Земляне против политики

Глава II

На исходе девятнадцатого столетия никто из обитателей ближайшей к Солнцу Земли (а что на ней есть хоть какая-то жизнь, сомневаться не приходится) не догадался бы, что за ними наблюдают люди белые и гораздо более цивилизованные. В случае если колониальная операция увенчается успехом, на Небесной Земле туземцы начнут новую жизнь. Что случится не иначе как по Господней воле.

Знаменательному дню предшествовало многое. В 1841 астрономы заметили, как вокруг соседней Земли (также известной как Гея) начал облёт маленький шарик. В 1844 неизвестный объект впервые обогнул планету, а в 1852 ещё один двинулся к спутнику. В 1883 очередной предмет рухнул в океан и с тех пор больше не появлялся. Видим мы все, как развлекаются дикари..

9-го июля 1895 года[1] наступил исторический день. Глава Империи, над которой не заходит Солнце, восседал за столом в своей Резиденции. Великий Премьер ожидал Министра колоний, и в ближайший день встреча увенчалась успехом.

«Электро-Новости» по телеэлектровещанию передали чистой публике их грандиозные намерения. Естественно, в тех тонах и оттенках, какие необходимы, чтобы простолюдины не поднялись на мятеж и богопротивные баррикады. В распоряжении каждого было только два канала, но большего и не требовалось.

Премьер почесал лысеющую голову и бритый подбородок. Он никогда не повышал голоса ни в жизни, ни а l'heure de выступлений перед публикой. Всё-таки не колбасник.

На пороге обрисовался силуэт Министра колоний с любимым моноклем, что придавал лицу высокомерное выражение. Новоприбывший политик низко откланялся, коснувшись губами руки, и после краткого ответа сел напротив Премьера.

— Готовы ли вы к политическим заботам, ваше благородие? — вопрошал Премьер с полуприкрытыми веками.

— Рад стараться, милорд, то есть Ваша светлость. Нашу богоспасаемую Империю недруги обвиняют в уклоне в отсталость и самодержавность, но не верьте им. Меня в народе воспринимают как либерала, но будьте уверены, Ваша светлость, я ваш вернейший слуга.

— Стоит ожидать поползновений от остальных правителей. Что Европа? Европа продолжает успешно загнивать. Это их нравы. Да, твердит, будто у нашей Империи ничего нет, кроме экспорта угля. Всё остальное для нас не обязательно. Нас не особо волнует, как отреагируют азиаты.

— Азиаты? Да чтоб они жили в эпоху перемен на одну зарплату.

Министр Колоний произнёс эти слова с таким отчаянием, что Премьер успокоил его:

— Не кричите, ваше благородие, мы ведь не в парламенте. Кстати, правильно не «зарплата», а «жалованье». Так-с, о чём шла речь? Всё верно, над нашей Империей не заходит Солнце и в ней больше всего часовых поясов. Есть ли часовые пояса и вообще часы на соседней Земле? Вероятнее всего, нет. Дикари-с.

— За информацией обратимся к нашим космоплавателям. Заходите, господа.

В главную комнату Резиденции вошли два барина джентльменского облика. Один из них, шатен, периодически легонько улыбался, а второй, блондин, смотрел куда-то вниз. Первого звали Александром Юрьевичем Шепардом, а второго Гленном, по-теперешнему Гленским.

Они поклонились Его светлости как можно ниже, едва ли не касаясь лбом паркета. Премьер гордо приподнял мудрую голову. Его следующая реплика была утилитарна.

— Я знаю, что вы посещали Россию. Оттуда вы привезли любовь к Пушкину и русскую рулетку.

— И частушки, Ваша светлость. Самое то для игры на гармони. Гленский, принесите. Да что вы сам не свой? — Александр Юрьевич толкнул друга локтем, тот понурился. — Ваша светлость спросит, где мой слуга. Захворал. Правильно, нечего было мечтать о привольной жизни.

Под эту гармонь более бодрый из двух друзей спел романс:

Премьер ответил медленным кивком. Нижестоящие чины продолжили обогащение культуры:

Лидер вновь молчаливо согласился. Ему было что сказать подчинённым:

— Спасибо Менделееву с его сверхценным катализатором для топлива и лорду Кельвину с жидкотопливными ракетами, благодаря коим мы долетаем до вожделенной планеты за неделю. Дополнительно Менделееву помогал Генри Армстронг с его ферментами. Спасибо пионерам ракетостроения Конгриву и Засядко. В их добрые старые времена ракеты были боевые, но зато космические, что отрадно, появились ещё до двадцатого века. Мы их изготавливаем, пока Германия валяет дурака.

— Мы поблагодарим князей Гагариных за моральную поддержку. Мы искренне рады, что при первом полёте не врезались в небесную твердь. Две недели назад мы полетели в будущие колонии и вернулись сегодня. Фотографии поражают. Они в соседней зале, Ваша светлость.

Важные господа последовали туда, куда был указан путь. По стенам стояли воздуходержащие костюмы космоплавателей, в углу сверкала шарообразная модель первого в мире спутника Земли. На дубовом столе лежали фотографические карточки, а их протирал шёлковой тряпочкой молоденький секретарь Лидделл. На его худом, с очками, лице скромно виднелось повиновение.

Премьер красноречиво всплеснул руками.

— Батюшки-светы! Вывески музея, очевидно, посвящённого Холмсу. Дикари додумались до плагиата. Немедленно приведите ко мне господина Дойла.

Не прошло и получаса, как в залу вошёл мускулистый обладатель моржовых усов в твидовом одеянии. К тому времени Александр Шепард оставил на столе наган.

Едва увидев фотоснимки, автор Холмса сжал кулак.

— Меня от него тошнит, как от фуа-гра, которого я однажды съел слишком много. Не успел я убить ненавистного любимца публики, как жители иных планет его скопировали. Почему так страшно жить?

Револьвер коснулся дулом его виска.

— Побойтесь Бога, — взмолился изумлённый секретарь.

— Бог есть, но я в него не верю. То есть я агностик. Да ужели вы думали, что я натурально застрелюсь? Даже не надейтесь.

— Я и не н-надеюсь, — пролепетал юноша.

— Есть ли смысл надеяться на встречу с космическими туземцами? Вспомним золотые слова. Есть ли жизнь на Земле, нет ли жизни на Земле, науке это неизвестно. Если не учитывать, что Скиапарелли открыл земные каналы. И не надейтесь, что на той планете есть грибные леса.

Писатель вытер пышные усы.

— Передайте правительству совет. Но, умоляю вас, не подумайте неправильно. Я истинный патриот, но как бы странно ни звучало, люблю Америку. Рано или поздно моя мечта осуществится, и две великие державы перестанут враждовать. Что, если Премьер пригласит для имперских нужд Эдисона и Теслу?

— Обязательно п-передам, — буркнул секретарь, не вполне уловивший смысл. Его хранимая Богом родина шла по пути самодержавности, à l'époque où один политик выразил мысль: Америка и демократия — вещи несовместимые. Возразите, что так говорили и о наших родных консерваторах? Не верьте вражьим поползновениям.

Когда Дойл ушёл, секретарь припомнил срочную новость.

— Ваша светлость, у нас важные известия. Полиция донесла, что Оскар Уайльд содомит.

— Да вы что. В нашей богоспасаемой державе такой мерзости быть не может. Это разрешено только в Голландии.

Министр колоний вновь являл благообразный вид. Подбоченившись, Премьер ровным голосом провозгласил:

— Мы в любом случае отправим на соседнюю Землю наш красный мундир. Он ведь с красным знаменем цвета одного.

— Охотно верю Вашей светлости.

— Мы должны не падать духом, подобно поручику Голицыну, и подобно корнету Оболенскому, нальём вина. Главное — выполнить мои важные планы на тысяча девятисотые, десятые, двадцатые и тридцатые годы. Времени у меня много.

Редкостная идея господина Дойла пока что не сбылась, и потому Глава Империи отдавал время другим насущным нуждам. Помимо многих фотографий того, что мы увидим на соседней планете, космоплаватели позаимствовали некие необычные штуковины. Или, как уточнял Шепард, не украли, а экспроприировали.

Твёрдые прозрачные параллелепипеды с намотанной на две катушки лентой внутри. Наш мудрый лидер припомнил изобретение Вольдемара Поульсена: запись звука на намагниченную проволоку. Но туземцы из некоторой эксцентричности применили ленту.

— Секретарь, принесите мне вещи из этого списка, — с бумажкой в руке повелел Премьер молодому человеку. — Если помните, господин Министр Колоний, я в молодости посетил Германию инкогнито. Помимо необходимой работы я научился электротехнике. Принесли? Молодец, хоть и простолюдин.

Носитель звука приобрёл телефонный рожок и другие детали. С сего момента можно было слушать звуки из-за космического рубежа. Секретарь выполнил приказ верно, без изъяна.

Сначала политиков удостоил своим присутствием женский голос:

— Брависсимо! — без привычной флегматичности отреагировал Премьер. — Вы услышали наш новый гимн. Он всенепременно войдёт в хроники. Демонстрируйте дальше.

Пение предварялось фразой «Бразильская народная пѣсня „Любовь и бѣдность“. Слова Роберта Бернса».

Премьер заткнул уши, но сквозь ладони пробилось:

— Безобразие. Столь хорошо всё начиналось, а вышло как всегда. Надеюсь, третья будет лучше?

Перед песней раздались слова «Дамы и господа, сейчасъ вы услышите трагическую и поучительную исторiю о мальчикѣ Бобби, который любилъ деньги».

На сей раз Премьер уши не заткнул, до такой не представимой степени оторопел.

— Прекратите поток вранья. Следующее!

На сей раз мы пожалеем уши благонамеренных господ и ограничимся самым началом. Некий дикарь allegro выдавал странные слова:

Песня звучала на тарабарском языке с повторяющимся словом «Хафанана». Примерно минуту спустя Министр Колоний треснул кулаком по столу:

— Только поющих обезьян нам здесь не хватало!

— Всецело согласен с вашим благородием. Продолжаем.

— Ереси и вольнодумства только нам и не хватало, господа хорошие. Жить по-другому могут только гадкие социалисты, паршивые либералы и никому не нужные бунтовщики, а мы сохраняем существующий посконный порядок.

Эти слова принадлежали Премьеру, и на них соизволил ответить вопросом Министр:

— Что такое cinéma?

— Немного припоминаю, ваше благородие. Некие европейские умельцы обещают движущиеся картинки. Не прожектёрство ли, не ерунда ли? Дикарям больше нечем заняться. Продолжаем.

Из звукозаписи послышался юный мужской голос.

— Вы догадываетесь, кто исполнитель? — как бы невзначай осведомился Премьер у Лидделла.

— Осмелюсь п-предположить, что поёт царь.

— Умница вы мой. Помню, как царь пел «Мохнатый шмель на душистый хмель, цапля серая в камыши», — процитировал он тонким голосом. — Не медлите, давайте следующую.

И вновь солировал мужчина, но другой.

На этих строках Премьер красноречиво разрыдался. Секретарь с учтивостью подал ему платок.

— Пятидесятые годы, молодость моя… В те счастливые времена сохранялось крепостное право, а значительная часть народонаселения прекрасно обходилась без суда присяжных. Хорошо помню песню тех лет. «Были юными и счастливыми в незапамятном том году. Были девушки все красивыми, и черёмуха вся в цвету».

Вытерпев мгновения, когда Глава Империи отдавал волю ностальгии, Министр Колоний отметил, что звуковая лента закончилась.

Услышанные песни независимо от содержания достойны научного исследования. В Резиденцию был торжественно приглашён знаменитый языковед. Господин с умеренно тучным телом и редеющими волосами (в дорогом костюме, грозящим неминуемо лопнуть на спине) вошёл в залу и под испытующими взглядами политических деятелей сел в кресло. Его взгляд был хитро прищурен, словно в доме языковеда каждый таракан и каждая мышь говорят на языке высших сословий и слышат хруст французской булки.[2] Перед нашими очами явился профессор Альфред Генри Дулиттл.

— Ваше светлость не представляют, как зудит мой профессиональный интерес. Большинство языковедов считают достойным изучение лишь древних языков, но я в гордом меньшинстве. Знакомство с акцентами, говорами и диалектами не пройдёт даром. Льщу себя надеждой, что я скоро услышу голоса соседней планеты.

Надежда не сбылась по вине предателя.

На пороге стоял рыжий худой господин ростом с каланчу и с задорно торчащей бородой, в которую тот ухмыльнулся. Дворецкий представил некоего драматурга, печально известного неприятностью и подлостью. Им был Бернард Шоу. От его особы веяло настолько нахальнейшим вольнодумством, что любой почтенный буржуа закатил бы глаза от ужаса, ощутив экие флюиды. Именно так поступил Министр колоний.

Шоу глядел на языковеда из-под опущенных рыжих бровей, не скрывая неприязненного отношения.

— Приветствую вас, господин Дулиттл. Хотите, я сделаю из вас пьесу? Героем будет профессор фонетики, а ваша фамилия достанется мусорщику.

Языковед объял лицо ладонями.

— Боже милостивый, за что мне такое наказание… У меня есть два сына и дочь Элизабет. Кем вы сделаете их?

— Элизабет или Элиза? Она будет дочерью мусорщика.

— Моя жена временами ведёт себя как мегера. Настоящий томагавк в юбке: когда критикует научную работу, попадает в цель. Что вы сотворите с ней?

— Над этим я ещё подумаю.

Премьер прервал излияния, начав новую часть диалога:

— Вы ирландец. Ваш народ умеет только бунтовать и пьянствовать.

— Поздравляю, вы угадали. Мы пьём настоящую ирландскую горилку.

— Вы бредите.

Шоу потрепал рыжую бороду и подарил правительству новую порцию:

— Не боимся буржуазного звона, ответим на ультиматум Кобзона.

— Вы бредите.

— Мы якобы должны любить вашу сермяжную консервативную партию? Кое-кто обещал гомруль. Какая жадная у вас партия, не даёт порулить.

— Вы бредите.

— А вот и не угадали, господа. Ваша светлость сосёт кровь из трудового народа. Господин Дулиттл из той же компании.

— Вы ещё попляшете.

Усердный дворецкий с трудом увёл непрошеного гостя.

Премьер, мудрый старец, явил соратникам верное решение.

— После его инсинуаций мне не особо охота приглашать в Столицу заокеанских гостей. Но идея принадлежит настоящему патриоту, и вижу, что тот прав. Завтра всё сбудется.