Я медленно сошел с тротуара, зажег погасшую сигарету и как бы нехотя двинулся по освещенной стороне улице.
Шел я очень неторопливо, зная наверняка, что где-то в тени за мной следует Джанина.
Она была далеко не глупа, и кто-то, вероятно, научил ее одевать резинки на высокие каблуки, так как я не мог уловить ни малейшего звука ее шагов на тихой и безлюдной улице.
Тем временем я ломал голову в попытках уяснить себе ту роль, которую играла Джанина, проникнуть в тайну ее загадочного поведения.
Я представил себе, что, возможно, она в этот момент думает о том же, следуя за мной. Мы оба охотимся друг за другом, пытаясь выведать тайну противной стороны.
Интересно, что подумал бы об этом Старик? В настоящий момент я еще не предполагал информировать его об этом периоде работы. В ответ я выслушал бы немало язвительных замечаний. Следовало подождать чего-либо ощутимого, реального, а оно, видимо, назревало.
Я свернул на Чарльз-стрит и двинулся в направлении Беркли-стрит. Там я пересек площадь и вошел в телефонную будку.
Некоторое время я вызывал Фриби, досадуя на то, что его нет на месте.
Вдруг в телефонной трубке послышался щелчок, и я сразу успокоился.
Ответил голос Фриби.
— Привет, Фриби. Это Келлс. Вы можете отставить миссис Бейл. Я поставил там другого человека следить за ней.
— Хорошо, — ответил Фриби. — Есть еще что-нибудь?
— Да. В настоящий момент за мной увязался очаровательный хвост. Это леди по имени Джанина. Она живет на Берити-стрит, 16. Кажется, она в чем-то подозревает меня и очень внимательно ведет за мной слежку. Вам следует сейчас же переключить свое внимание с Бейл на Джанину. В данный момент вы могли бы побывать в ее логове. Посмотрите, не сможете ли вы проникнуть в нее без того, чтобы поднять на ноги всех соседей. Она занимает две комнаты — спальню и гостиную — на втором этаже. Там есть черный ход, и я думаю, что он является самым легким путем для проникновения в ее квартиру. Если вы увидите, что проделать это без большого шума нельзя, то оставьте это дело до более подходящего случая. Шум здесь крайне нежелателен для нас.
— Хорошо, я понял. На что обратить особое внимание?
— Ищите бумажки, иероглифы, всякую подходящую нам мелочь.
— Каким примерно временем я располагаю?
— Не менее часа, я думаю. Если что-либо случится сразу сообщите. Буду у себя часа через полтора. Спокойной ночи.
Он также сказал «спокойной ночи» и повесил трубку.
Я вышел из телефонной будки, прошел до угла и завернул на Довер-стрит. Оказавшись за углом, я тотчас же вошел в первое попавшееся парадное и, стоя там с потухшей сигаретой, принялся поджидать Джанину.
Я ждал ее появления не больше минуты. Она шла очень быстро и в то же время грациозно и неслышно: на каблучках ее туфель действительно были одеты резинки, и она, видимо, знала свое дело.
Я позволил ей пройти с десяток ярдов, вышел из парадного и быстро и бесшумно догнал ее.
— Добрый вечер, Джанина! Как вы поживаете? Это ваша обычная прогулка или, быть может, вы ищите меня?
Она остановилась и повернулась ко мне лицом, сохраняя полнее присутствие духа.
— О, это вы?
В ее голосе чувствовалась нотка вполне естественного удивления и ничего больше.
— Да, это я. Вы крайне удивлены, увидев меня, не так ли? Вы вовсе не следили за мной весь вечер. Чего же, вы хотите, дорогая?
— Чего я хочу? Да ничего особенного, разве что выкурить сигарету да выпить чего-нибудь прохладительного.
«Да, у тебя крепкие нервы, бэби. Но что же ты замыслила?» — подумал я, вслух же сказал:
— Отлично, это нетрудно организовать. Пойдемте со мной. Думаю, я знаю, где мы могли бы посидеть и выпить, несмотря на поздний час. Не правда ли, чудесный вечер?
— Да, вечер хорош.
Мы направились на Довер-стрит. Никто из нас не произнес больше ни одного слова.
После довольно продолжительного молчания Джанина проговорила мягким и в то же время дрожащим голосом:
— Вы знаете, что рано или поздно кто-то начнет разговор, и я думаю, кто же из нас это сделает первым?
— Я отвечу вам, Джанина. Это должны сделать вы. Я вовсе не намерен делать то, что желаю. А вот вы обязаны это сделать и немедля.
— Это почему же?
— И это я скажу вам. Вы плохо поступили с Сэмми. Должен вам сообщить, как твердо установленный факт, что Сэмми вовсе не был жертвой авиабомбы. Он был убит. Кто-то застрелил его.
Казалось, эта новость не особенно взволновала ее. Она сказала:
— О, неужели? Но в таком случае это исключает ваше предположение о том, что я была последним человеком, видевшим его?
— Совсем нет. Если даже белобрысый тип врал и ваша собственная версия была правильна и если, наконец, Сэмми покинул вашу квартиру рано утром, вы все же были последним лицом, которое он видел при жизни.
— Следовательно, — сказала она, — вы предполагаете, что он, оставив мою квартиру, направился прямо на площадь?
— Я ничего не предполагаю. Я интересуюсь только фактами, некоторые уже есть, а скоро появятся и новые. Можете не сомневаться в том, что очень скоро на поверхность всплывут такие детали, которые, как прожектор, осветят тайну убийства.
Джанина прищелкнула языком и сказала:
— В таком случае это становится ужасно интересным. Мне бы очень хотелось, чтобы вы поскорее закончили свое расследование и убедились в моей правоте.
Я промолчал.
К этому времени мы прошли примерно половину Сент-Джеймс-стрит и находились у намеченной мною цели.
Я подошел к знакомому мне дому и позвонил. Некоторое время я опасался, как бы не отсутствовала Селена или же не спали все в доме. В прошлом ее заведение работало всю ночь.
Однако спустя пару минут дверь открылась, и на пороге появилась Селена.
— О! Кого я вижу, неужели это вы…
— Да, да! Майкл Келлс.
— Откуда это вы? Впрочем, снова видеть вас — это удовольствие, большое удовольствие! Заходите.
— Мне также приятно видеть вас, Селена. Со мной моя кузина, мисс Джанина. Мы могли бы чего-нибудь выпить?
— О, разумеется! Именно для этого мы и находимся здесь. Заходите.
Мы поднялись по ступенькам и вошли в гостиную.
Бар не был слишком переполнен. Несколько красивых девушек, несколько довольно скромного вида джентльменов и три-четыре подтянутых официанта.
Я сказал Селене несколько слов и затем повел Джанину к столику, расположенному в конце зала.
Усадив Джанину, я принес из буфета виски с содой, наполнил стаканы и сказал:
— Ну, таинственная леди, теперь можно и выпить. Вот и сигареты.
Я поднес ей огонек и пытливо взглянул на нее.
— Итак, куда же мы направлялись сегодня вечером? — начал я.
Наступило короткое молчание.
Джанина повертела сигарету, сбила с нее пепел. Я заметил, что ее пальцы слегка дрожали.
— Итак, — продолжал я, — куда?
— Разумеется, вы думаете, что этим вечером я следовала за вами? Так?
— Нет, я этого не думаю. Я это знаю.
На мгновение она заколебалась, а затем спокойно проговорила:
— Хорошо. Пусть будет так. Я действительно следовала за вами. Но вовсе не для того, чтобы следить за вашими действиями. Отнюдь нет. Я просто хотела поговорить с вами. Когда я увидела вас входящим в дом не очень далеко от Беркли-стрит, я решила подождать, пока вы выйдете оттуда, и побеседовать с вами.
— Отлично. И почему же вы не поговорили со мной?
— Вы вышли оттуда слишком поспешно, и я не имела возможности подойти к вам.
— Это очень мило с вашей стороны. Вы всегда меня предупреждаете. Итак, я вас слушаю. Но предупреждаю. Именно теперь вы должны знать, что я становлюсь немного нетерпеливым. Вы все время что-то ищете, причем направленность ваших поисков и моей работы по расследованию гибели Сэмми совпадают. Не согласовать ли нам наши курсы.
Она с живостью ответила:
— Это именно то, что я хотела вам предложить. Но прежде чем мы это сделаем, не могу ли я задать вам один небольшой вопрос?
Несмотря на напряженность разговора, я почувствовал потребность громко рассмеяться. Слишком очевидным был тот факт, что она поступала именно так, как я, и также, как я, пыталась вытянуть из меня как можно больше, не сообщая взамен ничего. И я подумал, что нам предстоит, может быть, и довольно интересный, но, почти наверное, малорезультативный разговор. Однако теперь уже был совершенно несомненным тот факт, что в лице Джанины я столкнулся с умным и квалифицированным агентом. Тем не менее, я галантно улыбнулся:
— Буду рад ответить на любой ваш вопрос, если только это в моих силах.
— Ваш долг по отношению к Сэмми, который был вашим другом, — это узнать причину и виновников гибели, здесь мне все ясно. Однако, судя по кругу людей, с которыми вы общаетесь, ваши интересы не ограничиваются только этим… Не хотите ли вы сыграть в открытую и сказать мне, что вас интересует в действительности? — твердым голосом спросила она.
Милая крошка! Если твой выстрел попал в пустоту, то мой был не более точен!
— Поверите ли вы мне или нет, — сказал я, — но я действительно заинтересован в том же самом, в чем заинтересованы вы, «тетушка» и бледнолицая крыса. Вот теперь, наконец, мы с вами знаем все главное друг о друге. Так, Джанина?
Она покачала головой.
— Нет, я бы этого не сказала. Более того, я даже не понимаю, о чем вы говорите. И я думаю, что вы не можете быть заинтересованы в том, чем я интересуюсь.
— Хорошо. Пусть будет так. Но я становлюсь больным от разговоров загадками. Почему это мы с вами не можем поинтересоваться одним и тем же?
Она приподняла брови и сказала:
— Не думаю, что вы можете быть заинтересованы поисками моего брачного свидетельства?
Я едва не упал со стула от удивления. Минуту я разглядывал ее скромно наклоненную головку и затем сказал:
— Итак, вы ищите брачное свидетельство, видимо, Сэмми имел его при себе в тот момент, когда был убит. И вы хотите его заполучить. Я правильно вас понял?
— Вы совершенно правы. Все было именно так, как вы говорите.
— Хорошо. Допустим, что это так, и на некоторое время я поверю этому. Но скажите мне еще кое-что. Почему же ваше брачное свидетельство находилось именно у Сэмми?
Ее глаза широко раскрылись. Они были восхитительно простодушные, искрящиеся, теплые.
В течение нескольких секунд она смотрела на меня.
— Но ведь Сэмми должен был его иметь! Он же был моим мужем.
Я ничего не сказал, а только взял свой стакан виски и сделал несколько глотков.
Затем я взглянул на нее, восхищаясь ею в душе. Однако сомнение тотчас же зародились в моей голове. Конечно, Сэмми обладал решительностью, быстротой действий, но вряд ли он мог пойти на такой опрометчивый шаг, если иметь в виду, что с Джаниной он был знаком без году неделю, что ее он совершенно не знал. Нет, на Сэмми это совсем не было похоже. И тем не менее… Сэмми был энтузиаст своего дела, иногда он делал весьма рискованные вещи, и не исключено, что и в данном случае он мог жениться, так сказать, временно, на некоторый период, движимый какими-то неизвестными мне скрытыми мотивами и все же подобный шаг Сэмми, как бы я ни пытался оправдать и объяснить его для себя, казался мне все более маловероятным.
Я улыбнулся Джанине.
— Итак, вы миссис Кэрью? Отлично… Отлично… Но я не верю вам.
— Меня это не волнует и не беспокоит. Вы спрашивали меня, что мне нужно было от Сэмми, и я ответила вам. Вы знали, что я посетила морг на Эльвастон-стрит. Там полицейские сказали мне, кто был убит на площади, и они показали мне вещи, которые нашли при нем. Но брачный сертификат отсутствовал.
— Понимаю, — сказал я. — Итак, единственное доказательство того, что вы являетесь законной супругой Сэмми — брачный сертификат, и он находился у Сэмми, а теперь бесследно исчез… Вещь неприятная.
Я выпил еще виски.
— Однако все это вовсе не так уж страшно, Джанина, — продолжал я. — Во всяком случае, если вы действительно состояли в браке, то этот факт где-то занесен в соответствующий реестр. Есть, следовательно, запись, есть свидетели, и в случае, если сертификат не будет найден, вы всегда сможете официально восстановить факт заключения брака. Это нетрудно.
— Боюсь, что это не так просто.
— Почему?
Она взглянула на меня и улыбнулась.
— Потому что мы заключили брак не здесь, не в этой стране.
Я сдался. Впервые я понял, что находился перед чем-то, что было очень крепким, очень умным, таким же упрямым, как и я сам, но с более светлой головой.
Прерывая кратковременное молчание, я сказал.
— Что-то вы не пьете виски.
Она взяла свой стакан и, глядя на меня через ободок его, сказала:
— Сейчас мне нужно уходить. Мне было очень приятно побеседовать с вами.
— Мне также, Джанина.
— Откровенно говоря, мне нравится тип мужчин, подобных вам. Вы обладаете какой-то внутренней силой, которая притягательна для женщин. В вас есть все, чтобы нравиться: ум, ловкость, настойчивость.
— Но я не нахожу в вас ни капли искренности и теплоты, поэтому не в состоянии доверять вам.
— Очень печально.
— Но я думаю, что было бы очень хорошо, по крайней мере для вас же самого, если бы мы остались с вами если не друзьями, то не врагами.
— Ваше милое пожелание звучит как плохо прикрытая угроза, Джанина.
— Принимайте это так, как вам больше нравится, но, будьте добры, никогда меня больше не беспокоить. Если вы не выполните этой моей просьбы, то мы поссоримся. Вы меня рассердите.
— И что же будет?
— Увидите.
Она поднялась со своего стула и сказала.
— Не трудитесь провожать меня. Я уверена, что поймаю кэб, а вы выпейте еще и отдохните. Спокойной ночи.
Она пересекла зал, улыбнулась Селене, обслуживающей соседний столик, и ушла.
Подойдя к буфетной стойке, я наполнил свой стакан и возвратился на свое место, сопровождаемый недоуменным взглядом Селены.
Мои мысли вертелись вокруг Джанины. Действительно, она обладала крепкими нервами, и голова ее была ничуть не хуже моей. Ее поведение было гибким, увертливым, умелым. Еще час тому назад я находился в полной уверенности в том, что близок к раскрытию тайны Джанины. И вот опять ничего. По сути дела, не столько она, сколько я поставлен ею перед новыми загадками. Да, орешек крепкий. Неожиданно крепкий. Не зря, выходит, Сэмми проявил тогда в компании такую осторожность. Одно только ясно, Джанина — это активный, значительной квалификации, выдержки и ума разведчик. Этими своими качествами она, несомненно, превосходит шпионку Бетину. Однако каковы же их взаимоотношения? В чем причина их возможной ссоры, несогласия, размолвки? Какого же сорта задачу они пытаются здесь разрешить? В чем заключаются их цели? Ответы на все эти вопросы по-прежнему были окутаны непроницаемой для меня густой завесой тумана.
Мне показалось, что над моим столом еще носится аромат ее тонких духов, и я подумал, что как бы там ни было, а эта девушка обладает особенной привлекательностью.
Но здесь мои мысли переключились еще на одну сторону поведения Джанины. Действительно, нетрудно было подметить некоторую самоуверенность в ее поступках, беседах, такого рода самоуверенность, как если бы она в своей игре имела в руках полновесный козырь. Но что это могло быть? А не могло так случиться, что именно она держала в своих руках то, к чему стремились Бетина, «тетушка», бледнолицый парень и мало ли еще кто? Что ж… может быть, и так, во всяком случае, определенная уверенность в ее действиях чувствовалась явно.
Я отправился домой. Пикадилли была безлюдной. Мягкий лунный свет перемежался с желтоватым отблеском фонарей.
Медленно шагая по широкой и пустынной улице, я обдумывал целую серию необычных событий, происшедших за то время, как я занялся этим делом. Событий было много, но что, собственно, я мог бы сообщить Старику, если бы он позвонил мне? Я мог бы рассказать, что после нашей с ним последней встречи я разговаривал с Джаниной, познакомился с Бетиной Бейл на площадке для игры в гольф, был в ее компании, немножко выпил. Мог бы добавить, что после разговоров с Бетиной, по словам Бетины, ее кто-то пытался застрелить через окно, что я нашел у нее пару пистолетов, что я заподозрил ее и Джанину, а также «тетушку» в действии против нас, что все они, к сожалению, не так глупы, как можно было бы надеяться. Вот, пожалуй, и все. Да, мой рапорт выглядел бы удовлетворительным.
В своем отеле я нашел записку портье на мое имя. Записка была коротка и гласила:
«Джентльмен хотел бы, чтобы мистер Келлс протелефонировал ему. Гросвенор 77650»
Бросив шляпу в угол, я поспешил к телефонному аппарату. Кто это мог быть? — подумывал я. Вероятно, Фриби!
Я ошибся. Это был Старик, и его голос не предвещал мне ничего хорошего.
— Хелло, Келлс! Я в Грейт-Гросвенор-Корт 71. Если вы не заняты чем-нибудь чересчур важным, то могли бы явиться. Мне хотелось с вами поговорить.
Мне очень не понравился тон Старика. Он говорил так, как будто бы уже имел те сведения, которые именно я должен был добыть ему. Но это означало бы, что, помимо меня, еще кто-то занимался этим делом и его осведомленность превзошла мою. Но нет, это неправдоподобно.
Указанное мне место встречи представляло просто обставленную изолированную квартиру в доме на Гросвенор. По-видимому, это была одна из резиденций Старика. Подобных резиденций в городе он имел не менее дюжины.
Он сидел в большом кресле, а рядом с ним на низеньком столике стояли ящики с сигаретами и бутылки с виски и содовой.
Со своими сдвинутыми к переносице и насупленными бровями Старик выглядел подобно разгневанному Зевсу.
Однако он довольно сдержанным тоном произнес:
— Положите вашу шляпу, налейте себе виски с содовой и берите сигареты.
Я молча подчинился.
Он также молча сидел, разглядывая меня. Затем сунул себе в рот сигару и медленно некоторое время попыхивал ею. Потом он вынул сигару изо рта и вновь поглядел на меня.
Я знал, что все это означает. Не было никакой информации, а Старик любил дельные сообщения. После последней нашей встречи с ним он не слышал от меня ни одного слова и сделал заключение, что кроме виски с содой, я ничем не занимаюсь. Техника Старика была всем известна. Он подбирал человека для определенного дела и был уверен, что человек этот верный, надежный и что на него он может полностью полагаться. Затем он отходил в сторону и ждал результатов. А результаты должны были быть. Во что бы то ни стало, а должны быть. В противном случае он становился весьма раздражителен и легко впадал в гнев.
По части достижения результатов он был очень требователен, и в данный момент, как мне казалось, намеревался проявить свою требовательность и по отношению к моей персоне.
Наконец он начал:
— Вас считают способным агентом и даже очень хорошим сотрудником. Вы числились в составе нашей наилучшей тройки агентов. Все это предполагает, что вы обладаете отличной организованностью, достаточным количеством мозгов и нужной в деле инициативой. Я сказал «предполагает». Вы поняли меня?
Я не мог сказать ничего, подумав только: «Что же… вы хотите ругаться и быть грубым? Ругайтесь и грубите. Ничего хорошего вам это не даст, а мне ничего плохого от этого не будет».
Он был прав, называя меня хорошим агентом. А что касается того, что я был лишь одним из трех лучших, — это он загибал. Старик хорошо знал, что я не один из лучших, а лучший, и это было особенно справедливо после того, как Сэмми выбыл из игры. В полдюжины стран я выполнил для Старика такие операции, которые не снились всем его другим агентам, вместе взятым. И он это отлично знал, как знал, что и я в этом хорошо разбираюсь. Однако я подавил нарастающую во мне обиду и принялся за виски. А виски было отличное! Оно было выдержанное, довоенного производства, с превосходным ароматом вина.
Старик продолжал:
— Предполагалось, что вы и Сэмми Кэрью представляете собой нашу лучшую группу. Так? Теперь попрошу вас взглянуть на вашу так называемую «деятельность». Кэрью нападает на чей-то след, разрабатывает какую-то важную операцию, дрожа от нетерпения, как невоспитанный пес перед охотой, требует вас, но дает себя уничтожить еще до того, как получает шанс ввести вас в курс дела, сообщить, в чем заключается суть операции, а она, как я все более убеждаюсь, хотя и не в курсе дела, очень значительна. Почему же вы, два таких сильных разведчика, будучи вместе ничего не сделали? Только потому, что вы оба, как бродяги, перепились в той компании, в которую попали в ночь перед его гибелью. Так это или не так?
Я продолжал курить и по-прежнему молчал. Еще не настал момент, чтобы можно было что-то сказать.
— Хорошо, — продолжал Старик, — Так. Вы получили доллары. И получаете. И что вы сделали?
При этом он издал губами забавный свист и звук, долженствовавшие выразить не то безнадежность, не то презрение, не то замысловатое ругательство.
Он повторил:
— Что вы сделали? Конечно, кроме питья… Что я получил от вас? Так, а вот взгляните на то, что я получил от других потому, что от вас я не получил ничего, кроме сообщений, и то неточных, о количестве проглоченного вами виски.
С этими словами он швырнул мне какое-то письмо с грифом «Совершенно секретно».
Письмо было подписано весьма высокопоставленным лицом. Оно напоминало Старику в очень вежливом и в весьма дипломатичном тоне то обстоятельство, что последствия «летающих снарядов» на территории Южной Англии становились более тяжелыми, чем до сих пор. Изучение мест их попадания за последние дни наводит на мысль о том, что немцы имеют четкое представление не только о мишенях, но и, возможно, и о результатах своей стрельбы, становящейся явно прицельной. Больше в письме не было ничего. Ни пожеланий, ни упреков, ни советов. Все и так было ясно как день.
Я вздохнул и возвратил письмо Старику.
— Так что же? — сказал я, не подумав.
Это взорвало его. Он покраснел, ударил кулаком по столу и принялся называть меня всеми некрасивыми словами, какие он только знал и какие мог выговорить. Таким бешеным я его еще не видел.
Я не говорил ничего, потому что, во-первых, никто и никогда не мог говорить, когда Старик проявлял свой темперамент, а во-вторых, я прекрасно понимал значение только что прочитанного тактичного и мягкого письма. Безусловно, оно давало право Старику прикладывать к моему имени разнообразные, малоудобоваримые эпитеты.
Досадовать и злиться на него после прочтения письма я перестал.
Когда он кончил, я сказал:
— Прошу вас, сэр, выслушать меня. Мне кажется, что вы допускаете небольшую ошибку относительно нас. Прошу вас вспомнить, что некоторое время я не встречался с Сэмми. Как вам хорошо известно, в последнее время мы с ним в качестве немецких артиллерийских офицеров находились на немецкой ракетной базе в Па-де-Кале.
— Известно. Дальше?
— Когда Кэрью получил предписание бежать оттуда и явиться сюда, он в течение некоторого времени, правда, небольшого, действовал самостоятельно, и на это время мы с ним потеряли связь. И я не знал и не мог знать, что именно попало ему в руки в этот промежуток времени, на какой след он напал. Но и вы, сэр, тоже ничего не знали. Более того, не исключено, что и сам Кэрью не так уж много знал. И вот когда я попал в ту компанию, я увидел, что Сэмми прилично пьян, и решил, что и мне ничего не остается иного до утра, как немного попробовать виски. И это было разумное решение…
— Почему это было «разумное решение»?
— Потому что там была женщина. Очень приятная и красивая и называется Джаниной. Она работает на той стороне. Думаю, что Сэмми знал это. Он отлично знал, что она тщательно и умело следит за ним, стремясь выяснить и установить его контакты. Вот почему он всячески избегал каких бы то ни было разговоров со мной и как следует пил.
— Это верно.
— Он отлично знал, что если будет в подобной компании пить как следует, то вряд ли кто сможет заподозрить, что он является первоклассным оперативником или даже вообще оперативником. И он был прав, как был прав и в том, что и меня толкал на это. А речь здесь идет, как вам известно, не о том, чтобы только казаться пьяным. Такой метод может привести только к обратному результату. Надо было быть действительно пьяным, чтобы они поверили этому.
— Мистер Келлс, — перебил меня мягко Старик, — вы случайно не репетируете свою вступительную лекцию перед своей преподавательской работой на курсах начинающих алкоголиков?
Пожав неопределенно плечами в ответ, я продолжал:
— Я получил его адрес, и это было все. После этого он исчез из моего поля зрения. И все потому, что очень опасался этой женщины.
Я сделал глоток виски и продолжал:
— Конечно, ничего хорошего во всем этом нет. Даже совсем напротив. На другой же день убили Сэмми. Однако я узнал, кто же была эта женщина, которой так опасался Сэмми в ту ночь. Теперь я знаю это.
— Так, — сказал Старик. — Ну, это уже кое-что. Следовательно, в ближайшее время я буду иметь некоторые подробности относительно ее действий, связей, намерений. Так?
Не ожидая от меня подтверждения, он еще раз повторил:
— Так. Неплохо все-таки. Надеюсь, мистер Келлс, что с вашей головой не так уж трудно понять то обстоятельство, что подобные письма не доставляют мне наслаждения. Я не привык получать такие бумажки…
После секундной паузы от резко переменил тон:
— Ради всего святого, Майкл, вгрызайтесь в это дело по-настоящему, как следует. Я знаю, что «летающие снаряды» не являются пока особенно опасным оружием, но беспокоить уже начинают. И не исключено, что мы можем встретиться с кое-чем похуже. Так. Выпейте еще и можете идти.
Одним залпом я выпил еще стакан виски и направился к двери, подхватив свою шляпу.
— Спокойной ночи, сэр, — сказал я. Он улыбнулся и проговорил:
— Спокойной ночи, Майкл. Будьте настороже и помните то, что я вам говорил.
Я кивнул головой и тихо закрыл за собой дверь.
К себе в отель я отправился пешком.
Приняв горячий душ и выпив кофе, я пришел к заключению, что спокойный сон, пожалуй, одна из самых лучших вещей на свете.
Погасив свет, я улегся в кровать, закрыл глаза и попытался найти в массе разрозненных фактов и событий, обрывках теорий и предположений некую отправную точку, ключевой пункт, который придал бы моим поискам определенную целенаправленность. Теперь уже со всей определенностью надо было считаться с тем, что где-то действует немецкая группа. Эта группа занимается корректировкой «летающих снарядов», она может находиться здесь в Лондоне. Или же в самой непосредственной близости, то есть на территории, подвергающейся обстрелу этими снарядами. Факт наличия такой группы можно было считать установленным. Можно также считать установленным, что Бетина, Джанина, «тетушка» и бледнолицый парень также действуют в пользу немцев, представляя собой тоже некую группу. Но разные ли это группы? Связаны ли они друг с другом? Чем, собственно, занимается группа Бетины?
Одно было ясно: необходимо как можно быстрее и плотнее заняться этой компанией и раскрыть ее замысел. А пока что следовало подкрепиться несколькими часами сна.
В этот момент задребезжал телефон. Тяжело вздохнув, я взял трубку. Это была Бетина.
— Надеюсь, я не побеспокоила вас, Майкл?
— Не особенно. Правда, я уже в кровати, но перед сном предаюсь некоторым размышлениям.
— Боюсь, дорогой Майкл, что я сообщу вам добавочный материал для размышлений.
— Это меня не удивляет. Что же вас беспокоит, Бетина?
Она медленно проговорила:
— Я беспокоюсь за Элисон Фредерикс, которая показалась мне очень милой…
— И какой же у вас повод для беспокойства? — в моем голосе, очевидно, прозвучали нотки нетерпения и раздражения, поэтому Бетина тут же накинулась с упреками.
— Дорогой мой, несмотря на то, что я еще ничего не знаю о вас, я из кожи лезу, чтобы сделать для вас что-то приятное.
— Это очень мило с вашей стороны.
— А вы невыносимы, Майкл. Вы не желаете позволить ни одной женщине полюбить вас. Вы напоминаете мне ежа.
— Ежа?
— Да! Но я вас прошу — уберите ваши колючки!
— Хорошо, пусть я буду похож на ежа, но почему же вы тревожитесь за Элисон?
— Давайте по порядку. Вскоре после вашего ухода она явилась ко мне и представилась. Как раз в это время гости расходились, и некоторое время я была занята с ними. Затем все ушли, кроме миссис Хелдон, и мы все трое выпили за новое знакомство. Потом ушла и миссис Хелдон. И я с Элисон долго и задушевно разговаривала.
Я громко рассмеялся в телефон.
— Клянусь, что вы попытались выкачать у нее все, что она знает обо мне. Не так ли, милый мой ягненочек?
В трубке послышалось нечто вроде бульканья, что должно было выражать ее восторженный смех.
— Вы правы. Я пыталась. А почему бы и нет. Если женщина, у которой есть все для счастья — красота, богатство, молодость, так опрометчиво влюбляется в красивого негодяя, являющегося темной лошадкой, то у нее, по крайней мере, должно хватать ума, чтобы вычислить, чем ей это грозит.
— И вы решили как исходное для своих вычислений использовать информацию Элисон обо мне? Ха-ха. Представляю, как много вы узнали.
— Да, она искусно избегала разговора о вас, сведя к разговору о попытке застрелить меня. Она узнала об этом, очевидно, от вас.
— Разумеется, — подтвердил я.
— Мы с ней решили, что я не буду спать в своей комнате и выбрали другую. Выпили чай и легли… Вам еще интересно меня слушать?
— Даже очень, — сказал я. — Эти домашние подробности волнуют меня прямо-таки чрезвычайно.
— Хорошо. И я надеюсь, что они домашними и останутся.
Сонливость слетела с меня уже давно, так как за незначительными словами Бетины я почувствовал готовившийся для меня сюрприз. Но я тщательно силился представить себе, что же там могло случиться с Элисон. Заметила ли Бетина наши проделки с пистолетами? Догадалась ли о чем-либо другом? Нет, ничего предугадать я не мог, и надо было ждать, пока сама Бетина соблаговолит перейти к делу.
— А что они? — спросил я. — Перестали быть домашними?
— Да. В этом-то и дело.
— Не понимаю.
— Примерно через двадцать минут после того, как мы легли спать, раздался телефонный звонок. Я немножко нервничала и пыталась сообразить кто мог бы мне звонить в такую позднюю пору. Свои сомнения я высказала вслух, и Элисон предложила снять самой трубку и узнать, в чем дело. Она подошла к телефону, с кем-то поздоровалась и некоторое время молча слушала. Затем она сказала: «Хорошо, я понимаю». Ведь это вы звонили ей, Майкл.
— Что за чертовщину вы выдумываете, Бетина? Я вовсе не говорил с ней. И в мыслях у меня не было намерения звонить вам.
— О, дорогой!
— Значит, что-то случилось с Элисон, надеюсь, что ничего страшного. А что же она вам сказала после телефонного разговора?
— Она сказала, что звонили вы и что она должна сейчас же отправиться в указанное вами место.
— В какое же место? — Она ответила быстро.
— Я заставила ее записать адрес, по которому ее вызвали. Вот он. Это место называется Нюмер-стрит, 27. Она отправилась туда, чтобы встретиться с вами.
— Я понимаю… Она должна была направиться в дом 27 по Нюмер-стрит и там встретиться со мной… Так, и что же она сказала?
— Как что? Она оделась и ушла.
Я перевел дыхание. События двигались в каком-то опасном направлении.
— И что потом? — спросил я.
— Ничего. Я отправилась спать, но уснуть не смогла. В голову мне пришла мысль о том, что все это несколько странно, учитывая то, что с Элисон вы не так давно виделись и что, звоня в мой дом, не передали мне даже привета….
В трубке послышался ее подавленный смешок. Я промолчал.
— Прошло много времени, а она все не возвращалась, я начала беспокоиться все больше и не только об Элисон, но и о вас.
— Почему же обо мне?
— Конечно, вы не знаете, не так ли? Конечно, вы не догадываетесь, что нравитесь мне и меня тревожит любой возможный ваш неосторожный шаг, потому что вы играете с огнем? У меня появился даже порыв отправиться к вам, но я решилась только на звонок…
Она сделала небольшую паузу и спросила:
— Выходит, это не вы звонили Элисон?
Думать мне надо было очень быстро. В данном случае Бетина знала больше меня, но все же не следовало давать ей правильное освещение даже этого, видимо, хорошо известного ей факта.
— Прошу прощения, Бетина, говоря по правде, это я звонил Элисон и просил ее встретиться со мной. Если бы вы взяли трубку…
— Следовательно, вы видели ее?
— Нет еще. Я был очень занят, но я еще увижу ее. А вы тем временем успокойтесь и ложитесь спать, а завтра около двенадцати я буду у вас, и мы с вами выпьем коктейль. Одобряете такой план?
— О, разумеется, Майкл. Я буду очень рада.
— Хорошо. Итак, пока, Бетина.
Наступила маленькая пауза. Затем она произнесла каким-то хриплым голосом, в котором чувствовались слезы:
— Спокойной ночи, мой дорогой. — Я повесил трубку.
Выпив стакан холодной воды, я попытался обдумать весьма странную новость. Кто же мог вызвать Элисон по телефону? Сомнительно, чтобы кто-нибудь мог так искусно имитировать мой голос. Это не исключено, но маловероятно. Могло быть и так, что кто-то говорил от моего имени. Вполне могло быть… И тотчас у меня в голове возник образ Джанины. Образ леди с резинками на каблуках, леди, которая весь вечер вела слежку за мной, которая отлично знала, что ж посетил Бетину, и которая вполне могла знать, что и Элисон отправлена к ней. Так или иначе, очень вероятно, что в этом трюке активно участвовала Джанина. Но тогда надо будет признать, что по отношению к Джанине я был слишком деликатен. Я даже не счел необходимым организовать наблюдение за ней и предоставил ей полную свободу действий. А если сейчас же позвонить Старику? Он, конечно, легко сможет набросить на нее сетку. Это верно. Но нет, от звонка к Старику я тотчас же отказался. Частью традиции в нашем необычном деле было то, что до тех пор пока это было в наших силах, мы вели игру самостоятельно, избегая втягивать в наши действия других людей без крайней на то нужды. Кроме того, в данном случае я не знал, действовала ли Джанина одна или совместно с Бетиной и другими «коллегами».
Я выпил полстакана виски с содовой, зажег сигарету, присел в кресле и попытался сосредоточиться на причинах странного вызова Элисон. Очевидно, Элисон не являлась в этом трюке самоцелью. Скорее всего, через нее пытались выяснить, как добраться до меня, раскрыть меня. И если это так, а это было наиболее вероятным, то, следовательно, Элисон может находиться в данный момент в весьма критическом положении. Агенты Гиммлера довольно изобретательны по части способа добывания сведений. Что-то надо было предпринимать.
Я начал одеваться, чувствуя, что жизнью я совсем недоволен, а ходом дела еще меньше.
В самом деле, я предполагал, что с Элисон Фредерикс, наблюдавшей за Бетиной, с предприимчивым Фриби, следящим за Джаниной, со мной самим, изучающим дело со всех сторон, можно будет в ближайшее время вскрыть такие факты, которые послужат мне твердой отправной точкой для расследования его до конца. Но все повернулось иначе.
Бетина, например. Я предполагал использовать ее в качестве приманки, некоего крючка для ловли рыбки, но вскоре оказался раскрытым ею. Джанина на деле оказалась куда умнее, чем я. А «тетушка»? Какова ее роль? Что она делает? Не исключено, что и она выкинет какой-нибудь фокус.
Здесь, правда, я с большим облегчением вспомнил о бледнолицем парне. По крайней мере, хотя бы одного опасного противника мне удалось ликвидировать, иначе он тоже мог бы что-либо предпринять.
Я быстро закончил одеваться, но прежде чем выйти на улицу, решил еще раз продумать возможный план моих действий.
Нюмер-стрит была мне незнакома. Разумеется, полученный мною адрес — Нюмер-стрит, 27 может оказаться чистейшей фикцией. Однако проверить следует. Немедленно и тщательно. Этот адрес может также оказаться и западней для меня. Вероятности в этом в данный момент очень мало, но…
Я вынул из столика автоматический «маузер» и сунул его в специальный карман под левой рукой. С ним я чувствовал себя спокойнее.
Я вспомнил о Фриби. Он мне не звонил, следовательно, ничего любопытного в квартире Джанины он не нашел и в настоящий момент должен быть у себя.
Через некоторое время мне удалось вызвать его к аппарату.
Он подтвердил мое предложение о негативных результатах осмотра квартиры Джанины и хотел, было перейти к подробностям.
— Послушайте, Фриби, — перебил я его, — имеется новое срочное дело. Немедля оденьтесь и отправляйтесь на Нюмер-стрит, 27. Знаете такую?
— Слыхал, что есть такая улица, маленькая, но где она…
— Хорошо, узнаете. Я тоже не знаю, где она. Дело в следующем. Примерно час тому назад кто-то от моего имени вызвал туда нашу сотрудницу из квартиры Бетины. Этот адрес может быть фиктивным, а может оказаться и ловушкой. Я немедленно туда отправляюсь. Встретимся с вами в районе дома, где будет удобнее. К дому приближайтесь осторожно и осмотрите все подходы к нему.
— Ясно. Сейчас же выхожу. Еще раз — Нюмер-стрит, 27.
— Так. Все.
Я повесил трубку и, выйдя на улицу, двинулся сперва к Найтсбриджу. На перекрестке Найтсбридж с Вилнтон-Плайс я встретил полисмена военного резерва и спросил его, не знает ли он, где расположена Нюмер-стрит. Он сообщил мне, что Нюмер-стрит — это небольшой переулочек — тупик Малбри-стрит. И находится он в десяти минутах ходьбы.
Я поблагодарил его и пошел в указанном направлении, размышляя, что место это несколько странное. Ведь все это дело началось с Малбри-стрит: там расположено кафе «Пучок перьев», поблизости Джанина снимает квартиру, там же я встретил бледнолицего парня и в каком-то тупике покончил с ним… Совпадения явно необычны, но вполне допустимые. И вот теперь кому-то понадобилось, чтобы Элисон прибыла в какой-то переулок именно в этом районе.
Почти бессознательно я ускорил шаги. Тревожное чувство нарастало у меня с каждым шагом. Короткое знакомство с Элисон оставило у меня весьма хорошее впечатление. Она, несомненно, принадлежала к тем надежным сотрудникам Старика, которые отказываются от различных жизненных удобств ради служения большому и нужному делу, жертвуют ради него не только личным счастьем, но и жизнью.
Я пожал плечами, поймав себя на этих мыслях и подумав, что становлюсь сентиментальным, а сентиментальность исключалась в нашей работе, ибо вела к расслаблению, что было абсолютно противопоказано.
Я остановился и закурил, подумав о том, сколько ночей я провел на улицах вместо того, чтобы спать в теплой постели. Ночные блуждания успели уже стать моей привычкой, но война, по-видимому, идет к концу, а после ее окончания и моя деятельность претерпит изменения, и жизнь войдет в более или менее нормальное русло.
В этот момент, как бы отвечая на мои мысли о войне, завыла сирена. Звук ее, то утихая, то усиливаясь, прорезал ночную тьму, а минуты через две я услышал взрыв «летающего снаряда». И еще через полминуты другой «летающий снаряд» со зловещим свистом пронесся в черном небе, оставляя за собой огненный хвост. Несколько секунд я следил за его полетом, вполголоса прикладывая некоторые особо сочные эпитеты по отношению к немцам, несущим смерть ни в чем не повинным людям.
Повернув за угол, я очутился на знакомой мне Малбри-стрит. При слабом освещении ущербной луны она выглядела как спокойная и сонная деревенская улица, на ней не было ни души.
Держась затемненной стороны и поглядывая направо и налево, я пытался найти Нюмер-стрит и одновременно заблаговременно заметить что-либо подозрительное.
Четкую надпись «Нюмер-стрит» я увидел с ощущением, похожим на неожиданный шок. Нюмер-стрит был именно тем переулочным тупиком, где мною была ликвидирована бледнолицая крыса.
Удвоив осторожности, почти крадучись вдоль забора, я приближался к тому дому, в подвале которого я убил парня. Я твердил себе, что совпадения здесь невозможны, что это не может быть правдой, что это одна из тех вещей, которые в действительности никогда не случаются.
Но нет. Все было верно, и все то, что невозможно было предположить, оказывалось суровой истиной.
Табличка на левом углу дома ясно указывала, что это именно № 27.
Месяц зашел за тучи, стало темнее. Переулочек был совершенно пуст и тих.
Фриби еще не появлялся, и я решил, что до его прихода успею быстро осмотреть небольшой, уже знакомый мне дом.
Я попробовал наружную дверь. Она оказалась незапертой. Я вытащил «маузер», снял предохранитель, и, соблюдая обычные предосторожности, открыл дверь, осветил на секунду своей зажигалкой коридор и вошел в дом. Продолжая чиркать зажигалкой, я наспех осмотрел незапертые внутренние помещения, подошел к двери, ведущей в подвал, открыл ее и спустился, вниз. Нервы мои были напряжены до предела, и я судорожно сжимал в руке «маузер» в ожидании сам не знаю чего. Но все было тихо и спокойно, и я улыбнулся в темноте сам себе, припомнив многочисленные подобные ситуации в своей практике. Да, подумал я, еще рановато превращаться мне в старую леди и распускать нервы. С этой мыслью я решительно засунул револьвер обратно в карман и двинулся к тому месту, где находился упаковочный ящик, в котором я оставил бледнолицего.
Ящик лежал на том же месте, где я его оставил.
Здесь мне в голову пришла еще одна мысль. Тот, кто звонил на квартиру Бетины и говорил с Элисон, хотел показать мне, что ему известен факт убийства мною бледнолицего, и направил в это место. Но для чего? Зачем? Воздействовать на мои нервы? Чепуха! Западня? Но таковой как будто нет.
Я пожал плечами, подошел в темноте к ящику, прислоненному к стене, и дернул его. Он был тяжел и двигать его было трудно.
Я усмехнулся про себя. Итак, бледнолицый находился все еще здесь в ящике. По-видимому, я был не прав в своих предположениях. Я даже вздохнул с облегчением.
Оттащив от стены ящик, я опрокинул его на бок, чиркнул зажигалкой и заглянул внутрь.
Нет, я не ошибся в своих самых мрачных предположениях!..
Кто-то вытащил бледнолицего из упаковочного ящика. Мало того! Кто-то позаботился вместо него втиснуть туда… Элисон. Я увидел ее лицо, еще не обезображенное смертью, и успел рассмотреть при вспышке зажигалки маленькое отверстие от пули чуть выше глаз.
Погасив зажигалку, я придвинул ящик вновь к стене, закурил сигарету, присел на ящик и задумался.
Пожалуй, никогда в жизни я не был так разъярен. Даже дрожь какая-то пробегала по моему телу и мысли путались. Я потерял много близких друзей, но даже их смерть не наполняла меня такой беспредельной злобой.
Единственное, что мне было ясно, состояло в понимании того, что надо было успокоиться и попытаться трезво оценить обстановку.
Я загасил сигарету о край упаковочного ящика и решил выйти и поговорить с Фриби.
Но это решение оказалось невыполнимым.
Внезапно холодный подвал оказался залитым ярким светом фонаря. Сноп света ударил мне в лицо и на секунду вынудил меня зажмурить глаза.
Прошло, вероятно, секунды две или три, пока я смог открыть их и оценить обстановку.
В хорошо отраженном белыми стенами подвала свете на пороге открытой двери стояла Бетина.
В левой руке она держала электрический фонарь, а в правой руке — револьвер, нацеленный на меня.
Неблагоприятное освещение не давало мне возможности сразу определить систему револьвера, но напряженно всматриваясь, я пришел к выводу, что это не «Вальтер», а скорее всего газовый пистолет.
Горькая мысль пришла мне в голову: жизнь, полна сюрпризов, никогда не дает скучать.
Бетина улыбалась и в свете фонаря выглядела подобно дьяволу.