Широкое жирное лицо Тэппервиля выражало страдание и брезгливость. Его мягкие глаза искали пленника, на минуту остановились на нем и затем обратились к глубокой яме и груде цемента.
— Все сделано так, как должно быть сделано, — сказал он, — это такое облегчение — иметь дело с друзьями! Я должен сказать, что мы страдали от плохой работы подчиненных…
Эмери презрительно улыбнулся, но промолчал.
— Даже в тривиальных жизненных делах, — сказал Тэппервиль серьезно, — люди любят иметь дело с теми, кто от них зависит…
Говоря это, он все время что-то вертел в своем кармане, и когда вытащил из него руку, то Эмери увидел в ней толстую палку довольно необычной формы. Он сразу узнал орудие, которым был поражен банкир в ту ночь, когда он и его сообщники предприняли попытку нападения и когда Тэппервиль, будучи в возбужденном состоянии, подошел слишком близко к нападающему.
— Я думаю, вы узнаете то, что мои друзья, которые, посетив ваш дом, с целью… гм… гм… его обследования, взяли из вашего кабинета. Это пятно — он показал на конец бруска — кровь. Это моя кровь. Запомните это…
Он наклонил голову так, что Эмери мог увидеть шрам, который остался от его удара.
— Я очень ценю мою кровь, — сказал Тэппервиль. — Она для меня даже важнее, чем… вы знаете сами. Этим орудием можно бить человека так, что он потеряет сознание, бить, пока не умрет…
Тэппервиль осмотрел цепи и болты, ощупал наручники и ремень на ногах узника и, казалось, остался доволен своим осмотром. Он перешагнул через яму, положил палку и аккуратно расстелил на полу платок, снял с себя пиджак, сложил его и очень бережно опустил на платок. Сверху он положил свою блестящую шелковую шляпу, затем вынул из манжет рубашки тяжелые золотые запонки и, засучив рукава, обнажил свои большие руки.
— У вас есть передник? — спросил он.
Эмери не видел длинного черного одеяния, которое висело на стене в глубине помещения.
— Подобные носят мясники, — сказал мистер Тэппервиль, надевая на себя длинный черный передник, который застегивался сверху до низу.
Он поднял фонарь и придвинул его к узнику.
— Я хочу видеть, что я делаю, — сказал он, улыбаясь и смочил себе ладонь. — Вы уходите?
— Да, я ухожу, — сказал Стильман мрачно.
— Может быть, это к лучшему, — сказал Тэппервиль очень вежливо. — К счастью, у меня совсем нет нервов. Когда вы через несколько минут вернетесь, то меня здесь уже не будет, а мистеру Дэму и вам останется немного работы. Ну, майор Эмери, вы готовы?
Звук первого удара достиг слуха Стильмана, когда он поспешно закрывал дверь…
Он нашел Дэма в кухне, перед бутылкой виски, наполовину выпитой. Вид у него был ужасный — все лицо в слезах, и когда Стильман вошел, он пробормотал:
— Все, все кончено? О, Боже, Боже! Вы слышали, что он говорил о том, как будят рано утром? Вы присутствовали когда-нибудь при казни? Это ужасно!
— Замолчите, вы, сумасшедший, — прошипел бородатый человек.
Он посмотрел на дверь, в которую только что вошел.
— Тэппервиль мог воспользоваться ножом, — проворчал он. — Это уже превратилось в бойню… Где девушка?
— Она здесь, — мистер Дэм движением головы указал на дверь. — Там кладовая, и там у меня есть кровать. Что мы будем с ней делать?
— Усыпите ее вот этим.
Он бросил маленькую бутылочку на стол. Дэм стал ее тупо рассматривать.
— Это он достал?
Стильман кивнул.
— Все предусмотрел, — сказал Дэм.
— Накапайте ей несколько капель в чай, — сказал Стильман, — и она нас не будет беспокоить. Что, комнаты наверху меблированы?
Дэм утвердительно клюнул носом.
— Положите ее туда. В котором часу вы ждете свою дочь?
Дэм посмотрел на стенные часы, которые громко тикали над камином.
— Сейчас только двенадцать. Боже мой, только двенадцать, а казалось… годы. Что он хочет с ней сделать?
— Я не знаю, — сказал он нетерпеливо, — он решит завтра. Она вас больше не будет беспокоить. Ей совершенно достаточно этой дозы.
Он открыл дверь и заглянул в кладовую.
Там не было лампы, но при свете, который падал из кухни, он увидел в углу складную кровать и на ней фигуру, которая лежала без движения.
Закрыв бесшумно дверь, он вернулся к Дэму, погруженному в размышления. Глаза обоих обратились к часам.
— Десять минут, — сказал Дэм. — Вы поможете мне?
Стильман быстро огляделся вокруг.
— Это не мое дело, Дэм… не притворяйтесь дураком. Там работы не больше, чем на десять минут.
Дэм кусал губы.
— Если только они его ищут, то прежде всего явятся сюда, осмотрят пол и заметят свежее зацементированное место…
— Кто будет искать его? Фенг? Можете успокоиться, Фенг умер. Я сам с ним расправился. Смотрите…
Он приподнял рукав пиджака. На белом манжете рукава была кровь. У Дэма вырвался глубокий вздох.
— О, Боже! Хотелось бы мне не участвовать во всем этом.
— Не говорите этого ему, — сказал Стильман, — а то он вас удалит таким образом, какой вам совсем не понравится.
Часы медленно тикали, так медленно, что казалось, стрелки совсем не двигались. Они сидели молча и ждали назначенного времени.
Пятнадцать бесконечных минут, наконец, прошли.
— Идите теперь, кончите свое дело, — сказал Стильман.
Дэм не двигался. Уже прошло двадцать минут. Стильман опустил ему руку на плечо, и Дэм с воплем вскочил. Казалось, он ничего не видит.
Спотыкаясь, он спустился в сад и минут пять простоял у двери гаража. Он весь дрожал. В конце концов, стиснув зубы, он толкнул дверь. Свеча почти догорела. Она два раза вспыхнула и потухла совсем. Но при ее свете он успел рассмотреть висевшие на стуле наручники, а когда украдкой бросил взгляд на дно ямы, то разглядел там человеческую фигуру.
Дэм, весь в поту, работал, как сумасшедший, истерически рыдая и швыряя лопатой липкий цемент в яму.
Наконец все было кончено.
А потом надо было ждать, но он больше не мог оставаться в темноте и, резко распахнув дверь, бросился в сад. Ему казалось, что зловещий дух Эмери стоял за его спиной.
Стильман бросился навстречу Дэму. На нем не было лица, ноги его не слушались. Стильман посадил его на стул и налил полный стакан виски.
— Пейте! — сказал Стильман. Он оглянулся на дверь кладовой. — Я повесил замок — вот ключ. Смотрите за ней. Слышите?
Дэм кивнул.
— Вы поняли? Ее надо перенести наверх и там спрятать. Ни в коем случае ее не должны найти!
Еще секунда — и Дэм один, один со своими привидениями, страхами, страшными ночными звуками, которые сводили его с ума.
Вдруг он вспомнил глаза Эмери и, опустив голову на руки, зарыдал, как испуганный ребенок.