Десять шагов до войны

Шаг третий

Снова весна. Весна пятьдесят восьмого года. Снова звонкая капель сквозь неплотные прокладки куполов, бодрые ветерки санитарных проветриваний, оглашенное чириканье в переплетениях ферм. Детство, наконец-то счастливое детство катилось своим чередом, радовало обилием информации, яркими красками, сочными звуками, чистыми чувствами. И друзьями, целым классом друзей.

Зудело только на краешке сознания, что подкупольник – закрытая система. Место обитания навсегда. Она еще не решила, кем станет, но в подкупольнике ждала ее максимум профессия сборщицы на заводе «Реактивные системы». В городе из учебных заведений – пара техникумов да филиал иркутского техуниверситета, готовящие кадры для подкупольника же. А выезд на учебу, и вообще выезд в материковую Россию – с очень неохотного разрешения ГБ. Не зря Андрюшка нацелился в десантное училище – по военному набору из города пока что выпускали, так что умница-брат просто нашел единственный способ сбежать на материк.

Но взрослая жизнь пока что маячила очень далеко, и она сполна наслаждалась детством. Вот, в футбол стала играть. Сначала – от нечего делать. Преподаватель гражданской обороны за нулевой класс научил их правильному поведению при техногенных катастрофах, во время войны – да-да, на полном серьезе! – отдельным пунктом действиям при пожаре, налетах вражеской авиации и ракетных обстрелах – и спокойно самоустранился. Выходил к классу, чтоб только выдать мяч и кивнуть на спортплощадку – развлекайтесь сами. Забавно: века летят, государственное устройство меняется, а учителя физкультуры как были бездельниками, так и остались, ничто их не исправило. Так что они играли в футбол. А в классе большинство – девчонки…

Сначала она просто заключила соглашение с куратором-положенцем: они с Богданом занимаются классом, а положенец занимается своими делами. А как заниматься, чтоб класс не скучал? Вот и пришлось выпросить у преподавателя дополнительно мячи и проводить реальные тренировки. Дело-то нехитрое. Мальчишки ставят пасы и удары, девчонки мячи за воротами отлавливают и назад катают, за неточные удары какой-нибудь веселый штраф придумать… А потом она увлеклась нетривиальной, как говорится, задачей.

Дело в том, что имелось у прадеда странное убеждение, что спортивные команды комплектуются по неправильному принципу. Так называемому спортивному. То есть – стараются брать, например, в футболисты самых агрессивных, напористых, настойчивых. Самых-самых лидеров. И в хоккеисты – таких же. И вообще в спортсмены. Ну, для борцов это, может, и правильно, но футбол – игра командная, там совсем другие качества важны. А берут все тех же лидеров. Которые потом никак не могут согласоваться на поле, тянут игру на себя, психуют, если их затирают, саботируют игру команды… Вот и захотелось проверить – а что получится, если собрать команду из ребят неконфликтных, вовсе не спортивных? Быстро выяснилось, что таковых в классе – раз-два и обчелся. Ну, Богдан, разумеется. Ну, Петя Дробот, тихий мечтательный мальчик. Ну, еще парочка – если сильно не придираться. И это все. И среди девчонок та же картина. И в других классах – она же. Мало их оказалось, неконфликтных. Вот из них она и стала собирать команду. Ну и что, что слабые, что девчонки? Толку в защите от футболиста-лидера, если он в защиту «не любит» оттягиваться? А задохлики да девчонки – чуть опасность, все там. Только им надо все хорошенько разъяснить. Чтоб пример с альфа-самцов не брали. А «Настоящие спортсмены» пусть спарринг-партнерами поработают. И наглядным образцом, как не надо играть.

То ли прадед прав оказался, то ли у нее тренерские способности прорезались, но получилось так, что к концу второго класса они вынесли в футбол всю начальную школу. Вообще всю, и четвертые классы тоже. Ну, при условии честного судейства. Зита специально упросила знакомых положенцев, чтоб драки на поле пресекали жестоко. Настоящие спортсмены – они же сразу в драку, когда видят, что проигрывают малявкам. А в пределах правил им не нашлось равных в начальной школе. Порядок бьет класс, не ей подмечено и даже не прадедом.

Потом… потом преподаватель сказал, что в подкупольниках вообще-то проводится ежегодный футбольный турнир. Она сильно удивилась тогда. Вообще-то футбол в подкупольнике не котировался. Так же, как и волейбол, и баскетбол. Во дворах и в школе сходились в основном на «схватку» – что-то отдаленно похожее на регби с элементами уличной драки. Задача – отобрать у противника набивной мяч и унести к себе. При этом уровень жестокости игры задавался в основном личными взаимоотношениями, с чужаками рубились реально, разве что без оружия. Во всем этом чувствовались грозные ветры новой эпохи, подкупольники готовили на потоке жестоких, агрессивных бойцов стайного типа. А тут – мирный футбольный турнир. Среди всех возрастных групп, что интересно. И поедут на турнир победители городского этапа. Ну, она и ухватилась. Вспомнился фильм про попаданку Наташу Мальцеву, как она пробивалась по жизни через спорт. Чем не ее вариант? Так что она впряглась серьезно, и учителя впрягла. Дополнили команду неконфликтными мальчишками из дружеских «вэшек», потренировались… и вынесли все команды города. Ну, как вынесли… когда бегают на своих коротеньких ножках малыши, пищат, толком по мячу не попадают, это вообще-то не очень геройское зрелище. Но ее команда искренне считала, что они ого-го! Вот, даже заработали кличку! «Сухие козлы». Сухие – за то, что крайне редко позволяли гол в свои ворота. Ну а козлы – это от злости. Так они и поехали на турнир. В сопровождении учителя, за счет города, что оказалось жизненно необходимо большинству игроков. В семьях лишенцев какие деньги? Одни карточки на руках, ими в поезде не расплатиться.

Поезд и сама поездка ее оставили равнодушной. По сути, обычные скоростные вагоны с сидячими местами, чуть получше знакомых прадеду электричек. Да и вообще таинственное будущее оказалось бедным на технические новинки. Типа, поезд людей возит, функцию выполняет, и нечего больше выдумывать.

А вот соседние города-подкупольники ее изумили. Не, она подозревала, что построены по одному проекту – но не настолько же до мелочей! Даже у улиц – те же названия! Она и свой дом нашла, и оказался он точно таким же!

Что отличалось, так это промзоны. Все же заводы в городах базировались разные. Смертельно опасная «Тройка», к примеру, ожидаемо оказалась центром химических производств. Кстати, именно в Тройке и проводили турнир, и пофиг, что взрывается чуть ли не каждый квартал. Заселили в гостиницу при городском стадионе, и вперед.

Турнир дался команде неожиданно тяжело. Неожиданно болезненно. Она-то привыкла, что драки на поле пресекаются положенцами жестоко и сразу, а оказалось – это не всеобщее правило. Оказалось, их «Копейка» – просто верх благожелательности, оазис человечности! Может, из-за того, что был построен первым, их подкупольник в большей мере успел приобрести черты города. Остальные – просто реальная тюрьма! На поле драка за дракой, по любому поводу и без. Особенно – когда они выигрывали, а они выигрывали. Ну и били их старшаки в открытую. Она не выдержала и обратилась за помощью к судьям, раз уж сопровождающий учитель струсил и помалкивает. Ей сначала удивились – надо же, такая маленькая, а уже разговаривает! Потом мило улыбнулись: «А чего ты хочешь, девочка? Это спорт. Он должен воспитывать мужчин, воинов. Определенная жесткость в игре необходима. И вообще – шла бы ты, девочка, на трибуны?» Ну, она запомнила лица и пошла. Ей-то еще ничего, она на воротах, а Светка Летяга, например, весь турнир в нападении отбегала. Пусть здоровенная, пусть «Халда» – но ведь девочка! Как выдержала – непонятно. Она один раз посмотрела, как ее уносят с поля, взяла кое-что и пошла в судейский корпус. Хорошо, мальчишки сообразили, что к чему, и остановили. Сказали: «Мы сами». Она согласилась. Только подучила, что сделать, чтоб не попасться.

Вернулись в синяках, злые на весь мир, но, что удивительно, железно сплоченные. С кубком в руках. На вокзале их встречало полшколы, миг триумфа оказался восхитительно сладок. Ну и… всё. Предложений с материка не поступило. Действительно, кому он интересен, местный турнир среди карликовых городков? Остался кубок на стенде в школе, нехилый тренерско-управленческий опыт в голове – и полтора десятка надежных ребят за спиной, объединенных общей тайной.

Команда после турнира распалась. Нет, они играли по-прежнему – но только со своими. Не пожелали ребята драться на поле неизвестно за что. Но когда известно за что… например, если заденут кого из футболистов… вот так неожиданно для себя она обзавелась маленькой личной гвардией. И неслабой поддержкой от «положенцев», которые козыряли победой в турнире по всему городу.

Еще за прошедшее время открыли интернет. Она думала – что-то меняется в стране, доступ к информации становится свободным. Ага, ха-ха три раза. Интернет открыли, да, но сделали платным, и сильно платным. Из бесплатных – только профессиональные, сильно урезанные версии для офисной работы, и ученический, который даже и не интернет, а, скорее, школьная доска объявлений. Отец, фанат танковых игр, посмотрел на цены, плюнул и отключился от городской сети. С информацией вообще творилось черт знает что. Из передач новостей понять что-либо было в принципе невозможно, Ну, понятно – развитие тенденций. Полвека назад информацию забивали и разбавляли потоками вранья, и вот продолжили тенденцию – вообще отрезали. Кому положено, тот знает, остальным ни к чему, как-то так.

Еще что-то произошло в центральных областях России, и в школе резко прибавилось детей ссыльнопоселенцев. Двое пришли и в ее класс, мальчик и девочка. Нелюдимые, грубые, они сторонились общения, и их быстро оставили в покое по ее просьбе. Ну, она-то смогла разговорить их.

– Правда, что у вас был неурожай? – спросила она.

Мальчик отвел взгляд.

– Урожай был, – неохотно ответил он. – Россия скупила дешево, а на рынке не дали продать. А потом цены на горючку подняли в десять раз и налоги.

– А по телевизору говорили, у вас голод был, – заметил кто-то.

– Не было голода, – сказал ссыльный. – Мы посевное зерно ели. Протравленное. Живот больно, а так ничего. Сестра только умерла.

Мальчик говорил не только неохотно, но и с каким-то внутренним презрением, четко отделяя себя от России. Что-то он там, в своем центре, видел такое, что навсегда оттолкнуло его от страны. А потом девочка дернула его за рукав, и он вовсе перестал отвечать на вопросы.

Из того, что она успела из него вытянуть, получалась странная картина. Неурожая не было. Было сознательное разорение хозяйств, затем их массовая скупка крупными игроками и перевод на промышленную основу. Это – очередная индустриализация сельского хозяйства, поняла она. Только проведенная с крайней жестокостью. Ну, или с крайним равнодушием, что по сути одно и то же. Дома, когда она рассказала новости отцу, тот поморщился.

– Понятно, почему презирают, – сказал он недовольно. – Как думаешь, кто там выступления давит? Мы, сибиряки, давим. Сибирские десантные бригады – самые верные, самые злые, любой приказ без размышлений. Вот и получили новых бандеровцев. Знаешь, Танька, люди никогда не простят страну, стрелявшую в них. Считай их отныне врагами. Лучше б их там всех перебили, чем вот так загонять опухолью внутрь страны. Случись война…

И отец резко замолчал, явно жалея, что сказал лишнего. Он вообще многого побаивался, ее большой и сильный отец.

Еще за эти годы окончательно разладились отношения между родителями. Точку поставил, набравшись решимости, отец. Купил жене на двадцатилетие совместной жизни золотые украшения – на это специальная карточка выдавалась! – принес, продемонстрировал – и подарил дочери.

– За все хорошее, что есть в семье, надо благодарить Таньку, – сказал он жене угрюмо. – Ее силами семья держится, твоей заслуги нет. Маленькая девочка одна всю домашнюю работу тянет. Андрея поддержала, помогла школу пройти, парень благодаря ей сможет в военное училище поступить, а был обалдуй обалдуем. Варит, стирает, убирает, посуду моет, рабочую одежду подшивает, дома чистота и порядок, и плановые отключения воды ей не помеха, как тебе. Когда только успевает учиться на десяточки, не понимаю. И любит меня с Андрюхой Танька без ума, хотя должна бы за «отродье» возненавидеть. А вот ты… я ладно, сам дурак, что тебя выбрал, но ведь и сына лень по голове погладить. Гарнитур – её по праву, не твой. Она нам – и мать, и жена, и любящая дочь. Понятно?

Она думала, Андрей возмутится, он к маме относился неплохо. Но брат только согласно кивнул, сходил в свою комнату и принес кубок за победу в городском шахматном турнире.

– Твой, – сказал он коротко. – Теперь-то я понимаю.

Мама хотела поднять крик, но после слов брата молча хлопнула дверью и ушла. Не навсегда, другого жилья у нее в городе не было, но теперь она старалась уходить на работу пораньше, а возвращаться как можно позже – или вообще не возвращаться. И с дочерью принципиально не обменивалась ни словом. Это было очень плохо, но по сравнению с прежними ежевечерними скандалами, пожалуй, даже хорошо. По крайней мере, гораздо тише и спокойней. А по сравнению с тем, что творилось в семьях ее соседей и одноклассников, они вообще, считай, жили счастливо, и им искренне завидовали. Атмосфера номерных городов не располагала к семейному благополучию. В ее классе неполные семьи – скорее норма, чем исключение, начиная с лучшего друга Богдана, к которому она сейчас шла. Как-то резко и неожиданно заболел белобрысый гений, отчего у нее в сердце поселилась невнятная тревога.

Она вывернула из технического прохода на знакомую улицу, сощурилась от лучей солнца, ударивших в лицо. Улица Железнодорожная – просто, доходчиво, интуитивно понятно. А какой ей еще быть, если вибрации от прохода составов даже досюда достают?

Показался патруль штурмовиков, она радостно замахала руками и помчалась. Удачно, ребята помогут пройти в общежитие, самой туда не попасть, режим.

Штурмовики при ее приближении оживились.

– Зинка-Танька, ты ко мне? – с надеждой спросил один. – Штаны снимать?

– Сдурел? – возмутилась она. – Такие, как я, гуляют только с отличниками! Ты – отличник?

Парни коротко хохотнули – анекдот они ей сами рассказали недавно, еще не забылся.

– Богдан заболел, – объяснила она серьезно. – Надо проведать.

Штурмовики переглянулись. Один из них приложил свою карточку к замку подъезда и посторонился.

– Передавай привет, – сказал штурмовик. – Пусть держится, мы с ним.

Она восприняла слова взрослого парня без удивления – маленького Богдана здесь уважали все. И вообще штурмовики оказались нормальными ребятами. Богдан им объяснил, что она казачка, и как-то быстро сдружились. А за футбол она приобрела среди них нехилое уважение. Вот, казалось бы, грубые ребята, носители тюремных порядков – а уважают. Есть что-то в людях незыблемое, присущее всем, независимо от условий существования. Осталась какая-то человечность, несмотря ни на что.

Надзирающий кивнул на служебный выход железнодорожников и вопросительно поднял брови. Она отрицательно помотала головой и поскакала по лестнице наверх.

– Передавай Богданчику привет, – сказал ей в спину надзирающий.

Она кивнула не оборачиваясь. Надзирающий в общежитии тоже оказался неплохим человеком. Благодаря ему она в любое время могла выбраться на рыбалку, даже когда объявляли режим закрытого города в связи с побегом очередной группы заключенных Ленского горнодобывающего комплекса.

Дверь в комнату Богдана оказалась незаблокированной, что ее удивило. Она тихо вошла – и оказалась в царстве цветов. Богдан никогда не выходил с ней за городской периметр, но каждое свободное место в комнате занял цветами, за которыми ухаживал с любовью и вниманием, когда только время находил, вечный труженик. Парочку деревцев для бонсай она ему сама притащила из тайги, и вон они, растут.

Он лежал в своей кровати, маленький, исхудавший и странно светлый. На шее – сложная повязка.

– Вот, шишка на шее выросла, – прошептал Богдан. – Большая. Не на ногах шишка, а ходить запрещают, так странно…

Она с трудом сдержала слезы. Многое в жизни повидал прадед, и такое тоже. Она ясно видела – мальчик угасает. И теперь он лежал среди зелени в тишине комнаты – но одновременно находился где-то далеко-далеко… и уходил туда с каждым часом все дальше.

Она присела рядом, рассказала немудреные школьные новости. Богдан слушал, затем устало прикрыл глаза.

– Не сдавайся, Богдан! – страстно сказала она. – В жизни главное – не сдаваться! Тогда любая болезнь отступит, ты же знаешь!

– А я не знаю, Зита, – прошептал он. – Бились мы с мамой, бились, и все без толку. Меня на операцию не взяли, сказали, бесплатной квоты нет. А шишка растет… Не поступить мне в категорийную школу. Зачем я учился? Мама мучилась, я мучился… Мама надеялась, я выучусь, уеду и ее заберу. Одна была возможность выбраться из подкупольника. А меня на операцию не взяли. Устал я, Зита. Тут мы с мамой и останемся. Навсегда. Скорее бы все кончилось.

– Не сдавайся, Богдан! – в отчаянии повторила она. – Я же не сдаюсь!

Мальчик слабо улыбнулся:

– А ты особенная. Мы в классе за тобой следили… и знаешь, что поняли? Ты – не из нашего мира. Ты – совсем другая. У тебя – гордость. У тебя доброта ко всему миру. Как у принцессы. Мы решили – ты принцесса. Принцесса из будущего. И договорились никому не рассказывать. Наш класс знает, а больше никто.

Она покачала головой. Крепко по мозгам детишек прошлись фильмы о попаданцах, если даже умничка Богдан всерьез рассуждает о принцессах из будущего. Грань реальности полностью размылась, и можно внушать, что угодно.

– Богдан, ну с чего ты взял? – все же возразила она. – Ну какая из меня принцесса? Я что, бластер в кармане ношу? Или будущее знаю? Или, может, бегаю быстрее рекордсменов? Ты же со мной в футбол играл, сам видел, что я обыкновенная!

– Нас не обманешь, – убежденно сказал мальчик. – Принцесса, и не отказывайся. Знаешь, чем ты себя выдаешь? Вокруг тебя люди добрее становятся, вот чем. У нас в школе грачиков давят, а тебя любят…

– Это тебе спасибо! Догадался меня за казачку выдать, сама бы я в жизни не сообразила!

– А я вообще-то тоже нацменов ненавижу, – тихо сказал Богдан и посмотрел ясным взглядом. – У меня папу даги убили под Клухором. И брат на Западном ТВД уже второй раз ранен. А увидел тебя и сразу решил – умру, но тебя никто не тронет. Вот как так? Мы в классе знаем – у тебя что-то есть. Какой-то излучатель. Он работает – и вокруг становятся добрее. Мы следили, но не догадались, где ты его прячешь. Ты умная и хитрая. Но мне можешь сказать, я никому… мне же мало осталось, я понимаю. Что-то у тебя есть, правда?

– Есть, – подумав, сказала она. – В сердце.

Мальчик кивнул и успокоенно закрыл глаза.

– Встроенный, понимаю, – пробормотал он. – Потому и не нашли, а мы у тебя все вещи проверили. Так странно… брат тебя любит, а ты ему не родная. Он за тебя жизнь отдаст. С положенцами дрался! Мы увидели и сразу догадались – что-то тут не то… И классный куратор тебе все прощает, а он гнилой, мы знаем. И в классе никто не дерется. Во всех классах дерутся, а у нас нет. Нам «вэшки» знаешь, как завидуют? Говорят, у вас дружба. А это встроенный излучатель… И футболисты за тебя… у тебя всё в секретах, Зита, ты их даже мне не открываешь…

– Богдан! – в отчаянии сказала она. – Я тебе все расскажу, ты только не сдавайся!

– Как не сдаваться? – еле слышно спросил он. – Шишка растет, я чувствую. Она горло давит, мне уже говорить трудно. А ты говоришь – не сдавайся.

Он вдруг собрался с силами и повернулся к ней.

– Я горжусь дружбой с тобой! – сказал он четко. – Ты – как небо, ты чистая! Ты людей любишь совсем по-другому! Вот мама – она меня тоже любит, но только плачет, когда думает, что не слышу. А ты… ты, конечно, тоже поплачешь…

Глаза мальчика блеснули жестоким светом.

– … а потом найдешь виноватых в моей смерти и убьешь их всех, – внятно сказал он. – Это называется справедливость, я знаю. Высшая.

И он отвернулся к окну.

Она вытерла злые слезы и выскочила из комнаты. Сбежала вниз по лестнице, толкнула дверь, пронеслась по улице. Городской госпиталь, ей нужен госпиталь!

Охранник на входе в административное крыло заблокировал турникет и строго посмотрел на нее:

– Куда?

– Главврач! – торопливо сказала она. – Мне нужен главврач! Срочно!

– Всем нужен главврач, – равнодушно сказал охранник. – Пусть твоя мама на прием запишется. Иди, посторонним нельзя. Маленьким тем более.

– Богдан Джепа! – закричала она изо всех сил в глубину коридора. – Общежитие железнодорожников, 97! Ему нужна срочная операция! Он лучший ученик школы, гений! Помогите ему, что вам стоит?

Она кричала долго и бессвязно. Какой-то мужчина, проходивший по коридору, глянул на нее без интереса и ушел.

– В полицию сдам! – разозлился охранник и вышел из-за барьера.

Она отскочила от его руки, поглядела внимательно, запоминая.

– Охранник не обязан быть бессердечным, – тихо сказала она. – Это – твое личное. Ответишь.

Потом она развернулась и ушла. На улице ее одолели слезы. Проклятое детство, проклятый подкупольник! Ничем она не поможет Богдану, нет у нее таких сил! И излучателя в сердце нет, зря надеется малыш.

-=-=-

– Богдан Джепа, Железнодорожников, 97 – что у нас по нему? – осведомился мужчина у старшей дежурной смены.

– А я откуда знаю? – лениво удивилась женщина.

– Посмотри, – обронил мужчина.

Врач поняла, что немножко зарвалась, прикусила язык и торопливо ввела данные. Личные отношения – это здорово, неплохо помогают в карьерном росте, но далеко не всегда гарантируют надежную защиту от гнева начальства.

– В очереди на плановую операцию, – сообщила она.

– Понятно, через полгода. Подготовь документы на срочную госпитализацию… в Иркутск.

– Вертолетом медицинской службы? – уточнила женщина.

– А как иначе? – раздраженно сказал мужчина и ушел.

Старшая дежурной смены покачала головой и попробовала представить, какой красоты должна быть мама больного мальчика, чтоб заведующий хирургическим отделением, конченый циник, хам и грубиян, лично озаботился его судьбой. Представить не получилось. Женщина поджала губы и решила сделать все, чтобы срочная госпитализация заменилась несрочной, а потом и вовсе отменилась. За ненадобностью. У зав. отделением, майора медицинской службы, вольнонаемного, тирана и самодура, хватало власти отдать любой приказ своим подчиненным, в основном пораженным в правах. Зато у подчиненных всегда достаточно отговорок, чтоб приказ выполнить наполовину. И то, если с понуканиями и пинками. А без них – можно и вовсе не выполнять.

Заведующий хирургическим отделением снова вспомнил забавную темноглазую девчушку, отчаянно прыгающую возле турникета, и усмехнулся. «Спасите гения!» – ну надо же, чего придумала. Ладно, пусть живет ее ухажер. Сегодня он вытянул счастливый билет. И его мама – тоже. Срочная госпитализация подразумевала сопровождение больного родительницей, причем за счет государства. Прооперируются, полечатся, а там, глядишь, и осядут в Иркутске. А то и западней.

Он уже собрался уходить, но остановился. Вспомнил кое-что, прищелкнул пальцами – и позвонил старшей дежурной смены.

– Я сказал – оформить мальчика на срочную госпитализацию! – бросил он в трубку в ответ на нежное чириканье. – Не сделаешь вовремя – рожу разобью. Я вас, суки, знаю.

Выслушал заверения в личной преданности, снова прищелкнул пальцами и, удовлетворенный, ушел.

-=-=-

Она попалась исключительно по собственной вине. Во-первых, отвлеклась. Шла по проспекту, психовала, размахивала руками, слезы глотала. И претензии государству выдвигала, дура малолетняя. Толку-то? Государство от ее недовольства даже не почешется. Она это понимала, но в злости не могла остановиться.

Не, нынешней власти она честно наставила много плюсиков! Возрождение табели о рангах в виде всеобщих воинских званий – разве это плохо? Или те же карточки, гарантированно обеспечивающие всех минимально необходимым для жизни? Или жестокое, но действенное наведение порядка в школах? А за программу освоения Дальней Сибири она аплодировать готова, долго и восторженно! В стране снова заработала промышленность, исчезла безработица – это ли не чудо?! Даже сами подкупольники она признала необходимыми и полезными. Да, тюрьма. Но наказание должно быть неотвратимым, иначе порядка не добьешься. Задолжали по кредиту – отрабатывайте! Пусть это и по ее судьбе прошлось кованым ботинком, она не в обиде. Жить можно и в подкупольнике, нечего плакать. Но вот Богдан… почему этот уникальный, удивительный мальчик должен умирать только из-за того, что находится в самом низу социальной лестницы? Почему? А если по-другому сформулировать – есть ли у него вообще возможность подняться?! И у нее самой, если уж пошла такая тема?..

Вот такие и прочие, не менее злые мысли горели в ее голове и отвлекали от окружающего. А окружающее – оно ведь только и ждало, когда она расслабится.

Во-вторых, в этот раз она не взяла с собой никакого оружия. Даже самого безобидного вроде свинцового шарика на веревочке. Носить тяжеловато в карманах, неудобно, одежду перекашивает и тянет вниз, а применения в последнее время не было и не предвиделось. И – оставила дома. Показалось на миг, что мир вокруг стал добрым и ласковым к маленькой нерусской девочке. Это – серьезная ошибка.

В-третьих, она сильно запоздала с решением проблемы дворовых мальчишек. А ведь там злоба на нее давно копилась. Те гаденыши, кого она в школе придавила союзом двух классов – они все в ее доме жили. И, что гораздо важнее – их старшие братья и дружки тоже. Неужели не понимала, что во дворе она особенно уязвима? Его ведь не обогнуть, не избежать, каждый день пересекать приходится. Понимала, но… надеялась, что школьный авторитет защитит? Зря надеялась, не защитил.

Именно во дворе ее и прихватили. Налетели толпой, схватили за руки и без лишних разговоров потащили в подвал. Она мгновенно поняла, осознала все свои ошибки, да поздно. Вцепились десятком рук, не вырваться. Да и сколько сил у восьмилетки?

Ее спасло хладнокровие. Она отбивалась изо всех сил, кусалась и визжала – и одновременно орала на весь двор, и не просто так, а призывала на помощь мужчин. Так и орала: мол, если остались еще настоящие мужчины, помогите. Нападающие заволновались, стали бить по голове и рукам, аж в глазах помутилось. Она даже подумала, что все, конец. И поверх этого еще одна мысль, четкая и ясная. Смотрела она в упор на мальчишечьи лица, на их бессмысленные застывшие улыбочки, и понимала, что на одной земле им вместе не жить. Не получится.

Ее почти затащили в подвал, когда в проходе показалась фигура ее соседа. Дядя Сережа, тщедушный мужичонка, любитель выпить на дармовщинку. Единственный, получается, на весь дом мужчина. Руки, державшие ее, ослабли всего на мгновение, но она ожидала, рванулась изо всех сил и вырвалась. Дорогу ей тут же загородили, а соседу заявили, что это такая игра. Детская. И посоветовали проваливать. Сосед заколебался – видимо, начал соображать, кто у этих деток старшие братья, отцы и дядья. Но она упускать момент для спасения не собиралась, быстренько предъявила разбитое лицо и с поддержкой соседа рванула на выход. И уткнулась в надзирающего. Белобрысый парень смотрел на нее, как на жертву, и поигрывал дубинкой. Сосед моментально сдулся, не с его беспогонной формой сантехника ссориться с представителем власти. Как она вывернулась – сама толком не поняла. Но вырвалась, пробежала по дорожке, заскочила в подъезд. Из последних сил проскакала по лестнице до третьего этажа, ежесекундно ожидая за спиной топота ног. Ввалилась в квартиру, захлопнула дверь и сползла на пол.

Дома оказался Андрей. Брат только глянул на нее – и сразу все понял. Побелел от злости и побежал на разборку, даже дверь забыл закрыть – и в руки ничего не взял. Вернулся с опухшей щекой и разбитыми губами. По виду – словно дубинкой поперек лица вытянули. Так оно и оказалось. Надзирающий поработал.

– Я его зарублю, – тихо, но страшно пообещал Андрей и полез на полку, где у них хранились инструменты отца. Достал туристический топорик, набычился и пошел. Она попробовала его остановить. Нападение на надзирающего – это ленская каторга, без вариантов.

– Я его убью, – упрямо повторил брат. – Это он на тебя пацанов натравливал. Он и прикроет.

Она бы все равно не смогла его удержать. Единственное, что смогла сделать – заскочила в комнату Андрея, взяла парочку его метательных ножей, спрятала в рукава и пошла вместе с ним.

Надзирающего ни в будочке, ни во дворе не оказалось. Сбежал. Андрей со злости рубанул пару раз будочку и начал выискивать виноватых. Но тут сразу, откуда ни возьмись, появились взрослые. Тетки тут же подтянулись защищать своих детишек, заорали, что полицию вызовут. И взрослые парни замаячили в сторонке. Пришлось уйти под злорадными и немного испуганными взглядами шпаны.

Ночью Андрей не спал, страшно скрипел зубами и ворочался. Ждал, что вот-вот заявится полиция. Она просидела с ним до утра, гладила и успокаивала. Родители… и что – родители? Мама заскочила домой, только чтоб переодеться. Отец – на сутках. С этой бедой им выпало справляться самим.

Утром она, с темными кругами под глазами, с разбитыми губами и опухшим пальцами, отправилась на рыбалку. Война войной, а кушать хочется всегда. Сунула в рукав ножик и пошла. Нарвалась на многообещающие улыбочки. Посмотрела внимательно, запомнила – хотя лица обидчиков и так впечатались в память намертво. Девять. Девять придурков тащили ее в подвал. И один стоял в сторонке как бы на страже. Его она запомнила тоже, он ее еще пытался поймать, когда она убегала.

На проходной знакомые бойцы только присвистнули.

– В подвал чуть не утащили, – объяснила она просто. – Еле вырвалась.

Спецназовцы переглянулись с улыбочками и пропустили наружу.

– Проводите, – буркнул старший наряда, когда она возвращалась обратно. – Все равно сменяемся.

Бойцы топали с ней рядом, шутили, поглядывали вокруг безмятежно. Зашли с ней во двор. Надзирающий в будочке тут же отвернулся и сделал вид, что смотрит в другую сторону.

– Молодец, знает свое место! – одобрил Лапа. – Ну и кто из?..

– А вон! – указала она не задумываясь. – Вон тот меня по пальцам бил, чтоб за косяк не цеплялась.

Бойцы снова переглянулись. Поулыбались. Потом Лапа подошел к подростку, одним текучим, очень быстрым движением скинул с плеча автомат и ударил. Только хрупнуло.

– Вот как-то так, – пояснил безмятежно Храп. – За нас не боись, у спецназа безусловная правота и иммунитет против полиции. Обращайся, если чего. Подвал, говоришь? Взорвем вместе с подвалом. Так и передай придуркам.

Она посмотрела на таких знакомых, таких добродушных бойцов и впервые поняла, что они вообще-то убийцы. С руками по локоть в крови.

Бойцы на полном серьезе козырнули ей и потопали себе в казармы. Она оглядела двор. Девять. Осталось девять обидчиков. Развернулась и пошла домой. Дорогу ей уступили. Со страхом, нехотя, но уступили. Ничего, ей с ними на одной земле все равно не жить.

-=-=-

Старший надзирающий разглядывал зарубки на будочке.

– Посмотрел я по записи, как ты от детей драпал, – заметил старик. – Допросился?

– Ничего! – уверенно сказал парень. – Теперь она моя! Я ее брата на ленскую каторгу налажу! А потом ее каждый день в подвал будут таскать, никуда не денется!

– Ага, не денется, – кивнул старший. – И она не денется, и вы не денетесь, на одной земле живем… Вчера одного увезли, говорят, инвалидом останется?

– Спецназ ее всегда охранять не сможет, – сказал парень, но на всякий случай оглянулся.

– Не сможет, это точно, – согласился старик и переменил тему:

– За черемшой со мной пойдешь? Так и быть, покажу свое заветное местечко.

– Это можно! – оживился сменщик. – А то у города все вытоптали! А когда пойдем?

– Да прямо завтра с утра, – сказал старший безмятежно. И улыбнулся деревянными губами.

-=-=-

Короткое лето катилось к исходу. Репродукторы радиационной тревоги гремели ежедневными новостями. Промышленные производства страны стремительно смещались на северо-восток. Курс на горнодобывающую военную сверхдержаву, мощный курс! Богатства России да прирастут ценнейшими месторождениями Дальней Сибири! Даешь сплошной поток грузовых дирижаблей в небесах Крайнего Севера! Железнодорожной магистрали Транссевер-Сахалин-Хоккайдо – быть! Пусть заклубятся дымы Верхоянского и Черского горнообогатительных комплексов, подпертые могучей рукой атомно-энергетического пояса «Сила Сибири»! Пусть ширятся и цветут сибирские города!

В Усть-Куте открыли первую станцию метро, в Магадане – вторую ветку. Дальневосточный участок Транссиба окончательно передали в аренду южным соседям на 99 лет, после долгих дипломатических споров и коротких военных стычек. В Якутске начали строительство нового авиационного завода, в Усть-Илимске – завода универсальных огневых платформ абсолютной проходимости. Заработала «пятерка», в очередной раз взорвалась «тройка», на этот раз серьезно, поговаривали даже о закрытии и консервации территорий…

В их маленьком дворе Дома коммунальщиков – свои новости, мелкие для страны, но важные для местных жителей. Погиб один из надзирающих, неприятный белобрысый парень. Тот самый, который грозился загнать Андрея на ленскую каторгу. Зита вздохнула облегченно. Упал со скалы. Какой черт его туда понес, объяснить некому, да и неважно. Что важно – никто не заявит в полицию на Андрея. Потом… потом утонул один из обидчиков Зиты – тот, который бил ее по голове, когда тащили в подвал. Отошел ненадолго от стаи, отвлекся. А в тайге отвлекаться нельзя. Холодна река Лена, не выпускает попавших в нее. Зита посмотрела внимательно на брата. Андрей побледнел и упрямо выпятил челюсть. Понятно. Она обняла его и почему-то расплакалась. А потом отметила мысленно: восемь. Восемь осталось обидчиков, не забыть.

Только началась учеба – очередные новости. Куда-то исчез вместе с матерью Богдан, и осталась она одна на классе непонятно кем. И школу закружило так, что совету смотрящих оказалось не до малышей. Тут как бы свои головы сберечь. Военной промышленности срочно потребовались квалифицированные кадры, потребовались необычайно остро. В результате сняли с обучения две параллели выпускных классов и полным составом отправили дальше по магистрали, в Магадан, на годичные курсы заводских специалистов. Ответственность за уклонение от учебы по разнарядке государства – уголовная. Они провожали уезжающих по трудовому призыву всей школой, звучала музыка и бесплатно работали станционные пищевые точки. Уезжающие бесшабашно улыбались: что такого может быть в Магадане хуже, чем в номерных городах? Все понимали – ребята уезжают к новой жизни, все радовались за них. Все, кроме нее. Она-то понимала: какая новая жизнь, если едут в тупик? Это не вверх лифт – вниз. Дальше Магадана – только море, с завода в ближайшие пять лет не уволиться, не перевестись, а на заводе двенадцатичасовой рабочий день, особо опасные производства по очистке металлов и выходные по особому распоряжению. К счастью, Андрей трудового призыва избежал, потому что уже подал документы в военное училище. Разумеется, десантное – сибиряков охотно брали в десант. Особенно охотно – призеров соревнований по рукопашному бою.

Гремело и трясло в Европе. Всеобщая воинская повинность иммигрантов введена в большинстве старых государств. Официальное осуждение милитаризации со стороны России и торжественное подписание договора с Францией и Чехией о мире в Европе. Одновременно с этим – развертывание на западных рубежах двух дивизий броневого прорыва, наступательных по своей сути.

По кинотеатрам города пошел новый блок военно-патриотических фильмов про попаданцев: «Маршал Победы», «Командир Красной Армии» и, как ни странно, «Спасти Колчака!» Ирония мирного сосуществования столь разнонаправленных фильмов, похоже, была оценена только ей. Мальчишки, выходя из кинозалов, возбужденно гудели, жужжали и бахали, изображая понравившиеся сцены. «Космос наш!» – дружно орали после «Красного падавана», иногда даже на уроках. Секции рукопашного боя открывались в каждой школе. «Делай раз!» – гремело по спортзалам. В патриотическом угаре скрывалась мало кому видимая правда – страна медленно, понемножку, но отступала. Ослабела некогда великая империя, а соседи усилились – и начали отгрызать по кусочку. Был Дальний Восток – и сплыл, как и многое до него. Как Северный Кавказ, как западные спорные территории, например. Мир во всем мире стал еще более недосягаемой мечтой. Или ты, или тебя, расклад простой и всем понятный. Атомное оружие… и что? Страх перед ним потихоньку прошел. Не нашлось дураков применять последний аргумент в локальных стычках. Да и, как выяснилось после ряда аварий, жить можно и на зараженной территории. Ну, щитовидка, ну, детская смертность – но и всё. Где-то на горизонте, пока что далеко, замаячил призрак большой войны…

А у нее зимой пятьдесят восьмого появилась подруга. Нет, сначала появились огромные проблемы, и в результате – подруга.

-=–=

Началось с того, что в очередной раз изменили школьные правила и устроили ротацию учеников. Половина ее класса, в основном мальчишки, ушла к «вэшкам», а к ним перевели кого попало с других параллелей. Тоже в основном мальчишек. Здорово распорядились, ничего не скажешь, как будто специально. И осталась она с девчонками против агрессивных, нагловатых пацанчиков. И парочка «быков» среди них. Пацанчики огляделись – и расправили плечи. И заходили петухами. И начали устраивать жизнь по своим правилам, с криками, драками и воровством. Девчонки притихли, растерянно смотрели на своего лидера – но что она могла одна? Пусть даже не одна, пусть со Светкой Летягой, все равно – что? Против огромного массива так называемых обычных учеников?

Она сидела за своим отдельным столиком смотрящего, наблюдала, как пацанчики развлекаются игрой в «пихалку», и честно подводила итог: этот раунд жизни она проиграла. Не получилось провести детство в счастье, любви и дружбе. Да, ей крупно повезло на старте, причем не единожды. Сначала – с братом. Потом – с классом. С классом ей вообще невероятно повезло, таких адекватных, честных ребят даже специально вряд ли в одном месте соберешь. Особенно с таким лидером во главе, как Богдан. Так еще же, кроме класса, в школе случайно подобралась группа старшаков-смотрящих с вполне разумным подходом к жизни. Они все ее знали, уважали, несмотря на сопливый возраст, и поддерживали. Сейчас, оглядываясь назад, она понимала, что первые три года в школе были по-настоящему счастливыми. Но – колесо Сансары, как говорится, провернулось, и случайная флуктуация исчезла. Понимала ли она раньше, что ее безоблачная жизнь в школе – всего лишь удачное сложение обстоятельств? Ну… нет. Где-то в глубине души гордо думала, что это все она, она сама так здорово организовала. Принцесса же, харизма, то-сё. Ну вот и сидит теперь принцесса на обломках класса, смотрит, как развеселые ребятки толкают девчонок по кругу – в «пихалку» играют, видите ли – и ничего сделать не может. Мало того, что сделать ничего не может, так еще и четко понимает, что они сейчас наиграются да и подойдут к ней с вопросом – а в честь чего девчонка сидит за столиком смотрящего, когда в классе есть уважаемые «быки»-второгодники? А ведь среди «быков» – один из тех, кто тащил ее летом в подвал. Она не забыла, но и он тоже. Вон как поглядывает многообещающе. Делится информацией с дружками, улыбается в лицо. И что она ответит? Богдана нет, верные мальчишки-футболисты переведены в другой класс, друзья из старшеклассников-смотрящих едут в Магадан по трудовому набору, и даже Андрея в школе нет – на зональных соревнованиях по рукопашному бою в Иркутске. И что делать? Включить личное обаяние да подружиться с новенькими? Она посмотрела, прищурившись, и поняла – нет. И не потому, что именно этих ребяток она нещадно давила в «нулевичках». И поэтому тоже, да, ребятки-то наверняка ничего не забыли, но в основном потому, что видела перед собой «людоедов». Тут вообще-то разные термины применялись: кто-то называл таких людей «вертикально социализированными», кто-то – собакоголовыми обезьянами, в социологии они вообще считались обычным человеческим сообществом со стандартной иерархией… а прадед незамысловато делил все человечество на собственно людей – и «людоедов». Различие простое, понятное на интуитивном уровне: человек поможет ближнему, а «людоед» – съест. Если прямо съесть запрещено, то унизит, отодвинет от кормушки, отгонит от самой красивой девушки. Если и это не получается – хотя бы обворует, обманет, поиздевается. Понятно, что «людоедов» – большинство, потому что их поведение обусловлено биологической природой человека. Понятно, что именно «людоеды» образуют структуру власти. Собственно, власть и есть выражение людоедской сущности человека. И в школе, и во дворе царят они же. Зите сказочно повезло, что ее семья не такая, и класс в большой степени из людей состоял, но сейчас она четко понимала – просто повезло. А в основном люди – вот они, веселятся сейчас перед ее глазами. И что делать, как жить – ответа ни у кого нет. Именно о биологическую сущность природы человека некогда разбился корабль революции, первой в мире соцалистической. Как там писал Маяковский? «Вылезло мурло мещанина», точно.

– Зита, что делать? Я их долго не выдержу!

Светка Летяга, по кличке Халда, здоровенная девочка и насчет подраться запросто, особенно против пацанов. Из футболисток. Злая, как черт. Из футболисток…

– А что тут сделаешь? – ответила она честно. – Ну, вот так живет большинство. Не знала, что ли? Они тебя, Света, теперь всю жизнь будут окружать. Привыкай. Девчонки уже привыкают, видишь? Морщатся, но улыбаются. Кончились наши счастливые денечки.

– И даже ты ничего не можешь сделать?

Светка смотрела на нее с какой-то чистой, детской надеждой на чудо, и ей вдруг стало невыносимо стыдно. Как будто только что предала что-то невероятно важное в своей жизни. Именно с таким чувством прадед когда-то смотрел, как великий Булат Окуджава мямлил, прятал глаза и оправдывался за своих «Комиссаров в пыльных шлемах». Тяжелое было время, разрушительное для идеалов. Был великий бард – и кончился. Отказался от песни, а потом и от страны, сбежал за границу, чтоб умереть в безвестности в парижском госпитале…

Она внезапно разозлилась на себя. Принцесса, мать твою! Взрослый человек, и не способна справиться с шайкой малолетних людоедов? Эх ты, а еще со звезд пришла! Показала детям нормальную человеческую жизнь, поманила светом дружбы – теперь соответствуй!

Собственно, вариант имелся. Не зря она наставила столько плюсиков нынешней власти. Они, конечно, тоже людоеды, да еще какие, но школьную систему настроили вполне рабочую. Нацистская она или нет, неважно! Важно, что работает! Вот бы ей те же возможности! Ударил девочку? Два года принудительного труда на химпроизводстве, в опасном цеху! Орешь матом? Зубы выбить, выгнать из школы на лесоповал! По карманам шаришь, деньги отбираешь? Ленская каторга! Поджали бы людоеды в таких условиях хвосты? Несомненно да! Сущность бы не изменили, но трусливый людоед и обнаглевший – совершенно разные картины! Вот только возможностей таких у нее и нет…

Она посмотрела на Светку, дылду-футболистку – и неожиданно улыбнулась. Как нет возможностей? Ведь есть же! В масштабах школы нет, а для класса так вполне хватит! Потом, правда, их затопчут, людоедов как-никак в разы больше – если верить социологическим выкладкам, то в шестнадцать раз – но это потом. Так потом много чего может произойти. И султан может помереть, и ишак сдохнуть.

– Я сделаю, Света, – сказала она. – Но придется идти до конца. Пойдешь?

Она вспомнила волну злобы, которую теперь встречала каждый день в собственном дворе, и содрогнулась. А ведь всем, кто пойдет за ней, предстоит испытать то же самое. Людоеды людей инстинктом чуют и презирают страшно. А сильных людей – ненавидят. И ведь главное – не выиграть же, не победить! Людоеды не меняются, по-другому они жить не умеют и не хотят. Устроишь драку – с удовольствием будут драться каждый день, это в их традициях, для них это нормально. Так что операцию надо провести тонко, на грани. Так, чтоб они сами сдались, в соответствии со своими собственными представлениями об очередности клевания…

– Катюша Короткевич, – еле слышно, но четко сказала она. – На следующей перемене пусть вызовет всех футболистов. И всех наших из класса. Пусть скажет – мне нужна помощь. А тебе – по моему сигналу выключить в классе свет. Делай что хочешь, но чтоб держалась у выключателя. Скажу ГАМЭ – щелкай.

-=-=-

– Снова вторая школа! – недовольно сказал капитан-аналитик. – Задолбал доносами. Нарыть на их зама по режиму компромата, чтоб угомонился, что ли?

– Работай, Коля, работай! – хохотнул коллега. – Дети – твой профиль, хе-хе!

Капитан подарил ему тяжелый взгляд, впрочем, без всякого результата. Потом безнадежно уставился на сопроводиловку от оператора наблюдения. Ну да, в управлении ГБ кто только не посмеялся над его аналитической справкой по шестилеткам. Что б они все понимали! Вот только напарник и понимал, что только так они могли вывести из-под наблюдения одну очень хорошую, очень маленькую девочку. Но дружок-капитан доработал командировку и уехал, а он залетел на пьянке и остался тянуть второй срок с кличкой Коля-педофил. Ну и… похрен.

Он неохотно подтянул клавиатуру и запустил данные внутришкольного наблюдения. И сразу подобрался. Ай да малышка. Круто берет. Осторожно покосился на коллегу – ага, не обращает внимания – и углубился в работу. Значит, снова изготовление и применение холодного оружия…

Капитан покадрово просмотрел запись. Вот в класс влетает толпа. Распределяются, отжимают… Молодцы – четко, как на учениях. Все же негласная программа детской подготовки бойцов дает результаты. Умеют пацанчики драться, и поодиночке, и в группе. Ага, вот она, у выключателя, наготове. Даже с такого ракурса видно, что длинная девочка. И – щелк! И пока камера переключается на изменение освещенности, кое-что происходит, и быстро происходит. Вот снова – щелк! Все те же, там же, только один лежит, и нехорошо лежит. Накатим изображение… Угу, прилетело по голове. Чем? Да вот же, железяка на веревочке валяется. Называется – кистень. Что характерно, около руки пострадавшего. Это как – он сам себя, что ли?

Капитан откатил назад, запомнил расположение участников, снова прокрутил затемненные кадры. Усмехнулся. Ай да малышка, горячая кавказская кровь!

Впрочем, уже не малышка. Вытянулась девочка за три года. На полголовы выше ровесников. И, кажется, уже грудь начала расти, хотя вроде по возрасту рановато.

Капитан подумал – и четко набил заключение. Травма в результате неумелого обращения с холодным оружием типа нунчаки, вот так. Обычное в общем-то дело. Даже взрослые бойцы, пока учат перехваты, не расстаются с защитными шлемами. А этот маленький дурачок, видите ли, напугать решил техникой, да еще в темноте, да в толкучке. Вот и разбил себе голову. Не он первый и не последний, приемлемый процент потерь для программы детской подготовки бойцов.

Потом капитан открыл еще одно изображение, полюбовался, поставил крестик на одном из лиц и удовлетворенно отметил: «Семь. Нормально идет, по плану».

А вечером он, как всегда, сидел в кафе у Торгового центра, пил, потихоньку пьянел и бормотал сам себе еле слышно:

– Живи, малышка! Опасной тропкой пошла, пропадешь, но сколько смогу – прикрою. Ничего мне от тебя не надо, даже спасибо, просто будь счастлива, хорошо? В управлении – они все наговаривают, что я педофил. Я не педофил! Я твой ангел-хранитель, вот. Это для меня важно, для меня самого. Я так человеком остаюсь…

-=-=-

Пройти по краешку удалось. Без драки (один с разбитой головой не в счет). Без демонстрации сил (зажатые в угол конкретные пацанчики не в счет). Без поддержки старших (подпирающий дверь «положенец» зашел просто поглядеть). Практически на одной харизме – то есть проявила ненадолго свою взрослую сущность в полную силу. И – ребятки сами осознали, как говорится, разность масштабов, выразили это понятной всем формулой «Зита – в авторитете» и вернули локти и плечи в скромное положение. Разные повседневные нюансы, конечно, не сразу утряслись, но там хватило пары пинков от «положенца» по ее личной просьбе. А «положенец» рад стараться, потому что побаивался ее брата. И зажил класс вроде как прежде, дружно и мирно. Только раздельно. Девочки в одном углу, мальчики – в другом. И прежняя легкость в общении пропала. Звенящей струной поселилась внутри настороженность. От класса в любой момент стоило ожидать агрессии. От класса – агрессии, а от властных структур – наказания за кое-какие дела. То, что она проворачивала и с братом, и самостоятельно, по любым законам считалось преступлением. Когда ее тащили в подвал – не преступление, а когда она за это кое-кому разбила голову – покушение на убийство. Зита даже посочувствовала неведомым руководителям страны – им-то каково? У них-то подобные истории – на соответствующем, разумеется, уровне – наверняка почаще происходят. Вот так и становятся параноиками.

Только-только утряслась история с «быками» – свалилась новая напасть, в образе миленькой такой курносой девочки, ангелочка с огромными синими глазами, Лены Сумароковой. Лучшей танцовщицы города в своей возрастной группе, между прочим. За что очаровательную балеринку перевели в «ашки», бог весть, только она огляделась – и устроила войнушку за лидерство. И мирный рай в девчоночьем углу мгновенно превратился в филиал коммунального ада.

Зита поначалу растерялась. Нет, как действовать при откровенном хамстве, она знала еще со времен прадеда – навернуть в нос. Кулаком ли, словами – неважно. Но тут – девочка. Красивая, незаурядная. Наверняка умная. Как-то рука не поднимается.

Потом она разозлилась. Ну что им всем неймется, а? Чего они все атакуют? Придавишь одних, наскакивают другие, и так без конца. А жить когда, мирно и счастливо?!

А потом она успокоилась. Поняла, что растерянность – это от прадеда, и злость от него же. Он с людьми жить вообще не умел. Это у него была война. А у нее – дружный класс, и даже «быки» с ней здороваются вежливо – хе, а куда они денутся с подводной лодки. Образно говоря: в пустыне, конечно, в основном песок, но есть и оазисы. В смысле, ее класс – как раз такой оазис, как и ее жизнь вообще. Сама пальмы насадила, сама живительную влагу подвела. Да, есть трудности, и будут, но к ним надо относиться проще. Есть проблема – решим, делов-то.

И решила. Поговорила с девочками, и устроили они милой балеринке аккуратненький бойкот. А чтоб не провоцировала маленьких девочек на скандалы, приставили к ней опекать Светку Летягу. Футболистка же. Пусть и нападающая, но опекать наглых противников научилась. Рослая, жилистая. И кулаки крепкие. Светка, девочка простая, при первом же наезде на одноклассниц молча и без изысков затолкала балеринку в угол. И так несколько раз подряд. Балеринка сделала выводы и притихла, но Зита не обольщалась – это еще не конец противостояния.

Что последует дальше, она хорошо представляла – вызов группы поддержки. И неважно, что Леночка Сумарокова – малявка десяти лет. Толпу на помощь она может подтянуть. В подкупольнике дети держались дворами и бежали на помощь своим всей оравой. А кроме дворовых компаний, и другие имелись, чисто школьные…

Откуда эта традиция взялась, она догадывалась. С Кавказа, откуда еще. Так же, как и коррупция, кстати. Еще во времена прадеда жители российских городов столкнулись с милой особенностью джигитов при решении любых споров подтягивать толпу и брать верх физическим превосходством. Столкнулись – и отступили. Что произошло потом такое, что в подкупольниках переняли горские обычаи, вообще-то примитивные, кровавые и не очень подходящие для городской высокотехнологичной жизни? Можно только догадываться, общедоступной информации ноль. Зита заглядывала в учебники старших классов, в электронной книжке их полный набор, до конца школы, – но там было указано коротко и непонятно: революция Ферра, новый путь России, понимай как хочешь. Путь, может, и новый, только куда он направлен? Как бы не назад в прошлое, потому что признаки кровной мести Зита в городе успела заметить тоже. И незащищенность женщин – ну, это на себе испытала, на всю жизнь впечатлений. И рабовладение, кстати, откровенное и неприкрытое. Знаний прадеда решительно не хватало, чтоб разобраться в окружающем. Ну, возможность научно-технической контрреволюции хотя бы была упомянута в книгах писателей Стругацких, без объяснения причин – да и вряд ли сами братья их знали. Так, смутно предчувствовали. Но – социальная контрреволюция? Да не в условиях постапокалипсиса, а на фоне вполне себе развивающихся технологий – это как?! А вот так, понимай как умеешь и как-то живи в этом в свои десять лет. И то, что умнющие браться Стругацкие когда-то не смогли обосновать, надо теперь изучать собственным детским умом, понимать и использовать. А иначе никак, класс – он же точное отображение государства, проблемы те же, только масштабом поменьше.

Так что, когда Лена Сумарокова подтащила к ее столу смотрящего свой стул и бесцеремонно плюхнулась рядом, она не удивилась, просто приготовилась слушать угрозы.

– А твоей овчарке конец! – сказала балеринка, кивнув на Свету. – Я из «медиков»! Вы совсем глупые, не знаете, что с «медиками» не стоит связываться? Встретим на проспекте – плохо будет, очень плохо.

Она смотрела в наглючие синие глаза и четко понимала: вот так же когда-то милые ребята с гор объясняли трусливым русским, что с чеченцами (ингушами, карачаевцами, аварцами и прочими) связываться не стоит, могут неправильно понять. И более ясным становился механизм возникновения русского национализма – видимо, приперли когда-то в угол, откуда отступать некуда. И тогда полыхнуло…

Где-то на этом этапе прадед бы сдулся, хоть и был в свое время бойцом за справедливость. Куда ему одному против «медиков»? Но она в школе не столько училась, сколько заводила – и поддерживала – полезные знакомства. И в результате всех авторитетных «медиков» знала лично. Они ее снисходительно опекали, частично за ее спортивные успехи, но больше за ее знакомство с семейством Джепа – старший брат Богдана явно был в свое время у «медиков» за главного. Так что поговорили на равных. Как взрослые, блин, померились «крышами». Лена призадумалась, и Зита решила – всё, проблемы больше нет. Тут-то ее и подловили.

– В классе говорят, ты принцесса из будущего?

– Из будущего в прошлое переместиться невозможно, – вздохнула Зита.

Если честно, она вовсе не была против такой ситуации. Как было бы здорово жить в том же подкупольнике, точно зная будущее, сколько возможностей тогда бы открылось! Но – мироустройство не обманешь, не судьба.

– А из прошлого в будущее? – невинно спросила Лена.

И уставилась, отслеживая малейшую реакцию. Зите стоило огромного труда удержать спокойное выражение лица. Какие странные вопросы! И какая странная девочка!

– Молчишь, – рассеянно отметила Лена. – А чего молчишь? Можно же. Мы все путешествуем из прошлого в будущее, день за днем…

И выстрелила следующим вопросом:

– Строишь в классе коммунизм?

Балерина смотрела серьезно – вполне на уровне вопроса.

– Я…

Зита неожиданно задумалась. Ведь действительно – что-то же она в классе строит! Понятно, что комфортную для себя среду, но как-то же она называется? Ну, если рассматривать в таком ракурсе…

– Теории строительства коммунизма не существует, – результате осторожно сказала она. – А практика… себя не оправдала.

– Ерунда! – небрежно возразила Лена. – Есть еврокоммунизм, вполне успешный. Чем не устраивает?

Девочка сказала – и потрясенно застыла. И глянула настороженно. Видимо, наконец осознала, что именно они обсуждают. В третьем классе. В сопливых десять лет. И Зита уставилась задумчиво. Странная девочка, очень странная и необычная! Совсем как она сама.

– От прадеда нахваталась, – фальшиво улыбнулась Лена. – Он у меня военный разведчик… был. Очень непростой мужчина. Офицер! А у тебя?

– Прадед? – уточнила Зита. – Плотник-строитель.

– Да, не повезло…

– Он был очень порядочным человеком, – твердо сказала Зита.

– Ну да, ну да, ах как это поможет…

Леночка задумалась, потом улыбнулась:

– Получается, мы с тобой идейные враги! Я – исключительно за личный успех, знай! Твои девочки мне – пыль под ногами! О, кстати, насчет успеха – говорят, ты танцуешь?

Зита пожала плечами. Секрета из своего увлечения она не делала, наоборот, после уроков частенько помогала девочкам разучивать простенькие танцы. До вновь вошедших в моду польки и чарльстона они уже добрались. Правда, никто не представлял ее настоящего уровня, в том числе и она сама.

– Вызываю на бой! – азартно заявила Лена. – Только ты и я! Танцуем, а старшаки рассудят! Кто победит – тот в авторитете!

Зита весело рассмеялась. Такая забавная! Как будто танцы что-то изменят! Она вместе с классом через такое прошла! И всегда была его закаленным в огне жизни стальным острием атакующего клина, его мудрым хранителем, защитником, адвокатом и судьей. Она и сейчас готова в любой момент встать первой, и сразу за ее правым плечом окажется надежная Светка Летяга, за левым – серьезный Петя Дробот, и далее сплоченной толпой весь класс. И даже как минимум половина новеньких не останется в стороне. Своего рода боевое товарищество. Понятно, что оно рассыплется при первых признаках мира и благополучия, но пока что жизнь в подкупольнике мира не обещает. А тут – какая-то танцулька!

– Фламенко, – мило улыбнулась Лена. – Завтра после уроков. В коридоре.

Конечно, это выглядело не очень порядочно – именно в номинации «фламенко» Лена недавно завоевала общегородской приз зрительских симпатий – но Зита лишь добродушно усмехнулась. Они действительно идейные враги – ну какая порядочность может быть у капиталистов? Там бал правит личная выгода, и ничего более. А фламенко Зита танцевала тоже, она вообще танцевала все из конкурсных программ, училась же по ним.

Каким-то образом слух о соревновании разлетелся по всей школе – видимо, Леночка поработала, она к пиару относилась профессионально, то есть не упускала ни единого случая, чтоб оказаться в центре внимания.

Балеринка, несмотря на сопливый возраст, отнеслась к бою со всей серьезностью: переоделась в яркое бальное платье, встала на каблучки, волосы подняла в высокую прическу, достала веер и принесла звучок с качественной концертной музыкой. И с первыми тактами пошла по коридору чеканными фигурами, вокруг восторженно зааплодировали. А Зита просто танцевала, как бесконечное количество раз прежде. У нее было непреложное тренировочное правило: на каждый звук – движение, чтоб дать телу настоящую нагрузку. И еще – она училась преимущественно у мужчин… И посыпались сухие яростные дроби, загремели туфельки по школьному паркету, замелькали ноги, выбивая четкую вязь танца, взметнулась школьная юбка, бешеной дрожью вспыхнули руки, плечи, все тело – и все это в движении, в стремительных разворотах. Фламенко – танец огня, так пусть будет огонь! Только лицо пусть остается строгим и спокойным, не любила она гримас и кривляний. Так и пошла бешеным вихрем навстречу сопернице. А Лена – навстречу ей, замирая в пластичных, невероятно грациозных позах.

Зита шла, и где-то на полпути ей стало совершенно ясно – их не рассудить. Слишком разное они танцевали. Как, в каких критериях сопоставить невероятную гибкость балерины и филигранную отточенность ее движений с мощью, бешеными дробями и разнонаправленными волнами по всему телу Зиты? Сложная у судей-старшаков задача – решить, кто победила, лыжница или пловчиха!

Музыка закончилась внезапно, и так же мгновенно они застыли напротив друг дружки вполоборота – наверняка Лена рассчитала, понимала мелкая интриганка, что при столкновении Зита снесет ее с ног. И раздался грохот аплодисментов. Зита огляделась: весь коридор был плотно забит старшеклассниками, и на подоконниках стояли плотно, плечом к плечу, и с лестниц издалека смотрели. И все они аплодировали не жалея рук! Зита скосила глаза на соперницу и еле удержалась от смеха – Лена сияла! Она явно приняла все аплодисменты на свой счет и наслаждалась триумфом.

– Ну ты выдала! – раздался над ней восторженный голос. – Будешь у нас принцессой фламенко!

Председатель совета смотрящих стоял рядом и сиял ей широченной улыбкой во всю свою немаленькую харю. Она сориентировалась моментально:

– Принцесса? А на руках в класс унесешь? Я так устала…

И скромно занавесила глаза ресницами.

– Сейчас унесу – на пинках!

Пришлось с визгом убирать себя куда подальше, и все равно словила смачного шлепка на ход по заднице – впрочем, ласкового и несильного.

– Ну а сама как считаешь, кто из вас лучше? – шепнул парень на ушко, поймав ее и хорошенько потискав.

– Лена, конечно! – сказала она легко. – Профессионалка! Такая кошечка – просто зависть берет!

Старшеклассник неопределенно хмыкнул, шлепнул ее еще разок на прощанье, получил в ответ ласковый поцелуй из вредности, смутился и убыл. Зита проводила его веселым взглядом. С председателем совета смотрящих у нее сложились забавные отношения. Очень умный, несмотря на зверский вид, парень быстро оказался очарован ее глубоким пониманием тонкой мужской натуры, а также смешливостью, рассудительностью, волей и много чем еще, и теперь путался между тем, что видит, и тем, что ощущает. А когда у нее грудь обозначилась – для парня вообще наступили сложные времена, внушительной задницей она и прежде обладала. Плюс немалый для ее возраста рост. Он бы однозначно увлекся – но ведь начальная школа, блин, третий класс!

А Лену в класс отнесли на руках – поганка и об этом позаботилась заранее.

На следующий день Лена без разговоров переместилась за ее стол.

– Вот то, что ты выделывала ногами – что это было? – требовательно спросила она.

– Фламенко, – пожала плечами Зита.

– Да?! А ты знаешь, что так могут только в лучших мужских ансамблях?

– Почему в лучших? – удивилась она. – Я по телевизору училась, там только сибирские ансамбли показывают…

– Так сибирские и есть лучшие! То, что они в столицах не гастролируют, ничего не значит, просто Москва чужих не пускает!

Леночка изучила ее озадаченное лицо, подумала и добавила:

– А то, что ты руками делаешь, даже у моих преподавательниц не получится. Так что, я считаю, меж нами – ничья.

Зита поглядела в ее нахальные глаза и вдруг отчетливо поняла, что это тощее недоразумение теперь останется рядом с ней навсегда. Несмотря ни на что. Гнать бесполезно.

– Ну и ладно! – пожала плечами она. – Зато у меня появилась подруга. Ведь так?

Лена вскинулась неверяще, потом коротко хохотнула:

– Да уж, это будет что-то с чем-то! Ничего общего в мировоззрениях, характеры абсолютно разные! Ты – наивная идеалистка, на мне пробы ставить негде, как мама говорит! И к тому же я славяночка-блондинка, а ты – стопроцентная картлийка! Ох и намучаемся мы друг с дружкой, чувствую!

– Зато не будет скучно, – легко улыбнулась Зита.

Две девчоночьи ладошки – одна нежная тоненькая, другая крепкая загорелая – со звоном встретились в воздухе.

-=-=-

– Созрела девочка? – дружески хлопнул председателя совета смотрящих одноклассник-положенец. – Молодая, да ранняя! Скороспелка! Борьбой займетесь – или на лыжах покатаетесь?

Председатель недовольно сбросил бесцеремонную руку. Он не любил, когда его хлопали по плечу, и обычно отвечал на это болевым приемом – тоже по-дружески, но чтоб помнилось пару дней как минимум. С положенцем такой номер не прокатывал – здоровый, лапу не завернешь.

– Решу, – процедил он.

Скорее всего, положенец интересовался из мужской солидарности. В подкупольнике уединиться для забав мало имелось возможностей. Спортзал после тренировок рукопашников считался лучшим местом – и мягко, и тепло. Ельник возле лыжной горки… ну, при навыке и там можно было, но быстро. А тренировочным временем спортзала как раз положенец заведовал.

Однако продолжение разговора оказалось неожиданным.

– Решай, я не против, – усмехнулся положенец. – Спортзал твой. Но учти – она маленькая-маленькая, а ничем ты ее не удивишь. Ее все лето лбы из спецназа провожали. Двое. Ты на их фоне, того, не смотришься.

– Точно?

– Точнее некуда, – со странной интонацией сообщил положенец. – Они нашего Джека Подвала за нее забили. Считай, насмерть. Тут, понимаешь, какое дело вышло…

И положенец в кратких матах описал ситуацию с подвалом.

– Дебилы? – не понял смотрящий.

– Дебилы, – поморщился одноклассник. – Ты же знаешь наших коммунальщиков. Ну, что было, то прошло, да и не было ничего, забыли. А она не забыла. Она наших теперь по одному… того. Джек Подвал – ну, с ним понятно, сразу на инвалидность. Так потом еще двое. Один за за другим. А она ни при чем. Понимаешь?

– Нет, – признался смотрящий.

– Брат у меня двоюродный, – неохотно признался одноклассник. – Следующий на очереди. Ну, он так вообразил. Он за город боится выходить. И во двор боится. И в школу мать силой гонит. Он от страха уже, того, не совсем в себе.

– Не понял, – сказал смотрящий, моментально все сообразив.

– Она к тебе ластится, – заискивающе сказал положенец. – Попроси за него, а? Ну что он такого сделал? Они толпой веселились, он просто там был, со всеми вместе!

– Ох вы и… – сказал смотрящий и покачал головой. – Ты что, заявляешь, что Зита их убивает?

– Ты не смотри, что маленькая! – зло сказал положенец. – Плохо ее знаешь! И ее брата тем более! Звери! Сведешь?

– Не вопрос, – сдал назад смотрящий, не желая ссоры с авторитетным одноклассником. – Прямо сейчас.

Через несколько минут он уже объяснял подружке, что вышло недоразумение. Просто недоразумение. Что было, то прошло, тем более что не было ничего. Паренек из коммунальщиков ежился под его рукой, опускал глаза и помалкивал. А девочка спокойно смотрела на положенца.

– Ты – за него? – раздался равнодушный вопрос.

– Я не при делах! – поспешно огрызнулся положенец. – Свёл, дальше сами договаривайтесь!

Смотрящий удивленно следил за одноклассником. Здоровенный парень явно не желал, чтоб его причисляли к напакостившей компании.

– Значит, забыть, как он меня по ногам пинал, чтоб не упиралась? – тихо уточнила она.

– Можешь и меня пнуть, – криво усмехнулся паренек.

– И в подвал потом затащить вдесятером можно?

Ответа не последовало.

– Так, стоп! – решительно сказал смотрящий. – Ничего же не было!

– Ничего, – повторила девочка, не глядя на друга. Потом перевела взгляд на паренька.

– Горбатого могила исправит, – прозвучало тихо, но внятно, и всем присутствующим почему-то стало ясно, что могила – это не оборот речи.

Зита ушла, положенец выругался и увел брата, смотрящий облегченно вздохнул.

На следующий день брат положенца повесился. У себя в квартире, при родителях в соседней комнате.

Председатель совета смотрящих обдумал новость, представил, как у него с Зитой произойдет, э… недопонимание в спортзале после тренировки, как потом он столкнется где-нибудь с девочкой в сопровождении садистов из спецназа, и с удивлением почувствовал, что определенные планы по поводу маленькой, но фигуристой казачки испарилось, как их и не бывало. Подумаешь, скороспелка! Соплюшка же, третий класс, ничего в ней особенного нет! И поздоровался с девочкой издалека, как с большинством знакомых. Она доброжелательно кивнула в ответ.

-=-=-

Аналитик центра контроля ГБ озадаченно разглядывал копию докладной на имя начальника городского управления полиции. Вторая школа. Снова.

– Достал! – определил капитан свое отношение к упертому куратору по режиму из второй школы. – Ты – меня – достал! Думаешь, пожаловался в полицию, а мы не видим? «Госбесы» видят всё! Доведение до самоубийства, да? Маленькой девочкой?! А ничего, что без задокументированных угроз, без группы поддержки? Ты хоть что-то приложил доказательством, кретин? А вот я, если захочу, много чего приложу к твоему личному делу – и я хочу! Думаешь, камеры скрытого наблюдения только по школе натыканы? А у тебя в кабинете, думаешь, их нет? Подарочки алкогольной продукцией от старшаков-насильников на сколько лет каторги тянут, а? Видим, все видим, что в спортзале бывает! А работа два раза в неделю вместо шести? И похрен, что все так делают! На всех персональные дела не заводят! А вот ты – допросился!

Капитан с профессиональной быстротой оформил убойное заключение на куратора и отправил в инстанцию. Потом вывел изображение, поставил крестик на нужном лице и откинулся в кресле с чувством полного удовлетворения от выполненной работы. Подумал, извлек из отработанного материала папочку. Не по их городу папочку, по «Тройке». Судье детского футбольного турнира проломили голову. Элегантно так – комком пластилина, замороженным в гостиничном хладагрегате до состояния камня. Еще и гвоздиков туда натыкали, садисты. Раскрутили на веревочке и кинули из-за угла. Или ударили со спины. Или сверху сбросили. Сам судья не помнит, и вообще до сих пор плохо соображает. Случай вроде бы к Копейке отношения не имеет, да только распоряжался судья именно на матче копейкинской команды. Снисходительно этак распоряжался, копейкинских без сознания с поля выносили. Ну и его вынесли в итоге. И заправляла всем в команде некая удивительная темноглазая девочка. А ее стиль – он чувствуется! Так что капитан усмехнулся и присовокупил к личному расследованию фото судьи. И крестик на нем поставил, естественно. Потом щелкнул по панели архива – и на экране перед ним, как и каждый день прежде, пошла в огненном танце темноглазая девочка.

– Умничка! – прошептал капитан и смахнул сентиментальную слезу. – Да хранят тебя судьба и я! Только ты сверни, не той дорогой идешь, чувствую!