Землю грызет мертвец

Глава 4

Черт возьми, опять провал в памяти!

Но я сразу же поняла, что это не так. Не было обычных предупреждающих признаков, и никогда еще мне не случалось забыться так, чтобы все, кроме мыслей, работало. Это было ново, и это пугало — потому что я думала, будто после сногсшибательной стычки с Тор-аль-Деган я бросила те дурацкие привычки, от которых казалась… ну, дурочкой. О'кей, тасовка карт продолжалась почти без перерыва. И иногда слова начинали бегать в мозгу по кругу, пока я пинком не вышибала их снова на дорогу. Но сейчас такие моменты стали реже, а провалы в памяти и правда прекратились, и ушел этот ужас, что один мой знакомый найдет причины рекомендовать психиатрический стационар и ударные дозы золофта.

Мое внимание привлек знакомый смех — пара с пляжа. Они как раз входили в лифт. Не успев подумать, я последовала за ними до их отеля и взяла себе номер. Посмотрела на квитанцию — ну, хотя бы личной кредитной картой расплатилась. Если бы пришлось объяснять это Питу, я бы наверняка что-нибудь придумала. А он бы наверняка меня выставил с работы.

Я сунула в задний карман все, что дал мне клерк, и вышла наружу. Надо было сделать что-нибудь конкретное, что-нибудь, что вернет меня к себе. И я позвонила сестре.

— Эви?

— Ой, Жасмин, как я рада, что ты позвонила.

— У тебя усталый голос.

— Естественно. И-Джей весь день плачет без передышки. Слушай, это же неправильно?

Еще бы. Но я в этом не разбираюсь абсолютно.

— Ты педиатра вызывала?

— Да нет, я знаю, что он скажет — колики. — Голос у нее задрожал. — Я, наверное, не мать, а ехидна, раз не могу сделать, чтобы она не плакала!

Ну вот тут уже я как-то что-то могу.

— Эви, ты потрясающая мать, говорю тебе по опыту. Я видела, как ты с ней обращаешься — ну, и у меня у самой была мать никуда не годная. Так что я знаю, что говорю. Просто очень трудно, когда ребенок все время плачет, и у тебя уже от одного недосыпания крыша едет. Я сама на всех огрызаюсь, а я же всего пару дней у вас провела. Но вы справитесь, и все будет хорошо. О'кей?

После долгой паузы:

— О'кей.

— Я что-то не то сказала?

— Да нет, но… обычно ты мне говоришь, что делать, я это делаю, и все идет на лад.

— Так было, когда мы играли на одном поле, — ответила я и улыбнулась, услышав ее тихий смех. — Ты просто больше верь себе, и все будет нормально. Вы же с Тимом знаете И-Джей так, как никто ее не знает, включая педиатра. И поспи немного, тебе необходимо. А то мешки под глазами будут такие, что в них можно будет зимнюю одежду хранить.

— Ладно. А как у тебя там?

Еще не знаю. Кажется, моему начальнику-вампиру надо позировать для собственного календаря, а у меня рецидив. А в остальном…

— Все у меня в порядке. Позвони, когда сможешь, о'кей?

— О'кей, я тебя люблю.

— И я тебя.

Несколько восстановив равновесие контактом с самой стабильной личностью из всех моих знакомых, я обогнула здание, выходящее фасадом на фестивальную площадку. Пробираясь через первый слой автомобилей на парковке, я отвлеклась от самоедства, увидев возле какой-то изгороди зеленое сияние, маскировавшее большой мусорный ящик. Оно становилось ярче, меняя цвет от сосновой хвои до спелого лайма.

Я крепко зажмурилась на пару секунд, активируя контактные линзы ночного видения, которые создал для меня Бергман. В сочетании с усиленным Чувствительностью зрением они мне показали зеленовато-золотистую фигуру, стоящую возле изгороди. Фигура стояла лицом ко мне, но то и дело нагибалась вперед, полностью увлекшись тем, что лежало у нее под ногами. И окружал ее какой-то черный контур, будто кто-то обвел ее несмываемым маркером.

Я придвинулась поближе, пробираясь между темными корпусами припаркованных машин, приглядываясь каждые несколько шагов, пытаясь определить, что это там такое на земле — источник зеленого сияния и объект интереса очерченной маркером фигуры. Когда наконец присмотрелась, то прикусила губу, чтобы не ахнуть. Это было тело охранника — того, который стоял тогда рядом с тем двуликим. И его лицо — искаженное фото его последних мучительных секунд — предупреждало меня, что смотреть не надо. Но я должна была видеть — это одна из самых неприятных сторон моей работы.

Ладно, хватит проволочек — ты на месте возможного убийства в обществе потенциального подозреваемого. Посмотри уже на тело.

Кровь повсюду, будто кто-то открыл гейзер. Ребра наружу. Темные поблескивающие внутренности. Кто-то вскрыл грудь от шеи и до пупка! Запах, черт бы его побрал, к которому невозможно привыкнуть. Слава богу, что мы на улице, иначе бы меня рвало, как булимичную тетку, нажравшуюся печенья. И над всем этим — инкрустированное облако, которое я могла определить только как его душу. Хотелось считать ее нетронутой — эту часть личности жертвы убийца замарать не мог. Но увы — именно она привлекла внимание убийцы.

Без сомнения, тот, кто отнял у него жизнь, и стоял неподвижно прямо рядом с ним, и стоял целый день, изображая из себя человека с одним-единственным лицом. Нет, «человек» — неподходящее слово. Контур — ни у кого мне известного такого не было. И когда он нагнулся, контур лопнул возле головы и пальцев, выпустив немного зеленовато-золотистой ауры этого существа.

Убийца широко раскрыл рот, и оттуда вывалился, разворачиваясь, большой розовый язык, покрытый шипообразными отростками. Этим языком он провел вдоль души убитого, и та задрожала, лихорадочно пытаясь отлететь в сторону, слиться с родными, с друзьями, с Творцом. Но шипы выделили что-то вроде клея, от которого инкрустации замерли, и одновременно облако души выцвело в пастельные тона.

Двуликий поднял к небу закрытые глаза. Углы дряблых губ поднялись в экстазе, и тут на лбу открылся третий глаз — большой, изумрудный глаз, — и стал темнеть с той же скоростью, с какой светлела душа убитого. Совпадение? Вряд ли.

Я решила, что достаточно.

Шагнув вперед из-за бампера «Эльдорадо купе», я наставила пистолет в лицо монстра.

— Обед закончен, засранец.

Двуликий открыл обыкновенные глаза, оказавшиеся синими, посмотрел на меня долгим взглядом и зарычал.

— Перестань, — протянула я скуча-а-ющим голосом, хотя в животе будто колесо от рулетки завертелось. — У меня есть знакомые, способные на спецэффекты покруче твоего рычания.

Ну, знакомыми их не назовешь, но я же смотрела «Обитель зла»?

Тогда он заревел, и, должна признать, меня пробрало холодом, но не заморозило — как было задумано. Я подготовилась к его броску.

Он перемахнул через тело, как жадная до мяса горилла, широко расставив лапы с полным набором смертоносного вида когтей — они появлялись и исчезали на ходу. Если бы он этими веновскрывателями полоснул меня по шее, когда они еще были нормальными ногтями, все равно пришлось бы накладывать швы?

Выяснять этот вопрос мне не хотелось, и я быстро выпустила в него пять пуль. От них он пошатнулся, хотя видно было, что черные контуры работают как щит, не допуская серьезных ранений. Еще пять выстрелов отбросили его назад, почти к телу. Благодаря модификациям Бергмана у меня оставалось еще пять, и эти уже должны пойти в зачет.

Он снова пошел на меня, и я сосредоточилась на щелях в его щите. Они появлялись и исчезали в мгновение ока, но я отметила, что в их игре есть система, основанная на его движениях. И удачно, что на этот раз он приближался осторожнее. Наверное, все же больно, когда в тебя стреляют. Мне бы надо испытывать благодарность за такую предупредительность, но как-то не получилось.

Я смотрела ему в лицо, ожидая, когда оно расплывается и появится в щите брешь. Вот!

Я выстрелила, но щит успел закрыться. Надо было предугадывать эти щели, а не ждать, пока они появятся сами. Осталось четыре выстрела. Я тщательно прицелилась и выстрелила — раз. Два. Три. Четыре. А, черт! Каждый раз чуть-чуть не угадывала. И вот — расстреляла последний патрон. Если «Скорбь» не помогла в огнестрельном режиме, то вряд ли от нее будет толк как от арбалета. Я сунула оружие в кобуру.

Но все же безоружной я не была.

В отличие от Вайля я, как правило, ножи не пускаю в ход. Вообще говоря, если мне надо подойти так близко к цели, значит, где-то я очень сильно прокололась, так что уже один хрен — могла бы я сказать, отбрехиваясь. Но все же один я с собой ношу — мой реверанс в сторону известной мудрости о том, что оружия много не бывает.

Мой резервный ресурс начал свою жизнь как филиппинский нож боло. Его подарили первому из моих военных предков, Сэмюэлу Парксу, перед тем, как он в 1917 году ушел на войну. С тех пор нож передавался от отца к сыну, а потом утратил для Дэвида свою привлекательность, когда мама запустила им в папу, увидев его на своей лучшей подруге. Так как нож тогда вылетел в окно спальни, я его наутро нашла на газоне. Вот так он ко мне и попал.

Нож, ножны и все хозяйство в специальном кармане, который создала для почти полной невидимости этого ножа моя портниха, миссис Пошла-Ты-В-Жопу. Я ее так зову, потому что каждый раз, когда звоню и говорю: «Шерри Линн, знаешь, чего у меня случилось? Я себе купила пару новых брюк!» — она отвечает именно этой фразой.

Сунув руку в карман, я схватилась за искусно замаскированную рукоять и потянула — вылезло лезвие длиной с мою голень. Созданный изначально как универсальный инструмент, этот нож стараниями Бергмана был подогнан под мои потребности. Сейчас он был так остер, что мог резать металл или — что куда важнее — защитить мою жизнь.

Этот гад кружил около меня и был куда меньше испуган прапрадедовским ножом, чем мне бы хотелось. Ну и хрен с ним. Я бросилась прямо на него, вопя, как разозленная мамаша-болельщица, и размахивая клинком, как самурай, и стала делать ложные выпады вправо, влево, вправо, влево, а шит его раскрывался все сильнее и сильнее — не успевал за мотающейся головой, уходящей от попыток перерезать горло. Еще финт — и я бросилась вперед, погрузив лезвие в разрез щита, появившийся из-за движения тела.

Монстр умер мгновенно.

Я извлекла клинок и обтерла его краденой формой охранника. Радовалась, что боло меня спас. Жалела, что одна и та же семья уже сто лет сует его в кровь и внутренности. Кажется, мы порождаем убийц, сомневаться не приходится. Поймала себя на надежде, что И-Джей, быть может, разорвет эту цепь. Может быть, найдется у меня секунда свободная, чтобы позвонить ей и сделать это предложение. И не важно, что ей еще месяца от роду нет и она будет пытаться проглотить наушник. Начать промывать мозги молодому поколению никогда не рано.