Змеиная зона - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Борис Яроцкий (ч. 3)

- Вроде, да, - согласилась. - А сестра не верит: не верит, что любовница пощадит карманы своего любовника. Такого, мол, в природе не бывает.

Гюзель почувствовала, что хозяйка уходить уже торопится, подхватила ведра, вернулась к колодцу.

- Я рада, Маруся, - говорила Гюзель, - что мы ближе познакомились. Конечно, Мите об этом знать ни к чему.

- Ваша правда, - сказала Маруся. - Он страсть не любит. когда о нем, особенно о его прошлом...

- О работе в милиции?

- О ней, - вздохнула Маруся. - Он помогал следствию. Ему стали угрожать. Он и ушел.

Выслушивая Марусю, Гюзель по своей недостаточной опытности упустила главное: женщина никогда не бывают до конца откровенной. Даже такая, как Маруся.

Но, догадка крепла: не Митя ли водитель того мотоцикла, на котором раскатывает загадочный убийца. Может, и есть "шлюха" та самая убийца? А может, это он? И это Марусе известно?

На следующий день утром Митя появился в усадьбе. Бледный, с потухшими глазами, обросший, как бомж, он выглядел болезненным, но на нездоровье не жаловался, а правой рукой, раненой, работал вроде, как и левой. Равнодушно поздоровался, принялся что-то искать в сарае.

Гюзель незаметно за ним следила: нашел он бутылку с темной жидкостью, с гвоздя снял велосипедную камеру, в ящике с инструментом выбрал трехгранный напильник. Принялся клеить камеру.

Когда он был на чердаке, у двора остановился старенький "газик". Шофер, полный мужчина, уже пенсионного возраста, направился в калитку.

- Хозяин дома? - поздоровавшись, спросил шофер.

- Вы имеете в виду Дмитрия Козинского? - переспросил Семен. Этого человека он видел впервые.

- Его самого. Я - в карьер, говорят, больной. Дома лечится. А вы кто ему?

- Квартиранты.

- Понятно, - кивнул шофер мясистым подбородком. - У него всегда квартиранты. Весной тут проживал капитан из милиции, следователь. Вы, наверное, слышали, тут мужа и жену убили. Так он вел следствие. Ему нужно было в Жабокрюковку, к родителям убитого. А тут я подвернулся. Взял его с собой... У вас попить не найдется? Жара.

Гюзель метнулась в дом, вынесла кружку колодезной воды. Пока шофер утолял жажду, Гюзель и Семен переглядывались: сейчас позвать Митю или погодить немного? Наконец-то им встретился человек, который одним из последних видел капитана Довбышенко.

- Так Митька дома? - повторил свой вопрос шофер. - Он где?

- На чердаке, - ответила Гюзель.

- Спуститься может? - Если не уснул. - И громко позвала: - Митя, к тебе гость.

Митя не спускался. Тогда голос подал шофер: - Митка! Это я, Корневич!

Молчок.

- Спит.

Нет, он не спал. Он разговор слышал, и голос, конечно, узнал. Не торопясь спустился по лесенке. Здоровой рукой подтянул замызганные брюки, издали спросил:

- Тебе - чего?

Не трудно было догадаться, что они давно знают друг друга, но у них это было заметно - и давние, видимо были, неприязненные отношения.

- "Чего-чего", - передразнил Корнеевич. - Я вот кабинку чистил и под сиденьем наткнулся на эту штуковину.

При этих словах шофер достал из нагрудного кармана магазин с патронами.

Семен и Гюзель определили сразу: от Макарова. - На. Передай в милицию.

Митя испуганно отшатнулся.

- Я-то тут при чем?

- Соображаю, что потерял Довбышенко. А ты с ним вроде бы дружил... Ну, даешь!.. - Митя отступил.

А шофер продолжал:

- Он что - не напомнил о потере?

- Когда?

- Когда вез его.

- Никого я не вез! - крикнул Митя. - И в милиции я уже не вкалываю.

Шофер держал в руке магазин, не зная, что с ним делать. А Митя:

- Сам и отвези... Если нечего делать.

- Отвез бы... Да в Каменку нет надобности. А тут друг твоего покойного друга просит перевезти его на этот раз в Табеев Стан. К татарам. У него, понимаешь, бзык. - Темным морщинистым пальцем шофер покрутил у своего виска.

Митя насторожился. На впалых щетинистых щеках ухмылочка.

- Это ж кто друг моего друга чокнутый?

- Панасенко. Знаешь такого?

- И что за бзык?

- Мания преследования.

- Все вы чокнутые.

- А ты - жук.

Корнеевич уехал, увез с собой магазин с патронами. Митя зло смотрел ему вслед, шипел сквозь зубы, чтоб слышали квартиранты:

- Старая калоша. Когда искали свидетелей, в Москву, паскуда, подался. А вернулся - притих, затаился. Такие вот напакостят - и я, мол, не я...

Отозвался Семен:

- Так он милицейские патроны только вчера обнаружил.

- Обойму с патронами, - поправил Митя. - У следователя, видать, из кармана выпали, когда на ухабах. Как он ещё пистолет не утерял. А эта паскуда хочет мне подсунуть, Потом докажи, что ты не верблюд.

- Он просил, чтоб ты в милицию... Ты же дружил со следователем.

- Мало с кем я дружил. И дружу... Дружу я с вашим другом - Ишутиным. Но если вы мне вздумаете передать его мотоцикл, я его тоже не возьму. А вдруг у вас что-то нечисто?

То, что Митя упомнил Ишутина и что он с ним якобы дружит, Семена уже не удивило. А вот то, что Корнеевич то ли случайно, то ли нарочно назвал фамилию человека, которого разыскивал Ишутин, не только удивило, но и заставило крепко задуматься: не в сговоре ли Митя и Корнеевич? Любопытно, как после такой их встречи поведет себя Митя?

Если сговор, Митя будет особенно тщательно следить за квартирантами.

Семен пошел на хитрость. Гюзель в их разговоре почти не участвовала, как при шофере, так и сейчас она занималась гербарием, перебирала чабрец.

- А Панасенко, - словно нехотя заговорил Семен, - небось тоже не желает очутиться в свидетелях.

- Может быть, - неопределенно ответил Митя. - У нас свидетелем быть страшнее, чем подследственным. Опасно.

Больше о Панасенко - ни слова. Митя продолжал чинить велосипед, из тисков освободил камеру, на крепость попробовал заплату, присыпал тальком. Неторопливым сосредоточенным занятием как бы давал понять, что ни до какого Панасенко ему дела нет. Он - больной. На работу спешить не нужно.

А там, на выезде из песчаного карьера уже поднималась цементная завеса пыли - это груженные доверху самосвалы шли в Каменку на завод ЖБИ. В океане серой пыли солнце катилось к полудню. Его безжалостные лучи дырявили кроны абрикос и акаций.

В соседнем саду - через дорогу - наливались соком плоды персика. Там же, в саду через дорогу, вдруг закуковала кукушка. Гюзель, оторвавшись от гербария, принялась было считать, но её внимание отвлек Митя.

Пока Семен отлучился в дом, Митя, украдкой оглянувшись на Гюзель, вывел велосипед на улицу и, вскочив на него, нажал на педали.

"К теще", - определила Гюзель.

Она немного не угадала. К теще-то он заехал, но долго у неё задерживаться не стал. В сарае со стены снял рюкзак, запихнул в него какой-то узелок и на велосипеде укатил в сторону трассы.

Все это сообщила Маруся, придя раньше обычного на свою усадьбу. С мужем она опять крепко поругалась: уже пора окучивать картошку, а он все прикидывается больным. Раньше они вдвоем возились в огороде, а в этом году с ранней весны он с мотоцикла не слезает.

- И сегодня на мотоцикле? - спросила Гюзель.

- Без - коротко ответила Маруся, выбирая из груды инвентаря тяпку поострее.

- Бот видишь. Маруся, - улыбнулась Гюзель. - На велосипед шлюху не посадишь.

- Как посмотреть, - возразила Маруся. - Сегодня он к дружку подался. У него на трассе там армянин. Шашлыками торгует.

- Это Митя вам сказал?

- Ну да.

- Тогда и беспокоиться нечего.

- Да я и не беспокоюсь: мотоцикл - дома. Маруся, привыкшая работать под палящим солнцем, занялась огородом. А Семен и Гюзель, вернувшись в дом, держали военный совет.

Сомнения отпали: Митя уехал к напарнице или напарнику. Днем показываться на разыскиваемом мотоцикле, по всей вероятности, не решился.

Смущало одно: велосипед в дорогу он готовил до появления Корнеевича. Выходит, и без этого напоминания он уже знал, где скрывается Панасенко и, видимо, был осведомлен, где тот намеревается скрываться дальше.

- Придется, Гюзелька, хоть это и нежелательно, воспользоваться телефоном, - сказал Семен. - Беги в контору, вызывай Ишутина. Говори: поломался мотоцикл. В общем, сама сообразишь, что и как сказать.

Лишний раз появляться в конторе песчаного карьера не хотелось, но обстоятельства заставляли спешить. Что ж, придется извиниться перед директором / телефон был только у него в кабинете/. А директор, как божился Митя, человек очень занятой и каждая минута времени у него на вес золота. Как услуга за услугу, ему было обещано: когда он приедет в Москву, с гостиницей проблем не будет. Он, толстый, неповоротливый, с одышкой, верил и не верил - тут уже были москвичи из министерства геологии, пообещали в следующий свой приезд привезти новинку кухонной техники - очиститель воды "Родничок", да так и не привезли.

В кабинете директор был не один: сбоку за столом сидели какие-то двое при галстуках и в шляпах / в такую-то жару!/. Все трое что-то пили из больших железных кружек, какими черпают из бочки постное масло. По испарениям, наполнившим кабинет, Гюзель определила: спирт.

- А, москвичка! - любезно встретил директор чем-то озабоченную аспирантку. Лунообразное лицо его пьяненько сияло.

- Разрешите позвонить... В Каменку.

- Пожалуйста! - Широким жестом директор показал на аппарат.

- Спасибо.

- А у нас тут - событие, - хвалился директор, наблюдая, как аспирантка торопливо набирает номер. - В карьере хлопцы откопали бочку спирту. Пробу снимаем. А вдруг ядовитый? Рабочих потравим.

Но Гюзель его не слушала: у каждого свои события. Номер то и дело срывался.

- А ты, зеленоглазая, не спеши, - наставлял директор. Собутыльники наблюдали молча, сбив шляпы на затылок.

Гюзель старалась не торопиться, зная, что это далеко не московская телефонная сеть, и на коммутатор, как объяснял Ишутин, садят телефонисток, чтоб было меньше безработных. Когда-то таких телефонисток называли "барышнями", а теперь - проще: але!

Наконец, кто-то взял трубку. Оказалось, жена Ишутина Элла Юрьевна.

- Как далеко Павел Петрович?

Голос аспирантки Элла Юрьевна узнала сразу.

- В области, - ответила она. - Еще не вернулся. Что ему передать?

Чувствовалось, что с женой Ишутин поработал.

- Передайте: мотоцикл забарахлил. Но ехать можно. Мы сегодня собираемся пополнить гербарий. Денек ясный, сухой...

Если точно так передаст, Павел Петрович поймет: напали на след, уезжают. А вот куда?

Открытым текстом, да ещё в присутствии директора и его друзей, не скажешь. Но все-таки нашлась, как придать сообщению наиболее приемлемую форму.

- Кроме того, - говорила она в трубку, - мы хотим заглянуть к моим землякам. Да, да, родственникам по крови. Я не знаю, как на севере Каменного Коржа называется это татарское селение.

Сзади один из директорских собутыльников:

- Табеев Стан.

- Да, тут подсказывают, - не растерялась Гюзель. - Табеев Стан. Там будем собирать самый главный наш гербарий. А с ненадежным мотоциклом, сами понимаете...

Она вернула трубку на рычаг, поблагодарила директора и того, кто подсказал название селения. Те, в свою очередь, участливо предупредили:

- Там и собирать нечего. Там все выгорело... И как эти татары держатся? Мечеть построили, свадьбы справляют. По ихнему это...

Когда Гюзель рассказала мужу о своем конспиративном разговоре с Эллой Юрьевной, Семен не знал, сердиться или смеяться? Утешало одно, если и вправду директор где-то раздобыл бочку спирта / а его везут из Грузии и, случается, за услуги расплачиваются жидкостью/, то выпивохи директорский кабинет покинут нескоро, а значит, если кому и расскажут, что аспирантка из директорского кабинета звонила в Каменку и о чем говорила, эта новость уже устареет.

- Что решил командир? - спросила Гюзель. - Едем в Табеев Стан?

- Да, но... - и осекся.

- Что-то случилось?

- Случилось. Мы остались без бензина.

- Там же было ещё полбака? - Было... Краник оказался открытым.

Как только Гюзель отправилась в контору в надежде срочно связаться с Ишутиным - без него труднее было бы разыскивать Панасенко, - Семен стал готовить мотоцикл в дорогу, сразу же бросилась в глаза лужа. Это был бензин. Да, краник был открыт. Такой забывчивости Семен допустить не мог. Но дело было не столько в кранике, сколько в шланге подачи топлива: шайба была отпущена. Без усилия чьих-то рук тут не обошлось.

Семен прикинул: как долго здесь был Митя? За полчаса после отъезда Корнеевича бензин, конечно, успел бы вытечь.

Но во дворе около мотоцикла стоял и Корнеевич. На кого же грешить? Если они в сговоре, то не имеет значения, кто из них подстроил пакость. Теперь нужно было искать бензин и масло. Бензозаправки в Мергеле нет, ближайшая - в Каменке.

Купить в карьере? Но это государственное предприятие, могут и не продать. Да и есть ли там бензин?

Оставалось поспрашивать у частников. Гюзель уже проторила дорожку к сердцу Маруси. Обратилась к ней:

- Собрались на тринадцатую за ежевикой, а бензина нет. Я знаю, что у Мити есть. Он что-то говорил...

- Если он имел в виду зеленую канистру, то, я её уже перепрятала, призналась Маруся.

- Значит, вы нас выручите?

- Берите ведро.

Семен ушел за бензином. Гюзель осталась готовиться в дорогу. Была надежда, что скоро подъедет Ишутин, и тогда проблем не будет и с бензином, да и, пожалуй, с оружием. Безоружными передвигаться по Каменному Коржу стало крайне опасно. Уже вряд ли кто верит, что прибывшие в командировку москвичи, муж и жена, - аспиранты. Намеревались обращаться к педагогам района, в частности, к историкам, чтоб как-то легендировать аспирантство Полунина, - не получилось, захлестнула оперативная работа.

Неудачной оказалась и квартира. Уже было очевидно, что кое в чем доверились бывшему работнику милиции. На одной из лекций из уст опытного оперативника Гюзель услышала фразу, которой только сейчас придала значение: "С позором изгнанный из милиции работник опасней матерого волка".

"Неужели Митя, этот маленький лохматый мужиченка, способен на большую пакость?"

Семен долго в гостях задерживаться не стал. Маруся отлила ему из спрятанной канистры полведра бензина. Нашла и масло.

По атмосфере, которое царило в том подворье, он определил, что теща ненавидит зятя. Не жаловала зятя и Марусина сестра, жившая у матери.

Но первое, что сказал Семен, вернувшись, было:

- Видел мотоцикл. Протектор вроде тот, отпечатки которого мы видели возле груды камней.

Семен ещё не знал, что следы таинственного мотоцикла уже читали люди из Фейергрота, отслеживали его маршрут, хотя сам мотоцикл был в Мергеле, стоял в овчарне, дожидаясь хозяина.

Митю уже можно было брать, но - это прекрасно понимали и Семен и Гюзель - не он главное действующее лицо, оно не на Каменном Корже - его надо искать в Москве, в элитных домах, связанных с государственными чиновниками.

В отделе по борьбе с терроризмом над донесениями своих сотрудников и агентов ломал голову полковник Гладков. Если его сотрудники и агенты искали непосредственных исполнителей терактов, то начальник отдела вычислял сановных заказчиков террора.

Москва, как и в годы ещё той гражданской войны, кишела подобными заказчиками. Как и тогда, восемьдесят лет назад, они спешили раскупить Россию по кускам.

Понимал Полунин, понимала Давлетова, понимал Ишутин, и , прежде всего, понимал полковник Гладков, что грубо хватать за руку сановных заказчиков нельзя - как-никак инвесторы, опора реформаторов.

Люди силовых структур негромко делают свое дело, в подавляющем большинстве, не продаваясь и не увиливая в кусты.

Наконец-то капитан Полунин и лейтенант Давлетова, как им казалось, уже одного врага знали в лицо. Это был Митя Козинский - свой человек в милиции и свой у террористов. Теперь оставалось взять его на месте преступления, а место это ещё надо было найти.

Но если раньше, где-то, может быть, сутки назад , ни Митя со своим напарником или напарницей, ни Семен и Гюзель, ещё даже не предполагали, где Юрий Панасенко подвергнется нападению, то сейчас это место указывал Корнеевич: Табеев Стан.

Один лишь Панасенко - последний из бригады Шута - был уверен, что в этом татарском селении он найдет укромную нору, где ему удастся отсидеться и выждать, когда волна убийств отхлынет, уйдет из Каменского района.

Наивный Панасенко не знал, что он живет на планете наивных людей. А наивных губит уверенность, что на нашей планете можно укрыться - и тебя не найдут. Найдут любого, вся соль в том, позволят ли тебя подставить под пулю и вообще предать смерти. Если ты жил один, без друзей, без товарищей, без доброго соседа, в случае смертельной опасности дни твои сочтены.

Юрий Панасенко был не одинок. Но жил он в особое время. И ему ничего другого не оставалось, как в своем родном Отечестве затаиться, выждать, пока кто-то погасит волну преступности и по ночам можно будет спокойно спать, не хватая при каждом звуке холодную сталь ружья.

Здесь, на Каменном Корже, в данный момент, ближе всех из тех, кто по долгу службы обязан гасить волну преступности, были капитан Полунин и лейтенант Давлетова.

Уже давно позади остался Мергель. За седьмой скважиной дорога раздваивалась: которая из них на Барановку?

За Барановкой - хутор Кошары, за Кошарами - Табеев Стан. Но Барановка далеко в стороне. Есть дорога прямая.

Выбрались на возвышенность. Сколько видел глаз - холмы, холмы, внизу поросшие полынью суходолы, над головой - в обжигающем сиянии солнца белое без единого облачка небо.

На возвышенности чувствовался слабый ветерок и поэтому зной ощущался не так сильно.

Семен достал карту 1:200 000. Ее подарил Ишутин. Карта оказалась очень кстати.

Нашли Табеев Стан. Да, отсюда Барановка и Кошары остаются далеко слева.

Табеев Стан. В центре селения - площадь, на площади, судя по топографическому знаку / не крест, а полумесяц/ - мечеть.

Семен недоумевал: украинец Панасенко, родившийся в России и всю жизнь проживший среди русских, в минуту смертельной опасности переселился в татарское селение.

Гюзель, выслушав недоумение мужа, удивленно распахнула свои пронзительно зеленые глаза.

- Недоумеваешь? А ещё женился на татарке...

Почему женился - она недосказала. Семен допытываться не стал.

Не скоро на тряской дороге из-за холма показались верхушки пирамидальных тополей. С каждой минутой они вырастали в размерах. За ними уже был виден зеленый купол мечети.

Ишутин оперативно проинформировал полковника Гладкова, о том, что санитары областной "скорой помощи" подорвались на мине, которую подложили "герои Чечни", как презрительно их называл Питер Уайэ, а вовсе не чеченцы.

На "чеченском следе" настаивало местное следствие. В России, как и на Западе, включая США, эта версия, пожалуй, самая ходячая: где б, что ни случилось - крупная кража или громкое убийство, - значит, это дело рук чеченцев: как-никак имеем дело с бандитской республикой. И в ту гражданскую войну была такая и тоже на юге России, столицей было Гуляй-Поле, и вождем был вовсе не генерал, человек без военного образования, но все же полководец.

Иная картина теперь. Большинство чеченских полевых командиров заканчивали советские военные училища и до перестройки командовали частями и подразделениями Советской Армии, ещё вчера махровые безбожники они вдруг в мусульман превратились, с Кораном не расстаются. Кем они станут потом, если уцелеют, они и сами не знают, как не знал в ту гражданскую войну вождь бандитской республики, что будет он жить в Париже, работать столяром-краснодеревщиком на всемирно знаменитой киностудии.

Версия "чеченского следа" все ещё самая удобная в российских правоохранительных органах. Поэтому взрыв на дороге усложнял операцию Мансуру Манибаевичу.

Но полковник Гладков чувствовал террористов на расстоянии. Он, благодаря непрерывно поступающей информации с Каменного Коржа, рассчитал, где они появятся. Интуиция ему подсказывала, что террористы уже у цели. И перехватывать их надо не послезавтра и не завтра, а сегодня, сейчас.

Версия, что они прилетают и, совершив свое черное дело, улетают, не казалась призрачной. Уж больно удобное место для прилетов и отлетов. Мало кто подумает, что оно здесь. И главный аргумент для сомнения: где в этой голой каменистой степи спрятаться? Район обширный, хуторов и сел наберется едва ли полтора десятка, миграции почти нет и люди - пастухи и каменоломы знают друг друга если не пофамильно, то по прозвищу. Все укрыто, днем в небе никакого движения, а ночью - ночь темна, как в Африке. По ночам аборигены спят, прислушиваются разве что к волчьему вою.

Поздно милиционер Байбай узнал о существовании тайного аэродрома. Ссылаясь на агентурные данные, в Грозном знали, что собой представляет аэродром в настоящее время. Что же касается его прошлого, то летчики-чеченцы, служившие в Бакинском округе ПВО и летавшие на МИГах, этот аэродром облетали ещё в так называемые застойные годы. Здесь была одна из многочисленных засад на случай, если из Турции прорвется самолет-нарушитель, чтоб пролететь над военными объектами и приземлиться в Норвегии, как в свое время над Кара-Кумами летел Пауэрс. Однажды из такой засады был перехвачен военно-транспортный самолет НАТО.

С середины восьмидесятых годов эти аэродромики не поддерживаются в должном состоянии - у государства не стало денег. Но предприимчивые люди, оказывается, используют эти аэродромы и без ремонта, как и все, что выработало свой ресурс, но пока ещё действует, - и так до катастрофы.

Двое сотрудников Федеральной службы безопасности - капитаны Кормильцев и Донченко - под видом работников ГАИ - лейтенанта и старшины - на гаишном "Уазике" достигли Каменного Коржа в ночь с понедельника на вторник. Их, как и было условленно, встретил у развилки на Барановку Павел Петрович Ишутин. Этим двум капитанам предстояло проверить версию о переброске террористов по воздуху.

До этого он побывал в колонии Фейергрот, поставил в известность Питера Уайза о том, что он берет в аренду землю, примыкающую к Полынной балке. Поэтому как предприниматель и сосед просит больше своих людей туда не посылать и дороги не минировать.

Питер сделал удивленные глаза / он был уверен, что ни одна живая душа, кроме, конечно, Горчакова и Корецкого, не знает о несчастном случае с санитарами-воришками/, на строго официальном языке запротестовал:

- Господин Ишутин, вы обращаетесь не по адресу. Наше фермерское хозяйство строго соблюдает законы Российской Федерации, с преступным сообществом не связано. В свое время моя супруга вас, как и всех бизнесменов региона, поставила в известность, что ферма Фейергрот узко специализирована. Из министерства сельского хозяйства ждем лицензию разрешение на отвод южной части местности "Каменный Корж" под питомник-заповедник. Нам ни к чему вторгаться туда, что нам не принадлежит.

- Это я уже слышал, - сказал Ишутин.

- Ну а коль слышали, то о чем речь? Какие могут быть претензии? Я не могу взять в толк, господин Ишутин: зачем вам эта пустыня?

- Жаль, что ваша супруга вас не поставила в известность. У меня есть намерение построить автодром. Мое намерение уже одобрено губернатором.

Питер Уайз едко хихикнул:

- Господин Ишутин, намерение это ещё не свершившийся факт. - На остроносом лице Питера так и застыла едкая ухмылка: он чувствовал свое превосходство, чувствовал могучую поддержку страны, чьи кредиты делают весомыми реформаторские силы.

От прямого ответа Питер Уайз уходил: сказать, что, да, его люди дороги минировать больше не будут, значит, признать себя виновным в гибели санитаров, а отмолчаться тоже было нельзя: мало ли что предпримет господин Ишутин - Москва далеко, а он всегда поблизости.

Питера настораживало и пугало то, что этот "новый русский" откуда-то молниеносно узнал, кто у Полынной балки оставил "чеченский след". Он не переставал удивляться, что в мутной атмосфере России все так прозрачно. Хотя в этом удивительного было мало, налицо рыночная проза: чем умней бизнесмен, тем квалифицированней у него агентура.

И сам Питер Уайз, как его инструктировали перед выездом в Россию и получением российского гражданства, подбирал не агентов, нет, информаторов среди местного населения. Это, конечно, был их труд, а всякий труд в цивилизованном обществе оплачивается. Питер оплачивал такими суммами, что их хватало разве что на бутылку водки. В душе он радовался, что русские охотно спиваются.

Спивались и его люди - эти четверо "героев Чечни", но они, все четверо, оказались чертовски дееспособными, обслуживая хозяйку Фейергрота.

Беседуя с Ишутиным, Питер Уайз по глазам гостя пытался определить: известно ли ему истинное предназначение людей, заложивших мину? И он себе отвечал: наверное, известно, коль так решительно требует, чтобы работники Луизы и Питера забыли дорогу в Полынную балку и лучше бы отсиживались дома - тешили хозяйку.

Об утехах "новый русский" сказал как бы в шутку. Он говорил о своих грандиозных планах - о строительстве на этих пустынных каменистых холмах автоспортивного комплекса. Но к чему такая откровенность? В обществе свободного предпринимательства о своих планах помалкивают.

Ишутин знал, что говорил. Сейчас он обеспечивал безопасность капитанов Кормильцева и Донченко: вдруг "герои Чечни" встанут на их пути?

У полковника Гладкова была своя методика подбора людей на операцию: обычно возглавлял группу опытный оперативник, но к нему придавался обязательно кто-то из молодых.

После упразднения КГБ и создания ФСБ многие специалисты покинули ряды этой организации, конечно, не по своей воле. На их место пришли вчерашние курсанты - произошел некоторый разрыв в преемственности поколений, а работа в связи с ситуацией, в которой оказалась Россия, усложнилась : на ослабленную державу, как вирусы на ослабленный организм, набросились все разведки мира, в том числе бывших соцстран и большинства бывших советских республик. Эти разведки не столько охотятся за государственными и военными тайнами / тайны в ряде случаев сразу же продаются некоторыми высокими чиновниками/, сколько за подбором и подготовкой террористов непосредственно на территории России.

Вчерашние курсанты постигали азы чекистской работы зачастую без наставников.

Случайно оставшийся в кадрах полковник Гладков обладал мудростью, одно из правил которой гласит: "Свое сомнение держи при себе". Он никогда и ни с кем не делился своими мыслями о политических деятелях и партиях. Когда его спрашивали об этом, отшучивался: "Мое дело ловить бандитов". Самыми опасными бандитами он считал террористов. Пристрастие к бандитам подобного рода начальство знало и без колебания назначило его начальником отдела по борьбе с терроризмом.

Террор в стране стал обычным явлением: антирусские силы поставили цель расчленить Россию на множество карликовых государств, и тут террор как устрашение многомиллионного обывателя самое действенное средство.

Против крепких бандитов нужны были крепкие люди. Сам Николай Николаевич мог служить образцом. Он был потомственным разведчиком. Дед, Иван Кузьмин, работал у Менжинского, отец, Николай Иванович, был чекистом уже в послевоенные годы.

Хорошие ребята пришли к нему недавно. Константин Кормильцев, как и Семен Полунин, служил в военной контрразведке, а вот Аркадий Донченко был командиром роты в воздушно-десантных войсках. Но оба уже прошли испытание огнем.

Подобное им предстояло пройти ещё раз.

Перед рассветом, когда уже меркли звезды, они свернули с проселка и по склону холма - за рулем был Кормильцев, Донченко шел впереди, ощупывая каждый метр пути, так как не включали даже подфарники, - загнали "Уазик" в густые заросли акации. Для предосторожности - мало ли кто мог наткнуться и угнать машину - сняли аккумулятор и спрятали в промоине, оружие милицейские автоматы - забрали с собой. Помимо пистолетов Макарова, у них ещё были две гранаты Ф-1. Для разведки аэродрома они считали, что вооружены вполне достаточно - на двадцать минут боя.

Опыт им подсказывал, что в бой лучше не ввязываться - поддержать некому, и самое благоразумное - не обнаруживать себя до крайней возможности.

А опыт у них был , связанный уже с двумя войнами. Афганскую застали они молодыми лейтенантами. Это был последний год войны. Они, тогда ещё командиры взводов, обеспечивали продвижение 40-й армии от Кабула до Термеза, точнее, до моста на Амударье, который наши саперы построили в короткие сроки - за три весенних месяца. Тогда несколько десятков групп составляли боковое охранение. А вот чеченскую войну, ещё не зная друг друга, они прошли всю - от первого до последнего дня.

Познакомились уже в ФСБ. На разведку в Полынную балку полковник Гладков послал их двоих, офицеров с большим фронтовым опытом. Предупредил: не исключено, что предстоит столкнуться с чеченскими боевиками. Как чеченские боевики себя ведут в ближнем бою, капитанам объяснять было не нужно.

В балку они затемно не вышли: быстро нагнала заря. Каменистые косогоры - не московский асфальт. Залегли на гребне высоты в зарослях полыни: отсюда просматривалась посадка белой акации, за ней, как свидетельствовала карта, пролегала шоссейка. Даже на этой, на военной карте, не было обозначено её расширение до размеров ВПП. С этой взлетно-посадочной полосы, по данным агентурной разведки, взлетали таинственные самолеты.

При свете дня разведчики не рискнули посетить и обследовать заросли акации. Если кто-то там затаился, подойти незамеченным не удастся.

За спиной всходило ослепительно-яркое солнце. Оно обещало зной.

- Спишь до девяти, - сказал Кормильцев как старший и достал из-за пазухи бинокль.

Донченко подложил под голову вещмешок с продуктами и боезапасом, уснул.

Степь звенела кузнечиками. Высоко в белесом небе над Полынной балкой парил орел, высматривая добычу. Он, конечно, видел двух пришельцев, залегших в полыни. А может, и кого-то еще...

Табеев Стан - селение старинное. Когда Тамерлан стирал с лица земли Золотую Орду, несколько татарских семей, предупрежденные туркменским купцом, ходившим с китайскими шелками в Московскую Русь, предупредил своих ордынских друзей: по кипчакской степи к Итилю движется конница великого хана центральной Азии, не сегодня-завтра она появится на её берегах и все предаст огню.

Поселившиеся здесь татарские бродники собрались на малый хурал. Пока рвали глотки - можно ли без повеления ордынского хана покидать насиженное место, а значит, и луговые пастбища и рыбные угодья, - из Сарая прискакал гонец. Он был весь изранен - чудом вырвался из полыхающей столицы, сообщил: войск у Тамерлана - как весной саранчи, они никого не щадят - ни детей, ни женщин, рубят всех и все, что может гореть, придают огню.

Бродники тут же погрузили на баркасы детей и жен, лошадей пустили вплавь. Оказалось - вовремя: вдогонку им уже летели стрелы.

Бродники не стали задерживаться на противоположной берегу: вода для завоевателей не преграда. Почти тремя столетиями раньше именно здесь форсировали великую реку тумены Батыя.

Как раньше половцы искали спасение от монгольских мечей и арканов, так теперь искали спасение от мечей и арканов могущественного Тамерлана потомки могущественных завоевателей.

Ордынские бродники нашли себе убежище в глухой каменистой степи. Слава Аллаху, Тамерлан не двинулся в южные степи, к теплому морю, а огненной бурей ворвался в Московскую Русь.

Сорванных с берегов Итиля золотоордынцев привел в каменную степь батыр Табей, лучший из бродников, прозванный за ум и практическую сметку "стопой Аллаха". Он указал место, отгороженное от внешнего мира каменной грядой так на Каменном Корже возник под солнцем и звездами Стан, впоследствии прозванный Табеевым.

Здесь, как свидетельствуют табеевцы, под спокойно плывущей луной Аллах отсчитывает время.

За многие годы кого только не прятал у себя Табеев Стан! Прятал сподвижников Разина и Пугачева, народников и большевиков, бежавших с каторги. В годы гражданской войны здесь отсиживались разбитые в боях казаки-повстанцы и офицеры Добровольческой армии, в Отечественную войну в одной из пещер, скрытно от немцев располагался пост ВНОС, по рации сообщавший в штаб Степного фронта о вражеских самолетах, пересекавших Каменный Корж.

Потом почти на полвека наступило затишье - не было надобности кого-либо прятать. За эти годы табеевцы вскладчину построили мечеть. Муллой стал бывший танкист, в прошлом военный советник в Сирийской армии Зарипов Ильдус Абдулович. Одно время он преподавал в Казанском танковом училище. Здесь, в Казани, капитан Зарипов познакомился со студенткой университета Дилярой Валеевой. Они поженились, а как муж уволился в запас, они уехали к ней на родину в Табеев Стан, где у неё многочисленная родня.

Еще в Сирии капитан Зарипов стал тайком - с согласия военного атташе посещать мечеть, досконально изучил Коран, эту мудрую книгу правоверных мусульман. Наизусть знал многие суры, и, прежде всего, первую, под названием "Корова" - самую объемную и, пожалуй, самую глубокую по мысли.

Сельчане, и, прежде всего родственники жены, настояли, чтобы он стал муллой. В медресе он успешно сдал экзамены, И вот уже четыре года он учит сельчан жить по Корану. К нему идут за утешением и советом, и каждый уходит от него с надеждой на доброту людей и благосклонность Аллаха.

О том, что в Табеевом Стане мулла бывший военный, Гюзель узнала от хозяйки, на квартире у которой они остановились. Они объяснили хозяйке, что приехали из Москвы для проведения научных исследований, показали ей паспорта и командировочные предписания.

Хозяйка, широколицая пожилая женщина с копной седых волос, смотреть документы не стала - поверила на слово. До выхода на пенсию она работала учительницей, звали её Рамзиля Газиевна.

- Я по глазам вижу, - сказала она, - вы люди без черных мыслей, но чем-то очень обеспокоены.

- Ездить опасно, - заметил Семен.

- Да, - подтвердила Рамзиля Газиевна, - шалят на дорогах. Могут и мотоцикл отобрать. Денег у вас, конечно, как в нашей степи лесов, но для нищего разбойника и вы добыча.

Гюзель, уже зная, где нашел себе пристанище Юрий Феофанович Панасенко, отправилась к нему на свидание.

Встретил её хозяин дома, средних лет кряжистый мужчина с темными обветренными скулами.

- А, москвичка! - воскликнул весело. - Прошу к столу.

- Вы знаете, что я москвичка?

- Мы знаем, что вы аспиранты и что в Мергеле вам уже стало скучно.

- У вас такая осведомленность...

- Так это же степь... И очень хорошо, что вы остановились у Рамзили Газиевны. Это моя учительница. А вы, насколько нам известно, изучаете растения.

- Верно! - Гюзель озарила хозяина дома милой улыбкой. Мы всего лишь два часа в этом оазисе...

- Вы правильно заметили - в оазисе! А оазис - это все друг у друга на виду. Так что прошу к столу, - повторил он приглашение.

Гюзель пришла, когда хозяева уже обедали. Стол стоял под шиферным навесом, увитым виноградными лозами. За столом три женщины - жена хозяина и две его взрослые дочери, очень похожие на мать, кареглазые, с ямочками на щеках.

Познакомив с женой и дочерьми и дав гостье съесть рассольник и плов, хозяин стал расспрашивать о Москве, но не о музеях и театрах, а всего лишь о мелкооптовых рынках - что, где, почем?

В Табеевом Стане хозяин дома держит лавчонку - торгует одеждой и обувью. Что-что, а московские рынки московская милиция знает. И лейтенант Давлетова хотя и не имела прямого отношения к работе рынков, но ей как розыскнику приходилось заниматься и "рыночниками".

Цены Гюзель знала приблизительно.

- Вы когда из Москвы? - наконец-то прямо спросил хозяин дома.

- Скоро два месяца...

- Понятно.

- О ценах вы поговорили бы с моей мамой, а со мной - разве что о травах. Травы - в русле моего научного интереса. У вас, говорят, гостит специалист, который о травах Каменного Коржа может прочитать целую лекцию. Мы и приехали, чтоб его послушать.

Хозяин с недоумением :

- Гостит? Это кто же?

- Панасенко. - Панасенко?

Наступила пауза.

- Да. Юрий Феофанович.

Подобной осведомленностью, несмотря на малый опыт, ей уже доводилось шокировать подследственных. Но то подследственные, а тут перед ней был добрый гостеприимный человек. По изумленному выражению его карих глаз она видела, что это он приютил Юрия Феофановича.

- Панасенко... Панасенко... А кто это говорит?

- Я.

- Вы с ним знакомы?

- Я знаю его жену. Людмилу Степановну.

Ах, как хорошо, что они догадались заехать в село Конь-Белый и встретиться с женой Юрия Феофановича. И хотя встреча была мимолетной и они представились как друзья Олега Данькина, с братом которого Юрий Феофанович работал на буровой, женщины сразу же нашли общий язык.

Гюзель предупредила, что Юрию Феофановичу угрожает опасность, и что они спешат в Табеев Стан предупредить её мужа.

Но если Людмила Степановна поверила легко, то укрыватель Юрия Феофановича - его звали Амир Батырович, - насторожился. Ведь тогда, при встрече с неизвестными мотоциклистами, которые внешне были похожи на цыганскую пару, в собаку наводила пистолет маленькая женщина.

Сходство с той женщиной, о которой ему рассказывал его друг Юрий, было в одном: и та, и эта, что сейчас стояла перед ним, миниатюрной комплекции.

Амир Батырович стал расспрашивать, где и как они познакомились с Олегом Данькиным. Как потом оказалось, Амир Батырович и Олег Данькин вместе начинали заниматься челночным бизнесом, ездили "Икарусом" в Стамбул - за кожаными куртками. Но Олег - человек широкой натуры - в том же Стамбуле не удержался от соблазна, заглянул в публичный дом и там случайно встретил свою бывшую сокурсницу по сельхозинституту Виолетту Глущенко. Здесь она работала вовсе не агрономом - обслуживала мужчин из бывшего соцлагеря / туркам уже не подходила по возрасту/. В институте она была неприступной, многие студенты мечтали с ней переспать, но, преподавателям не отказывала.

В чужой стране бывшая сокурсница отдалась бывшему сокурснику, спросив лишь предварительно, много ли у него "мани-мани". На сутки хватило.

Из Стамбула Олег вернулся ни с чем, а вот Амир Батырович привез четыре неподъемных тюка с куртками из кожзаменителя. Теперь Данькин довольствуется лишь бензовозом "Краз", который помог ему купить вернувшийся с Ямала ныне покойный брат, у Амира Батыровича - магазин. И то, что он тогда, несмотря на уговоры Олега, не соблазнился путанами, благодарит Аллаха - Аллах мудрый, все предусматривающий, хранитель семьи и супружеской верности.

- Значит... Как вас зовут? - спросил Амир Батырович.

- Гюзель.

- Значит. Гюзель, вы по делу не ко мне, а к Юрию Феофановичу?

- Да. Я могу его видеть?

- Сможете, но не сейчас.

- А когда?

- Завтра.

- Завтра может быть поздно.

- Тогда - вечером.

- Сейчас, - стояла на своем Гюзель.

- Его здесь нет.

По тому, как вел себя хозяин дома, она чувствовала, что Панасенко здесь и, по всей вероятности, слышит их разговор.

"Осторожничает, - подумала одобрительно.

- Так и быть, - сказала она, поднимаясь со стула. - Я приду вечером.

Она вернулась на квартиру, передала Семену разговор с Амиром Батыровичем.

- Ждать до вечера не стоит - сказал Семен. - Они убивают вечером, обычно в сумерки. Не будет исключения и в этот раз.

- Что же делать?

- Готовить засаду.

- Вдвоем и без оружия?

- С оружием и не вдвоем.

- Ты уже принял решение?

- Есть вариант.

- Слушаю.

- Как ты считаешь, кто в этом селении самый авторитетный человек?

- Мулла.

- Тебе надо с ним встретиться.

- И что я скажу?

- Ты ему откроешься.

- Я скажу, что я лейтенант милиции?

- Да. Более того, скажешь, зачем мы здесь. И обязательно напомни, что Усманова Рустама Хариповича, жителя Табеева Стана, убили эти изверги, которые сейчас охотятся за Юрием Феофановичем.

Рамзиля Газиевна удивилась, что Гюзель, аспирантка медицинской академии и наверняка далекая от Аллаха, вдруг спросила, есть ли кто в мечети?

- Скоро вечерний намаз, - сказала хозяйка и вдруг поинтересовалась: Твой муж разве правоверный?

- Он православный, а мне требуется совет уважаемого муллы.

- Он там.

При входе в мечеть Гюзель, как принято, сняла обувь - изрядно избитые на острых камнях кеды, тихо прошла в прохладное здание. Здесь приятно пахло степными травами. В верхнее окошко пробивался закатный луч солнца.

Навстречу ей в длинной одежде с зеленым поясом вышел высокий белобородый человек, ещё не старик, но уже в летах.

- Здравствуйте, отец!

- Здравствуй, дочка. Лицо мне твое незнакомо. Ты к родственникам приехала или к друзьям?

- К друзьям,

- Издалека?

- Из Москвы. А друзья - это вы, отец. И привело меня к вам срочное и важное дело.

- Тогда пройдем, - и мулла жестом руки показал на высокую боковую дверь.

В комнате с высоким сводчатым потолком, освещенным лучами закатного солнца, почти не было никакого убранства: стол под белой скатертью, несколько стульев, и на отдельном столике около стены - Коран на зеленой скатерти.

- И что же это за дело? - Мулла сел на один из стульев, показал на стул рядом с собой: - Садись.

- Спасибо, - поблагодарила Гюзель, но продолжала стоять. - Я лейтенант милиции Гюзель Давлетова. Со мной мой муж и мой начальник капитан Федеральной службы безопасности Полунин. Подробную справку о нас вам могут дать в Москве. А сейчас поверьте на слово.

- Верю.

- В вашем селении проживал рабочий буровой Усманов Рустам Харипович.

- Да, это мой племянник.

- В марте, а точнее, шестого марта его убили, - продолжала Гюзель.

- Да, я знаю, - подтвердил мулла, перебирая четки. - Будь прокляты убийцы. Аллах их покарает.

- Но с вашей помощью, отец.

- О, если бы! - Мулла опустил на колени четки, перед собой молитвенно сложил ладони.

- Те, - продолжала Гюзель, - кто убил вашего племянника, готовят очередное убийство, но уже в Табеевом Стане.

- Страшные слова изрекаешь, дочка.

- Такая у меня работа, отец. - А убивать они будут товарища вашего покойного племянника.

- Кто он, этот человек?

- Панасенко Юрий Феофанович.

- Знаю такого.

- Я попыталась с ним встретиться, чтобы его предупредить. Но его друг, Амир Батырович, меня к нему не подпустил.

- Амир Батырович - хороший человек.

- Очень хороший, - согласилась Гюзель. - Однажды убийцы попытались Юрия Феофановича умертвить.

- Знаю.

- Поэтому, отец, второй раз они уже не промахнутся.

- Но Амир не позволит, - твердо сказал мулла и ещё тверже добавил: Он их убьет. Он ищет убийц, убивших его двоюродного брата.

- Амир Батырович его брат?

- Да. Он поклялся на Коране найти и предать их черные души ибрису.

- Но, отец! Они нам нужны живые! За ними числится не одно убийство. Не исключено, что это банда. Вот уже почти полгода она терроризируют весь Каменный Корж.

- Это так, - кивнул мулла.

- Вы согласны нам помочь поймать их живыми?

- Аллах не только милосердный, но и справедливый, - сказал мулла, подтверждая свое согласие.

Время торопило. А медлительность муллы, эти его четки, его продолжительные паузы отнимали, как считала Гюзель, дорогие минуты.

Он предстал перед ней меланхоликом. Знала бы она, что он был офицером, танкистом, военным советником в братской армии, которая только ещё училась воевать, вот удивилась бы! И ни за что б она не поверила, что он был невольным участником боевых действий в семидневной войне, видел, как отступала армия, бросая ещё не тронутую огнем боевую технику, видел, как по пыльной знойной дороге бежали спешенные танкисты, когда нужно было уводить с собой мощные неуязвимые машины, видел, как вражеские танки обгоняли паникующих, чтоб пленить как можно больше не только техники, но и людей.

Гюзель была бы приятно удивлена, если б узнала, как на Голландских высотах совершил подвиг капитан Зарипов, вот - этот самый больно уж медлительный мулла.

... Капитан чуть ли не за рукав выхватил из толпы бегущих знакомого механика-водителя, приказал ему вернуться к своему танку, брошенному на дороге, а сам занял место наводчика. Уже через минуту пылал израильский танк, за ним второй, третий.

Сирийские танкисты бросились к своим машинам, открыли стрельбу по отступающему противнику...

Ничего этого Гюзель не знала, и замедленные действия муллы расценила как нерешительность - не рискованно ли содействовать этой маленькой женщине, назвавшейся лейтенантом, и её мужу-начальнику, который якобы капитан ФСБ?

- Прошу вас с мужем быть у меня через полчаса, - сказал мулла и бросил в карман янтарные четки.

Он вывел гостью из мечети, показал на кирпичный домик за серым каменным забором.

- Мой дом. Прошу не опаздывать.

"Только б вы не опоздали", - подумала Гюзель, видя, какой он медлительный.

Она надеялась, что в доме муллы они познакомятся с Юрием Феофановичем. Но его почему-то на встречу не пригласили, зато был Амир Батырович и ещё пять мужчин, согласившихся оказать москвичам содействие.

Первое, о чем Семена спросил мулла:

- Какое при вас оружие?

- Никакого, - ответил Семен, - По легенде мы аспиранты.

- Понятно... Оружие найдется. А план засады обсудим сообща.

- Звонила аспирантка.

- И что сказала?

- Опять едут собирать гербарий.

- Так и сказала: "Опять"?

- Да.

- Что ещё сказала?

- Сказала, что намереваются ехать в гости к её родственникам или землякам, словом, в татарское селение.

- В Табеев Стан?

- Кажется, да.

Ишутин и Полунин условились; если в разговоре будет фраза "Едем собирать гербарий", значит, напали на след убийц, а если будет слово "опять", надо Павлу Петровичу бросать все дела и спешить к Полунину.

Элла Юрьевна уже привыкла, что мужу звонят в любое время суток, её только смущало, что звонки участились из Мергеля - от смазливой татарки. Может, Семен, аспирант Полунин, ей не муж вовсе? А, скажем, нанятый мужем охранник сопровождает его любовницу? Она по секрету узнала, что так практикует губернатор одной области среднерусской полосы.

И жена, накрутившая себя подозрениями, хотела было слукавить, смолчать, что аспиранты едут к своим родственникам или землякам, а как называется это татарское селение, она не знает, хотя слышала, как аспирантке кто-то подсказывал: "Табеев Стан". Слукавить не рискнула - во избежание семейного скандала.

Глядя на мужа, поняла, он сейчас же отправится в это самое дальнее селение Каменского района.

Но Павел Петрович принял ошибочное решение - сначала выехал в Мергель: а вдруг аспиранты ещё там?

Прежде чем отправиться в дорогу, он загнал своего "Форда" в бокс, ключ от которого был только у него. Из подполу достал два автомата и ручной пулемет Калашникова, десять магазинов с патронами и четыре кассеты к пулемету. На всякий случай прихватил пару гранат.

Теперь они все трое будут прилично вооружены. Ведь террористы тоже не с голыми руками: стреляли они если не из газовых пистолетов / все-таки это шумное оружие/, а, видимо, из пневматических - ампулами с 0В.

У Ишутина ещё свежи были в памяти воспоминания о службе на границе. Нарушитель выстрелил в овчарку, которую держал на поводке ефрейтор Панко. Очевидец, напарник ефрейтора, рядовой Авдотьин рассказывал: из куста раздался щелчок, будто напильником ударили по лезвию топора, - и пограничник и его собака упали замертво.

Заряд попал в камень, но мгновенно поразил две цели, хотя человек и собака были на расстоянии вытянутого поводка.

Буровики погибали тоже от аэрозоля. Это уже было установлено точно. Как не дать себя поразить? Стрелять с большого расстояния - нельзя: террористов нужно брать живьем. А они к себе не подпустят. Успех сулил только один способ - внезапность. Но кто готов нападать, готов и обороняться.

Решив, что на месте будет виднее, Павел Петрович сложил оружие в багажник. При себе оставил Кольт, с которым почти никогда не расставался.

В Мергеле аспирантов не оказалось. У Козинских дома была хозяйка - за сараем у старых абрикос окучивала картошку. Издали завидев хозяйку в голубенькой кофточке, Ишутин выскочил из машины и быстрым шагом прямо через грядки направился к ней.

- Здравствуй, Маруся!

- Здравствуйте, Павел Петрович.

- Что - у ваших аспирантов опять с транспортом не лады? Кстати, что-то я их не вижу.

- А они уехали.

- На неисправном мотоцикле?

Ишутин изобразил на лице недоумение.

- Мотоцикл исправный, а вот бензобак оказался дырявый - весь бензин вытек. Двор провонялся. Как на бензоколонке.

- И они уехали без горючего?

- Почему? Я одолжила. Нашла у Мити.

- У Мити есть мотоцикл?

- А вы разве не знали?

- Откуда?

- И что за транспорт?

- "Ява".

- Может, Митя знает, куда укатили аспиранты?

- Он сам куда-то умотал.

- На мотоцикле?

- На велосипеде. И это с такой раной...

- Он дрался?

- Не без того. Из-за потаскухи. - И оскорбленная Маруся пустилась в словеса. - У него тут завелась одна. Люди видели. Да и я догадываюсь, что видела и ваша аспирантка... Она мне по секрету...

- Ну да?

Он не верил, что Гюзель, лейтенант милиции, опустится до женских сплетен. Но возражать Марусе не стал: по секрету, так по секрету. Значит, нашли общий язык.

"Но куда же они все-таки укатили?" Было бы опрометчиво - уточнять. Но - уточнить стоило. Степь широкая, и дороги от Мергеля расходятся на все четыре стороны. И одна из них ведет в Табеев Стан. Это селение назвала жена, но она не уверена, что услышала точно. А Табеев Стан ой как далеко!

Ишутин притворно вздохнул, попробовал на зуб сорванный с ветки зеленоватый абрикос.

- Мне так нужен мой мотоцикл, - сказал как бы про себя. - Техосмотр некстати...

Маруся была не прочь выручить знакомого "нового русского" - а вдруг и он когда-либо пригодится?

- Гюзель что-то сестре говорила...

- А сестра - где?

- У матери.

- Может, съездим, спросим?

- Спросим, - тут же согласилась Маруся. - Только я дверь примкну.

Дом она закрыла на висячий замок, ключ положила под коврик.

- Вот так и квартиры обворовывают, - заметил Ишутин.

- А мы не Березовские - брать у нас нечего.

- И то верно.

Сестра на солнцепеке стирала белье, увидев подъехавший "Форд", выпрямилась, заправила в юбку рваную под мышками кофту.

Ничего вразумительного, куда направились аспиранты, она не сказала.

- Был Митька. Вон велосипед бросил, - показала кивком головы, повязанной цветастой косынкой. - Может, он что знает. Аспиранты вроде собирались на тринадцатую буровую. Сейчас там самое время заготовки листа ежевики.

Услышав о Мите, что он тут был и куда-то сплыл, Маруся мотнулась в сарай, обозленная выскочила оттуда.

- Ну и гадина! - крикнула свирепо. - Схватил мотоцикл... Это к ней, своей потаскухе! Он доездится. Цыгане его дорежут...

Из гневной Марусиной речи Ишутин понял, что Митя несмотря на серьезную рану, удрал на мотоцикле к своей таинственной любовнице, а любовница или сама цыганка, или связана с цыганами.

Уже по дороге на тринадцатую до него дошло: "Эврика! Две женщины в каменской гостинице, путешествующие на мотоцикле "Ява". Оставили в номере окровавленный бинт. Приехали поздно вечером, уехали рано утром".

"А Митя-то ранен... Не мог ли он переодеться женщиной?'. И - мысль строго рациональная: "Но когда это было?" Так, размышляя, Ишутин свернул с дороги, но к буровой подъезжать не стал. Ему было известно, где-то здесь, поблизости, радиомаячок. На каком участке пути пеленгатор, знают те, кто его устанавливал. Если мотоцикл запеленгуют, через полчаса кто-то из четверки "героев Чечни" будет здесь, станут выяснять, что ты тут забыл. Знакомым они объясняют, что здесь, в районе пещер, плодятся агрессивно-ядовитые змеи, их нерестилище.

Это было так и не так. Тайну не разгадал даже он, Ишутин. Хотя один из четверых, а именно бывший прапорщик Корецкий, уже работал на него, разумеется, за приличное вознаграждение.

У тринадцатой никого не было. Ишутин объехал все лощинки. Нашел кусты ежевики. Лист был свежий и ягода вот-вот поспеет. Были бы аспиранты здесь, он бы их нашел.

С той минуты, как он увидел гневливое лицо Маруси и встретился с её сестрой, он думал о Мите.

"Неужели оборотень?"

Мите он доверял и уже намеревался сделать его своим информатором, за важные новости ставил магарыч, объясняя свой великодушный жест якобы тем, что ему надо все знать о своих конкурентах. Митя любил выпить и потому для "нового русского" старался, не скрывал своего понимания: какой бизнесмен обходится без осведомителей?

"А не порулил ли он в Полынную балку? Не подбросят ли ему цыганку с неба?"

Пока Ишутин искал своих аспирантов, капитаны ФСБ Кормильцев и Донченко изучали местность, прилегающую к этой самой Полынной балке. Убедившись, что в посадке никого, они вышли на дорогу.

Да, это была взлетно-посадочная полоса, замаскированная под шоссейку. В архиве ЦУКАСа/ Центрального управления капитального аэродромного строительства/ по просьбе полковника Гладкова был найден акт о приеме объекта ,№ 625 с координатами Полынной балки.

Отсюда, из засады, как уже было установлено и без архива, вылетали истребители на перехват самолетов-нарушителей. Когда надобность в подобных засадах отпала, здесь, с учебной целью, приземлялись легкие транспортные самолеты: тогда работал дальний и ближний привод - по ним выходили на посадку.

- Ориентируемся на местности, - говорил Кормильцев, намечая порядок действия. - Я иду в створе ВПП на юг , ты - на север.

- Что ищем?

- Приводы, или что от них осталось.

- А найдем ли? Прошло-то лет сорок.

- Не будем пессимистами.

- Согласен.

За покатым холмом шоссейка сворачивала круто влево и терялась где-то в суходоле. Кормильцев выбрался на гребень высоты, кроме нагромождения камней, ничего особенного не заметил.

Донченко, с предосторожностями шагавший в створе ВПП на север, уже через полтора километра наткнулся на след резинового колеса. Собственно, самого следа как такого не было. Был камень, точнее, каменная площадка, а на камне расплющенная ящерица. Рисунок протектора принадлежал мотоциклетному колесу. А ещё - в двадцати метрах дальше - окурок сигареты.

Потом, сколько Донченко не продвигался вперед, попадались только редкие кусты полыни и камень, камень, камень... Каменистые холмы до самого горизонта и лишь на спуске в Полынную балку уже знакомая посадка белой акации - зеленая полоса среди серого однообразия.

Офицеры вернулись в исходное положение - на ВПП. Донченко показал окурок. Вдвоем вернулись на место находки.

- Окурок могло принести ветром, - сказал Кормильцев. - А вот раздавленная ящерица... Раздавили дня четыре назад. И окурку - столько же... Итак, что было четыре дня назад?

Донченко вслух произнес то, что знал и Кормильцев:

- Три ночи назад, по свидетельству местного участкового, взлетал спортивный самолет.

- О! - Кормильцев поднял вверх указательный палец. - А что далеко от дороги в створе с ВПП может делать мотоциклист?

- Спросить бы мотоциклиста.

- Правильно. А мы подумаем... Думаем и - закусываем. Из глубокого кармана милицейских бриджей Кормильцев достал ржаной сухарь, разломил пополам.

- Попить бы, - высказал свое желание Донченко.

- В жару пить вредно, - иронично напомнил Кормильцев. - Солнце только-только вскарабкалось в зенит.

Была уверенность: до ночи здесь никто не появится, а задерживаться около ВПП, - значит, себя демаскировать: вокруг, насколько видел глаз, хотя и пустыня, но каменистая - немало расщелин, по которым можно незаметно подойти и затаиться. Не исследовав придорожные расщелины, отлучаться было нельзя, нельзя было оставлять этот участок без присмотра, иначе тогда не чекисты устроят засаду, а чекистам.

Предчувствие опасности не оказалось напрасным. Уже ближе к вечеру, когда Кормильцев обозревал в бинокль склоны дальнего холма, освещенные лучами заходящего солнца, Донченко схватил товарища за руку:

- Гляди!

На самой кромке горизонта размером с муравья появилась черная точка. Она приближалась, теряясь в распадках. И вот уже заметно, что это мотоцикл. Сколько на нем седоков, разглядеть трудно даже в бинокль - далеко. Мотоцикл нырнул в глубокий распадок и долго не появлялся, а выскочил чуть ли не за сто метров от ВПП.

Поднимать голову, чтоб хорошенько разглядеть, было бы неразумно: вблизи над камнями любое движение бросалось в глаза, если, конечно, мотоциклист взглядом не прирос к дороге. А если он не один? Обычно сзади сидящий обозревает обочины. Хотелось верить, что мотоциклист случайный путник - проскочит мимо и скроется за горизонтом.

В мелкой выемке офицеры лежали на спине, прислушиваясь к нарастающему стуку мотоциклетного двигателя. И вот послышалось, как мотоциклист сбросил "газ". Колеса зашипели по гравию.

Кормильцев, отложив бинокль и не приподымая плечи, расстегнул кобуру.

Но мотоцикл не остановился на обочине, преодолев придорожную насыпь, свернул в посадку.

Кормильцев приподнял голову, увидел мотоцикл сзади: седоков было двое, за рулем - сухонький, плосколицый смуглый мужчина, в каске. Сзади сидящий вроде женщина, пышные черные волосы, подвязанные тесьмой.

Кормильцев приподнялся. Да, сзади сидела женщина, юбка подобрана, на ногах - босоножки.

Как только мотоциклисты углубились в посадку, офицеры стали отползать подальше от дороги: здесь при выезде на шоссейку их могут легко обнаружить. Хорошо, что отползли своевременно. Мотоциклисты в посадке задерживались недолго - минут пятнадцать, не больше. Обратно вырулили на шоссейку и, набирая скорость, умчались в направлении Барановки.

- Слушай! - воскликнул Донченко. - А не этих ли умельцев мы ждем с неба?

- По приметам, вроде они, - согласился Кормильцев. - Но что им делать здесь да ещё среди бела дня?

- А вот что... Пойдем по их следу - узнаем.

Донченко внимательно пошарил взглядом по горизонту - не появится ещё какой-либо транспорт? - первым пересек шоссейку, углубился в посадку.

Оба пришли к выводу: в посадку мотоциклисты свернули не для праздного времяпрепровождения, за пятнадцать минут, если они занимались любовью, как принято говорить на Западе, им никак не справиться. Хотя... А зачем тогда было спешить?

Закусывали? В пыльной и душной посадке? Вряд ли. Ближе к Барановке у самой дороги есть родничок. Там, в тени высокой скалы, обычно останавливаются путники, чтобы отдохнуть и перекусить.

Просто так в этой знойной степи без надобности не задерживаются стремятся как можно быстрее преодолеть это не полюбившееся богу место.

Пошли по следу. След привел в расщелину. А в расщелине заложенная камнями брезентовая сумка, до белизны выгоревшая на солнце.

- По моему разумению, когда-то в таких ранцах носили парашюты, сказал Кормильцев.

В сумке был не парашют, а три фонаря - с разными стеклами: красным, желтым и зеленым, бухта тонкого двойного провода и двенадцатиамперный аккумулятор.

- Вроде как светофор, - хмыкнул Донченко. При тщательном рассмотрении оказалось: все три фонаря соединены между собой с интервалами примерно двести метров.

- Какая длина полосы? - спрашивал Кормильцев.

- Около километра, - отвечал товарищ.

- Отсюда следует, - рассуждал Кормильцев. - Ночью здесь кто-то будет устанавливать сигнальные огни. Надеюсь, мы не опоздали. Будем ждать ночи.

- Тогда надо выйти на связь, - предложил Донченко.

- Надо, - согласился Кормильцев. - Возвращаемся к машине.

Рация была в "уазике". А солнце уже катилось к вечеру - окунулось в оранжевую дымку. Расстояние до машины хоть и небольшое - три километра, но по меркам каменистого бездорожья это полтора часа хотьбы туда да полтора обратно - уже будет темно.

Луна зайдет после двенадцати ночи. Значит, самолет совершит посадку до двенадцати, сразу, как только потемнеет.

Оба согласились, что в таких рассуждениях логики было мало. Кто же рискнет вылетать засветло? От Северного Кавказа лету самое малое полтора часа. Хотя в степи и не густо населенных пунктов, но есть дороги, а, на дорогах-машины. Заметят.

- А много мы замечали самолетов и вертолетов, когда добирались сюда?

Донченко умел ставить вопросы как психолог. Кормильцев отвечал как аналитик:

- У простого обывателя при виде самолета малых размеров, притом низколетящего, в голове уже готовое стереотипное умозаключение: местное начальство, ГАИ, скорая медицинская помощь, пожарный надзор, да мало ли кто летит, экономя время? И вряд ли до кого дойдет, что это направляются на свой разбойный промысел бандюги-террористы. Логично? - Логично, - не оспаривал своего товарища Донченко.

Уже в сумерки они добрались до "уазика". Кузов за день так накалился, что в салоне каждая деталь, казалось, обжигала пальцы.

- Вызывай Ишутина.

Донченко включил рацию. Но на табло ни одна лампочка не загорелась.

- Мы же проверяли... Может, попытаемся с помощью автомобильного аккумулятора?

- А реостат?

Это был первый досадный промах. Не рискнули пользоваться рацией ГАИ, так как она легко прослушивается кем угодно. Выбрали артиллерийскую как весьма надежную. И вот - такой казус...

- Берешь свою технику - проверяй, берешь чужую - проверяй трижды. Кормильцев напомнил наставление своего первого инструктора, когда ещё служил в - армейской разведке.

В Афганистане ему несколько раз доводилось действовать в составе диверсионной группы. При нем была только голова да конкретное задание. И там уже по ходу дела приходилось работать всеми образцами стрелкового оружия, какое попадалось под руку. Но всегда как спасительная соломинка была рация.

Сейчас эта спасительная соломинка подвела. Что случилось? Беглый осмотр ничего не дал. Был бы впереди целый день и за день что-то придумали бы.

Ишутин ждал сигнала и, его точно такая же рация стояла в салоне "Форда" , настроенная на волну двух капитанов.

Кормильцев и Донченко это знали и знали, что Ишутин регулярно докладывал в Москву оперативную обстановку. Так, и не связавшись с Ишутиным, но, боясь упустить самолет, офицеры вернулись в Полынную балку, в этот раз, не забыв захватить с собой флягу с крепким чаем - неизвестно как долго доведется ждать гостей с неба.

Они ждали их с неба, а они появились на дороге. Солнце уже село, и мутный багровый закат, предвестник песчаной бури, давил на холмы, как будто разливал по неровностям местности расплавленный металл.

Не будучи старожилами здешних мест, капитаны Кормильцев и Донченко не могли знать, что такие закаты это предвестники бури. Знают пастухи, они свои стада загоняют под деревья или же в пещеры, которых на Каменном Корже предостаточно.

Буря, случается, длится и трое суток и пять, а то и целую неделю. Тот, кто перед бурей спешил в Полынную балку, знал особенности местной погоды. Пока солнце будет скрыто в тучах летящего песка, можно, забравшись в укромное место, спокойно собирать изделия, не опасаясь, что кто-то на тебя наткнется.

Когда из-за бугра выполз тяжелогруженный фургон и стал заруливать в посадку, капитаны разглядели: в кабине - трое.

- Это такие дальнобойщики? - с презрением спросил Донченко.

- Вроде, да.

- А не проверить ли нам документики?

- Толку-то... У них они наверняка в порядке. А вот груз...

- Груз проверять не будем, - сказал Донченко. - Ствол не обнажишь. Не успеем.

- Тогда подождем.

Ждать пришлось недолго. Приехавшие стали фонариками ощупывать посадку. Потом один вернулся к фургону, двое направились в ближайшую пещеру.

В этой пещере: капитаны побывали днем: в ней они обнаружили следы рабочей обуви и пятна масел. Здесь что-то собирали, не исключено, что узлы двигателя.

Из укрытия чекистам была видна задняя дверь фургона, она четко белела на фоне темной посадки. Что там, за этой дверью?

Люди, скрывшиеся в пещере, словно забыли о фургоне. Можно было подобраться, разглядеть грузовик поближе, а если на нем есть номера, то и запомнить. Номера, конечно, есть, ведь фургон следовал по трассе, и любой гаишник, завидев машину без номеров, наверняка бы остановил.

- Проверим? - шепнул Донченок.

- Не схлопотать бы пулю, - предостерег товарища Кормильцев. - Кто-то из них или все трое - при оружии.

Медленно тянулись минуты. Время перевалило за полночь. Небо стало черным. Звезды исчезли.

Обычно ночью в степи становится прохладно. Сейчас же прохлады не чувствовалось вовсе. Ветер, тянувший с юго-востока, был сухим и теплым.

К фургону никто не подходил и никто не отходил. Не выжидать же до рассвета?

Кормильцев прикинул: можно ещё повременить - темнота ночи позволяет. Но перед рассветом, чтоб не быть обнаруженными, придется отползти подальше от посадки, а может, и вернуться к "Уазику", там устроить себе дневку, а потом вылазку повторить.

- И все-таки номер машины зарисовать не мешает, - шепнул Донченко.

- Не мешает.

- Тогда меня прикрой.

Донченко по-пластунски подполз к грузовику, прочесть номер без подсветки удалось прочесть на ощупь. Номер был старый, такие уже не выдаются, и он свидетельствовал, что грузовик принадлежал какому-то предприятию Ставропольского края.

Донченко собрался уже было отползать, и в этот момент из пещеры вышли двое: один остался помочиться, второй направился к кабине. Кого-то окликнул. Открылась дверца. На землю спрыгнул человек, в руках у него была тяжелая сумка, по всей видимости, с инструментом.

Значит, фургон привели не трое, а четверо. Двое с тяжелой сумкой направились в пещеру, а тот, кто только что помочился, вышел на шоссейку, включил фонарик, направил его в степь, несколько раз мигнул - зеленый луч скользнул по камням, по шоссейке, и так - несколько раз.

Свет фонаря заметил и Кормильцев. Более того, он заметил, как вдалеке, на гребне высоты, не видимой во мраке, мигнула фарами автомашина.

И Донченко, перед тем, как отползти, рискнул заглянуть в кабину. В замке оказался ключ зажигания. Он его выдернул, захватил с собой. Спустя несколько минут был уже в укрытии.

Он был радостно возбужден: не напрасно сползал! И Кормильцев, чтоб охладить его пыл, не без сарказма заметил:

- Он тебе чуть ли на голову не нассал...

- Чуть, Костя, не считается...

- Тихо!

По шоссейке без огней приближалась ещё одна тяжелогруженая машина. Ее встречал человек с фонариком. Это был тоже фургон с белым металлическим кузовом. Фургон зарулил в посадку, стал рядом с первым.

Из кабины вышли трое, направились в пещеру. Итого получалось: шесть или семь человек. На двоих - многовато. Но так как это были офицеры, ходившие по тылам противника в Афганистане и Чечне, выполнявшие задания в составе армейских спецподразделений, то они посчитали: двое против семерых - в самый раз, если учесть, что на стороне двоих внезапность.

Кормильцев и Донченко покинули укрытие, откуда было удобно отходить в балку. Но сейчас об отходе уже нечего было и думать - перед ними был объект, ради которого они столько прошли километров.

Жалели об оружии - автоматы оставили в балке, в расщелине скалы, куда предполагалось отойти и укрыться. Но возвращаться за оружием - значит, упустить момент. На первый случай под рукой были Макаровы.

Теперь они вдвоем уползли в посадку, залегли у первого фургона. Сюда четко доносился говор. Это были вовсе не чеченцы. Знакомыми были только некоторые слова.

Затаив дыхание, офицеры лежали, прислушивались к гортанному, судя по произношению, кавказскому говору. Лезгины? Кумыки? На Северном Кавказе народов больше, чем во всей остальной России.

Похоже, дагестанцы... Вперемежку с кавказской, гортанной слышалась и русская речь, вроде как рязанская:

- Подождем. В той машине ... освещение...

Из обрывков слов и фраз чекисты поняли, что здесь ждут третью машину, в которой, по всей вероятности, находится передвижная электростанция. С прибытием такой машины и людей, конечно, прибавиться. Тогда будет иное соотношение сил и, естественно, не в пользу чекистов.

Нужно поторапливаться, а время - будто остановилось. Сквозь нарастающий шум листвы уже прорывался отдаленный гул мотора. Оба понимали, что это обманный звук. По опыту они знали, что нервное напряжение нередко рождает галлюцинации, при нарастающем ветре работу дизеля если и услышишь, то разве что за сотню метров.

Это понимание заставляло всячески напрягать слух. Обнадеживало то, что рядом были живые люди и тоже наделены слухом - тихо работающий дизель могут не сразу услышать.

В темной посадке - что в темном подвале: без фонаря - как слепой: все нужно сделать наощупь.

По исчезнувшим голосам можно было догадаться: люди удалились в пещеру.

Выдержав паузу, Донченко оторвался от земли, поднялся в кабину, в которой час назад побывал. Достал ключ зажигания, стал нащупывать гнездо, и вдруг - голос:

- Ахмед, это ты?..

Голос оборвался. Молчание. Никакого ответа. Донченко догадался: Костя кому-то заткнул рот. У кабины - возня. Пауза. Посадка под напором нарастающего ветра издает шум, напоминающий шум прибоя.

Ключ наконец-то находит гнездо. С поворотом ключа засветилась панель. Теперь уже чуточку видно, как Костя заталкивает в кабину чье-то обмякшее тело, устраивает рядом с собой.

Еще поворот ключа - утробно зарокотал двигатель. Выждав несколько секунд, Донченко включил первую скорость, левая нога привычно мягко отпустила сцепление, и тяжелогруженный фургон, раздвигая невидимые в темноте ветки, выбирается из купы густых деревьев на открытую площадку. Машина не идет, а ползет, переваливает через неглубокий ров, покачиваясь, выползает на шоссейку.

Спокойно далеко отъехать им не дали. По металлическому кузову застучали пули. По оглушительно бодрому звуку выстрелов нетрудно было догадаться, что били из Калашникова. Брызнули осколки стекла заднего вида.

- Ничего! Не задели бы баллоны, - сквозь нарастающий гул двигателя выкрикнул Кормильцев.

Донченко, не отрывая взгляда от черной во мраке шоссейки, весело ответил:

- Не заденут! Ты брызговики видел?

- Откуда?

- А я - видел. Лежал там. На резине - стальные пластины. Кто-то умный надоумил. Мол, если будут стрелять вдогонку...

- Уже стреляют.

- Это они кузов портят... Нехорошо.

Вдогонку дали ещё несколько очередей. Попали или нет - видно будет потом, но, несомненно, одно: кузов из гофрированного дюраля уже безнадежно испорчен.

Камаз катился под уклон, набирая скорость. Позади все дальше и дальше оставалась Полынная балка, а с ней и взятый в областном управлении ГАИ милицейский "Уазик". До утра его вряд ли кто обнаружит, но там оставалась, хотя и неработающая, рация. Умелец ею сможет воспользоваться.

- Воспользуются машиной, - отозвался Донченко: оба думали об одном и том же. - Но вряд ли. Наш "Уазик" ещё найти надо. А пока они глядят нам вслед, локти кусают.

- И матерятся, - смеялся Кормильцев, не обращая внимание, что рядом, затиснутый с обеих сторон крепкими тренированными телами живой трофей и , если очнулся, уже все слышит.

- Представляешь?

- Представляю.

- Включи дальний.

- Рано. Еще один гребень перевалим, выйдем на прямую на Барановку.

Местность они знали по карте. Прежде чем отправиться на Каменный Корж, этот самый Каменный Корж исползали взглядами по бумаге, как бывало ползали в Афгане. Тогда им, молодым лейтенантам, казалось, что топографическую карту, сдобренную снимками со спутника, они умели читать, как слепой читает книгу, набранную по системе Брайля, - быстро и безошибочно. У слепого главный инструмент - пальцы, у разведчика - глаза.

Но однажды - это было тоже в Афганистане - Кормильцев, изучая карту, наткнулся на редчайший топографический знак, который не встречался ни в одном учебнике по военной топографии. Уже в Москве он узнал, что таким редчайшим знаком обозначают строение под названием субурган, а каково его назначение, так никто толком и не объяснил.

И вот сейчас, выкрав с загадочным грузом тяжеловесный фургон и уходя от погони, друзья по привычке обшаривали кабину - в основном это делал Кормильцев, - он и наткнулся на картинку размером с тетрадный лист, приклеенную на ветровое стекло справа внизу. Обычно на этом месте грузинские водители помещают портрет Сталина. Может, если взглянуть снаружи, там действительно был портрет вождя, но глядя на лист со стороны кабины. Кормильцев вдруг увидел изображение субургана.

- Ты понимаешь, что это значит? - согнутым пальцем он постучал по картинке.

- А как же! - охотно отозвался Донченко. - Люди Хаттаба. Это их условный знак.

При слове "Хаттаб" пленник, оглушенный Кормильцевым, вздрогнул, открыл глаза, но так как руки его были за спиной и в наручниках, он попытался головой боднуть водителя. Кормильцев, все время помня о своем подопечном, мгновенно схватил его сзади за шею, болевым приемом заставил сидеть спокойно.

- Кто будешь? - по-чеченски спросил Донченко.

- Шакал, - ответил незнакомец по-русски. - Молодец! Значит, понимаешь, - продолжал допытываться Донченко. - Что за груз?

Незнакомец с угрозой:

- Вы умрете, менты...

Оказывается, он уже разглядел, что за форма на его похитителях. А так как они говорили на чистейшем русском языке, притом без местного акцента, он, видимо, уже понял, с кем имеет дело. И ещё он понял, что это не простые менты, коль выследили и угнали машину с грузом, за который наличными уплачено не одну сотню тысяч долларов.

Грузовик грохотал по разбитой бетонке. Впереди уже были видны огни Барановки. На северо-востоке небо чуть заметно посветлело.

На въезде в Барановку на обочине стояла легковая машина, на дороге человек с поднятой рукой.

Донченко включил фары. Они оба одновременно узнали человека. Да, собственно, ничего неожиданного ни для кого не было. Встреча, как и намечалось, должна была произойти в Барановке, только они рассчитывали появиться ещё вечером на милицейском "Уазике". Всю ночь заставили человека дежурить, чтоб не прозевать транспорт из Полынной балки.

Кормильцев соскочил с подножки, торжественно крикнул:

- Павел Петрович!

Удивленный Ишутин быстро-быстро заморгал ресницами.

- А где ваш "Уазик"?

- Там, - неопределенно махнул рукой Кормильцев. - Давно ждете?

- С вечера. А фургон откуда?

- Трофей.

- Боюсь, что этот трофей у вас попытаются отнять.

- Что так?

- Я тут запеленговал случайно чьи-то переговоры... Понял, что за вами уже охотятся.

- Так скоро?

- В этой степи, товарищи, все делается скоро... Если ваша рация была на приеме...

- Наша рация, Павел Петрович, нас подвела. А если честно, мы сами себя...

- Это я ещё днем понял... Доложил Николаю Николаевичу.

- И что он?

- Приказал, как только вас разыщу, пробиваться к трассе.

- А мы без оружия.

- Я захватил с собой.

Уже при знакомстве - на совещании - капитан Полунин оценил организаторские способности муллы Ильдаса Абдуловича Зарипова. Совещание проходило в его большом каменном доме под монотонный гул вентилятора, прикрепленного к потолку.

На совещании присутствовали семь мужчин и одна женщина. Этой женщиной была Гюзель Давлетова. Она присутствовала не потому что блестяще владела татарским - своим родным наряду с русским - и могла капитану Полунину служить переводчиком, а потому что представляла собой МВД.

Перед совещанием мулла было сказал ей:

- Отдохни, дочка. Это сугубо мужское дело.

На что Гюзель с достоинством ответила: - Это моя служба, отец.

Мулла развел руками:

- Если Аллах не против...

- Аллах не против, отец. Коран, как вам хорошо известно, не запрещает женщине противостоять злу, помогать мужчинам.

- Да будет воля Аллаха...

Мужчины-добровольцы, кроме Амира Батыровича, тоже были удивлены: дело предстояло рисковое - можно и пулю схлопотать. А тут на пули напрашивается женщина, по внешнему виду подросток, да и по годам, судя по личику, не старше двадцати лет, разве что глаза, вовсе не подростковые, зеленые, пронзительные - такие у многоопытной дикой кошки, выслеживающей добычу.

Присутствующим мулла объяснил, что это аспирантка, здесь на практике, а по воинскому званию она - лейтенант.

На совещание не пригласили - так было задумано - главного участника Юрия Феофановича Панасенко: по дороге от убежища до жилища муллы все могло случиться.

Бандиты, которые охотились за буровиком, по многим признакам, уже вынюхали, где скрывается их жертва: на протяжении последних двух недель в Табеевом Стане побывало немало чужаков, некоторые задерживались с ночевками. Чужаки всегда появлялись под благовидным предлогом: закупали у сельчан козлиную шерсть, которой здесь в изобилии, привозили товары, которых не было в "лавочке" Амира Батыровича. Был какой-то ростовчанин, предлагал мини-инкубатор. В этом изделии жители, конечно, очень нуждались, но тут продавец называл цену - и люди показывали спину. Чувствовалось, что свой мини-инкубатор продавать он даже не собирался. Но вдруг он его продал - отдал почти задаром и тут же на своем обшарпанном "Москвиче" покинул Табеев Стан. Покинул за несколько часов до приезда московских аспирантов.

На ростовского челнока мало кто обратил внимание, но когда мулле шепнули, что тот продал мини-инкубатор за смешную цену и тут же укатил на трассу, мулла передал Амиру Батыровичу: гостя на совещание не брать: улица, даже пустынная, имеет свои глаза.

Амиру Батыровичу мулла сказал:

- Гостя далеко не запрятывай. Он будет приманкой, своего рода подсадной уткой.

И подробно изложил, куда и как поместить "подсадную утку". Все добровольцы получили свои роли, у каждого нашлось охотничье ружье и другая принадлежность для охоты на крупного зверя.

Гюзели досталась роль хозяйки дома, где был хозяином Амир Батырович. Амиру Батыровичу Полунин ещё раз напомнил:

- Убийца нам нужен живой.

- А если раним?

- На здоровье, лишь бы мог дать показания.

Самому Семену Полунину досталась роль хозяина дома напротив. Он обосновался в гараже, двери которого выходят прямо на улицу. В любой момент ждали появления мотоциклистов. Людей настроили: за рулем будет молодой человек, одетый может быть по-всякому, сзади - мужчина в одежде цыганки. Этот мужчина и есть тот самый убийца. Он же и самый опасный.

Но когда стемнело, и центральная улица опустела, откуда-то из переулка вышел невысокого роста мужчина, в военной форме.

Был он без головного убора, но, судя по шагу, в массивных армейских ботинках, какие носят омоновцы или десантники, в руках - большая, но не тяжелая дорожная сумка.

Если взглянуть со стороны - молодой лейтенант, добравшийся до Табеева Стана оказией. В Табеевом Стане, чувствуется, он впервые, шагает замедленно, присматривается к домам, приехал наверное к знакомым или родственникам.

Но он уже был под наблюдением, хотя каждый, кто за ним следил, вслушивался в тишину позднего вечера, стараясь уловить звук мотоцикла. Вот сейчас лейтенант нырнет в чью-то калитку, и улица опять опустеет.

После жаркого дня юго-восточный ветер, весь день ниспадавший с западных склонов Каменного Коржа, так и не утих, но ослабел настолько, что казался таким усталым, что листья, спаленные зноем, еле шевелились, издавали шорох разворачиваемой фольги. Во дворах, среди каменных стен, по-прежнему было душно, пахло овчарнями.

Вот незнакомец поравнялся с двором Амира Батыровича. Шаг ровный, неторопливый.

В доме Амира Батыровича свет - горит в зале люстра. На окнах легкие прозрачные шторы. В углу телевизор. У телевизора - человек. С улицы он виден в отражении большого напольного трюмо. Сам же человек - где-то за стенкой.

Человек этот - Юрий Феофанович Панасенко. Когда он поворачивался к зеркалу, было четко видно его изуродованное лицо - память о скважине. Пешеход, смотревший на него с улицы, проходя под окнами, чуть замедлил шаг, из руки в руку переложил сумку, ещё медленней пошел дальше. "Он!" определил Полунин, глядя из приоткрытой двери темного гаража.

Но незнакомец не свернул к калитке, замедленным шагом проследовал дальше. Дом Амира Батыровича остался позади.

"Не он", - засомневался Полунин, и почувствовал, как мышцы, напряженные для схватки, ослабели. Он опять весь обратился в слух: нет, подскочат все-таки на мотоцикле - этот прием у них отработан.

И пока зрение переключалось на слух, Семен упустил миг и, заметил, когда уже незнакомец открывал калитку соседнего двора. Еще засветло Семен убедился, что калитка запиралась на замок и открыть её можно, имея при себе ключ.

Но в калитку незнакомец вошел, как-будто кто-то ему открыл заранее.

Почему он завернул к соседям, стало ясно уже в следующую минуту. Незнакомец появился на каменной стене. На секунду задержался. Было слышно, как коротко взвизгнула собака. Не залаяла - не успела.

"А ведь может не успеть и Амир Батырович", - с тревогой подумал Полунин. А ещё он подумал, что Гюзели ничего другого не останется, как застрелить убийцу. Но это уже - крайний случай.

О том, что незнакомец проник в соседский двор, он подал сигнал Гюзели, и она, стоя над крыльцом на затемненной веранде, ответила ему взмахом белой косынки.

Тем временем незнакомец, умертвив собаку, обогнул куст винограда, направился к крыльцу. Вот здесь его должен выстрелом в плечо обезвредить один из добровольцев. Тот лежал с карабином на крыше сарая.

Выстрел - это сигнал для Амира Батыровича, а значит, и для него, Полунина. Остальные будут вести огонь по колесам - не дадут мотоциклистам уйти.

Но лежавший на крыше доброволец замешкался. Незнакомец поднялся на крыльцо.

И Амир Батырович, услышав, как взвизгнул его Казбек, и, поняв, что собака уже мертва, не дождавшись выстрела, включил фонари. Незнакомец с ножом в руке бросился в калитку. Гюзель выстрелила ему вдогонку. Но он уже выбежал на улицу, и здесь столкнулся с Полуниным.

Не сдобровать бы капитану, не окажись незнакомец раненым. Полунин почувствовал, что удар ножа пришелся ниже локтя. Нанести второй удар тот не успел. Амир Батырович схватил незнакомца за руку, но у того в руке уже был не нож, а... фонарик. Незнакомец силился его включить. Фонарик мигнул, луч скользнул по верхушкам деревьев и в следующий миг кто-то ударом ботинка выбил фонарик из рук.

Гюзель поспешила мужчинам на помощь. Они прижали незнакомца к земле. Она его обыскала. Из-под мышки достала кастет, как потом оказалось, это было то самое незнакомое оружие, за поясом - Вальтер. Нож, которым был ранен Семен, тут же кто-то подобрал.

В тот момент, когда мужчины у калитки вязали незнакомца, по улице на высокой скорости промчался мотоцикл, обдав людей выхлопными газами. Мотоцикл заметили поздно, никто по нему не успел выстрелить - все были увлечены пойманным.

Пробиться к трассе не удалось. На выезде из суходола перед полуразрушенным каменным мостиком Ишутинский "Форд" был обстрелян. Одна пуля прошла в нескольких сантиметрах за спиной водителя.

Павел Петрович услышал звон разбитого стекла. В первое мгновение ему показалось, что кто-то из-за куста боярышника бросил камень.

Стреляли действительно из-за куста, автомат был с глушителем. Это Павел Петрович осознал в следующий момент, когда боковым зрением увидел человека. Тот стоял на коленях, у него на плече был гранатомет.

Мысль мелькнула трезвая: если бы стрелку нужно было уничтожить "Форд", он выстрелил бы из гранатомета.

И еще, что схватило боковое зрение: держал гранатомет то ли низкорослый мужчина, то ли мальчик, был он до черноты смугл.

"Кавказец".

Эти ребята в степях южной России уже давно чувствуют себя хозяевами. Многие из них, женившись на местных бабенках, обеспечили себе надежную "крышу", предпочитают перебрасывать через новую границу контрабандные грузы, главным образом афганскую траву и турецкий спирт.

Ишутин предположил, что Кормильцев и Донченко захватили "фуру" не с травкой и не со спиртом. Здесь было что-то поважней. Если верить барановскому участковому, то в фургоне могли находиться узлы и детали самолета. А весь комплект наверняка в двух машинах, а может, и в трех.

Но почему контрабандисты так всполошились? Обстреляли "Форд", который, казалось, не имел никакого отношения к похищенному фургону. Все это наводило на мысль, что контрабандистам известно, чем занимается региональная служба безопасности, и что сам "новый русский", сидящий за рулем "Форда", её человек.

Ишутин, хотя и попал под пули, успел проскочить полуразрушенный мостик, теперь до трассы было рукой подать, но и там можно схлопотать пулю из какого-нибудь обшарпанного "Москвича', но и рассчитывать на помощь.

К мосту подходил фургон, и во что бы то ни стало ребят нужно было предупредить о поджидавшей их опасности :

А предупредить - значит, вернуться по той же дороге, по тому же полуразрушенному каменному мостику, где в отдалении под кустом боярышника дежурит гранатометчик.

У Павла Петровича карты с собой не было, но он и без карты знал местность, как свою фирму "Автосервис".

Ближайшей объездной дороги нет, а проскочить по бездорожью стопроцентная гарантия, что "Форд", эта мощная машина, здесь, на каменистых надолбах ни при каких условиях не пройдет.

И Павел Петрович решил возвращаться под пули: а вдруг повезет?

По природе он не был азартным. Но умел рисковать. Два года службы на границе приучили его к разумному риску.

Он вспомнил, как, однажды, будучи в секрете, по беспокойству собаки заметил, что за ближайшей скалой, за поворотом тропинки, по которой должна проследовать смена, кто-то затаился. Предупредить заставу он не мог - не было с собой рации. Местных жителей здесь не должно было быть - ближайшее селение в десяти километрах. Разве кто заблудился? Погода пасмурная, с утра моросил дождь и по ущелью сплошной пеленой стлался туман.

А контрабандисты, как правило, используют ненастье. Ходят они с ножами. Скольких пограничников, особенно неопытных, уложили в этих горах!

Одно, что видел он отчетливо, отрезок тропы, по которой с минуты на минуту проследует наряд. И как только он увидел шестерых пограничников с собакой, дал очередь из автомата по выступу скалы. Под темным дождливым октябрьским небом трассирующие пули послужили целеуказанием.

Он видел, как наряд спешно рассредоточился и уже к скале приближался в готовности к встрече с засадой.

Предупреждение автоматной очередью оказалось как нельзя кстати. Нарушитель был вынужден без сопротивления сдаться.

Что-то подобное было и сейчас. С покатого холма он видел дорогу, по которой проследует фургон, но если машина спустится в суходол, будет приближаться к роковому каменному мостику, дорогу потеряет из виду и фургон выйдет на дистанцию полета кумулятивной гранаты.

Как офицеров предупредить, что там - засада?

Труда не составило догадаться, что кто-то заинтересован, чтобы от фургона остался один обугленный остов, а там, поди, разберись, что за груз?

Павел Петрович остановился, не выпуская из виду дорогу, достал ручной пулемет. Примерно зная, где место засады, скрытое холмом, стал всматриваться в местность, напрягая память.

В тот момент, когда у каменного мостика его обстреляли, боковым зрением он увидел не только куст боярышника, но и промоину на склоне холма.

Эту промоину он сейчас видел с другой точки. Она пролегала где-то в сотне метров левее куста боярышника.

Сам себе вслух сказал:

- А поднимусь я немного вверх, не упуская дороги.

Он вел машину по камням, объезжая крупные валуны. А когда "Форд" забуксовал окончательно и не взял крутого подъема, бросил машину прямо на крутизне подъема и с пулеметом на плече поднялся на вершину холма.

Отсюда была видна верхушка боярышника, а на противоположном склоне чуть-чуть просматривалась полоска дороги. Здесь он остановился, устроил себе огневую позицию.

Стал ждать. Боялся, что ребята за ревом дизеля не услышат выстрелов, но был уверен, что пули над головой гранатометчика сделают свое дело заставят его надежней укрыться, и пока он будет менять место засады, фургон успеет проскочить мостик.

Это был шанс. Но он был так мал, что надеяться на "авось повезет", было сомнительно.

Фургон показался не скоро, водители, не зная местности, вели машину осторожно, на пониженной скорости, где дорога раздваивалась, останавливались, отыскивали следы "Форда".

Позднее утро переходило в полдень. С вершин холма четко просматривались серые, в своем однообразии дали.

Можно было двигаться вместе - "Форд" и фургон. Но капитан Кормильцев из-за неисправной рации приказал Ишутину как можно быстрее выскочить на трассу и оттуда, с ближайшего поста ГАИ, запросить подкрепление - была возможность схватить всех, кто ночью пригнал фургоны в Полынную балку.

Павел Петрович понимал важность такого приказа, но он понимал и другое: если продолжить движение к трассе, то Кормильцев и Донченко найдут в этой степи смерть. А те, кто остался в Полынной балке, тоже будут прорываться на трассу, вот там их надо будет перехватывать.

Наконец-то на гребне высоты показался фургон, ведомый Кормильцевым и Донченко.

Павел Петрович выждав несколько секунд и, тщательно прицелившись в верхушку боярышника нажал на спусковой крючок.

Он не видел, как повела себя засада, но заметил главное, ради чего открыл огонь. Фургон остановился, из кабины выпрыгнул, кажется, Кормильцев, и с автоматом в руке стал подниматься по откосу, чтобы, по всей вероятности, разглядеть, откуда стреляют.

Стремительно бежали секунды, фургон стоял посреди дороги. И если ребята будут медлить, станут прекрасной мишенью для гранатометчика. Теперь он пойдет на сближение.

Павел Петрович бросился к машине, чтобы показать своим товарищам, что это он ведет огонь, ведет в ту самую точку, откуда угрожает опасность.

Бросив пулемет на заднее сиденье, Павел Петрович развернул "Форд", погнал его назад, откуда с противоположного склона Кормильцев и Донченко могли его увидеть. Остановившись на виду у фургона, Павел Петрович дал несколько очередей вверх.

Наконец-то догадались ребята! Фургон стал разворачиваться, на какую-то долю минуты подставив свой левый борт гранатометчику. Расстояние предельное, но если гранатометчик опытный, то может и достать.

Медленно, с большими потугами, дергаясь взад-вперед, фургон развернулся. Павел Петрович видел, как в кабину на ходу, впрыгнул человек все-таки это был Кормильцев, - и тяжелогруженная машина, набирая скорость, скрылась за горизонтом.

Ишутин выскочил на трассу, из подвижного поста ГАИ связался с дежурным по областному управлению ФСБ, коротко изложил обстановку и, не задерживаясь ни секунды, выехал на проселок, ведущий в Табеев Стан.

Несмотря на значительную потерю крови / требовалось вычистить и зашить рану/, капитан Полунин решил допросить пойманного.

Связанный кожаными ремнями, бритоголовый пленник (парик с него сорвали) пытался лягнуть каждого, кто к нему приближался. С виду мальчик, он сопротивлялся, как попавший в капкан матерый волк. Из его окровавленного рта сквозь выбитые зубы срывалась ругань. Видя над собой широкоскулые азиатские лица, кричал:

- Шакалы! Шакалы! Предали Аллаха!

Амир Батырович наклонился над пойманным.

- Я его знаю, - сказал он, обращаясь к Полунину. - Это Булат. Он мне предлагал осетинский спирт.

И пойманный узнал владельца местного магазина, узнал, ещё когда его вязали. Ремни сначала были в руках Амира Батыровича, потом он их передал Хасану, водителю бензовоза, и тот ловко укротил Булата: перехватил ему запястья, вывернул кисти рук и сзади, подтянул ремни к пяткам, отчего малейшее движение вызывало нестерпимую боль. Так обычно чеченцы вяжут своих заложников, чтоб те не сбежали.

В этой позе он и валялся под ногами у тех, кто его схватил и обезоружил. Он догадался: это Амир Батырович устроил на него засаду и, поэтому слова Булата адресовались непосредственно хозяину дома:

- Зарэжу!

- Да ну?

- Меня обменяют. На англичанина.

Гюзель, стоявшая здесь же, понимала, что первичный допрос необходим, да, собственно, пленник, уже раскрыл рот, но он не говорил, что хотелось от него услышать.

- Прошу оставить нас одних, - попросила Гюзель присутствующих. - А вы, Амир Батырович, задержитесь.

Оставшись вчетвером, капитан Полунин спросил задержанного: - Кто был за рулем мотоцикла?

В ответ:

- Шакал.

- Не будете отвечать на мои вопросы, я вас передам родственникам Рустама Усманова. Это вы убили Усманова.

- Никого я не убивал!

- Мы уже вызвали брата Усманова. Он скоро будет здесь. Он определит, какой смертью вам умереть.

- Меня обменяют. На англичанина.

- Это как посмотрят Усмановы.

Гюзель слушала скупую речь мужа, твердо зная, что самосуда не будет. Не для того они приехали на Каменный Корж и целых два месяца охотились за этим бандитом.

Убийцу рабочих ждали в Москве, в отделе по борьбе с терроризмом. Там требовалось установить, кому помешала бригада буровиков.

Амир Батырович тоже слушал слова аспиранта, обращенные к пойманному, иуже было поверил, что аспирант действительно передаст этого мерзавца брату Усманова. А Зефар, брат покойного, устроит Булату такой суд, что в подземном аду многоопытные ибрисы лопнут от зависти.

Амир Батырович рассуждал так: нынешняя власть заверила Европу, что Москва казни приостанавливает / иначе Россия не попадет в Совет Европы/, но дарить жизнь такому убийце никак нельзя, его и в самом деле могут обменять на англичанина - чтоб не портить с Англией дружественных отношений. Так что самый верный вариант был один - передать Булата в руки Зефара, а в рапорте донести, дескать не смог сдержать разъяренных родственников.

Официально аспирантов, конечно, накажут в дисциплинарном порядке, а по-человечески поймут: властьтут ни при чем, нарушают договоренности не президент и не правительство, а рядовые чиновники. А рядовые чиновники всегда что-то нарушают, иначе не было бы смысла постоянно преодолевать трудности. При таком варианте поворота событий не будут даже заводить уголовное дело.

И коль эта маленькая зеленоглазая женщина с длинной косой пригласила Амира Батыровича остаться при допросе, он уже не сомневался, что убийцу передадут ему на руки, а он, в свою очередь, передаст его Зефару. Москвичей он заверит, что убийца до приезда милиции попытался убежать, а Зефар не позволил. Так что пусть товарищи не сомневаются, все будет сделано правильно, по степному. И все жители Табеева Стана любому следователю скажут в один голос: да, был побег...

- Мы вас развяжем, - говорил капитан Полунин, глядя на Булата. - Но сначала назовите имя и фамилию мотоциклиста.

Задержанный, страдая от боли, вызванной стягивающими ремнями, смотрел одним глазом - второй уже заплыл. - Ласточка. - Где живет, не знаю. Клянусь Аллахом.

Полунин повернулся к Зарипову:

- Амир Батырович, попустите ему ремни, - сказал и подумал: "Ласточка не Дмитрий ли Козинский?" Странное поведение хозяина их дома, давало основание подозревать именно его. И если эта догадка подтвердится, то Козинского надо немедленно арестовывать.

"Арестовывать!" Полунин едко усмехнулся. Эту его усмешку заметила Гюзель. Она тоже думала о Козинском. Был бы рядом Павел Петрович Ишутин. Да где его искать?

Полунин задал задержанному ещё несколько вопросов, но ни на один из них вразумительного ответа : не получил.

"Психологическая атака" - угроза передать убийцу родственникам убитого - не удалась. Но и то, в чем Булат признался, было важно: англичане, схваченные в Чечне год назад, пока ещё живы. Но взятые в заложники были не двое, а четверо. Значит, двоих заполучила себе другая семья. Захват людей это теперь, пожалуй, главный заработок чеченцев, разучившихся работать.

Время приближалось к полночи. Гюзель несколько раз пыталась связаться с райцентром, но в телефоне слышались или чужие разговоры или музыка - было такое впечатление, что телефонная линия подключена к местной радиотрансляции.

- У вас, Амир Батырович, есть подвал?

- Конечно. - Поместим туда задержанного. Рану ему уже перевязали. До утра потерпит.

Амир Батырович заговорщецки шепнул:

- А может, мы его... передадим Усмановым?

- Зачем?

- Ну, чтоб они его допросили. Вы им напишите вопросики...

- Он мне не ответил.

- Вам-то да... А вот им... Они же будут спрашивать по-другому.

- Нельзя так, Амир Батырович. Мы все-таки живем в государстве.

Амир Батырович ухмыльнулся:

- Вот именно, "все-таки"...

С улицы доносились возбужденные голоса, говорили не по-русски.

- О чем они? - Семен взглянул на Гюзель.

- Люди там друг друга спрашивают, что ты за начальник. Ловили все вместе, а распоряжаешься ты один.

- Значит, начальник... А пока, Гюзель, иди поспи. А я подежурю.

- Куда он денется?

- Денется...

Капитан Полунин до самого утра так и не сомкнул глаз. Он стерег убийцу, которого Амир Батырович запер в подвал и надел на голову мешок.

Родственники Усманова так и не покинули двор, надеялись, что офицер Федеральной службы безопасности, потерявший много крови, уснет, и они упросят Амира Батыровича отдать им убийцу.

А такой момент был, когда Гюзель отлучалась. Она отлучалась дважды: первый раз, когда сопровождала Юрия Феофановича в дом муллы. Сам мулла после всего случившегося предложил перепрятать рабочего, на всякий случай вдруг нагрянут дублеры? Наниматели киллеров такое практикуют: на одну цель, если она, конечно, того стоит, направляют двух, а то и трех снайперов чтоб поразить наверняка.

Второй раз отлучалась, чтоб из медпункта, где, тоже был телефон, дозвониться до милиции. Трубку взял Глеб Ваганов - на просьбу не знакомой женщины, назвавшейся лейтенантом, отвечал стереотипно - сослался на трудности: нет бензина, ехать не на чем.

Машину в Табеев Стан так и не выслали. Каким-то образом муж Луизы Цвях узнал, что двое из Москвы - муж и жена - все-таки задержали убийцу, наводившего страх на хутора и поселки Каменного Коржа, вызвал с мельницы лейтенанта Горчакова.

- Теперь ты, герой Чечни, понял, кто вас разоружил? - ухмыльнулся Питер.

- Понял. Аспиранты.

- Сотрудники службы безопасности.

- Похоже.

- Я вас и посылал, чтоб вы убедились. Сейчас они нуждаются в нашей помощи.

- Что от нас требуется?

- Берите БМВ - и самой ближайшей дорогой в Табеев Стан. Они поймали какого-то кавказца, работавшего под видом молодой цыганки. Его нам не удалось поймать. Так вот... Я хочу с этим кавказцем познакомиться.

- А если они не согласятся?

- Согласятся. Скоро другого быстроходного транспорта у них не будет.

- А дежурный милицейский мотоцикл?

- У милиции нет горючего.

- Что сказать аспирантам?

- Скажи: из Фейергрота можно будет связаться с областью, а те уже свяжутся Москвой. Ну, этому их учить не нужно. А ещё скажи: для малой авиации у нас есть взлетно-посадочная полоса. Кстати, мы можем запросить и вертолет. Словом, сделай все, чтобы капитан и его лейтенант у нас побывали.

- Они действительно супруги? - спросил Горчаков.

- Да. И обезоруживал вас двоих лейтенант в юбке. Позор вам, герои Чечни!

Каждый раз, при малейшем поводе, Питер Уайз не преминает упрекать бывших военнослужащих Российской Армии их чеченским "геройством". Свою злобу к России он вымещает на этих несчастных, которых бросили неизвестно зачем в чеченскую мясорубку. Им ещё повезло: они легко отделались ранениями и волею судьбы благодаря графине Луизе Цвях оказались в батраках у немецкого Петра Удовенко.

Эти батраки были сыты, как бараны у хорошего хозяина, но и как бараны шли туда, куда велел им хозяин,

Сейчас хозяин под благовидным предлогом посылал их в Табеев Стан, чтоб оттуда они привезли пойманного убийцу.

Питер не скрывал от Горчакова, что он желает задать несколько вопросов лично этому кавказцу, готов будет правдивые ответы оплатить марками или долларами. Питеру Уайзу, а значит, и его настоящим хозяевам надлежало знать, кто стремится вырвать у них из рук Каменный Корж, а значит, лишить некоторых богатейших немцев, владеющих миллиардными капиталами в ЮАР, миллиардов, которые подарят им недра России.

Горчаков, захватив с собой Семагина и пару автоматов, выехал на хозяйском БМВ в Табеев Стан. Зная проселки, батраки Луизы к Питера добрались до места за каких-то три часа.

Гюзель сразу же узнала высокого коренастого бородача, которого чуть было не лишила глаза, приветливо с ним поздоровалась за руку.

- Мы к вам на помощь, - весело сказал Горчаков.

- Спасибо, уже не требуется.

- Обижаешь, начальница, - с приблатненным говорком отозвался Семагин. - И стволы для вас прихватили...

Гюзель взглянула в салон, там, верно, лежали автоматы Калашникова и добрый десяток снаряженных магазинов.

Оружие было как нельзя кстати - предстояла опасная дорога, и неизвестно, на каком отрезке пути пойманного попытаются отбить. Ведь второй участник разбоя - мотоциклист - с вызовом пронесся мимо сгрудившихся людей, видел, как вязали его напарника, он, несомненно, дал уже знать, что случилось.

Обычно киллеры в подобных случаях уничтожают раненого или пойманного напарника - только мертвые каменно молчат. Но то ли у мотоциклиста не было оружия, хотя бы гранаты, чтоб метнуть в толпу, или же он понадеялся, что пойманный никого не выдаст.

Нужно как можно быстрее хватать мотоциклиста, и этим мотоциклистом, как уверились Полунин и Давлетова, был хозяин их дома - Дмитрий Козинский.

Его задержать могла бы местная милиция. Но дежурный отмахнулся от звонка лейтенанта Давлетовой. Его же не предупредили, что будет звонить лейтенант.

А Козинский-если это был он - за ночь мог преодолеть не одну сотню километров, Хотя... преступник, где бы ни совершил преступление, тяготеет к родным местам. А для Дмитрия Козинского родное место - поселок Мергель. Там он родился и вырос, там проживает его родня, в случае надобности, она же его и спрячет.

Было досадно, что с горизонта исчез Ишутин. Без таких агентов, как он, ни прошлое КГБ, ни нынешнее ФСБ, много не наработают. Именно агенты, на которых никто не подумает, что они агенты, - настоящие глаза и уши любой силовой структуры, любая операция без предварительной работы агентов обречена на провал.

Рядом Ишутина не было, и засветившиеся аспиранты чувствовали себя весьма неуютно.

И вдруг - предложение о помощи от людей, к которым ещё недавно Полунин и Давлетова присматривались: а не они ли открыли охоту на буровиков?

Надежные ли эти помощники? А что если в дороге люди Луизы Цвях уничтожат "аспирантов" и освободят убийцу? Но тогда не избегут кары новоиспеченные российские граждане. Не избегут, а толку? Неужели их жизни стоят жизней двух молодых чекистов? Сколько ещё будет на их опасном и трудном пути этих Цвяхов и Уайзов?

И, тем не менее, предложение о помощи обнадеживало. А почему бы и не принять его? Если воспользоваться услугами людей Луизы Цвях, можно будет быстрее выбраться на трассу, а там и свои подоспеют, Ищутин разыщется.

- Поезжайте, - благословил Амир Батырович.

Пойманного на виду всего селения перевели из подвала в машину. Гюзель взяла автомат, предложенный Горчаковым, на всякий случай заменила магазин и для убедительности, что патроны не учебные, короткой очередью провела по вершине тополя, сбила несколько веток.

- Обижаете, лейтенант, - уже без приблатненного говорка отозвался Семагин. - У нас качество, как в совхозе "Гигант".

- А при чем тут "Гигант"?

- Наша графиня оттуда получает продукты.

- Разве не из Германии? - Гюзель свела щелки глаз, что не понять, говорит в шутку или всерьез.

- Немцы - люди умные. Это мы тушенкой из Польши можем травить себя, как грузинским спиртом.

"А парень, хоть и герой Чечни, а соображает," - подумала Гюзель. Благожелательно настроенный Семагин ей уже начинал нравиться.

- Мотоцикл водите?

- А кто из нас не водит? - ответил Семагин. - Это "Урал" - то?

- "Урал"

Она уже рассчитала: за рулем мотоцикла будет Семагин, а они с Семеном садятся в БМВ, при них будет пойманный и оружие. Бородатый не возражал, он был рад - это было видно по его глазам, - что аспиранты так быстро согласились ехать с ними в Фейергрот.

Собирались скоро, даже не позавтракали, но местная фельдшерица успела поменять Семену повязку, предупредив, что швы нужно накладывать незамедлительно, иначе потом останется очень заметный шрам.

Рана саднила, но в суматохе боль притуплялась. Семен тешил себя тем, что к вечеру они обязательно доберутся до областного центра.

Поспешая за солнцем, они выехали на каменистое плато, с его вершины в серой дымке просматривались очертания знакомых холмов. Две недели назад Семен и Гюзель здесь побывали в надежде отыскать хоть какие-нибудь экзотические растения, но, кроме редких пучков полыни, не нашли ничего, что украсило бы их гербарий.

В тот раз им не повезло. Зато сейчас...

Уже километров за восемь они увидели большегрузную машину, которая двигалась им навстречу.

- Фургон, - определил Горчаков.

Первая мысль, которая пришла Семену в голову: рация! У них должна быть рация.

Но вскоре радость предстоящей встречи сменилась тревожным чувством. Это тревожное чувство укрепил Горчаков.

- В этот фургон товарищ капитан (он уже узнал воинское звание Полунина), можно запрятать десятка два башибузуков. Как-то в Чечне такой нам попался. Мы сопровождали колонну бензушек. Они, якобы, нам уступая дорогу, свернули далеко на обочину, остановились, а когда колонна с ними поравнялась, высыпали из фургона и гранатами - по цистернам. Да маленько не рассчитали, волна от ближней взорвавшейся цистерны была такой, что пламя накрыло и ловких гранатометчиков.

Воспоминание лейтенанта было не к месту, но оно сразу же настроило на любую неожиданность.

Фургон, не доезжая метров пятидесяти до мотоцикла, остановился - самая удобная дистанция для стрельбы из гранатомета.

Лейтенант Горчаков тоже остановил машину. Полунину, сидевшему рядом с водителем, Гюзель передала второй автомат.

Так несколько минут машины стояли друг перед другом. Никто не решался выходить из машины первым. Тут уже действует закон дикой степи: кто первый выйдет, да ещё с оружием, тот первый и получит пулю. Но до бесконечности выжидать никто не будет.

Кому-то первому надо решиться. Вдруг из мотоцикла, остановившегося на обочине, выбрался Семагин. Он без оружия, но по его поведению, по его топтанию на месте, уже можно было судить, что к фургону он не подойдет поостережется.

Семен, ни на миг не отрывая взгляда от фургона, услышал, как у него за спиной хлопнула дверца, и вот уже своим легким беззаботным шагом к Фургону направляется Гюзель. Она безоружная. Успокаивало: пойманный связан по рукам и ногам, с мешком на голове - к автомату не прикоснется.

Приказать ей вернуться - поздно. Полунин видел только её спину, точеные ножки в истрепанных кедах. Толстая светлая коса переброшена на грудь: дескать, любуйтесь, кто в фургоне.

Подходя, она заметила, что в кабине трое. Двое, в том числе и водитель, в милицейской форме. Но Гюзель как разыскник прекрасно знает, что около пяти процентов преступлений совершаются людьми в милицейской форме.

Она подошла к водителю, улыбчиво спросила:

- Ребята, у вас есть рация?

- А что случилось?

- У нас больной.

- К сожалению...

Она успела рассмотреть, что сидевший справа капитан держал на коленях автомат, а сидевший посередине, до черноты смуглый, был со связанными руками.

И вот то, что они держали человека со связанными руками, развеяло сомнение, что это бандиты.

Капитан, не выпуская из рук оружие, открыл дверцу.

- Я взгляну на вашего больного.

- Пожалуйста, - Гюзель передернула плечом. - Только оставьте ваше оружие в кабине.

Капитан положил автомат под ноги шоферу, и вместе с женщиной направился к БМВ. Он шел не рядом, а как бы прикрываясь спутницей, и уже у самой машины пристально взглянул на человека с перевязанной рукой..

- Полунин - ты?!

Семен рывком открыл дверцу, выпрыгнул, правой рукой схватил за плечо милиционера.

- Слушай, Кормильцев, как ты здесь оказался? Мы тебя рассчитывали найти в Мергеле.

- Кто это "мы"?

- Ну, я и капитан Донченко.

- А где он?

- За рулем.

- А ты тут с кем работаешь?

- Вот с ней, с лейтенантом Давлетовой, - показал на Гюзель.

- Не знаю такой. Она давно у нас?

- Она из МВД.

- Слушай, Сеня, я уже в неё влюбился...

- Опоздал.

- А что так?

- Знакомься, моя жена, - и опять показал на Гюзель.

- Ну, Семен! Может, и твоя теща с вами?

- Тещи пока с нами нет. А вот тот, кто пускал кровь рабочим, этого мы везем.

Г'юзель осталась при задержанном, а Полунин и Кормильцев подошли к фургону, Кормильцев рассказал, как они здесь очутились. Рассказал свою одиссею и Полунин.

- Рация-то у вас есть?

- А у вас? - свою очередь спросил Кормильцев.

- Понятно. - Полунин покачал головой. - Зато, как я вижу, мы неплохо вооружены.

- Еще бы! - усмехнулся Кормильцев. - Сегодня в России не везде найдешь буханку хлеба, зато стволов - сколько угодно.

Решили к трассе пробиваться сообща. В кабину фургона пересадили Булата. Здесь же нашлось место и для Гюзели.

Горчаков пытался уговорить заехать в Фейергрот, а оттуда уже связаться с областью, но три капитана решили пробиваться на трассу через Жабокрюковку, это было ближе, да и дорога хорошо знакома.

Полунин поблагодарил Горчакова и Семагина, видел, что Горчаков удручен, а почему - уточнять не стал.

На трассе Булата передали высланным навстречу офицерам ФСБ.

Через своих офицеров полковник Гладков передал Полунину, что для него и для лейтенанта Давлетовой командировка закончилась.

- А мы ещё до ума не довели гербарий, - с наигранным сожалением сказал Полунин. - Да и для моей диссертации нашелся любопытный материал. Нам бы ещё недельку...

Возглавлявший группу поддержки майор Ильин, принявший для препровождения в Москву Булата, заметил:

- Семен Михеевич, оставьте ваши научные изыскания для следующей командировки. У вас это неплохо получается. Вы свое задание выполнили обезвредили убийцу.

- Но не схвачен мерзавец, который его возил. - Он будет схвачен. Местной милицией, - сказал майор Ильин. - И найдут все машины.

Местная милиция нашла только один фургон - тот, что остался у Полынной балки. Да его и не нужно было искать. В суходоле, сброшенный в расщелину, он пылал огромным факелом, вытягивая в белесое небо черную ленту дыма.

От фургона остался обугленный остов да груда оплавленного белого металла. Водителей фургона, по свидетельству случайно оказавшегося поблизости пастуха, подобрала какая-то легковая машина.

Кто мог быть мотоциклистом, доставлявшим киллера к местам преступлений, Полунин распространяться не стал. Нужно было сначала посмотреть мотоциклисту в глаза.

Капитан лишь уточнил, что мотоциклист прекрасно знает местность, не хуже знает и местную милицию, пользуется её доверием, за что, по всей вероятности, и поплатился жизнью капитан Довбышенко. Доверился бывшему коллеге.

За время работы в отделе по борьбе с терроризмом капитан Полунин убедился, как опасны для государства люди, изгнанные из МВД. Благодаря таким, как они, процветает организованная преступность. Преступники, обладая милицейскими знаниями, неуязвимы. Убежденность капитана Полунина основывалась на фактах, с которыми он сталкивался, выслеживая террористов. Террорист, прежде чем стать таковым, нередко проходит школу в силовых структурах, не год и не два носит погоны работника милиции, а то и ФСБ. Многие из них ожесточились в Афганистане и Чечне.

На развилке дорог, где самосвалы сворачивают в карьер, Полунина и Давлетову поджидал Павел Петрович Ишутин. Он внаглядку сопровождал фургон до самой трассы, но выезжать на трассу не стал. Здесь уже было скопление милицейских машин и среди них выделялся желтый "Уазик" майора Мацака. Было ни к чему, чтобы "нового русского" видели среди офицеров ФСБ.