Зелье для государя. Английский шпионаж в России XVI столетия

Английская гильдия купцов-путешественников, в ведении которой находилась торговля шерстяными тканями, была образована во второй половине XIV в. Гильдия быстро потеснила торговцев необработанной шерстью и расширила географию вывоза английских товаров. К концу столетия купцы-путешественники прочно завоевали рынки Норвегии, Испании, Пруссии и Нидерландов. Уже в 1391 г. представительство гильдии в Пруссии получило статус дипломатической неприкосновенности. Такие же привилегии купцы-путешественники получили в 1408 г. в Норвегии, Швеции и Германии.

На протяжении длительного времени историки не могли найти следов деятельности гильдии на раннем этапе ее существования в самой Англии. Загадка разрешилась, когда выяснилось, что гильдия торговцев шерстяным сукном представляла собой двойник гильдии торговцев шелковыми тканями. Головные конторы обеих компаний находились в одном здании, финансами ведал один казначей. Бухгалтерская отчетность подшивалась в одну общую книгу, которая хранилась в деревянном ларце, принадлежавшем компании торговцев шелком. Святым патроном обеих гильдий являлся св. Томас Бекет, в честь которого строились церкви в Брюгге, в Миддлбурге и в Лондоне.

В настоящее время в распоряжении исследователей находится около 400 отдельных документов, которые охватывают финансовую деятельность гильдий-близнецов с начала основания до 1526 г. Однако с 1464 г. и до конца XV столетия имеется значительная лакуна, документы за этот период полностью утрачены. Но и сохранившиеся документы, к немалому смущению исследователей, не являются подлинниками. Все они были аккуратно переписаны с оригиналов и собраны в один том в первой половине XVI столетия. Как считают ученые, многие бумаги сгорели во время пожара 1666 г.^{371}

Дошедшие до нашего времени документы позволяют составить представление о деятельности лондонской гильдии купцов-путешественников. Она объединяла торговцев шелком, драпировочными тканями, галантерейным товаром, кожевников, а также торговцев рыбой, скобяными изделиями и портных. Позднее к гильдии присоединились купцы, торговавшие бакалейным товаром. Торговцы шелком занимали лидирующее положение, из их числа выбирались губернаторы компании. При образовании дополнительных фондов для финансирования каких-либо проектов на их долю приходилась половина необходимой суммы. Гильдия имела собственный флот для доставки товаров в другие страны.

Генрих VII, первый представитель династии Тюдоров, при вступлении на престол в 1485 г. пожаловал купцов-путешественников особыми привилегиями. Согласно королевскому патенту, два выборных представителя компании осуществляли контроль за деятельностью мэра Лондона. С этого момента гильдия приобрела черты сложного с административной точки зрения организма, наделенного широкими полномочиями, в ведении которого находились вопросы международной торговли Англии. Купцы-путешественники брали на себя часть дипломатических функций, вели переговры от имени короля, выполняли деликатные миссии в переговорах о заключении династических браков.

Гильдия купцов-путешественников не только экспортировала английские товары, но также контролировала закупки сырья, необходимого для компаний-участниц: квасцы для протравки шерстяных тканей и выделки кож, соль для засолки рыбы и мяса, железо и медь для производства скобяных изделий. В то же время импортное сырье с успехом использовалось в военных целях: квасцы и натриевая селитра — для производства калийной селитры, железо и медь — для отливки артиллерийских снарядов и пушек. Производство артиллерии, пороха и снарядов находилось в руках представителей гильдии. Одна часть продукции шла на экипировку конвойных кораблей, сопровождавших купцов, остальное шло на экспорт.

Помимо вооруженной охраны гильдия купцов-путешественников располагала сетью шпионов, которые при необходимости оказывали услуги правительству. В 1491 г. купцы обратились к Генриху VII с просьбой предоставить для усиления конвоя корабли королевского флота, т. к. собственных сил было недостаточно. Король настоятельно порекомендовал руководству гильдии, прежде чем посылать товары за море, отправить шпиона на континент, чтобы на месте определить численность армии и флота эрцгерцога Филиппа. Выполняя пожелание короля, из лондонской конторы была отправлена депеша к торговцам шелком в Брюгге. Через 11 дней в Лондон вернулся ответ. Отчет о численности армии противника был зачитан на заседании руководства гильдии, а затем передан в правительство. Учитывая военную угрозу, Генрих VII предоставил в распоряжение купцов-путешественников семь военных кораблей в дополнение к четырем вооруженным судам, которыми располагала гильдия. Снабжение королевских кораблей продуктами питания, такелажем и амуницией производилось за счет гильдии. В дальнейшем торговцы тканями не раз использовали суда королевского флота для сопровождения коммерческих караванов на взаимовыгодных условиях^{372}.

В 1518 г. руководство гильдии купцов-путешественников произвело реорганизацию и приняло решение хранить казну и финансовые документы в отдельном железном ларце с тремя замками, ключи от которых находились у представителей трех наиболее важных членов корпорации: торговцев шелком, драпировочными тканями и бакалейным товаром. Компании, входившие в состав гильдии, имели исключительное право выбирать мэра Лондона из числа своих членов. Многие богатые и уважаемые купцы гильдии являлись представителями палаты общин или входили в состав Тайного королевского совета. Гильдия купцов-путешественников представляла собой симбиоз правительственной и коммерческой структур. К обоюдной выгоде, торговля и политика были тесно связаны между собой. Особенно ярко это проявлялось в организации и финансировании морских экспедиций в различные части света. Одним из самых выгодных совместных предприятий английского правительства и гильдии купцов-путешественников стал проект освоения маршрута в Китай через северные моря. Основная роль в осуществлении проекта отводилась Себастьяну Каботу.

Проект Себастьяна Кабота

Себастьян Кабот — один из выдающихся путешественников XVI в. — прожил долгую жизнь, полную приключений. Неугомонный скиталец, он попеременно служил то итальянцам, то англичанам, то испанцам, то вновь англичанам, и в то же время тайно предлагал свои услуги венецианским дожам. Впрочем, как отмечают биографы, Кабот «легко изменял правде, если это могло принести ему выгоду»^{373}.

Несмотря на обилие сохранившихся документов и усилия исследователей, биография Себастьяна Кабота содержит немало темных пятен. Все еще остается под вопросом национальность путешественника: итальянец или англичанин? Себастьян Кабот был младшим из трех сыновей генуэзского мореплавателя Джона Кабота. Согласно источникам, его родители находились в Венеции, когда на свет появился маленький Себастьян. В то же время король Генрих VIII называл его своим подданным, да и сам путешественник утверждал, что родился в Бристоле. Возможно, Себастьян Кабот являлся приемным ребенком и уже в зрелом возрасте получил документ, удостоверявший его английские корни. Если наше предположение соответствует действительности, то как подданный Короны Себастьян Кабот действовал на благо Англии, независимо от того, при дворе какого короля он служил?

На протяжении всей своей долгой жизни Кабот не оставлял мечты совершить морское путешествие в Китай. В 1526 г., находясь на службе испанского короля, он возглавил экспедицию, которая отправилась из Севильи на поиски сказочных богатств «Офира и Катая» по следам Магеллана. Экспедиция сбилась с курса и оказалась у берегов Индонезии. Вторую попытку найти Китай северо-западным путем Себастьян Кабот предпринял в 1541 г., но его условия не были приняты английским правительством. И, наконец, в 1547 г. его предложение получило поддержку в Лондоне. Было решено проложить дорогу в страну Великого хана, двигаясь в северо-восточном направлении мимо берегов Московии, а затем по рекам доплыть до города Кумбалика — столицы «Катая» (Китая). Английское правительство энергично взялось за дело. В 1548 г. Себастьян Кабот тайно вернулся в Англию, а в следующем году совместно с молодым и талантливым картографом Климентом Адамсом он выпустил в свет второе издание своей «Карты мира», уделив большое внимание Северному полушарию.

Однако не только северные моря на географической карте Кабота привлекли внимание лордов Тайного совета. С таким же интересом они изучали побережье Западной Африки, откуда португальцы и французы вывозили специи, золото и слоновую кость. С 1550 г. в Лондоне под руководством Себастьяна Кабота одновременно готовились две экспедиции: одна на северо-восток, другая на юго-запад, первая — в Китай, вторая — в Гвинею и Бенин.

В конце июня 1550 г. король пожаловал Себастьяну Каботу денежное вознаграждение в размере 200 фунтов. В помощь ему был освобожден из тюрьмы опытный французский мореплаватель и знаток южных морей Жан Рибо. Власти арестовали Рибо во время его визита в Англию, вменив ему в вину попытку похитить корабли британского флота с тем, чтобы использовать их в колониальных экспедициях Франции. Разрабатывая маршрут в Бенин, Рибо все еще числился узником Тауэра. К работе над проектом были привлечены талантливые английские математики Ричард Иден и Томас Даггес. Историки считают, что выдающийся астроном Джон Ди также оказывал содействие в разработке обоих маршрутов^{374}.

Подготовка экспедиции в Китай велась в атмосфере секретности, но сохранить тайну не удалось. Австрийский посол писал 24 июня 1550 г. в Вену вдовствующей королеве о противоречивых слухах, наводнивших Лондон: одни говорили, будто Англия отправляет два корабля на Восток, другие — что готовятся военные операции против Шотландии или Франции, третьи сообщали о подготовке экспедиции на северные острова в поисках золота^{375}. Себастьян Кабот и его коллеги справились с поставленной задачей ровно за один год. В конце июня 1551 г. король пожаловал ему еще одно вознаграждение в размере 200 фунтов^{376}. Осенью в Европе получили сообщение, что подготовка экспедиции в Китай приостановлена, так как у английского правительства возникли проблемы финансового характера. Королевская казна смогла выделить средства лишь на экспедицию в Бенин^{377}. Тем не менее агличане не отказались от второй части плана. Расходы на путешествие в Китай взяли на себя «некоторые почтенные граждане Лондона» — члены торговой гильдии купцов-путешественников, почетным президетном которой 18 декабря 1551 г. стал Себастьян Кабот^{378}.

Круг посвященных в тайну подготовки экспедиции еще больше расширился, когда двести сорок купцов-пайщиков вложили по 25 фунтов в заманчивое предприятие. В Лондоне на собранный капитал в 6000 фунтов были куплены, перестроены и полностью снаряжены три судна — «Благая Надежда» (120 т), «Эдуард — Благое Предприятие» (160 т) и «Доброе Доверие» (90 т). Прослышав о найме в команду, «очень многие (в числе их были и совсем неопытные люди) предлагали свои услуги».

Столь же тщательно готовилось путешествие к берегам Западной Африки. В доках Портсмута корабельные мастера переоснастили три судна, принадлежавшие королевскому морскому флоту^{379}. Из донесения испанского посла видно, что уже в декабре 1552 г. стало известно, что экспедицию в Бенин возглавит вице-адмирал Англии Томас Виндхэм — опытный моряк, не раз ходивший в Тунис, Марокко и Санта-Круз^{380}. Известный португальский мореплаватель Антонио Пинтеадо, прославившийся дерзкими налетами на французские корабли у берегов Бразилии и Гвинеи, получил приглашение принять участие в путешестии в качестве главного кормчего.

На фоне послужных списков Томаса Виндхэма и Антонио Пинтеадо крайне бледно выглядят кандидатуры командира и главного кормчего экспедиции в Китай. Должность адмирала получил сэр Хью Уиллоуби, который не имел ни малейшего опыта в морском деле. Выбор купцов-путешественников пал на него «как вследствие его представительной наружности (он был высокого роста), так и его замечательного искусства в делах военных»^{381}.

Сэр Хью Уиллоуби принадлежал к одной из ветвей старинного рода, владевшего поместьем Воллатон в графстве Ноттингемшир. Благодаря ряду выгодных браков Уиллоуби удалось присоединить к своей собственности значительные земли в прилежащих графствах, а также породниться с влиятельнейшими фамилиями королевства. Отец Хью Уиллоуби, сэр Генри, был женат четыре раза и произвел на свет в общей сложности восемь детей. Хью родился от третьей жены.

Старший сводный брат Хью Уиллоуби, Джон, женился на Анне, происходившей из аристократического рода Греев, но не имел наследников. Средний сводный брат, Эдуард, был женат на Анне Филол, наследнице обширных земель. Ее сестра вышла замуж за сэра Эдуарда Сеймура, лорда-протектора юного короля Эдуарда VI. Хью Уиллоуби не удалось сделать такой же блестящей партии, как сводным братьям. Его женой стала Джейн Стрелли^{382}. Земли ее отца граничили с поместьем Воллатон.

С молодых лет Хью доставлял братьям одно беспокойство. Гуляка, игрок и мот, около 1540 г. он оказался на грани разорения. В своем письме к брату Джону он умолял выручить его, оплатив долги: «И я молю вас не лишать меня вашего расположения из-за моей глупости, когда я превысил свои возможности, так как без вашей доброй помощи я разорюсь дотла». При годовом доходе в 136 фунтов с поместий в четырех графствах и одного дома в Лондоне долги Хью Уиллоуби составили 200 фунтов 22 шилинга. Он задолжал не только братьям, друзьям и знакомым, но и слугам. В письме указаны имена кредиторов и суммы долга каждому из них, подсчитанные до пенни. Из семнадцати пунктов лишь один упоминает расходы на жену: 20 шилингов ее лондонскому портному. При этом своему портному, башмачнику и шляпнику Уиллоуби задолжал 9 фунтов 6 шилингов 8 пенсов. Чтобы расплатиться с кредиторами, Хью Уиллоуби передал все свои земли и доходы в руки старшего брата и просил оставить ему годовое содержание в размере 10 фунтов, а на проживание жены и детей выделять 20 фунтов в год. Предполагалось, что Джейн переедет в дом кузена на время, пока долги не будут выплачены^{383}.

Для того чтобы расплатиться с кредиторами, Хью Уиллоуби был вынужден экономить буквально на всем. Не исключено, что со временем его бережливость приобрела патологический характер, а желание разбогатеть — черты навязчивой идеи. При этом Хью Уиллоуби не оставил своих пагубных наклонностей, считая игру в кости или карты самым быстрым и верным способом вернуть утраченное богатство. Возможно, его необузданный характер стал причиной преступления, т. к. в скором времени ему пришлось сменить праздную жизнь денди на суровые будни солдата.

Около 1543 г. Хью Уиллоуби поступил на военную службу в королевскую гильдию лучников-артиллеристов. Элитное подразделение было образовано в 1537 г. по распоряжению Генриха VIII для поддержания порядка в Лондоне, пресечения мародерства в завоеванных городах и выполнения некоторых деликатных заданий на континенте. Особый статус гильдии определялся тем, что солдаты набирались из младших отпрысков аристократических семей. На эмблеме подразделения изображена рука, потрясающая копьем. Гильдия имела штабквартиру в Антверпене и финансировалась из государственной казны. Лучники-артиллеристы имели ряд привилегий, в том числе — собственную форму. Мундир состоял из куртки и панталон до колен, с чулками, его дополняла высокая шляпа с высокой тульей и небольшими круглыми полями. Солдатам предписывалось носить шелк, бархат, меха и кружева. В качестве знака отличия использовались нагрудная серебряная бляха и золотая цепь на шее. Сохранился портрет Хью Уиллоуби в мундире гильдии.

Весной 1544 г. лучники-артиллеристы принимали участие в военной кампании против Шотландии, получившей название «Наглое сватовство». Предлогом для вторжения англичан на территорию сопредельной страны послужило намерение Генриха VIII добиться обручения своего шестилетнего сына с шотландской королевой, которой в то время было всего два года. Отправляя войска, король отдал приказ уничтожить Эдинбург и все прилежащие города, без пощады предавая смерти мужчин, женщин и детей. Это была молниеносная и успешная операция. Первого мая войска высадились на побережье Шотландии, а 16 мая солдаты уже вернулись в казармы. Эдинбург был взят за два дня, сожжен, разрушен и отдан солдатам на разграбление^{384}.

Поддерживая порядок на завоеванной шотландской территории, Хью Уиллоуби проявил героизм и 11 мая был посвящен в рыцари, получив право присоединить к гербу изображение дракона^{385}. Одновременно с ним удостоился той же чести Ричард Ли — инженер-подрывник, специалист по фортификационным сооружениям. Его таланты во многом способствовали блистательной победе англичан. Под руководством Ли солдаты заложили взрывчатку под крепостные стены Эдинбурга и аббатства Холируд. От города и монастыря остались одни руины.

Солдаты разграбили сокровища аббатства Холируд, в том числе им достались два очень весомых трофея: медная купель и подставка для Библии, так называемый «пюпитр епископа Данкелдского». Пюпитр представлял собой массивную кафедру, отлитую из меди в виде орла с распростертыми крыльями, высотой 1,6 м и весом более 150 кг. Он являлся предметом особого почитания монахов. Медные купель и пюпитр вывез в Англию Ричард Ли. Помимо рыцарского звания король пожаловал ему обширые земли, конфискованные у аббатства Св. Альбана в графстве Хэртфордшир. Ричард Ли подарил медные купель и пюпитр двум действующим церквям упраздненного аббатства и получил благословение на демонтаж монастырских стен. Камни из старинной кладки инженер употребил на строительство роскошного дворца в своем новом поместье^{386}.

Если сэр Хью Уиллоуби и получил денежное вознаграждение за отвагу и доблесть, проявленные при взятии Эдинбурга, то вскоре спустил все до последнего гроша. Недвижимость, временно переданная сводному брату, осталась в собственности Джона. А после его смерти, последовавшей в 1549 г., перешла вместе с поместьем Воллатон к племяннику. Родственники богатели за счет добычи угля на обширных земельных владениях, а сэр Хью терпел новые удары судьбы.

Осенью 1549 г. сэр Хью нес службу на шотландской границе в должности капитана. В последних числах октября в расположение гарнизона прибыла представительная комиссия из Лондона с предписанием провести финансовую проверку полковой казны, состояние провианта и амуниции на складах, находившихся под началом Уиллоуби. Комиссии предписывалось также разобраться с жалобами по поводу превышения власти, физического насилия и издевательств среди офицеров и солдат подразделения. В случае если сэр Хью подаст в отставку, была предусмотрена другая кандидатура на вакантную должность коменданта крепости^{387}.

Результаты инспекции неизвестны, но сэр Хью Уиллоуби подал в отставку и принял решение отправиться в какую-нибудь заморскую страну. Возможно, именно в это трудное время судьба свела его с картографом Климентом Адамсом, который был послан для составления карты береговой линии Шотландии по заданию Себастьяна Кабота. Успешно справившись с работой, Адамс получил вознаграждение 29 декабря 1550 г. в размере 5 фунтов^{388}. Около этого времени сэр Хью подал прошение королю и вскоре получил «разрешение отправиться в заморские страны в сопровождении четырех слуг, с денежной суммой в 40 фунтов и с его собственной (золотой) цепью»^{389}.

Выбирая между экспедициями в Бенин и Китай, сэр Хью предпочел отправиться в наиболее опасное путешествие, через «ужасно холодные страны». Не будет большой натяжкой предположить, что свое решение он принял в тот момент, когда узнал о существовании Золотого идола и увидел его изображение на карте в книге Герберштейна «Записки о Московии», опубликованной в 1549 г.

На карте Герберштейна «золотая баба» (SLATA ВАВА) изображена на левом берегу Обской губы — «идол, стоящий при устье Оби в области Обдора (Obdora), на том (ulterior, jenig) берегу. Рассказывают, что этот идол Золотой Бабы есть статуя, представляющая старуху, которая держит сына в утробе, и что там уже снова виден другой ребенок, который, говорят, ее внук. Кроме того, уверяют, что там поставлены какие-то инструменты, которые издают постоянный звук вроде трубного. Если это так, то, по моему мнению, ветры сильно и постоянно дуют в эти инструменты»^{390}.

Сведения о легендарной Золотой бабе можно найти в русских документах. Софийская Первая летопись, сообщая под 6904 (1396) г. о кончине просветителя зырян Стефана Пермского, свидетельствовала: «…се бе блаженый епископ Степан, божий человек, живяше посреди неверных человек, ни бога знающих, ни закона ведящих, молящеся идолом, огню и въде и каменю, и золотой бабе и кудесником и вълъхвом, и древью…»^{391} Идол упоминался в новгородской повести XV в «О человецах незнаемых в полунощных странах», содержавшей сведения о северных людях, которые одеваются в звериные шкуры, ездят на оленях и поклоняются дереву, камню и Золотой бабе. За пределами Руси сведения о Золотом идоле впервые появились в трактате Матвея Меховского, изданного в 1517 г. в Кракове на латыни: «Знай, в пятых, что за областью, называемой Вятка, по дороге в Скифию, стоит большой идол, золотая баба (Zlota baba), что в переводе значит золотая старуха»^{392}.

Звание адмирала сэру Хью Уиллоуби было присвоено не позднее февраля 1553 г. Как полагают, такая дата указана на грамоте Эдуарда VI ко всем владетелям стран, к которым случится пристать английским кораблям. Документ датирован с помощью трудно объяснимого сочетания христианского и мусульманского календарей: «Писано в Лондоне, столице нашего королевства, в год от Сотворения Мира 5515, месяца Иара, в четырнадцатый день, в седьмой год нашего правления». Месяц назван «Iair», что, по мнению Гаклюйта, являлось искаженным «Mair» — «февраль» по сарацинскому календарю.

Сэр Хью получил высокий пост в те дни, когда здоровье Эдуарда VI серьезно пошатнулось, и встал вопрос о претенденте на престол. Помимо дочери Генриха VIII Марии Тюдор большие шансы на успех имела леди Джейн Грей — внучка младшей сестры Генриха VIII. Сэр Уиллоуби состоял пусть и в отдаленном, но родстве с леди Джейн Грей через жену сводного брата. Возможно, семейные связи послужили не последним аргументом при назначении его командующим экспедиции.

Подобно сэру Хью, кандидатура главного кормчего Ричарда Ченслера получила одобрение со стороны купцов-путешественников благодаря протекции. Ричард Ченслер «был выдвинут неким господином Генри Сиднеем, благородным молодым дворянином, очень близким к королю Эдуарду». Купцы-путешественники возлагали большие надежды на Ченслера, т. к. он пользовался «большим уважением за свой ум»^{393}. Сэр Генри Сидней, выступая перед собранием пайщиков, говорил: «Вы знаете этого человека (Ричарда Ченслера. — Л.Т.) со слов других, я — по опыту; вы — по его словам, я — по его делам; вы — на основании речей в обществе, я же, ежедневно наблюдая его жизнь, знаю его в совершенстве. Вы должны помнить, на какие опасности он идет для вас и из любви к родине; поэтому необходимо, чтобы его не забыли, если богу будет угодно послать ему успех».

Ричард Ченслер был хорошо известен в ближайшем окружении юного короля, среди членов правительства и купеческой элиты. О Ченслере с уважением отзывались выдающиеся математики Джон Ди и Томас Даггес. Однако историкам о нем практически ничего не известно. Авторы исторических исследований вынуждены признать, что не располагают какими-либо сведениями о Ричарде Ченслере или его предках. Сама фамилия крайне редко встречается и в английских генеалогических справочниках отсутствует.

Скудные крупицы информации биографического характера содержатся в собственном отчете Ченслера о путешествии в Россию, а также в записке его коллеги — картографа Климента Адамса, составленной со слов самого путешественника. Из документов видно, что жена Ченслера умерла и, отправляясь в путешествие, он оставлял на берегу двух несовершеннолетних мальчиков-сирот. Кроме того, известно, что ему приходился дядей некий Кристофер Фротсингэм.

Несомненно, господин Фротсингэм играл важную роль в жизни Ченслера, так как позднее путешественник адресовал сведения о результатах экспедиции в Московию не королеве Марии, не Себастьяну Каботе или сэру Генри Сиднею, и даже не купцам-путешественникам, как следовало бы ожидать, а ему: «Весьма достопочтенному и моему единственному дяде Господину Кристоферу Фротсингэму отдайте это. Сэр, прочтите и будьте корректором, ибо велики дефекты».

За что же Ченслер так высоко ценил «дядю Кристофера»? Род Фротсингэмов известен с середины XIII века. Фротсингэмы владели обширным поместьем в Йорке, но в политической жизни страны не играли какой-либо заметной роли. Судя по тому, что фамилии дяди и племянника разные, первый являлся родственником Ченслера по материнской линии. Действительно, у Кристофера Фротсингэма имелись две родные сестры — Кетрин и Елизабет, но они умерли незамужними. Двоюродная сестра Кристофера, Джоан, вышла замуж за Роберта Констебля 2 мая 1542 г. Любопытно, что Кристофер Фротсингэм также сочетался браком 2 мая 1542 г. с другой представительницей фамилии Констеблей — Элизабет. Из генеалогических таблиц видно, что линии Фротсингемов и Констеблей неоднократно пересекались^{394}.

«Дядя Кристофер» вел тихую жизнь провинциального помещика, о России имел смутное представление, поэтому не вполне ясно, из каких соображений исходил Ченслер, предлагая ему внести коррективы в отчет о путешествии в Московию. Возможно, поправка касалась не самого отчета, а фамилии «племянника».

Констебль — весьма распространенная английская фамилия, которую носили не только аристократы, но и представители других сословий. Вместе с тем слово «констебль» (constable) означает должностное лицо, которое следит за порядком в общественных местах. «Ченслер» (chancellor) также является названием должности: «канцлер, начальник, председатель». «Master Constable» или «Master Chancellor» звучало бы одинаково и в качестве обращения по должности, и в качестве обращения по имени.

Учитывая этимологию фамилий, следует обратить внимание на следующие слова сэра Генри Сиднея в адрес Ченслера, произнесенные на собрании купцов: «Мы будем жить и отдыхать у себя дома, спокойно проводя время с друзьями и знакомыми, а он (Ченслер. — Л.Т.) в то самое время будет нести тяжелый труд, поддерживая порядок и послушание среди невежественных смутьянов моряков (выделено мной. — Л.Т.)».

Ричарду Ченслеру — начальнику экспедиции — предстояло исполнять во время путешествия обязанности констебля. Не указывает ли игра слов на то, что функции стража порядка и главного кормчего были возложены на человека по фамилии Констебль? Возможно, именно потому, что «ченслер» — это не фамилия, а название должности, историки не могут найти информацию о биографии персоны, хорошо известной в лондонских научных, деловых и придворных кругах. Главный участник экспедиции отправлялся в путешествие инкогнито.

Рискнем предположить, что атмосфера таинственности вокруг имени главного кормчего была связана с событиями, которые происходили в королевском дворце. Весной 1553 г., когда стало ясно, что королю осталось жить недолго, вокруг постели умирающего юноши развернулась борьба за корону. Первые слухи о двойнике Эдуарда VI появились еще при его жизни, ровно через две недели после того, как больной король подписал завещание (15 июня 1553 г.). Уважаемый житель Лондона, принадлежавший к гильдии торговцев готовым платьем, Генри Мачин записал в своем дневнике: «В 30 день июня [1553] у позорного столба был поставлен юноша, с железным ошейником, прикованный цепью к столбу, и два человека с розгами секли его за то, что он называл себя королем»^{395}.

Эдуард VI скончался на руках своего друга и наставника сэра Генри Сиднея в ночь с 6 на 7 июля 1553 г., после того как «дважды произнес предсмертную молитву собственного сочинения». Сутки новость держали в секрете. Лишь 8 июля в Лондоне узнали о смерти короля и о содержании его завещания, согласно которому корона переходила к леди Джейн Грей. «Королева девяти дней», леди Джейн была низвергнута 19 июля. Парламент признал завещание покойного короля недействительным и объявил законной наследницей престола старшую дочь Генриха VIII — Марию Тюдор.

Шесть месяцев спустя в Лондоне поползли слухи, что Эдуард VI жив. Правительство предприняло ряд мер по пресечению сплетен, были арестованы несколько человек, уличенных в распросранении слухов. Ими оказались купцы из гильдии торговцев шелком. Ни один из них не подвергся наказанию. Год спустя слухи возродились. Более того, в Лондоне объявился некий молодой человек, который называл себя королем. Он был схвачен и допрошен. Как оказалось, самозванец носил имя «Эдуард Фезерстон, по прозвищу Вильям Констебль»^{396}. Власти поспешили замять дело, отправив юношу в приют для умалишенных, т. к. фамилия Фезерстон была хорошо известна при дворе королевы Марии Тюдор. Такое имя носил наставник королевы и духовник ее матери, Катерины Арагонской. Пресвитер Фезерстон был казнен в 1540 г. за то, что выступал против развода Генриха VIII с Катериной Арагонской.

История с двойником Эдуарда VI все еще представляет немалую загадку для историков. Что означали слова сэра Генри Сиднея о двух предсмертных молитвах больного короля? Скончался ли монарх в ночь с 6 на 7 июля, или смерть наступила раньше, до того как была согласована кандидатура наследницы престола, и заговорщики приняли решение подменить мертвого мальчика живым? Чья подпись стояла под завещанием — короля или самозванца? Почему лже-Эдуард носил два имени? Случайно ли прозвище — Вильям Констебль? Кто стоял за его спиной — партия леди Джейн Грей, Мария Тюдор или некое третье лицо?

Неясно, имел ли главный кормчий какое-либо отношение к истории с двойником короля, но сообщение сэра Генри Сиднея, ни на минуту не покидавшего комнату больного Эдуарда VI, что он ежедневно находился в обществе Ченслера, позволяет предположить, что последний принимал участие в дворцовой интриге. Такая гипотеза требует дополнительного изучения и привлечения документов из английских архивов. Тем не менее она объясняет ту обстановку секретности, в которой проходила подготовка экспедиции на север, а также таинственность, которая окружала личность «племянника» достопочтенного Кристофера Фротсингэма. Скорее всего, сэр Хью Уиллоуби также был посвящен в тайну заговора, и ему отводилась особая роль: выход судов экспедиции был запланирован на 20 мая — день, когда решался вопрос о коронации леди Джейн Грей и ее бракосочетания с Гилфордом Дадли, сыном герцога Нортамберлендского. Возможно, в случае провала для нее готовилось бегство в Россию.

Купцы-путешественники уделяли особое внимание не только подбору командиров, но и оснащению судов, отправлявшихся на север. На собранные пайщиками средства были куплены три судна, «которые в значительной мере были вновь перестроены и отделаны». Кораблестроители обновили деревянную обшивку, проконопатили их и осмолили. Помимо этого, было внесено новшество: «Они (кораблестроители. — Л.Т.) узнали, что в некоторых местах в океане водятся черви, которые проникают в самый крепкий дуб и проедают его и, чтобы предохранить моряков и остальных участников путешествия от такой опасности, они покрыли часть киля тонким свинцовым листом».

Корабельные черви доставляли немало неприятностей морякам в южных морях. Древние мореплаватели использовали различного вида пропитку для древесины, а в 1514 г. испанцы впервые применили для защиты судов обшивку бортов металлом. Имевшие немалый опыт путешествий в теплых водах Себастьян Кабот, Томас Виндхэм и Антонио Пинтеадо не позаботились о защите судов, отправлявшихся в Бенин. Обшивка единственного вернувшегося из экспедиции в южные моря корабля «Примроуз» была настолько повреждена корабельными червями, что казне пришлось его продать за бесценок^{397}.

Ченслер сообщает о покрытии свинцовыми пластинами бортов лишь одного судна. Скорее всего, свинцовая обшивка была установлена на адмиральском корабле по настоянию сэра Хью Уиллоуби. Корабельные мастера располагали верными сведениями — маршрут экспедиции в Китай пролегал через район, где обитали древоточцы.

В русских источниках наиболее раннее упоминание о червях содержится в житии св. Варлаама Керетского (конец XVI — начало XVII вв.): «Доиде прежереченнаго места Святаго Носа, ту бе, глаголют, прежде того непроходну месту тому быти ради множеств червей морских, иже творяху многи пакости над лодиями мореходцем. Еще бо и он без вреда пребываше от них, но восхоте и протчим человеком путь без вреда сотворити. Став на молитву и руце воздев на небо услышан бысть. И абие черви без вести сотворишася и путь мореходцем около Святаго Носа сотворил даже и до ныне»^{398}. Исследователи придерживаются мнения, что в середине XVI в. климат в районе Кольского полуострова был более мягким, и воды Гольфстрима — более теплыми.

Опасение Уиллоуби червей-древоточцев до такой степени, что подводную часть адмиральского корабля пришлось обшивать металлом, добавляет еще один штрих к его портрету: в медицине боязнь червей носит название «сколецифобия». Поразительно, но из всех желавших принять участие в путешествии лондонские купцы остановили свой выбор на кандидатуре сэра Хью, который не только не имел опыта в морском деле, но к тому же отличался вспыльчивым характером и склонностью к патологической бережливости. При этом алчность и желание обогатиться перевешивали его болезненную боязнь червей. В отличие от Ченслера, Уиллоуби не пользовался уважением за свой ум. Основным критерием выбора адмирала стали его физическая сила и выработанная годами службы привычка беспрекословно подчиняться приказам. Выбор «почтенных и мудрых» купцов выглядит либо полным безрассудством, либо тонким расчетом.

Дорога в Кумбалик

Девятого мая 1553 г. Себастьян Кабот поставил свою подпись под текстом «Устава, инструкций и постановлений для руководства предположенным путешествием в Катай…»^{399}, которые регламентировали действия участников экспедиции. Исследователи полагают, что инструкция Себастьяна Кабота составлена «по-детски», крайне несерьезно, что она не отвечает важному назначению руководства в путешествии, полном опасностей^{400}. Однако при более тщательном сопоставлении инструкции и судового журнала видно, что все наставления, даже самого курьезного содержания, нашли практическое применение.

Инструкция, несомненно, была составлена с учетом психологических особенностей сэра Хью Уиллоуби. Так, пункт 12 требовал искоренять на корабле игру «в кости, карты и иные дьявольские игры, от которых происходит не только разорение игроков, но споры, раздоры, ссоры и драки и часто даже убийства, ведущие к последней погибели обеих сторон и навлекающие справедливый гнев Божий и меч его возмездия».

Семь пунктов из тридцати трех содержат прямое указание на строгие ограничения в использовании провианта, одежды, боеприпасов, пороха, карт и навигационных инструментов. Их надлежало держать под замком и выдавать только в случае крайней необходимости. Остальные пункты составлены таким образом, чтобы во время путешествия товары «не показывались», «не доставались», «не выдавались», «не продавались», «не менялись» без разрешения по меньшей мере четырех главных лиц, чтобы все корабли и личный состав «находились вместе»; предписывалась полная подотчетность и строгая охрана собственности компании. Третий пункт предписывал, чтобы инструкция зачитывалась один раз в неделю «с тою целью, чтоб каждый лучше помнил свою клятву, совесть, долг и обязанности». Себастьян Кабот и его советники могли быть уверены, что адмирал будет следовать предписанию с точностью до буквы.

Десятого мая эскадра из трех кораблей вышла из дока Рэтклиф и остановилась в примыкавшем к нему доке Детфорд. На следующий день суда покинули Детфорд и торжественно проследовали мимо королевского дворца в Гринвиче. Король был в столь тяжелом состоянии, что не смог наблюдать это зрелище. Флот красиво отсалютовал орудийными залпами членам Тайного совета, придворным и зевакам, сделал соответствующий маневр и… вернулся в док Блэквол, примыкавший к доку Детфорд^{401}.

Заминка с отправлением была вызвана тем, что маршрут экспедиции все еще не был согласован в правительстве. Испанский посол в донесении от 11 мая 1553 г. приводил противоречивые слухи: одни говорили, что адмирал Уиллоуби поведет корабли северо-восточным путем, другие — что северо-западным^{402}. Согласие было достигнуто к концу недели.

Запись о повторном отправлении появилась в судовом журнале 17 мая. В этот день на адмиральском корабле командиры провели совещание согласно 7-му пункту инструкции, который гласил: «Главный начальник должен раз в неделю (если ветер и погода будут благоприятствовать) собирать вместе всех командиров для обсуждения всех заметок и наблюдений, сделанных на отдельных кораблях и для определения, в чем они сходятся и в чем расходятся». В тот же день адмирал отдал приказ поднять якоря. Однако и на этот раз выход в море был отложен. Три дня суда потратили на то, чтобы переместиться из дока Блэквол в соседний док Вулвич, а затем — в док Грейвзенд. Двадцатого мая, в субботу, состоялась третья попытка покинуть лондонские доки. Согласно сообщению Ченслера, такая дата выхода экспедиции была запланирована заранее: «…было единогласно решено, что если будет угодно Богу, то 20 мая капитаны и матросы сядут на корабли и отплывут из Рэтклиффа с началом отлива. В назначенный день все, простившись с близкими, кто с женой, кто с детьми, кто с родственниками, кто с друзьями, более дорогими, чем родня, были на месте, готовые к отплытию. Подняв якоря, они двинулись с началом отлива и, идя тихим ходом, дошли до Гринича».

Суда покинули доки Лондона накануне свадьбы леди Джейн Грей и лорда Гилфорда Дадли, которая состоялась 21 мая 1553 г. Решение о бракосочетании будущей королевы и сына герцога Нортамберлендского было принято столь поспешно, что платье и драгоценности для невесты пришлось взять в королевской гардеробной напрокат. Праздник продолжался целую неделю. К сожалению, свадебные торжества были омрачены тем, что многие гости отравились. Как говорили, причиной пищевого отравления стали грибы, сорт которых перепутал один из поваров^{403}.

Неизвестно, находился ли адмирал Уиллоуби среди приглашенных гостей, но суда тихим ходом следовали вдоль береговой линии в течение семи дней, пока продолжались придворные увеселения. Двадцать шестого мая флот прибыл в Гарвич — портовый городок, расположенный на восточной оконечности полуострова Тендринг, в месте слияния рек Оруэлл и Стоу. Гарвич считался морскими «воротами» Англии. Здесь суда экспедиции простояли еще двое суток, возможно, ожидая прибытия адмирала из Лондона.

Как отмечено в судовом журнале, на воскресенье 28 мая выпал день Троицы. Запись от 28 мая является единственной, в которой упоминается христианский праздник^{404}. Пункт 13 устава предписывал священнику «утреннюю и вечернюю молитву и общие службы» совершать ежедневно «на каждом корабле: на адмиральском — священнику, на прочих судах — купцу или иному ученому человеку». Однако, согласно штатному расписанию, пастор Джон Стэффорд был приписан к экипажу корабля «Эдуард — Благое Предприятие» под командованием Ченслера. При явном противоречии двух документов сэр Уиллоуби не решился перевести священника на адмиральский корабль, а в дальнейшем руководствовался 22-м пунктом инструкции: «Запрещается сообщать какому бы то ни было народу сведения о нашей религии, но предлагается обходить этот вопрос молчанием и не высказываться о ней, делая вид, что мы имеем те же законы и обычаи, какие имеют силу в той стране, куда вы приедете».

По завершении праздничной службы, в 7 часов утра, флот на всех парусах вышел в открытое море. На следующий день, 29 мая, суда были вынуждены бросить якоря в Холлихэде, где командиры «стояли целый день и держали совет, какого пути и какого курса нам следует держаться, чтоб добиться новых открытий в нашем плавании, и наконец пришли к единогласному решению». В этой записи дословно процитирована фраза из 5-го пункта инструкции, в котором особо оговаривается, что при решении спорных вопросов главный начальник во всех совещаниях и собраниях будет иметь дополнительный голос.

Судовой журнал умалчивает о предмете споров и разногласий, но можно с большой долей вероятности утверждать, что причиной задержки стал досадный инцидент, который произошел на адмиральском корабле: экипаж полностью выбыл из строя из-за серьезного заболевания. Сведения об этом содержатся в пометках штатного расписания корабля «Благая Надежда» и в рассказе Климента Адамса, составленном со слов Ченслера.

Симптомы заболевания среди матросов проявились утром 29 мая. Признаки соответствовали тяжелому алкогольному отравлению. Адмирал заподозрил, что матросы напились вечером Троицына дня. Пункт 9 возлагал на повара и его помощника обязанность «распоряжаться припасами так, чтобы не было никаких лишних непроизводительных выдач, за исключением тех случаев, когда это будет продиктовано разумными соображениями или необходимостью». Инспекция наличных запасов провианта, вина и других необходимых продуктов, которую следовало проводить еженедельно «или чаще (если то покажется необходимым)», показала, что уровень вина в бочках меньше отметки.

10-й пункт указывал, как надлежит командиру действовать в подобном случае: «Если в отношении кого-нибудь из низших должностных лиц, какого бы звания или состояния он ни был, будет установлена лживость, нерадение, небрежность или непригодность к службе во время путешествия или невыполнение служебных обязанностей, то всякое такое должностное лицо снимается с работы и наказывается по усмотрению капитана и прочих участников разбирательства или большинства их». Виновным в хищении вина был признан низший по должности — помощник кока Томас Нэйш, который из-за болезни не смог дать «капитану или иным старшим чинам своего корабля точный, ясный и полный отчет в расходовании съестных припасов — мяса, рыбы, бисквитов, сушеного мяса и хлеба, а также пива, вина, растительного масла и уксуса, равно и в расходовании всех других видов пищевых запасов, находящихся на их попечении», как того требовала инструкция.

В наказание Томас Нэйш «был выкупан с райны и спущен на берег» необитаемого островка Холлихэд. Адмирал действовал согласно инструкции: «Лицо, снятое таким образом с работы, с этого момента не будет считаться и приниматься за должностное лицо, но должно оставаться в таких условиях и в таком месте, какие будут ему назначены. Никто из экипажа не смеет противиться наказанию или достойному возмездию, которое будет ему назначено со всей умеренностью, соответственно его проступку по силе его преступления и на основании морских законов и обычаев, до сего времени соблюдаемых в подобных случаях».

Виновный получил по заслугам, но состояние экипажа адмиральского судна было настолько тяжелым, что штурман настаивал на том, чтобы вернуться в порт. Благодаря дополнительному голосу точка зрения сэра Хью победила. Скорее всего, обязанности больных боцмана, его помощника и десяти матросов были возложены на квартирмейстеров, плотников и судового комиссара с помощниками, число которых в общей сложности также составляло двенадцать человек. Такое решение было предусмотрено пунктом 18 инструкции, предписывавшим в случае заболевания кого-нибудь из членов команды передавать его обязанности другим участникам экспедиции. «При этом каждый, независимо от его положения, должен нести бремя другого и никто не имеет права отказываться от работы, наложенной на него для наибольшего успеха, общего блага и завершения в срок плавания и всего предприятия».

Обязанности юнг, поддерживавших чистоту на судне, скорее всего, были возложены на купцов, находившихся на судне в качестве пассажиров. Если у купцов и возникли какие-либо возражения, то пререкания были пресечены в соответствии с третьим пунктом инструкции, который обязывал не только моряков, но и пассажиров повиноваться приказам главного начальника, капитана и штурмана, согласно клятве. Любой ропот следовало подавлять с беспощадной суровостью, а нерадивость строго наказывать. «Запрещается проливать жидкость на балласт и оставлять грязь на корабле. Кухонное помещение и другие места следует содержать в чистоте для лучшего здоровья экипажа. Молодые люди и юнги (gromels and pages) должны быть воспитываемы в духе достохвальных морских обычаев в изучении мореплавания и в соответствующих упражнениях».

Решив таким способом проблему, 30 мая в 5 часов утра адмирал отдал приказ поднять якоря. Флагман взял курс на северо-восток, но суда тут же были вынуждены остановиться «у места в трех лигах против Ярмута». На следующий день корабли продвинулись еще на 6 лиг, а 1 июня они вернулись в Гарвич и простояли в порту две недели.

Сэр Хью Уиллоуби винит в задержке «противный ветер», но настоящей причиной возвращения судов в порт с морского рейда стало обострение заболевания команды. Как сообщает Ченслер, он был весьма озабочен состоянием экипажа, «которое до некоторой степени было неудовлетворительно». В Гарвиче обнаружилась истинная причина недостачи спиртных напитков: бочки с вином «ослабели и текли». Недомогание экипажа было вызвано отравлением съестными припасами, часть которых, по словам Ченслера, «в Гарвиче оказалась сгнившей и испорченной».

Экспедиция в Китай была расчитана на полтора года. Из расчета на этот срок трюмы судов были наполнены провиантом, закупленным на деньги пайщиков: «Мудро предвидя, что нашим людям придется плыть по ужасно холодным странам, они положили, что следует иметь припасов на шесть месяцев, чтобы доехать до места, столько же, чтобы оставаться на месте, если крайние зимние холода помешают их возвращению, и столько же на время обратного плавания».

Скорее всего, причиной отравления матросов стали продукты, доставленные на адмиральское судно со столов столь скандально завершившейся свадьбы леди Джейн Грей. Остатки деликатесов вполне могли компенсировать расход провианта во время неторопливого плавания в водах Темзы, поскольку, согласно пункту 26, путешественникам следовало «возвратиться назад счастливо и с достаточными съестными припасами». Принимая во внимание болезненную неприязнь адмирала к червям, можно предположить, что грибы не подавались к офицерскому столу, а использовались в рационе матросов.

В Гарвиче адмирал оказался в сложной ситуации. Пункт 18 устава предписывал оказывать надлежащую помощь «находящимся на корабле тяжело больным, нездоровым, слабым и находящимся под наблюдением лицам». Однако единственный хирург экспедиции Томас Уолтер был приписан к судну под командованием Ченслера. Сэр Хью нашел хитроумный способ решения проблемы. Пункт 11 гласил: «Если кто-либо из матросов или низших должностных лиц окажется по своей работе неподходящим и недостойным места, для занятия которого он был принят на корабль, такое лицо может быть снято с корабля и высажено на берег в любом месте в пределах державы и владений королевского величества, а на его место может быть принято другое более способное и более достойное лицо по усмотрению капитана или штурманов». При этом вновь принятым лицам «передавались все предметы снабжения, предназначавшиеся для уволенного в согласии с правом и справедливостью». Следуя букве инструкции, в Гарвиче адмирал списал на берег двух «неподходящих к должности» моряков, находившихся в безнадежном состоянии, — боцмана Николая Энтони и матроса Джорджа Блэйка, и взял на борт двух хирургов — Александра Гардинера и Ричарда Мольтона.

Пока суда стояли в порту, больные матросы получили возможность покупать продукты на берегу. На этот случай в «Присяге для штурманов и других лиц» имелось уточнение: «Вы не будете совершать частных сделок и не будете покупать, продавать, менять или раздавать каких бы то ни было товаров или тому подобных предметов (за исключением только необходимых корабельных снастей и съестных припасов) для вашего собственного барыша и выгоды, равно как для прибыли иного какого-нибудь лица или лиц». Одиннадцатый пункт инструкции разрешал выдавать членам команды ссуду под расписку с ручательством, что тот «выплатит суммы, полученные им сверх того, что он заслужил».

Как только состояние здоровья матросов улучшилось, адмирал отдал приказ поднять паруса, и 15 июня флотилия вышла в открытое море. В судовом журнале впервые были занесены показания навигационного прибора — «52 градуса» северной широты. Однако корабли смогли пройти лишь несколько лиг до «зыби», где простояли всю ночь, 16-го продвинулись еще на несколько лиг, 17-го вернулись к Орфорднэссу, а 19 июня вернулись в Гарвич. История повторилась, но с более серьезными последствиями: девять человек скончались.

Пункт 19 давал необходимые разъяснения в случае смерти члена экипажа: «Если кому-нибудь приведется умереть или погибнуть во время путешествия, то одежда и прочее имущество, какое было у него ко времени его смерти, должно быть сохранено в распоряжении капитана и штурмана корабля; имуществу составляется опись, и она сохраняется для его жены и детей или для других целей соответственно его мыслям и его воле». Воля усопших была зафиксирована в расписках по ссудам, возмещение которых предполагалось, скорее всего, за счет «драгоценных украшений, камней, жемчуга, драгоценных металлов или других предметов», щедро обещанных в заморских странах 21-м пунктом инструкции.

Экспедиция оказалась под угрозой срыва. Без команды матросов адмиральское судно не могло выйти в море. Необходимо было нанять новый экипаж. В «Присяге штурмана корабля и других лиц» специально оговаривалось: «Во время плавания вы не примете и не позволите принять на ваш корабль никакого лица или лиц, как по пути туда, так и на обратном, но должны допускать пребывание на корабле только таких моряков, которые без обмана и хитрости наняты в ваш экипаж, чтобы служить в морском деле и искусстве». Ситуация осложнялась тем, что экспедиция дважды возвращалась в порт с морского рейда, что, по морским обычаям, считается плохой приметой. Вряд ли кто-либо из профессиональных моряков Гарвича рискнул бы выйти в море на судне, которое приследовали несчастья.

Сэр Уиллоуби нашел выход из положения. Тела моряков остались на борту корабля. Покойников тайно поместили в трюм, а на вакантные должности были взяты девять человек с берега. (Два года спустя английский инспектор насчитал девять лишних тел среди погибших членов экспедиции.) Остается только гадать, с помощью какой хитрости рекрутов заманили на борт. Принимая во внимание последующие события, можно предположить, что новый экипаж сотоял из шотландских моряков, которые были наняты с условием доставить их в Шотландию.

23 июня, как только команда была укомплектована, экспедиция «радостно», как отметил Уиллоуби, покинула портовую зону и устремилась «прямо на север». Миновав Орфорднэсские отмели, корабли в течение трех дней благополучно двигались в северном направлении с уклоном к западу, т. е. вдоль восточного побережья Британских островов. По расчетам, 27 июня они должны были приблизиться к береговой линии Шотландии, но им не удалось этого сделать. Вторая попытка достичь берега Шетландских островов также не увенчалась успехом «из-за сменившегося ветра». Последующие три недели суда бороздили морские воды, то и дело меняя курс с северо-восточного на юго-западный «вследствие различных и разнообразных противных ветров». Вопреки инструкции, за это время сэр Хью Уиллоуби не сделал ни одной записи о показаниях навигационных приборов. Скорее всего, адмирал был занят более важным делом, чем совещание командиров: он усмирял бунт на корабле.

Скорее всего, после того как суда дважды прошли мимо берегов Шотландии, нанятые «без хитрости» матросы выразили свое возмущение и отказались следовать с экспедицией в Китай. Шотландцев поддержали другие моряки, т. к. запах гниющей в трюме плоти стал перебивать любые другие ароматы. По морским поверьям, судно с покойником на борту ожидала неминуемая гибель. Ответным шагом сэра Хью стало ужесточение дисциплины. Действия адмирала соответствовали 12-му пункту устава: «На корабле не должно быть ни богохульства, ни гнусных ругательств; среди судовых экипажей не должны быть терпимы сквернословие, непристойные рассказы и безбожные разговоры ‹…› Надо изгнать эти чумные заразы, пороки и грехи; нарушители же, не исправляющиеся после увещания в первый раз, подвергаются наказанию по усмотрению капитана или штурмана, по принадлежности». После первых «увещеваний» обстановка на адмиральском корабле еще больше накалилась. На случай возникновения «заговоров, расколов, группировок, сплетен, неверных сообщений», распространяемых «злыми языками», в уставе имелся соответствующий пункт — 33-й, который предписывал строго наказывать заговорщиков и смутьянов, но «с милосердием и братской любовью».

Не позднее 14 июля недовольный ропот команды был пресечен с «братской любовью». В этот день моряки заметили на востоке землю, и адмирал наконец сделал запись в судовом журнале о том, что «солнце вступило в созвездие Льва». Согласно астрологическим таблицам, Солнце вступает в созвездие Льва в десятых числах июля. Скорее всего, только в этот день сэр Хью Уиллоуби заметил, что они находятся в высоких широтах, и солнце почти не заходит за горизонт. Возможно, адмирал провел несколько суток в трюме, и был освобожден подоспевшим Ченслером.

Воссоединившиеся суда всю ночь двигались в направлении земли. На следующий день они подошли к островам Эгеланд и Хегеланд, которые расположены «на широте 66 градусов». Земля Эгеланд оказалась неприветливой: «Вся страна кругом состояла из бесчисленных маленьких островов». На одном из них путешественники заметили 30 хижин, «но жители разбежались; мы подумали, что это произошло из страха перед нами», как не без гордости отметил сэр Хью.

Вскоре произошла другая встреча с аборигенами. Когда корабли приблизились к Ростским островам, адмирал получил возможность удостовериться в мудрости Себастьяна Кабота, составившего инструкцию на все случаи жизни. Девятнадцатого июля путешественники заметили на берегу острова жителей, которые косили сено и собирали его в стога. Вид их движений заставил Уиллоуби воспользовался пунктом 28 устава: «Если вы увидите, что люди на приморском песке собирают камни, золото, металлы или что-нибудь подобное, ваши суда могут подойти ближе и наблюдать, что они собирают; при этом следует бить в барабаны или играть на иных подобных инструментах, которые могут обратить их внимание, возбудить их воображение, желание что-то видеть и слушать вашу игру и ваши голоса». Нет ничего удивительного в том, что, заслышав музыку, люди «подходили к берегу и приветствовали» корабли.

Сэр Хью занес в судовой журнал подробные сведения о Ростских островах с указанием широты с точностью до минут — 66 градусов 30 минут. Моряки пополнили запас провианта, наловив «очень много самых разнообразных птиц, которых там было бесчисленное множество».

Третья встреча с жителем неизвестной земли произошла 2 августа. Рыбак^{405} был взят на борт, когда суда «вплотную подошли к побережью, чтобы узнать, что это за земля». В уставе имелись два пункта, содержавшие инструкции, как надо обращаться с одиноким жителем острова. Пункт 23 предписывал «заманить или же захватить» его, доставить на корабль, «и там уже выведывать у него, что вы можете, без насилий». Пункт 24 советовал: «С человеком, захваченным таким образом, следует хорошо обращаться, хорошо кормить и хорошо его одеть и затем высадить на берег ‹…› если же захваченное лицо можно будет напоить допьяна вашим пивом или вином, то вы узнаете тайны его сердца». Судя по словоохотливости рыбака, сэр Хью последовал инструкции, угостив того вином или пивом. Одинокий рыбак сообщил, что они находятся возле «острова Сийнэм; что он лежит на широте 70°, в 30 лигах от Стэнфью», он обещал удобную гавань, если корабли смогут ее достичь, и лоцмана, который проведет их в порт Вардэ.

Суда экспедиции пытались войти в гавань, но жестокий шторм разметал флотилию. После того как рассеялся туман, выяснилось, что одно судно, «Эдуард — Благое Предприятие» под командованием Ричарда Ченслера, унесло ветром в неизвестном направлении. Как было условлено заранее на случай, если суда разъединятся, «Благая Надежда» и «Доброе Доверие» отправились на северо-восток в поисках порта Вардэ. «Пройдя в этом направлении 50 лиг, мы опустили зонд, показавший 160 сажен, из чего сделали вывод, что мы находимся далеко от берега; мы убедились также, что расположение берега не соответствовало данным глобуса».

Почему же расположение берега, возле которого был поднят на борт рыбак, не соответствовало изображению на глобусе, и вместо того, чтобы приблизиться к суше, корабли удалились в открытый океан? Почему корабли сэра Уиллоуби сбились с курса?

В XVI в. для моряков не составляло труда определить с помощью астролябии или квадранта широту, однако вычислять долготу умели весьма приблизительно. Обычно исходили из скорости судна и показаний компаса — это позволяло обходиться без измерения долготы. В 1530 г. голландский астроном Гемма Фризий предложил способ определения долготы с помощью хронометра, но отсутствие достаточно точных часов надолго оставило такой метод чисто теоретическим. В то же время мореплаватели, математики и астрономы не оставляли попыток решить проблему.

К середине столетия были предложены по меньшей мере пять способов вычисления долготы. Один из них принадлежал Себастьяну Каботу. Его метод заключался в определении долготы по солнцу с помощью квадранта очень большого размера с разметкой по градусам и минутам. Известный космограф того времени Алонзо де Санта Круз считал, что методика Кабота неверна, так как дает слишком большую погрешность. Кроме того, столь громоздкий квадрант неудобен в использовании^{406}.

Тем не менее накануне экспедиции Уиллоуби англичане пробовали решить проблему определения долготы способом, предложенным Себастьяном Каботом. Математик Джон Ди упоминает в своих эфемеридах (астрономических таблицах), что в 1553 г. он проводил эксперименты по определению долготы совместно с Ричардом Ченслером. Для экспериментов Ченслер заказал по собственным чертежам необычно большой квадрант размером в пять футов^{407}. Этот навигационный прибор был приписан к судну Ченслера, т. к., согласно 14-му пункту инструкции, «каждому должностному лицу поручаются по описи все предметы, принадлежащие к его должности».

В судовом журнале сэра Хью указывались только расстояние в лигах и широта, следовательно, штурман «Благой Надежды» не пользовался квадрантом для определения долготы. В таком случае, он не мог точно сказать, с какой стороны северной оконечности Скандинавского полуострова находится судно — с восточной или западной. На современных картах 70-му градусу северной широты соответствуют две точки на норвежском побережье — Кваенанген (70° с.ш. и 22° в.д.) и Вадсё (70° с.ш. и 30° в.д.).

Судя по дальнейшим событиям, штурман «Благой Надежды» был уверен, что находится со стороны западного побережья Норвежского полуострова. Чтобы обогнуть северную оконечность Норвегии и достичь Вардэ, корабль должен был двигаться сначала в северо-восточном направлении до Нордкапа, а затем — в юго-восточном. На карте его курс выглядел бы как смежные стороны почти равнобедренного треугольника. Описание такого маршрута находим в судовом журнале: «…подняли 4 августа паруса и пошли к северо-востоку с уклоном к северу. Пройдя в этом направлении 50 лиг, мы опустили зонд ‹…› 6 августа мы переменили курс и прошли в юго-восточном направлении, с уклоном к югу 48 лиг».

Однако корабли во время разлучившего их шторма находились не у западного, а у восточного побережья — в районе Вадсё, а точнее — возле «Крестовых островов». Такой ориентир назвал Ченслер, рассказывая о шторме: «…подвигаясь к северу, увидели еще несколько островов, которые назывались Крестовыми островами ‹…›. В тот же самый день около четырех часов пополудни поднялась такая сильная буря и море так разбушевалось, что корабли не могли держаться намеченного курса»^{408}.

Три года спустя, в 1556 г., флот под командованием Стивена Борроу проходил мимо Крестового острова. Борроу узнал его по очертаниям, так как видел во время путешествия 1553 г. По его словам, Крестовый остров находился между Нордкапом и устьем реки Колы^{409}. Таким образом, со слов подвыпившего рыбака адмирал занес в судовой журнал неверные сведения: шторм застиг корабли возле берегов Кольского полуострова.

На Кольском полуострове много топонимов, в основе которых лежит слово «крест». Обычно оно указывает, что в данном месте имелось такое сооружение. Сведения из судового журнала Борро дают возможность привязать Крестовый остров к конкретной точке на карте. По его словам, остров находился в двух днях пути к западу от реки Колы. На таком расстоянии находился Печенгский монастырь, устроенный монахом Трифоном в 1547 г. в горле Печенгской губы, или, как называли ее норвежцы, — Монкенфорт (Монашеский фьорд).

Берега Печенгской губы каменисты и возвышены, причем отдельные возвышенности у входа достигают 300 м. Такой рельеф берега увидел сэр Хью. В судовом журнале он записал, что из-за ветра корабли не смогли войти «в гавань, защищенную со всех сторон высокими горами». Губа вдавалась в берег четырьмя коленами, поэтому англичане не могли увидеть монастырь, располагавшийся в 10 верстах от морского залива на берегу реки Печенги. В этих местах часто стоят плотные туманы, а во время прилива поднимается сильное волнение, и требуется особое мастерство, чтобы войти в губу. Перед ее входом, в 8–9 морских милях к северу, лежат Айновы острова. Скорее всего, эти острова Ченслер и Борроу называли «Крестовыми», поскольку на одном из них стоял крест^{410}.

Не найдя Нордкап с первой попытки, «Благая Надежда» и «Доброе Доверие» на протяжении десяти дней продолжали двигаться в восточном напралении. Суда двигались зигзагом, то поднимаясь к северу, то спускаясь к югу. Они трижды повторили такой маневр, «думая отыскать Вардехус (Вардэ — Л.Т.)». Однако вместо того чтобы приблизиться к берегу, корабли все дальше удалялись в открытое море. Промеры показывали слишком большую глубину для прибрежной зоны. Наконец, рано утром 14 августа англичане увидели необитаемый берег, к которому бот не смог подойти «из-за мелководья и из-за большого количества льда». По расчетам шкипера, берег находился «на широте 72 градуса в 160 лигах к востоку с уклоном к северу от Сийнэма». Шкипер все еще был уверен, что злополучный шторм застиг их у западных берегов Скандинавского полуострова. Помимо этого, в его рассчеты расстояния также вкралась ошибка из-за погрешности в показаниях компаса: прокладывая маршрут, шкипер не учитывал магнитное склонение, которое в районе Полярного круга достигает значительных величин — от 10 до 30 градусов.

Различие между показаниями стрелки компаса и истинным положением Северного полюса впервые было замечено Колумбом во время его первой экспедиции через Атлантический океан в 1492 г. На протяжении первой половины XVI в. ученые достигли больших успехов в изучении этого феномена. На основе наставления, изданного Фалеро в 1535 г., испанские и потругальские мореплаватели измеряли отклонение магнитной стрелки в различных частях земного шара, их сведения отмечались на картах. В 1542 г. французский картограф Жан Ротц предложил компас с дополнительной шкалой для учета поправки на отклонение магнитной стрелки.

Английские ученые имели представление о магнитном склонении и методике его вычисления. Себастьян Кабот объяснил королю Эдуарду VI природу явления, согласно свидетельству Ливио Сануто, лично знавшего путешественника^{411}. Джон Ди упоминал в своих поздних работах, что занимался расчетами магнитных отклонений в 1550-х гг. и сконструировал «компас вариаций»^{412}. Таким образом, англичане владели секретом определения магнитного склонения во время подготовки экспедиции Уиллоуби. Однако этот факт не нашел отражения в судовом журнале адмирала. Штурман прокладывал маршрут по старинке, без учета отклонения магнитной стрелки.

Из-за погрешности в показаниях компаса угол между направлением движения корабля к северу, а затем к югу оказался более широким, основание такого треугольника — длиннее. Согласно расчетам штурмана, три попытки достичь Вардэ дали в сумме расстояние в 160 лиг, но на самом деле корабли оказались значительно дальше.

«Землю Уиллоуби» тщетно искали на картах многие исследователи. Одни ученые выдвигали предположение, что адмирал Уиллоуби побывал возле Шпицбергена, другие — что англичане видели остров Колгуев, третьи посчитали Землю оптическим обманом. Наиболее правдоподобную догадку высказал английский ученый Томас Ранделл, опубликовавший в 1849 г. сборник документов по истории освоения северного маршрута в Китай и Индию. Проанализровав маршрут экспедиции, Ранделл пришел к выводу, что «Земля Уиллоуби» представляла собой береговую линию архипелага Новая Земля, в районе между мысами Южный Гусиный Нос и Северный Гусиный Нос^{413}. Такого же мнения придерживался Иосиф Христианович Гамель^{414}.

Сомнения в верности показаний компаса возникли у английских путешественников лишь 23 августа, когда корабли не смогли вернуться к «Земле Уиллоуби», чтобы подремонтировать судно «Доброе Доверие», накренившееся из-за открывшейся течи. В судовом журнале сказано, что от «Земли» корабли двигались три дня в северном направлении, затем ветер перешел к северо-востоку, и корабли отнесло к западу. Взяв курс на юго-юго-восток и пройдя расстояние в 70 лиг, которое они покрыли за предыдущие трое суток, путешественники не увидели суши, что вызвало у них «большое удивление». Штурман предположил, что они слишком круто взяли к востоку, и принял решение вернуться. Суда переменили курс с восточного на западный. Через два дня путешественники заметили «низкий берег».

В последующие четыре недели экспедиция продвигалась в западном направлении. Слева по борту моряки видели необитаемое побережье. Наступившие холода заставили их искать укрытия. 19 сентября корабли зашли в бухту, берега которой «были скалисты и высоки». Адмирал отметил, что «гавань эта вдается в материк приблизительно на 2 лиги (8,9 км. — Л.Т.), а в ширину имеет пол-лиги (2,2 км. — Л.Т.)». Простояв с неделю (до 26 сентября), сэр Хью принял решение обосноваться и обследовать берег, т. к. погода установилась зимняя, «с морозами, снегом и градом». В 32-м пункте инструкции четко указывалось, что путешественников не должны смущать холода, т. к. известны случаи, когда земли считались «непригодными для обитания из-за крайней жары и крайнего холода, а на деле признаны богатейшими, населенными, умеренными по климату и столь удобными, что Европа не может и сравниться с ними».

По приказу адмирала группа разведчиков отправилась на берег. Вернувшись через три дня, они сообщили, что земля необитаема. Еще две партии, одна за другой, в течение недели обследовали берег в различных направлениях. Последняя запись датируется началом октября. Она сообщает, что следов людей не найдено, нет и каких-либо признаков их присутствия. На этом записи в судовом журнале сэра Хью Уиллоуби обрываются.

Не вернувшиеся с холода

Судьба судна под командованием Ричарда Ченслера оказалась более счастливой. «Эдуард — Благое Предприятие» благополучно прибыл в устье реки Северная Двина 24 августа 1553 г. О его скитаниях после разлучившего корабли шторма известно из двух документов: приписки на обложке судового журнала экспедиции и сообщения Климента Адамса, записанного со слов самого Ричарда Ченслера.

Приписка на обложке судового журнала сделана почерком, отличным от руки сэра Уиллоуби; она состоит из двух предложений: «1) Действия сэра X. Уиллоуби, после того как он отделился от “Эдуарда — Благое Предприятие”. 2) Наш корабль^{415} в это время стоял на якоре в гавани, называемой Стерфиер, на острове Лофот». Из приписки ясно, что в то время как корабли адмирала двигались на восток, судно Ченслера находилось в гавани у одного из Лофотенских островов. Очевидно, имея в своем распоряжении пятифутовый квадрант, Ченслер вычислил координаты судна, определил, что находится восточнее Нордкапа, благополучно вернулся к западному побережью Скандинавского полуострова и бросил якорь у одного из Лофонтенских островов. В это время, согласно судовому журналу, сэр Хью Уиллоуби все дальше удалялся на восток. Вероятность их встречи была равна нулю.

Выждав некоторое время в гавани Стерфиер, судно Ченслера отправилось в Вардэ. Климент Адамс в своих записках сообщает, что, согласно предварительной договоренности, «Эдуард — Благое Предприятие» целую неделю ожидал сэра Хью Уиллоуби в порту Вардэ. Здесь Ченслер встретил неких шотландцев, которые предупреждали об опасностях, которые ждут его на пути в Китай. Скорее всего, шотландцы рассказали о судьбе своих товарищей, которые 23 июня сели на судно сэра Хью Уиллоуби в Гарвиче. Их ждали домой не позднее 27 июня, но и по прошествии целого месяца от них не было известий. Ченслер не испугался рассказа шотландцев и принял решение продолжать путешествие.

Двинская летопись рассказывает о достойной и дружелюбной встрече, которую оказали русские власти английским морякам. Прибыв к монастырю Св. Николая, Ченслер «обослався», т. е. обменялся сообщениями, с холмогорскими городскими головами, и «на малых судех» прибыл в Холмогоры. Из Холмогор была послана грамота в Москву, а английский корабль переведен «на зимованье в Унскую губу октября месяца»^{416}. Спустя месяц, 25 ноября, из столицы пришло разрешение на «отпуск» Ченслера в Москву.

Совсем иначе выглядят события в изложении англичанина. Ченслер сообщает, что он опасался русских, и «просил дать ему заложников для большей безопасности своей и экипажа». Русские заверили его в своих добрых намерениях и разрешили доставку продовольствия. Холмогорские градоначальники «тайно» послали гонца в Москву и всячески противились поездке путешественника к царю, пока тот не пригрозил, что пойдет дальше со всеми товарами. Свою угрозу Ченслер не смог бы осуществить, так как до следующего лета кораблю не удалось бы выйти из горла Белого моря, которое замерзает с ноября по май.

Ченслер говорит, что уехал из Холмогор в Москву, не дождавшись распоряжения царя. Преодолев большую часть пути, он встретил гонца, который «по какому-то несчастному недоразумению сбился с дороги и ездил к морскому берегу, лежащему поблизости от страны татар, думая, что там найдет наш корабль»^{417}. Видимо, не случайно гонец искал английских путешественников в землях, примыкавших к территории Сибирского ханства. Граница русских и татарских земель проходила в низовьях Оби, т. е. именно там, где находилась Золотая баба. В отчете, предназначенном для дяди Кристофера Фротсингэма, Ченслер рассказывал об идолопоклонниках, обитавших «в той части Московии, которая граничит с землей Татар: они поклоняются знаменитому идолу, которого называют Золотая Старуха».

Гонец вез царские грамоты главе английской экспедиции — сэру Хью Уиллоуби. Однако вручил их Ченслеру. Грамоты были написаны «со всею возможною вежливостью и благосклонностью. В них содержалось и прямое приказание, чтобы лошади для капитана и его спутников доставлялись бесплатно». Царь принял Ричарда Ченслера в Золотой палате Кремля через 12 дней после прибытия того в Москву. В его честь был устроен торжественный обед, на котором присутствовало около двухсот бояр. 2 февраля царь подписал грамоту к королю Эдуарду VI (к тому времени уже скончавшемуся) с дозволением английским «гостям» приезжать в Россию и свободно вести торг своими товарами. Отдельно подчеркивалось, что «в случае прибытия в наши земли сэра Хью Виллоугби, ему будет оказан надлежащий добрый прием, однако он все еще не достиг русских земель, о чем сообщит Ваш слуга Ричард Ченслер»^{418}. В середине марта англичане покинули столицу и, «приехав с Москвы на Двину, зимовали у корабля до весны и отошли в свою землю»^{419}.

Ченслер вернулся к берегам Темзы осенью 1554 г. Многие события произошли в Англии за время его отсутствия. Леди Джейн Грей уже была казнена, королевскую корону носила Мария Тюдор, в июле состоялась ее свадьба с испанским королем Филиппом, получившим права соправителя Англии. Накануне свадебных торжеств, в июне-июле, вернулась экспедиция из Бенина с большим грузом. Англичане продали своих товаров на сумму около 7000 фунтов^{420} и закупили более 80 тон («tons») гвинейского перца. Экспедиция в Бенин с лихвой окупила расходы королевской казны. Себастьян Кабот получил вознаграждение в сумме 100 фунтов^{421}. Однако праздничное настроение омрачало то, что из 140 моряков вернулись только 40. Те, кто счастливо избежал смерти в Западной Африке, рассказывали странную и страшную историю.

Флот капитана Виндхэма вышел из доков Портсмута 12 августа 1553 г. и благополучно прибыл в Мадейру, где моряки взяли «некоторое количество вина для нужд команды»^{422}. После того как корабли покинули Мадейру, капитан Томас Виндхэм «превратился в чудовище». Он стал всячески унижать главного шкипера Антонио Пинтеадо: разжаловал его из офицеров в обычные матросы, называл «евреем»(«jew») и другими прозвищами, поощрял издевательства над ним команды.

Когда экспедиция достигла берегов Африки, англичане получили достаточно золота и перца в обмен на свои товары. Они вполне могли вернуться домой, тем более что начинался зимний сезон, который получил название «россия» («rossia»). В это время года стоит такая жара и влажность, что одежда в считаные дни сгнивает на телах людей. Пинтеадо предостерегал капитана о вредном влиянии африканского климата на здоровье моряков, но Виндхэм приказал тому плыть дальше и добыть больше золота и перца, пригрозив, что отрежет ему уши и прибьет к мачте.

Пинтеадо с небольшой командой отправился в плавание по реке в глубь страны и добыл большое количество перца. В это время капитан Виндхэм предавался пьянству. Моряки перестали соблюдать дисциплину, питались местными фруктами и пили пальмовое вино. Они стали опухать и мучиться от лихорадки. Ежедневно умирало по 5 человек.

Когда Пинтеадо вернулся с большим грузом перца, то узнал, что капитан Виндхэм в какой-то непонятной злобе разорил его каюту, вскрыл сундуки и уничтожил все его личные вещи, влоть до одежды, навигационных приборов и лекарств, которыми тот пользовался, чтобы избежать вредного влияния климата, а затем сам заболел и умер. Матросы обвинили Пинтеадо, что тот завел их в эти места на погибель, и хотели убить его. Пинтеадо вскоре скончался от горя и душевной тоски, не перенеся смерти капитана Виндхэма. Оставшиеся в живых моряки чудом вернулись домой.

По сравнению с экспедицией в Бенин путешествие Ричарда Ченслера не оправдало себя. Из трех кораблей в Лондон прибыл только один, судьба двух других судов осталась неизвестной. Если Ченслеру и удалось продать какие-либо товары в России, то на обратном пути он был ограблен голландскими пиратами. Единственное, что главный кормчий смог предъявить купцам, — это царскую грамоту, позволявшую вести свободную торговлю на территории Московии. Лондонские купцы, по всем признакам, понесли крупные убытки.

Тем не менее 27 ноября 1554 г., вскоре после возвращения корабля «Эдуард — Благое Предприятие», королевским указом было увеличено ежегодное содержание Себастьяна Кабота до 250 фунтов стерлингов^{423}. Три месяца спустя (26 февраля 1555 г.) королева Мария и король Филипп подписали грамоту об основании «Московской торговой компании», и Себастьян Кабот стал ее первым пожизненным президентом. Сохранился список 201 члена новорожденной гильдии. Его открывают фамилии семи главных учредителей, в том числе: сэр Вильям герцог Винчестерский, главный казначей короны; сэр Генри герцог Арундельский, королевский камергер; сэр Джон герцог Бэдфордский, хранитель государственной печати и другие высокопоставленные лица. Восьмым по счету упомянут государственный секретарь Уильям Сесил.

Как отмечают исследователи, «нельзя сказать, чтобы перечень членов компании был типичным для купеческой гильдии XVI века: он слишком внушителен по составу в самом начале списка»^{424}. Среди учредителей Московской компании насчитывалось необычно большое количество представителей высшей знати. Гильдия стала первой коммерческой организацией, устав которой был утвержден парламентом. Ее административный штат выглядит необычайно раздутым. Компанию возглавляли 2 президента, 4 консула, при которых состояли 24 ассистента. Финансовые документы демонстрируют сложную систему счетов, не характерную для обычной гильдии купцов. «Двойная бухгалтерия» курировалась дополнительным казначеем и секретарем в Лондоне, что, по мнению специалистов, явление уникальное для торговой организации того времени^{425}.

1 апреля 1555 г. королева Мария и король Филипп приложили государственную печать к тексту грамоты, адресованной царю Ивану IV, в которой сообщалось о посылке в Россию Ричарда Ченслера, Джорджа Киллингворта и Ричарда Грея, наделенных полномочиями послов. К середине апреля пайщиками была собрана сумма в 6000 фунтов. К 1 мая была подготовлена детальная инструкция для участников экспедиции. В инструкции говорилось о посылке двух кораблей — «Эдуард — Благое Предприятие» и «Филипп и Мэри». Только один из них получил приказ дойти до устья реки Двины, второму следовало оставаться в Вардэ, дожидаясь возвращения «Эдуарда». По прибытии в Московию Ченслеру, Киллингворту и Грею вменялось в обязанность добиться для компании привилегий в торговле, разведать дорогу в Китай и выяснить судьбу судов сэра Хью Уиллоуби. В случае если местоположение кораблей известно, к ним следовало послать одного из агентов и обследовать их состояние^{426}.

Аппетиты инвесторов Московской компании настолько разгорелись, и прибыль ожидалась в таком количестве, что к двум кораблям был добавлен третий. Венецианский посол Джованни Мичиэль в донесении от 21 мая 1555 г. сообщал: «Три корабля, подготовленные английскими купцами для вояжа в Московию и Катай, обеспечены всем необходимым, они отправятся на следующей неделе с надеждой на более благополучное плавание и возвращение, чем в прошлый раз»^{427}. Те купцы, кому не удалось войти в долю Московской компании, зафрахтовали еще четыре корабля под различными флагами для путешествия на север. В общей сложности семь кораблей отправились по маршруту экспедиции сэра Уиллоуби. Скорее всего, о них упоминает Двинская летопись. Согласно сообщению летописца, в 1555 г. вслед за английскими кораблями «пришли Голландския и Брабанския земли корабли, а на них торговые иноземцы и с русскими людьми торговали на Корельском устье по 95-й (1587. — Л.Т.) год»^{428}.

В Холмогорах английские купцы узнали печальную весть: сэр Уиллоуби и его товарищи погибли. «По зиме (в начале зимы 1554/1555 г. — Л.Т.) прииде весть к царю и великому князю от заморския Корелы; сказали они: нашли-де мы на Мурманском море два корабля стоят на якорях в становищах, а люди на них все мертвы, а товаров на них, сказали, много»^{429}. Из Москвы поступило распоряжение доставить в Холмогоры на ладьях товары и хранить их «до времени за печатью». Царский приказ исполнили весной 1555 г. двинский наместник князь Семен Иванович Микулинский-Пунков и холмогорский «городской голова» Фофан Макаров^{430}.

Название места, где «заморские корелы» нашли останки путешественников, известно из английского источника — записок Энтони Дженкинсона. Он указал устье реки Варзины в Нокуевской губе, находившейся в шести днях пути от Нордкапа и в трех — от монастыря Св. Николая^{431}. Любопытно, что рядом с Нокуевской губой расположен остров Китай, — адмирал все-таки «достиг» конечного пункта экспедиции. Опечатанные товары с кораблей сэра Хью Уиллоуби были доставлены со складов на борт «Эдуарда — Благое Предприятие» на русских ладьях, нанятых в Холмогорах. В самом начале сентября судно отправилось в обратный рейс.

Как только «Эдуард — Благое Предприятие» пришвартовался в доках Темзы, в Лондоне распространились пугающие слухи об участи адмирала Уиллоуби и его товарищей. Как сообщал венецианский посол в депеше от 4 ноября 1555 г.: «Корабли, которые отправились отсюда несколько месяцев назад на поиски Катая, то ли от неумения, то ли от недостатка отваги, не вышли за пределы Московии и России, как сделали это те корабли, которые ходили тем же маршрутом в прошлом году, и благополучно вернулись, доставив два судна первой экспедиции, которые были найдены у берегов Московии с командой на борту, целиком замороженной; и моряки, только что вернувшиеся из второго похода, рассказывают странные вещи о том, в каких позах были найдены замерзшие тела; некоторые из них найдены в сидячем положении, будто что-то пишут, с пером в руке и листом бумаги перед ними; другие — за столом, с тарелкой в руке и ложкой во рту; третьи — открывающими дверцу шкафа, и в других различных позах, подобно статуям, как будто им придали такие позы и поместили таким образом. Они рассказывают, что некоторые собаки на кораблях демонстрировали такой же странный феномен. Они нашли все имущество и товары в полной сохранности у местных жителей и привезли их вместе с кораблями»^{432}.

Осталось неясным, что произошло с телами погибших моряков. Достоверно известно, что останки не были доставлены в Англию, в родовой усыпальнице Уиллоуби отсутствует могильный камень с именем адмирала. Также нет каких-либо свидетельств, что английских путешественников похоронили на российской территории. Джон Мильтон в своем сочинении «Московия», созданном почти век спустя, утверждал, что в 1555 г. несколько судов затонули, возвращаясь на родину, а вместе с ними — и тела членов экспедиции^{433}. Родственники сэра Хью Уиллоуби получили костюм, снятый с тела адмирала, а также портрет, на котором он изображен в той позе, в которой был найден замерзшим. Позднее костюм и портрет находились в родовом поместье Уиллоуби — Воллатоне^{434}.

Среди тех англичан, кто видел в августе 1555 г. заледеневшие фигуры адмирала и его товарищей, находился агент Московской компании Генри Лейн. Он прибыл в Россию вместе с посольством Киллингворта и сопровождал его в путешествии из Холмогор в Москву. Двадцать девять лет спустя, по просьбе купца и инвестора Вильяма Сандерсона, Лейн составил отчет с обзором морских экспедиций в Россию, начиная с 1553 г. Очевидно, он опирался на собственные документы: так, в его записках верно указаны названия судов, имена командиров и сотрудников торговой компании. Рассказывая о судьбе экспедиции сэра Хью Уиллоуби, Генри Лейн упомянул, что число погибших моряков составляло 70 человек^{435}.

Согласно судовым спискам, к «Благой Надежде» было приписано 34 человека, а к «Доброму Доверию» — 28, всего — 62 человека. Трое моряков были отправлены на берег (помощник кока, боцман и матрос), а принято — двое хирургов. Следовательно, на кораблях должны были насчитать 61 тело. Девять неучтенных в судовых списках моряков, скорее всего, были приняты на борт адмиральского судна в Гарвиче, чтобы восполнить потерю матросов, умерших от отравления грибами. Такое предположение объясняет несоответствие между количеством лиц, перечисленных в списках экспедиции, и количеством тел, найденных на кораблях сэра Хью.

Существует несколько версий, каким образом погибли участники экспедиции. Генри Лейн, принимавший опечатанное имущество в Холмогорах, отметил, что «остались нетронутыми много товаров и продуктов питания». По его мнению, путешественники погибли из-за «неумения сделать убежище и печи». Ричард Гаклюйт, первым опубликовавший документы о путешествии Ченслера и Уиллоуби в конце XVI в., интерпретировал это выражение как «погибли от холода»^{436}. Долгое время такая версия считалась аксиомой.

К середине XIX столетия путешественники накопили достаточный опыт в экспедициях к Полярному кругу, чтобы усомниться в словах Гаклюйта: смерть от холода не наступает мгновенно, люди сбиваются вместе или принимают «позу эмбриона», чтобы сохранить тепло. Тогда появилось предположение, что англичане погибли от голода и цинги^{437}. Однако эту версию опровергают слова Лейна о достаточном количестве съестных припасов, оставшихся в трюмах нетронутыми.

Английская исследовательница Элеонора Гордон предложила иное прочтение фразы Генри Лейна о печах и убежищах: путешественники погибли в результате несчастного случая. Чтобы сберечь тепло, моряки законопатили все щели в помещении. Повар, закончив приготовление еды, поспешил закрыть дымоход, что и стало причиной отравления угарным газом^{438}. К сожалению, гипотеза Гордон не объясняет странных поз людей и собак, застигнутых смертью в момент совершения различных активных действий. Угарный газ вызывает сонливость, люди и собаки были бы найдены в позах спящих.

Возможна еще одна интерпретация слов Генри Лейна: моряки погибли потому, что не позаботились о безопасности своего убежища, их выдал столб дыма, издалека заметный на безлесом берегу. Причиной внезапной смерти английских путешественников стало убийство, совершенное местными жителями. Насильственная смерть послов, прибывших из Англии с предложением мира и сотрудничества, могла нанести непоправимый вред России накануне важных дипломатических переговоров. Правительству Ивана IV пришлось приложить немало усилий, чтобы замять международный скандал и уничтожить улики, изменив место, время и обстоятельства смерти моряков, но по крайней мере одно документальное свидетельство об этом преступлении сохранилось до наших дней.

Золотая баба

Последняя запись в судовом журнале сэра Хью Уиллоуби датируется началом октября. Дневник завершает примечание издателя: «Здесь кончается записка сэра Х. Уиллоуби, писанная его собственной рукой». Копия судового журнала, с которой Гаклюйт в 1598 г. опубликовал записки адмирала, ныне находится в Британской библиотеке. Текст занимает 11 полных страниц и несколько строчек на последней странице. Бумага сильно пострадала от огня^{439}.

Неясно, насколько точно соответствует содержание копии оригиналу судового журнала, т. к. он утерян, но есть основания предполагать, что при копировании в текст вносились отдельные дополнения и изменения. На такую мысль наводит заключительная фраза в записках сэра Уиллоуби. В первом издании Гаклюйта она выглядит так: «Затем мы послали трех человек на юго-восток в трехдневный в трехдневный (выделено мной. — Л.Т.) поход, которые таким же порядком вернулись, не найдя ни следов людей, ни какого-то ни было жилища»^{440}. Фраза «three dayes» повторена дважды, как будто последняя страница была изъята, и несколько заключительных строк приписаны на новом листе. В результате небрежной подделки получился повтор, который в последующих изданиях Гаклюйта был устранен редакторами. Вполне вероятно, что заключительная часть подлинного текста была изменена, с тем чтобы тайна смерти англичан не стала достоянием гласности.

Другим свидетельством искажения текста может служить имя Габриэля Уиллоуби. Габриэль Уиллоуби был упомянут в списке команды «Благой Надежды», и, как предполагают исследователи, являлся родственником адмирала. Однако в генеалогических таблицах семьи Уиллоуби такое лицо отсутствует. Возможно, вымышленное имя было внесено в списки позднее с целью ввести в заблуждение тех, в чьи руки попадет копия судового журнала. В связи с этим большие сомнения возникают в подлинности второго документа, найденного вместе с судовым журналом, — завещания Габриэля Уиллоуби.

В начале XVII в. завещание находилось в собственности Самюэля Парчеса, английского писателя и коллекционера старинных географических манускриптов^{441}. В настоящее время завещание считается утерянным^{442}. О содержании документа ничего не известно, помимо того, что сэр Хью Уиллоуби подписал его в качестве свидетеля, и оно датировано январем 1554 г. Исходя из этого, Гаклюйт сделал вывод, что путешественники погибли после января^{443}. Однако подозрения в подделке завещания ставят под вопрос такую датировку.

Не только время гибели экспедиции, но и место происшествия вызывает ряд вопросов. На основании записок Энтони Дженкинсона, посетившего Московию в 1557 г., считается бесспорным факт, что корабли Уиллоуби зазимовали в устье реки Варзины. Однако измерения, проведенные в 1840 г. лейтенантом Афанасьевым, опровергли это сообщение: размеры Варзинской губы зничительно уступают тем, которые указаны в судовом журнале адмирала. Это заставило И. Х. Гамеля предположить, что англичане бросили якоря в соседней — более обширной Нокуевской губе, в которую впадает река Дроздовка. К сожалению, описание губы также не совпадает с промерами англичан. Нокуевская губа «углубляется внутрь страны почти на шесть с половиною верст (7 км. — Л.Т.); шириною она, при входе, три версты (3,2 км. — Л.Т.), в середине полторы (1,6 км. — Л.Т.), и идет почти острием к югу»^{444}. Высоким и каменистым можно назвать только небольшой остров (при отливах — полуостров) на северной стороне губы.

Нокуевская губа лежит рядом с мысом Святой Нос, в шести днях пути от Нордкапа и в четырех — от устья реки Северная Двина, где находился монастырь Св. Николая^{445}. Мурманский берег населяли лопари. «От конечности Святого носа, в губе, в трех верстах есть становище рыбных промышленников, и называется Лопарское становище. Тут стоят рыболовные лодьи в довольном количестве и находятся небольшие избушки, где сии промышленники живут»^{446}, писал в конце XVIII в. фон Пошман.

Название другого становища — Круглое, которое находилось в Нокуевской губе, сохранили старинные лоции, составленные на основе многовекового опыта мореходов^{447}. Становища Лопское, Круглое и Нокуевское упомянуты в писцовых книгах Василия Агалина 1573–1574 гг. и Алая Михалкова 1608–1611 гг^{448}.

Во время археологических раскопок в устье реки Дроздовки, проводившихся в 1993–1994 гг. Петербургской экспедицией ИИМК РАН под руководством В. Я. Шумкина, было обнаружено более шестидесяти стоянок, поселений, лабиринтов, надмогильных сооружений, относящихся к Средневековью. Подавляющее большинство памятников принадлежало коренному саамскому населению^{449}. Таким образом, берег Нокуевской губы был населен, но разведчики сэра Хью Уиллоуби посчитали землю необитаемой.

Теплые воды Гольфстрима, омывающие Кольский полуостров с северной стороны, препятствуют образованию льда в береговой зоне. Благодаря этому лов рыбы идет с весны до глубокой зимы. Если в середине XVI в. климат был еще теплее, и в районе мыса Святой Нос водились корабельные черви — обитатели южных морей, то это полностью исключает возможность того, чтобы в сентябре ледяные образования мешали англичанам подойти к берегу.

Куда же, в таком случае, прибыли путешественники?

Описание береговой линии, приведенное адмиралом, соответствует рельефу Обской губы. Ее берега безлесые, с западной стороны отрубистые, с восточной более плоские или бугристые, необитаемы. Здесь встречаются песчаные береговые отмели и банки, о которых сообщает судовой журнал сэра Хью Уиллоуби: «…28-го (августа. — Л.Т.), плывя по мелководью до глубины в 3 сажени. Однако, убедясь, что здесь очень мелко и увидев сухие песчаные отмели, мы снова поплыли вдоль берега к северо-востоку, пока не дошли до выдающегося мыса».

Адмирал отправил три партии разведчиков: первую — в юго-юго-западном направлении, вторую — в западном, третью — в юго-восточном. Из этого можно сделать вывод, что корабли нашли защиту у берега, простиравшегося в западном направлении. На западном берегу Обской губы у Дровяного мыса находится небольшая мелководная бухта Преображения, а близ мыса Ямасол тянется удобная бухта Находка. Скорее всего, англичане выбрали более удобную бухту Находка.

Разведчики обследовали сушу в пределах видимости кораблей, т. к. пункт 25 инструкции указывал: «Наши люди не должны заходить на берег так далеко, чтобы не оставалась возможность тотчас же возвратиться на свои пинассы и корабли». Удаленная северо-восточная часть мыса осталась без внимания. Адмирал не мог предположить, что здесь могут быть люди. Однако это так. В 1965–1967 гг. экспедиция МГУ под руководством Л. П. Лашука проводила полевые исследования в районе бухты Находка. На северо-восточной оконечности мыса Ямасол, на сопке Харде-седе археологи обнаружили заброшенное «священное» место.

Сама сопка невысока — от подошвы до вершины немногим более 3 м, «культурный слой, начинающийся от глубины 1,5 м, выражен отчетливо: в его основе залегает серо-песчаный горизонт, на одном участке с горелыми прослойками, выше, более чем на 0,5 м, — торфяная подушка»^{450}. Здесь были найдены кости промысловых животных, изделия из кости, дерева, плоские «личины» богов, обломки керамической посуды и другие предметы.

Изучение напластований позволило ученым сделать вывод о непрерывности использования капища племенами сиртя, а затем ненцами с I тысячелетия н. э. и до начала 30-х гг. XX столетия. Таким образом, можно утверждать, что в середине XVI в. охотники использовали для ритуальных обрядов «священное» место на сопке Харде-седе. Григорий Новицкий, побывавший в 1712–1715 гг. в районе средней и нижней Оби, оставил описание подобных капищ: «На холмах… превысочайших и всякому ведению приятных, кумиры свои поставляют, иногда далече от своих жилищ… Се же в знамение чести угодныя и изрядная изобретают местца, кумирни пространные создают, в них же покладают кумиры и тамо приносимые перед ними снедают свои жертвы»^{451}. Обряд жертвоприношения остяков и вогулов описан в русской историко-этнографической литературе достаточно подробно за последние три века. Сравнивая детали, ученые пришли к выводу «о необычайной устойчивости обряда, либо об общем протографе»^{452}.

Такой обряд совершался «в сентябре или октябре»^{453}, он представлял собой воинственные пляски с мечами. Церемония начиналась вечером, около 8 часов и продолжалась до 2 часов ночи. В ней принимали участие мужчины и женщины. Входя в чум, они рассаживались: мужчины по правой стороне, женщины — по левой. Их разделял занавес. «Наконец, как все собрались, шаман загремел саблями и копьями железными, заблаговременно приготовленными и лежавшими над кумиром на местах, каждому из предстоящих, кроме женщин, кои были закрыты занавесом, дал или саблю, или копье, а сам, взяв по сабле в ту и другую руку, стал спиной к кумиру. По получении сабель обнаженных и копий остяки стали вдоль юрты рядами, и на нарах также все выстроились, провернулись все вдруг по три раза, держа перед собою сабли и копья. Шаман ударил своими саблями одна о другую, и тогда, по команде его, разными голосами вдруг загайкали, качаясь из стороны в сторону. Гайкали то редко, то вдруг очень часто, то опять редко, не отставая один от другого, и при каждом повторении гай переваливались то направо, то налево, осаживая копья и сабли несколько книзу и подымая вверх. Крик сей и движение или перевалка остяков продолжались около часа. Остяки чем более кричали и качались, тем более, казалось, приходили в некоторый род изступления, и, наконец, так, что я без ужаса не мог глядеть на лица их, кои весьма много сначала меня занимали… Нагайкавшись довольно, все замолкли и перестали качаться, вернувшись по-прежнему, отдали сабли и копья Шаману, который собравши их, положил туда же, где прежде они лежали. После этого из-за занавеса выходят женщины, и начинается пантомима и пляски совместно с мужчинами… После сего Шаман снова раздал сабли и копья. Остяки, получа их, как и прежде, вернулись, довольно также гайкали, опять вернулись, в заключение, стукнув концами сабель и копий в пол по три раза, отдали их обратно и разошлись по своим юртам»^{454}. После этого приносили жертву: убивали оленей и съедали их мясо.

Похожее описание обряда самоедов дал в своих записках Ричард Джонсон, побывавший в 1556 г. вместе с экспедицией Стивена Борроу в районе архипелага Новая Земля^{455}. Если наше предположение верно, то суда сэра Хью Уиллоуби оказались в районе мыса Ямасол в конце сентября — начале октября, накануне совершения обряда жертвоприношения. На капище находились только шаман и члены его семьи. Они и обнаружили у берега два огромных судна, одно из которых накренилось из-за течи в трюме.

Инструкция Себастьяна Кабота давала подробные разъяснения на случай встречи с местными жителями, одетыми в звериные шкуры. В 29-м пункте говорилось, что морякам бояться нечего: «Если вы увидите, что население носит львиные или медвежьи шкуры и имеет длинные луки со стрелами, не бойтесь этого вида, ибо все это носится больше из страха перед чужеземцами, чем от других причин». Пункт 26 советовал «поступать обдуманно и не раздражать народы надменностью, насмешками и презрением или чем-нибудь подобным; следует обращаться с ними осторожно и осмотрительно со всяческой вежливостью и любезностью». В то же время 25-й пункт предупреждал, что путешественники «не должны верить ласковым словам иностранных людей, могущим оказаться лукавыми и лживыми».

Вежливое обращение английских моряков вызвало ответную любезность: путешественники получили приглашение посетить юрту шамана. На этот случай в пункте 29 имелось следующее указание: «Если вас пригласят в дом какого-нибудь государя или правителя на обед или для переговоров, идите туда в таком порядке и снаряжении, чтобы всегда быть сильнее их; избегайте лесов и засад, и пусть ваше оружие всегда остается в вашем обладании». Торжественность момента заставила адмирала выполнить пункт 16 и выдать морякам парадные мундиры голубого цвета, которые надевались «только по приказанию капитана, когда он найдет нужным сделать смотр или показать матросов в красивых нарядах для успеха и чести экспедиции». То, что увидели англичане в юрте, должно быть, поразило их воображение: капище было наполнено изделиями из металла — серебра и меди.

На севере Западной Сибири археологи обнаружили множество кладов серебряной утвари. Среди них — блюда с изображениями сасанидских царей, согдийские кружки и кувшины, исламские подносы с благопожелательными надписями, византийские и западноевропейские чаши с готическим узором и многое другое. Известны также изделия из меди: фигурки зверей и птиц, ложки, котелки, отлитые кустарным способом. Изделия из серебра и меди являлись подношениями духам и богам, которых олицетворяли идолы, изготовленные из дерева или металла.

В письменных источниках сохранилось сообщение о медных статуях, попавших к берегам Северного Ледовитого океана из Рима: «Угры приходили вместе с готами в Рим и участвовали в разгроме его Аларихом… На обратном пути часть их (угричей) осела в Паннонии и образовала там могущественное государство, часть вернулась на родину, к Ледовитому океану, и до сих пор имеет какие-то медные статуи, принесенные из Рима, которым поклоняются как божествам»^{456}. Вполне вероятно, что идол в капище Харде-седе представлял собой медную статую, как на карте из книги Герберштейна. Медное изваяние, отливавшее золотым блеском, вероятно, напомнило сэру Хью пюпитр из аббатства Холируд. Вряд ли он долго колебался, прежде чем отдать приказ убить шамана, предать капище огню, а сокровища доставить на корабль.

Советники Себастьяна Кабота, помогавшие составлять устав, могли быть уверены, что все моряки будут находиться на одном судне и ни один человек не покинет судно после того, как сокровища окажутся в руках сэра Хью Уиллоуби. На случай, если бы у путешественников возникло желание отправить на родину посланца с сообщением об удачном завершении экспедиции, 32-й пункт инструкции предупреждал, что такая мысль должна быть взвешена многократно, «ибо вы не можете не знать, сколь много лиц, в том числе королевское величество, лорды его досточтимого совета, вся компания, а равно ваши жены, дети, родственники, свойственники, друзья и знакомые, горят желанием узнать, каково ваше положение, условия, в которых вы находитесь, и ваше благополучие и в какой степени вы имеете надежду успешно осуществить это замечательное предприятие, которое, как все надеются, будет иметь не меньший успех и принесет не меньшую прибыль, чем та, какую восточная и западная Индия принесли императору и королям Португалии». Сэр Хью не мог допустить, чтобы кто-то из родственников еще раз получил шанс завладеть его собственностью.

Если матросы рассчитывали на свою долю трофеев, то 21-й пункт запрещал им «поднимать какой бы то ни было спор, о чем бы дело ни шло: о драгоценных украшениях, камнях, жемчуге, драгоценных металлах или других предметах такой страны, где по счастливой случайности перечисленные предметы распространены или могут быть найдены, выменены или получены в дар». Согласно инструкции, «все товары, вымененные, купленные или переданные компании посредством торговых сделок, обмена или иным каким-либо способом, вносятся в купеческие книги, приводятся в порядок, запаковываются и хранятся в одном общем складе». Нет сомнений, что все сокровища были перенесены на адмиральское судно, аккуратно переписаны и запакованы.

Помимо этого, морякам следовало сдать на хранение мундиры, о чем говорилось в 16-м пункте: «Мундиры подлежат снова возвращению купцам для хранения до тех пор, пока не сочтут подходящим предоставить каждому в полное пользование его одеяние». Скорее всего, смерть настигла моряков во время инвентаризации сокровищ, складирования парадных мундиров и праздничного ужина. Отсюда и странные позы покойников: стоя рядом с открытой дверцей шкафа, сидя за столом с пером в руке или с ложкой во рту.

Никто из моряков не заметил, как подкрались убийцы, т. к. в 31-м пункте четко говорилось, что охрану следует выставлять только на островах в теплых морях: «Могут встретиться люди, которые умеют плавать в море, в гаванях, в реках, нагими, с луками и дротиками, стараясь приблизиться к вашим кораблям; если они увидят, что суда плохо стерегутся и охраняются, они возьмут их приступом, желая получить людские тела для еды. Если вы окажете им сопротивление, они нырнут и обратятся в бегство: поэтому на некоторых островах необходимо держать бдительную стражу день и ночь». Холод и льды исключали возможность нападения обнаженных аборигенов-плавцов.

Столб дыма, высоко поднимавшийся над разоренным капищем, стал сигналом бедствия для ненцев, направлявшихся к священному месту для проведения обряда жертвоприношения. На месте чума они нашли одни головешки и тело шамана. А возле берега — два корабля, вооруженных пушками. Занятые упаковкой сокровищ и поглощением еды, никто из англичан не заметил, как на палубе появились люди в звериных шкурах. Прирожденные охотники, они легко расправились сначала с собаками, а затем — с моряками. Ненцы забрали с корабля своих богов, ритуальные предметы, оружие и товары. Снег укрыл место пожара, мороз сохранил сцену расправы на «Благой Надежде» в нетронутом виде.

В конце октября охотники, доставившие пушнину в село Лампожня, сообщили о происшествии на капище, а на осеннего Николу (29 ноября) во время ярмарки в Холмогорах слухи о резне на берегу Обской губы достигли слуха властей. В Москве новость вызвала серьезную озабоченность. На берег моря, граничившего с Татарией, был послан гонец, который удостоверился, что англичане были убиты без какой-либо причины или враждебных действий с их стороны.

Ситуация осложнялась тем, что члены экспедиции имели дипломатический статус. Убийство безоружных послов — чрезвычайное событие, которое могло повлечь за собой международный скандал, разрыв торговых отношений с Англией и прекращение поставок дешевого оружия и военных специалистов. Инцидент с английским кораблем грозил подорвать позиции Москвы в ходе готовившихся переговоров с Польшей и Ливонским орденом. Южные соседи не упустили бы возможности нарушить шаткое равновесие, присоединение Казанского ханства оказалось под угрозой срыва. По словам Ричарда Ченслера, он застал в столице посланника из Персии, который «носил алое платье и выгодно отзывался царю об англичанах, потому что знаком был несколько с Англией и ее торговлей».

Русское правительство было заинтересовано в том, чтобы любым способом избежать огласки. Именно поэтому английским гостям был оказан необычайно пышный прием в Кремле. Роскошь убранства залов во время аудиенции, обилие золота и драгоценностей в одежде царя и приближенных, количество присутствовавших на торжественном обеде бояр, блюда, подаваемые к столу, — все свидетельствовало, что англичан принимали по самому высшему разряду.

Правительству Ивана IV пришлось пойти на уступки. Царская грамота к королю Эдуарду VI, датированная февралем 1554 г., дозволяла английским купцам свободно приезжать в Россию и торговать без ограничений. В грамоте подчеркивалось, что судьба сэра Хью Уиллоуби и его товарищей неизвестна^{457}. Получив привилегии в торговых делах, Ченслер задержался в Москве еще на полтора месяца: «отпуск» ему был дан 15 марта^{458}. Скорее всего, отправив сухим путем в Лондон грамоту с печальным известием, в Кремле с беспокойством ожидали ответа от лордов Тайного совета.

В марте в столицу прибыли гонцы от магистра Ливонского ордена и дерптского епископа с сообщением о присылке послов для заключения мирного договора^{459}. В Кремле вздохнули с облегчением: назревавший скандал удалось разрешить, английское правительство не стало предавать дело огласке. В Лондоне согласились оказать русским услугу и «спрятать концы в воду», инсценировав несчастный случай.

Чтобы придать убийству сэра Уиллоуби и его товарищей видимость естественной смерти, были изменены время, место и обстоятельства гибели моряков. Благодаря фальсификации завещания Габриэля Уиллоуби дата смерти членов экспедиции передвинулась на январь. Мороз превратил трупы в мумии, сохранив в тех позах, в которых моряков застала смерть. Достаточно было убрать вещественные доказательства убийства — отломить древки стрел, чтобы сцена насилия приобрела вид естественной смерти, например, от… холода.

Определенные трудности возникли с перемещением кораблей из Обской губы к устью реки Варзина, но и здесь все обошлось благополучно. Автор Двинской летописи отметил, что англичане, «приехав с Москвы на Двину, зимовали у корабля до весны и отошли в свою землю». «Эдуард — Благое Предприятие» покинул Унскую губу весной, как только сошел лед, — не позднее мая, а прибыл в Лондон в ноябре 1554 г. Без долгих стоянок в Вардэ или у Лофотенских островов, дорога от монастыря Св. Николая до устья Темзы занимала не более 30 дней. Ченслер располагал достаточным временем, чтобы отбуксировать «Благую Надежду» и «Доброе Доверие» из Обской губы к устью Варзины. Трюмы заполнили товарами, находившихся на судне Ченслера.

Местные лопари не могли не заметить возле становищ в Нокуевской губе многомачтовые корабли, но московские власти дожидались иных свидетелей. «По зиме», т. е. в начале зимы 1554 г., весть о покойниках принесли в Холмогоры «заморские корелы: сказали они: нашли-де мы на Мурманском море два корабля, стоят на якорях в становищах, а люди на них все мертвы, а товаров на них, сказали, много»^{460}.

Согласно царскому распоряжению, на становище были посланы «лучшие люди» из Холмогор. Комиссия переписала товары, пушки, пищали и корабельную снасть. Все было отправлено в Холмогоры и опечатано в амбарах. Устье реки Варзины стало официально считаться местом гибели английских судов. В Кремле надеялись, что уничтожили все улики, но подробности происшествия сохранились в памяти местных жителей. В феврале 1584 г. русские купцы с Печоры напомнили о событиях тридцатилетней давности агенту Московской компании Энтони Маршу, интересовавшемуся историей освоения реки Обь: «Некогда ваши люди уже приходили к устью названной реки Оби на корабле, который потерпел кораблекрушение, и люди были убиты самоедами, считавшими, что они приехали ограбить и покорить их»^{461}.

Несомненно, происшествие в бухте Обской губы русское правительство расценило как досадную случайность. Однако сопоставление документов дает основание утверждать, что трагический инцидент был срежиссирован в Лондоне. В самом деле, располагая сведениями о финансовом положении сэра Хью Уиллоуби, его послужном списке и особенностях характера, «мудрые купцы» не могли подобрать менее подходящую кандидатуру на роль главы посольства для выполнения важной дипломатической миссии. Такой же «оплошностью» выгладит назначение на должность шкипера «Благой Надежды» некомпетентного моряка, не имевшего навыков и соответствующих навигационных инструментов для определения долготы и магнитного склонения.

Расчет «мудрых купцов» был совершенно верным. После разлучившего суда шторма два корабля экспедиции остались без навигационных приборов для определения долготы и магнитного склонения. Согласно предварительной договоренности, они трижды совершили маневр с изменением курса с северо-восточного на юго-восточный. Из-за погрешностей в показаниях приборов корабли неизбежно должны были пристать к берегу Обской губы и найти капище, наполенное изделиямии из меди и серебра. Сэр Хью Уиллоуби не устоял бы перед соблазном отнять все силой и беспощадно расправиться с теми, кто окажет сопротивление. Ответным шагом со стороны ненцев станет отмщение обидчикам. Русское правительство поспешило бы замять дело накануне переговоров с Польшей, обратившись к английской стороне за содействием. Правительство Елизаветы I, согласившись поддержать версию о естественных причинах гибели экспедиции, оказало бы русским большую услугу, тем самым поставив Ивана Грозного в положение должника. Чтобы расплатиться за услугу, царь был бы вынужден пойти на уступки торговцам шерстяным сукном.

Расчеты английского правительства полностью оправдались, Ченслер был пожалован такими привилегиями, какими не пользовались купцы каких-либо других государств. Двадцать лет спустя, ближе познакомившись с методами англичан вести коммерческие дела и разгадав уловки, с помощью которых лондонские купцы добивались выгоды, Иван IV достаточно ясно дал понять королеве Елизавете, что располагает сведениями об истинной подоплеке событий 1553 г. В послании, датированном 24 октября 1570 г., он поставил в вину членам Тайного совета, что королевская верительная грамота короля Эдуарда VI была писана не на его имя, а также выразил сомнение в том, что корабли экспедиции оказались у берегов Московии случайно: «Прежде сего не в которое время брат твой Едварт корол некоторых людей своих на имя Рыцерта послал некоторых для потреб по всему миру местом и писал ко всем королем и царям и князем и властодержцом и местоблюстителем. А к нам ни одного слова на имя не было. И те брата твоего люди Рыцерт с товарищи не ведаем которым обычаем волею или неволею пристали к пристанищу к морскому в нашем града (так!) Двины». Царь признал, что англичанам были даны чрезвычайно щедрые торговые повольности: «А гостем брата твоего и всем Аглийским людем жалованную свою грамоту дали такову свободну какова и нашем людем торговым не живет свободна». Обманом вынудив русское правительство пойти на уступки в 1553 г., англичане и в дальнейшем использовали бесчестные приемы: «А в те поры наши Английские гости почали многие лукавства делати над нашими гостьми и товары свои почали дорого продавати что чего не стоит»^{462}.

«Лукавства» английских «гостей» заключались не только в обманных способах торговли. Английское правительство использовало агентов Московской компании для шпионажа на территории России.