Змееловы

1

Долгий летний день основательно пропарил тайгу. Солнце уже склонялось к пологой хребтине распадка — ущелья, густо заросшего кедром, пихтой и багульником. Воздух был напоен острым ароматом цветов, травы и хвои. Уставшие за день, лениво перекликались птицы, монотонно плескалась речушка на каменистом, извилистом ложе.

Степан Азаров и Леня Клинычев возвращались домой по едва заметной тропинке, проложенной таежным зверем, нагруженные нехитрым снаряжением для ловли змей. Они шли не спеша, вглядываясь в заросли кустарника, изредка перебрасываясь словами. Степан шагал впереди с охотничьим ружьем за спиной. Леня Клинычев поигрывал кронцангом — деревянным зажимом, основным инструментом змееловов, что-то бубня себе под нос. Он был доволен: в двух белых полотняных мешочках покоилось шесть гадюк — больше, чем у бригадира Азарова.

Вдруг Степан остановился, приглядываясь к кустикам травы с небольшими желтыми цветами, словно веснушками запятнавшими крохотный лужок возле дороги.

Леня тоже остановился, напряженно отыскивая глазами змею. Но Азаров положил на землю рюкзак, кронцанг, ружье, мешочки и стал рвать цветы.

— Букет моей тете, — насмешливо сказал Клинычев, складывая тут же свою ношу и растягиваясь на траве.

— Журавец, — откликнулся Степан, не обращая внимания на язвительный тон напарника. — Еще зверобоем называют…

— И охота тебе чепухой заниматься? Сказал бы Колумбу, он сам бы пришел сюда и нарвал сколько ему нужно. — Клинычев смотрел в небо, положив под голову руки и лениво прищурив глаза.

— Что ему, тащиться сюда специально?

— Хочет заработать — потащится, — ответил равнодушно Леня.

Через несколько минут в руках у Степана уже была огромная охапка. Он достал из рюкзака кусок веревки а тщательно увязал зверобой.

— Вах, какой маладэц! На «Волгу» заработал! — осклабился Клинычев.

— Хватит трепаться, — отрезал бригадир. Он достал фляжку, отвинтил крышку. Воды оказалось всего несколько капель.

Азаров осторожно спустился по крутому, скользкому берегу к речушке. Здесь, на дне распадка, было прохладно. Гладкие мокрые камни у воды облепила мошкара. Вода была прозрачной, чистой. В ее холодных струях неподвижно стояли косячки мальков, подставивших свои темные спинки теплым, ласковым лучам солнца.

Азаров завороженно смотрел на эту картину. Потом наклонился к речке, и рыбья стая метнулась в сторону, исчезла из виду.

И вдруг сверху раздался крик Клинычева, животный, истошный. Бригадир бросился вверх по берегу, круша кусты таволги.

Клинычев, прижимая кронцанг к земле, одной ногой отчаянно колотил по воздуху. Под деревянным зажимом извивалась небольшая гадюка. Когда Степан подхватил из рук товарища кронцанг и быстрым привычным движением опустил змею в мешочек, он успел заметить метрах в пяти мелькнувшее в траве серое гибкое тело. В голове успело промелькнуть: эта, вторая, и укусила его напарника.

Клинычев привалился на правый бок. Степан возился с тугой штаниной джинсов, плотно охватившей ногу товарища, но проклятая штанина не поддавалась. Он долго выковыривал неслушавшимися от спешки пальцами лезвие складного ножа, злясь и чертыхаясь. Клинычев скулил, глядя на него расширенными, обезумевшими глазами.

И вдруг, сам не зная почему, разозлившись, Степан заорал:

— Заткнись ты! Мешаешь!

Клинычев замолчал, тяжело дыша и пожирая взглядом его руки, раздирающие манжету брюк. Чуть выше голеностопного сустава, над самым краем ботинка темнели две точки.

Степан, приложившись губами к ранкам, остервенело тянул кровь, сплевывал и снова тянул…

Потом уже, вытряхивая вещи из рюкзака, в напрасной надежде найти ампулу с противозмеиной сывороткой, он вспомнил, что надо было прополоскать рот. Его фляжка осталась у воды, а в клинычевской не было ни капли. «Обойдется!» — подумал он и снова перерыл весь рюкзак. Искать было бесполезно. Азаров знал, что сыворотку они не взяли.

— Спокойно, ты же не девица, — уговаривал напарника бригадир.

Клинычев старался сдержаться, но у него ничего не выходило. Сев перед ним на корточки, Степан покачал головой:

— Эх, Леня, Леня, что ж ты так неаккуратно…

— Взял ту гадюку? — клацая зубами, спросил Клинычев.

— Она же яд тебе отдала.

— А убил?

— Она не виновата, — вздохнул Азаров. — Зачем ее убивать?

Клинычев закрыл глаза. Бригадир удобно устроил лежак из рюкзаков и куртки и повернул на него отяжелевшее тело товарища. Клинычева бил озноб.

Степан провел рукой по его лбу и ласково сказал:

— Держись, держись… — Он встал и, чтобы успокоиться, стал собирать в кучу мешочки со змеями и ловчий инструмент; Клинычев водил за ним горячечными зрачками. — Полежи пока. Тебе сейчас пить надо. И как можно больше.

Степан спустился к речушке. На берегу, возле забытой фляжки, словно сторож, взад-вперед деловито сновала трясогузка. Она не испугалась, только продолжала свои пробежки рядом, метрах в трех.

Азаров лег на живот и припал губами к дышащей реке. Вода то закрывала его лицо по самые уши, то совсем отступала. А он все пил и пил, обжигаясь ледяной влагой, пока не перехватило дыхание и прохлада не разлилась по всему телу.

Степан набрал полные фляги и, окатив пригоршней брызг невозмутимую птаху, бегающую рядом, поднялся на откос, цепляясь за гибкие, хлесткие ветви.

Клинычев с трудом напился. Опухоль добралась почти до колена. Осмотрев потемневшую ногу товарища, Азаров присел рядом и тут только вспомнил, что ему давно уже хочется хорошенько затянуться сигаретой. Он достал непочатую пачку и закурил.

Противоположный склон распадка медленно накрывала тень. На этой стороне солнца уже не было. Вовсю неистовствовала мошка, наполняя воздух зудящим звоном, вздыхала речушка, и с той стороны доносилась морзянка дятла, словно зазывающего пернатое население в свои ночные квартиры.

Степан сидел и курил, думая о том, какая трудная дорога предстоит ему назад, на базу, — тяжелые метры по звериной тропе, перевитой узловатыми жилами корней.

Больше десяти километров по тайге, которые в другое время пролетали не очень заметно, так как это был путь домой, к двум уютным, славным желтым вагончикам…

Степан тщательно затоптал окурок. Словно празднуя наступление своего времени, еще злее стал гнус. Закололи, вспыхнули зудом уши, шея, руки. Кончалось действие диметилфтолата, хоть как-то отпугивающего комарье.

Степан достал пузырек с жидкостью и протянул сначала Клинычеву, а потом обрызгал себя.

Первым делом он пересадил Лениных гадюк в свои мешочки. Змей набралось двенадцать. «И еще одна, что его укусила», — невесело усмехнулся про себя Степан. В отдельном мешочке находился щитомордник, трофей бригадира.

Потом он аккуратно перевязал веревкой ловчий инструмент, оба рюкзака, свою куртку и оттащил все это поближе к тропе. Охапку зверобоя тоже пришлось оставить.

Надев Клинычеву ружье на плечо, он взвалил Леню на спину. И, придерживая товарища одной рукой, а в другой неся змей, Степан выбрался на тропу и, глядя только прямо себе под ноги, побрел вдоль реки.

2

В экспедиции существовало правило: если кто не вернулся с отлова, один из членов бригады змееловов не спал, дожидаясь возвращения товарищей.

Графика дежурств не устанавливали. Бодрствовал тот, у кого были какие-нибудь неотложные дела: письмо домой, порванная куртка. Чаще всего это был Христофор Горохов, фармацевт владивостокской аптеки, студент вечернего отделения фармацевтического института, прозванный ребятами Колумбом. В любую свободную минуту он зубрил латынь.

Из жилого вагончика Христофора гнали: свет привлекал комарье, ухитрявшееся просачиваться через тройной слой марли, натянутой на оконные рамы.

Занимался Христофор в служебном вагончике, за операционным столом, на котором днем брали яд у змей или препарировали погибших по какой-либо причине рептилий.

Пока работал движок, еще куда ни шло. А вот сидеть с трехлинейкой было истинным героизмом. Мошка гибла тысячами, усеивая стол толстым сероватым слоем вокруг лампы, набивалась за стекло. Каждые полчаса приходилось вытряхивать горку обгоревших насекомых.

Горохов боролся с ними местным самосадом, от одной затяжки которого даже у завзятого курильщика волосы вставали дыбом.

Горохов во всем был упорный человек — в учебе, в сборе лекарственных трав, а уж если «садился» на хвост змее, то преследовал ее с таким упрямством, словно от каждой зависела судьба человечества. Ходить с ним на отлов никому особой радости не доставляло. А одному — запрещалось инструкцией. К удивлению всей бригады, его постоянным напарником и другом сделался Василий Пузырев — шофер экспедиции. Парень, прямо сказать, не шустрый, любитель вздремнуть. Особенно если под мухой. Водился за Васей этот грешок. Не то чтобы он прикладывался открыто. Но изредка попадался. Главное, ухитрялся раздобыть «пузырек», по неделе не вылезая с базы. Его так и прозвали — Пузырек.

Василий охотно помогал фармацевту собирать лекарственные травы и относился к этому, в отличие от некоторых членов экспедиции, так же серьезно, как и к ловле змей.

Самым страстным увлечением Пузырева был футбол. Его маленький транзисторный приемник всегда был настроен на «Маяк». Когда раздавались первые звуки футбольного репортажа, Вася включал громкость до предела и замирал неподвижно там, где его заставала трансляция матча. Как свою личную трагедию он воспринял неудачу киевских футболистов в чемпионате страны. «Всё! — сказал он, когда динамовцы Киева скатились на последние строки таблицы, — Футбол кончился». Но все с тем же рвением слушал «Маяк» и включал свой приемничек на полную мощность, заслышав голос Озерова.

В ведении шофера находился также движок и нехитрая электроаппаратура, при помощи которой извлекали яд у змей.

Перед тем как выключить «электростанцию» на ночь, он мучительно долго собирался сказать об этом своему напарнику, мялся возле него и, наконец, со вздохом сообщал печальную «новость». Сам зажигал трехлинейку, заботливо подкручивал фитиль и уходил свершать несправедливое по отношению к лучшему другу дело.

Вот и в этот вечер Вася тихо вошел в служебный вагончик, тщательно прикрыл дверь и остановился на пороге.

Горохов, закатив глаза, шептал латинские слова.

— Христофор, электростанцию выключаем? — Вася всегда, трезвый ли, выпивший, произносил слова медленно, с расстановкой.

Горохов посмотрел на шофера пустыми глазами.

— Движок остановим? — Василий в таких случаях говорил «мы», словно не желая взваливать на свои плечи такую тяжелую ответственность.

Горохов растер пальцами виски:

— А что, Азаров с Клинычевым уже вернулись?

Шофер-механик потупил взгляд.

— Не знаю, Колумб, я с аккумулятором возился…

Студент, уйдя с головой в латынь, не ответил. Василий смахнул с бортов куртки несуществующие пылинки и шмыгнул за дверь, чтобы появиться снова через полминуты.

— Колумб, нету Степана с Клинычевым. Пойду повожусь с аккумулятором еще.

— А не хватит тебе? Василий искренне удивился:

— Чего?

Но Горохов в мыслях был уже далеко-далеко.

Шофер потоптался на месте.

— В общем, понадоблюсь, в машине я… Аккумулятор, паря, дело серьезное… — И, махнув рукой, вышел.

Но заниматься фармацевту не дали. Вслед за Васей в вагончик пришла лаборантка Зина.

Она села в уголке на стул и сложила руки на коленях. Христофор поднял голову и, глядя сквозь Зину, как через стекло, беззвучно шевелил губами.

— Занимайтесь, Христофор, я тихонечко…

Горохов перелистнул страницу и уже не замечал девушку.

Зина была из местных, сибирячка. Как-то на районную почту в Талышинске зашел бригадир змееловов Степан Азаров. Разговорились. Он прямо с ходу предложил Зине поработать в экспедиции. Лаборанткой и поваром. Хотя бы месяц.

И надо же быть совпадению: Зина на ветеринарном отделении сельхозтехникума училась заочно, а разнарядка на практику не пришла. Вот она и решила: змеи — они те же животные, только ползают.

В бригаде обрадовались: наконец-то удастся отведать настоящих сибирских пельменей.

Первые же Зинины пельмени произвели неблагоприятное впечатление. Зато лаборанткой девушка оказалась стоящей. И еще… стала ловить змей. Это девушка-то, да еще в восемнадцать лет!

Может быть, ей хотелось все уметь, как Степан? Кто знает… В бригаде существовало правило: никому не перемывать костей.

Зина сдержанно вздохнула. Но оторвать Горохова от занятий было почти невозможно.

— Христофор, простите, вы знаете, который час?

Фармацевт посмотрел на часы и машинально буркнул:

— Четверть первого.

Зина вздохнула печальнее.

— Может, они заплутали…

Христофор изумленно посмотрел на нее.

— Или несчастье какое…

Горохов сбросил наконец с себя наваждение латинской премудрости и произнес:

— Да, поздновато…

Он нехотя оторвался от учебника, ни слова не говоря, вышел из вагончика. Задрал голову вверх. Зина вышла вслед.

На самой верхушке высоченного кедра лениво крутился «петух», мигая темному, в крупных бриллиантах звезд небу. «Петух» — изобретение Васи. Раньше змееловы, возвращаясь в свой лагерь в сумерках, пользовались самым древним способом — костром.

Но Вася однажды спалил нечаянно полгектара тугаев, за что руководству экспедиции пришлось иметь дело с милицией. Неприятность с трудом уладили. Базу перевели на новое место, километрах в шестидесяти от первого.

В отместку за все несчастья, которые обрушились потом на его голову, шофер-механик изобрел и соорудил «петуха» — сильная лампа плюс флюгер. Чудо-машину укрепили на самое высокое дерево возле базы, и она подмигивала тайге. Часто или редко — в зависимости от ветра.

Христофор свернул огромную самокрутку и стал задумчиво бить комаров.

Что ни говори, а ребята задержались сверх всякой нормы. На Азарова это было не похоже.

Зина с надеждой смотрела на сосредоточенное, давно небритое лицо фармацевта.

— Поздновато… — молвил снова Горохов.

— И Анванны нет. Обещалась еще позавчера быть… — обрадовалась человеческой речи лаборантка.

Но человеческая речь оборвалась так же внезапно, как и началась.

Поляну окружал темный, таинственный лес. Чуть светлели два желтых вагончика и старенький грузовик, замершие под лапами развесистых кедров.

Христофор зашел в другой вагончик и появился с двустволкой. Он выпалил два раза вверх; сменил патроны, выстрелил еще дважды, рассыпав по воздуху сноп искр.

Они прислушались к тайге. Но та молчала.

— Что, интервенты уже пришли? — послышалось из вагончика.

— Азарова с Клинычевым нету, — прошептала в белую марлю окна Зина.

Вениамин Чижак, в белой косоворотке, растрепанный, с всклокоченной бородой, но, как всегда, жизнерадостный, скатился по лесенке.

Вениамин Чижак был единственным человеком, кому Анна Ивановна Кравченко, научный руководитель экспедиции, «разрешала» носить бороду. Вене она действительно шла. Как шли косоворотка и сапоги, в которые он заправлял брюки.

Чижак рядился под мужичка для форсу. К его чудачествам все привыкли.

Веня обнял Зину за плечи:

— Зинуленька, ты простудишься.

— Совсем не холодно, — отстранилась Зина.

Веня взял у Горохова ружье.

— Пальнуть, что ли… Вон та звезда мне всю жизнь не нравилась.

Чижак тщательно прицелился в небо и шарахнул дуплетом.

— Не попал, — разочарованно вздохнул он.

Эхо прокатилось по лесу и запуталось где-то вдалеке.

— Слышите? — прошептала Зина.

— Эхо, — сказал Горохов.

И вдруг совсем рядом, у машины, грохнул выстрел. На землю упало что-то мягкое, вроде мешка с тряпьем. И через минуту, путаясь в кустах, к ним вышел Вася, волоча по земле ружье.

Горохов молча отобрал у шофера «тулку» и коротко приказал:

— Не балуй.

— А я что, паря, я за канпанию…

Пузырев медленно дошел до вагончика, с трудом преодолел лестницу, два раза съехав вниз, и наконец затих за дверью. Уснул.

А воздух все гудел от осатаневшей мошки. Казалось, в каждом кубическом сантиметре вилось не меньше миллиона этих тварей.

— Ребята, что же будем делать? — В голосе девушки зазвенели слезы.

— Тише, — остановил ее Горохов.

Где-то вдалеке глухо кричал филин-пугач, стонала болотная выпь.

Все трое прислушались.

И вдруг сквозь привычный шум ночной тайги раздался хруст веток. Кто-то тяжело и неуклюже пробирался сквозь валежник, не разбирая дороги.

— Медведь, — прошептала Зина.

— Ты что шепчешь, Васю боишься разбудить? — снова обнял ее за плечи Веня.

Зина освободилась от его объятий и громко закричала:

— Леня, Степан Иванович!

Эхо раздробило ее слова.

Хруст послышался ближе.

— Они, — твердо сказал Горохов и закурил.

Очень скоро на поляну вышла странная фигура с двумя головами и четырьмя руками.

Переглянувшись, ребята бросились навстречу. Бригадир, держа в одной руке белые полотняные мешочки, тащил на себе Клинычева, за спиной которого болталось ружье. Горохов и Чижак подхватили Клинычева и внесли в вагончик. Степан с трудом поднялся вслед и в изнеможении опустился на лежак.

Клинычев, бледный как полотно, с крупными каплями пота на лбу, поводил вокруг мутными, едва приоткрытыми глазами. Штанина его джинсов была разорвана. Нога опухла до колена и сильно потемнела.

— Разбудить Васю — и в райбольницу! — коротко приказал Азаров.

Христофор промолчал, склонившись над Клинычевым.

Чижак, хмыкнув, кивнул на шофера. Тот блаженно улыбался во сне, зажав руки между коленями.

Степан потряс его за плечо. Вася еще больше расплылся в улыбке, но глаза открыть не смог.

— Хорош! — Бригадир встал, пошатываясь.

— Лучше не бывает… — Веня поднял с пола мешочки со змеями. — Сколько?

— Двенадцать гадюк. И один щитомордник. — Степан взъерошил волосы рукой. — Вот скотина! Нажрался-таки. Ну погоди…

— Как это Клинычева угораздило? — не унимался Чижак.

— Брал гадюку и не заметил рядом другую, — нехотя ответил Азаров. — Нет, какая свинья…

— Что распаляешься, бригадир, — примирительно сказал Чижак. — Откуда Васе было знать, что Клинычева укусит змея? Ведь прикладывается он не в первый раз…

— Но в последний! — Бригадир со злости ткнул шофера кулаком в бок, но тот снова подарил миру лишь очаровательную улыбку.

— Степан Иванович, может, поужинаете? — решилась наконец вставить Зина.

— Подожди, подожди, Зина, не до этого…

Христофор оторвался от больного.

— Чаю ему побольше и покой. Послезавтра будет ходить.

Его слову верили. Во-первых, говорил он мало, во-вторых, фармацевт как-никак, имеет отношение к медицине.

— Ты думаешь? — посмотрел на него внимательно Азаров.

— Да.

— Добро. Анван еще нет?

— Нет. А обещалась еще позавчера быть, — ответила Зина. — Поешьте, Степан Иванович, нынче макароны с тушенкой. Чай…

— Потом. Давайте Леню на место Анны Ивановны. А ты, Зина, пригляди за ним. Чаю побольше…

— Это можно, с удовольствием, — побежала за чаем девушка.

— Степан, еще один вопрос. Его рвало? — спросил Христофор.

— Да.

— Может, дать коньяку? Грамм сто…

— Дадим. Схожу за НЗ.

Бригадир сходил в служебный вагончик, где в сейфе стояла бутылка армянского.

Клинычева перенесли на женскую половину и уложили на постель Кравченко. Христофор заставил больного выпить полстакана коньяка. Клинычев задремал.

Горохов налил еще полстакана и протянул бригадиру.

— А мне-то зачем? — отмахнулся Степан.

— От усталости. Пей.

Азаров ничего не ответил.

— Я бы на твоем месте всю жахнул, — засмеялся Чижак, — а он отказывается…

Бригадир взял стакан, аккуратно слил коньяк в бутылку и заткнул пробкой.

— Везет людям… — вздохнул Веня. — Да не тем…

Азаров взял отловленных змей и пошел в служебный вагончик. Горохов с Чижаком отправились с ним.

Рядом с операционной, в маленькой комнатушке, стояли деревянные ящики, обтянутые мелкой стальной сеткой, в которых лежали змеи.

Христофор молча взял у бригадира мешочек.

— Что, Колумб, не доверяешь? — усмехнулся Степан.

— У тебя руки дрожат, — спокойно ответил Горохов. — Открывай, Веня.

Чижак открыл дверцу пустого ящика. Христофор раскрыл мешочек и, вынув кронцангом одну за другой гадюк, переложил их в ящик. Каждую Веня пододвигал внутрь крючком. Щитомордника посадили к его собрату.

Когда все было сделано, в помещении погасили свет и перешли в операционную. Закурили. Христофор молчал. Молчал и Веня, деликатно ожидая, когда бригадир начнет рассказ. Но тот думал о чем-то своем. Не выдержал Чижак:

— Где же это случилось?

— В Волчьем распадке, за Каменной плешиной.

Веня присвистнул.

— Это ты его пятнадцать километров на себе пер?

Степан нехотя поправил:

— Десять — двенадцать…

— Тоже ничего… А как это все-таки произошло? — не унимался Веня.

Христофор посмотрел на Чижака. Тот замолчал.

Степан подпер отяжелевшую голову ладонями. Он едва держался. Но старался не показывать виду. Все-таки бригадир.

— Сколько сегодня отловили? — устало спросил он.

— Веня — четыре гадюки, Вася — ничего, Зина — одного щитомордника и двух гадюк, я — восемь гадюк, — перечислил фармацевт.

— Средне, — вздохнул бригадир. — План еще не выполняем. Ну ладно, завтра возьмем у всех яд и отпустим. Что-то Анван задерживается. Приедет, намылит нам холку за Василия. Завтра я ему башку оторву…

— Кончай, бригадир. Пора спать, — прервал Степана Горохов.

— Это верно, — кивнул Азаров. — Выспаться надо как следует. И еще вот что, Колумб. Мы там оставили рюкзаки, куртку… Короче, все свое барахло. Найти нетрудно — прямо по звериной тропе с левой стороны просеки. Кстати, там много зверобоя. Я нарвал охапку, но, сам понимаешь, не до него было… Я утром повезу Леню в больницу.

— Понимаю, — кивнул Горохов. — Схожу.

Все поднялись. Христофор пошел, выключил движок.

Степан, так и не поужинав, свалился на постель и уснул как убитый. Все разбрелись по своим койкам. Через пять минут база спала.

3

Раньше всех вставала Зина. Тихо, стараясь не шуметь, она ходила по лагерю, приносила воду из небольшой протоки, вытекающей из распадка, кипятила чай, готовила завтрак. Он не отличался разнообразием — каша. Гречневая или овсяная.

Потом поднимался Василий. Если это случалось с похмелья, он просыпался раньше Зины и возился с движком, хмурый и неразговорчивый.

Зина любила эти часы, когда прохлада волнами струилась из тайги, а воздух наполнялся гомоном птиц и стрекотанием кузнечиков.

Убедившись, что Клинычев спит, она бесшумно выскользнула из вагончика. Из кузова доносилось негромкое позвякивание железок: Пузырев хлопотал над своей механикой.

Зина взяла ведра, навесила на коромысло. Вася, заметив девушку, спрыгнул на землю и подошел к ней, виновато отворачивая в сторону помятую, затекшую физиономию.

— Подмогнуть?

— Давай, — вздохнула лаборантка, пропуская его вперед.

Они пошли по тропинке, цепляясь одеждой за кусты колючей жимолости.

Василий сопел. Ему не терпелось разузнать, что вчера произошло. Он что-то припоминал, но с большим трудом.

Пузырев смотрел на речушку. Протока была чистая, прозрачная, каждый камень на дне играл удивительной расцветкой. А всего ручей был метра два шириной и глубиной чуть выше голени.

Зина сняла ведра и стала наливать воду деревянным черпаком. Василий жевал стебелек травы.

— Сколько намедни принес бригадир? — как бы невзначай поинтересовался шофер, принимая ведро студеной воды.

— Пять. Да Клинычев семь.

— Неплохо, — одобрил Вася.

— Леню гадюка укусила. Степан Иванович двенадцать километров его на себе нес.

Вася прикусил губу. Случилось то, чего он совсем не ожидал. И тут предательская память подсунула ему более явные, неприятные воспоминания.

Зина механически черпала ковшом воду. Вася поднял камешек и со злостью запустил в стайку мальков, пугливо жавшихся ко дну маленькой песчаной заводи.

— Шибко серчал бригадир? — спросил он глухо.

— Еще как!

Вернулись в лагерь молча. Зина захлопотала над завтраком. А Василий открыл капот машины и нырнул с головой в мотор, выставив наружу лоснящийся от машинного масла зад.

Потом встал Азаров и первым делом зашел на женскую половину. Клинычев спал, тяжело дыша во сне.

Степан спустился из вагончика и остановился возле грузовика. Вася всем телом чувствовал его присутствие, но боялся повернуть голову. Он напрягся, когда услышал за собой голос бригадира:

— Машина в порядке?

Волей-неволей пришлось разговаривать. Вася спрыгнул на землю и сосредоточенно стал вытирать ветошью испачканные автолом руки, не поднимая на бригадира глаз.

— Как всегда.

Степан повернулся и ушел. Вася тяжело вздохнул, захлопнул капот и присел на буфер: разговор, самый серьезный, значит, впереди… Худо.

По-настоящему оживала база только тогда, когда поднимался Вениамин Чижак.

Громко заверещала «Спидола», Зина получила очередной комплимент, загремел умывальник, и над поляной раздалось фырканье, уханье, гиканье. Веня был здоровым, жизнерадостным парнем.

Зина гремела плошками, кружками, ложками. Вышел из вагончика Горохов — долговязый, взъерошенный и молчаливый. Он присел на лесенке и закурил традиционную утреннюю цигарку, сосредоточенно смакуя переход от ночных грез к будничной действительности.

Бригадир уже успел осмотреть ящики со змеями, проверить записи в журнале.

— К вечеру вернусь, будем брать яд, — сказал он Горохову. — А то позавчерашние еще не доены.

Христофор молча кивал. Из вагончика послышался голос Клинычева. Степан поднялся к нему. Леня лежал осунувшийся, с запекшимися губами.

— Пить хочется.

Бригадир налил из чайника вчерашнего чая и, придерживая ему голову, дал напиться.

— Болит?

— Нет. Нога словно деревянная. Во рту сохнет. И тело — как будто били.

— Ничего, ничего. В больницу сейчас поедем…

— Поедем, Степа.

Завтракали на скорую руку. Вася едва притронулся к еде и бегом бросился к машине. Деловито обошел ее, ударил носком сапога по всем скатам, погремел капотом, дверцами, пролез под задним мостом, короче — производил впечатление страшно предусмотрительного человека.

После завтрака поставили в кузов раскладушку, опустили и плотно пристегнули брезент. Веня расположился наверху, рядом с больным, а бригадир сел в кабину.

— Поаккуратней, — бросил он Васе.

— Мимо болота? — преданно глянул ему в глаза шофер.

Азаров пожал плечами: решай, мол, сам.

Вася сдвинул видавшую виды кепку на затылок и нажал на стартер.

— Довезу, как хрустальную вазу.

— Рюмку… — хмуро произнес Степан.

Вася осекся и тихо тронул машину по лесной просеке.

4

До райцентра добирались около часа. Талышинск только просыпался. На окраине им встретилось стадо разномастных коров, подгоняемых пареньком с маленьким транзистором на груди.

В приемном покое Клинычева осмотрел пожилой врач. Две санитарки, узнав, что ребята змееловы, смотрели на них во все глаза. Веня им незаметно подмигнул. Девушки залились краской.

Обследовав ногу Клинычева и выслушав сердце, врач деловито записал все в карточку и в заключение сказал:

— Возьмем денька на два-три. Проследим за сердцем, общим состоянием… — Заметив напряженный взгляд больного, он успокоил: — Ничего опасного я не вижу, но для профилактики полежать надо. Организм получил небольшую дозу токсичного вещества… Есть можно все, побольше жидкого. Лучше всего — минеральной воды. Можно чай, соки, лимонад. — Последние слова врач адресовал Азарову.

Степан кивнул.

Санитарки увели Клинычева, и скоро ребятам передали его одежду.

Полчаса колесили по городу в поисках минеральной воды. Ее, разумеется, нигде не было. В столовой посоветовали съездить на вокзал — в железнодорожном буфете снабжение получше. Но там воды тоже не оказалось. Только пиво, на которое с тоской поглядел Вася.

Буфетчица подсказала: проследует пассажирский поезд «Владивосток — Москва». В вагоне-ресторане минеральная вода наверняка есть. Придется подождать.

Веня и Василий скисли.

— Подождем, — твердо сказал Азаров.

Пассажирский пришел минут через сорок.

Степан долго уламывал официантку продать воды. Та шумела, что посторонних не обслуживает, что на всех чужих не напасешься. Но все же, когда поезд уже тронулся, Азаров спрыгнул на перрон с ящиком «нарзана».

По пути в больницу заехали на рынок, купили для Клинычева горшочек сметаны, вареную курицу, огромных звонких яблок и туесок пахучей малины.

Напоследок заглянули на почту. И в дверях столкнулись с Анной Ивановной.

— Прекрасно, что вы здесь, — обрадовалась она. — В райкоме обещали машину только после обеда… Отовариваться приехали?

Одета Анна Ивановна была, как всегда, красиво и элегантно.

Степан замялся.

— Такая штука, Анна Ивановна, Клинычева в больницу положили…

Кравченко всплеснула руками:

— Ну вот, обрадовали…

— Змея укусила, — сказал Азаров.

Анна Ивановна нахмурилась. Раскрыла сумочку, пошарила в ней.

— Дайте закурить, в гостинице оставила.

Ребята спешно протянули ей три пачки.

— Ничего, в общем, страшного, через пару дней выпишут, — успокоил ее Чижак, щелкнув зажигалкой.

Анна Ивановна решительно открыла дверцу машины:

— В больницу.

— Не стоит, наверное. Мы уже были, оставили Лене что надо… — неуверенно сказал Степан.

— Я сама знаю, стоит или нет. Полезайте в кузов, — приказала Кравченко, усаживаясь рядом с шофером.

В больнице она сразу направилась к главному врачу, заставила его самого осмотреть Клинычева и, убедившись, что все устроено, велела ехать к гостинице.

Талышинская гостиница располагалась на центральной площади, рядом с райкомом и исполкомом. Это был небольшой одноэтажный домик в шесть комнат.

Степан спешно выпрыгнул из кузова и помог Анне Ивановне вылезти из машины, ожидая громов и молний. Но Кравченко только сказала:

— С этим мы еще разберемся, бригадир. А сейчас пойдем, познакомлю тебя с новым членом экспедиции. Лаборантку привезла. Во Владивостоке просил за нее горком комсомола… Трудная жизнь у этой особы. Нелады в семье. Впрочем, сам все поймешь.

— Справится? Не щеглов ловим…

— Посмотрим. Уж больно к нам рвется.

— Заработок привлек?

— Деньги, Степа, кому не нужны…

Азаров пожал плечами:

— Ладно, это ее дело. Откуда она?

— Из Москвы.

Бригадир присвистнул.

— И потащилась в такую даль?

— До нас она у геологов побывала. Видать, не понравилось.

Новенькая сидела в номере, если так можно было назвать простенькую комнатку с пятью кроватями и единственным шкафом.

В дешевом спортивном костюме, в синей курточке с воротником и косыночке она выглядела очень молодо.

— Познакомьтесь, Оля, наш бригадир — Азаров Степан Иванович.

Оля привстала с кровати и протянула Степану маленькую руку. Пожимая ее, он отметил про себя, что рука у девушки крепкая.

— Гриднева, — просто ответила новая лаборантка.

— Поедем сейчас, — сказала Анна Ивановна, раскрывая шкаф. — Наша машина здесь.

— Я готова. — Девушка указала на небольшой потрепанный чемоданчик.

— Ну и хорошо. У меня тоже почти все. — Анна Ивановна придирчиво осмотрела костюм, снятый с вешалки, аккуратно сложила его в чемодан и обратилась к бригадиру: — Степа, я успела, между прочим, слетать в Москву. Поэтому задержалась. Виделась с Матсом Эдуардовичем. В Таллине ждут наш яд.

Азаров незаметно наблюдал за Гридневой. Мелкие, но красивые черты лица. Выражение неспокойное, настороженное.

— Вы регулярно брали яд у змей? — Кравченко надела пыльник, оглядывая себя в зеркале.

— Почти, — ответил бригадир. — Знаете, Колумб поймал три полоза Шренка. Один очень крупный экземпляр. Надо отправить в Московский зоопарк. Заявка давно лежит.

— Отправим, — вздохнула Кравченко. — Браку, наверное, опять много?

— Есть, — нехотя ответил Степан.

Анна Ивановна поморщилась, как от боли:

— Все же неосторожно вы работаете с животными…

Оля сидела, бесстрастно слушая разговор.

Азаров отметил про себя, что девушка неразговорчива. Может быть, приглядывается…

— Ну, поехали. На месте поговорим, — сказала Кравченко.

Степан подхватил чемодан Анны Ивановны и потянулся за Олиным.

Девушка запротестовала:

— Что вы, он легкий.

Азаров все же взял чемодан.

— Скажу только, — добавила Анна Ивановна, когда они выходили, — в Москве, в институте, многие нашу затею по-прежнему считают глупой. Во всяком случае — нерентабельной. Но самое удивительное, в министерстве нас полностью поддерживают. А я-то считала, что их совсем не интересует, откуда и как берется сухой змеиный яд для фармакологической промышленности. Думают все-таки люди о будущем.

5

По приезде в лагерь Кравченко первым делом направилась к змеям. Узнав, что часть из них находится в клетках уже который день, она сделала Азарову выговор:

— Ты же знаешь, что весь смысл нашего эксперимента в том, чтобы взять яд у животных и тут же отпустить в естественные условия. Держим мы их долго, вот они и того…

— Ничего страшного, — оправдывался бригадир, — подохло всего три гадюки и один щитомордник.

— Как это ничего страшного! — вспылила Кравченко. — Чем тогда наша экспедиция будет отличаться от змеепитомника, где животные гибнут одно за другим!

Степан промолчал, прикусив губу.

В отделении для рептилий была и Оля.

— Анна Ивановна, я бы взял яд вчера, но случай с Леней… — сказал бригадир с обидой в голосе.

— Дело — прежде всего, — не успокаивалась Кравченко. — Еще раз говорю: эксперимент должен быть чистым.

Увидев полоза, свернувшегося в ящике, Анна Ивановна забыла свой гнев.

— Какое чудо! — воскликнула она, открывая дверцу и вынимая крупную змею, доверчиво обвившуюся вокруг руки женщины.

Гриднева побледнела и слегка отшатнулась.

— Оля, посмотрите, какой очаровательный экземпляр. Прелесть! — повернулась к ней Анна Ивановна.

Девушка молча кивнула, стараясь не выдать своего страха.

— Это же безобиднейшее создание, — сказала Анна Ивановна; заметив состояние Оли, вернула змею на прежнее место и со вздохом добавила: — Заморят его в зоопарке… Не люблю я зоопарков. И не хожу никогда. Губят зверей, да и только. И ради чего, спрашивается? Чтобы толпа зевак глазела на несчастных животных? Глупо. Особенно сейчас, когда в кино и по телевидению можно увидеть всю эту прелесть, заснятую в естественных условиях. Куда интересней и познавательней. Ну, там еще заповедники, заказники… Нет же, устраивают люди для своих «младших братьев», как их принято сейчас называть, настоящие концлагеря. Ох и дикари мы, совсем еще дикари! Не научились еще по-настоящему любить и хранить все живое вокруг. Да и не только живое… А вот японцы, например, могут. Всегда поражаюсь их способности находить красоту в трех-четырех камнях на траве, в миниатюрных садиках. Не говоря уже об искусстве икэбаны… — Закончив свою тираду, Кравченко стала осматривать другие ящики. — Неплохой экземпляр. А эта гадюка маловата. Смотрите, смотрите, нет, это отличный щитомордник! Розоватая окраска. Редкий красавец.

Анна Ивановна была в своей стихии, и весь мир перестал для нее существовать.

Степан продолжал потихонечку наблюдать за Гридневой. Та вела себя так, как большинство людей рядом со змеями. Ему это было знакомо. Но девушка мужественно пересиливала страх и отвращение.

Анна Ивановна, просмотрев журнал записей, коротко приказала:

— Подготовить операционную. Будем брать яд.

Оля спросила:

— Можно мне присутствовать?

— Конечно! Вам надо сразу приучаться к нашей работе. Пока подготовят змей, осмотритесь. Зина выдаст вам хирургический халат, колпак и повязку…

Ящики со змеями вынесли на солнце, выставив рядком. Оля с любопытством наблюдала эту процедуру.

— Как вам у нас нравится? — подошел к ней Чижак. Он был в своей неизменной косоворотке.

— Красиво, — ответила Оля, сдерживая улыбку. — А зачем их вынесли?

— Как известно, — начал серьезно Веня, — змеи — холоднокровные животные. Температура их тела зависит от температуры окружающего воздуха. Следовательно, чтобы их активность повысилась, надо подогреть среду вокруг. Что мы и делаем. — Чижак засунул руку за пояс, как Лев Толстой.

— А для чего повышать активность?

— Очень просто — они тогда легче отдают яд. Между прочим, Оленька, королевские кобры, самые ядовитые в мире, водятся в самых жарких местах на земле. И поэтому они плюются ядом.

— Как это?

— А вот так. Разогревшись до предела, вышеназванные рептилии выслеживают добычу и поражают ее порцией яда прямо в глаза с расстояния в двадцать пять метров.

Оля покачала головой.

— А вы не знали? — Веня наслаждался произведенным впечатлением. — Кстати, Анна Ивановна сама ловила королевских кобр в Индии. — Веня вошел в лекторский раж. Он взял Гридневу под руку и повел по полянке. — По ядовитости кобре немного уступает бушмейстер — южноамериканская гадюка, достигающая длины пять метров и рождающая живых бушмейстерят до трехсот штук семь раз в год… Забавно, не правда ли, Олюшка? (Девушка кивнула). Ливан рассказывала, как сама поймала…

— Вень, помоги аккумулятор отнести в операционную, — остановил лекцию грустный Вася.

— Вот видите, нас прервали на самом интересном месте, — с досадой сказал Чижак. — Но мы с вами еще побеседуем, — пообещал он и поплелся за шофером.

— Оля! Идите сюда, — позвала из операционной Кравченко. Она была в белом халате и шапочке.

Оля поднялась в вагончик.

— Э, нет, так теперь сюда нельзя. Вымойте руки, наденьте халат.

Оля, смутившись, вышла. Зина подвела ее к умывальнику и, налив туда горячей воды, сунула в руки мыло.

— Как в больнице, — улыбнулась Гриднева, стараясь завязать разговор.

— Ваш хирургический халат, колпак и повязку я положила на вашу койку, — сухо сказала Зина. — Верхняя справа.

В чисто вымытой операционной пахло дезинфекцией.

Кравченко осмотрела Гридневу.

— Вот теперь порядок. Помните, Оля, мы имеем дело с живыми организмами, которые имеют такие же чувствительные органы, как у нас. Их так же поражают болезни, как и людей. Взятие яда — это операция, травмирование полости рта рептилий. Все должно быть предельно чистым.

— Понимаю, Анна Ивановна, — кивнула девушка.

— Повязку со рта пока опустите… Зина, несите чашки Петри, зажим.

Зина быстро и неслышно принесла стерилизатор. Вынув из него чашку Петри — плоскую стеклянную тарелочку, она прикрепила ее зажимом к краю стола.

Веня и Василий, также в белых халатах, втащили в комнату аккумулятор. Пузырев принялся возиться с проводами и приборами.

Зина принесла баночку с желтоватой жидкостью.

— Это раствор риванола, — пояснила Анна Ивановна Оле. — Для обработки пасти змей после взятия яда.

Оля внимательно слушала.

— Вася, готово?

— Готово, Анна Ивановна.

— Хорошо. Где Степан?

— Иду, — сказал Азаров в дверях, на ходу повязывая марлевую повязку.

Вася вышел.

— Начнем с гадюк. — Анна Ивановна подняла на лицо повязку. Все последовали ее примеру.

Веня с бригадиром принесли ящик со змеями.

Наступила тишина. Степан открыл крышку ящика, кронцангом достал змею, положил на стол, слегка придавив хвост мизинцем. Оля внимательно наблюдала, как Анна Ивановна, взяв левой рукой за хвост, уверенно перехватила головку гадюки, из открытой пасти которой торчали два длинных зуба.

Бригадир мельком бросил взгляд на новую лаборантку. Ее лоб казался белее шапочки и повязки. Зубы змеи коснулись края чашки Петри, и Анна Ивановна скомандовала:

— Ток!

Зина приложила к розоватой десне змеи пару тоненьких электродов. На дно стеклянной тарелочки брызнули две маленьких прозрачных струйки…

Степан снова глянул на Гридневу. По бледному виску девушки пролегла блестящая полоска пота.

— Следующую, — сказала Анна Ивановна.

Бригадир показал глазами на Олю, но Кравченко невозмутимо произнесла:

— Змею на стол. Только прошу, Степан, не души ты их, как кот мышей…

Веня засмеялся:

— Он и так берет их нежнее, чем девушку…

— Поговорили — достаточно, — строго сказала Анна Ивановна.

В операционной воцарилось напряженное молчание.

После пятой змеи Кравченко сказала:

— Оля, вы свободны. На сегодня вам хватит.

— Я могу еще… — неуверенно отозвалась девушка.

— Нет-нет, пожалуйста, на воздух, — строже повторила Анна Ивановна.

Оля двинулась к выходу и тут только почувствовала, что ноги у нее заплетаются.

— Я не нужен? — поспешно спросил Чижак.

— Конечно, — ответила Кравченко.

Веня подхватил Олю за талию и предупредительно открыл дверь.

Присев на бревно, девушка содрала повязку и глубоко вдохнула распаренный, пахнущий травой воздух.

Она не замечала мошки, густым облаком висящей в воздухе и нещадно жалящей руки, шею, лицо. Сидела молча, прикрыв глаза.

Чижак деликатно взял ее за локоть:

— Пройдемте по тайге. Озон, хвойно-воздушные ванны…

— Спасибо, Веня, в другой раз. Хочется прилечь…

Оля лежала на своей койке и глядела в низкий потолок. Она слышала, как возле двери в женскую половину вагончика переминался с ноги на ногу Чижак.

— Между прочим, не переживайте, Оля, — проговорил он за дверью. — К нам в Ташкенте в питомник как-то пришел летчик-испытатель. Герой Советского Союза. Повидал на своем веку будь здоров. Мужик — косая сажень в плечах, как говорится… Вы меня слышите?

— Да, — тихо ответила девушка.

— Подполковник. Решил посмотреть, как мы берем яд у змей. И что вы думаете? — Веня сделал многозначительную паузу. — Через десять минут грохнулся в обморок. Ферштеете?

— Иес, — ответила Гриднева.

— Ну, отдыхайте. Не буду мешать.

Оля молча вытерла со щеки слезы.

6

На следующий день змееловы по двое разбрелись по тайге.

Горохов ушел с Василием, все время ожидавшим разговора с бригадиром и по этому случаю молчаливым и притихшим. Веня — с Зиной. Степан пригласил Олю, чтобы новенькая лаборантка обвыклась в тайге и узнала «секреты» их работы.

Анна Ивановна засела за свои записи. Ребята любили, когда в лагере оставалась она: по возвращении их ждал в таких случаях отменный ужин.

— Мне стыдно за вчерашнее, — сказала Оля, когда они остались одни с Азаровым.

— А что? Все было нормально.

Они поднимались вверх по распадку, еще прохладному и тихому.

Степан нес в руках мешочки со змеями, у которых вчера взяли яд.

— Мне хочется у вас работать как следует. Я постараюсь…

— Народ у нас хороший. Привыкнете. — Степан остановился, развязал один из мешочков, взял его за концы и вытряхнул змей в траву. Те, развернув кольца, оставались на месте. Азаров подтолкнул их кронцангом, и они нехотя расползлись в кустах таволги.

Оля, с трудом скрывая страх, наблюдала за происходящим. Когда они двинулись дальше, она спросила:

— А зачем вы их отпускаете?

— Пусть живут. И размножаются. Так, кажется, в Библии сказано.

— Ну, — откликнулась девушка, — и много таких экспедиций, как ваша?

— Первая. — Степан невесело усмехнулся. — И за нее Анван билась столько лет… Нам до сих пор палки в колеса ставят. Один из академиков назвал Анну Ивановну «Дон Кихот в юбке».

— Я люблю донкихотов. На них держится все доброе и светлое. — Азаров с любопытством посмотрел на Гридневу. А она продолжала: — А то получается: делай подлость, живи для своего удовольствия — и ты нормальный. Но как только кто-нибудь проявит альтруизм, откажется от своего блага в пользу других — на него сразу вешается ярлык: чокнутый.

— Случается. Жизнь — штука сложная, — уклончиво ответил Степан. — А с другой стороны, все как будто вертится в нужную сторону.

— Вы довольны своей жизнью? — неожиданно спросила Оля.

Азаров был озадачен этим вопросом.

— Я делаю то, что мне положено, — подумав, сказал он. — Надо не подличать. Вот и все.

— Наверное, это так, — согласилась Гриднева. — А вы? Вы довольны?

Гриднева растерялась.

— В личном мне не везет, — грустно произнесла она. — Но это вам не интересно…

— Бросил он вас, наверное. Поэтому вы уехали из Москвы?

— Мне надо было уехать…

— От себя не убежишь. — Степан поправился: — От своих неприятностей.

— Это верно, — вздохнула Оля. — Но иногда просто необходимо не видеть, не встречаться с каким-то человеком… Вы меня понимаете?

— Да, конечно, — подтвердил Азаров. — Не встречаться… Но иногда приходится встречаться. Не хочешь, это тебе как нож в сердце, а ты вынужден. — Он посмотрел на собеседницу. — Бывает такое?

— Бывает, — тихо ответила Оля.

— Вот то-то и оно. Думаешь, взять бы да и разрубить все одним ударом. А попробуешь — что-то осталось тебе дорогое, очень важное для тебя…

— У меня ничего такого не осталось, — твердо сказала девушка.

— Вам повезло, — усмехнулся Степан. — Не приходится разрываться надвое.

— Мне в детстве казалось, что главное в жизни — это чего-нибудь очень захотеть. А если возникнут трудности, неприятности, спокойно разобраться, и все станет на свои места. Оказывается, нет. Потому что правды одной не бывает. Сколько людей, столько правд. Докажешь свою правду — ты на коне.

— Смотря как доказывать. Если за счет других — дрянное это дело.

— Победителей не судят…

— Судят! Так или иначе, а кто нахрапом берет, рано или поздно получает по заслугам, — сказал Азаров убежденно.

— Вы в это верите?

— Да, конечно. Иначе было бы противно жить.

— Я вам завидую, — улыбнулась девушка. — А мне кажется иногда, что все добрые старания человеческие обречены. Зло сильнее.

— Это вам сейчас так кажется, потому что не повезло… Погодите.

Сделав знак не двигаться, он осторожно приблизился к кустам папоротника и быстро выхватил что-то оттуда. В его руках извивалась небольшая змея.

— Полоз, — сказал он, поглаживая блестящую, с красивым узором кожу рептилии.

Оля с недоверием, но уже без вчерашнего страха подошла ближе. Бригадир измерил ужа, потом вынул из кармана пинцет и, выщипнув несколько пластинок у него на брюхе, пустил в траву. Змея поспешно уползла.

Степан достал блокнотик и сделал запись.

— А что вы делали пинцетом? — спросила Оля.

— Метил.

— Как?

— У них у всех на брюхе щитки. Делаются выщипы из первого щитка у анального отверстия — единицы, у второго — десятки и так далее.

— И они сохраняются? — удивилась девушка.

— На всю жизнь, сколько бы раз змея ни линяла.

— Понимаю. Это как кольцуют птиц?

— Точно.

— Вы ловили здесь какую-нибудь змею дважды?

— Нет. Первый год здесь…

— Я, наверное, заболталась, отрываю вас от дела…

— Будете мне мешать, скажу сам. А вообще спрашивайте. Больше будете знать о нашей… — он поправился, — о вашей работе.

Оля кивнула. Некоторое время они шли молча.

Азаров часто сворачивал с тропинки и тщательно оглядывал кусты красноягодника, калины и лимонника, густо разросшиеся под кронами пихт и ясеня. Особенно внимательно осматривал он заросли папоротника, раздвигая красивые стебли, словно вырезанные искусной рукой. Оля шла за ним, отставая на несколько шагов.

В лесу было влажно. Солнце еще не вошло в зенит, и его косые лучи пятнали застывшие зеленые волны кустарников.

Торжественную тишину тайги изредка нарушали крики иволги и удода. И даже гнус, атакующий целыми полчищами, не мог нарушить очарования июльского утра. Так они вышли на крохотную полянку, залитую ярким светом. Оля увидела в зарослях курослепа три серых взъерошенных комочка. Это были ежи. Мамаша ежиха суетилась вокруг двух смешных созданий с удлиненными рыльцами, оканчивающимися маленькими пятачками… Заметив незнакомое существо, малыши уставились на девушку крохотными бусинками глаз.

— Степан! — позвала Оля.

Азаров подошел к ней. Оля кивнула на ежей:

— Симпатяги какие!

— Не вздумайте так сказать о них Анне Ивановне.

— А что?

— Враги змей — ее личные враги.

— Они едят змей?

— За милую душу.

— А яд?

Степан дотронулся носком сапога до ежихи. Она тут же свернулась в клубочек, из которого во все стороны торчали колючки.

— Как такого укусишь? — сказал он.

— Это верно. И много врагов у змей?

Степан усмехнулся:

— Хватает. Человеки — прежде всего. Птицы разные. Вот эти симпатяги. Еще кабаны и свиньи.

— А они как же? Яд на свиней не действует?

— Действует. Но, чтобы убить животное, яд должен попасть в кровь. А у свиней и кабанов толстый слой подкожного жира, в котором нет сосудов. Попробуй пробей. Яд и остается в жиру, окисляется и не наносит никакого вреда. Понятно?

— Да, конечно, понятно, — кивнула она.

— Жарковато становится. Пить хотите? — спросил Азаров.

— Хочу.

Они повернули назад и пошли через лес к тропе, идущей рядом с протокой.

Напившись воды, они присели на нагретых солнцем камнях. Степан, глядя куда-то в заросли через речушку, сказал:

— Хочу вас предупредить, Оля. Если вам будет трудно свыкнуться с нашим делом, скажите сразу. Не всем это по нервам.

— Я понимаю.

— Не пытайтесь храбриться. Змеи — это змеи.

Оля опустила голову и тихо произнесла:

— Есть люди, которые похуже змей…

Степан поднялся. Поднялась и девушка. Они двинулись дальше.

7

Вечер был теплый и тихий. Праздник для мошки, спасения от которой найти было негде.

Ребята наломали свежих хвойных веток и разожгли костер. Пламя шипело на сочных зеленых лапах, заливая поляну густым белым дымом. Он ел глаза, першило в горле, но что это значило по сравнению с пыткой, учиняемой беспощадным неисчислимым врагом.

Особенно страдал от мошки Вениамин. Он буквально заливался диметилфтолатом, забирался под двойной марлевый полог, но мучители доставали его и там. Его тело было покрыто шишками и волдырями. Больше всего он оберегал лицо. Но постоянно под глазами или на лбу комары оставляли красноватую возвышенность.

Единственным человеком, которого щадила мошка, был Василий. По-видимому, гнус не переносил запаха бензина и солярки, которым был насквозь пропитан шофер. Он потихоньку что-то мастерил в машине.

Оля сидела чуть поодаль от костра и, не мигая, смотрела на пламя, пожирающее золотистые скелеты сучьев. Анна Ивановна, в длинном широком платье, полностью укрывающем ноги, расположилась на раскладном стульчике, какие бывают у художников, с вязанием в руках.

— Что, бригадир, устал? — обратилась она с улыбкой к Степану.

— Да вроде бы нет…

— Бегать надо, — сказала Кравченко. — Это уж ты мне поверь. Между прочим, я сегодня пробежала километров тридцать и чувствую себя отлично.

Анна Ивановна страстно пропагандировала бег трусцой. Будучи в Новой Зеландии, она познакомилась с Лидьярдом, который подарил ей книгу Гилмора «Бег ради жизни» со своим автографом. Вернувшись домой, Кравченко всем и каждому рекомендовала закаливать свой организм бегом на длинные дистанции. Не избежали уговоров и члены экспедиции. Но никто из ребят не следовал ее советам, ссылаясь на то, что они все чувствуют себя прекрасно и так.

«Погодите, когда вам перевалит за сорок, вы будете чувствовать и сердце и легкие», — говаривала Кравченко.

«Это западным людям бегать надо, — спорил с ней Христофор Горохов. — У них автомобили, электробыт. А нам, русским людям, приходится все на своих двоих. Поглядите, утром и вечером все бегут по улицам с полными авоськами, сумками, портфелями. Разминка почище лидьярдовского бега трусцой. Какая там трусца! Галопом бегают…»

Но Анна Ивановна, убедившись в тщетной попытке увлечь своей идеей кого-нибудь из членов экспедиции, продолжала совершать почти каждодневные пробежки в одиночестве.

Степан нехотя поднялся и пошел в вагончик.

Зина, сосредоточенная и замкнувшаяся в себе с первых минут пребывания в лагере новенькой лаборантки, молчаливо вязала. Этим занятием Кравченко увлекла ее довольно легко.

— Давайте поближе к костру, Оля! — сказала Анна Ивановна. — Кусать меньше будут.

— Ничего, спасибо.

— Подвигайтесь, подвигайтесь.

Оля пересела поближе.

— Я, кажется, привыкаю, — улыбнулась она. — Вообще здесь очень хорошо. Вот если бы не мошка…

— Скажите спасибо, что только мошка. — Анна Ивановна поправила длинной суковатой палкой багряные головешки. В черное небо устремился вихрь искр. — Если вы очутитесь где-нибудь на Борнео, Амазонке или в Индии, встретите живность и поопаснее. Вы, наверное, читали об этих странах, представляете себе. Под Веракрусом, в Мексике, например, в нашем лагере ночью напали на одну из лошадей вампиры. Летучие мыши. Диемус юнги. Знаете, Оля, самое неприятное, что они всё делают бесшумно и незаметно. Утром мы встаем, а лошадь, бедняжка, вся в крови, как в алых лентах. Кровь так и течет, не останавливаясь. Эти твари выделяют в ранки вещество, мешающее крови свертываться.

— Она подохла? — спросила Оля, содрогнувшись.

— Нет, что вы, спасли, конечно. Там же, в Мексике, я увидела поцелуйных клопов. Омерзительные создания.

— Каких? — удивилась Оля.

— Поцелуйных. Не слышали? (Гриднева отрицательно покачала головой.) Так их называют потому, что они кусают в уголки губ. Разумеется, спящих. Разносят болезнь Шагаса. Тяжелая болезнь. Поражает сердце, мозг, печень…

К костру возвратился Степан с гитарой.

— Это другое дело. Хватит разговоров на производственные темы. А то сидят, скучают. Тоже мне молодежь! — Анна Ивановна поправила волосы. — Как ребята?

— Колумб спит как убитый. Веня стонет, ворочается, вздыхает. На грани истерики. — Бригадир легонько перебрал струны. — И чего его так не жалует мошка?.. В Талышинске идет «Фантомас». Третья серия.

— Съездили бы, встряхнулись, — сказала Анна Ивановна. — Как, Зиночка, соскучилась по кино?

— Сказки все это, — сурово ответила девушка. — Для детей.

Анна Ивановна засмеялась:

— Ну и пусть сказка. Зато смешно. И, знаете, довольно остроумно. Я посмотрела с удовольствием. Как, бригадир?

— Съездим. Послезавтра. К Клинычеву надо как раз. Может, выпишут. — Азаров тихо наигрывал какой-то мотив. — Анна Ивановна, вы где-нибудь в Москве побывали?

— Конечно, побывала. — Кравченко засмеялась: — В приемных разных, у начальников. Представление, да и только! У одного просидела целых четыре часа. А в заключение его секретарша сердитым тоном говорит: «А Виктора Петровича сегодня не будет». И я, как девчонка, которой сделали выговор, пошла себе восвояси… На театры времени не хватило.

Зина, поцокав языком, вздохнула.

— Говорят, Высоцкий в каком-то театре играет. — Степан взглянул на Гридневу.

— На Таганке, — сказала Оля. — А что?

— Так просто. Хорошие песни сочиняет… — Азаров отложил гитару и поднялся. — Дровишек у нас мало.

— Погодите, Степан Иванович, я с вами! — вскочила Зина. Они растворились в сумраке леса.

— Анна Ивановна, я хотела у вас спросить… — начала робко Оля.

— Спрашивайте.

— Правда, что королевские кобры плюются ядом на двадцать метров?

— Плюются, но всего метра на два-три.

— Они нападают на человека?

— Нет. Кто вам это сказал? Все змеи, Оля, стараются уйти от человека. Королевская кобра может напасть на животное или на человека только в брачный период, если ее потревожить. Они в это время раздражительны.

— А вы много поймали королевских кобр?

Анна Ивановна всплеснула руками:

— Поймать королевскую кобру! Да я ее видела один только раз, и то мертвую. На Борнео. Небольшой экземпляр. Крестьяне ее убили.

— А правда, что бушмейстеры рождают по триста детенышей семь раз в год? — спросила Оля уже более осторожно.

Анна Ивановна расхохоталась:

— Понимаю, в чем дело! А про летчика-испытателя, упавшего в обморок, Чижак рассказывал?

— Рассказывал.

— О термитах, съевших самолет, тоже?

— Нет…

— Подождите, еще расскажет.

Оля сконфуженно улыбнулась.

Анна Ивановна вытерла слезы, выступившие от смеха:

— Нет, вы не подумайте, что Веня все выдумывает. Сказать откровенно, в его рассказах всегда имеется доля правды. Бушмейстеры действительно рожают живых детенышей. Десятка три. И всего два раза в год. Не видели эту змею хотя бы на снимке? Удивительно красивое животное. А насчет летчика зерно истины тоже есть. Кажется, в «Комсомолке» писали, как один летчик-испытатель, посмотрев на работу герпетологов, признался, что он бы не выдержал. Что далеко ходить: мой муж до сих пор не может спокойно говорить о моей работе. А мы с ним, Оленька, прожили двадцать лет. Как-то я привезла из заграничной командировки горного питона. Небольшого, метра полтора. Грациозное создание, такие крупные желтые узоры… Красавец! Прихожу домой с работы, Генка, сынишка, — тогда ему и четырех не было, — надрывается от крика. В клетке сидит, которую соорудил муж. А бедный питон забился под диван и не вылезает. И что вы думаете? Мне были поставлены условия: или змеи — или семья! Правда, и змеи остались и семья. Только дома больше зверей не держу. Разве что кошку. — Анна Ивановна немного помолчала и вдруг неожиданно, без всякого перехода закончила: — Коллектив у нас хороший. Только профорганизация не работает. Да и совещаний не проводим. — Она улыбнулась.

Воротились Степан с Зиной с большими охапками сушняка.

Василий, стараясь, чтобы его не заметили, украдкой прошел в вагончик.

Потухающий было костер снова весело затрещал, бросая на лес пляшущие отблески.

— Засиделись мы сегодня. Не пора спать? — Анна Ивановна встала. — Бригадир, давай команду.

— Что-то неохота. — Азаров настроил инструмент. — Здесь хоть мошки меньше…

— Ну что ж, посидите. Ваши годы такие. А я пошла. Спокойной ночи.

— Спокойной ночи, — дружно отозвалась молодежь.

— Вы много раз бывали в театре, в этом… — спросил Степан Олю, — ну, где от метро все начинается и билеты на штык накалывают?

— На Таганке? — Оля засмеялась. — Один раз. Туда трудно попасть.

Зина, пересиливая дремоту, прислушивалась к разговору.

— Высоцкий пел?

— Нет. Уже не помню, что за пьеса была. Без песен, — ответила Оля.

— Зин, да у тебя глаза слипаются! — приглядевшись к лаборантке, сказал вдруг Степан. — Ты же спишь.

— Вы так считаете, Степан Иванович? — Ее голос звучал сухо и официально.

— Не я так считаю, а твои глаза, — улыбнулся Азаров. — Что себя мучаешь?

Зина обиженно дернула плечами и поднялась.

— Завтра утром варить пшенную кашу или гречку?

— Все равно, — ответил бригадир.

— Сварю овсянку.

— Съедим и овсянку. — Степан взял несколько аккордов.

— Спокойной ночи. — Зина резко повернулась и ушла.

— Приятных снов. — Степан тихо запел:

Оля слушала, прикрыв глаза.

— Что это за песня? Я не слышала, — встрепенулась она, когда Степан закончил.

Азаров закурил.

— Песня как песня…

— Хорошая. Мне понравилась.

Степан отложил гитару:

— Сочиняют и получше…

— Спойте еще.

— Мешаем. Спят люди. А вы как?

— Ни в одном глазу. — Оля взяла в руки палку и стала ворошить костер. — Зина у вас строгая.

— Нет. Она добрая, внимательная ко всем.

— Может быть. Я хочу с ней заговорить, а она уходит. Или молчит.

Степан улыбнулся:

— До вас Зина была единственным цветком, как говорит Веня…

— А Анна Ивановна?

— Мать не в счет.

— Чья мать? Ваша?

— Нет. Это мы ее так называем. За глаза, разумеется, шефиню нашу. — Степан улыбнулся: — «У кого шахиня, а у нас шефиня». Афоризм Вени.

— Умная женщина, твердая… Завидую таким, — вздохнула Оля.

Степан присвистнул.

— Мать железная! Каждый день в любую погоду пробегает не меньше двадцати километров. Волевая. А как-то мне пришлось присутствовать при ее споре с академиком. Всемирно известным. Старик бледнел, краснел… Но все выслушал. Проглотил. С ней здорово работается. От души. Экспедиция — цель всей ее жизни. Если мы дело провалим, другой случай доказать свою идею вряд ли ей предоставят.

— Все-таки в чем суть идеи?

Степан пожал плечами:

— Идея простая. Сохранить змей. Изводят их тысячами. Для добычи килограмма яда губится до шести тысяч гюрз.

— А заповедники, то есть серпентарии?

Азаров махнул рукой:

— Гибнут в них змеи.

— Как же так? А научные методы?

— Отстает еще наука от практики. Потом, зачастую наука сама по себе, а заготовители — сами. Для заготовителей главное — количество.

— Почему бы ученым не взять в свои руки отлов?

— Был один такой. — Степан недобро усмехнулся. — Доктор наук. Профессор. Не читали в «Правде» фельетон?

— Подождите, что-то припоминаю. Он, кажется, еще ловил ядовитых насекомых в Средней Азии.

— О нем, — подтвердил бригадир. — Длинный рубль даже профессора сбил с пути истины. О нем на Всесоюзной герпетологической конференции говорили. Чуть ли не вагонами продавал животных на зоокомбинат. Дали по рукам, слава богу… А сколько вольных ловцов? Прямо скажем, туго приходится змеям. Но яд ведь нужен все-таки. И с каждым годом все больше. И вот Анна Ивановна предложила брать яд у змей в местах обитания. И тут же отпускать их. Практически не вырывать из местных естественных условий…

— Интересно. Очень.

— Понимаете теперь, почему она так строга?

— Конечно.

— Нам никак нельзя провалить дело. Ребята это понимают. Конечно, каждому из нас было бы выгодней поехать в Среднюю Азию. Там за сезон можно здорово заработать. Например, в долине Мургаба. В Туркмении или в Таджикистане… Кобры, гюрзы, эфы. Много змей. В основном змееловы туда и едут. Зато в нашей экспедиции главное — идея. И Мать… А для меня она действительно как мать…

Оля слушала, не отрывая от Степана глаз.

Азаров замялся, словно решая, стоит ли открываться девушке. Но тут из вагона выскочил Веня. Растрепанный, злой, он подбежал к костру, навалил в него сырых веток и, сопя и вздыхая, встал в самый дым.

— Ты что, окорок изображаешь? — спросил Азаров. Он был раздосадован тем, что их разговор прервали.

— «Не спится, няня», — хмуро ответил Чижак. — Я бы всех ученых!.. На Луну летают, в кишки микробам лезут, сочиняют разные киберы, а от этой дряни человечество избавить не могут. — Веня кисло улыбнулся Оле и добавил: — Лучшую часть человечества…

— Рыбку есть любишь? — издали начал Степан.

— А что?

— А икорку?

— Неплохо бы…

— К сведению лучшей части человечества: если избавить тебя от этой дряни, то не видать тебе ни того, ни другого, потому что личинки комаров — основная пища рыбьей молоди.

— Отказываюсь от рыбы и икры. — Веня сел на раскладной стульчик. — Эх, Степан, Степан! Бригадир ты хоть куда, а заставляешь скучать нашу гостью…

— С чего вы это, Веня? Мне не скучно.

— Она не гостья, — спокойно сказал Азаров.

— Тем более. Сыграй, что ли, — не отставал Чижак.

— Разбужу людей.

— На! — Веня вложил в руки бригадиру гитару. — Я отвечаю.

— Брось…

— Сыграйте, пожалуйста. Потихонечку, — попросила Оля.

Степан посмотрел на девушку, пожал плечами.

— Ладно, одну. — И устроился поудобней.

Над полянкой поплыла тихая, грустная песня.

Азаров сделал паузу. И вдруг эта же мелодия зазвучала весело:

Окончив, Степан решительно отложил гитару.

— Новая? — спросил Веня. (Азаров не ответил, закурил.) — На «пять» с плюсом, бригадир!.. Оля, мы с вами присутствуем при рождении шедевра. Автобиография в песнях…

— Не трепись, — остановил его Степан.

— Будет тебе скромничать…

— Вы действительно сами? — вмешалась девушка.

— Пытаюсь сочинять. — Степан поднялся и направился к вагончику. — Спокойной ночи.

Оля тоже встала.

— Посидите еще, Оленька! — взмолился Чижак. — На кого вы меня покидаете?

— Извините, но я хочу спать. Правда.

— Между прочим, в Африке, это было в Конго, термиты сожрали знаете что? — попытался привлечь внимание Оли Чижак.

Девушка кивнула:

— Знаю. Самолет.

Степан обернулся и засмеялся.

— Ну что ж, оказывается, почитывают у нас газеты… — Веня деловито залил костер из ведра и поплелся спать.

8

На следующий день погода испортилась. Часам к восьми все небо обложило тучами. Стал накрапывать мелкий, нудный дождь. Идти на отлов змей было бессмысленно.

Анна Ивановна сидела в операционной не в духе. День пропадал. Вспомнив о своем разговоре с Олей по поводу совещаний, она собрала всех в служебном вагончике.

— Не хотела я вам портить настроение в день приезда, а сейчас поговорить самое время.

Василий, жавшийся в углу на корточках, втянул голову в плечи.

— Случай с Леней Клинычевым чрезвычайный. Не буду же я каждый раз рыться в ваших рюкзаках и проверять, что вы взяли! Ты, Степан, бригадир и отвечаешь за технику безопасности. И сам первый же ее нарушаешь. Выясняется, что вы ходите на отлов без противозмеиной сыворотки.

— Мы с Христофором… того, не нарушаем. Он всегда берет два-три пузырька… — вставил Вася.

— Да ты иногда один, — подхватил Веня.

Все засмеялись. Кравченко поморщилась.

— Ну хватит, хватит. Вам шуточки… А дело серьезное. Ну хорошо, Горохов с Пузыревым выполняют инструкцию. А остальные? Чижак?

— Чего там, Анна Ивановна, в Мургабе на кобр ходили. — Веня небрежно закинул ногу на ногу. — Без сыворотки. — Он обвел всех гордым взглядом и остановился на Оле.

— А здесь не будете ходить без сыворотки. — Кравченко сказала это жестко и властно. — И если такое выяснится хоть еще один раз, храбрец будет отстранен от участия в экспедиции. Я думаю, все ясно?

Все вразнобой ответили, что ясно.

— Азаров, — продолжала руководительница экспедиции, — как это получилось, что Клинычева доставили в больницу только на следующий день?

В операционной стало тихо.

— Так получилось. — Степан застегнул на все пуговицы куртку.

— Анна Ивановна, можно мне? — робко попросила Зина.

— Ну?

— У нас тайга, на машине не везде проедешь, да еще ночью… Надо иметь лошадь. Я буду смотреть за ней. У отца моего была. Я умею. — Зина смутилась от своей смелости и замолчала.

— Мы сейчас о другом. — Анна Ивановна постукивала карандашом по столу.

— Лошадь, она по лесу, по тропе любой пройдет, — убеждала Зина. — Травы кругом много. Только коси. Чуток овса подкинуть, и все.

— Потом, лошадь не выпивает… — серьезно добавил Веня.

Змееловы рассмеялись.

— Чижак! — строго прикрикнула Кравченко.

— Научный факт, — развел руками Веня.

— Да уймись ты, Вениамин… Допустим, с Клинычевым обошлось. А если случится серьезное что-нибудь? Травма или болезнь? Степан, за все в ответе я и ты. Мне порой некогда вникать в разные неурядицы, поэтому…

— Я виноват, — поднялся Василий. — С меня и спрашивайте. Степан Иванович тут ни с какого боку не провинился. Ну, приложился я, не рассчитал…

— Василий, Василий… — вздохнула Анна Ивановна. — Вам что: проспались и все забыли. Захотели — уйдете, шофер и механик вы хороший… Что ж, я тоже сделаю выводы…

— Не буду я в рабочее время, — угрюмо произнес Пузырев.

— У нас все время рабочее. Тем более у вас.

— Сказал — не буду, значит, не буду. И от вас уходить интереса нет. В городе у меня тут же корочки отберут…

— Всё? — положила обе ладони на стол Анна Ивановна.

— Железно! — Вася махнул рукой и снова опустился на корточки.

— Ладно, Василий, поверим в последний раз. И об этом хватит. — Кравченко повертела в руках надорванный конверт, как бы раздумывая, сообщить ребятам новость или нет. — И еще я хочу вам сказать одну досадную вещь. Получила из нашего института письмо. От замдиректора. Недовольны там результатами экспедиционной работы, — Анна Ивановна горько усмехнулась. — План не выполняем. Нерентабельны, пишут…

— Наука требует жертв, в том числе и материальных, — пробурчал Христофор Горохов.

— Мало змей собираем, — задумчиво сказал Азаров.

— А если их здесь действительно мало? — воскликнул Чижак. — Мы их не можем творить из праха, как бог…

— Давайте продлим время отлова на два часа в день, — предложила Зина.

Все заулыбались.

— Это как получится, — откликнулся Вася. — Иной раз так увлечешься, до темноты бродишь… — Он вздохнул. — А гадов тут, видать, действительно не густо.

— Нет, Василий, мне кажется, мы не отыскали еще ареала с большой плотностью обитания рептилий, — возразила Кравченко. — По фауне можно предположить, что такие места есть, и где-то рядом.

— Дай-то бог! — кивнул Пузырев.

— Вопрос ясен, Анна Ивановна, — как бы подытожил Азаров. — Надо искать. И не обращайте внимания на всякие писульки… А дисциплину наладим…

Все его хором поддержали. Только Гриднева сидела в сторонке тихая и задумчивая.

— Спасибо, ребята, — улыбнулась Кравченко. — Вот, собственно, все, что я хотела сказать. День, жалко, сегодня для отлова пропал…

— У меня есть предложение, — встал Степан. — Подоить змей и махнуть в город. В кино.

— Отличная мысль! — подхватил Чижак.

— Идет, бригадир, — кивнула Кравченко. — Вот теперь, слава богу, и о культуре подумали. Как в нормальном коллективе.

9

Собрались ехать все. Чижак по этому случаю подправил ножницами бороду и нацепил ярко-красную жокейскую шапочку. Вася, тщательно побрившись, вылил на себя изрядную порцию тройного одеколона.

— Перешел на одеколон? — похлопал его по плечу Чижак.

— Оно приятнее благоухает, мухоморыш, — не обиделся Пузырев. Буря миновала, настроение у него повысилось. Василий легко забывал огорчения.

Веня критически осмотрел себя в маленьком зеркальце, сдвинул жокейку слегка набок.

Колумб, помявшись, обратился к бригадиру:

— Степ, одолжи полсотни. Домой надо послать.

— И мне пора… Ребята, — повернулся Степан к членам бригады, — нужна сотня.

Чижак молча вывернул пустые карманы.

— Ясно, — кивнул Степан: Чижак отдал бы последний рубль.

— Трояк вот, — виновато показал бумажку Вася. Он тоже поделился бы последним.

— Придется идти к Анван, — вздохнул Азаров.

Она в это время сама появилась на мужской половине.

— Банда дикарей! — всплеснула она руками. — Приведи себя в божеский вид, Степан. А щетину сбрей.

— Так уж и надо? — пробурчал Азаров.

— Так уж и надо. Я вон Олю отругала за брюки. Не взяла ни одного платья! А вдруг танцы? Придется ей связать платье. А ты, будь добр, надень белую рубашку.

— Хорошо, — нехотя согласился Степан. — У меня к вам просьба: одолжите сто рублей.

— Одолжу. И помните: на люди едем. — Анна Ивановна вышла.

Веня достал фотоаппарат из чемодана и перекинул ремешок через плечо.

— Птичка вылетит, паря? — спросил Василий, поглаживая блестящую кожу футляра.

— И бутылка тоже, — отпарировал Чижак.

Азаров глянул на себя в зеркало. Провел пальцами по заросшим щекам.

— Вень, дай лезвие для бритвы.

— Ты ж хотел отпускать бороду под Чехова. — Вениамин достал пачку с лезвиями.

— Видишь, приказывают под себя самого, — сурово откликнулся Степан. — А ты, Колумб, побрейся и тоже надень что-нибудь поприличней.

— Омниа меа мекум порто, — сказал Горохов.

— А по-русски? — спросил Веня.

— Все свое ношу с собой, — перевел фармацевт.

— Ясно. Тогда хоть побрейся, — бросил бригадир.

— Это можно.

…Ехали молча. Все смотрели через откинутый сзади полог брезента на влажный лес, размазанный дымкой дождя, на низкое небо, проглядывающее сквозь кроны деревьев. Вася вел машину медленно, но уверенно, стараясь не попасть в колею, раскисшую от непогоды. Для форсу на поворотах он выбрасывал левую руку.

Оля сидела между бригадиром и Чижаком. Зина — на другой скамейке, рядом с Гороховым. Она изредка бросала на новую лаборантку деланно равнодушный взгляд.

Когда грузовик выбрался из тайги на асфальтированное шоссе, Зина вдруг предложила:

— Степан Иванович, может, заглянем к нам после кино? Я предупрежу мать, она пельменей налепит… Второй месяц у нас, а настоящих сибирских пельменей не отведали еще…

— Я — за, — подхватил Чижак. — Гулять так гулять! Раз живем!

— Да что ты, такая орава нагрянет, — покачал головой Азаров. — Это сколько пельменей лепить надо… Спасибо, Зина.

— Ой, это же пустяки! — Лаборантка стала загибать пальцы. — Мама, Светка — сестренка моя, тетя Капа… Ну, и я могу. Пока будете в кино, мы управимся.

— Не пойдешь в кино! — воскликнул Веня.

— Я серьезные картины люблю.

— Про любовь, конечно? — подхватил Веня.

— И про любовь. — Зина оглядела сидящих в кузове. — Ей-богу, ребята, не пожалеете!

— Накладно вам будет, — проговорил серьезно Горохов.

— Вы не знаете сибиряков, — обиделась девушка.

Некоторое время ехали молча.

Степан, заметив, что Зина опустила голову, сказал:

— Хорошо. Посоветуемся с Анван.

Лицо девушки просветлело.

— Скоро мой дом. Надо будет Васе дать сигнал…

В кузове стало веселей. Веня замурлыкал какую-то, песню. Христофор машинально стал отстукивать ритм ногой.

«Газик» выехал на околицу Талышинска. Зина внимательно смотрела по сторонам.

— Вот здесь… Постучите, Степан Иванович.

Машина сошла на обочину и остановилась.

Азаров спрыгнул на землю и пошел выяснять ситуацию. Вернулся он быстро и махнул рукой:

— Порядок.

И когда Зина уже перелезла через борт, поддерживаемая бригадиром, Оля неожиданно попросила:

— Зина, можно мне с вами? Помогу…

Девушка растерялась:

— Да мы справимся, что вам возиться…

— Мне интересно, — сказала Оля. — А кино это я два раза видела. Можно?

— Можно, конечно, — еще больше смутилась Зина.

Оля решительно спрыгнула на землю.

Степан, улыбнувшись, обменялся с Гридневой взглядом.

— Оленька! И вы нас покидаете? — сокрушался Чижак, когда машина тронулась. Он театрально прикладывал руки к груди, пока грузовик экспедиции не скрылся за поворотом.

10

Дом Зины, ладный сруб-пятистенка, стоял посреди ухоженного сада. Ровные, тщательно прополотые грядки с зеленью пролегали между двумя десятками яблонь. К изгороди жались кусты малины и крыжовника. Возле потемневшего от времени сарая дремали под дождем осоловевшие куры.

Метнулась занавеска на окне, послышался топот босых ног, и на крыльцо, укрытое резным крашеным навесом, выскочила девчушка лет тринадцати, уменьшенная копия Зины.

— Ты, Светка, с ума сошла! — закричала старшая сестра. — Простынешь босиком!

— Не простыну. — Девочка с любопытством осматривала Олю.

— Входите, Оля, — просто предложила Зина.

Та зашла в сени, скинула у порога боты. Света проворно подставила ей расшлепанные туфли с обрезанными задниками.

— Спасибо, — поблагодарила Гриднева. — Давай знакомиться: Оля.

— Светлана! — гордо протянула руку девочка.

— А теперь не путайся под ногами, — строго сказала Зина. — Где маманя?

— У тети Капы.

— Покличь. Гости у нас будут… Да постой ты, егоза. Надень чулки. Папаня где?

— Пошел в баню с Митькой и дядь Сашей.

— А что свою не затопили? — спросила Зина.

— Да нет, пиво пить. Митька приходил, сказал, что в столовой нету. А в бане, наверное, есть. А если в бане нет, поедут на станцию… — тараторила Света.

— Будет тебе болтать, — вытолкала ее за дверь сестра и предложила: — Проходите, Оля, в комнаты. В гостиной посидим. Хотите, в моей комнате. Книги там есть…

— Все равно. Можно и в гостиной.

Оля присела на диван, обитый черным дерматином и застеленный дешевой дорожкой. Наблюдала за Зиной, которая деловито переставила какие-то безделушки, украшавшие столик с радиолой, распахнула занавески, согнала с буфета большого растрепанного кота, лениво усевшегося посреди комнаты.

— Что, ваши родители в отпуске? — спросила Оля, чтобы завязать разговор.

— Сегодня же суббота.

— Ах да! Совершенно спутались в голове все дни… До вас я ведь в геологической экспедиции работала… Тоже без выходных и суббот.

— Почему ушли от них? — спросила Зина, продолжая наводить порядок. Она старалась не смотреть на Олю.

— Так. Не сработалась…

— Бывает.

— Развели там одну сплетню…

— А как же вас муж отпустил из Москвы? — Зина спохватилась: — Это Анван говорила, что вы замужем…

Оля вздохнула.

— Ушла я от него. — Она хрустнула пальцами. И, чтобы сменить тему разговора, попросила: — Поставьте пластинку, Зиночка, что-нибудь повеселей.

— Какая это музыка для вас, для московских… Сличенко, Пугачева…

— Поставьте. У нас в Москве то же самое крутят.

Зина включила радиолу. Комната наполнилась звуками гимнов древних инков.

— Има Сумак? — спросила Оля.

— Ага.

— Нравится?

— Ничего. Мамане моей очень нравится. Хотите, поставлю другое?

— Пускай… А у вас ребята хорошие. В экспедиции, — пояснила Оля.

— Хорошие, — вздохнула Зина. — Колумб, например, отличный парень. Серьезный, усидчивый. Вы не подумайте, это он не зная ляпнул, что нам накладно будет принять вас. У нас что деревня — каждый другого как облупленного знает. А тут гости! Азаров, Анван, Веня, вы… Знаете, какой праздник для мамани и папани! А Колумб, он осторожный такой, экономный очень. Лишней копейки не потратит. Так же и о других думает… Говорит, семья у него на плечах…

— Он же молодой, лет двадцать шесть!

— Двадцать четыре… А вон и маманя!

Первой в комнату влетела Светка. Села на стул, взяла на колени кота и уставилась на Олю.

Мать Зины, степенная, средних лет женщина, протянула Оле руку лопаточкой:

— Клавдия Тимофеевна… А ты, Зинаида, всегда мать в неловкое положение ставишь. Давеча предупредила бы, что гостей ждешь. Я бы тесто поставила, пироги спроворила…

— Что вы, Клавдия Тимофеевна, — вступилась за Зину Оля, — мы надумали в город только утром. Так сказать, экспромт.

— Конечно, что теперь рядить… Светланка, нечего алырничать![1] Беги к Шеиным. Они вчера борова закололи. Пусть придержат для меня кило четыре. (Младшая дочь метеором выскочила из дому.) Ваша начальница тоже будет?

— Будет, — ответила Зина.

— Батюшки! Папаня-то наш, ай-я-яй, гляди, часа на три закатился! Вина надо хорошего, красненького. Я в нем не смыслю… А вы, девушки-голубушки, с дороги, чай, проголодались?

— Спасибо, — поспешила отказаться Оля. — Мы перед отъездом ели.

— Знаю я вашу еду: сухомятка, консервы. Век бы их не видела!..

— Маманя, — перебила ее Зина, — мы же не дети. Захотим — попросим. Верно, Оля?

Та кивнула.

— Вы, столичные, больно воспитанные, — сказала мать Зины.

Гриднева улыбнулась:

— Честное слово, мы сыты…

Через полчаса дом наполнился деловой суматохой.

Пришла тетя Капа — крепкая старуха, широкая в кости. Потом появился отец Зины. Он с большим достоинством представился Оле:

— Петр Григорьевич Эпов… Значит, из Москвы? А мы здешние, талышинские. С коих времен. — И отправился в сарай.

Скоро он внес в кухню, где уже усердно хлопотали женщины, двух обезглавленных петухов, остро пахнущих мокрым пером, и встал в дверях, ожидая дальнейших приказаний.

— Нечего тебе бабьи разговоры слушать, — сказала Клавдия Тимофеевна. — Ступай в сельпо. Красненького возьми, какое получше.

— Может, шампанского?

— Да хоть и его, тебе виднее.

Оле делать ничего не разрешили как гостье. Как завороженная, она смотрела на ловкие быстрые руки Клавдии Тимофеевны и тети Капы, которые с неимоверной скоростью вылепливали маленькие, аккуратные пельмени.

— Как у вас быстро получается! — не удержалась Оля.

— Это что! — покачала головой тетя Капа. — Покойница Зинаида, мать Клавдии, пошибче нашего раза в два управлялась. Бывало, соберемся втроем, за вечер целый мешок и нащелкаем. Она одна успевала больше, чем мы обеи. Значит, спроворим мешок — и на мороз… У нас это первейший запас в каждой избе. Иной раз до самой пасхи хватает. Жаль, вы к нам пораньше не выбрались. Четвертого дня сосед наш, милиционер, медведя подстрелил на охоте. Из медвежатины самые знатные пельмени получаются.

— Может, осталось еще? Не то Светланку пошлем, — сказала хозяйка.

— Куда там! Расхватали… Я интересовалась. А у вас в Москве с чем делают?

— Не знаю, — улыбнулась Оля. — В магазине покупаем.

— Батюшки! — удивилась тетя Капа. — Да сколько же рук надо, чтобы накормить тыщи народу?

— Машины делают, автоматы такие.

— Нешто, машина и тесто раскатает, чтобы не порвалось, и завернет вот так аккуратно?

— Заворачивает.

— Чудеса. Попробовать бы разок. И скоро эти машины управляются?

— Один автомат — я видела на Выставке достижений народного хозяйства — делает тысяч двадцать в час…

Тетя Капа покачала головой, расстроенная этим сообщением: ее умение показалось ей жалким и ненужным.

— Конечно, такие пельмени не сравнить с домашними, — сказала Оля.

— Это верно. Все домашнее во сто крат вкуснее магазинного! — обрадованно закивала тетя Капа. — Сделаешь, как тебе захочется: и с мясом, и с дичью, и с грибочками. С рыбкой тоже объедение!.. А помнишь, Клава, старуха Карповна, царство ей небесное, с раками делала? Обшпарит их чуток, из шеек начинку сладит. Хлопотно, зато любого сытого проймет. Архиерей наш приглашал ее готовить на пасху и в свой день ангела…

Оля жадно слушала старую женщину.

Зина в уголке разделывала птицу. В разговор не вмешивалась. Изредка посматривала на часы.

— Что это ты все на часы поглядываешь? — заметила мать. — Когда гости будут?

— Часа через полтора, — отозвалась дочь.

— Они же к Клинычеву еще заедут, — подсказала Оля.

— Я прикинула. Ну, самое большее — через два, — сказала Зина.

— Успеем. Петухи готовы? — спросила Эпова-старшая.

— Готовы, — ответила Зина.

— Запускай в кастрюлю. — Мать Зины глянула в окно. — Никак, Сенька пожаловал?

В прихожей послышался стук тяжелых сапог, и на пороге кухни появился здоровый молоденький милиционер в плащ-накидке.

— Бог в помощь, гражданки женщины… Петр Григорьевич дома?

— Благодарствуй. Чехол бы свой скинул, напустишь воды, — откликнулась хозяйка.

— Я на минутку, — сказал Сеня, но плащ снял и устроился на свободной табуретке. На его плечах красовались погоны младшего лейтенанта. — Хозяин, спрашиваю, где?

— До сельпо побег. Гости у нас, Зинкины, всей бригадой.

— За горючим, значит, — кивнул милиционер. — А чего в сельпо? Та же белоголовка, портвейн, что и в продпалатке.

— За шампанским. Начальница обещалась быть. Ученая, — пояснила Клавдия Тимофеевна.

— Верно, шампанское только в сельпо. Да на станции. — Он поглядел на Олю и почему-то усмехнулся: — Знаем эту бригаду. Прошлым месяцем пожар устроили на болотах.

— Так уж прям и пожар! — дернула плечом Зина. — Самая малость сгорела.

— Пожарная инспекция на место выезжала, — солидно сказал Сеня.

— Дело прошлое, будет вам, — вмешалась тетя Капа. — Ты лучше скажи, как это получается: медвежатины добыл, а с соседями не поделился?

Сеня поднял палец:

— Особый заказ. Самому оставил килограммов десять да Шеиным дал полстолько.

— Может, осталось что?

— Иди проверь. Катерина дома. Подчистую подобрали.

— Ладно, верим, — примирительно сказала хозяйка. — Петр тебе зачем?

— Наше дело, охотницкое.

— Раз такие секреты, заходи позднее…

— Не к спеху. Завтра забегу.

— Может, зайдешь все-таки? — настаивала Клавдия Тимофеевна.

— Дежурство у меня. Служба. — Сеня поднялся. И, обращаясь к Оле, заметил: — А вы новенькая, я всех в бригаде знаю.

— Да, я новенькая, — подтвердила та.

— Из Москвы, верно?

— Из Москвы.

— Прямо фокусник какой! — усмехнулась тетя Капа.

— Ну, желаю всем хорошо повеселиться. — Младший лейтенант милиции, довольный произведенным, эффектом, удалился.

11

Гости прибыли, когда стол был накрыт, а хозяева принарядились в праздничные платья. Тетю Капу с трудом уговорили остаться. Старушка сходила домой, надела по этому случаю шелковую косынку в мелкий синий горошек.

Анна Ивановна, увидев угощение, всплеснула руками:

— Вот это уж зря! Сколько хлопот из-за нас.

— Какие там хлопоты. Гость в дом — прибыток, — возразила Клавдия Тимофеевна, помогая ей снять пыльник.

Хозяин поздоровался со всеми за руку и представился полностью: имя, отчество, фамилия. Сел он рядом с Анной Ивановной, во главе стола, ежеминутно поправляя сбившийся набок галстук.

Веня не скрывал своего восхищения, разглядывая стол. Потирая руки, он торжественно произнес:

— У Рембрандта изображены столы похуже этого.

— Чем богаты… — скромно ответила Клавдия Тимофеевна.

Вася хотел пристроиться подальше от Кравченко, но та посадила его рядом с собой. Пузырев озабоченно оглядел стол. Кроме шампанского, ничего не было. Но его успокоили тарелки с горками маленьких соленых огурчиков, запутавшихся в листьях хрена и зонтиках укропа, с ровной пирамидой помидоров, сочивших из своей надорванной кожицы аромат соления, с мисочками маринада, в котором плавали среди гвоздичек и лаврового листа упругие шляпки маслят и белых грибов. Закуска явно не для вина…

Зина все держала возле себя стул, ожидая, что Азаров сядет рядом. Но Степан устроился около Оли.

К неудовольствию хозяев, Анна Ивановна пожурила их за шампанское: лишняя роскошь. Когда Петр Григорьевич потянулся с бутылкой к Василию, шофер твердо сказал:

— Не могу: за рулем. Я боржомчику. — И налил себе в рюмку минеральной воды.

Вскоре за столом стало веселей, скованность прошла. Петр Григорьевич спросил у Анны Ивановны:

— Никак не возьму в толк, как вы, женщина, видная из себя, интересная, занимаетесь этим делом?

— Люблю свою работу, — улыбнулась та. — Считаю, что человек должен жить в контакте и полном сочетании с природой, относиться с уважением к животным, обитающим на земле.

— Но есть же твари покрасивше — птички всякие, зверушки разные маленькие: зайчики, белочки, божьи коровки. В прошлом году, например, все пионеры собирали божьих коровок. Куда-то на Украину посылали.

Анна Ивановна подтвердила:

— Да, там был большой выплод тли… Что ж, белочек, зайчиков я тоже люблю. Но рептилии — моя страсть как ученого.

— Бывает, — кивнул Петр Григорьевич, — Зинаида рассказывала, что́ вы с этими ползучими делаете. Аж волосы дыбом встают, ей-богу!

— Полезное дело делаем, — сказала Анна Ивановна. — Стараемся сохранить целый вид животных, чтобы не нарушить равновесия в природе. И попутно извлекаем пользу от них. А то дошло до того, что в Африку из Европы отправляют хищных зверей — львов, тигров, родившихся в зоопарках.

Эпов покачал головой.

— Извели, значит, зверя?

— Многие виды исчезли полностью, — вздохнула Кравченко. — Печальные плоды деятельности человека.

— Ну, а какая же польза от гадов? Вон вашего сотрудника укусила змея. И что тут полезного? А если бы помер?

— Не спорю, со змеями надо работать осторожно и внимательно. Да, бывают укусы. Но, скажу вам, ни одна змея в мире сама на человека не нападает. Только когда обороняется. А скольких людей спасают препараты из змеиного яда от мучительных болей, от психических заболеваний, от несвертывания крови, при тяжелых хирургических операциях… Трудно перечислить. Мы только начинаем осваивать эту область… Леня поправляется. Послезавтра выпишут. Без всяких последствий… Так что, уважаемый Петр Григорьевич, волков бояться — в лес не ходить.

— Вот-вот, раз заговорили о волках: от них, к примеру, какая польза?

— Скажу. Не было бы этих природных селекционеров, может быть, давно бы уже не существовало таких животных, как северные олени. А без них человек не смог бы жить на Севере.

— Как это понимать? — удивился хозяин. — Они же, наоборот, уничтожают оленей!

— Уничтожают больных и слабых, очищая и улучшая тем самым породу, которая, наверное, не выдержала бы трудных условий, если бы больные и слабые оставались жить и давали потомство. Понятно?

— Кое-что кумекаю… Значит, дохлые олени плодились бы, их детеныши были бы такими же хлипкими и рожали снова дохляков… Мороз — бац! И они все полегли. Так?

— Именно! — подхватила Анна Ивановна. — А историю с воробьями вы знаете?

— Нет. А что?

— В Китае была объявлена война воробьям. Подсчитали, что они, видите ли, съедают много зерна. Какому-то олуху пришла в голову мысль уничтожить их всех. Уничтожили. И что?

— Ну-ка, ну-ка?.. — прищурился Эпов.

— Расплодилось столько вредителей пшеницы, что урон от них в несколько раз превосходил потери зерна, съедаемого воробьями.

— Стало быть, их раньше клевали воробьи?

— Конечно.

— Как же теперь китайцы обходятся?

— Пришлось завозить воробьев из других стран. Платить золотом.

— Дуракам закон не писан, — подытожил Петр Григорьевич.

— Но сначала этот закон надо узнать.

— Верно. На то вы и существуете, ученые. Полезное дело делаете… — Петр Григорьевич взял тарелку Анны Ивановны, положил пельменей. И добавил: — Только не женское это занятие…

— Почему? Мы из того же теста, что и вы.

— Не, вы помягче будете.

— Зато более живучие. Так говорит статистика.

— Что верно, то верно. Мужик и баба в горе себя по-разному ведут. Баба поубивается, поубивается, смотришь — отошла, принимается хлопотать, сызнова налаживать. Мужик часто ломается вконец, опускает руки, а там до водки один шаг…

— Я говорю о физических лишениях. Женская половина человечества переносит голод, болезни и даже изнурительную работу лучше мужчин.

Петр Григорьевич задумался.

— А может, это не выдерживает? — Он постучал пальцем по виску и сердцу.

— Американцы считают, что половина сердечных заболеваний — от нервного переутомления. А сейчас первое место в мире из всех болезней, приводящих к смерти, держат сердечно-сосудистые заболевания.

— Стало быть, беречь нас, мужиков, надо?

— Да, так один профессор писал в газете, — подтвердила Анна Ивановна. — Надо беречь.

— Ну, это он лишку хватил, — покачал головой Эпов. — Мы еще за себя постоять можем.

— А я все-таки решила заняться таким делом, — засмеялась Анна Ивановна, — мужским!

— И сколько яду добываете? Наверное, уже целый вагон отправили?

Анна Ивановна показала пустой бокал.

— Сюда поместится весь.

Петр Григорьевич недоверчиво посмотрел на Кравченко.

— Разыгрываете?

— Нисколечко, — улыбнулась Анна Ивановна.

— Так это гроши какие-нибудь. И стоит так рисковать, лишениям себя подвергать? — изумился Эпов.

— Почему гроши? Добытый нами яд стоит тысячи рублей.

— Ого! — присвистнул Эпов. — Тысячи!

— Но дело не только в этом, дорогой Петр Григорьевич. Цель экспедиции куда шире, чем добыча яда.

— Но согласитесь все-таки, Анна Ивановна, что дело наше не очень эстетичное, — вдруг вмешался в разговор Христофор Горохов. Он сидел по другую сторону Эпова и, казалось, был увлечен настолько едой, что ничего не слышал.

— Это вы, Христофор, зря, — мягко возразила Кравченко.

— Не-ет, — упрямо тряхнул головой Горохов. — Посудите сами: какому нормальному человеку придет в голову заниматься тем, чем занимаемся мы с вами?

— Милый Христофор, я считаю чувство брезгливости к змеям ненормальным для нормального человека.

— Поспорю. — Горохов отодвинул от себя тарелку. — Весь животный мир, включая человечество, боится и ненавидит рептилий. Это естественное чувство самозащиты и, если хотите, эстетическое кредо…

— Об эстетическом кредо мы еще поговорим, — перебила его Анна Ивановна. — Продолжайте.

— Веками животные, в том числе гомо сапиенс[2], вырабатывали рефлекс на змей, скорпионов, пауков и прочих опасных представителей живых существ. Наша жизнь — это наши рефлексы, комплекс бессознательных и сознательных импульсов и поступков. Утверждать обратное — минимум миниморум[3] чепуха.

— Почему же гомо сапиенс не выработал защитного рефлекса на кошек, собак, овец, коров, лошадей? Лейшманиоз, бруцеллез, эхинококк, бешенство, солитер, некоторые виды чумы — вот лишь малая доля тех подарков, которыми награждают домашние животные своего друга и покровителя — гомо сапиенса. От этих подарков погибло в сотни, тысячи раз больше людей, чем от укусов ядовитых животных.

Петр Григорьевич переводил взгляд с Анны Ивановны на Горохова, стараясь понять, о чем они говорят. Но это ему удавалось с трудом.

— Я скажу об эстетическом кредо, — сказал Чижак. Он почему-то посмотрел на Олю. — В Древнем Египте змея считалась не только символом мудрости, но и почиталась за красоту и пластичность. В Индии, в Шри Ланка, в странах, где исповедуется буддизм, изображения и изваяния кобры встречаются чаще, чем других животных. Между прочим, по легендам кхмеров, жителей Камбоджи, они якобы произошли от священного змея — Нага. Согласитесь, взять в свои предки рептилию, вопреки эстетическому кредо, было бы по крайней мере нелогично… Кстати, Христофор, знаешь, как в Африке охотятся на удавов? Этим делом занимаются молодые красивые девушки. Они раздеваются, прошу прощения, — Веня раскланялся, как оратор, — донага и исполняют танец перед питоном. Самое удивительное, что змея не трогает девушек, об этом свидетельствуют видные натуралисты. Залюбовавшись танцем, удав становится легкой добычей охотницы…

— А что с ними делают? — полюбопытствовал Эпов.

— К сожалению, едят, — вздохнул театрально Чижак.

— Тьфу, какая пакость! — не сдержался Петр Григорьевич.

— Увы, это так. Мясо удавов считается деликатесом у многих высококультурных наций — у китайцев, мексиканцев. А у африканских племен право есть мясо питона имеют только старейшины и вожди… Так что, Христофор, змея — для многих народов животное эстетически вполне привлекательное.

— Все равно змеи — это мементо мори[4]… — протянул Колумб.

— Скорее всего — мементо витэ[5], — улыбнулась Анна Ивановна.

Чижак снова бросил взгляд на Олю: она о чем-то тихо переговаривалась со Степаном.

Но Христофор не сложил оружия.

— Боязнь смерти, обожествление ее — вот смысл почитания змеи огнепоклонниками и буддистами. — Он громко хрустнул огурцом. — А мы все-таки психи. Как те, что носятся на мотоциклах, переплывают в одиночку океан в погоне за этим… — он щелкнул пальцами, подыскивая нужное слово, — остреньким соусом к постной жизни…

— Не в ту степь вы, Христофор, — потрепала его по плечу Анна Ивановна.

— Я — что! — Горохов грустно улыбнулся. И неожиданно закончил: — Мне деньги нужны.

Анна Ивановна рассмеялась.

Вениамин Чижак, сидевший между тетей Капой и Клавдией Тимофеевной, решил свое обаяние распространить на них и с серьезным видом сказал:

— Ходить в гости — традиция, идущая из глубокой древности. Во времена юности человечества существовал наивный и мудрый обычай съедать гостей…

— Да ну! — ужаснулась тетя Капа. — Зачем же их съедать-то?

— Если хозяева не успевали съесть гостей, — ответил Веня, поглаживая бороду, — то гости обедали хозяевами. Эта милая привычка сохранилась до последнего времени у туземцев Соломоновых островов.

— Пресвятая богородица! — перекрестилась старушка. — Ажио мороз по коже…

— Между прочим, сейчас борьба с гостем ведется несколько по-иному, — продолжал Чижак, словно читал интересную лекцию. — Существует два способа. Первый — пассивный: не впускать гостя в дом, но если он все-таки прорвется, то ни в коем случае не кормить. Ежели гость окажется упорный, следует напустить на него злую собаку или, что более эффективно, — тещу.

Клавдия Тимофеевна прыснула в кулак. Тетя Капа еще не понимала, что Веня их разыгрывает.

— Второй способ — активный. В ответ на один визит нанести три или четыре, чтобы гость понял, как тяжело приходится хозяину. Если и это не помогает, то, когда гость снова появится в вашем доме, накормите его так, чтобы дело дошло до «скорой помощи». Этот способ называется «демьянов», по имени изобретателя «демьяновой ухи»…

Тут только и до тети Капы дошло, что Чижак шутит. Она залилась смехом, утирая глаза платочком.

Азаров продолжал шептаться с Олей. Зина сидела на стуле прямо, ни на кого не глядя. Вася все еще расправлялся с закуской.

Вдруг Вениамин предложил:

— Я считаю, надо запечатлеть для потомков этот торжественный день. Роль запечатлителя беру на себя.

— А роль проявителя и отпечатывателя? — спросил Горохов.

— Прошу не беспокоиться, — прижал руку к груди Веня.

— Колумба-то сегодня прорвало, — тихонько толкнул бригадира Василий.

Тот буркнул:

— От кислятины. — И кивнул на шампанское.

Веня протер запотевшее окно:

— Дождя нет. Желающие фотографироваться — на улицу.

Все гурьбой вывалились во двор.

Моросить действительно перестало. Сквозь тучи, через грязно-голубоватые разрывы, пробивались кое-где косые полосы солнечных лучей, вырывая из темного однообразного ковра тайги, раскинувшегося по холмам, яркие свежие пятна. Влажный воздух пах мокрой зеленью.

— Красота какая! — не удержалась Анна Ивановна.

Чижак, как заправский фотограф, расставил всех по классическому правилу: высокие сзади, кто пониже — в первом ряду.

Отойдя на несколько шагов, он долго целился объективом, возился с выдержкой, диафрагмой и вдруг объявил:

— Секундочку… Оставайтесь в таком положении. Заела пленка.

Он вбежал в дом, на ходу перехватил соленый грибок и заглянул в комнату Зины.

Зина сидела на кровати и плакала. Чижак смутился.

— Прости, не помешал?

Девушка поспешно вытерла глаза.

— Нет, что вы, Веня.

— Пленка заела, понимаешь? Помочь можешь только ты. Давай что-нибудь светонепроницаемое.

— Что именно?

— Пальто, плащ…

Зина вынула из шкафа пальто.

— Отлично! — Вениамин укрыл фотоаппарат и залез в рукава. — Зинуля, подоткни со всех сторон, чтобы свет не прошел. — Кряхтя и кусая губы, Чижак возился с пленкой. — Между прочим, не обижайся, Зинулик, хочу дать совет. По-дружески… Тьфу ты черт, крепко засела! Брось ты это… переживать. Наш бригадир обжегся один раз, теперь всё! Его никто не проймет…

— И с чего вы взяли, что я переживаю? — Зина отвернулась к зеркалу, поправила прическу. — Так, вспомнила тут одно…

— Вот и чудесно! — Веня скинул с рук пальто. — Идем сниматься. — Он легонько хлопнул девушку по спине и рассмеялся: — Никому не говори: я эту штуку держу в руках второй раз в жизни.

— Пожалуйста. Мне-то что…

Воспользовавшись тем, что незадачливый фотограф отлучился, Петр Григорьевич незаметно увлек Степана в сторону.

— Ну как вам наши края? — начал он издалека.

— Нравятся, — простодушно признался Азаров.

— Богатые, — кивнул Эпов. — Только не ленись: будет тебе хлеб, будет и маслице. Далековато, правда, от всяких столиц, да мы не жалуемся… Кончится экспедиция, вы опять все свое хозяйство на поезд и увезете?

— Наверное, — ответил Степан.

— А может, уступите мне вагончик, для пасеки моей в самый раз.

Степан растерялся. И, чтобы прекратить разговор, отшутился:

— Яд можем продать, а вагончики — собственность института.

— Яд мне ни к чему, — серьезно сказал Эпов. — А вот вагончик… За ценой не постою. Вам их везти обойдется дороже, чем они того стоят. А может случиться, что вы на следующий год снова сюда. Я бы арендовал его вам.

— Петр Григорьевич, это собственность института, и ею распоряжается дирекция.

— Может, с Кравченко поговорить? — настаивал Петр Григорьевич.

— Не советую. Она за это не возьмется, — вежливо, но твердо сказал Азаров.

— Нет так нет. Я это так, к случаю пришлось… Хозяйство мое тебе как? (Степан молча кивнул.) С Клавой за двадцать лет нажили. — Эпов обвел взглядом двор. — Можно сказать, на голом месте начали. Пришел с войны, сразу взялся обеими руками…

Петр Григорьевич показал Степану хлев, из которого пахло скотиной и навозом. В полумраке Азаров разглядел пятнистый лоснящийся бок буренки. Корова скосила на них темный влажный глаз. Она методически двигала нижней челюстью, издавая негромкий чавкающий звук.

— Зорька наша, — с гордостью сказал хозяин. — Добрая скотина. Четыре семьи может напоить молочком запросто, сметанкой и маслицем вдоволь попотчевать…

Степан чувствовал неловкость. Он не мог взять в толк, с какой стати Зинин отец все ему показывает. Петр Григорьевич подвел его к сарайчику с маленьким подслеповатым окошком. На пороге валялись куриные перья. Из глубины послышалось шевеление и недовольный клекот пеструшек, не поделивших уютные места на насесте.

— Дура птица! — засмеялся Эпов. — Ой дура! Все говорю Клаве: зачем такая прорва курей — семь десятков! Продать половину! Да разве с женщиной договоришься? Куды там! А с весны хочет поросенка или двух взять. Мы прошлый год держали. Хлопот, конечно, много, а с другой стороны, сальце свое, окорока в погребе повесишь. Магазинное, оно не то по вкусу да и дороже выходит…

Петр Григорьевич, увидев, что Степан никак не реагирует на его слова, откашлялся и указал на другое деревянное строение с большими воротами.

— Коней держал. Теперь как бы не по времени: техника заедает. Машину собираюсь покупать. Водить, правда, не умею. — Эпов вздохнул. — Одна надежда: может, зять будет с правами… Не водишь?

— Плохо. — Степан, кажется, понял, куда клонит Эпов, а тот продолжал:

— Мне что, подбросить этак километров за полтораста на пасеку да где хорошие охотничьи места, а вообще пускай распоряжается автомобилем как душе угодно. А то все приходится к Сеньке-милиционеру на поклон ходить: мотоцикл у него служебный. Когда возьмет, а когда и со свояком едет…

— Хорошая у вас охота? — спросил Степан, чтобы переменить тему разговора. Ему стало не по себе.

— Лет двадцать назад лучше была. Загнали зверя в тайгу. Раньше кабанов били прямо у самого Талышинска, можно сказать, у себя в огороде, а теперь ехать надо… У меня ведь сын был, Андрей, — неожиданно сказал Петр Григорьевич. — Чуть моложе тебя. Утонул в сорок девятом. А теперь бабье царство. — Эпов вздохнул. Потом махнул рукой, словно отгоняя тяжелые воспоминания. — Дочери что? Повыйдут замуж, уйдут. Как я увел Клавдию… Ты небось женат? — как бы невзначай полюбопытствовал Петр Григорьевич.

— Был, — буркнул Степан.

— Ясно, — поспешно сказал хозяин. — И дети?..

— Дочь, — так же нехотя ответил Азаров.

— Безотцовщина, — вздохнул Петр Григорьевич.

— Почему же, — нахмурился Степан. — Она больше со мной бывает, чем с матерью…

— Вот и взяли бы ее сюда. У нас хорошо для дитя: воздух, лес, климат самый подходящий… Молоко свое, постоит час — с палец жиру… Клавдия Тимофеевна присмотрела бы. Страсть как детей любит…

Азаров не знал, что и ответить. Выручил его Веня. Он наладил фотоаппарат и снова сзывал всех сниматься.

12

После фотографирования Вениамин потянул за рукав бригадира. Они отошли под деревья.

— Степ, такая штука, проявить мне надо… Может, и отпечатаю. Короче, надо исчезнуть. Завтра как штык с утра буду в лагере.

Азаров пожал плечами:

— Дело хозяйское. Гляди, чтобы не накостыляли…

Веня согнул руку, пощупал бицепсы.

— Я видел, как на тебя волком смотрели здешние ребята. Здоровые… — сказал бригадир.

— Пусть только полезут. Первый разряд. — Чижак похлопал по икрам и загоготал. — На длинные дистанции!

Степан усмехнулся:

— Другое дело. Валяй.

Гости и хозяева шумно и весело возвратились к столу. Отсутствия Вени сначала никто не заметил. Но тетя Капа воскликнула:

— А где наш любезник?

— В город отправился, — сказал Степан. — Пленку проявлять.

— Ой, неплохой паренек, этакий алюсник[6], — завздыхала старушка.

Через некоторое время змееловы засобирались домой. Петр Григорьевич предложил всем остаться заночевать. Эту идею горячо поддержал Василий.

— Надо ехать. Хозяйство наше без присмотра, — сказала Анна Ивановна.

— Тогда посидите еще, — попросила хозяйка. — За дочкой мы соскучились.

— Засветло надо добраться. А Зина пусть останется. — Анна Ивановна решительно встала. — Вернуться может завтра-послезавтра. Замена ей есть.

— Что вы, Анна Ивановна, я поеду. Работы много, — сказала Зина.

— Оставайся, оставайся, ты и так уже два выходных не использовала. — Кравченко улыбнулась. — А то на профсоюзном собрании мне как руководителю выговор объявят за нарушение трудового законодательства…

Зина нехотя согласилась остаться.

— Раз уж решили, с богом, — поднялся Петр Григорьевич.

На улице уже смеркалось. Степан с Олей первые подошли к машине. Азаров подсадил девушку в кузов.

— Степа! — крикнула с крыльца Анна Ивановна. — Иди сюда.

Оля присела на скамейку в темном фургоне, зябко кутаясь в свою синюю курточку с вязаным воротником и манжетами.

Вдруг через борт перемахнул Василий, вынул из-за пазухи бутылку и сунул ее в тряпье под сиденье. И только тут увидел Гридневу. Пузырев зачем-то снял кепку.

Оля улыбнулась:

— Что, Вася?

— Продадите небось?.. — вздохнул тот.

— Зачем же…

— И я говорю. Это ж форменная пытка над человеком. Такая закуска — пей не хочу! — Он извлек из кармана целлофановый пакет, от которого пряно пахло соленьями. — Понимаете?

— Понимаю, — кивнула Оля.

— А вы не беспокойтесь: я тихо, ночью, когда все уснут. А на утро Вася — как огурчик! — Он тщательно спрятал пакет и поспешно спрыгнул на землю.

Скоро вернулся бригадир. Ловко перемахнул в кузов.

— Поехали? — крикнула с крыльца Анна Ивановна.

— Поехали! — ответил Азаров, усаживаясь около Оли.

— Милости просим, Степан Иванович, — сказал на прощанье Петр Григорьевич.

— Спасибо, как-нибудь, — ответил Азаров.

Хлопнула дверца. Василий тронул, и дорога поплыла назад со всем семейством Эповых, выстроившихся возле своей калитки.

— Погуляли, — сказал Степан.

— А что, было очень хорошо. Да, а где Христофор?

— Тоже остался. Деньги не успел своим отправить. Заботится…

Машина лихо мчалась по шоссе.

— Что-то Вася лихачит, — заметил Азаров.

— Спешит домой, — улыбнулась в темноте Оля.

— Но вы не волнуйтесь. В трезвом виде он водит машину как бог.

— А я и не волнуюсь. Уж с какими шоферами не приходилось только ездить…

— Где это? — поинтересовался Степан.

— У геологов, — поспешно сказала Гриднева.

— А-а…

— Зина, мне кажется, расстроена чем-то, — переменила тему разговора Оля. — Вы видели, какие у нее были глаза, когда мы уезжали?

— Не заметил, — бросил Степан. И коротко, равнодушно добавил: — У нее еще все впереди.

— А у вас что — позади? — тихо спросила Оля.

— Где-то посередине… Мать, мне кажется, недовольна, — перевел на другое Азаров. — Но разве она скажет? Для экспедиции людей собирал я.

— А что, вы со всеми давно знакомы?

— Нет. Только с Веней и Клинычевым. Чижак тоже из Ташкента. Земляки как бы. Вместе ловили змей в Мургабе, в Казахстане, под Ургенчем. Его я как облупленного знаю. С Клинычевым забавно познакомился. Были мы с Матерью на Кавказе в экспедиции, под Сухуми.

— С вашей матерью?

— Нет, с Анной Ивановной. Увидел я на базаре парня. Продает ремешки из змеиной кожи. У нас их в СССР не делают.

— Моя подруга из Уганды привозила, знаю.

— В Африке где-нибудь, возможно. А у нас не умеют. Когда-то делали ремесленники. А теперь секрет утерян… Так вот, встречаю я на базаре Клинычева. Стал интересоваться. Сперва Ленька струхнул — думал, что я из милиции. Короче, выяснил я, что он сам ловит, убивает змей и делает ремешки. За десятку продает. А секрет выделки ему сообщил старый грек. Умер он уже. Я говорю Леньке, что выгоднее ловить живых и продавать в питомник или в зоопарк. Возиться не надо. Клинычев клюнул на это… Уже третий год ловим вместе. Два раза в Таджикистан летом ездили, в Вахшскую долину, а весной сагитировал его сюда податься.

— А ремешки?

— Не знаю. При мне не делал. Может, у себя в Сухуми этим занимается…

— Деньги любит?

— Как все. Может, чуть больше. Какая разница?

— А как же ваша идея? — спросила Оля.

— Какая идея?

— Ну, вы сами говорили, что здесь собрались ради идеи Анны Ивановны.

Степан пожал плечами:

— Одно другому не мешает. — Он усмехнулся: — Люди, живые…

— А как же Клинычев согласился сюда ехать? В Средней Азии он заработал бы больше.

— Не знаю. Приехал, и все тут. Для меня это самое главное.

Совсем стемнело. Вокруг дороги стеной стоял темный лес. За машиной бежали по небу звезды, проглянувшие сквозь расступившиеся тучи.

— Встретив где-нибудь Веню, никогда бы не подумала, что он может заниматься таким делом, как ловля змей, — нарушила молчание Оля.

— Трепач? — усмехнулся Степан.

— Вообще…

— Венька такие номера откалывал — жутко. Смелый, черт!.. Вам не холодно?

— Нет.

— Может, мою куртку дать? Ваша, как погляжу, на рыбьем меху.

— Это с виду, а вы пощупайте…

— Подкладочка жидкая, — уточнил Степан.

— Гагачий пух.

— Ого! А с виду легонькая.

— Норвежская… Но продолжайте про Веню.

— Почти пацанами были. Мне тогда семнадцать, ему — шестнадцать. Ловили мы змей под Ургенчем. Веньку я еще не знал. Встали бригадой в одном кишлаке на ночь. Чай зеленый, плов… Чайханщик говорит, что в окрестностях какие-то двое парней промышляют. Змей ловят. Как в цирке, говорит. На следующий день Венька сам к нам пришел. Худющий, шкет вот такой. Это он сейчас гладкий да высокий. С ним брат, постарше. Прибились к нашей бригаде. Смотрю на Веньку, а самому страшно: как такой доходяга справится, например, с большой гюрзой или коброй. Бывают в руку толщиной. Сильные твари… На следующий день он устроил нам представление. Выследил кобру. Здоровую, метра полтора. Она встала, распустила свой капюшон и качается. И что вы думаете? Венька перед ее носом медленно поводит мешочком. Она, дура, как завороженная смотрит на белую материю и шипит. Этот шкет спокойно заводит за ее голову свободную руку и гладит по затылку. Мы обмерли. А он подмигивает. (Оля едва заметно вздрогнула, от Степана это не укрылось.) Страшно представить?

— Жутковато, — созналась Оля.

— Мы попросили его больше таких номеров не выкидывать… Вообще Венька опасности любит. В позапрошлом году ездил с вулканологами на Курилы. В вулканы лазил. Бороду себе спалил. Целый год новую отращивал. Со спелеологами тоже дружит. Один раз его завалило в пещере. Неделю откапывали. Чуть живой был… А попадет в большой город — как телок тушуется… Не любит он больших городов.

— Ташкент ведь тоже большой город, как он там живет?

— Это сейчас он стал на город похож. Землетрясение помогло. Центр и новые районы отстроили по-современному… А Венька, он в Ташкенте месяца три-четыре в году бывает. В основном шляется по разным горам, пещерам и вулканам…

— Вот тебе и Венька, — покачала головой Оля.

Машина замедлила ход и резко свернула с асфальтированного шоссе в лес. Грузовик тряхнуло.

— Степан, вот вы все время Анну Ивановну матерью называете?.. — нерешительно спросила Оля.

— Это так, между собой. Уважаем. Родителей я потерял в самом начале войны. Вернее, они меня потеряли…

— Совсем?

— Нашел я их… Недавно.

— Они с вами живут?

— Нет. К себе звали, в деревню. Но уж очень я свыкся с Азией.

Машина резко затормозила. Степана привалило к Оле.

— Черт! — выругался он. — Не ушиб я вас?

— Нет. Ничего.

— Оля… неудобно — не отвечайте… Вас что сюда пригнало?

Гриднева немного помолчала.

— От мужа подальше…

— Пьет?

— И пьет… И бьет… В общем, с ним все равно что в петлю.

— Ясно. А вообще чудно́… — Азаров скомкал погасшую сигарету, закурил другую. — Без причины, значит?

— Какая может быть причина!

— А куда вы, простите, раньше смотрели?

— Разве он такой был до свадьбы? Это уж потом выясняется…

— Верно, верно, — поспешил согласиться Степан. — Но у нас вы отдохнете. Ребята у нас хорошие. Колумб тоже отличный парень. Хоть и молчаливый, но замечательный. Это сегодня на него что-то напало.

— Интересно они с Анной Ивановной спорили. Я слушала.

Машина неожиданно встала. Замолк мотор, и наступила удивительная тишина. Хлопнули дверцы кабины, и над бортом показалась голова в кепке.

— Вот мы и дома. — Вася услужливо предложил руку Гридневой.

— Что-то ты, Вася, сегодня неаккуратно, — усмехнулся бригадир.

— Пораньше хотел. Чтобы выспались… — Пузырев настороженно посмотрел на бригадира.

— Смотри какой заботливый! — засмеялся Степан.

— А как же! — весело откликнулся шофер. — Спокойной ночи, Оля…

— И тебе, — улыбнулась Гриднева.

Вася был доволен: не выдала.

13

Прямо с утра Анна Ивановна занялась обучением новой лаборантки. Святая святых экспедиции была маленькая комнатка в служебном вагончике, где сушился так называемый сырой яд в стеклянном шкафчике и стоял небольшой несгораемый шкаф, в котором хранились флакончики с сухим ядом. На тумбочке под прозрачным колпаком стояли аналитические весы с коробочкой блестящих гирек.

Кравченко предложила Оле облачиться в белый халат, хирургический колпак и маску, а также подала ей резиновые перчатки и очки с обыкновенными стеклами в плотно прилегающей оправе. Таким же образом снарядилась и сама.

— Смотрите, Оля, и запоминайте. Работа не сложная, но требует внимательности и точности.

Анна Ивановна достала из шкафчика эксикатор, по форме напоминающий супницу, но только из стекла и с притертой верхней крышкой. Эксикатор был наполнен белым порошком, на котором стояла чашка Петри с сухим ядом.

— Порошок — это хлористый кальций. При помощи его высушивается яд. Сушка производится десять дней. Это яд гадюки. — Анна Ивановна вынула сосуд с сухим ядом. — Видишь, как мелкая-мелкая лапша… У кобры, например, другой — кристалликами, вроде сахара.

Оля внимательно наблюдала за чуткими руками Кравченко. Анна Ивановна взяла скальпель и стала осторожно соскабливать с донышка стеклянной тарелочки рыхловатые белые струпья.

Когда эта процедура была закончена, она взвесила сухой яд на аналитических весах.

— Взвешивают яд до одной тысячной грамма.

— Так точно? — удивилась Оля.

— Именно так. Эта штука дороже золота во много раз. — Кравченко повернула рычажок весов, и чашечки остановились.

— Анна Ивановна, а справлюсь я? — с тревогой спросила Гриднева.

— Справишься. — Кравченко ссыпала яд во флакончик и закрыла его крышкой. Потом достала книгу и записала точную порцию яда. — Та-ак… — протянула она, довольная. — Набирается у нас продукция. Ну, Ольга Никитична Гриднева, давайте теперь вы, самостоятельно. Для начала возьмите вот этот эксикатор. Там немного.

Оля осторожно достала из шкафа стеклянный сосуд и поставила его на стол так, словно в ее руках был мыльный пузырь, готовый вот-вот лопнуть.

— Смелее, — подбодрила ее Анна Ивановна.

Оля осторожно взяла скальпель и стала водить тонким лезвием по донышку стеклянной тарелочки.

— До крупинки, — сказала руководитель. — Чуть поживее. Так мы с тобой до послезавтра не управимся…

Оля затаив дыхание занималась новым для нее делом.

Через полчаса они сделали перерыв. Вышли на свежий воздух, сняли очки и маски.

После вчерашнего дождя было влажно. Блестела трава. Над тайгой курился туман. Солнце припекало вовсю, подняв в воздух ненасытную злую мошку.

Анна Ивановна смазала открытые части тела диметилфтолатом и передала пузырек Оле.

— Тесновато в нашей лаборатории… — вздохнула она.

— А если шкафы поставить в операционную? — предложила Оля.

— Думала я об этом. Нельзя. Вдруг во время взятия яда змея вырвется? Будем мы метаться на узком пятачке… Эх, нам бы еще вагончик! А лучше — два. Один бы полностью отвели под операционную, другой — под лабораторию. В третьем держали бы ящики со змеями. Оборудовали бы все… Мечта у меня, чтобы вот такие экспедиции, как наша, заменили серпентарии. Представь себе, ездят группы герпетологов по местам обитания змей, ловят их, берут яд и отпускают. На следующий год — опять на то же место… Я уверена, что это выгодней и лучше, да-да, выгодней, если поставить дело широко, чем содержать питомники. Сколько змей гибнет в посылках, не говоря уже о питомниках! — Кравченко еще раз вздохнула. — Ладно, пойдем продолжим. Между прочим, соскабливанием яда у нас занимаются все, кроме Василия. Сделаем вас старшей лаборанткой. Все, что касается лаборатории, возложим на вас.

— А Зина?

— У Зины нервы крепче. Не обижайтесь, Оля, я все вижу. В операционной вы вряд ли сможете работать.

Оля смутилась.

— Это от вас не зависит, — продолжала Анна Ивановна. — Нервная организация. Петр Первый — мужик, отважный, смелый, жестокий, сам головы рубил во время стрелецкой казни, а тараканов боялся до обморока. Для него везде на новом месте избу строили. В свежих срубах тараканов не было… Сейчас яд в подотчете у Азарова. Со временем оформим на вас… — Кравченко вдруг остановилась и посмотрела на Гридневу: — Конечно, если вы хотите.

— А справлюсь?

— Справитесь. Образования большого не надо. В этой работе прежде всего аккуратность и точность. Остальное не трудно. Соглашаетесь?

— Да.

— Ну, вот и хорошо. А из Зины отличный герпетолог может выйти. Если учиться будет дальше. Главное, нервы у нее подходящие. И по-моему, работа ей нравится.

14

В середине дня прибыл из Талышинска Горохов. Веню он не видел. Хотел отправиться на отлов, но тут вернулись Азаров с Васей Пузыревым. Раньше обычного. По лицу Васи было видно, что его распирает гордость и торжество. Анна Ивановна, Оля и Христофор сидели около служебного вагончика. Змееловы подошли к ним и молча положили на землю семь мешочков. Анна Ивановна переводила вопросительный взгляд с бригадира на шофера.

Как Василия ни подмывало высказаться первым, он предоставил это право Степану.

— Двадцать пять, — сказал Азаров и улыбнулся. — Именно такое место, как вы учили…

— Их там тьма-тьмущая! — не удержался Вася. — Больше некуда было… Попадание прямо в девятку!

Анна Ивановна заходила вокруг мешочков, приговаривая:

— Отлично! Прекрасно! Изумительно!

Степан присел, закурил.

— Ну рассказывайте же! — радостно потребовала Кравченко. — И подробнее, пожалуйста.

— Километров пятнадцать отсюда. — Степан взял со ступенек флакон с диметилфтолатом. — Пошли мы по Медведухе. Сначала был сухой лес, кедрач, осина. Травы мало. Километров через семь Медведуха вывела на низину. Смотрю, березняк. Бородавчатые березы. Сплошной багульник. Влажно. И подушка мха.

— Сфагнум! — подняла палец Анна Ивановна.

— Ага, — улыбнулся Степан. — Как в учебнике.

— Видите! — торжественно обвела всех взглядом Кравченко. — Именно здесь ареал змей с большой плотностью обитания. Помнишь, Степа, когда мы пролетали на вертолете, я тебе говорила, что в этих местах будут змеи. — Она, потирая руки, засмеялась, как ребенок. — Прекрасно, прекрасно!

— Я думал почему-то, — вставил Христофор, — что Медведуха так и течет все время по распадку. Сухой лес. Без мха.

— Честно говоря, и я так думал, — подтвердил бригадир. — И почему пошел по Медведухе, сам не знаю. На карте это место называется Сорочий мост. Странное название.

— Поэтическое. — Анна Ивановна задумалась. — Надо у здешних жителей спросить… Как бы оно ни называлось, принесет нам удачу.

Оля смотрела на змееловов и тоже улыбалась, заражаясь охватившей их радостью.

— Смотрю, а возле одной березы трава так и ходит, так и ходит, словно в ней пес катается, — стал рассказывать Вася. — Подошли мы… Аннаванна, честное слово, истинно так и было! — начал божиться шофер, увидев улыбающееся лицо Кравченко.

— Это я от радости… — засмеялась Анна Ивановна. — Рассказывайте, Вася, слушаю вас.

— Ходит, значит, ходуном. И берем аж четыре гада…

— Зачем так грубо? Рептилии, — поправила Анна Ивановна, шутливо погрозив пальцем.

— Именно так, рептилиев, — не смутившись, поправился Вася. — С ходу четыре. Опосля — вот. — Он показал на мешочки. — За три часа…

— Много змей, — подтвердил Азаров. — Надо всем завтра туда. Скорей бы Леню выпустили из больницы. До конца экспедиции перевыполнили бы план раза в полтора. Главное, вашему замдиректора крыть будет нечем.

— Расфантазировался, бригадир, — похлопала его по плечу Анна Ивановна. — Хоть бы план осилить.

Степан бросил на землю окурок, растоптал:

— Это реально.

— Потрудиться — два плана возьмем! — подтвердил Вася.

— Будет, будет, — остановила их руководитель, — не сглазьте.

Вася плюнул три раза через левое плечо и решительно сказал:

— Я — человек слова.

— У нас таких много, — усмехнулся Горохов. — Нехватки не ощущаем. А вот людей дела не всюду встретишь…

— У меня есть намерение, — прервала перепалку Анна Ивановна. — Олю сделать завлабораторией. Зину от этого освободим. В свете, так сказать, открытия богатейшего месторождения. Ее руки пригодятся для другого. (Степан понимающе кивнул.) Гриднева согласна. А ты?

— Пойдет, — махнул рукой Азаров.

Все повалили в служебный вагончик. Отловленных змей пересадили в ящики. Анна Ивановна каждую встречала одобрительным возгласом. Молчал только Христофор.

— Не горюй, фармацевт, — успокоил его Степан. — Несколько сотен этих голубчиков ждут тебя не дождутся.

Горохов криво улыбнулся:

— Ищущий да обрящет…

Под самый вечер прикатили на мотоцикле остальные участники экспедиции — Веня, Зина и Клинычев. За рулем сидел младший лейтенант милиции.

Увидев синюю машину с белой надписью по красной полосе, Вася инстинктивно отошел в сторонку.

Из коляски с трудом вылезли Чижак и Клинычев. Было совсем непонятно, как они ухитрились поместиться на узком сиденье.

Милиционер снял краги и с достоинством представился Анне Ивановне, сразу определив в ней руководителя:

— Младший лейтенант милиции Семен Трудных. По просьбе, так сказать, соседки, — он указал на Зину. — Честно говоря, давно мечтал ваше хозяйство поглядеть.

Клинычев слегка прихрамывал. Степан похлопал его по обоим плечам:

— Жив-здоров, старик?

— Порядок. Думал, хуже будет.

Веня, второпях поздоровавшись, проскочил в вагончик. Но ни от кого не укрылся синяк, синевато-зеленым пятном растекшийся под его правым глазом.

— У вас какое-то ликование, — заметил Клинычев.

— Есть от чего, — кивнула Анна Ивановна. — Вы вернулись. И, прямо скажем, кстати: Степан с Василием обнаружили сегодня богатый ареал змей. За три часа отловили двадцать пять штук!

Клинычев присвистнул:

— Ого! Это же семьдесят пять рублей! Молодцы! И впрямь я вовремя выздоровел. — Он похлопал себя по бедрам. — И я молодец!

— Молодец, — согласилась Кравченко, нахмурившись. Ее покоробили клинычевские слова о деньгах. — Так что отдохните дня два и принимайтесь за работу.

— Зачем? Завтра же пойду с ребятами. — Он кивнул на Олю, хлопотавшую возле костра: — Это новенькая?

— Да.

— И тоже змей будет ловить?

Анна Ивановна вздохнула:

— Нет, лаборанткой вместо Зины.

— Очень хорошо, очень хорошо.

Кравченко, еще больше нахмурившись, кивнула головой:

— Действительно хорошо. Ну, идите прилягте…

Младший лейтенант, которого Зина уже успела сводить в служебный вагончик и показать ему лабораторию и террариум, подошел к Анне Ивановне.

— Ну, скажу я вам, очень и очень… — Не находя слов, Семен Трудных развел руками. — И Зинаида, значит, тоже с вами?

Анна Ивановна обняла зардевшуюся девушку за плечи и притянула к себе:

— Зиночка у нас не уступит мужчинам.

— Что вы, Анна Ивановна, — смутилась та еще больше, пряча лицо.

— В жисть такого не видывал! — продолжал восхищаться милиционер. — Если что надо — прямо к нам. В районный отдел милиции. — Семен завел мотоцикл. Потом, что-то вспомнив, заглушил мотор. — Нет, придется мне выбраться денька на два и показать вам самые змеиные места…

— Вот это разговор! — обрадовалась Зина.

— Конечно, а как же! Я охотник. Всю эту глухомань еще мальчишкой облазил.

— Действительно, — сказала Анна Ивановна, — Семен… простите, не знаю вашего отчества.

— Вообще-то Ильич, но можно просто Семеном.

— Действительно, Семен Ильич, вы бы могли нам очень помочь. Да неловко пользоваться вашей любезностью. Знаете, мы всё по карте ориентируемся. А на ней, как вы сами понимаете, не указано, что нам требуется.

— Пустяки, я с удовольствием, для науки. И, признаюсь, самому интересно. Так что располагайте мной… Бывайте здоровы. Будете в Талышинске, обязательно заходите. — Семен Трудных снова завел мотоцикл и лихо вырулил на просеку.

Потом все, не сговариваясь, собрались у костра. Прихлебывали крепкий сладкий чай, пахнущий дымом. Не было только Вени.

— Если это действительно богатый змеями ареал, надо будет подумать о новых людях, — говорила Анна Ивановна. — Мне хотелось бы получить убедительные результаты в первую же экспедицию. Кто знает, когда разрешат вторую…

— А именно о каких людях подумать? — спросил Степан.

— Надо еще одного или двух лаборантов. Я думаю, руководство института теперь пойдет мне навстречу. Ну, и змееловов не мешало бы. Это, Степа, твоя забота. Сейчас бы их вызвать.

— Трудновато, но подумаю, — ответил бригадир.

— Зачем? — возразил Клинычев. — Сами управимся.

— На тебя хватит по горло, — недобро посмотрел на него Вася.

— Я считаю, что окончательное решение мы примем завтра, — сказала Анна Ивановна. — Сходим на место, определим, насколько это нужно.

— На Семена можно положиться, — вставила Зина. — У них в роду все такие охотники.

— Очень кстати он предложил нам свою помощь… — кивнула Анна Ивановна. — Зиночка, а вы не знаете, откуда это название — Сорочий мост?

— Нет. У тети Капы спрошу.

Когда совсем стемнело, появился Веня. Он как ни в чем не бывало подошел к костру.

— Вечеряем у костра? Как в лучших романах Фенимора Купера. — Чижак протянул Анне Ивановне пакет из-под фотобумаги. — Вениамин Чижак трепаться не любит. Правда, пришлось задержаться немного в Талышинске…

Анна Ивановна вынула пачку снимков. Их тут же расхватали по рукам.

— Глянь! — восхищался Вася. — Да это же я!

Веня, насвистывая, присел чуть поодаль.

— А по-моему, это Колумб, — вгляделась в фотографию Зина.

— Кепочка-то моя, — настаивал Пузырев. — Значит, под этой кепочкой моя голова…

Христофор взял фото и долго рассматривал его.

— Это тетя Капа, — решительно сказал он, возвращая снимок Василию.

Веня перестал насвистывать.

— Вот что, верните портреты… — обиженно поднялся он.

— Так нельзя, — пристыдила всех Анна Ивановна. — Нормальные снимки. Веня же не фотограф-профессионал, а любитель. И труд товарища надо уважать.

— Стараешься, терпишь всякое… И вот тебе за труды, — проворчал Чижак, но все же сел на свое место и успокоился.

— Давайте сюда снимки. — Анна Ивановна собрала фотографии и сложила их в пакет. — Рекомендую всем спать. Завтра много работы.

Но ребята запротестовали: никому не хотелось спать. Кравченко отправилась в жилой вагончик одна, оставив молодежь у костра. Вася включил транзисторный приемник. Из Москвы передавали футбольный матч.

Христофор принес пачку писем, полученных от жены, и вскрыл первое по дате. Внимательно его прочитав, он тут же, положив на колени толстый учебник, стал писать ответ с подробной инструкцией по воспитанию детей. Покончив с первым, он принялся за второе письмо, по прочтении которого настрочил ответное послание. И так с каждым.

Зина убежденно говорила Азарову:

— Я считаю, мы вполне можем создать в бригаде комсомольскую организацию. Я — член ВЛКСМ, вы, Христофор, кажется, тоже?

— Да, — откликнулся фармацевт, не отрываясь от своего занятия.

— Видите! Нужен еще один комсомолец, и можно уже работать.

Веня толкнул в бок Василия, замершего с приемником у самого уха.

— Пузырек, слышь, Зина третьего ищет!

— А? Что? — переспросил Вася.

— Третьим будешь? — засмеялся Чижак.

— Брось свои шуточки, — урезонил его бригадир. — Вася, ты комсомолец?

— По возрасту выбыл. — Шофер снова весь ушел в слух.

— А ты, Леня? — обратился к Клинычеву Степан.

— Сочувствующий. Активно сочувствующий…

— Я серьезно, — сказал Азаров.

— Конечно, тоже выбыл. По истечению юношеского возраста.

Зина растерялась.

— Может быть, вы, Оля? — с надеждой спросила она у Гридневой.

— Я комсомолка, — ответила Оля.

— Вот и хорошо, — облегченно вздохнула Зина. — Дел у нас много. Анна Ивановна ведь говорила на собрании, что мы должны проводить культурные мероприятия. Я предлагаю в одно из ближайших воскресений съездить в клуб, на вечер молодежи. У нас хорошая художественная самодеятельность. Драмкружок, хор…

— Значит, ты в хоре? — спросил Веня.

— Нет, я в кружке художественного чтения, — скромно ответила девушка.

— Местный Качалов, выходит?

— Кто, говорите? — смутилась Зина.

Веня с трагическим выражением прочел, раскатисто произнося букву «р»:

Зина покраснела.

— Чижак! — повысил голос Степан.

— Это не я, — невинно посмотрел на него Вениамин. — Это Козьма Прутков.

— Тем более, — вставил Вася.

— Эх, вы! — махнул рукой Чижак. — Вот академик Ландау, тот шутки любил и понимал…

— Он знал им место, — сказал Христофор.

Ребята не заметили, как к ним подошел человек в брезентовой куртке, сапогах, с винтовкой за спиной.

— Вечер добрый! — приветствовал он сидящих у костра.

— Добрый вечер, Михеич, — отозвались ребята.

— Присаживайтесь. Чайку налить? — предложил Степан.

— Спасибо, я вот до Христофора. — Михеич держал в руках небольшой букетик цветов.

— Кто это? — шепнула на ухо Азарову Оля.

— Лесник.

Фармацевт внимательно рассматривал принесенные лесником растения.

— Аграфена-купальница, — пояснил Михеич. — Очень полезная травка. Бабы собирают. В баньке ею попариться — любую хворь прогонит. Шел я по аргишу[7] и вот наткнулся.

— Надо по справочнику посмотреть, — сказал фармацевт.

— Аграфена-купальница — еще день такой есть, когда начинают купаться и всякую лекарственную траву собирать, — продолжал лесник. — 23 июня по старому календарю. По новому, значит… — Михеич стал подсчитывать в уме.

— Шестого июля, — подсказал Клинычев. Михеич кивнул головой.

— А вы не скажете, откуда название «Сорочий мост»? — спросила Оля.

— Это по Медведухе, если вверх идти. — Михеич взял из протянутой Степаном пачки сигарету и прикурил от горящего сучка. — Скажу. Там ведь мост когда-то был. Я пацаном еще помню, деревянные опоры торчали. Медведуха — речушка злая, не смотри, что воробью по колено. В иную весну так разольется — ни проехать ни пройти. Как ни построят переправу, не в этот, так в другой год обязательно унесет. Вот и говорили: опять сорока мост унесла… Давно перестали мост наводить. Наверное, оттого и прозвали те алапы[8] — Сорочий мост. Еще дорога через это место в Сорокино ведет. Деревенька небольшая. Может, потому люди назвали… — Михеич поднялся. — Ну, мне пора.

— Спасибо вам, — поблагодарил фармацевт.

— Чего там, — отмахнулся лесник. — Невелика услуга… Вот что, ребята, вы с огнем поосторожнее, на ночь водой заливайте.

— Все будет в порядке, — заверил его бригадир.

Михеич поправил ружье и неслышно исчез в лесной тишине.

— Теперь — гудбай, а по-французски — бай-бай, — сказал Чижак, поднимаясь с травы.

Христофор собрал письма и тоже поднялся. Змееловы гуськом потянулись к вагончику.

Степан незаметно нагнулся к Оле и прошептал:

— Через полчаса я буду возле грузовика. Приходите…

Оля отстранилась от него, посмотрела растерянным взглядом. Ничего не ответила, поднялась и пошла за Зиной.

15

Оля тихо спустилась с лесенки. Вокруг стояла тишина. Залитая лунным светом тайга казалась вымершей.

Когда девушка подошла к машине, от нее отделилась человеческая фигура. Оля знала, что это Азаров. И все же вздрогнула: таким неожиданным было любое движение в этом серебристом фантастическом безмолвии.

Они вышли на просеку. Верхушки деревьев начертили в светлом небе дорожку.

— Почему вы молчите? — спросила Оля, когда они отошли достаточно далеко от базы.

Степан закурил.

— Честно говоря, я был уверен, что вы не выйдете. И растерялся…

— А я подумала: если не приду, вам завтра будет очень неловко.

— Это верно… Не холодно?

Оля отрицательно покачала головой.

Степан взял девушку под руку. Она не отстранилась.

— Зину вы тоже вызывали?

Азаров высвободил руку.

— Понимаешь, что ты сказала гадость?

Она сама взяла его под руку и улыбнулась.

— Поняла… Бабская привычка обороняться.

Азаров некоторое время шел молча.

— Я ведь и сам не пойму, как решился вас вызвать… Само выскочило, — проговорил он через несколько шагов.

— Давай уж говорить на «ты».

— Нет, огромная разница сейчас говорить «вы» или «ты». Я это чувствую… Сумасшедший лес, сумасшедшая луна. Именно «вы», Оля. Раз уж меня прорвало, выскажусь. Представится случай или нет, не знаю. Легко мне, когда вы рядом. И очень хорошо. Просто рядом, и все. А ведь у меня в Ташкенте ребенок. — Он горько усмехнулся. — Вернее, ребенок с женой. Дочь… Вас это не задевает, не передумали идти дальше?

— Не передумала. Лес действительно сумасшедший…

— Дочку люблю. Иногда мне кажется, с ней что-то случилось. Это — как в пропасть заглянуть. Жутко… Для жены я был только деньги. Деньги — и все.

— А как же в песне вашей… «и встречу привез вертолет»?

— Поэтический образ, что ли. Это скорей об Аленке, дочке. Хоть с женой мы еще состоим в законном браке, — Степан усмехнулся, — а чужие вот уже три года. Не только чужие, ненавистные друг другу… Почему-то для вас мне хочется сделать такое… Ну, самое, самое хорошее!

— Вы меня не знаете, — тихо сказала Оля.

— Знаю.

— Не знаете, — твердо повторила девушка.

Азаров бросил погасшую сигарету и тут же закурил новую.

— Вы — человек, которому хочется сделать много, много добра, — решительно произнес он. — Я вот думал, почему именно вам так не повезло…

— Не надо об этом.

— Хорошо, об этом не будем. Я хотел бы сделать для вас что-нибудь хорошее… — Степан помолчал и глухо добавил: — Если вам… — он долго подбирал выражение, — этого захочется.

— Степан, я обыкновенная, такая, как многие. Поверьте…

— Я же видел, как Вася спрятал бутылку в машине. Вы не выдали его. Зина бы это сделала.

— Сомневаюсь.

— После внушения Анван? Зина честная до чертиков. Сказала бы, да еще была бы уверена, что сделала доброе для всех дело. А вы не такая… Вы вот легко относитесь к деньгам. Моя жена, бывшая, за каждую трешку… Впрочем, зачем я о ней…

— Да, — засмеялась Оля, — я страшно люблю тратить деньги.

— Тратить деньги — это здорово! Когда тратишь красиво… Оля, не думайте, что, мол, одурел парень в тайге, а здесь девчонка подвернулась…

— Не думаю, — серьезно сказала Оля.

Степан остановился, вздохнул.

— Оленька, мне завтра будет неловко. Очень… — Он подумал и тряхнул головой: — А на самом деле — нет! Пойдемте-ка назад.

Они повернули к базе. На лице Оли блуждали растерянность и смятение. Уже на поляне она остановилась, повернула Азарова к себе и тихо сказала:

— Вы не знаете, какой вы славный. — И бесшумно скользнула в вагончик.

Степан провел обеими руками по лицу, постоял, потом подошел к грузовику, сел на подножку и закурил.

16

На следующее утро все змееловы ушли к Сорочьему мосту. Оля осталась на базе одна.

Стоял один из прекрасных июльских дней. Но Оля не забывала, что рядом, за деревянной стенкой вагончика, свернувшись, дремали в своих ящиках змеи.

Пройдясь по полянке, девушка услышала подозрительное шевеление в кустах. Первым чувством был испуг. Но постепенно любопытство пересилило страх. Стараясь двигаться как можно тише, Оля подошла к зарослям жимолости.

Среди веток, на земле, возился небольшой зверек, покрытый буро-серой жесткой шерстью. Он негромко чавкал, изредка поднимая белесоватую мордочку с темными продольными полосами возле глаз. Сюда его, видимо, привлекли остатки пищи, брошенные кем-то из змееловов.

Оля с любопытством разглядывала зверька, усиленно вспоминая из школьного учебника, кто бы это мог быть. Скорее всего, барсук.

Зверек поднялся на задние лапы и попытался достать кусок оберточной бумаги, застрявший на сучке. Он жадно втягивал в себя воздух, смешно шевеля носом.

Барсук повернул голову, и вдруг их взгляды встретились. Зверек выразил скорее изумление, чем испуг. Он застыл на некоторое время с протянутой вверх лапой и, не мигая, глядел на девушку.

Стоило ей сделать небольшое движение, как барсук сорвался с места и через секунду исчез в чаще.

Эта встреча развеселила Олю. Напряжение и скованность от постоянного ощущения, что здесь рядом с ней — змеи, как рукой сняло. Она почувствовала потребность что-то делать.

Оля сходила за водой, поставила бак на керогаз, собрала все использованные халаты, хирургические колпаки и повязки и принялась стирать, хотя такого задания не получала.

Через полтора часа на веревке висело выстиранное белье, придавая полянке обжитой, уютный вид. Оля присела на пень, уставшая и довольная.

Прилетели три сороки. Уселись на крыше вагончика и отчаянно застрекотали, с удивлением рассматривая непонятные белые тряпки, шевелившиеся на ветру.

До прихода змееловов оставалось еще много времени. Оля решила заняться своим основным делом — работой в лаборатории. Она облачилась в халат, надела перчатки и зашла в служебный вагончик, стараясь не думать о змеях.

В дверце сейфа торчал ключ. Оля вынула из бронированного ящика флакончик из-под антибиотика. На нем была приклеена этикетка: «Яд щитомордника». На другом флакончике — «Яд гадюки обыкновенной». Оля поразилась, до чего невзрачно выглядел сухой яд. Положив яд на место, она достала из стеклянного шкафа эксикатор с чашкой Петри, с которой она вчера не успела полностью соскоблить весь яд.

Оля провозилась минут сорок и все же не закончила работу. А уже подоспело время готовить обед. Скинув свою лабораторную спецодежду, она принялась за стряпню.

Когда в кастрюле закипел гороховый суп, разнося вокруг аппетитный аромат, Оля заглянула на мужскую половину. И тут только внимательно рассмотрела фотографию девчушки лет пяти, прикрепленную к дощатой стене возле изголовья азаровской постели.

Светлое, лучистое славянское личико, с прямыми волосиками, выбивавшимися из-под узбекской тюбетейки. Не по-детски грустный ротик. Внизу надпись: «Ташкент, фотография № 8».

Она так засмотрелась на снимок, что не заметила, как вернулись змееловы. Услышав стук сапог на лесенке, она выбежала наружу.

У всех был довольный вид. На земле лежало много белых мешочков.

— Горох украшает жизнь королей и бедняков, — торжественно произнес Веня, заглядывая в кастрюлю. И, хлопнув по спине проходящего мимо Христофора, добавил: — Суп имени тебя.

— Молодец, Оля! — громко приветствовал ее Леня Клинычев, указывая на выстиранное белье. — И я молодец! Девять штук! Тридцать долларов!

Анна Ивановна, радостная той радостью, которая приносит новые заботы, устало сидела на чурбане.

— Спасибо за хлопоты, Оленька. Но вы наших мужчин не балуйте. У нас заведено — каждый заботится о своем халате сам. Поняли?

Оля разочарованно кивнула головой.

— И не обижайтесь. — Кравченко улыбнулась. — Чем будете кормить?

— Гороховый суп, макароны с тушенкой…

— Прекрасно.

Степан, стараясь не смотреть на Гридневу, вошел в вагончик.

Ели с аппетитом.

— Да, — говорила Анна Ивановна, — Сорочий мост — место очень перспективное. Мы не готовы к такому объему работ.

— Готовы, — убежденно сказал Клинычев, торопливо глотая суп. — Такие молодцы!

— Надо звонить сегодня в Ташкент и во Владивосток, — пропуская мимо ушей слова Клинычева, сказал Азаров. — И в Москву. Если Женя Шмелев дома — прилетит.

— Женька? Да он сейчас где-нибудь в Мургабе или в Тедженте, — возразил Веня с полным ртом.

— Весной он писал мне, что будет в этом году доколачивать кандидатскую.

— Тогда поторапливайтесь, — сказала Анна Ивановна. — И вы, Вася. Отвезете нас в Талышинск.

— Это можно, — важно произнес Вася. — Я отобедал. — Он по-крестьянски вытер ложку хлебом, аппетитно съел его и вразвалочку направился к грузовику.

— Анна Ивановна, возьмите меня с собой, — попросила Зина. — Девочки на почте свои, быстро соединят.

— Спасибо, Зиночка, мы уж сами. Отдохни. Теперь работы много. — Кравченко поднялась. — Степа, ты поедешь, а я пробегусь до Талышинска.

— Если сегодня Верка дежурит, — сказала Зина, — она вас мигом соединит. Вера Шеина, запомнили?

Анна Ивановна кивнула.

— Или Дуся Колчина, сестра Сени-милиционера. Тоже подружка. Вы от меня скажитесь.

— Спасибо, Зина. Мы твои связи используем. — Кравченко улыбнулась и пошла переодеваться в вагончик.

Азаров чувствовал себя неловко рядом с Олей. Она у него вдруг спросила:

— Степа, здесь можно достать шубку или мех?

— Баргузинских соболей, конечно, не найдешь. Белку, лису — наверное.

— Чернобурку?

— Рыжую. А что?

Оля рассмеялась.

— Хочу шубу. Вы, кажется, не очень-то уважаете любительниц тряпок?

— Разные они бывают. — Степан посмотрел на нее долгим взглядом.

Оба рассмеялись.

Кравченко вышла на полянку, одетая в легкий спортивный костюм и кеды. Она передала Азарову вязаную кофту:

— Захвати с собой, в Талышинске мне пригодится. Приедешь — сразу закажи Москву. Я подоспею.

Степан сел в машину. Кравченко, легко ступая на всю ступню, побежала по просеке. Василий тронул машину.

…Веня с Гороховым уселись за шахматы. Зина, исподлобья глядевшая на Олю, демонстративно ушла спать.

Клинычев, заговорщически подмигнув Оле, как бы невзначай бросил:

— Я очень люблю гулять ночью… Молодец, а?

— Ба-алшой маладэц! — передразнивая его кавказский акцент, ответила Оля, не смутившись.

Леня почесал в затылке и стал наблюдать за шахматной баталией.

Делать было нечего, и Оля отправилась в лабораторию, пока еще было светло.

Достав эксикатор и вооружившись скальпелем, она склонилась над злосчастной чашкой Петри, которую не могла очистить вот уже второй день.

Василий вернулся невероятно быстро. Один.

Хлопнув дверцей, он громко сообщил:

— Остались на ночь. Москву дают с ноля до пяти.

— Раздолье тебе без начальства, мой юный трезвый друг, — отозвался Веня. — Пузырек прихватил?

— И примочку от фонарей тоже, — спокойно ответил шофер.

— Включи лучше электростанцию, сибирский Эдисон. Люди работают, — сердито показал на вагончик Чижак.

— Это можно, — примирительно сказал Вася. Он включил движок и подошел к окну:

— Оля, щелкните выключателем.

Марлевый квадрат засветился желтоватым светом.

Шофер обошел вокруг играющих. Посмотрел на небо. Вздохнул.

— Девять уже, а светло. И спать как бы не с руки…

Василий залез в кузов, погремел какими-то железками и снова подошел к ребятам. На его лице сияла довольная улыбка.

— Помолился? — не поднимая головы, спросил Чижак.

— Скамейка расходилась. Болт подтянул, — не принял вызова Василий.

— А-а, — протянул Веня.

— Сдаюсь. — Горохов смешал фигуры и встал.

Он прошел к себе, потом появился с книжкой и поднялся в служебный вагончик. Тотчас же засветилось еще одно окно.

— Леня, разделать тебя? — предложил Веня.

— В нарды — другое дело. На интерес. А это разве мужская игра?

— Даю фору — ферзя, — настаивал Чижак.

— Даже короля не возьму, — наотрез отказался Клинычев.

Веня нехотя уложил шахматы.

— Хоть наш местный Черепанов и говорит, что спать не с руки, но мы его не послушаем. Бона сера[9], господа! — Прихватив доску, Веня отправился спать.

Ушел за ним и Клинычев.

Вася полез в кузов.

…За окном сгустилась темнота. Рядом, в операционной, монотонно бубнил Горохов.

Оля достала из сейфа флакончик и пересыпала в него сухой яд, собрав пинцетом мельчайшие крупинки.

В лабораторию неслышно вошел Вася.

— Электростанцию скоро выключать будем?

— А, это вы, Вася, — подняла голову Оля. — Сейчас кончаю.

Шофер потоптался на месте.

— Обвыклись у нас? — спросил он. — И к ре-пти-ли-ям, значит, привыкли? — Это слово давалось ему с трудом.

— Да, Васенька. — Гриднева сняла халат и надела свою синюю норвежскую курточку.

Вася подошел к ней сзади и, вытащив из брюк маленького красивого полоза, надел Оле на шею, как бусы.

— Подарок вам, Оля.

И тут произошло то, чего Вася никак не ожидал. Увидев у своего лица змею и ощутив холодное прикосновение, Оля дико закричала. Потом, хватаясь руками за стол, начала валиться на спину. С грохотом полетел на пол и разбился эксикатор. Настольная лампа опрокинулась, раздался треск, и наступила полная темнота.

Распахнулась дверь.

— Что такое? — раздался голос Христофора. Он чиркнул спичкой.

Оля лежала на полу без сознания. Василий растерянно хлопал глазами, поспешно засовывая в карман извивающуюся змею.

— Болван! — заорал на него Горохов и подхватил Гридневу на руки. — Помоги мне!

Вася поддержал девушку за ноги.

— Дверь открой! — крикнул Горохов.

Пузырев бросился выполнять его приказание, но споткнулся обо что-то и стукнулся лбом о дверь так, что загудела перегородка.

— О господи! — вырвалось у фармацевта.

Вася промычал нечто нечленораздельное и стал шарить по стене в поисках ручки.

— Правее! — прошипел Христофор.

Дверь распахнулась, и яркий луч фонарика ослепил Горохова.

— Что? Что случилось? — послышался голос Чижака.

— Опусти фонарь! Ты что, сдурел? Прямо в глаза… — сказал Христофор. — Дай пройти.

— Что с ней? — снова испуганно спросил Веня, освобождая дорогу.

— Не видишь, человеку плохо! Да помоги же вынести ее на воздух!

Чижак, не выпуская из рук фонарика, подхватил Олю под руки, и они наконец вынесли ее на улицу. Веня кинул на траву куртку. На нее положили девушку. Вася тоже суетился, забегал вперед, но только мешал. Окончательно выведенный из себя Горохов влепил ему затрещину:

— Не лезь под ноги, чурбан! Ты что, пьяный?

Вася покорно отскочил в сторону.

— Ни капли не брал, клянусь! — И это было действительно так.

Из вагончика спустилась Зина, за ней — встревоженный Клинычев с керосиновой лампой в руках.

— Змея? — с тихим ужасом спросила Зина.

— Обморок, обыкновеннейший обморок! — раздраженно сказал фармацевт. — Дайте поскорее нашатырь! В аптечке. (Зина бросилась в операционную.) Постой! — скомандовал Христофор. — Веня, не стой истуканом, посвети Зине. (Чижак без слов последовал за девушкой.) Леня, подними выше лампу! Вот так. — Горохов расстегнул воротник платья Гридневой. Потом несколько раз похлопал ее по щекам.

— Зачем это? — удивился Леня.

— Свети получше, — сухо бросил Горохов.

Зина принесла ампулу с нашатырным спиртом, раздавила ее, смочила вату и подала Христофору. Оля начала приходить в себя.

— Веня, воды! — уже спокойнее приказал Горохов.

Чижак принес полную кружку. Христофор брызнул водой в лицо Гридневой. Та открыла глаза и судорожно вдохнула воздух.

— Леня, принеси из лаборатории войлочную подушку с кресла, — продолжал отдавать распоряжения фармацевт. — А вы, Оля, попейте водички. — Он помог девушке напиться и успокоил: — Ничего, бывает.

— Я присяду, — приподнялась Оля. Она обвела всех затуманенным взглядом. Ее устроили на войлочной подушке. — Спасибо, ребята. Ну вот, как будто и порядок. — Она слабо улыбнулась: — Доставила вам хлопот…

— Ничего, — радостно сказал Чижак. — Лишь бы вам стало хорошо.

— Вот видите, недаром Анван заставляет каждые полчаса делать перерыв. — Зина укоризненно покачала головой, будто это относилось ко всем, а не только к Оле.

Вася порывался тоже что-то сказать, но Христофор Горохов обрезал:

— Ступай-ка ты, Вася, выключи движок. И вы, ребята, можете идти спать. Я посижу с Олей.

Вася уныло поплелся к вагончику. Веня, Леня и Зина последовали за ним. Горохов присел на бревне. Оля, опершись о пень, молча смотрела в звездное небо.

— Слабонервная дура, — сказала она наконец.

Христофор не расслышал, что она сказала. Но переспрашивать не стал.

— Вам сейчас надо прилечь, — настойчиво предложил он девушке. — И постарайтесь уснуть. Ушиблись? Голова не кружится?

— Слабость… Но я посижу еще, пройдет. Надо прибраться в лаборатории. Я там устроила небось разгром…

— Вам надо в постель, — строго сказал Христофор. Он помог Оле подняться и повел в вагончик.

Гриднева тихо попросила:

— Прошу вас, не говорите про Васю. Он ведь не хотел меня напугать, а вот получилось…

Христофор кивнул. Уложив Олю спать, он вернулся в лабораторию, собрал в совок разбитые стекла, подмел с пола осколки и хлористый кальций, высыпавшийся из эксикатора, выбросил мусор в ящик из-под приборов и, убедившись, что комната снова приняла опрятный вид, отправился спать.

17

Утром лагерь разбудил треск мотоцикла. Сеня Трудных подкатил прямо к жилому вагончику. Из коляски вышла девушка в почтовой форме с красным от холода лицом.

— Постучи, постучи, — сказал младший лейтенант почтальонше. — Спят небось без задних ног.

Но уже из двери показалась взлохмаченная голова Горохова.

— Здрасте! Гридневой телеграмма. Молния. — Девушка помахала в воздухе бумажкой с синей полосой.

Сеня отдал честь Христофору и улыбнулся, как старому знакомому.

— Сейчас, погодите, — буркнул фармацевт. Он постучал в комнату к девушкам и, услышав голос Гридневой, крикнул: — Оля, вам телеграмма!

В комнате послышалась возня, и Горохов скрылся на мужской половине, чтобы натянуть брюки и куртку.

Оля вышла, на ходу застегивая кофту. За ней спустилась Зина в халате.

— Привет, Варя! Здравствуйте, Сеня! — помахала она рукой.

— Телеграмма вот, — показала Варя. И обратилась к Оле: — Вы Гриднева будете?

— Я.

Почтальонша подала Оле телеграмму. Оля прочитала ее и присела на ступеньку.

— Вы не переживайте, обойдется, может быть… — стала утешать ее Варя, которая, видимо, успела краешком глаза прочитать содержание.

— Это чтой-то? — послышался из вагончика голос Васи. — Время сколько?

— Спи, — ответил Христофор. — Шестой час.

Он вышел из вагончика. Оля молча протянула ему телеграмму. Когда Горохов пробегал ее глазами, не смог удержаться от восклицания:

— Господи, опять на вашу голову! А может быть, что-то перепутали? — Оля отрицательно покачала головой; Христофор поспешно сказал: — Надо ехать. Деньги у вас есть?

Оля кивнула.

— А ваши часа в четыре поговорили с Москвой и ушли спать в гостиницу, — рассказывала Варя. — Потом эта телеграмма.

— Кто сегодня дежурит? — спросила Зина.

— Дуся, — ответил за почтальоншу милиционер. — Она меня и подняла. Говорит, так, мол, и так, ехать надо. Машину, — младший лейтенант похлопал по баку мотоцикла, — я сегодня как раз дома оставил. Мы с Варей сюда… Товарищ Гриднева, — обратился он к Оле, растерянно сидевшей на ступеньках, — если надо в город, могу подбросить. Все равно туда возвращаемся.

— Да-да. — Оля встала, зачем-то развязала косынку. Потом завязала снова. И, глядя то на Зину, то на Горохова, стала сокрушаться: — Как же теперь моя работа здесь?.. И перед Анной Ивановной так неудобно, так неудобно…

— Езжайте, Оля, езжайте. Ничего, Анван поймет. Да и дело такое. Вы не виноваты… Может, вам помочь собраться? — предложил Горохов.

— Спасибо. Что там… Вещей у меня почти и нет. — Оля пошла в вагончик.

— Вот она, жизнь… — вздохнул милиционер. — Не ждешь беду, она сама тебя ищет.

— Может, обойдется, — сказала Варя.

Вышел Чижак. Поздоровался за руку с Сеней.

— Что тут происходит? — Он взял из рук Христофора телеграмму. — Так-с. «Герпетологической экспедиции Дальневосточного отделения…» Так, так, так…

«Гридневой. Маме очень плохо вылетай папа». Значит, молния. Дела-а…

— Зинаида, ты подскажи Гридневой, пусть поторопится. В семь десять пролетающий до Омска. Там пересядет на московский, — сказал Сеня.

— А с билетом как? — спросил Вениамин.

— По такой телеграмме в первую очередь, — сказала Варя.

— Точно, — подтвердил младший лейтенант. — До самого отлета броню держат для таких случаев.

Оля вышла из вагончика в плаще и с чемоданом в руках.

— Прошу еще раз: вы, Зина, Веня, и вы, Христофор, скажите Анне Ивановне, так получилось…

— Конечно, конечно! О чем может быть разговор, понимаем! — подтвердил Чижак. — Ты, Оленька, держись, все будет хорошо. Вот увидишь. И обязательно возвращайся.

Оля пожала всем руки.

— Сюда, пожалуйста. — Сеня откинул брезентовый полог с коляски. — А чемоданчик поставьте в ноги.

Затрещал мотор.

— Я вернусь! — крикнула Оля. — Обязательно! Вот все утрясется, сразу приеду…

— И не забудьте свой комсомольский, — напомнила Зина. — У нас тогда будет в экспедиции своя организация.

— Не забуду, — ответила Гриднева.

— Телеграмму возьмите, — в последнюю минуту подсказал Трудных. — Для билета.

— Да-да… — Оля взяла протянутую Веней телеграмму и спрятала в карман плаща.

Младший лейтенант милиции рванул с места.

Христофор, Вениамин и Зина махали до тех пор, пока мотоцикл не скрылся за деревьями.

— Можно еще часок-другой вздремнуть. — Чижак похлопал себя по рту, пряча зевок.

— Какой там сон, — ответила Зина.

— Надо выспаться, — подтвердил Горохов. — Ведь тебе, Зина, теперь хлопот прибавилось. За Гридневу придется работать и за себя.

Заглянув к себе, Зина постучалась к ребятам.

— Мальчики, она вещи свои забыла!

— Господи, прямо напасть какая-то! — вздохнул Христофор.

— Что там за вещи? — поинтересовался Чижак.

Зина открыла дверь на женскую половину и указала на вешалку:

— Это ее куртка. Что же делать будем?

— Спать, — зевнул Веня. — Скорее возвратится сюда из Москвы. А потом, эта штука только для тур, гео и прочих походов.

— Хватит разных собраний! — недовольно пробурчал со своей койки Клинычев. — Столько дел, понимаешь…

— Всё, кончай, — шепнул Веня Зине и Христофору. — Спите спокойно, дорогие товарищи. Мадам Гриднева по приезде получит свой туалет для вечерних прогулок в целости и сохранности…

…В девять часов на райкомовской машине приехали Анна Ивановна и Азаров.

— Ай-я-яй… — сокрушалась Кравченко, узнав об отъезде Гридневой. — Не везет девке, и все тут… И здесь она сейчас позарез нужна. Как назло! И с замдиректора института не договорилась. Не дают нам лаборантку…

— Сами справимся, — бодро сказала Зина. — Работали же без Гридневой.

Степан, не обращаясь ни к кому, произнес не то с обидой, не то с сожалением:

— Уехала, не дождавшись нас с Анной Ивановной…

18

Работы у членов экспедиции было по горло. Все возвращались с Сорочьего моста поздно. В террариуме скопилось много змей. Но Анна Ивановна жалела время на взятие яда, собираясь устроить аврал в ближайший ненастный день. И действительно, на четвертый день после отъезда Гридневой выдалась непогода.

Клинычев, убедившись, что день для заработка потерян, сокрушался больше всех.

— Понимаешь, — говорил он, когда ребята только проснулись, возмущенно, — из-за этой чертовой погоды я теряю сорок — сорок пять долларов в день!

— А кто их тебе платит, доллары, миллионер сухумский? — усмехнулся Веня, натягивая рубашку. — Рубли тебя не устраивают?

— Отстань! — хмуро отмахнулся Клинычев. — Ты знаешь, что такое тридцать пять рублей? Это почти сорок долларов. А за пять дней — двести! А двести долларов — это почти новый автомобиль! «Форд»! «Крайслер»! Совсем новый, образца прошлого года.

— А велосипед с моторчиком не хочешь? — предложил серьезно Вася. — Могу по блату устроить. Образца сорок седьмого года. — Василий незаметно подмигнул Чижаку, тот расхохотался.

— Оделся? Гуляй, Вася! — вздохнул Клинычев. — С тебя и самоката хватит. — И подождав, когда Пузырев и Веня выйдут, начал: — Дело есть, слышь, бригадир. От погоды не зависит.

— Выкладывай, — сказал Степан, одеваясь; Клинычев замялся. — Не тяни душу.

— Я знаю, ты скажешь: Клинычев такой, Клинычев сякой…

Азаров усмехнулся, но промолчал.

— Понимаешь, — решился Клинычев, — в больнице с одним деятелем познакомился. Короче, можно сделать бизнес. Вот такая банка красной икры — и всего десять рублей. Хочешь, дело на двоих?..

— Меня «бизнес» не интересует, — равнодушно отмахнулся бригадир.

— Ладно, это я так… А выручить деньгами можешь? Мне всего на неделю-другую. Земляк приедет, ну, там, разное у него: лист лавровый, чай… Всякая ерунда. Я этим не занимаюсь, но подумай. Сам знаешь, я человек рабочий.

Азаров покачал головой:

— Рабочие, Леня, тоже разные бывают.

— Конечно! — подхватил Клинычев. — Возьми Ваську — пьет как сапожник… Аж противно!

— Ну, уж это ты хватил, — поморщился Степан. — Правда, Вася злоупотребляет. А если сказать честно, у нас в экспедиции он стал пить гораздо меньше.

— Воспитанием, значит, занимаешься?

— А как же, — улыбнулся бригадир.

— Воспитывай, я не против. Так денег дашь взаймы?

— Леня, ну скажи честно, зачем тебе все это? Ведь ты за экспедицию кучу денег получишь. Смотри, сколько змей поймали.

— Вот-вот, — обиделся Клинычев, — я так и думал, что начнешь мне мораль читать… А что тут такого? Домашняя икра, понимаешь, люди для себя делают, мне продадут немного… Мне, если хочешь знать, на свадьбу послать надо. У нас в Сухуми, представь себе, на свадьбе не меньше тысячи человек бывает…

— Ладно, это твое дело, — отмахнулся бригадир.

— Мне всего рублей четыреста. А?

Степан, поколебавшись, согласился:

— Идет. Только не четыреста, а триста.

— Это другое дело! — обрадовался Клинычев. — За мной банка икры.

— Не любитель, — ответил Степан, доставая деньги.

Клинычев стал их пересчитывать, поглядывая на дверь.

— Спасибо, выручил. — Клинычев, довольный, спрятал деньги во внутренний карман. — Ты настоящий человек. К Колумбу обращаться бесполезно — скряга. У Веньки нету. Васька… — Клинычев захихикал и щелкнул себя по шее. — Ты знаешь, что этот деятель устроил, когда вы с Анван ездили с Москвой говорить? Не рассказывали?

— Нет, — насторожился Азаров.

— Ольга хлопнулась в обморок. Шум на всю тайгу подняли, замыкание устроили…

— Объясни толком.

— Вася ей полоза на шею надел, когда она работала в лаборатории…

Степан в сердцах стукнул себя по колену:

— Ну и скотина! Напился опять, что ли?

— Нет, трезвый был, — ответил Леня. — Вот так, бригадир, мало воспитываешь.

— Ничего, я его еще воспитаю! — поднялся Степан. — Ты Анван не трепись, идет?

— Конечно! — пообещал Клинычев.

Азаров постучался на женскую половину, чтобы обсудить с Кравченко текущие дела.

Кравченко только что закончила возиться с прической и выглядела свежей и помолодевшей после утреннего туалета.

Азаров присел на табурет. Оглядел тщательно заправленные койки за марлевым пологом, с взбитыми подушками. С грустью посмотрел на синюю, сиротливо висящую в углу блину куртку, так шедшую к ее серым глазам.

— Будем сегодня брать яд, Степан, — сказала Анна Ивановна, перехватив его взгляд.

— Хорошо, — кивнул бригадир, отводя глаза.

— Я еще думаю, может, Зину опять поставить лаборанткой? Не успеваем готовить сухой яд.

— Поговорите с ней, — уклончиво ответил Азаров.

— Поговорю. Надо готовый яд отправить в Таллин.

— Можно, — согласился Азаров. — Напишите Матсу Эдуардовичу, чтобы сразу же перечислили деньги в институт. Это утешит замдиректора института лучше, чем любые отчеты и отписки.

— Не говори, ох уж эти отписки! — вздохнула Анна Ивановна. — Пойду посмотрю, сколько у нас яда накопилось.

Анна Ивановна накинула плащ. Степан отдал ей ключи.

Ребята сгрудились под брезентовым навесом, где Зина готовила завтрак, и грелись у огня.

— Дайте и бригадиру погреться! — потеснил плечом Клинычева Чижак.

— Бригадиру — всегда пожалуйста! — Клинычев в свою очередь так толкнул Васю, что тот повалился на бок.

Все засмеялись.

— Бедный Вася! — покачал головой Клинычев. — Земля не держит.

Вася сконфуженно отряхнулся и присел на корточки с другой стороны костра.

— Степа, можно тебя на минутку? — выглянула из служебного вагончика Анна Ивановна.

Азаров, зябко ежась под дождем, перескакивая через лужи, направился в лабораторию.

— Понимаешь, не могу найти флакончик с гадючьим ядом, — растерянно пожимая плечами, сказала Кравченко. — Куда ты его дел?

— Он в сейфе, — нахмурился бригадир.

Он заглянул в открытый шкаф, пошарил в нем рукой. Вопросительно посмотрел на Кравченко.

— Яд щитомордника есть. — Анна Ивановна показала Степану флакончик, который держала в руке, в резиновой перчатке.

Степан внимательно осмотрел сейф, опустился на колени и осмотрел пол под сейфом.

— Действительно, где он может быть? — процедил он сквозь зубы.

— Ты давно его видел? — с тревогой спросила Анна Ивановна.

— Не помню. Я дня четыре сюда не заглядывал.

Они перерыли всю лабораторию. Тщательно осмотрели все полки шкафа с эксикаторами.

— Может, он в операционной? — с надеждой произнесла Кравченко.

Они обшарили каждый сантиметр, заглянули в каждый уголок служебного вагончика. Флакончик пропал.

Кравченко сняла перчатки.

— Боже мой, что теперь будет?

Степан сидел на табурете в операционной сгорбившись и уронив руки на колени.

Анна Ивановна еле слышно произнесла:

— Степа, может, кто пошутил?

Азаров покачал головой и невесело усмехнулся:

— Плохая шутка…

— Срочно собери всех.

…Когда члены экспедиции набились в вагончик, Степан сказал, уставившись в пол:

— Ребята, пропал флакон с гадючьим ядом.

Зина охнула. Вениамин, поглаживая бороду, что-то промычал. У Василия Пузырева отвисла челюсть.

— На сколько рублей там было яду? — спросил Клинычев.

— Весь сухой гадючий яд, — повторил бригадир. — Точно не знаю, но где-то порядка четырех тысяч.

— Ай-я-яй! — возмутился Леня. — Украсть у товарищей четыре тысячи!

— Ты хочешь сказать, что… — сурово посмотрел на него Азаров.

Клинычев осекся. Члены экспедиции растерянно переглядывались. Чтобы вывести всех из оцепенения, Анна Ивановна сказала, видимо вспомнив прочитанные детективные романы:

— Надо вызывать собаку.