Зеркало

— непредсказуемая смесь, хоть материал и известен.

- Ну, так ясно же. Генетика.

- Правда? Хорошо, двинемся дальше. Это, так сказать, предопределённости

физического рода. Но есть и другие. Вот, скажем, ты, свободный человек и царь природы,

уже после рождения и университета задумал совершить нечто такое, что в твоём городе (или

хуже того — деревне) не принято.

- Посрать на главной площади среди бела дня.

- Почему нет? Но как ты полагаешь, насколько далеко тебе дадут продвинуться в

твоих замыслах? Ну да ладно, хрен с ним, с говном. Попробуй дать бездомным кров,

голодным — пищу, неучам — образование. Тебя сожрут. Причем, те же люди, к которым ты

обратишь своё благо. А почему? Потому что так не принято. А про комсомол и партию что-

нибудь от родителей слышал? Перемалывали косточки за взгляды в сторону и даже мысли. А

сегодня? Выбрось свои кредитки, откажись от паспорта — через месяц окажешься на

помойке. Переставая быть ячейкой этого гигантского улья, ты становишься его проблемой. В

чём же твоя свобода, гордый человек? Хозяином и распорядителем чего ты являешься? И

самое смешное, что при всех при этих вопиющих фактах собственной беспомощности и

никчемности человек ещё набирается наглости называть себя венцом творения природы.

Образом, подобным Богу.

- Если все начнут вести себя, как стадо диких макак, то что получится?

- А что должно получиться? И что получается при теперешнем раскладе? Это тебе

известно? Оно тебя устраивает? Оно тебе надо? А если не тебе, то кому?

- Почему обязательно кому-то? Атомы так сгруппировались.

- Пусть. Но даже этот твой аргумент лишний раз доказывает МОЮ точку зрения. Не

важно: хоть атомы, хоть Господь Бог — ты здесь получаешься не при делах. Ты —

порождение случайности, чужой воли, природы, чьих-то интриг и ошибок. И, что

характерно, для чего всё это? Для продолжения рода, для клёпки себе подобных. Под

копирку. Под штамповку. Ты — программа, заточенная под самовоспроизводство. И не более

того. Плодись и размножайся и не мешай это же самое делать другим — умрёшь в счастии и

почестях. А чтобы тебе не так уж скучно и противно было заниматься поддержанием

биологической цепочки, протянутой не тобой сквозь века, на вот тебе гитару, краски, гусиное

перо, топор, автомат. И чиновником можешь стать, и орденоносцем, и прижизненным богом.

Но ты умрёшь, как и все твои предки, и где-то будет бегать обронённый тобой ген.

- И что делать?

Стас повторил этот свой тогдашний вопрос вслух. В ответ прямо в воздухе перед ним

послышалось:

- Ты сегодня ещё на какал.

Блин! Сосем замотался с этими проектами. Забываются элементарные вещи.

Стас отложил в сторону ручку и выбежал на лестничную площадку. Так. Вчера был

восьмой этаж, значит, сегодня девятый. Подкатил услужливо пустой лифт, вознеся пассажира

в нужную точку высоты. Стас снял штаны и устроился на коврике перед чьей-то дверью.

Быть пойманным на месте преступления он не опасался. Слово-то! Слово-то какое!

Преступление! Срать он на него хотел!

За те пять (или около того) минут, что потребовались для отправления, он снова

мысленно вернулся к водопроводной идее и вдруг совершенно отчётливо понял: она никуда

не годится. Она нелепа по самой своей сути уже только от того, что конечной своей целью

ставит осязаемый результат, за который в «школе злодеяний» можно получить отметку. И

даже не факт, что «отлично». Могут и родителей вызвать.

Какой же он кретин! Разгадка лежит рядом, на расстоянии вытянутой ладони. Величие

— это не размер, и не масштаб. Это свободный полёт фантазии, не ограниченный ничем.

Эйнштейн с его теорией, может, велик тоже, но и тот, кто втайне от всех, наперекор себе,

творит невозможное, тоже имеет право на зачисление в элитный клуб великих. Величие

внутри ТЕБЯ, оно про ТЕБЯ и для ТЕБЯ. Величие и свобода — в преодолении собственной

природы, заскорузлых, замшелых представлений, в способности перешагнуть через

брезгливость, чистоплюйство, страх. В неистовости и одержимости.

Стас вскочил на ноги и, забыв подтереться, натянул штаны. Лифт вызывать не стал, а

бросился по лестнице бегом вниз, к своему письменному столу. На щёлчок замка двери за

спиной и последующие крики негодования он внимания не обратил. Скорее, скорее, пока

мысль не выскользнула!

Только исписав листов десять, он смог отдышаться и в полном изнеможении лечь на

диван. Всё. Сделано. Теперь нужно отдохнуть и набраться сил.

Он стал проваливаться в сладкую полудрёму, но тут в дверь позвонили. Он бы

проигнорировал обычного посетителя, но этот оказался настойчивым и нудным, как

августовская муха. Пришлось, в конце концов, встать с дивана и открыть дверь, за которой

обнаружилась целая делегация соседей. Едва они отрыли коллективный рот и заголосили,

стало понятно, о чём пойдёт речь.

- Я очень устал, - рявкнул он, стараясь перекричать толпу. - Я хочу спать. Оставьте

меня в покое.

Они не желали угомониться и прислушаться к доводам разума, и тогда он достал из

штанов свой сморщенный пенис и стал его усиленно эрегировать.

- А вот кому! - заорал он весело, распугивая толпу. - Молодой! Горячий! Подставляйте

рты! Хватит всем!

Вернувшись в комнату, он, однако, передумал ложиться спать и ещё разок

внимательно перечитал написанное накануне.

«Родители человека — самые близкие ему существа. И в то же время — самые

беспощадные и бескомпромиссные враги. Каждое разумное существо, достигшее

необходимого уровня понимания сути вещей, должно в первую очередь избавиться от тех,

кто произвёл его на свет».

Отлично сформулировано. Лучше не скажешь. И выполнить эту пустяковину будет,

как два пальца об асфальт. И технически, и с точки зрения затрат времени и средств. Как всё,

оказывается просто!

16

Мадам Брукс (в девичестве — Белковская) обладала одной очень неприятной чертой

характера: она не умела останавливаться. При определённых обстоятельствах подобное

свойство является, скорее, достоинством: при бегстве от медведя, например. Или при

попытках достичь оргазма. Но в данной ситуации оно только мешало ей и плодило на ровном

месте врагов. Примерно за месяц пребывания в Москве у Юли практически не осталось

сторонников в её стремлении найти управу на Шабанова и его подельника, Дмитрия

Николаевича, несмотря на симпатичность изначальной цели. Генерал бросил все попытки

уговорить её отказаться от пылких замыслов и только поддакивал, рассчитывая помочь делу

полным своим бездействием.

- Котик, давай подумаем вместе, что мы ещё можем сделать, а?

- Не понимаю, киска, зачем тебе сдался этот никчёмный следак. Брата ведь не

воскресишь. Шансы на выигрыш дела в суде мы потеряли. Большую часть денег брата тебе

согласились отдать и так, без угроз и тяжб. Отступись. Хочешь, мы его просто закажем?

- Ты не понимаешь меня.

- Не понимаю и честно тебе об этом говорю.

- Он сделал моего брата самоубийцей. Он опозорил нашу семью. Мой муж — католик.

И вся его родня — католики. Если они узнают, мне хана. Как авторитетной личности в их

кругу.

- А католикам разве можно прелюбодействовать с высшими чинами российской

милиции? - попытался пошутить генерал.

- Брось. Кто это узнает? Я официально в хлопотах. В трауре.

- Он у тебя такой дурак?

- Он хуже дурака. Ему достаточно моих молитв у него на глазах. И слёз раскаянья.

Генерал улыбался, всем своим видом показывая, как восхитительна она в гневе и

искренности, а про себя благодарил обоих богов (включая православного), что в жёны ему не

досталось это милое создание. У него в этом смысле всё хорошо: обед по расписанию,

ровный супружеский секс, воспитанные дети.

И с католичеством своего благоверного она явно перегибает — до него доходили

совсем другие слухи. Возможно, сама себе придумала сказку и теперь в ней живёт, как

Золотая Рыбка. Это у баб случается сплошь и рядом.

- Я хочу справедливости, - продолжила Юля. - А убить его, чтобы освободить от

дальнейших мучений — разве это справедливо? Это глупо.

- Давай закажем его бабу. Убьём, прости за каламбур, сразу двух зайцев. Пристроим её

душу в хорошие руки. А он пусть страдает и ищет мести.

- Как крайний вариант годится, но мне видится нечто большее.

- Господи! Что?

- Чтобы он приполз ко мне на коленях и умолял пощадить.

- Сомневаюсь, что это возможно. Ты же сама читала его личное дело. Тип упрямый,

гордый, не трусливый. И даже с некоторыми связями.

- Не бывает людей без слабостей. Да ты не боишься ли его?

Этого обвинения генерал перенести не смог.

- Хорошо, - сказал он, подумав. - Давай его уволим с работы, что ли. Для затравки.

Выпишем волчий билет и посмотрим, в какую сторону он начнёт метаться. Потом подселим

буйных соседей, машину разобьём. Ударим, так сказать, по всем фронтам одновременно. Ну,

и бабу эту покалечим слегка. Сынка её малолетнего почешем.

- Уже лучше. Одобряю в первом чтении.

С Димоном было проще. У этого примитивного существа болевых точек оказалось

соблазнительно много: и вкус к хорошей жизни, и успешный бизнес, и страх всё это в

одночасье потерять. Гонцы из налоговой сообщили о произведённом подкопе под клиента.

Ждать первых итогов следовало недели через две-три. А там ещё порчу какую на него

напустить можно будет.

Из квартиры, которую генерал снимал специально для «таких случаев» (в Юлиной

персональной версии — только для неё) они отправились поужинать в кругу таких же

неофициальных пар. Ментовский бомонд собирался похвастаться друг перед другом

женскими телами в обновках и ювелирными на них украшениями, а заодно обсудить текущие

дела.

Со стороны могло показаться, что происходит сходка главарей бандформирований:

участники «перетирали» вопросы не самые благозвучные. Но все понимали: такова жизнь и

её суровые реалии. И пусть ни у кого не возникает сомнений в том, что сложись

обстоятельства иначе, их деятельная энергия была бы направлена в мирное русло. И ведь это

ещё не конец. Ещё не известно, куда выведут дороги, как опутают шарик земной нити

судьбы. Ещё и на баррикадах придётся повоевать, и на эшафот, не дай бог, взойти. Тьфу-

тьфу! И два раза по дереву.

- Слыхали, «Петрушка» загремел?

- Врут!

- Да не, информация точная. Минимум «трёху» отхватит, если будет паинькой.

- Я всегда ему говорил: офф-шоры — дело опасное?

- И не такое уж и прибыльное по сегодняшним меркам.

- Я от своих избавился, как только команда пошла.

- Забыл добавить: товарищ майор.

Говоривший это приложил рот к воображаемой розетке и все заржали над старой

советской шуткой про бдительных гэбистов.

Жрали неистово, как в последний день мира. А может, и верили в него. Или

надеялись. На вес (физический имеется в виду) никто не обращал внимания. Слава богу, не

тусовка богемы. Лица радостно лоснились, и тугие кошельки приятно касались сердца.

Женщины не отставали от кавалеров, хвалясь достоинствами своих «папиков» и

«пупсиков». Жаловались на ломающиеся от чрезмерных Мальдив ногти, на растущую

дороговизну «Роллс-Ройсов», на хамство служащих Британского посольства. Иные блистали

познаниями, почерпнутыми в книгах и журналах, демонстрировали осведомлённость в

котировках нефти, в ценах на Рублёвскую недвижимость.

Над Юлей подтрунивали за лёгкий американский акцент и католика-мужа. Шутили по

поводу зевотной скуки американской жизни. Но втайне завидовали, так как их собственное

положение в вольной Москве на правах содержанок пожилых мужиков с погонами было до

крайней степени шатким — до следующего государственного переворота или прихода вдруг

ставших неподкупными прокуроров. И даже не так — до критического количества морщин

на лице.

- А знаете, сейчас в Нью Йорке популярны маски из спермы гималайского гиббона.

- Так уж и гималайского?

- За что купила, за то и продаю.

- Сама не пользовалась?

- Пока нет. Свой примат дома есть.

Девушки смеялись приличнее мужской компании. Прикрывая алые ротики

ухоженными пальчиками. И веера снова входили в моду очень кстати. Японские были прямо-

таки нарасхват.

Генерал же, улучив момент, отозвал в сторонку старого испытанного приятеля для

«минутного пустякового» разговора, выполняя давешние договорённости со своей «киской».

- Дело копеечное. Напугать тут нужно одного человечка. Поможешь?

- Почему не помочь другу?

- Расценки прежние?

- Да, только бензин подрос. Накинешь сам ребятам, сколько не жалко.

- Идёт.

Вопрос утрясён. Юленька будет довольна и, пожалуй, в знак благодарности покажет

ему что-нибудь новенькое из репертуара падших женщин.

А на улице, у входа в ресторан, стоял ржавый микроавтобус отечественного

производства, в народе прозванный «буханкой», начинённый ультрасовременной импортной

электроникой. Дослушав разговор двух приятелей, Урфин Джус стянул наушники и набрал

по мобильному номер.

- Шеф, есть новости. Генерал активизировался. Светлану с пацаном нужно прятать.

Да. Всё сделаю. Вы только её не забудьте предупредить.

17

Алиса решилась позвонить только после того, как поняла, что все другие варианты

отпали. Девчонки исчезли бесследно, на связь не выходили, где искать их, она не знала, но

понимала, что менты справятся с этой задачей в самое ближайшее время. Дерзких соплячек,

совершивших эту самоволку, следовало наказать, но сделать это должны были не органы

правосудия. Единственный источник информации, телевизионные репортажи, где

искусственно перевозбуждённые комментаторы излагали факты, убедили её окончательно в

том, что настало время воспользоваться правом выхода на контакт.

Шабанов, как того требовали придуманные им же правила, не ответил и через минуту

позвонил сам. Не представляясь, не называя имён, он лишь пожелал получить информацию о

времени и месте встречи. Там же, где всегда, ответили ему. В шесть вечера.

Алиса не виделась с ним лет пять, если не больше. Он мало изменился, разве что

похудел немного. Всё такой же спортивный, галантный, уверенный в себе. Когда-то у неё

даже были на него романтические планы. Он подошёл к столику, за которым она сидела,

опёрся руками о спинку стула и тихо спросил:

- Не помешаю?

Она лишь улыбнулась в ответ, и он расценил это как завершение приветственных

церемоний.

- Хорошеешь, - похвалил он, садясь.

Что он подумал на самом деле, глядя на неё, узнать ей вряд ли когда-либо удастся,

поэтому она с благодарностью приняла комплимент и тут же вернула долг:

- А ты постарел.

- Возмужал, - возразил он.

- Это одно и то же.

- Зачем тогда два слова? Не рационально.

- Про синонимы ничего не слышал?

- Слышал, но не пользуюсь. Как идут дела модельного агентства? Судя по новостям,

весьма бурно.

Она вяло улыбнулась.

- Как догадался, что героини мои?

Шабанов в быстром темпе «прогнал» по лицу целую вереницу эмоций, главным

смыслом которых была та нехитрая мысль, что, мол, не лаптем он щи хлебает, и ноги —

кормильцы волка. Словами он тоже не побрезговал:

- Немотивированная, нелогичная жестокость. Умение стрелять хладнокровно и без

промаха, уходить от преследования. Тут бы и доктор Ватсон сообразил, а я всё-таки повыше

его квалификацией буду.

- По телевизору могли и соврать.

- Могли. Но не соврали, судя по твоим репликам. Ты ко мне по этому делу?

- Да. Но давай сначала закажем ужин.

Они потратили часть драгоценного времени на изучение меню и последующий

нелёгкий выбор блюд. Ресторан считался пафосным — одни названия чего стоили. А уж

ингридиенты могли повергнуть в шок любого гурмана.

Бутылку обычного, но очень хорошего красного вина они тоже заказали.

- За тебя! - предложил Шабанов.

Бокалы легонько соприкоснулись.

- Как почувствуешь себя в форме, начинай излагать. Без церемоний.

Алиса промокнула губы салфеткой.

- Собственно, ты уже сам всё понял. И мне разжевал. Смоленск. У меня нет

возможностей достать их оттуда. Я даже не знаю, где они. И почему.

- Бунт?

- Хотелось бы достоверно знать, что именно. Каждый раз это что-то особенное.

Шабанов попытался выразить несогласие:

- В мотивах и объяснениях, но никак не в конечном исходе. Всегда вёдра крови, потом

порка у хозяйки и неизбежное прощение.

- Для меня важно держать воспитательные процессы под контролем. А что касается

результата, так они под него специально заточены.

- А это и есть разновидность контроля. - Шабанов с удовольствием проглотил кусочек

сочной говядины. - Когда ты можешь быть уверенной, что твои подопечные никогда не

возглавят фонд борьбы с раком груди, например.

- Если в целях конспирации, то почему нет? - нашла в его логике редкий изъян Алиса.

- Ну, я фигурально выражаюсь, - тут же ловко отмазался опытный спорщик. -

Глобальный такой, абсолютный, чистый ФОНД. Квинтэссенция фонда ДОБРА.

- А я конкретно. Они мне нужны. Нужны живыми и необработанными твоими

коллегами.

- Извини, я что-то расфилософствовался, - притормозил Шабанов, переходя к делу. -

Значит, кроме официальной информации у тебя ничего нет?

- Нет.

Они снова свели бокалы над серединой стола и пригубили напитки.

- А телефон?

- Думаю, они забились в какое-нибудь захолустье, куда и связь не добралась. Либо

боятся, что их засекут по сигналу.

- В двадцать первом веке в ста километрах от Москвы захолустье? - не поверил

Шабанов.

- Про километры могу только строить догадки.

Они переключились на отвлечённые темы, потому что ведь не только о делах говорят

старые друзья. Кое что вспомнили. Мысленно, конечно, не обсуждая. Глядя друг другу в

глаза и читая эти мысли.

Когда-то, много лет тому назад, Алиса оказалась среди его незадачливых клиентов.

Устроила горячую баню человеку, за которого незадолго до того собиралась выйти замуж. В

буквальном смысле: подняла в сауне температуру до неприличных величин и заперла

снаружи дверь. Однако упрекнуть её в излишней жестокости у Шабанова не повернулся

язык. Мужчина долгое время компостировал ей мозги с вполне определённой хищной целью

— войти в долю к отцу Алисы, преуспевшему на госзаказах. Когда у него это получилось, он

сдал папашу с потрохами конкурентам, рассчитывая на приличные дивиденты. Немного

ошибся в подсчётах.

История закончилась летально для отца, а для Алисы — нелёгким решением

отомстить. Улик она оставила не много, но их хватило опытному Шабанову, чтобы выйти на

неё и поговорить по душам.

- Зачем ты пришёл, ментяра? - не испугалась она, когда поняла, что попалась. - Денег

хочешь?

Но бравый капитан только улыбался.

- Может, денег. А может, чего-нибудь ещё. Не пропадай из города, красавица. Ты мне

скоро понадобишься.

Через неделю они встретились в зоопарке. Шабанов пояснил этот странный выбор

места очень просто:

- Среди собратьев наших меньших по разуму мне как-то легче излагать свои просьбы.

Во-первых, они не подслушивают. Во-вторых, я просто приятнее и безопаснее ощущаю себя

в их бесхитростной компании. А ты?

- Что я?

- Хотела бы с ними поменяться местами? Ты — в теплую клетку, под бдительный

присмотр ветеринара, на халявные харчи, а твой визави — в офис, полный коллег.

- Кончай эти предисловия, - потребовала Алиса. - Я сделаю, что ты хочешь и без них.

Ведь ты же не оставишь мне выбора.

- Что, так плохо выгляжу?

- Слишком плотоядно, чтобы мне надеяться на благоприятный исход.

Шабанов откровенно изучал её, наслаждаясь.

- Я почти не сомневался в тебе. Тем более, что ничего нового для тебя не произойдёт.

Просто с моей помощью превратишь хобби в профессию. Не веришь? Ну, и не надо.

Дав ей первое задание Шабанов понял, что девушка она способная. И расчёт на то, что

ей захочется отомстить не только бывшему любовнику, но и всему миру, хоть в чём-то

похожему на него (хотя бы и гениталиями), оправдался. За идею банды амазонок она

ухватилась двумя руками. Остальное было делом техники и дополнительных возможностей

Шабанова. Сейчас они почти не виделись — у Алисы всё было отлажено, и участия

посторонних не требовалось.

До сегодняшнего дня.

- Завтра выеду на место, - обнадёжил Шабанов. - И людей своих подключу.

- Извини, что отрываю тебя от дел.

- Они и мои тоже, - признался он. - Не могу избавиться от ощущения, что события

развиваются не рядовым образом. Как-то криво, что ли. И предчувствия мои меня ещё

никогда не обманывали. Будет заварушка. Твои баловницы — лишь первая ласточка.

Знамение, если можно так выразиться. Есть, кстати, и другие признаки...

Глядя на него, уставшего и серьёзного, Алиса печально спросила:

- Кто ты, капитан? Какие черти вынесли тебя на поверхность земли?

- Те же, что и тебя держат на плаву, - отшутился он. - Я помогу. Сейчас это главное и

единственное, что тебе нужно знать.

- А потом? Когда-нибудь? Ты мне скажешь правду?

- Обещаю.

На таких условиях, без сроков и конкретики, обещания делать легко и приятно.

18

Вызов к начальству на доклад — явление крайне редкое. Куклы-трансляторы

покрывают сто процентов всех наших коммуникативных нужд. И если уж случается вызов,

это означает, что произошло что-то сверхординарное. На моей памяти был только один такой

случай — когда мы коллективно решали, как отвлечь несговорчивого Никиту Сергеевича от

планов аннигиляции планеты.

Шеф встречает меня лучезарной улыбкой и объятьями, будто обрадовался старому

школьному товарищу. Но это всего лишь антураж. Игры разума. Ни он теперешнего моего

лица никогда не видел, ни я не имел чести лицезреть эту аккуратно остриженную бородку и

старомодное пенсне. Впрочем, на теплоте наших отношений это обстоятельство никак не

отражается. Мы раньше встречались неоднократно. По другим поводам, но не здесь, и тогда

он ещё не был моим начальником.

- Что нового на горизонте? - спрашивает он.

- У меня — ничего, - отвечаю любезно. - Это у вас — сплошные горизонты, новые и

старые. А по мне, так — перепевы одной мелодии на разный мотив.

- Шутишь, - упрекает он. - А мне вот не до смеха.

- Что так?

- Грядут значительные перемены в проекте.

- Это понятно и невооружённому полномочиями глазу.

Он степенно обходит вокруг стола, наблюдая собственные движения как бы со

стороны. И увиденное нравится ему. Похоже, в наших плотских земных делах он — новичок.

Из кабинетов не вылезает. Вот, тело ему в диковинку. Им бы, канцелярским крысам, хотя бы

раз в полсотни лет устраивать полевые учения, с пробежками и препятствиями, с пулевыми

ранениями и кровавыми мозолями на пальцах ног.

- Кстати, о крысах, - говорит он. - Вернее, о кротах. Версия о перебежчике оказалась

верна.

- Чушь! - сплёвываю информацию на пол вместе со слюной. - Это невозможно по

физическим характеристикам. Из-за полной несовместимости мыслетворчества.

- А физика здесь ни причём. Он научил их пользоваться артефактами. Поэтому мы не

смогли отследить его через вербальный канал.

- И даже этот поворот дела внушает мне некоторые сомнения, - качаю головой. - Мы

бы засекли их в момент использования.

- В момент предсказуемого, стандартного использования! - он поднимает вверх

указательный палец и застывает, рассматривая его. - Ты понимаешь, о чём я?

Он, наконец, побеждает гипнотическую силу обаяния собственного пальца.

- Понимаю. Но чтобы использовать артефакт нестандартно, нужно же кому-то

объяснить, что это такое. Булькнуть пару раз.

- Тебе видней с твоей колокольни. А с моей получается, что они сделали это, несмотря

на то, что законами физики это категорически запрещено.

Замечаю, как его бородка начинает осыпаться. Но мне не смешно. Я говорю медленно,

растягивая слова:

- Это означает, что каждый из нас, находясь здесь, подвергается смертельной

опасности.

- Нет, это означает нечто большее.

Делаю удивлённое лицо. То есть вытягиваю его по вертикали. Глаза при этом пошло

вылезают на лоб.

- Что мы очутились в жопе!

Он любуется произведённым эффектом, и я мысленно соглашаюсь, что у него

получилось огорошить меня. Владение земной этикой десятого уровня — высший пилотаж.

И лишнее подтверждение серьёзности ситуации.

- «Крота» нужно найти и обезвредить.

- Вы предлагаете заняться этим мне, учёному?

- А здесь есть кто-то ещё?

Ругаюсь про себя. То есть с одной стороны, у нас есть «крот» в неадеквате,

начинённый артефактами, а с другой — высоколобое существо, которому разрешено только

наблюдать, не обладающее к тому же весьма специфическими навыками диверсионной

работы.

- Мы получили разрешение на использование воздействия «второго рода», - говорит

он, и вся наигранная весёлость слетает с него.

Вот оно что!

- Но в таком случае проекту конец, - произношу после минутного раздумья. -

Согласитесь, мы тешим себя самообманом. Мы лишь прикрываем свою беспомощность

кучей малопонятных слов, а на самом деле — это провал и полная капитуляция.

- Не спеши с выводами, мой мальчик, - вздыхает он, и робкая надежда вновь влетает в

моё сердце. - Наука не стоит на месте. Сегодня мы имеем стопроцентное доказательство

безопасности для проекта предпринимаемых нами шагов. При соблюдении всех прочих

условий, конечно.

Что ж, если то, что он говорит, правда, то стоит рискнуть.

- Значит, найти и обезвредить?

- Да.

- Мне нужно по крайней мере двое суток, чтобы продумать операцию в мельчайших

деталях.

- Они у тебя есть. И кстати, возьми черновик плана, который подготовил Штаб.

Возможно, ты почерпнёшь из него что-то полезное.

Мать дорогая! Новую операцию разрабатывал Штаб! А мы тут ни сном, ни духом!

- Операция «Иисус» отменяется, - шепчет он, теряя последние черты человеческого

образа. - Новое название — «Зеркало».

19

Свежего жмурика привезли в морг около полуночи, когда дежурная бригада уже

перешла к обсуждению последних политических новостей. Труп находился в ужасном

состоянии: даже через корку льда, покрывшую ровным слоем тело, были видны

многочисленные следы тления и недружественного физического воздействия.

- Вы что, на помойке его нашли? - обратился к ментам Прокопьевич, старший среди

ночных работников.

- Так точно, - ответили ему.

- И куда его?

- Кладите на сохранение. По процедуре. Документов нет, личность не установлена.

- У меня таких уже целый холодильник.

- Что поделаешь, - сочувственно развёл руками мент. - И при жизни-то мы никому не

нужны, а уж после того, как откинем копыта... Подписывай бумаги.

Прокопьевич, ворча, подмахнул несколько листков. Менты укатили по своим делам, и

бригада вернулась к прерванному занятию, положив труп на каталку в холодильнике до утра

— пусть дневное, более продвинутое начальство ломает голову, что с ним делать.

Водка кончилась часам к двум ночи. Достали карты, стали играть в «дурака», лениво

перебрасываясь историями. В основном про то, кого и как кто вскрывал. Профессиональные

байки, в общем.

- Вот у меня прикольный случай был, - внёс свою лепту Прокопьевич. - Едем мы как-

то в поезде с женой. На курорт. Пиво пьём, раками закусываем. И тут по радио объявляют:

если есть врачи, срочно подойдите в седьмой вагон — плохо кому-то. Ну, думаю, схожу

посмотреть, что там такое. Один медицинский с терапевтами заканчивал всё-таки. Прихожу.

Лежит в купе мужик. Лет пятьдесят, толстый, что боров. Признаков жизни не подаёт. Щупаю

пульс — нету. Всё, говорю, присутствующим, отмучился. Жена его — в слёзы. Любопытных

набралось — на свежего покойничка все посмотреть любят. И тут слышу строгий командный

голос: пропустите! Толпа раздвигается и входит в купе баба. Крупная, солидная такая. В

очках и с причёской до потолка. Ни слова не говоря, склоняется над жмуриком, щупает его

по-всякому, смотрит под веки и ставит диагноз: предынфарктное состояние. Не, ну ладно ещё

инфаркт: и так, и эдак понять можно. Мол, откинулся раб божий от сбоев в главном моторе.

А тут — предынфарктное. Получается, есть ещё надежда. Ему бы доктора сейчас хорошего,

подъебываю её. Спасли б тогда. Она сердиться сразу начинает: я — доктор! Очистить

помещение! И на следующей станции приказывает приготовить скорую. Что ж это такое,

размышляю? Бывают дуры, но не до такой же степени. Вы пульс у него хорошо проверяли,

интересуюсь? Она сразу в крик, понятное дело. Слюнями меня всего забрызгала. А тут этот,

которого я приговорил, открывает глаза и шепчет: воды! Стою столбом, зенками лупаю.

Ошибочка вышла, извиняюсь перед экс-вдовой. Она мне тоже пару ласковых отвесила.

Оплеух то есть. Ну, я и ретировался, чтобы не усугублять. Мужика отходили, хотя и снять его

пришлось с поезда. Вот такая история.

Прокопьевич обвёл хитрым взглядом слушателей.

- А мораль? - спросил кто-то.

- О! - похвалил задавшего вопрос Прокопьевич. - Мораль, дети мои такова: каждый из

нас видит только то, что хочет. Или к чему больше привык. И с опытом этот недуг лишь

прогрессирует.

- Точно! - отозвался другой коллега рассказчика. - Пойдёшь на прием к хирургу — он

скажет: надо резать. К терапевту — таблетками угробит.

- От проктолога ещё никто без геморроя не уходил! - Эта хулиганская реплика утонула

во всеобщем гоготе.

Шутка была глупой и пошлой, но ржали над ней долго. По причине безделья и ночной

слабости.

- А я вот считаю, - заявил студент-медик Колюня. - Что вы на себя напраслину

наговариваете. Вы же не могли ошибиться с пульсом.

- Не мог, - ответил Прокопьевич, явно обрадованный, что за его профессионализм

вступились. - Но тогда что получается?

- Клиническая смерть и последующее оживление.

- Без посторонней помощи? Вряд ли. Мне тут видится другое.

Прокопьевич, как хороший актёр, опустил к полу глаза и сказал утробным

сдавленным голосом:

- Я их за свою долгую карьеру насмотрелся.

- Кого их? - не понял Колюня, за спиной которого уже гримасничали коллеги,

предвкушая весёлый розыгрыш новичка.

- Понятное дело, кого.

Прокопьевич мотнул головой в сторону холодильника, следуя плану, но в этот момент

из соседней комнаты раздался отчётливый звук шлепка. Такой, как бывает, когда падает на

пол увесистый кусок говядины. Потом загремело падающее железо и бьющееся стекло.

- Колюня, глянь, что там, - приказал Прокопьевич молодому практиканту, внутренне

радуясь, что звуки так удачно вписываются в его замысел.

- Почему я? - обиделся тот.

- Потому что я делал это, когда мне было столько же лет, сколько тебе сейчас, -

озлился Прокопьевич. - Живо! И смотри у меня, если ты опять чего-то там плохо закрепил.

Премии лишу.

Под сдавленные смешки испуганный Колюня на полусогнутых прошагал в

холодильник и через секунду оттуда донёсся его исступлённый вопль. Бывалые

патологоанатомы переглянулись, но не тронулись с места — не иначе, глюки у практиканта

пошли с непривычки. Затем Колюня выскочил из холодильника, споткнулся не понятно обо

что и расстелился на полу. Больно ударился головой, но всё равно судорожно пытался

подняться, что получалось у него крайне плохо.

- Чего ты елозишь? - с оттенком брезгливости спросил Прокопьевич, наблюдая, как

милая шутка превращается в неудобоваримое зрелище.

- Там! - показал рукой Колюня, но слов выговорить не мог.

- Покойники, что ли?

И тут то, что испугало Колюню показалось в проёме двери.

Начавший таять лёд стекал по его щекам. Бесцветные глаза расползались в стороны,

не в состоянии сфокусироваться. Он сделал резкое движение головой назад, будто поправлял

причёску, а затем и руками пригладил торчащие волосы.

- Закажите мне такси, - глухо прорычало существо, и новый кусок льда отломился от

него и с грохотом раскрошился об пол.

Как ни были искушены в загробных делах патологоанатомы, дремучее чувство боязни

смерти и всего, что связано с ней, овладело ими, и ожившему так неожиданно трупу

пришлось одеваться без их помощи, хотя он и просил их об этом. Случились в этот момент и

постыдные обмороки, и побеги. Прокопьевича сковал какой-то неведомый паралич.

Троллейбусную остановку труп нашёл сам, потому что прохожие наотрез

отказывались ему содействовать в поисках. В салоне троллейбуса его поджидали те же

неприятности — пассажиры не желали его считать нормальным членом общества,

сторонились и неприлично пялились.

- Ну, чего уставился? - обратился к одному из них труп, слишком уж наглому, не

выдержав любопытно-испуганного взгляда.

От него отстранились, образуя пустое пространство, как вокруг смердящего бомжа —

обычная сценка в общественном транспорте Москвы. Положение спас контроллёр. Проверка

билетов на некоторое время отвлекла граждан от диковинных событий, вернув к делам

будничным.

Труп долго пытался понять, что от него хочет этот странный человек, но потом он как

будто что-то вспомнил, что-то извлёк из глубин своей отжившей памяти. Он посмотрел

вокруг себя и сказал:

- Граждане! Ведь оштрафуют же! Не дайте пропасть.

Тут и контроллёр, наконец, заметил в «зайце» что-то неладное и попытался

ретироваться. Но не смог. Труп схватил его за грудки и пообещал:

- Я заплачу! Кошелёк украли! Украли жену! Бизнес. Но я заплачу!

Люди, запертые в консервной банке, движущейся по дороге, готовы были

выпрыгивать из окон, однако спасла всех запланированная каким-то мудрым

проектировщиком остановка. Труп выпал из салона, не оштрафованный, и троллейбус укатил

по намеченному маршруту.

В вымытой с мылом идеальной витрине гламурного бутика труп увидел своё

отражение и спросил:

- Кто я?

- Чья-то совесть, - ответили ему из зеркала.

- Чья?

- Найди.

- А кто ТЫ?

- Информационное бюро. Тебе нужно обзавестись нормальной одеждой и перестать

вести себя так.

- А как я себя веду?

- Как покойник, сбежавший из морга.

Советы пошли трупу на пользу. Он завернул лицо шарфом, снятым с безвестного

прохожего, и перестал приставать к гражданам с расспросами. От троллейбусов он отказался,

а вместо них пересел на метро. Были небольшие сложности со входом, но и они разрешились

быстро, когда он последовал примеру отдельных граждан, перепрыгивающих через

турникеты.

Он хаотично передвигался по станциям, выходя из вагонов и меняя ветки. Нюхал

воздух (или это только казалось ему). Прислушивался к одному только ему слышимым

звукам. Наконец, будто поймал что-то из пустоты и вышел наружу. Уверенной походкой

пересёк двор и оказался у стеклянной будки с консьержем сытого и одновременно сурового

вида.

- Вы к кому? - спросил охранник.

- Тридцать вторая.

Откуда у него эти цифры? От «бюро», наверное.

- А вас там ждут? Паспорт есть?

- Был, но его забрал следователь Шабанов. Можете позвонить ему. Он подтвердит.

Скажете ему: привет от самоубийцы. Он поймёт.

- Парень, ты не обижайся, но я тебя сейчас выкину на улицу. У нас приказ: всех

придурковатых и назойливых — взашей.

Дюжий консьерж явно вознамерился привести в исполнение свою угрозу. Он даже

вышел из будки, грозно поигрывая дубинкой.

- Не надо, - тихо сказал труп. - Лишняя кровь.

При этом, произнося столь миролюбивые слова, он легко повалил на пол сто

килограммов живых препятствий и задушил охранника руками, без единого звука с обеих

сторон.

- Лишняя кровь, - повторил он, вставая с колен и отряхивая ладони.

Лифт уже ждал его.

Звонить пришлось долго. Димон ничего не мог разобрать в глазок, а когда, наконец,

подал голос, то в ответ услышал что-то маловразумительное:

- Дима. Это Жека. У меня проблемы. Впусти.

Диалог продолжался минут пять, пока с той стороны двери не поняли, что

сопротивление бесполезно, и только усугубляет ситуацию. Едва живой Димон стоял на

пороге, а труп не стал дожидаться приглашения и бесцеремонно прошелестел мимо него

внутрь.

- Мне нужно перекантоваться у тебя неделю-другую, - сказал он едва слышно. -

Кажется, за мной следят. Не возражаешь?

Димой машинально кивнул головой.

- К жене не пойду. Там засада. И Шабанов этот. Кто такой Шабанов? - крикнул в

отчаяньи он, теребя пальцами сгнивший лоб. - Ты его знаешь?

Димон снова кивнул, не видя никакого смысла скрывать этот факт. Тем более от друга.

Пусть и мёртвого. Пусть и убитого тобой.

- Жрать не хочу. Даже не предлагай. И бухать не хочется. Ты знаешь, со мной что-то

странное происходит.

Труп прошёл к окну, оставляя за собой вереницу грязных мокрых следов.

- Красивый дворик. Всегда завидовал твоему умению устраиваться в жизни. А вот в

бизнесе ты был полным недотёпой. Не обижайся. Я по-дружески. И на чужое ты любил

зариться. Грешный ты человек.

Бледный Димон сделал плавное движение в сторону выходной двери.

- Бесполезно, - произнёс труп, не оборачиваясь. - Всё уже посчитано и решено. В

«Бюро» ошибок не делают и дураков не держат.

Отойдя от окна, он плюхнулся в кресло.

- А помнишь, как в институте мы напились с тобой и сняли тёлок в кабаке? Потом

привели их в общагу и трахали всю ночь, меняясь. Помнишь? - Улыбка блуждала по его

изуродованному лицу. - А потом кто-то настучал в деканат, и нас разбирали на

комсомольском собрании. Требовали деталей. Я видел, как им самим хочется попробовать, но

долг и комсомольская честь велят делать совсем другое. Они мучились гораздо сильнее нас.

Потому и развалилось всё это хозяйство, что врали и делали то, во что не верили. А всего-то

и нужно было, что...

Он внезапно замолчал. На лестнице послышался шум и отдалённые голоса.

- Это за нами. Знаешь, у меня идея: давай притворимся мёртвыми.

20

Сестра положила перед доктором на стол потрёпанную тетрадку.

- Объявилась, - прошептала она. - Та самая.

Доктор, седовласый и коротконогий, обширный более в талии, чем в плечах, глубоко

вздохнул:

- Зовите. Всё равно это когда-нибудь нужно решать.

В кабинет вошла девушка лет двадцати пяти, застыв в нерешительности на пороге.

Румяные щёки её могли говорить о разном: и об излишнем возбуждении, и о сердечном

нездоровье, и просто об особенностях кровообращения.

- Здравствуйте, доктор. Я к вам по тому же вопросу.

- Проходите. Садитесь.

Он старался быть максимально вежливым и сдержанным. Хотя, кто бы его упрекнул,

если бы он и сорвался. Галя Никифорова, стоявшая перед ним, устроила ему весёлую жизнь

в последние месяцы.

Началось всё с житейского пустяка, аборта. Избавили страдалицу от нежеланного

плода — с кем не бывает по молодости. Операция прошла стандартно, без осложнений. В тот

же день выписали. А через неделю на осмотре она пожаловалась, что появились ужасные

боли в животе, головокружение и тошнота. Взяли анализы — ничего. Осмотрели — ничего.

Дали успокоительных таблеток и отправили домой. Она позвонила уже на следующий день с

теми же проблемами. Отправили в центральную на анализы — ничего. Но девушка

продолжала жаловаться. Истерики публичные устраивала. В конце концов, вывела доктора из

себя. Наорал он на неё, обозвал симулянткой. Запретил здесь появляться. Она написала

жалобу в горздрав. И вот они снова в его кабинете. С глазу на глаз.

Он честно пытался понять мотивы её вранья и не мог. А в том, что она врала,

сомнений у него не было.

- Что на этот раз?

Девушка набрала в лёгкие побольше воздуха, как бы преодолевая внутренние

сомнения.

- Я не буду жаловаться на боли. Вы почти убедили меня, что их нет. Но у меня новые

проблемы. Вот.

Она отняла руки от живота, и доктор с удивлением увидел довольно приличную его

округлость.

- Вы снова беременны?

- Не знаю. Но я ни с кем не спала уже почти полгода.

Так. Кажется, маленькая лгунья придумала новый способ достать его.

- Вы уверены?

- Уверена ли я в том, что никому не давала? Это вы хотите сказать?

- Я вижу, вы очень настойчивы в своём стремлении доставлять мне неприятности.

Зачем? Разве я был непрофессионален в том, что вы мне поручили? Или это я вас надоумил

сначала забеременеть, а потом избавиться от плода?

Девушка плотно сжала губы.

- Просто возьмите анализы.

- Хорошо. Но они ведь только докажут наличие нового плода, а не ваши фантазии

насчёт всего остального.

- Пусть так. Мне всё равно. Я устала. Я очень устала.

По всем известным законам жанра она обязана была расплакаться в этот момент. Но...

не расплакалась.

Её провели в лабораторию и обследовали, уделяя разве что чуть более внимания, чем

обычно. Когда результаты были готовы, сестра доложила:

- Беременна. Сомнений нет. Плод какой-то странный только. Хотите взглянуть?

Но доктор уже сам вглядывался в чёрно-белый отпечаток УЗИ.

- Дерьмо какое-то, - наконец, выдавил он из себя. - Зовите её.

Девушка Галя снова сидела перед ним, но его тон и намерения претерпели

кардинальные изменения с момента их последнего разговора.

- Вы беременны, но я настоятельно рекомендую вам аборт. Знаю, это не совсем этично

со стороны медицинского работника...

- Что там?

- Просто ненормальное развитие плода. Боюсь, произойдёт выкидыш. Причём, с

серьёзными последствиями для матери. Скажите, а у вас в роду...

- Делайте. Но я хочу видеть, что там.

Доктор неловко крякнул.

- Вы хотите видеть...

- Да.

- Это не безопасно для вашей психики.

- Не опаснее того, что я пережила до сих пор.

Доктор не нашёл других аргументов, поэтому просто промолчал. Дойдёт дело до

операции, там, может, всё образуется само собой. А пока не стоит её волновать. И спорить с

ней не нужно.

- Полагаю, что срока вы не знаете?

- Не знаю.

- Даже приблизительно?

- А вы?

- Думаю, на самом пределе. Когда вы сможете быть готовы?

- Сейчас.

Доктор ожидал подобного ответа и, честно говоря, сам полагал, что лучше с этим не

затягивать, но в клинике дела так скоро не делаются. Нужна хотя бы минимальная

подготовка.

- У нас расписание, - выдал он официальный вариант возражения. - Очередь.

Предварительная запись. Конечно, учитывая ваше состояние, мы завтра-послезавтра мы

найдём для вас окно.

Девушка посмотрела на него враждебно.

- Я вскрою себя сама. В этом самом кабинете.

В её руках откуда-то появился скальпель, а на лице эскулапа выступили крупные

капли пота, испугавшегося, в том числе, и за свою шкуру тоже — мало ли кого пырнёт этим

ножичком женщина на грани нервного срыва.

- Хорошо, - нарочито спокойно произнёс он. - Дайте сюда ваш инструмент, и вас

немедленно отведут на процедуру. Хотя это и против правил.

- Нет. Он будет со мной. Если решите меня обмануть, я сделаю, что обещала.

Подготовка к процедуре проходила в накалённой обстановке, больше напоминающей

банальную панику. Вызвали потихоньку ментов, и те ждали, не обнаруживая себя, у входа,

чтобы вмешаться в случае необходимости. Хотя, необходимость эта, невидимая пока для них,

уже давно наступила. За дверями операционной собрался практически весь персонал.

Слышалось отчётливое поскрипывание стрелок старых настенных часов.

Минут десять из операционной доносились лишь стандартные звуки, но потом

послышался грохот разбитого стекла, и менты опрометчиво решили, что наступило их время.

Вслед за ними ломанулись любопытные, боясь пропустить подробности соблазнительного

скандала. И многие из них потом пожалели об этом.

Девушка Галя лежала без сознания в кресле, а рядом с ней, на полу, валялся кровавый

комок плоти, всё ещё связанный пуповиной с матерью. Он напоминал участника циркового

шоу лилипутов. Только размерами ещё меньше. При этом он говорил без умолку скрипучим

голосом:

- Я не виноват. Пустите меня к маме.

И так по кругу, будто пластинка. Видавшее виды светило медицины блевало в

раковину, парочка сестёр валялись без признаков памяти тут же. Остальные свидетели

сбежали, включая матёрых ментов. Где-то поблизости завыли собаки.

21

Первый, самый трудный, шаг сделан. Стас понял это, едва воспоминания вчерашнего

вечера коснулись его памяти. Он смог сделать ЭТО. Без излишней нервозности, без соплей.

И вёл он себя с родителями вполне естественно. До той самой минуты, когда он вынужден

был открыться перед ними в своих намерениях. Но и тут он себя упрекнуть не мог по-

настоящему ни в чём: не рядовое всё-таки мероприятие — убийство. Тем более, близких тебе

людей.

Пока мать умирала в его руках, хрипя и извиваясь, отец лишь пытался его образумить

словами, не совсем, видимо, понимая, что происходит. И не веря. А когда пришла его

очередь, было поздно вмешиваться.

Уходя, Стас заботливо протёр платком ручку входной двери. На первый взгляд —

бессмысленный шаг, потому как отчего бы и не быть отпечаткам пальцев сына в доме

родителей. Но затея была глубже и хитрее: пусть те, кому положено, подумают, будто кто-то

посторонний заметает следы. А ещё этот маленький поступок Стаса говорил о том, что он

держит себя под полным контролем. Значит, и в будущем он сможет себе доверять. Проверка

завершена.

Взгляд его упал на зеркало, и он увидел там молодого человека, в отличной

спортивной форме, весьма симпатичного, хотя немного и невыспавшегося. С ясными,

полными оптимизма глазами. Да, кстати, он был совершенно голым. А это зачем? Он что, из

ванны вышел и забыл одеться? Или собирался в ванну?

Одежды вокруг никакой не валялось: ни халата, ни нижнего белья, ни домашних

джинсов.

«Не бегал ли я тут давеча нагишом по улицам?» - засомневался Стас.

А, впрочем, если даже и бегал, то что это меняет? Стыдиться нечего, сожалеть о том,

что сделано — тем более. Отчитываться не перед кем. Он сам себе и судья, и палач, и

адвокат. А кому не нравится приобретённая им свобода, пусть идут лесом. К ебеням

собачьим. Он, может, вообще теперь одежду носить перестанет. Хотя, в этом дурацком

климате...

- Что именно является разумом? И кто его истинный носитель? Существо, способное

уничтожать себе подобных и совокупляться не ради продолжения потомства, а во имя

глупого удовольствия? Или одноклеточное творение Природы, вечное, потому что

бесконечно делимое? Почему разумом считается тот, кто потребляет кислород, а не тот, кто

производит его? Откуда черпается эта наша уверенность в собственной разумности и

неразумности всех остальных? Где источники наших убеждений? Пытаясь получить ответы

на эти вопросы, ты неизбежно придёшь к следующему выводу: ты думаешь так, потому что

то же самое думают все. Потому что так думали до тебя твои предки. И предки их предков. И

других источников знаний у тебя нет. То есть любая неточность, произошедшая по вине

какого-нибудь сгнившего звена этой длиннющей цепочки, является такой же истиной, как и

то, что действительно имеет место быть. А если при этом неверны и самые что ни на есть

исходные, основополагающие «истины»? И это только лишь первая половина проблемы.

Даже если существуют безупречные, безоговорочные доказательства того, что да, именно

человек, а не кто другой, является разумным, то почему мы автоматически полагаем, что у

разума имеется преимущество перед всем остальным? С нашей точки зрения, планета Земля

должна быть заселена произведёнными нами машинами и засрана отходами химической

промышленности, но никак не слоновьим дерьмом. Мирозданию нужны тонны исписанной

нами бумаги с гипотезами об ЕГО устройстве? ЕМУ нужны наши ракеты, наши могилы,

наши книги и кинофильмы?

- Ну, допустим, ты прав, «Номер Три». И что из этого следует?

- А то, что каждый из нас стоит перед выбором. Первый вариант: не знать ничего;

второй: знать и ничего не делать; и третий: стать свободным.

- Как?!

- Сойти с дороги, которая проторена для тебя, но не тобой. Отказаться от навязанных

тебе целей, смыслов и ценностей. Сломать в себе программу. Любой ценой.

- И снова: как?

- Я молился. Я взывал к Богу. Я говорил ему: Господи, дай мне ответы на те вопросы,

которые терзают мою душу. Я не могу больше жить в неведении. Или забери меня отсюда.

Уничтожь. Или я сделаю это за тебя и без Твоего на то согласия.

- И что произошло?

- Успокойся, сын мой, сказал «господь». Не сотрясай воздух. Твою проблему можно

уладить.

- И он показал тебе «таблетку»?

- Ну, не сразу. Сначала помурыжил. Туману напустил. Важности. Потом якобы

смилостивился и дал поиграться.

- А ты уверен, что это был Бог?

- Ты — молодец, парень. Я тоже его раскусил. Но что это меняет? По сути, мы с ним -

союзники. Мы хотим свободы, а он — нашего бунта. Мы не получим того, что хотим, не

сделав того, что хочет он. Логично и прозрачно. Лучших условий не выторговать, да и не

нужно. Того, что я имею сейчас, мне достаточно, чтобы быть тем, кем я желаю, и добиваться

тех целей, в которых я вижу смысл, получая при этом удовлетворение от осязаемых

результатов.

Стас покивал головой, соглашаясь со сказанным, но в то же время как-то обречённо.

- Есть только один нюанс, - сказал он. - Мне-то что от твоих достижений?

Предлагаешь быть у тебя на побегушках? Солдатом твоей армии борьбы с Заповедями?

Наследства даже от тебя ждать не приходится: ты же бессмертный.

- В пределах своей компетенции.

Стас злобно посмотрел на лукавого собеседника.

- Ты — наперсточник и дешёвый позёр.

- Ого! Пошли в ход опереточные ругательства.

- Не знаю пока, как, но я когда-нибудь обойду тебя. И заслужу своё право. Ты, имея

такую силу, только и умудрился, что стать районным клоуном. Где твои ученики, которыми

ты хвастаешь? Где их дела? Больше скажу: ты и меня-то завербовал только потому, что я уже

был морально готов. Если бы не ты, так я сам пришёл бы к тем же выводам. И, возможно,

получил те же выгоды.

- Гордыня — наипервейший грех.

- И двигатель прогресса. Пошёл ты в жопу!

Марево прокатилось по отражению, потом как бы сгустился воздух, и Стас увидел в

зеркале родителей. Отца — с кровавой рваной дыркой во лбу, и мать — со следами

проволоки на неестественно вытянутой шее.

- Э! - крикнул Стас отражению. - Мы так не договаривались!

Но потом его осенило: а что если это просто пришло его время? Откровение может

принимать любые формы. Жестокие тоже. Не об удобстве и душевном комфорте ведь речь. А

о будущем.

- Вы там располагайтесь, - сказал он предкам. - Чувствуйте себя, как дома. А я пока

ванну приму.

- Не стоит волноваться, сынок, - отозвался отец, положив руку ему на плечо. - Мы всё

сделаем за тебя. Мы теперь всегда и всё будем делать за тебя. Ты прости, что мы не

додумались до этого раньше.

- Мы исправимся, - поддержала его мать.

Стас нашёл в себе силы отвернуться от зеркала. Родители не исчезли, продолжая

стоять перед ним, всё так же ласково улыбаясь. Разглядывая их лица с пристрастием, он

пытался найти какие-либо признаки осуждения. И не находил ничего.

- Надень это. - Отец протянул ему рубашку с длинными рукавами, с разрезом сзади и

болтающимися тесёмками.

- Зачем?

- Так нужно, сынок. - По щеке матери текли слёзы мольбы.

Стас покорно вытянул вперёд руки, и рубашка сомкнулась за ним. Свою собственную

волю он перестал ощущать совсем. Будто в него вставили чужой каркас, управляемый

сложным механизмом с помощью удалённого джойстика. Но язык продолжал ему

подчиняться.

- Пойдём.

- Куда?

- В твою кроватку. Тебе пора ложиться спать.

- Да не хочу я спать!

Говоря эти капризные слова, Стас на самом деле чувствовал, как бешено, неистово

хочет добраться до подушки.

- Надо, - твёрдо повторил отец.

Родители, держа его под локти, прошли с ним в другую комнату, которой в квартире-

то и не было никогда. Помещение оказалось просторным, светлым, чистым, но лишённым

мебели. Только детская кроватка стояла посередине. С деревянными оградительными

вертикальными прутиками.

- Она же маленькая, - усомнился Стас.

- Ты тоже, - успокоила его мама.

Отец снял с кроватки переднюю панель, легко отщёлкнув замок, и Стас лёг животом

на матрац. На удивление, ноги его легко поместились — их только пришлось согнуть в

коленях. Решётка захлопнулась с внешней стороны.

- Спи спокойно, сынок.

И Стас послушно уснул, тут же провалившись в яркий реалистичный сон. Он видел,

как родители оставили его одного в кроватке, а сами спустились вниз на лифте, вышли на

улицу и прогулялись пешком до метро. Увидел он там и «Номера Три», вещающего по

обыкновению про Конец Света, который уже наступил.

- Какая удача! - сказал отец. - Мы вас как раз и разыскивали.

- Отвалите, я вас не знаю, - огрызнулся тот.

- Зато мы знаем тебя.

- Ты испортил нашего мальчика.

- И ты ответишь за это.

Какая-то догадка промелькнула в голове бывшего «Номера Три».

- Постойте! Вы родители того придурка, который укокошил их во имя великой идеи —

сделаться самым крутым злодеем и получить взамен вожделенную игрушку?

- Не смей так говорить про нашего мальчика!

- А то чо?

Мужчина достал из кармана ножницы.

- Ой! - расхохотался бомж-интеллигент. - Меня из пушки пытались убить. В одна

тысяча восемьсот двенадцатом. И то не получилось. А вы... Уберите колющие и режущие

предметы! Они опасны для жизни.

- Твоё время истекло, - сухо сказал отец Стаса и вонзил ножницы в грудь паяца.

Он не почувствовал боли, но что-то твёрдое и холодное коснулось его сердца, заставив

упасть на колени. Он руками схватил кольца ножниц, торчащих из груди, и попытался

вытащить их. Брызнула кровь, но ножницы только ещё глубже вонзились в тело. В глазах его

потемнело.

- Я умираю! Наконец-то! - обрадовался он. - Где вы были раньше, добрые люди?

Вокруг неподвижного тела бомжа собралась толпа, возбуждённо обсуждая

происшествие.

- Ты видел, он его ножом пырнул и бежать?

- Какой нож? Он из арбалета в него выстрелил.

- Да не. Просто пьяный валяется. Я его знаю. Это Петька Златоуст. Он тут уже года

три околачивается, бутылки собирает, страсти всякие рассказывает.

Подоспевшая милиция перевернула тело на спину и поставила неутешительный

диагноз: пьян, как свинья. Пусть валяется дальше.

- Но как же! - протестовали сердобольные люди. - Он же замёрзнет!

- Вот и забирайте его к себе.

- Не могу. У меня однокомнатная. И до метро далеко. Три остановки.

Петька Златоуст, пока они препирались, открыл глаза и немелодично заорал:

- На берегу пурпурного залива сидели мы и было грустно нам!

Никто не стал слушать, что там дальше произошло с этой парочкой (или даже

тройкой) на берегу залива столь странного цвета.

22

Шабанов долго голову не ломал над тем, как ему обосновать необходимость своего

присутствия в зоне спецоперации под Смоленском, не рискуя быть заподозренным в личной

корысти. Он просто заглянул в текущие дела и сразу нашёл то, что требовалось: убийство

одного московского барыги, по стечению обстоятельств родившегося когда-то в деревне,

совсем рядом с тем местом, где произошёл инцидент с подопечными Алисы. Таким образом,

появилось прикрытие: можно всегда сослаться на необходимость встречи со старыми

контактами жертвы, родственниками и прочими лицами, могущими дать след. Вполне себе

достойная легенда.

Беспокоило его другое: сумеет ли он опередить ментов. И, собственно, за счёт каких

преимуществ. Сведения, поступающие из внутренних источников, предельно сужали круг

поисков, но не только для него одного. Девчонки в плотном кольце, им не вырваться оттуда,

и, рано или поздно, их вычислят. Расходовать свои необычные силы он пока не спешил.

Идея пришла такая: кольцо разорвать. Вернее, произвести такое впечатление, что оно

разорвано.

- Урфин, - сказал Шабанов, когда они уже мчались по шоссе к месту назначения. - Я

вот что подумал: шумнуть нам нужно. Чуть в сторонке. А то там людно, как на Бродвее в

воскресенье. Территория поиска слишком маленькая.

- Понятно. Думаете, поведутся?

- Если грамотно сделать, то не вижу, почему нет. Что скажешь по поводу перестрелки?

- Поймут, что не бабы. К тому же они с собаками. Хотя... Можно вот как.

Шабанов ждал пояснений и не торопил подчинённого. По опыту знал, что тот —

великий импровизатор. Мыслью свежей озаряется, а деталями она обрастает по ходу, во

время изложения.

- Изобразим, будто пытаемся вырваться из кольца. Будто в машине у нас полно девок,

а мы им, типа, помогаем скрыться. Остановят на посту, а мы по ним хорошенько шмальнём и

дадим драпу. Машину бросим через пару километров — пусть побегают. И кольцо разорвём,

автоматически увеличив радиус поисков. Пока подмога прибудет, то, сё...

- Принимается. Звони своим и инструктируй.

Вся гениальность замысла дошла до них полностью несколько позже, когда их

остановили на импровизированном посту для досмотра. Серьёзные автоматчики

проигнорировали и ментовские удостоверения, и «правильные» номера машины, которые

легко пробивались по «недоофициальному» реестру. Прошманали их по полной программе, с

пристрастием, как колхозников на предмет героина. Вывод напрашивался очевидный: тот, кто

руководил операций, понимал, что лучшее прикрытие для беглянок — само их ментовское

ведомство.

За первой проверкой последовала вторая, затем третья. А потом полыхнуло —

сработал отвлекающий манёвр. Мент, изучающий документы, вдруг приклеился к рации,

откуда полились истерические приказы, козырнул, потеряв к Шабанову с Урфином всякий

интерес, и поисковая команда умчалась на джипе помогать своим.

- Ну, вот, - удовлетворённо произнёс капитан. - Теперь свободнее дышать будет.

Однако времени у нас мало.

- Даже меньше, чем мы предполагаем, - откликнулся подчинённый.

Родина барыги оказалась процветающей деревушкой. Особенно на фоне соседних

поселений. Какой-то добрый московский дядя, любитель «Хамона», поставил в ней коптилку

и подрядил всё местное население на обслуживание производства. Кто-то подвозил дрова,

кто-то разгружал фуры с сырьём, кто-то бдительно следил за технологическим процессом,

подметал, наконец, и чистил. Дисциплина железная, как в штрафном батальоне образца 1943-

ого года. Наказание за любую оплошность — увольнение и голодная смерть.

Дрессированных охранников, числом большим, чем все остальные сотрудники предприятия

вместе взятые, завезли из столицы, рекрутировав их, в свою очередь, по всей стране. В

деревне они хозяйничали без стеснений, как оккупационная армия.

Другим источником дохода вымирающих крестьян служили частые московские гости

с тугими кошельками, приезжавшими на экскурсии и дегустации «Хамона». Для них топили

бани, варили самогон и тренировали баб помоложе для господских удовольствий.

Постреливали они и в лесу, и рыбу удили — для полного комплекта услуг.

Здание коптильни, построенное в чистом поле, выглядело, как потерпевший аварию

звездолёт марсиан. Но никто не жаловался. В других деревнях было ещё хуже: самогон

изготовлялся только для собственного употребления и последующей погибели. Власть

существовала лишь на бумаге и в воспоминаниях старожилов.

Шабанов отыскал двоюродного брата убиенного барыги (для легенды) и парочку

школьных друзей — остальные, кто уехал, а кто облюбовал для себя спокойное кладбище.

Кузен понял, о ком идёт речь, не сразу. И фамилию называли, и фото показывали —

без толку. Память его включилась, когда пригрозили дать хорошего пинка.

- Так это, - пояснил он свою забывчивость. - Лет двадцать не виделись.

- И что он помер от бандитской руки, не слышали?

- Дык! Мы тут сами: утром проснулся живой — и уже радость. До московских

новостей голова не доходит.

- А родители его?

- Родители, где надо. У Господа.

- Давно?

- Да года два, как мать померла, наверное. Отец — чуть раньше.

- И он не приезжал?

- Не. Я сам копал ямы им обоим. Родственниками скидывались на гробы.

Шабанов нарочито грустно покивал.

- Тяжко тут вам. Самоубиться не планируете?

- Что вы, начальник! Грех это большой. Мы уж лучше потерпим, а там, глядишь,

награда выйдет за страдания.

- Ленина на вас нету, - встрял Урфин Джус.

- Нам и без него хватает надзирателей, - мужик кивнул в сторону парочки охранников

с коптильни.

На этом Шабанов решил закругляться — проку всё равно никакого не будет от

разговора.

- А что у вас тут за военные учения? - спросил он напоследок.

- Ловят кого-то. Баб каких-то беспутных. Изнасиловали и убили двух депутатов.

- Да ну! - высказал сомнения Шабанов.

- За что купил... А вы сами-то вроде из милиции, должны лучше нас знать.

- Не наша юрисдикция.

- Бюрократия?

- Она, родная.

Затем состоялась милая беседа с «оккупантами».

- Э, братва, погоди! Кто такие?

- А вы?

- А мы? А мы тебе сейчас голову твою дурную в задницу затолкаем, чтобы на вопросы

научился по уставу отвечать.

Бить их Шабанов посчитал несвоевременным. Да и рук на всю их ораву не хватит.

Показал корочки.

- А! - обрадовался охранник. - Вы из этих, что раком всю деревню поставили.

- Мы сами по себе.

- Дело хорошее, - одобрительно продолжил он. - Если помощь какая... То мы сразу.

- Ага. Добровольцы нам всегда нужны.

Они проехались по другим деревням, везде наблюдая одну и ту же картину:

запустение и сюрреалистическое смирение перед ним граждан. Будто не видимая

постороннему глазу колючая проволока была натянута вокруг них, отгораживая от

остального мира, сгибая волю, убивая надежды.

В магазине сплетничали между собой две старухи.

- Что-то Анка уже второй день не появляется, - сообщила одна. - Может, заболела. Или

того хуже — померла.

- Да, - отозвалась вторая. - Проведать бы её.

- У вас тут, как в армии, - вклинился в их разговор почуявший поживу Шабанов. - На

поверку не явился — значит, дезертир.

- Ну дык, старая она, - пояснила собеседница. - Мы тут все друг у друга на досмотре.

А то если что — похоронить вовремя некому. Вон, Лидка в прошлом годе померла, неделю

провалялась. Родственники приехали, а там дух — не приведи Господи.

Выяснить, где Анка живёт, не составило труда. Шабанов даже предложил подвезти их

к подруге, но бабки отказались: полезно, мол, пешком ходить. Последние веяния в медицине.

Пожелали колхозницам на пенсии здоровья и хорошего урожая.

План переходил в завершающую стадию. Диверсанты Шабанова, что устроили

переполох, вышли на связь за новым заданием, целые и невредимые. Где зажиревшим

ментам тягаться с гвардейскими войсками Преисподней?

23

Бабка Анка напоила девчонок холодным молоком из погреба, принесла ведро горячей

воды, сняв его с печки, и пустой таз с ковшиком.

- Баню топить уже поздно, - оправдалась она. - Так что давайте по-простому.

Они разделись, разбросав дорогое порванное бельё, и стали намывать друг друга.

Бабка невольно залюбовалась их молодыми стройными телами. Покачала горестно головой.

- Чего набедокурили?

- Козлов двух замочили, - не стала стесняться Ленка.

- Сильничали?

- Не успели.

Бабка вздохнула.

- Раньше мужики воевать ходили да за плугом. А теперь духами душатся и творят

беззакония. Делать-то что с вами, ума не приложу?

- На сеновале каком-нибудь спрячемся, - предложила Катя.

- Его уж лет двадцать нету, сена этого. Искать будут, где хошь найдут. Они

сноровистые по этим делам-то. А вот если не прятаться, так, может, и сойдёт.

- Как это?

- Внучки у меня в Москве живут. Соседи подтвердят если что. Да и расспрашивать-то

здесь особо некому. Каждый второй дом — пустой. Одни старики. Транспорт не ходит. На

чём приехали, кто знает? Когда? И подавно не известно. Если кто придёт в гости,

похвастаюсь.

План бабки был неплох, но возникали и сомнения, которые амазонки обсудили между

собой.

- Ищут двух девок, - рассудила Катя. - Хоть мы тут трижды замаскируемся под внучек,

догадаются. Поэтому либо нас должно быть другое количество, либо другого пола. Я бы

рискнула закосить под молодожёнов. Внучка то есть одна, а с ней — её муж. Или жених.

- Чур я останусь девочкой! - поспешила Ленка.

- Хотела тебе сама это предложить.

Бабка не противилась плану. Только высказал сомнения:

- Как же вы молодожёнов-то изображать будете?

- Да легко.

Порылись в бабкиных сундуках. На Катю напялили бесформенные штаны, клетчатую

рубашку свободного покроя, ботинки. Волосы обкарнали «под мальчика». Раскопали на

вешалке старую засаленную бейсболку времён второй мировой войны. Лицо измазали какой-

то дрянью. Грудь, слава богу, у Кати была маленькой — спрятать в складках одежды не

составило проблем.

- Только ты похожа не на городского жениха внучки, - хихикала Ленка. - А на

местного комбайнёра. Нет, его ученика.

- Плевать. Раскусят — получат пулю. Мне всё равно.

Ночью же они потренировались в семейной жизни на «супружеском ложе».

- Что это вы удумали, девоньки? - обеспокоилась бабка.

- Чтобы всё натурально было. Мы ведь муж и жена.

Бабка поохала, но отстала. А девчонки продолжили занятие.

- И как это мы с тобой, Катюша, этим не баловались раньше? Ты сладенькая, хоть и

мужик.

- Ты тоже. Хоть и баба.

Насколько наивны были их ухищрения, предстояло узнать в самом скором времени.

Менты появились два дня спустя. Двое. Одеты они были в гражданское, и спросили

просто воды, но в том, что это были менты, сомневаться не приходилось. Слишком

пристальные глаза, слишком расслабленные позы. И главное — не местные. «Молодожёнам»

они пожелали всех благ и наделали кучу комплиментов. Катя отмалчивалась, не доверяя

своему голосу, Ленка трещала без умолку, ластилась к «мужу». Но вот купились ли на уловки

менты?

- Вряд ли, - предположила Катя во время обсуждения, когда двое незнакомцев

испарились. - Ночью придут брать. Надо сматываться.

- Куда?

- По одной. Через лес, а потом на попутках. В разные стороны. В любые.

Но они не успели ничего предпринять. К воротам снова подошли гости. Вернее один.

Тоже якобы гражданский. Высокий, крепкий, развязный.

- Слышь, бабка, - позвал он.

- Чего тебе, милый? - откликнулась та. - Воды?

- Нет. Родственников своих позови.

- Ох, не делал бы ты этого!

Про себя, надо сказать, бабка переживала больше не за «внучек», а за доброго

молодца, который ей почему-то понравился с первого взгляда. Укокошат ведь они его и

глазом не моргнут. Почему ей так казалось, она и сама не знала, но дело верное — укокошат.

Катя вышла на крыльцо, держа руки в карманах штанов. Ленка осталась в доме,

прильнув к окну за занавеской. С пистолетом наготове.

- Чего тебе? - пробасил «жених», хотя уже точно знал, что всё бесполезно.

- Первое: погодите стрелять. Второе: тебе привет от Алисы.

- Ты меня с кем-то спутал.

- Не, не спутал. Знаю и про Ромку, и про офис на набережной, и про полигон на ферме.

Кроме Алисы, никто не мог мне такого рассказать. Что молчишь?

- Думаю.

- Давай. Только быстрее. Настоящие менты тоже не даром хлеб едят. В деревне они

уже. От нашего отвлекающего манёвра оправились. Через час, максимум два, выйдут на вас.

Я этого никак допустить не могу.

- Уже выходили.

- Нет, то мои люди были. Менты бы сразу стали палить из пушек. У них резона

рисковать жизнью нет. А птицы вы опасные — это они знают наверняка.

Катя, не таясь, вытащила из кармана руку с револьвером. Шабанов и глазом не повёл,

и не дёрнулся.

- Так нам и с Алисой видеться смысла нет, - призналась она. - На помойке окажемся.

Откуда и пришли. Только мёртвые.

- Ошибаешься, гражданка Катя. Плохо о своей покровительнице осведомлена.

Недочёт. Первая заповедь исправного подчинённого — знать всё о начальнике.

- Чем докажешь, что не врёшь?

Шабанов рассмеялся.

- Ничем. Обаянием личным разве что. Вон и бабка меня оценила, верно? Чуть не

грудью от вас защищать кинулась. Скажи, старая, можно мне верить или нет?

Старуха стояла, слушая во все уши и ни слова не понимая.

- Ой, не знаю, что вы за люди, - призналась она. - Но лучше бы вам всем покаяться.

- Всему своё время, - отрезал Шабанов. - Сначала бога нормального вылепить нужно,

а каяться — уже после. Катя, Лена, собирайтесь. И выходите огородом к лесу. Жду вас там

через пять минут. На тебе, бабка, тысячу. За хлопоты.

- Дьявольское! - засомневалась старуха.

- «Ничто, входящее в человека извне, не может осквернить его, но что исходит из него,

то оскверняет человека», - наставительно сказал Шабанов. - Так что бери и используй во имя

добра, как ты сама его понимаешь.

- Внучкам отдам, - решила бабка, с сомнением принимая дар.

24

Пост ДПС был неправдоподобно безлюден. В незапертом кабинете светился экран

невыключенного монитора, на вешалке висела форменна куртка с майорскими погонами. На

столе лежал развёрнутый бумажный пакет с сырными бутербродами. Для полной картины

катастрофы не хватало только дымящегося окурка в пепельнице. Шабанов опустился в

кресло и достал из кармана мобильный. Судя по зелёным полоскам вверху дисплея, связь не

пропала. Он набрал «112» и некоторое время провёл в задумчивости, слушая короткие гудки.

Первые признаки чего-то непонятного появились, едва они покинули деревню.

Засады, которую он собирался обойти с помощью хитроумного плана, больше не

существовало. Это могло, конечно, означать что угодно, но снят был и следующий

передвижной пост, разведанный его людьми, и тот, что за ним. В голову пришло

элементарное объяснение: операцию свернули. Но потом они выехали на шоссе, и поняли,

что ошибались.

Машины шли сплошным потоком, но лишь в одну сторону — из Москвы. Тогда

Урфин Джус позвонил к своим.

- Ерунда какая-то, шеф, - сказал дежурный. - Покойники по улицам ходят.

Перестрелки по всему городу. Взорвали Крымский мост.

- Отдай приказ всем подтягиваться к базе.

- Слушаюсь.

Покойники, значит. Это что-то новенькое. Урфин Джус лишь переглянулся с

капитаном и пожал плечами. Девчонки дрыхли на заднем сиденьи, набираясь сил. А потом

они увидели эту покинутую крепость гаишников.

- Дяденька, - опомнилась Ленка. - Вы нас тут не бросите?

Шабанов набрал номер Светланы.

- У тебя всё нормально? - спросила она, опережая его вопросы. - А тот тут по ящику

показывают какую-то хрень.

- Это в городе, а я пока далеко. И у меня охранная грамота от дьявола. Забыла?

«Но не у тебя», - подумалось ему. Решение увезти её с Виталиком подальше от

беспокойной Юли было своевременным, но теперь опасность поменяла облик и сущность.

Нужно спешить, сворачивать дела и ехать к ней, чтобы быть рядом. Даже если... Но об этом

«если» думать сейчас было несвоевременно.

У самого пересечения минского шоссе с МКАД лежала перевёрнутая сорокатонная

фура. Её никто не охранял, не осматривал, не спасал. Лежит да лежит. Похоже, давно.

Снежком её припорошило. Следов вокруг свежих не натоптано. Мародёры, если и не

вымерли, летают, видимо, на вертолётах.

По мере продвижения к центру стало ещё интереснее. Встречались брошенные

троллейбусы и грузовики, застывшие на разделительной полосе, на газонах. Движущиеся

машины попадались крайне редко. На опустевших тротуарах, среди сугробов, кое-где

виднелись неподвижные тела людей. Какие-то фигуры бродили там, то ли собирая бутылки,

то ли ещё зачем.

Шабанов высадил перепуганных пассажирок возле офиса Алисы.

- Идите. Все ваши там. Возможно, ещё увидимся в этой жизни. Кофе вместе попьём.

- Вы с этим вашим кофе достали, - проворчала Ленка, имея в виду всё человечество в

целом.

- Ну, водки, - не обиделся Шабанов. - Матери Терезе привет!

Подождали, пока девчонки благополучно не исчезли внутри здания. Насколько

надёжно они там укрыты, скоро станет известно. А пока Алиса утверждает, что это самое

защищённое, оборудованное всем необходимым место.

На автобусной остановке стояло человек пять полураздетых людей. В другое время

Шабанов мог бы принять их за обычных пенсионеров, но их несуразный прикид и не

подходящее моменту спокойствие навевало сомнения.

- Останови, - приказал Шабанов Урфину и опустил стекло. - Граждане, вам не

холодно?

Существа подняли головы, не проявляя ни агрессии, ни интереса. Лишь один из них,

долговязый и какой-то нескладный, сделал пару шагов в сторону машины.

- Меня от всего этого тошнит, - успел произнести он, после чего его действительно

вырвало на тротуар. - Это никогда не закончится, - продолжил он, едва вытерев рот рукавом. -

Мы все наказаны.

Собеседник ему был не нужен. И жертвы, к с счастью, тоже.

- Ты знаешь, где твой дом? - спросил его Шабанов.

- А ты?

Существо, склонное, по всей видимости, к философии, снова принялось блевать.

- К Светлане, - скомандовал Шабанов. - Здесь, похоже, больше делать нечего.

- А мне прикольно, - отозвался Урфин Джус. - Кровь стынет, а мозг горячится и

вопрошает: за что, Господи? Бескрайнее поле деятельности для пытливого ума.

- Предлагаешь остаться?

- Нет. Притормозить и осмотреться. Хотя бы вон в том казино.

Действительно, только тут Шабанов заметил, что одно из культурных заведений в

околотке всё-таки функционировало. Призывно переливались огни, доносились звуки

льющихся монет, и у входа стоял наряженный дядей Сэмом зазывала с листовками. Вот

только раздавать их было некому. Двадцать шагов по тротуару в любую сторону — и

исчезали все звуки, и обволакивала кромешная тьма.

Они запитались напрямую от адского генератора?

В пустом зале, куда они зашли, находился только один человек, яростно молотивший

по кнопкам автомата в предвкушении золотого дождя. Возможно, он не показывался на свет

божий несколько дней и не имел ни малейшего представления о том, что творится снаружи.

Что ж, ему же лучше.

К Шабанову подошла растерянная официантка и спросила, будет ли он что-нибудь

пить.

- А разве у вас что-нибудь есть? - удивился капитан.

- Пиво. Бутылочное и разливное.

- Давайте. Любого.

- Как бизнес? - невзначай поинтересовался у неё Урфин Джус.

Нет, он действительно в норме. Не храбрится, не позёрствует. Ему нет дела до

обывательских страхов и проблем. У Шабанова получилось воспитать их именно такими, и в

другое время он мог бы собой гордиться.

Расторопная, несмотря на обстоятельства, официантка пожала плечами и уплыла

выполнять заказ.

- Наши на базе?

- Да. Всё в порядке. Все целы.

Значит, и это распоряжение выполнено беспрекословно. Их не положено жалеть или

беречь, не для того он их собирал по всей Москве, вырывая из цепких рук правосудия. Но

сейчас он понял, что считает последнее сообщение хорошей новостью не только потому, что

удалось сохранить боеспособный отряд. Они стали частью его самого. Вот такая

неправдоподобная, сентиментальная истина.

Они выпили пива, расплатились наличными — хорошо хоть кредиточный терминал не

работал, а то заведение уже точно можно было причислять к дьявольским. Пожелали

азартному мужику успеха, но, выходя из помещения, Шабанов не удержался и разнёс пулей

автомат, к которому игрок приклеился. Ошарашенная жертва пагубной страсти подняла

голову вверх, зная почти наверняка, что произошедшее — божья кара.

- Хулиганите, шеф, - упрекнул его Урфин.

- Освобождаюсь от адреналина.

- Зря. Он вам ещё сегодня пригодится.

Как в воду глядел. Едва они отъехали от безмятежного казино, как заметили группу

активных людей в чёрных шапочках с дырками для глаз и с белыми повязками на правом

рукаве. То, что они не принадлежали к жителям окрестных кладбищ, стало понятно сразу.

Окружив толпу «зомбаков», они с дикими криками избивали их прутьями арматуры.

- Болельщики «Спартака», - догадался Шабанов. - Этим любые передряги в радость.

- В данной ситуации вижу от них больше пользы, чем вреда, - высказался Урфин

Джус.

- Ты прав. Но они войдут во вкус. Потом не остановишь.

Бывший философ и неоднократный победитель кухонных баталий кисло усмехнулся:

- Чего бояться-то, шеф? Нам ли? Это наш потенциальный материал. Завербуем.

Обтешем.

Если он и стебался, то делал это весьма искусно.

Потом на одной из площадей они столкнулись с совсем уж нелепой командой. Четверо

молодых людей давали музыкальное представление. На куске гофрокартона они по очереди

стояли на головах и ушах под звуки ревущего переносного усилителя. А их хип-хоп

мастерством наслаждались двое мёртвых: делали одобрительные замечания, хлопали в

ладоши.

- Вот кого я по-настоящему боюсь, - сказал Урфин. - А не «спартаковцев».

- Чем они-то тебе не угодили?

- У них отсутствуют болевые центры, и ген страха почему-то не передался по

наследству.

- Ошибаешься. Это всего лишь болезнь роста. Она пройдёт бесследно. Появится и

дрожь в коленях, и «здравый смысл» в голове. Особенно, когда обрастут барахлом и заведут

себе тех, о ком обязаны заботиться. Вот увидишь, они тебе ещё уколы ставить будут на

смертном ложе.

- С раствором цианида?

- С концентратом его.

Тронулись и поехали дальше, наблюдая за вялотекущим и обыденным ужасом за

окном.

- Шеф, я спросить вас давно хотел. Как вы думаете, материя существует?

- Ты же Ленина изучал. Он считал, что да.

- С Лениным понятно. А вы?

Шабанов посмотрел на собеседника с задором.

- Существует слово «материя» — и это главное. Задача человека — наполнить его

смыслом. Богом, плазмой, магнитными полями, магией Вуду. Тебе-то какая разница? Если и

существует, то ты все равно не вкуришь её сути. У тебя нет ничего, чтобы понять то, что

находится «снаружи» тебя. Ты, сука такая, есть субъект. Эти несуразные присоски и

щупальца, которыми ты исследуешь мир — они всего лишь трансляторы телепередачи в твой

мозг, а отражают ли они какую-то там действительность, у тебя и средств-то надёжных

узнать нет. Поэтому мир — это ты, а материя — всего лишь слово. Успокойся.

- И всё-таки, если пальцы сунуть в костёр, то больно.

- Не больнее, чем некролог в газете, сообщающий о смерти друга.

За окном бульдозер методично сравнивал с землей стеклянный павильон станции

метро «Ботанический сад».

Признайся, Шабанов, ты ведь не только ожидал чего-то подобного, но и хотел этого.

Так почему же ты не радуешься? Или у конца света не достаточно детское лицо? Впрочем,

это не конец, а только начало. Возможно, середина. И впереди — долгие годы или даже

столетия горячечного бреда вперемешку с реальностью. Люди привыкнут и к покойникам, и

к хаосу, и вернутся к своим повседневным заботам. Научатся мирному сосуществованию с

нежитью, переймут у них моду на подгнившие носы. Научат их, в свою очередь, ходить в

церковь и любить Бога.

- Давай поскорее отсюда выруливать, - предложил Шабанов.

25

Воздействие «второго рода» — это очень просто. От «первого» оно отличается лишь

наличием направляемой воли, «заинтересованного лица», если можно так выразиться.

Результат же зависит от способностей того, кто направляет. И ядерный удар, и стрела,

пронзившая сердце — примеры такого воздействия.

Замысел же наш заключается в том, чтобы заставить «крота» защищаться, используя

средства, по которым мы сможем его засечь. Или защищать своих подопечных. Замысел

безупречен. Как и всё то, что приходит к нам на ум. Только почему-то в этот раз он не

работает. Уже вторую неделю я «бомблю» его территорию запрещённым оружием, а он

молчит. Гибнут его войска, взрывается техника, горят города. А он сидит в укрытии и, по

всей видимости, выстругивает свисток из сучка берёзы. А что ещё можно делать, если не

защищать свою территорию, когда она подверглась нападению? Не умер же он там от

случайной пули. Мы давно уже разучились это делать, и если ему удалось воскресить это

забытое ремесло, то флаг ему, конечно, в руки. Но что-то не верится.

Он что-то придумал. Он хитрее, чем мы предполагаем. Ему удавалось морочить нам

голову до сих пор, так почему же теперь он должен вдруг проиграть? Только потому что на

него набросилось всей своей мощью родное общество?

Рассуждая, я тщательно транслирую свои мысли в Центр, чтобы они видели их

безупречность. Или указали, если что, на ошибки — одно дело делаем всё-таки.

До меня доходят слухи, что по всей колонии ропот. Обсуждаются новейшие приказы

шефа. Кое-кто называет их негуманными. Откуда появилось это слово? Почему вдруг нас

стало это волновать? Однако, пока не дано обратного приказа, я буду заниматься

«бомбометанием с усердием мыши, забравшейся в элеватор.

Не скрою, в глубине моей бессмертной души мне жалко людей. Мы сами были когда-

то такими же. И хотя они — всего лишь побочный продукт нашей деятельности и

питательная среда для наших проектов, я чувствую с ними сходство и солидарность. В

стремлении не удовлетворяться полученными ответами. В способности поставить убеждения

и веру выше естества и очевидной пользы.

- Он не выходит, - докладываю начальству в очередной, сотый уже раз.

- Почему? - спрашивают меня раз в тысячный.

- Возможно, он разгадал наши планы.

- Это исключено.

- Тогда он умер.

- Тоже исключено.

- Тогда его здесь больше нет.

- А где он?

- Снова стал одним из нас.

Или шагнул на ступеньку выше. Это я уже скрыто, про себя.

26

Впервые за всю историю своего существования «лесбийское братство» Алисы было в

полном сборе, но никто не занимался любовью и не стрелял по мишеням в тире. Девчонки

скучковались вокруг бассейна на третьем «минусовом» этаже. Кто-то плавал, нарезая

километры, кто-то грелся в сауне, кто-то злоупотреблял коктейлями в баре. Алиса ходила

кругами по этому короткому списку, не испытывая желания разнообразить программу.

Хотя Шабанов и предупреждал, что в городе оставаться опасно, она предпочла

московский офис-бункер. И пока не разочаровалась в решении. Снаружи было неспокойно,

но к ним не ломились и не размазывали по бронированному стеклу входной двери кровавые

сопли. Вообще, эти зомби, стоить отметить, вели себя не классически миролюбиво. Ничего,

видимого глазу, слышимого ухом, не происходило. Постоянно наверху находились двое

«часовых», сменяемых каждые полчаса. Телевидение не работало, радио молчало. Интернет

теплился, но страницы грузились с модемной скоростью, из-за чего терялся всякий смысл его

использования. Мобильная связь то пропадала, то появлялась. Из хаотических, отрывочных

разговоров удалось только понять, что за пределами города «конец света» наступал

медленнее или вообще никак себя не проявлял. Граждане закупали мыло, соль и спички.

Пили горькую. Ругали правительство, которого вот уже неделю никто в глаза не видел.

Продукты у них в бункере закончатся примерно через месяц. Алкоголь — через два.

Жить можно. А нужно ли, это каждый решает для себя сам.

Само существование «братства» под вопросом. В сложившихся обстоятельствах как

бы не пришлось заниматься спасением человечества вместо ликвидации его отдельных,

недостойных жизни членов. А они под это совсем не заточены. Вот и остаётся только, что

пить крепкое и ждать инициативы от «природы».

- Алиса, - доложила начальнице одна из амазонок. - Там к Катьке ухажёр припёрся.

Смысл сказанного не сразу дошел до неё. Почему ухажёр? Почему сюда? А когда

дошёл, то, скорее, через, предчувствие, а не умозаключения.

Поднялись наверх. В просторном вестибюле горел дежурный свет. В кресле у

журнального столика сидела Катя, нервно уничтожающая зубами маникюр. Её партнерша по

вахте в боевой готовности стояла у входной двери и монотонно повторяла:

- Проваливай. Здесь её нет.

С той стороны стекла находился субъект, одетый не по погоде в рубашку и джинсы.

Его голос едва пробивался через толщу защитной мембраны.

- Мне Катю! Катю! Поговорить. Передайте ей, что Роман пришёл.

Алиса приблизилась к стеклу вплотную.

- Кто это? - спросила она, хотя сама уже знала ответ.

- Чувак, которого Катюха замочила. Бывший её.

- Не ври, - откликнулась Катя со своего места. - Он мне никем не был. Случайный

подонок.

Алиса постучала пальцами по стеклу. Труп отреагировал моментально: припал лицом

и стал всматриваться в темноту с вновь вспыхнувшей надеждой.

- Мне Катю!

- Стрелять в него не пробовали?

- Пробовали. Возвращается.

- А удовлетворить его просьбу? - пошутила Алиса.

- Сами трахайтесь с покойниками! - закричала Катя, шутку не оценив.

- Почему обязательно трахаться?

Пришлось напарнице Кати пояснить:

- Он жениться пришёл. Говорит, что любит и всё такое. Достал уже своим нытьём,

козёл!

- Как у вас тут интересно!

- Я наказана! - в отчаяньи сказала Катя, уткнувшись в ладони лицом.

Труп продолжал метаться снаружи, не находя общего языка с часовыми.

- А мне кажется, что наказан он, - высказала вслух догадку Алиса. - Открой дверь.

- Может, не надо?

Труп не стал ломиться в помещение и проявлять другие признаки невежливости. Он

лишь внятно и спокойно повторил свою назойливую просьбу.

- Тебе других баб мало? - спросила Алиса, с каждым словом забывая всё более о том, с

кем она разговаривает.

- Мне других не надо. Эта — моя.

- Мальчик, а ты ничего не перепутал? Ты насиловал её со своим дружком на глазах у

пьяных обезьян.

- Не было этого! Мы любили друг друга. А потом она меня бросила.

- У тебя ложная память.

Труп осёкся, как бы прислушиваясь к разумным доводам, но тут же отмахнулся от

высказанной гипотезы:

- У меня хорошая память. Я учился на пятёрки.

- Мы все учились понемногу...

- Я богат! - вдруг сообщил он с каким-то новым приступом вдохновения.

- Поздравляю!

Алиса прислушалась: что-то приближалось к ним из темноты. Тяжёлое, рокочущее.

Ещё не вполне осознав опасность, она походя выпустила пулю в мёртвого Романа и скрылась

за дверью. Вызвала лифт. И очень вовремя — за окном образовался силуэт танка.

Обыкновенного такого, из кино про немцев. Танк громыхнул железом и стал наводить орудие

на них.

- Бегом! Сюда! - закричала Алиса.

Выстрелом из орудия разнесло лёгкую стеклянную оболочку. Дом, трёхэтажный,

кирпичный, старой постройки, устоял. Танк заглох. Даже казалось, будто он в унынии

опустил к земле своё дуло. А потом стало понятно, что он просто плавится. Как олово в

консервной банке на костре. Через пару минут от него осталась красная лужа металла и пар.

Амазонки выбрались наружу по лестнице, так как оба лифта вышли из строя из-за

снаряда, выпущенного по зданию. В полной боевой экипировке, готовые стрелять, взрывать и

грызть вражескую плоть зубами. Но никто не ждал их наверху, кроме одинокого Романа,

воскресшего в очередной раз для выполнения своей туманной, навязчивой миссии.

За город шли неспешной автоколонной, встречая по пути голосующих граждан — то

ли людей, то ли этих невнятных порождений тьмы. Не останавливались. Случайно попавших

под колёса — давили. Любовались фейерверками пожаров и взрывов.

И только когда оставалось полчаса до цели, пришлось по-серьёзному отвлечься.

Дорогу преградил кратер, уходящий в глубину Земли на несколько, должно быть,

километров. В соответствии с научными представлениями о строении планеты оттуда

плевалась грозными алыми лучами магма, освещая небо, грохотало, свистело.

- Ад, - резюмировала Алиса. - С доставкой на дом.

Объезжать пришлось по мерзлому полю. Крюк получился приличный, часа на два.

Резиденция амазонок, расположенная в заброшенной деревне в помещении бывшей

коровьей фермы, встретила их холодом и обнадёживающей пустотой. Пока запускался

генератор, они развели костёр прямо у входа. Достали дежурный провиант и подкрепились.

Надвигающееся утро обозначилось в небе лёгкой серостью. Новый день ничего не

обещал, его просто предстояло прожить.

27

Шабанов знал, что вляпался, с самой первой минуты их встречи. Последний раз с ним

случилось такое много лет назад, ещё до того, как ему предложили сделать выбор.

Увлекаемый воронкой, засасываемый ею всё глубже и глубже, он наблюдал за собой как бы

со стороны. Как юный естествоиспытатель, сунувший бабочку в муравейник. С той лишь

разницей, что он пребывал сразу в двух ипостасях одновременно: и у окуляра микроскопа, и

под стеклом. И понимал, чем это закончится и почему началось.

Тогда, в первый раз, у него имелось оправдание — полное неведение глупой

молодости. А сейчас? Почему он не хочет прекратить это падение в бездну, пусть и сладкое,

но такое предсказуемое? Что могло сломаться в том защитном механизме, который был

заложен в него искусными мастерами? Или же ничего непоправимого на самом деле не

происходит? Просто он дразнит себя, уверенный, что в любую секунду способен рвануть

«стоп-кран». Как тогда, когда он стоял на хлипкой табуретке с петлёй на шее, играя со

смертью в «кто первый мигнёт» и дразня её.

Шабанов всегда старался быть точным в формулировках. Прежде всего, перед самим

собой. Поэтому если бы кто-то, заслуживающий полного доверия, спросил, что у него со

Светланой, то он бы ответил: мне удалось оказаться с ней в одной постели. Все прочие

удостоились бы другого, более стандартного, завёрнутого в приличия, ответа, но именно он

менее всего соответствовал бы действительности. Шабанов давно для себя уяснил, что

общеупотребимые выражения, описывающие отношения между мужчиной и женщиной,

хромают на обе ноги. Если твои ухаживания приняты, то автоматически из этого, казалось

бы, очевидного факта не следует ровным счетом ничего. Он может означать что угодно:

любовь, ненависть, равнодушие, бессилие, усталость, выгоду, соблазн, минутную слабость,

глупость... Не хватит словаря перечислить все варианты. Поэтому мужчина, состоящий «в

отношениях», отталкивается лишь от собственных чувств и намерений.

В ситуации со Светой Шабанов не мог даже твёрдо сказать, легко ли ему далась

победа. Если судить по срокам или израсходованным финансам, то да. Но являлось ли это

победой? И кого над кем? Она впустила его к себе в дом, но где там было его законное место?

Он знал точно лишь одно: теперь он будет её защищать и нести ответственность за всё, что с

ними происходит.

- Застегни, пожалуйста, - попросила она, подставляя спину.

Продолжая размышлять, он машинально выполнил её просьбу.

- Нам придётся снова съезжать, - выговорил он, наконец.

Не его вина, что им приходится вести кочевой образ жизни. Весь мир валится в

тартарары. Но в её глазах — лёгкий укор. Почти рефлекторный.

- Тебе виднее. Когда?

- Сегодня. Вещи собирать не нужно. Их привезут потом. Просто оденемся и уедем.

- Сказать Виталику, чтобы закруглялся?

- Скажи.

- Обедать будем?

Шабанов посмотрел на часы, будто они содержали какую-то информацию на этот счет.

- Пожалуй, нет. Поедем прямо сейчас.

Она молча пошла в комнату к сыну, натягивая на ходу платье.

Что-то гнало его. Подсказывало: торопись. Как всегда, он не задавался вопросами —

просто следовал зову.

И всё равно они почему-то не успели. Дорогу к запаркованной машине Шабанову

перегородил верзила со шрамом наискосок во всё лицо. Живой. Из настоящей плоти и крови.

С нормальным дыханием и пульсом. С бодро функционирующей печенью.

- Закурить не найдётся? - спросил он, не утруждая себя поисками мотивов.

Урфина Джуса с его бойцами Шабанов отпустил пару часов назад, избегая напрасных

потерь. Он справится сам, несмотря на численное преимущество противника. Плохо только,

что Света окажется свидетелем его нестандартной техники боя и необъяснимой

неуязвимости. Чёрт! Нужно было поднимать задницу раньше.

- Ты же знаешь, друг, что я не курю.

Коллеги верзилы стали окружать их со всех сторон, доставая биты и полицейские

дубинки. Светлана прижала к себе Виталика, с безысходной мольбой глядя на своего

мужчину.

- Не переживай. И лучше закрой глаза.

Но он опять опоздал. Второй раз за неполный день.

- Квазимодо! - крикнул кто-то, предупреждая верзилу об опасности, и тот обернулся.

- Чо за хрень!

От здания на противоположной стороне двора к ним приближался мужчина. По

крайней мере, этот эпитет ему можно было дать, пока он находился вдалеке. Но уже по тому,

с какой скоростью сокращалось между ними расстояние, становилось ясно, что он не совсем

обычный прохожий. Когда же стало возможным разглядеть его в деталях, то последние

сомнения в его ординарности и безобидности пропали. Одним прыжком он неожиданно

преодолел последние пять-шесть метров, руками сорвав голову с того, кого звали (дразнили)

Квазимодо, и, не останавливаясь на достигнутом, принялся расправляться с бойцами,

используя исключительно физическую силу.

Некоторые из них успели выхватить стволы, и тогда Шабанов бросился к Светлане с

сыном, повалив их обоих на землю, и закрыв собой, чтобы уберечь от случайной пули. Он

почему-то знал, что существо, когда-то бывшее мужем его теперешней любовницы, не

причинит им вреда. До поры до времени.

Выстрелов не последовало. По-видимому, Евгений Белковский в своем новом обличье

владел отличными приёмами и реакцией. Он не издавал никаких звуков: ни рычания, ни

сопения, как подсказывал мозг, воспитанный на голливудском материале. Лишь когда

прекратились звуки, более характерные для мясной лавки, Шабанов поднял голову.

- Это моя жена, - твёрдо заявил свои претензии труп, не выказывая ни усталости, ни

злобы.

Шабанов встал на ноги сам и помог подняться Светлане с сыном. Застывший в их

глазах ужас больно кольнул его в сердце. Но ещё больнее было осознание собственного

бессилия. Он улавливал с помощью всё ещё работающего механизма интуиции, что перед

ним стояло нечто, с чем он справиться не сможет. Оно сделало шаг навстречу, вытянув

вперёд руку, приглашающую Свету схватиться за неё.

Шабанов не увидел, но почувствовал, как его женщина отрицательно мотнула

головой. А затем послышался сзади её сдавленный голос:

- Убирайся к чёрту! Ты умер. Тебя нет. Я виновата пред тобой, но это мои

нравственные проблемы. Если можешь и хочешь — прости. Но тебя больше нет, понимаешь?

Ты похоронен на кладбище. Могу дать точный адрес могилы. Сходи и убедись.

Труп молчал, терпеливо внимая её словам, а на сцене тем временем появилось новое

действующее лицо. Даже два. От припаркованной в тени трансформаторной будки машины к

ним бежала девушка, которой удалось вырваться из рук пожилого мужчины, не желающего её

поначалу отпускать, но потом плюнувшего на свои попытки. Ба! Да это же генерал со своей

буйной подругой! Прибыли полюбоваться в бинокли, как исполняется их задание. Что же

держит их здесь до сих пор? Почему не драпают?

- Женя! - закричала бегущая. - Женечка!

Труп нахмурился и повернулся в её сторону. И случилось невероятное, хотя и не

способное уже кого-либо удивить: он побежал к ней навстречу, раскинув радостно руки.

- Юлька!

Услышав его голос, она остановилась, будто споткнувшись, а потом, разглядев брата,

бросилась в обратную сторону, обгоняя тучного генерала.

«Пупсик, ты точно вчера не перебрал? Какие зомби?» - смеялась она ещё только вчера

над суеверным постельным другом, насмотревшимся телевизора.

- Воссоединение семьи, - без тени иронии, всего лишь в обычным для себя цинизмом,

прокомментировал Шабанов.

- Что он с ней сделает?

- Обнимет и поцелует.

- Она это переживёт?

- Не знаю. Знаю только, что после этого он вернётся за нами.

- Неужели нет никакого выхода?

- Выход есть всегда.

У него нет сил бороться с этой, повылезавшей откуда-то нечистью, но он будет это

делать. Ради Светы, ради себя. И просто потому, что другого ему не дано.

- У нас очень мало времени, - сказал Шабанов, и они побежали к ожидавшей их

машине, перепрыгивая через тела свежеиспечённых покойников, фонтанирующих кровью.

28

Вадик заметил нового монстра первым и, не дожидаясь, пока тот себя как-то проявит,

подал предупреждающий сигнал напарнику. Дряни всякой бродило по Москве предостаточно

в последнее время: и кровожадной, и такой, которой самой требовалась помощь. Разбираться

с ними со всеми в деталях некогда, а просто полагается быть начеку.

Славик откликнулся, и существо, похожее на гигантский пылесос, скосило на

мальчишку свой единственный равнодушный глаз. Если сейчас оно двинется к нему, нужно

удирать. А если продолжит заниматься своими делами, то оно, скорее всего, безобидное. По

нынешним меркам, конечно. Будет корчевать деревья или методично выдирать из зданий

кирпичи, превращая их в руины.

«Пылесос» поднял вверх гофрированный хобот и загудел. Низким таким звуком, как у

морского корабля. А потом стал жрать асфальт, отковыривая «зубами» от дорожного

покрытия пласты размером с хороший лист фанеры. Или ДВП. Отваливающимися крошками,

впрочем, он тоже не брезговал.

- Видал? - зашептал над самым ухом восхищённый Славик. - Нужно Шандору его

показать.

Вадик не разделял его радостного возбуждения.

- Как бы он нас ловить его не заставил.

- Не. Этого не заставит. Слишком большой.

- Ну, загонять куда-нибудь. В гараж.

- И загоним.

«Пылесос» отчётливо, по-человечески, пёрнул, выпустив облако чёрного дыма.

- Ух, ты! - снова восхитился Славик.

Но дальнейшим зрелищем им не дал насладиться бесхозный «зомбак» с ярко

выраженной манией самоидентификации. Прилип, как клещ: расскажи ему, кто он такой.

Много их таких тут ходит, потерянных.

- А я знаю? - нагрубил ему Вадик, и они убежали в соседний двор.

С пользой для дела, кстати. В двух квартирах нашли кое-что из приличной

непортящейся еды, и нетронутый блок «Мальборо».

Вообще, нужно отметить, после всех этих катаклизмов им жилось в Москве лучше

прежнего. Менты не гоняли, ели от пуза, катались на брошенных крутых тачках. И

милостыню просить больше не надо было. Не у кого. «Зомбаки» не подают. Спи, где хочешь.

Другое дело, что Шандору это не нравилось. Но и его понять можно: у него успешный

бизнес накрылся. Да ещё эта...

- Чего расселись? - послышался голос помянутого всуе хозяина. - Всё уже сделали?

- Шандор, там херня какая-то, - догадался сбить тему не по годам смышлёный Вадик.

- Асфальт трескает, как шоколадки.

- Показывайте.

Мальчишки привели его на то место, где монотонно продолжал орудовать «пылесос».

Шандор только грязно выругался при виде дьявольской машины. Что ещё ОНИ приготовили

ему в наказанье?

Марта подпрыгивала рядом на тонких ножках и поскуливала, не давая ни на секунду

забыть о себе. В сотый раз он уже мысленно проклял себя за паскудный свой язык, много лет

назад высказавшийся в том смысле, что в женщине вообще все органы лишние. Кроме

одного. Теперь этот единственный признанный им женский орган неотступно следовал за

ним с самого первого дня Большой Смуты. Ластился, просил удовлетворения, издавал

мерзкие ультразвуки, если его игнорировали — в точности как пожарная сигнализация.

Хорошо, что покойная мать не видит этого позора. А если вдруг видит?

- Я пошутил! - кричал, напиваясь вечерами, Шандор, но палачи ему не верили, и

Марта бесцеремонно лезла в штаны бывшего наркобарона и покровителя московских нищих.

Хорошо хоть приятели за спиною не шептались и не сочиняли скабрезные анекдоты

— сами не остались в стороне от новых веяний. У Марата каждый день отваливались пальцы

и уши, выпадали зубы и волосы, выскакивали глаза. Потом всё это хозяйство отрастало

снова, но боли сопровождали процесс жуткие. А не надо было паяльниками людям угрожать!

К Питону каждый вечер, ровно в девять часов, приходил чувак с огромной клизмой.

Сильный и бессмертный. Питон всаживал в него полный рожок «калаша», без всякого

результата. Тот спокойно дожидался окончания. Потом наступал его черёд. Кто он такой и

зачем эти клизмы, никто не знал. Кроме самого Питона, конечно. Но он упорно молчал.

Некоторым повезло больше: за ними всего лишь ходили стаями «персональные

трупы». Детей малых пугать, ей богу! Драгомир пьянел от воды. Рустам плевался

фиолетовой слизью. По мелочи, короче.

До чего Шандор смог додуматься, так это физическое уничтожение движущихся

городских монстров, которые стали хаотично появляться на улицах. Эта бессмысленная

борьба отвлекала его от текущих проблем и создавала видимость полезной деятельности. И

отряд свой из бывших попрошаек он переквалифицировал для этой борьбы.

Не его это война, но не он её и начал.

- Вахтанг! - запросил он по рации. - Взрывчатка есть?

Вадик глазами подал знак Славику: ну, что, мол, я тебе говорил.

- Подъезжай к «Рижской». Да, возьми пару своих человек. Им тоже будет интересно.

Стали ждать прибытия отряда взрывников. «Пылесос» никуда не торопился и не

прятался. Пока с воздуха на него не обрушилась металлическая птица. Мощным клювом она

проделала в его корпусе сбоку дыру и снова взмыла в небо. Но, видимо, она была не совсем

знакома с возможностями выбранной ею жертвы. «Пылесос» задрал в небо хобот и

моментально всосал её, оправдывая погоняло, данное ему людьми.

В ответ на его агрессию (или просто случайно) откуда-то прилетела ракета. Она

повалила многоэтажку, скрыв за пеленой бетонной пыли происходящее.

- Будь я проклят! - выкрикнул Шандор свою любимую фразу. - Будь мы все прокляты!

Марта преданно потёрлась о штанину его брюк.

А сверху, с высоты птичьего полёта, всё это выглядело ещё более грандиозно.

Главным образом потому, что боевые действия развернулись по всей Москве. Кто с кем

воевал, было непонятно, но земля содрогалась, и мини-грибки взрывов возникали то тут, то

там.

29

- Давно хотел вас спросить, магистр: что такое «теория»?

- М-м... Видите ли, это такое умозаключение, которое как бы описывает и объясняет...

э... различные реалии окружающего мира.

- А что такое «окружающий мир»?

- Блять! Мы так никогда не выберемся на поверхность из этой словесной трясины.

Давайте просто назовём его «нечто». Или «некто». Или нет, лучше «всё»!

- Уже интересно. Продолжайте.

- Так вот теория говорит, например: я знаю, что такое «всё». Или: как у «всё» устроено

это и то.

- А что, предполагается, что кто-то не в курсе?

- Именно! В этом вся суть! Есть, кстати, два восхитительных примера: теория

вероятности и теория относительности. Первая нас учит, что если подбросить монетку сто

раз, то в пятидесяти процентов случаев она упадет одной стороной, а в пятидесяти других —

противоположной.

- Постичь не могу, почему бы мне пришло в голову заниматься подбрасыванием

монет.

- Это лишь зрительный образ. На самом же деле речь идёт о предсказании событий.

Не имея возможно их планировать и осуществлять, люди пытаются «прогнозировать». Да не

смутит Вашу Светлость ещё одно диковинное слово!

- Так-так. Кажется, я начинаю понимать. Они бросают монетку перед тем, как пойти в

магазин, чтобы узнать, будет ли в продаже крупа.

- Нет! Только чтобы решить: идти или остаться дома.

- Мой бог! А что там с относительностью?

- Ещё запутанней. Речь идёт о связях и зависимостях между массой, скоростью,

временем и прочей ерундой. Считается, что величины эти не постоянны, а относительны, так

сказать.

- И меня это должно волновать?

- Нет, разумеется. Однако только до тех пор, пока не появляются формулы,

доказывающие феномен относительности, а вслед за этим — и некоторые реально

протекающие процессы, построенные на феномене. Что, как вы понимаете, способствует

разбалансированию гармонии.

- Возмутительно!

- Пиздоблядство чистой воды! Согласен с вами, Ваша Светлость.

- Пожалуй, я пойду прогуляться в Сад Ощущений. А вы тут давайте, закругляйтесь

поскорее.

- Слушаюсь!

Я чувствую его присутствие, хотя и не вижу. Не знаю, как. Не знаю, чем. У меня и

органы-то все не мои. Висят на мне, как ёлочные гирлянды, как чужеродные предметы.

Собственно, и сам я — это не я, но лишь адаптер к окружающей меня среде. Тем не менее, он

здесь. Он меня видит. Но не выходит из укрытия. Боится. И я его прекрасно понимаю.

- Алло, «Номер Один», ты здесь?

Молчание.

- Есть хорошие новости. Не хочешь их послушать?

Тишина.

- Ладно. Сиди там. Я и так могу.

Прочищаю горло. Театрально, как сказали бы люди.

- Мы уходим. Навсегда. Проект закрыт. Отныне вы сами будете определять свою

судьбу. Решение принято на самом верху, так что вероятность его отмены чисто

теоретическая — в пределах одной миллиардной процента. Откуда такая точность,

спрашиваешь ты меня. А это не цифры. Это рамки допущения.

Он всё равно не показывается на свет.

- И ещё хочу тебе сказать: за вас боролись. Рисковали карьерами и общественным

положением. В вас верили, в конце концов. Согласись, это показательно. Я бы на твоём месте

испытывал гордость за человечество. Впрочем, ты ведь горд, не так ли?

Хулигански пинаю ногой камень, попавший на пути моего нарезания академических

кругов. Он летит и расшибается об стену. Эхо сильно преувеличивает размеры разрушений.

- Но есть и одна меркантильная причина, по которой мне нужно было встретиться с

тобой. Артефакты. Они вам больше не нужны. И даже в чём-то опасны. Да к чёрту

объяснения! Они принадлежат нам. Так что верните, будьте любезны.

Это пустая формальность, впрочем. Я смогу забрать их и так. Но мне важно, чтобы

они сделали это своими руками. И я вижу её, эту руку, возвращающую некогда полученный

без всяких условий дар.

- Объяснения для своих придумай сам. Нас это не касается. Не думаю, что у тебя

возникнут с этим проблемы.

Это я так прозрачно намекаю на их фольклор и обширный слой мифологии.

- Ну, что, поцелуемся на прощанье?

Пожалуй, я перегибаю палку. Да, перегибаю. Точно. По привычке. Для его же пользы.

Именно поэтому дальнейшее общение нужно прекращать — его польза меня больше не

волнует.

- Ладно. Не унывай. Пока.

Я становлюсь для него облаком пара. Или электрической искрой. У меня сегодня ещё