Зима над миром

Глава 1

Однажды в Ледовый век трое мужчин ехали верхом в Совиный Крик, где было зимовье Донии из Хервара. Стояло оно на Жеребячьей реке в четырех днях пути на северо-запад от ближайшего поселения Фульда, и гостю из Арваннета тяжело давалось путешествие.

Солнце в том месяце вошло в знак Лося и теперь оставалось на небе дольше, чем длилась ночь. Однако вокруг ещё было белым-бело; затверделый снег скрипел под копытами. Ветер, дувший наискосок низким лучам вечернего солнца, приносил из-за горизонта дыхание тундры, а из-за неё — дыхание ледовых гор.

Местность же, окружавшая путников, скорее напоминала тайгу: она была холмистая, большей частью открытая, вся изрезанная синими тенями, но и лесистая — здесь, росли темные сосны, плакучие ивы, березы, ветви которых пока покрывали только льдинки. Цвет неба разнился от лилового на востоке, где уже проглянули первые звезды, до бледной голубизны зенита и зелени вокруг кроваво-красного диска. Вверху в своих гнездах каркали вороны. Высоко над ними парил ястреб, озаренный предзакатным сиянием. Перепела, словно на колесах, разбегались направо и налево от всадников. Из зарослей ежевики величественно взмыл фазан. На гряде холмов, ограничивающей кругозор с юга, паслось, добывая из-под снега мох и остатки травы, несколько сотен больших копытных животных: степные олени, лошади, буйволы и карликовые бизоны рядом. Время от времени слышался лай невидимой дикой собаки, и койот воем отвечал ей. Обильна была земля, которой владел род Хервар.

Двое мужчин были местные уроженцы — истые рогавики. На это указывали высокий рост — стремена на их лохматых пони были опущены низко, — широкие плечи, поджарые тела, а ещё светлая кожа, длинные головы, широкие скулы, короткие носы, раскосые глаза. Они и одеты были похоже — в отороченные бахромой рубахи и штаны из оленьей кожи, расшитые крашеными иглами дикобраза, мягкие полусапожки, шерстяные плащи с капюшонами. У каждого было по два ножа: тяжелый резак и легкий — для метания; у седла — крепкое кабанье копье, топорик, лук, колчан и аркан. Рыжий Згано заплетал волосы в косички и закручивал на затылке, темно-русый Кириан стригся пониже ушей. В их возрасте — семнадцать и восемнадцать лет — настоящая борода ещё не растет, поэтому оба чисто брились. Згано был старшим сыном Доний, Кириан её младшим мужем.

Третий путник был Касиру — отпетый вор, мошенник и головорез, а ныне ещё и правая рука атамана Братства Костоломов, то есть глава воров, мошенников и головорезов. У него была янтарная кожа и черные глаза жителя Арваннета, но присущей арваннетянам статью он не обладал. В свои пятьдесят он был мал, тощ и остролиц. Коротко подстриженные волосы, бородку и остроконечные усы давно пронизала проседь. Пеньки зубов, ещё сохранившиеся во рту, постукивали от холода. Его изящный, мягких тонов наряд — туника, облегающие рейтузы, башмаки — был уместен на юге, но не здесь. Он кутался в предложенный ему плащ и угрюмо поругивался. Позади у него торчала шпага, словно замерзший хвост.

Згано и Кириана попросили доставить его в Совиный Крик как можно быстрее, как только спешный гонец привез Доний весть, что Касиру едет дилижансом в Фульд, поэтому в дороге они не охотились, а загрузили вьючную лошадь мясом, медом и сушеными фруктами. Вторая лошадь везла палатку нельзя же заставлять горожанина спать в мешке прямо под открытым небом; третья — пожитки Касиру. Четвертая, без поклажи, оставалась в запасе на всякий случай — опять-таки ради гостя; больше запасных лошадей не было: пешему горожанину не угнаться за рогавиками.

За этот день они трижды видели дымок от жилья, и Касиру спрашивал, не это ли цель их пути. Спутники отвечали «нет». Общаться им было трудно — он плохо знал их язык, они — его. Беседа велась в основном на рагидийском, которым Касиру владел бегло, а они — достаточно для торговых или военных целей. Кое-как они объяснили ему, что тут живут те, кто принадлежит к сообществу Доний (более близкого перевода слова «горозди» найти они не могли), и что это семейное сообщество — самое большое во всем Херваре. Касиру счел, что все это — владения Доний, поскольку она, как он понял, каким-то не совсем ясным ему образом возглавляла сообщество.

Наконец, когда всадники поднялись на очередную возвышенность, Згано, указывая вперед, крикнул с усмешкой: «вон оно!», ударил лошадь пятками и с воплем понесся вниз. Кириан затрусил следом, показывая дорогу гостю и вьючным лошадям.

Касиру напряг зрение. В распадке уже стояли сумерки. Холм, на который они въехали, справа бугрился, переходя на севере в огромную крепкую стену. Это, без сомнения, были развалины древнего города — Касиру казалось, что он различает меж деревьев и кустов следы раскопок. К югу и западу местность была ровнее, но там защитой от ветра служил густой покров вечнозеленой растительности на берегах Жеребячьей реки. Касиру смотрел с вершины через серо-стальной застывший поток на бесконечные снега, розовые от заходящего солнца. Дальше кругозор замыкался. Ну что ж — сюда хотя бы не проникает проклятый леденящий ветер, и конец пути уже близок.

Высокие березы осеняли зимовье. Его постройки образовывали обширный четырехугольник, вымощенный внутри. Касиру казалось, что он различает амбары, коптильню, мастерские, а также конюшню, псарню и соколиный вольер помещения для тех трех видов животных, которых разводили рогавики. Службы были бревенчатые, под дерновыми крышами, но прочные. Жилой дом занимал целиком одну сторону двора — длинный, широкий, но низкий, ниже служб. Это объяснялось тем, что большая его часть помещалась под землей, а бревенчатые стены служили только световой надстройкой. На крыше торчало множество труб, две из них дымили. На южной стороне чернел за стеклом большой плоский солнечный коллектор, сделанный в Арваннете. В середине двора, как скелет, возвышался ветряк рагидийского производства.

Собаки бросились навстречу — кого приветствовать, кого облаять. Высокие, серые, поджарые, они напоминали своих диких сородичей. Из их пастей валил пар, инеем оседая на мордах.

Згано унял их.

Открылась дверь выступающих наружу сеней, и мужчина, черный на фоне желтого света, поздоровался с приезжими. По лестнице вниз он провел их в переднюю, а оттуда — в большую горницу. Ногам было тепло на дощатом полу, устланном где шкурами, где привозными коврами. Раздвижные перегородки были отделаны причудливой резьбой и ярко раскрашены. На побеленных земляных стенах среди росписи, изображающей зверей, растения и стихии, сверкало оружие. На полках стояли ряды книг; от рагидийской печи, выложенной красивыми изразцами, шло тепло; освещало горницу около дюжины привезенных с юга масляных ламп. Среди плодов и зелени, гроздьями свисавших со стропил, помещались цветочные саше для освежения воздуха. Когда вошли путники, одна из девушек отложила в сторону струнный инструмент с выгнутой декой, на котором только что играла мелодичную песню. Последние ноты ещё висели в воздухе, скорее заунывные, чем бравурные.

На помосте, вдоль стен, на подушках вокруг низкого стола, скрестив ноги, сидели люди. Здесь были шестеро детей Доний — от Згано до трехлетней Вальдевании; жена Згано, на время его отсутствия оставшаяся здесь, поскольку он пока был её единственным мужем; двое мужей Доний, считая Кириана, — остальные уехали по своим делам; четыре незамужние родственницы — пожилая, средних лет, молодая и девочка — и сама Дония. Их облик свидетельствовал о том, что все присутствующие здесь — рогавики. В остальном они мало походили друг на друга — одевались и причесывались все по-разному; правда, сейчас, в жарко натопленной горнице, сидели почти без одежды, а кое-кто и вовсе нагишом.

Дония соскочила с помоста, где лежала на медвежьей шкуре, и, мимоходом быстро и горячо обняв Кириана, схватила Касиру за руки.

— Добро пожаловать, друг. — Ее хрипловатый голос немного спотыкался на южных словах. — Эйа, погоди-ка! — засмеялась она. — Прости, подзабыла. Она скрестила ладони на груди, низко поклонилась и произнесла вежливое приветствие, принятое в городе: — О гость, да воссияет среди нас бог домашнего очага!

— Ко мне это не очень-то подходит, — усмехнулся уголком рта Касиру. Или ты забыла за эти три года?

Она посерьезнела и ответила, тщательно подбирая фразы:

— Нет, помню… ты злодей… но достоин доверия, когда у тебя есть на то причина. А зачем же было ехать в такую даль… трястись по ухабам в дилижансе… вместо того чтобы спокойно плыть на пароходе… не будь у тебя нужды в нас… а у нас, возможно, в тебе?

Она смотрела на него пристальным, испытующим взглядом. Он посматривал на неё как бы ненароком, обводя взглядом горницу, но была в этом взгляде воровская острота.

Она не очень изменилась со времен их последней встречи в Арваннете. В свои тридцать пять она сохранила стройность, плавность движений и крепкую хватку. Касиру хорошо видел её, ибо на ней была только матерчатая юбочка, надетая из-за карманов, да ожерелье из ракушек и звериных зубов. Кожу покрывал узор из красных и синих петель. Она была полнее большинства рогавикских женщин, но тело её было упругим, мускулистым. Груди её набухли от молока: матери-северянки продолжают кормить грудью ещё несколько лет после родов, и не только младшего, но и старших детей, детей своих друзей, а то и взрослых, желающих полакомиться. Внешность её поражала: раскосые серо-зеленые глаза, широкие ноздри, большой рот, квадратный подбородок. Волнистые желтовато-каштановые волосы, схваченные расшитой бисером повязкой, падали на плечи. Кожа к концу зимней ночи сделалась ярко-белой, и на коротком носу виднелось несколько веснушек — воспоминание о летней золотой россыпи.

— Садись и располагайся, — пригласила Дония, сказав что-то средним детям и женщинам, и те вышли.

Скорее всего она послала их распаковать пожитки Касиру и приготовить еду. Но Касиру, хотя и поднабрался в пути рогавикских слов — а тот, кто входит в Ножевое Братство многоязычного Арваннета, должен схватывать чужую речь с лету, иначе не видать ему удачи, — не понял, что она сказала. Не понимал он ничего и потом, когда члены семьи переговаривались меж собой. Знакомы были только отдельные слова. Он и раньше слышал, что здесь в каждой семье свои традиции и свой диалект, но огорчился, когда это подтвердилось.

В свое время, при встрече на юге, он почитал Донию варваркой: пусть умной, пусть великолепной в дружеском кругу (хотя она и отказала ему в любви, несмотря на все слухи о распутстве северянок), но все-таки наивной дочерью первобытных охотников. Арваннет, старейшая метрополия мира, был лабиринтом, где кишели хитрости и секреты. Никогда безлюдному северу не постичь их!

Привыкший к стульям Касиру присел на край помоста, опустив ноги на пол. Дония улыбнулась и подсунула ему под спину подушки, чтобы он мог опереться. Сама села по правую руку от него, а Ивен, её первый муж — по левую. Ивен был на пару лет старше Доний, жилистый, с бледно-голубыми глазами, коротко подстриженными рыжевато-каштановыми волосами и бородой с проседью. Туника из привозного полотна не скрывала внушительного шрама на бедре — следа от рогов дикого быка.

Остальные члены семьи расположились на ковре. Их глаза выдавали интерес, но вели они себя сдержанно и замкнуто — в точности так, как отмечали все цивилизованные путешественники, посещавшие север. Только Згано и его юная жена вышли, обняв друг друга за талию. Шестилетняя дочка Доний, Лукева, принесла на подносе стеклянные кубки с горячим медом. Касиру с благодарностью принял кубок, согрел о него ладони, вдохнул аромат и откинулся назад, покоя свое изнуренное в дороге тело.

— Если хочешь, о цели твоего приезда поговорим утром, — предложил Ивен на неожиданно хорошем рагидийском. Может быть, он каждый год или два ездит торговать на юго-запад, в долину Кадрахада, подумал Касиру; а может быть, выучил язык на войне — Дония рассказывала, как её род вместе с другими отражал вторжение Империи десять лет назад: она была там, и её муж, возможно, был тоже. — Сейчас мы поедим, а потом можешь отправляться прямо в постель.

— Да, пожалуй, подробно поговорим завтра. — Касиру отпил глоток меда, терпкого и пахнущего травами. — Но главная мысль… Однако как вы тут поживаете? Что нового?

— На севере-то — ничего, — ответила Дония. Свой нетвердый арваннетский она подкрепляла рагидийским, то и дело останавливаясь, чтобы перевести в уме. — Зима сменяет лето своим чередом. У нас в семье прибавилась Вальдевания — хотя ты ещё не видел никого из наших. И Кириан. Мы поженились в прошлое зимнее солнцестояние. Мой третий муж погиб два года назад, утонул — его лодка перевернулась, и он ударился об неё головой.

— Сожалею, — промолвил Касиру.

— Нам не хватает его, — сказал Ивен.

— Да. — Дония подавила вздох, нагнулась потрепать Кириана по голове и улыбнулась Ивену через грудь Касиру. — Одни приходят, другие уходят; в конце концов мы отдаем земле то, что ей задолжали. А как жил ты все это время?

— По-всякому, — пожал плечами горожанин, — то под гору, то в гору, в суете, как всегда. До самого завоевания Арваннета.

Дония выжидающе оперлась на локоть. Ее пальцы стиснули кубок, и по освещенному лампой лицу прошла тень. За темными окнами послышалось одинокое уханье совы.

— Зная вашего брата-мошенника, Касиру, я не подумал бы, что вы в чем-то изменились, — медленно сказал Ивен. — Сколько разных властителей сменил Арваннет на протяжении стольких тысячелетий? И каждый властитель считал, что Арваннет принадлежит ему, пока время не сметало его прочь и Арваннет не возвращался к старому.

Касиру, кашлянув, подавил смешок.

— И Логовища оставались в стороне, так? Мы живучи, словно крысы. Это, в общем, верно. Только горе крысам, когда приходят хорьки. Боюсь, что как раз это и случилось. — Он наклонился вперед. — Выслушайте меня, прошу вас. Что вы могли слышать в своем Херваре, куда даже пароходы не доходят по Становой реке? Что Рагидийская Империя двинулась к восточному побережью Дельфиньего залива, захватила и заняла Арваннет? Ну так что же, думаете вы. Южанам по-прежнему нужен металл. Торговля будет идти своим чередом, и наши роды будут свободно кочевать по своим землям. Но я говорю тебе, Дония, и говорю всем северянам: теперь не то, что было раньше. Империя распалась триста лет тому назад. Сейчас её восстановили бароммцы, жители южных гор. Их мощь и честолюбивые планы — вот что угрожает нам: и вам, и мне. Я, сознаюсь, не ожидал от их завоевания ничего дурного. Наоборот — казалось бы, в суматохе Братья смогут поживиться. Но на поверку оказалось не так. Хорьки забрались в наши подземные переходы. Отчаявшись, я заказал себе место в первой же почтовой карете, едущей на север в этом году, под вымышленным именем. На станции в Агамехе я нашел рогавикского гонца и заплатил ему, чтобы он отвез тебе, госпожа, письмо с известием о моем приезде. — Он перевел дух.

От горячего меда уже гудело в его усталой голове, словно далеким летом он слышал гудение пчел над полями клевера.

— Так ты полагаешь, что бароммские властители Рагида нападут потом на нас? — спросил Ивен.

— Уверен, — ответил Касиру. Дония отбросила назад свои локоны цвета пумы.

— Наши предания говорят, что южане с незапамятных времен желали занять наши земли под пашни и пастбища. Но когда бы они ни пытались, их ждала гибель. Уже и на моем веку били их на Пыльных равнинах, пока они не уползли к себе за Кадрахад — с теми же бароммцами во главе. Если урок им не впрок пусть идут теперь по Становой. Будет пожива коршунам.

— Говорю тебе — военачальник, взявший Арваннет, не такой, как другие до него, — возразил Касиру. — Я понимаю, что мое слово для вас ещё ничего не значит. Но приезжайте — послушайте, разнюхайте и подумайте сами.

У Доний загорелись глаза. Последние годы она жила слишком спокойно по сравнению со своей прошлой жизнью.

— Пожалуй, — тихо сказала она. — Поговорим после. Они говорили целый месяц. Дония собирала к себе глав семейств со всей округи, даже из родов, которые жили за пределами Хервара. Все внимательно слушали, вдумчиво совещались и соглашались с тем, что интересы Братств и северян здесь совпадают. Касиру тем временем наслаждался щедрым гостеприимством. Ему оказывали внимание одинокие женщины, движимые любопытством, которое вскоре угасло. Однако, при всей учтивости северян, ему ни разу не удалось заглянуть в глубину их душ, и у него так и не появилась надежда, что он сумеет мобилизовать рогавиков. У них даже слова такого не существовало. Все его попытки объяснить не попадали в цель.

Когда Становая освободилась ото льда и в Фульд пришел первый пароход из, Арваннета, Касиру отправился на нем домой. Дония пообещала, что сама приедет расследовать, верны ли его предупреждения. Но прошел год, прежде чем она всерьез занялась этим.