Земля пребывает вовеки

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Только что полученное сообщение Чрезвычайного Совета:

Центр Госпитализации в Западном Окленде покинут. Его функции, включая и захоронения в море, переданы Центру в Беркли. Это все…

Настройте ваши приемники на данную станцию, так как она единственная, которая действует в северной Калифорнии. Мы будем информировать вас о дальнейших событиях, насколько это будет возможно.

Он только вылез на каменный выступ, как тут же услышал резкий шорох и укол клыков. Автоматически отдернув правую руку, он повернул голову и увидел змею, свернувшуюся кольцами и угрожающе шипевшую. Он успел заметить, что змея совсем маленькая, но терять времени было нельзя. Он поднес руку ко рту и стал высасывать кровь из ранки у основания указательного пальца, где показалась капелька крови.

— Не теряй времени, убивая змею! — вспомнил он.

Он соскользнул с выступа, продолжая высасывать кровь. У подножья он увидел молоток, лежащий там, где он оставил его. В первый момент он решил оставить его и уйти. Но это было слишком похоже на панику, поэтому он наклонился, взял молоток левой рукой и пошел по каменистой тропе, ведущей вниз.

Он не торопился. Он знал, что спешить нельзя. Учащенное биение сердца заставит кровь циркулировать быстрее и распространит яд по телу. Однако сейчас сердце его стучало, как сумасшедшее, от возбуждения или страха, так что разницы не было, торопиться, или нет. Подойдя к деревьям, он достал носовой платок, сделал из него жгут и перетянул им правую кисть. Затем с помощью сучка затянул жгут еще сильнее.

Он снова пустился в дорогу и почувствовал, что страх проходит. Сердце его уже вернулось к нормальному ритму. Обдумав положение, он понял, что бояться особо нечего. Он молод, здоров, силен. Этот укус вряд ли приведет к смерти, хотя он теперь совсем один и у него нет никаких лекарств.

Впереди показалась хижина. Рука его набрякла. Перед тем, как войти в хижину, он остановился, расслабил повязку и позволил крови влиться в кисть. После этого он снова затянул жгут. Он читал, что так всегда нужно делать в таких случаях.

Он открыл дверь хижины и выронил при этом молоток. Тот упал рукояткой вверх, покачался немного из стороны в сторону и застыл в этом положении.

Он заглянул в ящик стола, нашел аппарат от змеиных укусов, который ему следовало бы все время носить с собой. Быстро пробежал глазами инструкции, сделал бритвой крестообразный разрез ранки и приложил конец резиновой трубки, соединенной с резиновой грушей. Затем он лег, наблюдая, как груша медленно расправляется, отсасывая кровь.

Он не чувствовал приближения смерти. Напротив, все казалось ему весьма забавным. Люди говорили ему, что нельзя ходить в горы одному. Нужна хотя бы собака. Но он всегда смеялся над ними. С собаками вечные хлопоты. Они обязательно начнут гоняться за скунсом или кабаном. К тому же он вообще не любил собак. И теперь люди наверняка сказали бы ему: «Мы же тебя предупреждали!»

Жар уже начал охватывать его, и он приподнялся. Ему часто хотелось остаться одному, бежать от тех проблем, которые возникают в процессе общения с людьми. И это ему удалось, он на целый год ушел в горы один. Будучи студентом-выпускником он работал над темой «Экология района Черных ручьев». Ему нужно было исследовать отношения, прошлые и настоящие, между людьми, растениями и животными в этом районе. Отправляясь сюда, он не видел в этом никакой опасности. К тому же подходящего компаньона для себя он все равно не смог бы подыскать.

И хотя в пяти милях от его хижины не жил никто, летом не проходило ни дня, чтобы он не видел какого-нибудь рыбака, проезжающего либо на машине, либо на лодке.

— Но когда же он в последний раз видел рыбаков? — вдруг пришла ему в голову мысль. Нет, на той неделе он не видел ни одного. Но видел ли он кого-нибудь две недели назад, он не мог вспомнить с уверенностью. Как-то ночью он слышал звук проехавшего автомобиля. Тогда это показалось ему очень странным, ведь по этой дороге в темноте никто не ездил. Но затем он решил, что это какой-нибудь фанатик-рыбак, который хочет добраться до своего любимого места, чтобы пораньше начать ловлю.

Да, за прошедшие две недели он не только не перекинулся словом ни с кем, но даже и не видел никого.

Резкий приступ боли вернул его к тому, что случилось. Рука начала распухать. Он немного ослабил жгут, облегчив доступ крови.

Затем снова вернулся к своим мыслям. Он полностью отрезан от мира. У него нет радио. И если с ним случится что-либо, то почти нет шансов, что кто-нибудь придет ему на помощь. Ему нужно самому находить выход.

Но даже это не встревожило его. — В худшем случае, — подумал он, — он пролежит в хижине, где полно запасов пищи и воды, пару дней, пока рука не позволит ему сесть за руль и доехать до ближайшего ранчо Джонсона.

Дело близилось к вечеру. Ему совсем не хотелось есть, но он приготовил на гахолиновой печи кофе и выпил несколько чашек. Боль не отпускала его, однако, несмотря на боль и выпитый кофе, ему хотелось спать.

Внезапно он проснулся. Начинало светать. Он понял, что проснулся оттого, что кто-то дернул дверь его хижины. У него отлегло от сердца: наконец-то он получил помощь. Двое мужчин в городской одежде стояли возле хижины. Весьма приличные мужчины, хотя они как-то странно, боязливо оглядывались вокруг. — Я болен! — сказал он, не поднимаясь со скамьи и с удивлением увидел, как боязнь на их лицах превратилась в панику. Они вдруг побежали, даже не постучав в дверь. Через мгновение он услышал взревевший мотор, и затем звук мотора затих вдали.

Впервые почувствовав настоящую тревогу, он поднялся и выглянул в окно. Автомобиль уже скрылся за поворотом. Он не мог ничего понять. Почему они так внезапно исчезли, охваченные паникой, и даже не предложили ему помощь?

На востоке было светло. Значит, он проспал всю ночь до утра. Правая рука распухла и очень болела. Но в основном он чувствовал себя неплохо. Он согрел себе кофе, приготовил овсянку и снова лег, надеясь, что, немного погодя, сможет рискнуть спуститься к Джонсону. Если, конечно, за это время к нему не придет кто-либо на помощь, кто не будет таким сумасшедшим, как те, что в панике убежали при виде больного Человека.

Однако он вскоре почувствовал себя значительно хуже и понял, что начинается рецидив. К полудню он уже был основательно напуган. Лежа на скамье, он стал сочинять записку о том, что случилось с ним. Его, наверное, скоро найдут, ведь его родители будут звонить Джонсону на днях. С большим трудом он написал левой рукой на бумаге несколько слов и подписался просто: Иш. Полное свое имя. Ишервуд Вильям, было бы слишком долго писать, к тому же все знали его по имени Иш.

Вскоре он ощутил себя моряком, спасшимся с корабля, потерпевшего крушение, и увидевшим на горизонте паруса корабля: он услышал рев моторов двух автомобилей, едущих по дороге. Однако они проехали мимо, не остановившись, хотя он кричал. Правда, он понимал, что слишком ослаб, и голос его вряд ли слышен на дороге, которая находилась в сотне ярдов от хижины.

Несмотря ни на что, с наступлением сумерек он с трудом поднялся и зажег керосиновую лампу: ему не хотелось оставаться в темноте.

Осторожно он наклонил свое негнущееся тело, чтобы заглянуть в маленькое зеркало, расположенное слишком низко для него из-за ската крыши хижины. Его вытянутое лицо всегда было тощим, так что обтянутые кожей кости лица не удивили его, но на щеках под загаром были видны ярко-красные пятна. Большие голубые глаза налились кровью, и взгляд их был диким. Длинные коричневые волосы, всегда непослушные, сейчас торчали в разные стороны, завершая портрет очень больного молодого человека.

Он снова лег на скамью, больше не чувствуя страха, хотя теперь был почти убежден, что умирает. Вскоре его охватил страшный озноб, который сменился жаром. Лампа на столе горела ровным светом, и он мог видеть внутренность хижины. Молоток, который он уронил, все еще лежал на полу, рукояткой вверх.

Проходили часы. Его мучили кошмары, прерываемые жестоким кашлем, приступами холода и жара. Розовая сыпь покрыла все тело и руки.

И затем он провалился в глубокий тяжелый сон.

Проснувшись утром, он внезапно ощутил какое-то удовольствие. Ему казалось, что состояние его еще больше ухудшится, но напротив, он чувствовал себя много лучше, чем вчера. Он совсем не задыхался. Жар в руке сменился приятной прохладой. Вчера ему было так плохо, что он совсем не думал о руке. Сегодня же и болезнь отпустила его. и рука прошла, опухоль спала. Как будто эти два недуга боролись между собой, и оба погибли, не добившись победы. К полудню в голове его прояснилось и даже слабость прошла.

Он немного поел и решил спуститься к Джонсону. Он не стал ничего собирать, а взял только тетради и камеру. Но в последний момент что-то его толкнуло, и он поднял молоток, отнес его в машину и положил на пол возле ног. Вниз он ехал медленно, лишь изредка пуская в ход правую руку.

У Джонсона все было тихо. Он подогнал автомобиль к бензоколонке. Никто не вышел, чтобы наполнить бак, правда, в этих диких горах это было неудивительно. Он нажал гудок и подождал. Через минуту он вышел из машины, поднялся по выщербленным ступеням и вошел в комнату, где можно было всегда купить сигареты и обсудить новость с Джонсоном. Но там никого не было.

Он почувствовал недоумение. Как всегда после пребывания в горах, он не знал точно, какой сегодня день. Вторник. Но может и среда, или даже четверг. Во всяком случае середина недели. Не воскресенье. В воскресенье, а иногда и на весь уикэнд Джонсон запирал лавку и укатывал куда-нибудь в путешествие. Джонсон был человек легкомысленный и никогда не считал, что работа важнее, чем удовольствие. Но Джонсон все же в большой степени зависел от торговли во время рыболовного и туристического сезона; так что вряд ли он уехал надолго. А если все же он уехал надолго, он непременно запер бы дверь. Впрочем, кто знает этих людей, живущих в горах. Об этом случае стоит написать в книге. Однако бак его машины был почти пуст. Он накачал себе десять галлонов бензина и с трудом выписал чек, который оставил на стойке вместе с запиской: «Вас не было. Взял 10 галлонов. Иш.»

Он поехал по дороге и внезапно ощутил легкое беспокойство: Джонсон уехал, оставив дверь незапертой; нет рыбаков, автомобиль, проехавший ночью, и, самое главное, два человека, которые убежали, увидев больного человека в одинокой хижине в горах. Но день был прекрасный, рука почти не беспокоила его, более того, он совсем оправился от какой-то странной болезни, которая вряд ли была связана с укусом змеи. Он чувствовал себя почти совсем здоровым. Дорога вилась между рощами деревьев вдоль небольшой шумной речки. К тому времени, как он подъехал к гидростанции, он уже совсем оправился.

На гидростанции все было, как обычно. Слышался шум больших генераторов, бурлила вода, обрушиваясь на турбины. На мосту горели фонари. Он подумал про себя: «У них так много электричества, что никто не думает об экономии и не выключает освещение даже днем».

Он хотел войти в здание станции, чтобы увидеть кого-нибудь и рассеять глупые страхи, Которые по-немногу стали одолевать его. Но вид вращающихся турбин, гуденье генераторов — все говорило о том, что на гидростанции ничего не случилось и все работает, как всегда, хотя людей не видно. Но ничего необычного в этом не было. Гидростанция была автоматическая и за аппаратурой следило лишь несколько человек, которые почти всегда были в здании.

Когда он проехал мимо станции, из-за одного из домов выскочила большая собака, колли, и начала бешено лаять на Иша. Она бегала возбужденно взад и вперед.

— Глупый пес, — подумал он. — Что это ее так волнует? Наверное думает, что я собираюсь грабить станцию. — Люди часто переоценивают ум собак!

Повернув за поворот, он оставил лай собаки позади. Но сам вид ее вселил в него спокойствие, уверенность, что все нормально, и он ехал дальше, довольно насвистывая. Проехав миль десять, он приблизился к первому городу, маленькому местечку под названием Хатсонвиль.

Он въехал на холм и в миле от себя увидел Хатсонвиль. Спускаясь по пологому склону, он краем глаза заметил нечто такое, от чего мгновенно похолодел. Автоматически он нажал на педаль тормоза. Выйдя из машины, он пошел назад, страшась поверить тому, что увидел. Прямо на краю дороги, на самом виду, лежал человек, полностью одетый. Муравьи облепили его лицо. Он лежал здесь, по меньшей мере, день или два. Почему же никто его не заметил? Он не стал осматривать тело. Было ясно, что нужно немедленно ехать в Хатсонвиль и сообщить об увиденном следователю. Он поспешил к машине.

Но когда он нажал на стартер, где-то в глубине у него возникло ощущение, что это случай не для следователя, что самого следователя, возможно, нет. Он не видел никого ни у Джонсона, ни на гидростанции, не встретил на дороге ни одного автомобиля. Единственное, что оставалось от старой нормальной жизни, это свет на мосту у гидростанции и мерный шум генераторов.

Подъехав к первым домам, он облегченно вздохнул: в пыли дороги спокойно ковырялась курица, вокруг которой копошились желтые комочки цыплят. А чуть подальше лениво шел бело-черный кот, который шел точно так же как шел бы в любой другой жаркий июньский день.

Полуденная жара тяжело лежала на улице, и он не увидел никого — Совсем, как в Мексике, — подумал он. — Наверное, устроили себе сиесту. — И тут же понял, что он просто старается успокоить себя, пробудить в себе мужество. Он проехал в деловой квартал, остановил автомобиль и вышел на улицу. Никого.

Он дернул дверь ближайшего ресторана. Она открылась и Иш вошел.

— Эй! — позвал он.

Никого. Даже эха его голоса не было.

Дверь банка была заперта, хотя до закрытия еще было далеко. А он был уверен, что сегодня среда или четверг. Ну в крайнем случае, пятница. — Кто же я? — подумал он. — Рип ван Винкль? — Но Рип ван Винкль, хотя и проспал двадцать лет, все же вернулся в деревню, где жили люди.

Дверь лавки за банком была открыта. Он вошел туда, позвал хозяина, и ему снова никто не ответил. Он заглянул в булочную, и здесь не было слышно ничего, кроме царапанья мыши где-то за стеной.

Неужели все уехали на бейсбол? Но тогда бы лавки были закрыты. Он вернулся в автомобиль, осмотрелся. Может, он бредит, а на самом деле все еще лежит в своей хижине? Паника росла в нем. Он увидел автомобили стоящие возле тротуара. Все было как в самый обычный день. — Нет, — решил он, — уезжать нельзя. Нужно сообщить о мертвеце. Он нажал на кнопку сигнала и оскорбительно громкий звук разорвал тишину пустых улиц Он сигналил и сигналил, и его охватывала паника. Он смотрел по сторонам, желая увидеть хоть кого-нибудь кто вышел бы из двери или хотя бы посмотрел в окно Он отпустил кнопку, и снова установилась тишина. Только где то вдали кудахтала курица. — Видимо, я ее так напугал, что она снесла яйцо, — подумал он.

Из-за угла вышел толстый пес и пошел по тротуару. Это была именно та порода, какую можно было увидеть на улице любого маленького городка. Иш вышел из машины и пошел навстречу псу. — Ты не испытываешь недостатка в еде, — сказал он, но тут же у него перехватило горло, когда он подумал, чем, возможно, питается эта собака. Пес не был настроен дружелюбно. Он обошел Иша, стараясь держаться подальше, и затем продолжил свой путь. Иш не стал звать его или идти за ним. Все равно пес ему ничего не сможет рассказать.

— Мне нужно сыграть роль детектива, — подумал он. — Зайти в лавку и осмотреть все повнимательнее. Это неплохая идея.

Здесь неподалеку был небольшой магазинчик, где он нередко покупал газеты. Он прошел к нему, посмотрел через стекло и увидел на витрине газеты. Дверь была заперта, поэтому он стал всматриваться через окно и увидел заголовок, написанный огромными буквами. Он прочел: Острый Кризис!

Что за кризис? С внезапной решимостью он побежал к машине и схватил молоток. Через секунду он уже стоял возле двери, занеся руку для удара.

Но впитанные с молоком матери привычки остановили его руку. Привычки цивилизованного человека не позволили ему совершить такой акт вандализма. Нельзя же делать это! Нельзя вламываться в магазин вот так, ведь он же гражданин, чтящий законы! Он посмотрел вдоль улицы, как бы ожидая увидеть полисмена.

Но пустая улица вновь вернула его к действительности. Он отбросил все свои колебания. — Дьявол, — сказал он. — В крайнем случае я заплачу за сломанную дверь.

И с ощущением того, что он сжигает за собой все мосты, оставляет цивилизацию позади, он изо всех сил ударил молотком по двери. Доска треснула и дверь распахнулась. Он вошел.

Первое потрясение он испытал, взяв газету. Это была не Кроникл, газета в двадцать листов, а местная газатенка, всего навсего сложенный вдвое лист. Причем, она была за среду прошлой недели.

Заголовки сообщили ему самое существенное: «Соединенные Штаты от побережья до побережья подверглись нападению совершенно новой неизвестной болезни, не имеющей себе равных ни по скорости распространения, ни по смертности. Сообщения из разных городов гласили, что от 25 до 35 процентов населения уже мертво. Но из Бостона, Атланты, Нового Орлеана сообщений не было, а это могло означать только одно, передавать сообщения было некому. Пробежав остальную часть газеты, Иш получил самые разно образные сведения, которые едва смог привести в какой-то логический порядок. По симптомам эта болезнь походила на корь. Никто не мог сказать с уверенностью, где возникла эта болезнь, но теперь с помощью самолетов она распространилась по всему миру, и все попытки изолировать очаги были бесполезны.

По мере того, как он читал, Иш ощущал, как в нем поднимается ужас перед предстоящим одиночеством. Но все же он продолжал читать, стараясь постигнуть размеры трагедии, обрушившейся на землю, на людей.

Страшный удар получила цивилизация. Люди бежали из городов, но те, что оставались там, не поддавались безумной панике. По крайней мере, это следовало из газеты двухнедельной давности. Цивилизация отступала, но отступала организованно, унося своих раненых и не поворачиваясь к наступающему врагу спиной. Медицинский персонал оставался на постах, тысячи людей изъявили желание помогать им. Целые города были объявлены зонами госпитализации. Вся обычная деловая жизнь остановилась, но снабжение населения продуктами питания не прекращалось. Хотя греть населения уже погибла, но города снабжались водой, электрической энергией. Телефонная служба тоже не прекратила функционировать. Чтобы избежать беспорядков, местные власти выпустили постановления и приказы, строго регламентирующие порядок массовых похорон.

Он прочел газету, затем просмотрел ее более внимательно. Стало ясно, что перед ним не стоит никаких неотложных дел. Перечитав газету еще раз, он вышел и сел в машину. Ему было ясно, что он может сесть в любой другой автомобиль. Вопрос о правах собственности исчез сам собой, но Иш сел в свой автомобиль. По улице снова прошел толстый пес, но Иш не стал звать его. Он долго сидел, размышляя, однако так и не смог придумать чего-либо дельного. Солнце уже клонилось к горизонту, когда он пришел в себя. Он завел мотор и поехал по улице, изредка останавливаясь и сигналя. Затем он свернул на боковую улицу и стал объезжать город, регулярно нажимая кнопку сигнала. Городок был маленький и через четверть часа он снова был на том месте, откуда начал. Он не видел никого и не слышал никого. За все время он видел четырех собак, несколько кошек, большое количество куриц и одну корову, которая шла куда-то с обрывком веревки на шее. Заглянув в окно одного очень уютного домика, он увидел на полу огромную крысу.

Теперь он не стал останавливаться в деловом квартале, а проехал к дому, который ему больше всех нравился. Он вышел из машины, захватив молоток. На этот раз он стал ломать дверь без колебаний. Один удар, другой, третий — и дверь открылась. Как он и предполагал, в комнате стоял большой радиоприемник.

Иш быстро осмотрел дом. — Никого, — решил он. Это слово больно ударило его. — Никого! И ни одного трупа!

Размышляя над этим, он вернулся в гостиную, включил приемник. Электричество было. Он подождал, пока прогреются лампы и стал крутить ручку настройки. Только слабый треск отдаленных электрических разрядов улавливали его настороженные уши. Никаких передач. Он перешел на короткие волны. Там тоже ничего. Снова вернулся на средние и методично прошел всю шкалу. Наверняка есть хоть какая-нибудь станция. Но увы.

Тогда он настроил приемник на волну мощной станции и, оставив его включенным, лег на диван. Если станция заработает, он услышит ее.

Несмотря на весь ужас положения, он почему-то испытывал любопытство, он ощущал себя зрителем, смотрящим последний акт великой драмы. Это ощущение определялось его индивидуальностью. Он ведь был — да, да, и именно, был — студентом, будущим ученым, и по своей природе он всегда был наблюдателем, исследователем, но не участником.

Размышляя, он вдруг с мрачной иронией понял, что катастрофа, постигшая человечество, прекрасное подтверждение теории профессора экономии, читавшего лекции у них на курсе. Профессор утверждал, что беда, которую ждут, никогда не происходит, обычно случается что-нибудь совсем другое.

Человечество всегда боялось уничтожения с помощью военных средств — города, уничтоженные вместе с жителями, уничтоженные животные, стертая с лица земли растительность… Но оказалось все гораздо проще — человечество было уничтожено с гораздо меньшими затратами и эффектами. — Это, — подумал он, — обеспечит весьма интересные условия жизни на земле для тех, кто сможет пережить катастрофу, если, конечно, таковые есть.

Он удобно устроился на диване. Вечер был теплый. Болезнь ослабила его физически, да и эмоциональное потрясение было слишком сильным. Скоро он уснул.

Он проснулся, когда было уже совсем светло. Взглянув на руку, он увидел, что на месте змеиного укуса осталось лишь легкое покраснение. Голова у него тоже не болела, и он понял, что другая болезнь, если это была болезнь, а не последствия змеиного укуса, тоже оставила его. И затем он понял, что тоже подвергся действию неизвестного вируса, но змеиный яд в крови нейтрализовал его и, возможно, спас от неминуемой смерти. Это было самое простое и очевидное объяснение того, почему он жив.

Он лежал на диване и спокойно обдумывал положение. Теперь разрозненные части головоломки складывались в его сознании в единую картину. Люди, которые в панике убежали, завидев больного человека в хижине. Вероятно, они боялись заразиться страшной болезнью, от которой они стремились убежать в горы. Автомобиль, который промчался мимо хижины ночью тоже, вероятно, увозил беглецов, может быть, самого Джонсона. Возбужденная колли старалась сообщить ему, что на гидростанции произошло что-то непонятное.

Он лежал и думал. Его даже не взволновала мысль о том, что он, может быть, остался единственный живой человек на земле. Может, это было потому, что он долгое время перед этим оставался один и не видел, как вокруг него умирают его братья по разуму. К тому же его мозг категорически отказывался верить тому, что погибли все люди, кроме него. Из газет следовало, что умирает примерно треть населения, а пустой Хатсонвиль означает то, что жители этого маленького городка перебрались куда-то в другое место. Прежде чем проливать слезы по погибшей цивилизации и исчезнувшим людям, нужно выяснить, действительно ли погибла цивилизация, действительно ли умерли все люди. Вероятно, первое, что ему следует сделать — это поехать в дом, где жили его родители — а может, еще и сейчас живут. Установив для себя план действий на день, он почувствовал удовлетворение, которое всегда приходило к нему, когда ему удавалось приводить смятенный разум хотя бы к временному спокойствию.

Он встал, снова покрутил ручку приемника и снова безрезультатно.

Он прошел на кухню, открыл дверцу холодильника, который все еще работал. Там было много пищи, хотя и не столько, сколько он ожидал увидеть. Вероятно, те, кто жил в этом доме, взяли кое-что с собой. Но тем не менее он нашел с полдюжины яиц, фунт масла, немного ветчины, сыра и всякой мелочи. В буфете он обнаружил банку с соком грейпфрута и немного хлеба, черствого, но вполне съедобного. По нему он прикинул, что люди, видимо, покинули город дней пять назад. Затем он включил электрическую плиту и с радостью обнаружил, что она действует. Он приготовил себе превосходный завтрак и даже поджарил тосты. Как всегда, спускаясь с гор, он очень хотел зелени, поэтому к яичнице с ветчиной он добавил великолепный салат.

Затем, вновь вернувшись в гостиную, он открыл ящик стола, где нашел пачку сигарет и с удовольствием закурил. Пока что его новая жизнь не ставила перед ним никаких проблем.

Сигарета даже не была пересохшей. Хороший завтрак и хорошая сигарета привели его в прекрасное состояние духа.

Докурив сигарету, он решил, что посуду мыть вовсе не обязательно. Но он был по природе аккуратен, поэтому прошел на кухню и проверил, закрыта ли дверца холодильника и выключена ли печь. После этого он взял молоток, который доказал свою полезность, и вышел через разбитую дверь на улицу, сел в автомобиль и поехал домой.

В полумиле от города он увидел кладбище. Не выходя из автомобиля, он рассмотрел длинный ряд свежих могил, а возле кучи земли бульдозер. Он решил, что совсем немного людей уехало из Хатсонвиля. Многие остались здесь.

За кладбищем дорога пролегала среди полей, и их пустота угнетающе подействовала на Иша. Он вновь ощутил свое одиночество. Он ехал и не видел никого. Только четыре лошади стояли у края дороги, отмахиваясь хвостами от мух, как это делали они всегда. И это все. Правда, эта дорога никогда не была оживленной. Здесь можно было проехать несколько миль и не встретить ни одной машины, ни одной телеги.

Но на шоссе всегда было оживленно. Он уже ехал по шоссе. На перекрестке горел красный огонь светофора и Иш автоматически остановился, хотя понимал, что это глупо. Тем не менее он дождался зеленого сигнала и только тогда двинулся дальше по пустынной магистрали. А раньше здесь в четыре ряда неслись машины, завывая мощными моторами. Он ехал, как во сне, и только изредка возвращался к действительности…

Что-то живое неслось по шоссе впереди него. Он прибавил скорости. Собака? Нет, он видел острые уши и поджатые легкие ноги, серые, с желтым оттенком. Это была не собака. Это был койот, спокойно бегущий по шоссе среди бела дня. Странно, что он так быстро понял, что мир изменился, что свобода окружает его.

Иш подъехал ближе, нажал на кнопку сигнала. Зверь немного ускорил свой бег, затем свернул с шоссе и исчез в полях. Было очевидно, что он совершенно не был испуган…

Впереди он увидел два автомобиля, стоящие так, что было ясно, что здесь произошло столкновение. Иш остановил машину. Под одной машиной лежал человек, уже мертвый. Другого трупа не было, хотя все вокруг было залито кровью. Даже если бы он вопреки здравому смыслу попытался освободить тело человека, чтобы похоронить его пристойным образом, ему не удалось бы одному поднять автомобиль. Он поехал дальше.

Его разум даже не зарегистрировал название города, где он остановился, чтобы набрать бензина, хотя это был большой город. Электричество еще было, и он полностью налил бак на бензоколонке. Так как он долго пробыл в горах с автомобилем, он проверил аккумуляторы и долил масло в двигатель. Затем он заметил, что одна камера спустила и он включил компрессор, чтобы подкачать ее. Да, люди исчезли, но великолепно отлаженные механизмы действовали автоматически, как будто люди вообще не нужны на земле.

На главной улице другого города он остановился и нажал на кнопку сигнала. Конечно, он не ожидал какого-либо ответа, но эта улица показалась ему настолько обычной, что он не удержался от искушения. Вдоль тротуара были припаркованы автомобили, и все было похоже на воскресное утро, когда магазины еще не открылись, и люди еще не начали циркулировать по улицам. Но это было не утро, солнце уже высоко над головой. И затем он увидел то, что заставило его остановиться и создавало иллюзию живого города. Над входом в ресторан играла огнями вывеска «Дерби» и огненная лошадь неслась по буквам, перебирая стройными ногами. В ярком солнечном свете розовый цвет вывески был почти неразличим, но движение лошади чувствовалось даже в ярком свете. Он смотрел на лошадь и ощущал ритм ее скачки: раз, два, три (при счете «три» ее задние ноги прижимались к животу снизу), четыре — и задние ноги распрямлялись, как будто тело лошади стлалось над землей в бешеном галопе. Раз, два, три, четыре — скакала она. Раз, два, три, четыре. Она скакала, неслась вперед — и оставалась на месте, скакала в никуда. Время шло, текло, летело, лошадь скакала — и оставалась на месте. Внезапно он решил, что эта лошадь похожа на человеческую цивилизацию, которой так гордились люди: она неслась вперед, сметая все преграды, и не прискакала никуда…

Он увидел столб дыма, поднимающийся к небу. Сердце его заколотилось, и он свернул на боковую дорогу и понесся к дыму. Но еще не добравшись до источника дыма, он уже понял, что никого не найдет там, и снова сердце его опустилось. Но он продолжал ехать и наконец приблизился к фермерскому дому, который занимался пожаром. Он подумал, что для возникновения пожара есть очень много причин даже без людей. Может какие-нибудь масляные тряпки и ветошь воспламенились, или замыкание в каком-нибудь электрическом агрегате… Этот домик был обречен. Иш ничего не мег сделать, да у него и не было причин, чтобы тушить пожар, даже если бы он мог это сделать. Он развернулся и поехал обратно к шоссе…

Он ехал медленно и часто останавливался, чтобы осмотреть что-либо заслуживающее внимания. Не раз и не два во время пути его сердце начинало бешено колотиться, но увы. Изредка он видел трупы, но в основном, везде была пустота. Очевидно, развитие болезни было достаточно медленным, и люди не умирали прямо на улицах. Проезжая через один из городков, он отчетливо ощущал трупный запах, запах тления и разложения, стоящий в воздухе. Он вспомнил, что сообщалось в газетах: очевидно, это был один из последних центров концентрации людей, и именно здесь было большинство трупов. В этом городе было слишком много смерти, и совсем не было жизни. Здесь не следовало останавливаться дольше, чем необходимо.

Во второй половине дня он увидел вдали город, ярко освещенный западным солнцем. В городе тут и там поднимались струйки дыма, но это не был дым из труб каминов. Он подъехал к дому, где некогда жили его родители. Надежд он не питал. Достаточно того чуда, что он сам остался жив — это будет чудо из чудес, если кто-либо из его семьи тоже уцелел!

С бульвара он свернул на улицу Сан-Лупо. Все выглядело, как обычно, хотя тротуары были пусты и не подметены, как этою требовали обычаи. Это была улица, на которой жил цвет города и даже сейчас она сохраняла свою роскошь и респектабельность. Трупов на улице не было — это было бы слишком невероятно для Сан-Лупо. Он увидел старого серого кота Хатфилдов, который спал на крылечке, как это он делал сотни раз до этого. Разбуженный шумом проезжающего автомобиля, кот поднялся и лениво потянулся.

Он остановил автомобиль у дома, где прожил столько лет, нажал на кнопку сигнала два раза и подождал. Ничего! Он вышел из автомобиля, прошел к дому.

В доме все было в полном порядке. Он осторожно осмотрелся, но в доме не было ничего, на что ему было бы страшно посмотреть. Он поискал записку, где было бы хоть что-нибудь сказано. Но записки не было.

Наверху тоже все было, как обычно, но в спальне родителей их постели не были приготовлены ко сну. Он вышел из спальни, чувствуя себя каким-то неуверенным.

Держась за поручни, он спустился вниз. — Кухня! — подумал он и ему сразу стало легче от того, что у него появилась определенная цель.

Когда он открыл вращающуюся дверь, все внутри у него всколыхнулось: ему показалось, что он заметил движение в кухне. Но это оказалась лишь секундная стрелка настенных часов, совершающая свои круги по циферблату. Затем он вздрогнул от внезапно возникшего шума, пока не понял, что это включился холодильник, как будто приход Иша разбудил его. От таких резких ударов по нервам Ишу стало плохо и его стошнило.

Придя в себя, он вышел и сел в машину, чувствуя страшную слабость. Если бы он тщательно обыскал всю квартиру, может быть, он что-нибудь и нашел. Но зачем ему мучить себя без пользы? В основном, все было ясно. Во всяком случае трупов в доме не было, и на том спасибо. И привидений тоже не было, хотя верные себе часы и холодильник можно было бы считать привидениями.

Куда теперь — обратно в дом, или куда-нибудь еще? Сначала он думал, что больше ему не войти сюда. А затем рассудил, что если его родители живы, то они наверняка приедут сюда. И через полчаса, поборов свою слабость, он вернулся в дом.

Немного погодя, он сел в гостиной Глядя на знакомую мебель, на книги, на картины, постепенно стал успокаиваться.

Наступили сумерки, и он понял, что ничего не ел с утра. Он не был голоден, но, возможно, его слабость и объяснялась недоеданием. Он пошарил по шкафам, нашел банку с супом, хлеб, правда, очень черствый, в холодильнике обнаружилось масло и лежалый сыр. Давление газа в плите было слабым, но тем не менее ему удалось согреть суп.

Поев, он сел на крыльце. Несмотря на еду, он все же чувствовал себя не очень хорошо: видимо, подействовал шок.

Иш смотрел на город, который выглядел, как обычно. Работа электростанций была полностью автоматизирована Вода вращала генераторы, а те, в свою очередь, вырабатывали ток. Он видел сложный рисунок огней восточной части города, за которой виднелась гирлянда фонарей Бэй Бридж. А еще дальше в слабом вечернем тумане виднелось море огней Сан-Франциско и вязь моста Голден Гэйт. Даже светофоры еще работали, переключаясь с красного света на зеленый. Высоко на башнях моста светились маяки, посылая предупреждающие сигналы аэропланам, которых уже не было. Дальше на севере, где-то в Окленде, огней не было. Видимо, отказал переключатель или сгорели предохранители. Даже некоторые рекламные огни все еще горели. Они рассыпали в темном небе призывы покупать, хотя больше не осталось ни тех, кто мог покупать, ни тех, кто продавал. Одна огромная надпись, нижней части которой не было видно из-за высокого здания, повелевала «Пейте…» хотя было непонятно, что нужно пить.

Виски не принес Ишу удовлетворения. — Наверное, я не тот тип человека, — подумал он. — Напиваться одному мне совсем не хочется. Ему казалось более интересным смотреть на мелькание света рекламы. «Пейте… чернота. Пейте… чернота. Пейте…» Интересно, сколько времени это будет продолжаться? Погаснут ли огни когда-нибудь? Что же случится со всем тем, что люди создавали веками и теперь оставили после себя?

— Я думаю, что мне нужно покончить жизнь самоубийством. Да нет, еще рано. Я жив, может, еще кто-нибудь остался. Теперь мы как отдельные молекулы газа в вакууме — передвигаемся беспорядочно и не можем войти в контакт друг с другом.

Снова тоска, почти отчаяние, овладела им. А что если ему так и придется жить одному, питаясь теми огромными запасами пищи, что остались на складах? Что, если он будет жить хорошо, в свое удовольствие, и даже встретится с другими выжившими? Они, кстати, могут оказаться очень глупыми и даже невыносимыми товарищами. Он смотрел на мелькающий огонь рекламы: «Пейте… чернота. Пейте… чернота. Пейте…» И снова он подумал, сколько же времени будет эта реклама призывать несуществующих покупателей к несуществующим продавцам. Некому предлагать выпивку, некому пить ее… Он вспомнил то, что видел за день, подумал о койоте, который бежал по шоссе вполне независимо, подумал о стадах овец и о лошадях, которых видел в поле. Что будет со всеми ими?

И вдруг что-то толкнуло его изнутри, и он снова ощутил острое желание жить. Ну что же, если он больше не может быть участником, он будет зрителем, причем зрителем квалифицированным, умеющим наблюдать, его же учили этому. Пусть на человечество опустилась завеса, все равно он нашел в ней дырку, чтобы наблюдать величайшую драму. В течение тысячелетий человек старался завоевать мир. Теперь люди исчезли надолго, может быть, навсегда. И даже если осталось на земле нисколько человек, пройдет еще много времени, прежде чем они смогут стать царями природы. Что же произойдет с миром и его обитателями без человека? Его оставили, чтобы увидеть это!

ГЛАВА ВТОРАЯ

Все же Иш лег в постель, но сон не шел к нему. И когда холодные щупальцы летнего ночного тумана в темноте стянули дом, он ощутил одиночество, затем страх и, наконец, отчаяние. Он поднялся с постели. Завернувшись в халат, сел к приемнику, в нетерпеливом ожидании крутя ручку настройки, но слышался только треск разрядов и ничего больше.

И вдруг он вспомнил о телефоне, поднял трубку, услышал гудение зуммера. Он набрал номер — первый попавшийся! Где-то вдали послышались длинные гудки. Он ждал, представляя, как звонок разносится по пустому дому. После того, как гудки прозвучали раз десять, он положил трубку. Затем набрал второй номер, третий… и больше не стал пробовать.

Тут его осенила новая мысль. Он схватил фонарь с рефлектором и, выбежав на крыльцо, стал посылать в ночь световые сигналы. Точка, точка, точка, тире, тире, тире, точка, точка, точка — старый, как мир, сигнал помощи — СОС. Сколько раз посылали этот сигнал отчаявшиеся люди, ждущие спасения. Но ни откуда не пришло ответного сигнала. Он понял, что улицы города ярко освещены, и на фоне этой иллюминации вряд ли что-то можно рассмотреть. Он даже сам еле различал свои сигналы.

Он снова вошел в дом. Туманная ночь заставила его дрожать от холода. Он включил отопление и услышал жужжание нагревателя. Пока есть электричество и бак полон топлива, беспокоиться не о чем. Он уселся, выключил свет в доме, позволил темноте и туману окутать его, спрятать… Он постоянно ощущал ужас одиночества и поэтому положил молоток поближе к себе, чтобы схватить его, если возникнет необходимость.

Утром Иш разработал план. Он был уверен, что в городе с двумя миллионами жителей должны были остаться живые. Задача была ясна — найти хоть кого-нибудь, вот только как это сделать.

Сначала нужно пройтись по соседним домам, поискать знакомых. Но в окружающих домах не было признаков людей; трава на лужайках пожухла без поливки, цветы завяли.

Возвращаясь домой, он прошел через парк, где часто играл ребенком. Два больших камня прислонились друг к другу, образуя как бы вход в пещеру, высокий и узкий. Иш в детстве любил здесь прятаться. Он заглянул сюда и сейчас, но увы, никто сюда не спрятался.

Затем он прошел по каменистой равнине, где в камнях еще остались круглые отверстия от шестов, на которых индейцы натягивали свои вигвамы.

— Мир этих индейцев давно кончился, — подумал он. — А теперь пришел конец и нашему миру. Неужели я остался один из всего мира?

Вернувшись к дому, он сел в машину и поехал по городу с таким расчетом, чтобы его звуковые сигналы были слышны везде. Он ехал, останавливаясь каждую минуту и сигналя, а затем, слушая тишину, при этом он осматривался вокруг, с интересом отмечая все любопытное.

Улицы выглядели так, как будто было раннее утро. Машины были припаркованы, но везде ощущался небольшой беспорядок… Тут и там разгорались пожары, в небо поднимались столбы дыма. В одном месте он увидел труп мужчины, которого смерть настигла на улице. Возле трупа стояли две собаки. В другом месте увидел мужчину, повешенного на телеграфном столбе. На груди его висела табличка с надписью «Грабитель». А когда он въехал в деловой квартал этого района города, то увидел, что окно винного магазина выбито.

В конце улицы он снова нажал сигнал и прислушался. Где-то вдали раздался слабый звук. Сначала он решил, что слух обманывает его.

Он крикнул и тут же услышал ответный крик — сердце его забилось. — Эхо! — подумал он. Но затем снова крикнул два раза. А когда пришел ответ, то это был только один крик.

Он быстро развернулся и поехал в сторону, откуда доносился крик. Это должно было быть не больше мили. Проехав три квартала, Иш снова крикнул и прислушался. Вроде бы теперь нужно направо. Он свернул. Путаясь в улицах, Иш заехал в тупик, развернулся, поехал по другой улице. Он кричал, и ответ слышался все громче. Вскоре крик послышался сзади и чуть справа. Иш снова развернулся и въехал в небольшой квартал. Вдоль улицы стояли автомобили, но он не увидел никого. Он подумал, что странно, что тот, кто отвечает ему, не вышел на улицу. Он крикнул снова, и ответ прозвучал где-то совсем рядом. Иш остановил машину, выскочил из нее и побежал к тротуару. На переднем сиденье машины, стоящей у тротуара, он увидел мужчину. Человек, казалось, был не в себе, так как лежал грудью на руле. Затем он соскользнул на сиденье, задев кнопку сигнала. Раздался жалобный звук. Подойдя ближе, Иш ощутил сильный запах виски. Он видел человека со спутанной бородой, красным испитым лицом — видимо, он был мертвецки пьян. Иш осмотрелся и увидел открытую дверь винной лавки.

Внезапно разозлившись, Иш сильно тряхнул человека. Тот с усилием приоткрыл мутные глаза и издал какой-то звук, который, по всей вероятности, означал: В чем дело? Иш усадил человека, и тут же рука его потянулась к полупустой бутылке виски, которая стояла на полу машины. Иш успел перехватить бутылку и швырнул ее. За спиной раздался звон стекла. Его наполняло чувство горькой иронии. Это же надо, чтобы из всех выживших он нашел только этого пьяницу. Когда он взглянул в глаза мужчины, то почувствовал, что ярость оставила его и сменилась жалостью.

Эти глаза видели так много. Они видели такие ужасы, которых не высказать словами. Пусть сейчас этот человек напился до полубессознательного состояния, но у него был мозг, который пережил такое, что трудно, почти невозможно перенести. Единственное, что оставалось ему — это искать забвения любой ценой.

Они сидели рядом. Глаза пьяного бегали по сторонам, видимо, он потерял контроль над собой полностью. Он хрипло дышал. Иш подозрительно посмотрел на него и взял его руку, чтобы пощупать пульс. Пульс был слабый и нерегулярный. Вероятно, этот человек пил без передышки всю неделю. У Ища возникли сомнения, сможет ли этот человек выдержать такой режим и остаться живым.

— Ну вот, — подумал Иш, — в живых могли остаться или прекрасная молодая девушка, или приятный интеллигентный мужчина, но он нашел всего лишь пьяницу, от которого трудно было ждать какой-либо помощи.

Немного погодя, Иш вышел из машины. Он из любопытства вошел в винную лавку. На стойке лежал мертвый кот, но оказалось, что он живой. Когда Иш стукнул дверью, кот встал, потянулся, недобро блеснул глазами на Иша. Ишу стало не по себе, но он вспомнил, что потревоженные кошки всегда ведут себя так. Кот казался хорошо откормленным.

Осматривая полки, Иш увидел то, что искал. Этот человек даже не старался выбрать виски получше. Он пил то, что попадалось под руку, даже самое дешевое пойло.

Выйдя из лавки, Иш увидел, что пьяница извлек откуда-то бутылку и тянет прямо из горлышка. Иш понял, что он здесь ничего не сможет сделать. Но он хотел попытаться еще раз.

Он наклонился к окну автомобиля. Человек, которого выпивка немного привела в себя, посмотрел на Иша, стараясь поймать его в фокус своего зрения, и улыбнулся.

— Пр-в-т, — сказал он грубым голосом.

— Как вы себя чувствуете? — спросил Иш.

— Я Бр-л-о, — сказал он.

Иш попытался понять, что это означает. Человек по-детски улыбнулся и снова повторил фразу, стараясь, чтобы она прозвучала более разборчиво.

— Я… Бр…л…оу…

Иш наполовину уловил. — Ваше имя Барелло? — спросил он. — Или Барлоу?

Человек кивнул при втором имени, снова улыбнулся и, прежде чем Иш успел перехватить его руку, снова сделал большой глоток из бутылки. Иш не разозлился, нет, ему просто захотелось плакать. Зачем теперь имя этому человеку? Мистер Барлоу делал сейчас то, что земная цивилизация считала лучшим методом снятия напряжения.

Затем мистер Барлоу снова осел на сиденье, войдя в ступор. Виски из бутылки с бульканьем полилось на пол.

Иш колебался. Стоит ли ему остаться тут и попытаться привести мистера Барлоу в чувство, отвлечь его от алкоголя. Но исходя из того, что он знал об алкоголиках, шансов у него почти не было. К тому же оставаться здесь значило терять шансы на встречу с кем-либо другим, более приятным.

— Ты оставайся здесь, — сказал он, обращаясь к распростертому телу в надежде, что человек еще способен воспринимать речь. — Я еще вернусь.

После этого Иш решил, что он выполнил свой долг. Но надежд он не питал. Мистер Барлоу видел слишком много, и пульс у него был слишком частый. Иш поехал дальше, на всякий случай заметив место.

И вот он услышал звук автомобильного сигнала. Бип-бип-би-и-ип! Это нажимал на кнопку не пьяница. Когда он подъехал к источнику сигнала, то увидел мужчину и женщину, стоящих рядом. Он подъехал ближе и вышел из машины. Это был здоровенный мужчина, одетый в кричащий спортивный костюм. Женщина была достаточно молода и привлекательна, но какая-то неряшливая. Рот ее был густо намазан помадой и резко выделялся кровавым пятном на лице. На пальцах сверкало множество колец.

Иш сделал два шага вперед и затем остановился, внезапно подумав: два человека — компания, а три уже толпа. — Взгляд мужчины был откровенно враждебным. И Иш заметил, что правая рука мужчины была в оттопыривающемся кармане пиджака.

— Привет, — сказал Иш, остановившись.

Мужчина кивнул, а женщина хихикнула, но Иш заметил, что в ее улыбке было приглашение, призыв, и тут же почувствовал опасность. — Прекрасная жизнь, — сказал мужчина. — Много еды, много вина, много… — он сделал двусмысленный жест и ухмыльнулся. Женщина снова захихикала, и Иш снова почувствовал призыв и опасность.

Он подумал, кем же была эта женщина в старой жизни. Сейчас она выглядела процветающей проституткой. На ее пальцах было столько бриллиантов, сколько не нашлось бы в среднем ювелирном магазине.

— Кто-нибудь еще остался жив?

Они посмотрели друг на друга.

Женщина снова хихикнула. Видимо, хихиканье ей заменяло речь.

— Нет, — сказал мужчина. — По-моему, никого. — Он помолчал, взглянул на женщину.

Иш посмотрел на руку, которую мужчина не вынимал из кармана. Он видел, как губы женщины соблазнительно шевельнулись, глаза сузились. Она намекала на то, что достанется победителю. Да, глаза этой парочки не содержали страдания, которое переполняло глаза пьяницы. Видимо, они были не очень щепетильные люди. Внезапно Иш понял, что сейчас он ближе к смерти, чем когда-либо.

— Куда вы едете? — спросил мужчина, и смысл его слов был ясен.

— О, просто езжу вокруг, — ответил Иш, и женщина снова хихикнула.

Иш повернулся, направился к автомобилю, ожидая выстрела в спину. Он сел в машину и поехал…

На этот раз сигналов не было, но, когда он повернул за угол, он увидел ее стоящую посреди улицы длинноногую девушку подростка с вьющимися светлыми волосами. Она стояла внезапно остановившись, как лань, замершая в ожидании. Легким движением осторожного зверька она наклонилась вперед и, заслонив глаза рукой от солнца, пыталась рассмотреть, кто находится перед нею. Затем она повернулась и бросилась бежать, быстро и легко, как лань. Она шмыгнула в дыру в заборе и исчезла.

Он пошел за ней, пролез в дыру, кричал, звал ее, но безрезультатно Он ждал хотя бы насмешливого смеха из какой-нибудь дыры, или хлопанья юбки за углом. Тогда бы он продолжил преследование. Но, увы, ничего не было слышно. Видимо, она уже имела печальный опыт встреч с людьми и поняла, что в такое время одинокой девушке самое лучшее побыстрее убежать. Он ждал несколько минут, но ничего не произошло, и он пошел обратно…

Иш снова услышал звуки автомобильного сигнала, но они прекратились раньше, чем он сумел найти их источник. Он ездил по улице несколько минут и, наконец, увидел старика, выходящего из магазина с детской коляской, нагруженной разными продуктами. Когда Иш подошел ближе, он увидел, что старик вовсе не так уж стар. Если эту спутанную бороду убрать, то ему вряд ли будет больше шестидесяти лет. Но сейчас он был грязен и неопрятен. По всему было видно, что он даже спит не раздеваясь.

Из всех тех, кого Иш повстречал за сегодня, старик казался наиболее коммуникабельным. Он провел Иша в свой дом, который оказался поблизости. Старик устроил из дома настоящий склад, собрав туда множество вещей, как нужных, так и совсем не нужных. Видимо, стариком всегда владела мания приобретения, и только теперь он мог отдаться ей со всей страстью. Иш узнал, что старик раньше был женат и работал клерком в магазине. Возможно, он всегда был одинок и несчастлив, контакты с другими людьми не приносили ему ничего хорошего И теперь он, наконец, приобрел счастье и покой. Никто не вмешивался в его жизнь, и он мог собирать вокруг себя все эти вещи. Он уже собрал целую груду консервных банок с разнообразным содержимым. В углу стояли корзины с апельсинами. Их было столько, что он вряд ли успел бы их съесть до того, как они испортятся. В целлофановых мешках хранились бобы, и из одного порванного мешка они весело рассыпались по полу.

Кроме того, у него стояли ящики с электрическими и радиолампами, дюжина будильников и множество других товаров и вещей, которые вряд ли когда-нибудь пригодятся ему. Старик был довольно дружелюбен, но Иш понял, что шок так подействовал на характер старика, что теперь он был близок к сумасшествию. Теперь он просто существовал, собирая вещи вокруг себя, погружаясь все дальше и дальше в безумие.

Но когда Иш собрался уходить, старик в страхе схватил его за руку.

— Что случилось? — спросил он. — Почему я остался жив?

Иш с отвращением посмотрел на искаженное страхом лицо. Рот был открыт, из уголка сбегала слюна.

— Да, — рявкнул Иш, которым овладела ярость, и он с радостью бросил ее в лицо этому типу. — Да… почему остался ты, а так много людей погибло?

Старик смотрел на него со страхом, с нечеловеческим, звериным страхом.

— Этого я и боялся, — прошептал он.

У Иша проснулась жалость.

— О, не бойся. Бояться нечего. Никто не знает, почему ты остался жив. Тебя никогда не кусала змея?

— Нет…

— Значит, дело не в этом. У тебя, должно быть, врожденный иммунитет. Увы, этого никто теперь не узнает. Но даже в самые страшные эпидемии находились люди, которые не заболевали.

Но старик покачал головой. — Должно быть, я великий грешник, — сказал он.

— Но в таком случае ты должен был бы погибнуть.

— Он… — старик замолчал и боязливо оглянулся. — Он, должно быть, решил оставить меня для чего-нибудь специального. — И старик содрогнулся…

Подъезжая к таможенному посту перед мостом, Иш чисто автоматически подумал, есть ли у него мелочь для уплаты пошлины. Несколько секунд он представлял дикую сцену, когда он замедляет ход автомобиля и бросает монету в невидимую руку, протянувшуюся к нему. Хотя он и чуть снизил скорость, но монету доставать не стал.

Он решил, что должен проехать в Сан-Франциско, чтобы посмотреть, как там обстоят дела. Но, проезжая по мосту, он понял, что сам мост привлек его. Это было произведение человеческого гения, символ единства и безопасности, надежности бытия. Мысль о поездке в Сан-Франциско была только поводом для того, чтобы проехать по мосту. Он хотел пробудить в себе мужество с помощью моста.

Теперь мост был пуст. Там, где раньше шесть потоков машин неслись навстречу друг другу, простиралась бетонная равнина, расчерченная белыми полосами. Чайки, сидящие на поручнях, лениво взмывали в воздух при приближении машины.

Внезапный каприз заставил его свернуть на полосу встречного движения. Он проехал через туннель, и перед его глазами возникла прекрасная перспектива столбов и длинных цепей, поддерживающих висячий мост. Как всегда уже снова началась перекраска столбов: некоторые еще были серебряно-серыми, а другие уже стали оранжево-красными.

Внезапно он увидел нечто странное. Одна машина, маленький зеленый автомобильчик, стояла, упершись носом прямо в поручни моста.

Иш подъехал, рассматривая машину с любопытством. В машине никого не было. Иш проехал мимо, но затем, движимый все тем же любопытством, развернулся, описав широкую дугу, и подъехал сзади.

Он открыл дверцу и заглянул внутрь. Нет, никого! Может, водитель в отчаянии бросился вниз, когда почувствовал приближение конца? А может, водитель столкнулся с другой машиной, пострадал при столкновении, и его увезли? Ключи зажигания все еще болтались в замке. На табличке можно было прочесть: Джон. С. Робертсон, сорок четвертая стрит и какой-то номер. Обыкновенное имя и обыкновенный адрес. Теперь автомобиль мистера Робертсона стал принадлежностью моста.

Иш уже понял, что ему нет смысла ехать в Сан-Франциско, поэтому он не стал разворачивать автомобиль, а поехал обратно по мосту…

Вскоре он, как и обещал, приехал на ту улицу, где он беседовал — если это можно назвать беседой — с пьяницей, мистером Барлоу.

Он нашел его лежащим у входа в винную лавку. «Оказывается, есть предел тому количеству вина, которое может выпить человек без вреда для себя», — подумал Иш.

Собак поблизости не было, но Иш не хотел оставлять тело на улице. Ведь все-таки это его знакомый. Он не знал, как похоронить несчастного пропойцу, поэтому тщательно завернул тело в простыни, которые нашлись в одном из магазинов. Затем он всунул тело мистера Барлоу в его автомобиль, запер двери и поднял стекла. Получился прекрасный склеп — вполне в духе времени.

Он не стал произносить надгробное слово — это было не к месту, а взглянул в окно на белый тюк простыней. Мистер Барлоу, видимо, был неплохим парнем, но он не смог вынести того, что мир разлетелся вокруг него на куски. Затем Иш снял шляпу и несколько секунд стоял перед машиной молча…

К концу дня, описав широкий круг, чтобы объехать участок города, где было много трупов, Иш вернулся домой на Сан-Лупо.

Он узнал много. Великая Катастрофа — и так он стал называть то, что произошло — была не всеобщей.

Следовательно, у него есть возможность выбирать компаньона, а не связываться с первым встречным. Пока что он не видел подходящих. Все, с кем сталкивался он сегодня, были в той или иной степени поражены шоком.

В его мозгу сформировалась новая идея, и родилось название для нее: Вторичное Убийство. Из тех, кто пережил Великую Катастрофу, многие падут жертвами тех недугов, от которых их раньше оберегала цивилизация. Многие упьются до смерти. А это самоубийство в прямом смысле слова. Другие, вроде того старика, которые жили раньше более или менее нормальной жизнью, после перенесенного шока впадут в безумие и, вероятно, долго не протянут. Некоторые, будучи в одиночестве, без всякой помощи, погибнут от какой-либо случайности. Тех, кого постигнет болезнь, тоже умрут, так как теперь нет тех, кто лечил людей от болезней. Он знал, что существует некоторое критическое число особей данной популяции. Если количество людей станет меньше этого числа, то человечество не сможет восстановиться, исчезнет.

Сможет ли человечество выжить? Это был один из интереснейших вопросов, желание получить ответ, на который, давало ему силу жить. Правда, результаты сегодняшнего дня были очень малоутешительны в этом смысле. Если все выжившие таковы, то на что может надеяться человечество?

На следующее утро он проснулся с ощущением Робинзона Крузо — ему нестерпимо хотелось иметь товарища, хоть какого. Однако он решил, что будет подыскивать такого человека, который подходил бы ему, а не первого попавшегося. Единственным человеком, который желал его общества, была та женщина, проститутка, но в ее хихиканье и в мерзком подмигивании таились предательство и смерть. Даже если бы у него был пистолет, и он прикончил бы ее дружка, она предложила бы ему всего лишь физическую связь, но мысль о ней вызвала у Иша отвращение. А что касается другой девчонки, то для знакомства с ней необходимо обзавестись лассо или устроить западню. Вполне возможно, что она, как и тот старик, тоже тронулась.

Нет, Великая Катастрофа не выбирала самых хороших людей, чтобы оставить их в живых, а те, кто выжил, не стали лучше от того, что им довелось пройти через это испытание.

Он приготовил еду, но поел без аппетита. Затем он взял книгу и попытался читать, но слова были такими же безвкусными, как и пища. Он все еще думал о Мистере Барлоу и об остальных. Каждый из них, правда, по-своему, пострадали от Великой Катастрофы. До сих пор он не думал о себе. А как же он сам? В здравом ли он уме? Может, тоже шок подействовал на него? Он размышлял, трезво оценивая себя. Затем он взял перо и бумагу, решив классифицировать свои ощущения, объяснить самому себе, почему он хочет жить и даже получать удовлетворение от жизни, которого не могут получить другие.

После некоторых колебаний на бумагу легла первая строчка.

Затем, уже увереннее побежали и другие строчки.

Он остановился, глядя на последнюю строчку. Хотелось надеяться, что это так и есть.

Он сидел, смотрел и размышлял. Он мог приписать сюда и другие свои качества, например, интеллектуальную ориентацию, которая давала ему возможность приспособиться к новым условиям жизни. Или то, что он любит читать, и значит, у него есть сильное средство расслабления и бегства от действительности. А кроме того, у него полно книг, а это значит, что он может почерпнуть из них множество сведений, которые могут понадобиться в дальнейшей жизни.

Пальцы его сжали ручку, когда он думал, стоит ли писать, что он не суеверен и не религиозен. Это могло оказаться важным, иначе им мог овладеть страх при мысли о том, что Катастрофа — это деяние разгневанного Бога, который решил наказать грешных людей, как раньше он сделал это с помощью потопа. Причем в качестве Ноя он выбрал Иша (правда, без жены и без детей). А такие мысли — прямой путь к сумасшествию. Конечно, если человек начинает считать себя избранным богом, он уже близок к тому, чтобы себя считать богом, а это уже рядом с безумием.

— Нет, — подумал он. — Что бы ни случилось, я никогда не поверю, что я бог. Богом мне не бывать.

Он продолжал сидеть, и мысли бежали у него в голове. Вдруг он поймал себя на мысли, что ему даже нравится такая одинокая жизнь. Все прежние неприятности у него были связаны с людьми. Даже одна мысль о том, что ему нужно обнимать женщину в танце, бросала его в пот. Он плохо общался с людьми, его никогда не приглашали в компании, а в старое время общительность давала много преимуществ человеку. В тех редких случаях, когда его приглашали в компанию, он сидел в углу и только смотрел и слушал, не вмешиваясь в разговоры, наблюдая за людьми. Теперь его слабость превратилась в силу. Это было как со слепцом, когда весь мир погрузился во мрак. В этом случае зрячие оказались бы в панике, но слепцы чувствовали бы себя, как обычно. Мир для них остался прежним. И теперь они служили бы поводырями зрячим, в беспомощности мечущимися во тьме.

Вечером, лежа в постели, он понял, что одинокая жизнь, которая ждет его, совсем не так приятна и безоблачна, как ему кажется. Холодные щупальца тумана с моря обхватили дом на Сан-Лупо. И снова страх опустился на Иша, который лежал в постели, прислушиваясь к звукам ночи и думая, что это жуткое одиночество погубит его. Ему вдруг захотелось вскочить и убежать, мчаться куда-то во всю прыть, чтобы оставить позади то, что преследовало его, гналось за ним. Постепенно он успокоился и решил, что не может быть, чтобы болезнь скосила всех. Наверняка в Соединенных Штатах где-то остались люди, горстка людей, и он должен найти их, присоединиться к ним.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Утром его паника растаяла, но все же страх гнездился где-то в глубине его сознания. Он очень осторожно встал с постели, долго и придирчиво рассматривал горло, которое, как показалось ему, заболело. Затем, как старый ипохондрик, он тщательно прополоскал его на всякий случай. Спускаясь по лестнице, он крепко держался за перила. Он понимал, что теперь самая ничтожная болезнь, даже подвернувшаяся нога, может привести к смерти.

Иш немедленно начал готовиться к отъезду. Он всегда действовал быстро и целеустремленно, имея перед собой четкий план. Пусть даже этот план сам по себе имел мало смысла. Но Иш чувствовал удовлетворение от своей деятельности. Его машина была уже стара. Следовательно, среди сотен машин у тротуаров нужно выбрать получше. У многих машин не было ключей, но в конце концов он отыскал то, что хотел и даже с ключами. Он нажал стартер и мотор моментально завелся. Затем Иш проверил машину на ходу. Никаких недостатков. Он стал собирать пищу и некоторые вещи в дорогу. И тут им овладело беспокойство. Он не жалел свой старый автомобиль, но что-то беспокоило его. И тут он вспомнил. Иш вернулся в машину и взял свой молоток. Бросив его на пол у ног, он поехал к магазину.

Конечно, он мог найти пищу в любом городе, но иметь запас не помешает. Иш взял из магазинов спальный мешок, топор, полотенце, плащ, сигареты, разнообразную пищу, которой должно было хватить на несколько дней, бутылку хорошего бренди. Вспомнив события позавчерашнего дня, он зашел в спортивный магазин и взял пистолет, карабин среднего калибра, легкий револьвер, умещающийся в боковом кармане пиджака, и охотничий нож.

Закончив с погрузкой, он сел в машину и тут заметил собаку. За эти дни он видел много собак, но старался не обращать на них внимания. Некоторые из них были очень истощенные, другие, наоборот, отъевшиеся. Одни были заискивающие и трусливые, другие — уверенные в себе и надменные. Эта собака была небольшой гончей с длинными висящими ушами и беложелтой окраской. Она стояла на безопасном расстоянии футов в десять, смотрела на него, помахивая хвостом и чуть слышно повизгивая.

— Пошла прочь, — крикнул он, но сердце его заныло. Он почувствовал себя так, как будто он воздвигает стену между этой собакой и ее жизнью. — Пошла прочь! — повторил он. Но собака приблизилась к нему на два шага, припала передней частью тела к земле, положила голову между лапами и смотрела на него странно молящими глазами. Длинные висящие уши придавали ее морде мировую скорбь. Она как будто говорила: «Ты разбиваешь мое сердце!» Иш невольно улыбнулся и тут же понял, что это первая его улыбка с того момента, как его укусила змея.

Но он тут же пришел в себя, когда почувствовал, что собака трется о его ногу. Пес ощутил, что отношение к нему со стороны человека изменилось. Он мгновенно вскочил, сделал два круга по площадке, а затем снова лег на землю, положив голову между передними лапами, коротко залаяв. Иш не мог удержаться от широкой улыбки, и пес снова пустился бежать, резко меняя направление. Видимо, он имитировал охоту за кроликом. Закончив демонстрацию своих способностей, пес подскочил к Ишу и подсунул свою голову ему под руку, как бы говоря: «Ну как, неплохо?» Иш понял, чего ждет от него собака, и погладил ее по голове, легонько похлопал по шее.

Пес вилял хвостом так яростно, что все тело его ходило ходуном. Светлые глаза закатились от наслаждения, и были видны только синеватые белки. Это была картина обожания, слепой преданности. Длинные уши прижались к голове, на лбу собрались морщинки. Да, пес полюбил с первого взгляда. Всеми своими действиями он говорил: «Это единственный человек в мире, которого я люблю!»

Иш внезапно расслабился. Опустившись на корточки, он без стеснения погладил пса. — Ну что же, — подумал он. — Теперь у меня есть собака, хочу этого я или нет. — Затем он добавил. — Впрочем, это не я выбрал собаку, а собака меня.

Он открыл дверь автомобиля. Пес по-хозяйски вскочил в него и развалился на переднем сиденье.

Зайдя в магазин, Иш взял пачку бисквитов для собак и скормил одну штуку псу прямо с руки. Собака брала пищу, как само собой разумеющееся, без всяких изъявлений признательности или благодарности. Это естественно, ведь хозяева и существуют для того, чтобы добывать пищу для собак. Раз уж ты выбрал себе хозяина, так какой смысл благодарить его за то, что он обязан делать. Иш увидел, что это не кобель, а сука. — Теперь понятно, — сказал он, — это просто влечение полов.

Он вошел в дом и взял кое-какие свои вещи: одежду, бинокль, несколько книг. Затем он подумал, не понадобится ли ему еще что-нибудь в путешествии через континент.

Взяв бумажник, он обнаружил там девятнадцать долларов. Вероятно, больше ему и не нужно. Он даже хотел выбросить бумажник, но затем пожалел и оставил. Ему будет неуютно без привычной тяжести в кармане. Да и деньги не повредят.

Без особых надежд он написал записку и оставил ее в столовой на видном месте. Если они вернутся в его отсутствие, то или будут дожидаться его, или же оставят записку для него.

Стоя у машины, он еще раз бросил взгляд на улицу Сан-Лупо. На ней, конечно, никого не было. Дома и деревья выглядели как всегда, но в садиках и на лужайках уже было заметно отсутствие ухода, особенно полива. Несмотря на калифорнийские туманы, влаги растениям не хватало.

Быт уже полдень, но Иш решил отправиться прямо сейчас. Ему хотелось уехать, а ночь он проведет в каком-нибудь пригороде.

Мощный мотор мерно урчал. Было утро второго дня путешествия. Он ехал крайне осторожно, не забывая о многочисленных случайностях, подстерегающих его и угрожающих жизни. Он старался держать стрелку спидометра на цифре сорок. Но этот мотор не привык к такой езде, и Иш видел, как стрелка упрямо ползет к пятидесяти, а то и шестидесяти. Но он сдерживал машину.

Собака лежала рядом с ним. Время от времени она клала голову ему на колени, но, в основном, она спокойно спала, и ему было приятно ощущать ее присутствие рядом.

Иш поехал по дороге 99 через долину Сан Хоакин. Хотя ехал он медленно, но путь проделал большой: ведь ему не приходилось замедлять ход в населенных пунктах, останавливаться на перекрестках, пропускать тракторы.

Он ни разу не видел людей. Если бы он искал их по городам, может быть, нашел бы кого-нибудь, но сейчас это было бесполезно. Этим можно заняться и потом. Сейчас он хотел убедиться, что нигде не осталось людей в больших количествах.

По сторонам дороги тянулись фруктовые сады, хлопковые поля. Может, взгляд фермера и заметил бы отсутствие людей и недостаток ухода, но для Иша все выглядело как обычно.

В Бэйкерсфилде он свернул с 99 дороги и поехал по шоссе, огибающему ущелье Техачапи. Поля здесь уступили место рощам, дубравам, лесопаркам. Здесь тоже не было людей. Однако их отсутствие совсем не ощущалось — эта местность всегда была пустынной. Он объехал ущелье и посмотрел вперед, где начиналась пустыня. Теперь он удвоил осторожность. Хотя солнце еще оставалось над горизонтом, Иш остановился в маленьком городке Мохав и начал готовиться.

Чтобы пересечь 200 миль пустыни, люди даже в старые времена везли с собой воду в автомобилях. Если машина портилась в пути, то оставалось надеяться только на помощь. Ишу же ждать помощи было неоткуда. Ему приходилось полагаться только на себя.

Он нашел магазин. Тяжелая дверь была заперта, но он разбил окно молотком и вошел туда. Там взял две большие канистры и наполнил их водопроводной водой. Водопровод еще действовал здесь. Затем в винной лавке он захватил галлон красного вина.

Но он еще не удовлетворился. Мысль о предстоящем путешествии через пустыню все же еще тяготила его. Он поехал по главной улице, сам не зная, что хочет найти. Но когда взгляд его упал на мотоцикл, он понял, что ему нужно. Мотоцикл был черно-белый и принадлежал полицейской патрульной службе. Несмотря на депрессию, ему все же было не по себе, когда он решил взять полицейский мотоцикл.

Но все же он решился, вышел из машины, проверил исправность мотоцикла, а затем из досок соорудил мостки и загнал мотоцикл в кузов своей машины. Теперь он уже был не просто моряком на корабле: у него появилась и лодка, на которой можно спастись, если потонет его корабль. Однако все эти предосторожности не избавили его от боязни пустыни. Он то и дело оглядывался по сторонам, но больше ничего ему в голову не пришло.

Солнце село. Иш чувствовал себя совсем разбитым. Он приготовил себе холодный ужин и съел его без аппетита. У него даже возник страх, что от такой пиши может возникнуть расстройство желудка. Поев, он нашел в ближайшем магазине банку с собачьими консервами и накормил собаку. Она приняла это, как должное. Поев, собака вновь улеглась спать на сиденье. Иш подогнал машину к самому лучшему отелю в городе. Дверь была открыта, и он вошел туда. Собака за ним. Из крана вода еле капала. Видимо, в таком маленьком городе автоматизация была не на таком высоком уровне, как в больших городах. Иш кое-как умылся и лег спать. Собака свернулась клубочком на полу.

Страх не оставлял его, и он долго не мог уснуть. Собака завыла во сне, и Иш подскочил. Страх еще больше стянул свои объятия вокруг него. Он встал, проверил, заперта ли дверь, хотя не знал, чего или кого он боится, и от кого запирается. Затем он подумал, что нужно было бы сходить в аптеку и взять какое-нибудь снотворное, но сама эта мысль ужаснула его. Тогда он подумал о бренди, но тут же отказался от этой мысли, вспомнив несчастного мистера Барлоу. Наконец, ему удалось забыться в тревожном сне.

Утром он встал с тяжелой головой и с ужасом подумал о раскаленных пространствах пустыни. Не повернуть ли обратно? Поехать на юг, в Лос-Анджелес, посмотреть, что случилось там. Он стал уговаривать себя, что это великолепная идея, хотя сам понимал, что это всего лишь уловки, чтобы не ехать через пустыню. Но у него хватило гордости не дать уговорить себя отказаться от своего первоначального намерения. Но тем не менее, он решил пуститься в путь только перед заходом солнца. Это всего лишь обычная предосторожность. Даже в обычное время люди предпочитали ехать по пустыне ночью, чтобы не страдать от жары.

Он провел весь день в Мохаве, борясь со страхом и стараясь занять себя мыслями о том, что нужно сделать еще, чтобы полностью обезопасить себя от любых случайностей.

Когда солнце коснулось западных гор, он сел за руль. Собака рядом с ним.

Он проехал целую милю, прежде чем понял, что пустыня сомкнулась вокруг него. Косые лучи солнца создавали жутковатые искривленные тени от редких кустарников и деревьев. Затем тени исчезли, наступили сумерки. Он включил свет. Перед ним простиралась дорога, пустая дорога. В зеркале заднего вида не было ни одного огонька — только тьма.

Становилось все темнее, и его беспокойство росло. Он не мог понять причины. Мотор работал хорошо. Иш снизил скорость. Он думал о поломке автомобиля, о перегреве двигателя, о том, что может пробить сальники, и масло все вытечет. И тогда он останется посреди пустыни один, совсем один. Теперь он даже потерял уверенность в мотоцикле. Ведь мотоцикл тоже может сломаться. После долгой томительной, медленной езды он проехал мимо первого маленького пункта в пустыне, где путешественник мог заправиться бензином и водой. Теперь там было темно, значит, помощи оттуда не будет. Он поехал дальше. Свет фар выхватывал из темноты дорогу перед ним, ровно рычал мотор. Но Иш думал, что будет, если ему вдруг придется остановиться здесь.

Он продолжал ехать. Наконец, собака на сиденье возле него встрепенулась и залаяла. — Заткнись! — прикрикнул он, но собака продолжала лаять, — Ну хорошо, — сказал он и остановил машину, даже не позаботившись съехать на обочину.

Он вышел из машины, придержал дверь для собаки, которая моментально выпрыгнула и тут же залаяла, подняв морду вверх, и бросилась за каким-то маленьким зверьком. Они мгновенно скрылись из виду. — Назад! Назад! — закричал Иш, но собака, не обращая на него внимания, с громким лаем умчалась прочь.

Наступила мертвая тишина. Иш даже не сразу понял, в чем дело, но затем сообразил: это же заглох мотор! В панике он бросился в машину, нажал стартер. Мотор сразу же завелся. Но Иш продолжал дрожать. Он почему-то решил выключить фары и сидеть в темноте, не видимый ни для кого. Со светом же его видели все, а он не мог видеть никого.

Немного погодя, примерно через четверть часа, вернулась собака. Он не слышал ее приближения. Она просто возникла из тьмы. Собака легка на песок, тяжело дыша и высунув язык. Внезапно он разозлился на нее и подумал, каким опасностям подвергала его страсть к охоте этой глупой собаки. Раз уж он не захотел оставить ее умирать от жажды в пустыне, то подарит ей более быстрый и менее мучительный конец. Он достал с заднего сиденья пистолет.

Собака лежала, положив голову между лап, и тяжело дышала. Она даже не двинулась с места, только подняла на него большие глаза, окруженные синеватыми белками. Отведя душу в погоне за кроликом, она вернулась к человеку, к тому, которого она обожала, который доказал свою полезность, давая ей вкусную еду и привезя в местность, где много кроликов, за которыми можно всласть погоняться. Иш успокоился и рассмеялся.

Этот смех что-то растопил у него внутри, сбросил тяжкий груз с плеч. — А чего, собственно, я боюсь? — подумал он. — Хуже смерти ничего не случится. А она уже забрала большую часть людей. Почему я должен бояться этого? Хуже этого ничего быть не может.

И сразу ему стало много легче. Он пружинистым шагом прошелся по дороге, чтобы дать возможность телу ощутить изменение состояния своего духа.

Это было не просто освобождение от тяжести на душе. Это стало для него Декларацией Независимости. Он гордо шагнул навстречу Судьбе и бесстрашно дал ей пощечину. Он осмелился бросить вызов Судьбе.

Иш решил, что если ему пришлось жить, то он будет жить без страха. В конце концов, разве он не избежал мировой катастрофы?

С внезапной решимостью он подошел к машине сзади, открыл дверцы, расстегнул ремни и вытащил мотоцикл. Все эти меры предосторожности теперь излишни. Если Судьба решила поиграть с человеком, то бесполезно пытаться обмануть ее. Иш решил наслаждаться жизнью, жить без страха, по крайней мере, до тех пор, пока он живет.

— Ну, поехали, принцесса, — сказал он с иронией, — поехали. — И тут он понял, что, наконец, дал имя собаке. Имя показалось ему удачным. Оно связывало его с Прежними Днями. Действительно, собака была для него Принцессой. Она всегда ждала от него заботы, услужения и платила ему своим расположением лишь изредка, когда отвлекалась от собственных мыслей и занятий.

Иш решил не ехать дальше в эту ночь. С вновь обретенным чувством свободы он ощущал себя вполне независимым и готов был встретить любые неожиданности. Он вытащил спальный мешок, раскатал его и лег на песок, укрывшись противокомарной сеткой. Принцесса легла рядом и тут же уснула, изредка взлаивая во сне и дрыгая ногами. Видимо, ей снилась погоня за кроликом. Затем она успокоилась, и он тоже.

Он проснулся, когда рассвет уже окрасил лимонным цветом холмы пустыни. Было холодно, и Принцесса спала, прижавшись к нему. Он выбрался из мешка, когда солнце выглянуло из-за холмов.

Иш несся по пустыне. Стрелка спидометра застыла на цифре 80. Он ощущал радость, наслаждение своим бесстрашием. Все грустные мысли оставили его.

Немного погодя, он снизил скорость и с новым интересом стал осматривать местность. Его тренированный мозг ученого отмечал все детали драмы, которая произошла здесь в момент исчезновения человечества. Но в этой дикой пустыне таких следов было очень мало.

Когда он приехал в Нидлз, его бак был почти пуст. Электроэнергии не было, и насос на колонке не работал. Он проехал по городку и нашел цистерну, откуда и наполнил баки. Затем он продолжил путь.

Переправившись через реку Колорадо, Иш очутился в штате Аризона. Дорога теперь поднималась вверх среди острых каменных утесов.

Подъезжая к старому шахтерскому поселку Оатмену, он увидел двух ослов. Может, они были возле поселка, когда произошла катастрофа, а может, они почувствовали, что теперь им бояться нечего, — он не знал. Но у ослов был весьма самоуверенный вид. Он вышел из автомобиля и попытался подойти к ним, но животные, не теряя чувства собственного достоинства, удалились, сохраняя дистанцию. Вернувшись к машине, он выпустил Принцессу, но та боязливо смотрела на странных невиданных животных. Самец прижал уши, оскалил зубы и ударил копытом землю. Принцесса быстро повернулась и бросилась в машину под защиту человека. — Да, — подумал Иш, — даже волку страшно встретиться с этим самцом. И не только волку, но и пуме он сможет дать достойный отпор.

Он проехал Оатмен, и вскоре на его пути встала первая преграда. Несколько дней назад в горах разразился сильнейший ливень. Потоки воды хлынули вниз и занесли песком участок дороги. Иш вышел из машины, чтобы посмотреть, можно ли проехать. Раньше дорожные рабочие без труда бы расчистили путь. Но теперь на дороге оставался песок. Толщина заноса составляла несколько дюймов. А когда Иш посмотрел вниз, то увидел, что на дороге окажется еще больше песка, и промоины под бетонными плитами станут глубже. Через несколько лет бетон под тяжестью песка и без опоры снизу начнет трескаться и в конце концов обрушится. Однако пока что по дороге еще можно было проехать без опаски. Иш повел машину по песку.

— Дорога рушится в самом слабом своем месте — где тонко, там и рвется, — подумал он, размышляя, сколько же времени он еще будет иметь возможность путешествовать по стране.

Эту ночь он провел в постели, в самом лучшем отеле городка Кингмен.

Электричества в Кингмене уже не было, но водопровод еще работал. Газовый баллон в кухне отеля был еще полон. Правда, холодильники уже все отключились, поэтому у Иша не было ни яиц, ни масла, ни молока. Но после рейда по магазинам, он приготовил себе роскошный завтрак. Грейпфруты, соки, овощи, кофе с сахаром и концентрированным молоком. Принцесса, как всегда, удовлетворилась банкой консервированной конины. После завтрака он решил наполнить свой бак бензином. Для этого ему пришлось пробить зубилом дырку в цистерне, наполнить канистру и перелить ее в бак.

В городе были мертвецы, но в сухом аризонском воздухе они не разлагались, а мумифицировались. На них смотреть было, конечно, неприятно, но запаха от них почти не было.

За Кингменом шоссе протянулось по дикой местности, где не было никаких следов деятельности человека. Вдоль шоссе даже не было телеграфных столбов и ограды. По обе стороны тянулась зеленая равнина, испещренная точками деревьев. Иш понимал, что теперь, когда бойни перестали работать, численность стад увеличится, и пока не увеличится число хищников, которые будут ограничивать численность овец и коров, они уничтожат многие пастбища, изменят лицо этой местности. А из-за отсутствия пищи погибнут многие животные. Впрочем, он, может быть, недооценивает скорость увеличения числа хищников, которые будут ограничивать скорость увеличения числа травоядных. Во всяком случае лет через 25–50 все придет в равновесие, и земля будет выглядеть точно так же, как она выглядела до прихода сюда белого человека.

В первые два дня его мучил страх, но на третий день он уже бесстрашно выжимал из машины все, на что она способна. На четвертый же день он после приступа возбуждения ощутил депрессию. Оглушающее спокойствие овладело им. Он провел довольно большую часть своей жизни в горах и всегда был им благодарен за тишину и покой. Но только сейчас он понял, сколько шума в мире производил человек. Многие философы давали определение человеку, и Иш внес свою лепту: Человек — это производящее шум животное. Сейчас, когда он ехал по пустыне, единственным ненатуральным шумом в природе было мягкое урчание мотора двигателя. У него не было необходимости нажимать на кнопку звукового сигнала. Ему не встречались машины, рычащие тяжелые дизели, не было слышно звука реактивных самолетов. В городках не было слышно свистков, гудков, колоколов, радиоприемников, голосов людей… Это был настоящий покой, хотя принесла его на землю смерть миллионов людей.

Он ехал медленно, но страх тут был не причем. Он останавливался тогда, когда ему хотелось что-либо осмотреть. И каждый раз Иш глушил мотор и прислушивался, но Иш не слышал ничего даже в горах. Изредка он слышал пение птиц или жужжание насекомых, иногда единственным шумом был свист ветра. А однажды он услышал отдаленные раскаты грома.

К полудню он въехал в горную местность. Покрытые снегом вершины виднелись на севере. Возле города Уильямса, на вокзале, стоял поезд. Вокруг не было ни одного человека. Городок Флагстафф был наполовину уничтожен пожаром. Здесь тоже не было никого.

Проехав Флагстафф, он увидел прямо на дороге двух ворон, клюющих что-то. Они заметили его и взлетели, тяжело хлопая крыльями. Иш прошелся по шоссе и насчитал двадцать шесть мертвых овец.

Он поехал дальше и по внезапному капризу свернул на боковую дорогу, ведущую в каньон Валнут, где находились охраняемые поселения древних людей. Среди разрушенных хижин в каньоне виднелся дом коменданта заповедника. Оставался час до сумерек, и Иш с мрачным удовольствием прошел по узкой тропе к дому коменданта, рассматривая жилища древних людей. Он провел ночь в одном из этих домов. В результате сильных дождей в дом проникла вода и стояла лужей на полу. Пол покоробился. Ведь теперь убрать воду было некому. Еще несколько лет, и все эти дома, ранее тщательно охраняемые и поддерживаемые в порядке, разрушатся. Разрушится и дом коменданта. Он уже не будет ничем отличаться от древних развалин, В этом каньоне руины одной цивилизации смешаются с руинами другой, более поздней. Но разницы между ними не будет.

Он ехал теперь по местности, славящейся овцеводческими фермами. Тут и там он видел тела овец, отбитых от стада и задранных койотами. На одном из склонов он увидел стадо овец, в панике убегающее от кого-то, нс подробностей он рассмотреть не смог.

А на одном из пастбищ он увидел странную картину: мирно пасущееся стадо овец. Иш посмотрел по сторонам, ожидая увидеть вагончик пастуха или самого пастуха, но увидел только двух собак, овчарок. Пастуха уже не было, но собаки, повинуясь давней привычке, продолжали выполнять свою задачу: сгоняли стадо, вели его на хорошие пастбища, к воде, охраняли от врагов. Иш остановил машину и смотрел на стадо придерживая Принцессу, чтобы та не выскочила на улицу. Овчарки чрезвычайно возбудились, завидев машину. Они держались на расстоянии метров двести и остервенело лаяли на Иша. Было ясно, что настроены они весьма враждебно. Да, в городах после ухода человека все еще действовали электрические станции, водопровод, телефон, так и здесь, в далеких долинах, собаки все еще продолжали выполнять свой долг. Но это, конечно, будет продолжаться недолго.

Шоссе тянулось по широкой равнине. Он прочел на обочине табличку: США 66. Он вспомнил, что это было очень оживленное шоссе, соединяющее Огайо с Калифорнией. Но сейчас оно было совершенно пустым. Ни автобусов, ни легковых машин, ни грузовых трейлеров, ни туристов, ни даже повозок индейцев племени Навахо, которые тянули костлявые измученные лошади по обочине шоссе.

Он подъехал к реке Рио Гранде, проехал мост и очутился на широкой улице Альбкерка, самого большого города, который ему встретился в Калифорнии. Иш нажал сигнал и подождал ответа. Ничего. Он не стал долго ждать.

Он проспал ночь в туристском отеле на восточной окраине Альбкерка, откуда он мог видеть весь город. В городе было темно. Видимо, электростанция уже прекратила свою работу.

Утром он двинулся дальше по шоссе, которое лежало между горами. Страсть к сумасшедшей скорости снова овладела им, и он нажимал педаль газа до отказа. Вскоре он уже пересек границу штата Техас. День оказался неожиданно жарким. Вокруг расстилались бескрайние поля. Хлеб уже был сжат до того, как на землю обрушилась нежданная катастрофа. Ночь он провел в пригороде Оклахома Сити.

Утром он объехал город и продолжил путь по 66 шоссе. Он ехал по направлению к Чикаго, но вдруг упавшее дерево преградило ему путь. Он вышел, чтобы оценить ситуацию. На эту местность, видимо, обрушилась буря. Все шоссе было завалено сучьями, листьями, упавшими деревьями. Нужно было трудиться полдня, чтобы расчистить путь. И затем он понял, что перед ним символ той грандиозной драмы, что произошла на земле. Шоссе 66, знаменитое шоссе, гордость Соединенных штатов! И оно перекрыто случайно упавшим деревом! Он мог бы разобрать завал, устранить препятствие. Но ведь это ненадолго. Следующая буря — и все будет то же самое. Через несколько лет езда по этому шоссе будет таким же невероятно сложным предприятием, как поездки по стране первых поселенцев в фургонах…

Сначала ой хотел объехать препятствие по полю, но почва была влажной и топкой от недавних ливней. Посмотрев на карту, Иш понял, что он может вернуться к югу на несколько миль и свернуть на другую бетонную дорогу. Он развернулся и поехал обратно.

Доехав до дороги, он подумал: — Зачем возвращаться на шоссе 66. Эта дорога ничем не хуже других. Может, упавшее дерево изменит все дальнейшее течение человеческой истории. Я ехал в Чикаго, и там должно было что-то произойти. Теперь я поеду в другое место, и что-то другое произойдет там, а не в Чикаго…

Сейчас он ехал на восток по штату Оклахома. Этот штат всегда был малозаселен. На округлых холмах темнели небольшие дубовые рощи точно так же, как и до катастрофы. На полях зеленели побеги кукурузы, хлопка. По всему было видно, что урожай был бы хороший в этом году. Правда, хлопок уже начинал увядать без ухода.

Дето было в самом разгаре. Иш пока еще не потерял привычки бриться, но не из-за того, что этого требовало приличие, а просто ему было так удобнее. Правда, его давно не стриженные волосы висели спутанными лохмами. Он попытался подрезать их ножницами, но ничего хорошего из этого не вышло. Он был одет в голубые джинсы и рубашку с открытым воротом, причем рубашку он менял каждое утро, выбрасывая старую. Где-то он потерял свою шляпу, поэтому, заехав в первый же магазин, нашел себе шляпу, какую носили все фермеры летом.

В полдень он пересек границу штата Арканзас и сразу же ощутил перемену. Сухая жара осталась позади. Здесь уже было жарко и влажно. Пышная зелень была видна везде: на дороге, в полях, у домов… Все дома были обвиты побегами виноградной лозы, крылечки домов утопали в розовых кустах. Маленькие дома вообще не были видны из-за зелени садов. Заборы тоже скрывались в побегах плюща. Сочная трава выбивалась из трещин в бетонных плитах шоссе, в некоторых местах виноградные лозы перекидывались с одной стороны дороги на другую, и он ехал как бы под зеленым мостом.

Теперь он разнообразил свою консервированную пищу различными фруктами и ягодами из садов, мимо которых он проезжал. Эту ночь он спал в Норт Литл Рок.

Через час пути на следующее утро на окраине маленького городка он остановился, увидев хорошо ухоженный сад. Он вышел из машины и впервые увидел то, что искал: несколько человек. Они все были негры — мужчина, женщина средних лет и мальчик. По виду женщины было ясно, что вскоре в этой группе должен появиться и четвертый член.

Все они были очень робкие. Мальчик держался позади, любопытный, но испуганный. Он чесал свою голову, и Иш предположил, что у мальчика лишай. Женщина стояла, покорно ожидая вопросов. Мужчина снял шляпу и стоял, нервно перебирая пальцами ее сломанные поля. Капли пота, то ли от жары, то ли от беспокойства, стекали по его лбу.

Иш заговорил с ним, и оказалось, что он с трудом понимает их диалект, хотя, впрочем, возможно, они говорили так неразборчиво от страха. Однако он смог понять, что поблизости нет никого, кроме них. Правда, они не отходили далеко от того места, где жили. Они не были родственниками, а просто собрались вместе, когда все погибли. Против всех законов вероятности в этом маленьком городишке осталось трое выживших — и они нашли друг друга.

Иш вскоре понял, что их поведение обусловлено не только тем, что на них так подействовала катастрофа, но и тем, что они негры, а он белый человек. Видимо, у них в крови был заложен страх перед белыми. Они говорили робко, опустив глаза в землю.

Несмотря на их явное нежелание, Иш осмотрел их жилище. Хотя все дома в городе были открыты для них, они все еще жили в жалкой лачуге, где раньше жила эта женщина.

Иш не вошел в нее, но заглянул внутрь. Измятая постель, старые стулья, железная печь, стол, покрытый запятнанной скатертью, остатки пищи на столе, над которыми вились мухи… Снаружи все выглядело гораздо лучше: ухоженный участок земли, где росла кукуруза и немного хлопка. Что они намеревались делать с хлопком. Иш не мог понять. Скорее всего эти люди жили по инерции и делали то, что делали миллионы людей до них, это давало им ощущение безопасности и покоя.

У них были куры и несколько свиней. Когда Иш смотрел свиней, негры умоляюще смотрели на него, видимо, боялись, что белый человек заберет их.

Иш попросил свежих яиц и за дюжину дал им долларовую бумажку. Негры были очень рады такому обмену. Через четверть часа Иш устал от них и сел в машину к великому облегчению хозяев.

Он некоторое время сидел, размышляя. — Я был бы здесь маленьким королем, если бы пожелал остаться. Они, конечно, с неохотой приняли бы меня, но страх перед белым человеком заставил бы их. Они выращивали бы для меня овощи и скот, делали бы всю работу. Я был бы королем.

Но эта мысль быстро исчезла, и он поехал дальше, думая о неграх. Все-таки они лучше, чем он, решили проблему. Он жил, пользуясь остатками того, что цивилизация оставила после себя. А они уже стали жить созидательно, производя большинство из того, в чем нуждались. У них положение было более стабильное, чем у него.

Он проехал по мосту через бурную коричневую реку. Впереди, загораживая ему путь, стоял громадный трактор. Эта дорога вела в Мемфис.

Чувствуя себя непослушным мальчишкой, нарушающим правила, он поехал, не обращая внимания на дорожные знаки, по левой стороне и вскоре выбрался на шоссе, ведущее в Арканзас.

Он, не встретив никого, проехал через Теннесси, затем через Мемфис. Здесь южный ветер принес сладковатый запах разложения, и Иш постарался побыстрее убраться отсюда.

Он мчался по шоссе, но тучи, гонимые южным ветром, догнали его. Они принесли с собой дождь. Ехать стало противно и утомительно, а так как спешить ему было некуда, он решил остановиться в туристском отеле на окраине маленького городка, названия которого он даже не удосужился узнать. На кухне газ еще был, и Иш приготовил себе обед из яиц. Однако это показалось ему недостаточным, и он решил сходить в аптеку за витаминами.

После этого он выпустил Принцессу побегать, и она моментально исчезла с торжествующим лаем. Это ему не понравилось, так как он знал, что теперь ему придется долго дожидаться, пока она не наохотится всласть. Но она вернулась раньше, чем он ожидал, и от нее отвратительно пахло скунсом. Иш запер ее в гараж, а она жалобно завывала там, жалуясь на такое плохое обращение с ней.

Иш пошел спать в подавленном состоянии духа.

— Может, я пострадал от шока больше, чем полагаю, — подумал он. — А может, просто одиночество действует на меня, или старый добрый секс поднял во мне свою отвратительную голову. Может, мне нужна женщина.

Иш знал, что шок может служить причиной самых разнообразных явлений. Он вспомнил рассказ о человеке, который стал свидетелем гибели собственной жены. И после этого он абсолютно потерял вкус к жизни, к удовольствиям.

Он подумал о неграх, которых встретил сегодня. Эта женщина, пожилая, беременная, совсем некрасивая, вряд ли смогла вызвать в нем желание. Затем он стал размышлять о той жизни, которую вели эти негры. Принцесса все еще выла в гараже. Иш выругал ее и уснул.

Утром ему все еще было не по себе. На улице было пасмурно, но дождь кончился. Он решил прогуляться по дороге пешком. Прежде, чем идти, он заглянул в машину и увидел на заднем сиденье карабин. Иш не притрагивался еще до него, но сейчас почему-то он взял его, накинул ремень на плечо и пошел по дороге.

Принцесса некоторое время сопровождала его, а затем обнаружила чей-то след и, несмотря на его призывы, с лаем исчезла за холмом.

Иш шел по дороге, не имея никаких определенных намерений, кроме желания размять ноги, и, если удастся, собрать немного фруктов. Он не думал ни о чем, когда заметил в поле корову и теленка. В этом не было ничего необычного: за время пути он видел коров много раз. Но сейчас за плечами у него была заряженная винтовка, и вдруг он понял, что ему хочется сделать.

Тщательно прицелившись в теленка, он выстрелил. Расстояние было небольшим. Промахнуться было невозможно. Когда звук выстрела затих, он увидел, как теленок дернулся, ноги его подогнулись, тонкая струйка крови потекла из ноздрей. Он закачался и упал.

Корова после выстрела отбежала на несколько ярдов и теперь остановилась в нерешительности. Иш не знал, собирается ли она мстить за своего теленка, но он снова поднял карабин и выстрелил два раза, чтобы с уверенностью убить ее.

Затем он пошел обратно к машине за охотничьим ножом. Вернулся с ножом и перезаряженной винтовкой. Иш с любопытством воспринимал свои ощущения. Ведь раньше он никогда не поднимал оружия, а сейчас он как будто объявил войну живым существам и должен был понять, что же он ощущает при этом. Он подошел к корове и теленку, которые не оказали ему никакого противодействия. Теленок еще дышал, и Ишу, хотя это ему совсем не нравилось, пришлось перерезать ему горло. Он никогда раньше не охотился и не резал зверей. Поэтому ему пришлось немало повозиться. Вымазавшись в крови с головы до ног, он вырезал печень и тут понял, что нести ему ее не в чем, только в руках. Он положил печень обратно в разрезанный живот теленка и пошел в хижину за сумкой. Когда Иш вернулся, на теленке уже сидела ворона и выклевывала глаза.

Наконец он благополучно доставил печень в дом, но к этому времени он настолько перемазался в крови и грязи, что у него совсем не было желания жарить и есть эту печень. Вымывшись, насколько позволяли условия, Иш сидел, прислушиваясь к дождю. Вернулась Принцесса и заскреблась в дверь, требуя, чтобы ее впустили. Так как запах скунса уже выветрился, он разрешил ей войти. Она была мокрая, грязная, вся в колючках. Она сразу легла на пол и начала приводить себя в порядок, а сам он улегся в постель, немного уставший от необычных ощущений, но тем не менее, удовлетворенной. На улице непрерывно шел дождь, и примерно через час Иш вдруг ощутил что-то новое для себя: оказывается, ему стало скучно — в первый раз после того, как произошла катастрофа.

Он поискал в комнате и нашел журнал шестимесячной давности. Он начал читать историю о том, как встретились парень с девушкой, как они полюбили друг друга, как родители всячески старались разлучить их… Все это было настолько далеко от Иша, что эта история показалась ему написанной во времена строительства египетских пирамид. Он прочел еще три рассказа, но рекламные объявления показались ему более занимательными. Ни одно из объявлений не имело никакого отношения к нынешней ситуации. Все они были направлены не к человеку, как таковому, а к определенной социальной группе. Например, вы должны избавиться от плохого запаха изо рта не потому, что это верный признак больного желудка или плохих зубов, а потому, что вам будет трудно найти партнера для танцев и вечерних прогулок.

Несмотря ни на что, журнал сыграл свою положительную роль: он отвлек Иша от грустных мыслей. К полудню он проголодался, и, когда посмотрел на печень, мирно лежащую в кастрюле, он обнаружил, что из его памяти исчез окровавленный умирающий теленок. Иш поджарил себе великолепный кусок и с удовольствием съел его. Да, кусочек свежего мяса — вот что ему было нужно. Он дал кусочек и Принцессе.

Отдыхая после обеда, он ощущал довольство и умиротворение. Его выстрел в теленка вовсе не означал, что он стрелял для развлечения, нет, он просто добывал себе пищу. Это было то же самое, что открыть банку с консервами, только намного вкуснее. Сегодня он, сделал шаг от того, чтобы быть просто потребителем остатков цивилизации, он приблизился к тому, чтобы самому кормить себя, как это делали негры, которых он видел. То, что ему пришлось уничтожить живое существо, чтобы вдохнуть жизнь в себя — этот вечный парадокс жизни — совершенно не смущало его.

После этого Иш еще больше потерял чувство времени. Он каждый день проезжал понемногу, так как все время шел дождь, и дороги не были такие прямые и ровные, как на Западе. Более того, он уже перестал торопиться. Он ехал на северо-восток через холмы Кентукки, затем проехал через Огайо и продолжил путь в Пенсильвании.

Сейчас он все больше собирал пищу сам: кукурузные початки, лук, морковь — он любил сырую морковь — застрелил поросенка, два часа охотился за индюшками, которые довольно быстро одичали и не подпускали его на выстрел. В конце концов ему удалось застрелить большого индюка, которого вывела из себя его настойчивость в преследовании, и который решился отогнать назойливого пришельца.

Несмотря на дождь, было тепло, и он часто купался. Вода в водопроводе уже стала затхлой, поэтому он пользовался водой из источников и колодцев. Да и в реках вода стала намного чище, чем раньше — ведь теперь в реки не сливались отходы с заводов и канализационных городских труб.

Он уже настолько набил глаз, что при первом взгляде на город мог сказать, пуст он полностью, или же при желании можно было найти пару человек. В последнем случае в городе обычно были ограблены винные лавки и банки: очевидно, деньги еще имели ценность для людей. На улицах можно было встретить свинью или собаку, а реже — кошку.

Даже здесь, в густо населенных областях страны, он редко видел трупы людей, которых так боялся. Жители маленьких городов, видимо, заранее покинули свои жилища, чтобы перебраться в большие центры, где они ожидали получить помощь, или же бежали в горы, чтобы спастись от инфекции. На окраинах больших городов были видны совершенно свежие следы бульдозеров, очевидно, до последнего момента закапывающих массовые захоронения. Конечно, те, что умерли последними, остались не похоронены, но все они были сконцентрированы возле больниц и госпиталей. Благодаря своему обонянию, он вовремя узнавал о таких местах и старался объехать их подальше.

Те выжившие, кого он встречал, были одиночки, иногда парочки. Они твердо решили оставаться на месте. Некоторые хотели, чтобы он остался с ними, но никто не желал сопровождать его. Однако сам он еще не нашел никого, с кем бы захотел разделить будущее. — Если понадобится, — думал он, — я всегда смогу вернуться.

В деревенской местности перемены были заметнее, чем в городах. Уже тучные колосья гнулись к земле, ожидая жатвы, которой не будет. Многие заборы, защищающие посевы от животных, были повалены, и в полях паслись многочисленные стада коров, овец, лошадей.

Наконец одним утром он пересек мост через реку Делавар, въехал в штат Нью-Джерси и понял, что к полудню будет уже в Нью-Йорке.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Он приехал на Пуласки Скайвэй около полудня. Он был здесь пятнадцатилетним мальчиком и ехал вместе с отцом и матерью. Движение здесь было сумасшедшее. С грохотом проносились машины и грузовики во всех направлениях. Иш помнил, как его отец неуверенно смотрел по сторонам, чтобы не пропустить какой-либо дорожный знак, а мать очень нервничала и советовала ему, куда и как ехать. Но теперь Принцесса спокойно спала на сиденье возле него, а он ехал по Скайвэю совершенно один.

Далеко впереди он увидел высокие башни небоскребов — жемчужно-серые силуэты на фоне облаков. Для середины лета день был слишком холодным.

При виде этих башен что-то шевельнулось в нем. Теперь он понял то, чего не мог объяснить себе раньше: почему он так стремился сюда, в Нью-Йорк. Ведь этот город для каждого американца был центром вселенной, и, если что-то произошло в Нью-Йорке, это должно было произойти везде. «Рушится Рим — рушится мир».

Подъехав к Джерси Сити, он остановился посреди шоссе, чтобы прочесть указатели. Он вышел из машины и не услышал скрипа резко останавливающихся автомобилей, звуковых сигналов, ругани водителей, полицейских свистков…

— Во всяком случае, — подумал он, — жизнь стала спокойнее.

Откуда-то издали до него донеслись крики птиц, возможно, чаек. Другой звук, который он слышал, был ровным гудением его мотора.

Он решил не пользоваться туннелями. Может быть, они залиты водой, а ему совсем не хотелось попадать в ловушку. Он поехал на север, переехал мост Джорджа Вашингтона и прибыл в Манхеттен.

Он повернул на Бродвей и поехал на юг, намереваясь попасть прямо в Бэттери. Однако на 17 °Cтрит он увидел знак «Проезд закрыт» и стрелку, указывающую объезд. Иш мог бы поехать под знак, но решил подчиниться приказанию. Он поехал по Амстердам Авеню и затем снова повернул на юг. По отвратительному запаху он понял, почему здесь был закрыт проезд: Медицинский Центр был, видимо, последним центром концентрации больных.

Авеню Амстердам тоже была пустынна. Вокруг громоздились бетонные и кирпичные глыбы домов и где-то в каменных пещерах, ранее называемых квартирами, наверное, остались живые люди. Катастрофа, постигшая весь мир, здесь, в перенаселенном городе, свирепствовала более жестоко, чем где-либо в другом месте. Однако он был уверен, что среди миллионного населения Манхеттена наверняка остались живые точно так же, как и в других городах. Иш ехал, не подавая звуковых сигналов. Теперь встречи с людьми представляли для него мало интереса.

Он проезжал квартал за кварталом. Все вокруг было безжизненно. Наконец возле Левисон Стадиум он увидел признаки жизни: две изможденные собаки, что-то вырывающие друг у друга. Проехав немного, он заметил стайку голубей…

Вскоре он был уже у зданий из красного кирпича. Это был Колумбийский Университет. Рядом возвышалось здание недостроенного собора. Он уже никогда не будет достроен.

Иш толкнул дверь. Она открылась, и он вошел. Тут же у него мелькнула ужасная мысль о том, что весь собор забит телами тех, кто пришел искать здесь спасения в последнюю минуту. Но здесь не было никого. Он прошел в боковой придел и пошел по маленьким молельням. Он проходил их одну за другой. Здесь молились англичане, французы, итальянцы, русские — все жители этого громадного многоязычного города бывали здесь. Солнечные лучи проникали сюда сквозь грязные стекла окон. Все здесь было прекрасно так же, как и раньше. У него возникло желание броситься на колени перед одним из алтарей. Нет, то, что произошло, убеждает в том, что Бог совершенно не интересуется человеческой расой в целом или каким-либо человеком, в частности.

Он снова прошел к главному алтарю. Грандиозность собора подавляла его. У него сдавило горло. Да, здесь конец высших устремлений человечества. Иш повернулся и вышел на улицу к автомобилю…

По Соборному бульвару он поехал на восток, а затем, не обращая внимания на знаки, повернул в Центральный Парк и поехал по Восточной Аллее. В такой летний день люди могли прийти в парк, как это они делали всегда. Но не было никого. Не было даже белок, которых раньше было полно здесь. Видимо, одичавшие кошки и собаки разогнали их. На лугу он увидел пасущегося бизона, а немного подальше — лошадь. Он объехал Метрополитен музей, увидел Иглу Клеопатры, теперь уже осиротевшую, у статуи Шермана свернул на Пятую Авеню, и у него в памяти всплыли стихи: «Теперь все твои победы не имеют никакого смысла».

Несколько голубей взлетели, хлопая крыльями из Рокфеллеровского Центра. Видимо, их спугнул звук мотора. Он остановился посреди Пятой Авеню на углу Сорок Второй Стрит и вышел из машины, оставив Принцессу.

Он пошел на Восток по Сорок Второй Стрит. Пустые тротуары казались смехотворно широкими. Он вошел в Гранд Централь Терминал и посмотрел на огромные залы ожидания.

— Эй! — громко крикнул он и обрадовался, как ребенок, услышав эхо, перекатывающееся под широкими потолками.

Затем он снова вышел на улицу, и его внимание привлекла вращающаяся дверь. Он толкнул ее и оказался в коридоре большого отеля. Коридор, по стенам которого стояли кресла и диваны, вел к стойке.

Иш стоял у двери, и ему вдруг захотелось подойти и завести разговор с воображаемым клерком. Он телеграфировал из… э… Канзас Сити и заказал номер. — Да, мы получили заказ, номер приготовлен. — Где все это теперь? Сейчас свободны тысячи номеров, бедного клерка давно нет — где он теперь? — идея довольно идиотская.

Он еще раз осмотрел отель и увидел, что везде — на диванах, на креслах, на стойке, на полу — лежит толстый слой пыли. Может, так было и всегда, но вряд ли. Во всяком случае теперь пыль будет постоянным его спутником, частью его жизни. Вытирать ее теперь некому.

Вернувшись в машину, Иш продолжал путь на юг. На ступенях Библиотеки он увидел спящего кота. Тот лежал в такой позе, что был настоящей карикатурой на каменных львов, установленных у входа в Библиотеку.

У Билдинг Флатирон он свернул на Бродвей и поехал прямо к Уолл Стрит. Здесь они оба вышли из машины, и Принцесса тут же заинтересовалась следами на тротуаре. Уолл Стрит! Он наслаждался, прогуливаясь по этой пустынной улице. Кое-где в трещинках асфальта уже начала пробиваться зеленая трава. Он вспомнил семейное предание, что один из их предков, датский переселенец, имел где-то здесь свою ферму. И отец каждый раз, когда повышались налоги, говорил: «Мне бы хотелось и сейчас иметь ферму на Манхеттене.» Сейчас Иш мог выполнить его желание. Однако эта пустыня из камня, бетона и асфальта вряд ли пригодна для жизни теперь, он с удовольствием обменяет всю Уолл Стрит даже на небольшой клочок Центрального Парка.

Он снова вернулся в машину и поехал по Бродвею на юг, до самой гавани. Здесь был конец пути.

Может быть, оставшиеся в живых люди уплыли в Европу или в Южную Америку. Этого он не узнает. Но он точно знал, что именно здесь триста лет назад высадился на берег его предок, датский переселенец. И вот теперь Иш, его потомок, замыкает круг.

Он увидел статую Свободы. — Свобода! — иронически подумал он. — Наконец я получил ее. Я получил гораздо больше свободы, чем думали те, что установили статую этой женщины с факелом.

Иш продолжил свой путь через Ист Сайд, свернул в сторону, когда почувствовал тошнотворный запах, окружающий Бельвью Госпиталь, поехал на запад, проехал мимо Пенсильванского вокзала и, наконец, свернул на север по Одиннадцатой Авеню. Он увидел, что солнце уже спускается к горизонту и находится уже над трубами безжизненных заводов. Иш задумался над тем, где же ему провести ночь, как вдруг услышал голос: «Эй!»

Принцесса залилась сумасшедшим лаем. Иш остановил машину, оглянулся и увидел человека, вышедшего из дома. Иш вышел навстречу ему, оставив лающую Принцессу в машине.

Человек шел к нему с распростертыми руками. Он выглядел вполне обычно: хорошо выбрит, в легком костюме, пожилой, несколько грузный, улыбающийся. Иш смотрел на него и даже ждал, что тот заговорит, как обычно говорят торговцы, владельцы магазинов: «Что я могу для вас сделать?»

— Меня зовут Абрамс, — сказал он. — Милт Абрамс.

Иш с трудом произнес свое имя. Так долго он его не произносил! После знакомства Абрамс пригласил его к себе. Они пришли в прекрасную квартиру на втором этаже. Светловолосая женщина, лет сорока, хорошо одетая, с умным взглядом, сидела за коктейльным столиком, и смеситель коктейлей стоял перед ней. — Познакомьтесь… жена… — сказал Милт Абрамс, и по его нерешительности Иш понял, что это вовсе не жена. Вряд ли катастрофа пощадила и мужа, и жену, но время сейчас было такое, что необходимость в церемониях отпала.

Миссис посмотрела на Иша с улыбкой, видимо, посмеиваясь над смущением Милта. — Зовите меня Энн, — сказала она. — И давайте выпьем. Теплый мартини — единственное, что я могу предложить. Во всем Нью-Йорке сейчас не найдешь ни крошки льда. — Все-таки они оба были настоящими нью-йоркцами.

— Я все время говорю ей, — сказал Милт, — чтобы она не пила это. Теплый мартини настоящий яд.

— Вы только подумайте, — сказала Энн. — Провести все лето в Нью-Йорке — и без крошки льда! — Тем не менее ее отвращение к теплому мартини, видимо, было не таким сильным, чтобы заставить ее отказаться от коктейля.

— Я могу предложить вам кое-что получше, — сказал Милт. Открыв буфет, он показал полку с Амонтильядо, коньяком Наполеон и несколькими знаменитыми ликерами. — К тому же, — добавил он, — для них не требуется льда.

Вероятно, Милт был большим любителем ликеров. То, что он достал к обеду бутылку Шато Марго, доказало это.

Шато Марго не совсем подходил к консервированному мясу, но ликер был прекрасен сам по себе и вызвал у Иша легкое приятное опьянение. Энн к этому времени тоже уже была навеселе.

Вечер прошел очень хорошо. Они играли в карты при свечах, пили ликер, слушали музыку с помощью портативного фонографа, для которого не нужно было электричества. Он приводился в движение пружиной. Они болтали — обычная светская беседа ни о чем. — Эта пластинка скрипит… это моя взятка… налейте мне стаканчик…

Это был приятный вечер. Они делали вид, что ничего не думают о том, что находится за дверями квартиры, они играли в карты при свечах только потому, что так было приятно, а не потому, что не было света; они ни слова не говорили о катастрофе, постигшей мир. Иш понимал, что это правильно. Нормальные люди, а Милт и Энн были абсолютно нормальными людьми, не думают ни о далеком прошлом, ни о далеком будущем. К счастью, для нормальных людей, они живут только в настоящем.

Пока они играли в карты, Иш по отдельным словам и ремаркам составил себе представление о ситуации. Милт был совладельцем маленького ювелирного магазина, Энн была женой некоего Харриса. Они были достаточно обеспечены, чтобы проводить лето на побережье. Энн занималась всю жизнь только собой — модные туалеты, парфюмерия, прически… Сейчас они заняли превосходную квартиру, за которую раньше не могли бы платить: она была слишком дорога. Электричество сразу перестало подаваться, но вода еще шла, поэтому элементарные удобства еще пока обеспечивались.

Они были обычными нью-йоркцами, и оба раньше не имели автомобилей. Так что машина и для того и для другого была настоящей тайной. Общественного транспорта больше не существовало, и передвигаться они теперь могли только пешком. Оба они уже были в таком возрасте, когда ходьба доставляет мало удовольствия. Бродвей с его великолепными магазинами продуктов и вин был их восточной границей. На западе была река. Они ходили по набережной примерно милю на юг и на север. Это был их мир.

И в этом маленьком мирке больше не жил никто. Они не имели ни малейшего понятия, что же происходит в других частях громадного города. Для них Ист Сайд был так же далеко, как Филадельфия, а добраться до Бруклина — все равно что попасть в Саудовскую Аравию.

Правда, изредка они слышали звук проезжавших автомобилей, а однажды даже видели один. Но они старались не приближаться к ним, так как теперь были совсем одни и беспомощны, а кто знает, может, это какие-нибудь гангстеры.

— Но все вокруг было так тихо, так спокойно, что мы захотели встретиться с кем-нибудь. Вы ехали медленно, — сказал Милт, — я увидел, что вы один, на машине номер другого штата и выглядите вы вполне интеллигентно.

Иш хотел сказать, что он даст им пистолет, но затем остановил себя. Пистолет может не только разрешить трудные проблемы, но и создать новые. К тому же Милт вряд ли когда-либо в жизни стрелял из пистолета, а ученик он был совсем неспособный. Что касается Энн, то она была из тех экзальтированных женщин, пистолет в руках которых опасен не только для врагов, но и для друзей.

Несмотря на отсутствие кино, телевидения, радио, вечно бурлящей толпы на улицах, Милт и Энн кажется, совсем не скучали. Они играли в карты на деньги, и ставки были достаточно высоки, тем более, что денег у них было сколько угодно. В результате Энн была должна Милту несколько миллионов долларов. Они слушали пластинки — джаз, фольк, танцевальные мелодии, читали детективы, которых было много в библиотеках на Бродвее. Иш понимал, что они и физически вполне подходили друг другу.

Однако, хотя они и не скучали, но большого удовольствия в жизни не испытывали. Где-то внутри у них таилась пустота и безысходность. Через катастрофу они прошли в каком-то тумане, жили без надежды на будущее. Нью-Йорк, их мир, исчез и теперь никогда не возродится, во всяком случае при них. Когда Иш стал рассказывать о том, что произошло во всей Америке, они не проявили никакого интереса. Пал Рим, пал весь мир.

На следующее утро Энн подала к завтраку теплый мартини и снова жаловалась, что в Нью-Йорке нет ни кусочка льда. Они упрашивали Иша остаться погостить, упрашивали остаться навсегда. Он сможет найти себе девушку в Нью-Йорке, говорили они, и она будет у них четвертой для бриджа. Да, они были наиболее приятные люди из всех, кого он встречал. Но у него не было желания оставаться с ними, даже если он найдет себе девушку, которая будет четвертым партнером для бриджа. — Нет, — решил Иш, — он снова должен поехать на запад.

Когда Иш уезжал, они стояли на пороге дома и махали руками. У него сжалось сердце, и он чуть не повернул обратно, чтобы пожить тут. Ему было жаль их. Иш не хотел думать, что будет, когда настанет зима, когда глубокие ущелья между домами будут завалены снегом, когда северные ветры будут просвистывать весь город. В эту зиму в Нью-Йорке не будет центрального отопления. Правда, в нем будет много льда, и не нужно будет пить теплый мартини.

Иш повернул за угол, и они скрылись из виду. Он ощутил, как слезы теплой влагой наполнили его глаза. Гуд бай, Милт и Энн!

ГЛАВА ПЯТАЯ

Направляясь на запад — про себя думая, что едет домой — он чувствовал себя так, как будто совершал туристическую поездку. Человек и собака в машине и дни, тянущиеся без всяких событий и приключений.

Они проехали через богатые земли восточной Пенсильвании, где колосья уже налились тяжелым золотом, а кукуруза стояла в человеческий рост высотой. Затем он нажал на акселлератор и помчался со скоростью 80–90 миль в час, не думая об опасности, опьяненный скоростью. Он въехал в Огайо.

Газовые плиты уже везде перестали функционировать — упало давление газа, но он нашел двухконфорочную бензиновую плиту, которая превосходно работала. При хорошей погоде он останавливался в лесу и готовил себе еду на плите. Основной его пищей оставались консервы из магазинов, но он разнообразил пищу с помощью свежих овощей и фруктов.

Ему очень хотелось яиц, но все курицы куда-то исчезли. И индюшки тоже. Лисы, кошки и крысы быстро истребили всех их, которые были слишком долго под защитой человека и полностью утратили инстинкт самосохранения. Однажды он подстрелил на озере гуся, но тот был слишком стар, мясо его было таким жестким, что его было невозможно сделать съедобным в походных условиях.

Если бы Принцесса была натаскана на птицу, он мог бы попытаться настрелять дичи, но собака гонялась только за кроликами. Иш не видел ни одного кролика и поэтому решил, что они существуют только в воображении собаки.

Минуя большие города, он ехал на запад Индиана, Иллинойс, Айова, проезжая мимо богатых полей, пустых маленьких городков. Он ехал и отмечал моменты, когда природа уже начинает стирать следы цивилизации — заросшие парки, оборванные ветками тополя телефонные провода, занесенная грязью подмытая дорога…

Теперь ему уже встречались люди в основном по двое или по трое. Изолированные молекулы стали находить друг друга и соединяться. Обычно такие люди были привязаны к тому месту, где они жили до катастрофы. Как обычно, никто из них не изъявлял желания ехать куда-либо, и лишь немногие предлагали ему остаться с ними. Но он ни разу не почувствовал соблазна остаться. Эти люди физически остались живы, но Иш понимал, что духовно они мертвы. Он изучал антропологию и знал, что такое явление встречалось и раньше, но в гораздо меньших масштабах. Уничтожение всей культурной среды, где жили люди — это слишком большой удар по отдельным людям. Если исчезает семья, работа, друзья, церковь, обычные развлечения, привычные заботы, надежды, тогда жизнь превращается в смерть.

Однажды он видел женщину, сошедшую с ума. По одежде было видно, что она раньше была хорошо обеспечена, может быть, даже богата, но теперь она не могла позаботиться о себе, и было ясно, что она не дотянет даже до зимы. Ему рассказывали, что некоторые из выживших кончали жизнь самоубийством.

Однако сам он, казалось, вовсе не страдал ни от шока, ни от одиночества. Иш приписывал это тому, что его интересует сам ход грядущих событий, а также особенностям своего характера. Он много раз думал о том, как он классифицировал особенности своего характера, дающие ему возможность жить в новых условиях.

Иногда, когда он ехал или сидел у костра в лесу, в его мозгу рождались эротические образы. Он думал об Энн из Нью-Йорка — красивая чистоплотная блондинка, способная пробудить в нем желание. Но она была исключением. Обычно ему встречались женщины, уже не заботящиеся о своей внешности и даже просто грязные, лица их ничего не выражали, печать умственной апатии легла на них. Хотя они иногда истерически смеялись или противно хихикали. Некоторые из них были даже привлекательны, но он всегда чувствовал к ним антипатию. Он решил, что это, вероятно, так подействовал на него шок. Но сейчас не было необходимости форсировать события. Перемены в нем произойдут сами собой.

После жары прокаленных солнцем полей Эстес Парк показался ему раем. Он провел здесь неделю. Рыбу давно уже не ловили, и поэтому клев был превосходным.

Затем он въехал в гористую местность, после которой начиналась пустыня. Проехав пустыню, свернул на дорогу 40, ведущую к ущелью Доннер.

Проехав ущелье, он внезапно ощутил запах дыма. — Какой сейчас месяц? — подумал он. — Август? Начало сентября? Самое время для лесных пожаров. — И он вспомнил, что теперь некому сражаться с лесными пожарами, которых сейчас будет очень много, ведь начиналось время гроз.

Возле Юба Гэп он напоролся на пожар. Огонь бушевал по обе стороны дороги, но Ишу удалось проскочить сквозь него. Шоссе было широкое, огонь не очень сильный, и он ехал без особых трудностей. Но вот за поворотом Иш увидел упавшие горящие деревья, дышавшие жаром и полностью загородившие дорогу. И тут снова к нему вернулся страх, от которого он, казалось бы, избавился насовсем. Он оказался совсем один перед лицом смертельной опасности.

Ему ничего не оставалось делать, как развернуть машину и поехать обратно. Иш в панике выжимал из мотора все, что можно. К счастью, ему еще удалось выскочить из огненного кольца.

Очутившись в безопасности, он постарался успокоиться. Доехал до 20 шоссе и решил повторить попытку. Вдоль дороги тоже были пожары, но они уже угасли. Он ехал осторожно, внимательно следя, чтобы на него не рухнуло дерево. Огонь был, казалось, везде.

Иш хотел остановиться на ночь у подножия гор, где было попрохладнее, но, чтобы пожар снова не захватил его в ловушку, он поехал дальше и расстелил свой спальный мешок в парке небольшого городка. Уличные фонари не горели. Иш был разочарован и думал, что в Калифорнии электричество еще осталось. Наверное, лесные пожары сожгли линии передачи энергии.

Он лежал, пытаясь уснуть. Ему было жарко, неудобно, дым щипал нос. У него было такое ощущение, что он попал в ловушку. Даже если пожары прекратятся, дорога в Сьерру наверняка будет завалена упавшими деревьями.

Но утром Иш уже был немного оптимистичнее. Если он и в ловушке, то Калифорния — не такое уж плохое место, чтобы оказаться запертым в ней. А кроме того, если дорога на Сьерру окажется непроходимой, то южная дорога через пустыню наверняка свободна. Он уже готовился выехать, как вдруг Принцесса с громким лаем умчалась куда-то. Он ждал ее с нетерпением, но так как она долго не возвращалась, то он изменил свои планы и провел большую часть дня, валяясь в тени деревьев. Выехал он уже во второй половине дня.

Сумерки застали его на холме, с которого Иш смотрел на огромный город у моря. С внезапным чувством удовольствия он увидел, что большинство уличных фонарей горит. Он уже так давно не видел электрического света, что не мог даже вспомнить, где это было в последний раз. Все теплоэлектростанции вышли из строя сразу же, а небольшие гидростанции продержались немного дольше. И сейчас Иш ощущал гордость за свой город — возможно, это последние электрические огни, которые он видит в жизни.

Одно мгновение ему даже казалось, что все, что он пережил, было лишь игрой воображения, и теперь он возвращается в нормальный город.

Но пустое шоссе, тянущееся перед ним, вернуло его к действительности. Иш посмотрел вперед более внимательно. Несколько секций фонарей не горело. Видимо, все-таки некоторые повреждения на линии произошли. Огней на мосту Золотых Ворот тоже не было видно. Впрочем, может быть, из-за дыма, висящего над городом, ему было просто не рассмотреть их с этого места.

Иш свернул на Сан-Лупо. В свете уличных фонарей все выглядело так, как было до его отъезда отсюда. — Сан-Лупо всегда останется Сан-Лупо, — подумал он про себя и внезапно понял, что уподобился всем тем, кого встречал на пути: он тоже возвращается в свой дом, как домашний голубь.

Иш открыл дверь, включил свет, осмотрелся. Ничего не изменилось! Он знал, что так и будет, но в душе у него таилась надежда. Он не почувствовал острого разочарования, а просто сожаление.

Принцесса стремительно вбежала в кухню, поскользнулась на линолеуме и, нелепо болтая лапами в воздухе и жалобно завывая, с трудом восстановила равновесие. Он был благодарен ей, что она сняла с него напряжение, и прошел за ней на кухню. Она тщательно обнюхивала все углы, но Иш не мог обнаружить, что же так заинтересовало ее.

— Ну что же, — сказал он, возвращаясь в гостиную, — у меня, кажется, уже не осталось никаких чувств; возможно, это странно, но мне через это надо было пройти.

Записка, оставленная им, все еще лежала на столе. Иш взял ее, скомкал, бросил в камин, чиркнул спичку. Он немного колебался, но затем поднес спичку к бумаге и смотрел, как пламя охватило ее. С этим покончено!

На следующее утро Иш занялся устройством своей жизни. Он знал, что пища проблем не составит. Он пошел по улице, заглядывая в окна магазинов. Крысы и мыши хорошо поработали здесь. Все картонные ящики и бумажные пакеты были разорваны, пища была рассыпана по полу. Однако в одном из окон Иш увидел с изумлением веселые разноцветные груды овощей и фруктов, совершенно свежих. Он, глотая слюни, смотрел сквозь пыльное стекло. Но затем с разочарованием, а потом с улыбкой, понял, что это всего лишь муляжи из папье-маше — ярко раскрашенные апельсины, яблоки, томаты, авокадо, манго. Вероятно, раньше эти муляжи были выставлены в витрине магазина.

Один из магазинов оказался совершенно нетронутым мышами и крысами. Осторожно открыв окно, Иш влез в магазин.

Хлеб был уже несъедобным. Но сушеные фрукты, а также то, что было в банках, превосходно сохранилось. Когда Иш брал банки с маслинами, он услышал, как включился холодильник. С любопытством он открыл его и с удовольствием обнаружил там прекрасно сохранившееся масло. Затем он заглянул в морозильную камеру и там нашел свежее мясо, замороженные овощи, мороженое и даже все, что нужно для приготовления свежего салата. Уходя со своей добычей, Иш тщательно закрыл окно за собой, чтобы предохранить хоть этот магазин от нашествия мышей.

Вернувшись домой, он снова обдумал свое положение и решил, что жизнь у него будет не такой уж трудной. Пища, одежда — все магазины полны, только сходи туда. Вода еще идет из кранов с полным напором. Газа уже нет, но если бы он жил в деревне, ему бы пришлось сейчас заботиться о топливе. А здесь у него есть бензиновая плита. На ней можно прекрасно готовить пищу. Если камина зимой будет недостаточно, то он возьмет несколько таких плит и будет чувствовать себя, как на южном пляже.

И постепенно Иш начал ощущать такое успокоение и умиротворение, что даже испугался, что превратится в того гнусного старичка, которого однажды встретил.

Сначала Иш боялся, что будет страдать от скуки, но затем понял, что скучать некогда: занятий у него было по горло. Страсть к активности, которая выразилась у него в долгом путешествии на восток, теперь угасла. Он много спал, подолгу сидел в кресле, размышляя ни о чем. Такие приступы апатии пугали его, и он заставлял себя действовать, работать.

К счастью, хотя механика его жизни была несложна, все же она отнимала у него много времени.

Ему приходилось готовить пищу и вскоре он понял, что нужно тщательно мыть посуду, так как его стали одолевать полчища муравьев. По той же причине Иш стал выносить отходы подальше от дома. Кроме того, он регулярно мыл Принцессу, несмотря на ее вопли, так как от нее ужасно воняло.

Однажды, чтобы избавиться от апатии, он пошел в Публичную Библиотеку, сбил замок молотком и после долгих поисков нашел себе две книги «Робинзон Крузо» и «Семья швейцарских Робинзонов».

Однако эти книги не слишком развлекли его. Религиозные откровения Крузо показались ему скучными и довольно глупыми. А что касается швейцарских Робинзонов, то ему история показалась весьма надуманной, ведь они могли покинуть корабль в любое время, как только у них возникнет желание.

В доме был проигрыватель и большая коллекция пластинок. Немного погодя, Иш нашел в магазине прекрасный проигрыватель, привез его домой на машине и установил в гостиной. Кроме того, он запасся еще огромным количеством пластинок, затем притащил домой аккордеон. С помощью самоучителя он стал учиться извлекать из него душещипательные звуки, несмотря на громкие протесты Принцессы, выражающиеся в жалобном завывании. Иш даже принес домой швейную машину, но так и не воспользовался ею.

Главным его интересом оставалось наблюдение за тем, что происходит в мире после ухода человека. Он ездил по городу и в близлежащие деревни. Иногда, вооруженный биноклем, совершал долгие прогулки по холмам. Принцесса сопровождала его в таких путешествиях, с самозабвенным лаем гоняясь за невидимыми кроликами.

Однажды Иш попытался найти того старика, который превратил свой дом в склад нужных и ненужных вещей. Он долго искал дом и когда, наконец, нашел, то убедился, что квартира превратилась в настоящую крысиную нору, где было все завалено вещами. Но самого старика не было, и непонятно было, то ли он ушел куда-то, то ли умер. Больше Иш не делал попыток отыскать людей, помня печальные результаты его прежних встреч с ними.

В парках и на окраинах города, где было много деревьев, он изредка видел в зарослях кошек. Они, видимо, полностью перешли на деревья, спасаясь от собак и заодно охотясь на птиц.

Гуляя по холмам, он никогда не видел собак, пока однажды не услышал разноголосый лай. Он взобрался на вершину и увидел несколько овец, за которыми гналось восемь или десять собак. Настроив бинокль, он рассмотрел собак. Они были разных пород, но все длинноногие. Терьеров между ними не было. Это была, по-видимому, охотничья стая, которая сформировалась сама собой и уже приобрела опыт в своем деле. Бараны прикрывали отступление овец, выставляя острые рога. Когда они добрались до густых кустов, где могли занять круговую оборону, собаки отстали от них.

После окончания этого спектакля Иш подозвал Принцессу, и они пошли к машине, которую оставили на расстоянии мили отсюда. И вдруг они услышали лай собак, который все приближался. С ужасом Иш понял, что собаки несутся по его следу.

Паника охватила его. Он бросился бежать. Но тут же понял, что бегство не спасет его, а только подтолкнет его преследователей. Он успокоился, подобрал несколько камней, взял сук, который решил использовать, как дубинку, и продолжал идти к машине. Лай все приближался и вдруг прекратился. Иш понял, что собаки заметили его. Он надеялся, что древний инстинкт еще жив в собаках, но, с другой стороны, куда подевался тот старик и остальные люди, которых он видел в своем районе. Вдруг одна безобразная черная собака выскочила на дорогу в пятидесяти ярдах перед ним. Она остановилась и уселась. Подойдя ближе, Иш поднял руку и взмахнул рукой, как бы бросая камень. Собака отпрыгнула в сторону и исчезла в кустах. Иш слышал шевеление в кустах по обе стороны дороги. Собаки, видимо, окружали его. Принцесса была как-то возбуждена и очень неуверенна. Она то жалась к его ногам, поджав хвост, то выскакивала на середину дороги и громко лаяла, как бы вызывая собак сразиться с ней и ее хозяином.

Автомобиль уже был виден. Иш шел, не ускоряя шага и перебрасывая камни с ладони на ладонь, готовясь отразить нападение, если оно последует. Он заметил одну собаку среди ветвей. Прекрасный пес, красивый и сильный. С лаем Принцесса безрассудно бросилась на огромного пса. Тот рванулся навстречу ей, и в то же время из кустов слева прыгнула колли. Но Принцесса с резкостью кролика отскочила в сторону, и обе собаки столкнулись в воздухе и откатились друг от друга, яростно рыча. Принцесса вернулась к Ишу и прижалась к его ногам, поджав хвост. Впереди на дорогу выбежал еще один пес и встал, высунув красный язык. Иш продолжал идти, не останавливаясь. Эта собака была наименее страшная из всех, но Иш понимал, что наиболее смелая. На ней все еще был красивый ошейник с несколькими медалями. Иш заметил, что собака отощала, у нее выпирали ребра, но это явно было ей только на пользу. Очевидно, что они все-таки добывали себе пищу: кроликов, овец. Иш надеялся, что они все же не дошли до каннибализма, и. их интерес к Принцессе был вызван всего лишь игривыми намерениями, а сам Иш их не интересовал.

Подойдя на расстояние двадцать футов, Иш, не замедляя шага, поднял руку в угрожающем жесте. Пес мгновенно поджал хвост и исчез. Автомобиль был уже рядом, и Иш успокоился.

Он открыл дверь для Принцессы и, стараясь держаться с достоинством, сам сел за руль. Захлопнулась дверь, и они были в полной безопасности. Рука Иша легла на рукоять тяжелого молотка, лежащего у его ног. После такого возбуждения наступила депрессия.

На следующее утро все происшедшее показалось ему комическим, особенно, когда он заметил возбуждение Принцессы. Но щенков он не желал иметь и поэтому запер ее в подвале.

Однако Иш решил для себя, что, если ему и придется умереть, то ему совсем не хотелось бы быть разорванным на части собачьими клыками. После этого он взял себе за правило ходить на прогулки только с пистолетом или же с карабином…

Через два дня Проблема собак показалась ему пустяком по сравнению с проблемой муравьев. Они уже давно тревожили его, но теперь они, казалось, собрались к нему со всей округи. Даже в старые дни они постоянно воевали с муравьями. Он помнил негодующие крики матери, обнаружившей муравьев на кухне, раздражение отца, постоянные споры о том, вызвать ли службу дезинфекции или попытаться справиться самим. Но сейчас муравьев было в сотни раз больше. Всего через несколько месяцев их способность быстро размножаться довела их количество до катастрофических размеров. Возможно, они нашли где-то большие запасы пищи.

Вообще-то дом для муравьев был чужой территорией, и они делали сюда только набеги. Их основные силы находились на улице. Муравейники выросли буквально везде. Он не мог перевернуть камень без того, чтобы из-под него не устремились тысячи испуганных муравьев. Вероятно, из-за муравьев пропали остальные насекомые. Если муравьи их и не убивали, то лишили средств к существованию. Иш принес бутылки с ядом и ДДТ и попытался сделать дом недоступным для муравьев островом. Но их было так много, что ничто не спасало от них. Несомненно, некоторые из них погибли от яда, но на общем количестве это не отражалось. Иш попытался прикинуть, сколько же муравьев сейчас живет в городе, и пришел в ужас, насчитав несколько миллиардов. Неужели у них нет естественных врагов? Неужели ничто не ограничивает их размножение? Неужели им суждено унаследовать землю после человека?

Ведь раньше они досаждали всего лишь некоторым домашним хозяйкам.

Наблюдая за муравьями, Иш обнаружил, что число муравьев за городом не увеличилось. Значит, эти муравьи, как и домашние животные, каким-то образом зависят от деятельности человека. Это оставляло некоторую надежду: ведь чтобы избавиться от таких соседей, нужно просто выехать за город. Но Иш предпочел поступиться некоторыми удобствами, но посмотреть, что будет дальше.

И вот в одно прекрасное утро он обнаружил, что муравьи исчезли. Иш осмотрел все внимательно, но не нашел даже их разведчиков. Затем он бросил на пол кусочек сахару и ушел по делам. Вернувшись, он с удивлением обнаружил, что возле сахара нет ни одного муравья. Не понимая, что произошло, Иш вышел на улицу, начал старательно осматривать сад. Кое-где он увидел несколько муравьев, бежавших куда-то без всякой цели, но их было пренебрежимо мало после того, что было. Этих муравьев можно было пересчитать по пальцам. Мертвых муравьев он тоже не нашел. Они просто исчезли. Если бы он мог выследить их, то, возможно, понял бы, что произошло. Но теперь ему оставалось жалеть, что он не знаком с их повадками и ничего не может предпринять.

Однажды вечером он сидел читал и вскоре почувствовал голод. Он пошел на кухню и достал из холодильника кусок сыра. Случайно посмотрев на электрические настенные часы, он увидел, что время всего лишь 9.37. Это его удивило. Он думал, что времени больше. По пути в гостиную, Иш откусил сыр и взгляд его упал на ручные часы. Они показывали 10.10.

— Старые часы, наконец, испортились, — подумал он и вспомнил, как движение стрелок напугало его, когда он впервые приехал в дом.

Иш сел читать снова. Сильный ветер с севера, приносящий запах дыма, с силой бился в окна. Теперь он уже привык к запаху дыма и не обращал на него внимания. Иногда дыма было столько, что было даже трудно видеть, что происходит вдали. Немного погодя, буквы стали расплываться у него перед глазами. — Наверное от дыма слезятся глаза, — подумал он. — Я уже совсем ничего не вижу. — В комнате становилось все темнее. Он включил настольную лампу, вскочил с кресла, бросился к окну, чтобы посмотреть на город, раскинувшийся внизу. На большом мосту еще светились желтые лампы, но огни на вершинах башен моста уже стали тускло красными. Иш всматривался вдаль и не мог понять, то ли свет стал слабже, то ли дым заволакивает город. Он снова вернулся в кресло и попытался читать, совсем забыв о том, чего так испугался.

Вдруг свет мигнул. И еще раз. Глядя на лампу, Иш задумался и затем вспомнил о часах.

— Ну вот, — подумал он. — Это пришло.

На его часах было 10.52. Он прошел на кухню, посмотрел на часы. 10.14. Он мысленно посчитал. Результат был неутешительным. За сорок пять минут часы отставали на шесть минут.

Вернувшись в гостиную, он убедился, что света стало меньше. Тени сгустились по углам.

— Огни угасают! Огни мира! — подумал он, и ему стало страшно в преддверии надвигающейся тьмы, как маленькому ребенку.

Принцесса спала на полу. То, что свет угасает, для нее не имело значения, но она чувствовала его нервозность и беспокойно ворочалась во сне, изредка фыркая и подвывая.

Иш снова вышел на крыльцо. Огни на улицах все время теряли свою яркость, тускнели. Может, в этом виноват и ветер, — подумал он, — который оборвал некоторые линии энергопередачи. К тому же и лесные пожары сожгли столбы и провода, а может, и сами электростанции.

Время шло и ему показалось, что свет больше не тускнеет, а установился на каком-то определенном уровне яркости. Он снова вернулся в комнату, поставил у кресла две лампы вместо одной и при таком освещении смог читать. Принцесса спала. Было поздно, но ему не хотелось спать. Иш чувствовал себя так, как будто он сидит у постели смертельно больного друга. Он вспомнил великие слова: «Пусть будет свет, и стало светло!» Сейчас он присутствовал при конце световой эры.

Немного погодя, Иш снова сходил на кухню и посмотрел на часы. Они встали, причем часовая и минутная стрелки вытянулись в одну линию: 11.05.

На его часах было уже больше полуночи. Огни еще, может быть, будут гореть несколько часов, а может, и дней. Но он все же не хотел ложиться, поэтому снова взялся за книгу, попытался читать, но вскоре книга выскользнула из его рук, он вытянулся поудобнее и уснул прямо в кресле.

Проснувшись, Иш увидел, что яркость света еще больше уменьшилась. Нити в лампах были оранжевокрасного цвета. На них можно было смотреть, не прищуривая глаз. И теперь, хотя лампы горели, в комнате стоял полумрак.

— Конец света! Конец света! — Как часто за всю историю человечества произносились эти слова, иногда спокойно, как констатация факта, иногда в ужасе. А теперь в буквальном смысле. Теперь, как символ? Как много значил свет в развитии человеческого общества! Свет жизни! Свет мира! Свет знаний!

Дрожь пробежала по его телу, но он подавил свой страх. — В конце концов, — подумал он, — система энергоснабжения и так работала достаточно долго после ухода человечества из жизни. Иш припомнил тот день, когда спустился с гор, ничего не зная о том, что произошло на земле. Он тогда проехал мимо гидростанции и уверился в том, что все идет нормально: вода падала с высоты на лопатки турбин, которые вращали мерно гудящие генераторы. Он снова ощутил человеческую гордость при этом. Вряд ли какая-нибудь другая система продержалась бы так долго. Скоро погаснут последние электрические огни. И погаснут они надолго, очень надолго.

Ему больше не спалось. Он сидел в кресле и ждал конца. Ему хотелось, чтобы это пришло поскорее, чтобы эта агония угасания не тянулась слишком долго. Снова свет чуть померк, и Иш подумал: «Это уже конец». Но свет еще горел. Нити ламп стали вишнево-красного цвета.

И вот яркость еще уменьшилась. Совсем как горная лавина: сначала медленно, затем все быстрее и быстрее. Вдруг свет ярко вспыхнул — а может, это ему просто показалось — и угас совсем.

Принцесса заворочалась во сне и залаяла. Что ей может сниться?

Иш вышел на улицу. — Может, — подумал он, — это просто повреждение местной линии. Но сам он понимал, что это не так, что это конец. Он всматривался во тьму, еще более густую от дыма, висевшего в воздухе и превратившего луну в оранжевый шар. Иш не видел ни огонька ни на улицах, ни на мосту. Значит, это конец. Света больше нет, значит, его и не было.

— Теперь нет смысла переживать по этому поводу, — подумал он и вошел в дом. Он долго шарил в темноте, пока нашел шкаф, где его мать хранила свечи, вставил свечу в подсвечник, зажег и сел в кресло, глядя на трепетный слабый, но вечный огонек. Однако он все же ощущал чувство большой потери и был немного растерян.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Выключение электрического освещения сильно подействовало на Иша. Даже днем ему казалось, что черные тени надвигаются на него. Темный Век вернулся на землю.

Иш поймал себя на том, что запасает спички, зажигалки, свечи, фонарики совершенно непроизвольно. Видимо, сработала какая-то психологическая защита.

Однако со временем он понял, что отсутствие электрического света для него не так важно, как отсутствие электрической энергии, особенно для холодильника. Вся пища портилась. Свежее мясо, масло и овощи в морозилке превратились в какую-то дурно пахнущую массу.

Наступила смена времени года. Иш уже полностью потерял течение времени, но своим глазом естествоиспытателя он мог предположить по переменам в природе, что сейчас уже идет октябрь. Прошедшие дожди подтвердили это предположение. Тучи обложили все небо, и дождь, видимо, зарядил надолго.

Он оставался дома и старался развлечь себя, как мог: играл на аккордеоне, читал книги, на которые ему никогда не хватало времени, но сейчас, по-видимому, на недостаток времени ему жаловаться не приходилось. Изредка он выглядывал на улицу, но видел только косые струи дождя, да низкие тучи, задевающие за крыши домов.

На следующий день Иш решил выйти на улицу, чтобы посмотреть, что произошло. Внутренне он подготовился к жуткому зрелищу. Однако на первый взгляд ничего особенного не произошло. Только спустя некоторое время он начал замечать кое-какие перемены. На улице Сан-Лупо засорилась одна из сточных труб. После этого вода заполнила канаву, перехлестнула через край и разлилась по улице. Поток воды проложил себе путь через высокую траву, выросшую на том месте, где раньше был лужок Харта, и даже начал заливать дом. Вероятно, в доме Харта уже все полы и ковры залиты водой и грязью. Дальше вода текла мимо розовых кустов и исчезала в сточном люке на другой улице. Конечно, это было пока не страшно, но что же будет, когда забьются все сточные трубы и люки по всей стране?

Люди строили дороги, стоки, стены, дамбы: они делали все, чтобы создать препятствия на пути воды. И их сооружения действовали только благодаря непрерывному присмотру и уходу за ними. Сейчас сам Иш в две минуты мог бы отгрести листья с решетки люка. Но он не видел в этом смысла. Таких люков были тысячи, миллионы, и ему одному всех их не прочистить. Все это люди сделали только для своего удобства. Но теперь люди ушли, и во всех сооружениях уже не было необходимости. Теперь вода могла течь там, где ей было предназначено природой. Мокрые ковры Харта теперь будут гнить в его доме. Бог с ними! Сокрушаться о их судьбе не стоило, теперь они никому не нужны.

Возвращаясь домой, Иш вдруг увидел козла, который спокойно щипал траву на лужайке мистера Осмера. Иш с любопытством посмотрел на большого черного козла. Откуда он пришел? Ведь насколько было ему известно, здесь поблизости никто не держал коз. Улица Сан-Лупо была слишком респектабельна для этого. Козел прекратил жевать и посмотрел на Иша. — Наверное, — подумал Иш, — козел смотрит на меня с таким же любопытством, как я на него. Человек на земле стал весьма редким видом животного. Посмотрев на Иша несколько секунд, как равный на равного, козел вернулся к своему занятию.

Принцесса вернулась из своих скитаний и, увидев странное животное, с бешеным лаем бросилась на него. Козел наставил на нее рога и сделал угрожающее движение. Принцесса, которая с неохотой вступала в борьбу, тут же повернулась с быстротой кролика и подбежала к Ишу. Козел пренебрежительно взглянул на них и стал есть снова.

Немного погодя, Иш увидел, что козел спокойно пошел по тротуару Сан-Лупо, как полноправный хозяин улицы.

— Конечно, так оно и есть, — подумал Иш. — Теперь хозяева они. Наступила новая эра.

В эти дни, когда на улице непрерывно шел дождь и приходилось сидеть дома, мысли Иша понемногу стали обращаться к религии. Так же, как тогда, когда он был в соборе. Он отыскал в отцовских книгах Библию и стал читать ее.

Евангелия его не удовлетворили, потому что они были, в основном, посвящены социальным проблемам. Сейчас они не имели смысла, так как он был один, без всякого общества.

— Раздай все, что имеешь, нищим… Люби соседа, как самого себя… — все это имело смысл только тогда, когда были нищие и были соседи. Может быть, формальная религия фарисеев или саддукеев могла бы найти место и в новом мире, но религия Исуса была слишком пронизана человечностью и не могла существовать без людей.

Вернувшись к Ветхому Завету, он начал читать Экклезиаста и здесь почувствовал себя, как дома. Этот старик, Когелет, как его там называли, весьма остро чувствовал проблемы отдельного человека и вселенной. Временами он даже предугадывал то, что в действительности происходило с Ишем. — И если дерево падает от северного ветра, или от ветра южного, на месте упавших деревьев вырастают новые. Все возвращается на круги своя… — Иш вспомнил то дерево, которое преградило ему путь на шоссе 66. И он стал читать дальше. — Два лучше, чем один, потому что один может поддержать другого при падении. — Иш вспомнил о том страхе, который охватил его, когда он понял, что остался один, и что никто не придет ему на помощь во время опасности. Он читал и изумлялся тому, как верно чувствовал тот древний пророк, как точно он все предвидел. Ему даже встретилась такая строчка: «И ужалит змея, но ее яд спасет тебя…»

Иш прочел все с огромным вниманием, затем начиналась следующая книга Ветхого Завета. «Песнь песней Соломона», — прочел он.

— Да лобзает он меня лобзанием уст своих, ибо ласки твои лучше вина…»

Иш беспокойно заворочался. Все эти долгие месяцы он редко думал о таких вещах. Все же шок подействовал на его нервную систему. Он был как будто под каким-то заклинанием: смотрел, как жизнь проходит мимо него, и не смел вмешиваться в нее. Другие люди как-то действовали: одни напивались до смерти, другие как-то устраивали свою жизнь. Но сам он только наблюдал за жизнью.

Но зачем нужна жизнь на земле? Многие задавали себе этот вопрос, даже Когелет был далеко не первым. И все получали разные ответы, кроме тех, кто понимал, что ответа на этот вопрос не может быть.

И вот он, Ишервуд Вильямс находится в смеси фантазии и реальности, давления и противодействия. А вокруг большой город, на пустынные улицы которого льется дождь и опускаются туманные сумерки. Между ним, Ишем, и остальным миром существует странная связь: если меняется одно, то меняется и другое.

Весь мир стал для него большим уравнением с огромным количеством коэффициентов и всего с двумя неизвестными. Одно неизвестное — он сам, можно обозначить его через икс. Второе неизвестное — весь остальной мир — игрек. Это уравнение все время стремится к равновесию — ведь между правой и левой частями его стоит знак равенства. Но настоящее равенство наступит только с его смертью. Может, это понимал и Когелет, когда писал: «Живые всегда знают, что они должны умереть, а мертвые ничего не знают. Ну, а пока он жив, уравнение всегда стремится быть в равновесии, но это был временный баланс, и кто мог знать, долго ли он сохранится?

И вдруг, сам не понимая почему, он вскочил на ноги. А затем, опомнившись, он понял, что его подняло на ноги острое желание, пронзившее его тело. Баланс нарушился с его стороны и остальной мир должен был отреагировать на это. И мир отреагировал: Принцесса тоже вскочила и забегала по комнате, дождь еще сильнее забарабанил по стеклам. Иш тоже ходил по комнате. Он понимал, что ему нужно как-то действовать, но не знал как. В конце концов он пошел готовить себе ужин.

Иш ворочался во сне и медленно просыпался. Он совсем замерз. — Значит, изменилась другая сторона уравнения, — подумал он и натянул еще одно одеяло. Стало теплее. — Твои груди, как… — и он снова погрузился в сон.

К утру весь дом промерз. Иш одел свитер и приготовил себе завтрак. Он хотел развести огонь в камине, но затем раздумал и решил выйти из дому.

Он встал на крыльце и смотрел на город. Как всегда, после дождя воздух был чист. Ветра не было совсем. Далекие мосты четко вырисовывались на голубом небе. Он повернулся к северу, чтобы посмотреть на вершины гор Тамальпе, и тут же вздрогнул от неожиданности. Где-то в городе поднимается тоненькая струйка дыма. ее было хорошо видно в чистом воздухе. Такая струйка могла подниматься только из каминной трубы. Раньше, в туманном воздухе, он не смог бы увидеть ее, но сейчас она была как бы сигналом для него.

Может быть, это какой-нибудь небольшой пожар и человек тут не причем? Но это маловероятно: прошедшие дожди давно потушили все пожары.

Во всяком случае это было не далее, чем в двух милях, и ему захотелось сесть в машину и узнать все. На это он истратит всего несколько десятков минут, которых ему и так девать некуда. Но что-то остановило его. Все его попытки установить контакт с людьми ни к чему не приводили. И сейчас в нем вспыхнуло то старое ощущение, которое заставляло его обливаться потом при одной мысли о том, что ему придется танцевать с девушкой.

Неужели Робинзон Крузо действительно хотел выбраться со своего острова, где он был полным господином? Люди часто задают себе этот вопрос. Но даже если Крузо был человеком, который жаждал освободиться с острова, возобновить контакты с людьми, но это вовсе не значит, что Иш точно такой же человек. Может, ему очень нравится свой остров. И он не желает снова общаться с людьми.

И, несмотря на сильное искушение, он позвал Принцессу, сел в машину и поехал в противоположном направлении.

Большую часть дня он провел в бесплодных гонках по холмам. Временами ему встречались участки дороги, размытые дождем. Там уже было невозможно понять, где дорога, а где нет. Желтые листья и сучья валялись везде, в том числе и на дороге. Где-то вдали он услышал лай собачьей стаи, но самих собак он не видел. Домой Иш вернулся во второй половине дня.

Он почувствовал какое-то странное возбуждение. На улице уже стало темно, и Иш вдруг увидел свет вдали. Он больше не колебался. Вместо того, чтобы отговаривать себя, он позвал Принцессу, сел в машину и поехал к свету.

Иш подогнал автомобиль к дому на противоположной стороне улицы и остановился. Тот, кто был в доме, видимо, не слышал мотора. Иш колебался. Его так и подмывало уехать снова, пока его не увидели. Но что-то удерживало его. Он полуоткрыл дверцу, собираясь выйти, но тут Принцесса выпрыгнула из машины и с яростным лаем бросилась к дому. Должно быть, она что-то почувствовала там. Иш выругался, вышел за ней и пошел к дому. Затем он снова остановился, вспомнив, что не вооружен. Но идти в дом с пистолетом не очень-то вежливо. Однако совсем без оружия тоже нельзя Иш вернулся к машине и взял свой любимый молоток. Держа его в руке, он пошел к дому. В окне двигалась чья-то тень.

Он уже был рядом с домом; когда открылась дверь, и полоска света упала на него. Это был луч фонарика. Он не видел ничего, ослепленный светом. Иш остановился, ожидая, что скажет хозяин дома. Принцесса отскочила назад, внезапно замолчав. Иш почувствовал себя очень неуютно: он был как на ладони для того, кто смотрел на него, а сам же он был слеп и ничего не мог предпринять. — Да, — подумал Иш, — я сделал глупость. Кто же приходит ночью в дом в такое время? Конечно, люди сейчас очень подозрительны и насторожены. Хорошо хоть, что он побрился сегодня, и одежда его относительно чистая.

Наступила долгая пауза. Он стоял и ждал вопроса: «Кто вы?» Хотя при этих условиях вопрос был глупым. Впрочем, он мог услышать и что-нибудь вроде: «Руки вверх!» Поэтому Иш был безмерно удивлен, услышав женский голос: «Какая хорошая собачка!»

Наступила тишина. У Иша в ушах еще стоял этот голос, мягкий и ласковый, с каким-то трогательным акцентом. И теплое чувство охватило его.

Луч света опустился вниз на дорожку перед ним, и Принцесса бросилась вперед. Хвост ее буквально вибрировал от радости. Дверь открылась шире, и на фоне тусклого света Иш увидел женщину, которая стояла на коленях и гладила собаку. Он пошел к ней. Молоток, как это ни было смехотворно, был в его руке.

Принцесса, приняв дозу ласки, прыгнула в дом. Женщина пошла за ней, вскрикивая и смеясь. — О, Боже, — подумал Иш. — У нее, наверное, есть кошка… — Он постоял на крыльце и тоже вошел в дом.

Иш прошел в столовую и увидел, как Принцесса бегает по комнате, обнюхивая все углы. Женщина стояла возле стола, придерживая лампу, чтобы возбужденная собака не опрокинула ее.

Она была чуть выше среднего роста, брюнетка, не слишком юная, но уже и не девушка, а вполне развитая женщина.

Она смотрела на бегавшую собаку и смеялась. Звуки ее смеха показались Ишу пришедшими из далекого Рая. Она повернулась к нему, и Иш увидел вспышку белых зубов на темном лице. И внезапно барьер внутри его рухнул, растаял. Он радостно рассмеялся.

Она заговорила снова, не спрашивая его ни о чем и не требуя ответа. — Так хорошо увидеть кого-нибудь. — На этот раз Иш ответил, но он не мог придумать ничего лучше, как извиниться за тот молоток, что был у него в руке. — Простите меня, за то, что я принес его сюда, — сказал он, и молоток выпал из его руки, гулко стукнувшись о деревянный пол.

— О, ничего, — сказала женщина. — Я понимаю. Я тоже прошла через это — мне тоже всегда нужно иметь что-то под рукой, чтобы чувствовать себя в безопасности. Мы остались такими же, как были раньше. Только тогда мы носили в кармане разные смешные талисманы, оберегающие нас.

После внезапного взрыва смеха он начал дрожать. Все тело его вдруг стало ватным. Иш почти физически ощущал, как рушатся в нем барьеры, защитные барьеры, которые он сооружал в себе все эти месяцы одиночества и отчаяния. Он должен был коснуться человека, и он протянул руку для пожатия. Женщина гоже протянула руку и, несомненно, заметила его дрожь, так как она тут же пододвинула кресло и почти толкнула Иша, чтобы тот сел. Он откинулся на спинку, и она легонько погладила его плечи.

Она снова заговорила и снова не спрашивая и не приказывая. — Я сделаю что-нибудь поесть.

Вскоре они уже сидели друг против друга. Они немного поели, впрочем, чисто символически. Хлеб был совершенно свежим. — Я делаю его сама, — сказала она. — Правда, дрожжей теперь не найти. — Масла не было, но зато был мед и варенье, а также бутылка красного вина.

И он, как ребенок, начал говорить. Сейчас не было ничего похожего на то, как он чувствовал себя с Милтом и Энн. Тогда барьеры оставались в нем. И теперь, впервые за много дней, он говорил. Иш показал ей шрам от клыков змеи, шрам от надреза, который сделал сам, чтобы отсосать отравленную кровь. Рассказал ей о своих страхах перед Большим Одиночеством, о своем бегстве от него, так как он не осмеливался взглянуть ему в лицо. Он говорил, а она слушала и изредка отвечала: «Да, я знаю. Я помню. Расскажи мне еще».

Что касается ее, то она была свидетельницей катастрофы. Она видела гораздо больше, чем он и, тем не менее, прошла через это лучше, чем он. Она мало рассказывала, но зато поощряла его рассказывать все.

Она была женщиной. Шло время, и он начинал понимать это все с большей и большей ясностью. Иш снова начал дрожать. Для двух мужчин достаточно было одного символа — совместной еды, разделенного стола. Но между мужчиной и женщиной должно быть больше: простого хлеба и соли между ними было недостаточно.

Они оба вдруг осознали, что не знают имен друг друга, хотя имя собаки уже оба знали.

— Ишервуд, — сказал он. — Так меня назвала мать. Очень неудачное имя, правда? Все называли меня Иш.

— А я Эм, — сказала она. — Конечно, Эмма. Иш и Эм. О таких именах можно даже писать стихи! — и она рассмеялась. А потом они рассмеялись вместе.

Смех — общий смех! Это тоже символ. Символ единения. Но не последний символ. Ему нужно было расположить Эм к себе, сблизиться с ней. Он видел много раз, как это делается. Но он, Иш, был не тот человек. Все те его качества, которые позволили ему пережить страшные дни одиночества, теперь были против него. К тому же он инстинктивно чувствовал, что те методы, которыми люди пользовались раньше, теперь не годятся. Ведь теперь перед ним не девушка в коктейль-баре, искательница приключений. Теперь вокруг огромный пустой город и огромный пустой мир, а девушка эта прошла через катастрофу, через страх, через одиночество. Но в глазах ее осталось мужество, участие, улыбка.

У него мелькнула идиотская мысль о том, что они могли бы пожениться. Квакеры ведь могут жениться без участия церкви, почему не могут другие? Они могут встать рядом, лицом к востоку, где восходит солнце. Но он чувствовал, что любые слова будут более бесчестны, чем мимолетное прикосновение коленей под столом. Иш вдруг понял, что молчит целую минуту, если не больше. Она смотрела на него спокойными глазами, и он видел, что она читает его мысли.

Он резко поднялся, опрокинув стул. Стол, который был между ними и служил первым символом единения, теперь разделял их. Иш обошел стол, подошел к девушке. Она встала тоже. И вот уже он всем телом ощутил упоительную мягкость ее тела.

Эм ушла в другую комнату. Он сидел весь в напряжении и ждал. Сердце его колотилось. Теперь он ощущал только страх. В мире, где не было врачей и даже других женщин, рисковать безрассудно. Но она ушла. Иш понял, что она тоже знает все это и примет меры, позаботится о том, чтобы не случилось непоправимого.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

Он лежал возле уснувшей девушки, и мысли его бешено вращались в голове, не давая ему спать. Он никак не мог успокоить их. Эм сказала ему вечером, что несмотря на то, что изменился мир, человек не изменился, он остался прежним. Конечно, это верно. Так много произошло вокруг, и это, несомненно, подействовало на него, но он остался прежним, остался только наблюдателем, человеком, сидящим на обочине и наблюдающим, что происходит вокруг. Странно! В прежнем мире ничего подобного не случилось с ним. Из всеобщего разрушения к нему вдруг пришла любовь!

Иш уснул.

Когда он проснулся, был уже день, и девушки не было рядом. Иш со страхом осмотрел комнату, встал, оделся и вдруг почувствовал запах кофе. Кофе! Это тоже символ его новой жизни.

Эм уже накрыла на стол, как хорошая жена и хозяйка. Иш посмотрел на нее почти со страхом. И снова увидел, только более ясно при дневном свете, широко расставленные черные глаза на темном лице, полные губы, мягкие округлости грудей под светло-зеленым халатом.

Он не поцеловал ее, но она, казалось, и не ждала этого. Они улыбнулись друг другу. — Где Принцесса? — спросил он.

— Я отпустила ее побегать.

— Хорошо. День, кажется, будет хорошим.

— Да, утро ясное. К сожалению, у меня нет яиц.

— Чепуха. Что это? Бекон?

— Да.

Все это были ничего не значащие слова, но они оба испытывали огромную радость, произнося их. Более огромную, чем, если бы они говорили что-нибудь возвышенное и патетическое. Довольство овладело им. Это не имело ничего общего с грязной комнаткой в дешевом отеле. Здесь было его счастье. Он смотрел в ее спокойные глаза и ощущал покой, ощущал, что в нем поднимается волна нежности к ней. Это было трудно вынести!

Позже они поехали в его дом, на Сан-Лупо. Ему казалось, что он хочет иметь свои книги и вещи. А переехать к книгам было проще, чем перевезти книги.

Она никогда не говорила о себе. Он несколько раз спрашивал ее о прошлом, думая, что ей хочется облегчить душу, но она отвечала односложными репликами, и Иш понял, что она уже все решила для себя. Она набросила на прошлое вуаль и теперь смотрела только вперед.

Но она ничего не скрывала. Из случайных реплик он понял, что она была замужем и у нее было двое детей. В колледже она не училась, и в речи ее проскальзывали ошибки. Мягкий акцент говорил о том, что она из Кентукки или из Тенесси. Но она никогда не говорила, что жила где-нибудь в другом месте, кроме Калифорнии.

По социальному положению она была ниже его, но сейчас было просто смешно думать об этом.

Однажды утром, обнаружив, что пора запастись едой, Иш вышел, чтобы завести машину. Он нажал кнопку стартера. Послышался щелчок и больше ничего.

Он попробовал снова. И снова ничего.

Он вышел из кабины, поднял капот и беспомощно посмотрел на сплетение проводов и каких-то загадочных устройств. Для него все это было слишком много. Он с чувством полной беспомощности захлопнул капот и вошел в дом.

— Машина не заводится, — сказал он. — Наверное, сели батареи. — Он знал, что на лице его было выражено крайнее удручение, гораздо большее, чем выражал его голос. Поэтому он едва мог поверить, когда она весело рассмеялась. — Это не повод, чтобы предаваться такой глубокой скорби. По твоему виду можно предложить, что весь мир развалился на куски. Тогда он тоже рассмеялся.

Они провели целое утро в поисках нового автомобиля. Многие машины были без ключей, а заводить машину замыканием проводов было бы крайне неудобно. Если попадался автомобиль с ключами, то у него аккумуляторы уже совершенно сели. Наконец, они нашли машину с ключами, которая стояла на небольшом склоне. Батареи тоже сели, но все же свет немного горел, и Иш решил, что энергии в аккумуляторах хватит, чтобы завести мотор.

Они пустили автомобиль вниз по склону и попытались завести его. Вскоре мотор начал чихать и, наконец, заработал и загудел ровным гулом. Они оба рассмеялись и поехали по пустому бульвару со скоростью шестьдесят миль в час. Эм наклонилась к нему и нежно поцеловала. Внезапно Иш понял, что никогда в жизни он не был так счастлив, как сейчас.

Теперь, когда автомобиль работал, Иш понял, что сегодняшний день поставил его перед двумя проблемами. Во-первых, каким образом он сможет поддерживать жизнь в автомобиле, а, во-вторых, все же должен наступить момент, когда автомобилей больше не останется, а ему придется жить без них, и жить счастливо и без страха.

На следующий день новая батарея в его машине снова оказалась разряженной. То ли она оказалась дефективной, то ли он неправильно залил ее кислотой. Но сейчас он был спокоен. Более того, он даже не предпринимал ничего целых два дня, и только на третий они повторили то, что делали до этого. На сей раз им повезло больше, и аккумулятор работал и на следующий день и дальше.

Ее голова лежала на его руке, и он смотрел в ее влажные черные глаза. Они лежали на диване в гостиной. Лицо ее в полумраке казалось еще более темным.

Он знал, что между ними оставался еще один вопрос, и теперь она захотела решить его.

— Это будет прекрасно, — сказала она.

— Я не знаю.

— Я знаю.

— Мне не нравится это.

— Тебе не нравится потому, что это я?

— Да. Это опасно. Ведь в мире нет никого, кроме меня, а я в этом вопросе совершенный профан.

— Но ты можешь научиться по книгам.

— Книги! — он рассмеялся. — «Практика акушерки»? Или «Патология родов»? — Я думаю, что мне не справиться с этим.

— Но ведь ты можешь узнать все из книг. К тому же мне помощь, может быть, и не понадобится. — Она помолчала и добавила. — Ты же знаешь, что я прошла через это дважды. Это было не так уж трудно.

— Может быть. Но сейчас совсем другое дело. Без врачей, без больниц. И почему ты все время думаешь об этом?

— Может, это биология? Мне кажется, что это вполне естественно.

— Ты полагаешь, что жизнь должна продолжаться, что у нас есть обязательства перед будущим?

Она помолчала. Видимо, задумалась.

— О, я не знаю, — сказала она. — Я не думаю о жизни. Наверное, я очень эгоистична. Я хочу ребенка для себя. О, я не умею хорошо говорить. Поцелуй меня. — Он с удовольствием подчинился ее желанию.

— Мне очень хочется объяснить тебе, сказать, что я чувствую, — сказала она.

Затем она протянула руку и достала спичку из коробки. Она курила, и Иш ожидал, что она и сейчас возьмет сигарету, но она не взяла. Она просто молча вертела спичку в руках, затем чиркнула ее о коробок.

Спичка вспыхнула. Сгорела головка, и теперь виднелось ровное пламя горящего дерева. Она дунула на желтый огонек.

Иш понял, что она пыталась объяснить ему, но не могла подобрать слов, поэтому она, может, бессознательно, объясняла все не словами, а действиями. Ему показалось, что он понял. Спичка ожила не потому, что она лежала в коробке, а потому, что загорелась. И она не могла жить вечно. Вот также и с людьми.

Иш почувствовал, как ее тело шевельнулось в его объятиях.

— Ол райт, — сказал он. — Может быть ты права. Я почитаю книги.

— О, — сказала она. — Мне понадобится твоя помощь не только в этом.

Ее теплое тело прижималось к нему. Но он все еще старался отстраниться, охваченный страхом перед пустотой и одиночеством. Кто он такой, что берет на себя миссию снова вернуть человечество на дорогу к будущему? Но эти сомнения быстро растаяли. ее мужество и силы проникли в его душу. Пусть, — подумал он. — Пусть она станет матерью народа. Без мужества не будет ничего.

И он внезапно ощутил острую волну желания погрузиться в это тело, оставить себя в нем и возродиться вновь из него.

Однажды утром Эм выглянула в окно и сказала: — Смотри, крысы.

Он посмотрел. Действительно, две крысы бродили возле дома, то ли охотясь, то ли вынюхивая что-то. Эм показала Принцессе крыс через окно и выпустила ее. Но глупая собака бросилась на них с лаем, и крысы моментально исчезли, прежде чем она сумела настигнуть их.

В этот день они еще не раз видели крыс в самых разных местах: у дома, на улице, в саду.

А на следующее утро волна крыс поглотила их. Эти противные создания были везде.

Единственное, что им оставалось делать — это расследовать, насколько велико это нашествие, каковы его цели. Если врага знаешь, то он уже не так опасен.

Они разъезжали в машине по городу, изредка давя крыс, попадающих под колеса. Сначала они содрогались, слыша мягкий толчок под колесами, но вскоре это стало вполне обычным явлением, и они обращали на это внимание не больше, чем на ухабы. Они установили, что крысы захватили весь город и даже его предместья.

Причины этого нашествия были более или менее понятны Иш вспомнил статистические данные, утверждающие, что число крыс в городе приблизительно равно числу жителей в нем.

— Ну вот, — объяснил он Эм. — Если начать с этой цифры, то можно предположить, что в городе миллион крыс и половина из них самок. Сейчас в городе для них неограниченные запасы пищи.

— Так сколько же их теперь?

— Я сразу не могу сказать. Сначала нужно подсчитать.

И в этот вечер он занялся подсчетами. Из энциклопедии он выяснил, что крысы дают приплод примерно раз в месяц. Среднее количество детенышей — десять. Значит, за один месяц количество крыс может возрасти до десяти миллионов. Молодые крысы начинают давать потомство через два месяца после рождения. Конечно, могут быть и отклонения, но их трудно учесть и определить количество крыс невозможно. Здесь чистая математика бессильна.

Даже если число крыс будет увеличиваться ежемесячно всего вдвое, а эта оценка явно занижена, значит, в городе сейчас пять миллионов крыс. А если увеличение будет в три раза, то, значит, число крыс достигло миллиарда.

Иш размышлял над этим и пришел к выводу, что запасы пищи для них не ограничены и нет причин, которые помешали бы им увеличиваться вчетверо. В Старые Времена единственным врагом крыс был человек, и ему приходилось вести постоянную войну с крысами, чтобы держать их численность под контролем. Человек ушел, и теперь единственными врагами остались собаки некоторых пород да кошки. Однако число кошек тоже уменьшилось, так как собаки охотились и на них. И это было на руку крысам. Правда, теперь на улицах не было видно и собак. Неужели крысы расправились с ними? Вряд ли. Скорее всего, собаки просто отступили перед такой армией, они были вытеснены за пределы города.

Через некоторое время внешний вид и поведение крыс несколько изменилось. Очевидно, запасы пищи все же были настолько неограниченными, чтобы постоянно поддерживать все время увеличивающуюся численность крыс. Теперь они стали более тощими и с большим остервенением искали себе пищу. Они даже начали копаться в земле, выкапывали луковицы тюльпанов и съедали их с видимым удовольствием. Они рыскали между корнями деревьев, очевидно, пожирая и насекомых, или остатки фруктов. И даже начали объедать молодые побеги, как кролики.

Иш проходил в свою машину, одев высокие сапоги. Впрочем, крысы не делали попытки напасть на него.

Проезжая по улицам, Иш уже без содрогания слышал мягкие удары под колесами. Он даже решил, что вымостил все улицы города раздавленными крысами. В одном углу, образованном двумя стенами, Иш увидел какой-то белый предмет. Он остановил машину и рассмотрел его внимательно — это оказался череп собаки. По длинным зубам он понял, что это череп терьера. Очевидно, крысы загнали его здесь в угол. Их было слишком много для одной собаки. Поблизости валялось несколько больших костей. Остальные, видимо, были растащены. Иш увидел также черепа нескольких крыс. Видимо, терьер сражался отчаянно. Иш представил себе жуткую сцену. Серые тела облепили собаку, которая не могла обороняться от напавших сзади. Крысы перекусили сухожилия задних ног, как это делают волки с бизонами. Терьер мог убить несколько десятков крыс, но это было ничто с общим количеством напавших на него. В конце концов он потерял силы, и все было кончено в одно мгновение. Иш в задумчивости поехал прочь и решил, что нужно повнимательнее следить за Принцессой.

Он вспомнил, как неожиданно и полностью пропали муравьи, и с надеждой подумал, что с крысами может произойти то же, хотя никаких признаков их исчезновения еще не было.

— Неужели крысы завладели всем миром? — спросила Эм. — Они будут править им после человека?

— Я не знаю, — сказал Иш, — но вряд ли. Они просто сейчас имели много пищи и быстро размножались. Это дало им преимущество на старте. Как только они выйдут из города, чтобы самим добывать пищу, то у них появится множество врагов: лисы, змеи, совы. Они сделают то, чем занимался человек.

— Я никогда не думала об этом. Значит, крысы были домашними животными, и человек снабжал их пищей и уничтожал их врагов?

— Они были скорее паразитами при человеке. — Он задумался, и вдруг новая мысль пришла ему в голову. — Крысы тоже имеют паразитов, как и муравьи. Когда их становится много, то может возникнуть эпидемия. — Иш закашлялся, чтобы скрыть свою неуверенность, и продолжал:

— Да, эпидемия, которая уничтожит большинство крыс.

Эм с облегчением заметила: — Значит нам нужно просто сидеть и молиться за этих паразитов.

Однако у самого Иша вдруг возникло беспокойство. Он вспомнил, что распространенной болезнью среди крыс является бубонная чума, которая страшна и для человека. Он не сказал об этом Эм, но сама мысль о том, что небольшое количество людей, оставшееся на земле, погибнет от чумы, была невыносима.

Он начал посыпать весь дом ДДТ, и не только дом, но и одежду. Эм заметила это, и Ишу пришлось рассказать ей о своих подозрениях. К его удивлению. она восприняла это спокойно. Видимо, после катастрофы она уже относилась к жизни, как фаталистка.

Самое простое для них было сейчас — это уехать из города куда-нибудь в пустыню, где не было крыс.

Дни шли, а он не замечал, что крысы слабели. Напротив, они становились все более активными.

Однажды Эм подозвала его к окну: — Посмотри, они дерутся! — Иш подошел, хотя без особого интереса. Он полагал, что это любовная игра. Но это было не так.

Большая крыса решительно нападала на маленькую. Та отчаянно оборонялась и старалась скрыться в дыре, в которую не смогла бы пролезть большая крыса. Затем внезапно появилась третья крыса, огромных размеров. Она бросилась на самую маленькую, фонтаном брызнула кровь из перекушенного горла, и большая крыса поволокла свою жертву куда-то. Та, что нападала первой, поспешила вслед за ней.

В высоких сапогах, в перчатках, с палкой в руке Иш выходил в ближайшие магазины, чтобы запастись продуктами. К своему удивлению он увидел мало крыс в магазинах, но затем понял, что там им делать абсолютно нечего. Все, что можно было съесть, было съедено. Повсюду валялись обрывки бумаги и крысиный помет. Даже этикетки на бутылках и банках были обглоданы, так что было неясно, что же там находится. Ишу становилось ясно, что среди крыс начался голод и если они исчезнут, то виной этому будет истощение, а не болезни. С этой вестью он вернулся домой.

На следующее утро они выпустили Принцессу на улицу побегать Однако через несколько минут услышали жалобный вой и несчастная собака примчалась домой. Несколько крыс гнались за ней, и даже на спине уже сидели крысы. Открыв дверь для собаки, Иш впустил в дом некоторое количество крыс, поэтому дальше пришлось заняться охотой на них. Принцесса сидела под диваном, насмерть перепуганная и жалобно выла. Иш и Эм с полчаса провели гоняясь за крысами и убивая их. Принцесса, немного оправившаяся от шока, помогала им. Когда они решили, что со всеми пришельцами покончено, они сделали Принцессе укол против бешенства.

Теперь они уже были уверены, что крысы охотятся друг на друга. Иногда они видели, как большая крыса гонится за маленькой, иногда же несколько крыс, объединившись в стаю, нападали на одну. Число их заметно уменьшилось, хотя, возможно, теперь они просто прятались, так как условия жизни их изменились.

— Погибнут первыми старые, больные и слабые крысы. — сказал он. — А затем уже не такие старые, больные и слабые, и так далее.

— Постепенно, — продолжила его мысль Эм. — дойдет до того, что во всем городе останутся только две самые большие и сильные крысы, которые будут драться друг с другом.

Иш предположил, что до этого не дойдет. Наверняка крысы обнаружат еще какой-нибудь источник пищи.

Он долго раздумывал над этим и постепенно пришел к выводу, что крысы пожирают друг друга не для того, чтобы не умереть с голоду, а для того, чтобы спасти вид. Если бы крысы были сентиментальны и решили бы голодать вместе, а не есть друг друга, они неминуемо бы вымерли. Но крысы по своей натуре оказались реалистами, поэтому о их будущем можно было не беспокоиться. Уж они-то всегда будут на земле.

День за днем число крыс уменьшалось, и вот однажды Иш решил, что они совсем пропали. Правда, он был уверен, что в городе их еще много, но число их стало обычным. Их было не видно, потому что они, как всегда, прятались по подвалам и темным норам. Они появились на свету только тогда, когда их стало чересчур много и они не могли спрятаться все вместе.

Конечно, большую роль в исчезновении крыс сыграли и болезни, но он не был уверен в этом. В каннибализме крыс были и достоинства: на улицах не было трупов крыс. Они погибли, чтобы сохранить жизнь следующим поколениям.

После нашествия крыс Иш задумался, почему же не было нашествия мышей. Сначала пришли муравьи, затем крысы. А между ними должны были бы быть мыши, ведь условия были для них самыми благоприятными, тем более способности размножения у них были даже лучше, чем у крыс. Однако Иш так и не нашел ответа на этот вопрос. Видимо, в природе существовал какой-то неизвестный ему механизм контроля численности мышей.

И Иш, и Эм постепенно оправились от шока, вызванного нашествием серых тел. Немного погодя, они убедились, что Принцесса не заболела, и жизнь их стала нормальной. Они постепенно забыли о недавних страшных событиях.

Снова голова ее лежала на его руке, и он смотрел в ее влажные темные глаза. Она заговорила: — Я думаю, тебе пора начать читать книги. По-моему, это случилось.

И прежде, чем он успел что-либо сказать, она вдруг задрожала и стала плакать. Он впервые увидел ее страх! И тут же ощутил, что сам слабеет от ужаса. Что — если она умрет?

— О, дорогая! — воскликнул он. — Может нам сделать что-нибудь? Ведь есть же способы! Может тебе не стоит проходить через это?

— О, нет, нет! — плакала она. Все ее тело била дрожь. — Нет, только не это.

Он смотрел на нее, сжимал в объятиях, как маленького ребенка. Ему были дороги эти темные влажные глаза, полные губы, белые зубы, грудной голос…

Постепенно они успокоились. Сначала улыбнулась она слабой улыбкой. Он ответил ей ободряюще. И вот они уже смеялись вместе, сжимая друг друга в объятиях.

— О, дорогая, — сказал он. — Все погибло. Нью-Йорк лежит пустынный, в Вашингтоне нет правительства. Сенаторы, судьи, губернаторы все гниют в земле и еврейские и негритянские проповедники с ними. Остались только мы, двое несчастных людей, живущих на обломках цивилизации и не знающих, кто придет на смену людям: муравьи, крысы или еще кто-нибудь… Может быть, через тысячу лет человек снова станет господином на земле. Но я сомневаюсь в этом. А сейчас нас только двое. Может быть, будет трое.

Он поцеловал ее, все еще всхлипывающую. И он теперь знал, он видел, что сегодня он был сильнее ее.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

На следующий день, после того как она сказала ему, он поехал в Университет и остановился возле библиотеки. Он ни разу не был тут после Великой Катастрофы, хотя посещал городские библиотеки. Огромное здание совершенно не изменилось. Окружающие его деревья и кусты за эти несколько месяцев заметно не подросли. Дренажные трубы работали хорошо, и здесь не было грязи на гранитных плитах. Хотя все равно оставалось общее впечатление запущенности, отсутствия ухода и заботы.

Ему не хотелось ломать окно, чтобы в здание не могли проникнуть животные и дождь. Однако другого варианта он не нашел. Поэтому Иш осторожно вынул стекло, влез в окно и открыл его, дав себе слово снова заделать его после ухода.

Он бывал здесь сотни раз за время обучения в университете. Но сейчас им овладел благоговейный трепет. Здесь хранилась вся мудрость человечества, запасенная им за долгие столетия, необходимая будущему человечеству. Теперь, когда он собирался стать отцом, он вдруг начал думать о будущем. Ребенок не должен вырасти просто потребителем, паразитом. Здесь он сможет почерпнуть все необходимые знания.

Он приехал домой почти в трансе. Книги! Знания! Но одни книги ничего не стоят. Нужны люди, чтобы читать, изучать их. Кроме того, нужно запасти и многое другое. Например, семена. Нужно, чтобы выведенные людьми растения не исчезли с земли.

Цивилизация ведь коснулась не только людей, но и животных, растений и многого другого. Они шли рядом с людьми, как братья, друзья, товарищи. Святой Франциск восклицал: «О, Брат Зерно! О, Сестра Кукуруза!» Теперь он мог бы продолжить: «О, Дедушка Колесо! О, Кузен Компас! О, Сестрица Теорема!» Знания в науках, философии плечом к плечу стояли рядом с человеком.

Он с мальчишеским энтузиазмом изложил все это Эм. Она старалась обучить Принцессу отзываться на зов. Эм выслушала его совсем равнодушно. — Цивилизация? — сказала она. — О, ты имеешь в виду самолеты, которые летают все выше и быстрее? Это?

— Да. Но и искусство, музыка, литература, культура…

— О, да. Книги о шпионах, негритянский джаз, от которого у меня болят уши.

Он был разочарован, хотя понимал, что она совсем не смеется над ним.

— Кстати, о цивилизации, — сказала она. — Нужно выяснить, какое сейчас число, а то через пару лет мы не будем знать, когда праздновать день рождения.

Так вот в чем разница между мужчиной и женщиной! Она мыслит только категориями ближайшего будущего. И вся грядущая цивилизация для нее ничто, по сравнению с проблемой, как установить точную дату рождения — ребенка. Снова он почувствовал превосходство над нею.

— Я сегодня не успел почитать книги о родах. Но ведь это не к спеху, верно?

— Конечно. Может быть, они и не понадобятся. Разве ты не помнишь, что раньше, бывало, так, когда женщины рожали в такси, в коридорах больниц, где угодно. Когда роды начинаются, их не остановишь.

Позже, однако, он должен был признать, что она права относительно восстановления календаря. Время — история, история — это традиции, традиции — это цивилизация. Если потерять течение времени, его уже не восстановить. Может быть, он уже потерял его, если кто-либо из выживших не позаботился сохранить. Взять хотя бы семидневную педелю. Даже для людей далеких от религии дорога традиция дня отдыха после шести дней работы. Она сохраняется уж по меньшей мере пять тысяч лет, с дней Вавилона. Неужели теперь она погибнет? Неужели ему теперь не суждено узнать, какой же из бесконечных дней воскресенье?

Впрочем, он имел достаточные знания в астрономии, чтобы по положению солнца определить день недели.

— Ты права, — сказал Иш. — Мы знаем, какой сейчас год, а когда мы решим, что наступил Новый Год, а его мы вычислим по положению солнца, мы будем делать зарубки на камне. И так каждый день, каждый год. По этим зарубкам мы всегда будем знать, какое сегодня число.

— Глупо, — сказала Эм, — начинать исчисление с четырехзначного числа. — Она помолчала, посмотрела на пустынный город, четко вырисовывающийся в морозном воздухе. — Я полагаю, что прошедший год нужно назвать Годом Первым.

Этим вечером дождя не было. Облака висели над городом, но воздух был чистым. Если бы были огни в Сан-Франциско, то их было бы видно.

Он стоял на крыльце и смотрел на запад, вдыхая холодный воздух. Он все еще был страшно возбужден.

— Теперь мы покончили с прошлым, — думал Иш. — Мы оставим позади эти несколько месяцев. Начнем с Момента Ноль, который разделяет две эпохи. Начинается новая жизнь. Начинается Год Первый.

Перед ним теперь лежала драма земли без людей. Впереди его ожидали годы создания нового общества, реконструирования самого себя. Теперь он уже не будет одиноким наблюдателем. Он будет читать, будет учиться, будет вооружаться знаниями, накопленными человечеством. Он будет изучать технику, психологию, политические науки, все, что потребуется.

Он найдет других и соединится с ними, с хорошими людьми, которые будут вместе с ним строить новое общество. Нужно сегодня же начать поиски. Однако нужно быть осторожным и производить тщательный отбор. Нельзя брать людей слабых телом и духом.

Где-то внутри у него гнездился страх, что Эм может умереть во время родов. Ведь тогда погибнут все его надежды на будущее. Однако ее мужество подбадривало его. Она была сама жизнь, и ее нельзя было связывать со смертью. Она была источник будущего.

Странно, что одна мысль о ребенке так изменила все его мировоззрение. Но он только приветствовал это. Он познал отчаяние, но теперь у него была надежда. Он с уверенностью смотрел в будущее и видел тот момент, когда они трое выйдут к камню, чтобы вырубить на нем знак окончания Года Первого. Но время не кончится на этом. Оно будет продолжаться.

— О, мир без конца! — подумал он, глядя на пустынный город, вдыхая холодный сырой воздух, и слова звучали в его мозгу, как псалмы.

— О, мир без конца! О, бесконечный мир!

БЫСТРЫЕ ГОДЫ

Недалеко от дома на Сан-Лупо был когда-то небольшой парк. Огромные камни возвышаются среди разросшихся кустов и деревьев. А в одном месте два камня наклонились друг к другу, образуя как бы вход в пещеру. Рядом с ними находилась большая плоская плита, лежащая на пологом склоне холма. В далекие древние времена, которые были древними даже в Старые времена, когда был расцвет человеческой цивилизации, здесь была стоянка первых людей. Еще и сейчас на поверхности плиты можно было видеть следы их пребывания.

И вот однажды, когда прошла первая смена времен года, и солнце уже второй раз начало опускаться за горизонт к югу от Золотых Ворот, Иш и Эм пошли вверх по склону к камням. День был безветренный, солнечный и удивительно теплый для середины зимы. Эм несла ребенка, закутанного в теплое одеяло. Она уже была снова беременна, но до родов было еще далеко. Иш нес свой молоток и острое зубило. Принцесса увязалась с ними, хотя то и дело ее привлекали следы кроликов, и она с лаем уносилась прочь.

Когда они добрались до камней, Эм села на солнце и стала убаюкивать ребенка, а Иш с помощью молотка и зубила начал вырубать на камне первую цифру. Камень был очень твердый, но молоток был тяжелым, а зубило острым, и вскоре первая прямая линия уже была на поверхности камня. Однако Ишу показалось это недостаточным. Следовало как-то украсить первую цифру, знаменующую завершение первого витка земли по орбите. Иш вырубил черточку у основания цифры и небольшой крючок на ее вершине. Получилась печатная цифра «1».

Завершив работу, он сел рядом с Эм. Ребенок уже уснул. Иш нежно взглянул на него.

— Вот и все! — сказал Иш, — закончен Год Первый.

— Да, — ответила Эм. — Но я всегда буду помнить этот год, как Год Ребенка. Названия легче запоминаются чем номера.

И так впервые они решили не отмечать года просто цифрами, а называть их по какому-то выдающемуся событию этого года.

Весной второго года Иш посадил свой первый сад. Он никогда не занимался этим, тем не менее он испытывал глубочайшее удовлетворение, поднимая лопатой черные пласты земли.

Однако не только удовлетворение принес ему этот сад. Во-первых, те семена, которые он раздобыл с величайшими трудностями, так как крысы здорово поработали на складах, были старыми, и многие семена не взошли. Затем на его обработанный участок двинулись змеи и лягушки. Однако Иш отбил первую атаку с помощью ядовитого порошка. Когда появились первые всходы латука, через забор перепрыгнул олень и учинил настоящий разгром. Иш увеличил высоту забора. Затем пришли кролики и подрыли землю под забором. Снова работа! Однажды вечером он услышал страшный шум. Выйдя на улицу, он обнаружил быка, старающегося проломить доски. И это ему почти удалось. Ишу пришлось снова браться за молоток.

Теперь ему каждую ночь снились голодные кролики, олени, коровы, которые бродили вдоль забора и смотрели горящими глазами на его латук.

А в июне появились насекомые. Иш распылял яды в таком количестве, что боялся того, что этим латуком, если удастся вырастить его, можно будет отравиться самому.

Последними его огород нашли вороны. Их было чрезвычайно много. Иш застрелил нескольких. Вороны тогда поставили часовых, которые предупреждали остальных о появлении Иша с ружьем. А дежурить весь день напролет было невозможно. Он сделал несколько пугал, но это спасало только один день, а затем вороны привыкли к ним.

В конце концов Иш выделил небольшой участок, сделал над ним навес и вырастил немного латука, помидоров и лука. Из этого урожая он отложил семена для будущих посадок.

Иш был крайне обескуражен своим опытом огородника. Казалось, что вырастить овощи плевое дело. Ведь вокруг все растет само, без всякого ухода. И вот почему-то только его участок привлек всех окружающих животных, птиц, насекомых. Все они почему-то страшно захотели съесть его урожай.

В конце лета родился второй ребенок. Они назвали девочку Мэри, а первый мальчик получил имя Джон. Теперь старые имена не исчезнут с земли.

Когда Мэри было уже несколько недель, случилось другое памятное событие.

В эти первые годы, хотя Иш и Эм жили в своем доме безвыездно, они несколько раз видели людей, которые приходили к ним, заметив дым. Одни из них приезжали на машинах, другие, а их было большинство приходили пешком. В основном это были люди, получившие шок от катастрофы и не оправившиеся от него. Это были пчелы, потерявшие улей, овцы, отставшие от стада. Из этого Иш заключил, что люди, уже пришедшие в себя, стали жить оседлой жизнью. Иш и Эм были рады, когда несчастные скитальцы покидали их.

Исключением был Эзра. Иш хорошо помнил гот жаркий сентябрьский день, когда Эзра появился на улице с красным лицом, еще более красной лысиной. Он обнажил в улыбке свои плохие зубы при виде Иша.

— Хэлло, бой! — сказал он. И хотя слова были чисто американскими, он произнес их с явственным северо-английским акцентом.

Эзра оставался с ними, пока не кончились дожди. Он был очень приятным человеком, несмотря на свои плохие зубы. У него был необъяснимый дар вносить в дом тепло и радость. Даже дети очень любили его.

Иш и Эм очень хотели, чтобы он остался, но они боялись того пресловутого треугольника, который возникнет при этом, даже если одним из углов его будет такой приятный человек, как Эзра. И вот однажды они отослали его искать себе девушку, а затем вернуться к ним, чтобы жить вместе. Однако они были очень опечалены его уходом.

Время шло, и когда они пошли к камню, чтобы вырезать на нем цифру 2, Эзра еще оставался в их памяти, хотя Иш и Эм уже не надеялись увидеться с ним. Это был бы хороший помощник, надежный друг. И они назвали этот год Годом Эзры.

Год Третий был Годом Пожаров. В середине лета все окуталось дымом, и так было почти три месяца. Дети невыносимо страдали от дыма. Они задыхались, кашляли, из глаз их текли слезы.

В окружающих лесах бушевали пожары. Тушить их было некому. Пожарные машины стояли в бездействии, и огонь бушевал безнаказанно на всей территории страны. К счастью, широкие рукава гавани не пускали огонь на южную часть бухты. Иш понял, что пожары уничтожили громадные лесные массивы, и теперь потребуются столетия, чтобы восстановить их.

В этот год Иш стал много читать. Он собрал много книг в городской библиотеке и в Библиотеке Университета. Хотя Иш понимал, что он должен читать книги по медицине, сельскому хозяйству, механике, ему хотелось читать книги по истории человечества. И он перелистывал бесчисленные тома по антропологии, истории, затем перешел на философию и историю философии. Он читал также романы, поэмы, пьесы, которые тоже были историей человечества.

Год Четвертый стал Годом Прихода… Однажды весной около полудня Принцесса вскочила и с бешеным лаем выскочила на улицу. А затем они услышали автомобильный сигнал. Эзра отсутствовал больше года, и они уже перестали думать о нем. Но это был он в каком-то странном автомобиле, где сидело много людей и были навалены пожитки.

Кроме Эзры в автомобиле сидели женщина лет тридцати пяти, женщина помоложе, перепуганная девушка и маленький мальчик. Эзра представил старшую женщину, как Молли, женщину помоложе — Джен, и после каждого имени прибавлял спокойно и без смущения — моя жена.

Иш был ошарашен самим фактом многоженства. Однако он уже видел столько, что быстро пришел в себя. Он вспомнил, что многие большие цивилизации в прошлом признавали многоженство. Это было вполне естественно, когда на одного мужчину приходилось несколько женщин. А такой человек, как Эзра, мог иметь несколько жен, так как, благодаря своему характеру, мог уживаться с самыми разными людьми.

Маленький мальчик был Ральф, сын Молли. Он родился за несколько недель до Великой Катастрофы и, вероятно, у него был врожденный иммунитет, или же он впитал его с молоком матери. Это был единственный случай, известный Ишу, когда остались жить два члена одной семьи.

Девочку называли Эви, хотя никто не знал ее настоящего имени. Эзра нашел ее живущей в нищете и одиночестве. Она умирала с голоду, так как не могла открыть банки с консервами и питалась червями и лягушками. Во время Катастрофы ей было пять или шесть лет. Она была не в себе, и никто не мог сказать, была ли она тронутая от рождения, или же на нее повлияла катастрофа и смерть окружающих. Она все время пугливо озиралась и дрожала. Только Эзра мог изредка заставлять ее улыбаться. Она знала всего несколько слов. Однако все были с ней ласковы, и по прошествии некоторого времени она начала немного говорить, но нормальной девочкой она так никогда и не стала.

В тот же год Иш и Эзра совершили поездку в автомобиле. Путешествие было не очень приятным. Им пришлось повозиться со сменой покрышек, с ремонтом мотора, да и дороги были ужасными. Тем не менее, они сделали то, что наметили для себя: посетили Джорджа и Маурину, которых нашел Эзра во время своих скитаний. Джордж был здоровенным мужчиной с седыми висками, добрым характером, запинающейся неуверенной речью и весьма искусным в своем ремесле портного. Иш подумал, что лучше было бы, если бы он был механиком. Маурина была его подругой. Ей было лет сорок. Она любила заниматься хозяйством и очень преуспела в этом. Что касается их интеллекта, то они были далеки от совершенства. Джордж был довольно туп, а Маурина попросту глупа.

Иш и Эзра поговорили между собой и решили, что эти люди по характеру подходят им. К тому же они здоровые и без каких-либо отклонений от нормы. Иш подумал про себя, что если бы был выбор, он бы отказался от них. Но увы, выбора не было. В общем, Джордж и Маурина поехали с ними.

В конце этого года Эм родила второго сына, которого назвали Роджер. Теперь в доме на Сан-Лупо жили семь взрослых и четверо детей, не считая Эви. Постепенно они начали, сначала в шутку, а затем всерьез, называть себя Племя.

В Год Пятый не произошло ничего необычного. Молли и Джен родили по ребенку, и Эзра был счастлив — он ведь стал дважды отцом.

Этот год они назвали Годом Быков потому, что в этот год развелось громадное количество крупного рогатого скота.

Год Шестой был полон событий. Все четыре женщины родили по ребенку — даже Маурина, которая была в том возрасте, когда женщины не рожают.

Однако и теперь их маленькое сообщество оставалось лишь ничтожным очагом света в море окружающего мрака пустоты. Каждый новорожденный добавлял лишь немного яркости в этот свет и лишь ненамного отодвигал стену мрака. В конце года число детей достигло десяти, и теперь их было больше, чем взрослых. Эви нельзя было причислить ни к детям, ни ко взрослым.

Но этот год был богат и другими событиями. Это был год засухи. Травы почти не было, и голодные стада коров бродили везде в поисках пищи. Они обезумели от голода и однажды ночью сломали забор вокруг огорода. Прежде чем люди смогли отогнать их, с огородом было покончено — все было вытоптано.

Но вершиной всего было нашествие саранчи. Саранча обрушилась внезапно и пожрала все, что не успели съесть коровы. Она объедала листья с деревьев, мякоть плодов, и объеденные остатки их свисали с веток, лишенных листьев. Затем саранча стала погибать, и трупы этих гигантских кузнечиков валялись всюду.

Немного погодя, стали погибать и коровы. Они мерли сотнями, и зловонный запах стоял в воздухе, пронизывая все. Земля была совершенно голой, и невозможно было предположить, что она когда-нибудь оправится от такого опустошения.

Ужас охватил людей. Джордж и Маурина молились. Джен смеялась над ними, говоря, что все происшедшее за последние пять лет вовсе не дело рук господа. Господь не мог бы быть так безжалостен к людям. Молли впала в депрессию и то и дело начинала истерически рыдать. Даже Иш, несмотря на свой рационализм, уже не был уверен в будущем. Из всех взрослых только Эзра и Эм спокойно воспринимали все происходящее.

Дети вообще не обращали внимания ни на что. Они с удовольствием ели и пили, несмотря на тошнотворный запах в воздухе. Джон, держась за руку отца, смотрел с интересом шестилетнего ребенка, как по улицам бродят изможденные коровы. Некоторые из них падали и умирали. Для него в этом не было ничего необычного. Это была просто жизнь.

Но грудные дети, видимо, впитали в себя ужас с молоком матерей. Они были беспокойны, капризны. Это еще больше усугубляло тревогу их матерей.

Октябрь был ужасным месяцем.

Но затем случилось чудо! Через две недели после наступления дождливого сезона все склоны холмов покрылись зеленью травы. Воздух стал чистым. Все были счастливы, Молли и Маурина плакали от счастья. Даже Иш приободрился. Ведь последние недели пошатнули его непоколебимую уверенность в способности земли излечивать себя. Он даже боялся, что погибли все семена и зелень никогда не возродится. Теперь же его сомнения рассеялись, и он стал счастлив.

Во время зимнего солнцестояния все они собрались возле плоской плиты, чтобы выбить цифру и название прошедшего года. Они долго спорили, как же назвать его. Можно было отметить добрые события и назвать год Годом Четырех Детей. Но можно было запечатлеть в памяти и страшные события: Год Мертвых Коров или Год Саранчи. Но в конце концов пришли к соглашению, назвав год просто: Плохой Год.

Год Седьмой тоже оказался странным. Внезапно везде появились горные львы — пумы. Теперь без винтовки и собаки было невозможно выйти из дому. Пумы не рисковали напасть на человека, но в любой момент они могли отказаться от своего извечного страха перед человеком. Детей на улицу не пускали.

В конце года случилось несчастье. Иш стрелял в пуму и промахнулся, лишь слегка поранив ее. Пума прыгнула на Иша и немного помяла его. Эзра спас его, прикончив пуму одним выстрелом. Естественно, этот год они назвали Годом Пумы.

Год Восьмой оказался сравнительно спокойным. Они назвали его Годом Церкви.

Они были всего-навсего семь обыкновенных американцев и придерживались разных религиозных воззрений, или же не придерживались никаких. И даже среди верующих не было ни одного, кто ставил бы религию превыше всего. Иш ходил ребенком в воскресную школу, но, когда Маурина спросила его, к какой церкви он принадлежит, Иш ответил, что он скептик. Маурина не знала такого слова, поэтому решила, что он член Церкви Скептиков.

Сама Маурина была католичка, как и Молли. Они могли креститься, молиться, восхвалять деву Марию, но положение у них было трудным: не было исповедника и некому было служить Мессы.

Джордж был методистом. Но у него было плохое произношение, чтобы читать проповеди, и он не был лидером, чтобы образовать общину. Эзра уважал любую веру, но сам не придерживался никаких определенных религиозных взглядов. Джен входила в какую-то модернистскую секту. Но во время катастрофы она поняла всю бесполезность молитв и теперь стала решительной атеисткой. Эм, которая не любила возвращаться в прошлое, была индифферентна. Она охотно пела псалмы или церковные гимны своим глубоким грудным контральто, но в религиозные споры не вмешивалась.

Джордж и Маурина были первыми, кто предложил ввести церковные службы. — Для спасения детей, — так объяснили они. Они обратились к Ишу, который был чем-то вроде лидера в интеллектуальных проблемах. Маурина даже сказала, что не будет возражать, если в церкви будет служба такая, как это принято у скептиков.

Иш почувствовал искушение. Он легко мог собрать вместе обломки религии, чтобы дать людям веру в спасение, веру в будущее. Кроме того, вера могла бы служить фактором единения.

Джордж, Маурина и Молли горячо поддержали его, Джен противилась, но ее легко будет обратить в веру. Эзра не будет сопротивляться, ему все равно. Но сам Иш ненавидел неискренность и притворство.

В конце концов они начали проводить службу по воскресеньям: пели гимны, читали Библию, молча молились.

Иш не молился. Он был уверен, что Эм и Эзра тоже не молятся. А Джен была тверда в своем отречении от бога и никогда не присоединялась к ним. Иш понимал, что если бы он проявил больше хитрости, он смог бы уговорить Джен, но он не хотел этого. Во всяком случае сейчас церковь внесла разъединение, чем объединила их. Это было скорее притворство, чем истинная вера.

И вот однажды Иш решил положить конец этому. Он произнес зажигательную речь, в которой предложил покончить с внешними атрибутами религии. Пусть каждый носит веру в своем сердце и молится столько времени, сколько хочет, и тогда, когда захочет.

В начале Года Девятого их было семь взрослых и тринадцать детей — от новорожденного, до девятилетнего Ральфа, сына Молли.

Все чувствовали удовлетворение от того, что их число увеличивается, племя растет. Рождение каждого ребенка было всеобщей радостью. Тени, казалось отступали все дальше от них, и круг света расширялся.

Однажды утром в дом к Джорджу пришел старик, видимо, один из тех скитальцев, которые изредка появлялись здесь и затем снова уходили.

Старика встретили радушно, но он почти не обратил внимания на их заботы о нем. Старик провел у них одну ночь и затем ушел снова, даже не поблагодарив и не попрощавшись. Он бродил бесцельно, как остальные люди, не нашедшие покоя после катастрофы, которую они пережили.

Едва он ушел, как люди начали ощущать недомогание. Дети заплакали, у многих взрослых заболело горло, голова, появился кашель, насморк. На племя обрушилась инфекция.

Это было тем более страшно, потому что в прошлом году здоровье у всех было очень хорошим. Только Эзра жаловался на зубы, да Джордж на боль в суставах, которую он называл смешным древним словом «ревматизм». Изредка у кого-нибудь воспалялись царапины. Исчезла даже обычная простуда. Остались только две болезни: детская корь, которой переболели все дети, да жжение в горле, от которого быстро избавлялись с помощью полоскания. Полоскания имелись в каждой аптеке и они, по-видимому, не теряли своих лечебных свойств со временем.

Тот старик, как все припоминали, непрерывно шмыгал носом. Несомненно, это он заразил всех болезнью, которая показалась им обычным гриппом, хотя впоследствии оказалось, что грипп этот вовсе необычный.

Во всяком случае, все до этого здоровые люди вдруг стали кашлять, чихать, жаловаться на боль в горле.

Но к счастью, простуда прошла у них без осложнений, и через несколько недель все они были здоровы. Правда, Иш опасался новой вспышки. Ведь инфекция оставалась еще в них, и в любой момент кто-нибудь мог снова заболеть. Но долгое сухое лето помогло им изгнать остатки болезни. Иш потом говорил в шутку, что они смогли избавиться от бича человечества — гриппа только путем уничтожения цивилизации.

Но наступила осень, и их везению пришел конец. Никто точно не знал, что случилось, но трое детей вдруг почувствовали себя очень плохо и умерли. Наиболее вероятным было то, что они, играя в пустых домах, нашли яд — скорее всего муравьиный — попробовали из любопытства и отравились. Яд для муравьев имеет сладкий вкус. Вот так погибшая цивилизация все еще портила жизнь людям.

Один из детей был сын Иша. Он очень боялся за Эм, но та, хотя и долго оплакивала сына, держалась мужественно. Иш недооценил ее силы. Она так крепко держалась за жизнь, что даже смерть считала частью жизни. Но Молли и Джен, другие матери, потерявшие детей, оплакивали их до истерики.

В этот год родилось еще двое детей, но к концу года Племя уменьшилось на одного человека. Они назвали этот год Годом Смерти.

На Десятом Году примечательных событий не было, и они долго не знали, как его назвать. Но когда они сели возле камня, а Иш взял молоток и зубило, один из детей впервые заговорил, и они решили, что этот год следует назвать Годом Рыболова. Ребенок напомнил, что в этом году они впервые занялись рыбной ловлей в гавани, когда обнаружили, что там развелось много рыбы.

На Одиннадцатом году Молли и Джен родили детей, но ребенок Молли умер. Это было большое горе, так как впервые ребенок умер при родах, ведь женщины научились хорошо принимать роды. Вероятно, ребенок умер из-за того, что Молли была стара для родов.

Когда пришло время выбирать название для года, произошел спор между старшими и младшими. Старшие требовали, чтобы год был назван Годом, Когда Умерла Принцесса… Она долго болела. Никто не знал, сколько ей лет. Иш подобрал ее, когда ей было года три-четыре. И с тех пор она совсем не менялась ни по поведению, ни по внешнему виду. Она обладала настоящим человеческим характером и здесь, на Сан-Лупо, она была настоящим членом Племени.

Но для детей Принцесса была просто старой собакой, которая не любила играть с ними. Они требовали, чтобы год был назван Годом Вырезания по Дереву, и Иш после некоторых колебаний поддержал их, хотя Принцесса для него значила больше, чем для любого из них.

Название, которое предложили дети, было принято, и тогда Иш подумал о вырезании по дереву. Это вдруг распространилось среди них, как какая-то болезнь. Дети стали рыскать по дворам в поисках ровных досок и начали вырезать на них фигурки коров, собак, людей. Сначала это была довольно примитивная работа, но постепенно многие из них достигли мастерства. Конечно, всеобщая страсть постепенно угасла, но некоторые дети пристрастились к этому и долгими вечерами сидели с ножом над доской.

Иш много изучал историю человечества и знал, что одним из признаков развития общества является тяга к искусству. Он очень боялся, что над его Племенем будет висеть тень прошлого: старые пластинки, старые книги с картинками. И страсть к вырезанию по дереву обрадовала его.

Поэтому он решил поддержать детей. Год Одиннадцатый был назван Годом Вырезания по Дереву. Для Иша этот год был символом перехода от прошлого к будущему.

На Году Двенадцатом у Джен при родах умер ребенок, зато Эм родила двойню, которых назвали Джозеф и Джозефина, или попросту Джо и Джози. И год назвали Годом Близнецов.

На Году Тринадцатом родилось еще двое детей, и они остались живы. Это был спокойный год, без примечательных событий. Поэтому его назвали Хороший Год.

Год Четырнадцатый был похож на предыдущий и его назвали Вторым Хорошим Годом.

Год Пятнадцатый был тоже прекрасным годом, и они хотели назвать его Третьим Хорошим Годом. Но в этот год было некое мрачное предзнаменование, которое заметили старшие. Это был первый год, когда не родилось ни одного ребенка. Все женщины — Эм, Молли, Джек и Маурина — постарели, а молодежь еще не подросла до того возраста, чтобы рожать. Эви ввиду ее умственной неполноценности вообще было запрещено иметь детей. Поэтому этот год не стали называть третьим хорошим. Для детей год был в некотором смысле замечательным, так как Иш вытащил свой старый аккордеон, и под его неумелое пиликанье они пели хором песни, старые песни, вроде «Домой, на побережье» или «Она будет гулять вокруг холма». Поэтому год назвали Годом, Когда Мы Пели.

Год Шестнадцатый отметился событием незаурядным: первой свадьбой. Женились Мэри, первая дочь Иша и Эм, и Ральф, сын Молли, рожденный еще до катастрофы. По стандартам Прежнего времени они еще были молоды для женитьбы, но изменилось время, и изменились стандарты. Иш и Эм, когда обсуждали между собой этот вопрос, не были даже уверены, что Мэри любит Ральфа, а Ральф Мэри. Однако все были убеждены, что этим двоим нужно пожениться, так как все равно выбора у них не было. Иш в конце концов решил, что романтическая любовь — не необходимость: она существовала только как следствие перенаселения земли.

Маурина, Молли и Джен требовали «настоящей свадьбы». Они отыскали пластинку Лоэнгрин, сшили свадебное платье для невесты с вуалью и всеми аксессуарами. Для Иша все это было смехотворной пародией на прошлое. Эм поддержала его. Мэри была их дочерью, и они добились своего. Никаких особых церемоний не было. Ральф и Мэри просто встали перед Эзрой, и тот сказал им, что они теперь муж и жена, что это накладывает на них определенные обязательства перед Племенем, и они должны выполнять их. Год еще не кончился, как Мэри родила, и поэтому год был назван Годом Внука.

Год Семнадцатый по требованию детей был назван Годом Обрушившегося Дома. Дело в том, что один из соседних домов внезапно обрушился со страшным шумом на глазах у детей. Причина оказалась простой: термиры сожрали все балки и перекрытия. Дом ведь стоял уже семнадцать лет. Этот случай сильно подействовал на детей и дал название году, хотя, конечно, это не было событием чрезвычайной важности.

На Восемнадцатом Году Джен родила ребенка. Это был последний ребенок, рожденный от людей старого поколения, но к этому времени сыграли еще две свадьбы во втором поколении, и уже родились новые внуки.

Год был назван Годом Школы. Когда старшие дети достигли школьного возраста, Иш пытался обучать их, чтобы они могли читать, писать, знали немного арифметику, географию, историю. Но детей было невозможно собрать вместе: вокруг было слишком много интересного, а учение их не привлекало совсем. Поэтому обучение велось урывками, хотя некоторые из детей научились немного читать. Иш с большим разочарованием отказался тогда обучить детей чему-нибудь, тем более что некоторые из них, особенно его Мэри, которая уже стала матерью двоих детей, были откровенно глупы.

Однако на этот год Иш твердо решил заняться детьми, которые достигли подходящего возраста, чтобы они не выросли совершенными невежами.

Год Девятнадцатый был назван Годом Элка и снова благодаря случаю, поразившему детей. Однажды утром они увидели Эви, уже ставшую взрослой женщиной, которая смотрела куда-то и возбужденно кричала. Понять ее было трудно, так как слова она почти не выговаривала. Они увидели, что Эви показывает на какого-то странного зверя. Это оказался элк — лось, которого они не видели никогда в жизни. Очевидно, лоси стали возвращаться с севера туда, где они жили когда-то до прихода белого человека.

Насчет Года Двадцатого сомнений не было ни у кого. Это был год Землетрясения. Старый Сан Леандро вдруг однажды проснулся, послышался грохот, повалил дым, и начались подземные толчки. Дома, где жили они, выдержали, так как Джордж всегда держал их в порядке, но нежилые дома, ослабленные термирами, или подмытые водой, рухнули. После этого улица Сан-Лупо была завалена обломками кирпича, досок, стекол.

Год Двадцать Первый Иш хотел назвать Годом Прихода Старости. Их уже было тридцать шесть человек: семь стариков, Эви, двадцать один человек второго поколения и семеро третьего поколения.

Но год был назван, как это часто бывало, по очень незначительному событию. Джо, один из близнецов, рожденных Ишем и Эм, был смышленый парнишка, хотя и мал ростом для своего возраста, и не мог соперничать в играх даже с детьми, которые были младше его. Иш и Эм очень любили его — ведь это был их младший, последний сын. Остальные же обращали на него мало внимания. Ему уже исполнилось девять лет. И в конце этого года Иш вдруг с изумлением обнаружил, что Джо умеет читать. Причем не так, как остальные дети, медленно и по слогам, а быстро, точно и даже с удовольствием. Иш испытал теплое чувство к своему сыну. Это был первый, в ком проявился огонек интеллекта.

Другие дети были подавлены таким превосходством Джо над ними и на церемонии дружно потребовали, чтобы год был назван Годом, Когда Джо Стал Читать.