был вынужден загодя приезжать в аэропорт, чтобы успеть раздать автографы. Это в том случае, когда он пользовался услугами авиакомпаний. Его лекционный агент, Сид Минт, теперь недвусмысленно намекал клиентам, что их шансы заполучить на свое мероприятие Джона О. Баниона значительно повысятся, если они пришлют за ним собственный самолет, а затем тем же самолетом доставят его обратно.

И вот теперь он стоял в напоенной сладкими ароматами гостиной Вэл Далхаузи, в ожидании лавровых венков от сильных мира сего. Жизнь была прекрасна. Казалось, все идет как по маслу.

А вот и его Битси – с Тайлером. Тайлер, куратор галереи «Фриппс», сегодня вырядился в клетчатый блейзер, темно-синюю рубашку, шелковый французский галстук с узором из малюсеньких картин в рамочках – остроумно, ничего не скажешь, – с изящной золотой булавкой. Его волосы были зачесаны назад и разделены на прямой пробор – имидж преуспевающего яппи.

– Это что, кровь у тебя на ботинках? – ухмыльнулся Тайлер.

– Он выживет, – махнул рукой Банион.

– Мне не терпится взглянуть на план размещения гостей на твоем обеде. Где вы собираетесь его усадить?

– Если он вообще придет, – проговорила Битси с необычайно встревоженным видом, – Вэл говорит, что они в последний момент придумают какой-нибудь ужасный кризис ради того, чтобы отменить визит.

– Им не надо придумывать кризисы. Они сами тут как тут.

– Вот что я придумал, – сказал Тайлер, понизив голос, – я случайно узнал, что в этот день приезжает Орестус Фитцгиббон…

Орестус Фитцгиббон, англо-греческий финансист, ныне натурализованный американец, недавно приобрел корпорацию «Имменса» за семь миллиардов долларов – чтобы избежать проблем с уплатой налогов. Он, говорили, любил сорить деньгами; отчасти для того, чтобы позлить своих многочисленных бывших жен.

– …Он дарит нам третьего Эль Греко. Почему бы вам не пригласить его к себе на обед? Президент вряд ли опоздает, если узнает, что Фитцгиббон будет сидеть рядом. Пару лет назад Огастус сидел рядом с сенатором Рокфеллером и, не сходя с места, выписал чек на миллион долларов на его избирательную кампанию.

– О боже, это все решает, – вздохнула Битси, – но согласится ли он, если все получится так спонтанно?

– Не могу сказать, что являюсь большим его поклонником, – сказал Банион, – конечно, здорово, что он дарит вам всех этих Эль Греко, но я сидел рядом с ним на приеме у Эрхарда Виллингера, и, честно говоря, он показался мне довольно неотесанным малым.

– Пожалуйста, Джек, не будь таким снобом, – в последнее время Битси побывала на стольких вечеринках в британском посольстве, что сама начала изъясняться, как подданная Британской империи.

– Похоже, я посеял вражду между любящими супругами, – сказал Тайлер, – вы уж там как-нибудь договоритесь и дайте мне знать.

– Это решено, – твердо проговорила Битси.

Их познакомила Клер Бут Льюс. Тайлер был австралийцем по происхождению. Его отец сколотил неплохой, но весьма сомнительный капиталец, продав старым импотентам с острова Формоза аддукторы гигантских моллюсков (они думали, что это поможет им вернуть утраченную мужскую силу), а затем вложил вырученные деньги в опалы, нефть, ранчо и виноградники. Молодого Тайлера он послал в английскую частную школу, где тот, став гомосексуалистом, получил возможность внедриться в британский истеблишмент. Продолжив свое образование в Кембридже, он сделался протеже сэра Энтони Бланта, искусствоведа, смотрителя коллекции картин Ее Величества в Букингемском Дворце, Виндзоре и Хэмптон-Корт,[15] и, как позже выяснилось, советского шпиона. Никто не мог до конца поверить в то, что человек, который посвящал монархов в тонкости живописи Пуссена, в то же самое время нашептывал государственные тайны на ухо лондонскому резиденту КГБ. Не останавливаясь на достигнутом, Тайлер женился на слишком резвой дочери сэра Реджинальда Пигг-Вигориша. К моменту, когда было объявлено об их разводе, сэр Редж должен был вот-вот получить пожизненное звание пэра. Опасаясь, что, мягко говоря, не совсем обычные сексуальные шалости его дочери могут стать пищей для таблоидов, он передал своему зятю несколько лишних полотен Сезанна, чтобы тем самым сохранить репутацию. Развод оформили без лишней шумихи. Тайлер продал картины Сезанна в парижский музей «Льоранжери» за кругленькую, тщательно скрываемую сумму (восемь целых семь десятых миллиона долларов) и отбыл в Америку, где стал куратором престижной галереи «Фриппс». Пущего лоску ему придавал тот факт, что он был знаком с принцем Уэльским. Банион не раз пытался с помощью Тайлера затащить принца на свою программу. Вот это была бы удача! Да, нет никакого смысла спорить с Битси по поводу того, приглашать ли на ужин этого сексуально озабоченного негодяя Фитцгиббона. Она недвусмысленно дала ему понять, что решение уже принято. Наверняка они заранее отрепетировали это маленькое представление.

Но вот подошел Тони Флемм, хозяин второразрядного вашингтонского шоу, пытаясь сделать вид, что совсем не завидует.

– Эй, Джек. Классное шоу.

– Правда? Ну, не знаю, не знаю…

Правильно, так его, бедного ублюдка, пусть помучается, пусть объяснит гостям, чем ему так приглянулось это классное шоу. Нет, минуточку, вот идет Бертон Галилей, сияющий, покачивающий головой в притворном ужасе – нет, ну надо же, как Банион в пух и прах разнес президента! А сзади к нему приближаются спикер Палаты представителей и французский посол. Абсолютный триумф. Банион вдохнул полной грудью воздух, напоенный ароматом свечей, и неторопливо выдохнул.

Вэл захлопала в ладоши.

– А теперь прошу всех к столу!

Глава 3

По понедельникам, ровно в десять утра, Банион и его секретарша Ренира просматривали почту за прошлую неделю и обсуждали расписание на неделю грядущую. Ренира читала почту, чтобы решить, на какие из трехсот или четырехсот писем необходимо ответить, одновременно составляя почасовой график на неделю. Ренира была англичанкой, и ее изысканное «алло» могло повергнуть в шок неподготовленного абонента. Как человек публичный, Банион считал своим долгом иметь прямой телефонный номер, но с практической точки зрения находил это чрезвычайно неудобным.

Почта за прошлую неделю была разнообразна: в одних письмах превозносили таланты Баниона; в других клеймили его как нарушителя общественного спокойствия; в третьих требовали разъяснения тех или иных проблем; в четвертых просили прочесть «прилагающийся» манускрипт с надеждой, что он будет опубликован. Были и такие, в которых умоляли бесплатно выступить на предстоящем торжестве (эти письма переправлялись Сиду Минту, лекционному агенту Баниона, который отвечал, что минимальный гонорар Баниона – двадцать пять тысяч долларов); а также те, которые начинались со слов: «Вы, конечно, меня не помните, но…» (на что Ренира отвечала: «Вы совершенно правы, мистер Банион вас не помнит»). Обычный набор рекламных проспектов, предлагавших авторучки, дорогие кожаные портфели, кроссовки, роскошную бумагу для писем, словари, компакт-диски, океанские лайнеры, спортивные машины и, конечно, трости, которые были эксцентрической слабостью Баниона – его страстью, как полагали некоторые. (Его коллекция включала в себя палку, сделанную из ампутированной бедренной кости солдата времен Гражданской войны; в свое время она принадлежала Джону Уилксу Буту;[16] еще одна была сделана из пениса быка.) На эти письма они неизменно отвечали короткими сухими формальными отписками.

Сеть магазинов одежды недавно предложила сто тысяч, если он сфотографируется в джинсах за двадцать девять долларов. Над этим предложением Банион задумался. Конечно, у него и в мыслях не было опуститься до рекламы шмоток – тем более джинсов. Он в жизни не выходил из своего дома в Джорджтауне без галстука; но сто тысяч «зеленых» – не такие уж плохие деньги за какой-то час работы. Естественно, он отклонил их предложение, но настроение было испорчено, ибо остаток дня он мрачно подсчитывал, что можно купить на такую сумму. «Кристи» проводила аукцион вин, выставив на продажу несколько ящиков «Романэ-Конти» урожая 1971 года, но… нет… Он не должен этим заниматься. Некоторые вашингтонские Большие Лапы уже вступили на этот путь, начав рекламировать молоко, кредитные карточки… Это так несолидно.

И, наконец, – определенное количество писем от заключенных, среди которых немало ожидающих смертной казни, с уверениями в собственной невиновности и просьбами ходатайствовать о помиловании. Это розовая мечта многих журналистов, ерунда в духе фильмов Джимми Стюарта: спасти невиновного от электрического стула. Но подобного рода фантазии никогда не мучили Джона Баниона. Когда дело доходит до смертной казни, тут не до сантиментов. Ему доводилось присутствовать на нескольких казнях. Потом он написал о них одобрительные статьи в своей колонке – кроме того ужасного случая, когда приговоренный загорелся на электрическом стуле. Жуткое было зрелище. Банион откликнулся прочувствованным очерком, изобличая некомпетентность персонала американских тюрем и заявив, что нация, которой под силу послать человека на Луну, должна уметь поджаривать своих преступников более гуманным способом. А теперь его спонсор, компания «Эмпл Ампер», приняла этот вызов и собирается выпускать электрические стулья. Бесшумные, надежные, экономичные, да к тому же совсем не дымят…

Этот понедельник, как доложила Ренира с безупречной интонацией, ознаменовал начало умеренно загруженной недели. Во вторник – завтрак с помощником министра обороны Коэном, чтобы обсудить ситуацию в России; в среду – обед с Куртом Кендаллом, где тот в очередной раз начнет объяснять, почему жесткая бюджетная политика душит экономику; в четверг – завтрак с Элканом Бингмуттером из Пан-европейского союза, которому не терпелось прийти на «Воскресенье», чтобы объяснить американскому народу, почему Албании срочно необходимо вступить в НАТО; потом – лекция и обед с членами Американской ассоциации производителей замороженной рыбы. Ренира предупредила его, что это может быть рискованно – буквально месяц назад Банион написал статью, в которой принял сторону Канады в недавней баталии, разыгравшейся по поводу ловли палтуса у берегов залива Джорджиан-Бэй, а в ААПЗР страстно ненавидели канадцев. Банион равнодушно пожал плечами. В тот же день – вечерняя лекция на Конгрессе еврейских заседателей в Совете преуспевающих корпораций. Так что надо будет внести кое-какие изменения в его речь по мирному урегулированию на Ближнем Востоке с учетом того, что пару недель назад Израиль аннексировал Иордан – видите ли, какой-то ученый муж недавно расшифровал письмена на древних скрижалях, говорящие о том, что когда-то Иордан был частью Земли Обетованной. Хм. Занятно. Но, как бы там ни было, этот шаг означает попытку реальной стабилизации положения в данном регионе. Что-нибудь в этом роде… В пятницу утром он будет вести теледебаты Американской медицинской ассоциации. Сид Минт выжал из них тридцать пять тысяч. Какая же тема?

– «Перспективы снижения долголетия», – подсказала Ренира, – «Проблемы и пути их разрешения».

По коммутатору позвонил помощник Рениры, чтобы сообщить, что на линии Билл Стимпл из «Эмпл Ампер». Банион поднял трубку.

– Джек! – Билл Стимпл был настоящим экспертом в сфере корпоративных отношений с общественностью. Каждое приветствие он начинал с восклицания. Банион не сомневался, что когда за ним придет мрачная старуха с косой, Билл проревет «Ах! Смерть!» и спросит у нее, играют ли на том свете в гольф.

Банион никогда не был любителем громогласных приветствий. В последний раз он повышал голос в колледже, когда какие-то футболисты бросили его в куст самшита, после чего он опубликовал разгромную статью в газете «Дэйли Принстониан», в которой поносил спорт как «бессмысленную трату энергии и времени».

– Привет, Билл.

– Классное шоу! Бог мой, да ты его просто поджарил.

– Рад, что тебе понравилось.

– Одно из твоих лучших шоу, – Билл засмеялся, – не представляю, как ты собираешься снова с ним поладить, но ты молодец. Молодцы, ничего не скажешь.

– Я бы на твоем месте не волновался. Судя по рейтингам, в январе у нас будет новый президент.

– Послушай, Джек, после шоу я разговаривал с Элом Уайли. Кстати, он велел тебе передать, что ему безумно понравилось. Но вот по поводу «Селесты»… сам знаешь, как мы ценим твою искренность. Фактически, мы перед ней просто преклоняемся.

Банион откинулся на спинку кожаного кресла, и оно громко скрипнуло. Он представил себе Эла Уайли, председателя правления «Эмпл Ампер», – как тот, вместе с Биллом Стимплом, преклоняет колена перед алтарем искренности Баниона.

– «Эмпл» не является одним из основных подрядчиков «Селесты», мы, конечно, не «Грюнинг» и не «Аэромакс». Но у нас тоже есть право на кусочек пирога. И знаешь, этот запуск будет ознаменован…

– Билл…

– Выслушай меня, и я умолкну. Я не говорю, что не было перерасходов, но «Эмпл» всегда укладывалась в рамки бюджета. Я не говорю, – только учти, это между нами, – я вовсе не утверждаю, что эта фигня стоит двадцать один миллиард баксов. Это не мое дело. Но я точно знаю, что «Селеста» станет самым значительным достижением со времен «Аполлона-11», и знаешь, Эл сомневается, стоит ли так… ее опускать.

– Я вовсе не опускаю ее, Билл. Я задаю вполне естественные вопросы: не пойдет ли львиная доля общественных денег на избирательную кампанию, не хотят ли они подгадать дату запуска к выборам и насколько это целесообразно…

– Это меня не касается. Ты уже большой мальчик. Я просто хочу, чтобы ты знал, что по этому поводу думает босс. Я думал, тебе это будет интересно. Я прав?

– Конечно.

– Он обожает твое шоу. Он всегда хвастается тобой. Тут на днях он играл в гольф с Кензибуро Мотогама, так только о тебе и говорил.

– Приятно слышать, – сказал Банион, испытывая острое желание повесить трубку.

– Так… Что еще я хотел сказать? Боже, неужели это склероз?.. Ах да, вспомнил; ты ведь знаешь, что этой осенью мы планируем начать выпуск новых моделей «ХТ-2000» во Флориде, в одном исправительном учреждении в Старке. Там будет начальник тюрьмы. Спрашивал, не собираешься ли ты приехать. Мы ведь затеяли это дело из-за твоей статьи, в которой ты написал, как один парень загорелся на электрическом стуле… Классная была статья. До сих пор где-то у меня валяется.

– Я не толкаю вступительных речей, Билл.

– Прекрасно тебя понимаю.

– А ты сам туда собираешься?

– Естественно. Это ведь, как ни крути, презентация нового товара. Там будет уйма республиканцев – сторонников смертной казни. А ты знаешь, что он откидывается? Не нужно сидеть так, словно ты аршин проглотил. Словно ты у себя дома, смотришь по телеку футбол и… поджариваешься. Очень гуманно. И никакого шума. Работает тише, чем некоторые электробритвы.

– Тебе непременно надо вставить это в новый рекламный ролик. Чтобы бассет наблюдал не за курицей в духовке, а за тем, как поджаривается хозяин.

– А что, неплохо! Очень даже оригинально.

Банион пригласил Рениру обратно в кабинет.

– На чем остановились?

– На Американской медицинской ассоциации.

– Планирование смерти. Вся неделя посвящена планированию смерти, – раздраженно проговорил он, – на этой неделе я собирался начать книгу. На прошлой неделе мне звонил Дон Морфоркен; сказал, что они уже назначили дату выхода в свет, – он сурово посмотрел на Рениру, словно это была ее вина, – а если не будет книги, нет никакого смысла назначать дату публикации.

У Баниона больше не было времени на объемные политологические книги, которые он кропал в молодые годы: такие, как «Наживка для иммигрантов: провал американской внешней политики от Кубы до Бейрута»; или «Колоссы Родосские» – его восторженное исследование родосских философов и «мира, который они создали»; или «Подавление неимущих» – его весьма спорный бестселлер о реформе программы социального обеспечения. Разрываясь между «Воскресеньем», газетными публикациями (три раза в неделю) и лекциями, он просто не мог позволить себе писать толстые книги. В последнее время он грешил компиляциями – кромсал и клеил старые очерки, статьи в журналах, даже речи. Чтобы Морфоркен окончательно не пал духом, Банион время от времени подбрасывал ему какую-нибудь оригинальную книжечку – как правило, коротенькое творение на историческую тему, исследования для которого ему предоставляла одна чахлая аспирантка из Джорджтаунского университета. Та, над которой он в данный момент работал, – или, точнее, пытался работать, – была посвящена Бенджамину Франклину: якобы будучи в Париже в качестве американского шпиона он подружился с молодым Робеспьером в одном из парижских борделей и убедил его в необходимости революции. Безусловно, факты весьма схематичны, зато обстановка очаровательная. Рабочее название – «Семена Революции».

– Сегодня утром я разговаривала с вашей аспиранткой, – сказала Ренира, – после ланча она принесет какие-то новые выкладки. Как видите, практически все послеполуденные часы и вечера на этой неделе у вас свободны, – значит, вы сможете спокойно работать над книгой. Кстати, сегодня утром звонили из офиса Конрада Блэка – спрашивали, сможете ли вы прилететь завтра во второй половине дня на встречу с миссис Тэтчер. Я сказала, что не сможете.

– Вы сказали Конраду, что я не смогу прилететь на встречу с миссис Тэтчер? – в ужасе воскликнул Банион.

– Через неделю вы проведете с ними целый уик-энд на вечеринке у Холлинджера в Лондоне, так что я подумала, что нет никакой нужды тащиться ради этого в Нью-Йорк. Но если вы так не считаете, я перезвоню им и скажу, что вы приедете.

Неудивительно, что британцы когда-то правили миром.

– Нет, все нормально. Не надо.

– Тогда давайте обсудим субботу?

– Хорошо.

– Битси сказала, что утром у нее дела в симфоническом комитете. В три часа вы играете в гольф в клубе «Неопалимая Купина» с судьей Фитчем и спикером Микером. Я подумала, вы захотите приехать туда пораньше, чтобы попрактиковаться, и зарезервировала для вас стартовую площадку[17] на час дня. И еще. Пока вы разговаривали по телефону с мистером Стимплом, звонил мистер Минт, чтобы уточнить дату. Ассоциация американских фермеров-птицеводов. Говорит, что они достаточно левые.

– Левые фермеры-птицеводы?

– Да. И очень прогрессивные. Никакого насильственного откармливания, никаких пестицидов или чего-нибудь в этом роде. Куры просто бродят, где им вздумается, и все тут. На мой вкус, они жесткие как подошва. Я предпочитаю «насильственно откормленных» бройлеров. Это в ноябре, так что Сид сказал, что вы можете дать им ваш прогноз результатов выборов, как говорится, от фонаря. Он сказал, что если бы вы ввернули что-нибудь вроде того, что мы должны заставить скотоводов западных штатов больше платить за выпас скота на федеральных землях, они бы просто носили вас на руках.

– Сколько?

– Двадцать пять.

– Скажи им, что я согласен за тридцать. Скажи, что нам придется поднатужиться, чтобы выкроить для них время.

Интересно, сколько же это получится? Тысяча долларов за одну минуту? Неплохо, если дело выгорит. А оно непременно выгорит, если хорошенько постараться.

Глава 4

Натан Скраббс сидел у себя в кабинете, затерянном в затхлых подземных коридорах здания Управления социального страхования в Вашингтоне, округ Колумбия. Безо всякого интереса читая роман Тома Клэнси, он ожидал, когда компьютер выдаст информацию о том, что где-то в Индиане еще одна домохозяйка была похищена и исследована с помощью зонда гуманоидами на летающей тарелке. Скраббс мечтал уйти из Отдела похищений.

Поначалу они были ему интересны. Потом это стало просто работой. Скраббс занимался этим уже два года и теперь устал. Уже несколько месяцев назад он подал заявление о переводе в Оперативный отдел – кто знает, может, он еще станет заправским пилотом какого-нибудь суперсовременного авиалайнера. Непременно. В этом нет никаких сомнений. За это время он проделал отличную работу. Одна из его женщин, Кэти Карр, умудрилась сделать на своем похищении потрясающую карьеру. В этом году она собиралась стать спикером на Конгрессе жертв похищений представителями внеземных цивилизаций. Ее книга «Изнасилование в космосе» стала национальным бестселлером, и на телевидении уже вовсю шел процесс съемок фильма с Гвен Дэйл в роли Кэти. Миниатюрная Гвен в роли толстухи Кэти. Так что Голливуд всегда к вашим услугам. Да, прошение о переводе к этому моменту уже должно получить одобрение.

Натан в свои почти тридцать пять был высок и худощав, хотя подземная жизнь и выпивка по вечерам, чтобы не умереть со скуки, не могли не сказаться на его внешности. Однако он все еще оставался достаточно привлекательным. Мужественный подбородок, впрочем, совершенно не вязался с растерянным взглядом, – и выражение лица человека, который привык быть победителем, но вдруг потерпел неудачу. Если бы не это беспомощное выражение, его лицо выглядело бы весьма зловеще. Хотя, на самом деле, Скраббс был из тех людей, которым можно смело доверить багаж в аэропорту, чтобы сбегать в туалет.

Скраббс посмотрел на часы. Что-то они запаздывают. Может, конечно, она оказалась чересчур строптивой; а это может вызвать проволочку. Он вызвал на экран компьютера данные о похищенной:

Скраббс внимательно изучал круглую физиономию на экране. Еще одна типичная Мисс Америка. Ее сфотографировали в супермаркете. Она катила тележку, нагруженную таким количеством сахара, что его хватило бы на неделю всей Америке. Маленькие черные глазки поблескивали из-за пухлых щек. Бедняжка. Вероятно, старина Генри не балует ее своим вниманием. За ней тащился один из ее отпрысков, уплетая – о господи, неужели сырую сосиску? Скраббса передернуло.

– Надеюсь, Мэгги, тебе это тоже понравилось, – сказал он и, убрав лицо женщины с монитора, вернулся к Тому Клэнси, который описывал лазерное оружие, разрушающее глазной нерв. Ребята из Отдела увечий тоже используют такое оружие – разит просто наповал. Паршивая работа, ничего не скажешь. По крайней мере, он не вырезает коровам кишки, языки и другие органы, чтобы заставить людей поверить в то, что у пришельцев странные пищевые предпочтения. Какой идиот это выдумал? У них там в Отделе политики и планирования засели какие-то чокнутые. Да и вообще, МД-12 – это сборище чокнутых ублюдков.

МД-12, Маджестик-12, Великолепная Дюжина. А началось все золотым летом 1947 года, в самый разгар холодной войны. 24 июня были инсценированы полеты неопознанных летающих объектов над Национальным парком «Маунт-Рейнир»;[18] спустя две недели после этого удачного дебюта в Росвелле произошло «крушение» космического корабля пришельцев. Идея была достаточно проста: убедить Сталина в существовании НЛО, а заодно и в том, что Соединенные Штаты владеют секретами инопланетных технологий. Это заставило бы грозного усатого Папу Джо плясать перед Америкой на задних лапках.

Однако потом, как это бывает со многими правительственными программами, изначальный план уступил место более грандиозным проектам. «Великолепные» представляли собой двенадцать секретных агентов, входивших в правление (отсюда название), среди которых были директор ЦРУ Роско Хилленкеттер, министр обороны Джеймс Форрестол и другие большие шишки из научных, аэрокосмических и военных ведомств США. Они решили, что, коль скоро они заварили эту кашу, то МД-12 вполне может послужить иным, более возвышенным целям, а именно: убедив американских налогоплательщиков в существовании внеземных цивилизаций, держать их в постоянном страхе по поводу возможного вторжения из космоса, тем самым побуждая с энтузиазмом пополнять фонды аэрокосмического и военного комплексов. Нация, которая свято верит в то, что по крышам домов бегают зеленые человечки, будет обеими руками голосовать за наращивание вооружения и развитие космических программ.

Началось все со светоотражающих дисков, которые тщательно замаскированный самолет таскал над штатом Вашингтон, однако очень скоро этот блеф разросся в грандиозную сверхсекретную программу с годовым бюджетом, исчислявшимся десятками миллионов долларов. Но американцы быстро привыкают к сенсациям. Очень скоро полеты неопознанных летающих тарелок перестали быть чем-то из ряда вон выходящим. А поддержать интерес общественности как-то надо… МД-12 пришлось приступить к разработке более изощренных развлекательных программ, предоставив неопровержимые вещественные доказательства: участки выжженной земли, искалеченный скот (это было проще пареной репы), машины с внезапно сгоревшими аккумуляторами и – крупным планом – пассажиры, с разинутыми ртами уставившиеся на загадочные огоньки. Но когда интерес к сломанным машинам и изуродованным животным постепенно угас, МД-12 не оставалось ничего другого, кроме как явить народу самих малышей-пришельцев. Это было уже сложней. Первым делом надо было найти карликов, предварительно удостоверившись в их благонадежности. Именно поэтому с годами пришельцам пришлось значительно подрасти.

Поначалу все были просто в восторге, но потом визиты инопланетян стали голливудским клише. МД-12 снова пришлось поднять ставки. В Отделе политики и планирования (МД-3) посовещались и представили новые свидетельства существования внеземных цивилизаций: огромные концентрические круги, появлявшиеся по ночам на заброшенных пшеничных полях, и более серьезные травмы вышеупомянутых коров (вот гадость!). Сначала и это сработало, но ненадолго, ибо публика была уже пресыщена. И тогда в МД-12 решили, что настало время для более действенных мер. Так началась эра похищений. В конце концов секс вмешивается буквально во все.

Самым поразительным было то, что именно жертвы, а не МД-12, первыми заговорили о введении зонда в матку, искусственном оплодотворении и тому подобных вещах. Вскоре после первых похищений (обычно жертву просто хватали, наносили легкие телесные повреждения, а затем оставляли где-нибудь на пустынном шоссе), пострадавшие начали делать сногсшибательные заявления о том, что им якобы втыкали кое-куда разные штуки. Только тогда ребята в Отделе политики и планирования сдались: ладно, раз народ этого хочет, значит, так тому и быть. Как говорится, глас народа – глас божий. К тому же, с антропологической точки зрения это было совершенно естественно. Это были не просто пришельцы – это были боги, сошедшие с небес, чтобы спасти человечество, влачащее жалкое существование на изнуренной старушке-Земле. Несомненно, «избранницам» льстило то, что боги хотят заниматься с ними любовью, или, по крайней мере, доставлять им удовольствие. Со временем, конечно, заговорили и о зачатых младенцах, это уже издержки, но процесс было невозможно остановить.

Ветераны МД-12 были в ужасе от всех этих сексуальных штучек. Скраббсу доводилось беседовать с некоторыми из них – анонимно, посредством внутренней засекреченной киберсети, которая в МД-12 заменяла общение. Работникам строго запрещалось обсуждать детали операций, но они привыкли читать между строк. Один ветеран, под кодовым именем «Улисс», неустанно талдычил:

Хотя болтовня в киберсети как-то скрашивала одиночество, работа в МД-12 била все рекорды по засекреченности, не идя ни в какое сравнение ни с ЦРУ, ни с еще более засекреченным Агентством национальной безопасности. Это была единственная тайна американского правительства. Скраббс не знал по имени ни одного из сотрудников МД-12. Именно по этой причине им удавалось держаться в тени все эти годы: большинство членов организации ничего не знали друг о друге. Разумеется, кроме директора, МД-1, кем бы он там ни был. Или она? Вся информация передавалась через МД-нет, собственный интернет МД-12. Непосредственное общение тоже имело место, но это случалось крайне редко. Сидя в подвале Управления социальной безопасности, Скраббс вел жизнь затворника. Его кабинет располагался здесь потому, что ни одна ищейка из Конгресса не отважится сюда заглянуть.

Часы тянулись нескончаемо. Веселенькая работенка, ничего не скажешь.

Привет. Чем ты занимаешься? Я работаю в Управлении социальной безопасности.

Серьезно? Класс. Погоди, мне нужно переставить машину.

Иногда Скраббс задавал себе вопрос: каким шальным ветром его занесло сюда, в подвал этого серенького вашингтонского здания? Как он превратился в человека-невидимку, инсценирующего ложные похищения людей пришельцами? Даже в школьном альбоме он никогда не значился в списке тех, кто пригоден к такого рода работе.

Напротив, его давней мечтой, навеянной фильмами о Джеймсе Бонде, было попасть в ЦРУ, ну и соответственно: участие в каких-нибудь дерзких вылазках, свержение незаконных правительств, прыжки с парашютом в гущу диких джунглей, бурные романы с красотками с чарующими экзотическими акцентами, пилюля с цианистым калием, зашитая за подкладку, пистолет, засунутый за пояс трусов или спрятанный под подушкой, и возможность заказывать «самый лучший мартини» на восьми языках.

Однако ни один из этих грандиозных замыслов, кроме возможности заказывать мартини (причем исключительно на родном английском), так и не осуществился. Заявление Скраббса, помеченное решительным «ОТКЛОНИТЬ», было переправлено через реку Раппаханнок в почтовое отделение в Росслине, Виргиния, затем переброшено в другое отделение, за ним – в третье, и так далее. Очевидно, в конечном счете письмо каким-то загадочным образом попало в руки МД-12, и они не заставили себя долго ждать: спустя некоторое время ему позвонил некий «мистер Смит, работающий на правительство» Скраббс был заинтригован, хотя в то же время подавлен формальной отпиской из ЦРУ, в которой его поблагодарили за энтузиазм и послали куда подальше. С мистером Смитом они встретились во вьетнамском ресторанчике в предместьях Виргинии. Мистер Смит поведал ему, что существует еще одна правительственная структура, более элитарная, нежели ЦРУ, – и, разумеется, намного более эффективная! И как раз ее деятельность напрямую связана с наиболее важными вопросами национальной безопасности. Клюнул ли Скраббс на это предложение? Еще бы! Мечты об интригах и экзотических красотках вновь поселились в его душе.

Мистер Смит предупредил, что его берут на работу в самую секретную из всех секретных служб в Соединенных Штатах.

Вот это круто! Так где тут надо подписать?

Скраббс задремал на середине оды Тома Клэнси, посвященной самонаводящейся ракете, но тут же очнулся, разбуженный голосом Майка, доносившимся из динамиков компьютера. Майк возглавлял рабочую бригаду.

Скраббс поморгал, окончательно просыпаясь, и ввел пароль – пожалуй, в сотый раз за этот день. Здесь на этом все просто помешались. Даже в туалет нельзя было зайти без пароля. Он приложил руку к сканеру и громко произнес свое имя, чтобы компьютер убедился, что это именно он, Натан Скраббс, сидит у экрана компьютера.

На заднем плане были слышны голоса Джимми и Джейка. Джейк занимал самую нижнюю ступеньку на иерархической лестнице: он проводил само зондирование. Работа для начинающих, короче говоря.

Разговор шел обычный после такого рода операций: усталые, раздраженные реплики, мечты о бутылочке пива или о чем-нибудь покрепче. Скраббс вспомнил времена, когда сам участвовал в подобных операциях: дело было в Хьюстоне, штат Техас. Они тогда захватили группу вьетнамских нелегалов, промышлявших добычей креветок, причем понятия не имели, каким образом эти ребята вписывались в Великую миссию укрепления веры в НЛО. Что ж, по крайней мере, они были тщедушными, их легко было поднять, не заработав при этом грыжу.

– Ну, как прошло? – спросил Скраббс.

– Как всегда, – проворчал голос.

Скраббс услышал скрип латекса: ребята стягивали лягушачьи комбинезоны. На данном этапе Великой миссии требовались Высокие Северяне, представители высшей расы в инопланетной этнологии. Благородные Северяне были самыми человекоподобными из всех инопланетян: не такими безобразными, как Уродливые Серые Коротышки, которые смахивали на Крылатых Обезьян из сказки Баума «Волшебник из страны Оз». С одной из жертв, толстой фермершей из Небраски, случился сердечный приступ, когда, очнувшись, она обнаружила себя привязанной к столу в окружении шести Уродливых Коротышек. Парням пришлось откачивать ее, а потом везти в больницу. С тех пор в состав каждой рабочей бригады должен был входить специалист по экстренному реанимированию. Они резко сократили число Уродливых Коротышек, что было весьма кстати, так как не нужно было больше возиться с карликами, проверять их на благонадежность.

– Вы вернули ее домой… – Скраббс зевнул, – или она шляется где-нибудь по шоссе, недоумевая, какого черта…

– Оставили тетеньку на соевом поле – в миле от ее дома. Сейчас, небось, пытается распрямить стебли на концентрических кругах.

– Да она все поле за пять минут обрабатывает, – вмешался чей-то голос, – здоровущая тетка.

– Ее и подъемным краном не подымешь. Боже, моя спина…

– Сколько она приняла? – Скраббс скользил пальцами по клавиатуре, делая заметки.

– Не очень много.

– Майк!..

– Двенадцать, от силы пятнадцать унций.

Скраббс присвистнул:

– Ничего себе, – похоже, Майк слегка перебрал с севофлюраном – обезболивающим последнего поколения, который после Сандаски[19] они прозвали «веселящим газом». Они тогда работали с женой одного полицейского: положили ее на стол и приготовились ввести зонд, как вдруг она достала баллончик с «Мейс»[20] – сильная штука, не то что какой-нибудь там перечный газ, – и начала распылять его вокруг себя, словно перепуганный скунс. Позже Майк признался Скраббсу, что во время операции он и его команда издавали какие-то странные нечленораздельные звуки, наряду с «Дерьмо!» и «Блин!» – выражениями, прямо скажем, чересчур земными. В течение нескольких недель после этого случая Скраббс с замиранием сердца ждал появления опровержения в прессе. Но дамочка так никуда и не обратилась. Как ни странно, некоторые жертвы предпочитали держать рот на замке – из страха выставить себя на посмешище. Большинство, однако, тут же кидалось к ближайшему микрофону. Да и кто бы на их месте поступил иначе?

– Да все нормально, – отозвался Майк, – она держалась молодцом. Настоящий боец.

– Она была в сознании?

– Да, да.

– Майк, если они ни черта не помнят, в этом нет никакого смысла.

– Она знает, что в нее залезали. Не кипятись. Тебя интересуют подробности?

– Нет, – Скраббс продолжал щелкать по клавиатуре.

– Можно кое о чем тебя спросить? – это, скорее всего, Ларри. – Как так получается, что нам никогда не достается Клаудиа Шиффер?

– Да уж!..

– Почему нам все время попадаются эти толстозадые мамаши?

– Я их не выбираю, – сказал Скраббс, – их выбирает компьютер.

Когда в 1961 году в МД-12 решили вплотную заняться похищениями, штатные математики разработали «алгоритм доверия», помогавший им определить, кого именно следует похищать. Суть была такова: жертвам похищений должны безоговорочно верить, но в то же время они не должны быть чересчур респектабельными – чтобы их откровения не спровоцировали общественность на немедленные поиски так называемых пришельцев. Никаких известных персон – например, вроде председателя правления Федеральной резервной системы.[21] Это привело бы к большим неприятностям. Нет, в этом отношении политика МД-12 напоминала стратегию какой-нибудь солидной финансовой корпорации: «Мы нацелены на медленный, но неуклонный рост, а не на резкие неравномерные скачки, нам важно постепенное укрепление доверия к этому феноменальному явлению». (Надо сказать, что за последние годы язык МД-12 стал гораздо более суконным, что, впрочем, было характерно и для прочих секретных служб.) Смысл всей этой околесицы можно было выразить одной-единственной фразой: тише едешь – дальше будешь.

И это сработало. Пятьдесят с лишним лет спустя после того, как были замечены первые НЛО, опрос общественного мнения показал: восемьдесят процентов американцев убеждены в том, что правительство знает о пришельцах больше, чем говорит. Более того, тридцать процентов опрошенных свято верили в то, что космический корабль пришельцев действительно потерпел крушение в Росвелле, Нью-Мексико. Это была настоящая победа, результат незаметной, но тяжелой и кропотливой работы, проводимой в течение долгих лет тысячами преданных делу энтузиастов.

Скраббс от всей души сочувствовал Майку, Ларри и Джейку. По неведомым причинам алгоритм доверия явно предпочитал толстух. Почему бы ему не выбрать для разнообразия Клаудиу? Да, было бы совсем неплохо.

– Так перепрограммируй компьютер. Введи: «высокая, блондинка, длинные ноги, классная задница, красавица».

– …В постели вытворяет такое, что закачаешься.

– Ребята!.. – сказал Скраббс.

– …А в три утра превращается в пиццу.

Дружный оглушительный хохот. Ладно, пусть выпустят пар.

– Спокойной ночи, ребята.

Скраббс отключился, закончил свой отчет, отослал его по электронной почте МД-10, а также МД-7 и МД-4. Рутина, нескончаемая рутина, и ничего больше. Он известил МД-5, что в их районе была проведена операция по похищению четвертого уровня – пусть теперь отслеживают сообщения в местных новостях. За эти годы он уже интуитивно чувствовал, как громко собирается орать та или иная жертва, и теперь не сомневался, что Мэгги будет вопить как резаная.

Он взглянул на настенный календарь одной из наиболее серьезных (если это слово вообще подходит для такого рода деятельности) организаций, занимающихся исследованиями НЛО. В октябре у них конференция, посвященная похищениям людей. У Мэгги будет время основательно к ней подготовиться. Ее ожидает новая жизнь, подальше от старины Генри и пожирающих сырые сосиски отпрысков. Буквально за одну минуту она из фермерской женушки, бродящей с тележкой по «Уол-Март»,[22] превратится в принцессу, со слезами повествующую на конференции по НЛО о том, как существа из далекого космоса снизошли до того, чтобы исследовать ее яичники. В ее жизни наконец появится смысл. Ей больше не придется изнывать от скуки. Она стала помазанницей божьей. Бывали времена, когда Скраббс ощущал себя самим Святым Духом.

Покончив с рассылкой сообщений, Скраббс проверил почтовый ящик. Пришло сообщение от МД-11. Да! Наконец-то! Долгожданный перевод! Он открыл письмо и прочел:

Несколько часов спустя Скраббс лежал на диване в своей квартирке, принадлежавшей «Туманному Дну».[23] Его организм настолько пропитался водкой, что он был способен лишь вцепиться в пульт дистанционного управления и тупо переключать каналы. Лежа пластом на диване, Скраббс вдруг подумал, что ЭТО и есть его жизнь: нажимаешь на кнопки да пялишься на мигающий экран. Пьяный в стельку и совершенно одинокий в это воскресное утро. Благословенна Суббота отдохновения… Еще одну «кровавую Мэри»…

Сволочи! Сукины дети! Бюрократы поганые! Ублюдки с куриными мозгами!

Все эти годы он надрывал задницу, выдавая на-гора безупречные результаты, выдавая им Кэти Карр, выдавая им дюжины и дюжины пухленьких, жирненьких, жаждущих славы дамочек, и что же он получил в награду за свои труды? ОТКЛОНИТЬ. Они даже не потрудились приписать: К СОЖАЛЕНИЮ, ВЫНУЖДЕНЫ ОТКЛОНИТЬ ВАШЕ ЗАЯВЛЕНИЕ.

Еще водки. Да где же бутылка, черт возьми? Куда запропастилась? Может, вон та, которая рядом с этим самым… Пустая. Дерьмо. А, вот еще одна бутылочка, под этим самым… Ага, верно.

Ох!

Он громко прыснул, обдав водкой ковер.

Какого хрена?..

Перцовка? О боже… Именно то, что надо желудку, в котором с самого утра болтается только кофе из картонного стаканчика да картофельные чипсы. Он пошарил вокруг и обнаружил засохший шоколадный батончик. Пошатываясь, побрел обратно к дивану, предвкушая завтрашнее похмелье. Плюхнулся на диван.

С экрана прозвучало: «С вами программа „Воскресенье“… С Джоном Оливером Банионом».

Черт, неужели в морозилке не завалялось ни одной замороженной пиццы? Поплелся на кухню под звуки музыкальной заставки «Воскресенья».

Президент? Хм. Как говорится, всем начальникам начальник, единственный ч-чек… пардон, че-ло-век, которому известно о МД-12. Скраббс пьяно отсалютовал телеэкрану и рухнул, как подкошенный.

Снова пополз к дивану. Президент защищал космическую станцию «Селеста». По МД-нет ходили слухи, что эта «Селеста» – самое настоящее фуфло.

Баниона он уже давно заприметил. Банион… Напыщенный осел! Вы только поглядите на него. Галстук-бабочка. Но если действительно хочешь убедить мир в существовании инопланетян…

Скраббс невесело хмыкнул.

Вот его бы прихватить! Поиздеваться над ним по полной программе. Посмотреть бы на этого Мистера Совершенство, когда ему воткнут зонд в задницу!

Скраббс дотащился до компьютера: он выглядел как обычный ноутбук, но со специальными возможностями. Чтобы превратить его в секретный коммуникатор между сотрудниками МД-12, нужно было четыре раза нажать кнопку перезагрузки, удерживая ее каждый раз ровно по три секунды. Трекпэд[24] одновременно действовал как идентификатор отпечатков пальцев. Нужно было ввести три пароля, не сделав при этом ни одной ошибки, иначе машина взорвется. Требование безопасности, только и всего. Непростая это работа, однако, если пьян в стельку…

Глава 5

Загородный клуб «Неопалимая Купина», расположенный в десяти милях к северо-западу от Вашингтона, в холмистых, поросших лесом окрестностях Мэриленда, был излюбленным местом сборища истеблишмента, где предавались исконному развлечению английских аристократов. Главное помещение гольф-клуба смахивало на декорацию из «Унесенных ветром», и, точно как в Таре, гостей встречали ослепительные улыбки чернокожей прислуги. Обычаи «Неопалимой Купины» едва ли отличались космополитизмом. Но поскольку президенты любили играть в гольф, руководству клуба пришлось, изменив своим давним традициям, пересмотреть отношение к выходцам из Африки и потомкам Авраама. Бертон Галилей был первым сыном Черного Континента, удостоившимся чести быть избранным в его члены. Руководство клуба тянуло два года, прежде чем соизволило распахнуть двери для сынов Израиля. А теперь в «Неопалимой Купине» разыгралась еще одна жаркая баталия: допустить ли в клуб представительниц слабого пола? Первая леди уже успела плешь президенту проесть.

В субботу, около часа дня, Банион переодевался в раздевалке, вспоминая ту часть «Воскресенья», которую вчера записал с Эрхардом Виллигером. Тема – Россия, разумеется. Виллигер, бывший государственный секретарь, ныне – вездесущий советник всех наций и корпораций, утверждал, что воинственные заявления президента Бледникова о возвращении Аляски – не более, чем попытка умаслить ярых сторонников его партии. Он якобы вовсе не собирался посылать свой флот через Берингов пролив. «В любом слючае, – проговорил Виллигер со своим сочным венгерским акцентом, – исходя изь того, что мне изьвестно, не думаю, что их корябли смогут переплить через Волгу, не говоря уж о Беринговом проливе».

Пока Банион, вполне довольный собой, неторопливо размышлял о вчерашнем дне, снаружи просунулась чья-то рука, залезла в его сумку для гольфа и вытащила оттуда полдюжины мячей с монограммами, заменив их на точно такие же.

Четвертая лунка на жаргоне гольфистов «Неопалимой Купины» именовалась «сучкой». Фервей был очень узким; с правой стороны тянулась «случайная вода», слева – густые лесные заросли. Сколько многообещающих игр заканчивалось на четвертой лунке! Ради этой лунки Банион специально приехал заранее, чтобы потренироваться перед раундом со спикером Микером и судьей Фитчем. С Фитчем все было ясно. Золотые дни его славы на площадке для гольфа были давно позади. Но что касается спикера Микера… Банион вычитал в «Пост», что тот недавно посещал курсы для начинающих игроков в Бел Меллоу, во Флориде; так что его надо остерегаться.

Банион встал на стартовой площадке и впервые опробовал свою новенькую клюшку. У него мурашки побежали по коже от гулкого звука шлепка, с которым он послал мяч прямо в лунку. О, этот божественный звук! Мяч, точно стрела, пролетел по фервею. Просто класс. Вот бы повторить этот удар, когда…

Что за чертовщина?

Мяч вдруг резко отклонился от курса и полетел прямо в заросли. Срикошетил, словно бильярдный шар. Ветра нет, так что ветер тут ни при чем. Бред! Совершенно непонятно. Он уже четверть века играет в гольф, но никогда, никогда не видел, чтобы мяч выделывал такие фокусы. Мяч исчез в лесных зарослях, зашуршав листьями: звук, который так хорошо знаком каждому незадачливому любителю гольфа.

С минуту Банион стоял неподвижно, недоумевая, как с точки зрения физики можно объяснить этот фокус: мяч буквально отскочил от траектории на девяносто градусов. Некоторое время он раздумывал, стоит или не стоит идти за мячом, но потом решил сделать еще один удар. В конце концов, он здесь ради того, чтобы попрактиковаться.

Он снова вернулся на стартовую площадку, и, изготовившись для удара, пробормотал волшебное слово «спокойненько» и ударил. Опять услыхал упоительный шлепок литой резины о титановый наконечник. Мяч взмыл в воздух. Удар был не столь хорош, как первый, немного срезанный вправо, но, если повезет, мяч не шлепнется в воду. Останься… останься… ну же…

Пролетев семьдесят пять ярдов, мяч, вильнув, исчез в зарослях – в точности как первый. Банион изумленно разинул рот, услышав глухой «чпок», с которым мяч ударился о ветку.

Банион оторопело уставился на клюшку, подарок Бертона Галилея.

Что за чертовщина?

Взять еще один тренировочный удар? От одной мысли о двух тренировочных ударах подряд ему стало нехорошо. Но, с другой стороны, рыскать в такую жару по кустам… Там, между прочим, полно ядовитого плюща…

Он снова побрел на стартовую площадку – с видом человека, который, закуривая сигарету, ждет, что она вот-вот взорвется. Потом с угрюмой решимостью ударил, позабыв про свою мантру «спокойненько».

На этот раз он еще больше срезал вправо. Вверх, вверх, вверх… Этот наверняка упадет в воду… И вдруг – раз, мяч снова сделал кульбит и нырнул в заросли, нарушая все законы физики.

Банион запихнул клюшку в сумку, даже не сняв с нее чехол с вышивкой «Кэмп-Дэвид» – рождественский подарок от предыдущего президента, – и ринулся в заросли: черт с ним, с ядовитым плющом.

Он углубился в лес ярдов на тридцать – туда, где по его расчетам должны были валяться все его мячи, и вдруг невдалеке за деревьями увидал скопище мигающих огоньков. Ремонтная машина? Странно. Что здесь можно ремонтировать? Что ж, по крайней мере, ремонтники наверняка видели его мячи.

Рядом с машиной он различил какие-то фигуры в сверкающих комбинезонах. Может, это пожарные в огнеупорных…

Боже правый!

На небольшой полянке, ярдах в пятидесяти от Баниона, стояла ОНА: круглая, приземистая, блестящая, – вероятно, из отполированной стали, – сплошь усеянная мигающими огнями.

В горле у Баниона пересохло; сердце чуть не выпрыгнуло из груди. В последний раз оно так билось только на поле для сквоша. Ну, может, еще пару раз на подходе к оргазму, да и то лет двадцать назад.

Притаившись за сосной, он наблюдал. Двое пожарных возились у машины, чем бы она там ни была. Она была похожа – от одной мысли об этом ему стало неловко – она была похожа на летающую тарелку. Ничего себе шуточки. Это просто ни в какие ворота не лезет.

Но она была там. Чем бы она ни была.

Ага, вспомнил он. Тут, в Мэриленде повсюду военные объекты. Сверхсекретные убежища, построенные во время холодной войны – чтобы было где прятать президентов и конгрессменов, если русские сбросят бомбу. Наверняка это что-нибудь в этом роде. Бомбоубежище. Странное выбрали место для такого объекта.

В ту самую минуту один из пожарных повернулся и увидел Баниона.

Тот отчаянно вскрикнул. Это случилось помимо его воли. Господь всемогущий и святые угодники!

Они его заметили! Они идут прямо к нему!

Банион повернулся, чтобы дать деру.

Боже! – за его спиной стоял еще один, преградив ему путь обратно к полю. Он открыл рот и сказал:

– Алука. Алука валало.

Теперь Баниона окружали трое пришельцев. Он почувствовал резкий запах – похоже на нашатырь, но с какой-то сладковатой примесью, вроде как… корицы? Или так пахнет их пот?..

В глазах у Баниона потемнело. Ноги стали ватными. Он потерял сознание.

Разве кто-то вправе его за это винить?

Банион очнулся от мерцания огней и мерного гудения мотора.

– Виски с содовой, – сонно пробормотал он, – какой фильм показывают?

Должно быть, он задремал. Летит в самолете, как обычно, первым классом. Когда туман рассеялся, он увидел перед собой какое-то существо, не отводящее от него пристального взгляда. Ростом с обычного человека; с блестящей переливчатой кожей, совершенно лысое, с черными миндалевидными глазами и прорезями вместо ушей.

Существо заговорило:

– Калу?

Банион вытаращил глаза. Он был докой по части светского этикета: знал, как следует обращаться к Епископу Кентерберийскому, судье Верховного Суда в отставке, к жене или дочери английского графа. Но как следовало поступить в данной ситуации? «Как поживаете?» – вряд ли это подойдет.

– Калу? – нерешительно пролепетал он. В голове мелькнула вполне резонная мысль: должно быть, у него помутился рассудок от страха. Он чувствовал себя обессиленным, слишком уставшим для каких-либо эмоций. Вспомнилось состояние после внутривенных уколов, которые ему делали в больнице перед колоноскопией.

Еще один. И тоже что-то бормочет.

– Мука.

– Мука, – ответил Банион. На самом деле, все не так уж плохо. Просто приятное головокружение, какая-то… эйфория, что ли. Он попытался поднять руки, но обнаружил, что его кисти привязаны к столу, на котором он лежал. В мозгу красной лампочкой загорелся сигнал тревоги. Эйфорию как рукой сняло. Он потряс кистями и услышал позвякивание металла. Плохо дело, просигналил ему мозг.

– Эй, вы, – крикнул он, – что здесь происходит?

– Вуга бакак.

– Вы говорите по-английски?

– Крик маку фито.

– Вы? Говорите? По-английски?

Бесполезно. Ощущение такое, будто попал в страну третьего мира, где надо кричать, чтобы тебя поняли. Если уж они проделали путь длиною в миллиарды световых лет, чтобы тут, наконец, приземлиться, то могли бы уж, используя свои суперсовременные технологии, выучить пару фраз на местном языке. У них была отличная возможность слушать кассеты по дороге сюда. «Пожалуйста, повторите: „Отведите меня к вашему начальнику“».

– При. Вьет.

Это что, «привет»? Не Бог весть что, конечно, но для начала неплохо.

– При-вет, – раздельно проговорил Банион, – Меня. Зовут. Джек.

– Каму.

– Вы – Каму? – спросил он, натягивая ремни, которыми были перехвачены его кисти. Вся эта ситуация плохо укладывалась у него в голове.

Во время этого крайне глубокомысленного диалога Банион вдруг ощутил остренький холодок и, бросив взгляд на ноги, обомлел: во-первых, он был голый, а во-вторых, его лодыжки тоже были привязаны к столу, а ноги широко расставлены. Это напомнило ему душераздирающую сцену из фильма ужасов: ухмыляющийся злодей на заднем плане со страшным оружием в лапах.

– Может, я… – осмелился он, – может, я могу вам как-то помочь?

Третья тварь двинулась к его ногам. В ее руках было нечто, совсем не внушающее оптимизма. Банион замер.

– Эй! Минуточку!

Он попытался сесть и вдруг понял, что грудь его тоже перехвачена ремнями.

– Эй, вы не имеете права – я гражданин США!

Но тварь продолжала приближаться.

– Как вы смеете! На следующей неделе ко мне на обед приедет сам президент!..

Банион пришел в себя.

Он взглянул вверх и увидел стволы деревьев, тянувшиеся в вечереющее небо. Стрекотанье сверчка заставило его содрогнуться от страха.

Он был один.

Он был одет.

Он сделал глубокий вдох, но вместо пряного соснового аромата ощутил запах нашатыря и корицы.

Банион снова содрогнулся, побрел, пошатываясь, как пьяный, к дереву и обессиленно прислонился к стволу. Кажется, он начинал припоминать. Подойдя поближе, он нагнулся, чтобы исследовать траву. Там, где трава была примята, четко отпечаталось три круга – каждый примерно в ярд шириной. Да, все правильно. Корабль стоял на трех подпорках. А тут, должно быть, он…

– Спокойненько, – сказал он себе, как тогда, перед вторым ударом на стартовой площадке. – Ничего страшного. Просто нервишки пошаливают. Ты слишком много работал. Перенапрягся. Пошел в лес за мячами. Споткнулся. Ударился головой. Да, так оно и было. И тебе приснился глупый, дурацкий сон.

Он ощупал лоб, в надежде найти там шишку. Однако лоб был абсолютно гладким. И голова не болела. Еще раз сосредоточившись на собственных ощущениях, он вдруг понял, что чувствует дискомфорт в другом месте. Как было после колоноскопии, когда…

– Ох. Боже. Правый.

Банион рванул через заросли и, выскочив на четвертый фервей, понесся к зданию клуба со скоростью древнегреческого марафонца, несущего весть о победе греков над персами. Весьма необычное для «Неопалимой Купины» зрелище.

Две пары игроков на стартовой площадке уставились на него в немом изумлении.

– Бегите отсюда! – заорал Банион, не сбавляя темп. – Спасайтесь!

– А что случилось?

– Пришельцы!

– Что он сказал?

– Это был Джек Банион?

– Он вроде бы сказал «пришельцы»?

Когда он добежал до здания клуба, пот катился с него ручьями.

– О, мистер Банион, – сказал ему менеджер, – вас разыскивают спикер Микер и судья Фитч. С вами все в порядке, сэр?

– Позвоните… ох… позвоните… ох… ох…

– Мистер Банион?

– Позвоните… уф…

– Вам бы лучше прилечь. Я принесу воды.

– Не надо воды! Полицию. Позвоните… в полицию. Преступ…

Сердечные приступы случались в «Неопалимой Купине» довольно часто, ведь многим членам клуба было хорошо за шестьдесят. Менеджер набрал номер «скорой» – 911.

– Они сейчас приедут, – сказал он Баниону. – Лягте на пол, сэр.

– Нет, нет, нет.

– Лягте, прошу вас, – он побежал за дефибриллятором, кляня себя за то, что так и не удосужился ознакомиться с инструкцией по его применению.

– Что случилось?

– Это мистер Банион, ему стало плохо с сердцем. Возьмите одеяло, поднимите ему ноги…

Или ноги надо поднимать после теплового удара?

Ассистент опрометью кинулся вон. Какой ужас. А ведь мистер Банион – один из самых молодых членов клуба.

Не прошло и десяти минут, как прибыла бригада «скорой помощи».

– Нет, я же сказал – полицию! – заорал Банион, пребывая в мрачном расположении духа после долгих препирательств с менеджером и ассистентом, которые пытались завернуть его в одеяло, бестолково суетясь над ним с дефибриллятором, который он энергично отпихивал. Нет, черт побери, у него не болит левая рука! Они должны незамедлительно эвакуировать всех с поля! Эти твари, должно быть, все еще там!

– Мне не нужна «скорая»!

Люди, у которых сердечный приступ, часто так говорят. Двое парамедиков измерили ему кровяное давление, подняли рубашку и прикрепили к его груди электроды – сделать кардиограмму. Еще один, с планшеткой в руках, отрывисто выспрашивал его о прошлых болезнях.

– Все нормально. Они… что-то вставили… Со мной все в порядке. Позвоните в полицию. Вызовите войска. Позвоните в ВВС! Наверняка они все еще здесь!

– Кто?

– Они! Пришельцы! На летающей тарелке, там, в лесу, за четвертым фервеем.

Один из парамедиков нагнулся и понюхал Баниона.

– Да не пил я!

– Сэр, мы собираемся доставить вас в больницу. У вас очень высокое давление.

– Еще бы ему не быть высоким! Позвоните в полицию! Очистите поле для гольфа! О господи!

– Что, сэр?

– Спикер! Судья Фитч! Их тоже преследуют! Они охотятся за членами правительства! Отправляйтесь за ними! Быстрее! Скажите им! Им угрожает опасность! Они могут захватить всю страну!

– Она была в пятидесяти ярдах от меня, – проговорил Банион. Он сидел на пассажирском сиденье, заботливо пристегнутый Битси. После успокоительного, которое ему вкололи в больнице, глаза его стали стеклянными. – Может, в шестидесяти. Надо было нарисовать… У нас дома есть цветные карандаши? Огни были цветные.

– Джек, – сказала Битси, обеспокоенная (и не без оснований) состоянием мужа, но в то же время лихорадочно придумывающая предлог, чтобы отвертеться – о господи – от дружеской вечеринки у Тайлера в честь сэра Хью и леди Блетч, – пожалуйста, не разговаривай. Тебе надо отдохнуть.

– О боже, Битс. Они существуют. Они и в самом деле существуют.

Должна ли она вообще в это вникать? Доктора в полном недоумении. Рентген не выявил никаких черепно-мозговых травм. Банион не был пьян. По правде говоря, Джек вообще не пьет. Может, стаканчик вина, и то крайне редко. Трудно себе представить, чтобы он напился вдрызг на поле для гольфа. Кровь тоже в норме. Никто из его родни не страдал психическими расстройствами. Но доктора намекнули ей… Будто он что-то бормотал о том, что над ним якобы… как бы это сказать… надругались. Хотя никаких явных, хм… повреждений обнаружено не было. Битси содрогнулась. Какой кошмар.

– Мы скажем, что с тобой произошел несчастный случай на поле, – сказала она.

– Это все меняет. Мы должны пересмотреть наши взгляды на вселенную, на религию. О господи, Битс…

– Мы скажем, что ты упал с тележки для гольфа, налетел на дерево и ударился головой.

– Но к чему эти медицинские эксперименты? Наверно, это часть их плана по изучению землян.

– Очень сильно ударился головой, – вздохнула Битси.

– Но что этим тварям тут нужно?

– Позвоню-ка я лучше Чипу. Не думаю, что тебе стоит идти завтра на шоу.

– Порабощение? Колонизация? Боже мой!

– Он найдет, кем тебя заменить.

– Ты бы видела их корабль, Битс. Совсем как в кино.

– Может, ему удастся уговорить Эвана Томаса подменить тебя.

– Они проделывали какие-то странные вещи с моими яйцами.

– Джек, успокойся.

– Они пытались меня завлечь. Меня. Это не было случайностью. Они выбрали меня.

– Нет, только не Эван Томас. Он уже давно положил глаз на твое шоу. Помнишь, как он рвался подменить тебя прошлым летом, когда мы были в Турции?

– Но почему я? – пробормотал Банион.

– Я знаю, кто нас выручит – Рик Симмонс. Попрошу Чипа его уломать.

– Они вполне могли выбрать спикера Палаты представителей или кого-нибудь из Верховного Суда. Но они выбрали меня.

– Джек, прекрати.

– Не знаю, справлюсь ли я, Битс.

– Конечно, справишься.

– Я всего лишь человек. А там их, должно быть, тысячи…

– Джек, мы обсудим это завтра.

– …Миллионы.

Глава 6

Банион сидел у себя в кабинете и с азартом читал книгу одного бывшего полковника, который якобы видел тела пришельцев, разбившихся в Росвелле, штат Нью-Мексико, когда Ренира сообщила по коммутатору, что репортер из «Пост» хочет поговорить с ним о «вчерашнем происшествии в „Неопалимой Купине“». Банион нахмурился: отвечать или нет?

В этом городе ничего нельзя сохранить в тайне. Кто же проболтался? Менеджер или ассистент? Исключено. Работники «Неопалимой Купины» в этом смысле надежны, как глухонемые рабы во дворцах цезарей. Те четверо, которым он велел спасать свои жизни? Бригада «скорой помощи»? Или кто-то с полицейским сканером ухитрился их подслушать, когда они сообщали по рации в больницу о психе, который несет несусветную чушь о пришельцах? Врачи? Ясное дело, никакая клятва Гиппократа не смогла бы помешать жареным фактам просочиться в прессу. Как бы там ни было, ему звонит репортер. Что ж, придется выкручиваться.

– Джон Банион слушает.

– Это Патрик Кук из «Пост». Ну, как вы?

Они всегда такие вежливые, эти пираньи.

– Отлично. Чем я могу вам помочь?

– У нас есть информация, что в прошлое воскресенье у вас был весьма необычный опыт в клубе «Неопалимая Купина»…

– Весьма необычный, да.

– И что же…

– Я прошел четвертую лунку.

Он услышал, как Кук щелкает на клавиатуре. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас.

– Значит, вам повезло больше, чем мне. Но в итоге вас забрали в больницу?

– Я был в шоке. Раньше я мог одолеть только три лунки.

– Но вы, хм… сообщили, что были похищены пришельцами. Их было трое, на летающей тарелке?

Ну все, приехали. Ему известны подробности.

– Я этого не помню. Это было бы настоящей сенсацией. Но на самом деле со мной произошел несчастный случай – я упал с тележки для гольфа.

– Упали с тележки для гольфа?

– Стыдно признаться, но такой уж я растяпа. Там на тропинке есть один крутой поворот. Справа растет дерево. Я не обратил на него внимания и, скорее всего, просто съехал с дороги. Я почти ничего не помню. Видимо, здорово треснулся. Но сейчас я в порядке. И, кстати говоря, я очень занят.

Клик-клик. Словно щелкающие челюсти, которым не терпится тебя разгрызть.

– Кое-кто в больнице… – так значит это они проболтались. Лицемеры! Подлые предатели! Банион решил, что в следующей колонке он их по стенке размажет, – сообщил мне, что вы сказали, что вас якобы – вот, я цитирую, – «изнасиловали пришельцы».

– Чушь собачья.

– Простите?

– Мистер Кук, хочу сообщить вам, что председатель правления совета директоров «Вашингтон пост» – мой близкий друг. На следующей неделе она придет ко мне на обед вместе с Президентом Соединенных Штатов. Полагаю, ей будет очень неприятно узнать, что в ее газете публикуют подобного рода информацию – в газете, чья миссия, как мне кажется, заключается в том, чтобы доносить до сведения общественности проверенные данные, а не всякие бредни. Или, как в данном случае, конфиденциальные сведения о состоянии здоровья.

– Так, значит, вы отрицаете, что произносили эти слова в больнице?

– Я находился в отделении «скорой помощи», где меня исследовали на предмет выявления черепно-мозговой травмы, мистер Кук. В таких обстоятельствах можно запросто забыть, как тебя зовут. Однако я не премину сообщить о нашем разговоре вашей начальнице, и сегодня же. До свиданья.

Повесив трубку, Банион почувствовал, что на душе у него скребут кошки. Скорее всего, Кук не посмеет протолкнуть в номер свою «сенсацию», но, похоже, Баниону так и не удалось его обезвредить, даже пустив в ход все свое обаяние. Этот гаденыш, наверно, сейчас сообщает всему отделу новостей: «Ну и засранец». Банион догадывался, что его персона не пользуется особой популярностью у представителей низшего эшелона четвертой власти. Они почитали его чужаком, высокомерным снобом. А он, в свою очередь, воспринимал их как свору злобных завистливых псов. Такие взаимоотношения вполне его устраивали. Ну уж нет, подумал Банион, первый камень бросит тот, кто откажется прийти на его программу.

И все же на следующий день Банион с некоторым замиранием сердца открыл свежий номер «Пост», едва почтальон бросил его на крыльцо дома ровно в пять тридцать утра. Ничего. Нет, минуточку, – коротенькая заметка на третьей странице в разделе «Стиль», озаглавленная «Меткий удар».

«Немного не в себе» – это все же гораздо пристойней, чем «изнасилован пришельцами». Стоя у себя на кухне в банном халате и внимательно изучая заметку, Банион облегченно вздохнул. Он немедленно отправит Ренире сообщение электронной почтой, чтобы она, не теряя времени даром, начала собирать информацию для статьи о… сейчас прикинем… о вопиющих фактах, свидетельствующих об ухудшении работы американской службы «скорой помощи»… Нужно быть осторожным, иначе эти ублюдки озлятся и действительно выложат все… ну ничего, Ренира тоже раскопает об их руководстве что-нибудь крайне нелицеприятное.

Заваривая кофе, Банион мрачно размышлял о том, какие шуточки посыплются на его голову из-за этой чертовой тележки для гольфа. «Что, Джек? Планируешь участвовать в ралли?» Ладно, могло быть и хуже.

Он подогрел молоко и добавил его в кофе. И почувствовал знакомый дискомфорт. Снова это неприятное ощущение – там.

Что же, черт возьми, произошло?

– Сейчас на эту тему пишут очень много.

С этими словами Элспет Кларк, его аспирантка из Джорджтаунского университета, шлепнула на стол Баниона увесистую картонную коробку с материалами, помеченную буквами «НЛО». Банион встревоженно покосился на коробку. Что, если какой-нибудь репортер видел, как Элспет заходила к нему в кабинет с этой дурацкой коробкой?

– Вы готовите об этом программу? – спросила Элспет.

– Нет, нет. Разумеется, нет. Это… Я, скорее всего… пока не знаю… напишу об этом статью. Использую этот материал в книге.

– В той, что про Бена и Макса? – так она называла его книгу о Франклине и Робеспьере.

– Нет. Я тут задумал книгу о миллениуме – о том, как эта магическая цифра влияет на рациональное мышление. Что-то в этом роде. Пока еще не решил.

Элспет начала вытаскивать из коробки книги и папки.

– Вчера я получила факс из Парижа от того ученого – помните, я вам о нем говорила? Я познакомилась с ним в интернете, в чате сайта Сорбонны. Он написал диссертацию о Французской революции. Он говорит, что видел где-то письмо Робеспьера его любовнице, мадам Фарси, в котором упоминается его разговор с мсье Франклином о «его маленькой проблеме»; и что Франклин якобы посоветовал ему пройти «курс электротерапии».[25] Он готов попытаться разыскать это письмо. Говорит, что если мы оплатим ему время поисков… Может, стоит об этом подумать? Коль существует письмо, в котором Франклин рекомендует Робеспьеру пройти курс электротерапии для излечения от венерической болезни, значит, недалек тот час, когда они будут говорить о революции в салоне мадам Шанталь. Верно?

А она молодец. По крайней мере, у нее больше энтузиазма, чем Банион мог потребовать за те гроши, которые платит этим джорджтаунским ученым. Но возможность работать с самим Джоном О. Банионом – пусть даже в качестве обычного аспиранта – кто знает, к чему это может привести? Может, к еще более низкооплачиваемой работе в качестве ассистента продюсера в его телепередаче.

– Мистер Банион?

– Да? – он, должно быть, замечтался. Выпрямился в кресле и кивнул: – Да, звучит многообещающе. Посоветуйтесь с Ренирой по поводу того, сколько мы сможем ему заплатить. Надо остерегаться этих умников – а то он обдерет вас как липку и глазом не моргнет. Потом он скажет, что у него есть карта, которая якобы доказывает, что Америку на самом деле открыли древние греки; словом, обведет вас вокруг пальца. Заранее оговорите стоимость заказного письма и смотрите, чтобы он не содрал больше. Будьте начеку. Не позволяйте запудрить вам мозги. Он ведь как-никак француз. И не забудьте получить у него фотокопию документа. Да, и неплохо бы навести справки в НИЗ[26] – как они там в восемнадцатом веке лечили… сифилис…

Элспет была молода и красива – Баниону было неловко говорить с ней о сифилисе. Чтобы скрыть смущение, он бросил неопределенное:

– Отличная работа, Элспет.

– Спасибо, сэр.

– Интересно, что же посоветовал ему Франклин? – сказала она. – Привязывать к члену воздушного змея во время грозы?

Банион покраснел.

– Эти материалы по НЛО, – расскажите мне вкратце, что вы из них почерпнули?

Элспет подготовилась основательно. Она прочла ему увлекательнейшую лекцию об истории НЛО – начиная с 1947 года, когда были замечены первые летающие тарелки, и до сегодняшнего дня, когда можно было чуть ли не застраховаться на случай, если тебя похитят пришельцы. Первое похищение на территории Соединенных Штатов произошло в 1961 году, в Нью-Гемпшире. Некая супружеская пара, Барни и Бетти Хилл, глазела на звезды из своей машины на шоссе номер три, как вдруг – бах! Следующим воспоминанием Бетти было то, что, по ее словам, смахивало на «тест на беременность» – ей в живот втыкали длинную иглу. У Барни на нервной почве разыгралась бессонница и язва двенадцатиперстной кишки.

Они пытались нарисовать на бумаге «звездную карту», чтобы показать следствию, откуда свалились их похитители: Зета Ретикули-1. Карта повергла в замешательство даже такого известного насмешника и зубоскала, как Карл Саган из Корнеллского университета. Один психиатр, исследовавший чету Хилл, полагал, что случившееся с ними есть следствие неразрешенных внутрисемейных конфликтов, связанных с расовыми противоречиями. Другой обличитель НЛО, Филипп Класс, утверждал, что они были загипнотизированы какой-то непонятной «субстанцией», которая отделилась от близлежащей линии электропередачи – первый случай в истории, когда за так называемый религиозный опыт можно благодарить компанию по энергоснабжению.

В этом-то и заключалась вся сложность – у каждого было вполне рациональное объяснение случившегося; разумеется, кроме самих похищенных. Даже у Карла Юнга была своя версия. В 1959 году он написал книгу о паранормальных явлениях, доказывая, что мы стоим на пороге новой эры, став свидетелями зарождения новой религии. Наши предки назвали бы их богами – мы дали им аббревиатуру «НЛО». Он уверял, что НЛО – это феномен, глубоко отпечатавшийся в сознании человечества, еще с древних времен мечтающего о «спасении свыше».

Банион откинулся на спинку кресла, продолжая вполуха слушать доклад Элспет. Спасение свыше? Ладно, пусть так. Но лично он, Джон О. Банион, не нуждается ни в каком спасении (тем более с помощью каких-то маленьких зеленых божков). Эта сказочка сойдет для толпы, но никак не для рационально мыслящего, исправно посещающего церковь протестанта. Разумеется, Банион бывал не слишком часто в церкви, но на Рождество и на Пасху непременно – и когда опускался на колени, то видел перед собою Его, принявшего мученическую смерть на кресте, а не какого-то там пучеглазого коротышку с планеты Зета Ретикули-1. Если пришельцы похищают так много американцев – каждого пятидесятого, в соответствии с социологическими исследованиями, – возникает вполне резонный вопрос: почему эти так называемые боги являют себя только – как бы это выразиться – представителям низших слоев общества?

Назареец, правда, и сам был из низов, но это не мешало ему вращаться и в более респектабельных кругах – среди сборщиков податей, фарисеев, членов Синедриона[27] – таких, как Никодемус, Иосиф из Аримафеи, в крайнем случае – их заместителей.

Нет, кроме шуток, все это так нелепо. Какие-то работяги, жаждущие славы, несут всякую чушь о похищениях, и об этом тут же печатают в газетах, а в Голливуде снимают фильмы об этой ерунде. Эти похищения становятся модными и скоро перестанут быть чем-то из ряда вон выходящим. Мало, чтобы тебя просто похитили – надо, чтобы тебя еще вдобавок…

Элспет продолжала:

– …Многие жертвы утверждают, что ощущали запах нашатыря и корицы. По всей вероятности, они давно не меняли освежитель воздуха. Мистер Банион? Сэр? Вам нехорошо? Мне продолжать?

– Боюсь, у меня для тебя плохие новости, Джек.

Банион сидел в кабинете доктора Хью, измотанный двадцатичетырехчасовым кошмаром, который включал в себя компьютерную томографию, МРТ, всевозможные анализы крови и колоноскопию (которую, по подозрению Баниона, доктор Хью назначил ему из чисто меркантильных соображений). Но теперь, похоже, подтверждались его самые худшие опасения – то, что произошло в «Неопалимой Купине», было галлюцинацией, вызванной раковой опухолью в мозгу, – огромной звездообразной цитомой, которая, завладев его серым веществом, подобно морской звезде, запускает свои отвратительные щупальца все глубже и глубже, пока… О господи!..

– Твой холестерин поднялся на целых пять единиц.

– Господи, Билл, мне совсем не до шуток!

Хью улыбнулся.

– Нет у тебя в мозгу никакой опухоли. Твой кишечник чист, как у младенца. У тебя отменное здоровье, не считая незначительного повышения липопротеинов…

– Но как ты можешь объяснить то, что случилось на поле для гольфа?

– Никак. Это уже не по моей части.

– Ты хочешь сказать, что мне нужно что-то успокаивающее?

– А почему бы и нет? Сейчас это не проблема. Можно, по крайней мере, попробовать. – Он выписал рецепт и подтолкнул его через стол к Баниону, словно листок со стартовой ценой на переговорах.

– Прозак?

– Доза совсем небольшая, – просто, чтобы немного тебя расслабить.

– Но я не могу принимать антидепрессанты! Мне нельзя расслабляться! А как же мое шоу?! Я должен вести президентские дебаты!

– Насколько я могу судить, ты и так сейчас на взводе…

– Ладно. Назови это бредовой идеей, или как это там на вашем жаргоне… Но как ты объяснишь нашатырь и корицу? Запахи, не слишком характерные для мэрилендских лесов!

Банион вдруг осознал, что он кричит и что на лице доктора Хью написано нечто вроде: «Медсестра, смирительную рубашку, живо!»

– Тут есть один парень, я иногда с ним работаю. Спокойный, без закидонов, настоящий профи. Давай, я ему позвоню. Он сейчас здесь. Может, прямо сию минуту тебя и посмотрит.

– Так теперь ты говоришь, что это не твоя область? После того как я выбросил тысячи долларов на все эти тесты, ты считаешь, что я должен изливать душу мозговеду за сто двадцать пять долларов в час?

– Ты же сам утверждаешь, будто тебя похитили пришельцы на летающей тарелке, пока ты мирно играл в гольф. Я просто пытаюсь тебе помочь.

Возмущенный Банион опрометью выскочил из кабинета доктора Хью и, едва добравшись до машины, сразу же позвонил Бертону Галилею. У него не было близких друзей, с которыми он рискнул бы поделиться своими невзгодами. Но Берта Банион знал уже двадцать лет. Берту можно было доверять. Берту доверяли все: президенты, судьи Верховного Суда; поговаривали, что даже председатель правления Федеральной резервной системы, отличающийся крайней сдержанностью, делился с ним своими опасениями по поводу грядущей инфляции.

Бертона слегка удивил неожиданный звонок Баниона; но тем не менее он сказал: никаких проблем, приезжай немедленно. Наверняка ему пришлось отменить какую-нибудь важную встречу. Берт возглавлял компанию «Крамб и Шиммер», и его время было расписано буквально по минутам на месяцы вперед. Сын фермера из Алабамы отдельный кабинет на Пенсильвания-авеню получил исключительно благодаря природному уму, таланту, обаянию, да еще интуиции вашингтонского истеблишмента: эти снобы предпочли принять в клуб своего афроамериканца – прежде чем им навяжут кого-нибудь гораздо менее симпатичного. И не ошиблись: Бертон Галилей отличался чрезвычайной общительностью. Ко всему прочему, он обладал величайшим даром: благодаря ему белые ощущали себя необычайно прогрессивными. Теперь они могли сказать, не покривив душой: «Это у нас-то предрассудки? Да вы знаете, что Бертон Галилей – наш самый лучший друг?»

Он поднялся из-за своего громадного стола, приветствуя Баниона, на котором буквально не было лица.

Берт никогда прежде не видел Баниона в таком состоянии. По телефону он разговаривал так, словно на него обрушилось сорок два несчастья. Интересно, что же натворил этот принстонский пай-мальчик? Управлял машиной в нетрезвом состоянии? Нет, это не в его стиле. Этот парень пьет только вино, причем исключительно белое. Банион – самый «белый» из всех его знакомых белых. Судя по его несчастным глазам, он влип, и причем серьезно. Проблемы с женщинами? Неужто старина Джек загулял? Со своей английской секретаршей? А у нее потрясающая грудь. Что ж, вполне возможно. Или с чьей-нибудь женой? В голове у Бертона мелькнула дикая, но не такая уж маловероятная мысль: не обрюхатил ли Банион какую-нибудь девчонку? А теперь явился к нему за советом? Бертон закипел. Сейчас этот божий одуванчик из Лиги плюща[28] начнет ныть, размазывая сопли по лицу: «Берт, ты же у нас бывалый черный жеребец, ты должен знать все об абортах, скажи мне, что делать? Как лучше платить – „Визой“ или „Американ Экспресс“?» Если это правда, то он, не раздумывая, выставит этого красавчика вон, даст пинка прямо в его белую задницу – для таких дел существует раздел «желтых страниц» в телефонной книге.

А вдруг это… – размышлял Бертон, наблюдая за тем, как Банион с отсутствующим видом пробирается к креслу, – вдруг это совсем другая проблема? Он вспомнил, как лет двадцать назад к нему пришел один известный журналист, только что вернувшийся из командировки в Москву. Он выглядел так, словно за ним гнались дикие звери. Трясясь от страха, журналист рассказал ему, что эти подонки из КГБ сфотографировали его с одним из своих «голубеньких» мальчиков в постели отеля «Метрополь». Предъявив ему фотографии, они потребовали, чтобы тот расхваливал в своих репортажах внешнюю политику СССР. Бертона вдруг осенило: Банион пал жертвой «голубого» шантажа, практикуемого некоторыми вашингтонскими копами, – эти гады фотографируют женатых мужчин на пороге гей-клубов, а потом грозятся обнародовать снимки. Ну и ну. Его так и подмывало узнать подробности.

– Садись, садись, – заботливо пригласил Бертон, указывая на кожаный диван стоимостью пять тысяч долларов, за которым неясно вырисовывался фасад Национальной Галереи.

– Ну, а теперь… – добродушно прогудел он своим роскошным баритоном, который действовал одинаково расслабляюще и на политиков, и на преступников, и на лоббистов, – казалось, будто все печали уже позади, ведь с ними говорит самый влиятельный человек в Вашингтоне, – расскажи мне, что случилось и чем я могу тебе помочь?

Банион вдруг почувствовал, как к глазам подступили слезы. В последний раз он плакал, когда при поступлении в колледж недобрал двадцать баллов на экзамене по английскому.

Спокойно, сказал он себе.

Бертон Галилей действовал на окружающих весьма странным образом. Подкупали бьющее через край добродушие и хватающая за душу сердечность – люди то и дело плакались ему в жилетку. Один из президентов Соединенных Штатов, южанин, так часто рыдал у него на плече, что Бертону в конце концов пришлось сдать в химчистку свои пошитые в Лондоне костюмы.

Банион собрал мужество в кулак.

– Берт, это… это просто невыносимо.

Все понятно. Парень хочет, чтобы его утешили.

– Знаю, – проговорил он с сочувствием, на которое не способен ни один психиатр. – Тебе нужно успокоиться.

– Я позвонил тебе сразу, как только вышел от доктора…

Боже правый. СПИД! У Джека Баниона?! Исключено. Хотя… вид у него в последнее время какой-то изможденный.

– Я… – Банион заглянул в черные глаза, светящиеся неподдельным участием. Им можно доверить любой секрет – эти глаза не предадут, не выдадут, не обманут. Да, Берту можно рассказать все.

И все же Банион не мог собраться с духом и выложить: «Меня похитили пришельцы…» Это все равно, что произнести фразу на турецком языке, которого Банион не знал.

– …хотел обсудить с тобой президентские дебаты.

Бертон вытаращил глаза – будто Банион и впрямь сказал ему, что его похитили пришельцы.

– Ты пришел ко мне поговорить о дебатах?

– Да, я очень ценю твое мнение.

– Джек, когда ты позвонил, я отменил встречу с клиентом, готовым заплатить нам кучу бабок за строительство нефтепровода в стране, которую мы недавно бомбили. Я сделал это потому, что у тебя был такой голос, словно ты в полном дерьме. А теперь выкладывай, что на самом деле случилось?

Банион кивнул, зажмурил глаза, будто ныряльщик перед прыжком с трамплина, и выпалил:

– Берт, ты веришь в существование внеземных цивилизаций?

Остаток дня Бертон Галилей безуспешно пытался сконцентрироваться на том, как умаслить на переговорах о строительстве нефтепровода безумного диктатора одной из стран Ближнего Востока. Пришельцы в «Неопалимой Купине»? Берт Галилей на своей шкуре ощутил, каково это – быть пришельцем в «Неопалимой Купине». Его бы и до сих пор туда на порог не пустили, вместе со всеми этими богатенькими евреями, торгующими машинами, если бы пресса в свое время не подняла шумиху вокруг того, что президент, мол, играет в гольф в закрытом клубе. А может, Банион явился к нему, чтобы излить свои детские страхи?

Что же он на самом деле задумал, черт побери? Что у него на уме? Этот сукин сын так и не раскололся. Знай себе твердил, что все так и было. Первый раз в жизни Берт не нашелся, что посоветовать. Только пробормотал что-то невнятное: правильно, мол, поступил, что пришел ко мне. И верно – кому в Вашингтоне можно рассказать такое? Вероятно, Джек слегка переусердствовал со снотворными (из-за этих пилюль госсекретарь США вырубился прямо на обсуждении Генерального соглашения по таможенным тарифам и торговле в Бразилии, а очнувшись, велел французскому министру иностранных дел помыть его машину).

– С вами программа «Воскресенье» с Джоном Оливером Банионом. Сегодня мы поговорим о…

Натан Скраббс смотрел телевизор у себя в кабинете. Пришлось тащиться на работу, в воскресенье, в свой законный выходной! Следить за проведением внеочередной операции в центральном Огайо. (По данным опросов, в этом штате самый низкий процент доверия к НЛО.) Компьютер соотнес эти данные с надвигающимся голосованием по поводу ассигнований на новый бомбардировщик Б-3 (весьма спорный проект), а также с рейтингом одного высокопоставленного чиновника, представляющего центральный Огайо, и сделал вывод: необходимы два похищения и массовое увечье скота. Рейтинги благонадежности намеченных объектов, инспектора на рыбозаводе и ночного сторожа, равнялись четырем и пяти соответственно – личности вполне респектабельные по стандартам МД-12. Вне всяких сомнений, компьютер хотел, чтобы эти цифры повлияли на результаты грядущего голосования.

Ребята из бригады Скраббса были раздосадованы больше, чем обычно. Руководство МД-12 отказалось заплатить им полторы ставки за воскресную операцию. Майку пришлось отказаться от воскресной рыбалки. Да и сам Скраббс с большим удовольствием остался бы дома, валяясь на диване с бокалом «кровавой Мэри» и теша себя тем, как Банион на всю страну вещает о пришельцах.

– …Доброе утро. Сегодня наш гость – Р. Тальбот Уонкер, помощник государственного секретаря Соединенных Штатов. Мистер Уонкер, вы внимательно наблюдали за развитием ситуации в России. Как, на ваш взгляд…

Опять Россия? Черт бы ее побрал. Уже три недели прошло с тех пор, как они его похитили, и ни слова об НЛО! Ни единого словечка, даже в его синдицированной колонке; хотя, надо полагать, что язвительные нападки Баниона на «бессердечный» персонал отделения «скорой помощи» связаны с неприятными обследованиями, которым тот подвергся в больнице.

Ладно, парень, если хочешь поиграть в супермена…

Скраббс ввел пароль и несколько кодов, чтобы войти в базу данных центрального компьютера МД-12, на экран которого уже давно была выведена вся деловая и личная жизнь Джона О. Баниона. В телефоны были вмонтированы подслушивающие устройства, а его компьютеры служили передатчиками информации. Он вызвал на экран расписание на грядущую неделю.

Хм…

А не устроить ли ему ПВЗ-4?[29] То-то будет о чем порассказать внучатам.

Палм-Спрингс?[30] Что ж, очень кстати. Уж там-то не будет проблем с воздушным коридором. В городе было бы трудновато провести ПВЗ-4, особенно в Вашингтоне, где повсюду кишат службы воздушной безопасности. Да, совсем неплохо. Поскольку Палм-Спрингс находится за пределами округа, придется заполнить форму Д-86 и разослать ее МД-9, МД-4 и МД-3. Ветераны МД-12 в киберсети возмущенно талдычат о бюрократии, которая напрочь убивает романтику. В старые добрые времена, бывало, запрыгиваешь в машину, подруливаешь к ближайшей станции и взмываешь в ночное небо, нагоняя страху на богобоязненных американских граждан. А теперь от былой романтики не осталось и следа. Что ж, бюрократия в МД-12 точно такая же, как и в других учреждениях; просто надо научиться ее обходить.

Глава 7

Водитель ждал Баниона в аэропорту Палм-Спрингс, держа в руках дурацкую табличку с фамилией (которая никогда не бывает написана правильно). Как-то раз, прилетев на лекцию в Канзас-Сити, он обнаружил, что водитель ждет мистера Буниона. Зато теперь агенту пришлось названивать в автомобильную компанию, чтобы убедиться, что там правильно записали его фамилию.

Водителя, упитанного жизнерадостного мексиканца, звали Цезарем. Обычно Банион был не прочь потрепаться с водителями – как-никак местный колорит, плюс отсутствие необходимости включать их болтовню в репортаж. Цезарь Родригес прибыл в эту страну тяжелым путем, переплыв Рио-Гранде… Но на этот раз Банион был слишком утомлен для того, чтобы обсуждать вопросы иммиграции. К тому же, ему было необходимо собраться с мыслями перед выступлением.

Отдав Цезарю дорожную сумку, Банион побрел за ним на стоянку, вдыхая знойный воздух пустыни, наполненный вечерними ароматами. Но едва он увидел машину, его сердце тревожно забилось. Седан? Почему не представительский лимузин? Во всех контрактах Джона О. Баниона представительский лимузин значился чуть ли не первым пунктом.

– Эта машина? – осведомился он таким тоном, будто ему предложили ехать в багажнике старенького пикапа вместе с курами и поросятами.

– Да, сэр, – Цезарь улыбнулся с такой нескрываемой гордостью, что у Баниона не хватило духу протестовать. Наверняка это его собственная машина.

Ладно, переживем, угрюмо подумал Банион. Отсюда до отеля «Мариотт» в «Ранчо Мираж» каких-то полчаса езды. Завтра он позвонит Сиду Минту и устроит ему такой разнос, что мало не покажется. Седан! Боже правый, о чем они только думают?

Машина мчалась по ночному шоссе. В отдалении мигали огни богатых предместий, скрытых за неприступными оградами. Цезарь молчал. Смышленый парень. Другой бы сейчас попытался начать задушевную беседу с идиотского: «А вы раньше бывали в Палм-Спрингс?» Банион зажег лампочку индивидуального освещения и перечел свою речь, пока они катили по бульварам, названным в честь известных актеров и певцов. Забавно, должно быть, объяснять кому-нибудь, как здесь сориентироваться: «Езжайте по „Боб Хоуп“, пока не упретесь в „Бинг Кросби“, потом поверните налево, к „Фрэнку Синатре“. Если вы оказались на „Филлис Диллер“, значит вы проскочили поворот…»

Сегодняшнее событие: программное обращение к AAA, Американской ассоциации автодилеров. Эта дилерская ассоциация занималась импортом иномарок. Приглашение выступить с речью за кругленькую сумму в тридцать тысяч долларов поступило сразу после статьи, в которой Банион обличал «возмутительную ксенофобию» мичиганского конгрессмена Хинколера, призывавшего повысить пошлины на ввоз японских автомобилей. Приглашение выступить в AAA было своеобразным способом выражения благодарности. Как говорят японцы, домо аригато.[31]

Баниону вдруг захотелось выбросить к чертовой матери заготовленный текст и говорить не по бумажке. Несмотря на усталость, он пребывал в игривом расположении духа. Все эти заморочки с летающими тарелками здорово его достали. Да еще ужасный разговор с Бертоном… Кой черт его дернул все ему выложить? А вдруг Берт расскажет президенту?

Ладно, что сделано, то сделано. Слава богу, он начал понемногу приходить в себя; самое время немного подогреть толпу, расшевелить этих торгашей, заставить аплодировать ему стоя! Да, бурные продолжительные овации – это то, что надо. Он полностью оправдает гонорар, с пеной у рта отстаивая право на свободную торговлю, беспощадно критикуя всяких ретроградов…

За стеклом машины вдруг вспыхнули ослепительные огни. Окружавшая их пустыня была ярко освещена. Странно…

Цезарь ехал на приличной скорости, пятьдесят миль в час. Откуда же этот свет? Казалось, будто он следовал за ними по пятам.

– Цезарь?

– Сэр?

– Откуда этот свет?

– Не знаю.

Банион опустил стекло и высунул голову.

– Цезарь!

– Сэр?

– Это они!

– Кто, сэр?

Банион с величайшей осторожностью всунул голову обратно. Огни слепили так, что было больно смотреть. Что-то мягко ударилось о крышу машины; она оторвалась от земли и… взмыла в воздух.

Он очнулся от запаха нашатыря и корицы. Руки и ноги были привязаны к столу. Вокруг толпились знакомые фигуры с белесыми лицами и выпученными глазами. И болтали на своей космической тарабарщине. И гудение двигателя. И мигание огней. И снова одна из этих тварей приближается к нему с…

– О господи, только не это!..

Позади него стоял еще один стол. На нем лежал Цезарь. Его глаза были закрыты.

– Цезарь?

Лучше завязать какой-нибудь разговор. О чем угодно. Лишь бы не молчать.

– Хочешь попасть на мое шоу?

Какое-то смутное движение. Кажется, его трясут за плечо. И голос…

– Мистер Банион… Мистер Банион?

Сон, кошмарный сон, в котором…

Он распахнул глаза. Водитель – как его там – Тиберий? Август? Цезарь. Цезарь. Он судорожно сглотнул, ощущая во рту знакомый сладковатый привкус. Его губы пересохли. В висках бешено стучало.

– Мистер Банион? Сэр?

– Где мы? – прошептал он, приготовившись дать отпор, если потребуется.

– В отеле. Вы задремали.

Банион рывком сел. Так значит, это был сон? Воспоминание? Посттравматический стресс?

А эта боль – там – это гнусное ощущение: тянет, саднит. Нет, это не был сон.

Он схватил Цезаря за руку.

– Как нам удалось убежать?

– Убежать, сэр?

– Ты ведь был там, рядом со мной, на столе!

На лице Цезаря отразилось огромное, растерянное Que?[32]

– На космическом корабле!

– Сэр?!

– Ты что, ничего не чувствуешь?

– Что именно?

– Не прикидывайся дураком!

Неужели инопланетяне лишили его памяти?

Банион с трудом выбрался из машины, и, провожаемый смущенным взглядом Цезаря, побрел на неверных ногах к ярко освещенному мраморному вестибюлю отеля.

Скраббс никогда прежде не слышал, чтобы голоса у ребят из рабочей бригады звучали так бодро. Впервые за все годы работы в МД-12 ему захотелось увидеть их лица и узнать подробности; если на то пошло, он и сам был бы не прочь поучаствовать в операции.

Из динамиков доносилось шипение вскрытых пивных банок, дружеские хлопки, возгласы: «Дай пять!» Особый восторг, похоже, вызывала магнитная левитация. Чистенькая работа, что там говорить. Садишься в черный вертолет, к которому, чтобы его не заметили с земли, снизу подвешена платформа с ослепительными огнями; огни, разумеется, как на всамделишной летающей тарелке. Из платформы выдвигается электромагнитный щуп и опускается прямо на крышу намеченной машины. А в это время пилот, на секунду задержав дыхание, открывает канистры с «веселящим газом», расположенные в пассажирском салоне, и похищенный засыпает как дитя.

Джейк, убедительно сыгравший роль Цезаря, в красках расписывал Скраббсу выражение лица Баниона, когда тот увидел, что за ним прислали «всего лишь» роскошный седан. Причина была тривиальная: вертолет просто не смог бы поднять в воздух огромный лимузин.

Майк удачно передразнил Баниона:

– Хочешь попасть на мое шоу?

Из динамиков донесся жизнерадостный гогот. Ну что, мистер Банион, как вы теперь себя чувствуете? Готовы к новым победам?

– Вам звонит мистер Минт.

– Джек! – воскликнул Сид Минт, в числе клиентов которого имелись бывшие президенты, телеведущие, актеры, ученые, юмористы, частные предприниматели, диетологи, специалисты по инвестициям, детские психологи, и прочая, и прочая… – С тобой все в порядке?

– Все нормально, Сид, – проговорил он с леденящим душу спокойствием. Теперь, когда туманная завеса рассеялась, Джон О. Банион увидел все в новом свете. Он был подобен апостолу, узревшему сошествие Святого Духа.

– Знаешь, я несколько встревожен. Я только что разговаривал с Денни Фелпсом из AAA, и он… я бы сказал, что он слегка расстроен. Я не сомневаюсь, что у тебя другое мнение на этот счет, и я с удовольствием его выслушаю, но позволь мне сначала изложить тебе то, что он сказал. Он сказал, что ты опоздал на целый час на свое выступление, и было похоже, что ты… разумеется, он не сказал об этом прямо, но ему кажется, что ты… ну, может, пропустил пару стаканчиков – и вместо того, чтобы говорить о протекционизме и об импорте, начал болтать что-то о летающих тарелках.

– Я никогда не говорил ни о каких «летающих тарелках», Сид. И я не был пьян. Я профессионал, как-никак.

– Знаю-знаю. Но ты вроде бы говорил о том, как мы должны защищать себя от пришельцев. Не уверен, что это укладывается в рамки их представлений о протекционизме. Ты же знаешь, что нужно от тебя этим ребятам. Вашингтонские дрязги, сплетни о президенте, твои чувства по поводу того, что он придет к тебе на обед, каким одеколоном пользуется Коки Робертс… А ты рассказываешь им какую-то «Войну миров».

– Ты преувеличиваешь.

– Я на твоей стороне. Но он сказал, что твоя речь была бессвязной. Только не убивай меня! Я всего лишь передаю его слова. Он потребовал назад свои тридцать тысяч.

– Признаю, что временами я недостаточно четко выражал свои мысли. Но это больше не повторится, уверяю тебя. В следующий раз все пройдет как по маслу. Да, как по маслу.

– Джек, у тебя такой голос… слушай, мы с тобой всегда умели найти общий язык, в любом деле, и, знаешь, я считаю тебя своим другом. У тебя что-то случилось?

– Ты даже представить себе не можешь, Сид.

– У тебя уже назначено четырнадцать выступлений на эту осень, и все весьма ответственные. Ты же не собираешься говорить о пришельцах на этих встречах? У нас на очереди Ай-ти-ти,[33]«Майкрософт», «Этна»,[34]«Чейз Манхеттен»,[35]«Американ Экспресс», «Арчер Дэниелс»![36] Ты ведь не будешь рассказывать им о зеленых человечках, правда?

– Сид, что может быть важнее того, что я был дважды похищен пришельцами? Заметь, дважды! Реформа системы социального страхования? Ближний Восток?

– Джек, извини меня, но… о чем это ты толкуешь?

– О будущем, Сид. Мне удалось заглянуть в будущее.

– Я думаю, тебе не повредил бы небольшой тайм-аут.

– Не волнуйся о выступлениях. Тебе придется нанять дополнительный персонал. Нам потребуется помощь. Это будет настоящая сенсация! Но это дело десятое. Главное, они существуют, Сид, и моя миссия заключается в том, чтобы граждане Америки узнали о них и были начеку.

Провозгласив себя межгалактическим Полом Ревиром,[37] Банион стал обдумывать, как вести себя с Битси.

Надо сказать, для Битси настали нелегкие времена. Она обещала быть с ним в горе и радости, богатстве и бедности, но в брачном обете не было ни слова о пришельцах. Она всю ночь названивала ему в отель, но никто так и не взял трубку. На следующее утро Банион объяснил ей, что после выступления перед дилерами из AAA он побоялся возвращаться в номер – а что, если инопланетяне вернутся туда за ним? В итоге он всю ночь проторчал в вестибюле, стараясь держаться поближе к уборщицам, дежурным администраторам и сотрудникам службы безопасности, которые в четыре утра сообщили помощнику менеджера, что один из клиентов ведет себя весьма странно: того и гляди, достанет из-за пазухи пистолет и откроет пальбу в вестибюле.

По пути назад в Вашингтон Банион позвонил Битси – уже из самолета.

– Битс, – сказал он, – если бы я развлекался с кем-то из службы сопровождения, то догадался бы состряпать более убедительную историю. Тебе так не кажется?

Битси была вынуждена с этим согласиться, но все равно терялась в догадках.

– Я записала тебя к доктору Офиту, – сказала она, – Берт Галилей говорит, что он один из лучших. Он поставил на ноги Бада Феррера.

Бад Феррер, конгрессмен из Огайо, долгое время злоупотреблял мышечными релаксантами. Как-то раз, после пламенной речи в Палате представителей, в которой он обличал законопроект, направленный на борьбу с загрязнением озера Эри, Бад картинно сбросил на пол свои бренные одежды. Позже его администрация пыталась доказать, что этот жест – попытка привлечь внимание общественности к многомиллионным затратам, которые потребуются для очищения воды в озере.

– Не думаю, что нас можно сравнивать. Я много думал, и теперь мне кажется, что я все осмыслил. Да после того, через что мне пришлось пройти, многие мои знакомые просто свихнулись бы. И мне обидно, что ты только и думаешь о том, как бы затащить меня к психиатру. Хочешь, чтобы меня накачали транквилизаторами и упрятали в психушку?

– Я пытаюсь тебе помочь.

Баниону пришлось смириться с тем, что под словом «пришельцы» Битси понимала лишь незаконных иммигрантов, которые пытаются попасть в страну без надлежащим образом оформленной визы.

– Мистер Банион, – сказала Ренира, – вам звонит мистер Кук из «Пост».

О господи, только его не хватало.

– Два дня назад вы выступили с речью на собрании автодилеров в Палм-Спрингс.

– Верно.

– И вы сказали им – я цитирую со слов нескольких людей, которые присутствовали на этом собрании, – что «первоочередной задачей федеральных властей является подготовка к возможному вторжению пришельцев из космоса». Вы не могли бы это прокомментировать?

Банион понял, что ему нужно выиграть время.

– Послушайте. Придержите свой репортаж несколько дней. Поговорим об этом в субботу. Я вам столько всего порасскажу на эту тему, что вам надоест записывать.

– Ну, не знаю, – замялся Кук. На языке журналистов это означает «не пойдет, дружище».

– Ну ладно, тогда у вас ни черта не получится. Неужели вам не интересно, что вдохновило меня на эту речь?

– Посмотрим, что я смогу сделать… – это, по всей вероятности, означало «ты победил».

– Скажите Стиву Колу, чтобы выделил вам побольше места на первой полосе в воскресном номере – не пожалеете.

– …С вами программа «Воскресенье» с Джоном Оливером Банионом. Обсуждение самых горячих тем с лидерами нашей страны. А теперь я, Джон Банион…

Зрители не могли не заметить небольшие изменения в формате программы: вместо привычной музыкальной заставки – фанфар в честь снобов – зазвучала симфония Дворжака «Новый мир».

В то утро «Воскресенье» собрало вдвое больше зрителей, и причиной тому стал броский заголовок на первой полосе «Вашингтон пост»:

– Пришельцы, инопланетяне, зеленые человечки, – начал Джон О. Банион, – называйте их как угодно…

Битси, лежа в кровати перед телевизором, нервно комкала угол простыни.

– …большинство американцев верят в их существование. Но американцы вообще народ доверчивый. Один выдающийся швейцарский психолог, Карл Юнг, считает, что НЛО – это материализованный психоз, то есть отражение процессов, происходящих в нашем подсознании. Но существует и другое объяснение. Они вполне материальны.

Бертон Галилей, похожий в своем шелковом халате на расплывшегося чемпиона по боксу, подошел к телефону и набрал секретный номер в Кэмп-Дэвиде. Трубку взял один из помощников президента, попросил подождать минуту, а затем соединил.

– Сейчас же отложи все дела, – сказал он, – и немедленно включи шоу Баниона.

– …я – рационалист до мозга костей, – продолжал Банион, – и всегда считал, что все эти разговоры об инопланетянах – ерунда, глупые сказки. Однако то, что со мной случилось, убедило меня в том, что на Земле и вправду побывали представители внеземных цивилизаций.

Билл Стимпл, вашингтонский представитель «Эмпл Ампер», позвонил в Вустер Элу Уайли, председателю правления совета директоров. Нельзя сказать, что для него это было привычным делом.

– Эл Уайли? Простите, что отрываю от дел. Вы смотрите шоу Баниона? Возможно, вам это будет любопытно…

– …позвольте представить вам нашего гостя: мистер Дантон Фалопьян – доктор наук, специалист по ядерной физике. В течение долгого времени он работал при правительстве Соединенных Штатов, а также в НАСА и Американском космическом агентстве. Последние несколько лет он возглавляет МУК – Мировой уфологический конгресс. Он будет говорить с нами из своего дома в Джипсумвилле, в Манитобе.

В доме Бертона Галилея заверещал телефон. Звонил президент Соединенных Штатов. Он шипел, как разъяренный кот:

– Телемост?! Я был вынужден припереться к нему в студию в воскресенье ни свет ни заря! А с какими-то психами он – пожалуйста! – устраивает телемост! Черт бы его побрал!

Берт Галилей отвечал, что, возможно, оно и к лучшему – что доктор Дантон Фалопьян находится за пределами территории США.

Банион и сам бы хотел, чтобы доктор Фалопьян выглядел не так ужасающе. Со своей бородкой клинышком, клоком иссиня-черных волос, нависавших надо лбом, округлым брюшком, с заляпанным галстуком, с этим диковатым горящим взглядом, кустистыми мохнатыми бровями, то и дело размахивающий руками – он был похож на пациента психиатрической клиники.

– …мой второй гость – полковник в отставке Роско Джей Мерфлетит. За его плечами тридцать лет безупречной службы в армии США. Полковник Мерфлетит был членом секретной военной бригады, которая в тысяча девятьсот сорок седьмом году расследовала обстоятельства крушения космического корабля в Росвелле, штат Нью-Мексико. Полковник Мерфлетит – автор нашумевшего бестселлера «Существа, упавшие с небес».

– Боже мой, боже, – вздохнула Вэл Далхаузи, лежавшая в постели в окружении дюжины своих любимых кокер-спаниелей.

– …он присутствовал при вскрытии тел четырех пришельцев, которые удалось извлечь из-под обломков. Вскрытие проводили приглашенные правительством патологоанатомы. Мы еще поговорим об этом. Но сначала позвольте объяснить, почему меня так волнует данная проблема. Три недели назад, когда я отправился за город поиграть в гольф…

Сидя дома у экрана телевизора, Натан Скраббс улыбнулся во весь рот и торжествующе прошипел:

– Ес-сть!

Вашингтон пребывал в растерянности. Случай был из ряда вон выходящий. Этот город повидал на своем веку немало скандалов. Его жителям доводилось наблюдать и конгрессменов, которые в чем мать родила сигали в залив, и неудачные ограбления штаб-квартир мятежных политических деятелей, и самоубийства членов правительства, и как американских ребят посылали на верную смерть в бессмысленные войны. Но вплоть до нынешнего момента еще никто так откровенно не заявлял, что верит в невероятное. Это был, как признался глава Лиги голубых избирателей в своем интервью «Таймс», «момент истины, который всех поверг в шок». (Когда его спросили, по-прежнему ли он хочет, чтобы именно Банион вел приближающиеся президентские дебаты, тот с многозначительным видом пробормотал нечто нечленораздельное.)

Когда на следующее утро Банион открыл дверь своего дома в Джорджтауне, на него нацелились объективы целой дюжины телекамер. Те четыре квартала, что отделяли Баниона от офиса, ему не давали проходу. Прямо на улице состоялась стихийная пресс-конференция с абсолютно непредсказуемыми, а порой и возмутительными вопросами, вроде: «Они брали образцы вашей спермы?»

Свернув за угол дома на Думбартон-стрит, Банион увидел, что там его подстерегает еще одна дюжина инквизиторов с наисовременнейшими средствами пыток. Ему пришлось проталкиваться сквозь толпу. Как несолидно!

В конторе его поджидала Ренира. Вид у нее был весьма раздосадованный. Сегодня утром она уже успела зарегистрировать полторы сотни звонков.

– Треть звонков поступила из уважаемых информационных агентств, треть – из сомнительных информационных агентств. Еще одна треть – обыкновенные чокнутые. Один из них, – она протянула ему листок, – утверждает, что видел вас на борту космического корабля.

– Его звали Цезарь?

– Нет, – бесстрастно отвечала Ренира, – некий мистер Хупер. Он готов поделиться с вами впечатлениями. Еще звонил мистер Минт. Говорил, что это важно. И мистер Галилей, тоже что-то важное. И мистер Стимпл. Что-то чрезвычайно важное.

– Вас что-то тревожит? – спросил Банион, увидев, что на ее столе разложен таблоид с карикатурой, на которой он был изображен восседающим на игрушечном космическом корабле с торчащими из головы антеннами.

Ни одна из окружавших Баниона женщин не могла относиться к этому с философским спокойствием. Вероятно, с его стороны было ошибкой лететь в Канаду за доктором Фалопьяном и приглашать его домой вместе с полковником Мерфлетитом. Битси, которая и без того была весьма взбудоражена, встретила их без тени своего обычного гостеприимства. Доктор Фалопьян еще более усугубил положение, запечатлев на ее руке слюнявый поцелуй. Полковник Мерфлетит предпринял безуспешную попытку растопить лед, осведомившись, не играет ли она в кегли (сам-то он с удовольствием). После нескольких мучительных минут светской беседы Битси демонстративно удалилась, предоставив Баниону и гостям возможность спокойно обсудить их планы; наверху же то и дело с грохотом захлопывались двери, без умолку трещал телефон, а с улицы доносились крики папарацци, устроивших бивак прямо у дверей дома.

На следующее утро в «Пост» появилась фотография Битси за рулем «Мерседеса», с каменным лицом катившей по направлению к их дому в Мидделбурге. Она была похожа на жену опального политика, отбывающего в вечную ссылку.

– …Напротив, – проговорила Ренира с потрясающей британской невозмутимостью. – Мне даже лестно находиться рядом с человеком, который только что спятил на глазах у миллионов американцев.

– Так вы тоже считаете, что я все выдумываю?

– Пойду приготовлю вам чай, – пробормотала она и вышла.

– Может, обсудим это? – крикнул он захлопнувшейся двери.

Просто безумие какое-то. Ему только что открылась величайшая тайна, которая может перевернуть все наши представления о вселенной, и что в ответ? Захлопывающиеся двери, убийственный сарказм, нескрываемые насмешки, всеобщее презрение. Он чувствовал себя апостолом, принявшим страдания за веру в Христа.

Но, с другой стороны, чего от них ждать? Что все сломя голову ринутся в магазины за телескопами? Что там говорить, история весьма странная. Но ведь это правда от начала и до конца! И он добьется, чтобы американский народ узнал правду. Он уже работал над этим не покладая рук. Доктор Фалопьян и полковник Мерфлетит заверили его, что пришельцы предпримут еще не одну попытку вступить с ним в контакт. Несомненно, у пришельцев большие планы на его счет. Что ж, пусть только заявятся. В следующий раз Банион встретит их во всеоружии: со скрытой камерой и диктофоном. Однако полковник Мерфлетит предупредил, что это небезопасно: пришельцам может не понравиться, что их записывают и фотографируют.

Банион подготовил колонку, призывая Сенат срочно рассмотреть проблему похищения людей инопланетянами.

Он передал текст Ренире, чтобы та отредактировала его и отправила в синдикат в Сент-Луисе, который, в свою очередь, разошлет его в четыреста сорок газет. Через пару минут Ренира появилась в дверях с таким видом, словно держала дохлую мышь, а не его статью.

– Какие-то вопросы? – спросил Банион.

– Да. Вот, третий параграф: «Являются ли похищения тысяч, а может, и десятков тысяч американских граждан первыми свидетельствами грядущего вторжения из космоса или глобальным биологическим экспериментом? Вот что самое главное на данный момент».

– И что?

– Откровенно говоря, «русский вопрос» гораздо более важен. Ходят слухи, что между их и нашими военными назревает скандал. Это первое. А во-вторых, откуда вы взяли эти «тысячи», а тем более «десятки тысяч» похищенных?

– Это проверенные сведения. Из надежных источников.

– Из каких, могу я спросить?

– Настоятельно рекомендую вам полистать тома с первого по восемнадцатый «Истории похищений людей», изданной уфологическим конгрессом.

– А, ну-ну, – Ренира подняла брови и вышла, но через минуту вернулась, чтобы сообщить Баниону, что звонит мистер Стимпл из «Эмпл Ампер».

– Джек, – на этот раз в его приветствии не было и тени панибратства – ни тебе дружеского подкалывания, ни расспросов о гольфе. Только безликое: «Как поживаешь?»

– Отлично. Догадываюсь, чем обязан твоему вниманию. Тебя не устраивает тема моего вчерашнего шоу.

– Да, надо признать, ты нас всех ошарашил. Зеленые человечки! Ничего себе!

– Ничуть они не зеленые, и уж никоим образом не люди. Нет, они были… – Банион подробно описал своих захватчиков. Но, похоже, Билла его взволнованный рассказ нисколько не заинтересовал; судя потому, как он вяло протянул: «Да-а?» и «Ну надо же, кто бы мог подумать».

Наконец он сказал:

– А в остальном все в порядке?

– Ты о чем?

– Ну, ты знаешь. Я о твоем здоровье. Как насчет того, чтобы взять небольшой отпуск, помахать клюшкой?

Значит, все-таки снова о гольфе.

Банион рассмеялся.

– О чем ты говоришь? Тут президентские выборы на носу, меня похитили – дважды! – представители внеземных цивилизаций. Неужели в такой ответственный момент я могу думать о каких-то там лунках и клюшках?

– Но в последнее время ты работал просто на износ.

– Могу тебя утешить. На следующей неделе в моей программе появится Дмитрий Смиркин, русский министр иностранных дел. Телемост.

– О, это здорово! Просто класс! Это будет потрясающее шоу!

– Ну что, лучше стало?

– Еще бы! Я просто…

– Кстати, по поводу «Селесты». Можешь передать главному, что я пересмотрел свои взгляды.

– Серьезно! Просто супер! Он будет в восторге. А с чего это ты вдруг?

– Сейчас не время экономить на космических программах.

– Но ты ведь не собираешься…

– Не знаю, как там у них происходит финансирование подобных проектов, но сомневаюсь, что они способны зарубить космическую программу из-за слишком дорогих унитазов. Если эти пучеглазые твари вообще ими пользуются.

Скраббс был на седьмом небе от счастья. Целых две статьи Джона О. Баниона за эту неделю: одна с призывом к Сенату рассмотреть проблему НЛО, другая – об увеличении ассигнований НАСА. Скраббс сидел на своем диванчике и смотрел, как Банион беседует с бывшим агентом КГБ, а ныне министром иностранных дел Дмитрием Смиркиным. Разговор шел об Аляске. Из кухни, где он готовил себе очередную порцию «кровавой Мэри», Скраббс услышал:

– А теперь скажите, пожалуйста, какими сведениями располагает ваше правительство о так называемых неопознанных летающих объектах?

Скраббс заторопился обратно к телевизору. Смиркин надул губы, выслушав перевод вопроса.

Голос переводчика отвечал:

– На данный момент в воздушном пространстве Российской Федерации не зафиксировано ни одного неопознанного летающего объекта. Но в свое время мы всегда умели безошибочно распознавать объекты, пролетавшие над нашей великой Родиной, в частности, американские самолеты и спутники.

– Да уж, само собой разумеется, – парировал Банион, – но вам, несомненно, должно быть известно, что американское правительство располагает данными о высших космических технологиях внеземных цивилизаций. Неужели это не волнует ваших военных?

Скраббс навострил уши, перестав помешивать пальцем «кровавую Мэри».

– Не совсем понимаю, о чем вы говорите, – с расстановкой отвечал министр, – но могу заверить вас, что наш военный потенциал по-прежнему силен, и в случае необходимости мы готовы отразить любой удар.

Скраббс, расслабившись, отмокал под душем, когда на кухне зачирикал забытый пейджер. Он взглянул на номер – код входящего сообщения наивысшей степени важности. Скраббс ввел пароль и вошел в сеть.

Сообщение пришло от МД-1. За все годы работы он ни разу не выходил на связь с МД-1. Большинство сотрудников никогда не получали от него сообщений. Сообщение было предельно кратким:

Скраббс принялся печатать ответ, пытаясь представить обращение Баниона в выгодном свете. Тактично умолчав о том, кто санкционировал операцию, он пустился в пространные рассуждения о том, какую пользу принесет МД-12 столь рьяная поддержка Баниона – это будет началом новой эры, возрождением былой славы и т. д., и т. п. В конце концов, Банион только что призвал Сенат втрое увеличить финансирование отечественного ракетостроения. Так что если говорить о результатах…

Скраббс отправил сообщение и ждал, пока придет ответ.

Глава 8

Никогда еще, не считая коллекционирования тросточек, Банион не отдавался любимому делу с такой душой. Его офис превратился в штаб. Со стен исчезли портреты президентов, генералов и прочих государственных деятелей. На их месте теперь висели карты Солнечной системы и далеких галактик, цветные фотографии туманностей, которые, по словам доктора Фалопьяна, служили испытательными полигонами пришельцев. Напротив его стола висела огромная карта мира, на которой цветными булавками были помечены места похищений. Прежде стену украшали фотографии хозяина кабинета с важными персонами и дипломы в затейливых рамочках, свидетельствующие о его недюжинном уме. На книжных полках вместо «Записок федералиста»,[38] биографий и мемуаров отцов-основателей, президентов, генералов и иже с ними, историй цивилизаций (как существующих, так и давно канувших в Лету), теперь красовались совсем иные книги: «За бортом космического корабля», «Совершенно секретно: информация об НЛО, скрытая от мировой общественности», «Ангелы и пришельцы», «Сборник секретных рапортов № 14».

Банион разместил доктора Фалопьяна и полковника Мерфлетита в своем офисе. Ренира в знак протеста делала вид, что не замечает гостей Баниона, и говорила о них в третьем лице, что выглядело несколько странно. Полковника Мерфлетита, похоже, мало трогало пренебрежение секретарши, но доктор Фалопьян, чья визитная карточка гласила «специалист по ядерной физике», был очень уязвлен и пожаловался Баниону.

– Послушайте, – возмутился Банион после того, как Ренира отказалась помочь доктору вытащить из копировального аппарата застрявший лист бумаги, – я не прошу вас поить его чаем с бисквитами. Но вы не могли бы быть чуточку полюбезней? Как-никак, он выдающийся ученый.

– Ученый! – хмыкнула Ренира. – Вы-то сами читали его книгу?

– Конечно, читал. Фундаментальный труд!

– Фундаментальный бред! Да он просто вас использует, этот козел бессовестный. И этот полковник не лучше, с его байками о вскрытии инопланетян! Оба безумны, как мартовские зайцы… и очаровательны, как пара зубных щеток.

– Они, между прочим, светила в своей области, – сухо проговорил Банион.

– Да уж, не сомневаюсь.

– Прошу вас, будьте с ними повежливей. Итак, что у нас сегодня?

– В три часа у вас запись на шоу «Неразгаданные тайны». Ума не приложу, зачем вы на это пошли. Знаете, какая была их последняя тема? Йети.

– Кто-кто?

– Большая Лапа. Снежный человек.

– Ну я-то собираюсь говорить не об этом.

– Не вижу никакой разницы. Зачем вообще вам сдались эти похабные шоу?

– Потому что эти «похабные шоу» уже давно трубят об НЛО, а так называемые «уважаемые» средства массовой информации прячут голову в песок, делая вид, что проблемы вовсе не существует. Как бы там ни было, я не занимаюсь ничем постыдным. Недавно звонил Джерри Крамер. Они хотят поместить мое фото на обложке «Тайм».

Лицо Рениры приняло обреченное выражение.

– Это добром не кончится. Помяните мое слово.

Могла бы раз в жизни проявить чуточку такта, подумал Банион. В последнее время Ренира стала чересчур болтливой. Интересно, что получится с «Тайм»? Неужели они в самом деле поместят на обложке его фото в разгар президентской кампании? Хм, занятно. В последнее время о его персоне было написано так много, и по большей части без особого уважения; а это нелегко для человека, который привык ко всеобщему обожанию – даже со стороны коллег. Теперь же он был вынужден любоваться исключительно на карикатуры и оскорбительные заголовки вроде: «Земля вызывает Баниона! Срочно выйди на связь!» Он стал таким раздражительным! Репортерша из «Тайм», которая брала у него интервью, попыталась проявить сочувствие, вспомнив, что, будучи студенткой, она тоже однажды видела «какие-то занятные огоньки» – когда, будучи под кайфом, катила по шоссе в Небраске. «Нашли что сравнивать, – холодно процедил Банион, – пережитое мною не имеет никакого отношения к вашим сказочкам о „занятных огоньках“».

Но больше всего его расстраивало то, как все подтрунивают над его «одержимостью» НЛО. Но, с другой стороны, как не стать одержимым, пережив такое? Если тебе известно, что маленькие зеленые ублюдки действительно побывали на Земле, как можно спокойно рассуждать о президентских выборах и обсуждать погоду? Разве апостолы не стали одержимыми, увидев, как один из них вдруг начал превращать воду в вино и воскрешать людей из мертвых? А Колумб? Разве он не стал одержимым, открыв Америку?

– Мистер Банион?

– Да?

– С вами все в порядке?

– Да, да. Так на чем мы остановились?

– Ваш ланч с директором ЦРУ, намеченный на завтра, откладывается.

Раз в месяц Банион отправлялся в Лэнгли на ланч с главой ЦРУ, который время от времени подбрасывал ему парочку ценных фактов. Хм, как странно. Директор пунктуален как часы. Прежде он никогда не «откладывал» их встречи.

– Он извиняется. Надеется, что вскоре удастся что-нибудь придумать.

– Как скоро?

– Обещали перезвонить.

Итак, ему дали от ворот поворот. Ясно, как божий день.

– Ну вот, зато сможете заняться своей книгой. Звонила мисс Кларк, сказала, что у нее для вас какой-то новый материал. Что-то о сифилисе…

– Французская революция подождет, – отозвался Банион, все еще размышляя по поводу отказа директора ЦРУ. Да кто он такой, в конце концов? Кем он себя возомнил?

– Книга должна выйти в декабре. Мистер Морфоркен уже включил ее в план.

– Ничего, потерпит. У меня сейчас дела поважнее Робеспьера. Так ему и передайте.

С недавних пор Баниона буквально атаковали выгодными предложениями из издательств и киностудий. Его литературному агенту, Саймону Персиммону, витающему в облаках интеллектуалу с кислой физиономией, чьей розовой мечтой была биография Джорджа Маршалла[39] в трех томах, теперь приходилось отвечать на звонки голливудских продюсеров, которые предлагали астрономические суммы. У него аж дыхание перехватывало от мысли, что все просто «ждут не дождутся» от Баниона сенсационных историй. Бедному Персиммону с трудом удавалось сохранять хладнокровие. Другому его агенту, Сиду Минту, который составлял расписание лекций, уже не раз доводилось вести переговоры с акулами большого бизнеса; но даже ему было трудновато вписаться в столь резкий поворот в карьере патрона. Представители крупных корпораций звонили, чтобы «быть в курсе» того, о чем собирается говорить Банион на предстоящих конференциях. К тому же, докладывал Сид, поступает все больше предложений от новых клиентов.

– Персиммону вчера предложили три с половиной миллиона долларов, – заметил Банион. Может, это произведет на нее впечатление?

Ренира задумчиво склонила голову набок.

– Если я не ошибаюсь, столько же предложили бывшей подружке О. Джей Симпсона за ее историю?

Ну и черт с ней.

– В среду у вас запись на немецком телевидении, далее выступление в Институте аномальных явлений. В четыре – встреча с сенатором Граклисеном по поводу вашего обращения в Сенат. Только что звонил его помощник. Передал, что сенатор, возможно, задержится на заседании. Может, перенести встречу?

– Нет.

– Тогда в четыре. Не забудьте, что вечером вы должны быть на ужине в симфоническом зале. Черный галстук. Вы сидите за столом спикера Микера с Вэл Далхаузи, мистером Пинчем и супругами Эпперсон. Битси хотела напомнить вам, что они пожертвовали пятьсот тысяч долларов на новую акустическую систему.

Банион вздохнул. Эти симфонические пристрастия Битси – настоящая пытка для нормальных людей. Лично он вполне довольствовался компакт-диском с «Популярными композициями» Моцарта. Ко всему прочему, новый дирижер просто помешался на атональности. Неизвестно, что хуже – быть изнасилованным инопланетянами или высидеть два часа под музыку Чарлза Ивса.[40]

– …В пятницу утром – выступление в страховой компании «Этна». Звонил мистер Минт. Он настаивает, чтобы вы говорили о выборах. В тот же день – ланч с Джорджем Херриком в клубе «Метрополитен». А на три часа вы записаны к доктору Хью.

– Это еще зачем? Я хорошо себя чувствую.

– Он вам звонил. Хочет, чтобы вы пришли.

– Зачем?

– Откуда же мне знать? Он ваш личный врач.

– Я абсолютно здоров. И не собираюсь с ним встречаться.

– Но он ваш врач, и если он хочет, чтобы вы пришли…

– Дальше.

– Уфологическая конференция в Остине. Ваше выступление в субботу, в десять утра. Тема: «НЛО и американская политика холодной войны». Ваши эксперты уже вовсю корпят над речью.

– Что еще?

– Звонила мисс Делмар. – Звонки кинозвезды Файны Делмар были единственной отрадой Рениры. Банион, который нечасто ходил в кино, понятия не имел, кто такая Файна Делмар, пока Ренира, страстная поклонница этой актрисы, не просветила его, что та дважды удостаивалась «Оскара» за фильмы «Жена рыбака» и «Ветли, моя дорогая». Мисс Делмар верила не только в НЛО, но и во все прочие аномальные явления, известные человечеству. Позвонив в первый раз, она сердечно поздравила Баниона «с возвращением», признавшись, что ее саму два раза похищали Северяне.

Существует три разновидности инопланетян, пояснила мисс Делмар, – благородные арийцы Северяне, не очень благородные Серые и, наконец, низменные Уродцы-коротышки. Мисс Делмар четко дала ему понять, что ее похищали наиболее утонченные, цивилизованные аристократы с миндалевидными глазами, а не какие-то там неказистые косматые дикари. Причем это произошло в прошлой жизни – в Париже, в конце восемнадцатого века. Она тогда была любовницей некоего графа Бомбара де Ломбара, поставщика пороха и нюхательного табака ко двору Его Величества Луи Шестнадцатого.

Банион рассказал ей о книге, посвященной Бенджамину Франклину. Мисс Делмар знала все до мельчайших подробностей о встрече Франклина с Робеспьером, с которым у нее была мимолетная связь, – еще до того, подчеркнула она, как он подхватил сифилис.

После трех бесконечных бесед по телефону, когда мисс Делмар достала его своей болтовней, Банион перестал брать трубку. Ренира была в восторге, ибо теперь она могла подробно расспросить Файну, каково это – работать бок о бокс Тони Кертисом, Шоном Коннери и Питером О'Тулом. К ужасу Баниона, дамы висели на телефоне часами.

– Она ведь не собирается посылать мне эту люстру? – с опаской осведомился Банион. Мисс Делмар сказала, что пошлет ему люстру из «настоящего стекла „Нью эйдж“».

– Я сказала, что у нас для нее нет места. Она хочет знать, когда вы приедете в Калифорнию. Мечтает закатить прием в вашу честь. Познакомить с интереснейшими людьми…

– Какая забота.

– Чудесная женщина. А знаете, у них с Тони Кертисом был бурный роман на съемках «Тараса Бульбы». Юл Бриннер чуть не лопнул от ревности.

– Потрясающе. Что у нас там дальше?

– Надо что-то делать с почтой.

Почта стала настоящей головной болью. Ежедневно на адрес Баниона приходили тысячи писем – от тех, кто видел НЛО, от тех, кого похитили инопланетяне, от тех, кто наблюдал странные сполохи в ночном небе; письма от женщин с оплодотворенными яичниками, от мужчин с изъятой спермой и женщин, забеременевших от инопланетян; письма, в которых Баниону сообщали, что затонувшая Атлантида погребена под озером Гурон, что президент Соединенных Штатов «продал» человеческую расу Северянам с планеты Глибноб, – короче говоря, от людей, которым, как подозревал Банион, явно нечем себя занять. И лишь ничтожно малая часть пишущих сомневалась по поводу его похищений, осведомляясь, не злоупотребляет ли он, часом, алкоголем или наркотиками.

Письма приходили в огромных грязных серых мешках. Курьеры, доставлявшие их, были мрачны и неразговорчивы; иные не знали, что и думать. Их можно было понять: один вид этих мешков приводил в замешательство. Как-то раз Банион получил четыреста семьдесят восемь писем – абсолютный рекорд! – после публикации колонки, в которой он написал о безвременной кончине их с Битси любимого песика Ромула. Теперь эта цифра казалась ему просто жалкой; вчера, как сообщила Ренира, они получили четыре тысячи. Итак, восемьдесят процентов американцев верят в летающие тарелки и горят желанием поддержать Баниона, похлопать по плечу: «Задай им жару!»

– Не понимаю я, зачем надо отвечать на все письма, – ворчала Ренира.

– А почему бы и нет?

– Вы тем самым только дразните их. Неужели мы действительно хотим вступать в переписку со всеми этими блаженными? А они ведь ответят, не сомневайтесь. Мы и так еле-еле справляемся. Вы давно поднимались наверх? Там все завалено. Пятьдесят тысяч посылок! И я ни за что не стану их вскрывать: одному Богу известно, что там внутри. У меня есть предложение.

– Какое?

– Почему бы не предоставить это вашим экспертам? Прекрасное применение их талантам. Я думаю, и доктор, и полковник давно мечтают почитать что-нибудь душераздирающее о тарелочках.

– Просить таких людей вскрывать почту по меньшей мере неучтиво. Наймите кого-нибудь, если это необходимо. Но я хочу, чтобы вы ответили на все письма. На все без исключения. Надо составить формальный ответ. Я этим займусь. И я хочу, чтобы вы ввели данные о каждом, кто нам пишет, – и многозначительно добавил: – Спасибо, Ренира.

Банион поджидал сенатора Граклисена в его кабинете, расположившись на роскошном кожаном диване. Сенатор вошел ровно в пять пятнадцать, покосившись в его сторону с нескрываемым разочарованием. Он надеялся, что тот уже ушел. Так долго Банион еще никогда никого не ждал.

Сенатор рассыпался в извинениях. Очень важное заседание. Обсуждали законопроект, обязывающий табачные компании лично извиниться перед членами семьи каждого умершего от рака легких курильщика. Однако сенатор Бор из Северной Каролины – штата, известного своими табачными плантациями, – уперся рогом. Этот старик хуже занозы в заднице, но пришлось уступить, не затевать же склоку… Ужасно выглядишь, Джек. Как поживает Битси? Так о чем ты хотел со мной поговорить?..

– О рассмотрении вопроса о похищениях.

– А, ну да, – сенатор Граклисен кивнул, состроив серьезную физиономию, – как будто его призывали возобновить расследование убийства Кеннеди только потому, что кто-то нашел на газоне обертку от жевательной резинки.

– Да, да… – Он глубокомысленно надул щеки. – Я уже говорил об этом с Кентом и Джоном. Они считают, что идея занятная… Может, на будущий год…

Банион протянул ему листок бумаги.

– Это результаты последнего опроса, проведенного в достопочтенном штате Оклахома. Обрати внимание, половина твоих избирателей убеждена, что правительство скрывает от них правду об НЛО и похищениях людей.

Сенатор Граклисен, нахмурив брови, изучал неприятный документ, надеясь выискать ошибку в статистических выкладках. Он и в самом деле говорил о предложении Баниона с лидером большинства Кентом и его первым заместителем Джоном. В ответ те выпучили глаза и тут же перевели разговор на другую тему.

– Джек, что происходит?

– Меня дважды похищали инопланетяне, и я хочу знать, что на этот счет известно правительству. А ты разве нет?

– Да, разумеется, – промямлил сенатор, отчаявшись отыскать ошибку в документе Баниона. Не иначе, этот опрос проводился где-нибудь в дурдоме, подумал он.

– Это твой комитет, и тебе не требуется благословение этих напыщенных болванов, чтобы провести слушания.

– Погоди, – беспомощно запротестовал сенатор, – ты, видимо, не понимаешь, что мы все в одной лодке. Наше лидерство трещит по всем швам. Мы чудом удерживаемся в большинстве. Я и сам участвую в этой гонке.

– Да, вместе с владельцем компьютерной компании, у которого лучше всего раскупают игру о битве землян с пришельцами.

– Я могу уступить ему голоса молодых избирателей. Но меня очень волнуют латиноамериканцы. У них слово «пришелец» ассоциируется с нелегальной иммиграцией.

– А после выборов? – осведомился Банион.

– Нет проблем.

– Ты готов подтвердить это на программе в воскресенье?

– Джек, мне не хотелось бы говорить об этом по телевизору.

– Тогда я могу процитировать твои слова в колонке? «Сенатор Граклисен проведет слушания вскоре после выборов».

– Разумеется, ты можешь сказать… что обсудил это с людьми, которым известна точка зрения комитета, и они готовы рассмотреть этот вопрос, чтобы принять соответствующее решение… Да-да, конечно, ты можешь прямо так и сказать.

– Не правда ли, это было божественно? – осведомилась Дерлин Эпперсон с тягучим техасским акцентом.

Мысли Баниона были далеки от Второй симфонии Чарлза Ивса. Он не мог оторвать взгляд от пышного бюста миссис Эпперсон – по слухам, настоящего, – большая часть которого была выставлена на всеобщее обозрение. В ложбинке между ее великолепными грудями покоился огромный – чуть ли не с куриное яйцо – рубин, который наверняка стоил ее старику Хинкли пару танкеров черного золота.

– Хм, – промычал Банион, давясь тепловатым супом с орехами и кабачковым пюре. Трусливый отказ Граклисена провести слушания, два часа бесплодных переговоров, а теперь еще светская беседа с миссис Хинкли Эпперсон третьей – лучше уж умереть.

– Не верится, что Ивс отказывался слушать, как исполняют его произведения, – заметил он, – подумать только, что он упустил.

Спикер Микер, еле вытерпевший Вторую симфонию, услышал реплику Баниона и захихикал. Битси, расслабленная, улыбающаяся, чувствовала себя здесь в родной стихии. Она поддразнила спикера, что его, не дай бог, услышит маэстро Слава, сидящий за соседним столиком с вице-президентом. Она не сомневалась, что спикер, ратующий за расширение рынка сбыта американских товаров за рубежом, сумеет по достоинству оценить отечественного композитора. Битси знала, как поддержать вашингтонскую светскую беседу: достаточно вовремя ввернуть две-три умных фразы, а уж дальше собеседник, жаждущий продемонстрировать собственную эрудицию, начинает болтать без умолку. И точно, спикер Микер тут же начал превозносить американских композиторов. Особенно он восторгался Аароном Коплендом, добавляя при этом, что подумал было о другом американском композиторе, да только забыл его имя. Спору нет, Копленд весьма популярен в Вашингтоне. Обе политические партии представляют своих кандидатов под его «Гимн в честь обывателя» или «Так сказал Заратустра»: главное, чтобы в произведении звучали трубы.

Исчерпав свои музыкальные познания, спикер поспешил выразить благодарность мистеру Хинкли за новую акустическую систему – «этот чудесный бесценный» подарок. С соседних столиков донесся одобрительный гул. Спикер и сам надеялся уговорить старика Хинкли сделать вклад в его комитет, скромно именуемый «Фондом будущего Америки». У Тайлера Пинча, куратора галереи «Фриппс», тоже имелись виды на чету Эпперсон: Тайлер собирался расколоть их на полотно Вермеера, которое должно было вот-вот поступить в продажу. Цена смехотворная – всего-то двадцать восемь миллионов. И теперь он старательно обхаживал миссис Эпперсон, расписывая ей на ушко все «грандиозные последствия, которые возымеет этот невероятно щедрый жест». Дерлин, добрая душа, уже разговаривала с Хинкли, но пока без толку. Старик поглощен строительством нефтепровода на раздираемом междоусобицами Кавказе, а тут еще сорвалась выгодная сделка в Нидерландах…

Ужин шел своим чередом. Каждый из мужчин не сомневался в том, что сумеет выжать максимум выгоды из сегодняшнего светского раута. Вдруг Дерлин, перегнувшись через роскошный стол к Баниону, во весь голос заявила:

– Джек, мой папочка живет неподалеку от Остина. Так вот, он говорит, в одной газете было написано, что ты собираешься ехать туда на конференцию по НЛО.

Джек украдкой взглянул на Битси. Та сделала вид, что ничего не слышала, но Дерлин с невинным видом продолжила допрос:

– Ты тоже поедешь, Битси?

На лице несчастной Битси отразился неподдельный ужас, будто она вдруг обнаружила в своем супе дохлую муху.

– О боже, разумеется, нет, – отвечал Банион с наигранной бодростью. – Битси не очень увлекается пришельцами. Они ведь не принадлежат к нашему кругу. А низшие классы ее не волнуют. Так что, ваш отец…

Тайлер Пинч попытался исправить положение, объявив, что при первой возможности непременно поедет в Остин. Ведь там жила двоюродная сестра Фриды Кало, жены великого мексиканского художника Диего Риверы. Как-то раз Ривера, напившись до беспамятства, написал на стене ее гаража довольно «непристойную» картину – аллегорию американско-мексиканских отношений. Вряд ли такого рода работа подойдет для «Фриппс», но взглянуть все равно интересно.

Однако Дерлин было не так-то просто сбить с толку.

– А вот мой папочка верит в НЛО, – заявила она. – Из-за работы он всю ночь на ногах; говорит, чего только не увидишь в ночном небе.

Хинкли Эпперсон, которого весьма нервировало любое упоминание о тесте (папаша Дерлин зарабатывал на жизнь, развозя замороженную курятину), выразил надежду, что на следующем концерте симфонической музыки он познакомится с новыми американскими композиторами. Если бы еще удалось запомнить их имена!

До дома добирались в полном молчании. К тому времени гнев Битси уже выкипел, уступив место ледяному презрению. В гневе она никогда не била тарелок, не швыряла на пол ценные предметы. Максимум, на что она была способна – это громко хлопнуть дверью. Таковы все англосаксы: прежде, чем что-нибудь разбить, они сто раз подумают – а как потом объясняться со страховой компанией?

В спальне Банион начал оправдываться, что, дескать, не он затеял этот разговор об НЛО. Ерунда какая-то. Он, постигший божественную истину, человек, которому открылось великое космическое знание, все тайны вселенной, вынужден унижаться перед закрытой дверью в ванную.

К тому времени, когда дверь открылась, облаченный в пижаму Банион просматривал последний выпуск журнала «Вопросы внешней политики». Настроение Битси ничуть не улучшилось оттого, что в течение получаса она безуспешно пыталась справиться с застежкой вечернего платья.

Банион предпринял последнюю попытку загладить вину, но, возясь с микроскопической, искусно спрятанной застежкой, подумал, что похож на сапера, обезвреживающего мину, и не смог сдержать невольной улыбки.

Глава 9

На уфологический конгресс Банион прибыл в разгар полемики по поводу того, кому продалось американское правительство – Северянам или Серым тварям в капюшонах. Собственного мнения он еще не успел составить.

Баниону уже не раз доводилось бывать на подобных мероприятиях. Останавливался он в лучших отелях, как и положено почетному участнику. Ему всегда оказывали теплый прием, но никогда прежде поклонники не встречали его в аэропорту. Он решил, что эти люди, размахивающие плакатами, поджидают кинозвезду, которая летела с ним одним рейсом, но потом разглядел на плакатах собственное имя. И в тот же миг его окружила толпа взволнованных почитателей.

Доктор Фалопьян и полковник Мерфлетит пытались оградить его от слишком назойливых поклонников. Часть восторгов перепала и им – за то, что привезли знаменитость. В первый раз такая знаменитость, как Джон О. Банион, пополнила ряды приверженцев уфологии, и они спустились со своих заоблачных высот, чтобы поприветствовать его. Они хотели было нести Баниона на плечах, но он посчитал это крайне нелепым и непристойным. Лишь чудом ему удалось спрыгнуть на землю, ухватившись за уши полковника Мерфлетита.

Банион поспешно забрался в машину под вспышки телекамер, щелканье затворов фотоаппаратов и вопли женщин, умоляющих об автографе. Приоткрыв окно, сияющий доктор Фалопьян объявил, что мистер Банион ответит на все вопросы во время завтрашней лекции.

По дороге к отелю Банион расспрашивал доктора и полковника обо всех тонкостях взаимоотношений Северян и Серых. В первую очередь его интересовал вопрос: существует ли взаимосвязь между Серыми тварями в капюшонах и Серыми уродцами-коротышками? Доктор Фалопьян, погладив бородку, пустился в пространные рассуждения о происхождении Серых. Банион уяснил, что между Серыми тварями в капюшонах и Серыми уродцами-коротышками нет ровным счетом ничего общего. Что же касается полемики относительно космических симпатий правительства, лучше Баниону занять нейтральную позицию. Осторожность превыше всего, пояснили полковник с доктором. Конечно, у них достаточно доказательств, подтверждающих связь американского правительства с Северянами, но доказательства эти недостаточно убедительны.

Еще одна бушующая толпа поджидала их у отеля «Хайатт». Служба охраны уфологического конгресса проводила Баниона в номер, из которого, как и обещала Ренира, открывался замечательный вид на озеро Остин и мост, служивший, как говорили, пристанищем для полутора миллионов летучих мышей. Вглядываясь в вечернее небо, Банион задумался. Подумать только, сколько гуано они выделяют! Наверняка какой-нибудь шустрый техасец давно уже догадался собирать его и продавать как удобрение.

Налив себе виски из мини-бара, Банион задумчиво поглядел на огни расстилавшегося внизу города, в котором он сразу почувствовал что-то родное.

Зазвонил телефон. Какая-то восторженная женщина – тоже жертва инопланетян! – хочет подняться к нему в номер сию же минуту, чтобы «поговорить». Банион начал вежливо сопротивляться, но она не отставала. Нет-нет, спасибо-спасибо, до завтра. Вот тебе и первая поклонница, подумал Банион.

Снова зазвонил телефон. Еще один восторженный женский голос, умоляющий о встрече – прямо сейчас, немедленно. У нее послание от Великого вождя с планеты Дельтоид. Банион повесил трубку и попросил оператора блокировать входящие звонки. А они гораздо более экспансивны по сравнению с теми, кто околачивается у здания Совета по международным отношениям, подумал Банион.

В дверь постучали. Банион пытался не обращать внимания, но когда стук перерос в неистовый грохот, пришлось поднять на ноги полковника, который распорядился, чтобы снаружи поставили охранника.

Спокойненько, сказал он себе. Не бери в голову.

Несмотря на всю шумиху, связанную с его прибытием, несмотря на постоянное внимание к его персоне, он чувствовал себя одиноким как никогда. В последнее время у них с Битси не все ладно. Не то что бы он придавал сексу большое значение, но…

А ведь в этом шикарном отеле полным-полно женщин, которые только и мечтают о том, чтобы он проделал с ними тот же эксперимент, что и пришельцы, их посетившие.

Нет, нет, нет! Я семейный человек, я люблю свою жену. И точка.

Вдобавок, подумал Банион, женщинам, которых он видел в аэропорту и в вестибюле отеля, далеко до мисс Америки. Дамочки, что называется, в теле, с волосатыми ногами и обгрызенными ногтями. Несчастные создания, вздохнул он, подумать только, через что им пришлось пройти.

В награду за собственное целомудрие он посмотрит порнушку по кабельному каналу. А почему бы и нет? Заодно можно пролистать завтрашнюю речь.

«Лисички из Лас-Вегаса» с Кимберли Кам в главной роли. Что ж, недурственно.

Банион задремал под звуки притворных стонов Кимберли, которую как бы насиловали трое молодчиков, смахивающих на Элвиса Пресли. Потом, вздрогнув, проснулся, когда с экрана донесся страстный вопль: «Глубже, о боже, глубже!»

На следующее утро Банион отправился осматривать выставочные залы, заодно собираясь посетить несколько семинаров. Гипнотерапевт Барт Хапкин, автор научного труда «Избранные», рассказывал о своих последних гипнотических опытах над жертвами похищений. Именно он в свое время подверг гипнозу Кэти Карр. Ассоциация психотерапевтов-гипнологов отвергла его методику за «несостоятельность». И правда, некоторые вопросы, которые Барт задавал пациентам, можно было счесть наводящими, например: «Те, кто вас похитил, были рябыми тварями с щупальцами с планеты Фарбл? Так или нет?»

Банион тихонько проскользнул в зал в тот момент, когда очередная жертва, бледный изможденный мужчина – несчастного похищали по крайней мере раз тридцать, выкачав из его организма всю семенную жидкость, – говорил Хапкину, что дошел до точки. Выразив опасение, что пришельцы вряд ли оставят его в покое, он поклялся, что скорее умрет, чем позволит этим тварям забрать у него еще хоть каплю спермы. Зал неистово зааплодировал такому мужественному решению.

Одна из пациенток Хапкина поделилась собственным опытом по борьбе с проникновением мерзких инопланетных зондов: нужно тщательно обмотаться целлофаном, и тогда честь будет спасена. К тому же это помогает сбросить вес. Другая пациентка объявила, что у нее страшная депрессия, потому что она тоскует по своим инопланетным детишкам. Их папаша, нарушив договор о совместной опеке, увез их куда-то на Плеяды с какой-то шлюхой с планеты Альдебаран. Хапкин посоветовал ей не принимать это так близко к сердцу. Инопланетяне, к сожалению, славятся своим легкомыслием.

Банион покинул семинар с чувством, что в жизни этих людей чего-то не хватает, напрасны были надежды встретить человека, похожего на него, ровню, говоря откровенно. Даже доктора Фалопьяна и полковника Мерфлетита, с которыми он теперь ежедневно проводил по многу часов, едва ли можно было назвать подходящей компанией. Никто не отрицает, что они светила в своей области, но что касается всего прочего… Ребята довольно странные, если честно. Банион постоянно напоминал себе, что наверняка и первых христиан окружающие считали чудиками.

Что ж, следует по крайней мере заглянуть на семинар, посвященный животным, ставшим жертвами увечья. Тема семинара внушала ему отвращение, но доктор Фалопьян сказал, что это своего рода ключ к разгадке НЛО, так что надо обязательно зайти, к тому же семинар ведет доктор Линда Молтон Хау, выдающийся исследователь этого феномена. Где бы ни нашли выпотрошенную корову или овцу, доктор Хау была уже тут как тут, вооруженная инструментами и видеокамерой. Ее последняя книга по этой теме, по словам доктора Фалопьяна, была просто потрясающей. Банион пролистал ее: тривиальное чтиво, изобиловавшее на редкость отталкивающими цветными фотографиями выпотрошенных животных. И кому только придет в голову выкладывать за эту дрянь пятьдесят баксов?

Когда Банион выходил из аудитории доктора Хапкина, его окликнул негромкий женский голос:

– Мистер Банион?

Она была высокая, лет тридцати на вид, с коротко подстриженными светлыми волосами и блестящими зелеными глазами. Очки в роговой оправе придавали ей вид спортсменки-отличницы, увлекающейся рафтингом и парашютным спортом. Двубортный пиджак на голое тело – это Банион обожал – и белые леггинсы, соблазнительно обтягивающие стройные ноги. Когда она улыбалась, на щеках появлялись ямочки. Тонкий аромат духов. Голос с легкой хрипотцой. Она была похожа на лебедя, каким-то чудом залетевшего в курятник.

– Извините за беспокойство. Вам, наверно, уже надоело, что вас все время дергают.

– Нет-нет, я к вашим услугам.

Боже правый, с какой планеты прилетело это создание?

– Я узнала, что вы будете здесь, и подумала… точнее, надеялась, что вы будете так добры и подпишете это, – она протянула его бестселлер «Подавление неимущих» с критикой программы социального обеспечения.

– Ну да, конечно, – с запинкой выговорил Банион. Она и вправду ее читала. Об этом можно догадаться по замятым уголкам страниц. – Что мне написать?

– Джон О. Банион.

– Я хотел сказать… вы бы не хотели, чтобы я… разве это не… для… – Спокойно, приятель, расслабься. – Как вас?..

– О-о… – она улыбнулась. – Роз.

– Роз. Какое красивое имя! (Какое идиотское замечание, промелькнуло у него в мыслях.)

– Через «з».

– Чудесно.

– Здесь все почему-то думают, что мое имя пишется через «с».

– Да?

– Так же как Росвелл в Нью-Мексико.

– Да-да, я понял.

– Я прочла все ваши книги.

– Неужели?

– Эта книга – моя любимая. Когда я впервые услышала название, сразу подумала, что вы наверняка большая свинья.

– Мм…

– Но потом подруга сказала мне, что книга стоящая. Я прочла ее и поняла, что вы абсолютно правы. Подавление неимущих – единственный способ помочь им, не так ли?

Банион откашлялся.

– Что привело вас сюда? Вы тоже… жертва похищения?

– Мне не нравится это слово. Предпочитаю называть это любопытным опытом.

– Извините.

– Ничего, – она улыбалась, глядя ему прямо в глаза. – Я не жертва, но надеюсь, что скоро ею стану. Очень скоро.

– Не уверен, что это пойдет вам на пользу.

Она покрутила на пальце нитку жемчуга.

– Думаю, это зависит от того, кто будет похитителем, не так ли?

Банион сглотнул. У него вдруг пересохло во рту.

Роз окинула зал задумчивым взглядом.

– Если это случится, надеюсь, я не закончу, как та дама, которую бросили ради какой-то шлюхи с Альдебарана, – она хихикнула и еще раз огляделась. – Как вам это место? Не напоминает захудалый бар для одиночек?

– Никогда не бывал в барах для одиночек.

– Простите, мне не следовало смеяться. Должно быть, они так одиноки.

– Вы говорите, словно не верите им.

– А вы?

– Я уже и сам не знаю, во что верить. Я верю в то, что случилось со мной.

– Но вы не похожи на остальных. Прежде у вас была настоящая жизнь.

– Похоже, у вас она есть до сих пор.

– Я издатель.

– Правда? И что же вы печатаете?

– Не думаю, что вы слышали о нашем журнале. Это… как бы вам сказать…

– Знаете, я ведь тоже читаю.

– И «Космос-политен»?

– Журнал для женщин?

– Нет, вы имели в виду «Космополитен», а я «Космос-политен», журнал для женщин, пострадавших от инопланетян.

– Мм… Звучит интригующе. А у вас случайно нет с собою номера?

– Там, у моего стенда. Я ведь здесь работаю. Может быть вы?..

– С удовольствием. Пойдемте.

Роз провела Баниона к своему стенду и протянула ему один из номеров журнала. Тот принялся изучать обложку, на которой красовалась мощная хорошо сложенная дама в черной кожаной мини-юбке и «леопардовом» топике; на груди темнела татуировка – изображение летающей тарелки. Рекламные заголовки гласили:

– Потрясающе, – проговорил Банион, – я могу его взять?

– Боюсь, он покажется вам слишком легковесным.

– Нет-нет, что вы, это очень интересно.

– За последние два года наш тираж вырос почти вдвое. И продолжает расти.

Банион пролистал журнал, пестревший рекламами сигарет, шампуней и брачных агентств.

– Как это прекрасно, что у женщин, переживших такое, теперь есть свой журнал, – заметил он.

Интересно, что на него нашло? Раньше он всегда избегал сентиментальных банальностей.

– Я тоже так думаю, – отозвалась Роз. – Вы позволите взять у вас интервью? Черт, терпеть не могу напрашиваться! Но это будет настоящая сенсация.

– Конечно, с удовольствием. Я как раз собирался на семинар, посвященный изничтожению скота. Не хотите составить мне компанию? – Это прозвучало как недвусмысленное приглашение. Не хотите пойти туда со мной? У меня два билета в первый ряд.

– Вообще-то говоря, – улыбнулась она, – я и сама туда собиралась.

Они направились в зал. Банион то и дело останавливался, чтобы раздать автографы, будто какая-то рок-звезда. И вдруг к нему подошел какой-то потрепанный тип.

– Поздравляю вас, – затараторил он, брызгая слюной. – Вы мужественный человек. После всего, что с вами произошло… Вы так смело об этом говорите.

Тип пояснил, что в конце семидесятых служил вольнонаемным в ВВС. Известно ли Баниону о том, что президент Никсон лично сопровождал Джеки Глисона[41] в ангар номер восемнадцать на авиабазе Райт-Паттерсон в Огайо, чтобы осмотреть тела пришельцев из Росвелла? Банион, бормоча слова благодарности, попытался вежливо отделаться от него. Он боялся, что Роз ускользнет, оставив его один на один с этим чокнутым. Но тот и не думал отпускать Баниона. А известно ли Баниону, кто еще из мира шоу-бизнеса верил в НЛО? Джеми Фарр из «Военно-полевого госпиталя»![42] Потрясающе, сказал Банион, отступая назад. И Сэмми Дэвис![43] Неужели? О да, Сэмми был просто помешан на летающих тарелках! Вы думаете, он потерял глаз в автомобильной аварии? Нет, сэр, этого глаза его лишили инопланетяне, разумеется, без его согласия!

– Правда? – осведомился Банион, прибавляя шагу.

– Да, сэр. И вы не обнаружите этого в новой книге Линды Молтон Хау. И знаете, почему?

– Нет, не совсем.

– Потому что ее интересует только то, что мычит или блеет. Ей наплевать на людей.

– Да? Что ж, спасибо за…

– …Она похожа на этих чертовых борцов за права животных. Какие-то норки ее волнуют больше чем люди.

Тип просто обезумел. Банион пустился наутек.

– Нам нужны такие, как вы! – закричал ему вслед тип. – От вас они не посмеют отмахнуться. У вас собственное шоу. Задайте им жару! Вы – наша единственная надежда!

– Вы так добры, – сказала Роз, когда они спускались по эскалатору, – другие бы на вашем месте не были столь терпеливы.

– В Вашингтоне я встречал и более странных субъектов, – его удивило то, с какой легкостью он упомянул о собственной работе.

– Хотела бы я посмотреть, как президент Никсон показывает Джеки Глисону тела инопланетян, – хихикнула она.

Ум, красота, чувство юмора. Баниону вдруг захотелось взять ее под руку. Он с трудом сдержался, напомнив себе, что он человек семейный.

В зале было темно. Доктор Хау, привлекательная, хорошо одетая дама с повадками профессорши, показывала слайды, взглянув на которые Банион порадовался, что не успел пообедать, одновременно сомневаясь, сможет ли он вообще в ближайшее время проглотить хоть один кусок. Но еще хуже то, что рядом с ним сидит обворожительная женщина, а он вынужден таращиться на коров и овец с вырезанными внутренностями. Но, похоже, Роз нисколько не смущали душераздирающие картины. Ум, красота, чувство юмора и железные нервы.

В гробовой тишине доктор Хау говорила о том, что надрезы на телах животных были удивительно ровные: более ровные, чем хирургические надрезы. Что еще более удивительно, исследования показали, что надрезы производились с помощью лазера. Разумеется, неотесанные фермеры со своими грубыми инструментами не могли сделать такие надрезы. И потом, даже сатанисты не в состоянии умертвить такое количество домашних животных. (Что же нас ждет, подумал Банион, если сатанисты стали частью нашей культуры!)

У доктора Хау была собственная теория, объясняющая рост числа умерщвленного скота. По ее мнению, телячьи внутренности пришлись по вкусу представителям внеземных цивилизаций, сделавшись излюбленным деликатесом; своего рода суши. Банион содрогнулся, зарекшись никогда больше не заказывать суши. Доктор Хау высказала предположение, что правительство решилось на этот шаг, чтобы задобрить пришельцев.

Во время мрачных откровений доктора Хау Банион украдкой поглядывал на Роз, пытаясь понять, какое впечатление на нее производят эти теории. Но видел только непритворные зевки.

– Хотите чаю? – спросил он, когда наконец, моргая от непривычно яркого света, они выбрались в фойе.

– Не откажусь.

Ресторан был набит битком. Их мигом окружила толпа поклонников, жаждущих получить автограф или поделиться с ним сенсационными сведениями, полученными из космоса. Банион хотел предложить перекусить у него в номере, но испугался, что это покажется ей преждевременным.

Дорогу преградили всполошенные доктор Фалопьян и полковник Мерфлетит. Они были похожи на двух нянюшек, потерявших свое чадо. Где он пропадал? Почему исчез, не предупредив их? С ним хотели поговорить очень важные люди.

Банион представил им Роз. Они посмотрели на нее с нескрываемым презрением – подумаешь, еще одна поклонница. Только этих двух одержимых, подумал Банион, может оставить равнодушными такая сногсшибательная красотка.

Доктор и полковник вцепились в него, умоляя пойти с ними. Не стоит заставлять важных людей ждать.

– Не хотите составить нам компанию? – спросил Банион у Роз.

Доктор Фалопьян и полковник Мерфлетит возмущенно переглянулись. Полковник зашептал на ухо Баниону, что встреча предстоит чрезвычайно деликатная.

– Было приятно познакомиться, – сказала Роз, поняв намек полковника.

– Идемте с нами, – решительно проговорил Банион. – Я настаиваю.

– Ну, если это удобно…

– Все в порядке. – отвечал он, обменявшись многозначительными взглядами со своими надзирателями.

Доктор Фалопьян и полковник Мерфлетит дулись всю дорогу, до самого номера полковника, возле двери которого околачивались трое громил-охранников. Интересно, кого они охраняют, подумал Банион. Пленного инопланетянина?

Дверь отворилась, явив его взору двоих русских. В номере было накурено так, что хоть топор вешай.

Банион закашлялся. Их представили: тот, что постарше – доктор Коколев, помоложе – полковник Радик. Баниона поразило их сходство с Фалопьяном и Мерфлетитом. Доктор Коколев, отец советской ракетной техники, разработчик ракеты-носителя «Пушкин-4», кавалер ордена Ленина, был в свое время советником Сталина по вопросам НЛО. Человек по фамилии Радик, полковник ВВС в отставке, сбил на своем истребителе «Миг» неопознанный летающий объект, зафиксированный в воздушном пространстве СССР.

– А вы уверены, что это не был гражданский самолет? – осведомился Банион. Он так и не смог простить русским сбитый ими в середине восьмидесятых корейский пассажирский лайнер. Однако его попытка сломать лед не увенчалась успехом. Полковник был явно не расположен шутить.

Доктор Коколев, физик, выглядел немного поприветливей: он был похож на добродушного русского медведя. Доктор рассказал, как несколько месяцев спустя после происшествия в Росвелле в июле сорок седьмого его посреди ночи вызвали в Кремль и отвели к Самому, к Иосифу Виссарионовичу Сталину. Одна из ракет доктора Коколева только что взорвалась на пусковой площадке в районе Алма-Аты, и он решил, что Сталин собирается самолично его расстрелять.

Но вместо этого вождь подтолкнул через стол маленький кусочек какого-то блестящего материала и потребовал выяснить его происхождение. По его словам, это был обломок неопознанного летающего объекта, разбившегося в Росвелле, добытый в результате сверхчеловеческих усилий КГБ. Совсем тогда еще молодой доктор Коколев понял, что от его ответа зависит многое, в том числе и его жизнь. Он попытался выяснить мнение самого Сталина по этому вопросу. (В те времена было очень важно знать, что думает вождь и во всем с ним соглашаться.)

Похоже, Сталин действительно верил, что этот обломок был внеземного происхождения; отчасти потому, что американские военные сначала заявили, что в Росвелле и вправду разбилась летающая тарелка, но потом, буквально на следующий день, отказались от собственных слов, уверяя, что на самом деле это был обломок метеорологического зонда.

Да, кивнул доктор Коколев, он тоже об этом слышал.

Анализ должен быть произведен немедленно, сказал Сталин. Мы пошлем человека за необходимыми приборами.

Если вождь говорил «немедленно», ему нельзя было ответить «это невозможно, мне потребуется неделя». Приборы Коколева доставили в Кремль. Сделав все, что было в его силах (учитывая обстоятельства), доктор Коколев в самых запутанных и витиеватых выражениях доложил, что поскольку ему так и не удалось точно определить происхождение объекта, не остается никаких сомнений в том, что этот объект (он задержал дыхание) внеземного происхождения.

– Так я и знал! – воскликнул Сталин. – Американцы владеют секретами инопланетных технологий!

Он добавил, что эта информация подтверждает сведения, полученные из других источников в Америке. Резидент КГБ в Вашингтоне недавно доложил: существует некая секретная организация МД-12, состоящая из двенадцати глав крупных военных и аэрокосмических ведомств США. Ее основная задача – держать в тайне посещения инопланетян и, перенимая их технологии, наращивать военный потенциал, чтобы в ближайшее время обогнать Советский Союз.

Коколев догадывался, что Сталин делится с ним этой сверхсекретной информацией отнюдь не из дружеских чувств. Несомненно одно: ему придется распрощаться с ракетостроением и начать карьеру на ином поприще. Сталин объявил ему, что отныне человека по фамилии Коколев не существует. В тот же день его вместе с блестящим обломком отправили на забытый богом остров, расположенный за Полярным кругом, настолько заброшенный, что здесь даже гагары дохли от тоски.

Там он оставался до самой смерти вождя. Шесть лет прожить на острове, где температура опускается до минус шестидесяти градусов! Шесть лет исследовать структуру чертова блестящего обломка летающей тарелки. Шесть лет бояться сказать Сталину правду – расслабьтесь, это всего лишь обломок метеорологического зонда!

Вскоре после смерти Сталина Коколева отпустили. Хрущев, извинившись перед ним за причиненные неудобства и отмороженные пальцы ног, поставил его во главе крупнейшей исследовательской НЛО-лаборатории под кодовым названием «Кабель-3». В течение длительного времени они изыскивали нетрадиционные способы преодоления гравитации, правда, без особого успеха.

К тому времени от советской разведки начали поступать все новые и новые сведения о том, что якобы американское правительство не только контактирует с пришельцами, но и само разрабатывает летающую тарелку, причем ударными темпами.

Все работы велись в обстановке строжайшей секретности, но, в отличие от своего предшественника, Хрущев проявил подлинный гуманизм. Штаб «Кабеля-3» находился неподалеку от Магнитогорска – тоже не сахар, но все равно рай по сравнению с островом, расположенным на семьдесят восьмой широте. Теперь, по крайней мере, он мог видеться с семьей. Водка здесь была более качественной, и не приходилось разговаривать с гагарами.

– И что же вам удалось выяснить? – поинтересовался Банион. Рассказ доктора очень его тронул.

– Хрен! – в сердцах отвечал доктор Коколев. Они целыми днями работали как про́клятые, и что в конечном счете получили? Усовершенствованную охлаждающую жидкость для холодильников да более мягкую подвеску для правительственных «ЗИЛов».

Что ж, по крайней мере, руководящие органы не жалели денег на исследования. Были потрачены миллиарды рублей, гигантские суммы, на которые можно было накормить полстраны, – и ради чего? Ради того, чтобы он отморозил себе все, что только можно, в этом проклятом Заполярье? Черт побери! Новые способы преодоления гравитации так и не были найдены. Оставалась одна надежда – похитить у американцев их секреты, как это уже было с атомной бомбой.

Доктор Коколев горько усмехнулся, обнажив железные коронки.

Сменивший Хрущева Брежнев, обеспокоенный нулевым прогрессом в разработках летающей тарелки, уволил Коколева, назначив на его место собственного зятя, редкого дебила. Коколева перевели на атомную электростанцию в Смоленске. Через некоторое время до него дошла информация, что КГБ наконец-таки удалось внедрить своего агента в МД-12 и раздобыть ксерокопии изображения летающих тарелок.

Озабоченный Брежнев забил тревогу: из бюджета были выделены немалые деньги на строительство отечественной летающей тарелки – гигантские средства, выброшенные на ветер. Хотя в процессе строительства соблюдались все технические требования, эта чертова хреновина так и не взлетела. Даже от земли ее не удалось оторвать. Просто наказание какое-то.

После распада СССР Центральное разведывательное управление пригласило Коколева в США. Надо сказать, что в ЦРУ была создана специальная служба, занимающаяся трудоустройством бывших советских ученых, оказавшихся без средств к существованию, – чтобы их, чего доброго, не переманил к себе на службу кто-то вроде Саддама Хусейна. Они нашли ему работу в исследовательской лаборатории в одном из военных ведомств, расположенном в калифорнийской пустыне Мохаве.

Желает ли Банион знать, чем он там занимался?

Разработкой метеорологических зондов!

Вот уж поистине ирония судьбы. Только с русским может приключиться такая штука.

Занимательная история, подумал Банион. Но, несмотря на обилие деталей, по сути было сказано мало. Он ожидал откровения, надеясь, что Коколев скажет: «А потом я выяснил, что этот блестящий обломок содержит следы металла ассиния-5, обнаруженного единственно на планете Зета Ретикули!»

Что касается НЛО, Баниону показалось, что доктор Коколев испытывает противоречивые чувства. Но доктор Фалопьян и полковник Мерфлетит слушали рассказ доктора, затаив дыхание, будто он наконец предоставил им те самые веские доказательства, в которых все так нуждались.

Более всего Баниона заинтересовало упоминание о МД-12. Фалопьян и Мерфлетит подробно рассказывали ему об этой туманной организации, якобы созданной в середине сороковых годов и подчинявшейся исключительно президенту. Больше о ее деятельности ничего не было известно. В середине восьмидесятых всплыли какие-то документы – адресованные Трумэну протоколы совещаний, подписанные директором ЦРУ адмиралом Хилленкеттером. Однако на любые запросы относительно МД-12 приходил стандартный ответ: такой организации не существует. Обычные дела.

Слово взял полковник Радик, все это время бросавший хмурые взгляды в сторону Баниона. Его до глубины души возмутило наглое замечание Баниона по поводу сбитого пассажирского лайнера. Полковник Мерфлетит что-то сказал ему по-русски; тот хмыкнул и начал свой рассказ бесстрастным размеренным тоном, абсолютно не вязавшимся с драматическим содержанием.

Его эскадрилья базировалась в одном из унылых, пронизанных северными ветрами городишек, затерянных на бескрайних просторах Советского Союза. И вот однажды радар запеленговал самолет-нарушитель. Еще один американский шпионский «У-2», решили они и попытались перехватить его.

И тут объект начал совершать резкие, весьма необычные маневры, незнакомые Радику.

– На самом деле это был неопознанный объект, – сказал полковник. Вместо «объект» он произнес «объехт». – Вот такие кренделя выделывал, – он принялся чертить ладонью по воздуху зигзаги. «Миги» продолжали преследование, то и дело запрашивая инструкции у командира эскадрильи. Сначала тот решил, что ребята, что называется, «под бухарем» (явление весьма распространенное в ВВС). Но потом, увидев бешеные скачки обезумевшего радара, понял: творится что-то неладное. Он запросил инструкции у своего командования, те – у своего, и так по цепочке, предположил Радик, запрос дошел до самого Кремля.

Попытка «Мигов» перехватить объект не увенчалась успехом. Они преследовали его уже больше часа. Топливо было на исходе. И вдруг объект устремился прямехонько в сторону базы межконтинентальных баллистических реактивных снарядов – святая святых Советских Вооруженных сил. Мешкать нельзя, решил командир. Ждать, пока они там у себя в Кремле очухаются, наблюдая за тем, как вражеский самолет таранит военную базу? И он отдал приказ на поражение – сбить неопознанный летающий объект!

Радик выпустил в его сторону две ракеты «воздух-воздух». Первая пролетела мимо; вторая попала в цель. Объект задымился и стал терять высоту. Радик начал было снижаться вместе с ним, но потом был вынужден оставить эту затею, поскольку местность внизу была гористой, и к тому же закрыта толстым слоем облаков.

Вот тут-то и начинается самое странное, сказал полковник. А он-то еще надеялся, что ему пожалуют орден за боевые заслуги! Черта с два! Рассерженный полковник показал комбинацию из трех пальцев. Командир потребовал у него «черный ящик» и сказал, что ничего не произошло. Ни-че-го! Тебе ясно? Забудь обо всем, что было. Если когда-нибудь где-нибудь проболтаешься, обмолвишься хоть единым словом, остаток жизни будешь куковать за колючей проволокой в Сибири, где такая холодрыга, что даже собственную струйку можно поставить в угол!

– Ну и что дальше? – пожал плечами Банион.

– А то, – отвечал полковник Радик, – у России есть собственная летающая тарелка.

– Ясно, – кивнул Банион.

Через два года произошел настоящий прорыв в сфере отечественного самолетостроения. И скорость, и маневренность «Мигов» стали гораздо выше. Полковник снова принялся чертить ладонью зигзаги, жужжа, как самолет.

Полковник Мерфлетит заметно оживился. Рассказ Радика в полной мере соответствовал его собственным выводам, изложенным в бестселлере «Существа, упавшие с небес». Все идеально сходилось – чему, как не крушению космического корабля в Росвелле, американцы обязаны скачкообразным развитием высоких технологий? Получается, русские тоже не дремали! Совпадения просто невероятные!

– Может, у них было два неопознанных объехта, – предположил полковник, так свирепо вминая окурок в пепельницу, что Банион, содрогнувшись, порадовался, что они не на Лубянке.

Русские о чем-то вполголоса посовещались. Банион подумал и изрек:

– Гагарин.

Полковник Радик вскинул голову. Гагарин? Знаменитый космонавт, первый человек в космосе?

Да, разумеется.

В глазах полковника заблестели слезы умиления. Герой на все времена! Его похороны в 1968 году стали национальной трагедией. Брежнев, Подгорный, словом, все члены Политбюро, стоя на трибуне Мавзолея, плакали навзрыд. Официально было объявлено, что он разбился во время тренировочного полета…

Вранье! Полковник Радик покрутил пальцем у виска.

Во-первых, когда его самолет нашли, весь боекомплект был расстрелян. Где это видано, чтобы терпящий крушение пилот израсходовал все свои боеприпасы? Во-вторых, в тот же день, в пятидесяти километрах от места, где разбился его самолет, в окрестностях какой-то деревушки происходит еще одно крушение. Но крушение чего? Район моментально объявляется закрытым, туда стягиваются войска, вертолеты… Никого не пускают. Тоже мне, стратегическая зона! Что там производят? Как это будет по-английски? Когда дерьмо застревает в унитазе? Полковник выразительно подвигал рукой вверх-вниз.

Вантуз, подсказал полковник Мерфлетит.

Точно! А какую ценность представляют эти самые вантузы со стратегической точки зрения? Да никакой! На самом деле Гагарин сбил неопознанный объехт. А объехт сбил Гагарина!

Полковник Радик обессиленно откинулся на спинку кресла. Воспоминания разбередили его душу. Он вытер слезы и зажег новую сигарету. Доктору Фалопьяну ничего больше не оставалось, как пуститься в туманные рассуждения по поводу серьезности того, что они только что услышали. Вне всяких сомнений, американское и русское правительства владеют секретами инопланетных технологий. Страшно себе представить, чем может обернуться конфликт из-за той же Аляски. Боже правый! Обе державы имеют ядерное оружие; но какое еще оружие находится в их руках? Ходят слухи о новой разработке под названием «Плазменный луч».

Доктор Коколев мрачно кивнул, подтверждая его слова. Целые города можно вмиг стереть с лица земли!

Полковник Радик энергичным щелчком отбросил очередную сигарету.

Что на самом деле каждой стороне известно об ИТ другой стороны?

– ИТ? – спросил Банион.

ИТ, инопланетные технологии. Этот краеугольный вопрос конгресса, не считая, конечно, Северян и Серых. Да что там говорить, вопрос жизни и смерти! Необходимо немедленно – немедленно, подчеркнули доктор Фалопьян и полковник Мерфлетит, заставить правительство раскрыть карты, иначе две державы ввяжутся в войну, которая на сей раз окажется последней для человечества.

– Вот это, я понимаю, брифинг.

Баниону льстило, что его стараниями Роз была допущена на такое ответственное совещание.

– Да уж. Но при личной встрече я ожидала от них большего.

– Что вы хотите этим сказать – «при личной встрече»?

– Несколько месяцев назад я видела их в передаче «Жуткие истории». Тогда полковник рассказывал все несколько по-другому – намного интересней, чем сейчас.

– Их показывали в «Жутких историях»?

– Но все равно было приятно с ними познакомиться. Как мило, что вы меня пригласили.

Банион разочарованно вздохнул.

– Я уже говорил на эту тему с Фалопьяном. Если наши люди будут появляться на подобных шоу, никакой пользы делу это не принесет; скорее, наоборот.

– Но вы же выступали в передаче «Неразгаданные тайны».

– Это совсем другое.

Роз снисходительно улыбнулась.

– Конечно, это не общественное телевидение. Но все равно ее не сравнить с «Жуткими историями».

– Да уж, я думаю.

– Они платят за то, чтобы люди там выступали. Если эти двое польстились на деньги… Все их свидетельства вроде бы уже ничего не стоят.

– Угу.

– Я-то лично согласился выступить там по одной простой причине – чтобы меня услышали те, кто не смотрит мою передачу. Для нас крайне важно, чтобы информация об НЛО доходила до всех слоев населения. В первую очередь до малообразованных – таких, как читатели вашего журнала. Ох, извините, я не хотел…

– Не надо извиняться.

– Я и не извиняюсь. Я просто увлекся. Почему вы улыбаетесь?

– Просто так.

– «Воскресенье» рассчитано на определенные слои населения. Понимаете, у нас избранная аудитория…

– Я в этом не сомневаюсь.

– Семьдесят девять процентов зрителей имеют высшее образование. Девяносто – регулярно читают газеты. По две машины на человека. Проводят отпуск за рубежом. Двадцать два процента владеют двумя домами. Средний доход – семьдесят тысяч долларов. Семейный доход, разумеется… Почему вы опять улыбаетесь? – Банион тоже невольно улыбнулся. Раньше такого с ним не случалось. – А вы не похожи на остальных участников конгресса, – заметил он.

– Это комплимент?

– Да. Не поймите меня превратно. Я уважаю этих людей. Им здорово досталось. Я и сам через это прошел, причем дважды. Но, если честно, это люди не моего круга. А вы-то как сюда попали, если не секрет?

– Мою подругу похищали инопланетяне. Она мне сказала, что это был самый лучший секс в ее жизни. Это меня и привлекло.

Банион взглянул на Роз. Наступил решающий момент. Они дошли до заветной развилки, и теперь у него был выбор: уединиться в номере с бутылкой шампанского и отдаться страсти, которой он не испытывал уже бог весть сколько лет (если вообще когда-либо испытывал), либо сохранить верность Битси. (Она все еще твоя жена, помни!)

Теперь они, не мигая, смотрели друг другу в глаза. Роз была так соблазнительна, так недвусмысленно намекала… Так как насчет этого? Она игриво крутила пальцем нитку жемчуга.

Но несмотря на пожар, бушевавший в его груди, Банион так и не решился сделать первый шаг. Между ними повисла тишина. Осталась неловкость, тягостное, неприятное чувство. Момент мгновенной близости испарился.

– Что ж… – протянула Роз. – Было приятно познакомиться.

– Мы с вами как-нибудь непременно должны… Я обещаю дать вам интервью.

– Что ж, очень может быть. Созвонимся.

Банион наблюдал за тем, как она удалялась, пока ее силуэт не затерялся в толпе. Его терзания прервал какой-то мужчина: он хотел показать Баниону шрамы на внутренней стороне бедра: инопланетяне якобы вживили туда проводок, чтобы регулировать его половое влечение. Баниона так и подмывало выпросить у него эту чертову штуковину хотя бы на несколько часов.

В конференц-зал, рассчитанный на тысячу персон, сегодня набилось по меньшей мере две тысячи. В фойе были установлены мониторы, чтобы те, кому не хватило места в зале, тоже могли смотреть. Собралась целая толпа. Доктор Фалопьян ликовал, уверяя, что это самое грандиозное мероприятие за всю двадцатипятилетнюю историю конгресса.

Банион вошел в конференц-зал, словно политик, с триумфом заступающий на новую должность. Толпа загудела.

– Он здесь! Он здесь!

– Где?

– Там!

– Да? А он ниже ростом, чем кажется по телевизору!

На пути к трибуне в плотном кольце дюжих телохранителей с квадратными подбородками Банион заметил несколько телекамер и узнал Джима Барнета, продюсера с Си-эн-эн.

– Отведи меня к вашему главному! – крикнул ему Барнет.

– Что ты тут делаешь?

– Снимаю твою речь. Может, попозже дашь интервью?

Да, разумеется, почему бы и нет? В конце концов, основная его цель – донести правду до сведения общественности, и неважно, каким образом эта цель будет достигнута. Банион знал Барнета как объективного журналиста, и к тому же, разве плохо, если он появится в программе новостей? Банион до сих пор переживал из-за скептического замечания Роз по поводу его участия в «Неразгаданных тайнах». Си-эн-эн – это то, что надо, хотя в глубине души он надеялся на «60 минут».[44]

Слово взял доктор Фалопьян, почетный председатель уфологического конгресса. Сперва он тепло поприветствовал делегатов. Теперь, сказал он, мы можем гордо вскинуть головы. Нам больше не придется оправдываться и извиняться. Доктор осудил недавно скончавшегося астронома Карла Сагана, который в своей книге, напечатанной посмертно, обозвал его колдуном. Он призвал участников конгресса быть осмотрительными в своих комментариях прессе, ведь сегодня у нас наблюдается невиданный наплыв представителей средств массовой информации. Уфологам пришлось пройти долгий путь. Они славно потрудились, чтобы завоевать доверие к организации и создать достойное представление о ней. Но, добавил он, понизив голос, у нас были некоторые проблемы, связанные с опрометчивыми действиями…

По залу прокатился неодобрительный гул. Все прекрасно знали: речь идет о происшествии в Милуоки.

Отделение в Милуоки выпустило пресс-релиз на бланке организации без санкции Исполнительного комитета, в котором было объявлено, что президент Соединенных Штатов якобы похищен инопланетянами, а вместо него страной управляет человекоподобный гуманоид.

Гул нарастал. Банион понял: кое-кто из собравшихся считал, что ребята в Милуоки поступили абсолютно правильно.

– Такого рода заявления, – продолжал доктор Фалопьян, нервно подергивая бородкой, – только вредят нашей репутации. – У него не оставалось другого выбора, кроме как денонсировать милуокский пресс-релиз.

В зале послышались возмущенные выкрики.

Собравшиеся обязаны быть начеку, неукоснительно придерживаться собственных принципов! Все их действия должны быть научно обоснованы! Особенно сейчас, подчеркнул доктор Фалопьян, бросая умиленные взгляды в сторону Баниона, особенно сейчас, когда к рядам борцов примкнул представитель всемогущего истеблишмента, этого монстра, погрязшего во взяточничестве и коррупции…

Толпа начала скандировать: «Бани-он! Бани-он!»

Да, сказал доктор Фалопьян, сладко улыбаясь в объективы; он-то знал, почему все слетелись сюда словно мухи на варенье – чтобы услышать того, чья искренность не вызывает сомнений ни у кого!

– Бани-он! Бани-он!

В первый раз Банион испытывал страх перед выходом на трибуну.

Не только Банион изнемогал от волнения. В зале находился еще один человек, который с замиранием сердца ждал выступления. В одном из дальних рядов примостился Натан Скраббс, зажатый между двумя потными дородными участницами конгресса, одна из которых сжимала в руках книгу Линды Молтон Хау в роскошной суперобложке. Никогда еще Натан так тесно не соприкасался с миром, к созданию которого имел непосредственное отношение, и, надо отметить, этот мир не внушал ему особой симпатии.

Он приехал сюда только потому, что больше некуда было податься. А возможно, еще потому, что здесь уж его точно не станут искать.

Руководство МД-12 – что бы оно из себя не представляло – было недовольно Скраббсом, очень недовольно. Когда он пришел на работу на следующий день после похищения Баниона в Палм-Спрингс, то не нашел там ровным счетом ничего необычного – кроме компьютера. После того как Скраббс ввел пароль, на экране замигало что-то непонятное – какой-то бесконечный список пенсий по нетрудоспособности, выплачиваемых ветеранам, проживающим в штатах Оклахома, Джорджия и Делавер.

Ничего страшного, решил Скраббс, машина попросту дала сбой.

После двух дней безуспешной борьбы с компьютером, выдававшим ему все новые сведения о каких-то дурацких пенсиях и медицинских страховках, Скраббс догадался, что впал в немилость.

Самое страшное заключалось в том, что ему даже некому было позвонить. За все годы, проведенные в подвале Управления социального страхования, Скраббс не разузнал имени ни одного сотрудника МД-12. Ни одна организация не могла тягаться с этой умением возводить барьеры.

Потом произошел еще один неприятный инцидент. В то время как Скраббс лихорадочно стучал по клавиатуре, отворилась дверь и в кабинет заглянул охранник Управления социального страхования. Скраббс подскочил, словно его ужалили.

– Извините, что побеспокоил, сэр.

Прежде охранники не осмеливались заглядывать в его кабинет. Никогда! И было что-то странное в самом охраннике – слишком уж шустрый, совсем не похожий на вялых сомнамбул, мимо которых он проходил, торопясь в свое подземное логово. Что там говорить, работенка у них тут, в этом сонном омуте – не бей лежачего. Почему же тогда этот тип выглядит так, будто запросто может быть дублером Клинта Иствуда?

В тот вечер, придя домой, Скраббс достал ноутбук и ввел первые два пароля. Но только он собрался ввести третий, последний пароль, который превращал компьютер в секретный коммуникатор, как ему в голову пришла страшная мысль, от которой его бросило в дрожь.

Что если те же самые установки, которые дезактивируют взрывное устройство, перепрограммированы – теоретически, разумеется, – на выполнение прямо противоположных функций, то есть…

Скраббс медленно закрыл крышку ноутбука. Потом несколько часов просидел неподвижно, уставясь на него немигающим взглядом.

Всю ночь он не сомкнул глаз. Наконец, часа в четыре утра аккуратно завернул ноутбук в целлофан, сел в машину и поехал в сторону Потомака, точнее говоря, к острову Теодора Рузвельта. Припарковав машину напротив центра Кеннеди, Скраббс перешел пешеходный мостик и закопал пакет за мемориальной гранитной плитой.

Вернувшись домой, Скраббс заснул как убитый. От ноутбука он избавился, но это не решало более серьезной проблемы. Что теперь делать?

Так и получилось, что, перебрав все возможные варианты, Скраббс в результате оказался в душном конференц-зале уфологического конгресса. Сжавшись в комочек между двумя потеющими матронами и стараясь не дышать, он приготовился выслушать речь Франкенштейна, которого, поддавшись минутной слабости, создал из ничего, что называется, «экс нихило», из нескольких картинок на телеэкране. Эх, лучше было бы поехать в Филадельфию…

– Бани-он! Бани-он!

Красноречивый доктор Фалопьян, который не раз подчеркивал, что является единственным наставником Баниона (бедного полковника Мерфлетита страшно обижали эти намеки), закончив наконец свое вступление, воздал должное мужеству своего протеже, отметив, что на такой шаг способны только по-настоящему сильные личности, в то время как остальные предпочитают прятать голову в песок.

Толпа приветствовала Баниона стоя, дружными размеренными хлопками, как на футбольном матче.

Дайте нам то, ради чего мы сюда приехали! Дайте нам Баниона! Нам нужен Банион!

Ничего подобного Банион раньше не испытывал – только, пожалуй, один-единственный раз, на концерте «Роллинг Стоунз», на который он был вынужден пойти вместе с крестником – сыном американского президента. Он чувствовал, как кровь бешено стучит в висках, а чей-то назойливый голос кричит в его мозгу: «Глубже, о боже, глубже!»

Прошло минут пять, прежде чем все заняли свои места и успокоились.

Поддавшись минутному порыву, Банион решил отказаться от заранее подготовленной речи «НЛО и политика холодной войны». Сегодня он будет говорить от всего сердца.

– Меня зовут Джон Оливер Банион… – начал он.

Толпа заревела, захлопала, застучала ногами. И только Скраббс сидел неподвижно, ловя на себе осуждающие взгляды воняющих по́том соседок. Доктор Фалопьян поднял руки, призывая к порядку. Банион подождал, пока в зале не восстановится тишина.

– …и я жертва инопланетян.

Пресса подметила, что это было нечто среднее между заявлением при вступлении в клуб анонимных алкоголиков и знаменитой фразой Джона Ф. Кеннеди «Их бин айн берлинер».[45] Уже на следующий день в одном из таблоидов появился следующий заголовок: «Я жертва, мне снесло крышу».

Но здесь никто не заметил курьеза. Люди вскакивали с мест и, не в силах больше сдерживать переполнявшие их эмоции, устремлялись к сцене.

Перепуганный полковник Мерфлетит робко пискнул телохранителям, чтобы те держали оборону. Кое-кто из толпы умудрился прорваться на сцену и в порыве чувств броситься на шею Баниону. Его очки упали на пол, их тут же подхватили и унесли как драгоценный сувенир. Проворная пышногрудая дама из Оклахомы по имени Виола вцепилась ему в волосы. Позже она с придыханием рассказывала Си-эн-эн, что своими глазами видела «неземное сияние, исходившее от его головы». Продюсер Джим Барнет был сбит с ног обезумевшей толпой; ему сломали два пальца. Все это начинало смахивать на оргию.

Порядок был восстановлен благодаря изрядно потрепанному в потасовке доктору Фалопьяну, который громко крикнул, что если это безобразие не прекратится, он будет вынужден призвать на помощь полицию. Как ни странно, угроза подействовала: народ угомонился, позволив, наконец, своему кумиру высказаться.

Даже представители крупнейших телекомпаний, утверждавшие, что Банион выглядел «как-то не так», что у него был «совершенно безумный вид», признали, что более замечательных выступлений они до сих пор не слышали. Баниону всегда удавалось произвести впечатление на публику, но на этот раз в его голосе прозвучало нечто, ранее ему совершенно несвойственное, – страсть.

Он описал свои злоключения на поле для гольфа и в Палм-Спрингс, опустив лишь некоторые интимные подробности. Он такой же, как и все присутствующие. Пусть поднимут руки те, кому пришлось пережить нечто подобное.

В зале зашептались, затем неуверенно подняли руки. Да, да, мы тоже!

– А теперь слушайте меня, люди, – вещал Банион. Он не держит зла на американское правительство.

Что он несет? И почему не держит? Ведь американское правительство – это враг номер один. Оно же в сговоре с инопланетными свиньями!

– Вы неправы, – отвечал Банион. – Правительство по большей части состоит из порядочных, способных, целеустремленных людей. У них нет ни лимузинов, ни личных самолетов, ни сотовых телефонов. Они работают там с одной-единственной целью – верой и правдой служить американскому обществу.

Всеобщий гул негодования, разочарованные взгляды. Не этого от него ждали.

– И все же, – сказал Банион. – И все же…

Гробовая тишина.

…и все же… некоторые структуры внутри этого правительства – непонятные, таинственные, негласно избранные структуры в один прекрасный день почему-то решили, что гражданам Соединенных Штатов нельзя доверять…

В зале послышались шорохи, возня, невнятное шушуканье.

…якобы они недостойны того, чтобы узнать правду.

…Эти структуры, словно древние первосвященники, которые хранили божественную истину как зеницу ока, скрывая ее от посторонних глаз.

Ну наконец-то! Теперь он, кажется, одумался. Зал одобрительно загудел.

НЛО, парящие в ночном небе! Встречи с инопланетянами! Похищения людей! Каждый день мы ощущаем их присутствие на собственной шкуре. А эти первосвященники, эти шаманы-технократы говорят нам: ерунда, мол, это болотный газ, атмосферные явления, возвращайтесь к своим делам, к нормальной жизни. Не забивайте себе головы!

Все снова вскочили на ноги, на этот раз в полном молчании.

– Люди! Хотите знать, кто мы есть на самом деле?

– Да! Хотим! Скажи нам? Кто же мы?

– Грибы!

Океан растерянных лиц. Смысл сей метафоры явно от них ускользнул.

– Вы ведь прекрасно знаете, что делают с грибами, не так ли? Их держат в темноте и кормят дерьмом!

Ах, ну да, конечно же! Теперь до них дошло! Это метафора!

– Грибы! Вот за кого они нас принимают!

– Правильно! Верно!

– И вам нравится торчать в темноте и жрать дерьмо?

– Нет! Выпустите нас на волю! Свет, мы хотим света! Мы устали жрать дерьмо! Дерьмо – оно и есть дерьмо!

А затем началось то, что впоследствии пресса окрестила «Бунтом грибов».

Весь зал ходил ходуном.

Взирая сверху вниз на своих слушателей, Банион понял, что его власть над ними поистине безгранична. Он может приказать им прыгнуть с моста в реку, и они, не раздумывая, подчинятся его приказу. Как там сказано у древних? «Когда говорит Эсхин,[46] люди кивают: „Как хорошо он говорит!“ Но когда говорит Демосфен, они восклицают: „Мы пойдем за тобой!“»

Он поднял руки, призывая к тишине.

– Мы живем в демократическом государстве?

– Да!..

– Мы люди, а не рабы?

– Да!..

– Позволим ли мы и дальше себя обманывать?

– Нет!..

– Мы хотим знать правду!

– Да!..

– Расскажите нам правду!

– Да!..

– Разве в 1812 году Соединенные Штаты не объявили войну Великобритании[47] из-за того, что те захватывали наши суда в открытых морях?

– Да! Что-то смутно припоминаем из школьного курса истории!

– Неужели мы, граждане великой страны, допустим, чтобы нас снова унижали, попирая наше человеческое достоинство?

– Мы не совсем поняли про достоинство, это ты о чем? Но мы за! Мы за все, что ты скажешь!

– Не нас ли похищают пришельцы на летающих тарелках, чтобы творить над нашими телами произвол и беззаконие?

– Да! Хотя, откровенно говоря, кое-кому понравилось то, что было связано с зондированием!

Банион понизил голос:

– А что по этому поводу предприняло наше правительство?

– Ничего! Лжецы! Бюрократы бесстыжие! Подонки! Повесить их! Сжечь на костре!

– Они не только держат нас в неведении и все время лгут, они, ко всему прочему, сами подталкивают нас в объятия врага с низменными, бесчеловечными целями – чтобы мы служили племенным скотом для Уродцев-коротышек или для Высоких Северян – в том случае, если повезет!

– Ублюдки! Подонки! Вздернуть их на виселице! Сжечь на костре! Расстрелять без суда и следствия! Устроить им Вальпургиеву ночь! Сокращение штатов!

– Даже наши коровы, наши бедные беззащитные коровки пострадали от их кощунственных измывательств! Эти твари жестоко убили их и выпотрошили, чтобы приготовить свои мерзкие канапе! Свои марсианские суши!

Женщина, сидящая рядом со Скраббсом, прижимая к груди книгу доктора Хау, принялась раскачиваться взад-вперед, бормоча что-то себе под нос – Скраббсу сделалось слегка не по себе.

– Все! Довольно! Восстанем же, братья, возьмем в руки топоры, подымем вилы, зажжем факелы!

– И вот теперь, – сказал Банион, две великие державы, США и Россия, владеющие плодами с древа познания добра и зла, то бишь секретами инопланетных технологий, стоят на пороге Великой битвы, на пороге нового Армагеддона.

– Армагеддон! Здорово звучит!

Толпа затихла. В зале раздавалось только щелканье затворов фотообъективов.

Банион стоял, возвышаясь над толпой, в неземном сиянии юпитеров.

– Если эти две великие державы схлестнутся, используя друг против друга свое секретное оружие, кто знает, какие страшные силы они разбудят? Какой ужасный джинн будет выпущен в космос?

– Нет! Нет! Мы этого не хотим! Нам это не надо!

– Можем ли мы допустить, чтобы это произошло?

– Никогда!

– Разве Конгресс США не призван служить своему народу?

– Верно! Уж это мы хорошо помним со школы!

– Так пусть же послужит людям!

– Точно! Говори, все твои слова – великая истина!

– Я обращаюсь к Конгрессу Соединенных Штатов Америки с требованием раскрыть карты, огласить документы по НЛО, провести слушания – открытые слушания – немедленно!

– Слишком поздно! Раньше надо было!

– Я обращаюсь к сенатору Граклисену немедленно провести слушания по делу о похищениях людей!

– Граклисен! Дайте нам Граклисена! Гр-р-р-р-раклисен!!! Разорвать его в мелкие клочки!

А в Вашингтоне в это время молодой помощник сенатора отворил дверь в кабинет своего шефа и сказал:

– Сэр, думаю, вам следует включить телевизор.

Глава 10

– Звонит мистер Стимпл, – объявила Ренира.

Банион нахмурился. Он как раз в этот момент трудился над колонкой, посвященной фотографиям, только что полученным с космической научно-исследовательской станции. Выйдя на орбиту планеты Нептун, исследователям удалось сделать сенсационные снимки. На одном были изображены загадочные каменные образования в горах, которые с высоты двухсот семидесяти миль отдаленно напоминали человеческие лица. Доктор Фалопьян, ухватившись за снимок как за свидетельство внеземной жизни, объявил, что это нептунианский Маунт-Рашмор.[48]

На этот раз Билл Стимпл ни словом не обмолвился о гольфе.

– Большой босс недоволен. Очень, очень недоволен.

– Неужели? А что такое? – Банион продолжал печатать:

– Твое шоу, посвященное уфологическому конгрессу… Господи, почему ты мне ничего не сказал?

– Не знал, что обязан согласовывать с тобой свои планы.

– «Воскресенье» – это политическая программа, а не психованное шоу для идиотов.

– А почему ты решил, что мое шоу – психованное?

– Ну ты даешь! Да у тебя там был хоть один нормальный? Фалопьян, твой так называемый физик-ядерщик! Да я бы ему не доверил и кофемолку включить! А этот безумный полковничек, который якобы видел тела пришельцев в Росвелле? Господи! Он что, с луны свалился? А эти русские? Где ты их откопал, черт побери? В интернете, что ли, в чате для чокнутых? Секретное оружие «Плазменный луч»? Сбитые истребителями летающие тарелки? Дочка говорит, что видела этого полоумного полковника в «Жутких историях» пару недель назад. Джек, твое шоу было похоже на очередной эпизод «Звездных войн».

– Джек?

– Я тебя внимательно слушаю.

– Ты слушаешь, о чем я говорю?

– Билл, ты смотрел Нильсена?[49]

– Да, смотрел.

– Тогда ты наверняка видел, что наш рейтинг вырос на пять пунктов. У нас не было таких высоких показателей со времен программы с участием Сьюзан Муссон.[50]

– Ну надо же, – едко процедил Билл, – мы пользуемся огромной популярностью среди тех, чей средний доход не превышает трех тысяч долларов. Именно о таких зрителях мы и мечтали…

– У тебя устаревшие взгляды на социальный статус приверженцев НЛО. Мы сейчас на гребне волны. Взгляни на меня…

– Джек, ни один из твоих зрителей никогда не станет покупать наши холодильники.

– Ты хочешь сказать, что «Эмпл Ампер» не волнует, что мы находимся в эпицентре событий мирового значения?

– Джек, меня волнует только то, что из-за тебя Эл Уайли злой как черт. Ты его знаешь. Он шутить не любит. Он мне яйца оторвет.

– Сочувствую.

– Черт побери, Джек, я серьезно. Нам ведь не нужны неприятности, правда?

– Он хочет закрыть шоу?

– Нет, он хочет избавиться от тебя.

– Билл, не хочу показаться нескромным, но я и есть шоу.

– Ну, если на то пошло, в Вашингтоне полно таких, как ты.

– Ты имеешь в виду Эвана Томаса?

– Не мое это дело. Как бы то ни было, пока до этого не дошло. Слушай, мы, как-никак, солидная компания. Большой босс, мягко говоря, не в восторге от того, что на него все показывают пальцем, когда он пытается загнать мяч в лунку. Мой тебе совет – оставь эту уфологическую чушь.

– Значит, по-твоему, то, чем я занимаюсь, – чушь?

– Джек, я не собираюсь препираться с тобой по этому поводу…

– Предпочитаешь закрывать глаза на то, что пришельцы похищают американских граждан?

– Все, с меня довольно. Оставим этот разговор. Пока, Джек.

Билл повесил трубку. Его звонок раздосадовал Баниона. Он попытался сосредоточиться на нептунианских каменных образованиях. Конечно, не хотелось бы терять шоу, но, с другой стороны, какой во всем этом смысл, если тебе то и дело затыкают рот? Может, все же удастся найти компромиссное решение…

Он решил позвонить своему продюсеру, Чипу, чтобы тот получил согласие госсекретаря Слипперсена прийти на воскресную передачу. Это придется по вкусу ублюдкам из «Эмпл Ампер». Пусть поговорят о России, о Северной Корее, о Саддаме Хусейне. А если разговор ненароком зайдет о пришельцах… Что ж, чему быть, того не миновать. Эх, была не была, он сам позвонит Слипперсену. Ведь они, как-никак, друзья.

– Это Джон Оливер Банион. Будьте добры госсекретаря Слипперсена.

– О, – протянула секретарша с плохо скрытым разочарованием, – вы не могли бы подождать минуту? – спустя некоторое время она сообщила: – Простите, мистер Банион, но госсекретарь Слипперсен сейчас занят.

Занят? Раньше, стоило Баниону позвонить, эти вертихвостки пулей неслись звать начальника к телефону, пусть даже у того в кабинете сидит сам премьер-министр.

– Понятно.

– Могу я вам чем-то помочь?

Нахалка! Не стоило самому звонить. Кой черт его дернул?

– Хочу узнать, придет ли он на мою воскресную программу.

– Я обязательно у него спрошу.

В мрачном настроении Банион вернулся к колонке о Нептуне. Закончив, передал текст Ренире, чтобы та отредактировала его и отправила в Сент-Луис.

Через полчаса позвонил Боб Ньюкомб, глава синдиката.

– Ты, чертов сукин сын, – добродушно прогудел он, – ну и насмешил же ты нас!

– О чем это ты?

– Эта твоя колонка насчет Нептуна. Нептунианский Маунт-Рашмор! Это надо же! Я чуть со стула не упал.

– Да?

– Мы поместим ее в «Вырезках». Это газета для наших сотрудников. Давненько я так не смеялся. Обязательно напиши что-нибудь еще в таком стиле. У тебя отлично получается. Вот уж не думал, что у тебя есть чувство юмора.

– Чувство юмора?

– Ну да, чтобы сочинить такое…

– Боб, это моя обычная колонка. И там нет ничего смешного. Моя деятельность не имеет никакого отношения к юмору.

После длительной паузы Ньюкомб проговорил:

– Джек, мы не сможем это напечатать.

– Почему?

– Я давно собирался с тобой это обсудить. За последние три недели – восемь колонок об НЛО. Это уже чересчур. Тебе не кажется, что пора образумиться? Ради бога, пиши о том, кто станет следующим президентом, будем ли мы воевать с Россией… такого плана вещи. Только не об инопланетянах. Пожалуйста. Ну ладно, мне надо бежать. Вышли нам через час новую колонку. Привет Битси.

Надо бежать? С каких это пор у Боба Ньюкомба появились дела более важные, чем разговор с его ведущим обозревателем? Банион, вцепившись в трубку, завороженно слушал монотонные гудки. Выслать новую колонку?

Успокоившись, Банион на скорую руку набросал несколько абзацев о своем последнем опыте общения с гражданской авиацией. Ему пришлось немного схитрить, мысленно пересев из первого класса в экономический, «поближе к народу». Он исходил из того, что и в первом-то классе еда настолько отвратительна, что и свинья подавилась бы, – иногда даже виски с содовой подают в пластиковых стаканчиках. Разумеется, подобные откровения вряд ли довели бы до слез тех, кто, читая эту колонку, едет на работу в переполненном вагоне метро, лицом к лицу с заядлым курильщиком или человеком, который неделю не мылся.

Банион вычеркнул пару параграфов этой белиберды и начал сызнова, обрушившись с яростной критикой на Федеральное управление гражданской авиации за то, что оно тянет с установкой приборов, определяющих скорость и направление ветра в региональных аэропортах. Вполне разумно, если не учитывать того, что это самая скучная колонка, написанная им за последние десять лет.

Ньюкомб перезвонил по сотовому телефону через пятнадцать минут. Банион отказался с ним разговаривать. Ренира передала сообщение: «Молодчина! Так держать!»

Невероятно. Он, Джон Банион, познал Великую Истину, а они беспокоятся о какой-то ерунде. Но ничего не поделаешь. Ведь когда Льюис и Кларк[51] вернулись с Тихого океана с рассказами о новых, неизведанных землях, что они услышали? Да ну их в болото, ваши неизведанные земли! Расскажите-ка лучше об уличных фонарях в Сент-Луисе! Жалкие обыватели! Филистеры!

– Вам звонит мистер Барнет из Си-эн-эн.

Банион взял трубку. Тон его репортажа об уфологической конференции был достаточно скептическим, но, по крайней мере, не издевательским. И на том спасибо.

Вопрос Барнета прозвучал как гром среди ясного неба. Но в Вашингтоне так случается сплошь и рядом: даже работая в Белом доме, можно узнать о собственном увольнении из выпуска новостей. Только что из Лиги голубых избирателей сообщили, что Банион не устраивает их как ведущий на грядущих президентских дебатах.

– Извини, – вздохнул Барнет, – я думал, ты уже знаешь.

– Конечно, мне уже сообщили.

– Мне вправду очень жаль. Хочешь как-нибудь это прокомментировать?

– Само собой. Откровенно говоря, я очень расстроен. Я так ждал этих дебатов. Но, как бы то ни было, я уважаю их решение, и… ладно, черт с ними. А ты что по этому поводу слышал?

– Они забеспокоились, что ты снова начнешь всех доставать своими инопланетянами. Они ведь впервые спонсируют президентские дебаты. Я думаю, они рассчитывали на… Скажем так, на более серьезного ведущего.

– Но я очень серьезный!

– Ничего, если я пошлю к тебе своих ребят? Это не займет много времени, обещаю.

Банион увлеченно репетировал свою гневную отповедь:

когда в кабинет вошла Ренира с похоронным видом.

– В чем дело? – осторожно осведомился Банион.

– Звонит мистер Минт.

– Привет, Сид.

– Джек! – Добрый старина Сид был искренне огорчен. – Как поживаешь?

– Лучше не бывает.

– Мне очень жаль, что так получилось с дебатами…

– Как-нибудь переживу.

– Да… Это бы не помешало с точки зрения ангажементов. Представляю, как это досадно: упустить такой шанс… Ну ладно, не переживай. Помни, ты всегда можешь на меня рассчитывать.

– Спасибо, Сид.

– По поводу твоего выступления в Ай-ти-ти…

– Что там?

– У меня плохие новости. Они только что отказались. Это из-за… ладно, что я буду тебе врать! – из-за твоих уфологических штучек. Понимаешь, это отпугивает некоторые… Словом, некоторые крупные страховые компании. Банки. Фирмы на Уолл-Стрит. Корпорации, входящие в «Форбс-500»…[52]

– Короче говоря, твоих самых важных клиентов.

– Да, в общем… Но послушай, у меня для тебя кое-что есть. Причем даже не придется далеко ехать. Это в Пенсильвании.

– Да?

– Это что-то вроде ежегодной конференции, посвященной концентрическим кругам. Я… достаточно ясно выразился? Ты понял, о чем речь?

– На данный момент доподлинно неизвестно, но предположительно это тайные знаки пришельцев: огромные письмена, оставленные на полях. Очерчены предельно аккуратно. Кукуруза, пшеница, соя, – Банион вздохнул, – сорго.

– Они очень хотят, чтобы ты у них выступил.

– Сколько?

– Сейчас я пытаюсь поднять ставки. Их начальное предложение было абсолютно неприемлемым.

– Насколько неприемлемым?

– Даже не буду тебе говорить. Ничего, мы еще поторгуемся. Не беспокойся. Но я никак не могу взять в толк…

– Что?

– Тебе известно об этом больше, чем мне. Если инопланетяне и вправду существуют, на кой черт им понадобилось оставлять какие-то круги на пшеничных полях? Им что, нечем больше заняться?

Однако Банион, чтобы не расстраивать Сида, решил не пускаться в туманные рассуждения о доказательствах существования внеземных цивилизаций.

Через час позвонил пресс-секретарь Слипперсена и сообщил извиняющимся тоном, что у госсекретаря уже есть «договоренность» на воскресное утро. Банион открыл было рот, чтобы спросить, что это за договоренность, но потом решил промолчать, испугавшись, что тот брякнет в ответ: дескать, госсекретарь будет сидеть в сортире!

Еще не было и четырех, а Банион уже был готов выпить бочку мартини.

Позвонил Берт Галилей.

– В чем разница между бабой и компьютером? – прогудел он глубоким басом. – Первая нипочем не согласится на девятисантиметровый флоппи, – и оглушительно захохотал над собственной шуткой.

Берт, который всегда держал нос по ветру, услышал от одного лоббиста из «Эмпл Ампер», что Большой Босс Эл Уайли «рвет и мечет» по поводу шоу об НЛО и грозится прижать «Воскресенье» к ногтю. Банион рассказал Берту о своем разговоре со Стимплом. Галилей успокоил: Стимпл всего лишь прихвостень Уайли. Старый добрый Берт. Никогда не унывает. Берт сказал, что они с Уайли будут играть в гольф на будущей неделе, и тогда он обязательно замолвит словечко за Баниона. Расслабься, приятель. Все будет отлично.

– Почему бы тебе не прийти ко мне на обед в субботу? – Банион почувствовал, что у него отлегло от сердца. – Мы бы славно провели время…

– Я бы с удовольствием, но в эту субботу Эрхардт устраивает прием в честь принца Бландара.

Эрхардт Виллигер, бывший посол США в Советском Союзе, бывший глава американской делегации в ООН, бывший министр обороны, – словом, «бывший», причем кем угодно, но ни в коей мере не самим собой, теперь занимался стратегическим планированием, или проталкиванием идей, как говаривали в предыдущем правительстве, которое, кстати сказать, заключило немало выгодных торговых сделок. За пределами Вашингтона Виллигера почитали весьма спорной фигурой – его сочный венгерский акцент делал Эрхардта легкой мишенью для насмешек, – но в столице он заработал себе репутацию Мудрейшего из Мудрых. Безусловно, Виллигер был самым высокооплачиваемым Мудрецом. Но он не всегда был таковым. В те времена, когда он определял внешнюю политику США, он умудрялся постоянно держать весь мир на грани катастрофы. И поскольку былые его подвиги пресса считала очень лакомыми, он служил отличной приманкой для читателей.

Все это ему удавалось потому, что Виллигер вовремя сумел сориентироваться и наладить отношения с самыми выдающимися представителями средств массовой информации, то бишь с владельцами газет и телевизионных каналов (не опускаясь до контактов с работниками радио). В этих кругах его авторитет был непререкаем, во многом благодаря безупречной репутации его супруги. Виллигер был донельзя придирчив и очень немногих допускал до своей драгоценной персоны. Долгое время Банион и Битси благополучно удерживались в этом круге избранных. Услышав слова Берта, Банион понял, что благодаря его нынешним устремлениям они наверняка из него вылетели. Причем с оглушительным треском. И лучше, не теряя времени, поехать домой, чтобы Битси, чего доброго, не наглоталась таблеток от моли.

– В субботу… – протянул Банион. – Ах да, конечно… Как насчет следующей субботы?

В трубке раздался шелест страниц ежедневника.

– Боюсь, следующая суббота тоже занята.

– Да? Так-так… – Банион уныло пролистал пустые страницы собственного ежедневника.

– А что ты будешь делать сегодня вечером? – неожиданно спросил Берт.

– Сегодня?

– Сегодня, после заката солнца. Это такое явление природы, к твоему сведению.

– Ничего особенного, насколько я знаю. Битси будет смотреть очередную серию фильма об Элеонор Рузвельт. Я планировал поработать над своей книгой о Франклине.

– Я заеду за тобой где-нибудь в половине седьмого, и мы пропустим по стаканчику у тебя дома.

– Ты не обязан это делать, Берт.

– Но я так хочу!

Банион повесил трубку. Настроение было отличное. Даже в Вашингтоне чудеса случаются. И плевать на этого чертового мадьяра Виллигера, если у него есть такой друг, как Берт Галилей.

Ровно в шесть тридцать Берт подъехал на своем «Мерсе» и посигналил под окнами. Шутки ради он заменил фирменную эмблему «Мерседеса» на смешного пупсика-негритенка – не иначе, чтобы подразнить напыщенный вашингтонский истеблишмент. Подпрыгивая на ухабистых, мощеных булыжником дорогах, они поехали к дому Баниона на Думбартон-стрит – бывшей резиденции одного известного, хотя и никудышного военного министра.

Банион почуял неладное еще в вестибюле, когда горничная шепотом сообщила ему, что «инвитадос» (гости) уже собрались в гостиной.

Какие, к черту, «инвитадос»?

Войдя в комнату, он увидел застывших в гробовом молчании Тайлера Пинча, Билла Стимпла, Боба Ньюкомба (теперь понятно, куда тому надо было бежать), Вэл Далхаузи, Карла Кантмора (автора популярных научно-фантастических рассказов), Сида Минта и какого-то незнакомого субъекта. У всех на лицах была написана вселенская скорбь. Банион почувствовал, как на его плечо опустилась тяжелая ладонь Берта Галилея и бархатный голос над его ухом пробасил:

– Джек, мы собрались здесь, потому что мы все тебя очень любим.

Существует только один достойный способ борьбы с интервенцией – стакан в руке. Провожаемый похоронными взглядами гостей, Банион прошел к бару, не спеша сделал себе коктейль с мартини. Никто не проронил ни слова, пока он наливал ледяной напиток в стакан, а потом с вызывающим видом бросил туда три оливки. Банион отпил глоток, чувствуя, как ароматная жидкость разливается по желудку. Он подозревал, что этот коктейль будет единственной радостью за весь день, в течение которого на него, словно из рога изобилия, сыпались разочарования и неудачи.

– Итак – сказал он, не отходя от бара, – чем обязан такому вниманию к моей скромной персоне?

– Джек, – взволнованно начала Битси, – пожалуйста, не сердись. Берт прав. Мы собрались здесь, потому что мы тебя очень любим.

– Весьма тронут. Не знал, что являюсь объектом массового поклонения. А что, этот джентльмен, – Банион махнул стаканом в сторону незнакомца, притулившегося на обитом ситцем кресле, – тоже меня любит?

– Это доктор Блотт, – поспешно отвечала Битси, – из клиники «Велл Хейвен».

– Ах, да. Конечно. С веселенького ранчо.

– Что?

– Из психбольницы. Как поживаете, доктор? Ваши люди со стальными сетями уже спрятались за коврами? Или у вас за пазухой пистолет, заряженный ампулой со снотворным?

Доктор Блотт, робкий лысеющий человечек, скроил участливую гримасу и пролепетал успокаивающим тоном, будто хотел утихомирить взбесившегося Кинг-Конга:

– Миссис Банион попросила меня приехать, потому что она очень обеспокоена.

– Еще бы. С нами расплевался Эрхардт Виллигер. Хм… Вот это я понимаю, мартини. Мой папаша, стоило ему учуять запах вермута, говорил, что это ангел пролетел. Кто еще желает выразить обеспокоенность?

– Джек, – резко проговорила Битси, – это очень важно.

Банион подумал, что Тайлер Пинч, куратор галереи «Фриппс», сидит слишком близко к его жене.

– Уютно устроился, а, Тайлер? – осведомился Банион.

– Битси попросила меня приехать, Джек. Существует дюжина мест, куда я бы мог сегодня отправиться.

– В Филадельфию, например?

– Джек, не будь грубым, – урезонила Битси.

– Cet animal est tres méchant, – продекламировал Банион, – quand on l'attaque, il se défend.[53]

Эта реплика привела аудиторию в замешательство.

– Однако я что-то увлекся. По-французски заговорил… Ладно, хватит на сегодня искрометного юмора. Вы пришли, чтобы сообщить мне, что, по вашему мнению, я окончательно спятил и выставил себя полным кретином. И тем самым поставил вас в неловкое положение.

– Никто не сомневается в том, что вы пережили серьезное нервное потрясение.

– Вы имеете в виду похищение пришельцами?

– Хорошо, давайте поговорим об этом.

– Не пытайтесь научить осла читать. Вы только зря потратите время, а осел устанет. Не хотел обидеть вас, доктор.

– Почему бы нам не поговорить о твоих делах? – вмешалась Битси.

– Битс, я тебя умоляю.

– Всякий раз, когда я звоню в твой гостиничный номер и не застаю тебя, у тебя наготове какая-нибудь нелепая история! Надо же, всю ночь проторчать с швейцарами в вестибюле, чтобы тебя не достали инопланетяне! И ты хочешь, чтобы я в это поверила? Учти, Джек, я не хочу подцепить ничего такого…

– Я же не сплю с ними, – у Баниона не хватило духу добавить при всех, что такая опасность ей не грозит, потому что они не спали вместе уже бог знает сколько времени.

Воспользовавшись минутным замешательством, в разговор вмешался энергичный Карл Кантмор, корифей жанра научной фантастики. Несмотря на все свои миллионные гонорары, он по-прежнему выглядел так, словно только что обнаружил в своем бассейне дохлого скунса.

– На сегодняшний день не существует каких-либо веских доказательств того, что инопланетяне высаживались на Землю. В НОРАД[54] засекают все объекты больше футбольного мяча. Я лично знаком с Бадом Волпом. Он там всем заправляет. Будьте спокойны, как только они прилетят, Бад тут же даст нам знать. Я разговаривал с ним по телефону сегодня утром, и он сказал, что у этих ребят нет никаких шансов проскользнуть незамеченными. Их тут же подстрелят как куропаток.

– Тогда, Карл, ты и твой НОРАД крупно облажались. Этот космический корабль был намно-ого больше футбольного мяча. Хотя ненамного меньше твоего самомнения.

– Эй, что такое? Отставить! – рявкнул Кантмор.

– Ой, только не надо строить тут из себя бравого генерала. Держу пари, в последний раз ты надевал форму, когда был скаутом. Наверняка тебя наградили почетной грамотой за успехи в расчленении насекомых.

Да, именно в такие моменты познаешь, кто твой настоящий друг. Настала очередь Вэл. Бедная старушка Вэл, наверняка им пришлось тащить ее сюда на аркане.

– Джек, дорогой, я вся извелась, думая о том, что с тобой случилось на поле для гольфа. Помнится, Джеймисон всегда возвращался из «Неопалимой Купины» с жуткими историями.

– О том, как его похитили инопланетяне?

– О, нет-нет. О своих потрясающих достижениях. Я не верила ни единому слову. Он был никудышным игроком. Мужчины лгут о гольфе, женщины – о возрасте. Это естественно…

– Вэл, я ценю твое участие, правда, но не думаю, что байки покойного Джеймисона о гольфе имеют какое-то отношение к тому, что случилось со мной. Или я опять сморозил глупость?

– Дело в том, дорогой мой… милый, бесценный Джек, что ты стал таким… таким занудой.

– Ты абсолютно права. Не в бровь, а в глаз. Но о чем я, по-твоему, должен рассуждать? О медицинских страховках? О расширении НАТО? О мирных переговорах на Ближнем Востоке? – Банион окинул взглядом напряженные лица. – Не напоминает ли это вам сцену из «Гамлета»? Ну-с, так кто же хочет спрятаться за ковром и разделить участь Полония?

Молчание нарушил Сид Минт.

– Хочешь знать мое мнение? Лично мне наплевать на то, что произошло на поле для гольфа. Но мы теряем деньги! У нас отказов больше, чем новых приглашений! Знаешь, что мне сказал вице-президент Ай-ти-ти? «Мы слышали, что Банион сбрендил! На этой конференции будут присутствовать важные люди. Нам бы не хотелось, чтобы он слопал собственный галстук, стоя на трибуне».

– Мои галстуки слишком дорого стоят, чтобы их лопать, – Банион обернулся к Стимплу. – Билл? Держу пари, ты тоже припас для меня приятный сюрприз.

– Мы забираем у тебя шоу, Джек. Час назад мне звонил Эл Уайли. Не могу выразить, как мне жаль.

– Знаю. Ты боролся за меня не на жизнь, а на смерть. Даже подал прошение об отставке. Отдал себя на заклание прямо в кабинете Большого Босса.

– Джек…

– Как это мило с твоей стороны.

Банион повернулся к Берту:

– Берт? Хочешь что-нибудь добавить? Президент мне ничего не передавал? Может, ультиматум? Секретное послание? Ладан и смирну?

– Нет, Джек. Просто мне очень грустно. Это все, что я могу сказать.

– Что ж, по крайней мере, честно. Поверю тебе на слово.

– Предположим… – начал Берт, – все произошло именно так, как ты говоришь…

– Предположим, ради смеха.

– И вот ты стоишь на перепутье… В общем, земную жизнь пройдя до половины, ты очутился в сумрачном лесу. Ну, ты и сам читал Данте. Ты уже не мальчик, Джек. Я просто хочу, чтобы ты спросил себя: готов ли я к тому, чтобы из-за этого вся моя жизнь полетела к черту?

Банион медленно обвел взглядом комнату.

– Полагаю, это побочный эффект действия какого-то лекарства?

Они были похожи на толпу зевак, собравшуюся у небоскреба, чтобы поглазеть на бедолагу, который вздумал прыгнуть с последнего этажа. А он, как назло, все медлит…

Следующий шаг, очевидно, был тщательно отрепетирован.

– Джек, – решительно проговорила Битси, – если ты не согласишься лечиться у доктора Блотта, я от тебя уйду.

Супруги обменялись многозначительными взглядами.

– Знаешь, я никогда не верил в богоявление,[55] – сказал Банион. – Я никогда не верил в то, что кому-то там явился Бог. Случись такое перед моим носом пару тысяч лет назад, я бы сел на коня и рванул в Дамаск, и повесил бы еще несколько христиан, чтобы ничего не мерещилось. Что толку в богоявлении, если оно происходит где-нибудь в пустыне или на поле для гольфа? Все равно тебя никто не видит… – он вздохнул, – но приходится принимать вещи такими, как они есть, даже когда они являются в виде зеленых человечков. Я не знаю, что именно там произошло. Но это произошло. А когда я пытаюсь рассказать тебе об этом, ты предлагаешь мне отправиться в «Велл Хейвен» и вышивать там крестиком. Неужели ты не видишь? Это же поворотный момент в истории земной цивилизации! А ты, вместо того, чтобы помочь мне во всем разобраться, только и думаешь о том, как это отразится на наших отношениях с Эрхардтом Виллигером.

И с этими словами Банион гордо удалился. Выйдя на улицу, он шарахнулся от проезжавшей машины, испугавшись, что оттуда выскочат люди в черном, – пардон, в белом, и запихнут его в багажник.