Зияющие высоты

ЛОГИЧЕСКИЙ ОЧЕРК ОДНОГО ПЕРИОДА ИБАНСКОЙ ИСТОРИИ

Цель очерка — выявить основной результат этого периода.

При выдумывании очерка автору никто не помогал. Никто этот очерк не читал. Никто не высказывал ценных критических замечаний. Дружеских — тем более. И автор всем благодарен за это.

Конечно, кое-кто догадывался о том, что автор что-то сочиняет. Догадывались, прежде всего, Вездесущие и Всеведущие Органы. Им положено обо всем догадываться заранее. Целый год они систематически исследовали помойку в нашем дворе. Но они допустили непростительную для такой мощной и опытной организации ошибку: они рылись не в той помойке! Наш корпус прикреплен к помойке слева, а они рылись в помойке справа. Ошибка произошла по всей вероятности потому, что автор, объясняя одному своему старому приятелю расположение помойки, стоял к дому задом, а приятель передом. Догадывались также близкие друзья. Они очень боялись, что автор вдруг напишет что-нибудь серьезное, и постоянно допытывались, не делает ли он это на самом деле. Ну где мне, говорил им автор, я же не Правдец и не Певец. Я же рядовой член. Успокоенные друзья похлопывали автора по плечу и советовали писать. По глазам они видели, что тут все же что-то не так, и на всякий случай осторожно распускали слушок о том, что автор строчит обличительную книгу. Автор должен их разочаровать. Он действительно настрочил книгу. Но не обличительную, а апологетическую. Подпольная книга в защиту ибанского образа жизни, — было ли что-либо подобное в истории? В западной истории наверняка нет. А вот в ибанской истории, судя по всему, это становится обычным делом.

У ВАС ЕСТЬ ВЫБОР

Ваши сообщники признали вину и раскаялись, сказал Сотрудник. Вы один упорствуете. И напрасно. До суда мы Вас все равно не допустим. Не надейтесь на это. Направим на медицинскую экспертизу. При современных достижениях науки уже через несколько дней ни один психиатр в мире не признает Вас психически здоровым и не возьмется вылечить. Вам сохранят способность осознавать свое положение. А это очень мучительно. Вы будете постоянно страдать. Десять лет. Двадцать. До конца жизни. И никто из-за Вас шума поднимать не будет. В деле Срамиздата Ваших следов не осталось. Ваши сообщники избегают упоминать Ваше имя. Как ученый Вы не такая уж заметная величина, чтобы на Ваше исчезновение обратили внимание и связали с политикой. Если же Вы признаете вину и раскаетесь, получите небольшой срок. История с Правдецом в деле фигурировать не будет. Это уже согласовано. Вам дадут возможность нормально жить и заниматься научной работой. Даю Вам еще сутки на размышления. Последние. Выбирайте.

Прогресс, подумал Крикун. Они теперь дают возможность выбирать себе меру наказания. В обмен на сотрудничество, конечно. И какие перемены! Раньше невиновные торопились признаться и покаяться. А теперь даже виновные торгуются. Нет, голубчики! Не зря все это было. Не зря. Десять лет? Двадцать? А какое это имеет значение? Мгновение. И нет ничего.

ОБЪЕКТИВНЫЙ ВЗГЛЯД СНАРУЖИ

Журналист, проживший целый месяц в Ибанске в гостинице Интуриста около Сортира и наблюдавший ибанское общество изнутри, написал большую книгу о том, как это общество выглядит объективно, т. е. снаружи. Книга имела большой успех в Ибанске. В рецензии на книгу в Газете отметили, что даже буржуазные деятели Запада вынуждены признать… И далее шла большая выдержка, критикующая ибанскую действительность. За это Журналисту разрешили вывезти из Ибанска две банки красной икры и икону. Так что книга Журналиста заслуживает доверия. И мы на нее в дальнейшем будем неоднократно ссылаться при описании интересующего нас периода ибанской истории.

В рассматриваемый период, говорится в книге Журналиста, в Ибанске имел место мощный подъем духовной жизни. Показателем этого является публикация остро критических стихов ведущего поэта Распашонки, любимца молодежи, армии и Органов, а также взлет Театра на Ибанке, по-новому прочитавшего старую пьесу и поставившего злободневную новую пьесу талантливейшего публициста Брата, написанную им в соавторстве с Шекспиром и Достоевским и посвященную положению Гамлета в физическом Институте Академии Наук (сокращенно ФТИАНИИ ХУЯЦЧШЩЭЫЮ). Спектакль начинался с бессмертного монолога кандидата физико-математических наук Гамлета, которого реакционеры во главе с Председателем Месткома не выпускали по туристской путевке за границу, так как не без оснований опасались, что он сбежит. Итак, спектакль начинался с монолога Гамлета.

и шел под бурные аплодисменты интеллигентно настроенных зрителей до тех пор, пока Гамлету, в конце концов, не разрешили посетить Монголию. Надо было видеть зрителей в этот момент! Они чувствовали себя победителями. Попробовали бы Они не выпустить его, говорили зрители шепотом. Мы бы Им…

Среди прочих значительных явлений духовной жизни Ибанска Журналист упомянул о предстоящем открытии надгробия Хряку работы скульптора-модерниста Мазилы, у которого, по слухам, в свое время была тесная дружба с Хряком, о публикации серии статей Супруги о новых левых на Западе и серии статей Мыслителя о старых правых на Западе, о выпусках Срамиздата — машинописного журнала, критиковавшего крайности режима, о политических песнях Певца, о неопубликованных романах Правдеца, которые суть явления не столько в области культуры, сколько в области политики.

Ну что же, сказал Мазила. Картина в общем объективная и довольно полная. Больше-то у нас, пожалуй, ничего серьезного и не было.

Сволочь этот твой Журналист, сказал Учитель Неврастенику, который пропил с Журналистом две зарплаты. А что ты он них хочешь, сказал Неврастеник. Они же, как девочки из приличной семьи, думают, что если хулигану открыть глаза на предосудительность его поведения, то он устыдится и станет пай-мальчиком.

СТРАНИЧКА ГЕРОИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

Как известно, Хозяин обладал не только мощнейшим интеллектом за всю прошлую и будущую историю человечества, но и мощнейшим членом. По преданию, членом он уничтожал своих самых заклятых врагов. Делал он это так. Вызывал врага к себе поздней ночью, заставлял покаяться ради интересов Братии и назвать сообщников, вынимал свой мощный член и слегка стукал им по пустой черепушке врага. А-а-а-х, крякал он при этом. Череп врага разлетался вдребезги. А тыпэрыча, говорил добродушно Хозяин, подбыры за сабой свае дырмо и ухады. И впред буд умнэя, балван. Враг подметал за собой осколки уже ненужного черепа, забитого еще недавно трухой ибанизма, и покорно уходил сочинять донос на своего ближайшего друга и соратника, с которым они вместе просидели в юности пятьдесят лет в одной камере-одиночке.

В честь члена Хозяина складывались песни, были названы города, устраивались торжественные шествия. На углу улицы Хозяина (ныне — улицы Заведующего) и Хозяйской улицы (ныне Заведующевской улицы) в честь члена Хозяина построили Забегаловку. На главной стене ее лауреат всех премий и носитель всех званий Художник изобразил мощный член Хозяина в рабочем состоянии, насадив на него всех видных политических деятелей Европы и Америки. Под картиной на мраморной плите золотыми буквами высекли стих лауреата почти всех премий Литератора:

Поскольку Хозяин был занят государственными делами по наведению порядка в лингвистике, позировал Художнику любимый жеребец легендарного Полководца, избранный после этого в Президиум и назначенный главным начальником по культуре.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ИБАНСКА

Ибанск со всеми его проблемами, решениями и прочей требухой выдумал Шизофреник, сидя в компании Сотрудника, Болтуна, Крикуна, Мыслителя, Супруги, Мазилы и всех остальных в Забегаловке. Сделал он это сразу после того, как выдул без закуски поллитра водки и запил его пятью кружками пива. Не закусывал он не из мелкого пижонства, а потому, что в это время в Ибанске закусывать имели возможность только спекулянты, начальники и их холуи. Шизофреник был в ударе. Собравшиеся с почтением заглядывали ему в рот и старались не пропустить ни слова. В особенности стукачи, которых ибанцы стали все менее принимать в расчет и сделали предметом необычайно остроумных шуток, демонстрируя тем самым свою прирожденную смелость. Лишившиеся былого могущества стукачи временно приуныли. Но доносы начали строчить с еще большим рвением и во всяком случае с большей квалификацией, поскольку число лиц с высшим образованием увеличилось в десять раз по сравнению с тринадцатым годом. К тому же демобилизовали два миллиона полковников, которые были непригодны ни на что другое. Правда, они очень пригодились для разработки теории ибанизма. Но много ли тут было свободных мест? Тысяч сто, от силы — двести. А куда податься остальным?

Итак, Шизофреник дул водку и пиво и разглагольствовал. Остальные дули водку и пиво и заглядывали Шизофренику в рот. Обслуживавшая их официантка Жаба задевала за физиономии тощим задом и мощным бюстом. Стукачи затаили дыхание. Запахло идеей создания организации и свержения существующего строя. Я категорически против, закричал Учитель. Жабу во главе государства ставить нельзя. Тогда всю полноту власти захватит ее будущий фаворит Кис. А он установит тиранический режим похлеще Хозяина. Тщеславный Кис раздулся от важности и пообещал демократические свободы. Но после того, как посадит всех стукачей и палачей. Это не пройдет, сказал Сотрудник. Тогда никто не останется на свободе.

Вот какие это были времена! Трудно поверить, что они вообще когда-то были. Но уцелевшие очевидцы говорят, что в этом есть доля правды.

А на тот свет провожали Шизофреника только двое — Болтун и Мазила. Даже Неврастеник не пришел. Сказал, что как раз в это время выступает оппонентом у какого-то кретина. На самом деле струсил. Я бы поставил на могилу надгробие, сказал Мазила. Не жалко. Но ведь сопрут, бляди. И не жалко, что сопрут. Изуродуют и выкинут. Пускай сопрут, сказал Болтун. Пускай изуродуют. Все равно надо что-то поставить. Мне сейчас некогда, старик, сказал Мазила. Да откровенно говоря, и не до этого. У меня своих дел по горло. Это верно, сказал Болтун. Это не твое дело. Твое дело — надгробие Хряка. Ничего не скажешь, задача благородная. И, главное, эффектная. Не сердись, сказал Мазила. Пока. Я спешу. Болтун пошел в контору договориться о металлической дощечке за полсотни, на которой будут написаны имя и годы короткой и безвестной жизни замечательного гражданина Ибанска. Вот как изменились времена!

БЕЗОБРАЗНЫЙ ГИМН

После того, как Шизофреник выдумал Ибанск, последнему потребовался свой собственный гимн. Объявили закрытый конкурс по пригласительным билетам и пропускам. А пока назначили временно исполняющим обязанности гимна стихотворение лауреата всех премий Литератора, вошедшее в золотой фонд ибанской поэзии:

Гимн очень понравился Заведующему, которого за это наградили Большим Членом за военные заслуги и стали считать автором гимна. Участников конкурса мобилизовали, так как Заведующий решил следующее внеочередное переиздание своего переполненного собрания сочинений выпустить по просьбе трудящихся в стихах и привлечь для этой цели самых талантливых поэтов эпохи. Молодому поэту Распашонке, любимцу молодежи и Органов, за это дали сначала по шее, а потом дачу.

Музыки гимн не имеет. Исполняется молча, стоя руки по швам до тех пор, пока не поступит распоряжение посадить всех.

ЧАС ПЕРВЫЙ

Весь день Мать пахала бесплодную землю. Под вечер распрягла клячу, залезла на печку и родила очередного сына. Прибрав за собой, она дала сыну черный хлеб в тряпочке и пошла кормить скотину. А сын кричал. И никто не понимал, почему, так как все было в порядке. Ишь, крикун какой, сказал Отец. Ну чего кричишь, дурень! Этим же все равно ничего не добьешься. И сын умолк, как будто понял все сразу и с самого начала. Так на свет появился Крикун.

Когда Крикун окончил начальную школу, родители стали решать его судьбу. Пусть сапожником будет, сказал Отец. У него руки золотые. Пусть учится на портного, сказала Мать. Он такой сообразительный. Его надо учить дальше, уговаривал школьный учитель. Пятьдесят лет учу детей, а такого не видывал. Такие рождаются раз в сто лет. Он может стать гордостью нации. Отец и Мать не знали, что такое нация, хотя определение нации Хозяином уже долбили во всем Ибанске, и спорить не стали. Пусть учится дальше, сказал Отец. Как-нибудь выкрутимся. Выкрутимся, заплакала Мать. Да и что ему тут с голоду околевать. Собрали кое-какое рванье. Продали дедовские воскресные сапоги, давно не стрелявшее отцовское ружье и чудом уцелевшее материнское обручальное кольцо. Надели на шею Крикуна медный крестик и отправили в город к Дяде. Дядя поставил на кухне коммунальной квартиры в сыром подвале ящик, нагрузил его картошкой на зиму, бросил сверху рваное грязное одеяло и выругался матом. Живи, коли так, сказал он. И ушел пропивать задаток.

Долго ругались соседи. Но народ добр, когда у него нет ничего. К вечеру кто-то покормил мальчика. Кто-то сказал, живи, раз такое дело. Ладно, сказал Крикун. И сжался в комочек под рваным несогревающим одеялом. И в голове его само собой сложилось такое:

Он думал, что это стихи. Но это была беспросветная проза. Ибанская жизнь для стихов еще не годилась. Стихи были ложь.

Как пролетело время! Давно ни за что погиб Отец. Давно умерла изможденная даровой работой Мать. Давно разбрелись по свету и приткнулись к чужой жизни братья и сестры. Давно изменила и ушла в лучшую жизнь жена. Отреклась дочь. Исчезли друзья. Предали сообщники. От призраков бытия не осталось ничего. Что это? — спросил себя Крикун. Я же был добр, смел, трудолюбив, бескорыстен, честен. Что это? Жизнь, ответил он себе. Обыкновенная заурядная жизнь. Это история мимоходом и невзначай прошла через мою душу.

НОВЫЕ ВРЕМЕНА

А времена изменились, несомненно, к лучшему, сказал Супруга на новоселье у Сотрудника, обнажив сорокалетние жирные ляжки с фиолетовыми жилами и заграничными штучками, которым пока еще нет приличного названия в ибанском языке. Мы многого добились. Вот я только что из Англии, например. Читала лекцию о будущем развитии сортиров в ибанском обществе. Успех колоссальный. Читала почти без переводчика. Так меня послали, а не Троглодита. И не Секретаря. И даже не Академика. Я завтра еду в Италию, сказал Мыслитель, закинув одну вельветовую штанину на другую и поглаживая волосатой лапой с грязными ногтями облезлую лысину. Руководителем группы матерей-одиночек. Симпозиум по проблемам зачатия без отцов и без презервативов. Полностью с вами согласен, рыгнул Сотрудник. Историю вспять не повернешь. Не позволим! Не те времена. Сослуживец угодливо захихикал, помог Сотруднику добраться до туалета, отделанного под мрамор, и расстегнул ему ширинку. Из ширинки вылез старый член с довоенным стажем и похлопал Сослуживца по плечу. Маладэц, сказал он добродушно и сплюнул Сослуживцу в рожу. И они решили вместе написать книгу о борьбе идей нашего века.

СТРАНИЧКА ГЕРОИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

Когда Хозяин, сдох, как и жил, противоестественной смертью (он, по слухам, подавился своей собственной цитатой), член Хозяина набальзамировали и положили в Пантеоне величайших граждан Ибанска. Но лафа была слишком кратковременной. Не успел он растолкать соседей и занять подобающее ему центральное место, как на трибуну вылез Хряк и" спотыкаясь на всех гласных, согласных и шипящих, прочитал знаменитый разоблачительный доклад. Член пришлось изъять из Пантеона и временно зарыть снаружи как какого-нибудь рядового руководителя государства. Могилу завалили цементной плитой, так как член имел тенденцию напоминать о себе. На плите написали: видный деятель какого-то движения начала века. Забегаловку переименовали в Павильон. Художник намалевал на стене новую картину, более отвечающую духу времени. Он изобразил трех здоровенных полуголых баб с загорелыми рожами и пятками и одного здоровенного полуголого механизатора. Механизатор (так стали называть трактористов, конюхов и счетоводов) держал недозревшее яблоко и не знал, какой из баб его отдать. А бабы хихикали от удовольствия, физиономия механизатора выражала нечто аналогичное тому, что выражала физиономия Хряка в Америке, когда ему не успели подсунуть следующую страницу речи, а когда подсунули, оказалось, что не ту. Если бы это была поллитровка, думал Механизатор, я бы ее мигом разлил поровну на этих трех потаскух. А тут задачка, скажу я вам. Без кибернетики не обойдешься. Под картиной на мраморной плите высекли стих Литератора:

Внизу мелкими буквами высекли примечание: в слове мясу ударение на втором слоге. Зарождающиеся ибанские интеллектуалы облюбовали Павильон для своих попоек и основопотрясающих бесед и стали называть его Тремя грациями, поскольку были образованными и критически настроенными.

ВОЗНИКНОВЕНИЕ ИБАНСКА

Дайте мне любые исходные предпосылки, говорил тогда Шизофреник, и я выведу из них любое общественное устройство. Какое хотите. На заказ. Из допущения свободы и равенства выведу отеческий террор и привилегии. Из допущения насилия выведу разгул свирепой демократии. Содержание предпосылок не играет роли. Для построения любого общества достаточно иметь некоторое множество индивидов и предоставить их самим себе. Задать им какую-нибудь цель, и пусть творят, что заблагорассудится. Содержание цели тоже безразлично. Пусть хотя бы даже ваш сверхгениальный изм. Цель есть лишь организующая форма истории. Проделайте достаточно большое число экспериментов в одинаковых условиях и получите все логически мыслимые варианты. Никакой исторической необходимости того или иного варианта нет. Строго научно можно говорить лишь о степени вероятности возможных вариантов, что не имеет никакой прогностической ценности в случае индивидуальных событий. Историческая необходимость есть лишь идеологическое извращение прошлого с намерением оправдать настоящее и обеспечить какие-то гарантии на будущее.

Сидевший напротив Шизофреника Мальчик, который недавно дал согласие быть осведомителем Органов, перестал что-либо понимать в его пьяной трепотне, махнул на нее рукой и решил просто сообщить, что Шизофреник отвергает основополагающие принципы изма. Идея, сказал Супруга, только тогда становится материальной силой, когда она овладевает массами. Это — азбучная истина.

Азбучная чепуха, сказал Шизофреник. Индивидам вообще наплевать на идеи. Достаточно того, что они не возражают, когда кто-то приписывает им эти идеи.

После этого Шизофреник допил водку и выдумал Ибанск. Просто так. Шутки ради. Смешно, сказал он в заключение. Стоит выдумать какую-нибудь ерунду, как ей тут же придают вид исторической закономерности. Это еще полбеды, сказал Учитель. Берегись, люди, как правило, становятся жертвами своих собственных измышлений. Однажды, это дело было вскоре после войны, решили мы с приятелем…

ЧАС ВТОРОЙ

Как-то в школе устроили осмотр. У Крикуна обнаружили на шее медный крестик, а в рубашке вшей. Крестик выбросили, а рубашку поручили постирать одному из членов родительского совета. При стирке рубашка развалилась. Собрался педагогический совет и постановил выдать Крикуну ордер на покупку рубашки. Смотри, сказали ему, помни о том, какую заботу о тебе проявляет государство, и учись как следует. А его уговаривать учиться не надо было. Учился он так, что родители примерных учеников стали испытывать тревогу. Когда научная комиссия, выяснявшая профессиональные перспективы учеников, зачислила Крикуна в ткачи, (он быстрее всех продевал нитку через дырочки), родители несколько успокоились. Но науку эту отменили.

Крикун был хорошим товарищем. Его любили даже отличники, так как он не мешал им быть отличниками и сам не стремился к этому, а взрослые позаботились о том, чтобы он им не стал. Только однажды учитель математики взбунтовался и заявил, что такие головы появляются раз в сто лет одна на миллион. Но учитель был под подозрением, которое, разумеется, подтвердилось. И Крикуну за это снизили отметки.

Его некому было защищать, и он научился драться. За ним некому было смотреть, и он перепробовал все кружки. У него не было дома, и он проводил время в чужих домах. И видел все. Как-то раз его пригласил к себе домой сосед по парте, — красивый воспитанный мальчик, к которому на "вы" обращался даже сам директор школы, а Наставник молодежи лично провожал до дому, чтобы оградить от хулиганов. Крикун был ошеломлен большим числом комнат в квартире Соседа и обилием непонятных красивых вещей. У нас в деревне, сказал он, одна изба и горенка. А народу! Одних ребят штук шесть. Остальные разъехались. Старики не в счет. Весело жили! Когда хлеба хватало, конечно. Красивая мама Соседа угостила Крикуна пирожным. Что это? — спросил Крикун. Пирожное, сказала мама. Неужели ты никогда еще не пробовал пирожное? Попробуй! Крикун попробовал, и кусок застрял в горле. Не нравится? — спросила мама. Нет, сказал Крикун. Моя мама с рассвета до ночи работает, как вол, а нам даже хлеба досыта поесть не дают. Это провокация, сказал папа Соседа. Я бы хотел дружить с тобой, сказал Сосед. Но папа запретил. А как же равенство? — спросил Крикун. Мы против уравниловки, сказал Сосед и пересел на другую парту. Место рядом с Крикуном осталось свободным. После уроков его позвали к директору. Перед директором на столе лежал финский нож. Вот он, бандит, сказал Наставник Молодежи. Этот нож нашли в кармане его пальто. Он связан с бандитской шайкой. Это не мой нож, у меня нет пальто, хотел сказать Крикун, но промолчал. Он понял, что говорить бесполезно. И его исключили из школы. И потребовали направить в колонию малолетних преступников. Но вскоре арестовали папу Соседа и заодно Наставника Молодежи. Ученикам объяснили, что они оказались врагами народа и что это они подстроили исключение Крикуна из школы. Но Крикун не поверил никому. Много лет спустя он встретил Соседа в солидном чине. У нас, как Вам должно быть известно, сказал Сосед, не ожидая вопроса, дети за родителей не отвечают. Допустим, сказал Крикун. Но родители должны испытывать ответственность за детей, если хотят, чтобы было кому за них отомстить.

СТРАНИЧКА ГЕРОИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

От природы Хозяин был средне-посредственный человек. Из среды сверстников он ничем не выделялся, если не считать повышенной склонности к ябедничеству. И говорил он как обычный средне-безграмотный крупный государственный деятель. Но когда перед ним открылась перспектива стать вождем, он заметил одну очень важную в карьере вождя закономерность. Народ любит, когда вождь выделяется не умом и красотой, а каким-нибудь заметным недостатком. Например, хром, горбат, косноязычен, лыс и т. п. Народ не любит умников и красавцев. Народ любит убогеньких. Когда убогенький вождь вдруг изречет, что дважды два — четыре, народ приходит в неистовый восторг. Глядите, глядите, ликует народ. Наш-то! Дурак дураком, а чешет что твой академик. Вот и не смотри, что урод! И Хозяин решил приобрести недостаток, достойный вождя — вождя всех времен и всех народов. Какой? Ответ напрашивался сам собой: акцент. Ученые собрались на специальное тайное совещание и стали думать, какой акцент привить Хозяину, чтобы он после этого стал ни на кого не похож. И решили: акцент павиана. На сей раз Хозяин проявил выдающиеся способности. За пару лет он научился говорить с таким блестящим павианьим акцентом, что его речь любой ибанец даже спросонья может отличить от всех прочих звуков на свете. Чтобы окончательно проверить силу воздействия своего акцента на народные массы, Хозяин отправился в павианий питомник. Павианы-самцы приняли Хозяина за самку-павианиху и хором его изнасиловали. После этого Хозяин стал слегка заикаться, ходить пятки и коленки врозь и трясти левой рукой. Это еще более усилило эффект. Теперь пора, решил он. И собрал заседание. Ымэетса прыдлажэниэ, сказал он онемевшим от изумления соратникам. Тыпер я не просто рукавадытэл. Тыпэр я вож-ж-ж-д! Конкуренты заикнулись было, но противопоставить ничего не могли. Тыпер всэх убырат, сказал вождь. И их всех убрали. Ученых тоже. Чтобы не разгласили тайну.

ГЕОГРАФИЯ ИБАНСКА

Где расположен Ибанск? Чтобы на этот вопрос дать научно обоснованный ответ, нужны те самые сумасшедшие идеи, о которых тоскуют самые передовые и вслед за ними самые глупые физики нашего сверхнаучного века. Но сумасшедших идей нет, хотя сумасшедших людей, имеющих идеи, очень много по данным Органов. Если бы сумасшедшие идеи были, их бы наверняка открыли сами физики, которых в Ибанске теперь почти столько же, сколько сотрудников Органов. А по мнению Учителя, сама проблема поставлена неправильно. Ее надо сформулировать так: как попасть в Ибанск? И тогда сразу станет ясно, что проблема банальна. Чтобы попасть в Ибанск, надо написать заявление, представить характеристику, заверить справку и заполнить анкету. В анкете указать всех своих и чужих умерших родственников. Взять с них подписку о невыезде и неразглашении. Уплатить взносы, пройти через комиссию маразматиков-пенсионеров, вывернуть карманы и согласиться на все. После того, как вы это сделаете, вам уже не нужно будет знать, где находится Ибанск, ибо вы уже будете находиться в нем. Более трудной является другая проблема: где находится то, что не находится в Ибанске? Но тут уже нужен донос.

Ибанск занимает почти всю сушу и граничит со всеми странами мира. Эти границы сильно раздражают ибанцев. Но не потому, что их не выпускают за границу. К этому они привыкли, поскольку не привыкли к тому, чтобы их выпускали. Их раздражает то, что на свете есть счастливчики, которые незаслуженно живут за границей. Мы тут вкалываем за гроши, мучаемся, ни черта не видим, а они…!!!

Левые интеллектуалы стали было ломать мозги над тем, где же расположен этот не населенный никем населенный пункт, который сразу граничит со всеми и до всех имеет дело. Но тут выступил слегка обруганный и сильно обласканный ведущий поэт Распашонка и сказал:

Вот дает, сказали левые интеллектуалы и понимающе переглянулись. Они еще не догадывались, что их время давно прошло.

ПОГОДА

Мы нэ можым ждат мыластэй ат прыроды, сказал Хозяин. И велел установить в Ибанске самую хорошую погоду с учетом времени года, местных условий и нужд сельского хозяйства. Народ с энтузиазмом взялся за дело. Провели субботник. Выдвинули встречный план. По почину ткачей за полгода до наступления зимы досрочно начали зверские морозы, сменяемые снегопадами и еще более зверскими морозами. Жыт стало лутшэ, жыт стало вэсэлэя, сказал Хозяин. Экономисты подсчитали, что по числу градусов на душу населения ибанцы превзошли Европу и вплотную приблизились к Америке. Хотя экономисты считали не те градусы, философы единодушно заявили, что полюс тепла, как и предсказывали классики, переместился в Ибанск. И ничего не значит, что мы от Америки отстаем. Мы вовсе и не отстаем. Хотя у нас градусов на душу населения меньше, чем у них, наши градусы работают лучше, ибо они служат не эксплуататорам, а трудовому народу.

Когда Хозяин сдох, перегибы в области погоды исправили. Мы не могем ждать милостей от этой… как ее… вашу мать… я и говорю, от природы, сказал Хряк. Пора за Америку браться. Кукуруза тепло любит. И установили зверскую жару, сменяемую суховеями и еще более зверской жарой. Все шубы ибанцы продали за границу, а вместо мяса стали питаться бананами.

После того, как Хряка скинули, сама собой установилась нормальная слякотная погода, сменяемая проливными дождями, переходящими то в снег, то в мороз.

ПЕРИОДИЗАЦИЯ

История Ибанска распадается на три неравные половины. Первую половину образует период Потерянности. Это — самая большая половина. В этот период часть ибанцев сидела в лагерях, другая их сторожила, третья ковала кадры для первой и второй. А все вместе они успешно строили изм. Этот период подробно описан в книгах Правдеца. Этих книг в Ибанске никто не читал, так как в них все неправда. Правдец, например, утверждает, что в этот период за дело справедливо пострадало пятьдесят миллионов ибанцев, тогда как по данным самих Органов их было всего сорок девять миллионов девятьсот девяносто девять тысяч девятьсот девяносто девять человек.

Вторую половину образует период Растерянности, называемый в западной исторической литературе Случайным Растерянсом. Это — самая маленькая половина. Этот период отчасти описан в книге Двурушника, которую в Ибанске тоже никто не читал.

Третья половина — период Процветания. О размерах его пока трудно судить, поскольку он еще только начался. Но, судя до всему, он может превзойти первые два во всех отношениях. Описывать этот период уже некому, так как Правдеца выгнали, Двурушник сбежал сам, деятелей Срамиздата посадили. И хотя Двурушник пророчески заявил, что свято место не бывает пусто, это пророчество оправдывается пока лишь в отношении мест не столь отдаленных.

Сложность периодизации ибанской истории связана с тем обстоятельством, что третий период начался с одной стороны и не начался с другой стороны, точнее говоря, он начался снизу и еще не начался сверху. Ибанский народ, за исключением самого высшего начальства, уже вступил в третий период. Он готов ко всему и удивляется, что нет команды свыше начинать. А высшее начальство не приказывает. Оно живет иллюзиями второго периода и пытается сделать по-хорошему. Но разве с нашим народом по-хорошему можно? Начальство ведь терпит-терпит, да и разгневается, что не получается по-ихнему. Подраспустили кое-кого. Начальство пониже терпит-терпит, да и скажет свое решительное слово.

Короче говоря, роли не играет, что произойдет на самом деле, сказал Болтун. Важно, с каким сознанием живет ибанский интеллектуал. А он думает так. Либерализм кончился. Старое руководство вот-вот скинут. Новое обвинит старое в слишком либеральном отношении к оппозиции и в заигрывании с Западом. Одним словом, спасайся, кто может. Ибанские интеллектуалы не верят в просвет впереди, и поэтому его не будет. Его не будет независимо от намерений начальства. Его не будет вследствие того, что уже произошло. А то, что возможно, не может предотвратить последствий случившегося. Будущее не исправляет прошлого. Самое большее, на что оно способно, это — стать приличным прошлым. Но это уже касается будущих поколений, которые сейчас еще только учатся ходить.

ЧАС ТРЕТИЙ

На каникулы Крикун поехал в деревню. В это время как раз начали крестьян загонять в дармахозы. Загонять, разумеется, добровольно. Уполномоченный произнес речь, в которой обрисовал земной рай ближайшего будущего деревни. Записались все, кто не успел сбежать. Ну как, мужики, спросил полупьяный уполномоченный, не жалко расставаться со старорежимной жизнью? Говорите откровенно — не бойтесь. Мужиков в деревне почти не осталось, но уполномоченный и баб из уважения называл мужиками. Себя-то не жалко, сказал Отец. Все одно погибать. Скотину вот жалко. Ни за что пропадет. И Отца забрали. Его тут же увели с собрания за антиибанскую агитацию. И никто за него не заступился. И Крикун понял азбучные истины бытия. Если начальство думает, что делает тебе добро, оно на самом деле делает тебе добро. Начальство не делает зла. И если оно милостиво разрешает тебе быть чуточку против, именно в этот момент оно больше всего хочет, чтобы ты был за. Самый ненавистный враг для начальства тот, кто осмелится воспользоваться свободой, дарованной ему самим начальством. Если начальство разрешает то, что оно не хочет разрешать, то это есть самая сильная форма запрета. И Крикун после этого никогда не верил в официальные разрешения. И еще Крикун понял, что человек всегда остается один, если вздумает стать человеком. Его уже не защитит никто. Он должен тогда надеяться только на самого себя, Или ни на кого.

Верст пять бежал плачущий Крикун за телегой, в которой пьяные начальники увозили трезвого, тихого, доброго, умного Отца, не сделавшего никому зла и до самозабвения жалевшего безответную скотину. Когда он пошел обратно домой, в соседней деревне его окружила группа мальчишек с намерением избить как слабейшего, по обычаю предков. Крикун пришел в неистовство. Он так избил всех десятерых, что родители избитых пожаловались в район и потребовали отправить хулигана в исправительную колонию. Яблочко от яблоньки недалеко падает, говорили они.

МЕТОД ИССЛЕДОВАНИЯ

Когда Двурушник начал писать книгу о периоде Растерянности, перед ним встал вопрос о методе исследования и изложения. И он обнаружил следующее.

Жизнь ибанцев бедна событиями и ничтожна по душевным переживаниям. Конечно, и здесь иногда случаются из ряда вон выходящие события. Например, землетрясения, авиационные катастрофы, эпидемии поноса, засухи, падежи скота, верхушечные перевороты в сфере власти и справедливые наказания мыслящих. Иногда здесь даже появляются инакомыслящие в результате тлетворного влияния Запада, и их искореняют в зародыше. Иногда… Но ибанцам ни о чем подобном не говорят. Зачем такими пустяками омрачать их светлые и радостные трудовые будни! Из душевных переживаний ибанцам разрешается только радоваться успехам, благодарить за заботу и восторгаться мудростью руководства. Так что средства обычной художественной литературы не пригодны в качестве метода описания ибанской жизни. Сам факт существования великой художественной литературы есть показатель того, что в самой реальности есть нечто такое, что пригодно быть предметом ее внимания. Если в стране нет великой художественной литературы, это не означает еще того, что в стране нет талантов или что начальство зажимает таланты и не дает возможности развиться настоящей литературе. Это скорее всего означает, что в стране просто-напросто нет ничего такого, описание чего дает настоящую литературу даже со сравнительно слабыми талантами и сильными запретами. Страшно не столько то, что не дают писать, сколько то, что не о чем писать. О чем писать? О профсоюзном или партийном собрании? О стоянии в очередях? О хлопотах по поводу квартиры и надбавки к зарплате? О поисках знакомых, которые помогли бы при поступлении сына в институт?

С точки зрения науки ибанское общество есть всего лишь громоздкая по размерам и числу элементов, но примитивная по организации социальная система, стремящаяся к полной однородности и стабилизирующаяся на минимальном уровне положительных параметров и максимальном уровне отрицательных параметров. А так как различение параметров, как положительных, так и отрицательных, относительно и зависит от распоряжений свыше, то ибанское общество с такими же основаниями есть социальная система с максимально высоким уровнем организации, предельно разнородная, стабилизирующаяся на максимуме положительных и минимуме отрицательных параметров. Не случайно же Журналист писал в своей книге, что в Ибанске все точно так же, как у них на Западе, только чуть-чуть наоборот. Поэтому методы науки хотя и пригодны для исследования ибанского образа жизни, они дают какой-то результат лишь ценой отвлечения от особенностей Ибанска сравнительно с Западом. А зачем в таком случае с риском для жизни писать науку про Ибанск, если можно то же самое сделать на примере Запада и получить за это поощрение? Не зря, значит, Супруга, Социолог, Мыслитель, Неврастеник и прочие пишут все время про Запад. Они знают, что они делают. Только знают ли об этом на Западе и в Ибанске?

Каким же методом руководствоваться? — спросил Двурушник. Никаким, сказал Болтун. Это дерьмо вообще не стоит исследовать. Пиши, что в голову взбредет. А в Органах сами разберутся, какими методами ты руководствовался. Так-то оно так, сказал Двурушник. Но мне бы не хотелось идти дорогой Правдеца. А ты и не иди, сказал Болтун. Не думай об этом. Другой дороги все равно нет.

ПЕВЦЫ

В период Растерянности в Ибанске появилось великое множество певцов, которые сами сочиняли песни и музыку к ним и сами их исполняли. Выступали они обычно в частных квартирах за выпивку и закуску. Да и то лишь постольку, поскольку выпивка и закуска была необходимым элементом исполнения и восприятия исполняемого. Среди певцов заметно выделялся яркой социальной ориентацией Певец. Певцом он стал совершенно случайно. Попал он как-то на такую вечеринку, попросил гитару и вдруг спел:

Такие песенки начальству не очень-то нравились. Но время было такое, что на них смотрели сквозь пальцы. Дети начальства гоняли эти песенки дома и на даче во всю магнитофонную мощь. Сами начальники слушали их в одиночестве, говоря про себя: вот дает, стервец! А ведь правду чешет! Только чего этим добьешься? Все равно ничего не сделаешь.

И велит начальник своей супруге подать бутылку коньяка. И пьет ее в одиночку, запершись в кабинете.

ХРОНОЛОГИЯ

Западные историки периодом Растерянности называют промежуток в истории Ибанска, расположенный в промежутке между промежутком, когда заведующим был Хозяин, и промежутком, когда хозяином стал Заведующий. Но у западных историков неправильный метафизический метод и ошибочная идеалистическая теория. Потому они не поняли главного, а остальное запутали. Ибанские историки единодушно отвергают существование периода Растерянности на том бесспорном основании, что в истории Ибанска был, есть и будет только один период, — период Процветания. В Ибанске различают две ступени — низшую и высшую. Но это — ступени, а не периоды. Ступени характеризуются понятиями "ниже" и "выше", а периоды — понятиями "раньше" и "позже". Поскольку высшая ступень еще не наступила и все время откладывается по уважительным причинам, низшая ступень временно исполняет обязанности высшей. Так что она, по приказу, выше всего того, что было и есть там у них на Западе. И никакого деления на периоды уже не требуется. Западные историки ничего этого, конечно, не знают и умышленно замалчивают в угоду капиталу. Одним словом, периоды Хозяина и Заведующего принципиально не различаются и имеют одну и ту же генеральную линию.

Один западный теоретик, окончивший в свое время по секрету Институт Передовой Профессуры, желая посрамить своих западных коллег, но при этом не выдать себя, задал такой вопрос: был ли хотя бы какой-нибудь период в тот самый период, когда по мнению западных историков был период Растерянности, а по мнению ибанских историков такого периода не было? Ибанские историки обратились в высшие инстанции за инструкцией. Не ваше собачье дело, ответили сверху. И опубликовали ноту. В ноте говорилось о том, что западные историки грубо вмешиваются в наши внутренние прошлые дела, и мы этого не потерпим. Мы в ваши внутренние дела не вмешиваемся. Делайте, что хотите. Имейте только в виду, что вся писаная история человечества есть лишь предыстория ибанской истории и пережиток прошлого в сознании человека. Неосторожного историка обвинили в антиибанизме и фамилию его из списков вычеркнули. После этого его пришлось отозвать из-за границы домой и уволить на пенсию.

Если период Растерянности был, сказал Учитель, то он начался значительно раньше, а кончился еще раньше. Причем закончился он раньше, чем начался. А начался после того, как закончился. И Учитель написал бесспорную формулу, из которой это следовало с полной очевидностью. Болтун сказал, что Учитель нашел точное математическое выражение идей Шизофреника. Тебя ожидает бессмертие, сказал он. Меня завтра вызывают к следователю, сказал Учитель. За что? — спросил Болтун. По поводу Крикуна, сказал Учитель. Это и есть конец периода Растерянности, сказал Болтун. А начала не было.

Но Болтун ошибся.

Начало было.

ЧАС ЧЕТВЕРТЫЙ

В старшем классе Крикун принял участие в математической олимпиаде. Он быстрее всех решил задачи и предложил несколько оригинальных вариантов решений. Но в нем никто не был заинтересован лично. Не подходил он и по другим параметрам. И его не включили даже в число отмеченных. И он понял, что быть талантом без ведома коллектива и начальства нельзя, что таланты в Ибанске назначаются из наиболее достойных кандидатов. Подлинный талант в Ибанске проявляется не в результатах и в признании, а лишь в форме поведения и в личной судьбе.

В это время Крикун влюбился и начал писать странные стихи.

Она испугалась и попросила придумать что-нибудь лирическое. Он тут же придумал.

Она испугалась еще больше и ушла к другому. По дороге она мимоходом занесла стихи в Органы. Так в деле Крикуна появился первый документ. Тут что-то не так, решили в Органах. И поручили друзьям Крикуна прощупать его. И друзья охотно выполнили поручение.

СУТЬ ПЕРИОДА

Суть исторического периода обнаруживается по его результатам и последствиям, т. е. после того, как он проходит. Но если результатом периода является отсутствие результатов, а последствиями — ликвидация возможных последствий, то установить суть исторического периода можно только до того, как он начался, по принципу: что могло бы быть, если бы это произошло. Суть такого периода устанавливается потенциально, а не актуально. Именно таким является период Растерянности.

Итак, в чем суть этого периода?

МНЕНИЕ МЫСЛИТЕЛЯ

Прогрессивные силы общества растерялись перед неожиданно открывшимися возможностями прогресса, не знали, что нужно делать для прогресса, и не сделали того прогресса, который они могли бы сделать, если бы не растерялись. Воспользовавшись растерянностью прогрессивных сил, реакционные силы собрались с силами и прикрыли возможности для прогресса. Когда прогрессисты опомнились и сообразили, что нужно делать, было уже поздно.

ВЫВОД ТРОГЛОДИТА

Ведущий теоретик реакционных сил Троглодит на опыте этого периода сделал ценный практически, но бесполезный в силу неспособности реакционных сил последовать ему теоретический вывод: если хочешь посеять в рядах прогрессистов панику, предоставь им внезапно полную возможность делать прогресс. Сделать это надо внезапно не только для них, прогрессистов, но и для нас самих, реакционеров. И через некоторое время, когда им покажется, что они нас задавили, бери их голыми руками и делай из них еще больших реакционеров, чем мы сами.

МНЕНИЕ НЕВРАСТЕНИКА

Прогрессивные силы растеряли открывшиеся перед ними возможности по пустякам — на взаимные склоки, степени, должности, премии, поездки, квартиры и т. п.

ЗАМЕЧАНИЕ СЕКРЕТАРЯ

Другой ведущий теоретик реакционных сил заметил по этому поводу, что прогрессистам надо предоставить все то, о чем они мечтают тайно, но помалкивают. Если, например, прогрессист заявляет, что такое-то положение изма устарело, это следует понимать как желание стать доктором.

МНЕНИЕ АКАДЕМИКА

Руководство растерялось перед неожиданно открывшимися возможностями делать прогресс и оказалось неспособным руководить начавшимся прогрессом в нужном направлении. Надо было кое-кого снять и назначить меня. Я бы показал…

МНЕНИЕ ТЕОРЕТИКА

Мы допустили излишнюю мягкость в отношении смутьянов, которые под влиянием идеологической диверсии с Запада начали порочить и клеветать.

МНЕНИЕ СУКИ

К стенке надо было ставить.

МНЕНИЕ МАЗИЛЫ

………………………………………………………………………………………………………. МАТЬ!

МНЕНИЕ УЧИТЕЛЯ

Все это беллетристика. Вот, взгляните, формула организации социальных систем ибанского типа. Вот так получается величина полной организованности или полного порядка. А вот так получается величина дезорганизации или полного беспорядка. Видите, они совпадают. Им, правда, можно приписывать обратные знаки. Но какое это имеет значение? Во всех последующих расчетах они берутся в квадрате. И вообще все величины порядка суть лишь зеркальное отображение величин беспорядка, и наоборот. Так что совершенно безразлично, будем мы рассматривать прошедший период как наведение беспорядка или как наведение порядка. В этот период действительно происходило возрастание индекса организации. Но это совсем в ином плане и по иным причинам. Ваши социальные факторы выражаются с этой точки зрения такими ничтожными величинами, что их вообще невозможно учесть в вычислениях. Ваши проблемы, уважаемые интеллектуалы, с научной точки зрения вообще не существуют как реальный фактор социальной жизни.

ВОЗРАЖЕНИЕ НЕВРАСТЕНИКА

В такие периоды малые причины могут давать очень серьезные последствия. В твои формулы нужно ввести коррективы насчет усиления социальных величин.

ВОЗРАЖЕНИЕ УЧИТЕЛЯ

Насчет малых причин больших последствий — типичный предрассудок старой философии. Математически если причины и следствия соизмеримы, то следствия не превосходят свои причины по величине. А коррективы такого рода я пробовал ввести: даже при бесконечно больших показателях социальных параметров результат их воздействия дает большую, но мнимую величину. Он иллюзорен.

ЗАМЕЧАНИЕ КЛЕВЕТНИКА

Ход рассуждений мне не понятен. Но вывод правилен.

ЗАМЕЧАНИЕ КРИКУНА

Твою формулу можно переписать вот так. Теперь твои парадоксальные выводы не получишь.

Здорово, сказал Учитель. Ты гений. Это же открытие! Дарю, сказал Крикун. Только это открытие имеет один слабый пункт. Чтобы эту систему развалить, здесь должна быть приложена энергия, близкая к бесконечности. Где ее взять? Или к нулю, сказал Учитель, если объединить наши формулы. Тогда выходит, что она развалится сама без всяких усилий. Да, сказал Крикун. А какова величина времени при этом?

МНЕНИЕ БОЛТУНА

Вы говорили о реакционных силах, прогрессивных силах, руководстве, интеллигенции, интеллектуалах, оппозиции, диссидентах и т. п. Можно подумать, что они образуют какие-то целостные объединения, члены которых вступают в более или менее устойчивые связи друг с другом и которые проявляют себя во вне как нечто единое. Но ведь ничего подобного нет. Это лишь слова, удобные для классификации. Реально таких групп, объединений и даже просто скоплений нет. Правдец, например, ни разу в жизни не встречался с Двурушником и не знал о его существовании до самого последнего времени. И даже встретил его появление враждебно. Аналогично для пары Двурушник — Мазила. Реально имеются сотни миллионов индивидов и сотни миллионов групп из индивидов, объединенных миллиардами ниточек-связей в некое целое. Люди, о которых вы говорили, вкраплены в клеточки этого целого в самых различных местах, группах, организациях. Если даже они общаются между собою, как мы, например, они не образуют социальных групп. Если даже допустить какие-то возможности объединения усилий интеллектуалов, например — в виде особого журнала, вы все равно в принципе не измените ситуацию. Интеллектуал, активно работающий в упомянутом гипотетическом журнале, все равно остается членом какой-то иной группы, организации, учреждения. Он там должен числиться работающим и работать на самом деле, получать зарплату, испытывать давление коллектива и т. п. Если он позволит себе переступить какие-то грани в упомянутом гипотетическом объединении, в отношении его немедленно будут приняты акции в его реальном социальном объединении. И так в отношении всех категорий лиц, о которых вы говорили. Даже в отношении руководства. На Западе делают грубую ошибку, когда эти категории лиц у нас рассматривают по аналогии со своими. Даже выражение "ибанские ученые" имеет различный смысл у нас и у них. У нас это выражение есть либо общий термин, обозначающий индивидов, разбросанных в системе ибанского общества в различных его частях так, что указать предмет, соответствующий ему, невозможно. И в этом случае имеют смысл лишь выражения "ибанский ученый", "ибанский интеллектуал", "ибанский художник" и т. п. Либо выражения "ибанские ученые", "ибанские художники", "ибанские писатели" и т. п. обозначают Академию Наук — официальную организацию, объединяющую тысячи учреждений, в которой лиц, являющихся "подлинными учеными" ничтожно мало, Союз Художников из многих тысяч людей самого различного толка, Союз Писателей и т. п. Странно, что все эти вещи общеизвестны, но знание их не оказывает влияния на строй мышления. И это вполне устраивает официальную точку зрения. Ибанские писатели заклеймили Правдеца. Запад удивляется: как они могли! А они не могли иначе, ибо они суть социальные организации, живущие по своим социальным законам, а не по принципам чести, достоинства, независимости убеждений и т. п. некоей мифической писательской организации. Ибанские ученые заклеймили Двурушника. На Западе удивляются: как они могли! Они же ученые!

МНЕНИЕ НЕВРАСТЕНИКА

Верно, если бы сейчас, например, человек пятьдесят более или менее значительных интеллигентов объединились и сделали совместное заявление политического порядка, эффект был бы ошеломляющий. Но попробуй, набери этих интеллигентов хотя бы на одну акцию! Не случайно, между прочим, у нас с таким остервенением набросились на подписантов. Запахло оппозиционными объединениями.

МНЕНИЕ БОЛТУНА

Так что я тоже склонен думать, что никакой растерянности не было. Было скорее всего крайнее обнажение социальных механизмов нашей жизни. Наша социальная система на виду у всех, спокойно, не спеша сработала как автономная безжалостная машина и установила сама по себе наиболее соответствующее ей состояние. Она просто слегка перестроилась применительно к изменившимся обстоятельствам. И с точки зрения истории сделала она это в поразительно короткий срок.

МЫСЛЬ КРИКУНА

Скоро вся эта размазня кончится. И что останется от всей их болтовни? И все вернется на круги своя. И никто не подумает о тех, кто молча работал и сработал весь этот интригующий период. Их частично уже уничтожили. Скоро уничтожат остатки. И опять должны будут родиться мальчики и девочки, способные пойти на все или хотя бы на многое. А родятся ли они?

ЖИВИ, КАК ВСЕ

А выть-то, собственно говоря, не из-за чего, сказал Социолог, делавший заключение экспертизы об этой песне Певца. Жизнь в Ибанске значительно улучшилась. Вот вам факты. Исчезла только копченая колбаса. А вареная-то осталась. Цена на мясо выросла не в пять раз, как ожидали, а только в три с половиной. Посадили не тридцать оппозиционеров, как планировали, а всего лишь двадцать девять целых и три десятых. И влепили им не по десять лет, как следовало бы, а лишь по семь с последующим пребыванием в лагерях особого режима четыре года. Распустились, сказал Сотрудник. Да, сказал Супруга. Они нам очень мешают работать.

ПРАВДИВАЯ ЛОЖЬ

У нас, говорит Неврастеник Журналисту, порядок такой. Если признают, что недооценили такое-то направление в науке, значит, его разгромили. Если признают, что в отдельных случаях докторские степени присуждаются не по заслугам, значит, докторская степень превратилась в средство карьеры, стяжательства, престижа, очковтирательства. И дело тут не в той лживой форме, в какой это преподносится официально. К этому привыкли. И желающие делают скидку на систему. Дело в том, что процессы, ведущие к таким даже официально критикуемым ситуациям, проходят у всех на глазах. Их последствия очевидны с самого начала. Но нет никаких сил им противостоять. Возьмите, например, историю с докторами. Только в нашей сфере в доктора ежегодно проходило несколько сот человек. Думаете, это ученые? Даже по нашим крайне низким критериям это почти на сто процентов невежды и шарлатаны. Но это руководящие деятели, их ближайшие холуи и фактические авторы их вшивых сочинений, растущие карьеристы, сотрудники ответственных организаций и т. п. Проходят заседания секторов, кафедр, ученых советов, редколлегий, комиссий. Все знают, что к чему. Но все ведут себя так, будто обсуждаются новые идеи, ценные результаты, глубокие мысли. Спектакль за спектаклем. Из года в год. И попробуй, пикни. Разорвут в клочья. В такой ситуации если чудом проскочит действительно талантливый и продуктивный ученый, его так или иначе раздавят. Или приручат. Для рекламы. Или, скорее, для прикрытия. Но вот по каким-то причинам обнаруживаются последствия этих спектаклей, которые начинают мешать самим их участникам. Надо принимать меры. И принимают. Как? Другая серия спектаклей с теми же исполнителями. Они готовы выполнить любые указания, провести любые мероприятия. Но по-своему. Так, чтобы сами они не пострадали. Сейчас, например, установили более строгий отбор в доктора. И кто же пал первой жертвой нового порядка? Те, кто по идее должен был бы быть доктором в первую очередь. Более высокие инстанции, говорите? Так ведь там тоже спектакли. Другие, но спектакли. Вы думаете, их дело — добиться, чтобы наши доктора стали подлинными учеными? Да для них подлинный ученый, как и подлинный художник, писатель и т. п., есть первый враг. Для них все подлинное враждебно. Им нужна бутафория, муляж, камуфляж, румяна. Их реальное дело дать указание, обсудить, принять решение. И проследить, чтобы нижестоящие инстанции отреагировали положенным в их спектакле способом.

ЧАС ПЯТЫЙ

Был день рождения друга. Немного выпили. Разговорились. Добрались до проблемы власти и свободы личности. А кто им дал право распоряжаться мною, как пешкой, сказал Крикун. Такого права нет. Это не право. Это — грубое насилие. Право предполагает добрую волю. А тут происходит умышленное смешение понятий. Законодательное закрепление насилия — это одно. Если вы хотите употреблять тут слово "право", говорите о праве-насилии или, если вам это не нравится и вы хотите выглядеть гуманным, о праве-один. Законодательное закрепление сопротивления насилию — это другое. Говорите тут о праве-свободе. Конечно, это вызывает нежелательные ассоциации. А у нас, как известно, рай свободы. Ну, говорите тут о праве-два. И какие бы вы слова тут ни употребляли, право-один есть противоположность права-два. Принуждение есть противоположность свободе, хотя они и касаются одних и тех же явлений. И в языке определяются друг через друга. Вы говорите о революции, войне, стройках, перелетах, плотинах, выставках и прочих свидетельствах правоты доктрин. А я тут при чем? Это их дело, а не мое. Я пришел в этот мир не по своей доброй воле. И не по просьбе, во всяком случае. При рождении я не давал подписки одобрять все то, что они натворили. Я застал мир таким, каким он стал независимо от меня. И я никому ничего не должен. Отплатить за образование? А много ли оно стоит? И кому платить? А то, что моя мать годами работала даром, это что? Тоже благодеяние? Я сам работал в дармохозе. И что получил за это? Шиш. Мало? Ладно, я работать буду. С меня сдерут еще в десять раз больше, чем дали мне. Но это все из другой оперы. Не надо передергивать. Мы не об этом говорим. Мое моральное право что-то приникать в этом данном мне мире, а что-то отвергать. Для меня он есть нечто изначальное, а не результат.

Друзья не поняли речь Крикуна. Они поняли только то, что Крикун знает и понимает нечто запретное, с их точки зрения, и недоступное им. И написали совместный донос в Органы с просьбой спасти их товарища, подпавшего под чье-то дурное влияние. Вопрос о влиянии кого-то другого был бесспорен. Не мог же Крикун, который учился с ними в одной школе, читал одни и те же книжки, хуже одевался, хуже питался, реже ходил в кино, совсем не ходил в театр и не имел умных взрослых друзей, сам додуматься до всего этого. И слова у него не наши.

Вечером в подвал спустился незнакомый молодой человек и предложил Крикуну прогуляться. Крикун сразу понял, в чем дело, и собрал свои скудные пожитки. Там ему было даже неплохо. Впервые в жизни он спал на отдельной койке и питался три раза в день. С ним вели длинные разговоры большие начальники. Он их ставил в тупик своими вопросами и суждениями. Они хотели узнать, кто его научил так говорить. А его не учил никто. То, что он им говорил, было для них ново и удивительно. И они не могли приклеить его к чему-нибудь знакомому. И его решили выпустить на время, чтобы проследить связи. А он, не заходя домой и не сказав никому ни слова, сразу уехал в деревню. С этого момента он все свои наиболее важные решения в жизни принимал внезапно. Оказалось, что это был единственный правильный способ остаться на свободе.

Прошло полгода. Как-то поздней осенью соседка позвала мать и сказала, что про Крикуна спрашивали в районе. Схватив горбушку хлеба и трешку денег, Мать побежала в поле, где Крикун работал. Беги, сказала она ему. Она не проронила ни слезинки. А когда он ушел, и она поняла, что больше никогда его не увидит, она упала на серую мокрую холодную землю и впилась в нее зубами. Помоги ему, господи, шептала она. Ничего больше не прошу. Только помоги ему. Это моя жизнь. Это мука моя, И твоя тоже, господи. Что ты без него!

На станции на мешках сидели пьяные мужики, завербованные на Дальний Север. Они сидели жалкие и серые. И заунывно скулили:

Крикун вскочил на замедливший ход товарняк и забился между бревен. Ледяной ветер продувал насквозь. Ничего, говорил он себе, терпи. Это только начало. А слезы капали на черствую краюху. И была она вкусна и мягка.

Если бы люди изобрели такой прибор, чтобы можно было разглядеть чистую юную душу после безжалостного погрома! Какими наивными им показались бы поля сражений величайших войн нашего времени! Разве это можно когда-нибудь забыть!

Когда до него добрались в городе, он успел уйти добровольцем в армию. И они потеряли его из виду. Они нашли его лишь много лет спустя.

НАВЕКИ СОЛНЦЕ

После многих лет холода и слякоти выглянуло Солнце. По радио объявили, что даже погода вместе с нами радуется нашим успехам. Одновременно объявили об очередном нарастании классовых боев, нищеты, повышения цен и понижения зарплаты там у них. По телевидению выступил Заведующий и сказал, что это достигнуто под мудрым руководством руководимого им руководства. Добровольно доверчивые ибанцы возликовали и избрали Почетный Президиум. Когда принимали Приветственную Телеграмму по поводу досрочного перевыполнения по почину и по инициативе, Токарь-Универсал сказал: мы заверяем наше любимое и мудрое руководство и нашего любимого и гениального. Заведующего лично в том, что мы верим даже в то, во что на самом деле не верим, и выполним все, что на самом деле не выполним. Заведующий был тронут и оценил это как пример исключительно высокого уровня сознательности. С такими людьми, сказал он мы не то что полный изм, а кое-что и похлеще построим. Дайте только срок. Выберемся из временных затруднений, а там пошлем всех этих американцев и прочих засранцев куда-нибудь подальше.

Известный философ Портян, круглый дегенерат и полный невежда, автор самой глупой "Диалектикодиалектической высшей логики", случайно встретил на улице Неврастеника. Солнце, сказал он глубокомысленно глядя в себя, это, брат, теперь навеки. А зонтик давно пора выбросить в мусорную яму истории, где валяются ваши вонючие маркузы, карнапы, расселы, пикассы, парсонсы и прочая мразь. Ну-ну, сказал Неврастеник и раскрыл зонтик. Как раз начал накрапывать дождь, пошел снег с градом, и Солнце исчезло насовсем, как будто его вообще и не бывало. Портян промок до нитки и продрог до печенки. Прибежав домой, он впал в мрачный оптимизм и начал писать донос на Неврастеника, который в солнечную погоду вышел на улицу с зонтиком, выразив тем самым неверие.

Болтун брел неизвестно откуда и неведомо куда, не обращая внимания на погоду. Как дела? — спросил его Неврастеник. Как всегда, ответил Болтун. Без работы? — спросил Неврастеник. Работаю, сказал Болтун. Без работы нельзя. Выселят как тунеядца. Захотят — выселят и с работой, сказал Неврастеник. Ага, сказал Болтун, выселят.

Выступая по телевидению, Заведующий сказал, что даже плохая погода не помешает нашему праздничному настроению.

СЕНТИМЕНТАЛЬНАЯ ИСТОРИЯ

Здесь прекрасные дачные участки, говорит Крикун. Еще бы, говорит Учитель. Зато они и дерут, сволочи. Кому они принадлежат? — спросил Крикун. Начальству третьего, а то и четвертого сорта, говорит Учитель. Мой хозяин, например, был главой крупного района Ибанска. Эта дача принадлежит бывшему полковнику Органов. Эта — бывшему ректору института. У моих хозяев пенсия больше моей зарплаты. А что же они сдают? — спросил Крикун. Дом все равно пустует, говорит Учитель. А за такие денежки почему бы не сдать? Деньги они любят. Тут все сдают что-нибудь. За десять лет они полностью окупают дачу. Здесь, как видишь, неплохо. Но это пустяки по сравнению с дачами писателей и академиков. Отсюда километрах в десяти дачи Совета Министров. Там еще лучше. Я уж не говорю про еще выше. В городе как-то не обращаешь на это внимания. Лично мы с ними в быту не общаемся. И не видим, как они живут. А тут само все прет наружу. Тут они не скрываются. Посмотришь на это и поверишь, что они искренне любят этот их строй, этот их изм. Им есть за что его любить. Это их строй, их изм. Они живут хорошо. И добровольно ничем не поступятся. А их очень много. Это — основа основ. Если покопаться основательно в нашем либеральном движении, то и его суть ты найдешь тут. Либералы тоже хотят иметь свой кусок от благ жизни. В этом нет ничего особенного? А я разве говорю, что это есть нечто особенное? Нет, ничего особенного, увы, нет. Суть дела всегда банальна.

Да ну их всех к черту, говорит Учитель. Хочешь, я расскажу тебе одну сентиментальную историю? Видишь, какой дворец! Это — участок Органов. У них повсюду такие таинственные как будто бы пустые особняки. Сюда иногда приезжает отдохнуть или поработать какой-нибудь сотрудник. На всем готовом, конечно. А вот в этом доме снимал комнатку с верандой Двурушник. Когда его не пустили на один конгресс, потом на другой, вышибли из Университета и перестали печатать, у него вдруг обнаружилось свободное время. И тогда ему пришла идея написать книгу. Эту самую знаменитую книгу. И он решил уехать подальше от стукачей. И вот снял эту комнатушку под самым крылышком у Органов. То ли он сам проговорился, то ли хозяин что-то заподозрил (жилец печатает целый день, а хозяин — из тех, кого уговаривать следить не надо). Только дошло до Органов, что Двурушник что-то сочиняет. Кто такой Двурушник, они знали. И боялись повторения истории с Правдецом. И к делу отнеслись серьезно. Этот шикарный дворец сразу заселили целой оперативной группой. Вот тебе сюжет для драмы. Тут одинокий, измученный, оскорбленный, униженный человек творит бессмертную книгу. Спит урывками. Питается кое-как. А тут дюжина здоровых молодцов на полном пансионе, в прекрасных условиях, с новейшей аппаратурой и криминалистической наукой старается установить, чем занимается этот одинокий человечек, и придумать способ, как можно помешать этому человечку.

А как же они его прохлопали? — спросил Крикун. Представь себе, он их обвел вокруг пальца, сказал Учитель. Он одновременно делал две книги научную и эту самую. Научную он тщательно прятал, но так, чтобы заметил хозяин. И черновики ее аккуратно выбрасывал в бочку для бумаги. А эту самую книгу оставлял на столе в пачке с чистой бумагой. Три месяца он делал так. За три месяца сделал две книги. Научную у него в конце концов конфисковали. Нужен же им был какой-то трофей за прекрасно проведенную операцию. Когда книга вышла на Западе, хозяина затаскали. А тот, старый член и прожженный стукач, сам чуть не повесился от тоски. Говорят, до сих пор не может очухаться. Как он переправил книгу на Запад? — спросил Крикун. Ну, этого уж я не знаю, сказал Учитель. Он мужик оказался умный и смелый. Наверно, и тут придумал что-нибудь гениально простое. А почему тебя это интересует? Уж не сочинил ли ты сам что-нибудь подобное? Нет, сказал Крикун. Мне надо помочь одному человеку. Ну что же, сказал Учитель. Давай обдумаем эту проблему всесторонне. Мы все-таки ученые. И говорят, неплохие. Не зря же мы столько лет убили на всякие головоломки.

Подошла дочь Учителя и сказала, что мама велела идти обедать.

ЛЮБОВЬ К ИНОСТРАННОМУ

Как говорится в популярной песне,

Но это не совсем точно. Ибанцы обожают иностранцев и готовы отдать им последнюю рубаху. Если иностранец рубаху не берет, его называют сволочью. И правильно делают. Дают — бери, бьют — беги. Раз дают, бери, пока по морде не дали. Не выпендривайся. От чистого сердца дают. От всей души. Бери, пока дают, а не то… Если иностранец рубаху берет, а делает по-своему, его опять называют сволочью. И поделом. Зачем было брать. Если уж взял так будь добр. Мы ему от всей души. Бескорыстно. А он, сволочь, на тебе. Жди от них благодарности. Сволочь, да и только. Ну а уж если иностранец и рубаху взял, и сделал по-ибанскому, то тогда он тем более сволочь, поскольку тогда он свой, а со своими церемониться нечего. А, говорят ибанцы в таком случае, этот — наш, сволочь.

И все иностранное ибанцы тоже любят. Во-первых, потому, что оно дороже и достать его труднее. Доставать-то приходится из-под полы втридорога, во-вторых, в иностранном сам себя чувствуешь чуть-чуть иностранцем и чуть-чуть за границей. Заветная мечта ибанца — чтобы его приняли за иностранца. И тогда, кто знает, может без очереди пропустят, может не заберут, может номер в гостинице дадут без брони высших органов власти и без протекции уборщицы. А еще более главным образом для того хочется ибанцу быть как иностранцу, чтобы прочие ибанцы подумали про него: глядите-ка, вон иностранец идет, сволочь!

ЧАС ШЕСТОЙ

Но начало было. Его никто не заметил, ибо оно произошло в нем, а не вне его, и он скрыл его от всех. Иначе не было бы его. И не было бы начала. Начало всегда есть тайна.

Это случилось тогда, когда Крикун трясся на голых досках товарного вагона, тащившего его на далекую окраину Ибанска служить в армию. Им нельзя прощать, говорил он себе. Отныне и навсегда твое дело — не прощать. Ты один. Это уже кое-что. Единица есть начало ряда. Но это мало. Какое оружие противопоставить им? Ум? Науку? Конечно, можно построить точную науку про это общество. Оно не такая уж сложная штука. Скорее, оно примитивно. И наука о нем вряд ли принесет славу выдающегося ученого ее создателю. К тому же выводы науки годятся для повторяющихся явлений, а не для индивидуальных в их исключительности. К тому же Они тупы и равнодушны. И жестоки в силу тупости и равнодушия. Их образованность — трофеи. Наукой Их не прошибешь. Так что? Сумасшествие? Каприз? Дерзость отчаяния? Безрассудство? Нет, это пока рано. Не заметят. Это потом. А сначала — самоотречение и безвестность. С честолюбием надо покончить раз и навсегда. Ты один. И слава тебе ни к чему. Отныне твое дело будет известно только тебе одному. Даже те, над кем ты будешь работать, не будут знать, кто ты.

Он вспомнил, как заполняли на него документы, когда он принес заявление о призыве в армию. И ему стало весело. Они тебе лгут на каждом шагу, а от тебя требуют безусловной правдивости. Они уверены в том, что их не посмеют обмануть. И странно, их почти не обманывают. А они обманывают всегда. Он потом не раз наблюдал случаи, когда обманывали их, и поражался тому, что они не способны обнаружить мало-мальски продуманный обман. Документы на него заполняли с его же слов. Он не сказал, где его Отец, что его исключили из института без права поступления, что он сам выбросил в мусорную урну членский билет Союза Молодежи, когда вышел из главного здания Органов. И уж тем более не сказал о своих взаимоотношениях с Органами.

Он был спокоен.

У него было дело. Великое дело.

Все, в конце концов, решают сами люди,

думал он. Как говорил наш любимый вождь, кадры решают все. Надо работать с людьми. Работать индивидуально, настойчиво, без спешки. Никаких внешних эффектов. Внешние эффекты суть средства массового воздействия. Для них сейчас не время. В обществе сначала должны поработать единицы, десятки, сотни, тысячи таких, как я. А уж потом можно будет устраивать массовые спектакли. И он придумал в шутку:

Это было за двадцать с лишним лет до того, как первый мальчик, тогда еще не родившийся на свет, сжег себя на площади. Одним словом, сказал он себе, спокойно засыпая, эту мразь надо начать расшатывать. И я это буду делать.

Он не мог тогда знать, что даже этот его труд Они тоже присвоят себе и на весь мир провозгласят о нем как о своем собственном деле. Как о благодеянии, дарованном ими самими людям. И провозгласит это один из ближайших сподвижников главного палача. Хитрый и пронырливый малограмотный человечек с интеллектом заведующего баней нахально оттолкнет всех, имеющих на то право, и влезет в историю на пьедестал Освободителя. И никто не укажет на капли крови, стекающие с него. И никто не упомянет даже намеком о таких, как Крикун. Молчать будут даже те, кто знал о подлинном деле Крикуна и был ему обязан. Они оттолкнут его в сторону и предпочтут считать даже его труд над ними своим собственным делом.

ИДЕЯ РАВЕНСТВА

Сами все время меня вынуждаете говорить, а потом обвиняете меня в том что я трепотней занимаюсь, говорит Болтун. Ну да черт с вами. Денег же с вас я не беру. Самой прогрессивной идеей в наших условиях, если уж вы хотите слышать мое мнение по сему поводу, была бы идея неравенства. Идея равенства в условиях ибанского общества имеет смысл, противоположный тому, какой она когда-то имела на Западе. Она тут звучит примерно так же, как звание революционера в применении к работнику органов или партийного аппарата. Здесь идея равенства есть принцип власти, направленный не на себя, а только на подвластных. Суть его — не допустить того, чтобы человек добился за счет своих личных способностей и труда благ, положенных лицам определенного социального ранга, не занимая социального положения этого ранга. Субъективно это несправедливо. Субъективно, например, ничем не оправдаешь таких ситуаций, когда два чиновника не различаются по личным способностям и затратам труда, но получают разные блага, поскольку занимают разные посты а талантливый и продуктивный ученый получает столько же, сколько бесплодный и бездарный коллега, поскольку они занимают одинаковые должности. Все попытки руководства навести тут справедливый порядок вырождаются в пустую демагогию, ибо они не затрагивают иерархию распределения. Выход один: восстановить справедливое неравенство путем создания условий повышения социальной позиции индивидов за счет личных способностей. Но это противоречит самой идее иерархии, априори исключающей различие личных достоинств индивидов. В результате этой неразрешимой на уровне разума ситуации складывается тенденция к снижению творческого потенциала общества и социальному застою. Эти параметры страдают потому, что они не являются продуктом суммирования. Одного умного не заменишь двумя дураками. А социальный уровень общества не превышает уровня социального самосознания самого социально развитого его гражданина. Творческий уровень общества не выше такового у самых одаренных его представителей. Он, на самом деле, намного ниже. Как видите, куда ни кинь, всюду клин.

СТРАНИЧКА ГЕРОИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

Во времена Хозяина был установлен единый общеибанский стандарт штанов. Один тип штанов на все возрасты и росты. На все полности и должности. Широкие в поясе, в коленках и внизу. С мотней до колен. С четко обозначенной ширинкой и карманами до пят. Идеологически выдержанные штаны. По этим штанам ибанцев безошибочно узнавали во всем мире. И сейчас еще на улицах Ибанска можно иногда увидеть эти живые памятники славной эпохи Хозяина. Их демонстративно донашивают пенсионеры-соратники Хозяина. Донашивают ли? Однажды Журналист спросил обладателя таких штанов, как он ухитрился их сохранить до сих пор. Пенсионер потребовал предъявить документ. Потом сказал, что он эти штаны сшил совсем недавно. Когда Журналист уходил, пенсионер прошипел ему вслед: распустились, мерзавцы, к стенке давно вас не ставили. Это, конечно, смешной курьез. К стенке можно ставить и в узких штанах И даже без штанов. Даже удобнее.

Выработан всеибанский тип штанов был в ожесточенной борьбе с уклонами и классовыми врагами. Левые уклонисты хотели сделать штаны шире в поясе, а мотню спереди опустить до пят. Они рассчитывали построить полный изм в ближайшие полгода и накормить изголодавшихся трудящихся до отвала. Своевременно выступил Хозяин и поправил их. Лэвые укланысты, сказал он, савершыли тыпычную ашыпку. Аны атарвалыс ат масс и забыжалы впэрод. Левых уклонистов ликвидировали правые уклонисты. Те, напротив, хотели расширить штаны в коленках и ликвидировать ширинку. Они не верили в творческие потенции масс и все надежды возложили на буржуазию. Опять своевременно выступил Хозяин и поправил их. Правыэ укланысты, сказал он, савэршылы тыпычную ашыпку. Аны атарвалыс ат масс и забыжалы назат. Правых уклонистов ликвидировали левые.

Когда Хозяин сдох и ибанцы наревелись досыта, стали появляться несколько зауженные штаны. Потом появились совсем узкие. С узкоштанниками повели решительную борьбу. Разрезали штаны публично, выгоняли из институтов, увольняли с работы, штрафовали, писали фельетоны. Но зато уже не расстреливали. И расправу производили не Органы, а сами широкие народные массы по собственному почину. Страшили не узкие штаны сами по себе. Они были даже выгоднее, так как благодаря им производство тканей в стране выросло сразу вдвое. Узкие штаны были признаком и символом растущей непокорности, своеволия, неверия. Но в конце концов узкие штаны, как и кибернетика, были очищены от идеологических искажений и признаны отвечающими идеалам изма. Как раз к этому времени они устарели.

Как говорил сам Хозяин, новоэ пышшыт, но лэзыт и пабыждаэт.

ГИМН ШТАНАМ

Когда узкие штаны завоевали право на существование, в Ибанске получил распространение гимн штанам.

Автор гимна остался неизвестен. Одни приписывали его Певцу. Другие Распашонке. А некоторые даже Крикуну.

НАДГРОБИЕ

Когда в тот единственный раз выглянуло Солнце, оно первым делом осветило надгробие Хряка. Можно было подумать, что оно и выглянуло-то специально для этого. На бронзовой голове Хряка лежала кучка грязного снега, похожая на давно не мытую детскую шапочку. На кучке сидела драная ворона и орала на все Старобабье кладбище: Укр-р-р-ал! Укр-р-р-р-ал! А выражение морды у Хряка было такое, как будто он только что наложил в мраморные черно-белые штаны, которые по замыслу художника выражали сложность и противоречивость натуры Хряка. Напротив Хряка по стойке смирно стояла статуя Директора, переделанная из статуи Большого Полководца, которую недавно заменили конной статуей кондотьера. А все-таки красиво получилось, сказал Мазила. Вещь, во всяком случае, бескомпромиссная. Конечно, сказал Болтун, если отсутствие требований компромисса есть бескомпромиссность. Как же так, сказал Мазила. Ведь борьба-то была! Они боролись с собой, а не с тобой, сказал Болтун. Кстати, кажется, решено Хряка перенести в Пантеон, а надгробие за ненадобностью отдать на дрова. Одним словом,

Чье это? — спросил Мазила. Болтун пожал плечами. В это время Солнце скрылось, пошел дождь, потом снег.

ТРАГЕДИЯ И ФАРС

Среди множества неопровержимых истин ибанские интеллектуалы усвоили также ту, что история повторяется, причем — один раз как трагедия, а другой раз как фарс. Трагедия была, а фарс не так уж и страшен. Но эта утешительная истина не помешала ибанским интеллектуалам ходить с полными штанами. Певец сказал по сему поводу:

Гениально, сказал Брат. Переписал стихотворение в свою записную книжечку. Вечером он прочитал его в компании Режиссера, Сотрудника, Социолога, Актера и Мыслителя. Хотя время Растерянности уже началось, Певца посадили. Правда, не за стихи, как ходили слухи, а за гомосексуализм. Надо спасать Певца, кричал Брат и собирал подписи. Регулярно повторяющийся фарс и есть трагедия, сказал Болтун. Брат записал эту фразу в свою книжечку и потом вставил ее в свою прогрессивную статью.

ЕДИНСТВО

Сначала не было ничего, и потому было полное единство. Разногласия, конечно, были. Но не принципиальные. Сотрудник, например, звал к себе домой, где после юбилея высокопоставленного папаши осталась куча недопитого зелья и недоеденного корма. Учитель отвергал объедки, если даже они с королевского стола, а не со стола какого-то захудалого министра, и звал к Трем Грациям. Кис говорил, что дети не отвечают за родителей, и звал к Сотруднику, где намеревался быть представленным министру и высказать свои соображения. Для этой цели он даже выучил пару латинских цитат о законах. Распашонка настаивал на забегаловке поближе к его дому. Кис как всегда ныл, что у него на этот раз нет денег с собой, и клянчил закурить у всех подряд. Все знали, что деньги у Киса водились порядочные, так как он был скуп и копил на дачу. Но это было милое чудачество. Да и много ли нужно на одну-другую кружку пива! И Крикун, заработавший накануне на разгрузке вагонов с картошкой десятку, говорил, что он угощает.

Разногласия наступили позже. И совсем по другой причине. И еще не тогда, когда Кис перестал пить и курить чужие сигареты, Сослуживец защитил диссертацию. Мыслитель стал референтом, Сотрудник приобрел еще более шикарную, чем у его ушедшего на персональную пенсию папаши, квартиру, Супруга пару раз съездил за границу, Болтун дважды лишился работы, Учитель… А еще позже, когда четко определилось не только различие положений и образа жизни, но и мировоззрений. Когда Сотрудник, приказав привести Крикуна, спросил его имя, возраст, род занятий…

А тут разногласия быстро урегулировали и направились к Трем Грациям. Пока ждали пиво, поносили начальство и рассказывали анекдоты. Ибанский солдат, говорит Сотрудник, заскочил в аптеку, схватил банку с надписью "Царская водка" и бежать. Стойте, кричит хозяйка, это же Царская Водка! Вот и хорошо, говорит солдат, попробуем, что цари трескают. На другой день солдат как ни в чем не бывало заявляется в аптеку. Вы живы, удивилась хозяйка. Это же смесь серной и соляной кислоты! Ах вот оно что, говорит солдат. То-то я вчера, когда мочился, сапог прожег. Посмеявшись, стали хвастаться выдающимися способностями ибанского солдата. Поразительно, сказал Учитель. Вы все в качестве достоинств солдата называете недостатки общества: плохая жратва, плохая одежда, бессмысленное времяпрепровождение… Это закон, сказал Болтун. Чем меньше разрыв между образом жизни страны в мирное время и образом жизни солдата в военное время, тем более солдат приспособлен к войне. А кто это доказал? — спросил Учитель. Я сам кое-что видел. И должен сказать, что слухи насчет солдат сильно преувеличены. Принесли пиво, и бессмысленный спор прекратился. Выпьем за то, чтоб им всем было плохо, сказал Брат.

О БОГЕ

Считается, что чудес не бывает, говорит Двурушник. Ничего подобного. Бывают. Вчера я жаловался жене, не могу, мол, больше работать. И писать не могу. Выложился до предела. Хотя бы какой-нибудь захудалый университет Запада пригласил лекции почитать. И представь себе, только сказал, звонок в дверь. Заказное письмо. Приглашение! Теперь я сомневаюсь, что бога нет. А если нас выпустят, могу и поверить. Бог есть, говорит Учитель. Но не для всех. Если ты сам бог. Или близок к этому. Очевидно, ты — бог. А ты? — спросил Двурушник. Я пока не хочу верить, сказал Учитель.

СПЕЦКУРСЫ

Одна из особенностей периода Растерянности — обилие специальных курсов лекций, читавшихся самыми различными людьми в самых различных научных и учебных заведениях на самые различные темы. Такие курсы читались даже на дому. Клеветник начал читать нашумевший в свое время курс сначала в одном идеологическом учреждении, затем его оттуда выгнали, и он пристроился в одно академическое учреждение подальше от идеологии, а закончил в комнатушке, которую снимал за половину с большим трудом зарабатываемых грошей. Вернее, не успел закончить, так как успел закончиться сам период Растерянности.

Я не собираюсь делать никаких сногсшибательных открытий, говорил Клеветник. Открытия теперь делаются в таких количествах, что давно пора пересмотреть само понятие открытия. Возьмите, например, даже царицу наук математику. Математики прошлого относили к числу школьных упражнений все то, что можно было решить без особого труда и на что не требовался талант. Математики нашего времени даже теоремки, доказываемые в два-три шага, преподносят как научный результат. А если уж в математике дело обстоит так, что же тогда творится в остальных науках? Ураган научных открытий нашего времени в значительной мере (если не в основном) есть социальный ветер, а не ветер познания. Настоящие открытия тоже, конечно, делаются. И не мало. Больше, чем раньше. Но они в большинстве случаев скрыты, несенсационны, непохожи на открытия вообще. Лет через сто мы узнаем, кто был настоящий ученый в наше время и что действительно ценного было открыто не с точки зрения открытия фактов, а с точки зрения понимания их. Но это я сказал так, между прочим.

Но сказанное так, между прочим и вызывало главный интерес у слушателей. Это было нестандартно. В этом отсутствовала какая бы то ни было скованность. Это запоминалось само собой.

Я хочу, говорил Клеветник, лишь обратить ваше внимание на самые обычные и общеизвестные факты и сказать, что они имеют в жизни нашего общества гораздо более важное значение, чем им приписывает высокая официальная идеология и не менее высокая наука. Я не отвергаю науку. Наоборот, я считаю, что она в данном случае может сделать нечто подобное тому, что дала классическая механика для наблюдаемых фактов перемещения тел или квантовая механика для результатов наблюдений явлений микромира. Отличие от микрофизики здесь состоит в том, что здесь не нужно открывать сами факты. Они здесь налицо. Все факты налицо. И не нужно каких-то закрытых статистических данных, тщательно скрываемых как важнейшая государственная тайна. Все факты, повторяю, налицо. Надо их лишь как-то суммировать и придумать теорию, с точки зрения которой их можно предсказывать и которая даст достаточно убедительную основу для уверенности в том, что жизненные явления будут случаться так, а не иначе. Помяните мое слово, скоро самой главной государственной тайной станут не ракетные площадки и не фактическое поголовье скота, а общеизвестные привычные явления нашей жизни.

МЕСТО В ИСТОРИИ

И я мог бы написать что-нибудь такое, за что меня взяли бы за шиворот, говорит Распашонка. А смысл какой? Сейчас меня читают миллионы. И я так или иначе влияю на умы. В особенности — на молодежь. Имей в виду, в наше время сама техника искусства оказывает революционизирующее влияние на людей. Важно не столько то, о чем ты пишешь, сколько то, как ты пишешь. А сделай я что-нибудь политически скандальное, меня начисто выметут из ибанской истории. Двадцать лет труда пойдет прахом. Конечно, говорит Учитель, форма искусства играет роль. В особенности, когда нечего сказать. А если есть что сказать значительное, о форме не думают. Она приходит сама собой. Причем адекватная содержанию. А надолго ли ты собираешься застрять в ибанской истории? На век? На тысячелетие? И в какой истории? В официальной? А стоит ли официальная ибанская история того, чтобы в ней застревать? Ты же не младенец. Миг — и ничего не останется. Ни Ибанска. Ни планеты. Ни Галактики. Жить ради места в истории? Неужели ты так дешево ценишь свою жизнь? Напакостить этой тошнотворной истории, поломать ее лживую правильность, — это еще куда ни шло. По крайней мере по-мужски. А расчет на место в истории оборачивается, в конечном счете, тряпками, дачами, мелким тщеславием, упоминанием в газетке, стишком в журнальчике, сидением в президиуме. Ты на что намекаешь, возмутился Распашонка. Погоди, сказал Учитель. Учти! Ибанская история капризна. Она сейчас нуждается в видимости подлинности. Пройдет немного времени, и тебя из нее выкинут, а Правдеца впишут обратно. Торопись, тебя могут обойти! Распашонка побледнел и побежал писать пасквиль на ибанскую действительность. Пасквиль получился острый, и его с радостью напечатали в Газете.

Гениально, сказал Учитель. Теперь если ты попросишься выйти из ибанской истории, тебя из нее не выпустят. Разве что в краткую командировку. Блестяще, сказал Брат, и напечатал в Журнале большую статью о месте поэта в строю. Сволочь, сказал Распашонка. Но осталось неясным, кого он имел в виду.

ЧАС СЕДЬМОЙ

Трагедия начинается с комедии. Работа чуть было не сорвалась в самом начале. Крикун сблизился с одним парнем. Тот сам начал рассказывать такое, что Крикун себя почувствовал новичком. Те немногие факты, которые лично ему были известны и казались ужасными и знание которых казалось сокровенной тайной, были невинными пустяками в сравнении с тем, о чем говорил новый приятель. Скоро к ним присоединился еще один. Этот вообще считал Хозяина своим личным врагом. Не пойму, в чем дело, говорил он. Жили мы неплохо. Все твердили мне, что Хозяин — гений и великий гуманист. Отец. Друг. А вот ненавижу я его и всю его банду. И не верю ни единому их слову. Ты поосторожней с ним, говорил Крикуну первый парень о втором. Что-то мне в нем не нравится. Прошло несколько дней, и Крикуна вызвали в Особый отдел. По первым же вопросам он понял, что кто-то из этих двоих донес. Кто? Надо было решать мгновенно, И он решил: первый. Лишь потом, много лет спустя, он восстановил логику своего решения. Дело не в знании обличающих фактов и в умении произносить критические оценки, а в общем нравственном состоянии личности. Потом он много раз наблюдал, что самые страшные антиибанские разговоры велись в среде сотрудников Органов, стукачей и вообще лиц, находящихся под крылышком власти. А уж фактов-то своего беззакония сами Органы столько насобирали при подготовке доклада, прочитанного потом Хряком, что собственные сведения Крикуна было даже стыдно обнаруживать. Они были ничтожны.

Надо было так же мгновенно найти выход из положения. Если растеряюсь, начнут копать. И раскопают. И тогда конец, И он пошел ва-банк. Ваш осведомитель, сказал он, назвав первого парня, работает плохо. Я давно хотел Вам сказать об этом, но не имел права. А откуда тебе известно, что он осведомитель? — спросил Особняк. Это элементарно, сказал Крикун. Я же окончил специальную школу. Я Вам говорю об этом только из-за исключительности ситуации. У меня особое задание. Особняк даже вытянулся, услышав про особое задание. Для Крикуна наступило золотое время, и он отвел душу. Его даже перестали назначать в наряды. И он попросил, чтобы этого не делали, ибо это демаскирует его. Если бы до высокого начальства дошло, о чем говорили между собой рядовые части, весь командный состав части расстреляли бы без суда и следствия. Особенно усердствовал первый парень, стукач. А что сделаешь, говорил он Крикуну. Засекли меня как-то за разговорчиками. Вызвали. Или, говорят, будь осведомителем, или засадим. Я согласился, конечно. Я им еще наработаю, дай бог!

Скоро в полк пришла разнарядка в школу младших командиров для Органов, послали в нее второго приятеля Крикуна. Первый ругался последними словами. Обещали, сволочи. А выбрали этого, чистенького. Ясно. У него же папа сам из этой системы. Крикун был сначала ошарашен происшедшим. Но, обдумав его, долго хохотал. До слез. К черту театр, сказал он себе. Все гораздо проще, чем ты думал. Жить в грязи и не испачкаться — это невозможно.

Когда в полк пришла разнарядка направить несколько человек в авиационную школу, Крикун сказал Особняку, что должен быть в их числе, ибо разнарядка прислана специально для этого. Стукач плакал, когда они расставались, и просил писать. Больше они не встретились.

ГРУППЫ

Характерным явлением периода Растерянности были также своеобразные идеологические группы. Возникали они по самым различным поводам, в самых различных местах и в самой различной форме. Наиболее значительными и устойчивыми из них были группы, которые по видимости занимались разработкой научных проблем, а по сути были прикрытием для идеологических сект. Сами участники групп, как правило, не отдавали себе отчета в том, что они такое, и воображали себя подлинными учеными-новаторами. Некоторое время их и воспринимали именно таким образом. Группы такого рода складывались даже в рамках изма с намерением развивать подлинно научный изм. Эти группы прогорели в первую очередь. Но не столько из-за того, что их участники были вопиюще невежественными шарлатанами, сколько из-за того, что они начали иметь официальный успех и конкурировать с обычными представителями изма.

Идеологический характер рассматриваемых групп обнаружился несколько позднее, когда редкие настоящие ученые, волею случая начавшие свою карьеру в их среде, покинули их, шарлатанство перестало приносить успех, и творческое бесплодие их стало для всех очевидным. Отдельные из таких групп превратились в официальные учреждения. Хотя и эти оказались столь же бесплодными с научной точки зрения, они оказались весьма удобными в иных планах. В частности — для налаживания международных связей определенного сорта, для проникновения в различного рода международные организации и для пускания пыли в глаза. Смотрите, мол! Вы там кричите о застое, зажиме, гонениях и прочих ужасах у нас. А это все клевета. У нас есть все! Социология? Можем делегацию в тыщу человек поставить! Кибернетика? У нас каждый второй кибернетик! Науковедение? Да у нас целый институт такой есть! Системные исследования? Ха-ха! У нас даже журнал такой есть. Во как!

Сборища групп проходили в виде семинаров, симпозиумов, коллоквиумов, лекций, докладов и т. п. И о науке, разумеется, говорили. Собственно говоря, только о науке и говорили. Но как! Чтобы всем было ясно, что к чему. О изме молчали. К тому же с усмешечкой. Выступает какой-нибудь гениальный мальчик, взявшийся бог весть откуда, и чешет без запинки: будем рассматривать общество как гомогенную систему из конечного множества суперперсонализированных элементов, отображаемую на гомоморфное подмножество кортежей… Начальство не придерется. Зубры изма, поджав хвосты и бледнея за свое вопиющее невежество, уползают кто куда. А всем понятно, что к чему. Еще пара-другая таких открытий, и мы их придавим. Что они могут против науки?… Или собрался, например, симпозиум по изматической критике психоанализа. Главный докладчик — Мыслитель, Социолог, Супруга или даже Сослуживец. Или все вместе. Не все ли равно. И пошли разговоры. Главное — как можно больше наговорить, нечто невнятное, с десятками непонятных терминов, со ссылками на десятки западных имен. В особенности на таких, которые недавно опубликовали по одной статейке. Это — новейшее слово в науке. Пара слов о том, что это все не противоречит изму. Для начальства и отчета. Но так, что всем ясно, что к чему. Без этого же нельзя.

А в коридорах, на квартирах, в ресторанах, забегаловках и в кабинетах почтенных учреждений шли нескончаемые разговоры о положении в стране, о жизни на Западе, о Хозяине, о Хряке, об узких штанах и коротких юбках, о неореализме и сюрреализме, о лагерях и арестах. Поносили все свое. Восторгались всем западным. Короче говоря, просыпались от вынужденной спячки периода Хозяина, открывали глаза на действительность и рвались развернуть свои творческие потенции, зажимавшиеся столько десятилетий.

ЧАС ВОСЬМОЙ

На другой же день после того, как Крикун прибыл после школы в полк на фронт, старший летчик, его ближайший командир, попросил его об услуге: пойти к полковому врачу, сказать, что он подцепил триппер, и попросить сульфидин. Старший летчик уже имел тридцать боевых вылетов, пару орденов, был представлен к третьему и боялся, что из-за триппера ему этот третий заслуженный орден не дадут. Хороший, вроде бы, парень. Но он не подумал о том, что для Крикуна начинать службу в полку с гонореи — значит с самого начала закрыть всякие пути к наградам и повышениям. Крикун не мог ему отказать. Хотя потом в этом полку он сделал более шестидесяти боевых вылетов, ему дали всего одну железку. Самую маленькую притом. А по закону он должен был бы иметь их минимум пять. А старший летчик на другой же день растрепал всем, как он подсунул вместо себя Крикуна. В полку все знали, что Крикун не был болен. И смеялись над ним. И начальство регулярно вычеркивало его из списка представляемых к награде. Теперь-то он им благодарен за это. Они выработали в нем презрение к званиям и наградам. Но каково ему было тогда! Ему же не было еще двадцати. И он тогда еще ни разу не имел женщину. И больно ему было не за себя, а за них. Он не мог понять, почему хорошие люди делают пакости. Потом он убедился в том, что самые гнусные поступки в жизни совершают обычно порядочные люди.

К истории с триппером скоро присоединилась еще одна, и Крикуном заинтересовался Особый отдел. Ему повезло: ранили, а после госпиталя он переучился на новый тип самолетов и попал в другой полк. А история такая. Он сидел в землянке эскадрильи и играл в шахматы с инженером полка. Вошел командир эскадрильи и попросил его отрулить его машину — она на посадочной стоит — на край аэродрома. Когда Крикун вернулся, отрулив машину, в землянке хохотали. Когда он узнал, в чем дело (бомба зависла), он первый и последний раз в жизни потерял самообладание. Ах ты, сволочь, закричал он. Трус! Ты мог бы объяснить, в чем дело! Я бы осторожнее рулил! И он залепил комэску по физиономии. Историю замяли, так как на офицерском суде чести всплыла бы ее подоплека. Кроме того, это подорвало бы репутацию полка, и командир полка не получил бы награду, к которой его после многих усилий представили. Но не забыли.

Старший летчик, для которого Крикун достал сульфидин, погиб через день с недолеченным триппером, а комэск взорвался, пытаясь запустить трофейный мотоцикл. Жертвы оказались напрасными. Жертвы всегда напрасны, сказал себе Крикун. Сознание жертвенности поступков мучительно, ложно и бесплодно. Поступки должны оцениваться и переживаться исключительно по цели и результатам. И главный результат поступка — в тебе самом. Отсутствие внешнего результата не должно разочаровывать. Мы не на базаре, а перед лицом своей совести.

В дивизии о Крикуне ходили легенды. Его дружбы искали наиболее умные и образованные летчики. К этому парню надо приглядеться, сказал однажды заместитель командира полка начальнику особого отдела. В нем что-то есть. Свободно говорит по-немецки. Английский изучает. Тут что-то не так. Но Крикуну повезло. Его сбили.

ЕДИНСТВО

После второй кружки Кис стал задумчиво поглядывать на изображение трех граций на обшарпанной стенке пивного бара. Ничего бабы, сказал Сотрудник, уловив взгляды Киса. Есть за что подержаться. После третьей кружки Кис глубокомысленно изрек, что у Жабы фигура лучше. Немного старовата, сказал Учитель. Но теперь, кажется, старые бабы входят в моду. А если ей вставить зубы, она даже премиленькой будет. По моим наблюдениям, сказал Сотрудник, она к Кису неравнодушна. Точно, сказал Сослуживец. Везет же некоторым. Кис отнесся к словам собутыльников с полной серьезностью. И когда Жаба принесла им по четвертой кружке, он похлопал ее по тощему заду. Не встретив отпора, он осмелел и сунул руку под юбку. Жаба, собирая пустые кружки, хихикала от удовольствия, но дальше фиолетовых трико, затянутых сверху и снизу пеньковым канатом в палец толщиной, Кисину блудливую лапу не пускала. И все было бы хорошо, если бы не сидевшая за соседним столом группа полковников из Генерального Штаба, среди которых был новый любовник Жабы. Он долго терпел грязные поползновения Киса. Сказывалась фронтовая выдержка. Полковник, разрабатывавший во время войны проект приказа о вторичной выварке обглоданных костей, дважды выезжал в прифронтовые районы, за что был награжден пятью орденами и еще до тридцати лет стал полковником. Эта-то блестящая карьера и сразила Жабу, когда она решилась поделить свою любовь между кладовщиком винного склада и полковником. Но всему есть предел. Эй ты, сопляк, рявкнул полковник, когда Кис поплелся было за Жабой в посудомойку. Не трожь девушку! И залепил Кису в глаз коркой черного хлеба. Обалдевший от разбавленного водой пива Кис наделал в штаны и попросил извинения. Но Учитель иначе оценил обстановку. Он вылил недопитое пиво за шиворот ближайшему к нему полковнику. Тот в ответ залепил по морде Сотруднику. И началась заварушка. Подоспевшие милиционеры не смогли разобрать, кто виноват, и встали на сторону полковников. Вызвали подкрепление. В суматохе уклонившийся от драки Сослуживец спер полковничью папаху и сунул в мусорную урну. Кис с полными штанами тоже смылся на улицу. Осмелев, он пару раз плюнул в папаху и обозвал ее символом этой самодержавной власти. Бой вели Учитель, Сотрудник, Крикун, Болтун и добровольцы из посторонних. Когда полковник обнаружил пропажу папахи, наступила мертвая тишина. Под трибунал, заорал полковник. Всех в штрафной! Разжаловать! Побелевший от ужаса Кис, числившийся по военной линии необученным рядовым, молча направился к урне и двумя пальцами брезгливо извлек оплеванную папаху. Возьмите Вашу паршивую шапчонку, процедил он сквозь зубы. Полковник растерялся от такого неожиданного поворота дела и сам не заметил, как ахнул Киса пивной кружкой по голове. Это была первая человеческая жертва в его блистательной военной карьере. Кис свалился замертво. Перепугавшийся полковник упал в обморок. Именно в этот момент подоспело подкрепление милиции. Поскольку было очевидно, что во всем виноваты полковники, их отпустили с миром, а студентов, на всякий случай, переписали. Киса отвезли в больницу с проломленным черепом. Сотрудник, придерживая заплывший глаз, пригласил Учителя, Крикуна и Болтуна к себе домой, Сослуживец увязался за ними без приглашения. Это было первое и последнее сражение в его жизни, в котором он почти что участвовал. Пока бойцы залечивали раны, Сослуживец сочинил стих:

Блестяще, сказал Учитель. Теперь мне ясно, почему ты такой трусливый. Ты, оказывается, поэт.

ОБЪЕКТИВНОСТЬ

Я хочу составить себе объективную картину ибанского образа жизни, говорит Журналист. Это исключено, говорит Неврастеник. Почему, спрашивает Журналист. Потому что у Вас привилегированное положение, говорит Неврастеник. Вам не надо думать о квартире, ходить на собрания, бегать по магазинам, стоять в очередях, добиваться повышения зарплаты, приспосабливаться к цензуре. А в этом-то и есть суть нашего образа жизни. Но я буду жить как рядовой ибанец, говорит Журналист. Тогда У Вас не останется времени и сил для наблюдения, а раздражение помешает быть объективным. А где же выход, спрашивает Журналист. Чтобы понять Ибанск, не надо ехать в Ибанск, говорит Неврастеник. Сюда надо приезжать только на тренировку и на практику. Но есть же у Вас что-то такое, что незаметно со стороны и видно изнутри, говорит Журналист. Нет, говорит Неврастеник. У нас есть только то, что незаметно изнутри и хорошо видно снаружи. Не думайте, что у нас есть какие-то скрытые подземелья, где разыгрываются страшные драмы. Наши самые страшные драмы разыгрываются у всех на виду. Это наша обыденная жизнь. Любое собрание. Любое заседание. Любая речь. Любая газета. Смотрите. Читайте. Слушайте. Это и есть наша реальная жизнь, а не маскировка и обман. Обмана нет. Обманываетесь вы сами по своей доброй воле. Вы видите то, что хотите видеть, ибо всему придаете какой-то смысл. А смысла никакого нет. Вот, к примеру, такую-то область за то-то наградили орденом. Область! Такой-то Заместитель поехал туда. Речь произнес. Орден вручил. Это не спектакль. Это — реальная жизнь. Сама жизнь, а не мираж. Гораздо более реальная жизнь, чем кукиши в карманах наших интеллектуалов. А если и есть у нас интригующие вас подземелья, то происходящее там столь же обыденно и серо, как наши очередные собрания. Мы отбываем номер. Везде и всегда. Положено, и все тут. Ничего за кулисами у нас нет, ибо у нас нет кулис. Мы сами все за кулисами. А зрителей мы стараемся ликвидировать, чтобы они не заметили, кто мы на самом деле. Ужас нашего бытия — в грандиозных масштабах и безысходности пустяка.

ГРУППЫ

Состав групп был крайне разнородный, начиная от талантливых ученых, сделавших потом себе имя в науке (их были единицы), и кончая бездарными шарлатанами, жаждавшими легкой поживы в удобной конъюнктуре (их было большинство). А конъюнктура была в высшей степени удобной. Делалась карьера. Росла репутация порядочного и прогрессивного человека. Сложился даже особый тип интеллектуалов, которых Болтун обозначил термином "якобы репрессированные". Их идеал — в шикарном ресторане или богатой квартире жрать цыплят табака и шашлыки, запивая хорошими сухими винами, пить французский коньяк или английское виски, спать по очереди со всеми приглянувшимися бабами или мужиками и выглядеть при этом несправедливо зажимаемыми и гонимыми. Классическими особями такого типа была Мыслитель и Супруга.

Научные и учебные учреждения сначала охотно допускали у себя такие группы. Еще бы! Все хотели идти в ногу с прогрессом и быть передовыми. Образовывались новые сектора, кафедры, отделы и даже институты. И даже целые отрасли науки.

Одной из таких групп была группка, сложившаяся вокруг Учителя. Сам Учитель по мнению специалистов, приложивших немало усилий, чтобы не допустить его в официальную науку, был способный ученый, но был заражен вздорными социальными идеями и не умел себя вести в приличном обществе. Члены его группы были неплохие поначалу люди. Но они были бездарны, как и прочие нормальные люди, и в меру безнравственны. Они обворовывали своего учителя, печатали статейки с его идеями, но без ссылок на него. А когда ситуация изменилась к худшему, они потихоньку и постепенно предали его и разбрелись кто куда. Из их среды вышли наиболее способные погромщики идей Учителя.

От работ Учителя не сохранилось почти ничего. Несколько маленьких заметок в малоизвестных журналах. И небольшой отрывок из рукописи по теории социальных систем, которую под своим именем опубликовал Мальчик, выступавший экспертом по делу Учителя и сделавший приличную карьеру за счет науки.

ГОСУДАРСТВО

В применении к ибанскому обществу все традиционные понятия социальных наук потеряли смысл, говорил Клеветник. Это относится в первую очередь к понятиям государства, братии, политики, права. Официальная точка зрения по этим вопросам общеизвестна. И я не буду ее излагать. Не буду с ней и полемизировать, ибо она есть явление вненаучное.

Государство есть система социальной власти данного общества. В ибанском обществе это есть система из огромного числа людей и организаций. В системе власти здесь занята по меньшей мере пятая часть взрослого населения. Поскольку общество в целом рассматривается как социальный индивид, государство есть его управляющий волевой орган.

Подавляющее большинство представителей власти суть низкооплачиваемые служащие. Это власть нищих или нищая власть. Это весьма существенно. Отсюда — неизбежная тенденция компенсировать низкую зарплату путем использования служебного положения. Поэтому ничего удивительного нет в том, что многие представители власти с низкими окладами живут значительно лучше более высоко оплачиваемых сограждан. Так что власть привлекательна материально даже на низших ступенях. Подавляющее большинство представителей власти официально обладают ничтожной долей власти. Отсюда тенденция компенсировать неполноту власти за счет превышения официальных полномочий. И возможности здесь для власти практически неограничены. Неудивительно также то, что практически огромной властью располагают ничтожные чиновники аппарата власти.

Отсюда, между прочим, ненависть рядовой власти к научно-технической интеллигенции и деятелям искусства более высокого ранга, распространяемая по закону компенсации бессилия на самую незащищенную и бедную часть творческой интеллигенции. Ненависть к интеллигенции вообще есть элемент идеологии всей массы ибанской власти хотя бы еще потому, что в низших звеньях власть образуется из низкообразованной и наименее одаренной части населения, а в высших звеньях из лиц, которые с точки зрения образованности и талантов повсюду и всегда уступали и уступают многим своим сверстникам, выходящим в ученые, художники, артисты, писатели и т. п.

Ибанская власть всесильна и вместе с тем бессильна. Она всесильна негативно, т. е. по возможностям безнаказанно делать зло. Она бессильна позитивно, т. е. по возможностям безвозмездно делать добро. Она имеет огромную разрушительную и ничтожную созидательную силу. Успехи хозяйственной (и вообще деловой) жизни страды не есть заслуга власти как таковой. Эти успехи, как правило, есть неизбежное зло с точки зрения власти. Тем более успехи культуры. Это вообще не есть функция власти. Иллюзия того, что это продукт деятельности власти, создается потому, что здесь формально обо всем принимаются решения, составляются планы, издаются распоряжения, делаются отчеты. На самом деле здесь имеет место лишь формальное наложение, а не отношение причины и следствий. Существование самодовлеющей власти облекается здесь в форму руководства всем. Даже погодой. Даже биологической природой человека.

Всемогущая власть здесь бессильна провести до конца и заранее задуманным способом даже малюсенькую реформочку в масштабах страны, если эта реформочка призвана повысить уровень организации общества, т. е. позитивна. Она одним мановением руки способна разрушить целые направления науки и искусства, отрасли хозяйства, вековые уклады и даже целые народы. Но она не способна защитить даже маленькое творческое дело от ударов среды, если последняя вознамерилась стереть это дело в порошок.

Власть ибанского типа принципиально ненадежна. Она не способна достаточно долго и систематически выполнять свои обещания. Не потому, что она состоит из обманщиков. При наличии самых искренних намерений что-то сделать, власть не способна сдержать свое слово по условиям своего функционирования. Это касается, конечно, позитивных намерений в первую очередь и лишь в некоторой мере негативных. Почему? Лиц, обещавших дело, легко заменить лицами, которые само это обещание истолкуют как ошибку (для дискредитации сменяемых лиц). Общая тенденция к отсутствию стабильности норм жизни и тенденция властей к преобразованиям может изменить ситуацию так, что прежние обещания теряют смысл или забываются. Сменят, например, Хряка. Кто вспомнит о том, что он обещал бесплатный городской транспорт в таком-то году и удвоенные нормы выдачи жилья? Власть имеет, как правило, ложное представление о состоянии дел в стране, необходимым элементом которого является преувеличение хорошего и преуменьшение плохого. Власть в принципе исключает научный взгляд на свое общество и исходит при этом в своих намерениях из общих ложных предпосылок. Хряк, например, убежден в успехе своей кукурузной программы. И попробуйте, растолкуйте ему, что эта затея обречена на провал в силу самих социальных принципов этого общества!

Ненадежность обещаний властей становится привычной формой государственной жизни. Властям в глубине души никто не верит. Не верят и они сами. И принимая решения, это предполагают априори. Неявно, конечно. И, повторяю, в том, что касается позитивной деятельности. А в том, что касается негативной деятельности, стоит только дать сигнал. Ломать — не строить.

Плюс ко всему прочему почти полная безответственность за ход государственных дел. Присваивая себе все положительное независимо от его природы, власть строит свою деятельность так, чтобы не нести никакой ответственности за промахи и недостатки. Внутри власти для этого есть система круговой поруки. Наказания тут исключение и не такая уж страшная вещь. Что это за наказание, если первого заместителя министра сделали начальником главка или вторым заместителем? В крайнем случае находятся козлы отпущения, на которых сваливают все.

Ибанской власти придают вид добровольно выбираемой населением. В этом есть грандиозная ложь и глубокая правда. В чем тут ложь, вам хорошо известно. О каких свободных выборах может идти речь, если кандидаты на выборные должности отбираются властями, выбирать приходится из одного, избранные имеют лишь одну функцию — аплодировать высшим властям, одобрять все то, что им прикажут свыше. И вместе с тем, ибанская система власти есть продукт доброй воли населения. Ибанские власти поступают нелепо, сохраняя надоевшую всем и вызывающую насмешки бутафорию выборов. Им надо бы просто заставить смотреть на добровольность власти с иной точки зрения.

О СЛАВЕ

По западному радио передали интервью Правдеца. Я человек не тщеславный, сказал Учитель. Но сейчас я хотел бы быть знаменитым. Я тебя понимаю, сказал Крикун.

ПЛАТА И РАСПЛАТА

За блага, которые имеет ибанский народ, надо платить, говорит Неврастеник. Начальство, например, не хочет выглядеть смешным, глупым, жестоким, несправедливым. И народ должен считать его серьезным, умным, добрым, справедливым. И не только считать. Народ должен вести себя так, как будто начальство на самом деле не смешное, умное, доброе, справедливое и т. п. Аналогично в отношении оценки всех прочих сторон жизни общества. Вы заметили, конечно, что каждый ибанец по отдельности поносит наше общество и наше начальство, а когда они вместе, то восхваляют все наше и готовы в клочья разорвать хулителей. Тут нет противоречия. В первом случае имеет место осмысление своей жизни, во втором — плата за ее достоинства. Плата вносится публично. Понимание индивидуально и не имеет социальной ценности.

Но это со временем приведет к катастрофическим последствиям, говорит Журналист. А какое это имеет значение, говорит Неврастеник. Если катастрофа кратковременно, она воспринимается как случайность. Если она растянута во времени, она не воспринимается как катастрофа. Недовольные верят только прорицателям и пророкам, которые всегда несут чушь. А довольные не верят никому. Не верят даже руководству, которому доверяют полностью. Вера есть субъективное состояние, а доверие — общественный договор. А для руководства всякие предсказания, не соответствующие его сегодняшней демагогии, суть клевета. В результате тот, кто расплачивается, не знает, что он расплачивается за чужие грехи. И потому всем на все наплевать.

ЧАС ДЕВЯТЫЙ

ПРИЗНАНИЕ

Знаешь, за что я тебя люблю, говорит Учитель. За то, что ты молчишь и никому не читаешь нравоучений. Это теперь удивительная редкость. Теперь все тебя учат. Все открывают тебе глаза на существующие порядки. Можно подумать, что они вообще для кого-то тайна. Они очевидны и общеизвестны. Дело не в том, чтобы их понять, а в том, чтобы определить свое отношение к ним. С этой точки зрения все наши фрондеры, открывающие нам глаза на язвы ибанского образа жизни, горой стоят за этот образ жизни. Это их болото. Они хотят только привилегий, которые, как они думают, принадлежат им по праву. Они же умнее всех, образованнее всех, за границей бывали, книжки заграничные читали. Болтовня. Болтовня. С ума сойти можно от потока слов. Я человек дела. С меня хватит всего этого. Нужны дела. Безразлично какие. Какие-нибудь. Лишь бы это были дела. Дело имеет свои законы, отличные от законов слова. Слово не есть начало дела. Начало дела есть дело. Начало дела есть всегда абсурд с точки зрения слова. Например, самосожжение. Чем отличается дело от слова? Последствиями. Дело заметно, запретно и наказуемо. И слово, если оно заметно, опасно и наказуемо, есть дело. Но для этого оно должно быть сказано достаточно громко. Теория? Я убежден в том, что прогресс общества изобретается, а не открывается как нечто, заложенное в природе общества. Прогресс противоестественен и противозаконен. Не будет активных людей и их изобретательской фантазии, не будет никакого прогресса. Теория прогресса общества как объективного естественно-исторического процесса, совершающегося по неким объективным законам, на самом деле означает одно: не рыпайтесь, все сделается само собой под руководством вашего начальства.

ЕДИНСТВО

Не успели как следует распиться, как потушили свет и выгнали из ресторана. Сволочная жизнь, сказал Сотрудник. У порядочных людей только начинается светская жизнь, а они все увеселительные учреждения закрывают. Айда на вокзал, сказал Учитель. Там до часу. Ерунда, сказал Сослуживец. Пока дойдем. Пока закажем. И уж пора кончать. Предлагаю оптимальный вариант, сказал Шизофреник. Берем пару бутылок у швейцара и пьем в подворотне. На закуске сэкономим. И романтика. Пошли ко мне, сказал Брат. Жена будет рада. И покупать ничего не надо. Нам из деревни привезли бутыль самогона. Учитель, питавший органическое недоверие к Брату, настаивал на предложении Шизофреника. После бурной дискуссии решили идти к Брату.

Когда добрались до квартиры Брата, произошло так, как предсказывал Учитель. Жена Брата после длительных переговоров нехотя впустила компанию на кухню и, не поздоровавшись и не попрощавшись, ушла спать. Гони самогон, сказал Сослуживец. Какой самогон, удивился Брат. Ты что, рехнулся что ли? Ах ты, гадина, взревел Учитель и бросился на Брата. Я так не оставлю, хлюпал разбитым носом Брат. В суд подам. Свидетелями будете. Настроение испортилось. Все разбрелись по домам. Зря ты его так, сказал Шизофреник. Таких учить бесполезно. А я не ради него, а ради самого себя, сказал Учитель.

ДЕЛОВАЯ ЖИЗНЬ

Деловая жизнь Ибанска идет по строго установленному порядку. В высших сферах принимается решение все поднять, повысить, улучшить и устранить все недостатки. Задачи вполне выполнимые, так как недостатков обычно бывает мало. И они все, как правило, отдельные. Такое решение принимается обычно тогда, когда старое руководство сменяется новым, новое списывает все недостатки за счет старого, замалчивает достоинства старого, чтобы потом приписать их заслуги себе. Если старое руководство спихнуть не удается, то под давлением требований времени старое руководство меняет старые хорошие намерения на еще лучшие новые или, точнее говоря, придает старым идиотским намерениям вид новых гениальных идей. Поскольку сразу все улучшить и исправить нельзя, делается это в строгой очередности: домны, вычислительные машины, коровы, картошка, стихи, романы, хромосомы, алкоголики, прогульщики. Атомы, ракеты и оппозиционеры улучшаются и устраняются систематически и вне всякой очереди. Постановлений по ним не принимается, но делается это в строжайшей тайне.

Строгий порядок соблюдается и внутри каждого этапа улучшения исправления. Принимается, например, установочное решение поднять уровень по мясу и молоку и догнать и перегнать Америку. О Европе и говорить не стоит, зачем с такой мелочью связываться! Делать — так по-большому! Разрабатываются конкретные меры для этого: 1) увеличить число голов парнокопытных млекопитающих, производящих молочный порошок и сгущенку (в миллионах копыт); 2) увеличить надои с каждой доярки (в миллионах поллитровок); 3) увеличить поголовье съедобных скотов (в миллионах шашлыков на душу населения); 4) увеличить настриг мяса с каждого скота и т. д. Хотя коровы в Ибанске давно перевелись (их заменили на мотоциклы и электродоилки), решение увеличить их число в пятьдесят раз производит ошеломляющее впечатление на западную печать. Само собой разумеется, ибанская печать захлебывается от самодовольства. Ибанцы же цену всему этому знают, газеты не читают и рассказывают по сему поводу анекдоты. Западные специалисты ибанологи и ибановеды, в особенности — заклятые враги, в один голос заявляют, что ибанское руководство, наконец-то, решило исправить трудное положение с продовольствием и разработало практические меры по подъему сельского хозяйства. Все расценивают это как несомненный сдвиг в сторону демократизации ибанского общества. Ибанское руководство подтверждает это публично, уверяя, что демократизировать у нас в принципе нечего, так как мы и без того самые демократичные, и демократичнее быть не может. Друг Ибанска американский миллиардер Хапуга призывает бизнесменов вступать в деловые контакты с Ибанском на взаимноневыгодных условиях. В ибанских газетах начинают печатать материалы, разоблачающие их нравы и свидетельствующие о тяжелом продовольственном положении на Западе. Экономисты приводят неопровержимые цифры. Например, в Америке, где острый дефицит мяса, приходится всего один килограмм мяса на душу населения в неделю, а у нас принято решение, что будет приходиться по пятьдесят килограммов. А под шумок потихоньку сажают нескольких оппозиционеров.

Одновременно все силы общества нацеливаются на решение поставленной задачи, хватаются за самое слабое звено и начинают натягивать на себя всю цепь. Выдвигаются встречные планы. В результате сроки сокращаются вдвое, а цифры увеличиваются втрое. Ибарники изматического труда берут на себя повышенные обязательства и становятся на трудовую вахту. Токарь-универсал обязуется один выдоить всех козлов Ибанска, а Хлеборуб — настричь по сто и более клочков шерсти с каждой паршивой овцы. В сети политпросвещения начинают изучать постановление и сдавать зачеты. Аспиранты поспешно и успешно защищают кандидатские, а кандидаты — докторские диссертации. Философы обобщают практику строительства и поднимают ибанизм на еще более высокую ступень. В Журнале печатают серию статей и собирают круглый стол, на который сажают сподвижника Чарльза Дарвина, открывшего превращение обезьяны в ибанца. Группа сотрудников уезжает в заграничные командировки. В газетах и на стенах домов появляются призывы к труженикам вымя, шкуры, хрюка и т. п. повысить удои, усилить сдир шкур, и увеличить свинство. Новейшие достижения науки внедряются в производство. Кибернетики предлагают в свинарниках запускать классическую музыку, от которой у поросят с поразительной быстротой отрастают необычайно длинные хвосты и уши. Коровам показывают полотна абстракционистов и сюрреалистов с комментариями ведущих эстетиков-ибанистов, от чего коровы еще более глупеют и отдают молоко задаром. В Газете на первой странице печатают поэму обруганного, но прощенного Распашонки, любимца молодежи, Органов и американцев:

Примечание: в слове Буржуям ударение на я. В Журнале печатают еще одну серию статей о стирании граней. Претендента собираются выдвигать в Академию. Потихоньку забирают еще несколько подозрительных и судят их за валютные спекуляции, гомосексуализм и нарушение паспортного режима. Еще нескольких сажают в сумасшедший дом для профилактики.

Меры намечены. Установлены сроки исполнения. И в эти точно установленные сроки труженики вымя, шкуры, хрюка и т. п. начинают рапортовать о досрочном перевыполнении плана. Сроки досрочного перевыполнения и процент перевыполнения намечаются заранее. Заранее намечаются также кандидатуры инициаторов борьбы за досрочное перевыполнение. В заключение дают ордена и звания. Мяса, колбасы, овощей и прочего все равно не хватает или нет совсем. Но это уже клевета разложившихся элементов и тунеядцев, подпавших под тлетворное влияние. Высшее начальство едет за границу бороться за мир во всем мире и заодно закупает хлеб, мясо, картошку и зубную пасту.

Через некоторое время завершается общий деловой цикл, и все повторяется снова, на более высоком уровне. Ибанск, как известно, движется к полному изму по спирали, высшие витки которой опускаются ниже низших, за счет чего и достигается поступательное движение вперед.

После мероприятий по коровам, картошке и кукурузе перешли к литературе, потом к телевидению, потом к кино, потом к хоккею с шайбой и стоклеточным шашкам. Наконец добрались до науки. И схватились за голову: весь Ибанск, оказывается, до отказа забит докторами наук. Ага! Так вот в чем дело! Так вот почему везде нехватки, недочеты, просчеты, загибы! Надо взяться за докторов и ликвидировать их как класс!

НАЧАЛО

Начнем, командир, сказал Почвоед, Начнем, пожалуй, сказал Учитель. Забавное у нас с тобой содружество получается. Ты за, я против. Ты веришь, я нет. Это все ерунда, сказал Почвоед. Я тебя знаю по фронту. Такие, как ты, не меняются. Ты глубоко наш человек. Если хочешь звать, я тебе доверяю больше, чем всем нашим демагогам вместе взятым. Ты не бросишь в беде. И не предашь. И оставим эти препирательства. Мы давно не дети. Да, сказал Учитель, не дети. Но понимаешь ли ты, чем эта затея для тебя пахнет? У нас больше всего не любят искренних ибанистов и улучшенцев. Если пронюхают, тебя просто уничтожат. И знать об этом никто не будет. Тебя тоже, сказал Почвоед. Чего нам бояться? Вспомни тот наш разговор перед боем. То, что мы живы, это дар судьбы. Главное — надо ухитриться сделать дело. Попробовать хотя бы. Нельзя иначе.

Установим сначала основные направления работы. Потом займемся обработкой фактического материала. Тут тебе все карты в руки. Я со своей стороны предоставлю тебе такие материалы, какими не располагает ни один ибанский ученый. По любой отрасли хозяйства. По любой области. Потом наметим позитивные предложения. Тут ты должен послушать меня. Я практик. Я по опыту знаю, не все, что хорошо в теории, годится на практике. Не все, что кажется нелепым теоретически, плохо на практике. Ты произведешь все необходимые расчеты для обоснования. Помощников у нас не будет. У меня нет никого, кроме тебя, кому я мог бы довериться. Надо продумать, где и как ты будешь работать. Имей в виду, создана огромная группа, которая будет делать нечто аналогичное для Заведующего. Их будет обслуживать не один десяток институтов и лабораторий. Силы не равные, как видишь. К тому же они будут работать официально. А если узнают про нас — нам обоим капут.

Ориентировочно основные направления подбора и обработки материала. Бессмысленное разбазаривание государственных средств. Низкий коэффициент полезного действия. Паразитизм больших масс населения. Паразитарные организации. Безответственность и обезличенность. И так далее в таком духе. Ты меня понимаешь? Понимаю, сказал Учитель. Обдумай независимо от меня позитивные предложения. А потом сравним наши выводы. Цель — разработать такую систему мероприятий, которая автоматически обеспечила бы экономное и прогрессивное хозяйствование. Нечто, подобное конкуренции в буржуазном обществе. Но — целиком и полностью в рамках принципов ибанского общества. И дело тут не в том, что я чего-то боюсь. Я ничего не боюсь. Просто для меня это основа и отправной пункт. Я много думал на эту тему и пришел к окончательному выводу: это — великий результат истории, все иное — шаг назад. К сожалению, сказал Учитель, я ничего не могу возразить, хотя этот результат истории мне не по душе. Но нам так же не нравится то, что мы умрем. А что с этим поделаешь? В общем, на меня можешь рассчитывать. Я полностью в твоем распоряжении. Начнем. Это все-таки какое-то дело. Хотя, честно говоря, в практический успех его я не верю. Это я беру на себя, сказал Почвоед. Коньяк? Виски?

Они не знали того, что вся их беседа была не только прослушана, но и записана. И что по ней было принято решение. Пусть пока работают. Как только работа будет завершена, тогда… Прогресс в обществе все-таки произошел. И в первую очередь — в сфере подслушивания и записывания подслушанного.

О СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМАХ

Основная трудность понимания общественных явлений, писал Учитель, состоит не в том, чтобы обнаружить какие-то сенсационные факты, собрать статистические данные или получить доступ к тщательно скрываемым тайнам государственной жизни, а в том, чтобы найти способ организации видения очевидного и нескрываемого, т. е. способ понимания повседневности. С этой точки зрения не играет роли, десять или пятьдесят миллионов человек было репрессировано. Не играет роли Даже то, были ли вообще репрессии. Если сейчас, например, будет принято считать, что в Ибанске вообще не было несправедливо осужденных, суть ибанского общества от этого не изменится. Власти инстинктивно чувствуют, что гораздо большую опасность для них представляют не книги о концлагерях, а книги о закономерностях наших светлых праздничных будней. Книгу Правдеца напечатали. Книгу Клеветника о социальных системах, в которой не было ни слова о репрессиях, потихоньку зарубили. Изъяли и уничтожили прекрасные работы Шизофреника на ту же тему.

Не знаю, хотят этого сознательно или нет. Но объективно получается так. Устраивая сенсационные гонения на сенсационных лагерных писателей, власти тем самым отвлекают внимание (в особенности — западных деятелей культуры и политики) от главного и без шума душат малейшие попытки коснуться самой сути дела. Лагерей могло и не быть. Они могли и не повториться. Это хотя и характерное проявление сути ибанского общества, но не единственное и даже не главное.

Я пока не могу предложить метод, о котором упомянул выше, в готовом виде. У меня его просто нет. Я хочу обрисовать только общие его контуры и отдельные детали, которые мне удалось продумать, да и то в черновом исполнении. Я вижу свою задачу лишь в том, чтобы стимулировать исследования социальных явлений в одном определенном направлении, а именно — в направлении построения общей теории эмпирических систем и ее применения к системам ибанского типа.

ПОДПИСАНТЫ

Ибанское общество является самым наилучшим со всех точек зрения. Это общеизвестно. Каждому гражданину об этом твердят ежеминутно в течение всей его жизни. И он не может не знать об этом. Так что если ибанец является психически нормальным, он не будет критиковать ибанское общество и возмущаться какими-то его язвами. Ибанское общество язв не имеет и иметь не может. Это еще классики установили. И возмущаться тут нечем. А если кто-то критикует и возмущается, с железной логической необходимостью напрашивается вывод: этот человек психически болен или уголовник. Естественно, если где-то объявляется возмущенец и критикан, его вежливо хватают и сажают на исправление или на излечение. И исправляют и лечат до тех пор, пока он не закричит ура и не пошлет приветственную телеграмму. А пока опытные специалисты заботливо приводят его в состояние нормального ибанского гражданина, друзья, родственники, коллеги и примкнувшие к ним сочиняют бумагу на имя Заведующего, Папы Римского, Патриарха, Секретаря ООН или начальника Органов с требованием освободить невинно излечиваемого или исправляемого критикана. И собирают подписи. Лица, подписавшие такое послание, называются подписантами. Сначала подписантов тщательно отбирали и располагали в иерархической последовательности: сначала Лауреаты, потом Академики, потом Профессора, где-то в середине шли Генералы и Доктора, и в конце шли прочие, удостоившиеся такой чести по знакомству. Потом, когда выяснилось, что это дело не безопасно, стали ловить кого попало и подсовывать лист с подписями без самого послания. И многие подписывали. Одни из принципа. Другие из безразличия. Третьи из деликатности. Еще подумают, что струсил.

Неожиданно обнаружилось, что такого рода послания имеют действенную силу. Из сумасшедшего дома пришлось выпустить двух-трех задержанных. В панике выпустили даже одного нормального психа. Тот на радости написал на листе бумаги печатными буквами лозунг: Да здравствует ибанская конституция! И вылез с ним на улицу, не успев даже побриться. Его пришлось разгонять с конной милицией. На подписантов обрушили шквал репрессий по месту работы, незаметный для иностранцев, но настолько ощутимый для самих подписантов и членов их семей, что эпидемия подписантства прекратилась сама собой так же внезапно, как и началась. Ибанский либерал был готов на многое, но только не на снижение или полную потерю и без того мизерной зарплаты. Не говоря уж о прочих благах вроде защиты диссертаций, улучшения жилищных условий, премий, поездок за границу.

Большинство подписантов признало вину и раскаялось. Немногие упорствовали. Но о них сначала не знали, а потом забыли совсем.

ЧАС ДЕСЯТЫЙ

Война приближалась к концу. И решило начальство хотя бы одну крупную операцию провести по всем правилам военного искусства. Для учебника. Разведка засекла мощный аэродром противника. Охрана — несколько десятков истребителей и шесть зенитных батарей. Начальство решило поступить так. Одна эскадрилья выводит из строя взлетное поле. Другие две эскадрильи полка подавляют зенитные батареи. А другие два полка дивизии громят стоянки самолетов и склады бомб и горючего. Здравый смысл подсказывал иное, более простое решение. Пополнять самолеты, бомбы и горючее противнику все равно неоткуда. Надо с одного захода сразу разбомбить склады бомб и горючего и стоянки и удирать на бреющем. Потери будут минимальные. Взлетное поле и зенитные батареи можно будет и не трогать, они будут уже ни к чему. А это самая опасная часть работы. Но такой вариант не вошел бы в учебники.

По плану, самая опасная часть работы выпадала на долю первой эскадрильи. Если налет делать с рассветом, почти наверняка всех посшибают. Потери будут меньше, а эффект налета сильнее, если начать еще до рассвета. Но самолеты не приспособлены для полетов в темноте. И лишь один человек в полку был способен привести эскадрилью на цель. И этот человек сидел на губе. Сидел за драку в ожидании офицерского суда чести. Сам командир полка отправился на губу. Полетишь? — спросил он. Полечу, сказал Человек. Если снимете губу и не будет суда. Не могу; сказал командир. Не положено. Но суд учтет полет в твою пользу. А снимать с губы на боевой вылет положено? — спросил Человек. А если сшибут? О суде домой не сообщим, сказал командир. Бессмыслица, сказал Человек, Что Вам стоит отменить суд? Все равно ведь меня сшибут. Вы же ничего не теряете. Так чего же ты торгуешься? — спросил командир. Как и Вы, из принципа, сказал Человек. А может, ты струсил? — спросил командир. Вы допустили грубую ошибку, употребив это слово, сказал Человек.

Эскадрилья улетела без него, С рассветом. Когда ребята шли на аэродром, он сидел у караульного помещения. Сачкуешь? — спросили ребята. Сачкую, сказал Человек. А мы при чем? — спросили ребята. А кто тут вообще при чем? — спросил Человек, Ребята ушли. И не вернулись. И было в этой истории что-то не поддающееся никакой оценке. Но неприятное. Жестокое. И несправедливое. Из принципа, подумал он. При чем тут вообще принципы? Принципиальность чужда этому обществу. Они его не поняли и не поймут. Принципиальных они быстро загоняют в безвыходные тупики и обрекают на страдания. Они просто не имеют в себе такого органа. В данном случае я чувствую себя обязанным чем-то ребятам, хотя я никому ничего не должен. Они обязаны были не допустить меня до такого положения. Но они об этом забыли. Надо избегать таких ситуаций, когда человек вынужден сам облекать их насилие в свои собственные нравственные принципы.

Но ничего подобного на самом деле не было. Это был лишь бред в ночь перед боем. Перед рассветом на губу прибежал связной и махнул без слов рукой. Человек затянул ремень, надел шлемофон и пошел на КП. На обратном пути его сбили. Через несколько дней он добрался до полка. Где ордена? — спросил Особняк. Где документы? Где стрелок? А пошел ты на…, ответил он. Ему было все равно. Он знал, что все равно посадят. Но время было трудное. Летчики были нужны. И его выпустили. И он опять летал. И не раз был бит и сбит.

Ты начинаешь раскисать, сказал он себе. Хватит сентиментов!

ПОЛЕМИКА О СУДЬБЕ

Если бы Крикун в детстве ел досыта и спал на простынях, сказал Мыслитель он не стал бы заниматься всякой ерундой. Он стал бы крупным ученым. Крикун не мог стать ученым вообще, сказал Болтун, так как был для этого слишком умен и талантлив. Он сделал нечто большее, чем научное открытие. Он совершил историческую глупость. Какую? — спросил Мыслитель. Не знаю, сказал Болтун. Мы этого, судя по всему, никогда не узнаем.

ЕДИНСТВО

Ты не любишь наш изм, сказал Кис, кидая похотливые взгляды под грязную и мятую юбку Жабы, из-под которой кокетливо торчала поролоновая комбинация. А изм все-таки есть воплощение чаяний. Чаяний идиотов, сказал Сотрудник. А если и не любит, так разве это преступление, сказал Мыслитель. Заткните этому кретину пасть Жабиной сиськой, сказал Супруга. Мальчик растерялся, решил переписать всех без разбора. И пусть потом сами разбираются. Сослуживец, обняв Претендента, затянул:

Силен, бродяга, сказал Сотрудник. Какой талант гибнет. А Сослуживец, отбивая такт о череп Претендента, импровизировал без передыху:

Захмелевший Мальчик впал в состояние откровенности и рвался кому-нибудь излить душу. На него не обращали внимания. Меня вчера вызывали, сказал он наконец Учителю. Туда! Ну и что, сказал Учитель. Предложили стать осведомителем, сказал Мальчик. Поздравляю, сказал Учитель. Ну а ты? Обещал подумать, сказал Мальчик. Учитель знал, что такая ситуация возникает лишь после того, как человек уже дал свое согласие, и совет он спрашивает для очистки совести. Его немного удивила лишь циничная простота проблемы. Все равно не отвертишься, сказал он. Верно, сказал Мальчик. И лучше, если у них будет наш человек, а не чужой. Чудак, подумал Учитель. Чужой — это сначала всегда свой. Но промолчал. На всякий случай лучше знать своих стукачей в лицо, решил он. Не будет же он буквально обо всем доносить! Свой все-таки! Но Учитель ошибался. Мальчик еще месяц назад написал обстоятельный отчет о деятельности группы Учителя, в которую он входил и был активным деятелем.

ДОНОС

Я не знаю ни одного человека из числа своих знакомых, о котором не говорили бы, что он — штатный сотрудник или стукач, сказал Болтун. Когда напечатали первую книгу Правдеца, то даже о нем говорили, что это сделано по заданию Органов. О Мазиле и говорить нечего. Девяносто процентов ибанских художников уверено, что он по меньшей мере полковник Органов. Иначе им нельзя понять, почему он до сих пор на свободе. Каковы причины этого явления? Их много. Начиная от пустяковых. Например — модный способ унизить человека. Зарекомендовать себя с определенной стороны. И кончая серьезными. Назову главные из них. Во-первых, навязываемая всем идеология, согласно которой у нас даже все оппозиционные акции совершаются с ведома Органов и под их контролем. Органы обо всем знают с самого начала. И если что-то произошло, то, значит, так нужно было. Это допустили с заранее намеченной целью и вовремя пресекли. Иначе было бы хуже.

Во-вторых, колоссально раздутые штаты Органов и их постоянных осведомителей. Их представители имеются во всех учреждениях. А стукачей приходится минимум один на десять взрослых. Плюс к тому все граждане регулярно выполняют функции стукачей, даже не подозревая зачастую этого и не видя в этом ничего предосудительного. Например, вызывают порядочного гражданина А и спрашивают, не замечал ли он чего-либо плохого за гражданином В. Гражданин А возмущен. Он бросается защищать В. И при этом выкладывает все, что ему известно о В.

Однако аппарат Органов и вся его грандиозная система осведомительства есть типичное и даже сверхтипичное ибанское учреждение. Отбираются туда наиболее социабельные индивиды, из которых вырастают обычные хапуги, лодыри, лгуны, карьеристы. Они работают хорошо только тогда, когда нужно напустить сотню таких сотрудников на одного беззащитного человечка. Тогда они проявляют чудеса идиотской изобретательности и сообразительности. Бездари, лодыри и лгуны, как правило, суть виртуозные выдумщики нелепостей. Так что грандиозный аппарат сыска, доноса и надзора еще не определяет сам по себе психологию стукомании ибанского общества.

Основу этого явления образует общая система взаимного доноса, вырастающая из социальных основ общества как норма и привычная форма его бытия. Мы к этому привыкаем с детства, живем в этом ежедневно и даже не замечаем. А посмотрите, на нашу жизнь со стороны. Газеты, кино, журналы, романы, собрания, симпозиумы, заседания, разговоры, отчеты и т. п. Что это такое? Доносы. Доносы. Доносы. На себя. На соседа. На коллегу. На начальника. На подчиненного. То, что называют системой отчета и контроля, и есть официальная система доноса как форма нормальной жизни общества. Информация о ходе дел, о результатах работы и т. п. в этом занимает крайне ничтожное место. Результаты видны и без отчетов, бесед, докладов, сообщений и т. п. Все это делается как социальная, а не познавательная и управленческая акция. На каждого гражданина тем самым создается своего рода незримое (а во многих случаях и зримое) досье, которое в любое время может быть пущено в ход. Человек просвечивается насквозь по всем направлениям так, чтобы в нем не было тайны. И человек приучается не иметь тайны и избегать ее. А человек без тайны есть социальная штучка, и не более. Пустышка. Голая форма для функции.

Так что аппарат Органов не есть отклонение от норм нашей жизни. Он есть ее законное порождение и выражение. Не быть органов, общество так или иначе выполнило бы их функцию. Может быть, даже в еще более страшных формах. Например, завели бы свои камеры в каждом доме и учреждении. Органы даже немного лучше, чем породившее их тело, ибо они в какой-то мере профессиональны. И если бы не было никакой надобности ловить шпионов и врагов народа, если бы не действовал принцип, так хорошо в свое время выраженный Литератором:

все равно сложились бы Органы в их теперешнем виде как подлинное выражение одной из существенных сторон ибанского образа жизни. И, кстати сказать, выражение все еще таинственной для Запада ибанской души.

БРАТ

Самый загадочный персонаж Ибанска — Брат, говорит Сослуживец. Не хочу ничего слышать про этого подонка, кричит взбешенный Мыслитель о своем друге. Они только что посмотрели выступление Брата по телевидению. Брат излагал новое прочтение темы Моцарта и Сальери, по которой Мыслитель считался крупнейшим специалистом. Как его выпустили, удивился Неврастеник. Такая одиозная фигура… Ничего особенного, говорит Социолог. После погрома Правдеца, Двурушника, Срамиздата и прочих надо создавать видимость того, что у нас интеллектуалы процветают. Теперь в ход пойдет Ибанка, Брат, Распашонка и прочее подобное. Даже Мазилу сейчас начнут публично поминать. Ничего загадочного в Брате нет, говорит Супруга. Обыкновенный стукач. А по-моему он штатный сотрудник, говорит Мальчик. Ерунда, говорит Сотрудник. Там таких трепачей не держат. Если он и стукач, то доброволец. А скорее всего у него другие функции. Какие? Те самые, какие он только что выполнял. Он провокатор, говорит Мыслитель. Очень может быть, говорит Супруга. Но он обаятельный и неглупый человек.

А между тем все они ошибались. Брат был действительно загадочной фигурой на арене ибанской истории этого периода. Он был воплощением широты, глубины, сложности и мятежности ибанской души. Он был загадочен, ибо был типичен. Гипертрофированно типичен. Он сам не знал, кто он и что он. Когда он, например, клялся Правдецу, что слухи о его причастности к Органам распускают сами Органы с целью расколоть и ослабить движение, он говорил правду, так как никто не поручал ему идти к Правдецу и выведывать, чем сейчас тот занимается. Но он говорил и неправду, так как по выходе от Правдеца побежал к своим друзьям из Органов и рассказал о новой потрясающей книжке которую сейчас пишет Правдец. Мы, ребята, говорил он с жаром, должны сделать все, чтобы книга была напечатана. Вы должны убедить Теоретика в том, что в ней нет ничего антиибанского. Я вам принесу почитать куски. Только под величайшим секретом. Правдец глубоко наш человек, сами увидите. Я за него ручаюсь. Даю слово иста, он не подведет.

ПРОГРЕСС В ТЮРЕМНОМ ДЕЛЕ

Мне предложили заведовать кафедрой в Тюремной Академии, сказал Мыслитель. Где, удивился Болтун. Неужели такая существует? А как же, сказал Мыслитель. Что же ты думаешь, в обществе прогресс, и чтобы он не коснулся такой важной сферы его существования?! Тут прогресс, пожалуй, более значительный, чем в твоей науке. Теперь надзиратель — минимум со средним образованием. Коридорный — обязательно с высшим. Начальник блока кандидат наук, доцент. Начальник тюрьмы — доктор, профессор. И какие же факультеты в этой академии? — спросил Мазила. Всякие, сказал Мыслитель. Им надо отдать должное, они использовали новейшие достижения науки и поступили весьма радикально. Например, у них такие факультеты уже во всю работают: идеологический, строительный, кибернетический, физкультурный, медицинский, экзекуционный, психологический… Сейчас мы, пожалуй, на первом месте в мире по этому делу. В Академии более тысячи иностранных слушателей. Прекрасно, сказал Болтун. Образованные тюремщики! Приходит такой на работу наниматься где-нибудь во Франции и Америке. Какое образование? Ибанская Тюремная Академия. Замечательно! Берем с двойным окладом! Ценные специалисты нам нужны! А что ты иронизируешь, говорит Мыслитель. Образование никогда никому не вредило. Кстати, они ведут большую научную работу. Читал в газетах, выбрали в академики А и В и дали премию А, С и Д? Так это сотрудники ИТА. Возможности у них большие. В частности, они установили, что нормы питания уголовников были несколько занижены, так что им питание будут улучшать. А нормы питания политических были несколько завышены. Будут снижать. Премию как раз за эти исследования дали. Ну и как? — спросил Мазила, ты согласился? А почему бы нет, сказал Мыслитель. Народ там лучше, чем у нас. Без комплексов по крайней мере. Работа — не бей лежачего. В течение года квартиру дают. Оклад — за заведование, за звание (присваивают сразу звание), за выслугу. И всякие спецнадбавки. Свои закрытые магазины и буфеты. Уровень образования выше университетского. На идеологическом факультете, например, преподается в полном объеме социология, социальная психология, психоанализ, история религии. Два языка. Практика за границей. В конце концов, какое значение имеют названия? Это — первоклассное учебное заведение и научный центр. Я думаю, что реальный прогресс Ибанска вообще пойдет по этим линиям. Это только поначалу так, сказал Болтун. Пройдет немного времени, и превратится твоя ИТА в обычное ибанское учреждение закрытого типа и с привилегиями, т. е. в сборище хапуг, карьеристов, лодырей, халтурщиков, лгунов, насильников. А мне страшно от всего этого, сказал Неврастеник. Тюремное дело, поставленное на современную научную основу, — это перспектива! Зачем все это нужно, говорит Мазила. На уголовниках это все равно существенно не скажется. А политических не так уж много. Их можно давить и без науки. Мало ли что можно, сказал Мыслитель. Тюремщики тоже люди. Им тоже надо жить полноценной жизнью. Им тоже нужен свой спектакль на уровне всех достижений современной цивилизации. А заключенный им нужен как основа и материал для их деятельности. Как генералу нужен солдат. Воспитателю — воспитуемый. Шахтеру — уголь. Летчику — самолет. Без заключенного и работы с ним все грандиозное тюремное дело и возвышающееся над ним дело отправления правосудия теряет смысл. Кошмар, говорит Мазила. Как можно говорить такие вещи! А что тут особенного, сказал Мыслитель. Тут нет ни добра, ни зла. Ни любви. Ни ненависти. Тюремщик не имеет личностного отношения к заключенному. Это — поле, объект и продукт его профессиональной деятельности, а не личность. Личностные отношения возможны только между взаимно независимыми индивидами. Что это он так разговорился, сказал Мазила, когда Мыслитель внезапно ушел. Оправдывается, сказал Болтун. Себя уговаривает. Как ты думаешь, спросил Мазила, он согласится? Конечно, сказал Болтун. Раз построена теория, согласно которой Тюремная Академия прогрессивнее Университета (и в этом он, пожалуй, прав, если иметь в виду свободу преподавания), то не может же передовой мыслитель не последовать ей. Тем более это крайне выгодно во всех прочих отношениях. А репутация, сказал Мазила. Думаю, что самые рьяные его поклонницы будут приняты на работу в его Академию, сказал Болтун. Ну в этом-то как раз ничего особенного нет, сказал Неврастеник. А я разве говорю, что это — нечто особенное, сказал Болтун. Это — обычность.

БРАТ

Когда Брат уговаривал Правдеца написать письмо Заведующему с просьбой о помощи, он был искренен. Когда же он говорил при этом, что Заведующий неплохо отзывался о Правдеце, он врал. Когда он говорил Мазиле, что пришел к нему от имени Органов, он врал. Когда же Мазила гнал его вон, называя самозванцем, а он в ответ кричал, что они выбросят Мазилу вон и не дадут ему вывезти ни одной работы, он был искренен. И не искренен, так как бежал к друзьям из Органов и умолял спасти ибанскую культуру, так как Мазила уезжает. Мазила глубоко наш человек, говорил он убежденно. Я за него ручаюсь. Он не подведет, даю слово иста. А в докладной записке для Теоретика он писал, что известность Мазилы на Западе имеет скорее политический характер, так как художников таких на Западе пруд пруди.

Когда нужно было спрятать оригиналы коллективных писем, Брат взялся это сделать. Он спрятал их в старом диване своего школьного приятеля. И когда того стали днем и ночью беспокоить какие-то темные личности с целью сфотографировать письма или сделать из них выписки и он взмолился, чтобы Брат их забрал, Брат был искренне потрясен неблагодарностью ибанского народа. Эх ты, ибанский народ, говорил он, размазывая по небритой роже пьяные слезы. Тебе в кои веки дали возможность послужить делу освобождения народа, а ты… Ладно, черт с тобой! Выброси это дерьмо. Оно давно никому не нужно. Вот подлец, сказал Приятель. Но Брат не обиделся и взял у Приятеля в долг до получки. Ему плюй в глаза, а ему все божья роса, говорил потом Приятель. Какие сволочи у нас люди, говорил Брат потом Лидеру. Я оставил ему на одну ночь, а он снес их в Органы. Кстати, что это за мудак был у тебя? — спросил он Крикуна, с которым столкнулся в дверях. По-моему, типичный стукач. Говорят, стукач, сказал Лидер. Но это даже забавно. Делать такое дело руками самых Органов! Коньяк? Виски? Можно, сказал Брат. Вообще-то мне надо на Ибанку. Худсовет. Хотя, эти говнюки могут и подождать. Все равно они без меня ничего не сделают.

Брат считался одним из духовных вождей передовой ибанской Интеллигенции этого периода и имел известность на Западе. И потому он до всего имел дело, везде был вхож и приглашаем.

Жуткая мразь, говорил о нем Болтун. Типичный ибанец, вывернутый наизнанку.

ЧАС ДЕСЯТЫЙ

Не пойму, чего ты хочешь, говорит Инженер. Тебе двадцать три года всего, а ты уже капитан. Куча орденов. Парень ты способный. Впереди блестящая карьера. Что тебе еще нужно? Давай, обсудим дело спокойно, говорит Крикун. Я боевой летчик, а кого назначили командиром эскадрильи? Он же не воевал. И по званию ниже меня. А я лишь заместитель. Пока. Возьми комэска второй. Он майор. Вылетов в два раза меньше, чем у меня. Орденов больше. К Герою представили. За что? Я стал капитаном и получил кое-какие награды потому, что был нужен в самое трудное время. Теперь я не нужен. Никакой карьеры у меня нет и не будет. В Академию, как тебе известно, послали не меня. Я бы сдал экзамены элементарно. А он провалился. Но его оставили на подготовительный. Нет, дорогой мой оптимист, у меня тут перспектив никаких нет и не будет. Стоит им взглянуть на меня и стоит мне открыть рот, как они сразу видят, что я — не наш человек. Чутье! А там, думаешь, лучше будет, говорит Инженер. Хочешь верь, хочешь нет, говорит Крикун, но для меня проблемы, лучше или хуже, нет. Мне надо многое обдумать и пересмотреть. Поэтому мне нужна не только внешняя, но и внутренняя независимость. И надо быть в самом центре. Там хоть какая-то жизнь. Напряжение. Устремленность. И материал для размышления. А тут — пьянки, бабы, карты, служба. Потом, может быть, семья, благополучие, карьера. Нормальная скромная жизнь, говорит Инженер. Меня это не устраивает, говорит Крикун. Шах. И, кажется, мат. Хочешь еще одну? Нет, говорит Инженер. С тобой неинтересно играть. Я чувствую, что играю сильнее тебя, но почему-то все время проигрываю.

БРАТИЯ

Что такое Братия в ибанской общественной жизни, вам точно так же хорошо известно, говорит Клеветник. Но я все же остановлюсь на этом вопросе несколько дольше обычного, ибо это — ключевой вопрос для понимания всей видимой жизни ибанского общества.

Определение того, что такое Братия, излишне и невозможно. Здесь нужно просто описание этого явления и его функционирования, подобно тому, как это делается в отношении нервной системы человека. Братия есть эмпирическая реальность ибанского общества, имеющая определенное строение и функционирование. Я хочу обратить ваше внимание лишь на некоторые ее признаки, имеющие первостепенное значение с точки зрения анализа переживаемой нами эпохи.

Братия в ибанском обществе есть суть государственной власти, ядро всякой власти и объединение всех форм власти в единую систему власти. Это социальная власть как таковая или власть в ее чисто социальной функции. И чтобы понять ибанскую государственность, надо понять суть Братии. Тут надо отбросить свои симпатии и антипатии и быть объективным. Иначе неизбежны заблуждения. Лучше даже немного апологетики, чем тенденциозное отрицание. Я думаю, что в оценке роли Братии ее апологеты ближе к истине, чем ее враги. В Ибанске на самом деле, а не только в демагогии и пропаганде. Братия есть единственная сила, способная сохранить порядок в обществе, в какой-то мере ограничить буйство социальных сил и обеспечить некоторый прогресс. Не самая мощная, а единственная. И не считаться с этим фактором нельзя. Несерьезно. Между прочим замечу, что массовые репрессии периода Хозяина произошли в какой-то мере потому, что определенные силы в стране сумели поставить себя над Братией и подчинить ее своей воле.

Братия состоит из людей. Потому исходный вопрос в ее понимании вопрос о ее членстве. Надо признать как бесспорный факт, что членство Братии есть дело добровольное. Зачем вступают люди в Братию, ясно всем: главным образом — из корыстных и карьеристических соображений. Но делается это добровольно. Быть членом Братии — желанная цель многих. Но не все удостаиваются этого блага. Об этом ниже. Есть случаи, когда люди вынуждены вступать в Братию по условиям работы. Например, безбратийным почти невозможно работать в области многих гуманитарных наук. Но это не отменяет принципа добровольности. Люди добровольно выбирают себе эти сферы деятельности, как правило, зная заранее, что им придется добиваться принятия в члены Братии. Руководители учреждений, как правило, являются членами Братии. Они добровольно рвутся в руководители и вступают для этого в Братию. Тот, кто говорит, что он был вынужден вступить в Братию, помимо воли, тот лицемерит.

Возможны и имеют место случаи, когда люди, вступая в Братию, не верят в ее идеалы, в чистоту ее морали и поведения, презирают Братийную дисциплину, демагогию, собрания и т. д. Таких очень много. Но это не играет никакой роли, раз люди формально ведут себя так, как должны вести себя искренние члены. Братии. Главное — фактическое поведение. Ничего безнравственного в этом нет, ибо нет никакой возможности обнаружить, что человек лишь прикидывается, не является искренним в отношении программы, идеологии, демагогии и т. д. Братии. Если такие случаи обнаруживаются (они — исключительная редкость), человека исключают из Братии, и все. Неискренность при вступлении в Братию не отвергает принципа добровольности, а подтверждает его. Это тем более делается согласно собственному расчету и решению индивида.

Добровольность членства Братии есть основа всей ибанской государственности. Объяснить, как на базе полной добровольности вырастает самая полная и оголтелая принудительность власти, — вот задача для любителей решать житейские парадоксы. Насилие есть равнодействующая свободных воль индивидов, а не злой умысел тиранов. Тираны такие же пешки в руках добровольно вырастающей власти, как и их жертвы. Неограниченная власть тиранов есть иллюзия, рождаемая ситуацией всевластия жертв власти.

Второй принцип членства Братии — принцип отборности. В Братию идут добровольно, но не все в нее принимаются. В нее отбираются по строго определенным принципам. Этот отбор и определяет то направление, в котором будут суммироваться добрые воли отдельных индивидов их совокупной власти. Однажды сложившись, система отбора лиц в члены Братии воспроизводится в стабильном виде изо дня в день, из года в год, испытывая незначительные изменения в связи с общими изменениями состава населения страны.

Надо признать, далее, как факт, что в Братию отбираются далеко не худшие граждане. Возьмите среднее ибанское учреждение и посмотрите, что из себя представляет, его братийная организация. Конечно, в силу массовости Братии и общих условий жизни многие члены Братии оказываются жуликами, развратниками, пьяницами, взяточниками и т. п. Это неизбежно. Но в относительных величинах уровень преступных и аморальных явлений, обнаруживаемых официально, в братийной среде ниже, чем в среде небратийного населения. Я не хочу этим сказать, что в Братию отбираются только хорошие люди. Оценки такого рода тут вообще неуместны. В Братию отбираются индивиды, являющиеся лучшими гражданами с точки зрения официальных критериев оценки ибанского общества. Эти индивиды должны быть психически нормальны, иметь минимум политической образованности (читать газеты и запоминать их содержание), соблюдать нормы бытовой морали, соблюдать нормы трудовой дисциплины, быть социально активными (выполнять общественную работу) и т. п. Мы даем этим качествам другие названия: карьеризм, стяжательство, беспринципность и т. п. Но эти слова двусмысленны. Они имеют социологический и морализаторский смысл. В социологическом смысле, например, карьеризм есть нормальное и здоровое явление. В морализаторском — это есть нечто иное. Это делание карьеры морально предосудительными методами.

Короче говоря, в Братию отбираются граждане, обладающие четко выраженными качествами социального индивида, формально они удовлетворяют всем требованиям морали, права и дела. К ним не придерешься. А так называемая фактическая сторона официально не существует. Ее нельзя разоблачить. В разоблачении ее никто, кроме отдельных правдоборцев и оппозиционеров, не заинтересован.

ПРОБЛЕМА ЭМИГРАЦИИ

После нескольких лет бессмысленной волокиты уехал за границу Двурушник. Насовсем, Не понимаю, почему ты этому придаешь такое значение, говорит Почвоед. Это же единичный случай. И что ты ни говори, это — предательство по отношению к своему народу. Бросить свой народ в беде… Дело не в количестве, говорит Учитель. Проблема эмиграции есть лакмусовая бумажка нашего общества. Дело в том, как мы на нее реагируем. А реагируем мы омерзительно. Человек двадцатого века имеет право выбирать себе место жительства по своим желаниям и возможностям. Ничего преступного и аморального в этом нет. Преступно и аморально препятствовать этому. Возьми нашу внутреннюю жизнь. Сколько народу с окраин бежит поближе к центру и в центр. А это тоже эмиграция по отношению к тем районам, откуда бегут. Мы же с этим смирились как с нормой. II о какой беде ты говоришь? Странно это слышать от государственного деятеля. А если уж ты так печешься о народном благе, так оно немыслимо без соблюдения элементарных прав человека, в том числе — права выбирать место жительства. Это пустые абстракции, говорит Почвоед. Я знаю, к чему на практике приведет реализация таких лозунгов. Утечка мозгов и творческих потенций… Мозги Двурушника тут никому не нужны, говорит Учитель. Его от всего отстранили и изолировали независимо от этой злополучной книги и еще до нее. Кстати, в книге ничего антиибанского нет. Скорее наоборот. На эту тему мы с тобой вряд ли договоримся, сказал Почвоед. Это принципиально.

Любопытно, думал Учитель. Начинают работать глубинные основы мировоззрения. Было время, когда они отошли на задний план и казались пустяковыми. А размежевание происходит (и это — несомненный факт) не по проблемам, которые еще недавно выглядели очень острыми и политичными, а по малоприметным проблемам, на которые раньше вообще не обращали внимания. Проблема эмиграции выросла в социальную проблему лишь в последние два-три года. И превратилась фактически в проблему приятия или неприятия самих основ нашей жизни. Что бы там ни говорили желающие удрать, они бегут от изма как такового. Это факт. И это чувствуют наши вожди. Размежевание происходит не по массовым проблемам, а по индикаторным, касающимся очень немногих личностей, но зато глубоко.

Ладно, сказал Учитель. Черт с ними, с эмигрантами. Мы же не эмигранты. Мы никуда не сбежим. Будем работать на благо народа. Не кинем его в беде. Только как он отнесется к этому нашему намерению? Боюсь, что хуже, чем к Двурушнику. Пусть, сказал Почвоед. Отступать все равно поздно. Вот, смотри…

НАУКИ

писал один древненеибанский поэт. С тех пор положение несколько изменилось. Науки возросли и превратились в непосредственную производительную силу. И питают они теперь не столько юношей, сколько старцев. Троглодит и Академик например, каждый по отдельности прожирают, по крайней мере, в два раза больше, чем весь первый курс среднего факультета Университета. А юношам остается зато надежда пробиться в старцы. Как сказал Портян, все переходит в свою противоположность путем отрицания отрицания по спирали в форме перехода количественных изменений в качественные скачкообразно, причем у нас это происходит под руководством и по заранее намеченному плану, который… Извини, старик, сказал Неврастеник. Мне некогда. Ты продолжай в том же духе. Через час я вернусь и дослушаю конец твоей замечательной мысли. Не забудь, сегодня получка. Портян, услыхав о получке, захлопнул пасть на полуслове и помчался в институт. Его как крупного ученого к кассе пропускали без очереди.

Ибанские науки разделяются на естественные и неестественные. К естественным наукам относятся хорошо, поскольку они стали непосредственной производительной силой согласно предсказаниям и указаниям классиков и помогают строить материально-техническую базу полного изма. Вообще-то говоря, ибанцы на своем личном опыте убедились в том, что полный изм можно построить и без такой базы. И даже легче. Меньше волокиты. Собрали главных начальников, приняли решение, провели разъяснительную работу, и готово. А если кто вздумает, то… Но как-то неудобно перед классиками. Старики мечтали сделать дельце на хорошей материально-технической базе. Чтобы все было как следует, в полном согласии с объективными железными законами. Тогда если кто и вздумает пикнуть, ему и сунем в рожу базу. Смотри, мол, сукин сын, против чего ты прешь! Против железных законов! Против исторической необходимости!!! И по шее. А лучше в затылок. Научнее.

Ко всему прочему — заграница. Ах, если бы ее не было! Тогда бы мы в два счета. А там вечно что-то выдумывают. А с ними тягаться надо. Преимущество свое доказывать. Не успеешь стянуть у них одну машинку, как нужно тянуть другую. Пока внедряли, устарела, сволочь! А тут без науки никак не обойдешься. Ну, и угроза, разумеется. Угроза — это главное. Надо противостоять. И всех защищать. Пропадут же без нас, сволочи! Тут и на науку потратиться не жалко. Пусть себе развивается! Мы не против. Кто сказал, что мы против? Клевета! Мы всегда за. Наука — она, ха-ха-ха, штука серьезная. Авось придумает что-нибудь такое. Придумает, сволочь! А если не придумает, мы им… Придумает, не смеет не придумать. Ученые же там сидят, а не какие-нибудь… За что, спрашивается, деньги им платим? И какие деньги! Мало — еще дадим. А нет, так ведь и урежем. Пусть как все. Придумают! Вот тогда-то мы ка-а-а-а-к бабахнем! И скажем свое слово. Хватит, туды растуды вашу мать! Попили кровь мирового пролетариата и угнетенных отсталых народов! Вы ответите нам за все! Теперь наша очередь! Что вы сделали с нашими папуасами? Бабах! Что вы делали с нашими бизонами? Бабах! Кто навел руку в нашего…?… Бабах! Ах, если бы не заграница! Мы бы тогда все силы бросили на мирный атом, конечно. На космические полеты! Не вечно же на Земле нам сидеть!

Конечно, внутри у нас не все на должном уровне. Есть отдельные недостатки. Развиваемся, но не такими ускоренными темпами, как хотелось бы. Мешают. Мы стараемся, а они мешают. Мы для них, а они… Хлеба не хватает. Мяса, говорят, нет. Преувеличивают, конечно. Но нет дыма… Говорят, наука помогает. Врут, сволочи! А вдруг и в самом деле поможет? Выдумает что-нибудь такое! Ведь выдумали же икру! Есть, правда, нельзя. Не переваривается, сволочь. Но продавать можно. Американцы вон за милую душу ее лопают. И еще просят. Выдумает, не посмеет не выдумать! И тогда руководить можно будет как следует. Вызовешь на дцать ноль-ноль. Прикажешь. И жди результат. Не терпится — прикажи, досрочно сделают. За что им деньги платим? А результат не может не быть. Не смеет не быть. Обязан быть. С перевыполнением. И до срока. А если что — снимем. Судить будем.

Короче говоря, без науки-то лучше было. Жили без теории относительности. И без хромосом. И без обратной связи. И без информации. И неплохо жили. По крайней мере, не было ни Правдеца, ни Певца, ни Двурушника, ни Срамиздата. И еще неизвестно, чем все это кончится. Прихлопнешь одного, другой вылезет и заорет на всю вселенную: помогите, зажимают, не выпускают, сажают, лечат… Давить их, гадов, надо. Давить в зародыше. А если уж без науки пока нельзя, так проверять надо. Следить. Контролировать. Достойных отбирать. Мало ли кто что выдумает!

С другой стороны — обещают жизнь продлить до двухсот лет. И никаких болезней. Перелеты опять же. Воздух очищают. И кины показывают смешные. Это ежели годам к восьмидесяти изберут или назначат, так за сто с лишним лет можно будет так зажать, что Хозяин позавидует. То есть счастливыми всех сделать. За пятьсот лет потом не наблагодарятся. Сколько встреч и переговоров за сто-то лет! А юбилеев сколько! А наград! Ха-ха, десять человек на особых щитах за тобой носить будут. А речей! В год по тому минимум сто томов. Надо на полиграфическое дело внимание обратить. Отстало малость от общего неудержимого движения вперед. А то последнее полное собрание пришлось печатать за границей. Стыд-то какой, если узнают. Не узнают, сволочи! Пусть, попробуют…

Хотят слухи, что американцы научились любые органы заменять на новые. Надо делегацию послать. Сотрудников, конечно. Можно включить и пару врачей. Риск, сбежать могут. Отобрать надо. Надежных. А рискнуть стоит. Если они любые органы меняют на новые… Вот бы!…

ТРАГИЗМ КОМИЧЕСКОГО

Жизнь Ибанска комична, если на нее со стороны посмотреть. Но боже упаси тебя попасть в сферу действия этой комедии. Однажды Хозяин заключил пари со своим сыном, что тот не принесет ему в зачетке не только двойку, но даже тройку. Ставка была крупная, и Сын решил постараться. Пошел сдавать экзамен к одному редкостному проходимцу. Зачетку зажал. Отвечал плохо. Поскольку двойки было ставить нельзя (институт включился в борьбу за стопроцентную успеваемость), Профессор решил поставить Сыну тройку. Разумеется, он не знал, что это — Сын. Когда Сын на радости протянул ему зачетку, Профессора хватил инфаркт. Несколько раз Сын ездил в больницу, уговаривал Профессора поставить тройку. Тот боялся провокации и настаивал на пятерке. Наконец, он пошел на хитрость. Пообещал тройку, а закатил пятерку. Взбешенный Сын в отместку пустил слух, будто Профессор поставил пятерку за взятку: Сын обещал протолкнуть его в академики. Профессора сунули в лагерь, где он вскоре сдох, так и не осознав, что стал жертвой собственной глупости, а не бессмысленной жестокости режима. А сдох напрасно, так как распущенный сыном слух дошел до Президента Академии, и он приказал на ближайших выборах избрать Профессора в академики.

СОМНЕНИЯ

Чем больше Учитель вникал в ту грандиозную информацию, которую ему поставлял Почвоед, тем больше он убеждался в ее полной бессмысленности с научной точки зрения. С научной точки зрения все эти данные можно предвидеть заранее с очень высокой степенью приближения. И он проделывал это не раз. Прежде чем приступить к обработке материала, он заранее прикидывал возможный результат. Через несколько недель каторжной работы он получал примерно то же самое. Это, конечно, давало блестящее подтверждение разрабатываемой им теории. Но его теория в таких подтверждениях не нуждалась. И жалко было терять время впустую. А Почвоед не признавал никаких теорий. Он требовал таблиц, графиков, процентов. На кой черт все это нужно, думал Учитель. Кого убедишь этими таблицами и графиками. Все же знают, что наши цифры — липа, и ни за что не поверят в правдивые данные. А выводы, которые напрашиваются из анализа этого моря цифр, очевидны сами собой без всяких исследований. Их можно услышать в пивных, а кухнях, в коридорах, в автобусах… Везде и ото всех. Боже мой, в какую историю я влип. Надо с этим потихоньку кончать. Это не моя игра.

РЕАБИЛИТАЦИЯ КИБЕРНЕТИКИ

Реабилитировали кибернетику. Заодно — ряд других буржуазных лженаук. Структурную лингвистику, формальную генетику, конкретную социологию и т. п. В Газете напечатали установочную передовую статью "Кибернетика на службе изма". В Журнале напечатали серию разъясняющих статей крупнейших ибанских структуралистов, генетиков, кибернетиков. В передовице слегка намекалось на некоторые недооценки и искривления, зато прямо и откровенно было сказано, что подлинно научное понимание кибернетики впервые дано классиками изма, которые хотя о кибернетике не знали, но цитаты по сему поводу высказали, и ибанскими учеными. В статьях специалистов было убедительно доказано, что кибернетику и все остальные современные науки впервые открыли в Ибанске. Вскоре на каждой улице открыли институты и лаборатории кибернетики и всех остальных современных наук, имеющих необычайно важное значение для практики строительства изма. В каждом доме открыли свою социологическую лабораторию. Тогда-то Социолог и разработал знаменитую допросную…, извиняюсь, опросную анкету, в которую впервые в истории мировой науки ввел фундаментальнейшие проблемы: Любите ли Вы своего Заведующего? Хотите ли Вы строить изм? Доверяете ли Вы справедливости Органов? И многие другие. Потом эту анкету запретили из гуманных соображений. Вдруг кто-нибудь по ошибке или сдуру скажет нет. Тогда его по закону надо сажать за клевету. А сажать пока преждевременно.

Благодаря реабилитации кибернетики и прочих исконно ибанских областей науки прогрессивные силы неожиданно получили средство идеологического и организационного объединения, санкционированное свыше. Им были предоставлены помещения для сборищ, трибуны для ораторов, печать для пропаганды. Начальство попалось на удочку истории и не ведало, что творило. Ему было невдомек, что сам выход на трибуну этого, например, худосочного очкарика воспринимался собравшимися как открытый протест против режима. Раньше его давно бы посадили, и за дело. А теперь он кривляется на трибуне, что-то бормочет про энтропию и информацию (а не про материю и сознание!). И пишет на доске иксы и игреки с таким видом, будто не было стольких десятков лет такой славной истории Ибанска. А когда этот, например, косноязычный шизофреник написал на доске функцию пси от альфы и беты, собравшиеся интеллигенты поняли это как призыв покончить с зажимом и даровать свободы. Научного смысла функции никто не понимал, ибо его и не было, ибо смысл ее и состоял исключительно в призыве к свободе.

Реакционные силы братийным чутьем чувствовали, что в Ибанске всякие новые идеи на первых порах обретают идеологическое звучание и становятся враждебными изму. И предупреждали об этом. Понимать не понимаю, говорил Троглодит, но чувствую, что это не наше. Погодите, говорил Секретарь, кончится тем, что придется вводить войска. Реакционные силы по опыту знали что новые идеи только тогда начинают лишний раз подтверждать изм, когда безнадежно устаревают и начинают вызывать скуку. Но на них прикрикнули руководители из прогрессивного крыла своих же родных реакционных сил, и они сами на всех парах устремились в прогресс, заняв в нем руководящую роль. Троглодита назначили председателем по кибернетике. И под его опытным руководством прогрессивные силы первым делом доказали, что новые идеи подтверждают правоту изма на новом этапе, и начали догонять Запад по кибернетике. По мясу и молоку Ибанск уже догнал и перегнал Запад, и о мясе и молоке ибанцы забыли думать. А он неплохой мужик, говорили прогрессивные силы о Троглодите. Главное — не мешает работать. Смотря, кому, сказал Учитель.

Теперь тебе лафа, сказал Неврастеник Учителю. Ерунда, сказал Учитель. Теперь у нас все кибернетики. Первое, что сделали наши прогрессисты, отпихнули меня подальше, обвинив в невежестве и кустарничестве. Смешно! Человек, обвинивший меня в этом, переложил для кибернетического сборника статью одного западного математика как последнее слово науки. А тот просто излагал мои идеи, опубликованные еще пять лет назад. Причем, прямо называл меня как первоисточник. Недавно у нас было всего пять-шесть кибернетиков. Все состояли на учете в Органах. Почти все сидели. На прошлой неделе был симпозиум. Съехалось более тысячи специалистов. Так что никакой лафы. Даже наоборот. До сих пор было хотя бы состояние исключительности. Негативное, но признанное. Теперь и этого нет. Перспективы? Они очевидны. Начинается бум. Дело раздуют. Присосется всякий сброд. Нагреют руки. Защитят диссертации. Получат звания, ордена, премии. Поездят за границу — высшая награда за заслуги в нашем обществе. Потом бум стихнет. За это время ототрут и раздавят приличных людей. Наступит всеобщее разочарование. Идеи исчерпают объединяющее идеологическое значение. Останется чисто официальное массовое явление со всеми атрибутами ибанских учреждений. А поскольку новых идей такого масштаба не предвидится, прогрессивные силы распадутся на социальные атомы — на отдельных индивидов с нелепой формой поведения. Перспектив тут никаких. Социальная оппозиция должна перестать рядиться в чуждые ей оболочки науки, искусства, хозяйствования. Она должна выступить в своей собственной роли, без камуфляжа.

ПЕРЕМЕНЫ

На крыше нового полунебоскреба редакции Газеты и Журнала вспыхнули зеленые слова:

Что это значит? — спросил Журналист. Сейчас узнаем, сказал Неврастеник. После нескольких подмигиваний на табло вспыхнули ярко-красные слова:

В переводе на английский, сказал Неврастеник, это означает:

Как видите, мы и в области рекламы наступаем вам на пятки. И все-таки, сказал Журналист, тупо уставившись на вывеску магазина АСТРОНОМ, за эти годы у вас произошли грандиозные перемены. Вчера, например, я встречался с Распашонкой. Он читал прекрасные стихи. Смелые. Глядите, сказал Неврастеник, это тоже из Распашонки.

Это пустяки, сказал Журналист. Нельзя же без этого. А без этого? — спросил Неврастеник, указывая на табло.

Да, сказал Журналист. Это уже не шутки. Какой-то проходимец на этом большие денежки нажил. Этот проходимец — Ваш любимый Распашонка, сказал Неврастеник. Может быть зайдем куда-нибудь слегка выпить? Идея, сказал Журналист, указывая на забегаловку, над которой сверкали исполинские разноцветные буквы КУСОЧНАЯ. Вот сюда! Уже закрывается? Странно. Еще так рано. Тогда пошли сюда. Очередь! Часа полтора стоять! Нет, это не по мне. Журналист задумался. Он уже не реагировал на огромный плакат в окне кафе, на котором был изображен произносящий речь Заведующий, а под ним — слова:

Неврастеник хотел сказать, что это — тоже Распашонка. А портрет рисовал трижды лауреат… Но ему было лень из-за такого пустяка открывать рот. Он ждал. Пошли в Интурист, сказал Журналист. Меня туда не пустят, сказал Неврастеник. Тогда в Националь, сказал Журналист. Там уже с открытия нет свободных мест, сказал Неврастеник. Тогда пошли ко мне в номер, сказал Журналист. Вы хотите, чтобы мне дело пришили? — спросил Неврастеник. Вот сволочи, сказал Журналист. У вас тут ничто не меняется! Когда Неврастеник показал ему на табло, на котором сияли слова из новой поэмы Распашонки, он махнул рукой. Я не читая знаю, что там будет, сказал он.

Смотри, говорит Она. Троглодита и Теоретика выбрали в академию наши друзья-соседи. Большая статья о их выдающихся научных заслугах. Господи, что творится. Они же полнейшие ничтожества в науке! Потому и выбрали, говорит Он. Потому и статью дали. Учителя, между прочим, в трех академиях Запада избрали. А у нас об этом ни строчки. Почему? Потому что он стал крупной фигурой в науке без ведома начальства. И вопреки ему. Неужели у этих Троглодитов и Теоретиков совесть спокойна, говорит Она. Конечно, говорит Он. Незаслуженные награды люди принимают с гораздо большим удовольствием, чем заслуженные. Если награда заслужена, значит человек сделал дело, и об этом знают. А сделанное дело и известность об этом само по себе уже укрепляет социальную позицию человека. Награда только констатирует это и может быть чуть-чуть усиливает. Очень частый случай поэтому, когда к заслуженным наградам люди относятся равнодушно. Это не поза. Это искренне, представь себе. Более того, люди меньше переживают, если их лишают заслуженных наград, чем если им не удается получить незаслуженные награды, которые вот-вот должны были им дать. Назови мне хотя бы одного настоящего ученого, которого провалили в академию и которого вследствие этого хватил бы инфаркт. А когда проваливают ничтожества, те все без исключения после этого отправляются в больницу. Незаслуженная награда сама по себе укрепляет социальную позицию человека. А людям ведь больше ничего в таких случаях и не надо. Неужели мы все такие, говорит Она. Нет, не все, говорит Он. Большинство вообще не допускается до такого уровня социальности. Им просто не Дают стать такими. Очень немногие воюют с собой и одерживают какие-то победы. Человек в высоком смысле слова есть социальный индивид, победивший в себе нормального социального индивида. Это — продукт культуры. Нечто, выводимое искусственно. Естественный человек — это Хозяин, Троглодит, Теоретик, Претендент, Сотрудник, Социолог и прочие наши знакомые за редким исключением. Ты в эту компанию не входишь, говорит Она. Разумеется, нет, говорит Он. И Учитель нет. И Болтун нет. И даже отчасти Неврастеник. И что же с вами будет, спрашивает Она. Будут систематически истреблять, говорит Он, пока не появится какая-то форма защиты и самозащиты. И она появится, спрашивает Она. Из законов этого общества она не следует, говорит Он. Если появится, то случайно.

БРАТИЯ

Братия, говорит Клеветник, занимает особое положение в ибанском обществе в том смысле, что это не есть обособленная социальная группа или скопление таких групп. Социальные группы образует лишь братийный аппарат, подчиняющийся общим социальным законам общества. Члены Братии как социальные индивиды являются членами внебратийных социальных ячеек, существуют и действуют в этих ячейках. Если член Братии есть работник аппарата Братии, он входит в соответствующие социальные группы не в качестве члена Братии, а в качестве работника этой группы, выполняющей какие-то деловые функции. Член Братии — не профессия. Это — отобранный по определенным правилам рабочий, инженер, учитель, ученый, писатель и т. п., который призван сыграть в обществе определенную роль. Что это за роль?

Почти все лица, исполняющие власть во всех ячейках общества (по крайней мере — в жизненно важных), отбираются из членов Братии. В крайнем случае они рассматриваются как будущие члены Братии и обычно вступают в нее. Так что члены Братии — это множество индивидов, из которых отбирается власть любого рода. Это резерв власти.

Рядовые члены Братии, далее, служат основой для иерархии братийных органов вплоть до высших сфер, т. е. аппарата Братии. Если сами они не образуют особые социальные группы, то формируемый на этой основе и отбираемый из них аппарат Братии — это есть система особого рода социальных групп. Она есть высшая власть в стране на всех уровнях иерархии власти. Ей принадлежит вся полнота власти. Когда говорят о различии братийной и хозяйственной власти в Ибанске и даже о конфликтах между ними, то проявляют полное непонимание сути ибанской власти. Никакой особой хозяйственной власти нет. Есть хозяйственные функции власти, поручаемые особого рода организациям. А власть одна — власть Братии, ибо хозяйственная власть сама образуется из членов Братии. Иное дело — сам аппарат власти есть совокупность лиц и организаций, живущих по общим социальным законам. Здесь бывают конфликты. Они бывают даже между различными группами самого братийного аппарата. И даже между различными членами одних и тех же групп. Но это не касается принципиальной сути и структуры власти.

Внутри социальных групп члены Братии образуют добровольную и надежную опору власти как по линии братийной иерархии, так и по линии иерархии власти с точки зрения организации дела. Собственно говоря, несовпадение системы социальной организации общества и системы деловой его организации и создает условия для такого своеобразного явления власти, как Братия.

Классики в свое время говорили, что при полном изме Государство и Братия отомрут. Не хочу обсуждать этот вопрос. Замечу лишь одно. Опыт истории Ибанска говорит о том, что скорее отомрут фиктивные формы власти вроде так называемых выборных органов, которые являются чистой бутафорией для пропаганды, чем Братия. Что касается отмирания Братии как политической организации, то тут я полностью согласен с классиками. С одним лишь коррективом: Братия в Ибанске давно уже не является политической организацией. К этому вопросу я вернусь в дальнейшем.

ГИМН ЧЛЕНУ

Кто автор гимна, неизвестно. Есть предположение, что Певец. Но по мнению Сотрудника, который лично курировал следствие по делу Крикуна, почти все безобразные стихи политического содержания сочинил Крикун. Но доказать это Сотрудник не смог, так как сам Крикун свое авторство не признавал, а многие официально признанные поэты не отказывались, когда слухи приписывали авторство им.

НАУКИ

Неестественные науки занимают в Ибанске особое положение. Рядовые ибанцы не знают и не понимают их содержания, хотя учат их всю жизнь, и потому юмористически называют их общественными науками. Специалисты тоже их не понимают, но зато знают их содержание. И раз уж они связались с ними до гробовой доски, они серьезно называют их общественными науками. К тому же последние дают им хлеб насущный. А когда этот хлеб обретает для них зримые формы ученой степени, высокой должности, приличного оклада, огромного гонорара, бесплатной квартиры, почетного безделья и даже бог весть за что пришедшей известности, неестественные науки для них становятся сверхъестественными. Для юмора места тут не остается. Если хотите иронизировать, то для этого есть Запад, где общественные науки находятся в состоянии полного маразма, ибо служат не передовому классу пролетариев, а загнивающему империализму. Их и науками-то там называть нельзя. Начальство Ибанска тоже называет неестественные науки общественными. Но теперь в этом слове звучит предостережение и угроза. Угроза по адресу всех тех, кто подлежит действию законов общественных наук. Ибанское начальство все делает согласно этим законам. Если оно что-то сотворило такое, что кажется не совсем того, так знайте же, это — согласно общественной науке. Погодите, мерзавцы, сами поймете, что делалось это для вашего же блага. Да иначе было нельзя. Наука! Мы тут ни при чем. Законы! С них и спрашивайте. Угроза по адресу своих же специалистов. Что же это вы, братцы! Деньги вам платим. И немалые. А вы все на месте топчетесь. Обобщайте же, дармоеды, нашу передовую практику! Двигайте вперед нашу и без того передовую теорию! Сколько раз вам надо повторять, что надо творчески, творчески, творчески…

Общественные науки Ибанска братийны. Этим они отличаются от естественных наук, которые в Ибанске тоже в некотором роде братийны, но не так, как общественные. Насчет естественных наук еще можно поспорить. А в отношении общественных никаких споров быть не может. Они братийны во всех возможных смыслах.

Они братийны в том смысле, что в них число членов Братии не меньше, чем в самом аппарате Братии и в Органах, которые считают общественные науки своим светским филиалом. Они братийны также в том смысле, что отражают интересы классов. Заграничные общественные науки отражают интересы эксплуататорских классов, и потому они вовсе не науки. Ибанские общественные науки отражают интересы пролетариата, руководимого им беднейшего крестьянства и перешедшей на их сторону и руководимой ими обоими трудовой интеллигенции, И потому они науки. Правда, пролетариата в Ибанске уже нет. Беднейшего крестьянства тем более. Примкнувшую было к ним интеллигенцию в свое время повывели, а новая интеллигенция вроде бы уже и не интеллигенция, а просто трудящиеся на благо. В Ибанске теперь все трудящиеся, за исключением Правдеца, Певца, Мазилы, Двурушника и других отдельных отщепенцев. И ибанские общественные науки вынесли свою классовую основу во вне. Они теперь отражают интересы мирового пролетариата и руководимых им угнетаемых народов. Чьи интересы будут отражать общественные науки, когда во всем мире установится полный изм, пока трудно сказать. Они тогда отомрут, сдуру ляпнул как-то Троглодит. Его поправили, но не очень настойчиво. Скорее всего, действительно отомрут.

Вершину, основу и глубочайшую суть общественных наук Ибанска образует дьяволектический ибанизм.

ДУМЫ

Почему у нас такая нетерпимость друг к другу, думал Почвоед. Мы же все стремимся к лучшей жизни. Мы же все представители одного народа. И все хотим блага своему народу. Мы по-разному понимаем это благо и пути его достижения? Ну так что ж. Можно же обсудить и договориться. Найти какие-то точки соприкосновения. Неужели Учитель прав, и найти такие точки соприкосновения невозможно? Тогда для чего и для кого я стараюсь? Ради чего я рискую головой? Как это ни странно, а я рискую больше, чем все они, вместе взятые. Ради чего все это? Неужели реализация моей программы не решит ни одной социальной проблемы нашего общества, как считает Учитель? И даже обострит их? К черту теорию! К черту интеллигентские прогнозы! Народу не станет хуже от того, что будет больше квартир, хлеба, мяса, тканей. Что будет свободнее и удобнее транспорт. Что будет проще с высшим образованием. Что будет больше газет, журналов, фильмов. Это же бесспорно! Разве работа в этом направлении не стоит того, чтобы ради нее жертвовать временем и даже жизнью. Учитель считает, что ничего из этого не выйдет. Почему? Кое-что все-таки выходит. Они присвоят себе мои идеи, а меня выбросят? Исказят их? Но хоть что-нибудь войдет в их тупые головы и потом в жизнь? Не может быть, чтобы не вышло. Пусть присваивают и переиначивают по-своему. Я не претендую на авторство…

Но эти мысли Почвоеда не прослушал и не записал никто. О них не знал даже Учитель. Но это и хорошо, что еще не научились подслушивать мысли. Почвоед думал и о другом.

БРАТ

Странный человек этот Брат, говорит Мазила. Прячет материалы подписантов — никаких последствий. Распространяет выпуски Срамиздата проходит по их делу лишь свидетелем. Помогает Правдецу, и опять ничего. Стукач, говорит Неврастеник. Провокатор. Нет, говорит Болтун. Тут другое. Он помогает, чтобы помешать. Мешает, чтобы помочь. Спасает, чтобы угробить. Гробит, чтобы спасти. А суть всей его возни простая: низвести всех до своего уровня. Мы все барахтаемся в одном дерьме. Мы все одно дерьмо. Правдец вылезает. Певец вылезает. Мазила вылезает. Хорошо! Слава ибанской культуре! И вместе с тем нельзя, ибо они такое же дерьмо, как и мы. Правдец ускользнул. И Певец ушел куда-то мимо него. Теперь Мазила вот-вот уйдет куда-то в вечность. Наде помочь. Гений же! Но помочь так, чтобы остался Мазила в этом же дерьме. Чтобы хотя бы про себя или между собою можно было с облегчением сказать: да, до гения все-таки не дотянул и остался таким же дерьмом, как и мы все. Увы, мол, такова трагическая наша судьба. Мы, мол, ибанские талантливые интеллигенты все обречены на бесплодие. Поймите, Брат никому не служит. Он служит только себе.

ГОСУДАРСТВО

Из сказанного следует, говорил Клеветник, что никакие верхушечные перевороты не влияют на общую ситуацию в государственности Ибанска. И не думайте что она навязана ибанскому обществу насильно, вопреки его воле. Она есть продукт доброй воли граждан Ибанска. Это не следует понимать так, будто они собрались и постановили: быть посему. Тут имел место сложный, запутанный и страшный процесс становления. Но сложившись в современном виде, ибанская государственность воспроизводится на этой основе, о которой я говорил ранее. И если в обществе случаются малые или большие мерзости вроде тех, о которых писал Правдец и говорил Хряк, и свидетелями, жертвами и участниками которых были многие наши современники, то будет грубой ошибкой видеть причину их в отдельных лицах и даже группах людей и целых организациях. Эти мерзости суть такой же законный продукт жизнедеятельности лучших граждан этого общества, как и всемерно рекламируемые успехи. Это их дело.

ПЕРЕМЕНЫ

И все-таки, говорит Она, перемены колоссальные. Да, говорит Он. А ты можешь разграничить, что есть продукт времени, а что — новой системы жизни? На Западе перемены тоже произошли. И не малые. А социальный строй в принципе не изменился. Если хочешь найти долю системы в этих переменах, найди относительные величины. Да еще второго или третьего порядка. Не просто на душу населения, а место по шкале величин на душу населения. Тип импорта и экспорта и т. п. Я этого не понимаю, говорит Она. И никто, кроме тебя, этого не понимает. Люди принимают лишь факты как таковые. Питаемся лучше? факт. С жильем лучше? факт. Одеваемся лучше? факт. Бытовая культура неизмеримо лучше? факт. А все остальное — домыслы критиканов. Да, сказал Он. Домыслы.

ПРЕИМУЩЕСТВА АБСТРАКЦИИ

Не забывайте, что мы — существа из вымышленной, абстрактной страны. Мы бестелесны. Абстрактным индивидам можно не есть, не одеваться, не иметь семьи и т. п. И притом вести разговоры на возвышенные темы с таким видом, будто ничего подобного вообще не требуется. Преимущества неоспоримы. Теперь, когда нам, абстрактным ибанцам, подкинут иногда вареную докторскую колбасу или три квадратных метра жилья на душу населения, мы приходим в дикий восторг и начинаем похихикивать над жизненными трудностями Запада, где число сортов колбас с полсотни резко снизилось до сорока девяти, а дома стоят незаселенными по причине классовых боев. Мы, как и положено абстрактным индивидам в абстрактной стране, заняты более важным делом. Мы строим изм. А изм можно строить из лозунгов, директив, докладов, отчетов, воззваний, постановлений, рапортов, починов, инициатив и прочего необычайно прочного материала. Когда-то, лет тридцать-сорок назад, рассказывали такой анекдот. Собрали собрание в одном дармахозе. Повестка дня: пункт первый строительство сарая, и пункт второй — строительство изма. В связи с отсутствием досок пункт первый отменили и сразу перешли ко второму. Раньше над этим анекдотом смеялись. А зря. В нем истина. Такой материал в изобилии водится у нас. В западном мире сейчас ощущается его острый дефицит. Мы на этом можем сыграть. Проложим туда от нас измопровод, и начнем по нему качать наши замечательные апробированные строительные материалы. Бескорыстно! Нам этого добра не жаль. От себя будем приплачивать, чтобы они хотя бы частично дали нам возможность откачать его от нас. А то задохнемся от изобилия. Имейте только в виду, что и абстракции имеют свои законы. Так, абстрактный ибанец, который не есть, не пьет, не бьется за квартиру, дачу, машину и т. п., логически возможен. А абстрактный ибанец, который не произносит речи, не рапортует, не приветствует, не аплодирует и т. п., логически противоречив. И потому он невозможен фактически.

УТОПИЯ

Формой развития общества, говорит Брат, является утопия. Она дает светлые идеалы, к которым люди так или иначе стремятся. Бред, говорит Болтун. Почему же, говорит Мазила, факты свидетельствуют… Что такое утопия, говорит Болтун. Абстракция от данной действительности. Утопия строится так. Берутся положительные и отрицательные свойства действительности. Положительные молчаливо признаются или сознательно усиливаются. Отрицательные исключаются. Есть две формы исключения. Первая: признается, что таких свойств в действительности не будет. Вторая: допускается, что будут противоположные свойства. Попробуйте, сочините сейчас утопию, дающую светлые идеалы. И вы получите ибанское общество, но без карьеристов, доносчиков, лодырей и т. п. Изобретатели утопий, все как один, допускают стандартную ошибку. Они игнорируют следующее обстоятельство. Как положительные, так и отрицательные свойства действительности, участвующие в формировании утопии, являются порождением одного и того же строя жизни. Одни немыслимы без других. Тут имеет место строгал зависимость. Нельзя уничтожить плохое свойство действительности, не уничтожив какое-то связанное с ним хорошее. Нельзя создать хорошее свойство, не породив какое-то связанное с ним плохое. Как в аэродинамике. Нельзя увеличить скорость самолета, не увеличивая лобовое сопротивление. Такого рода зависимости имеются и в социальной жизни. Нельзя, например, устранить американский гангстеризм, не устранив или значительно не ограничив свободу предпринимательства и демократию. Установите такие зависимости. Пересмотрите все возможные логически допустимые их комбинации. И вы среди них не найдете ни одной известной утопии, ибо утопии по самому способу построения логически противоречивы. Потому они и фактически неосуществимы. А что касается светлых идеалов, они всегда были прозаичны и односторонни. И потому иногда достижимы. В конце концов, нам торопиться некуда. Проделаем эксперимент. Придумайте утопию. Изложите. И мы ее публично проанализируем. Может быть, вам это покажется диким, но лишь одна форма утопии в наше время может дать светлые идеалы. Знаете, какая? Вырожденный случай утопии с пустым множеством отрицательных свойств действительности. А это значит — беспощадный анализ нашей сегодняшней жизни. Без преуменьшений и преувеличений. Без приукрашивания и приухудшивания. Объективное беспристрастное научное описание того, что мы такое есть. Ну, вот это — действительно утопия, сказал Брат. Кто это способен сделать? Кто это допустит? Это действительно из области фантазии. А в его словах есть что-то верное, сказал Мазила, когда Брат умчался на заседание художественного совета на Ибанке. Неужели ты допускаешь возможность научного описания общества? В наш сверхнаучный век, сказал Болтун, модно отрицать настоящую науку об обществе. Кстати сказать, это на руку начальству. И таким вот проходимцам. Но я честно тебе скажу. Если бы начальство предложило мне для нужд государства построить научную теорию нашего общества, пусть секретную, я знаю людей, с которыми мы это сделали бы за пару лет.

ОСТОРОЖНО, ВЫ В БУДУЩЕМ

Я присутствовал на открытии Дворца Детей, говорит Журналист. Прекрасное здание. Это у вас не отнимешь! Наше правительство не способно на такой подарок нашим детям! Странные вы люди, говорит Неврастеник. Рождаетесь, растете и живете в атмосфере здравого смысла, а попадаете к нам — от него ни крупицы не остается. Поймите, Вы здесь находитесь в цивилизации нового типа. Здесь много прекрасного на вид и похожего на настоящее. А притронетесь — ядовитые колючки. Вы знаете, во что обошлось это прекрасное здание? Сколько людей на нем руки нагрели? Сколько паразитов будет кормиться около этого дела? Какие тут будут кружки? Здесь будет много кружков изобразительного искусства. Ситуация в нем у нас Вам известна. И даже тысячи таких дворцов не исправят ее. Но даже не это главное. Вы говорите — подарок нашим детям. Можно подумать, что это — всем детям. Нет, далеко не всем. Да и вообще оно не детям, а взрослым. Сегодня в газетах было сообщение о том, что в Зеленом районе приняли в эксплуатацию новые жилые здания. Вы знаете, что это за здания? Квартиры по десять комнат. С бассейнами. С двумя туалетами. Для кого они? А в газетах сообщили об этом как о прекрасном подарке строителей ибанским трудящимся. С Вами невозможно спорить, говорит Журналист. Вы не оставляете места для живого. А Вы не спорьте, говорит Неврастеник. Вспоминайте время от времени о том, что Вы находитесь в обществе будущего. И потому будьте осторожны.

ПРИНЦИПЫ ОТБОРА

Это действие вашего руководства кажется, по меньшей мере, странным, говорит Журналист. Ничего странного, говорит Неврастеник. Самая заурядная глупость. Но не может же быть, чтобы там не было ни одного умного человека, говорит Журналист. Не может быть, чтобы туда попал умный человек, говорит Неврастеник. Но почему, спрашивает Журналист. В силу принципов отбора, говорит Неврастеник. Если в некоторое множество людей будет отбирать только карликов, уродов, дебилов и т. п., сможете ли Вы в этом множестве обнаружить хотя бы одного великана, красавца, умника? Когда среди них обнаруживается индивид, близкий к среднему уровню, он нам кажется исполином и гением только потому, что мы интуитивно не ожидаем от них ничего подобного. Изымите самого способного из них из их социальной среды и поживите рядом с ним на обычном уровне. Вы будете потрясены феноменальной серостью этого человека. Они при этом производят впечатление только тем, что соприкасались с известными именами, решениями и акциями, т. е. исключительно как абстракция от ранее недоступной для общения реальности. Но принципы отбора можно изменить, говорит Журналист. Попробуйте, говорит Неврастеник. Это ваша страна, вы и пробуйте, говорит Журналист. Это ваша идея, а не моя, говорит Неврастеник. Я как житель этой страны знаю, что эти принципы изменить нельзя. Они не во власти ибанцев. Но есть же точка зрения, согласно которой любая тысяча людей равноценна любой другой, говорит Журналист. Внутри множества людей одной категории, говорит Неврастеник. Если не происходит искусственного отбора. Действительно, любая тысяча начальников данного ранга равноценна любой другой того же ранга. Но тут этот принцип неприменим. Тут речь идет об искусственном отборе и эволюции людей при этом условии. У нас считается, что все люди с интеллектуальной и психической точки зрения примерно одинаковы, и что мозг с этой точки зрения не эволюционирует. А кто знает, как люди различаются с этой точки зрения? Кто знает, к каким биологическим последствиям в эволюции людей приведет систематический отбор в наиболее привилегированные слои общества тупиц, бездарностей, подхалимов, доносчиков, трусов и т. п.? Я лично убежден в том, что это не пройдет безнаказанно. Как люди вроде бы внезапно оказались перед проблемой засорения окружающей среды и оскудения природных ресурсов, так они однажды так же вроде бы внезапно окажутся перед проблемой оскудения интеллектуальных и психических потенций людей, причем — в гигантских масштабах. И никаким образованием это не компенсируешь. Если человечество опомнится, что маловероятно, то потребуется может быть не одно столетие, чтобы вернуть утраченные потенции хотя бы небольшой части людей путем искусственной их изоляции и охраны. Охранять, разумеется, будут не их, а от них.

МЕЧТЫ

Если нам удастся удрать, говорил Двурушник, я сына своего устрою учиться в какое-нибудь самое консервативное заведение. Чтобы никакими передовыми идеями там не воняло. Отчего бы это? Я же потомок холопов и крепостных. Просто мы обожрались революционностью, говорит Учитель, и нас от нес тошнит. Мы на своей шкуре испытали, чем она в конечном итоге оборачивается.

МЫ — ИБАНЦЫ

И что бы там о нас ни говорили, мы, ибанцы, имеем неоспоримые достоинства, говорит Она. Вот смотри… Не спорю, говорит Он. Мы прекрасный народ.

Ты во всем найдешь теневую сторону, говорит Она. Не теневую сторону, а то, что отбрасывает тень, говорит Он. Пусть так, говорит Она. Какая разница?

Разница есть, говорит Он. Ты знаешь, что не отбрасывает тени? Что, спрашивает Она. Призраки, говорит Он.

В том, что ты импровизируешь, говорит Она, я всегда чувствую что-то ужасно знакомое. Ничего удивительного, говорит Он. Об этом говорят и пишут многие, А в поэзии есть свои законы. Задай тему, настроение и тип человека, и все напишут примерно одно и то же. А я не поэт. Я же просто так. Я не стараюсь отличиться от всех, и выдумываю самую суть дела, т. е. то, что придумывают все остальные. Задай мне какую-нибудь тему. Я не знаю, что придумаю. Но наверняка придумаю что-то такое, что тебе покажется знакомым. Верный признак того, что я не поэт. Или очень плохой поэт. Или, что одно и то же, гений. Хорошо, говорит она. Вот тебе тема: лохмотья нищего и прекрасное в искусстве. Тема банальная, говорит Он. Но изволь, раз уж такое дело.

Постой, постой, говорит Она. Знаешь, у кого я это уже читала? Не знаю, говорит Он. Попробуй, произнеси фразу, которую до тебя не произносил бы никто другой! Разве в этом дело? И потом, я могу ведь и не сочинять.

ЧАС ОДИННАДЦАТЫЙ

Штопор считается фигурой высшего пилотажа. А между тем это — самое примитивное упражнение для начинающего летчика. Как только курсант научится самостоятельно взлетать и сажать машину, его тащат в зону (специально отведенный для тренировок кусок неба) и учат сваливать машину в штопор и выводить из него. Делается это очень просто. Убирается газ, чтобы потерять скорость. Руль глубины берется на себя и одновременно до отказа вперед дается какая-то нога. После нескольких попыток самый тупой курсант научается это делать. Обычно машина охотно входит в штопор. Но не всегда охотно выходит. Это не значит, что складывается драматическая ситуация, о которой надо писать книги и снимать кино. Это значит, что надо еще проделать какие-то манипуляции, о которых даже говорить не стоит. Если машина не выходит из штопора, то значит произошло какое-то обычное житейское событие: либо в машине, либо в пилоте что-то сломалось.

Был в полку один летчик. Настоящий. Единственный в полку настоящий летчик. Остальные были летчиками по должности и по званию. На худой конец по профессии или стечению обстоятельств. А этот делал на машине своей такое, что никто кроме него не мог делать во всей авиации. Командир дивизии в припадке откровенности говорил иногда, что такие летчики рождаются один на сто тысяч. Говорить Летчик считал пустым занятием. Жил он только в полете. Остальное время пил и спал. Иногда ни с того ни с сего откалывал номера, из-за которых его отставляли от очередных наград. Пока была война, командир дивизии любил говорить: пусть дерьмо на земле, лишь бы в воздухе был ас. И приводил в пример Летчика. Кончилась война, и все переменилось. И тот же командир дивизии сказал однажды: теперь пусть Дерьмо в воздухе, лишь бы на земле был ас. И влепил пять суток Летчику за пьянку. Летать почти перестали. Так, тренировочные пятиминутки на всякий случай. Летчик затосковал и жутко запил. Потому его не направили в школу летчиков-испытателей. Отправили одного отличника боевой и политической подготовки, прибывшего в полк уже после окончания войны. Однажды в понедельник после крупной воскресной попойки Летчик не вывел машину из штопора. Никто не знает, что с ним произошло. Машина врезалась в землю, и от Летчика не осталось ничего. Хоронили парашютную сумку, набитую окровавленными комьями земли.

На другой день Крикун подал рапорт о демобилизации. Не изучает опыт войны, не работает с подчиненными, замечен в контактах с местным населением и т. п., написали ему в характеристике. Характеристику писал приятель. Не обижайся, сказал он. Тут же все правда. Правда, сказал Крикун. Если не считать пустяков. Опыт войны устарел еще до ее окончания. Он пошел на свалку вместе с нашими устаревшими машинами. Подчиненных у меня нет, и ты сам помог мне в этом. Ты сам виноват, сказал Приятель. Не надо было пить. Не надо было, сказал Крикун. Ты мне подсунул неразбавленный спирт. Закусить даже не дал. И не сказал, что меня вызывают к генералу. Вернее, сказал, когда я уже выпил. Ты знаешь, как это называется? И ты думаешь, добился этим чего-нибудь? Полк все равно расформируют, помяни мое слово. И тебе все придется начинать сначала. Подонок ты! Много лет спустя они случайно встретились на улице, но не узнали друг друга.

ИНТЕРВЬЮ ПРАВДЕЦА

Я возмущен поведением Двурушника, сказал Правдец. Ни один ибанец не должен добровольно покидать свою родину. Каждый ибанский интеллигент обязан думать о благе своего народа. Ибанский народ болен. Преступно покидать больного, не пытаясь ему помочь. Каждый… Долг… Обязанность…

МНЕНИЕ ЖУРНАЛИСТА

Позиция Правдеца кажется по меньшей мере странной и вызывает досадное разочарование.

МНЕНИЕ НЕВРАСТЕНИКА

Не надо его осуждать. Поймите его положение. Формируется человек в одиночку. Пишет так, чтобы никто об этом не догадывался. Если критика пристрастный несправедливый погром. Если сочувствие — пристрастные некритичные дифирамбы. Образец для сравнения — официальная апологетическая лживая и бездарная литература. Западная культура почти неизвестна. Более того, она чужда и даже враждебна. Никаких элементов научного анализа ситуации. А без этого в наше время немыслима серьезная литература. Никаких контактов с молодежью. Продолжать? Правдец есть жертва обстоятельств, хотя и играет роль пророка. Потому и претендует на роль наставника и судьи.

ДУМЫ

Почвоед думал и о другом. Закончу работу и представлю Заведующему, думал он. Заведующий не глуп. Поймет, что тут можно кое-чем поживиться и заработать на бессмертие. По идее он должен приблизить меня. Не с этими же кретинами — заместителями делать дело. Они спят и видят, как бы его спихнуть и занять его место. А что, если… Надо все обдумать как следует. Не торопись. Спешка нужна только при ловле блох. Заместитель номер пять имеет, конечно, хорошие шансы. Дело идет к тому… Это более или менее ясно. Предложить ему? Этот уцепился бы руками и ногами. А рискнет ли на такое? Если Заведующий клюнет, я имею шансы в Заместители выйти. Почти наверняка. А там… Учитель слишком острые формулировки дает. Надо сгладить. Посмотрим, что он тут начеркал.

ОДИНОЧЕСТВО

Мы должны расстаться, говорит Она. Хорошо, говорит Он. Я тебя люблю, но у меня все-таки семья, говорит Она. Я тебя не виню, говорит Он. Муж знает, говорит Она. Сейчас все интеллигентные женщины имеют любовников, а мужчины — любовниц, говорит Он. Твой муж знает это не хуже тебя. Он знает, что это — ты, говорит Она. Он говорит, кто угодно, только чтобы не этот шизофреник и авантюрист. И стукач, говорит Он. И стукач, говорит Она. Чем я хуже других, спрашивает Он. Он считает, что ты меня доведешь до решетки, говорит Она. И не хочет носить мне передачи. И не хочет, чтобы ребенок рос без матери. Резонно, говорит Он. Ты жалеешь, что мы расстаемся, спрашивает Она. Нет, говорит Он. Вот все вы так, говорит Она. И плачет. Не надо, говорит Он. Иди.

Ты опять один, говорит Он. Это хорошо. Это хорошо. Спокойно. Спокойно. Спокойно. Все правильно. Не надо ни на кого обижаться. Не нужно злобы. Не нужно зависти. Не нужно признательности. Все в отношении тебя справедливы. Время промчится, не заметишь. Еще миг — и ничто. Главное — данная минута. Береги ее. Цени. Живи ею. Главное — сознание того, что ты делаешь свое дело. То, что хочешь делать и что считаешь нужным делать. Что об этом думают другие — наплевать. Не имеет значения.

Учитель хочет ввести понятие степени исполняемости решения. Зачем это ему нужно? Впрочем, это его дело. Он что-то затеял. Пусть. Это его дело. Тут возможны разные способы измерения. Например, единица, деленная на число людей, от которых зависит перевод решения в стадию исполнения. Но лучше, пожалуй, так…

ИНТЕРВЬЮ ДВУРУШНИКА

Я не хочу спасать ибанский народ ни от каких напастей, сказал Двурушник. Его нечего спасать. Ему ничто не угрожает, кроме него самого. Он сыт, одет. И к тому же свободен. Даже слишком свободен. Я не шучу. Он свободнее, чем об этом думает даже его собственное руководство. И все, что происходило и происходит в Ибанске, есть продукт народной свободы, а не насилия над народом. Наоборот, это — продукт насилия народа над чем-то иным, и в том числе — над самим собой. Правдеца выгнали по воле народа, а не по произволу правителей, оторвавшихся от народа. Правители спасли Правдеца от народа. Не сделай они этого, народ разорвал бы его в клочья. Народ не любит, когда о нем говорят правду. Он предпочитает ложь о себе. Правду он знает и без Правдеца. И я был вынужден добровольно уехать по воле свободного народа. С той только разницей, что я в конце концов сам захотел уехать, и потому меня два года не выпускали, ибо само мое добровольное желание выполнить желание и волю народа есть своеволие. А свободный народ не может этого допустить. Он даже свою волю в отношении меня хочет выполнять вопреки моей воле. Он жаждет осуществить насилие, и больше ничего. Глупо все сводить к козням реакционного правительства. Теперешнее правительство Ибанска прогрессивнее своего народа. Я боролся только за свое личное право поступать по своей воле в рамках норм морали и права, официально признаваемых и в Ибанске.

МНЕНИЕ ЛИТЕРАТОРА

Литератор написал большую статью о книге Двурушника, которую, как он сам признался в статье, не читал и не намерен читать. Заканчивалась статья стихами:

ПРОГРАММА ПРЕОБРАЗОВАНИЙ

Это все мелочи, написал Учитель на полях рукописи Почвоеда как раз около тех мест, которыми Почвоед гордился больше всего. Почвоед предлагал ликвидировать систему налогов и взносов, произведя простой пересчет в зарплате. И другие мероприятия, которые по идее должны принести огромную экономию средств. Нужны кардинальные идеи, писал Учитель. Это же не доклад на семинаре в братийной школе, а проект государственных преобразований. Эти идеи должны развиваться по таким трем направлениям. Первое — минимизация аппарата управления и паразитарных слоев и организаций. Второе — свобода действий руководителя и ощутимая персональная ответственность за результаты. Третье — право руководимых на самозащиту и средства для этого. В каждом из этих направлений надо считаться с соответствующими социальными законами и вводить ограничители для них. Например, если какая-то функция социальной группы отделяется от нее в виде функции особой самостоятельной группы, то число лиц, реализующих ее с необходимостью возрастает в определенном отношении. Установить это отношение несложно. Как с этим бороться? Установить, какие функции социальных групп допускаются для отделения и обособления и какие нет. Это можно сделать путем эмпирического пересмотра. Например, есть смысл сделать функцию власти по руководству молодежью принципиально неотделимой от функций братийных органов. Тогда отпадет громоздкий аппарат молодежных организаций, а дело руководства молодежью улучшится. Для обособляемых функций можно установить строгие нормы. Например, не просто дробление данных организаций, а отделение функции в сочетании с централизацией мелких организаций такого рода. Чтобы процент руководства и паразитов не увеличивался. У нас пока рост числа социальных групп ведет к увеличению этого процента. А можно его стабилизировать. Можно ввести также правило компенсации: образование одних социальных групп уничтожает другие.

Чем далее Почвоед читал замечания Учителя, тем более убеждался в том, что он может влипнуть (если уже не влип!) с ним в неприятную историю. Пока не поздно, думал он, надо с этим кончать. Недавно он присутствовал на заседании комиссии по подготовке проекта новой конституции и был потрясен до глубины души. Почти все члены комиссии, за редким исключением, молодые люди. Наверняка ни один из них не был на фронте. Судя по бесконечным ссылкам на западных авторов, все знают минимум по два языка. Что это за люди? Откуда они? Учитель говорит, сынки. Второе и третье поколение начальства. Из привилегированных институтов. Референты, помощники, соавторы, обозреватели, консультанты. Ладно, черт с ними. Пусть так. Но что они говорят? Они с удивительной легкостью как о чем-то крайне второстепенном творят о том, что он, Почвоед, годами вынашивал в своей душе. Еще в окопах. В госпитале. На стройках вдали от Ибанска. Они говорят все то же самое, что мог бы сказать и Почвоед. И вместе с тем — это что-то совсем другое. В чем же эта противоположность? В манере речи? В развязности? В том месте, какое его идеям отводится в системе прочих идей? Неужели Учитель прав, и действительно нельзя придумать ничего такого, что не смогли бы придумать десятки других людей? И дело действительно в умении отобрать главное, в установлении необходимых связей и пропорций, в отыскании таких точек приложения сил, нажим на которые заставит всю машину заработать в определенном направлении? А в каком? Как будет после этого выглядеть весь строй общества? Без Учителя ему в этом не разобраться. А мальчики из комиссии просто болтуны. Нахватавшиеся верхушек благополучные преуспевающие болтуны. Учитель один стоит их всех вместе взятых. Но он гнет куда-то не в ту сторону. Он становится опасен. С ним надо кончать. Пора…

Главное, самое главное в реализации общей идеи экономизации и прогрессивизации общества, читал он далее замечания Учителя, — это система средств самозащиты управляемых от управляющих, граждан от своей собственной власти, индивида от своей среды, от массы. Без организации такой самозащиты любые мероприятия по улучшению общества в желаемом направлении обречены на провал. Такая самозащита есть единственная реальная обратная связь, без которой немыслимо существование и развитие самоорганизующейся социальной системы ибанского типа. Обратную связь здесь образуют не сводки, рапорты, доклады, отчеты и т. п., — они идут совсем в ином плане жизни (не говоря уж о их ненадежности), а именно способность граждан отстаивать свои интересы в борьбе с властями и коллективами.

Вон ты куда гнешь, подумал Почвоед. Нет, это не пойдет. Надо все это уничтожить. А то с такими штучками можно напороться на крупные неприятности. Зря я с ним связался. Зря. Так можно загубить важное дело.

СВОЙ ГОЛОС

Что Вы скажете о поэзии Певца? — спросил Журналист у Распашонки. Поэзия непереводима, сказал Распашонка. Меня, например, невозможно перевести даже на ибанский язык. А на каком же языке Вы творите, удивился Журналист. Каждый крупный поэт имеет свой язык, сказал Распашонка. У меня свой голос и свой язык. Попридержи свой язык, сказал Начальник. А не то останешься без голоса. Собирайся-ка в Америку. Вот тебе задание: покажешь всему миру, что у нас в Ибанске полная свобода творчества. Только с тряпками поосторожнее. Знай меру. А то сигналы поступили. Не больше десяти шуб, понял?

Приехав в Америку, Распашонка прочитал стихи.

Как он смел, кричали американцы. И как талантлив! Ах, уж эти ибанцы! Они вечно что-нибудь выдадут такое! Мы так уже не можем. Мы зажрались. Как видите, я здесь, сказал Распашонка журналистам. А я, как известно, самый интеллектуальный интеллектуал Ибанска. Когда я собрался ехать сюда, мой друг Правдец сказал мне: пропой, друг Распашонка, им всю правду про нас, а то у них превратное представление. А мой старый друг с детских яслей Мазила…

А ведь в самом деле смел, сказал Учитель. Цари и боги — это вам не какие-то пустячки вроде Органов. Тут ба-а-а-льшое мужество нужно. Сослуживец, завидовавший мировой славе Распашонки, сказал, что это вшивое стихотворение надо исправить так:

Вернувшись из Америки, Распашонка по просьбе Сотрудника написал обстоятельную докладную записку о творчестве Певца. Для Самого, сказал Сотрудник. Так что будь объективен. И Распашонка написал, что с точки зрения современной поэзии Певец есть весьма посредственный поэт, но как гражданин заслуживает уважения, и он, Распашонка, верит в его искренность и ручается за него… Граждан у нас и без всяких там певцов навалом, сказал Заместитель номер один, а посредственные поэты нам не нужны. Посадить! Либерально настроенный Заведующий предложил более гуманную меру: выгнать его в шею! Зачем нам держать плохих поэтов? У нас хороших сколько угодно!

ИСХОДНЫЕ ПРЕДПОСЫЛКИ

Двурушник прав, сказал Болтун. Правдец сделал великое дело. Самое великое, может быть, за всю историю Ибанска дело такого рода. Но позитивная его программа смехотворна. А роль пастыря выглядит довольно неприглядно, если не сказать большего. Надо исходить из позитивных предпосылок. Из отрицательных ничего, кроме озлобления и разочарования, не получишь. Надо признать как бесспорные факты следующее. Для ибанского народа революция была величайшим благом. Народ фактически получил все, о чем мечтал. Он получил еще кое-что сверх того, но это уже другой вопрос. Прогресс страны за эти десятилетия был ошеломляющим. Народ свободен и в общем доволен. Правительство выражает интересы народа. Братия — единственная сила, способная сохранить порядок в стране, предохранить в какой-то мере от разгула насилия, обеспечить какой-то прогресс. Недовольство в большинстве случаев не глубоко и не принципиально. Оно еще не затрагивает самые основы жизни населения. Я готов признать почти все, что об ибанском образе жизни говорит официальная доктрина и пропаганда. Отрицать все это бессмысленно. Но суть дела не в этом. Все то, о чем наша официальная пропаганда молчит и разговоры о чем у нас считаются клеветой, есть также законный продукт всех позитивных достижений ибанской жизни. Из благ, расписываемых и рекламируемых у нас на все лады, с неотвратимостью вырастают и все наши замалчиваемые и отрицаемые всеми методами мерзости. Они имеют тот же самый источник. Из народной свободы вырастает насилие над личностью и затем над самим же насилующим народом. Из коллективизма вырастает индивидуализм. Из фанатизма — цинизм и неверие… Есть естественные законы социального бытия, над которыми не властны народы и правительства. Когда Двурушник собрался уехать, ему сулили златые горы, чтобы остался. Сам Заведующий обещал свое покровительство. Думаю, что искренне. Говорят, он в принципе неплохой мужик. Двурушник пытался пояснить ему, что не во власти Заведующего реализовать свое обещание. Откуда он возьмет ему способных студентов, увлеченных наукой как таковой? Для этого надо, по меньшей мере, изменить всю систему школьного образования и приема в институты. Как он их заставит учиться ради науки, а не ради устройства мелких житейских делишек? Для этого, как минимум, надо радикально изменить систему ценностей в обществе и возможностей реализации способностей. Как установить другую программу обучения, другой способ оценок, отбора в аспирантуру, устройства на работу, публикацию статей, защиту диссертаций и т. д.? Кто этим всем будет заниматься? Те же самые люди и организации, которые создали и поддерживают существующую систему жизни и сделали его, Двурушника, чужеродным элементом в ней. Бороться? Он боролся тридцать лет. Итог? Полный разгром всех его усилий. Короче говоря, Заведующий ничего этого понять не смог, разгневался и велел выгнать Двурушника, но оформить как добровольное бегство отщепенца. Прогресс, конечно-Раньше расстреляли бы. Заведующий все-таки проводит демократическую линию, антихозяинскую. Страшно, сказал Мазила. Страшно, сказал Болтун. Мы тут прикасаемся к типу истории, в которой время отсчитывают тысячелетиями, а людей миллионами. Тут есть другой разрез бытия, о котором молчит Правдец. И все прочие. Ибанский народ переживает трагедию нереализовавшихся возможностей. А это — самая страшная трагедия для цивилизованного народа. Двурушник идет в этом разрезе, и Правдец понять его не сможет никогда.

РЕПЛИКА НЕВРАСТЕНИКА

Правдец все-таки бьет в самое больное место ибанского общества. В самое главное. В самый нерв его. Дело в том, что ибанский народ пока еще живет с сознанием совершенного преступления. Еще немного, и это сознание исчезнет. Одно поколение, и Правдеца перестанут понимать. А пока еще есть какой-то шанс заставить народ признаться в совершенном преступлении и очиститься от недавнего прошлого. Если это не произойдет сейчас, то через десять-пятнадцать лет будет поздно. Тогда это не произойдет никогда. И тогда народ будет обречен жить с чистой совестью, но с натурой преступника. Я боюсь, что признание и раскаяние не наступят. Почему? Потому что события недавнего прошлого не есть случайность для ибанского народа. Они коренятся в его сущности, в его фундаментальной природе. Правдец этого не понимает. И хорошо, что не понимает, говорит Болтун. Пока есть малейший шанс очиститься, его надо использовать.

ВТОРОЕ ИНТЕРВЬЮ ДВУРУШНИКА

Ибанский народ обречен влачить счастливое существование под мудрым руководством своего любимого начальства, сказал Двурушник. Народ прекрасен. Начальство еще лучше. Пусть плох я сам. Но я не хочу быть таким же хорошим, как они, и быть счастливым вместе с ними. Я не совершал никаких моральных и правовых преступлений, и за это был справедливо наказан. Меня долго не хотели выпускать. И поделом. Чтобы выехать за границу, это надо еще заслужить. При этом говорили, чтобы я убирался вон. И тоже поделом. А если бы Вас не выпустили, спросили Двурушника, что бы Вы сделали? Дальнейшая жизнь для меня в этом распрекраснейшем их обществе стала принципиально невозможной, сказал Двурушник. Бороться за его изменение я не хочу. И считаю это дело бесперспективным. Я устал.

ЧАС ДВЕНАДЦАТЫЙ

Ранним солнечным утром Крикун, сверкая орденами и погонами, вышел на привокзальную площадь Ибанска. И его тут же забрали в комендатуру за пластмассовые пуговицы, которые успели запретить, пока эшелон демобилизованных дотащился до Ибанска. В комендатуре таких набралось больше сотни. Добродушный комендант приказал погонять нарушителей час-другой строевой и отпустить с миром. Крикун шагать отказался, снял погоны и выбросил их в мусорную урну. Его примеру последовали многие другие. Один капитан отвинтил свои ордена и медали и сунул их небрежно в карман. Бляди, сказал Капитан. Кто? — спросил Крикун. Ясно, кто, сказал Капитан. Сам знаешь. Их продержали до глубокой ночи. Но все-таки отпустили. Раньше за это посадили бы, сказал Капитан. Пойдем ко мне, тут рядом. Отметим наше славное возвращение домой. И то хлеб, что живы и целы. И пока на свободе, сказал Крикун.

ТРУДНОСТИ ПРОФЕССИИ

Наша работа тоже не сахар, сказал Сотрудник. Когда мы установили наблюдение за Нытиком, знаешь, что отчебучил этот подонок? Что? — спросил Мазила. Он стал в свои черновики завертывать объедки, сказал Сотрудник, стал плевать в них и даже, представь себе, мочиться и какать. Культурный человек, называется! А мы изволь все это дерьмо чистить, склеивать, реставрировать. И это нас злило больше, чем содержание его паршивой книжонки. И если его не выпустят еще год, то этим он обязан исключительно себе. Почему? — спросил Мазила. Он нарушил правила игры, сказал Сотрудник. Он обязан был даже виду не подавать, что заметил слежку. Это же для нас как-никак работа, а не развлечение. У нас же есть профессиональное самолюбие. А насчет содержания книги у нас к нему претензий нет. Книга полунаучная, и никакого успеха на Западе иметь не будет. Они не поймут. Книга слишком умна для этих зажравшихся дегенератов. И без внешних эффектов. Сенсации, одним словом, не будет,

ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

В оценке Хозяина мы перегибаем палку, говорит Супруга. Он же не только расстреливал. Кое-что положительное он тоже делал. И не мало. Верно, говорит Сотрудник. Были плотины, перелеты, победы. Верно говорит Певец.

Ты перегибаешь палку, сказал Сотрудник. Теперь не то время.

СТРАНИЧКА ГЕРОИЧЕСКОЙ ИСТОРИИ

Хозяин был выдающимся ученым во всех областях науки, пока за них не брался. Однажды он высказался по проблемам происхождения человека на конгрессе антропологов. Сагласна ызму, сказал он, абызяна сначала жыла на дэрэва, а патом слэзыла на зэмлу, и кыругазор ые рашшырылся. А сверху-то виднее, шепнул один академик другому, лично наблюдавшему в свое время происхождение человека и досконально знающему, как это делалось на самом деле. Академика посадили. Потом другого. Потом всех остальных. Когда Хозяину сказали, что академик пошутил, он ответил: шутыка — вэшч сырыозная, а эслы шутыка нэ сырыозна, ана просыта смышна.

СИМПОЗИУМ ПО МАТУ

Три года прогрессивные силы пробивали в верхах идею всеибанского симпозиума по проблемам теории и практики ибанского мата. Сначала не знали, по какому ведомству проводить симпозиум. Лингвистическое начальство сваливало на математическое, математическое — на философское, философское — на педагогическое, педагогическое — на психологическое. Лингвистические же низы тянули к себе, математические — к себе, философские — к себе… И не было никакой возможности договориться. Органы предупреждали, что к симпозиуму примажутся сомнительные личности и пойдут неправильные разговоры. После речи Заведующего о тесной связи передовой науки с передовой практикой строительства изма Заместитель по Науке как-то заметил, что о симпозиуме по мату стоило бы подумать. Замечание приняли как руководство к действию Создали Оргкомитет под руководством Секретаря. Через год Оргкомитет выработал программу симпозиума. Еще через год наметил список докладчиков общим числом пятьсот человек, разбив их по секциям. По философской секции наметили такие основные темы: 1) мат и диамат; 2] классики о мате; 3) мат в трудах классиков; 4) матореализм как высшая стадия материализма до возникновения диамата. По математической секции: 1) формализация матологии квазиупорядоченных полуструктур; 2) погружение исчисления двухэтажного мата в теорию гидрокомплексных тензоров мнимого подпространства квазибулевых булеанов первого порядка с отношением равенства; 3) теория алгорифмов; 4) конечные автоматы; 5) понятие числа у ибанян. По лингвистической секции: 1) структура трехэтажного мата; 2) мат сапожников в староибанских диалектах; 3) мат извозчиков в ибанском языке прошлого века; 4) проблема машинного перевода мата на иностранные языки и обратно. Впрочем, нет необходимости излагать программу симпозиума, поскольку все материалы его уже опубликованы.

Симпозиум прошел с грандиозным размахом. Открыл его сам Президент. С приветственным словом выступил сам Заместитель номер девять. Приехали представители дружественных братии и иностранные ученые. Когда Секретарь зачитывал свой доклад и лил слезы умиления, вспоминая, какие рулады закатывал его дед, лупцуя его ремнем по голому заду, Заместитель спросил у Президента, что общего у мата и диамата. А в самом деле, что? — спросил Президент, заранее надрываясь от хохота. И тот и другой есть мощное оружие в руках пролетариата, сказал Заместитель, только вчера узнавший эту хохму от своего референта. А чем они различаются? А в самом деле, чем? — спросил Президент, брызгая слезами на красное сукно стола президиума. Тем, что мат все понимают, по делают вид, что не понимают, а диамат — наоборот, сказал Заместитель, держась за вибрирующий от хохота живот. Президенту стало дурно, и его заменили другим, более прогрессивным. А зря, так как прогрессивный оказался еще хуже.

Что свое великое внес ибанский народ в мировую культуру в результате своего имманентного развития, читал Секретарь свой доклад, написанный для него Мыслителем. Мат! Это действительно величайшее изобретение человечества. Универсальный сверхязык, на котором можно обращаться не только к трудящимся всей планеты, но и к внеземным цивилизациям. Не случайно наш замечательный ибанский поэт сказал:

Многотысячная аудитория реагировала на это бурными овациями. Даже Заместитель аплодировал стоя. Это был кульминационный пункт единения всех прогрессивных сил Ибанска и вершина либерализма. На другое утро начался спад. Заместителя перевели на другую должность рангом ниже.

БЕЗОБРАЗНЫЙ СТИХ

В период Растерянности наряду с общеизвестной эпидемией анекдота вспыхнула также эпидемия сочинительства безобразных стихов. Эпидемия менее заметная, но все же достаточно серьезная, чтобы быть отмеченной в данном исследовании. Сочинители безобразных стихов не были профессиональными поэтами и совершенно не заботились о поэтической технике. Они использовали любые уже известные поэтические формы и образцы, подчеркнуто подражали им и пародировали их. Но это не было просто подражание известному и пародия на него. Это было совершенно своеобразное явление, которое следует рассматривать по каким-то иным параметрам. Как правило, авторы безобразных стихов намеренно прибегали к наиболее примитивным поэтическим средствам, в частности — к избитым рифмам. И добивались тем самым поразительного эффекта. Гораздо более сильного, чем эффект от утонченных виртуозных стихов поэтов профессионалов. Может быть это была вовсе и не поэзия, а всего-навсего лишь примитивно зарифмованная грубая проза. Но какое значение имеет название? Цель безобразного стиха — сжать в малом размере и в заданной привычной литературной форме какое-то значительное жизненное содержание. Если цель достигнута, то не все ли равно, что скажут специалисты. Это предназначено не для них. На гонорары, премии и даже на публикацию авторы не рассчитывают.

Сила воздействия безобразных стихов была огромной. Гораздо большей, чем классической поэзии прошлого. И неизмеримо большей, чем стихов лучших и талантливейших поэтов нашей эпохи, получивших официальное признание. В одну весьма эстетичную компанию пригласили как-то самого Распашонку. Больших усилий стоило уговорить его. Согласился лишь после того, как участники вечера скинулись и купили поэту дорогой подарок. Подарок был согласован с ним заранее. Распашонка читал свои самые удавшиеся, как он говорил, стихи. Ему, конечно, аплодировали. Потом попросили что-нибудь прочитать присутствовавшего на вечере автора безобразных стихов. Тот долго отбрыкивался. Говорил, что ему неудобно со своей стряпней вылезать в обществе такого прославленного поэта. Распашонка пообещал быть снисходительным и сделать скидку на любительство. И безобразный поэт согласился в конце концов. Он прочитал отрывок из поэмы о Хозяине. Наступила неловкая тишина. Всем присутствовавшим, и Распашонке в том числе, стало очевидно, что безобразная поэма о Хозяине на голову выше всех сочинений Распашонки вместе взятых. Спросили мнение Распашонки. Занятно, сказал он. Поэтически слабовато, конечно. Но мысли кое-какие есть. Для капустника не так уж плохо. Собравшиеся с облегчением вздохнули. Ну, конечно, на уровне капустника терпимо. А с точки зрения подлинной поэзии… Собравшиеся были люди образованные. Они прекрасно понимали, что если и могло что-то значительное родиться в ибанском искусстве, то только из капустника. И все же они были довольны. Они нашли оценку и поставили автора незаконного безобразного стиха на его законное место вне искусства. У нас в части, говорил потом один из участников вечера, был такой случай. Мы готовились к соревнованиям и толкали штангу. Мимо проходил один солдат, совершенно не причастный к спорту. Кто-то шутя предложил ему поднять штангу. Солдат взял ее одной рукой и без усилий выжал. Мы вытаращили было глаза. Но потом успокоились. Солдат сделал не по правилам.

Если бы в Ибанске были хотя бы ничтожные возможности для публикации безобразных стихов и для непредвзятой публичной их оценки, на этой основе могло бы сложиться интересное литературное направление. Но это не произошло, как и многое другое в Ибанске. Официальная поэзия была крайне не заинтересована в том, чтобы приобрести в лице безобразной поэзии опасного конкурента. И у авторов безобразных стихов даже мысль не появлялась дерзнуть сунуться в печать. Но главное препятствие было не в официальной поэзии и даже же не в поэтической власти и цензуре. Главное — слушатели и сами авторы. Слушатели, получив удовольствие от безобразного стиха и пищу для размышлений, не могли закрепить свое отношение к нему некоторым официально признанным способом. И не хотели это делать. Кто такой, спрашивается, автор, чтобы это делать? Свой парень. Такое же дерьмо, как и все мы. А может быть и еще хуже. Пьет. А этот из сумасшедшего дома не вылазит. Стихи, конечно, гениальные. Но это же наши, местные стихи. Кому они нужны? Может быть, они пустяки, если пошире взглянуть?

Положение авторов в обществе не менялось от того, что их стихи вызывали восхищение. Денег за стихи не платили. Званий и премий не давали. Известность ограничивалась узким кругом знакомых или сослуживцев. А если до начальства доходили слухи об авторах, так им же от этого хуже становилось. И авторы отрекались от своих произведений. Не имея объективной оценки, авторы не ценили свои сочинения. Многие даже не хранили их. И постепенно безобразный стих где-то терялся и забывался. Лишь иногда в пьяной компании вспомнит кто-нибудь две-три строчки. Повздыхают. Гениальный был поэт, скажут. Хорошее было время, скажут. И тут же заговорят на более актуальные темы — о дачах, о машинах, об иконах, о Париже, о предстоящих выборах и выдвижениях.

Среди авторов безобразных стихов были выдающиеся в своем роде таланты. Один из них, довольно широко известный в кругах ибанской гуманитарной интеллигенции, написал таких стихов на большую книгу. Если бы он последовал примеру Правдеца, Певца и Двурушника и опубликовал свою книгу на Западе, он за короткий срок приобрел бы мировую известность. Но он не решился. Побоялся. Напечатает — с работы выгонят. А то и похуже. И не было все той же уверенности в общечеловеческой значимости написанного. А где ее взять без публикации? А время идет. И кто знает, пройдут годы. Ибанский безобразный стих однажды вдруг станет предметом заинтересованного внимания в мировой культуре. И его бросятся собирать, как бросились собирать старые ибанские иконы. И много ли от него к тому времени останется? Умрет в сумасшедшем доме один выдающийся мастер этого стиха. Иссохнет в борьбе за улучшение жилищных условий другой. Растратит свой необыкновенный дар на пошлую книжку по официальной философии в соавторстве с каким-нибудь зубром ибанизма третий. И никто не воскликнет: люди, опомнитесь, вас же обкрадывают! Поймите же, в конце концов, каждый раздавленный талант в твоем соседе есть отмененный праздник в твоей собственной жизни. Поймите же, в конце концов, для гибели целого направления культуры достаточно бывает гибели нескольких ее носителей. А чтобы не родилось новое направление в культуре, бывает достаточно погубить одного единственного человека. Твоего соседа или сослуживца, не получающего за свой гений признания и гонорара.

Безобразная поэзия тесно переплеталась с песнями. Многие песни Певца, например, получившие широкое распространение, появились сначала как безобразные стихи или были их переработкой.

О СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМАХ

Социальные системы, писал Учитель, относятся к числу эмпирических систем. Это суть скопления большого числа эмпирических предметов. Они локализованы в пространстве и достаточно долго существуют во времени. Элементы их находятся во взаимной связи. Предметы и их связи, образующие систему, более или менее однородны, регулярны и устойчивы.

В связи с эмпирическими системами надо различать два типа исследовательских задач: 1) исследование самой системы как таковой, дающее ответ на вопрос, что из себя представляет данная система; 2) решение каких-либо проблем с учетом того, что приходится иметь дело с системой такого-то рода. В первом случае устанавливается, из каких элементов состоит система, каковы их связи, каково их число, каковы пространственные размеры системы, какова ее иерархическая структура и т. п. Во втором случае устанавливается, как сказывается на том или ином явлении тот факт, что оно поставлено в зависимость от характера данной системы. Во втором случае речь идет об эффекте системности.

Рассмотрим такой пример. Уровень состояния науки в стране определяется (среди прочих показателей) числом кандидатов и докторов наук, числом публикаций, научных конференций, журналов и т. п. Принимается решение повысить уровень науки. В качестве меры, естественно, будет выступать увеличение числа кандидатов и докторов наук, публикаций и т. п. И на это отпускаются деньги. Но решение — решением, а исполнение — исполнением. Если бы наше общество реально было таким, как его изображает официальная пропаганда и как о нем думает (по крайней мере официально) руководство, то проблема решалась бы просто: чисто количественное изменение указанных параметров в определенном отношении означало бы улучшение ситуации в науке в соответствующем отношении. А что происходит реально в силу особенностей системы, в которой принято решение? Начинают с большей легкостью брать в аспирантуру, присуждать степени, публиковать работы и т. д. Причем, открывшимися возможностями, в первую очередь и главным образом, пользуются посредственности, хапуги, карьеристы и прочие категории лиц, обладающих наиболее высокой способностью укрывать куски от общественного пирога. Конечно, кое-что перепадает и настоящим ученым. Но в относительном выражении доля их в деле резко сокращается. Уровень науки может несколько повыситься. Но далеко не в той пропорции, как это должно было бы быть с начальственно-пропагандистской точки зрения. Здесь, может быть, найден некоторый коэффициент системности, вносящий корректив в теоретически ожидаемые результаты.

Продолжим пример. Обнаруживается, что ученые степени утратили прежнее значение и превратились в липу для большинства их обладателей. Принимается решение изменить систему оплаты научных работников. Вводится новая система, учитывающая подлинную ценность научных исследований. Кто будет это делать? Беспристрастные справедливые боги? Нет, те же самые доктора и кандидаты наук, из-за которых весь сыр-бор загорелся. И они сделают все по-своему. Почти ничто не изменится. Пострадают лишь самые незащищенные продуктивные и талантливые ученые. Их мало. Но они — душа и нерв науки. И последствия того, что пострадает именно это нерв науки, еще скажутся роковым образом. Этот — пример качественного эффекта система. В таких случаях любые преобразования сохраняют статус-кво, нанося ущерб лишь наиболее высокоорганизованным явлениям системы. И если уж руководство действительно хочет добра, оно должно стремиться к стабильности, а не к преобразованиям, проводя политику протекционизма в отношении наиболее значительных деятелей культуры вообще.

МЕРОПРИЯТИЯ ПО НАУКЕ

Наконец добрались до науки. Провели специальное заседание. Приняли установочное решение повысить, улучшить и исправить. Разработали Конкретные мероприятия: 1) увеличить число кандидатов и докторов наук; 2) повысить качество подготовки научных работников и повысить научно-теоретический уровень диссертаций; 3) увеличить число публикаций по актуальным проблемам науки и т. д. Сказано — сделано. Как говорится, заяц трепаться не любит. И через полгода число кандидатов наук увеличилось в сто раз, а число докторов — в девяносто девять. Объем публикаций возрос до ста миллионов тонн. А что мелочиться? Делать, так по-большому. И скоро Ибанск оказался битком набит наукой. Один захудалый райончик, население которого перешло к изму сразу от Дикости и лишь за год до этого получило свою письменность, которую еще не успело освоить, по числу докторов наук превзошел Францию и Англию, вместе взятые.

Воспользовавшись суматохой, в науку пробрались несколько настоящих ученых и возомнили о себе. Когда этот недосмотр обнаружили, решили принять неотложные меры. Началась антидокторская кампания. Велась она с таким размахом, будто все ибанские доктора невежды и проходимцы, хотя все газеты в один голос твердили, что все доктора в Ибанске хорошие, за исключением некоторых, которых проглядели. Но все знали, что к чему. В частности, все доктора упомянутого выше района Ибанска, превзошедшего Англию и Францию, вместе взятые, защищали одну и ту же диссертацию, которую первый защищающийся переписал из популярной брошюры для домашних хозяек. Он стал Президентом Районной Академии Наук. В печати дали статью о слесаре-водопроводчике, который превзошел докторов технических наук, и о конюхе, который утер нос докторам гуманитарных наук. Стало ясно, что без преобразований дальнейшее движение ибанской науки вперед будет убыстряться не так быстро, как оно будет убыстряться после преобразований.

БЕЗОБРАЗНЫЙ СТИХ О ДОКТОРАХ

ЕДИНСТВО

Основная проблема нашей жизни, кричит Учитель, раскрепощение человека.

Да, да! Мы все рабы. Сверху донизу, все рабы. Посетители Павильона переглядываются. Недоумение вызывает не то, о чем говорит подвыпивший студент. Они сами говорят о вещах пострашнее. А то, что студент кричит об этом вслух, и никто его не забирает. Посетители поглядывают на дверь, откуда по идее должны были бы появиться привычные сотрудники в штатском. Но их нет. Рушится привычный строй жизни, и посетителей охватывает тревога и страх. Все это неспроста. Допустят, дадут проявиться, а потом ка-а-к долбанут! И с отчаяния они сами начинают кричать. И крики Учителя им кажутся детским лепетом не видавшего жизни мальчишки. В их криках слышатся страшные слова: взяли, карцер, донос, вышка, палач, кретины, мерзавцы, голод… Попробуй, перемени место работы, кричит Учитель. Или переехать из города в город. Достать номер в гостинице. Высказать несогласие. Поехать за границу… Да что ты мне толкуешь про этого долдона, кричит однорукий за соседним столиком Нашел героя! Знаю я его. С начала войны. Знаешь, сколько этот мерзавец тысяч людей угробил! Забавно, думает Крикун. Обо всем этом я знал и думал еще мальчишкой. Когда-то я считал это своей великой тайной. Теперь об этом говорят все. Я ушел вперед и открыл для себя бытовое закрепощение человека. Теперь это предмет пьяной болтовни. Мне наступают на пятки. Раз это известно многим, значит не в этом суть. Надо идти дальше. Я не буду говорить и делать то, что могут сказать и сделать другие без особого риска для себя.

Лучшее средство от облысения, говорит Супруга лысеющему Сослуживцу, не мыть вообще голову. Так вши же заведутся, говорит Сослуживец. Ерунда, говорит Супруга. Сейчас против вшей есть надежные средства. Человеческая голова сложилась в результате длительной биологической эволюции так, что должна быть грязной в нормальном состоянии. Кто его знает, думает Сослуживец. Может она права. Надо попробовать. Грязь вообще нормальна в нашей жизни. Это чистота есть уклонение от нормы. Когда чистота становится всеобщим явлением, это уже пахнет режимом. Чистота привлекательна только тогда, когда все кругом в грязи.

А я пацифист, говорит Кис, и меня ваши военные подвиги не интересуют. Лучше быть рядовым в мирное время, чем генералом во время войны! Кис выражается только афоризмами. Они зарождаются у него где-то очень глубоко, в районе бывшего аппендицита, и вылезают наружу, как глисты, неожиданно для него самого и окружающих. Каждый трус, говорит Сотрудник, есть естественный пацифист. Я придерживаюсь диаметрально противоположной точки зрения. На мой вкус лучше быть генералом в мирное время, чем рядовым во время войны.

Человек всегда закрепощен, говорит Супруга. Нельзя жить в обществе и быть свободным от него. Я говорю не о свободе от общества, а о свободе в обществе, говорит Учитель. Не передергивай! Речь идет об элементарных правах человека, являющегося преемником… Мы преемники Хозяина и его жертв, ляпнул сдуру Кис и от страха за возможные последствия наделал в штаны. Это серьезно, подумал Мальчик. Об этом надо сообщить.

Вот, гляди, кричит Однорукий. Я тебе нарисую. Видишь? Тут же младенцу все понятно! Что делать? Уходить! Куда? Верно! А я что говорил! Это младенцу понятно. А что делает твой военный гений? Неделю держит нас тут. Жрать нечего. Боеприпасы кончились. Зачем? Высшие соображения? Вздор! Просто не головой они думают, а жопой. Просто им насрать на людей. Забота о людях это вранье и демагогия. Насрать им на нас. И думают они все наоборот. Выпендриваются, ублюдки, друг перед другом. А мы плати за их идиотизм. Вот, взгляни, кругом! Каким же нужно быть дегенератом, чтобы построить такую красоту! Знаешь, во сколько обошлось нарисовать этих блядей? Три дома построить можно было! А эти колонны, зачем они? Да затем, чтобы столиков поменьше поставить. Чтобы проходить неудобно было. Чтобы официантки чертыхались. То-то! Со всем этим надо кончать. Не для того мы в Братию шли, чтобы всякие…

ЧАС ТРИНАДЦАТЫЙ

Жить в подвале стало невозможно. Крикун не помещался на сундуке между печкой и уборной и спал на полу. К тому же в армии он отвык от такой ужасающей грязи и вони. Поживи пока у меня, сказал Капитан. Научишься делать деньги — будешь снимать. Или женись на квартире. За такого парня любая дочка министра пойдет. И они начали делать деньги. Сначала устроились разгружать вагоны. Деньги бригадир зажал. Вместо денег дал ящик яблок. Загоните, сказал, в три раза больше зашибете. На продажу яблок пришлось убить еще пару часов. И почти половину выручки пришлось отдать постовому. Заработанных денег еле хватило на обед. А на выпивку пришлось загнать гимнастерку Капитана. Невыгодная работа, сказал Капитан. На толкучке он успел кое-что заметить и предложил гениальный план. Надо скупать хлебные карточки и отоваривать, т. е. получать хлеб сразу за двадцать дней вперед. Для этого нужны справки об отпуске. А хлеб загонять. Смотри, что получается, подсчитал Капитан. Недурно, сказал Крикун. Жить можно. На другой день он за почти новые сапоги достал на факультете пачку бланков для отпускных свидетельств. Капитан насобачился делать печати. И дело пошло. Зарабатывали много. Но пропивали еще больше. Потом они попали в облаву, — оказывается, таких умников расплодилось невероятно много. Еле выкрутились. Спас иконостас из орденов Крикуна. Так дальше не пойдет, сказал Крикун. Эту лавочку надо прикрыть. Пропадем ни за что. Я завязываю, Как хочешь, сказал Капитан. В общем, ты прав. У тебя перспективы. А я? У меня же даже десятилетки нет. Агентом в артель детской игрушки идти? Гроши. Предлагают старшим инженером в артель замков. Но там еще меньше платят. К тому же там жулик на жулике сидит. Им явно лопух нужен. Карточки, конечно, дешевка. Да скоро им вообще конец. Я тут встретил ребят. Предлагают крупное дело. Может рискнешь напоследок? Нет, сказал Крикун. Не для этого я ушел из армии. Ты ушел сам, сказал Капитан. А меня ушли. Я ничего другого, кроме войны, делать не умею. И не хочу. Буду воевать до конца. Прощай.

Больше они не виделись.

Один знакомый предложил Крикуну неплохую работу — переводить техническую документацию для трофейных станков. Знакомый достает работу, Крикун переводит, деньги пополам. Потом нашлась работа еще выгоднее. Те же переводы, но уже для печати или для внутреннего пользования. Условия те же. Но платили лучше. И денег стало больше. И он снял комнатушку на окраине города. Купил первый в жизни гражданский костюм, белую рубашку и галстук. И почувствовал себя счастливым. Теперь, сказал он себе, можно делать предложение. Но кому? Пока он осматривался, его выбрали самого. Однажды на вечере в Университете (тогда такие вечера устраивались чуть ли не каждую неделю) к нему подошла Она и сказала: дамский танец, я Вас приглашаю.

Я о тебе мечтала, говорила Она. Где ты пропадал? Почему пришел так поздно? Я замужем. У меня ребенок. Семью я не брошу. Не могу. И не хочу. Мне так удобно. А тебя я безумно люблю. Не хочу, чтобы на тебя заглядывались другие девочки. И ты не смей. Ты мой! Она приносила ему фотографии. Это я, говорила она. Смешная? Это в пятом классе. Это в десятом, на выпускном вечере. Это с папой. Твой отец военный? — спросил он. Хуже, рассмеялась Она. И муж тоже. Он большая шишка. Будет еще больше. А это мы на море… Неужели мои мечты неосуществимы, потому что они о прошлом, думал он. Неужели весь я — лишь тоска по идеализированному прошлому? Человек, говорят, есть лишь лишившаяся хвоста обезьяна. Может быть потеря чести, верности, надежности, совести, искренности, последовательности и прочих добродетелей, выдуманных литературой прошлого века, и есть прогресс? Чушь. Дело не в этом. У тебя тут идеальный порядок, говорит Она. За тобой кто-нибудь ухаживает? Неужели сам? Не может быть. Тут бывает кто-нибудь, кроме меня? Смотри! Я этого не потерплю. А что, говорит он, пожалуешься мужу? Или даже папе? Не шути так, говорит Она. С этим шутить нельзя.

МИСТИКА

Черт с ним, с прошлым, говорит Мазила. Давай думать о будущем. Будущее есть неотвратимая реальность. Перед будущим все бессильны. Чепуха, говорит Шизофреник. Люди бессильны только перед прошлым. На будущее надеяться бессмысленно. Оно бесперспективно. То, что обычно называют воплощением чаяний наших предков, вызвало бы дикий протест прежде всего со стороны самих чаятелей. Чаяния всегда воплощаются лишь как второстепенные детали какой-нибудь крупной мерзости. Надеяться можно только на прошлое. Его нельзя разрушить. Если ты был в прошлом, то ты будешь и в будущем. Но неверно обратное. Будущее есть зеркальное отображение прошлого. Жизнь идет на стыке прошлого и будущего. Неверно думать, будто она идет от прошлого к будущему. Она сразу идет и в прошлое и в будущее. Это допущение не более мистично, чем первое. Но твой стык прошлого и будущего перемещается во времени, говорит Мазила. Нет, говорит Шизофреник. Он сам есть время, а время не может перемещаться во времени. Это бессмыслица. Нет никаких критериев проверки суждений об этом. А появление новых имен в прошлом, говорит Мазила. Новые имена в прошлом появляются не на стыке, а в глубине, говорит Шизофреник. Как ты установишь, появились они или были? Прошлое характеризуется не понятием появления, а понятием бытия. В прошлом исчезают, но не появляются. К тому же у врат в прошлое проверяют документы и обыскивают. В этой галиматье есть что-то очень пластичное, говорит Мазила. Это не такая уж галиматья, говорит Шизофреник. Это законы языка, на котором мы думаем о судьбе. Тебя волнует проблема бессмертия, меня — где бы зашибить полсотни. Потому ты настроен грубо материалистически, а я — утонченно идеалистически. Твоя проблема разрешима. Моя — утопия. Привет!

МОЛИТВА ИНТЕЛЛЕКТУАЛА

Нам важно знать, говорит Сотрудник, кто автор такого рода сочинений. Фольклор, говорит Социолог. Определенного автора нет. Одни выдумывают первооснову. Другие дорабатывают и варьируют. Не думаю, говорит Сотрудник. Частично, может быть, и так. Но в основном потоке чувствуется единство стиля, темы и мировоззрения. Что ты скажешь насчет Крикуна? Крикун, удивляется Социолог. Вряд ли. Он же математик. Где ему! Скорее Сослуживец. Ты недооцениваешь Крикуна, говорит Сотрудник. Сослуживец отпадает. Он в ином духе. К тому же все его сочинения от первой до последней строчки у нас есть. У меня к тебе серьезная просьба. По поводу Крикуна… Ясно, говорит Социолог. Надо будет к этому делу подключить лингвистов. Семиотиков. Там талантливые ребята есть. Они в два счета установят… Вот и порядочек, говорит Сотрудник. Действуй. А насчет Англии не волнуйся. Задержка не из-за тебя лично. Мы это уладим быстренько. Пока, старик.

НАУЧНАЯ ЖИЗНЬ

Ибанские физики открыли новую элементарную частицу. Назвали ее в честь изма изматроном. Изматрон обладает удивительными свойствами, которые в корне меняют старые представления о материи, оставляя незыблемым ее философское понятие. Изматрон не имеет размеров, скорости, массы и заряда. Обнаружить его с помощью приборов было принципиально невозможно, и потому его пришлось открывать с помощью высшей формы познания — теории изма. Физики открыли его ранее намеченного срока и с перевыполнением плана в два раза. Изматрон представляет собою единство противоположностей, все время переходит из количества в качество, одновременно находится и не находится в одном и том же месте, развивается от низшего к высшему путем отрицания отрицания по спирали и регулярно переходит на сторону пролетариата. Доктор философии Портян заявил, что об изматроне неоднократно писали классики. Изматрон так же неисчерпаем, как электрон. Западные физики, узнав об открытии ибанских коллег, сказали, твою мать, и сдохли от зависти. Посадили двух интеллигентов за хранение и распространение выпусков Срамиздата.

КУЛЬТУРНАЯ ЖИЗНЬ

Любимец Органов и американцев Распашонка вернулся из Америки с десятью тринитротолуолхлорвенилпаралоновыми шубами и новыми стихами.

В слове Понял ударение на букву Я. Сослуживец, завидовавший предсмертной славе Распашонки, заметил ехидно:

Ибанские деятели культуры, сказал Неврастеник, превосходно решают чужие проблемы, в особенности такие, которые на Западе своими силами решать не хотят.

ПРОБЛЕМА САМОСОЖЖЕНИЯ

В Газете пишут, что некий никому не известный, но психически ненормальный гражданин сделал попытку поджечь себя, говорит Она. Подоспевшие милиционеры с группой дружинников мужественно бросились на горящего и потушили его. Злоумышленник доставлен в… В отделение милиции, говорит Он. И там его еще избили до полусмерти. Откуда это тебе известно, спрашивает Она. Это будет сообщено в ближайшем выпуске Срамиздата, говорит Он. Кто этот человек, спрашивает Она. Мальчик, говорит Он. Студент. Математик. Очень талантливый парень. Психически вполне здоровый. Может быть, сильно впечатлительный и болезненно честный и справедливый. А зачем, спрашивает Она. В знак протеста против нашей освободительной миссии, говорит Он. Бедный, говорит Она. Как он должно быть страдал. Это не больно, говорит Он. Вернее, ужасно больно первые секунды. Верхний слой кожи обгорит, и все. Я не об этом, говорит Она. Что с ним будет? Вылечат, говорит Он. Один глаз, правда, пропал. Другой под сомнением. Потом сгноят в сумасшедшем доме. Как же так, говорит Она. Надо меры принять… Надо, говорит Он. Удивительный все-таки мир. Бензин он достал у какого-то хапуги за бешеные деньги. Тот еще сострил что-то насчет самосожженцев. А бензин был разбавленный. Долго не загорался. У нас все разбавляют, говорит Она. Забавно, говорит Он. Много лет назад другой мальчик, тоже склонный к математике, придумал в шутку:

Дальше забыл. Я этого не приемлю, говорит Она. Это изуверство. Как люди решаются на такое! Кто как, говорит Он. Значит, не могут иначе. Но не думай, что это легко. Решиться на это при всех обстоятельствах надо иметь большое неподдельное мужество. О боже, говорит Она, Как бы я хотела хоть чем-нибудь облегчить его муки. Для этого, говорит Он, тоже нужно мужество. Вспомнил:

Кошмар, говорит Она. Неужели он спичкой чиркнул? Не знаю, говорит Он. За эти годы произошла научно-техническая революция. Может быть, у него была зажигалка.

МЕРОПРИЯТИЯ ПО НАУКЕ

Для научных работников ввели новую более прогрессивную систему оплаты труда. По этой системе ученые стали получать зарплату в зависимости от количества баллов, начисляемых по единой шкале: директор института — 500 баллов, заграничная командировка — 450 баллов, донос — 300 баллов, руководство сектором — 100 баллов, докладная записка для вышестоящих инстанций — 250 баллов, общественная работа — 50 баллов, монография — 3 балла, статья — 1 балл, открытие — 0, 5 балла и т. п. И уровень науки начал неуклонно повышаться. Самые талантливые и продуктивные ученые включились в борьбу за руководящие посты, разъехались по загранице, засели за пропагандистские статьи и доносы. Синхрофазотроны стали зарастать сорняками. Тех, кто не набирал достаточно большого числа баллов, сначала направили на уборку картошки, а потом уволили, ибо они бросали тень на здоровый коллектив.

ТЕАТР НА ИБАНКЕ

Огромной популярностью в этот период пользовался Театр на Ибанке. Полное его название — Малый Неакадемический Полухудожественный Театр Правды и Комедии на Ибанке имени Органов и т. п. Сокращенно — МНАПХТПИКНИИОБХС. Народ его называл просто Ибанкой. Он и сейчас в большом почете. А после того, как ибанское руководство, передушив всех неповинившихся и нераскаявшихся, решило показать всему миру, что в Ибанске никаких гонений на интеллектуалов нет, Театр, наряду с Художником, Распашонкой и столетним академиком, в юности дружившим с Исааком Ньютоном, выдвинулся в число ведущих явлений духовной жизни Ибанска на зависть БАПХТПИТЗИИБ… (Большому Академическому Полнохудожественному Театру Правды и Трагедии за Ибанкой имени Братии), Литератору и тремстам молодым академикам по физике, открывшим недавно изматрон. Но в то время его роль была качественно иной. Это был одновременно Якобыльский клуб, Кумвент и Винсовет интеллектуалистского движения Ибанска. Душой Театра был Режиссер, мозгом — Брат, совестью Распашонка.

Первоначально, еще во времена Хозяина, Театр был самодеятельной студией при Органах, где допускалась значительно большая свобода творчества, чем в прочих учреждениях Ибанска. После того, как Хозяин сдох, а его Член выбросили из Пантеона и зарыли у стены как рядового главу государства, студию отобрали у Органов и превратили в Театр, несколько сократили свободу творчества, зато разрешили новаторство. И Театр с поразительной быстротой расцвел и стал центром духовной жизни левых интеллектуалов. Тесной связи с Органами театр не терял, ибо без их поддержки он не просуществовал бы и недели. Не выдержал бы нападок со стороны Министерства Культуры, Это нормально, говорила по сему поводу Супруга. Театр Шекспира был при короле. Театр Мольера был при короле. Ибанский балет зародился под покровительством Императора. Даже БАПХТПИ… возник под покровительством Шефа Жандармов. Святая истина, поддакивал Брат. Бомарше был стукач. Мильтон был стукач. Оскар Уайльд был педераст. Бернард Шоу был… Всякое великое искусство нуждается в покровительстве со стороны сильных мира сего, сказал Распашонка. Разговор происходил в личной ложе Начальника Органов, от которой у Распашонки имелся собственный ключ.

Театр выдвинул и провел в жизнь два подлинно новаторских принципа. Первый принцип — актеры и декорации в театре не играют никакой роли. Играет режиссер. Это — театр режиссера, а не актера. Второй принцип — содержание пьесы не играет роли. Все зависит от того, как ее прочитать. И читать нужно старые пьесы, но по-новому. Например, они по-новому прочитали Шекспира. Гамлет выглядел как засидевшийся в кандидатах физик-лирик, воображающий себя гением, но не способный написать даже статейку в реферативный журнал, и обвиняющий в этом ужасные порядки при дворе датского короля, напоминающие порядки в рядовом НИИ Ибанска. Сам Шекспир, в общем положительно отозвавшийся о спектакле, заявил, что ему такой Гамлет даже не снился.

Исследователи долго будут ломать голову над секретом необычайного успеха Ибанки. Но секрета нет. Или, как установил Болтун, секрет был, но не в Ибанке, а в Ибанске. Если бы не было Ибанки, ибанские интеллектуалы избрали бы какое-нибудь другое, столь же безопасное место для своих сборищ и переживаний.

А дело происходило так. Избирает Режиссер пьесу, разрешенную начальством и бичующую язвы капитализма. Прочитывает ее по-новому. Совместно с Братом, разумеется. И с участием Распашонки, любимца Органов и американцев. И вот — спектакль. Зрителей битком. Половина — иностранцы. Другая — стукачи. Третья — остальные. В кассе билеты купить невозможно, ибо они распределяются по посольствам и министерствам. В зал со сцены летят слова: Репрессии, Расстрел, Концлагерь. Палачи… А у кого репрессии? У нас, конечно. У кого расстрелы? У нас. Кто палачи? Наши. И зал разражается бурными аплодисментами. Все встают и с восторгом смотрят друг на друга и на сцену. Все чувствуют себя участниками великого дела. И идут по домам продолжать трепотню с таким видом, будто они только что были на баррикадах или, по крайней мере, заявили смелый протест. Видя такое дело, начальство просит выкинуть из пьесы намеки на некоторые явления ибанской жизни недавнего прошлого. Теперь пьеса, бичующая язвы капитализма, изображает его так, будто там ничего подобного нет. Смотрите, говорят теперь зрители. Репрессий-то у них нет! А у нас? Концлагерей-то у них нет! А у нас? И разражаются бурными аплодисментами. И идут по домам обсуждать те же проблемы. А кое-кто из зрителей обдумывает при этом, под каким соусом посадить Н, чтобы особого шума не было, кого из знакомых зрителей привлечь в качестве эксперта, а кого — в качестве свидетеля.

Суть Ибанки, говорил Болтун, состоит в том, что в качестве декабристов начинают воображать тех, кто ставит разрешенную начальством пьесу о декабристах, предварительно обсудив постановку на братсобрании и заручившись одобрением высших идеологических инстанций. А зрители расценивают эту пьесу и свое участие в ее просмотре как участие в восстании. Это — явление в рамках ибанской официальности, желающее, чтобы его воспринимали как нечто выходящее за эти рамки, но не желающее из-за этого страдать и лишаться благ жизни.

ЕДИНСТВО

Ты слышал, о чем трепался Однорукий, говорит Учитель. Я его понимаю. Я сам был в этом котле. Но он не прав. Дело тут не в глупости. Тут серьезнее. Проблема была действительно банальной. Но именно в этом и заключалась трудность ее решения. Ее решали сотни умов, а они не могли признать проблему банальной уже в силу того простого обстоятельства, что сотни умов не могут возиться с банальной проблемой. Если уж они с проблемой возятся, то она не банальна. И они ищут небанальное решение проблемы. А тут есть закон, я установил его и берусь со временем строго обосновать: небанальное решение банального вопроса есть ошибка. Взгляни с этой точки зрения на многочисленные акции нашего руководства во внешней и внутренней политике. Они производят впечатление невероятной тупости. Но это не тупость. Эти проблемы тщательно продумываются. Среди участников этого продумывания немало грамотных и умных людей. И все же такой эффект. Почему? Действует мой закон. Почему они не могут подойти к таким проблемам как к банальным? Это — другой вопрос. Это социальный вопрос. Тут действуют уже социальные законы. В частности, социальная оценка проблемы как важной или не важной не совпадает с ее гносеологической оценкой как трудной или не трудной. Но в силу социальных отношений важная проблема оценивается и как гносеологически трудная. Она имеет высокий социальный ранг. И по ее чину ей положено определенное число решателей, причем — решателей определенного ранга. А раз складывается группа решателей высокого ранга, проблема начинает рассматриваться как адекватная ей. Ошибка неизбежна как социальное явление. Вот в чем штука. Превосходная идея, говорит Крикун. Ерунда, говорит Сотрудник. Просто каждый мнит себя стратегом, видя бой со стороны. Я участвовал в этом бою, говорит Учитель. Тогда я, кстати сказать, был в штабе армии и вместе с другими офицерами предлагал банальное, но правильное решение. И чем это кончилось? — спросил Сослуживец. Отчислили в часть на должность командира взвода, сказал Учитель.

ГОСУДАРСТВО

Известны различные способы воспроизводства власти, говорил Клеветник. Наследование по рождению, наследование по завещанию, узурпация, выборы и другие. Какова с этой точки зрения ибанская государственность? Хотя ее усиленно пытаются представить как выборную, она таковой, на самом деле, не является. Выборы здесь — спектакль, маскирующий полное отсутствие фактической выборности. Поскольку суть спектакля всем известна, то они становятся одной из официально учрежденных и привычных форм ложного поведения. Что это за выборы, если избирателям навязывают заранее назначенного свыше человека, к тому же единственного. Суть дела не изменится, если будут назначать двух и более человек, предлагая выбрать из них одного. Все равно это будет насильно навязанная свыше кандидатура. Выборы здесь суть лишь демонстрация лояльности по отношению к невыборной самодовлеющей власти, фиктивны выборы и в случае выборов братийных органов. Хотя здесь порой и разгораются страсти, возникают конфликты, отводят намеченных кандидатов и выдвигают новых, это идет в рамках дозволенного свыше. В противном случае строптивым вправляют мозги. Тем более сами по себе избранные в органы власти лица никакой реальной властью не обладают. Властью обладают лишь вторично выбранные лица и органы. А уж их предустановленный характер очевиден с самого начала. Второплановые работники аппарата власти не избираются даже по видимости. А начиная со второй ступени иерархии власти отбор в систему власти производится полностью независимо от рядовых граждан вообще и от членов Братии в том числе. Последние отбираются, но не отбирают сами, пока не добрались до ячеек в системе власти, позволяющих им принимать участие в отборе других.

Воспроизводство ибанской системы власти производится как чисто деловая замена отдельных клеточек стабильной ткани власти, сложившейся раз и навсегда. Сама власть здесь есть дело, главное дело, дело по преимуществу и в собственном смысле слова. Воспроизводство власти есть часть этого дела. Специальные профессионалы-властители решают, какие именно лица должны быть отобраны для тех или иных ячеек власти. То, что внутри отбирающей группы возможны различные мнения и конфликты, положения не меняет. Любая социальная группа, даже имеющая целью приведение мнений к единству и ликвидацию конфликтов, как социальное явление обретает все качества группы вообще, в том числе — расколы и конфликты. Способом воспроизводства власти здесь так или иначе остается не выбор снизу, а отбор сверху, совершаемый как деловая операция.

Имеется иерархия отбора. Высшие ее ступени накладываются на социальную и хозяйственную иерархию так, что практически их разделить невозможно. Одни и те же лица, как правило, фигурируют в этих различных планах власти общества. Лишь сравнительно небольшая группа лиц в чистом виде выступает как власть. Но разделение можно произвести в абстракции, взяв за основу, например, способ назначения на должности. Ни один директор завода, института, магазина и т. п. не назначается без санкции братийных органов.

НЕПРАВОВАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ

Как можно говорить о преступности целой системы власти и даже целого общества, говорит Она. Это же бессмыслица. Просто данное общество имеет такую-то систему права и морали. Нет, говорит Он. Концепция сменяемости систем права, которую ты только что изложила, есть лишь маскировка концепции бесправия. Есть общие основы всякого права. Если они нарушаются, то общество нельзя считать правовым. Вот некоторые общие принципы правого сознания. Все равны перед законом. Независимо от места в социальной иерархии. Если действие индивида не подлежит правовой оценке (а для этого имеется правовой кодекс), оно не может быть оценено как преступление, и индивид не подлежит суду. Судебное наказание не только заведомо невиновного, но вообще лица, не совершившего действий, подлежащих правовой оценке, есть преступление. Преступление не имеет никаких оправданий, Если преступление против одного индивида привело к благу даже миллионов людей, оно есть преступление и не оправдывается этим благом. Короче говоря, есть принципы, входящие в само определение терминов "право", "правовое сознание", "правовое общество" и т. п. Заметь, в них нет никакого конкретного содержания (например, не говорится, кого и за что наказывать и как). Они касаются лишь формального механизма его действия. Одно дело — плохое или хорошее право в данном обществе. И другое дело — есть или нет вообще какое-либо право. Нарушение принципов, входящих в самые определения права, правового сознания и т. п., означает, что эти термины просто неприменимы к данному обществу, Представь себе, некто А совершил дело, которое не нравится властям и народу, но за которое нельзя привлекать к суду, ибо это дело не есть нарушение законов. Но какие-то органы власти привлекают А к суду и наказывают. Согласно кодексу данной страны все лица, сделавшие это в отношении А, преступники. Власти, прикрывающие их действия, — соучастники преступления, т. е. тоже преступники. Народ, знающий, что А юридически невиновен и что власти поступили с ним не по закону, но не восстающий против действий властей, есть соучастник преступления. И тоже преступник. Так что логически мыслима ситуация, когда целый народ преступен по отношению к одному человеку. Это словесная казуистика, говорит Она. На такой казуистике держится вся правовая цивилизация. А если интересы народа…, говорит Она. Тогда правовой кодекс — липа, говорит Он. Тогда общество не является правовым. Общество, провозглашающее в качестве официального принципа лозунг, согласно которому интересы народа в целом превыше интересов отдельного человека, есть общество неправовое. Только и всего.

ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ

Чтобы оценить прошедший период жизни Ибанска, говорит Учитель, надо посмотреть, что произойдет в будущем. Поскольку будущее не произошло, мы не можем допустить ошибок в суждениях о нем. Суждения о будущем безошибочны. Но, говорит Болтун, они и не истинны. Зато, говорит Учитель, в них криминала может быть больше, чем в суждениях о прошлом. Так что будем осторожны хотя бы в своих предположениях. Это невозможно, говорит Болтун. Все, что мы говорим о прошлом, говорится о будущем. А все, что мы говорим о будущем, говорится о настоящем.

ДУМЫ

Главное в ибанском обществе, думал Почвоед, есть Братия. Это аксиома. Не поняв это, не поймешь ничего. Братия здесь — не только руководящая сила и власть. Она есть нечто значительно большее. В этом-то и состоит суть дела. Братия в Ибанске сама есть общество в обществе. Общество высшего ранга. Все внебратийное есть социальная среда Братии как самодовлеющего общества или общество низшего ранга. Мы ушли вперед от Запада именно потому, что создали общество в обществе, общество высшего ранга, сверхобщество. Естественно, общества высшего и низшего рангов должны жить по разным законам. А у нас их смешивают. И граждане должны делиться на две принципиально различные группы. Небратийные образуют резерв для братийных (дети), но не все. Даже сейчас можно заранее предсказать, какие дети со временем вступят в Братию.

А с годами" то станет еще определеннее. Так что деление граждан по рангам можно проводить, включая членов семей в ранг глав семей, Это факт. И от него никуда не денешься, факт социальный, а не биологический. Так что никакого расизма тут нет. Конечно, грани тут не абсолютны. Возможны переходы из общества одного ранга в другое. Но в целом и в главном уже теперь имеется явная стабильность. Очевидно также, что члены общества высшего ранга должны иметь привилегии сравнительно с членами общества низшего ранга и осуществлять власть над последним. Как над своей колонией. Надо продумать правила жизни в каждом из этих обществ и их взаимоотношений доскональнейшим образом. И внедрить их так, чтобы все воспринимали эти правила как нечто совершенно естественное и неоспоримое. Без идеи превосходства одних людей над другими в масштабах целого общества жизнь теряет смысл и интересность. Почему люди не видят этого и не хотят признать как факт? Боятся? Чего боятся? Аналогий? Но сокрытие реальности и лицемерие со временем дадут гораздо худший эффект.

ПО ПОТРЕБНОСТЯМ

Лекции по философии читал сам Мудурак. Мудурак имел замечательную биографию, неоднократно описанную в его собственных воспоминаниях и воспоминаниях сослуживцев. В юности Мудурак лично встречался с классиками и даже сиживал у них на коленях. Один классик погладил Мудурака по голове. Другая классиха дала ему конфету, когда он открывал ворота классикам, возвращавшимся в Ибанск из-за границы на телеге. Еще один классик беседовал с толпой, в которую случайно затесался шаривший по чужим карманам Мудурак. Каждый год к юбилею каждого классика и каждой классихи Мудурак печатал свои яркие воспоминания очевидца. И каждый раз разные. Накопилось более десяти томов. И ученые уже начали ломать голову над тем, когда же классики разрабатывали учение и руководили борьбой, так как по тридцать часов в сутки они проводили время в обществе Мудурака. А так как таких, как Мудурак, в Ибанске были тысячи, то сомнений в сверхгениальности классиков не оставалось никаких.

И что самое поразительное, так это наличие неоспоримых документальных данных. Например, один из упомянутых выше классиков писал другому, что был намедни в гостях у М., и сидевший на коленях у него сын М. (кстати сказать, препротивный сопляк) обделал его так, что пришлось брюки (кстати сказать, еще дореволюционные, а не какие-нибудь теперешние) отдать в химчистку (кстати сказать, до сих пор не вернули). После этого классик написал две книги. Одну — о том, как организовать химчистку, другую — как правильно воспитывать детей в духе изма. Вторая легла в основу всего последующего.

Приключения Мудурака, говорил Учитель, это еще пустяки. Эту проблему еще можно решить теоретически без особых противоречий. Ты вот возьми все дома в Ибанске, в которых выступал тот или иной классик, и подсчитай, сколько нужно времени только на то, чтобы добраться от одного дома до другого, взобраться на трибуну, выкрикнуть лозунг, пожать пару рук, забежать в туалет, оторвать бумажку или, поскольку тогда был дефицит бумаги, поставить запятую и т. д. Вот тут, братец, ты убедишься в том, что Эйнштейн был глубоко неправ, считал скорость света максимальной.

После героической юности Мудурак стал ответственным работником. За из ряда вон выходящую природную тупость и малограмотность его сняли. Но как человека проверенного и преданного, его не расстреляли, как остальных, а назначили начальником свинофермы. Как и всякий кретин, Мудурак мыслил большими масштабами. Он вознамерился превратить в образцовый свинарник будущего всю область. За пару лет он довел дело до такого цветущего состояния, что во всей округе стало невозможно сыскать даже драную кошку. Зато повсюду висели портреты Хозяина, а все полки были заставлены его сочинениями. Чтобы избавиться от Мудурака, местное начальство направило его в Институт Передовой Профессуры. Когда Мудурак прибыл в ИПП, туда как раз в это время пришел с сохой за плечами Секретарь и предавший свой класс и перешедший для этой цели на сторону пролетариата Троглодит. Мудурак окончил ИПП с отличием. За участие во всех погромах получил боевой орден и стал одним из ведущих теоретиков Ибанска. Даже Троглодит считал Мудурака круглым дураком и как-то в кругу своих единомышленников сказал, что Мудурак раньше среди свиней разводил философию, а теперь среди философов разводит свинство. И предложил выдвинуть его на Премию и затем в Академию.

Прочитав лекцию о высшей стадии, Мудурак стал уговаривать аудиторию задать ему какой-нибудь вопросик. Чего вы боитесь, говорил он. Я же вас не съем. Вот Вы говорите, что будет всем по потребностям, сказал Учитель просто так, для развлечения. А разве это справедливо? Например, Кис — паразит, хапуга и бездарь, а Шизофреник — работяга, нетребователен в быту и талантлив. А по потребностям Кис сто очков вперед даст Шизофренику. Как с этим быть? Всего будет вволю, сказал Мудурак. А за порядком мы следить будем. Кто это, мы? — спросил Учитель, Самые сознательные члены общества, сказал Мудурак. А если вас не послушают, не унимался Учитель. Заставим, сказал Мудурак.

Зря ты с ним связался, сказал Крикун. Надоело, сказал Учитель. Порют всякую дребедень и требуют, чтобы мы считали ее величайшим продуктом человеческой мысли за всю ее историю. И хотят, чтобы мы живо интересовались этим. Но они правы, сказал Крикун. Людей можно накормить, одеть. Дать им жилье. Развлечения. Но это ничего не решает. Неравенство все равно останется. И привилегии. Они вынуждены заставлять. И заставят. Власть везде и во всем, — вот суть высшей стадии.

ЧАС ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ

Была и у Него семья, была жена. Была дочь. Мелькнула и исчезла, не оставив в душе никакого следа. Надо было учиться. И деньги зарабатывать. И жене надо было работать. Домработницей для вас я не буду, заявила она. Девочку пришлось отдать в ясли. Устроили по большому блату. Начались болезни. Бюллетени. Ссоры. С меня хватит, сказала жена. Свою жизнь из-за вас я гробить не хочу. И отвезла девочку к матери. Когда Он узнал, что у жены есть любовники, Он тяжело переживал. Но не из ревности, а по каким-то другим линиям, непонятным даже таким людям, как Учитель. Проблема надежности человека, удивился Учитель. Э, брат, куда тебя занесло. С этим давным-давно покончено в масштабах всего общества. А что касается этой потаскухи, кончать с ней надо. Ты мещанин, говорила жена. Какая же красивая женщина не имеет в наше время любовников! И рассказала ему затасканный анекдот про женщину, которая идет, подняв голову, потому что имеет любовника, опустив голову, потому что имеет любовника, и вообще, если женщина имеет голову, то она имеет любовника. Он смотрел на нее и чувствовал полное бессилие перед миром, с которым вступил в единоборство. Органы — ерунда, думал Он. Форпост, не более того. Пробившись через них, сталкиваешься с главными силами армии. А они несокрушимы. Они — это твои близкие. И ты сам. Неужели ты безгрешен? — спросила она. Ты уникум. Или дурак. Скорее всего последнее. С твоей башкой такие деньги можно было бы зарабатывать! И они разошлись. И Он решил, что современная семья с ее легкостью по отношению к супружеской неверности и независимостью личной жизни супругов ему не подходит вообще. Больше никаких экспериментов такого рода, решил Он. Лучше одному. Одному не легче. Но честнее. Я с тобой не согласен, говорил Учитель. Твоя семья, сказал Он, редкое исключение, а не норма.

ЯЗЫК ИНТЕЛЛЕКТУАЛОВ

В старину ибанские интеллектуалы обращались Друг к другу со словами: дорогой, милый, уважаемый, спасибо, извольте, будьте добры и т. п. Современные интеллектуалы и в этом отношении продвинулись далеко вперед. Они теперь обращаются друг к Другу со словами: старик, старый, подонок, говнюк, пошел на…, вонючка, мудак, засранец, пошел в жопу и т. п. Один обнаглевший интеллектуал, перешедший улицу в знак протеста в неположенном месте, назвал стариком даже милиционера. Тот хотел было отпустить нарушителя на волю, взяв с него трешку, но услышав слово старик, понял, с кем имеет дело, и доставил интеллектуала в участок, где ему влепили за сопротивление, посадили на десять суток и прислали на работу бумагу, в коей черным по белому было написано, что он в пьяном виде хулиганил в общественном месте. В это время как раз началась всеибанская кампания против пьянства. Хотя интеллектуал вообще не пил и на работе об этом все знали, его уволили. Его статью о гиперсуперэнтробруттонеттофазовом квазипространстве в полумертвых языках тут же выкинули из сборника, который должен был выйти в свет. Поскольку интеллектуал бросил тень и наложил пятно на здоровый коллектив, создали комиссию по проверке идейно-политического воспитания молодежи. Комиссия выявила недостатки. Были приняты меры, оздоровившие обстановку.

Но интеллектуалы урока не извлекли. Вот, к примеру, встретились два типичных интеллектуала А и В. Привет, старик, говорит А. Что же ты, вонючка, не позвонила? Не могла, говорит В. Пришел этот говнюк С. И полоскал мне мозги весь вечер. Этот засранец написал неплохую статью о новых левых. Кстати, ты не можешь достать пару билетов на Ибанку? Ты что, рехнулась, говорит А. Неужели ты эту мразь смотреть хочешь? Не мне, говорит В. Я пока еще в своем уме. Итальянцы знакомые приехали. Пошли их в жопу, говорит А. Не могу, говорит В. Эти мудаки собираются переводить мою книжку. Кстати, звонила Д. Просила долг вернуть. Ей на путевку нужно. Во Францию, стерва, едет. За какие заслуги, спрашивает А. Переспала с этим подонком Е, говорит В. Устраиваются же, сволочи, говорит А. Увидишь — скажи ей, пусть идет на…

ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ

Будущее общества, говорит Учитель, это — полный изм. Как выяснить расстановку сил в обществе по отношению к полному изму? Очень просто. Надо взять такие возможные признаки индивидов: 1) Верит, что полный изм построить можно, причем — не только в отдельной изолированной стране при наличии враждебного окружения (это — довольно легкая проблема), но даже в условиях отсутствия такого окружения (что неизмеримо труднее); 2) Верит, что это невозможно; 3) Не верит, что это возможно; 4) Не верит, что это невозможно; 5) Кричит, что это возможно; б) Кричит, что это невозможно; 7) Кричит, что верит в то, что это будет; 8) Кричит, что не верит в то, что… И так перечисляются все возможные отношения индивидов к идее полного изма. Затем рассматриваются всевозможные их комбинации. Логически противоречивые исключаются. Непротиворечивые рассматриваются с точки зрения таких социальных параметров, как степень безопасности, прибыльности, карьеристичности и т. д. И высчитываются степени вероятности. Я проделал это чисто теоретически и получил следующий результат. Наивысшую степень вероятности для дружественных полному ибанизму сил имеет такая комбинация: 1) Искренне не верят в то, что полный изм можно построить, и рады этому; 2) Кричат о том, что они искренне верят в то, что полный изм обязательно будет построен; 3) В глубине души побаиваются, что вдруг (чем черт не шутит!) он построится сам собой. Наивысшую степень вероятности для враждебных сил имеет такая комбинация: 1) Искренне верят в то, что полный изм можно построить, и панически боятся этого; 2) Кричат о том, что они искренне не верят в то, что полный изм будет построен; 3) В глубине души надеются, что авось сорвется и человечество обойдется без полного изма. Если полный изм и будет построен, сказал Крикун, то только благодаря тому, что он имел противников. Но твои расчеты не имеют никакой ценности по той простой причине, что полный изм будет не построен, а объявлен. Для этого варианта, сказал Учитель, теорию построить нельзя, ибо он субъективен.

ПРИНЦИП НАСИЛИЯ

Насилие ради насилия, говорит Неврастеник. Насилие как принцип. Если есть возможность осуществить насилие, они предпочитают насиловать даже в том случае, если это во вред государству и дискредитирует их самих. Они не насилуют только тогда, когда не имеют возможности для этого, в частности когда на них давит превосходящая их сила. Насилие настолько органически присуще их природе, что они никогда не воспринимают его как насилие. Они воспринимают как вопиющую несправедливость по отношению к себе, если жертвы их насилия оказывают сопротивление или ускользают каким-то образом из их лап. Это надо принять как аксиому и не создавать никаких иллюзий. Насилие есть функция, насильно навязываемая им условиями их существования, а не злой умысел. Они не могут не насиловать, если бы даже вдруг захотели перестать быть насильниками, ибо свое нежелание насиловать они могут реализовать только в форме насилия, изменив лишь форму и сферу приложения функции насилия.

ДИСКУССИЯ О РОЛИ ТЕОРИИ

Теорией пренебрегать не надо, говорит Учитель. Вот, я расскажу тебе одну историю. Война была уже в разгаре. Нас перебрасывали с востока на запад, на фронт. И застрял как-то наш эшелон на разъезде в голой степи. До ближайшего населенного пункта минимум сто километров. И всего один домик будка стрелочника. И вот обнаруживается, что стрелочник — женщина. Какая? Это не имеет значения. Когда женщина одна на тысячу мужчин, роли не играет, красива она или нет, молода или нет. Она просто Женщина. Представляешь, что начало твориться в эшелоне! Тысяча здоровых молодых людей, больше года вообще не видавших женщину даже издали. А что если принять участие в этой лотерее, говорю я соседу по нарам. Хотя ты парень вроде бы ничего, говорит сосед, но шансы твои практически равны нулю. Он произвел расчет, и действительно, шансы мои теоретически оказались исчезающе малой величиной. Твои расчеты, говорю я, сами по себе безукоризненны. Но ты исходил при этом из ошибочной теории нашего эшелона. В частности, ты допускал, что вся тысяча человек жаждет провести время с этой женщиной. Но практически это не так. Я, исходя из эмпирических наблюдений, допускаю, что три четверти состава эшелона предпочтут дрыхнуть, а не сражаться за весьма сомнительную возможность провести ночь в обществе женщины. Учти, подавляющее большинство здесь — мальчики, никогда в жизни не пробовавшие бабу. Так? Сосед согласился. Затем мы перебрали еще кое-какие пункты и установили, что претендовать на стрелочницу будет не более десяти человек. Как потом выяснилось, мой теоретический результат блестяще подтвердился; таких оказалось всего пять человек. Причем, все далеко не красавцы и бабники. Но это уже другой вопрос. Вот ты высчитывал коэффициент социальной активности населения Ибанска. Получилась довольно значительная величина. Но мне кажется, что ты исходил из ошибочных теоретических предпосылок. Расчет можно произвести на другой теоретической основе, а именно — приняв такие допущения. Социально активны только члены Братии. К тому же не все. Братия сама есть социальный организм, в котором фактически активную часть можно выделить твоим методом. Попробуй, посчитай теперь. Получается то же самое, говорит Крикун. Дело в том, что выделенные таким методом социально активные индивиды рассеяны в теле общества, потому приходится брать поправку на расстояния, что сводит на нет весь предыдущий выигрыш. А чем кончилась твоя история? Я теоретически вывел, сказал Учитель, что победит в этой ситуации самый терпеливый и находчивый. Взял шинель и, не дожидаясь вечера, отправился в будку. Даже ужин пожертвовал соседу. Тебе чего? — спросила стрелочница, когда я пришел. Начальство приказало, говорю. Ну, коли начальство приказало, оставайся, говорит. И я остался. До полуночи мы о чем-то болтали. Потом я лег на скамейку и уснул. Никаких попыток я, конечно, не предпринимал. Она была для меня в некотором роде решающим экспериментом, подтверждающим мою теорию. Под утро она меня разбудила, и я, схватив шинель, на глазах у всего эшелона помчался в свой вагон. Взбешенный командир роты (он был одним из претендентов) влепил мне губу на полную железку за самоволку. Так я и ехал до самого фронта на губе. Патом пошли города. Баб было навалом, и все особо желающие разговелись. А я сидел. Это не теория, говорит Крикун. Теория рациональна, а твой ход иррационален. Его не учтешь никакой теорией. Ну и что, говорит Учитель. Разве нельзя придумать нечто аналогичное в отношении целого общества? Давай в конце концов выясним с полной определенностью, чего мы хотим. Определенность в таких делах есть самая грубая ошибка, говорит Крикун. Здесь нужно нечто крайне иррациональное, не выводимое ни в какой теории. А это исключает как определенность исходных предпосылок, так и определенность целей. Нужна принципиальная неясность и неопределенность. И я, кажется, нашел кое-что. Надеюсь, это не секрет? — спросил Учитель. Конечно, нет, сказал Крикун. Я нашел одно из самых больных мест этого общества. И в это больное место надо бить, бить и бить, не заботясь о последствиях и о будущем. Это — больное место панический страх гласности. Нужна гласность. Любой ценой. В любой форме и прежде всего во вне. Мир должен знать, что мы такое.

ПЕРСПЕКТИВЫ ЗАПАДА

Вернувшись из Франции, Распашонка реализовал чемодан духов и дамского белья и затем на месяц уехал в санаторий по путевке Органов отдохнуть и подвести итоги своих впечатлений. Итоги вылились в поэме, смысл которой был выражен в безобразном стихе, приписываемом Певцу:

ЧАС ПЯТНАДЦАТЫЙ

Все-таки какие-то меры они вынуждены принимать, говорит Она. У нас заменяют самых отъявленных мерзавцев. Причем, на либералов и сравнительно порядочных. Погоди, говорит Он. Эти порядочные еще покажут себя. Нельзя так, говорит Она. Жизнь многопланова. В каких-то отношениях улучшения все же происходят. Происходят, говорит Он. Но общая атмосфера остается. Бессмысленно за полярным кругом искать очаги субтропиков. На днях на самом высшем уровне обсуждали Журнал Теоретических Проблем Ночных Горшков и Иконостасов. ЖТПНГИИ. Нашли идеологическую ошибку в освещении обычая ковырять в носу и почесывать задницу. Редактора сняли. И знаешь, кого назначили? Не может быть, говорит Она. Это же чудовище! Почему же, говорит Он. Это — улучшение. Ходит слух, будто…, говорит Она. Неужели это правда? Правда, говорит Он. Что же теперь будет, говорит Она. Улучшения, говорит Он. Кто он, спрашивает Она. Странный вопрос, говорит Он. Конечно, сумасшедший. Интересно, как об этом сообщат, говорит Она. Это ведь не скроешь. Не скроешь, говорит Он. Ибанская история утратила невинность и из области бюрократической фантазии перешла в область шизофренической реальности. Смешно! Все древние формы протеста воспроизводятся. Но как! Возьми террор. Раньше бомбы кидали в открытые коляски. Прошло сто лет. Наука и техника сделали невероятные успехи. И что же? По бронированным машинам бабахают чуть ли не из рогаток. Представляю, съезд революционеров соберется. И какие же проблемы обсуждать будут? Где достать ведра для бензина и хороший бензин, чтобы с одной спички загорался. Как усовершенствовать резинку для рогатки. Резинки из женских трусиков, конечно, хороши. Но уже не удовлетворяют. Как сочетать слово божие с квантовой механикой для чудом уцелевших безграмотных старух. Ничего смешного в этом нет, говорит Она. Ты вульгарно понимаешь религию. Послушал бы хотя бы раз… Слушал, говорит Он. И не раз. Я их всех лично знаю. Они сами по себе вульгарны. Это не от хорошей жизни идет. Успех? Лекции Мыслителя о психоанализе тоже имеют успех, а шарлатаном он от этого не перестает быть. Так что же ты предлагаешь, спрашивает Она. Ясность говорит Он. Беспощадную прозаическую ясность. А не извращения. Патологические средства дают патологический результат.

О СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМАХ

Для теории социальных систем безразлично, сложилась та или иная система естественно или была изобретена искусственно. В применении к обществу такое различение вообще бессмысленно. Когда особенности ибанского общества усматривают в том, что оно придумано искусственно, то говорят чепуху. Если даже некоторое общество строят по плану одного человека, в качестве строительного материала и исполнителей привлекается большое количество людей. И это обстоятельство имеет неизбежным следствием то, что вступают в силу социальные законы. По этим законам рано или поздно, скрыто или явно начинают жить участники реализации замысла. Они начинают образовывать группы, бороться за власть и привилегии и т. п. Когда идею искусственности ибанского общества начинают истолковывать как непомерную бюрократизацию, систему запретов, насильное навязывание идеологии и т. п., то упускают из виду простую и уже очевидную истину: все это суть не отклонения от норм этого общества, а его законные продукты, его реальное бытие, его подлинная натура.

ЕДИНСТВО

Сидим мы тут все вроде бы вместе, говорит Посетитель, да живем-то мы все по-разному. В разных мирах. Вот Вы, молодой человек, еще не заработали в жизни своим трудом ни копейки, а уже имеете квартиру и можете за один вечер потратить в ресторане столько, сколько мне хватает на еду на целый месяц. А я — бывший боевой офицер. Семь орденов. Четыре ранения. С четырнадцати лет хлеб себе сам зарабатывал. А живу в сыром подвале. Восемь метров комнатушка на троих. А мне какое дело до твоих боевых и трудовых подвигов, говорит Сотрудник. Не валял бы дурака — стал бы генералом. А Вам известно, в чем заключалось мое валяние дурака, спрашивает Посетитель. Не обижай старика, говорит Супруга. Поживи с его, может не так запоешь. А я что, говорит Сотрудник. Только мне надоели бесконечные нравоучения. Нельзя квартиру иметь? Нельзя в ресторан ходить? Я Вас не упрекаю и нравоучений Вам не читаю, говорит Посетитель. Я просто использую образную форму для изложения общей мысли. И в чем же состоит эта твоя общая мысль? — спросил Сотрудник с презрением и превосходством. Не финти, говорит Крикун. Ты сам прекрасно понимаешь, о чем идет речь. Тут мы собутыльники. В лучшем случае соученики. А за дверями Павильона мы социальные индивиды, устраивающие свои делишки. Тут ты свой в доску парень. А там ты активист. Карьерист, точнее говоря. И хапуга, добавил Учитель. Ну-ну, говорит Сотрудник, вы полегче. А что, спрашивает Учитель, устроишь погромчик вроде того, что учинили Двурушнику? Так мне лично насрать и на тебя, и твои погромчики, я твоих вдохновителей, и твоих помощников. Ребята, умоляет Супруга, перестаньте. Что вы ссоритесь из-за пустяков. Мы же все свои. Есть проблемы поважнее. Мне что, говорит Сотрудник. Я добрый. Ты, старик, лучше расскажи, как ты ухитряешься жить на такие гроши. Мне лично этого не хватило бы даже на папиросы. Я к такому нищенскому образу жизни не привык и привыкать не намерен. Это прекрасно, говорит Посетитель. Не привыкайте ни в коем случае. Это — специфически ибанская ненормальность. Я ее не предлагаю в качестве нормы. Но раз уж она неизбежна, к ней надо приспособиться. У меня есть свои теория. Изобрел я ее еще тогда, когда меня первый раз посадили. За что, посадили? — спросил Учитель. Это не имеет значения, говорит Сотрудник. Конечно же, ни за что. Их всех ни за что сажали. Не всех, говорит Посетитель. Меня посадили за дело. Написал письмо Хозяину о безобразиях в части. Оказалось клевета. И устав нарушил. А в чем заключается Ваша теория? — спросил Крикун. Хотя бы в двух словах. Извольте, сказал Посетитель. Есть шкала всех жизненных процессов. У нее есть нижний предел и верхний предел. И есть определенные корреляции. Кажется, например, что если мало ешь, то надо больше спать и бездельничать. Это ошибка. Разумеется, если питание не ниже минимальной нормы. Если ниже этой нормы, то человек перестает быть человеком. Я бы даже закон такой ввел: человек, которого насильно кормят ниже минимума, имеет право на любое преступление против начальства. А кто будет следить за соблюдением таких правовых норм? — спросил Сотрудник. Не перебивай, сказал Учитель. Это литература, и не в ней суть дела. Продолжайте, то, что Вы говорите, крайне интересно для меня. Так вот, сказал Посетитель, я отыскал…

ГОСУДАРСТВО

Такой способ воспроизводства власти, говорил Клеветник, вполне отвечает ее природе. Эта власть выражает и реализует не политические отношения, а другие социальные отношения — отношения господства и подчинения. Это — не политическая власть, а власть-насилие. И больше ничего. И она не имеет никаких других основ. Это самодовлеющая власть, не имеющая никаких посредников, надстроек, пристроек и т. п. Здесь не власть существует для общества, а общество допускается лишь в той мере, в какой оно нужно и достаточно для воспроизводства, функционирования и идеалов власти. Здесь общество есть лишь питательная среда и арена спектакля власти. По этой причине ибанская система власти не исполняет функций интеллекта общества. Эти функции ей чужды. Если ей и приходится иметь с ними дело, то лишь как с неизбежным злом или средством во взаимной борьбе за власть и ее удержание. Эта власть антиинтеллектуальна. Вся интеллектуальная деятельность лиц, участвующих во власти, уходит на то, чтобы занять более выгодную позицию. Она здесь есть элемент чисто социального поведения в определенной сфере общественной жизни, а не элемент политики как профессиональной формы деятельности. Здесь нет профессиональных политиков. Есть профессиональные карьеристы. Эта власть антиполитична.

РЕАЛЬНОЕ И ИЛЛЮЗОРНОЕ

Я охотно готов признать, что концепция Правдеца политически прогрессивна, морально искренна и т. п., говорит Неврастеник. Но с научной точки зрения она так же несостоятельна, как и официальная точка зрения. Возьмем, к примеру, историю взаимоотношений Хозяина и Демагога. Факты вроде бы таковы. Хозяин выдвинул свой план. План ерундовый. Вопрос этот тогда был второстепенным, и Демагог не захотел из-за этого поднимать шум. С точки зрения более важных в то время проблем это было тактически правильно. И Демагог поступил так. В общем он одобрил план Хозяина и высказал несколько критических замечаний. Эти замечания фактически означали полный разгром плана Хозяина и предлагали принципиально иное решение. Всем это было очевидно. И очевидным казалось, что принятие замечаний Демагога усиливало его позиции и ослабляло позиции Хозяина. В кулуарах все так и оценили ситуацию. О Демагоге говорили, что он — голова, настоящий государственный ум. О Хозяине говорили, что он — мелочный безграмотный интриган. Они понимали все, но не понимали самого главного: того, что они жили в новую эпоху, в обществе нового типа. А в этом обществе реальную силу имеет только то, что официально входит в протокол. Кулуарные идеи, какими бы верными и мудрыми они ни были, официально не существуют. Значит не существуют вообще. Или существуют ложно. Иллюзорно. Официально-то все одобрили план Хозяина. Официально обсуждался план Хозяина, а не Демагога. Демагог сделал лишь несколько замечаний. Причем, в протокол вошло лишь одно замечание Демагога как его замечание, т. е. персонифицированно. Да и то не в его пользу, как выяснилось на другой же день. Итак, Хозяин присвоил себе план Демагога. Правдец прав. Но это не кража, не плагиат. Это явление не подлежит юридической и нравственной оценке. Все происходило на глазах у всех. Никто не протестовал. Боялись? Нет. Хозяин тогда не был так силен. Он только еще начинался. К тому же все были довольны, что привязали это дело к имени Хозяина. Это были грязные пустяки, которым тогда не придавали большого значения. И от них помимо всего прочего сильно отдавало авантюрой. А если бы план прошел официально как план Демагога, это не изменило бы положения. Он проигрывал по другим параметрам, и история с этим планом так или иначе, в любом исполнении обернулась бы против него. Но нас здесь интересует другое.

Что произошло дальше? Хозяин принял план Демагога. Но как? Он начал критиковать цифры, которые привел Демагог для иллюстрации сути идей. В такой крупной политике нет мелочей. Если уж вылезаешь с идеей, изволь все взвесить заранее. Или молчи. Его никто за язык не тянул. Сам вылез. Хозяин заявил, что Демагог занижает размеры капиталовложений и увеличивает сроки, тем самым сдерживая наши реальные возможности. Что делает Демагог и компания? Кричат о том, что надо знать меру, учитывать реальные возможности, делать скидку на очковтирательство и волокиту и т. п. Эти кретины воображали, что на самом деле решают какие-то реальные проблемы страны. Они не понимали, что речь идет о лозунгах, а не об инструкциях для дела. Лозунги имеют иные законы, нежели инструкции для дела. Они пытались держаться в рамках политики, апеллирующей к интересам дела. Вернее, их туда вытолкнули. Хозяин вел свою игру по правилам лозунгов. И потому имел неоспоримые преимущества в демагогии. И он ловко использовал ситуацию в свою пользу. Демагог и его соратники, которые тут же его продали, стали выглядеть как противники своего же собственного плана. Хозяин со своей железной логикой во всеуслышание делает вытекающие из такой позиции выводы. Раз они против, значит, за отсталость. Кому выгодна наша отсталость? Буржуям. Значит, позиция Демагога объективно на руку буржуям. Значит, он за поражение и реставрацию. И пустяковый вопрос вдруг неожиданно для всех вылезает в центр внимания. Почему? Кто этого хотел? Никто. Дело просто в том, что реально в руководстве шла борьба за власть и за места в системе власти. И какой бы вопрос не обсуждался, это главное дело происходящего должно было вылезти наружу. Более того, шла борьба за сами основы и формы власти. С одной стороны была зародившаяся и укрепляющаяся система власти, вырастающая из самих основ общества ибанского типа, т. е. система социальной власти. С другой стороны были обрывки несложившейся и не имеющей реальных основ в социальном строе общества политической или, скорее, политикоподобной власти. Попадание же отдельных лиц в тот или иной лагерь было делом случая, их индивидуальной судьбы. В частности, Демагог оказался главой второго лагеря только потому, что место главаря первого лагеря оказалось занятым. А так, по личным качествам это был мерзавец ничуть не лучше Хозяина.

В этой истории есть еще один план, который надо принимать во внимание обязательно. Народ был в общем доволен тем, что Хозяин всыпал Демагогу и спас народ от реставрации. Лучшей формы агитации для ибанского народа того периода не придумаешь. Правдец прав, в пропагандистском освещении все дело было представлено так, будто шла реальная борьба за судьбы страны. А на самом деле, якобы, была всего-навсего коварная линия поведения нечестного жесткого человека в борьбе за личную власть. Но дело-то в том, что в самой реальной жизни страны шла борьба за дальнейший способ жизни. И очень серьезная. Решающая. Только фронт этой борьбы проходил не тут. И шла она между другими силами общества. Проследить линию фронта этой борьбы невозможно. Она проходила через души людей, через семьи, через города и деревни… Во многих планах и сечениях. Это не линия. Это — состояние. Борьба состояний. Борьба Хозяина с Демагогом не была специально выдумана для этого. Она шла в другом разрезе. Но она приняла такую форму не случайно, а как отражение общей ситуации в стране. В силу правил борьбы за власть Демагог вынуждался хоть в чем-нибудь занять позицию, отличную от Хозяина. И что бы он ни думал и ни говорил, он невольно выталкивался на роль главаря одной из враждующих тенденций в жизни страны. И это не выдумка. Если бы даже все это специально выдумали Хозяин и его приспешники, это стало реальностью. Иначе карта Демагога не была бы бита.

Я никого не оправдываю. Но отдавать себе отчет в реальном положении дел невредно. Ошибочно изображать жизнь Ибанска так, будто банда злодеев, узурпировавшая власть, издевается над мирными людьми, нарушая нормы морали и права. Никакой узурпации власти не было. Это чушь. Просто сложилось общество, к которому бессмысленно подходить с точки зрения права и морали. И власть, выраставшая естественным образом по законам этого общества, укрепляла себя, являла свою мощь, убеждалась в том, что она власть, справляла свой триумф. Здесь разыгралась драма, анализ которой предполагает совсем иную систему понятий и оценок, чем у Правдеца. Начальство должно благодарить судьбу за то, что она послала ему именно такого противника. Он надолго отвлек внимание заинтересованной части человечества в сторону от более глубоких проблем нашей жизни. Ты прав, сказал Болтун. Но если применить твою концепцию к самому Правдецу, то получим следующее. Не играет роли, о чем он кричит. Важно, насколько громко он кричит и кто его слышит, Кричит он на весь мир. И слышали его все. А это уже нечто. А насчет науки это пустяки. Наплевать на науку. Ее ведь может и не быть совсем.

АНЕКДОТ

Но главным явлением духовной жизни ибанского общества этого периода стал анекдот. Причем, анекдот запрещенный и наказуемый. Анекдоты и классифицировались соответствующими специалистами с обеих сторон по срокам, которые были положены за них. В основе анекдота лежал принцип, передаваемый следующим анекдотом. Каждый десятый англичанин гибнет в море, но это не мешает им быть страстными яхтсменами. Каждый пятый американец гибнет в автомобильной катастрофе, но это не мешает им быть страстными автомобилистами. Каждый третий француз гибнет от любви, но это не мешает им быть страстными любовниками. Каждый второй ибанец стукач, но это не мешает ибанцам быть страстными любителями антиибанского анекдота. Анекдоты рождались в невероятных количествах на такие темы, которые, казалось, в принципе неподвластны анекдоту и смеху вообще. Но самое поразительное в этой эпидемии анекдотов заключалось в том, что в анекдотах не было ничего анекдотичного. Они просто в краткой афористичной и образной форме пересказывали то, что регулярно наблюдали ибанцы в своей повседневной жизни. Один ибанец спрашивает другого, например, почему исчезли из продажи шапки из ондатры. Потому, отвечает другой, что ондатры размножаются в арифметической прогрессии, а номенклатурные работники — в геометрической. Кроме того, давно не производился отстрел начальства. И это — не анекдот, а чистая правда. Или спрашивает один ибанец другого, сколько человек погибло в недавней железнодорожной катастрофе. Пятьдесят человек, ответил ибанец. А, говорит первый, значит по-старому пятьсот. Дело происходило вскоре после денежной реформы, по которой денежные знаки заменили в пропорции десять к одному. Интересно, что в катастрофе действительно погибло около пятисот человек.

Расцвет анекдота относится к самой либеральной части прошедшего периода. Анекдот, каким бы критичным он ни был, предполагает некоторую долю оптимизма. Как только оптимистические иллюзии сменились сознанием неизбежности мрачных перспектив, анекдоты исчезли без всякого вмешательства Органов. Сами собой. Ибанский анекдот — трагедия, но с примесью комедии. Трагедия же, лишенная комизма, — неподходящая почва для анекдота.

ПЕРСПЕКТИВЫ

Как ни рыпайся, сказал Почвоед, а изм рано или поздно победит во всем мире, причем — навечно. Мы не учитываем целый ряд факторов, работающих в его пользу с неотвратимой силой. Каких? Например, грандиозное усложнение производства. Оно ведет, в конечном счете, к установлению режима военно-бюрократического типа в главной сфере общества — в производстве. Потом — климат. Да, представь себе, климат. Он становится все более суровым. А что это означает в итоге? Ограничение свободы передвижения. Направление мыслей в бытовую сферу. Строгое регламентирование всего, что ранее было даровым продуктом природы. Ну, а если проблема космических полетов станет близкой практической перспективой, то отпадут даже сомнения. Аргументы сильные, признаю, сказал Учитель. Но разберем их по отдельности. Дисциплина и организация производства? Но это к изму не имеет никакого отношения. Это идет по другой линии, враждебной сути изма. Усложнение производства — вещь серьезная. Но это — реальная надежда ограничения изма, а не его бесконтрольного буйства. Из основ изма вырастает тенденция к застою производства и превращения его в арену чисто социальной драмы. Ты высоко сидишь. Неужели тебе неведомо это? Ведомо, сказал Почвоед. Да еще как. Но мы против этого боремся. Боретесь, сказал Учитель. Согласен. Но мы говорим о другом. Что означает эта борьба — за изм или против него? За него, сказал Почвоед, но путем его ограничения, если принять твою позицию. Это не меняет дела. Меняет, говорит Учитель. То, что ты называешь измом, есть нечто иное сравнительно с тем, что я называю измом. Давай договоримся хотя бы о словах, если уж мы не можем договориться о позиции. Для тебя изм — государственная рациональная организация жизни общества. Так? Так. Для меня — тип общества, вырастающий при условии господства социальных принципов, реально действующих в массе людей, какую бы рациональную организацию мы ни навязывали обществу. При этом сама эта организация будет существовать по этим социальным законам. Одно дело — идея государственной организации жизни, другое — ее реальное воплощение. Твоя концепция есть пустая абстракция, хотя и кажется, что ты исходишь из сверхубедительных фактов, факты твои грандиозны, не спорю. Но они не социальны. Пойдем дальше. Климат. Космические полеты, факторы серьезные. Но в чем? Ухудшение климата заметным образом на жизни людей скажется через несколько столетий. А космические полеты станут жизненно неизбежными (заметь, я говорю не о полезности, а о жизненной необходимости) и того позже. А под этим соусом уже сейчас определенные силы общества обделывают свои делишки. По принципу: через сто лет температура понизится, а они тут Срамиздат незаконно издают! Ликвидировать мерзавцев! Они мешают нам в космос лететь! А между тем, если думать о космосе и о похолодании, то именно эти мерзавцы работают в этом направлении, а не их душители. Для этого надо дело делать как следует!! Дело!! А изм… Мне трудно с тобой спорить, говорит Почвоед. Я чувствую, что в чем-то ты прав. Но чувствую, что и я в чем-то прав. Не будешь же ты отрицать, что страна есть огромный хозяйственный механизм. И чтобы он существовал и развивался, нужно… Мы должны для этого…

Почвоед долго излагал, что именно мы должны и что именно нужно. Учитель сидел, тоскливо уставившись на гигантский портрет Заведующего. Наконец, ему надоело. Ты популярно излагаешь передовицы из Газет, сказал Учитель. Благодарю, так как я давно их не читаю. Занимаюсь умственной гигиеной. И тебе советую. Помогает. Забрось газеты на месяц, потом вдруг взгляни, и у тебя глаза на лоб полезут от удивления, как ты мог эту муть читать ранее. Мы не пойдем друг друга потому, что ты подходишь к делу как государственный человек, а я — как ученый. Ты говоришь, надо, должно и т. п. Но долженствование не есть эмпирический факт. Наука не может исходить из идеи долженствования. Эта идея бюрократическая. Это принцип власти, а не науки. Наука исходит из того, что так или иначе существует огромное скопление людей и сложный механизм их хозяйственной жизни. И выясняет, что вытекает из этого реального факта. Изм вырастает как реальность из этой реальной основы, а не из представлений государственного чиновника, — пусть честного, доброго, умного, — о том, какой должна быть организация жизни.

ЧАС ШЕСТНАДЦАТЫЙ

Однажды после крупного перепоя Болтун затащил его на лекцию Клеветника, где Болтун рассчитывал занять пятерку у Двурушника на опохмелиться. Двурушник по слухам получил приличный гонорар за что-то, так что деньги у него, наверняка, были. Во всяком случае, сказал Болтун, он в доску расшибется, а деньги достанет. Двурушник носился по коридорам в поисках свободной аудитории. Потом, сказал он. И Крикун вынужден был остаться слушать по идее невыносимо скучную трепотню о каких-то законах общества, в котором царствовало полное беззаконие. Слушателей было совсем мало. Пара глуповатых и некрасивых девочек, недовольных (судя по прыщам на носу) существующими порядками. А этот тип — явный стукач. По роже видно. Попадись такому в лапы — все кости переломает. Когда все расселись, предполагаемый стукач оказался самим Клеветником. Ого, подумал Крикун, весь твой прошлый опыт испаряется с молниеносной быстротой. За ненадобностью. Ненадобностью? Вряд ли. Он еще потребуется. Да еще как! Стукачом на самом деле был симпатичный мальчик с лицом утонченного интеллигента в пятом поколении. Сидел один аспирант, который аккуратно записывал лекции Клеветника и делал из них свою прогрессивную диссертацию. Конечно, без ссылок на первоисточник. Сидел другой аспирант, который также слушал внимательно, ибо готовил обстоятельный донос по поручению свыше. Два-три неопределенных парня. Наконец, Двурушник — ближайший ученик Клеветника, и какие-то неопределенные личности с испуганными глазами. Неужели это серьезно, думал Крикун. Неужели из этого что-то выйдет? Как мало нужно, чтобы любое важное дело низвести до уровня пустяка! Не дай аудитории. Не заплати деньги. Отмени зачет. Подошли пару тупиц и пару стукачей. И даже гений будет выглядеть как кустарь-самоучка.

Хотя либерализм был в разгаре, на лекции Клеветника ходить опасались. Он был слишком одиозной фигурой. К тому же считалось, что лекции он читает плохо. И судя по тому, что он игнорировал изм, он в нем не разбирался вообще. А вне изма нет истины. В этом были убеждены даже самые крайние прогрессивные элементы Ибанска. Иное дело — Супруга. Какая эрудиция! Классиков шпарит назубок. Какое глубокое понимание изма! Не то, что Секретарь или Троглодит. А о Мудураке и говорить нечего. Какие смелые ссылки на западных авторов! Как смело он призывает не отвергать их с порога, а критиковать их путем глубокого творческого анализа, находя те зародыши истины, которые они исказили! И не все у них ошибочно. Есть кое-что заслуживающее внимания. Не на пустом же месте они вырастают, а на здоровом древе познания. Они паразитируют за счет правильных истин, которые можно понять только с позиций изма. И главное. Супруга призывает творчески мыслить. И на лекции Супруги народ валом валит.

Когда Клеветник заговорил, Крикун впервые в жизни пожалел, что не знал этого человека ранее и не слушал его лекции с самого начала.

Если в какой-либо области культуры, сказал Клеветник, ее представители начинают беспокоиться о ее чистоте, это есть верный признак того, что в этой области дело не чисто. Ее представители боятся разоблачения.

О СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМАХ

Системный подход целесообразен тогда, когда приходится иметь дело с взаимодействием большого числа переменных факторов, для которых невозможно или слишком хлопотно проследить точными методами результат их совокупного действия и установить какие-то общие правила для этого. И эффективен он лишь в случае массовых явлений, когда требуется прогнозировать общие тенденции и более или менее вероятные события. А еще уже сфера эффективности системного подхода ограничивается следующим способом.

Линия поведения социальных индивидов есть некоторое множество упорядоченных в пространстве и времени социальных поступков. Она характеризуется такими показателями: 1) цель; 2) стратегия; 3) тактика. Стратегия устанавливает множество поступков, благодаря которым может быть достигнута цель. Тактика устанавливает способы осуществления поступков, их последовательность и комбинации, т. е. способ реализации стратегии. Например, А поставил себе целью спихнуть В с занимаемой должности и занять его место. Стратегию он избирает такую: дискредитировать В как морально неустойчивого человека. Тактику избирает такую: напоить В в такой момент, когда это может увидеть начальство, подсунуть ему женщину так, чтобы об этом заговорили сослуживцы. Я знаю случай, когда один человек специально нанял красивую женщину с венерической болезнью, напоил своего друга-начальника и оставил его на ночь у себя в квартире с этой женщиной. И этот человек мне сам рассказывал про этот случай, считая его одной из своих удачных хохм. Он был веселый человек и хороший семьянин. И, разумеется, хороший член Братии. Так вот, системный подход эффективен для стратегии поведения, т. е. не в случае отдельного поступка, а для отбора и комбинирования поступков как элементов стратегии. Он дает ориентацию поведения с учетом типа системы, с которой приходится иметь дело. Интересно, что почти все карьеристы интуитивно стремятся к системному подходу, но, как правило, они им не владеют. Их выручает только то, что их конкуренты находятся в том же положении.

ПОЛИТИКА

Тема политики, говорит Клеветник, есть самая скользкая и запутанная тема разговоров на социальные темы. Попробуйте внести в нее публичную ясность, и вы увидите, с какой враждебностью вашу попытку встретят все говорильщики в этой области. Прогрессисты встретят даже с большей враждебностью, чем консерваторы. Они больше консерваторов боятся ясности именно в вопросах политики, ибо ясность в этом обнаруживает их трусость и бесперспективность.

Считается, что политика есть вопрос о власти. Это верно. Но не всегда вопрос о власти есть политика. Когда власть хотят взять и пытаются это сделать, вопрос о власти есть вопрос политический. Но если власть взята и упрочена, то в обществе ибанского типа вопрос о власти уже не есть вопрос политический. К тому же политика не сводится к вопросу о власти, хотя и тяготеет к нему в одной из своих тенденций.

Слово Политика употребляется в двух различных смыслах, — для характеристики линии поведения индивидов и особого типа их социальных отношений. В первом случае о людях говорят: он придерживается, проводит и т. п. такую-то политику. Линия поведения социального индивида (включая группы индивидов вплоть до целых стран) есть совокупность поступков, совершаемая им для достижения определенной цели. Индивиды при этом руководствуются какими-то принципами. Последние разделяются на фактические и официально декларируемые. Полного совпадения тут нет, что общеизвестно. То, что называют беспринципностью, есть фактический принцип, согласно которому можно декларировать любые официальные принципы в зависимости от обстоятельств. Сказанное относится к любым формам поведения любых социальных индивидов. В том числе — к поведению, реализующему особый тип социальных отношений, называемый политическими отношениями. Иногда политикой называют лишь эту форму поведения индивидов, т. е. их поведение в политических отношениях.

Мы уже видели, что отношения между социальными индивидами разделяются на отношения господства-подчинения и отношения сотрудничества (соподчинения). Политические отношения суть третий тип социальных отношений. Они имеют место между индивидами, которые не находятся в отношении господства-подчинения и в отношения соподчинения одному и тому же индивиду, т. е. между социально независимыми индивидами. Таким образом, политические отношения начинаются со стремления к независимости и кончаются с ее уничтожением. Борьба индивидов за социальную независимость сама по себе еще не есть политика. Это — борьба за то, чтобы индивиды могли вступать в отношения на уровне политики, т. е. борьба за условия и за возможность политической жизни. Так что борьба оппозиционеров в ибанских условиях за элементарные демократические свободы еще не есть политическая борьба, а их преступления не являются политическими преступлениями. Это есть борьба против власти. Это суть уголовные преступления. Ибанское государство во внутренней жизни не есть политический индивид, ибо ему внутри не противостоит никакой независимый от него другой индивид. Ничего нет удивительного в том, что государство рассматривает деятельность оппозиции вообще как уголовное преступление наряду с воровством, бандитизмом, спекуляцией и т. п. Отсюда настойчивое стремление представить оппозиционеров как аморальных личностей, как спекулянтов, мошенников, валютчиков и т. п. Это властям приходит в голову само собой, не в результате размышлений, а в силу самой природы общества и власти. И оппозиции также. И Братия в Ибанске также не есть политическая организация. Если бы случилось так, что хозяйственные органы обрели независимость от братийных, то могла бы для них сложиться политическая ситуация при условии их общей независимости от государства или срастания государства с одним из них.

Короче говоря, индивид А вступает в политическое отношение с индивидом В с точки зрения цели С, если и только если А и В независимы (суверенны) с точки зрения реализации С, и А не может не считаться с В Действия, предпринимаемые при этом индивидом А в отношении индивида В суть политические действия. Это может быть сговор или конфликт.

Возникают ли в ибанском обществе ситуации, позволяющие говорить о политических отношениях и политических действиях? Разумеется. Вам известны случаи, когда множество лиц, образующих фактическую власть общества, распадается на сравнительно независимые группы. И в рамках их разногласий и независимости они функционируют как политические силы и совершают политические акции. Возможны даже случаи, когда в политическое отношение вступают государство, с одной стороны, и отдельный человек, с другой стороны. Но для этого человек должен занять такое прочное положение в мире, чтобы его не раздавили здесь, как клопа. Но в целом политические отношения не характерны Для ибанского общества. Это — общество, в принципе исключающее политические отношения и стремящееся их не допускать вообще. Это общество неполитическое. И не в том смысле, что оно не дозрело или не доросло до допущения свободы политических отношений, а в том смысле, что политические отношения здесь чужеродный элемент.

Общество, в котором политические отношения являются привычными формами жизни и существенным образом влияют на всю картину социальной жизни, дает более высокий тип социальности. Общество, в котором политические отношения становятся господствующими в системе социальных отношений, есть общество политическое. Ибанское общество являет собою минимум политичности, стремящийся к нулю. Установление его, будучи прогрессом во многих отношениях, было регрессом с точки зрения уровня социальной организации.

Отсутствие надобности и навыков в политическом поведении ведет к тому, что даже в тех случаях, когда требуется политическое поведение, его место занимают неполитические формы поведения. Складывается целая система ложнополитических действий и личностей.

ЕДИНСТВО

После того, как Посетитель изложил свою теорию, Сотрудник рассказал анекдот. Принимают одного хмыря в Братию. Пьешь, спрашивают. Пью, отвечает. Куришь? Курю. По бабам бегаешь? Бегаю. По ресторанам шатаешься? Шатаюсь. Бросить придется, говорят. Бросишь? Брошу. А жизнь за родину отдашь? Конечно, отдам. А что ты так легко на это соглашаешься? А на что мне она после этого? Прекрасный ты человек, старик, сказал Сотрудник Посетителю, а в жизни ни черта не смыслишь. Ну как, братцы, добавим еще поллитровочку и по шашлычку?

У каждого своя система жизни, сказал Учитель. Система Посетителя прекрасна, но она предполагает необычайно высокие душевные качества, которыми располагают единицы. У меня своя система — система наивыгоднейших жизненных циклов. Она, как и у Посетителя, имеет также опытную основу. Не столь богатую, конечно. И не столь драматичную. Рангом ниже. Нет, даже двумя или тремя рангами ниже. Но зато более широкого употребления. Когда я попал в армию, привели нас в столовую. Дали кастрюлю баланды на восьмерых. Разлили. Поболтал я ложкой в миске и вылил обратно. Моему примеру последовали остальные. Ох, что тут завертелось! Бунт, ни много ни мало. По молодости и необразованности нас простили. Только меня как зачинщика вызвал Особняк и сказал, что меня будут взвешивать каждый день. Если начну худеть, дадут удвоенное питание. Если буду поправляться, посадят на губу. И началось моя бесперспективная борьба с природой. Я почти перестал жрать. Хлеб раздавал ребятам, и стал потому всеобщим любимцем. И что же? Через месяц прибавил три килограмма. На губе еще кило добавил. Они тебя обжулили, сказал Сотрудник. Нет, сказал Учитель. Дело не в этом. Сейчас вот я сижу по десять часов в сутки, ем за целый взвод, а похудел уже на четыре кило за полгода. Дело, уважаемые, в циклах питания. Я изучил этот вопрос досконально и вывел неопровержимые формулы. Циклы питания бывают полусуточные, суточные, недельные, месячные и т. п. Даже полугодовые и годовые. Цикл, которого придерживается огромная масса населения и который всячески рекомендует медицина и пропаганда, имеет чисто социальный смысл. Это закрепощающий цикл. Человек этим циклом приковывается к местам питания, контролируемым государством, — к дому, столовым, магазинам и т. п. По моим расчетам, степень социальной свободы индивида обратно пропорциональна продолжительности цикла. Я лично живу по трехмесячному циклу. Внутри цикла я допускаю любое беспорядочное питание. Но в целом должна иметь место некоторая регулярность. Например, количество белков, жиров, углеводов и т. п. каждые три месяца должно быть примерно одинаково. И так во всем остальном есть свои циклы. В общениях с женщинами. В гигиене. В работе. В отдыхе. Даже в духовной жизни. Циклы имеют свои естественные минимумы и максимумы. Например, минимум цикла питания определяется скоростью переваривания пищи, максимум — скоростью исчезновения энергетических излишков из организма в случае минимально нормального питания. Минимум духовного цикла определяется нижним порогом творческой новизны, максимум — верхним порогом консерватизма.

Что касается меня, сказал Распашонка, я предпочитаю цикл, меняющийся в зависимости от обстоятельств. Ты поэт, сказал Учитель. А поэты не имеют своих самостоятельных циклов. Они живут по циклу тех, за чей счет они жрут. Распашонка обиделся и использовал это как повод уйти, не оставив свою долю денег.

ТОСКА ПО ЧУЖБИНЕ

ИБАНИЗМ

Ибанизм, который часто для краткости называют также измом, есть теоретическая основа социзма. Поэтому ибанизм называют также социзмом. Ибанизм есть наивысшее, наифундаментальнейшее, наиглубочайшее, всеобъемлющее, всесильное, неопровержимое, подкрепленное всем ходом прошлого развития человечества и подтверждаемое всем ходом будущего развития человечества учение об обществе, такова незыблемая догма ибанского общества. Когда Правдец заявил, что ибанизм навязан ибанскому народу силой и мешает ему жить, он совершил грубую ошибку. Ибанский народ навязал себе ибанизм добровольно и жить без него уже не в состоянии. Он ему освещает путь. Нет ни одной общественной проблемы, которую нельзя было бы решить с помощью ибанизма исчерпывающим и единственно правильным образом. Более того, если кто-то попытается решать эти проблемы вне ибанизма, то заранее обрекает себя на грубейшие ошибки, полное непонимание, злостное искажение и прочие тяжкие преступления. Самое слабое из них — лазейка идеализму. Более сильное уступка идеализму. Еще более сильное — объятия идеализма. И кончается это грехопадение тем, что согрешивший внутренней логикой борьбы приводится к откровенному прислужничеству империализму.

При Хозяине этой догме следовали неукоснительно. Все специалисты по общественным наукам отбирались по особому призыву из числа наиболее проверенных и преданных ибанцев. В их обязанность входило не иметь самим ни малейшего представления ни о какой западной социологии и не допускать, чтобы кто-то ухитрился узнать о ней что-либо незаконными путями. Например, путем чтения книжек, имеющихся в библиотеках, но не рекомендуемых начальством. Да и что еще за социология может быть, кроме ибанизма? Ибанизм — вот социология в подлинном смысле слова! Все остальное — ошибки и извращения. Их надо громить. Но громить можно было только тех западных социологов, которых громили сами классики ибанизма. И громить их следовало только так, как громили сами классики. Тут была целая наука погрома, Чуть не догромил, упустил какую-то сторону, не проявил должной боевитости — и пиши пропало. Одного ведущего ибанолога расстреляли только за то, что он употребил выражение С МОЕЙ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ. Другого, еще более ведущего засадили на десять лет в лагеря, где он загнулся через полгода, за то, что он, разгромив первого, забыл привести одну из обязательных цитат классиков, которая тут была не к месту, но которая всплыла в замутненном сознании Хозяина в тот самый момент, когда третий ведущий ибанолог доносил на второго. Зато ибанизм сохранялся в полнейшей чистоте.

Вся западная литература по социологии находилась в закрытом фонде, буквально за железной дверью. Доступ к ней разрешался только по особым разрешениям. Но эти предосторожности, как выяснилось впоследствии, были излишни. Если бы ее и разрешили, она осталась бы непрочитанной и уж во всяком случае непонятой хотя бы в силу незнания иностранных языков и жуткой безграмотности. Редкие экземпляры обществоведов, знавшие иностранные языки и смысл некоторых терминов западной социологии, служили в Органах или подыскивали цитаты ведущим ибанологам и высоким руководителям для очередных погромов.

Но если бы всех специалистов по общественным наукам обучили иностранным языкам, заставили бы читать заграничные книжки, и даже научили бы кое-что понимать, положение существенным образом не изменилось. Эта истина обнаружила себя в период Растерянности, когда даже в области общественных наук начались некоторые послабления. Именно в этот период, а не в эпоху Хозяина, когда послаблений не было, выяснилось, что идеологическая монолитность ибанского общества вырастает изнутри и даже независимо от насилий. В эпоху Хозяина власти боялись, что если чуть-чуть распустить вожжи, то ибанизм рухнет. Они сами не верили в его всепобеждающую силу и правоту. Они сами считали его продуктом насилия и навязывания извне, ибо исторически он, действительно, был занесен в Ибанск извне. Период растерянности обнаружил, что он сохранился бы и без насилия и вырос бы без занесения извне. Ибо он есть продукт собственной жизнедеятельности этого общества.

О ВЛАСТИ

Надо различать, говорит Клеветник, власть политическую и неполитическую. Первая вырастает из политических отношений. Она выборна и сменяема. Она предполагает оппозицию и гласность. Она находится под контролем общественного мнения и открытой критики. Политическая власть не исчерпывает всей власти общества. Она, например, невозможна без назначаемой администрации, референтов, советников и т. п. Она не обязательно есть доминирующая власть общества. Примеры обществ, в которых она была и есть на вторых и третьих ролях, общеизвестны. Если она существует, она может взять на себя различные функции власти. Главная ее изначальная роль — укрепление и охрана правовой ситуации в стране. Она возникает вместе с правовыми отношениями и правовой формой поведения социальных индивидов. Она немыслима без социального права.

В ибанском обществе нет политической власти. Есть лишь неполитическая власть, подделывающаяся под политическую. Зачем нужна эта подделка? Она, во-первых, есть продукт истории, в которой эта форма власти рождалась как политическая власть. Во-вторых, она оказалась удобным средством идеологической обработки населения. В-третьих, ибанским властям на международной арене приходится иметь дело с политическими властями других стран, и она при этом хочет выглядеть полноправным партнером. Уберите страны с политической властью или сведите их до такого состояния, когда Ибанск может с ними не считаться, как слетит весь политический камуфляж с ибанской власти. И теоретики будут расписывать свою форму власти как высшую. Политика здесь действительно отмирает. Но это не есть высшая форма в социальном прогрессе. Наоборот, здесь общество в социальном отношении опускается рангом ниже.

Забавное зрелище представляют с этой точки зрения встречи на высшем уровне, когда встречаются главы политической власти Запада и неполитической власти Ибанска. Первый не всесилен, ограничен, критикуем. Но он имеет власть в деле, о котором говорит. Если он выходит за эти рамки, он выходит за политические рамки. Очевидно, это — под влиянием дурного примера собеседника. Второй всесилен, не ограничен, стоит вне критики. Но он не имеет никакой реальной власти в деле, о котором говорит. Это кажется странным и неправдоподобным, но это факт. Что бы ни происходило в правящей группе, он в данной встрече выступает как представитель и глава этой правящей группы. И его власть определяется не правовыми нормами и общей правовой ситуацией в стране, которых нет, а исключительно социальными отношениями внутри группы и положением группы в системе социальных отношений общества. А что это значит, об этом уже говорилось. Первому можно доверять, ибо обман ослабляет его собственное положение и положение его братии. Второму нельзя доверять, ибо он безответственен по своей сути. Его судьба зависит не от этого. Или зависит мало. Она идет в ином разрезе бытия. Здесь соотношение несколько напоминает соотношение эффективно работающей, но ограниченной научной теории и широковещательной идеологической конструкции, претендующей объяснить все на свете наилучшим образом. У них нет и не может быть деловых точек соприкосновения. Есть одна только видимость. Конечно, кое о чем договориться можно. Но это не влияет на принципиальное соотношение сторон.

ЕДИНСТВО

Виски? — спросил Почвоед. Коньяк? Вот, рекомендую, настоящий французский. Ого, сказал Учитель. Да ты неплохо устроился. Научи-ка меня, своего бывшего батальонного командира, как заполучить нечто подобное. Не паясничай, командир, сказал Почвоед. Организуйте нам бутерброды, кофе и вообще что-нибудь посущественнее, сказал он появившейся секретарше. Давненько мы не видались. Говорят, какие-то сногсшибательные открытия делаешь? Только на мой взгляд зря все это. Ничего ты так не добьешься. Не с того конца начинаешь. Наука об управлении? Я ведь не из этих, ты меня знаешь. Конечно, никакого идеализма метафизики там нет. Но рановато у нас об этом говорить пока. К этому делу надо подойти политически… Да брось ты демагогию разводить, говорит Учитель. Это я слышал десятки раз. Я к тебе пришел как к старому фронтовому приятелю. Можешь помочь — помоги. Не можешь — так и скажи. Не надо юлить. Дело пустяковое. Ничего политического и идеологического в нашем сборнике нет. Одного твоего звонка достаточно. Он же уже сверстан. Вот и плохо, что ничего идеологического нет, говорит Почвоед. Что вам стоит добавить одну статейку и связать ваши штучки-дрючки с измом? И в каждой статье пару слов добавьте. Сошлитесь на классиков… Да это же еще хуже, говорит Учитель. Нас тогда с потрохами сожрут как ревизионистов. Чего ты боишься? Пойми, через год-два об этом у нас на каждом перекрестке трезвонить будут. Люди на этом наживаться будут. Карьеру делать будут. Рискни! Ты меня знаешь, говорит Почвоед. Я не трус. И риска я не боюсь. И в данном случае риска особого для меня нет. Дело не в этом… Давай, оставим этот бесплодный разговор. Выпьем лучше. Этот час я не принимаю, сказал он секретарше. Совещание.

Мы плохо еще знаем человеческую натуру, говорит Почвоед. А ты, командир, нисколько не меняешься. Коньяк глушишь стаканами. Наука только теперь начинает добираться до глубин человеческого существа. Я уверен, что полный и настоящий изм наступит только тогда, когда мы научимся, как следует, управлять человеческой натурой. А сейчас разве это изм? Каждый гоношит обмануть, урвать, наябедничать, подложить свинью, свалить на другого… Я, брат, отсюда такого насмотрелся, что тебе и во сне не приснится. Полный и подлинный изм уже был, говорит Учитель. При Хозяине. И скоро опять вернется. Сейчас вы слегка растерялись и пустились в душеспасительные разговорчики. Но лет через пять вы опять всех зажмете. Это и будет подлинный изм. И никакого другого нет, дорогой мой комиссар. Твой призыв познать человека — чушь. Ложная проблема. Это говорю тебе я ученый, а не бесшабашный батальонный, которого надо было выручать из скандальных историй. Что такое человек? Комбинация конечного числа признаков. Вычисли степень вероятности той или иной комбинации — получишь степень вероятности того или иного типа человека. Чем иначе ты объяснишь то, что в учреждениях одного типа примерно один и тот же процент подхалимов, карьеристов, стукачей, новаторов, правдоборцев, маразматиков и т. п.? Почему чем выше ранг учреждения, тем выше процент карьеристов и хапуг и тем ниже процент умных и талантливых сотрудников? Почему колебания в упомянутых величинах удивительным образом совпадают с различиями в типах и рангах учреждений? Какое это имеет отношение к некоей непознанной человеческой натуре? Миф это. Сказки для идиотов. Возможность для тысяч проходимцев наживать степени, звания, чины. Средний человек есть возможность всего, что угодно. Конкретный человек есть лишь единица в математически ожидаемом распределении людей по группам. И не думай, будто люди занимают положения в этих группах сообразно своей натуре. Эту гипотезу еще можно было бы обсудить, если бы людей однажды построили и предложили добровольно занять места в обществе, причем — каждый мог бы занять место, какое он хочет. Поверь мне, тогда не было бы секретарш, а ты был бы одним из трехсот миллионов глав государства. Ты и меня подсчитал в своей теории? — спросил Почвоед, Конечно, сказал Учитель. Обычно такую чушь, какую тут говорил ты, порют круглые дураки и подонки. А ты умен. И безусловно честный человек. Потому ты редкий экземпляр. В среднем один на министерство. Но именно по этой причине ты скоро не будешь министром.

ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ

Полный изм, как известно, был объявлен при Заведуне XVIII. Объявлен он был навечно. И никаких сомнений тут быть не может. Речь может идти только о степени полноты изложения исторической правды. Но во избежание ненужных, чисто словесных споров уточним, что мы понимаем под полным измом. Полный ибанизм есть общественный строй, обладающий следующими признаками. Здесь нет и быть не может никаких серьезных недостатков. Если здесь и бывают недостатки, то они мелкие и быстро устраняются. Здесь зато имеют место достоинства. В большом количестве. Большие и малые. Причем, больших больше, чем малых. Но малых еще больше. Здесь все хорошее достигает неслыханного до сих пор расцвета. Производство материальных и духовных ценностей. Сознательность. Нравственность. Государство, политика, право, мораль и прочие надстройки отмирают, но путем такого мощного предварительного укрепления, что… В общем, отмирают. Изобилие такое, что всего девать некуда. И повсюду лозунги: от каждого по его способностям, каждому по его потребностям. Повсюду снуют высокосознательные активисты-добровольцы и уговаривают сверхсознательных граждан. Умоляем, возьмите эту норковую шубку! Ради бога, не хотите ли унитазик поставить себе из чистого золота? Сделайте милость, примите эту путевочку в санаторий на южные острова. Всего на два годика! Граждане, да будьте же людьми, возьмите кто-нибудь этот бочонок с черной икрой! В придачу дается бриллиантовое колье, по преданию принадлежавшее самой Императрице! Кому титул Маршала с орденом Большого Члена! Есть свободная должность Президента Академии! Кто хочет стать великим писателем? Есть готовый гениальный роман! Кто хочет… Но граждане тут настолько сознательны, что их ничем этим уже не проймешь. II только самые ультрасупероберсознательные индивиды, по уму, честности, талантам и прочим добродетелям превзошедшие все, что в этом роде производила история, берут на себя тяжкий крест и на благо всех трудящихся становятся министрами, генералами, маршалами, академиками и т. д., напяливают на себя золото и бриллианты, едят трижды опостылевшие икру, севрюгу, шашлыки, ананасы, пьют четырежды опостылевшие коньяки, вермуты, ликеры, ездят на курорты, ходят в оперы и балеты, живут в огромных квартирах, дачах и особняках, — в общем, жертвуют своим драгоценным здоровьем, временем, силами и спокойствием ради тяжкого изнурительного неблагодарного труда. А рядовые высокосознательные ибанцы видят это, понимают это. И благодарят их за это. Спасибочки вам, родные наши! Если бы не вы, так мы бы. Ишь, бедненький, орденочков понавешал! Тяжело ведь! Ай как тяжело, а несет! Родненький ты наш, икорочки обкушались! Ай-яй! Коньячку перепили! Боже ж ты мой, как они страдают! Страдалец ты наш! Уж какой часик странички эти читает! И читает, и читает, и читает!.. Отдохнул бы часик. Завтра, небось, визит делать придется…

ЧАС СЕМНАДЦАТЫЙ

А что Вы имеете в виду, употребляя такие слова, как Изм и Капитализм спрашивает Клеветник. Изм не есть некое уклонение от нормы или особая форма общества. Это есть социальность как таковая, в чистом виде. Главная тенденция общественной жизни. Все остальное — борьба с ней или борьба против того, что противопоставляется ей. Прогресс общества есть борьба против своего нормального состояния. Формации? Конечно, в этом кое-что есть. Но вот, к примеру, капитализм. Что это такое? Прорыв антисоциальности, т. е. временная и частичная победа творческого Я над косным Мы. А это отклонение от нормы. Период перехода от одной формы социального закрепощения к другой. Особая форма изма, при которой чуть-чуть побольше Я, чем у нас. Товарно-денежные отношения в условиях свободного рынка и частной собственности. И многое другое. Изм ибанского типа предполагает развитие капитализма. Но в каком смысле? В смысле общества, способного к имманентному прогрессу и творческим результатам. Для чего? Чтобы воспользоваться плодами его творчества. Сам по себе изм враждебен творчеству. Он его допускает лишь в крайнем случае. Или по недосмотру. Или по неспособности задушить. Капитализм как общество западного типа вообще сложился по недосмотру начальства. Когда оно соберется с силами, оно прикроет капитализм и установит во всем мире изм.

Это страшно, говорит Крикун. Я много думал. Перечитал все, что можно было достать. Сам изобрел кучу всяких теорий. И все впустую. Истина, увы, банальна. Удручающе банальна. Поступайте, как считаете нужным, а время решит, чему и как быть. Я с Вами согласен, говорит Клеветник. Но истину надо суметь сказать. А это не так-то просто. Уж на что я осторожен, а мой курс скоро прикроют. У Вас была книга, говорит Крикун. Она изъята и уничтожена, говорит Клеветник. Даже у меня не осталось ни одного экземпляра. Но это не беда. После появления работ Правдеца моя книга утратила смысл.

Вас интересуют практические выводы, говорит Клеветник. А есть ли вообще какие-то возможности для дела, если даже допустить, что такие выводы возможны? Возможностей для дела теоретически никогда нет говорит Крикун. Но какое значение имеет сознание невозможности дела, если человек не может не делать что-то?

Беседы с Клеветником все чаще переходили в спор о деле. Клеветник, читая свои лекции и ведя бесконечные разговоры со студентами, аспирантами и вообще с кем попало, делал свое дело, считая делом нечто иное и не представляя себе достаточно ясно, что это может быть. Крикун, считая речи Клеветника делом, все же искал для себя нечто иное в качестве дела.

Однажды на фронте, говорил Крикун, меня подбили. Снаряд попал прямо в мотор. Половина цилиндров вышла из строя. А я дотянул до аэродрома. Все инженеры в один голос заявили, что машина не могла лететь. А я прилетел. Вопреки теории. Скорость дельфинов не объясняется теоретически. Пусть пока. Но факт — не объяснена. А прецедент Правдеца? Кто мог предсказать его теоретически? Надо рисковать и делать что-то вопреки теоретическим выкладкам. Что именно, спрашивал Клеветник. Пока трудно сказать, отвечал Крикун. Но надо быть готовым к тому, чтобы использовать случай. И, главное, узнать его, когда он представится.

ИБАНИЗМ

Несмотря на свою явную нелепость, а может быть, именно благодаря ей, ибанизм есть неопровержимая истина. Когда Правдец нападал на него и видел в нем источник зла, он впадал в глубокое заблуждение. Ибанизм не был и не мог быть источником зла хотя бы уже потому, что это вообще не источник. Это первоисточник. А из первоисточника исходит все, — и зло, и добро. А значит не исходит ничего. Он сам исходит из всего.

Согласно ибанизму, мир не создан никем и никогда не возникал. Он существовал вечно и будет существовать вечно. Он развивается от низшей ступени к высшей. Некоторые куски мира могут, в порядке исключения, перескочить сразу через несколько ступенек, но только с ведома и разрешения ибанского руководства. И при условии бескорыстной помощи со стороны Ибанска. Начавшись с электрона, который сам неисчерпаем вглубь, мир развился до самого высокого уровня — до ибанского общества. Отныне все дальнейшее развитие мира будет проходить только на основе Ибанска, через Ибанск, как развитие ибанского общества. Сознание есть высшая форма развития способности отражения, лежащей в основе бытия. Оно есть лишь отражение бытия. Естественно, высшей ступенью развития сознания является сознание ибанского общества, воплощенное в ибанизме и в мудром руководстве. Выше уже ничего не бывает. Конечно, и тут не наступает мертвый застой. Ибанское руководство творчески развивает ибанизм дальше на основе обобщения опыта практики строительства полного изма. Последние речи ибанских руководителей и последние постановления руководящих органов это и есть вершина развития сознания человечества в данное время. Вплоть до следующих речей и постановлений.

Короче говоря, Правдец спутал суть и форму ибанизма. Суть ибанизма проста. Наше общество самое совершенное, самое гуманное, самое свободное, самое благоустроенное, самое… самое… самое… Я — ибанизм — есть самое умное, самое глубокое, самое… самое… самое… учение об обществе вообще и об ибанском обществе в особенности. Если вы где-то обнаружите что-то хорошее, знайте: в Ибанске с этим дело обстоит гораздо лучше. Если где-то обнаружите плохое, знайте: в Ибанске этого нет, ибо в Ибанске плохого не бывает в принципе. Если вы где-то услышите умную мысль, знайте: в ибанизме по этому поводу есть мысли умнее. Если где-то заметите ошибку, знайте: в ибанизме этой ошибки нет, ибо ибанизм в принципе исключает ошибки. Ибанское общество и его научное осмысление ибанизм таковы по определению.

О СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМАХ

Один из фундаментальных принципов системного метода — принцип однородности системы. Он означает, что все индивиды системы относятся к одному и тому же классу индивидов, а все связи между ними — к одному и тому же классу связей. Этот принцип не следует понимать так, будто системный метод применим только к системам с однородными индивидами и их связями. Он, конкретнее говоря, означает, что должна быть выбрана такая точка зрения на данную эмпирическую систему, чтобы все ее индивиды и связи можно было представить как однородные. Это не принцип отбора предмета исследования, а принцип рассмотрения любого данного предмета. Если такую точку зрения на данную систему найти не удастся, то нельзя будет воспользоваться системным методом. Другой фундаментальный принцип — принцип иерархичности, согласно которому все типы индивидов и связей определяются через некоторые элементарные индивиды и связи системы.

Поясню эти принципы применительно к социальным системам. Индивиды, образующие их, суть отдельные люди, группы людей, объединения групп и т. д. вплоть до целых стран. Все эти индивиды принадлежат к одному классу социальных индивидов в том смысле, что все они рассматриваются с единой точки зрения: как существа, способные делать сознательный выбор и совершать волевые поступки по отношению к другим индивидам. Принцип иерархичности здесь реализуется так, что в качестве элементарного индивида выбирается отдельный человек, а все группы определяются как индивиды, в которых управляющий орган и управляемое тело состоят из отдельных людей, а в случае групп более высокого ранга — из групп людей. В качестве класса связей выделяются зависимости одних индивидов от других относительно некоторых их целей, в которых одни индивиды нуждаются в услуге со стороны других при достижении этих целей. Элементарная связь имеет такой вид. Индивид А имеет цель С. Исполнение этой цели зависит от свободной воли индивида В. Последний может помешать или помочь, ускорить или затянуть, разрешить или запретить и т. п. Через эту элементарную связь определяются прочие производные связи системы. Приведу некоторые из них.

Например, индивид А зависит от В1…, Вn относительно С, где n>=2. Индивид А зависит от В относительно С1…, Сn. Индивиды А1…, Аn зависят от В относительно С. Индивид А зависит от В относительно С, а В зависит от А относительно D. Введя переменные для индивидов и целей можно учесть еще большее число возможных комбинаций. В принципе их можно перечислить все. Социальная жизнь подчиняется законам комбинаторики в той же мере, как и все прочие явления. Конкретные ее случаи суть лишь реализация некоторых логически мыслимых возможностей. При достаточно большом числе повторений они реализуются все с той или иной частотой, которую точно так же в принципе можно вычислить априори. Разговоры о какой-то принципиальной сложности познания общественных явлений сравнительно с другими суть сказки невежественных в этой области людей (а тут почти все, претендующие на роль знатоков, невежды) или идеологические запугивания.

Если А зависит от В относительно С, а В зависит от А относительно D, и реализация каждого из С и D зависит от реализации другого, происходит обмен услугами. Если не действуют привходящие обстоятельства, имеет место эквивалентность С и D с точки зрения некоторых оценочных критериев, разделяемых А и В, Социальное насилие есть принуждение к услуге или к неэквивалентному обмену услугами. Отношение начальствования и подчинения возникает на основе организации какого-то дела и насилия. Принцип эквивалентности здесь не соблюдается. Подчиненный может за мелкую услугу иметь большое вознаграждение и малое вознаграждение за большую услугу. Здесь действуют иные принципы. Отношение сотрудничества есть соподчинение двух или более социально независимых индивидов одному начальнику. Политические отношения — обмен услугами на уровне договорно-правовых отношений. В реальности имеет место переплетение огромного числа социальных связей и переплетение их со связями иного рода. Это переплетение образует ткань или тело общества.

ПРАВО

Официальная концепция права вам хорошо известна, говорит Клеветник. Надстройка, классовая природа и т. п. Это все, конечно, достойно насмешки. Но я призываю вас отнестись к этому вопросу серьезно. Не с точки зрения какой-то скрытой интеллектуальной глубины этой концепции. Таковой тут нет. А с точки зрения ее социальной сути. Она ощутимо сказывается на нашей собственной шкуре. И потому ее нельзя рассматривать всего лишь как продукт невежества и глупости. Вопрос об официальной правовой концепции сразу же, без посредствующих звеньев ведет к вопросу о том, что из себя представляет ибанское общество в самой своей основе.

Иногда раздаются голоса, призывающие судить палачей, совершавших преступления в ибанских концлагерях, и организаторов этих лагерей. По-человечески эта позиция мне понятна. Но она бессмысленна теоретически и неосуществима практически. Не думайте, будто я защищаю этих людей. Я сам прошел через этот ад. Я хорошо знаю, какими кадрами был укомплектован весь этот чудовищный аппарат уничтожения людей и как он работал. Но весь ужас положения состоит в том, что некого судить и некому судить, ибо точка зрения правового возмездия лишена смысла в применении к ибанскому обществу.

Тут нам приходится касаться довольно тонких в языковом отношении проблем. И потому не будем спешить с заключениями. Является ибанское общество правовым или нет? Вроде бы известны многочисленные факты бесправия и произвола властей, позволяющие говорить о нем как о неправовом. А с другой стороны, не представляет труда показать, что оно является с каких-то точек зрения более правовым, чем общества западного типа. И тогда хочется сказать, что, с одной стороны, здесь дело обстоит так, а с другой — иначе. Но это не есть научный подход к делу, предполагающий ясность и определенность понятий.

Обратимся к самым фундаментальным понятиям права. Надо, очевидно, различать правовые нормы и правовую практику. Общество может иметь великолепный правовой кодекс, в котором декларируются все демократические свободы и права граждан, а практически жить так, что даже упоминания о демократических свободах расцениваются как преступление. Это вам хорошо известно если не на вашем личном опыте, то на опыте ваших отцов без всякого сомнения. Рассмотрим дело сначала с точки зрения правовых норм.

Правовые нормы суть частный случай норм вообще. Нормы суть разрешения, запрещения и обязывания что-либо делать или не делать и их отрицания. Правовые нормы суть нормы, касающиеся действий социальных индивидов, существенным образом затрагивающих интересы других индивидов. То, что они затрагивают интересы других индивидов существенным образом, отражается в самом факте принятия норм. Правовые нормы касаются свободных действий индивидов, т. е. действий, осуществление которых зависит от воли индивидов. Они фиксируются в виде особого рода текстов (кодексов), которые в принципе может изучить каждый гражданин. Эти кодексы законодательно принимаются и признаются в качестве правовых норм.

Имеются некоторые чисто логические принципы всяких норм, имеющие силу и для правовых норм. Я в данном случае имею в виду не то, что их никто не в силах нарушить. Наоборот, люди ничто так часто не нарушают, как законы логики. А то, что эти принципы имеют логическую природу и относятся к любым нормам вообще. Для нас важны здесь следующие общие принципы норм. Норма существует, если и только если она принята или логически выводится из принятых норм. В отношении правовых норм это означает: правовая норма существует, если и только если она содержится в официально принятом кодексе норм или выводится из норм кодекса по правилам логики. Если суд не способен логически вывести некоторую правовую норму из известных ему норм, он не может ее рассматривать в качестве таковой. Должны быть специалисты, способные осуществлять такие выводы или находить в них ошибки с такой же строгостью, как в случае математических теорем. И даже еще строже, ибо речь идет о судьбе людей. По этой причине разработка общепринятой нормативной логики есть дело первостепенной важности.

Далее, если не принята некоторая норма, то из этого не следует, что нормой является ее отрицание. В отношении правовых норм это означает: если в кодексе норм отсутствует некоторая норма А, то это не означает, что ее отрицание, т. е. не-А, есть правовая норма. Отсюда следует, что отсутствие нормы-запрета на какое-то действие не означает наличия нормы-разрешения, а отсутствие нормы-разрешения не означает наличия нормы-запрета. Надо различать отсутствие нормы и наличие нормы-отрицания. Одно дело — нет нормы, согласно которой нечто запрещено (или разрешено). Другое дело — есть норма, согласно которой нечто не запрещено (или, соответственно, не разрешено). Я наблюдал многочисленные случаи, когда в юридической практике эти вещи смешивали, причем часто это делали умышленно.

Действие подлежит нормативной оценке только в том случае, если имеется или логически выводится норма, относящаяся к нему. Например, до последнего времени в ибанском правовом кодексе не было нормы, относящейся к печатанию на пишущей машинке предосудительных текстов. И вывести логически такую норму из других было невозможно в силу отсутствия в кодексе соответствующей терминологии. И действия такого рода нельзя было оценивать с точки зрения права, т. е. о них нельзя было сказать, разрешены они или запрещены. Действия, не охватываемые правовыми нормами, могут разрешать или запрещать. Но уже не по праву, а на иной основе. Например, по произволу или по обычаю. Те гонения, которые у нас обрушили на Срамиздат, на Правдеца, Певца и т. п., являются неправовыми действиями властей, ибо действия гонимых не подлежали правовой оценке.

В нормах указываются или предполагаются лица, к которым они адресованы, т. е. субъекты норм. Класс субъектов норм может быть определен более или менее широко. Одни нормы могут предполагать один класс субъектов, другие другой. Норма имеет смысл только тогда, когда существуют ее субъекты. Если субъекты нормы исчезают, норма теряет смысл или отмирает. Например, правовые нормы, касающиеся взаимоотношений помещиков и крестьян, капиталистов и наемных рабочих, потеряли смысл и отмерли в Ибанске после исчезновения помещиков и капиталистов. Если же субъекты норм существуют, то судьба их описывается в иных выражениях. Эти нормы могут отменить или фактически игнорировать. Эти нормы не отмирают. Они могут быть разрушены и разрушаются.

Нормы разделяются на активные и пассивные. Активные говорят о разрешении, запрещении и т. п. определенным субъектам что-то делать. Пассивные говорят о разрешении, запрещении и т. п. одним субъектам что-то делать в отношении других. Они пассивны в отношении последних, но активны в отношении первых. Например, начальнику запрещено использовать свое служебное положение для эксплуатации подчиненного в своих личных интересах. Это норма с точки зрения подчиненного есть пассивная норма. Нормы, далее, разделяются на нормы-права и нормы-обязанности. Нормы-права суть разрешения индивидам что-то делать и запрещения другим индивидам препятствовать им в этом. Нормы-обязанности суть запрещения нечто не делать. Общество может иметь высокоразвитый кодекс обязанностей граждан и тщательно следить за его исполнением, но иметь слаборазвитый кодекс прав и не заботиться о его соблюдении. Когда говорят о некотором обществе как неправовом, часто имеют в виду не вообще отсутствие правового кодекса, а именно отсутствие кодекса прав, т. е. бесправие. Общество может быть правовым, но бесправным в этом смысле. Говоря о правовом обществе как о социальной характеристике общества, я имею в виду исключительно нормы-права. Хотя они и фигурируют под одной обложкой с нормами-обязанностями, они имеют качественно иную основу по сравнению с ними.

Правовые нормы, далее, разделяются на политические и неполитические. Первые касаются отношений граждан и их групп, с одной стороны, и властей, с другой стороны, как независимых в данных отношениях социальных индивидов, т. е. касаются их политических отношений. Вторые касаются отправления функций властей, взаимоотношений граждан в быту и т. п. Первые образуют нормы политического права. Именно здесь и зарыта собака. Общеизвестные демократические свободы суть нормы политического права. И они фигурируют в ибанском правовом кодексе. Как они туда попали? Отчасти иллюзии насчет изма. Отчасти — пропаганда и демагогия. Отчасти — камуфляж, желание выглядеть прилично в глазах внешнего мира. Но главным образом они попали в ибанский кодекс потому, что с самого начала была полная уверенность в том, что никому в голову не взбредет этими свободами воспользоваться.

Что из себя представляла и представляет ибанская правовая практика с точки зрения политического права, общеизвестно. Но суть дела тут не в том, что злоумышленники нарушали и нарушают хорошие законы, а в том, что в Ибанске были истреблены лица, способные быть субъектами норм политического права, а сформировавшееся ибанское общество производит таких граждан в ничтожно малых количествах. В Ибанске число лиц, заинтересованных в правовом политическом обеспечении своей деятельности в качестве равноправных партнеров по отношению к властям ничтожно мало. Число влиятельных лиц, заинтересованных в том, чтобы такие лица появлялись и имели правовое обеспечение, и того меньше. Существование таких лиц вообще не вытекает из социальных законов ибанского общества. Так что политическое право лишено смысла в ибанском обществе. Его просто тут нет фактически в силу отсутствия своих носителей и защитников. Появление довольно большого числа лиц, вступивших в политический конфликт с властями Ибанска, является делом случайным с точки зрения социальной структуры этого общества. Когда такие люди появились, они, естественно, столкнулись с определенной правовой практикой на этот счет, сложившейся в период становления ибанского общества, не нуждающегося в политических отношениях и политическом праве. Эти люди появились не из нормального хода жизни ибанского общества. И воспроизводства их не предвидится. Если даже они добиваются каких-то успехов, это никак не означает образования в обществе постоянно действующего института политического права. Власти решают и будут решать эту проблему не по нормам права, а по другим основаниям и соображениям, не имеющим ничего общего с правом.

Резюмирую. Ибанское общество есть общество, не имеющее фактически действующего института политического права. И не имеет оно его по той причине, что оно не производит и не воспроизводит в массовых масштабах индивидов, способных стать субъектами политического права. Оно не производит и не воспроизводит в массовых масштабах условий и лиц, способных обеспечить функционирование политического права в отношении тех отдельных индивидов, которые волею обстоятельств становятся в политическое отношение с властями.

Число жертв отсутствия политического права в Ибанске ничтожно невелико. Неверно утверждать, что массовые репрессии явились следствием политического бесправия. Они имели совсем иные причины, Произвол властей и массовое насилие само по себе не есть еще показатель именно политического бесправия. Подавляющее большинство репрессированных вообще не вступало в политические отношения друг с другом и властями. Это — репрессии вне политики. Если бы это происходило в рамках политики, можно было бы еще оставить какие-то иллюзии. Но, увы, это не так. Репрессии и отсутствие политического права и его обеспечения имеют общие причины. Они суть параллельные следствия одних и тех же причин.

Конечно, репрессируемым безразлично, под каким соусом их насилуют. Но полезно знать, что мы можем ожидать от этого общества в будущем. Массовых репрессий может и не быть. Сейчас, например, их фактически нет. Но отсутствие их не есть признак восстановления политического права. Отсутствие их говорит о том, что в стране отсутствует политическая жизнь как массовое явление. Немногочисленные политические индивиды, появляющиеся время от времени, подвергаются гонениям не на базе плохого политического права, а на базе отсутствия такового. Они просто уничтожаются как неугодные властям элементы. С этой точки зрения власть всесильна.

ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ

При тринадцатом по счету заведующем ввели официальный титул Заведун. И каждому Заведуну с целью хоть как-то отличить его от предшествующих и последующих заведующих стали присваивать официальный номер. Как в старину королям. Но королям это было неправильно, потому как они эксплуататоры и правые ревизионисты. А тут в полном согласии с подлинными законами истории. Заведуном I стали считать Хозяина, Заведуном II — Нового Заведующего, сменившего Хряка и т. д. На чрезвычайных съездах стали устанавливать даты жизни и правления очередного Заведуна и осуществленные под его мудрым руководством мероприятия. Это было огромное достижение. До этого каждый новый заведующий поносил предшественника, присваивал себе все то, что было сделано хорошего при нем, и сваливал на него все плохое, что натворил сам новый заведующий. Убедившись в том, что судьба предшественника есть твоя судьба, заведующие решили начать отдавать должное предшественникам и, тем самым, себе. Поскольку каждый последующий заведующий был на голову выше предшественника и делал шаг вперед, благодаря этому нововведению начался неудержимый прогресс. Ибанцы при этом настолько разогнались, что даже не заметили, как перегнали Америку и оставили ее где-то далеко позади. Пришлось вернуться обратно, так как за Америкой надо было глазеть в оба.

Заведун XIII сделал попытку объявить полный изм. Была проделана грандиозная подготовка к этому величайшему в истории человечества событию. Но попытка сорвалась. На тайном пленуме Заместителей ее сочли преждевременной. Но не потому, как писали потом враждебно настроенные историки, что к этому времени в Ибанске почти начисто исчезли мясо, молоко, яйца и другие канцерогенные препараты, и не потому, как писали потом дружественно настроенные историки, что было еще рано, а из-за цифры XIII. Ибанские ученые как раз в это время открыли (опередив американцев вдвое!) естественнонаучные и философские основы неблагоприятных последствий этой цифры. Но Болтун придерживался иной точки зрения. Он сказал, что Заведуна XIII должны были скоро скинуть, и честь объявления полного изма Заместители решили оставить для себя, ибо каждый из них наделялся стать Заведуном XIV. И только в этот момент Заведун XIII понял, какую он допустил грубую ошибку, предложив исключить Хряка из списка Заведунов. И он умер от огорчения.

СПОР С ИБАНИСТОМ

Давай поговорим серьезно, говорит Ибанист. Ты знаешь, я искренний ибанист. Знаю, говорит Учитель. Но имей в виду, для меня искренность — одна из форм поведения, а не добродетель. Хозяин был тоже искренен. И Троглодит. И Претендент. И… Впрочем, это не имеет значения. Не имеет, говорит Ибанист. Я согласен с тем, что человеческая история есть частичка истории живого вещества на Земле вообще. Но есть что-то такое, что выделяет ее из этой общности. Что? То, что есть продукт усилий самих людей, говорит Учитель. Все, что создается благодаря уму и труду людей и поддерживается ценой его усилий.

Одним словом, человеческая культура. Пусть так, говорит Ибанист. Но она имеет свои законы? Имеет. Какие? А не кажется ли тебе, что в поисках этих законов мы так или иначе придем к вызывающим у тебя насмешку производительным силам, производственным отношениям, базису, надстройке и т. п.? Смотря по тому, кто и что ищет, говорит Учитель. Если человек ищет навоз, он идет на конюшню. А если ищет золото — идет на прииск. Я ничего не имею против тех слов, которые ты употребил. Но они суть чисто идеологические существа, а не научные понятия. Их значение устанавливается не по правилам логики. И оперируют ими не по правилам логики. Согласен, говорит Ибанист. По правилам диалектики. Но диалектика разве не… Нет, говорит Учитель. Диалектика есть орудие идеологии, и только. И никогда и ни при каких обстоятельствах не есть орудие науки. Это иллюзии, будто она есть метод науки. Грандиозные иллюзии, но иллюзии. Мы отвлекаемся в сторону, говорит Ибанист. Ну, а в каком же направлении предлагаешь идти ты? Где лежит твое золото? Почему золото — мое, говорит Учитель. Я не претендую на золото. Я претендую на навоз. Золото — продукт природы. Навоз — продукт человеческой истории. Каковы специфические законы человеческой истории? Смотря по тому, что ты имеешь в виду. Есть законы человеческих ассоциаций — социологические законы. Есть законы человеческих действий вообще и отдельных видов этих действий. В том числе — правила управления массами людей и одурачивания их, правила построения домов и городов, изготовления котлет и борщей и т. п. Есть даже правила ведения спора, согласно которым наш спор лишен смысла. Пойдем лучше выпьем. Кстати, объясни, пожалуйста, как понимать такой принцип ибанизма: производственные отношения СУТЬ отношения между людьми в процессе их производства?

ПЕРВОЕ ПИСЬМО ПЕВЦА

Письмо произвело на ибанских интеллектуалов двойственное впечатление. С одной стороны, завидовали тому, что Певец запросто может сходить в бардак и никто не будет его прорабатывать. Ну, и насчет тряпок тоже. С другой стороны, жалели Певца, поскольку он лишился источников творческого вдохновения. Он все-таки явление в нашей, ибанской культуре. А Западу на него наплевать. Проявляли интерес, пока он был тут, в Ибанске. Гонимый. А теперь…

О ГУМАНИЗМЕ И РАССТАНОВКЕ СИЛ

Срамиздатовцам влепили от пяти до семи, сказал Неврастеник. Совсем немного, сказал Журналист. С ними поступили весьма гуманно. Гуманно, сказал Неврастеник. А за что? Даже по нашим законам их не только нельзя было судить, но даже арестовывать. А их год продержали до суда без предъявления обвинения. Но Вы же не можете отрицать, что есть прогресс, сказал Журналист. Раньше за такое просто расстреляли бы без суда и следствия. А в чем Вы усматриваете гуманизм? — спросил Болтун. Употребление этого слова в данной ситуации означает неявное признание того, что срамиздатовцы виновны. А в чем они виновны? Но они же признали свою вину, сказал Журналист. Вы были на суде? — спросил Неврастеник. Нет, сказал Журналист. Нас не пустили. А Вам известно, какая игра с ними велась этот год? — спросил Неврастеник. Все признали свою вину или нет? А где те, кто не признал себя виновным? Где Крикун и другие, которые делали дело, а не позировали перед иностранцами? А их тоже взяли. Но о них ни слова нигде не говорится. Прочитайте внимательно признания раскаявшихся даже в том виде, как они опубликованы. Пройдет время, и люди будет диву даваться, как можно было за такое судить. Как Вы думаете, этот процесс причинил ущерб Ибанску за границей? Конечно, сказал Журналист. А почему, за это не судят организаторов процесса, сказал Неврастеник.

Заместители номер один и номер пять настаивали на расстреле, сказал Брат. А сам Заведующий и Заместители номер два и номер три настояли, на более мягком и гуманном приговоре. Блестящий пример правовой практики, сказал Неврастеник. Суду заранее установлена мера наказания. Это серьезная политика, сказал Журналист. Чья политика? — спросил Посетитель. Политика перед Западом, от которого нам сейчас во что бы то ни стало надо кое-что урвать. И немало урвать. А потому надо изобразить перед ними, что мы — гуманисты, либералы. И то хлеб, сказал Мазила. Хорошо хоть так получается. Не об этом речь, говорит Неврастеник. А если заигрывание с Западом лопнет? Что тогда? Тогда и гуманизм лопнет, сказал Посетитель. Наш гуманизм — не сдвиг в результате некоего имманентного прогресса, а мера в политике. Причем — временная мера. И весьма сомнительная. Вам многое не видно, сказал Журналист. На Западе констатируют наличие серьезного раскола в вашем высшем руководстве как по вопросам внешней политики, так и внутренней. Судя по всему, доминирует группа Заведующего. Это хорошо, перспективы какие-то есть. Какие? — спросил Болтун. Соотношение сил в высшем руководстве отражает соотношение сил в стране. В социально активной части населения сложились две линии или группы — зажимщики (традиционалисты) и либералы (улучшенцы). Это не равносильные группы. Первые представляют стабильно нормальные основы нашей жизни. Они всегда сильнее. И когда кажется, что верх берут улучшенцы, то это означает следующее. Зажимщики в силу необходимости выталкивают из своей среды и допускают существование какой-то группы лиц, которая делает карьеру полностью в рамках режима, но по видимости так, будто она хочет его улучшить. Допускают на время и в крайне ограниченных масштабах. Скоро улучшенцы убеждаются в бессмысленности и невозможности улучшений, если у них вообще были какие-то иллюзии на этот счет. И добившись своего, они становится еще более махровыми консерваторами, чем выделившие их из себя нормальные консерваторы. Хозяин и его банда, кстати сказать, в значительной мере вышли из улучшенцев. Об этом почему-то все помалкивают. Некоторая часть улучшенцев приносится в жертву и громится. Кто это? Когда как. Упрямцы, глупцы, просчитавшиеся, карьеристы, вышедшие в тираж и т. п. Объективный результат деятельности улучшенцев, по идее, — внести какой-то корректив в связи с изменившейся ситуацией для сохранения режима. Например — разрешить бороды, индивидуальных коров, мини-юбки и узкие штаны, чуточку абстракционизма и т. п. Как только цель достигнута или отпадает надобность в ее достижении, улучшенцы исчезают сами или уничтожаются.

Представьте себе, идет армия на параде. Кто впереди? Ясно. Но вот выясняется, что скоро столкновение с врагом. Кого выталкивают вперед теперь? Ясно. А если нужно не с врагом биться, а делать какую-то аморальную работу, например, — уничтожать мирное население, грабить и т. п. Кто впереди будет. Ясно. Кто впереди, то и задает тон. У нас сейчас сложная ситуация. Частично — парад. Частично — бой. Частично — грязная работа. Какая линия выкристаллизуется, покажет время. Скорее всего — грязный парад.

Притом учтите следующее важное обстоятельство. Для соотношения консерваторов и улучшенцев имеет силу закон: сила улучшенцев обратно пропорциональна, а сила консерваторов прямо пропорциональна квадрату расстояния места их действия от центра страны и расстояния в системе иерархии от высшей власти. Расстояния в соответствующих социальных единицах измерения. Например — районное начальство отстоит от высшей власти дальше, чем областное. Ясно? Этот закон объясняет такое парадоксальное, на первый взгляд, явление, как инерция либерализма в верхах. 8 низших кругах и на периферии уже давно консерваторы раздавили улучшенцев. Конечно, там, где они были. В большинстве мест и инстанций их вообще не было. А вверху улучшенцы пока держат инициативу в своих руках. Но их песенка уже спета.

Но Ваш закон, сказал Журналист, имеет силу и для инерции консерватизма, когда либерализм, начавшись вверху, постепенно опускается вниз. Во-первых, сказал Болтун, надо точно установить, находимся мы в начале эры либерализма или в ее конце. Скорее всего в конце, сказал Журналист. А, во-вторых, сказал Болтун, такого закона нет. Либерализм вырастает не из среды высшего руководства и не из среды руководства вообще, а из сопротивления ему в массе населения. Понятно, сказал Журналист. Ваши соображения любопытны. Продолжайте, если Вы хотите еще что-то добавить.

Ситуация осложняется одной особенностью теперешних улучшенцев, сказал Болтун. Сейчас на первый план вылезло внешнее положение Ибанска. Во всем. Нам теперь нужны деловые отношения с Западом. А для этого надо как-то считаться с их нормами ведения дел и самим выглядеть несколько иначе. Инициатива принадлежит не нам. Мы просители. А западный обыватель, уже получивший некоторое представление, что мы такое на самом деле, давит на свое руководство так, что оно вынуждено давить на наше руководство так, чтобы наша внутренняя жизнь выглядела приемлемым для Запада образом. Наш либерализм есть вынужденная уступка в деловых отношениях с Западом, а не продукт внутренней эволюции. Оживление нашей оппозиции связано тоже с этим. И все дело теперь зависит от того, как долго и как серьезно Запад будет давить на нас в этом направлении, а мы — иметь дело с Западом на условиях, которые их устраивают. Способны ли мы держать обещания? Долго ли нам будут верить? Долго ли западные политики будут обделывать свои делишки на заигрывании с нами?

Консерваторы вырастают из внутренних основ нашей жизни. Их принцип жить так, как будто никакой заграницы нет. Заграница нам не указ! Плевать нам на заграницу! Мы сами с усами! Они по-своему правы. Их абстракция соответствует господствующей в ибанском обществе тенденции к самоизоляции от цивилизации западного типа.

Одним словом, либеральные тенденции нашего руководства поверхностны, недолговечны и обманчивы. И авантюристичны, что дает сильный козырь в руки консерваторов. Либералы тоже за то, чтобы душить оппозиционеров. Но они хотят при этом выглядеть гуманистами в глазах Запада.

Вы страшный человек, сказал Журналист. Вы не оставляете места Для иллюзий и игры. А без этого жить нельзя. Мы-то живем, как видите, сказал Болтун. Если это жизнь, сказал Неврастеник. Аминь, сказал Мазила. Глядите-ка, что у меня получилось!

ВТОРОЕ ПИСЬМО ПЕВЦА

СХОДСТВО И РАЗЛИЧИЕ

Вот, смотри, говорит Учитель, две книги. И та и другая — сборник. На одну и ту же тему. Это — американский. Это — наш. В первом ответственный редактор (составитель) А, во втором — В. Вроде бы одно и то же, но лишь внешне. А по сути? Кто такой А? Крупный ученый. Не самый крупный, но достаточно крупный и известный. Он сам подбирал авторов, сам поместил свою большую работу, редактировал, печатал на свой страх и риск в материальном отношении. Я не говорю, что это там система. Я говорю об этой книге. Для примера. Кто такой В? Полное ничтожество. Паразит. Присосался к качестве соавтора к С. Никакой ответственности. Никакой работы. Его функция? Он заведует сектором. Проверен. В чинах. Для ответственности положено иметь на обложке имя такого редактора, чтобы было на кого свалить, ежели что… Главное — чтобы он не пропустил идеологических, политических и прочих ошибок. В первом случае функции А по преимуществу позитивные. Во втором случае функции В по преимуществу негативные. Результат, вроде бы, был один и тот же. Но, по сути дела, принципиально различный. В первом случае накапливается одно, во втором — противоположное. Помножь это в миллионы раз, получишь эффект в масштабах страны. В этом сборнике, говорит Крикун, твоя статья. А какое это имеет значение, говорит Учитель. Если бы моя статья была в том сборнике, то эффект был бы неизмеримо сильнее, если бы статья была намного хуже. Послал бы туда, говорит Крикун. Она сами мне предлагали, говорит Учитель. Лично А. Я подготовил статью. Пока добивался разрешения, они успели книгу напечатать.

БЕЗОБРАЗНЫЙ СТИХ

Безобразный стих — это шутка, сказанная всерьез, но в серьезность которой не хочется верить. Рождается он внезапно, вносит полную ясность или полное смятение, оставляет в душе глубокий след, но никакого воспоминания.

Ты все время погружен в себя, говорит Она. На меня не обращаешь никакого внимания. А напрасно. Погляди, я хороша. На меня мужчины засматриваются. Ты слишком хороша, говорит Он.

Здорово, говорит Она. В тебе погибает великий поэт. Погибает, говорит Он. Но не поэт, а что-то другое. Что — этого я и сам не знаю. И наверно, никогда не узнаю.

Я боюсь за тебя, говорят Она. Они тебя засадят в сумасшедший дом. Засадят, говорит Он. Кошмар, говорит Она. Кошмар, говорит Он.

Это же надо записывать, говорит Она. Не надо, говорит Он. Пропадешь из-за пустяков.

Это не пустяки, говорит Она. Неужели это все-таки правда? Правда, говорит Он. Но таких наверно немного, говорит Она. Если даже такой один, ему от этого не легче, говорит Он. Суть дела не зависит от того, сколько их. Человечество становится преступным, если даже в отношении одного допускает это, зная об этом.

Кто знает, сколько народов отрезало себе пути к развитию и обрекло себя на вырождение, уничтожая такого рода отдельных индивидов. Ибанский народ загоняет себя в эволюционный тупик, тщательнейшим образом истребляя всякие зародыши реальной и кажущейся оппозиции.

ОБ ИДЕОЛОГИИ

Официальная ибанская идеология, говорит Болтун, ничего общего не имеет с религией по ее роли в обществе. И сопоставлять их бессмысленно. Первая не заместила вторую. Религию уничтожили, но место, которое она занимала, осталось незаполненным. Ибанская идеология выросла из других источников и для других целей. Религия есть факт сознания людей, существенным образом влияющий на поведение людей. Это состояние духовности человека в целом. Ибанская официальная идеология не есть состояние духовности человека. Она не влияет на его поведение. Она безразлична к целям людей и их Поступкам. Скажите, какое кому дело до того, что одна формация сменяет другую через тысячелетия, что развитие идет по спирали и т. д.? Ибанская идеология есть лишь средство в поведении людей. Средство карьеры, средство закрепощения, ограничения, оболванивания и т. п. Она не становится внутренним состоянием человека, определяющим его поступки. Она лишь используются одними людьми в борьбе с другими, причем поступки людей при этом детерминируются не ею, а другими факторами. Так что, по меньшей мере, наивно видеть в официальной ибанской идеологии источник зол, о которых говорит Правдец. В ибанском обществе имеется в аморфном состоянии и нечто такое, что сопоставимо с религией по роли в общественной жизни. Но это нечто враждебно религии и религиозному сознанию. Это — антирелигиозность в собственном смысле слова, представляющая собою осознание социальных законов Бытия. Это — неписаные догмы антирелигиозности: не пойман — не вор; рыбка ищет, где глубже, а человек, где лучше; если не ты его, так он тебя; своя рубашка ближе к телу; моя хата с краю, и т. д. Возможно, когда-нибудь будем изобретена ограничительная религия для обществ ибанского типа. Возможно, она включит в себя какие-то элементы из официальной идеологии и старых религий. Потребность в этом ощущается, но пока очень слабая. Я имею в виду тягу отдельных людей, в, особенности — молодежи, к христианству и буддизму, например.

ЧАС ВОСЕМНАДЦАТЫЙ

Наши оппозиционеры, говорит Клеветник, рассматривают нашу жизнь исключительно в сравнении с Западом. Наши проблемы надо рассматривать, прежде всего, автономно, т. е. независимо от того, плохо или хорошо живут на Западе. Неужели все наши цели сводятся к тому, чтобы уподобить ибанский образ жизни западному? Ведь кое в чем мы их опередили. Да и на Западе жизнь не, сахар. И там далеко не всем хорошо. Наша официальная пропаганда ловко использует это. Цены на продукты повысили? И на Западе повысили. Сажаем? И на Западе сажают. Есть же в нашей жизни некое общечеловеческое начало, понятное без сопоставлений и рождающее наши проблемы! Так-то оно так, говорит Болтун. Но без Запада нам не обойтись. Наши проблемы суть проблемы Запада, обнажаемые до предела на ибанском материале. Разве для нас проблема — повышение цен на продукты питания, плохие жилищные условия и т. п.? Наши проблемы не в этом. Наши проблемы — демократические свободы, правовая защита личности, условия для творческой деятельности и т. д. Что бы ни происходило на Западе, Запад наш союзник в этом. И единственная защита. Да и то лишь постольку, поскольку они начинают понимать, что от нас зависит их собственная судьба в этом отношении. Их власти и определенные деловые круги, имея дело с Ибанском, сами становятся ибанскоподобными и пытаются завести у себя наши ибанские порядки. На Западе пока еще есть силы, способные противостоять проибанским тенденциям в мире. Они-то и являются опорой ибанских оппозиционеров, персоналистов и т. п. Неужели Вы надеетесь на наши внутренние силы? Они ничтожны. Они живы пока только благодаря поддержке Запада.

Сколько мы говорим, думает Крикун. Неужели это и есть единственное дело, на которое мы способны? А куда от этого денешься? Они же все равно правы.

Они правы, конечно, говорит Учитель. Но знаешь, чего нам не хватает? Движения. Мы топчемся на месте. Вот мы поговорили. И что же? Ничего. Через неделю об этом забудем. И будем о том же говорить снова. Такие разговоры надо фиксировать в какой-то литературной или научной форме. И двигаться вперед. Нужен журнал. Какой-нибудь. Самый захудалый. Но свободный. А тебе я советую, делай книжку и печатай там. Плевать на последствия. У тебя же есть результаты. Ты на грани выдающегося открытия. Брось все. Уединись на год и доведи дело до конца. Знаешь, какой эффект будет! Тогда тебя голыми руками не возьмешь! Тогда ты им так врежешь!…

А что я им тогда врежу, думал Крикун. Нет, такая перспектива меня не увлекает. А что же тогда?

СОБРАНИЕ

Значительную часть времени ибанцы проводят на собраниях, говорит Журналист. Что это такое? Величайшее изобретение цивилизации, говорит Неврастеник. Высшая форма социальной демократии для индивидов, находящихся на низших уровнях социальной иерархии. После установления полного изма человечество начнет новый цикл развития, который завершится превращением всего общества в постоянно действующее собрание. А на следующем после этого этапе общество разовьется настолько, что превратится в постоянно действующий президиум собрания. И наконец — в почетный президиум. Что будет дальше, предвидеть не смогли бы даже классики, живи они сегодня. Ну, а они-то по этой части мастера были.

Наука о собраниях (собранелогия, скажем) еще не существует, хотя практика тут огромная. А научный полный изм уже есть, хотя что-то не слышно, чтобы его собирались объявлять свершившимся. Странно, правда? Во всяком случае, я делаю заявку на собранелогию. Я создатель новой науки. Но, увы, пользы для себя из этого не извлеку. А если Вы выдадите меня, мне еще за это по шее дадут.

С чего же мы начнем? Ну, допустим, с классификации. Тут безразлично, с чего начинать. Создаваемая мною новая наука собранелогия не имеет начала. Она может начинаться с любого конца. Собрания разделяются на открытые и закрытые. Все, происходящее на закрытых собраниях, становится известным всем желающим. А даже присутствующие на открытых собраниях часто не знают, о том, что на них происходит. Почему? Читают книжки, беседуют с соседями. Ничего не слышат из-за шума. Или слушать и смотреть вообще нечего, ибо происходящее бессмысленно. Любимая шутка участников собраний — говорить, что открытое собрание объявляется закрытым или что закрытое собрание объявляется открытым. А когда собрания бывают смешанные (первая половина — открытая, вторая — закрытая), шутка принимает форму мистики. Председатель президиума после первой половины объявляет открытую часть закрытой, а закрытую открытой. Почему диалектические логики не используют это как пример правомерности логических противоречий, отражающих реальные противоречия действительности? Наверно потому, что этого нет в первоисточниках. А пример блестящий. Не хуже, чем плюс и минус в математике.

Собрания разделяются, далее, на периодические (текущие) и чрезвычайные. Текущие — тоскливая рутина, за исключением одного, когда происходят отчеты старых выборных органов и выборы новых. Тут иногда разгораются страсти, весьма напоминающие кухонные склоки коммунальных квартир недавнего прошлого. Но это все ничего не значащая пена, влияющая на судьбу лишь нескольких индивидов, да и то скорее комическим, чем трагическим образом. Чрезвычайные собрания собираются для того, чтобы одобрить решения высших властей, выразить восторг, принять к сведению и т. п., а также заклеймить тех, кого указано клеймить. Например, Правдеца, Двурушника, Клеветника и т. п.

Как проходит собрание? Когда как. В среднем — так. За две недели вешается объявление о том, что тогда-то состоится такое-то собрание. В день собрания перед входом в зал с листами бумаги садятся женщины из самых низших сотрудников, обычно выполняющие эти функции, и переписывают всех присутствующих. Нужен кворум, во-первых. А во-вторых — чтобы потом наказать отсутствующих. Некоторые, зарегистрировавшись, удирают. Но таких не очень много. Это в основном люди, которые достигли такого положения, что им не грозит наказание, Или опустились до такого положения, что им наплевать на наказание. Собрание начинается. Избирается президиум. Президиум намечается заранее. Попасть в него — не просто честь и мечта рядового ибанца. Это знак. Если ибанца выбрали в президиум, значит, он в чести у начальства, и не исключено, что пойдет в гору. А если тебя раньше выбирали, а на сей раз нет, значит что-то неладно. И сотрудники шепчутся по сему поводу, усмехаясь, сочиняют слухи. И самое странное в этом, они никогда не ошибаются. Я сам один раз для хохмы пустил такой слушок про Претендента. И что Вы думаете? Погорел в ближайшее же время. Заранее намеченный человечек после предложения председателя избрать президиум поднимает руку и зачитывает списочек-Обычно в президиум выбирают чуть ли не половину учреждения. Всех начальников. Их ближайших холуев. Актив. Талантливых и растущих. Гостей и надсмотрщиков из высших инстанций. В особо торжественных случаях избирают почетный президиум, в который включают всех высших руководителей в том порядке, какой предустановлен свыше. Потом начинается нудный доклад, который не слушает никто или слушают немногие заинтересованные, которых, как всем известно заранее, похвалят или поругают. Потом выступления в прениях, которые тоже никто не слушает. Выступают штатные выступальщики или заранее намеченные лица. Говорят заранее намеченные речи. Тишина и человеческое оживление наступают только тогда, когда разгорается склока или скандал. Но это бывает редко. Еще реже, чем приличный детектив по ибанскому телевидению. Обычно до этого не допускают. Потом принимается резолюция. Она состоит из констатирующей части, в которой отмечаются успехи и недостатки, и постановляющей части, в которой говорится о том, что надо усилить успехи и ликвидировать недостатки. Составление и принятие резолюции есть главная часть собрания. Здесь решается судьба людей. Попадешь, например, в число хвалимых. И начнут тебя хвалить во всех инстанциях. Премию, глядишь, дадут. Оклад повысят. Жилье улучшат. А попадешь в число ругаемых — пиши пропало. Минимум год везде склонять будут. Вплоть до высших инстанций дойдешь. Иногда и попадет-то человек за пустяк. А выше уже не смотрят, что пустяк. Смотрят лишь на формулировку. Еще выше дают широкую оценку. И не успеешь оглянуться, как в газетах даже рубанут за серьезную ошибку. Так что вопрос о формулировках резолюции есть жизненно важный вопрос. Бывает так, что люди часами бьются за изменение формулировки со словом Ошибка на формулировку со словом Упущение. Со стороны посмотреть — комедия. А на самом деле — драма. Пройдет первая формулировка — лет на пять для человека закрыты все пути карьеры. Пройдет вторая — от силы на год. А то и так обойдется.

Вообще существует иерархия положительных и отрицательных оценок деятельности сотрудников и групп. Оценка деятельности группы есть фактически оценка деятельности отдельных лиц, только не прямая, а косвенная. Например, отметили, что такой-то сектор допустил ошибку. Значит, допустил ошибку заведующий и сотрудник А, который фактически заправлял сектором. Оценки классифицируются подобно армейским чинам — начиная с рядовых и кончая генералами и маршалами. И пропорции аналогичны. Кстати, совершенно еще не изученный вопрос — стереотипность иерархии абсолютно во всех сферах жизни общества. Даже похороны имеют свою иерархию. Недостатки, например, разделяются на недосмотры, просмотры, упущения, недоделки, просчеты, недоработки, промахи, ошибки, грубые ошибки, грубейшие ошибки, непростительные ошибки, провалы и т. п. Достоинства разделяются на сдвиги, подъемы, оживления, достижения, успехи, некоторые успехи, заметные успехи, серьезные успехи, крупные достижения и т. п. Вы не обратили внимания, на заседании, где мы с Вами были, к различным лицам применялись выражения Известный, Видный, Крупный, Популярный, Выдающийся и т. п. Это — не литературные вариации. Это — та же самая иерархия оценок. У нас есть виртуозные знатоки в этом деле. Вот — передовая статья Газеты. Для Вас пустая трепотня и демагогия. Для знатока — бездна информации. Здесь десятки явных и неявных оценок. Первое дело ибанского карьериста — научиться читать такие ничего не значащие для посторонних тексты. Для нас с Вами эти тексты — пустой звук. Для них — руководство к действию. Так что и у нас есть своя очень сложная дифференцированная и структурированная система оценок, не доступная для посторонних, но привычная и четкая для заинтересованных. Наша система оценок адекватна нашей системе реальных ценностей. Для Вас это жуткие мелочи. А для нас борьба за повышение зарплаты на десятку и за улучшение жилья на десять квадратных метров есть более острая проблема, чем для кого-то борьба за министерский портфель или корону.

Но я отвлекся. Каковы полномочия собрания? Огромны и ничтожны. Они не выходят за рамки дел и интересов своего учреждения. Причем — мелких. И в духе указаний свыше. Это — та же липа демократии, но с некоторыми реальными последствиями для жизни людей на грошовом уровне. Но во всем, что касается зажима людей творческих и действительно талантливых, они всесильны. Если тебя заклеймит собрание твоего учреждения — конец. А оно всегда заклеймит по своему почину, если не будет сдерживающих указаний свыше. Представьте себе, если у нас кто-то и выбился, то только благодаря защите свыше.

ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ

При Заведуне XV было полностью ликвидировано враждебное западное окружение, и на всей Земле установили Ибанск. Все уцелевшие западные города после исправления их идеологических ошибок переименовали и Ибатянски с соответствующими инвентарными номерами. Париж, например, получил номер 031/5634-А. И за то пусть скажет спасибо, так как один английский городишко (не то Лондон, не то Ланден) отменили совсем. Он, видите ли, не захотел расстаться со своей Королевой. Вот вам пример поистине чудовищной реакционности эксплуататорских классов прошлого! На все пошли. Все отдали. Со всем согласились. Портреты повесили. А с Королевой расстаться не захотели. Жалко, говорят. Традиция. Мы с ними сначала по-хорошему. Мол, на что вам Королева. Теперь все королевы. Все равны. Все на голову выше. А они свое. Традиция, говорят. Жалко. Привыкли. Ну, мы им и показали нашинские традиции.

Луна тогда к Ибанску еще не присоединилась. В стороне осталась. Улететь-то туда улетели еще при капитализме. И дом там построили. И кислород запасли. И сад разбили. И козу завели. Обживаться стали. А вернуться не успели. На земле как раз везде установили Ибанск. Науки объединили во Всемирновсеибанскую Академию Наук. И начался такой мощный подъем всех наук, что даже маршрут Заведуна в туалет стали рассчитывать в вычислительном центре, объединившем все вычислительные машины мира. И делали это с очень высокой степенью приближения: Заведун по этим расчетам оправлялся исключительно в радиусе пятидесяти метров от унитаза (сделанного, кстати сказать, из золота), а один раз он чуть было не попал в сам унитаз. Все сараи Ибанска завалили вновь открытыми элементарными частицами и хромосомами. Особенно большими оказались достижения в области космонавтики. Теперь даже Всеибанское Общество Освоения Всей Вселенной Вокруг Земли (ВООВВВЗ) без помощи школьников первого класса не могло бы найти на ибанском небе Луну. Не то, что лететь туда. Лететь туда было уже незачем. Да и не на чем. Не беда, сказал Заведун. Они и без нашей бескорыстной помощи тоже скоро сдохнут. Дышать-то нечем будет, ха-ха-ха. Кто-то сказал Заведуну, что там находится и наш человек. Заведун велел направить туда директиву, пусть берет власть в свои руки. Превосходная идея, сказал Заместитель. Тал они сдохнут еще быстрее.

Делая отчетный доклад на очередном съезде, Заведун сказал следующее. В области внешней политики мы добились самых выдающихся успехов за всю историю Ибанска. Мы ликвидировали внешнюю политику. Теперь мы можем все силы перебросить на внутреннюю политику.

И перебросили.

ПОЗИЦИЯ ЛИБЕРАЛЬНОГО ИНТЕЛЛИГЕНТА

ИБАНИЗМ И СОЦИОЛОГИЯ

Послабления пришли не сразу. Хотя Хозяин сдох, первое время ничто не изменилось. Даже наоборот. Произошла кратковременная вспышка озверения. Но маятник ибанской истории уже качнулся в сторону либерализма. На первом этапе самые прогрессивные и образованные обществоведы начали ссылаться на имена, ранее не известные в ибанском погромоведении. Они, как и ранее, громили западных прислужников империализма. Но круг громимых социологов и круг громимых идей несколько расширился. На втором этапе этот круг стал еще шире. И появилось новое качество. Громили уже не так грубо и нелепо, как это делали зубры изма предшествующего периода, а более квалифицированно и интеллигентно. Кое-что не громили, а критиковали в чисто академической манере, но достаточно остро. Объективизм, заорали зубры. Но скоро сами вошли во вкус и сменили своих старых референтов и помощников на более молодых, знающих иностранный язык. Надо подходить творчески, заорали зубры. Надо науку развивать и ставить новые проблемы. На третьем этапе стали проскакивать некритикуемые идейки западных социологов. Сначала их протаскивали как идеи, принадлежащие классикам, но искаженные буржуазными горе-мыслителями. Но прогресс делал свое дело. Ссылки на классиков стали сокращаться. И идейки оттуда стали пролезать в идеологически передержанную ибанскую печать в первозданном виде. И даже порой со ссылками на авторов. Некоторые исты вообще перестали ссылаться на классиков, а западных социологов стали называть коллегами. Зубры ибанизма поняли, что пора принимать меры. Но у них не было сил. А те, кто имел силы, еще не доросли до такого уровня, чтобы принимать меры. Они сами еще сдавали экзамены, посмеивались над ибанизмом и зубрами, говорили о прогрессе и сутками жевали устаревшие идеи Запада, выглядевшие в Ибанске как последний крик моды.

На Запад ибанские обществоведы сначала не ездили совсем, потом стали ездить еще реже. В период Растерянности их стали выпускать, предварительно промывая мозги до такой степени, что, кроме самых примитивных догм ибанизма, в них не оставалось ничего. Хотя они выглядели там круглыми дураками, это шло им на пользу. Раз враг ругает, значит хорошо. Враг не любит наши успехи. Если враг хвалит, значит что-то неладно. Боже упаси от похвал врага! И ибанские обществоведы делали все, что в их силах, чтобы враг их не похвалил. И добились в этом выдающихся успехов.

Но времена изменились. Потребовалось ездить на Запад все чаще и не ударять лицом в грязь. Потребовалось даже с Запада пускать к себе и показывать товар лицом. Зубры ибанизма выучили десяток новых слов (группа, поведение, интеграция, стратификация и т. п.), не понимая их смысла, и обросли ловкими мальчиками, знавшими языки, способными болтать на любые модные темы и служившими в Органах. Из них скоро выросли ведущие специалисты, представляющие ибанскую науку на мировой арене. Мальчики позволяли себе такое, что никогда не снилось самим радикальным обществоведам Ибанска. На Ибанск устремилась лавина западной общественной мысли. Началась социологическая лихорадка. Все спешили что-то урвать, не вникая в суть дела и ничего не переваривая толком. На основе отвратительного профессионального образования, отборной глупости и пошлости, полной безнравственности, карьеризма, стяжательства и т. п. западная социальная мысль приняла чудовищные ибанские формы. Тот, кто всерьез займется изучением социологической литературы Ибанска этого периода, будет потрясен открывшейся ему картиной интеллектуального маразма. Стало для всех очевидно, что социологию следует разрешить в официально установленном виде и под эгидой ибанизма. Так и сделали.

Начался период превращения социологии в материальную силу ибанского общества. Появились сотни групп, отделов, секторов, сборников, совещаний, симпозиумов и т. д. На первом всеибанском симпозиуме было представлено более тысячи специалистов. На международный конгресс поехало столько же. А могли делегацию увеличить еще раз в десять. Социология оказалась необычайно удобной вещью. Она стала прекрасно подтверждать правоту ибанизма и превосходство ибанского образа жизни над всеми остальными.

Но, как и во всяком великом историческом движении, здесь была другая сторона. Во-первых, в значительной части социологии наметилось забвение основополагающих истин изма, игнорирование его и даже насмешки. Во-вторых, молодые карьеристы, претендовавшие сначала лишь на вклад в науку, стали вскоре в большей мере претендовать на должности, степени, звания, командировки, квартиры и прочие блага, которые по праву получали зубры изма за свое верное служение изму, за свою глупость и необразованность. Зубры и подросшие зубрята возмутились. Как, кричали они. Им языки иностранные, модные статейки и книжонки, встречи с иностранцами! И им же должности, звания, дачи, квартиры! Несправедливо! В-третьих, как это ни странно, в мутном потоке социологического шарлатанства стали появляться настоящие научные работы. Обнаружилось, что Ибанск — благодатное поле для социологических исследований. И даже самые примитивные исследования дают заметный эффект. Обнаружилось также, что результаты научных социологических исследований приходят в конфликт с догмами изма и официальной пропагандой. Это-то и решило все дело. Забвение истин изма ликвидировали одним намеком. Молодые карьеристы быстро перешли в зубров и в зубрят. Но настоящие ученые и научные результаты, хотя их и было ничтожно мало, не переходили ни во что и с намеками не считались. Их следовало уничтожить в зародыше. К этому времени консерваторы разобрались, что к чему, и поняли, что все эти социологические пустозвонские штучки они сами могут делать в рамках изма не хуже самих прогрессистов. Пора, решило начальство. И устроили погром. Во главе погрома шли молодые карьеристы, которые указывали пальцем на тех, кого следовало уничтожить. И социология в Ибанске вернулась в лоно ибанизма, но по спирали, обогащенная новыми методами фразеологии, карьеризма и стяжательства. Законы ибанского общества, изобретенные за сто лет до появления самого этого общества, остались незыблемыми хозяевами если не самой жизни, то разговоров о ней во всяком случае.

О СОЦИАЛЬНЫХ СИСТЕМАХ

Главная задача при исследовании предметов как эмпирических систем, писал Учитель, — построить исследование так, чтобы стало возможным измерение и количественное выражение свойств системы. В принципе все свойства социальных систем поддаются измерению. Даже такие, как исполнение распоряжений, свобода индивидов, ответственность и т. п. Между прочим, официально публикуемые сведения дают богатый материал для этого. Государство не способно сохранить в тайне самые главные механизмы своей социальной жизни. Перестанут печатать одни сведения, их можно будет заменить другими. Только при полном отсутствии каких бы то ни было сведений об общественной жизни тайна будет сохранена. Но какой ценой? Ценой полного обнажения самой глубокой сути общества. Чем тщательнее скрывают социальные тайны, тем явственнее они вылезают наружу.

Параметры (измеряемые признаки) социальных систем разделяются на положительные и отрицательные. К положительным относятся такие, которые сами собой не складываются и не сохраняются или делают это в малой степени. Требуется значительные усилия, чтобы их создать и сохранить. Отрицательные складываются и сохраняются легко или сами собой. Различие их подобно различию культурных растений и сорняков. Это различение не всегда совпадает с различением плохих и хороших явлений. Здесь не предполагается никаких оценок, в особенности — моральных.

Параметры социальных систем, далее, разделяются на переменные и постоянные. Последние суть основные характеристики системы. Это, например, параметры системности, размерности, связности, свободы, глубины, очковтирательства и т. п. Для них должны быть найдены особые величины константы системы. Это может быть сделано эмпирически. Но я не исключаю и теоретические вычисления. Думаю, что, по крайней мере, часть из них имеет априорный характер.

Каждая система, например, имеет свою константу системности. Это есть величина, которая определенным образом уменьшает все расчетные положительные величины системы и увеличивает отрицательные. Так, если вы теоретически рассчитали, что в этом году будет урожай X, то фактический урожай не будет превышать величину X/а, где а есть константа системности (а≥1). Если вы планируете закончить такую-то стройку через Y дней, то фактически она будет закончена через Y×а дней.

ЧАС ДЕВЯТНАДЦАТЫЙ

Трудно сказать, когда Крикун начал систематически изучать материалы периода Хозяина, касающиеся репрессий. Когда он встретился с другими людьми такого же рода, он уже мог считать себя специалистом. Он давно чувствовал, что именно здесь зарыта собака. Именно с этого надо начинать, думал он. Существующий в Ибанске социальный строй должен быть проявлен для мира с полной очевидностью и неопровержимостью, причем — в его самом гнусном и страшном проявлении: в системе массовых репрессий, начатых с первого дня существования Ибанска и продолжающихся непрерывно по настоящее время. Нужны конкретные факты, цифры, документы, показания очевидцев. И главное официальные факты и документы. Не может быть, чтобы весь этот кошмар не получил публичного выражения. Тогда иначе смотрели на вещи, и не могли предполагать, что слова, казавшиеся им вполне справедливыми, много лет спустя станут свидетельством страшных преступлений. Наши сегодняшние газеты и журналы через какой-нибудь десяток лет тоже станут запретной разоблачительной литературой. Нужно писать разоблачительную книгу!

Началось бесконечное сидение в библиотеках и копание в архивах и частных собраниях. И Крикун стал частичкой механизма, направлявшего огромный поток бумаг на письменный стол человека, которому суждено было в ближайшие годы стать величайшим гражданином Ибанска.

КНИГА

Общепризнано, что, если не самым крупным, то одним из самых крупных политических событий Ибанска периода Растерянности является публикация на Западе Книги Правдеца. Книга, действительно, произвела ошеломляющее впечатление на Западе и сделала для формирования общественного мнения Запада об Ибанске больше, чем все ее предшественницы. А кто знает, как эта Книга готовилась? Для Книги был собран такой фактический и документальный материал, что для решения аналогичной задачи в нормальных условиях потребовалось бы минимум три-четыре специальных института с десятками, сотнями квалифицированных работников. И это — в условиях, когда каждая секунда жизни Правдеца находилась под наблюдением Органов, а каждая бумажка, вступавшая с ним даже в косвенный контакт, становилась вещественным доказательством всего, что взбредет в голову сотрудников Органов, занятых в деле Правдеца. Написанную Книгу надо было спрятать. Попав в руки Органов, она была бы немедленно уничтожена вместе со всеми, кто участвовал в ее подготовке и хранении. Наконец, ее надо было переправить на Запад. А былые возможности на этот счет давно прикрыли. А для самого Правдеца и близких к нему людей это было начисто исключено.

Самым значительным результатом периода Растерянности было появление людей, оказавшихся способными решить эту грандиозную задачу. Когда на Западе говорят о вкладе в ибанскую литературу, о крушении иллюзий в отношении изма, о том, что ибанцы начинают осознавать… то хочется кричать, кричать, кричать… Да неужели вы такие же кретины, как и мы! Неужели вы ничего не понимаете и не видите! Ведь если взрыв произошел, был же кто-то, кто изобрел бомбу, подложил ее в нужном месте, принял решение делать ее, взорвал ее. Дело не делается само собой. Тем более в условиях, когда вся мощь огромного государства направлена на то, чтобы это дело не сделалось. Ну, да ладно. Пусть хотя бы так. Пусть это всего лишь акт мужества одного человека, решившегося сказать правду о давно прошедшем времени.

ПРИВИЛЕГИИ

Считается, говорит Клеветник, что в Ибанске господствует принцип: от каждого по его способностям, каждому по его труду. Нельзя сказать, что этот принцип здесь нигде не действует. Можно указать множество подразделений жизни общества, где он вроде бы действует очевидным образом. Но является ли этот принцип специфической особенностью ибанского общества в тех случаях, когда кажется, что он действует? Является ли он здесь всеобщим или, по крайней мере, доминирующим? Приведите примеры случаев, когда этот принцип вроде бы осуществляется у нас, и вы увидите, что в западных странах в аналогичном смысле он выполняется отнюдь не реже и не менее скрупулезно. Но оставим в стороне сравнения и поставим вопрос так: какое место занимает этот принцип внутри нашего общества? Думаю, что с этой точки зрения он является настолько второстепенным, что рассматривать его вообще как принцип этого общества бессмысленно. И раздувают его официально только потому, что хотят скрыть главный и специфический принцип распределения этого общества, вытекающий из его социальной структуры, а именно — принцип распределения в соответствии с социальными привилегиями. Наше общество есть общество социальных привилегий.

Социальная привилегия есть то преимущество, которым обладают индивиды данного рода (в частности — один индивид) перед прочими в силу своего социального положения. Не всякая привилегия есть социальная привилегия. Например, лица, живущие в курортном районе и имеющие возможность прилично наживаться за счет курортников, имеют привилегию экономико-географического порядка, но не социальную. Молодой человек, родившийся в семье высокопоставленного чиновника, имеет ряд преимуществ перед молодым человеком из семьи бедного творческого интеллигента. Первому, например, даже при наличии посредственных успехов в школе гарантировано высшее учебное заведение по выбору. Главным образом — по выбору родителей или из соображений последующей выгоды, а не по принципу "От каждого по способностям". Второму даже при наличии блестящих способностей не так-то просто попасть не только в институт, соответствующий его способностям и склонностям, но в любой какой-нибудь захудалый институт. Если, конечно, у его родителей нет связей, благодаря которым экзаменаторам будет дано тайное указание хотя бы не заваливать его на экзаменах. Но рассмотренная привилегия первого молодого человека по сравнению со вторым, сидевшим, может быть, с ним за одной партой, не есть социальная привилегия первого молодого человека. Это есть социальная привилегия его отца, а не его самого. Благодаря привилегии рождения он приобретет социальные привилегия. Так что ее можно рассматривать как потенциальную социальную привилегию. Но я в эти тонкости вдаваться за недостатком времени не буду. Предоставляю вам самим подыскать здесь подходящие определениям классификацию.

Западные общества тоже имели и имеют систему привилегий. Например, наличие достаточных средств дает возможность приобрести образование, соответствующее способностям и склонностям человека. Не всякий имеет эти средства. Это привилегия. Но привилегия богатства, а не социального положения. Здесь роли не играет, как получены средства. Они могли быть украдены, заработаны, получены по наследству или быть результатом социальной привилегии. Но сам факт достаточности этих средств для получения образования не есть социальная привилегия. Аналогично человек, имеющий крупную сумму денег, независимо от ее происхождения, может совершить заграничное путешествие, если он гражданин западного общества. Опять-таки это привилегия, поскольку не всякий может себе это позволить. Но не социальная. У нас, чтобы совершить поездку за границу, недостаточно только иметь деньги и быть нормальным гражданином. У нас это — одна из самых серьезных социальных привилегий. И, как правило, такие поездки предоставляются привилегированным лицам бесплатно.

Нет обществ без привилегий. Вождь первобытного племени, берущий первым кусок мяса убитого животного, уже имеет привилегию, причем по тем временам огромную. Важно установить, какой тип привилегий характерен для данного типа общества и какую роль они играют в его жизни. Наши либералы, требуя большей свободы передвижений по стране и поездок за границу, большей свободы слова, печати, творчества и т. п., посягают на самые основы ибанского образа жизни — на органически присущую ему систему привилегий. Их желания суть продукт того, что они начитались книжек о прошлом и о Западе, наслушались всякого рода разговорчиков на эту тему и, может быть, сами нагляделись. Но они чужды ибанской социальной действительности.

Социальные привилегии разделяются на официальные, закрепленные законом или обычаем, и неофициальные. Последние делятся на наказуемые (порицаемые, во всяком случае) и ненаказуемые (или слабо наказуемые). Но строгих граней тут нет. Например, высокая зарплата, хорошая квартира, персональная машина, закрытый распределитель продуктов питания, бесплатные санатории и т. п. у крупных чиновников суть законные привилегии. А принуждение подчиненных к сожительству, присвоение их идей, навязывание соавторства, устройство на работу или учебу по знакомству и т. п. суть фактические привилегии, но не узаконенные. Они официально порицаются. Но много ли случаев вам известно, когда начальники за такие дела пострадали бы? Эти привилегии столь же прочны, как и законные. Существует огромное количество должностей, где именно фактические неузаконенные привилегии являются главными источниками доходов всякого рода. Это даже иногда официально учитывают в установлении зарплаты, когда зарплата оказывается чистой фикцией. Пройдетесь, например, по дачным местам и поинтересуйтесь сколько стоят дачи и какова зарплата их владельцев. И вы увидите, что в огромном числе случаев владельцы должны были бы в течение десятков лет откладывать зарплату полностью, чтобы накопить на дачу.

ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ

Строить полный ибанизм в условиях отсутствия враждебного окружения стало значительно труднее. Прежде всего, выяснилось, что некого догонять. А раз так, то и спешить незачем. Можно и обождать. Стало негде брать взаймы, не от кого ждать помощи, не у кого тянуть новые открытия и изобретения и заимствовать моды, негде отдыхать от ибанской нервотрепки и приобретать заграничные вещички, не на кого сваливать свои трудности, не с кем сравнивать свои выдающиеся успехи. Одним словом, исчез любимый враг, делавший жизнь мало-мальски осмысленной и интересной. Остались одни свои. А что свои? Дрянь. Со своими и по душам-то поговорить не с кем.

Хотели было армию распустить. Но куда девать такое количество хорошо подготовленных заслуженных офицеров, генералов и маршалов? К тому же рискованно. А вдруг!… Нет, армию распускать нельзя. Наоборот, сказал Заведун, у нас все должно отмирать путем укрепления. И привел цитату. А спорить с цитатой…

Конечно, пришло и кое-какое облегчение. Оппозиционеров перестали поддерживать извне. И бежать им стало некуда. И вообще оппозиция потеряла смысл, так как не перед кем стало выпендриваться. Прекратились клеветнические Голоса. И стало скучно. Однажды Заведун целый вечер крутил ручку приемника, надеясь поймать хоть какой-нибудь Голосишко и услышать чуточку правды про Ибанск. Но, увы! Голосов уже не было совсем. Сотрудники, видя такое, решили создать на болоте, на котором никто жить не хотел, Неприсоединившуюся Буржуазно-Демократическую Республику (НБДР) в два квадратных метра, с территории которой начались клеветнические передачи и куда решено было время от времени выгонять оппозиционеров — с целью создания впечатления и для интриги. Заведун вздохнул с облегчением и выступил с докладом, в котором высказался за мирное сосуществование. Путом мырнаго сарывнаваныя мы далжны даказат нэаспарымый прэимуществ нашэго обшэственного стройя, сказал он. Прытом мы нэ далжны тэрат бдытэлнаст. Мы будым нэуклонна крэпит абарону. Мы усылым дэатэлност наших лубымых Органыв. Так и сделали. И усилили охрану границ изнутри, так как наружи уже не было.

ЧАС ДВАДЦАТЫЙ

Кому первому пришла идея создания нелегального машинописного журнала Срамиздат? Теперь установить это невозможно. Один стукач, присутствовавший на том историческом заседании, доносил, что идею эту выдвинул Крикун и упорно отстаивал в полемике с Лодером, который был основательно пьян и толком не соображал, о чем идет речь. Другой стукач, присутствовавший на этом же заседании, доносил, что идею выдвинул Лодер, а Крикун разгромил ее как детскую игру. Но заседания на самом деле не было. Было обычное сборище с водкой, магнитофоном и разговорами о лагерях и процессах. Причем, не одно сборище, а несколько. И в сообщениях стукачей фигурируют разные даты. И Крикун попал на одно из них совершенно случайно. Его привела Она познакомить с интересными ребятами и послушать музыку. Тогда-то перепивший Брат и сказал, что если бы все их разговорчики записать и напечатать, получилась бы сногсшибательная брошюрка. Брат вынул свою записную книжечку и стал в ней что-то записывать. Эту манеру его все знали и не обращали на нее внимания. Если уж печатать, сказал тогда Крикун, то это надо делать серьезно. Бесспорные факты. Документы. И так, чтобы это уходило на Запад.

Через пару месяцев вышел первый номер Срамиздата и произвел сенсацию. Никто не знает, кто готовил его и кто отпечатал десяток экземпляров. Он с молниеносной быстротой распространился по Ибанску, перепечатываемый буквально в сотнях экземпляров. Номер Срамиздата вышел. Ничего особенного не произошло. Никого не посадили. А разговорчики пошли. Слухи приписывали номер Лодеру. Он не отказывался. Потом поверил в это. И взял дело в свои твердые руки. И надо признать, поставил его на широкую ногу. Выпуски Срамиздата стали обычным делом ибанской интеллектуалистской жизни.

Сотрудник, в свое время лично знавший Крикуна и внимательно следивший за его научной карьерой, рекомендовал Инструктору, наблюдавшему деятельность Срамиздата, обратить на него особое внимание. Имейте в виду, сказал он, Крикун — талантливый ученый, известен в своей области за границей, знает несколько иностранных языков. Хладнокровен. Находчив. Решителен. И органически враждебен ибанскому строю жизни. Черт возьми, подумал Крикун, когда эту характеристику прочитал ему из своей записной книжечки Брат. Если бы мне такую характеристику дали тогда в полку, быть бы мне первоклассным летчиком-испытателем или космонавтом. И Органам из-за меня не было бы никаких хлопот. Боже мой, какие же они все-таки кретины!

ПАРАДОКСЫ ПОЗНАНИЯ

Почему так происходит, я как будто понимаю, говорит Мазила. Но спокойно к этому отнестись не могу. Ложные и поверхностные идеи Правдеца имеют сенсационный успех и огромную эффективность. Верные и глубокие идеи таких людей, как Шизофреник, Клеветник и даже Двурушник, не имеют серьезного успеха и эффекта. Их встречают до известной степени враждебно даже те, для кого они по замыслу писаны. В чем все-таки дело? Ты сам все прекрасно знаешь, говорит Болтун. Верные и глубокие идеи индивидуальны, ложные и поверхностные массовы. Народ в массе склонен к заблуждениям и сенсациям. Ум и глубина для него непонятны и оскорбительны. Уровень понимания обратно пропорционален числу понимающих. Степень эффективности социальных идей обратно пропорциональна степени их научности. Однажды мне довелось присутствовать при беседе Правдеца и Крикуна. Кто такой? Так, один толковый парень. Он у тебя бывал. Не помнишь? Разговор шел, разумеется, о репрессиях. Я преклоняюсь перед Вашим подвигом, говорил Крикун. Признаю огромную важность проделанной Вами работы. Не сомневаюсь в грандиозном успехе Вашей книги. Признаю, что она сыграет огромную роль в истории не только Ибанска, но и человечества вообще. Но концепцию Вашу я принять не могу. Хотите Вы этого или нет, в Вашем изображении дело выглядит так, будто жестокое и злобное руководство с помощью Органов в течение десятилетий истребляло миллионы, десятки миллионов ни в чем не повинных граждан. Это очень сильный литературный прием. Но не более того. Я изучал эту проблему, говорил Крикун, не один год. Процесс был необычайно сложным и запутанным. Именно эта сложность позволяла Хозяину и его банде обделывать грязные делишки совершенно безнаказанно. Даже с выгодой для себя и для общества. Наивно полагать, например, что сразу после переворота все признали законность новой власти и не боролись с нею. Боролись! Да еще как! И далеко не законными методами. Вы же не будете отрицать многочисленные мятежи против новой власти. Бессмысленно отрицать и методы их борьбы. А сколько власти своих передушили! Сколько раз одни палачи десятками тысяч уничтожали других! А Вы думаете, жертвы личной борьбы Хозяина были действительно невинные жертвы злодея! Процесс был, повторяю, многоплановый и необычайно сложный. Я не противопоставляю свою точку зрения Вашей. Ни в коем случае. Я считаю только, что в интересах дела Вашу концепцию надо дополнить научным анализом ситуации хотя бы в первом приближении. Эффект от книги не пострадает. Наоборот, он будет глубже и долговременнее. Если даже размах сенсации несколько снизится, дело от этого не пострадает, а выиграет. Подумайте о будущем. Пройдет немного времени, и ориентация сознания человечества резко изменится. К этому надо быть готовым. Книга не должна устаревать как можно дольше… И так далее в таком же духе. Превосходно, сказал Мазила. Этот твой Крикун совершенно прав. Я с ним полностью согласен. Я сам думал так же. А что ответил Правдец? Ничего, сказал Болтун. Только усмехнулся. Когда Крикун ушел, Правдец сказал мне, что тот излагал ему концепцию Органов, что по его мнению Крикун работает на них, ему так подсказывает его многолетний тюремный опыт и интуиция, что многие считают Крикуна стукачом… Вот Брат, например… Он рехнулся, сказал Мазила. Нет, сказал Болтун, просто в этом обществе невозможна рациональная ориентация в людях. Дело не в том, прав он или нет. Обстоятельства работают так, что все время подтверждают его иррациональную концепцию. Не думай, что он строит какой-то хитрый расчет. Он искренне верит в то, что его концепция есть истина в последней инстанции. Просто она совпадает с общественным сумасшедствием. И в этом ее сила.

ВНЕШНЯЯ НЕПОЛИТИКА

Этот тип опять уехал за границу, говорит Она. Что ж, может быть это к лучшему. Конечно, говорит Он. Дай бог ему здоровья. Я лично за.

ШКОЛА

В этой школе, говорит Учитель, я учился сам и потом несколько лет преподавал. Зайдем. Я покажу тебе два любопытных явления. Первое лаборатория от Академии педагогики. Изыскивает новые методы обучения. Экспериментирует. Сейчас они в первом классе учат сразу тензорному исчислению. А это — телевизионная аппаратура. Наблюдает. И каковы результаты, спрашивает Крикун. Блестящие, говорят Учитель. Заведующего лабораторией выбрали в академики. Заместителя — в члены-корреспонденты. Трубят на весь мир. На премию выдвинули Я не о том, говорит Крикун. А, ты об этом, говорит Учитель. Ищут панацею, а ее нет. И в принципе быть не может. Может быть лишь липа, удобная для отчетов и трескотни пропаганды. Нечто вроде педагогической кукурузы. Это все прекрасно понимает директор школы. Человек уникальный. Совершенно одинокий. Не верит ни в какой изм. А между тем вынужден систематически быть в центре одуряющей ибанской формалистики. Ты не знаешь, что такое жизнь директора школы. И еще меньше — жизнь очень хорошего директора. Как он может жить так из года в год, не понимаю. А не будь таких людей, мы бы быстро-быстро вернулись в состояние дикости. Из этого вот окна, между прочим, не так давно выбросился завуч, фронтовик. Отличный педагог. Ребята его боготворили. Начались интриги. Сплетни. Клевета. Запутали парня. Не выдержал. Он нарушил закон нашей школы: учитель должен быть на хорошем счету, но не должен выделяться в качестве исключительного явления. На его фоне остальные выглядели серыми, лживыми, бездарными. Они не потерпели этого. Вообще парадоксальная ситуация складывается. Официальная идеология проповедует коллективизм. Но именно подлинный коллективизм-то противопоказан тут. Он еще более чужд этому обществу, чем индивидуализм. Индивидуализм противоречит основам и потому официально наказуем. Коллективизм разоблачителен. Но он признан официально. Потому он наказуем втихаря. Потихоньку душат. Потом превозносят.

Разговор с директором поразил Крикуна фатальной безысходностью. Двойки не дают ставить? Нельзя слабых исключать? На второй год не оставлять? Это все пустяки. Не играет роли. Педагоги слабые? Программа набита ерундой? Пустяки. Не играет роли. Лаборатория? Новые методы? Пустяки. Не играет роли. А что же играет роль? — спросил Крикун и тут же понял, что вопрос глупый. Директор пожал плечами. Вы сначала четко сформулируйте, что именно Вас не удовлетворяет в школьном обучении и в его результатах, сказал он. Тогда, может быть, я смогу Вам сказать что-нибудь вразумительное. Дело-то все в том, что все официальные претензии к школе фиктивны. И все реформаторская деятельность есть такая же фикция. Это неверно, что школа не удовлетворяет потребностей вузов. Вузы сами не могут четко установить свои потребности. Это вранье, будто школа отстала от состояния современной науки. Современная наука во многом есть сама фикция. Дело, повторяю, совсем не в этом. Школа не есть всего лишь подготовка людей к получению образования и специальности. Школа есть часть жизни общества, идущая в полном соответствии с законами целого. Она отражает в себе все общество со всеми его качествами и проблемами. Здесь они лишь трансформируются применительно к возрасту и положению граждан. Вот я бы сейчас завел Вас в класс. Что бы Вы увидели? Учеников? Средних? Слабых? Сильных? Отличников? Нет. Это не играет уже роли. Вы бы увидели А, который обязательно поступит в Институт международных отношений. Он серый, лживый, противный парень. А перед ним на цыпочках все ходят. Почему? Папа. Вот налево от него сидит В. Отъявленный карьерист и демагог. Этот дорогу свою знает. Его устроят, возьмут, примут, переведут, пошлют и т. п. Продолжать? Вот в этом году пятьдесят человек окончат нашу школу. Многим ли из них надо выходить на передовой край науки? Двум-трем. Так они, между прочим, уже в школе знают многое такое, чего не знают старые Доктора. Сами. Им все равно, какая школа. Старая для таких даже лучше была. Один из них выдающихся способностей мальчик. Но, увы, в университет его не возьмут. И он это знает. Потеря для науки? Да. А разве она от школы зависит? Я бы многое мог Вам порассказать. Но, извините, дела. Заходите еще как-нибудь. Вы в авиации служили, как будто? Я ведь тоже. Только я в бомбардировочной. Штурман.

Ну как? — спросил Учитель. Мне его жаль, сказал Крикун. Он настоящий мужчина. И потому никогда не выбросится из окна.

ИНТЕРВЬЮ ПЕВЦА

ПРИВИЛЕГИИ

Главным механизмом распределения материальных и духовных ценностей и вообще всего, что интересует людей как потребителей, говорит Клеветник, является распределение в соответствии с социальными привилегиями. И принцип здесь таков: каждому по его социальному положению. Имеется, конечно, масса обстоятельств, которые нарушают чистое проявление этого принципа и затемняют его действие. Это, например, случаи распределения по труду, жульничество, махинации, злоупотребление служебным положением, таланты и исключительная трудоспособность, наследство, паразитизм и т. п. Но, повторяю, основу и стержень системы распределения нашего общества образует система социальных привилегий и распределение в соответствии с социальным положением индивидов. И потому ожесточенная борьба за повышение своей социальной позиции и социальные привилегии есть суть и тело всей нашей социальной жизни. А так как имеет место тенденция к превращению социальных слоев общества в наследственный институт, то борьба эта принимает поистине одуряющие формы, ибо речь идет уже о судьбе потомков, рода.

Забота о благе трудящихся, которую декларирует вся наша пропаганда, есть с этой точки зрения такой же идеологический миф, как и распределение по труду. Нельзя сказать, что ее нет. Но что это такое? Отчасти профессиональное дело массы людей, живущих за счет этого дела. Например, строительные организации, больницы и т. п. Нелепо думать, что строитель, врач и т. п. существуют для блага трудящихся. Научно правильная формулировка тут такова: группа людей существует за счет такой-то сферы деятельности. Забота о благе трудящихся, далее, есть средство некоторой категории людей в борьбе за свое положение и продвижение. Заботясь о людях, руководители завоевывают репутацию и укрепляются у власти. Но главным образом это — идеологическая пропаганда и демагогия, имеющая целью сохранение статус-кво.

Одна из задач возможной научной теории в данном случае — выяснить вытекающие из изложенной ситуации необходимые следствия. В частности, главным стимулом деятельности наиболее активной части общества становится достижение более высокого уровня потребления не путем реализации личных талантов и личного труда, а путем борьбы за более выгодные социальные позиции по законам этой борьбы, не имеющим ничего общего с талантами и трудом. В результате общество приобретает тенденцию к снижению своего творческого потенциала. Я думаю, что это общество вообще глубоко враждебно всяким видам творческих проявлений и по другим аспектам его жизнедеятельности.

Принцип распределения, о котором я вам говорил, не есть проявление некоей природной справедливости или результат произвольного законодательства, Он есть результат совокупного действия массы волевых поступков людей и постоянно воспроизводится как таковой, закрепляясь в обычаях, законах, привычках и т. п. Просто, люди, занимающие то или иное социальное положение, урывают для себя от общего пирога тот кусок, который максимально доступен их силе. Каждый стремится урвать максимум, доступный ему по его положению. Максимальный кусок с минимальными затратами, — вот святая святых этого общества, рядящегося в одежды заботы, великодушия, доброты, справедливости и т. п.

Итак, ибанское общество есть весьма сложная, дифференцированная и иерархически структурированная система привилегий. Сложная система власти призвана сохранять в воспроизводить эту систему привилегий. Ибанская культура со своей стороны создает систему лжи, маскирующую эту весьма прозаическую жизнь и изображающую ее как всеобщее равенство, справедливость, процветание.

Я намеренно ничего не говорил о первой части рассматриваемого принципа (от каждого по его способностям), поскольку он двусмысленен. Если имеются в виду способности устраиваться в жизни, то он справедлив. Тут людей уговаривать не надо. А если имеются в виду прирожденные способности к производству духовных и материальных ценностей, то они не являются социальными привилегиями и допускаются лишь в той мере, в какой не затрагивают последние существенным образом.

ЦЕНА ОПЫТА

Книга окончена, сказал Правдец. Что дальше? Надо экземпляр спрятать здесь, сказал Друг, а другой переправить туда. Лучше по два, сказал другой Друг. Для перестраховки. Один экземпляр спрячу я, сказал Друг. Другой экземпляр я могу спрятать, сказал Брат, А как переправить? — спросил Правдец. Брат упомянул о Крикуне. Правда, сказал он, есть что-то в нем такое, что мне не нравится. А что ты скажешь? — спросил Правдец у Друга. Годы тюрьмы научили нас разбираться в людях. Тут ошибки не должно быть. Я тоже в нем сомневаюсь, сказал Друг. Ну что же, значит отпадает, сказал Правдец. А может быть, стоит с ними поиграть? У меня есть идея, засмеялся он. Перепечатаем последний роман Литератора. Пусть переправляет! Идея всем понравилась. Все весело смеялись, представляя, как вытянутся физиономии у сотрудников Органов, когда они…

Так и порешили. Взяв один экземпляр Книги, Брат побежал к друзьям из Органов. Потрясающая Книга, сказал он. Правдецу надо помочь. Поможем, сказал Сотрудник. Оставь почитать. Не могу, сказал Брат. Единственный экземпляр. Лично мне доверил. Тогда снимем несколько копий, сказал Сотрудник. Мы оплатим. Идет, сказал Брат. Сделав несколько копий, Брат один экземпляр загнал Журналисту, еще один кому-то еще, еще один потерял по пьянке. Остальные принес Сотруднику. Тот был занят и отослал Брата к Инструктору. Инструктор уезжал в отпуск и отложил дело до своего возвращения. Когда он вернулся из отпуска и начал читать Книгу, она ему показалась скучной и неудобной. Он не знал, за что зацепиться и к чему придраться. И направил Книгу на отзыв штатным экспертам по этим вопросам — Социологу и Мыслителю. Социолог, высоко ценивший свои высококвалифицированные заключения, никогда не торопился с ними, набивая себе цену. И он отложил Книгу подальше, намереваясь заняться ею где-нибудь через месяц. Он даже не посмотрел, кто автор Книги. Мыслитель остро ненавидевший Правдеца за свою собственную бездарность, полистал Книгу и написал краткое заключение, в котором заметил между прочим (среди массы прочих бессмысленных фраз о мировой литературе), что это типичная болтовня на лагерную тематику. Началась обычная рутина, благодаря которой Книга как-то ухитрилась проскользнуть на Запад. И только Брат, зачастивший в гости к Сотруднику, с увлечением растолковывал ему смысл новой книги Правдеца. Сын Сотрудника выпросил ее у него почитать до утра. Собрав своих друзей, он попотчевал их новой книгой о лагерях. Ловко мы их обвели вокруг пальца, говорил Правдец своему Другу. Да, говорил Друг, это у нас не отнимешь! Тюремный опыт не пропал даром.

ГИМН СОБРАНИЮ

Представь себе, говорит Он, Двурушника прорабатывали на собрании. И чего там только про него не наговорили! В основном — друзья и коллеги, знавшие его не один десяток лет. Плюнул бы он на собрание и не пошел, говорит Она. Нельзя, говорит Он. Характеристику не дали бы. Плюнул бы на характеристику, говорит Она. Нельзя, говорит Он. Без характеристики не выпустили бы. Или, в крайнем случае, задержали бы еще на год. Чудовищная нелепость, говорит Она. Что такое, в конце концов, наше собрание? Ничто, говорит Он. Но — всесильное ничто в таких случаях.

Зато теперь, говорит Она, ему там хорошо без собраний. Да, говорит Он. Пишет, что без собраний скучно.

ЧАС ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ

По слухам, Органы с самого начала держали деятельность Срамиздата под своим контролем и на пятьдесят процентов это вообще их затея. Но зачем, спрашивается, Органам такая затея? Дальний прицел? Но они способны целиться только в упор, да к тому же в беззащитную жертву. Были стукачи? А где их не бывает? Доносы стукачей о первых шагах Срамиздата в Органах прочитали только после того, как на него завели дело, т. е. через год как минимум. А что они смогли выудить из моря доносов и показаний деятелей Срамиздата? Смех. Явление в высшей степени любопытное. Мало того. Органы — типичное ибанское учреждение, работающее по общим законам ибанских официальных учреждений, т. е. поразительно плохо и непродуктивно. Сам материал, с которым им приходилось иметь дело, являл собою ту же картину. Оказывается, даже оппозиционная организация Ибанска может существовать только по общим законам ибанского общества. На это обстоятельство обращали внимание даже представители некоторых иностранных посольств и иностранные журналисты. Они незаметно усваивали стиль и дух работы ибанских учреждений и граждан. Наконец, весь огромный материал, собранный Органами, не стоил выеденного яйца по той причине, что отсутствовала внутренняя необходимая связь между характером документально подтверждаемых действий срамиздатовцев и содержанием опубликованных ими материалов, а каждый из этих двух элементов их деятельности не содержал в себе абсолютно ничего, подлежащего юридической оценке. Несмотря на обилие материала, не было материала для юридического дела. Был в избытке материал для нормальной практики наказания в системе ибанского общества. Этого материала хватило бы не на одну тысячу людей. Но этот материал был совершенно непригоден с юридической точки зрения. Из него трудно было выжать даже хилое дело на нескольких человек. Неужели Лодер и его группа не поймут этого, думал Крикун. Тут одно спасение: держаться в рамках закона, настаивать на рамках закона. Но эти рамки покупаются дорогой ценой: ценой признания вины и раскаяния. Но без этого можно было обойтись. Не могли же они со всеми расправиться так, как со мной. Процесс все равно должен быть. Они совершили ошибку, обычную ошибку. Они уступили, оправдывая уступку возможностью суда. Но эта возможность была и без уступки. Наоборот, тогда она была бы еще сильнее. Нет, уступка тут — не расчет. А натура. Просто расслабленность. Впрочем, зачем их судить? Они же сделали все-таки дело. Настоящее дело. И пусть им простятся их слабости. Они же люди. Да к тому же ибанцы.

ВЫБОР ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Все, в конце концов, зависит от выбора точки зрения, говорит Почвоед. Верно, говорит Учитель. Но выбор точки зрения не сводится к признанию или отрицанию каких-то заданных суждений. Это может быть также и выбор явлений, подлежащих рассмотрению. Возьмем, например, историю с Коновалом, Селекционером и Генетиком. Послушать тебя, дело обстояло так. Невероятно злобный и глупый Хозяин жаждет разрушить сельское хозяйство и науку и потому возвеличивает шарлатана Коновала и уничтожает выдающихся ученых Селекционера и Генетика.

Я так не думаю, говорит Почвоед. Ты вульгаризируешь мою точку зрения. Я лишь утверждаю, что объективно получается так. Что значит, объективно, говорит Учитель. Давай лучше без оценок. Вот тебе только кусочек реальности. Хозяин знал, что положение с сельским хозяйством трудное. На это много ума не нужно. И знал, что Селекционер и Генетик крупные ученые. Но что давала их наука тогда? Она и сейчас-то только сулит, но практических массовых выходов не имеет. А по тем временам предполагалось, что наука Селекционера даст эффект лет через двадцать-тридцать, а наука Генетика — лет через пятьдесят минимум. А делать нужно было что-то сейчас же. Нужно было чудо. И народ жаждал чуда. И правительство могло рассчитывать лишь на чудо. И это чудо приходит в образе Коновала. Выходец из народа. Сулит златые горы. И к тому же в ближайшие сроки. Шарлатан? А кто его знает? В кругах специалистов в кулуарах об этом говорили. Вслух — нет. Боялись? Да. Но не только. Не было полной уверенности в своей науке. Не было полной уверенности в его лженауке. А чем черт не шутит? Вдруг и получится! А слухи-то ходили, что получается. А Хозяин? Да что бы он ни думал о Коновале, другого выхода не было. Он был удобен как явление социальное. Хозяин — вождь. Это не агитка. Вождь особое социальное явление в сфере власти. Он действительно был вождь. Он, во всяком случае, чуял, что главное — руководство умонастроениями людей. И независимо от того, что есть Коновал, он нужен был как ход в этом деле. Коновал чудотворец. Его возвеличили. Народ в него поверил, т. е. поверил в то, что все будет в порядке. Это было правильное социальное решение экономически неразрешимой задачи. А остальное — обычный спектакль. Селекционер, Генетик и иже с ними презирали режим Хозяина и его самого. Они, на самом деле, были его врагами. Они многим мешали. На них можно было свалить голод и развал сельского хозяйства. Их убрали вполне в духе времени. Это апологетика, говорит Почвоед. Нет, говорит Учитель. Апологет ты. Ты говоришь: вся мразь есть отклонение от норм этого общества, и с ней надо бороться, укрепляя это общество. Я говорю: вся эта мразь есть здоровое проявление норм этого общества, надо расшатывать самые основы этого общества, чтобы сложились силы, способные сопротивляться этой мрази. Ты опасен, сказал Почвоед. Самое время писать донос, сказал Учитель.

ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ

При Заведуне XIV отменили деньги. И они стали величайшим дефицитом. За какую-нибудь паршивую трешку приходилось платить бешеные деньги. А за валюту буквально дрались, поскольку за нее можно было купить хоть что-то мало-мальски приличное. Черт их побери, сказал один сверхсознательный ибанец в интервью своему не менее сознательному собутыльнику. Раньше хоть какие-то гроши получали. А теперь и этого не будет. Оставили бы пока хотя бы на выпивку и курево. Без закуски мы как-нибудь обошлись бы.

При Заведуне XV процвела медицина. Жизнь Заведунам научились продлевать до пятисот лет, Заместителям — до трехсот. Поставили задачу — продлить до тысячи. Етот задачъка, сказал Заведун, нам уполне по плечику типерича. В целом по стране продолжительность жизни среднего ибанца, как установили путем наблюдений с искусственных спутников Земли, увеличилась на 0,00001 миллисекунды в год. За такую неслыханную доселе точность измерения большую группу сотрудников Академии Наук наградили орденами и премиями. Наша наука, сказал Президент в ответном слове от имени награжденных, вышла благодаря этому открытию века на первое место в мире. И наша задача теперь — догнать и перегнать НБДР и в области науки.

Установили шкалу болезней и сексуальной мощи. В зависимости от ранга руководителей стали освобождать от болезней той или иной категории и присваивать тот или иной уровень сексуальности. Заведун был избавлен от всех болезней, за исключением одной, о которой речь пойдет ниже, и награжден абсолютной сексуальной мощью. Аналогично поступили с едой и выпивкой. Так что, начиная с директора крупного учреждения, руководитель мог целый день совокупляться с женщинами (до пятидесяти штук), лакать без передыха вино (до ста бутылок коньяка Сто Звездочек) и жрать пудами дефицитные продукты, которые стали редкостью даже в закрытых распределителях. Стало модно ходить с расстегнутой ширинкой и с вымазанным красной икрой рылом. Только одна болезнь упорно не поддавалась лечению — слабоумие. Причем, оно усиливалось с повышением ранга руководителей и возраста, достигая на высших уровнях таких масштабов, что даже два на два стали умножать с помощью вычислительных машин. Это было бы еще полбеды. Все-таки научно-техническая революция! Но машины с такой задачей справиться уже не могли без посторонней помощи и систематически делали ошибки, как перезревшие второгодники. Тогда за дело взялись философы. Со ссылками на первоисточники они доказали, что это вовсе не слабоумие, а развитие сверхгениальности, начавшееся еще с классиков и достигшее в лице нашего любимого сверхсверхсверхсверхгениального Заведуна поистине махрового расцвета.

ТРЕТЬЕ ПИСЬМО ПЕВЦА

ЧАС ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ

После того, как о Срамиздате заговорили во всем мире, и чтение его стало признаком хорошего тона в среде либеральной интеллигенции, студенчества, грамотных сотрудников ответственнейших учреждений и членов семей самого высокого начальства. Генерал явился к Министру и доложил, что есть некоторые сведения, позволяющие судить о том, что что-то подозрительное имеет место. Так, по обмену с западными Органами получены материалы, из коих видно, что на территории Ибанска функционирует некий Срамиздат. Один реакционный буржуазный (значит, ему можно доверять!) журналист за разрешение посетить район Космодрека сообщил, что он сам держал в руках номер Срамиздата. Министр приказал начать подготовку материалов и первым делом выяснить организаторов и собрать выпущенные номера. Это оказалось не таким уж легким делом. Хотя списки организаторов и активистов Срамиздата валялись во всех папках, архивах, ящиках, шкафах, сейфах, кабинетах и т. п. могучего аппарата Органов, уже в течение многих лет и систематически уточнялись и обновлялись десятками штатных сотрудников и сотнями добровольных осведомителей, хотя всех организаторов Срамиздата назубок знали все слушатели зарубежного радио на ибанском языке, пришлось создать специальную оперативную группу и действовать по всем правилам сыска и досмотра. Табуны агентов стали по ночам шляться по Ибанску, прислушиваться к стуку пишущих машинок и вытаскивать из помоек использованную копировальную бумагу. Со всех машинок сняли образцы шрифта, а у всех машинисток взяли образцы их почерка. Во всех учреждениях машинки стали запирать амбарными замками на ночь. Одним словом, была проделана грандиозная работа, которая была под силу только изматическому обществу и свидетельствовала о его явном превосходстве над обществом буржуазным. И всего через каких-то пару лет примерный список организаторов Срамиздата был составлен. В него не попал по странному недоразумению сам Лодер, но попал Крикун. Однажды руководитель группы на вечеринке у Социолога встретился с Лодером и растрепал ему обо всем. Лодер попросил показать список и внес в него уточнения. Во-первых, сказал он, почему тут нет меня? Я же главный тут. Я создатель и душа всего дела. Во-вторых, при чем тут Крикун? Это вообще сомнительная личность. Явный проходимец. По-моему он стукач. Конечно, стукач. К Срамиздату он не имеет никакого отношения. И пусть не примазывается. Наконец, список активистов Срамиздата был составлен. В нем фигурировало пять штатных сотрудников Органов, десять осведомителей и несколько настоящих убежденных оппозиционеров. Душой дела действительно был признан Лодер. Это была большая победа Органов. Самая крупная за всю их историю, поскольку на сей раз впервые была реальная организация, а не липа.

Хуже обстояло дело с номерами Срамиздата. Полный комплект их имели Сотрудник и Социолог. Но это были ценные экземпляры их личных коллекций антиибанской литературы, с которыми они не хотели расставаться. Полный комплект по идее должен был быть у секретаря Лодера, агента Органов с самого основания Срамиздата. Но когда его взяли за жабры, выяснилось, что он загнал его на черном рынке за валюту атташе одного посольства. Отдельные номера имелись у сына Министра и дочки Генерала. Но первый за них требовал японский магнитофон и полный набор пленок с песнями Певца, а вторая — туристическую путевку в Италию. Пришлось пойти им навстречу. Остальные номера частично закупили за валюту на Западе, частично на время попросили у Лодера, обещав ему вернуть в ближайшее время.

Ознакомившись с материалами. Министр пришел в ужас и побежал к Заведующему. Тот перепугался еще больше Министра и созвал экстренное тайное совещание, о котором на другое утро знал весь Ибанск, а зарубежное радио на ибанском языке сообщило еще накануне за час до его начала. Причем комментатор рассказал о том, какое будет решение, и предоставил слово крупнейшему юристу по такого рода делам. Юрист сказал, что по ибанским законам можно к ответственности привлечь только машинистку и еще пару девочек, которых неоднократно видели за передачей номеров Срамиздата и которых, очевидно, назовут читатели. Заведующий, Министр и прочие внимательно выслушали зарубежное радио. Да, сказал Заведующий, положение сложное. С одной стороны, нельзя допускать. С другой стороны, нельзя упускать. С этими гадами нам торговать надо. Если мы нажмем, они хай подымут. И сорвут нам все. Надо все по закону. Верно, сказал Заместитель по идеологии. Надо их поймать с поличным. На месте преступления. И устроить большой процесс по всем правилам. Как это Хозяин умел делать, надо отдать ему должное. Министр суть дела понял и отдал соответствующие распоряжения Генералу. Генерал вызвал Полковника, и тот поручил Майору разработать план операции.

Майор, только что с удовольствием посмотревший пятидесятисерийный фильм о блестящей работе Органов, разработал оригинальный план. План был гениально прост и очень понравился Полковнику. Полковник припомнил некоторые сцены из многосерийного фильма, забытые Майором, внес в план дополнения и отнес его Генералу. Генерал, смотревший фильм по персональному телевизору, установленному в особом сейфе, ключ от которого имел только он сам и Министр, пришел в восторг от плана. Исполнение разработанной под его личным руководством операции Министр возложил на другого Генерала, а тому сделал замечание за несвоевременность и отсутствие должного. Операция получила кодовое наименование Ротатор.

По плану операции Ротатор предусматривалось перебросить на Запад пятьдесят хорошо подготовленных сотрудников из местных жителей, находящихся на нашем содержании. Часть из них должна стать крупными капиталистами, часть — политическими деятелями, часть — агентами Запада, часть — помощниками глав государств, часть — крупными писателями и артистами. В Ибанске создать из агентов Органов подпольную организацию, изготовляющую антиибанские листовки. Чтобы вызвать доверие, в листовках писать только правду. Желательно участие настоящих оппозиционеров. В случае отсутствия таковых поручить Сотруднику изготовить их путем непускания за границу деятелей культуры и науки, непубликования безобидных книг и т. п. После того, как деятельность организации станет известной на Западе, один из агентов Органов, заброшенных на Запад, приедет в Ибанск как турист, встретится с агентом-членом подпольной организации и предложит для подпольной типографии переправить из-за границы портативный ротатор. Тут-то и надо будет выдвинуть идею объединения со Срамиздатом и печатания их выпусков в подпольной типографии. К организации дела подключить активных членов Срамиздата. После того, как в подпольной типографии будет отпечатан очередной номер Срамиздата, всех надо взять на месте преступления. Всю операцию незаметно для участников снять на кинопленку, предварительно установив съемочную аппаратуру в соответствующих местах.

Операция Ротатор была блестяще проведена в полном соответствии с планом за исключением одного незначительного пустяка. Когда Лодер сказал, что есть шансы достать портативный ротатор и поставить издание номеров Срамиздата на широкую ногу, Крикун сказал, что это — явная провокация. Но его не послушали. Лодер сказал, что если даже это провокация, тем более надо ее использовать. Сделать они нам все равно ничего не сделают, не то время. Зато какой эффект будет! Черт с вами, сказал Крикун. Только я умываю руки и с вами больше не играю. Съездишь за ротатором, сказал Лодер, а там посмотрим. Может быть, мы сами тебя попросим убраться подальше. Слух ходит, что ты какими-то темными делишками на стороне занимаешься.

И Крикун, взяв отпуск за свой счет, с двумя стукачами-членами подпольной типографии, поехал в пограничный город за ротатором. Там уж все приготовлено было. Но Крикун выкинул номер, нарушивший нормальный ход дела. За полчаса до назначенного срока он попросил носильщика за трешку принести его чемодан (объяснил как его взять и где). Носильщик принес чемодан с ротатором, и Крикун сел в первый подвернувшийся поезд, сунув десятку проводнику. Пока тучи стукачей носились по пограничному городку в поисках Крикуна и ротатора. Крикун спокойно лежал в купе международного вагона, говоря себе, что с этими кретинами и подонками пора кончать. Они заигрались в революцию и выродились в полнейшее дерьмо.

В Ибанске Крикун отнес ротатор на квартиру Лодера. Лодер перепугался. Нам же дай бог какой срок пришьют за это, сказал он и велел отнести ротатор к Секретарю. Секретарь отнес его на склад Органов, но у него там отказались принять, поскольку не было накладной и технического паспорта. Что я вам, ишак что ли, сказал секретарь Лодера, сунул чемодан под лестницу и ушел комплектовать очередной номер Срамиздата. Органы сбились с ног в поисках исчезнувшего ротатора, без которого горело все так тонко задуманное дело. И не нашли до сих пор. Но время подпирало. И Министр махнул рукой. Давайте в суд как есть, сказал он.

ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ

Грани начали стирать еще при Хозяине. Но вплотную подошли к полному стиранию их только теперь. До этого было не до этого. Первым делом стерли грани между городом и деревней. В результате деревня частично сбежала в город, а частично встала в очередь за маслом, яйцами, кильками и другими промышленными товарами в городских магазинах. И стоит там до сих пор. Ждет. Обещали выкинуть кое-что. Потом стерли грани между умственным и физическим трудом. В результате талантливые ученые стали зарабатывать почти столько же, сколько уборщицы, маляры и дворники. Это было настолько крупное достижение, что Заведун произнес по сему поводу специальную речь. Мы, как говорится, это самое, эээээ…, того в общем, добились, так сказать, эээ…, сказал он, эээ… это самое…., ученые, они — что, они тоже почти что люди, эээ…, наши, можно сказать…

Наконец, при следующем Заведуне взялись за стирание граней между мужчиной и женщиной. Женщинам разрешили носить брюки, курить, пить коньяк, ругаться матом и управлять государством. Мужчинам разрешили носить длинные волосы, стричь ногти и иногда менять нижнее белье. В конце концов, признали и бороды, так что по внешности мужчин и женщин различать стало невозможно. При знакомстве требовали предъявить справки. Поскольку началась кампания против бюрократической волокиты, возникла острая проблема: у мужчин отрезать или женщинам пришивать? Началась борьба, в которой, как всегда, победила генеральная линия. Мммыыы, сказал в своем докладе Заведун, пррроявили величччччайший гуммммманизм, пойдя на этот исторрррический шагггг.

МОНОПОЛИЯ НА ТЕАТР ЖИЗНИ

Вот Газета, говорит Неврастеник. Читайте. Заведующий принял Посла. Заведующий прибыл в Париж. Президент прибыл в Ибанск и имел беседу с Заведующим. Заместитель принял Короля. Король посетил свиноферму. Состоялось совещание, на котором выступил Помощник. Заместитель вручил орден. Заведующему вручили орден. Металлурги перевыполнили план и послали телеграмму Заведующему. Хлеборубы досрочно выполнили план и т. д. И в другой газете то же самое. И в третьей. И по радио. И по телевидению. И в кино… И в… А Вы не обращайте на это внимания, говорит Журналист. Это же официоз. Когда тонешь, глупо отплевываться, говорит Неврастеник. Хорошо не обращать внимание, если есть что-то другое. Это же и есть наша жизнь, а не просто формальный официоз. Что делает жизнь таких людей, как я, интересной? Ее театральность. Публичность. А они узурпировали это все для себя. Они всем нам навязывают свою сцену, свою игру, свой театр. Он сами кривляются, заставлют нас любоваться их ужимками, а нам не дают. Поездки, встречи, заседания, выступления, награждения, резолюции и т. п. — это и есть их подлинная социальная жизнь. И ничего другого у них нет. И нам они ничего другого не разрешают. Они свою серую и бездарную чиновничье-бюрократическую деятельность превращают в общественный театр. А все то, что действительно театрально, красиво, ярко, интригующе и т. п., они уничтожают или загоняют на задний план и превращают в декорации для своих бездарных игрушек. Везде театр, говорит Журналист. У нас тоже. Верно, говорит Неврастеник. Театральность жизни вообще есть норма. Важно, кто вылезает на сцену. Когда на сцене орут и кривляются человечки без слуха, без голоса, без вкуса, а в зрительном зале сидят настоящие певцы и настоящие ценители прекрасного и первые заставляют вторых слушать их и проявлять удовольствие и выражать восторг, то это — кошмар для вторых. А еще хуже, когда в зале остаются лишь единицы имеющих слух, голос и вкус, а остальные опускаются ниже тех, кто на сцене. Так покиньте зал, говорит Журналист. Куда? — спросил Неврастеник. На тот свет? За границу? Вы сгущаете краски, говорит Журналист. Вот вчера я был… Понятно, говорит Неврастеник. Вы были на сцене. А нас туда не пускают.

ПОСЛЕДНЕЕ ПИСЬМО ПЕВЦА

Я его не порицаю, говорит Он. Но мне это не подходит. Я так не могу. Не знаю почему. Но не могу. Мое место здесь. Пусть впустую, по здесь. Здесь зарыты поколения моих несчастных предков. Здесь ни за что погиб мой Отец. Замучена даровой работой Мать. Ни за грош пропала моя собственная жизнь. Я тут мерз, голодал, испытал измены друзей, несправедливости начальства и все такое прочее. Как я могу все это бросить? Не могу. Это мое. Я есть только до тех пор, пока я здесь.

Давно-давно пришлось нам отступать. Отступление надо было прикрыть. Иначе всем каюк. Не было приказов. Не было просьб.

Я остался с ними. Не знаю, почему. Я не мог не остаться. Я не могу их бросить. Никогда. Мне страшно, говорит Она.

ЧАС ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ

Уходишь? — спросил Лодер. Ухожу, сказал Крикун. Обиделся? — спросил Лодер. Напрасно. В нашем деле сгоряча всякое может быть. Надо терпимее. Не обиделся, сказал Крикун. Дело не в этом. Вы боретесь против бесправия, репрессий, диктатуры. А сами? А что ты имеешь в виду? — спросил Лодер. Многое, сказал Крикун. Например, случай с Самосожженцем. Но ты же сам не против таких акций, сказал Лодер. Да, если они добровольны и индивидуальны, а не акции организации, сказал Крикун. А вы запугали мальчишку. Вы насильно толкнули его на это дело. Я не могу вам это простить. Это изуверская жестокость. В духе Хозяина. Мы уже не раз говорили на эту тему, сказал Лодер. Это ошибка, а не суть. Суть проявляется в характерных ошибках, сказал Крикун. Кроме того, на кого рассчитан Срамиздат и кто его читает фактически? Стукачи. Слишком много тут стукачей. Сынки высокопоставленного начальства. Взбесившиеся от жира бабенки. Преуспевающие молодые работники министерства иностранных дел. Правилегированные журналисты и референты высших властей. Благополучные актеры, еще не получившие почетных званий. Много ли среди читателей Срамиздата людей, искренне и глубоко переживающих ситуацию в стране? Срамиздат стал чтивом, щекочущим нервы публике особого сорта, которая лишь изображает из себя фронду, а по сути претендует если не на власть, то на участие во власти на устраивающих ее условиях. Что-то вроде детективов с социальным оттенком. А внешняя ориентация — какой вид она приняла? Как формировались последние номера? Нужно строить номер так, чтобы это производило эффект на Западе, говорил ты. На кого? Какой эффект? Есть эффект и эффект. Есть поверхностный эффект минуты. И есть глубокий эффект времени. Эффект и сенсация — не одно и то же. Вы стали склоняться к сенсации, к позе, к саморекламе, к самолюбованию. Мне это не подходит. Уже не подходит. Я иду дальше. Куда и с кем? — спросил Лодер. Уйдя от нас, ты окажешься в полном одиночестве. Кто ты для прочих? Стукац. В крайнем случае, темная личность. Это роли не играет, сказал Крикун. Я сам себе судья, а мнение остальных меня не волнует. Моя совесть чиста.

Ему было куда уйти. Но то, куда он ушел, отличалось от покинутого только масштабами дела и масштабами сенсации. Уходить было некуда. Но оставаться было нельзя.

ВЫБОР ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

Все дело в том, говорит Журналист, что у вас истребили в свое время интеллигенцию. И потом, говорит Неврастеник, воспроизвели ее в грандиозных масштабах. Я сейчас скажу Вам нечто как будто бы очень кощунственное. Но не торопитесь с заключениями. Вы же знаете, я не апологет. Я не противник и не борец. Я всего лишь переживатель. Но не апологет. Так вот. Взгляните на эти новые жилые кварталы. Вот гостиница. Вот административные здания. Магазины. Кинотеатры. Смотрите, какой бульвар? Неплохо? Конечно, сказал Журналист. У нас в свое время порушили кучу церквей и особняков. Еще большее число зданий всякого рода разрушилось от времени и от отсутствия внимания. Сколько старых архитекторов посадили! Скажите, как сказалось все это на современной нашей архитектуре и строительстве всякого рода зданий? Пропали многие памятники культуры прошлого? Да. Упустили приоритет и отстали? Да. Многие невинно пострадали? Да. Но в принципе было бы то, что Вы видите, иным или нет? Не надо доказательств или обоснований. Положитесь на свою интуицию. Скажите, что скажется само собой. Нет, сказал Журналист. Но это — другой вопрос. Нет, сказал Неврастеник. Вопрос тот же. Точка зрения иная. Вы догадываетесь, к чему я клоню. Совершенно аналогичная картина в области науки, техники, живописи, скульптуры, военного дела и т. п., — в общем — во всех областях культуры. Каким бы ни было наше прошлое, т. е. путь к сегодняшнему состоянию, мы все равно пришли бы к этому. Рано или поздно. Но к этому. Ибо это вырастало из самих основ жизни. Немножко, может быть, раньше. Веселее. Интереснее. Но к этому. И только к этому. Мы истребляли свое прошлое, а не будущее. Мы могли истреблять благодаря тому, что шли сюда и с прошлым могли не считаться. Мы всего-навсего лишь расчистили дорогу тому, что есть сегодня. Это — объективно и беспристрастно. Независимо от того, что думали участники процесса. Я не оправдываю ничто и никого. Я только хочу сказать, что сегодняшнее наше состояние и путь к нему — не болезнь, не уродство, не искусственная искалеченность, а нормальное, здоровое, полноценное состояние общества такого типа. Неверно, будто оно сложилось так по той причине, что раньше уничтожили кого-то. Уничтожили потому и благодаря тому, что рождалось это. А что касается нашего брата, интеллектуала, то ситуация тут проще пареной репы. Мы — дворняжки, вообразившие себя догами. Но Ибанск выдвигал и выдвигает в мировую культуру выдающихся деятелей, говорит Журналист. Верно, говорит Неврастеник. Но это тоже дворняжки. Огромные, но дворняжки. Со временем мы выведем таких дворняжек, что ваши доги покажутся по сравнению с ними клопами. Считается, что дворняжки — самые умные собаки, говорит Журналист. Возможно, говорит Неврастеник. Но они от этого не становятся догами. И что же Вы предлагаете, говорит Журналист. Ничего, говорит Неврастеник. Я просто провожу время. Если бы я был догом, я был бы видным писателем, журналистом, политиком или еще чем-нибудь в этом роде. Во всяком случае, имел бы положение, средства и интересную разнообразную жизнь. Но я дворняжка. Я говорю. И только. Или молчу. Я гавкаю. Но не кусаюсь. Меня хозяева бьют, а я им лижу руки. Они меня гонят. А я ползаю перед ними на пузе и заискивающе смотрю в глаза. Если мне кинут обглоданную кость, я от благодарности к хозяевам сделаю для них что угодно. А что касается ума… Говорят, дворняжки лучше всего дрессируются для цирковых представлений.

ПОСЛЕДУЮЩАЯ ИСТОРИЯ

О подготовке к объявлению полного изма и о самой процедуре объявления написаны тысячи томов и еще будут написаны сотни тысяч. И все равно это будет лишь относительная истина, асимптотически приближающаяся к абсолютной, но никогда не совпадающая с ней. И пусть себе приближается. Не будем ей мешать. Объявляя наступление полного изма, Заведун XVIII сказал: викавой мисита силавесисытыва, одынака, сыбылася, атыныни и насавысемы усытанавыливаетыса полыная изыма, и тыпелися, одынака, на насым зынамини будеты напысаны сылава, сито казыдыя ибаныса будиты полусяты, одынака, па патылебынысыти, и типелися казыдыя ибаныса долызен быть, одынака, осинно созынателиныя, инасе мы… Что будет, ибанцу, если он не будет достаточно сознательным, известно всем, так как это уже было.

Один факт, имевший место при объявлении полного изма, все историки почему-то замалчивают, хотя он сыграл в последующей истории Ибанска первостепенную роль. На открытие полного изма решили пригласить иностранных гостей. Пусть смотрят и учатся! Нам не жалко! У нас есть чему поучиться! Но тут вспомнили, что заграницы теперь нет. И решили пригласить инопланетян. Инопланетянам все очень понравилось. Глава делегации зачитал речь, составленную для него Мыслителем и завизированную Теоретиком. На банкете в честь открытия полного изма инопланетяне пить пили, но по привычке не закусывали. Бутерброды, которые им выдали по паре на рыло, они спрятали по карманам, чтобы отнести ребятишкам. Глава делегации инопланетян обнял одного из сотрудников, посаженных за столы через одного, рыгнул ему в физиономию и спросил: ты меня уважаешь, а? Сотрудник, упившийся не менее инопланетянина, в ответ заревел на весь Ибанск:

Собравшиеся, не скрывая слез, подхватили хором:

Проследить ибанскую историю глубже в будущее Учитель не решился.

ПЕРСПЕКТИВЫ

Кто сказал, что в Ибанске нет никаких возможностей для протестов, обличении и оппозиции, говорит Неврастеник. Чушь! В Ибанске для всего есть возможности. И даже неизмеримо более значительные, чем у вас на Западе. Вы, конечно, шутите, говорит Журналист. Мы никогда не шутим, говорит Неврастеник. Вот этого у нас нет. Чего нет, того нет. Врать не будем. Только у нас, говорит Неврастеник, все делается в свое время. В соответствии с установленным порядком. У нас иначе нельзя. Нашему начальству на местах только намекни, что-де, мол, пора…, можно…, так они на другой же день свергнут все и всех и учинят тут такое… У нас дело происходит так. Собираются Заведующий и Заместители. Пора, говорит Заведующий, нам за это дело взяться. По этой части у нас наметились некоторые недостатки и отставание. Снизились темпы. По протестам мы вышли только на шестое место в мире. По возмущениям даже на десятое. Правда, у нас серьезные успехи в области преступности. Тут мы обставили эту вшивую Европу и вплотную приблизились к Америке. Примут решения. Наметят конкретные меры. И что вы думаете? Все пойдет как по маслу. Будет организована инициатива снизу. Инициаторов, конечно, наметят заранее. Наиболее достойных. Кого-нибудь вроде Распашонки, Художника, Режиссера, Брата. Кто знает, может быть, даже упомянут имя Мазилы. Он, конечно, скандальный человек. Но зато вне политики. Пусть повозмущается. Пусть все видят: возмущается человек, а не берем, и брать не будем, и в газетке упомянем, и заграницу пообещаем, а то и пошлем, и вождя какого-нибудь вылепить дадим. Пусть попоют, порисуют, полепят… Сейчас можно. Есть решение. Установка. Будут и встречные планы. Досрочные выполнения и перевыполнения. Какой-нибудь высокопоставленный кретин сдуру примет все это всерьез и разработает свой личный план мероприятий. Его передвинут сначала в Академию, потом — на пенсию, потом — на Старобабье. Ну и чем же все это кончится, спрашивает Журналист. Как и всякая кампания, говорит Учитель, ничем. Появится какая-нибудь новая установка. Про кампанию оппозиции забудут, и она задохнется сама собой. Без репрессий, спрашивает Журналист. Это зависит от стечения обстоятельств, говорит Неврастеник. Если будет дана установка… За исключением, конечно, незапланированных оппозиционеров. С ними поступают так же, как с незапланированными выдающимися художниками и учеными. Их ликвидируют всеми доступными средствами безо всяких установок. А вы там у себя с опозданием на пять лет минимум начнете вопить о том, что историю вспять не обернешь.

ОТКРЫТИЕ

Я построил математическую теорию ибанского общества, говорит Учитель. Давай выпьем по этому поводу. А потом займемся ее эмпирическим подтверждением. Для проверки надо выбрать качественно разнородный материал. Предлагаю проблему урожая этого года, космическую программу и политику ибанского руководства в одном из отдаленных районов Земли, в котором еще не ступала нога ибанца. Предложение заманчивое, говорит Крикун. Но как мы раздобудем эмпирические данные? Пустяки, говорит Учитель. Представления о секретности сведений теперь резко изменились. Сведения обо всем этом имеются частично в ибанской прессе и с избытком в зарубежной. Теперь секретом стали цены на вареную колбасу и число пенсионеров на душу населения. Если бы я был главой государства, сказал Крикун, я сделал бы тебя главным советником по всем существенным вопросам жизни государства. А сейчас должен посоветовать тебе, спрячь свою теорию подальше и никому не показывай. Шутки шутками, а ты на самом деле раскрыл самый глубокий механизм ибанской жизни: отсутствие строго детерминированного механизма. С твоей теорией любой Шарлатан может делать безошибочные прогнозы с любыми исходными предпосылками. Поразительно!

Теория Учителя была действительно уникальным явлением в науке. Перепробовав сотни вариантов на уровне серьезной науки. Учитель решил, что серьезность есть признак посредственности. И решил попробовать установить чисто априорные зависимости эмпирически независимых величин. В конце концов, думал он, какое мне дело до того, что творится внутри этого бардака. Чего я хочу? Найти метод предвидения. Как я его придумаю — роли не играет. Важно лишь одно: чтобы он давал правильные, т. е. более или менее часто подтверждающиеся предсказания. И он сформулировал систему постулатов, при виде которой Крикун сначала хохотал до слез, а потом и предложил решающую проверку. Вот несколько примеров постулатов теории: если число коров увеличить в n раз, то число номенклатурных работников сельского хозяйства увеличится в 2n раз; если число космонавтов увеличить в m раз, а посевные площади увеличить в k раз, то вероятность неполадок в космосе вырастает в m+k/i раз, где i есть коэффициент роста капиталовложений в дело освобождения отсталых народов от ига; и т. п. Нахохотавшись до слез, Крикун тут же вычислил, что период Растерянности кончился еще до того, как начался, а начался тогда, когда его уже прикрыли, что либерализма нашему руководству хватит еще от силы на пару лет, а опекаемые нами дорогостоящие жители отдаленных районов планеты через год пошлют нас на… И они выбросили теорию в мусорный ящик. Через сто лет, сказал Крикун, какой-нибудь гениальный мальчик откроет эту муть заново, и человечество сделает еще один шаг вперед в своем духовном развитии.

Черт с ним, с нашим гениальным потомком, говорит Учитель. Но основы теории ибанского общества я, кажется, действительно нашел. А это я выбрасывать не собираюсь. Это уже не шуточки. Как ты думаешь, сколько еще времени осталось в нашем распоряжении? Не больше года? Я тоже так считаю. Значит полгода от силы. Значит за три месяца надо все написать. Знаешь, я решил все свои жизненные проблемы окончательно. Хватит! Больше терпеть нельзя. Буду пробиваться с боем. Во весь рост. Мы все равно окружены. Другого выхода нет. Только атака. Во весь рост. И прямо на них. Ну, я пошел.

Он не дошел до дома.

ПРИГОВАРИВАЕТСЯ К ЛЕЧЕНИЮ

Крикуну помочь не удалось, говорит Брат. Я ездил туда. Оказывается, это дело у нас здорово налажено. Имеется постоянно действующая комиссия. В нее входят психиатры, психологи, профессиональные эксперты, народные судьи и инспектор Высшего Суда. Комиссия составляет список вопросов применительно к уровню образования, социальному положению и профессии обвиняемого. Вопросы составляются так, чтобы на них был в состоянии ответить средний нормальный индивид данной категории. Вопросы самые разнообразные. Например, как звали деда по материнской линии, сколько будет дважды два, какое решение принял мартовский пленум, куда поехал Заведующий, кто стоит во главе Братии во Внутренней Панголии и т. п. Всего сто вопросов. Порядок такой. Приводят обвиняемого. Задают вопрос. Нажимают кнопку. Если успел ответить до звонка и притом правильно, дается плюс единица. Ответил неправильно — ноль. Не успел ответить — минус единица. Пустяки, говорите? Попробуем! Когда умерла твоя бабка по отцу? Раз, два, три… Минус единица. Отчество твоей жены? Раз, два, три… Минус единица! Ваше имя? Раз, два, три… Минус единица! Ну как? То-то. А когда сидит комиссия в двадцать человек… Вопросы в общем можно составить так, что не придерешься, а обвиняемый заранее обречен не ответить почти ни на один из них в установленное время. Причем, чем выше интеллектуальное развитие обвиняемого, тем легче его завалить на пустяковых вопросах. В зависимости от количества очков определяют, нормален или нет. Если не нормален, то какой категории. Отказ отвечать на вопрос засчитывается как минус единица. Крикун набрал, между прочим, минус сто. Своеобразный рекорд, ха-ха-ха! Для нормы нужно пятьдесят очков минимум. От двадцати пяти до пятидесяти очков — больной третьей категории. От нуля до двадцати пяти — второй. Ниже нуля — первой. Ниже минус пятидесяти — высшей. Затем комиссия принимает решение считать обвиняемого нормальным или ненормальным такой-то категории в зависимости от суммы очков. Если больной — объявляется приговор: приговариваетесь к принудительному лечению такой-то категории. Надевают специальные наручники и наножники и ведут осужденного в клинику показать, как выглядят осужденные по этой категории. Я посмотрел. Третью категорию. Кошмар. Только двух выдержал. Больше не мог. Несколько дней рвало. До сих пор мутит. После осмотра излечиваемых осужденному последний раз предлагают подписать бумаги — показания, признания, раскаяния. Если подпишет, участь облегчается. Снижается категория лечения или передается в обычный суд. Потом — уколы. Опять-таки в зависимости от категории. Это жестоко, говорит Супруга. Последствия лечения могли бы и не показывать. Ничего подобного, говорит Социолог. Тогда наказание теряет смысл. Наказуемый должен знать, что его ожидает. А в чем заключается состояние излечиваемых? — спросил Мыслитель. О, сказал Брат, это они здорово продумали. Смертный приговор — детская игрушка в сравнении с этим. Представь себе состояние человека, который узнает, что его сейчас должны убить. И растяни это состояние на много лет. Они там, между прочим, долго живут. Плюс физические страдания. А чем различаются категории с этой точки зрения? — спросил Сослуживец. Степенью, сказал Брат. К излечиваемым первой категории допуск только с подписью Заместителя. А осмотр больных высшей категории кроме обслуживающего персонала запрещен вообще. Так что можете себе представить…

ЖИЗНЬ НАЧИНАЕТСЯ

Что это? — спросил Болтун. Так, сказал Мазила. Ерунда. Для денег. Надгробие некоему Почвоеду. Кто такой? — спросил Болтун. Крупная шишка, сказал Мазила. Между прочим, не очень старый. Нашего поколения. Сдох внезапно. Инфаркт. Родственники решили, что надгробие буду делать я. Во что бы то ни стало! Вот как! Я становлюсь модным гробовщиком.

Слушал Голос? Нет, сказал Болтун. Что-нибудь новое? Еще какое, сказал Мазила, Весь мир гудит. Сбежал Плясун. Это такой удар! Бешеный успех. А тут был на третьих ролях. Вот что значит раскованность. Представляешь, сама Королева ножки ему целовала. Неплохо, сказал Болтун. Смысл есть удрать, сказал Мазила. Но я погожу еще немного. Когда они нам начнут жопу целовать, вот тогда будет самое время. Ты помнишь, Крикуна? — спросил Болтун. Нет, сказал Мазила. У меня тут столько всяких перебывало. Всех не запомнишь. Крикун не всякий, сказал Болтун. А что с ним? — спросил Мазила. Ничего особенного, сказал Болтун. В психиатрической. За что? — спросил Мазила. Кто знает, сказал Болтун. По всей вероятности, за Срамиздат. У тебя Сотрудник бывает. Ты не смог бы… Нет, сказал Мазила. Я не хочу с этим связываться. Понятно, сказал Болтун. Это не твоя игра. Я был у него. Смотреть страшно. Говорит о подлинном изме. Книгу писать собирается. Просил бумагу и карандаш. Только вот буквы, говорит, не все помнит. Кто знает, сказал Мазила. Может быть в этом-то и заключена подлинная правда. А я получил разрешение. Поздравляю, сказал Болтун. Насовсем? Нет, сказал Мазила. На два года. Значит насовсем, сказал Болтун. Вот долеплю этого болвана, сказал Мазила, и буду собираться. Желаю удачи, сказал Болтун. Я пошел. Пока! Пока, сказал Мазила. Пиши! Если буквы, конечно, не забудешь. Ха-ха!

Болтун ушел, и душа покинула тело Мазилы. И ему стало легко и весело. Жизнь только начинается, сказал он. И запел:

Чушь невероятная, подумал он. Какой кретин придумал?

ЧАС ПРЕДПОСЛЕДНИЙ

Почему же все-таки они так быстро капитулировали? Лодер выдал всех. Даже тех, о ком Органы не имели никаких сведений. Трусость? Это не объяснение. Принцип? Создать видимость большого дела? Но такой ценой! Они же много потеряют в глазах общества. Они перед лицом истории. И не могут этого не понимать. Глупость? Насилие? Загадка для истории. А загадки никакой нет. Просто они плоть от плоти и кровь от крови этого общества. Они — ибанцы, и этим все сказано. Обычные нормальные ибанцы. Только в необычной позиции. И не надо от них требовать что-то другое. Крысы живут по-крысиному. И протестуют по-крысиному. Они сделали свое дело. Они достойны уважения. А ты? Время еще есть. Не торопись с выводами. Может быть ты тоже обычный ибанец? Как и они? Конечно, обычный рядовой ибанец. Но я им не хочу быть. И не буду. Значит я не буду совсем. Вот и все! Жизнь окончена.

Поразительный все-таки мир! Неужели это действительно новая более высокая ступень в развитии общества? Пусть так. Пусть им без меня будет лучше.

УСЛОВИЕ ПРИМИРЕНИЯ

Я мог бы со всем этим примириться, говорит Неврастеник. Нельзя то, ибо так нужно в интересах государства. Нельзя это, ибо так нужно в интересах Братии. Нужно то, ибо… Нужно это, ибо… Пусть так. Мне в общем-то совсем мало нужно. Но если бы это все делала действительно неодушевленная безликая машина! Тогда все воспринималось бы как природная необходимость. Но машины-то тут как раз и нет. Тут — живые люди. Твои коллеги, друзья, соратники, соученики, учителя, ученики, подчиненные, начальники, соседи, родители, дети и т. п. Когда сваливают на некую безликую машину (это модно), то фактически попадаются на удочку официальной демагогии. Машины нет. Есть люди. Вот тебя не пустили на конгресс. Нецелесообразно. А кто это решил? А кто поехал? Почему решал этот подонок и проходимец? Почему поехал этот невежда и хапуга? На деле все разговоры о целесообразности, нуждах и т. п. суть лишь демагогическая форма для карьеристов, стяжателей, невежд, бездарностей. Примириться? Надо ставить вопрос не так: с чем? А так: с кем? Примириться с карьеристами, хапугами, тупицами, невеждами? Они задают тон. Они хозяйничают. Покорствовать им? Подпевать им? Становиться своим для них? Нет, это мне не подходит. Это многим, очень многим не подходит. И мы сопротивляемся. Но как? Вот я должен писать кусок в книжку, главным автором которой будет Секретарь. Я напишу этот кусок левой ногой. Все равно лучше этого никто не напишет. И остальные так же поступают. Выйдет очередная дегенеративная книжка. Ее превознесут. Будут прекрасные рецензии. Переведут для заграницы. На премию выдвинут. И дадут. И станет эта книга очередным стандартом для всех. Я сопротивляюсь, и итог этого — расцвет кретинизма в одной из областей культуры. Вы думаете, я преступник? Это всех устраивает. Напиши я приличный текст, меня разнесут. Так что мое сопротивление в конечном итоге есть примирение. Пробиваться? Можно пробиваться. Некоторые так делают. И пробиваются. Меняется что-нибудь? Да. Эта область жизни теперь выглядит более прилично. Смотрите, говорят, у нас талант поощряется. У нас во какие величины есть! А по сути остается та же общая ситуация, только лучше замаскированная. И пробиться становится еще труднее. Ранее пробившиеся теперь тоже прилагают усилия, чтобы ты не пробился. Так что в общем-то не играет роли, примиряешься ты или нет. Тебя об этом даже и не спрашивают.

ИНТЕРВЬЮ МАЗИЛЫ

Кого Вы считаете самой значительной фигурой в духовной жизни Ибанска нашего времени? — спросили журналисты у Мазилы, когда он прибыл в Париж. В последние годы, ответил Мазила, в Ибанске появилось много интеллектуалов, которые, как мне кажется, обсуждают современные проблемы человечества на довольно высоком уровне. Могу назвать, например, Брата, Распашонку, Режиссера. Мыслителя, Социолога, Супругу, Нытика, Хлюпика и многих других. А что Вы намерены делать здесь? — спросили журналисты. Я буду ставить грандиозный монумент, посвященный борьбе сил добра против сил зла, сказал Мазила.

А ЖИЗНЬ ИДЕТ

Вы слышали, что…, сказал Социолог многозначительно. И слюни от ужаса потекли по его бороде прямо на новые расклешенные в коленках ультрафиолетовые штаны в крупную клетку, купленные на днях за границей. Кошмар! Мы стараемся, а они… Говорят, что… сказала Супруга, одергивая волочившуюся по полу модную юбку из крокодиловой шкуры, сделанную по спецзаказу в ателье Органов. Могу вам по секрету сообщить, что…, сказал Кис, раздуваясь от важности. И тут же наложил в штаны от своей собственной сплетни. Ходят слухи, будто…, сказал Мыслитель, и его могучая лысина покрылась испариной от сознания гнусности той роли, какую ему навязали в этом деле эти мерзавцы. Впрочем, он никогда не разделял взглядов этих кретинов. Это не его игра. Я слышал, как… разговаривал с… по поводу…, сказал Сослуживец. И носик его затрясся от возбуждения. Нет, нет, поспешно добавил он. Я не хочу сказать, что…, я хочу сказать, лишь то, что… Как долго это протянется? — спросил Неврастеник для того, чтобы ответить самому. Год! От силы год. Все их затеи лопнут, и тогда… Они уже лопнули, сказал Брат. Мне говорил… Мы горим по всем статьям. А что, если…, сказала Супруга. Это будет кошмар, сказал Сослуживец и побежал в туалет. Кто бы мог подумать, сказал Социолог, что мы будем молить судьбу, чтобы этот… подольше удержался у власти! Это лучшее из того, что у нас вообще возможно, сказал Неврастеник. Да, сказал Журналист, на Западе считают, что если… Выпьем за его здоровье, сказал Сослуживец и запел:

Присутствующие единодушно подхватили:

ПОСЛЕДНИЙ ЧАС

Что же осталось? Пустяки. Пена. Заключение к ненаписанному роману. Последняя формула ненайденного доказательства.

У дома Крикун заметил машину. И узнал ее. Это их машина. У подъезда стояли мальчики. Они не прятались и не скрывали своих намерений. Этого детину он видел, когда провожали Певца. Домой нельзя. Куда теперь? Все известные ему каналы наверняка блокированы. К Правдецу возвращаться тоже нельзя, это очевидно. К тому же, судя по последним встречам, этот альянс окончился. Странно, подумал он, такой большой человек и такой наивный. Как ребенок. Почему он все-таки решился доверить мне книгу? Он же уверен, что я стукач. Решил поиграть? Руками Органов сделать дело? Такие идеи сейчас популярны. Неужели он на них клюнул? Вряд ли. Скорее всего — я один из двух, по крайней мере. Может быть отвлечь внимание… Впрочем, это меня не касается. Это уже не моя игра. Тут все во что-то играют. А я?..

Он пошел на бульвар и сел на сырую холодную скамейку. Куда же пойти? Он стал перебирать в памяти всех своих знакомых. И с ужасом констатировал: пойти не к кому. Он ужаснулся не за себя. Он привык. Он ужаснулся за них. Когда тебя не ценят, это не одиночество. Когда тебя не понимают, это не одиночество. Когда тебе некому излить душу, это тоже не одиночество. Одиночество — это когда ты сидишь вот так ночью один на улице в мокром, холодном, заснувшем, многомиллионном городе и знаешь, что тебе некуда отсюда идти и не к кому идти.

Осталось одно, решил он. Случай. Как всегда. И он пошел. Сначала просто куда-то пошел. Потом, понял, что идет на аэродром.

Вот темной слякотной ночью по обочине дороги километр за километром вышагивает уже немолодой смертельно уставший человек, думал он. Зачем? Кому все это нужно? Конечно, миллионы людей получат на какое-то время забаву. А в нашей серой жизни это не так уж мало. Для этого? Нет. А сколько людей будет радо тому, что Им дали по мозгам! И будет переживать праздничное настроение. А сколько людей скажет себе после этого, хватит! Правда, немногие из них реализуют это свое решение. Может быть никто. Но все-таки они это скажут. Для этого? Нет. А какой переполох поднимется в верхах! И в Органах! Сколько будет вздрючек! Сколько для них прибавится работы! Настоящей, а не фиктивной. Это будет действительно значительное событие, а не липа. Для этого? Нет. Он давно привык относиться к ним не как к людям, а как к бездушным силам природы. А интеллигенция! Бог мой, сколько будет разговоров! Море слов. Перемигиваний. Вздохов. Охов. Всяких. За. Против. С одной стороны. С другой стороны. Все переговорят. Для этого? Нет. Он давно убедился в том, что нигде не встречается так много дегенератов, как среди деятелей науки и искусства. И каких дегенератов! Для них? Упаси боже! Среди них, конечно, найдется несколько человек, которые все поймут. Но это капля в море. Это за порогом ощутимости, А кто вспомнит о тех, кто делал всю черновую работу? Мы же ибанцы везде и во всем. Много ли говорят о рядовых научных сотрудниках, когда честь открытий приписывают начальникам и воздают им почести? Вспоминают, но скопом, для очистки совести. Они не персонифицированы. Так для чего? Для кого? Бессмысленные вопросы. Мотивов давно нет. Они сработали в свое время и исчезли. Цели давно нет. Она направила когда-то, похлопала по плечу и сказала: а теперь иди! И исчезла. И не осталось больше ничего. Осталась пустая форма от человека. Призрак. Тень без тела. Такая жизнь не проходит безнаказанно. От такой жизни неизбежно приходишь к финишу пустой абстракцией. А почему же ты идешь? А разве ты можешь не идти? Идешь, ибо не можешь иначе. Это — итог.

Один раз около него остановилась машина. Сидевшие в ней предложили его подбросить. Он отказался. Может быть, это Они? А ну их! Теперь все равно. Эксперимент окончен. И повторений не будет.

МОЛИТВА ВЕРУЮЩЕГО БЕЗБОЖНИКА

КОНЕЦ

В порту Он осмотрелся и выделил двух девочек. Сейчас самые надежные люди на земле — девочки, подумал Он, и подошел к ним. У меня Книга, сказал Он им. Ее надо переправить туда. Сможете вы это сделать? Да, сказали они, потому что они были девочки. Он подождал, пока они проходили досмотр, вышли на аэродром и махнули ему рукой. Он не знал, что Книгу у девочек отобрали и велели подать условный сигнал. Все в порядке, подумал Он. Как это, оказывается, просто! И к нему пришла тоска. Как будто он расстался с последним близким существом или почувствовал несправедливый и непоправимый обман. Он не знал также, что все это уже не имеет значение, ибо Книга уже была там и готовилась сказать миру свое страшное слово. Самое черное правдивое про самое светлое выдуманное.

Мальчики ждали у выхода. Им некуда было спешить. Игра закончена. И они позволили ему свернуть в буфет. Еще можно уйти, подумал Он. Куда? Зачем? Просто так, из принципа? Нет, брат, поздно. Я больше не хочу, сказал Он вслух. И отодвинув неначатый стакан, пошел к выходу, Над Ибанском всходило Солнце, освещая зияющие высоты наступающего изма и пробуждающийся к мирному труду довольный ибанский народ. О, боже, дай мне силы поставить последнюю точку!