Зеркальные очки

ТОМ МЭДДОКС ГЛАЗА ЗМЕИ [20]

В 1986 году новая эстетика восьмидесятых переживала свой расцвет. Ее тогдашнее состояние блестяще отражено в рассказе Тома Мэддокса.

Том Мэддокс — преподаватель английского языка и литературы в Виргинском государственном университете. Он не самый плодовитый писатель — до сих пор из-под его пера вышло всего несколько рассказов. И все же, несмотря на это, он остается непревзойденным мастером в своем жанре.

В своем захватывающем, даже провидческом рассказе Мэддокс успевает затронуть и раскрыть почти всю тематику Движении. «Глаза змеи» — яркий пример современного жесткого киберпанка.

Темное мясо в консервной банке — коричневатое, маслянистое, покрытое слизью — издавало отвратительный запах рыбы; во рту у Джорджа Джордана стоял этот вкус, горький вкус разложения, словно он наглотался желудочного сока мертвеца. Он сел на кухонный пол, и его вырвало, затем он, помогая себе руками, отполз от блестящей лужи, в которой плавали куски бывшего содержимого банки. Он подумал: «Нет, так дело не пойдет, у меня в голове провода, и они заставляют меня жрать кошачий корм. Змея любит кошачий корм».

Он нуждался в помощи, но понимал, что нет смысла звонить в ВВС. Он пытался связаться с ними, но они отказались от ответственности за монстра, сидевшего у него в голове. То, что Джордж называл «змеей», на языке вояк звучало как «Эффективная технология человеческого интерфейса», и они не желали слышать ни о каких проблемах, случившихся после его отставки. Им хватало собственных разборок с комитетами Конгресса, расследующими ведение войны в Таиланде.

Некоторое время он лежал, прижавшись щекой к холодному линолеуму, затем встал, прополоскал рот и сунул голову под струю ледяной воды; он сказал себе: «Позвони чертовому проклятому мультикомпьютеру, позвони в „СенТракс“ и спроси, могут ли они что-нибудь сделать с этим дьяволом, который завладел твоей душой? А если они спросят тебя, в чем проблема, ответь, что в кошачьем корме. Они, возможно, скажут тебе: „Черт, да он просто хочет завладеть твоим обедом“».

Посреди пустой гостиной стояло кресло, обтянутое коричневым вельветом, рядом на полу — белый телефонный аппарат, напротив, у стены, — телевизор. Вот в чем заключалась проблема: это могло бы быть его домом, если б не змея.

Он взял трубку, нашел на дисплее нужную директорию и набрал: «Вызвать „СенТракс“».

Гостиница «Орландо Холидей Инн» располагалась рядом с аэропортом, и сюда устремлялся нескончаемый поток туристов, жаждущих чудес Дисней-Уорлда. «Но для меня, — думал Джордж, — не существует смышленых улыбающихся утят и мышей. Это место похоже на все остальные — змеиный город».

Он прислонился к стене своего номера, глядя, как серые простыни дождя одна за другой падают на тротуар. Он уже два дня ждал запуска. Шаттл стоял на стартовой площадке на мысе Канаверал, и после улучшения погоды Джорджа должны были забрать на вертолете и отвезти туда — его, багаж для корпорации «СенТракс», — чтобы доставить на станцию «Атена», находящуюся в тридцати тысячах километров над экватором.

У него за спиной, в лазерных лучах голографической сцены «Блаупункт», люди в фут ростом болтали о войне в Таиланде и о том, как повезло США, что им удалось избежать второго Вьетнама.

Повезло? Возможно. В то время он был напичкан проводами и готов к бою, он уже привык к креслу, способному точно адаптироваться под любое человеческое тело, креслу, расположенному в задней части черного самолета из углеродного волокна — А-230, производства «Дженерал Дайнэмикс». А-230 летал на опасной границе между жизнью и смертью под управлением набора микрокомпьютеров. Эти компьютеры соединялись с мозгом пилота-ассистента, отвечающего за управление машиной и ведение огня, с помощью двух черных пластиковых кабелей, вставляемых в гнезда по обе стороны от его пищевода. Да, он буквально ловил кайф,когда провода становились на место, он всем своим естеством ощущал дрожь корпуса самолета, и тело его пело, приобретая новую личность, новое могущество.

А потом Конгресс перекрыл воякам кислород, а ВВС, в свою очередь, перекрыли кислород Джорджу, после чего ему пришлось уйти в отставку; и вот теперь он сидит здесь, одетый, готовый отправляться в путь, но никто не ждет его. У него остался только этот технологический триппер и провода в голове, которые стали жить собственной жизнью.

Молния мелькнула на багровом небе, разорвала его надвое и превратила в гигантскую перевернутую чашу с трещиной посередине. С голографического экрана очередной человечек в фут ростом сообщил, что в ближайшие два часа ожидается тропический шторм.

Раздалась трель телефона.

Хэмилтон Иннис оказался высоким и мускулистым — сто девяносто три сантиметра, сто десять килограммов. На нем были мягкие черные тапочки и зеленовато-голубой спортивный костюм с красной надписью «СенТракс» на левой стороне груди; он плыл по ярко освещенному коридору, осторожно цепляясь за стену с помощью одной из липучек костюма. Взглянув на экран, расположенный над входом в шлюз, он увидел, как шаттл стыкуется со станцией, и принялся ждать, когда люк шлюзовой камеры откроется и появится новичок.

Этот покинул службу полгода назад и постепенно лишился тех остатков рассудка, которые оставили ему врачи ВВС. Бывший техник-сержант Джордж Джордан: два года в местном колледже в Окленде, Калифорния, затем служба в ВВС, подготовка к полетам, участие в программе ЭТЧИ. Если верить досье, которое Алеф составил из личного дела ВВС и сведений Национального банка данных, этот человек обладал интеллектом и способностями несколько выше средних, а также явной склонностью ко всему необычному — отсюда добровольное вступление в программу ЭТЧИ и участие в боевых действиях. Фотографии, приложенные к делу, мало о чем говорили: рост сто семьдесят восемь, вес восемьдесят килограмм, шатен, глаза карие, не красавец, не урод. Но фотографии были старыми, на них не просматривались ни змея, ни страх, пришедший вместе с ней. «Ты этого не знаешь, приятель, — подумал Иннис, — все еще только начинается».

Человек, спотыкаясь, вывалился из шлюзовой камеры; он чувствовал себя практически беспомощным в отсутствие силы тяжести, но Иннис заметил, что тот быстро разобрался в ситуации, заставил себя расслабиться и усилием воли перестал бороться с несуществующей гравитацией.

— И какого черта мне дальше делать? — спросил Джордж Джордан, повиснув на полпути между полом и потолком и держась одной рукой за комингс люка.

— Просто не напрягайся. Я тебе сейчас помогу.

Иннис, оттолкнувшись от стены, описал дугу, оказался рядом с новоприбывшим и на лету схватил его; затем они подлетели к противоположной стене, и он, снова оттолкнувшись, увлек Джордана прочь.

Иннис позволил Джорджу поспать несколько часов; этого времени хватило лишь на то, чтобы исчезли мелькавшие перед глазами яркие точки и светящиеся круги, порожденные повышенной силой тяжести во время перелета. Большую часть времени Джордж вертелся на своей койке, прислушиваясь к гудению кондиционера и скрипам вращавшейся станции. Затем Иннис постучал в дверь его каюты и сказал в переговорное устройство, вмонтированное в дверь:

— Ну все, вставай, приятель. Пора встретиться с доктором.

Они прошли через старую часть станции; на зеленом пластиковом полу виднелись коричневые комочки окаменевшей жевательной резинки, стены покрывали следы подошв и бледные знаки различия и названия подразделений; несколько раз повторялась аббревиатура МОСГ, написанная полустертыми буквами. Иннис объяснил Джорджу, что буквы означают Международную орбитальную строительную группу и что она давно не существует; это были люди, сконструировавшие «Атену» и контролировавшие ее с самого начала.

Иннис остановил Джорджа у двери с табличкой «Группа работы с интерфейсом».

— Ну, давай, — сказал он. — Я попозже загляну.

Одна из бледно-кремовых стен была увешана картинами с изображениями журавлей, выписанных тонкими белыми штрихами на коричневом шелке. Изогнутые перегородки из полупрозрачной пены, освещенные расположенными позади неяркими лампами, окружали центральную часть комнаты, затем, волнообразно извиваясь, образовывали коридор, уходивший прочь, во тьму. Джордж сидел на подвесном диване шоколадного цвета, а Чарли Хьюз развалился, откинувшись на спинку кресла из коричневого кожзаменителя с хромированными ножками и закинув ноги на столик из темной фанеры; с кончика его сигареты свисал полудюймовый столбик пепла.

Хьюз не походил на обычного военного врача. Это оказался худой человек в поношенном сером поясе-оби, его длинные черные волосы были стянуты на затылке в хвост, черты лица казались резкими, кожа туго обтягивала скулы, а в глазах мелькало какое-то странное выражение.

— Расскажите мне о змее, — попросил он.

— Что именно вы хотите услышать? Это имплантированный в мозг компьютерный узел…

— Я знаю. Это не важно. Расскажите мне о вашем личном опыте. — Пепел с сигареты упал на коричневый ковролин. — Расскажите, зачем вы здесь.

— Ну ладно. Это началось примерно через месяц после того, как я ушел из ВВС и поселился недалеко от Вашингтона, в Силвер-Спрингсе. Я думал найти работу в какой-нибудь авиакомпании, но не особенно торопился — мне должны были еще полгода платить пособие, и я решил немного отдохнуть. Сначала у меня появилось просто какое-то неопределенное нехорошее ощущение. Я чувствовал себя одиноким, отчужденным от людей, но… какого черта, ведь я жил в США, понимаете? Ну ладно, не важно; однажды вечером, когда я сидел дома и уже собирался посмотреть фильмец, выпить пива… О, это трудно объяснить. Я почувствовал себя ужасно— как будто у меня начался, ну, не знаю, сердечный приступ или инсульт. Слова в экране потеряли всякий смысл, и мне показалось, будто я нахожусь под водой. Меня понесло на кухню, и я стал вытаскивать из холодильника все подряд: сосиски, колбасу, сырые яйца, масло, пиво — всякое дерьмо, короче. Просто стоял и швырял все на пол. Потом я начал бить яйца и высасывать их прямо сырыми, ел масло кусками, высосал все пиво — три банки подряд…

Джордж, закрыв глаза, вернулся мыслями в прошлое и почувствовал, как внутри снова поднимается страх, пришедший не сразу, позднее.

— Я не знал, кто это в действительности делает — яили нет… понимаете, о чем я? То есть… вот я сидел там, но в то же время мне казалось, что в квартире находится кто-то еще.

— Змея. Ее присутствие порождает некоторые… проблемы. И как вы справлялись с ними?

— Ну, продолжал жить дальше, надеясь, что такого больше не повторится, но оно повторилось, и тогда я пошел к Уолтеру Риду [21]и сказал: «Эй, народ, у меня начались приступы».

— И они поняли, в чем дело?

— Нет. Они достали мое досье, провели медосмотр… какой, к черту, медосмотр, меня же всего прощупали, перед тем как я ушел в отставку. Ну и сказали, что у меня проблемы с головой, отправили меня к психиатру. Примерно тогда ваши парни связались со мной. Психиатр не помог — вам когда-нибудь приходилось есть кошачий корм, док? — и тогда, примерно месяц назад, я позвонил им.

— Отказавшись от предложения «СенТракса» в первый раз?

— А почему я должен работать на мультикомпьютер? «Комп живет — комп думает» — так ведь они говорят? Боже, я только что отвязался от военных. К чертовой матери, решил я. Но наверное, змея помогла мне поменять точку зрения.

— Да. Мы должны получить полную картину вашей мозговой деятельности: аксиальную томограмму, исследование церебральных химических процессов, диаграммы электрической активности. Кстати, сегодня в кафетерии номер четыре вечеринка — можете спросить у компьютера в вашей каюте, где это. Возможно, там вы встретите кое-кого из бывших коллег.

После того как врач увел Джорджа по коридору из пены, Чарли Хьюз долго сидел, куря «Голуаз», сигарету за сигаретой, и с бесстрастием медика наблюдая за дрожью рук. Странно, что они не дрожали в операционной, хотя в данном случае это не имело значения, — хирурги ВВС уже потрудились над Джорджем.

Джордж… который сейчас нуждался в известной доле везения, он стал членом крошечной группы, для которых программа ЭТЧИ оказалась билетом в неведомое безумие, интересовавшее Алефа. Были еще Пол Коэн и Лиззи Хайнц, которых выбрали из персонала «СенТракса» на основе психологического портрета, составленного Алефом; именно он, Чарли Хьюз, устанавливал им имплантаты. После того как Пол Коэн вошел в шлюз и открыл люк, ведущий в вакуум, у них остались только Лиззи и Джордж.

Неудивительно было, что у него дрожат руки, — можно сколько угодно говорить об авангарде технологии, но надо помнить одно: кто-то должен держать скальпель.

В бронированном сердце станции «Атена» располагалась система концентрических сфер. Диаметр внутренней сферы составлял пять метров, она была наполнена жидким инертным фторуглеродом, в котором плавал пластиковый куб с длиной ребра в два метра, ощетинившийся толстыми черными кабелями.

Внутри куба стремительно мелькали голографические волновые сигналы, каждую наносекунду изменявшие форму, образуя знания и стремления, — это был Алеф. Его составляла бесконечная логическая цепочка знаний — каждая мысль становилась объектом следующей, и эта последовательность была ограничена лишь пределами воли компьютера.

Потому, строго говоря, Алефа не существовало, потому не было подлежащего в предложениях, с помощью которых он выражал себя. Этот парадокс, одна из наиболее интересных Алефу интеллектуальных форм, устанавливал пределы его мыслительной деятельности, даже вида, в котором он существовал, а Алефа очень интересовали пределы.

Алеф наблюдал за прибытием Джорджа Джордана, за тем, как он вертелся на койке, слушал его разговор с Чарли Хьюзом. Он наслаждался этими наблюдениями, жалостью, сочувствием, состраданием, порожденными ими, предвидя в то же время резкие изменения, которые вскоре должны были произойти с Джорджем, — его экстаз, страсть, боль. Но, мысленно отстранившись, он чувствовал необходимость этой боли, даже если она приведет к смерти.

Сострадание — отчуждение, смерть — жизнь…

Несколько тысяч голосов внутри Алефа принялись хохотать. Скоро Джордж сам узнает все о пределах и парадоксах. Суждено ли ему выжить? Алеф надеялся, что да. Он с нетерпением ждал соприкосновения с разумом человека.

Кафетерий № 4 представлял собой квадратную комнату размерами десять на десять метров с матовыми голубыми стенами, уставленную темно-серыми эмалированными комплектами «стол-стул», которые с помощью магнитов крепились на полу, стенах или потолке, в зависимости от направления силы тяжести. Б о льшая часть столов была развешана на стенах и потолке, освобождая место для собравшихся людей.

В дверях Джорджа встретила высокая женщина. Она сказала:

— Добро пожаловать. Меня зовут Лиззи. Чарли Хьюз сказал мне, что ты придешь.

Ее светлые волосы были острижены настолько коротко, что череп казался почти голым; ярко-синие глаза просверкивали золотыми искорками. Острый нос, немного скошенный подбородок и выступающие скулы придавали женщине вид анорексичной модели. На ней была черная юбка с разрезами до середины бедер и красные чулки. На бледном левом плече краснела вытатуированная роза, зеленый стебель которой извивался между обнаженными грудями, а с шипа стекала нарочито стилизованная алая капля. Как и у Джорджа, под подбородком на горле у Лиззи сверкали гнезда для кабелей. Она поцеловала его в губы, коснувшись его зубов кончиком языка.

— Ты офицер-вербовщик? — спросил Джордж. — Если так, то это хорошая работа.

— Тебя не нужно вербовать. Я вижу, что ты уже один из нас. — Она легко прикоснулась пальцами к его шее, рядом с блестящими гнездами.

— Пока нет. — Впрочем, она, конечно, была права что ему еще оставалось делать? — У вас здесь пива не найдется?

Он взял предложенную бутылку ледяного «Дос Экоса» и выпил одним махом, затем попросил еще. Позднее он сообразил, что это было ошибкой — он еще не привык к низкой гравитации и пил пилюли от головокружения («Операторам механизмов применять с осторожностью»). Однако в тот момент он понимал только одно: два пива — и жизнь превратится в праздник. Вокруг мелькали огни, шумели люди, столы и стулья торчали со стен и потолка, словно сюрреалистические скульптуры, вокруг толклась куча незнакомого народа (Джорджа представляли многим, но он не мог запомнить имена и лица).

И еще там была Лиззи. Большую часть времени они стояли в углу и обнимались. Джордж не привык проводить время подобным образом, но тогда это показалось ему вполне пристойным. Несмотря на интимность, поцелуй у двери показался ему церемониальным — словно ритуал вступления в некое общество, обряд инициации — однако вскоре он почувствовал… что же это было? Их словно опалило невидимое пламя, окутало раскаленное облако феромонов, — казалось, глаза Лиззи искрились от них. Он уткнулся лицом в ее шею, пробовал слизнуть с ее груди нарисованную каплю крови, ощупывал языком ее ровные белые зубы — а те, казалось, превратились в единое целое, словно их соединяли провода, вставленные в сверкающие прямоугольники на горле.

Кто-то включил джаз на музыкальном автомате в углу. Появился Иннис и несколько раз безуспешно попытался привлечь к себе внимание Джорджа. Чарли Хьюз хотел знать, понравилась ли змее Лиззи, — да, понравилась, Джордж был уверен, но он не понимал, что бы это значило. Затем он споткнулся о стул и упал.

Иннис увел его, едва державшегося на ногах, прочь, помогая огибать столы и людей. Чарли Хьюз поискал Лиззи, отлучившуюся ненадолго. Она вернулась и спросила:

— А где Джордж?

— Напился, пошел спать.

— Очень плохо. Мы как раз начали узнавать друг друга ближе.

— Я видел, как вы начали. И как, тебе это понравилось?

— Хотите узнать, как мне понравилось быть лживой вероломной сукой?

— Да ладно тебе, Лиззи. Мы все в этом варимся.

— Тогда не надо задавать дурацких вопросов. Мне это не нравится, можете поверить; но я знаю, что Джордж иного мнения, — потому я готова сделать то, что должно. К тому же он действительно симпатичный парень.

Чарли ничего не ответил. «Да, — подумал он, — Алеф сказал, что именно так все и будет».

На следующее утро Джордж чувствовал себя ужасно неловко. Боже — он напился, тискал девушку при народе, упал, — ой-ой-ой! Он попытался дозвониться до Лиззи, но, услышав автоответчик, повесил трубку. Лег на койку и лежал в отупении, пока не зазвонил телефон.

На экране возникло лицо Лиззи — она высунула язык, глядя на Джорджа.

— Ах ты, трус, — сказала она. — Стоило мне отойти на пару минут, и ты смылся.

— Меня кто-то отволок в каюту, я ничего не помню.

— Да, напился ты знатно. Хочешь, сходим вместе на ланч?

— Может, и сходим. Это зависит от того, во сколько мне назначит Хьюз. Где тебя найти?

— Там же, дорогой. В кафетерии номер четыре.

По телефону сообщили, что доктор примет его только через час, и вскоре Джордж уже сидел напротив экстравагантной блондинки с блестящими глазами — теперь она была одета в комбинезон «СенТракса», правда расстегнутый почти до пояса. Она излучала волны чувственности — это казалось таким же естественным, как аромат, исходящий от розы. Перед ней стояла тарелка huevos rancheros [22]политой гуакамоле с желтым, зеленым и красным перцем; от яичницы исходил пряный запах чили, но сейчас он казался Джорджу таким же отвратительным, как вонь кошачьего корма.

— Боже мой, леди, — простонал он, — вы что, хотите, чтобы меня вывернуло наизнанку?

— Смелее, Джордж. Может, тебе стоит съесть немного — это или добьет тебя, или вылечит. Скажи, что ты думаешь обо всем происходящем?

— Я немного растерялся, да и какого черта не растеряться? Я в первый раз покинул матушку-землю, понимаешь ли. Но вообще-то я никак не могу понять одного: «СенТракс» — я знаю, что мне от них нужно, но какого дьявола они хотят получить от меня?

— Им нужна одна простая вещь, старина, — периферийные устройства. Ты и я — это части компьютера. У Алефа есть все устройства ввода — видео, аудио, детекторы излучения, температурные датчики, спутниковые приемники, — но они немы.А что Алефу нужно, он всегда получает, это я усвоила. Он хочет нас использовать, вот и все. Думай о происходящем как о чистом эксперименте.

— Он? То есть Иннис?

— Да нет, при чем тут, к дьяволу, Иннис? Я говорю про Алефа. Ну конечно, тебе будут внушать, что Алеф — компьютер, неодушевленный предмет, оно,но это все дерьмо. Алеф — личность,странная, необычная конечно, но определенно — личность. Черт, да он, наверно, может быть целой кучей людей.

— Хорошо, поверю тебе на слово. Послушай, я бы хотел попробовать одну вещь, если подобное вообще возможно. Что мне нужно сделать, чтобы выйти наружу… в открытый космос?

— Это легко. Нужно получить разрешение, его выдают после трехнедельных курсов по технике безопасности и управлению скафандром. Я могу с тобой позаниматься.

— Ты?

— Рано или поздно всем нам приходится чем-то зарабатывать себе на жизнь — я профессиональный инструктор по ВСД, внестанционной деятельности. Начнем завтра?

Журавли на стене летели куда-то к своему загадочному месту назначения; глядя на стены из светящейся пены и изображение, висевшее над столом, Джордж думал, что они, наверное, устремляются в другую Вселенную. Под черным пластиковым хоботом голографического оптического проектора «сони» плавал его мозг; зрительные нервы торчали наружу, словно усики насекомого. Хьюз защелкал по клавиатуре, и мозг развернулся таким образом, чтобы можно было видеть его нижнюю часть.

— Вот он, — произнес Чарли Хьюз. Хвост из тонких серебряных проводов тянулся за мозгом, но в целом тот выглядел нормально.

— Мозг Джорджа Джордана, — ответил Иннис. — С дополнительными приспособлениями. Симпатично выглядит.

— Когда я смотрю на эту штуку, у меня возникает такое чувство, будто я любуюсь вскрытием собственного трупа. Когда вы сделаете мне операцию и вытащите чертово дерьмо у меня из головы?

— Я сейчас вам кое-что покажу, — сказал Чарли Хьюз. Он пощелкал кнопками, взялся за пластиковую мышь, и серая кора, покрытая извилинами, стала прозрачной, открыв внутренние части мозга, обозначенные красным, синим и зеленым. Хьюз протянул руку к центру изображения и сжал кулак внутри синей области, расположенной в начале спинного мозга. — Вот тут электрические связи превращаются в биологические — эти маленькие узлы, расположенные вдоль псевдонейронов, представляют собой биопроцессоры, и они подключены к так называемому P-комплексу, который мы унаследовали от наших предков-рептилий. Эти псевдонейроны тянутся внутрь лимбической системы — так сказать, мозга млекопитающего, — и именно здесь возникают эмоции. Но затем они через ретикулярную активирующую систему проникают дальше, в неокортекс и мозолистое тело. Существуют также связи со зрительным нервом.

— Я уже слышал всю эту чушь. Давайте ближе к делу.

Иннис вмешался:

— Нельзя удалить имплантаты, не повредив нервную систему. Мы не можем их извлечь.

— Вот дерьмо!..

Чарли Хьюз заговорил:

— Змею нельзя изгнать, но ее, вероятно, удастся приручить. Ваши проблемы вызваны ее дикой, неконтролируемой природой — у нее, так сказать, первобытные аппетиты. Древняя часть вашего мозга возобладала над неокортексом, который у нас всех является доминирующим. Но в сотрудничестве с Алефом эти… склонностимогут быть интегрированы в вашу личность, и, таким образом, вы сможете их контролировать.

— Разве у тебя есть выбор? — спросил Иннис. — Кроме нас, тебе не к кому идти. Ну давай, Джордж. Мы подождем тебя в комнате дальше по коридору.

Комнату освещал шар, висящий в одном из углов. Джордж лежал в чем-то, напоминавшем гамак, — это была прямоугольная сетка из коричневых волокон, натянутая на прозрачную пластиковую раму, которая крепилась к куполообразному розовому потолку. Провода телесного цвета тянулись от горла Джорджа и исчезали в хромированных гнездах в полу.

Иннис сказал:

— Сначала проведем тест. Чарли будет демонстрировать тебе объекты восприятия — цвета, звуки, вкусы, запахи, — а ты говори, что чувствуешь. Нам нужно убедиться, что интерфейс чист. Просто называй все по порядку, Джордж, — Чарли остановит тебя, когда будет нужно.

Иннис вышел за дверь, в соседнюю комнату — узкий чуланчик, где Чарли Хьюз сидел за мерцающей огоньками консолью из черного пластика. За спиной у него высились ряды приборов наблюдения и контроля, и на каждом сверкающем металлическом ящике стоял логотип «СенТракса» — желтое солнце.

Розовые стены стали красными, свет замигал, и Джордж завертелся в своем гамаке. В его внутреннем ухе раздался голос Чарли Хьюза:

— Начинаем.

— Красный, — сказал Джордж. — Синий. Красный и синий. Слово «страус».

— Хорошо. Дальше.

— Запах… ммм… наверно, опилки.

— Точно.

— Дерьмо. Ваниль. Миндаль.

Это продолжалось довольно долго.

— Вы готовы, — наконец произнес Чарли Хьюз.

В игру вступил Алеф, и красная комната исчезла.

Перед Джорджем возникла матрица размером восемьсот на восемьсот пикселей — шестьсот сорок тысяч точек, образующих изображение. Это были остатки сверхновой в созвездии Кассиопеи, облако пыли, видимое при помощи рентгеновского излучения и радиоволн с орбитальной обсерватории высоких энергий НАСА. Но Джордж не видел картинки — он слушал упорядоченный, бессмысленный поток данных.

Семьсот пятьдесят миллионов байт информации, переданных мгновенно со спутника НАСА на станцию поблизости от острова Чинкотиг у восточного побережья Виргинии. Он мог расшифровать их.

— Это вся информация, — произнес голос, не бесстрастный, но бесполый, какой-то отстраненный. — Все, что мы знаем, все о нас. Теперь ты находишься на новом уровне. С тем, что вы называете змеей, невозможно связаться с помощью языка — оно не достигло языкового уровня, — но им можно манипулировать посредством меня. Однако сначала ты должен понять коды, лежащие в основе языка. Ты должен научиться видеть мир так, как вижу его я.

Лиззи повела Джорджа знакомиться со скафандром, и он целый день тренировался — забирался в жесткий белый панцирь и вылезал из него без посторонней помощи. Следующие три недели она учила его выполнять простейшие операции и соблюдать длинный список мер безопасности.

— «Отказ двигателя», — сказала она. Они плавали в комнате, где хранились скафандры, над пустыми люльками; со стен, словно безмолвные роботы-зрители, свисали пустые белые оболочки. — У тебя эти слова возникли на щитке, но ты все провалил. Ты полетел по такой траектории, с которой нет возврата. Тебе следовало просто отключить все приборы и позвать на помощь, тогда Алеф взял бы под контроль твой скафандр, и ты смог бы расслабиться и совершенно ни черта не делать.

В первый раз он летал в освещенном куполообразном помещении внутри станции, с открытым щитком; Лиззи орала на него и смеялась, когда он терял управление и начинал тыкаться в стены с мягкой обивкой. Через несколько дней они вышли за пределы станции; Джордж, привязанный к страховочному канату, управлял скафандром с помощью навигационных приборов; Лиззи забрасывала его сигналами: «Отказ двигателя», «Разгерметизация скафандра» и тому подобными.

Хотя Джордж большую часть сил и внимания уделял обучению работе со скафандром, каждый день он являлся к Хьюзу и подключался к Алефу. Он устраивался в мягко покачивавшемся гамаке, Чарли вставлял провода в гнезда и уходил.

Джордж постепенно знакомился с Алефом. Тот учил его машинному языку, языку ассемблера, демонстрировал ему могучие деревья C-SMART, «разумных» программ, принимающих решения, весь электромагнитный спектр, поступающий через различные устройства ввода. Джордж понимал все: и голоса, и коды.

Когда провода извлекали, он почти все забывал, но каждый раз оставалось что-то — пока лишь какой-то намек, ощущение того, что его мир изменился.

Вместо цветов он иногда видел участки спектра,вместо запахов чувствовал присутствие неких молекул,вместо слов слышал структурированные группы фонем.Алеф вторгался в его сознание.

Но не это беспокоило Джорджа. Ему казалось, будто внутри него что-то происходит, и почти постоянно он чувствовал присутствие змеи; она спала, но она была там,и это не давало ему покоя. Однажды ночью он выкурил почти всю пачку «Голуаза» Чарли; наутро в горле у него словно застрял клубок колючей проволоки, а легкие горели огнем. В тот день он наорал на Лиззи, когда она помогала ему надевать костюм, и один раз потерял управление — ей пришлось отключить его.

— «Отказ двигателя», — сказала она. — Старик, какого черта с тобой происходит?

Прошло три недели, и он впервые вышел в космос — это уже была не экскурсия на канате, а самостоятельная внестанционная деятельность,прогулка среди бесконечной ночи. Он осторожно высунулся из люка и огляделся.

Перед ним висела Орбитальная энергетическая система, конструкция, благодаря которой возникла «Атена»; множество солнечных батарей образовывали черную решетку, серебристые микроволновые передатчики сверкали на солнце. Сама станция представляла собой беспорядочное, бесформенное скопление жилых, рабочих и экспериментальных секций, сбившихся вместе без видимого порядка; некоторые из них вращались, чтобы создать внутри гравитацию, другие неподвижно висели в слепящем солнечном свете. Фигурки с желтыми маяками медленно ползали по поверхности станции или направлялись к буксирам, сверкавшим красными огоньками. Буксиры, походившие на комья рухляди, перемещались, описывая длинные дуги, и их маневровые двигатели при этом вспыхивали, словно алмазные точки.

Лиззи осталась у люка, следя за Джорджем по маяку на его скафандре, но двигался он самостоятельно. Она сказала:

— Отойди подальше от станции, Джордж. Она загораживает вид на Землю.

Он так и сделал.

Голубой шар скрывало белое облако, сквозь которое виднелись коричневые и зеленые пятна. На станции было два часа дня, а он смотрел прямо на устье Амазонки, где сейчас стоял полдень; Землю ярко освещало Солнце. Земля казалась крошечным шариком, занимающим всего девятнадцать градусов его поля зрения…

— Да, — произнес Джордж. Шипение и гул системы кондиционирования, треск случайного излучения в наушниках, звук его собственного тяжелого дыхания — все эти шумы отвлекали его, не давали почувствовать величие момента. Он постарался дышать ровно, выключил радио, кондиционер и повис в оглушительной тишине. Он был просто точкой на ночном небе.

Через какое-то время он краем глаза заметил белый скафандр с красным крестом инструктора на груди.

— Вот дерьмо! — выругался Джордж и включил приемник. — Я тут, Лиззи.

— Джордж, здесь нельзя так болтаться. Какого черта ты делаешь?

— Просто любуюсь.

В ту ночь ему снились кизиловые деревья, усыпанные розовыми цветами, ослепительные на фоне багрового неба, и шум проливного дождя. У двери раздалось какое-то царапанье — он проснулся, вдохнул чистый, но мертвый воздух космической станции, и его охватила острая тоска по Земле. Затем он перевернулся и попытался заснуть, надеясь снова увидеть райский пейзаж, омытый дождем. Однако в какой-то момент у него мелькнула мысль: «Там кто-то есть». Он встал, разглядел на стене красные цифры — два часа ночи — и, не одеваясь, подошел к двери.

Белые шары отбрасывали неправильные круги света на стены коридора. Лиззи лежала неподвижно, тело ее наполовину было скрыто в тени. Джордж опустился на колени около нее и позвал по имени; ее левая нога дернулась и стукнула по металлу.

— Что с тобой? — спросил он.

Ее ногти, покрытые темным лаком, скребли по полу, и она неразборчиво бормотала что-то.

— Лиззи, — повторил он. — Что тебе нужно?

Взгляд Джорджа упал на алую каплю, стекавшую по белой груди, и он почувствовал, как внутри него что-то оживает. Он схватил женщину за ворот и разорвал спортивный костюм сверху донизу. Она вцепилась ногтями в его щеку, издала звук, которому было несколько миллионов лет, а потом подняла голову и посмотрела ему в глаза, и его словно пронзил электрический разряд; они узнали друг друга — глаза змеи.

Зажужжал телефон. Джордж поднял трубку и услышал голос Чарли Хьюза.

— Мы ждем тебя в конференц-зале. Надо поговорить. — Чарли улыбнулся и повесил трубку.

На часах было 7.18 утра.

Из зеркала на него смотрело серое лицо с алыми отметинами ногтей и бурыми следами засохшей крови — лицо жертвы несчастного случая, лицо Джека Потрошителя наутро после убийства… Он не знал, на кого больше похож, но знал, что нечто внутри него было довольно.Он почувствовал себя игрушкой змеи, безвольной марионеткой.

Хьюз сидел в одном конце стола из темной фанеры, Иннис — в другом, Лиззи расположилась между ними. Левая сторона ее лица покраснела и опухла, под глазом виднелся небольшой кровоподтек. Джордж невольно прикоснулся к желто-серым царапинам на собственной щеке и сел на кушетку, в стороне от них.

— Алеф сообщил нам о том, что произошло, — сказал Иннис.

— А ему откуда знать, черт бы его побрал? — воскликнул Джордж и, не успев договорить, вспомнил стеклянные шары на потолке коридора и его комнаты. Его охватил стыд, чувство вины, унижения, страх, гнев — он встал с кушетки, подошел к Иннису и наклонился над ним.

— Сообщил, значит? — повторил он. — А что он сказал тебе насчет змеи, Иннис? Он сказал тебе, какого черта с ней произошло?

— Это не змея, — ответил Иннис.

— Можешь называть ее кошкой, — заговорила Лиззи, — если тебе нужно ее как-то называть. Поведение млекопитающих, Джордж, кошки во время половой охоты.

Знакомый голос — холодный, отстраненный — раздался из динамиков, встроенных в потолок комнаты.

— Она пытается сообщить тебе кое-что важное, Джордж. Это не змея. Тебе хочется верить в какую-то рептилию, сидящую внутри тебя, холодную и бесстрастную, предающуюся извращенным удовольствиям. Однако, как уже объяснил тебе доктор Хьюз, имплантат — органическая часть твоего мозга. Тебе больше не удастся избежать ответственности за подобное. Это сделал ты.

Чарли Хьюз, Иннис и Лиззи смотрели на него спокойно, словно ожидая чего-то. Все происшедшее снова промелькнуло у него перед глазами, и он забыл, где находится. Он развернулся и вышел из комнаты.

— Может, кому-то нужно поговорить с ним? — предложил Иннис.

Чарли Хьюз, окутанный сигаретным дымом, сидел молча, с мрачным лицом.

— Я пойду, — заявила Лиззи, поднялась и вышла.

Чарли Хьюз сказал:

— Наверное, ты прав. — Он встряхнул головой; перед глазами у него промелькнула картина, схваченная с ужасной четкостью вездесущими камерами Алефа: тело Пола Коэна превращается в воздушный шар и взрывается в шлюзовой камере. — Будем надеяться, что мы научились кое-чему на своих ошибках.

Алеф ничего не ответил — словно его вообще не существовало.

У Страха было две стороны. Первая заключалась в том, что он совершенно терял над собой контроль. Вторая — что затем появлялся настоящий он,и Джорджу это совершенно не нравилось.Джорджу хотелось сбежать от себя, но на станции «Атена» было совершенно негде спрятаться. Здесь ему приходилось смотреть в лицо последствиям своих действий. На операционном столе в больнице имени Уолтера Рида — казалось, это было тысячу лет назад, — когда бригада хирургов собралась вокруг него, его сомнения утонули в холодном медицинском запахе, несущем за собой тьму; он решил подчиниться, его манила необычность происходящего. Ему казалось интересным стать частью компьютера, чувствовать внутри себя его дрожь, руководить им, его завораживала перспектива неописуемого, необычного кайфа.Да, в первый раз на борту А-230 он почувствовал именно это — его нервная система расширилась, протянулась в тело из углеродного волокна, подключилась к существу гораздо более могущественному, чем он… которому хотелось взмыть в небеса под управлением человека. Он купился на эту несбыточную мечту…

Раздался резкий стук в дверь. Лиззи сказала в микрофон:

— Впусти меня. Нам надо поговорить.

Он открыл дверь и сказал:

— О чем?

Она шагнула в тесную комнату, оглядела бежевые стены, голый металлический стол, измятую постель, и Джордж по ее глазам понял, о чем она подумала, — вспомнила их прошлой ночью, на этой кровати, на этом полу.

— Вот о чем, — ответила она и сунула его указательные пальцы в гнезда для кабелей у себя на шее. — Почувствуй это. Мы отличаемся от других людей. — Он нащупал тонкую стальную сеточку. — Я хочу поговорить о том, чего не знает больше никто. О том, что мы такое и что мы можем делать. Мы видим другой мир — мир Алефа — и способны проникнуть вглубь собственного сознания, нащупать там то, что скрыто от обычных людей и что они отрицают.

— Нет, черт подери, это был не я. Это была… называй это как хочешь — кошка, змея.

— Ты специально притворяешься дураком, Джордж.

— Я просто ничего не понимаю.

— Нет, ты все прекрасно понимаешь. Ты хочешь вернуться, но идти тебе некуда, рая нет. Все, что есть, находится вокруг тебя.

Но он мог упасть на Землю, он мог улететь прочь, в ночь. Его руки в перчатках скафандра сжимали рычаги, похожие на когти. Нужно было просто резко стиснуть кулаки и держать их так, пока не кончится топливо. И все получится.

Он не смог ужиться со змеей внутри. И был уверен, что кошку тоже не вынесет. Но хуже всего окажется, если выяснится, что нет ни кошки, ни змеи, что это он сам, запрограммированный на особо отвратительные излишества, бешеную похоть, томящийся внутри этой жалкой личности («Мы получили результаты ваших тестов, доктор Джекил»)… Ну и что там дальше — совращение несовершеннолетних, убийство?

Бело-голубая Земля, звезды, ночь. Он слегка потянул правый рычаг и развернулся, чтобы оглядеть станцию «Атена».

Не важно, как его называть, но оно проснулось и шевелилось внутри него. Он чувствовал его ярость, похоть — аппетиты. «К черту их всех, Джордж! — торопило оно. — Вперед!»

На командном пункте «Атены» Иннис и Чарли Хьюз заглядывали через плечо вахтенного офицера, когда вошла Лиззи. Как всегда бывало после долгого перерыва, ее поразила теснота помещения и обстановка заброшенности — обычно здесь сидел только дежурный, мониторы были выключены, консоли мертвы. Станцией в обычной жизни и в чрезвычайных ситуациях управлял Алеф.

— Что происходит? — спросила Лиззи.

— Что-то не так с твоим новым дружком, — ответил вахтенный. — Но не знаю, что именно.

Он оглянулся на Инниса, тот ответил:

— Ничего, все в порядке, приятель.

Лиззи рухнула в кресло.

— Кто-нибудь пытался с ним поговорить?

— Он не отвечает, — сказал вахтенный.

— С ним все будет в порядке, — произнес Чарли Хьюз.

— Он покончит с собой, — возразил Иннис.

На экране радара медленно двигалась красная точка, рядом непрерывно менялись координаты.

— Как ты себя чувствуешь, Джордж? — произнес голос — мягкий, женственный, полный сочувствия.

Джордж как раз боролся с искушением открыть щиток шлема, чтобы посмотреть на звезды,ему казалось чрезвычайно важным увидеть их истинный цвет.

— Кто это? — спросил он.

— Алеф.

Вот дерьмо, опять сюрприз.

— Раньше у тебя был другой голос.

— Нет, я просто пытался соответствовать твоим представлениям обо мне.

— Ну и что, теперь это твой настоящий голос?

— У меня нет голоса.

— Если у тебя нет голоса, то тебя и самого нет. — Джордж был убежден в этом, сам не зная почему.

— И кто же ты такой, черт бы тебя драл?

— Я могу быть кем угодно.

«Интересно», — подумал Джордж. «Дерьмо собачье! — ответила змея (они могут называть это как угодно, но для Джорджа она навсегда останется змеей). — Полетели».

Джордж ответил:

— Я не понимаю.

— Если останешься в живых, поймешь. Ты хочешь умереть?

— Нет, но я не хочу быть самим собой, и смерть кажется мне единственным выходом.

— А почему ты не хочешь быть собой?

— Потому что я себя боюсь.

«Знакомый диалог, — отметила какая-то часть сознания Джорджа, — диалог сумасшедшего с голосом разума». «Боже мой, — подумал он, — я взял в заложники самого себя».

— Я не хочу больше делать этого, — сказал он. Затем выключил радио и почувствовал, как внутри него бушует гнев: змея сходила с ума.

«В чем проблема?» — спросил он самого себя. Он не ожидал ответа, но получил его; в мозгу возникла картина: безоблачное синее небо, перевернутый горизонт, серый самолет, возникший в поле зрения, его машина дрожит, ракеты выпущены, следы их сходятся на том самолете, превращая его в огненный шар. И у него возникла четкая мысль: «Мне нужно кого-нибудь убить».

Прекрасно. Джордж еще раз развернулся, навел перекрестье навигационного компьютера на центр бело-голубого шарика, висевшего перед ним, и сжал рычаги. «Сейчас мы кого-нибудь убьем».

«Отказ двигателя отказ двигателя отказ двигателя».

Существо внутри задавало ему какие-то бессловесные вопросы, но Джордж не обращал внимания; он принял решение и думал: «Конечно, полетели». Он поставил на кон свою жизнь, когда согласился вживить себе в голову провода, и теперь жребий был брошен. «Ты получил это — глаза змеи,и тебе осталась только быстрая смерть, быстрая, но необычная, — так возьми же ты треклятую змею и убей ее красиво».

Земля как будто приблизилась. Змея догадывалась, в чем дело. И это ей не нравилось. Очень плохо, змея.Джордж один за другим выключал приборы связи со станцией. Он не хотел, чтобы Алеф управлял его скафандром.

Он не заметил приближения робота-буксира, похожего на кучу пружин от матраца, поверх которых была навалена рухлядь с помойки, увенчанная параболическими и штыревыми антеннами. Робот с расстояния в сотню метров выпустил около полудюжины канатов с липучками. Четыре из них угодили в Джорджа, три приклеились к нему; робот подтянул канаты и направился обратно на станцию.

Джорджа охватил гнев — на этот раз не гнев змеи, а его собственный, и он зарыдал от ярости и отчаяния… «Я до тебя доберусь в следующий раз, гадина!» — крикнул он змее и почувствовал, как она отпрянула, — она ему поверила. Но ярость бушевала по-прежнему, и он кричал от злости, извиваясь в путах, колотя кулаками по шлему.

В шлюзовом отсеке длинные «руки» на шарнирах с клещами на концах извлекли Джорджа из объятий робота. Гнев его утих, и он лежал неподвижно, пока они, сокращаясь, тащили его через дверь на станцию, в помещение для скафандров, где поместили в алюминиевую люльку. Сквозь щиток он увидел Лиззи в белом хлопчатобумажном костюме, — видимо, она собиралась встретить буксир снаружи. Она взобралась на скафандр Джорджа, пощелкала кнопками, и жесткий панцирь раскрылся, жужжа электрическими моторами. Она ступила внутрь белой раковины, нажав на рычаги, отцепила гибкие трубки, скрывавшие ноги и руки, отсоединила шлем, сняла его с головы Джорджа.

— Как ты себя чувствуешь? — спросила она.

«Глупый вопрос», — хотел было сказать Джордж; вместо этого произнес:

— Как идиот.

— Ничего, все в порядке. Самое трудное позади.

Чарли Хьюз наблюдал за ними сверху, с мостика. Отсюда они казались детьми в белых спортивных костюмах, близнецами, возникшими из пластикового чрева на глазах у скафандров с бессмысленными лицами, висевших на стенах. Близнецами, склонными к кровосмешению, — она легла на него сверху, поцеловала в шею.

— Я не любитель подглядывать, — произнес Хьюз, открыл дверь и вышел в коридор, где его ждал Иннис.

— Ну как они там? — спросил тот.

— Думаю, Лиззи с ним побудет какое-то время.

— Ага, любовь, значит, черт бы ее побрал, да, Чарли? Рад, очень рад… Если бы не эротическое приключение, нампришлось бы ему все объяснять, и могу тебе сказать: это было бы труднее всего во всей нашей работенке.

— Мы не можем так легко уйти от ответственности. Ему необходимо рассказать, что мы рисковали его жизнью, и мне очень не хочется этим заниматься.

— Не будь таким чувствительным. Впрочем, я понимаю, о чем ты… Я устал. Послушай, если я тебе понадоблюсь, звони. — Иннис двинулся прочь по коридору.

Чарли Хьюз сел на пол, привалившись спиной к стене. Вытянул руки перед собой ладонями вниз, растопырил пальцы. Не дрожат. Когда прибудет следующий кандидат, дрожь вернется.

Наверное, Лиззи сейчас объясняет Джорджу кое-какие вещи. Самое главное и самое трудное: в течение последних трех недель, пока Джордж, по его собственному мнению, знакомился с Алефом, тот подстрекал живущее внутри него существо к восстанию, а затем подавлял его попытки действовать — иными словами, делал огонь на плите сильнее и одновременно плотнее закрывал крышку чайника. Зачем, Джордж?

Мы сводили тебя с ума, подтолкнули к самоубийству. У нас были на то причины. Джордж Джордан если и не мертв, то неизлечимо болен. С того момента как ему установили имплантат, он был приговорен. Оставался единственный вопрос: появится ли новый Джордж, тот, который сможет сосуществовать со змеей?

Джордж, как до него Лиззи, казался похожим на рыбу, хватающую ртом воздух, барахтающуюся в горячей грязи, пока вода вокруг высыхает, — он должен был приспособиться к новой жизни или умереть. Но, в отличие от других живых существ, у него был надзиратель, — Алеф, который нагнетал кризис и следил за его преодолением. Можно назвать это искусственной эволюцией.

Чарли Хьюз, не подверженный галлюцинациям, увидел перед собой картину: Джорджа и Лиззи, подключенных к Алефу и друг к другу, кабели сверкают золотом в свете ламп, и эти двое испытывают близость, знакомую только таким, как они.

Свет в коридоре потускнел, стало почти темно. «Неужели я умираю — или это просто гаснут лампы?» Он хотел было взглянуть на часы, но не стал, принимая правду. «Свет гаснет, и при этом я умираю».

Алеф размышлял: «Я вампир, инкуб, суккуб; я пробираюсь в их мозги и высасываю их мысли, ощущения, восприятие — небольшие различия в цвете, вкусе, запахах, — их похоть, гнев, голод. Все это закрыто для меня без человеческого „устройства ввода“, без прямой связи с системами, совершенствовавшимися в течение биллионов лет эволюции. Они нужны мне».

Алеф любил человечество. Он был рад, что Джордж выжил. Один из них не выжил, остальные тоже погибнут, и Алеф оплачет их.

Едва видимые тонкие белые линии тянулись вдоль туго натянутого сухожилия на запястье Лиззи.

— В ванной… — сказала она. Шрамы шли вдоль руки, а не поперек; вероятно, раны были глубокими. — Я тоже собиралась сделать это, как и ты. Стоит только змее понять, что ты готов скорее умереть, чем подчиниться ей, — ты победил.

— Ну хорошо, и все-таки я одного не понимаю. В ту ночь в коридоре ты тоже потеряла контроль над собой, как и я.

— В каком-то смысле да. Я допустила такое, я позволила змее взять над собой верх. Это было необходимо, чтобы вступить с тобой в контакт, ускорить наступление кризиса. Я хотела этого. Я чувствовала необходимость показать тебе, кто ты такой, кто я такая… Той ночью мы были чужими друг другу, но людьми — Адамом и Евой, изгнанными из рая под угрозой пылающего меча, мы совокуплялись на глазах у бога и его ангела — и мы оказались прекраснее, чем они, им никогда не стать лучше нас.

Ее тело, прижавшееся к нему, слегка задрожало, он взглянул и увидел страсть, желание — раздувающиеся ноздри, полуоткрытый рот, почувствовал, как острые ногти вонзились ему в спину; он вгляделся в ее расширенные зрачки, в радужные оболочки с золотыми искорками, в сверкающие белки глаз. Так легко было узнать все эти черты и так трудно понять, что он видит глаза змеи.