Зёрна

Опадало прошлое, как листья,

Обрастало опытом — корой.

Много новых обещали истин

Почки, не взошедшие весной.

Все понятно до последней точки.

Не взмахнуть надломленным крылом…

Пальцами крошу сухие почки.

Как стираю память о былом.

Я не об этом.

Вовсе не об этом.

Что проку рыться

На задворках лет?

В моем окне

Совсем немного света —

Он еле виден.

Тот неяркий свет.

Нет, не костер —

Его не спрячешь в доме.

И уголька б

Никто сберечь не смог.

То просто заплутавший

Светлячок.

Он не горяч —

Возьми его в ладони.

Возьми его в ладони.

Поспеши,

Пока еще живая

Искра эта.

Ведь если правда —

Нет души без света,

То значит, нет

И света без души.

И есть на то

Свои, должно, причины,

Что я спешу.

Услышанный едва ль.

Хотя не в моде

Странные мужчины.

Чья теплота,

Как солнце —

Сквозь вуаль…

Ну, вот письмо…,

Получено с задержкой.

Кого винить?

О Время,

О Дела!

Но вновь я стал

И молодым и дерзким

От этой капли

Дальнего тепла.

Мне хорошо,

Мне грустно,

Мне печально,

Тоскливо мне

И радостно чуть-чуть.

Я как поэт —

Любимый, но опальный.

Который ждет.

Что вспомнит кто-нибудь.

Ты вспомнила,

И всей душой оттаяв,

Ищу в словах я

Нужные слова,

Но в точку превратилась

Запятая,

Такую жирную.

Что обойдешь

Едва…

Убежал бы — никак нельзя.

Хоть случайная, но вина.

Набежали вдруг на меня

Колдовские твои глаза.

Окружен с четырех сторон,

Даже, кажется, изнутри…

Нет уж, если взяла в полон.

То не мучай — приговори!

Я согласен давно на все

И пощады не попрошу.

Посмотри на мое лицо —

Подменили, а я ношу.

Вот и сердце мое — смотри:

Бьется так же, хотя оно

Тоже вроде заменено…

Ты не мучай — приговори!

Ведь мне, правда, бежать нельзя.

Мне сдаваться прямой резон.

Пусть продлят навсегда полон

Колдовские твои глаза.

Пусть мне светят они, маня

От одной до другой зари…

Ты не мучай — приговори

К вечной ссылке к тебе

Меня!

Ищу слова.

Не немощь — немота.

Бессонница,

И ты,

Как наважденье…

И все не так.

Кругом не те.

Не та…

Прощанье было.

Не было прощенья.

Да, проще так:

Сказать «благодарю»,

И в тень уйти

От всяких пересудов,

И свет искать

Спиною к фонарю,

И пира ждать,

Всю перебив посуду…

Первозданное. Неизменные —

Ночь.

Луна.

Тишина.

Песок.

Вот в подобную ночь, наверное,

Человека придумал бог.

Вот такого придумал — разного,

Словно склеивал по частям:

Очень чистого, очень грязного.

Но единого, как и сам.

И вдруг вспомнив закон о парности —

Не поставили бы в вину! —

Еще раз блеснул гениальностью.

Сотворив из ребра жену.

Так и жили б они по заветам,

Ну, какие в раю грехи?

Если б раз не вкусил запретного

Парень с легкой женской руки.

И поклялся тогда повелитель

В неподдельном гневе своем,

Что навечно радость открытия

Называться будет грехом.

И прокляв свою опрометчивость,

Он сложил с себя сан и чин.

С этих пор вместо бога женщина

У неверующих мужчин.

Все теперь стало просто и чинно.

Все привязано к одному,

И спокойно грешат мужчины,

Ставя женщине грех в вину.

…Вы их помните — недоверчивых.

Не увидевших правду в том,

Что однажды мужчина с женщиной

Промолчали всю ночь вдвоем?

Знатоков в этой тонкой области.

Все познавших — куда уж там!

Как искали они подробности,

Шаря с лупами по кустам.

Ах, в каком они были бы раже,

Если были бы мы на «ты»,

Если б видел я вас не однажды,

Выходящую из воды.

Кто попроще, те скажут: нечего

Здесь доискиваться причин —

Просто ночью бывает женщина

Привлекательней для мужчин.

Ну, а те вон, что понаучнее,

Что вынюхивают кусты.

Говорят, что грешить сподручнее

С наступлением темноты.

А представьте, мы снова встретились

И остались опять вдвоем —

Днем ли, ночью ли, на рассвете ли —

Все равно назову грехом.

Ну их к дьяволу!

Пусть копаются!

Мы по-своему будем жить:

По велению совести каяться.

По призыву души грешить.

К райской жизни, к желанной вечности

Мы не будем искать ключи.

Нету бога, помимо женщины,

У неверующих мужчин!

И не циники, и не нытики

Мы труднейшим идем путем,

Даже если радость открытия

Называет кто-то грехом.

Уж такие мы — очень разные

И по-разному все живем:

И случается — труса празднуем,

И бывает — прем напролом.

Кто же скажет, чего нам хочется.

Если хочется жизни всей:

То мечтаем об одиночестве.

То о шумном столе друзей,

Сомневаемся, ищем, маемся.

Балансируем на краю.

Хоть жестоко порой обжигаемся,

Все же тянемся вновь к огню.

Ты возьми меня на поруки

И не спрашивай ни о чем.

Я стою у дверей разлуки

Разорившимся богачом.

Бессребреник — вся недолга.

Хоть казни меня, не казни.

Я выпрашиваю у порога

Медяки из твоей казны…

Еще творился мир

В ночи — черней чернил,

А я тебя любил,

Уже тогда любил.

Лишь первый на земле

Родник скалу пробил.

А я тебя любил,

Уже тогда любил.

Когда тебя аллах

Еще не сотворил,

Уже тогда тебя

Я трепетно любил.

Ну, подумаешь — случилось!

Ожидалось ведь — не вдруг.

Что же именно разбилось,

Выяснять нам недосуг.

Слово вырвалось какое

И с размаху — по душе?

Или что-нибудь другое?

Не узнается уже.

Ни к чему теперь страданья —

Не считаются нули.

Словно яблони, свиданья

Наши рано отцвели!

На улице погода

Переменная,

Зато привычна,

Словно твой каприз.

И ты, увы,

Уже обыкновенная,

И я, увы,

Давно уже не принц.

Звенит былое

Жалкими осколками,

И жизнь иных

Сюрпризов не сулит —

Как парашют

С оборванными стропами:

Уже не держит,

Но еще — летит…

…Не часто выпадала радость

Им ощутить земли покатость —

В иных условиях, увы,

Их отделяли от планеты

Различной прочности паркеты

И разной ценности ковры.

Какое наслажденье, право,

Смотреть налево и направо.

Вперед-назад — куда душа

Сама глядит по доброй воле.

Побалагурить не спеша,

В себе инстинкты не глуша

На разговор хотя б, не боле.

Не без того, конечно, чтобы,

Природную скрывая робость.

Не бросить мимолетный взгляд

На женщин, проходящих мимо, —

Как говорится, объяснимо.

Об этом вслух не говорят.

А в парке музыка играла,

Воспоминанья навевала —

Цветами пахли облака…

Вздохнул один: «Должно быть, флоксы…»

Другой — любитель парадоксов —

Сказал: «Цыплята табака!»

Они во всем другие были

И ничего так не любили.

Как за грудки друг друга взять

В бескомпромиссном честном споре,

В котором было, как на море —

Ни переплыть, ни дна достать.

Но отходили от причала

Два корабля.

Их так качало —

На полный ветер паруса!

И вроде груз один и тот же.

Зато оснасткою не схожи…

В запале яростном глаза.

…Шел спор о жизни. Как тут ни крути.

Как ни внимай услужливым пророкам.

Все сводится, как водится, к урокам

Начала и, увы, конца пути

В том — и прямом и переносном смысле.

Вот — человек. Рожден был груз нести.

Да предпочел стоять при коромысле

Весов чужих. Казалось, и в чести,

Нос в табаке и блохи не кусают,

А оглянулся — господи, прости!

Куда и плыть? Туда не догрести.

Обратно же — грехи не разрешают.

Но будет жить иссохшимся сучком

На древе жизни — благо не срезают…

Ну, а потом? Вот именно — потом!

Там всех, как говорится, уравняют!

Нет, я считаю — истина в другом:

Вернемся мы на землю — кто углем,

А кто, как полагаю, янтарем.

Чтоб, значит, греть и украшать потомков…

«Ну, ну… — Евгений усмехнулся тонко, —

Теперь мне все понятно — что к чему.

Но ведь кому-то суждено… навозом?»

(Был склонен он к язвительным вопросам).

Иван, как дамы некогда, с прононсом

Ему сказал насмешливо: «Дерьму!»

…Зажглись огни. Ударил в небо косо

Струей бессильной старенький фонтан,

И из кустов вдруг выплыл «Альбатросом»

Здесь, в парке, гнездовавший ресторан.

Повел Евгений деловито носом,

Чтобы сказать уже наверняка:

«Черт побери, зачем растят тут флоксы.

Когда так вкусно пахнут табака?»

Но ресторан им был не по карману.

Ведь даже если искушал их бес,

То заставлял их тратиться помалу —

Он уважал зарплату эмэнес.

И, надышавшись духом ароматным.

Мои герои, зависти полны.

Пошли туда, в глубь парка, где бесплатно

Сквозь ветки капал блеклый свет луны.

«Все суета сует, — сказал Евгений,

Презрительно и мудро морща лоб. —

Так не бывает в нашей жизни, чтоб

Мы жили без соблазнов и сомнений.

Такой уж век, должно, широколобый,

И деловой, и все ему с руки:

То у любви он ищет смысл особый.

То у добра, простите, кулаки.

То молчалив, то говорлив не в меру.

То зряч, то слеп, то вроде бы косит.

Вдруг испытав безжалостно на веру.

Он через миг безверьем искусит.

Круговорот идей, вещей и мнений,

Наверное, еще не завершен:

Давно ли было «чудное мгновенье»

И стало— «у мгновений свой резон»?

«В сомнениях не виновато время, —

Сказал Иван. — Мы виноваты в том,

Поскольку наши жизни есть мгновенья.

Впадающие в вечность ручейком».

«Мне эти философии известны! —

Евгений фыркнул. — Ну, а мир таков:

Не различает честных и бесчестных,

Он выделяет только дураков,

Романтиков, шутов, идеалистов.

Тут как ни лей — нальешь все тех же щей…

Вот мой сосед — богат, как Монте-Кристо.

Не ручеек, как ни смотри, — ручей!

Живет, как бог, и в ус себе не дует.

Отменно спит. Вальяжен и речист.

Подозреваю — на руку нечист,

Но за руку не пойман — не ворует!

Завидую — умеет жить, подлец!

И рядом с ним такой же по соседству.

Достались миллионы по наследству?

Смешно! Но где ж ОБХСС?

Хотя, конечно, дважды два — четыре:

Коль нет станка печатного в квартире

Иль бриллиантов, на худой конец,

В горшке чугунном где-нибудь в подвале —

При жизни умудрится кто едва ли

Себе отгрохать этакий дворец,

А ведь стоят, где прежде не стояли!

Не кажется ль тебе несправедливым,

Что можно быть нечестным, но счастливым?

И знаем мы, что век земной один

У всех у нас. Туда — одна дорога!

Но жулик доживает до седин,

А честный загибается до срока.

И что же — утешаться, что углем

Иль янтарем я возвращусь потом,

Чтоб, значит, греть и украшать потомков?!

Не помня даже собственных истоков —

Кем был, как жил, как умер, почему?

И несть числа мучительным вопросам!»

«Ну, отчего ж? — сказал Иван. — Дерьму,

И наперед известно, — быть навозом!»

«А ты все шутишь?»

«Как тут не шутить,

Когда в разладе с логикой приятель…»

«Чтоб знать, что жизнь и как ее прожить,

Рискнул бы я и душу заложить.

Нашелся б только верный покупатель

Иль тот, кто мог бы истину открыть…»

И в тот же миг как щелкнул выключатель!

Все фонари погасли.

Пала темь,

И рядом с ними шевельнулась тень

И мерзко засмеялась…

О читатель!

Ты ждешь рассказа, как явился бес,

Чтоб душу одного из эмэнес

Забрать, коль сам он пожелал обмена?

Все шло к тому, чтоб был такой конец

По всем законам жанра непременно…

Итак, старик…

Неведомо откуда

Он взялся вдруг иль появился в миг,

Когда погасли фонари,

Как будто

Они одни и освещали мир.

О да, мы помним:

Сразу пала темь

И рядом с ними шевельнулась тень

И мерзко засмеялась.

Ну и что же?

Мороз от страха пробежал по коже,

Задавленный, в зубах остался вскрик…

И с головою что-то приключилось:

Что было раньше — вроде бы забылось,

Что быть должно — представилось на миг…

— Что вам угодно, молодые люди? —

Спросила тень, откашлявшись слегка.

(Все в ней изобличало старика.)

— Покоя нет нигде. Но вы не судьи

Того, что и не смыслите пока.

Меж нами — жизнь. А может быть, века.

Когда зачтем и то, чего не будет

Со мной уже почти наверняка.

Но что я понял:

Эти семена

Взойдут уже в другие времена.

И будут ли плоды

Иль просто листья?

Здесь восемь зерен.

Только столько истин

Взойти не может.

Истина одна!

Кому из вас откроется она?

Бери кулек.

Вот ты, который дерзко

Мечтал о том, чтоб душу заложить…

Кому нужна, коль не умеет жить —

Ни дерево, ни камень, ни железка.

На что, скажи, ее употребить?

Пуста — и назначенье неизвестно.

Оставь себе.

Немало без того

Витает их на свете бесполезно:

Из ничего не будет ничего…

…Куда же дальше двигать наш сюжет?

Рассказывать о них попеременно?

Но признаюсь я сразу откровенно;

Неинтересен мне Евгений, нет.

Закрылся ненадолго в туалет

И там, вооружившись лупой.

Пытался зерен разгадать секрет.

Хотя и понимал, что это глупо.

Какая сила в них заключена.

Он точно знал.

Продешевить боялся!

Не потому ль так бережно старался

Все рассчитать и все учесть сполна.

И благо, что спала давно жена:

Ей объяснить бы было невозможно.

Зачем отдал Ивану три зерна.

Взять все себе он мог бы непреложно.

Он не забыл, как дрогнула рука

В тот самый миг.

О, было все не просто!

Свалял, видать, и вправду дурака —

Теперь себя корил за благородство.

…Все получил— машину, должность, дачу.

Ну и земельный — на прирост! — надел.

И даже попытался наудачу

Сменить жену. Но и том не преуспел —

Иссякла сила у зерна, должно быть,

Или столкнулась с силою другой,

Которая — свидетельствовал опыт —

Связала их порукой круговой.

Два сапога, но пара. Так уж вышло,

Что здесь у них и в мелочах сошлось.

Недаром он как будто ночью слышал

Далекий голос: пропадете врозь!

Все получив, лишь изредка Евгений,

Не сожалея, думал перед сном,

Что, как ни кинь, не может быть двух мнений:

Ему, конечно, повезло с зерном.

Что истина? И сколько разных истин.

Которых нам понять не суждено,

А ведь живем и не конюшни чистим…

Хотя, как знать, когда бы не зерно,

Когда б не эта редкая удача…

Но что она? Живут и без чудес.

Вот у соседа, что напротив, дача,

Как ни смотри — не дача, а дворец.

На этом фоне кажется убогой

Всех зерен чудодейственная власть —

Или лежали где-то очень долго,

Иль кто-то поиспользовал их всласть.

К тому же подвела, видать, сноровка

(Ругнул себя за промах — век учись!):

Скопировал, но, видимо, неловко

Соседа замечательную жизнь.

Когда бы внес в мечты он коррективы.

Со знаньем психологии ловчил.

То вместо этой кооперативной

Бесплатную бы дачу получил.

Но виновато разве волшебство,

Коль человек не ведает, что хочет?

Не знал еще Евгений, что его

Тот червячок завистливый источит.

Что он отдаст последнее зерно.

Чтобы заснуть хотя бы, не терзаясь…

И, приглушая вспыхнувшую зависть

К соседу, он в сердцах закрыл окно.

Пусть истину откроет Ваня Заяц,

Коль вытащил он истины зерно!

А тот, другой, по школьной кличке Заяц,

Пришел домой и, разбудив жену,

С ней объяснялся до утра, пытаясь

Все рассказать: про странную луну.

С которой будто бы старик свалился.

Про зерна, что могущества полны…

И не понять нельзя его жены,

Сказавшей хмуро: «Спи, коли напился!»

— Да я не пьян! Меня же черт попутал!

Вот посмотри: они, зерно к зерну!

Но кто из нас, домой вернувшись утром.

Смог сказкой успокоить бы жену?

Жене, как видно, не до шуток было.

Такая ложь — удар из-за угла.

Вдруг показалось ей, что разлюбила.

По крайней мере видеть не могла.

И до чего же хрупкое творенье

Любовь людей. Как будто из стекла.

Булыжником ударит подозренье

И — вдребезги! И словно не была.

Предчувствие возможного крушенья

Вмиг отрезвило. Что уж тут скрывать!

Не до того — вымаливать прощенье —

Молиться в пору, к господу взывать,

Иль к знахарке кидаться за советом.

Искать ли Джуну у Кавказских гор,

Иль на Костянский сразу — в «Литгазету

На откровенный, личный разговор…

Его жена — милейшее созданье,

С характером, что сложен из пород

Таких, что можно угадать заране,

Как далеко тут трещина пойдет.

И он увидел; трещина огромна

И глубока — не разглядишь и дна…

И сразу вспомнил о волшебных зернах,

О тайной силе каждого зерна…

Необъяснимое, и вправду, чудо —

Любовь людей. Не знаешь никогда,

Когда придет к тебе она, откуда.

Когда покинет и уйдет куда?

О как прекрасно было пробужденье, —

По лучшим создавалось образцам!

Не занимать тебе воображенья.

Читатель мой, ты все домыслишь сам.

Когда себя представишь в роли этой:

Ведь мой герой, растроганный до слез.

На счет любви, поэтами воспетой.

То волшебство восторженно отнес,

К достоинствам своей жены прибавив

Терпенья вызревающий кристалл…

Не будем спорить.

Тот, кто любит, вправе

Наращивать всемерно пьедестал

И возвышать любимую всемерно.

Пусть камень бросит тот, кто не любил!

Он счастлив был, и потому, наверно,

Он не зерно —

Жену благодарил.

Пусть вечно длится звездное мгновенье

Для тех, кто хочет бескорыстно жить,

Кто все богатства мира без сомненья

К ногам любимой может положить!

А дальше?

Дальше — жизнь путем привычным

Вновь потекла как бы сама собой!

Свой долг общественный с сугубо личным

Вновь совместил, как раньше, мой герой.

Он жил, как все, — о деле беспокоясь

И о семье: забот невпроворот.

Спешил домой с работы, как на поезд,

И на работу — как на самолет.

Не роль играл, а жил. Не мог иначе,

И потому, наверно, потому

Умел он слезы отличать от плача,

И люди шли за помощью к нему.

И вот однажды услыхал случайный

Застенный, приглушенный разговор —

Сотрудница своей делилась тайной,

Беду не ставя никому в укор:

«…Всем хороша, фигура — загляденье

И умница, и только вот лицо…

И дочь не дочь, а словно наважденье.

Смотреть боюсь — вдруг разревусь, и все.

А тут еще отец ударил спьяну…

Неужто мне так мучиться вовек?»

«Ты к Аверьянову сходи, к Ивану.

Он, говорят, душевный человек…»

И вот пришла.

И смотрит, как на бога,

Как будто он один и только он

Ей может выдать, не сходя с порога.

Какой-то чудодейственный талон.

«Я знаю, да», — сказал он и смущенно

Закашлялся — проговорился вдруг!

Она ждала с лицом завороженным,

Глаз не сводя с его бессильных рук.

О сколько было в этом взгляде муки

И ожиданья чуда — бог ты мой!

Когда б он стал в тот миг тысячеруким.

То каждой бы развел ее с бедой.

И словно отряхнувшись от гипноза,

Полез в карман за носовым платком…

Зерно под ноготь влезло, как заноза.

Напомнив о могуществе своем…

О результатах он узнал по слухам —

Прополз по коридорам шепоток:

Не то к уродке вызывали духов.

Не то известный экстрасенс помог.

И о себе нелестный отзыв тоже

Услышал он. Сотрудница клялась,

Что Аверьянов, эмэнес, похоже,

Душевный человек, но ловелас.

Он посмеялся грустно. Это ж надо!

И впрямь — потемки женская душа.

Должно быть, часто путают наряды

И ложь и правда, на люди спеша.

Добро и зло — как различить их строго?

То решкой выпадают, то орлом.

Ну а ребро? Оно, должно, от бога,

Погрязшего в двуличии своем.

Что до людей, то разве же не странно:

Река, любя, разводит берега…

Евгений тронул за плечо Ивана:

«Ты что, старик? Не видел старика?

Заснул, должно быть. Пьяный или шизик,

А ведь, признаться, сильно напугал!

Итак, о чем мы спорили — о жизни?

Я не расслышал, что ты мне сказал?».

Он был напорист, друг его Евгений.

И много знал, все видел наперед.

Он повторил: «Так, значит, жизнь— мгновенье?».

Иван ответил: «Нет, наоборот!».

Когда бы спал, то посчитал — приснилось.

Но ведь не спал! И как же вдруг забыть.

Что в миг один вся жизнь его вместилась

Со всем, что было и могло бы быть.

Что ложно здесь? Какая все же жалость.

Что никогда уже не суждено

Последнее использовать зерно:

Оно пропало.

Истина осталась.

Добро и зло — все больше вперемежку.

Но сказка, и лукавя, не лгала:

Выигрывал и ставивший на решку,

И тот, который ставил на орла.

…Парк затихал

И бережно, как в сетке,

В ветвях деревьев

Уносил луну…

Сосна,

Качнувшись,

Соскребнула веткой

То ль позолоту.

То ли желтизну.

Поэма — жанр, известно, трудный,

Но у поэтов нарасхват;

Не за эффект сиюминутный —

За отдаленный результат.

За то, что мыслям здесь просторно,

Поскольку дарит неспроста

Возможность убежать проворно

За край бумажного листа,

Чтоб там, в известном отдаленье.

Не утруждая головы,

И написать стихотворенье

Из неудавшейся главы —

Как бы вернуться с полдороги—

И я премудрость ту постиг.

Когда в кустах чужого слога

Едва не вывернул язык.

Когда вдруг понял ненароком,

Что водит слово — не рука —

К своим я двигался истокам.

Как вспять идущая река.

И берега, казалось, те же

И ямы прежние на дне…

Увы, уже бурлилось реже.

Как и должно на глубине.

Хотя встречались перекаты.

Где громоздились валуны…

Но разве детство виновато

В том, что не все сбывались сны?

И разве осыпи-обрывы.

Что мой смущали часто взгляд,

О той поре моей игривой —

И лишь о ней! — не говорят?

И разве душу не тревожат

Воспоминанья о тропе?

О разном пишем мы.

Но все же

Честней и лучше

О себе…