Зенитные залпы

14. Переправа, переправа…

— Гу-у-у… гу-у-у… — Монотонный прерывистый гул, выделяющийся из грохота орудий и треска пулеметов, не стихал ни на минуту.

«Юнкерсы» и «хейнкели» пробивались к стоявшей утесом ГРЭС. Сотни бомб они разбросали вокруг, но ни одна не упала на ее корпуса, где находились мощные энергоблоки. Не давали вражеским самолетам такой возможности стоявшие здесь среднекалиберные зенитные орудия и пушки-«малютки».

Бомбардировщики ползли к полуразрушенным корпусам заводов. Били по развалинам наугад, надеясь поразить бойцов, повсюду занимавших рубежи обороны. Солидную долю бомб «юнкерсы» и «хейнкели» предназначили для центральной переправы.

Переправа… Ее называли и «Дорогой к победе», и «Артерией жизни». Это был путь, по которому сражавшийся на правом берегу город получал подкрепления, оружие, боеприпасы, продовольствие. Разрушат переправу — защитники останутся без нужной им поддержки.

Как только приближалась опасность для волжской переправы, над ней в небе вспыхивали белые облачка. Издали они напоминали одуванчики, но самолеты не решались к ним подойти близко: от разрывов зенитных снарядов они держались на почтительном расстоянии.

Но вот разведчики донесли, что к Волге, где пролегла «Артерия жизни», держат курс свыше ста самолетов. Зенитчики были начеку. Выдержат ли они удар лавины машин? Трудно было предугадать, как распределят свои силы, какие применят тактические приемы бомбардировщики. Но никто не сомневался, что удар будет прежде всего по тем, кто защищает переправу.

Как ни мудри над выбором огневой позиции, а зенитную батарею в яму не запрячешь. Зенитной точке дай возвышенность, холм, бугорок. Высота нужна для того, чтобы был лучший обзор. На одной из высоток возле глубокого оврага близ переправы, рядом с КП дивизиона, которым командовал капитан Здисенко, располагалась батарея старшего лейтенанта Ольховикова. Состояла она из закаленных в боях зенитчиков. В августе на волжской земле, у Воропонова, батарея сбила девять вражеских самолетов. Пять из них — первый расчет сержанта Петра Петрова.

У Петрова, коренастого, кряжистого парня, отлично стрелявшего из винтовки, пулемета, была крепкая любовь к зенитному делу. Он же выработал свою формулу боя с самолетами и выражал ее так: когда летит на нас фашист — не медли, не спеши, не промахнись!

И теперь, когда батарея готовилась к бою, словно проверяя знание бойцами расчета этой формулы, спрашивал:

— Ефрейтор Полисадов, что значит для зенитчика «не медли»?

— Быстро занять место у орудия и внимательно слушать команды.

— Что значит «не спеши», боец Дьяконов?

— Выполнять свои обязанности без горячности, спокойно и уверенно!

Петров обращается с третьим вопросом:

— А что означает «не промахнись», ефрейтор Остроголов?

— Это значит — попади в самолет. Ты не попадешь в него, — он накроет тебя бомбой. Выбирай одно из двух.

Все отвечали быстро, скороговоркой, потому что так требовал Петров.

И хотя формула Петрова никем не утверждалась, как только предстояло вести бой, в своем расчете он всех заставлял повторять ее. Сейчас он сделал то же самое, а в заключение обвел всех взглядом и произнес:

— Не медли! Не спеши! Не промахнись!

А самолеты будто и не собирались бомбить переправу, группами начали осаждать огневые позиции зенитчиков. На батарею Ольховикова пошли в атаку одновременно самолеты целой группы, методом, как называли его бойцы, «все вдруг». Дружно ударили орудия батареи. Вой моторов, пальба, разрывы, дым, пыль — все смешалось воедино. Но огневики ни на что не обращали внимания: их дело — стрелять, не медля, не спеша. Расчетливо действовали наводчики Остроголов и Полисадов. Снайперскими очередями они расстреляли один за другим три самолета.

Пикировщики отпрянули от огневой. Но здесь, в ее пределах, упали мелкие бомбы. Они чадили, шипели и в конце концов взрывались.

— Бомбы сбрасывать в овраг! — потребовал Ольховиков.

Но как? Чем? Голой рукой не возьмешь. Двое бойцов подхватили такой горящий сюрприз на сдвинутые палки. Так делали и другие. А один из отчаянных окунул в воде плащ-палатку, накинул ее на горевшую бомбу, взял на руки и побежал к обрыву. Благо он был рядом и можно успеть перенести опасный груз.

Одна из таких коварных бомбочек взорвалась на огневой, когда вблизи проходил Ольховиков, и осколки впились в комбата. Ему перевязали раны, и он продолжал управлять боем.

Неподалеку находилась огневая «малюток», которыми командовал старший лейтенант Яков Ткаченко. С утра его батарея трижды вела бой с вражескими самолетами. Едва остыли стволы пушек, как разведчица, самая голосистая на батарее девушка, часто напевавшая украинские песни, Таня Авдеева звонко оповестила:

— На нас идут «юнкерсы»!

Сейчас на высоту, куда достигали снаряды «малюток», вышли два пикировщика. И оба они свалились в городские развалины. Еще один сунул нос, думая расправиться с батареей, но лишился половины крыла и нырнул в волжскую воду.

Невдалеке от батареи проходила линия фронта. Противник наседал на наших пехотинцев. Просочилась группа гитлеровцев.

— Приближаются вражеские автоматчики! — тревожно предупредила та же голосистая разведчица.

— С винтовками, карабинами, гранатами занять круговую оборону! — донесся до батарейцев голос Якова Ткаченко.

И тут же комбат потребовал развернуть пушки. Зенитчики ударили по вражеской пехоте, вынудили ее залечь. А через недолгое время вновь поднялись вражеские солдаты. И уже перекликаются выстрелы винтовок, карабинов с фашистскими автоматами.

— Будем держаться. За Волгой земли для нас нет! — слышится голос комбата. Это и приказ, и веление сердца каждого, кто стоял на огневой.

Батареи отбивали атаковавших их пикировщиков и одновременно преграждали путь тем самолетам, которые рвались к переправе. В Волгу все чаще и чаще падали бомбы, рвались с грохотом, и вода вздувалась огромными фонтанами, бурлила, пенилась, кипела…

Из штаба корпусного района противовоздушной обороны часто вызывали КП Ершова.

— Как обстановка над объектом номер четырнадцать?

Объект номер четырнадцать — это центральная переправа. К ней было приковано внимание и штаба корпусного района ПВО, его командующего Райнина, и штаба 62-й армии, и штаба фронта.

— «Музыканты» не допущены. Объект номер четырнадцать не пострадал. Есть сбитые самолеты. Взяты в плен летчики, — докладывал Ершов.

«Музыканты» не допущены…

А каких это требовало усилий для батарей среднекалиберной зенитной артиллерии, для батарей, вооруженных 37-мм орудиями. Были еще и другие средства борьбы с самолетами, рвавшимися к «Артерии жизни».

На правом берегу в непосредственной близости к переправе стояли зенитные пулеметные установки.

Своими частыми очередями они причиняли немало неприятностей пикирующим самолетам.

Два «восемьдесят седьмых» решили, что пулеметы для них не страшны, и стали на них пикировать. Один из них от пулеметной очереди рухнул в волжскую воду.

На некотором удалении от трех пулеметных расчетов находилась счетверенная пулеметная установка сержанта Хлынова. Вызвать по телефону его не удавалось — связь не действовала. «Что же с расчетом? Надо узнать», — раздумывал оставшийся за командира зенитно-пулеметной роты политрук Царев. Подошел к связистке Маше Аборневой, все время стремившейся чем-либо отличиться в бою, чтобы, когда приедет домой в "Нальчик, не стыдно было рассказывать, как она воевала.

— Маша, — не по-уставному обратился к ней политрук, — Хлынов не отвечает. А выяснить надо, как там дела…

Маша поняла, что надо делать. Взялась за кабель и пошла вдоль него к расчету. И хотя был день, она сразу же скрылась в серой пелене пыли и дыма. Кругом шел бой. Думали, не дойдет девушка, погибнет. Но вот зазвонил телефон. Говорила Аборнева: «Добралась, задание выполнила. На «точке» все в порядке!»

Возвратилась и снова пошла на восстановление связи с другим пулеметным расчетом. На пути горящий сарай, подле него пролегает кабель. Она нырнула прямо в полымя, вытащила провод, часть сгоревшего заменила, Сообщила в роту:

— Связь есть!

На позиции пулеметчиков разорвалась бомба. Ранило нескольких бойцов. Перевязали, забинтовали раны и остались на своих местах. А Маше сильно повредило позвоночник. Пришлось отправить ее в госпиталь.

Ранен и политрук Царев. Доложил об этом Ершову. Тот потребовал прибыть на КП полка. Явился, когда враг прекратил налет на переправу. Полковой врач осмотрел раны, выписал направление в госпиталь.

— Этот документ я не возьму, — твердо заявил Царев. — Пока бьется сердце, буду управлять своими пулеметчиками. А если погибать, — то тут, на правом берегу.

Ершов теплым взглядом окинул своего подчиненного, затем посмотрел на старшего политрука Зинченко.

— Как считает комиссар, правильно решил Царев?

— Правильно.

— И я так думаю, — промолвил Ершов, пожав ему руку.

Вечером Ершов снова докладывал в корпусной район ПВО.

— В районе объекта номер четырнадцать атаки с воздуха отбиты.

На следующий день бомбардировщики стали наседать на переправу с новой силой. Над четырнадцатым повисло густое дымное облако. Дым стлался над рекой, скрывал ее берега, и казалось, не река протекает здесь, а раскинулось без края и конца море, покрытое местами сизым, местами черным туманом. А воздух, как прежде, раскалывался от гула и грохота.

Из штаба наземной части по телефону передали Ершову тревожную весть: погиб штаб зенитного дивизиона. Судя по месту расположения, где случилась беда, речь шла о штабе капитана Здисенко. Это взволновало Ершова. С минуту он ходил взад-вперед по помещению. Затем объявил:

— Проскочу, проверю…

— Григорий Иванович, разреши поехать мне, — вызвался Зинченко. Но Ершов не хотел менять решения.

Вместе с ординарцем на газике пробирались они мимо развалин и пепелищ. Затем, оставив машину в укрытии, пешком вышли на холм к батарее Ольховикова. Командир взвода доложил, что комбат и комиссар с полчаса назад были вызваны на КП дивизиона. А там — беда…

Ершов поторопился к КП дивизиона, который был почти рядом. Подошли и увидели на месте КП гору вывернутой земли и копошившихся на ней бойцов. Взорвалась полутонная бомба, завалив входы и крышу блиндажей командного пункта. Произошло это в тот момент, когда Здисенко инструктировал комбата и комиссара соседней батареи.

Бойцы поспешно раскапывали землю над КП. Работа приближалась к концу. Разрыли блиндаж, где находилась группа людей, Командир и комиссар дивизиона, начальник штаба, комбат Ольховиков, две связистки — все погибли. Только одна девушка военфельдшер осталась жива. На нее первыми наткнулись землекопы. Освободили от земли, и она, уже задыхавшаяся, пришла в себя.

— Спасибо, родные, что вернули меня с того света, — говорила она, посиневшая, растроганная.

Тяжело было на душе у Ершова. Но бой не терпит заминок, когда он клокочет. Ершов подозвал командира огневого взвода лейтенанта Квашу.

— Товарищ лейтенант, принимайте командование батареей! — приказал он. — Всем на батарею, открывайте огонь!

Работавшие на раскопке бойцы убежали на огневую. Там уже слышался повелительный голос нового командира батареи.

Одному из комбатов — Григорию Слипко Ершов приказал командовать дивизионом.

— Да помните, что дивизион обороняет «Артерию жизни» защитников города — переправу! На нее не должна упасть ни одна бомба!

Переправа, переправа…

Кроме центральной переправы через Волгу действовало еще несколько переправ в других местах. Одна из них была севернее завода «Баррикады — шла на Зайцевский остров, а дальше на левый берег.

Как и на других участках огненного берега, жестокие бои не прекращались и севернее «Баррикад». В один из дней середины октября около тридцати самолетов бомбили здесь передний край обороны наших подразделений. На этом рубеже стояла сменившая много огневых позиций пятая батарея «малюток». Командовал ею в это время старший лейтенант Владимир Киселев, волжанин, рассудительный и смелый командир, ни при каких обстоятельствах не терявший присутствия духа.

С началом налета зенитная батарея вступила в бой. Киселев приказал двум орудиям бить по самолетам, рвавшимся к переправе, а другим — отражать «восемьдесят седьмых», пикировавших на боевые порядки пехоты. «Юнкерсы», потеряв две машины, стали осторожнее. Не спускались низко, сеяли бомбы вразброс. Но в насыщенных боевых порядках, куда ни, упадет зловещая взрывчатка, — какой-то ущерб да причинит.

Одна из бомб образовала довольно внушительную воронку рядом с орудием Теслицкого. Осколком поврежден прицел. Теслицкий ругался на чем свет стоит, что вышла из строя его грозная «малютка». Но досада донимала еще больше потому, что выбыли несколько человек. Одному бойцу оторвало кисть руки, другого ранило в ногу. А находившийся возле орудия командир взвода Гоголадзе ударом взрывной волны был контужен.

— Не повезло лейтенанту, — сочувственно говорил Теслицкий, — только что из госпиталя сбежал, и вот снова повоевать не пришлось.

А Лена Земцова уже хлопотала возле раненых. Сколько раз вот таким израненным смотрела она в глаза, и смотрела с участием, словно взглядом хотела облегчить им боль. Жгуты, бинт уже нашли и сейчас свое место на новых ранах. «Жаль паренька, красивый, чернобровый, а вот без кисти руки. Возвратится домой, скажут — калека», — думала Лена, а говорила она этому парню другое, чтобы слово не травмировало душу.

— Протезик тебе сделают, и никто не заметит. Важно, чтобы голова была да ноги носили…

Едва кончилась бомбежка, вражеские автоматчики и танки перешли в атаку. Как ни держались наши пехотинцы, но вынуждены были отойти на несколько десятков метров к другой линии окопов, Орудие Теслицкого осталось" на нейтральной полосе. Бойцы расчета с гранатами, винтовками засели в ровике, готовые принять бой. Здесь укрылись и раненые, и Вахтанг Гоголадзе, и Лена Земцова.

Один из бойцов — заряжающий Медов остался у орудия наблюдателем. Это был средних лет человек, работавший колхозным бухгалтером в городе Красный Яр Астраханской области. Заряжающего так и звали — Бухгалтер. Он посматривал в западную сторону, откуда летели мины, пули. С жалостью поглядывал на свою пушку, притихшую и беспомощную, торчащую мишенью на нейтралке.

Другие зенитные орудия батареи вели огонь по наземным целям.

— По танку, вышедшему правее бугра! — скомандовал Киселев одному из расчетов. — Бейте по пехоте! — требовал он от командира другого расчета.

Гитлеровцы стремились продвинуться дальше, однако были остановлены. Но обстановка оказалась не из легких и для батареи: телефонные провода оборваны — ни с дивизионом, ни с полком переговорить оказалось невозможно.

— Сержант Банников, направляйтесь на КП полка, доложите, что забрать с нейтральной полосы одно наше орудие нет возможности, прошу разрешения его подорвать и вывести оттуда бойцов расчета, — передал командир батареи.

КП полка находился недалеко, и Банников вскоре возвратился.

— Приказ штаба принять все меры к спасению орудия передал он комбату.

— Что ж, пойдем к Теслицкому, — проговорил комбат. И они вдвоем, где перебежками, где ползком добрались до орудия. Спустились в ровик, где находился расчет. Все обрадовались, увидев комбата.

— Будем думать, как вытащить отсюда нашу «малютку», — проговорил Киселев, и взгляд его задержался на санинструкторе. — А Лена-то чего здесь?

— У нее принцип такой: быть там, где опаснее, — отозвался кто-то из бойцов. — Вот она и забралась сюда…

Лена чуть улыбнулась. Лицо ее похудело, но большие глаза ярко светились,

— Не слишком расхваливайте меня, я там, где все, — проговорила Лена.

В этот момент послышались шум, грохот. Посыпалась с бруствера земля и обдала сидевших в ровике пылью и мелкими камешками.

— «Гансик» бушует, — отозвался кто-то. «Гансиком» тут называли шестиствольный немецкий миномет, который обстреливал передний край. Одна из мин взорвалась у орудия. Вскрикнул наблюдатель.

— Медов ранен! — произнесла Лена и рванулась с места, чтобы помочь бойцу,

— Куда ты?! Идет обстрел! — Банников схватился за санитарную сумку, чтобы удержать девушку, но Земцова выскочила на поверхность. Сделала несколько шагов в сторону пушки, где лежал раненый наблюдатель, но огненный оранжево-желтый ком взрыва навсегда поглотил Лену…

Когда опустились сумерки, пушку утащили с нейтральной полосы. Под деревцами с уже опавшими листьями похоронили Лену Земцову.

На батарею прислали военфельдшера Тоню Жидкову, которая находилась в дивизионе.

— Сколько жизней спасла Лена, а вот себя не уберегла, — тяжело вздыхала Тоня, не тая слез.

Батарея с этой огневой позиции била по воздушному и наземному противнику изо дня в день. Как-то утром Киселев подал команду ударить по «юнкерсам», державшим курс к переправе, связывающей правый берег с Зайцевским островом. Часть самолетов прорвалась и стала бомбить остров. «Юнкерсы» здесь держались на приличной высоте. По ним били зенитные орудия среднего калибра.

Отсюда, с правого берега, когда над Волгой рассеивались дым и туман, хорошо просматривался Зайцевский остров, И иным казалось, что на том клочке земли, отрезанном рукавом Волги, — спокойствие и тишина. Нет, не таким был тот маленький островок. Стоявшие там зенитчики называли его огненным островом. Герман и Манухин именовали Зайцевский не иначе, как островом Мужества.