Змеиный маг

Глава 10. СУРУНАН. ЧЕЛЕСТРА

Сартаны под предводительством Самаха возвращались к жизни с энергией, ошеломившей Альфреда. Народ выходил из склепов в мир, который сартаны некогда создали для себя. Магия сартанов быстро вдохнула жизнью все вокруг, и все стало таким прекрасным, что у Альфреда не раз наворачивались на глаза слезы радости.

Сурунан. Это слово происходило от руны, обозначающей центр — центр, сердце их цивилизации. По крайней мере, он для этого предназначался. К несчастью, это сердце перестало биться.

Но теперь оно снова ожило.

Альфред гулял по улицам города и изумлялся их красоте. Здание были построены из розового и жемчужно-белого мрамора, принесенного еще из старого мира. Высокие шпили, возведенные магией, парили в изумрудно-бирюзовом небе. Бульвары, аллеи, прекрасные сады, спавшие таким же глубоким сном, как и их создатели, были оживлены магией. И все улицы вели к сердцу Сурунана — зданию Совета.

Альфред давно забыл, какое это удовольствие — находиться среди себе подобных. Ему так долго приходилось таиться и скрывать свою истинную природу, что для него было подлинным блаженством не беспокоиться, как бы случайно не выдать свою магическую силу. Но даже в этом новом прекрасном мире, среди своего народа, он никак не мог почувствовать себя уютно и легко.

Город делился на три части: внутреннюю, центральную, и внешнюю, которая была куда больше, но зато не такая красивая. Части города были отделены друг от друга высокими стенами. Альфред, изучая внешний город, сразу понял, что в нем жили менши. Но что случилось с ними, когда сартаны уснули? Из того, что он видел, ответ получался лишь один, и довольно жестокий. Хотя сартаны быстро восстанавливали город, до сих пор было видно, что в этой части города шли ожесточенные сражения. Окна в домах были выбиты, стены кое-где обрушились. Изорванные вывески, написанные по-гномьи, по-человечески и по-эльфийски, валялись на мостовой.

Альфред печально смотрел по сторонам. Неужели это сделали сами менши? Исходя из того, что он знал об их воинственной натуре, это вполне могло быть. Но почему сартаны не остановили их? Потом он вспомнил образы ужасных существ, которых он видел в сознании Самаха. Что это были за существа? Еще один вопрос. Слишком много вопросов. Почему сартаны ушли в анабиоз? Почему они отказались от ответственносги за этот мир и за остальные созданные ими миры?

Он стоял на выходящей в вечерний сад террасе дома Самаха и думал, что это, должно быть, ужасный недостаток — задумываться о таких вещах, и что, наверное, этот недостаток и не дает ему быть счастливым. Наконец-то у него было все, о чем раньше он мог лишь мечтать. Он нашел свой народ, и они оказались такими, как он надеялся — сильными, решительными, могущественными. Они были готовы исправить все зло в мире. Тяжкий груз возложенной на него ответственности оставил его. Теперь он был не один, печально спросил он у себя.

— Что же во мне не так?

— Я однажды слышала о человеке, — послышался голос, — который много лет провел в тюремной камере. Когда же наконец двери камеры открылись и этого человека выпустили на свободу, он побоялся выйти. Он боялся свободы, боялся света и свежего воздуха. Он предпочел остаться в своей темной камере, потому что ее он знал. Ведь там он был в безопасности.

Альфред повернулся и увидел Олу. Она улыбалась ему. Ее слова и голос были такими ласковыми! Альфред видел, что ее действительно заботит его неприкаянность.

Он покраснел, вздохнул и опустил глаза.

— Вы все еще не покинули свою камеру, Альфред. — Ола подошла, встала рядбм и взяла его за руку, — Вы упорно продолжаете носить наряд менша. — Она завела об этом речь, очевидно, потому, что Альфред уставился на свои огромные башмаки, — Вы не говорите нам вашего истинного имени. Вы не хотите открыть нам свое сердце.

— А вы открыли мне свои сердца? — тихо спросил Альфред, подняв взгляд на Олу. — Что за ужасная трагедия произошла здесь? Что случилось с меншами, которые здесь жили? Куда бы я ни смотрел, я видел образы разрушения и кровь на камнях. Но все молчат об этом. Словно и не было ничего.

Ола побледнела и прикусила губу.

— Извините, — вздохнул Альфред. — Конечно, это не мое дело. Вы все так хорошо относитесь ко мне. Такие терпеливые и добрые. А я ущербен. Я стараюсь с этим справиться. Но, как вы сказали, я слишком долго пробыл в темноте. Свет режет мне глаза. Боюсь, вам этого не понять.

— Так расскажите же мне об этом, брат, — мягко сказала Ола. — Помогите мне понять.

Она явно избегала говорить о событиях, произошедших с ней и ее народом, и стремилась перевести разговор на самого Альфреда. Откуда такое нежелание говорить об этом? И почему каждый раз, когда он упоминает об этом, то ощущает страх и стыд?

«Нашу просьбу о помощи…» — сказал тогда Самах.

Почему? Видимо, сартаны проиграли какую-то битву. Но как такое могло случиться? Единственный разум, способный сражаться с ними на равных, был заключен в Лабиринте.

Альфред безотчетно обрывал листья цветущего шиповника. Он срывал их один за другим и не глядя ронял на землю.

Ола удержала его руку.

— Не надо, ему больно.

— Простите! — Альфред выронил листок и в укоре воззрился на устроенное им опустошение, — Я… я не думал…

— Но ваша боль сильнее, — продолжала Ош. — Прошу вас, разделите ее со мной.

Ее нежная улыбка пьянила Альфреда, как вино. Он забыл о всех своих сомнениях и вопросах. Его переполняли мысли и чувства, которые он так долго подавлял, отказываясь признать их в себе.

— Когда я проснулся и обнаружил, что все остальные мертвы, я отказывался верить в это. Я отказывался верить, что остался один. Не знаю, сколько я пробил в мавзолее на Арианусе… Может, месяцы, может, годы. Я жил в прошлом, воспоминаниями о жизни среди братьев, и скоро прошлое стало более реальным, чей настоящее. Каждую ночь, ложась спать, я говорил себе, что завтра утром проснусь и увижу, что остальные уже встали. И что я никогда больше не буду одинок. Но это утро так и не наступило.

— Нет, наступило! — воскликнула Ола, схватив его за руку.

Альфред увидел у нее на глазах слезы и сам едва не заплакал. Он откашлялся и сглотнул.

— Даже если так, утра пришлось ждать долго, — хрипло сказал он. — А ночь была слишком темной. Я не должен беспокоить вас…

— Нет-нет, простите меня, — поспешно сказала она. — Это я не должна была перебивать вас. Пожалуйста, продолжайте.

Она продолжала держать его за руку. Ее руки были теплыми и сильными. Альфред безотчетно потянулся к ней.

— Однажды я обнаружил, что стою перед склепами моих друзей. Мой склеп был пуст, и я подумал тогда, что стоит лишь улечься в него, закрыть глаза, и я навсегда избавлюсь от страданий. Да, самоубийство, — спокойно произнес Альфред, увидев, как потрясенно и испуганно смотрит на него Ола. — Для меня наступил поворотный момент, как говорят менши. Я, наконец, признался себе, что остался один в этом мире. Мне надо было или выйти наружу и принять эту жизнь, или отказаться от нее. Я выдержал нелегкую внутреннюю борьбу. И в конце концов я покинул всех, кого знал и любил, и вышел во внешний мир.

Это было ужасным испытанием для мена. Много раз мне хотелось убежать и навсегда скрыться в своей могиле. Я жил в постоянном страхе перед тем, что менши обнаружат мою истинную силу и попытаются использовать меня. Прежде я жил прошлым и находил утешение в воспоминаниях, но теперь я увидел, что эти воспоминания опасны. Я выбросил из головы все мысли о прошлой жизни, чтобы избавиться от искушения использовать свою силу. Я приспособился к образу жизни меншей и стал одним из них.

Альфред замолчал и стал смотреть в темно-синее ночное небо, усеянное голубыми облаками.

— Вы не можете представить себе, что такое одиночество, — наконец произнес он. Его голос был таким тихим, что Оле пришлось приблизиться вплотную, чтобы разобрать его слова. — А менши так одиноки, что я просто не могу это передать. Единственный доступный им способ общения — физический. Они должны пользоваться словами, взглядами, жестами, чтобы описать, что они чувствуют, и их язык так ограничен! Они не способны выразить то, что на самом деле имеют в виду, и поэтому они проживают жизнь и умирают, так и не узнав правды ни о себе, ни о других.

— Какой ужас! — пробормотала Ола.

— Поначалу и я так думал, — ответил Альфред. — Но потом я понял, что многие добродетели меншей возникли именно благодаря их неспособности читать в чужих душах, как это делают сартаны. В их языках есть слова «верность», «доверие», «честь». Человек говорит другому человеку: «Я верю в тебя. Я доверяю тебе». Он не может знать, что у его друга на уме. Но он доверяет ему.

— Но у них есть и другие слова, которых нет в нашем языке, — уже более строго сказала Ола. Она выпустила руку Альфреда и отодвинулась от него. — «Ложь», «обман», «предательство», «измена».

— Да, — кротко согласился Альфред. — Но я обнаружил, что все это особым образом уравновешивается.

Он услышал жалобный визг и почувствовал, как в его ногу ткнулся чей-то холодный нос. Альфред рассеяно опустил руку и почесал собаку за ухом, чтоб она не скулила.

— Боюсь, вы были правы. Я действительно вас не понимаю, — сказала Ола. — Что значит «уравновешивается»?

Альфред замялся, как менш, которому не хватает слов, чтобы выразить свои мысли.

— Я просто… Мне доводилось видеть, как один менш предает другого, и это было отвратительно. Но в то же время мне приходилось сталкиваться с поступками, продиктованными глубокой, самоотверженностью, любовью и верностью. И мне становилось стыдно за то, что я беру на себя право судить их. Ола, — Альфред повернулся к ней. Собака прижалась к его ноге и Альфред погладил пса по голове. — Что дает нам право судить их? Что дает нам право говорить, что мы живем правильно, а они — не правильно? Что дает нам право навязывать им нашу волю?

— Что?! Да хотя бы то, что у них есть такие слова, как «убийство» и «предательство»! — ответила она. — Мы должны со всей строгостью руководить ими, отучать от присущих им слабостей, готовить к тому, чтобы они наконец смогли полагаться только на своя силы.

— А не получится ли так, — возразил Альфред, — что мы уничтожим не только их недостатки, но и их достоинства? Мне кажется, что мир, который мы хотели создать для меншей, был миром, в котором менши должны были раболепно подчиняться нашей воле. Я наверняка ошибаюсь, — смиренно продолжал он, — но я не вижу отличий между этим миром и тем, который хотели создать патрины.

— Конечно же, они отличаются! — вспыхнула Ола. — Как вы вообще можете это сравнивать?!

— Простите меня, — с раскаянием произнес Альфред. — Я обидел вас. И это после того, как вы были так добры ко мне. Так-то я отблагодарил вас за внимание ко мне. Я… Что случилось?

Взгляд Олы был устремлен не на него, а на что-то у его ног.

— Чья это собака?

— Собака? — Альфред посмотрел вниз. Пес смотрел на него, помахивая пушистым хвостом.

Альфред отшатнулся к каменной стене.

— Благие сартаны! — ахнул он. — А ты откуда взялся?!

Пес, обрадованный тем, что на него обратили внимание, поставил уши торчком и залаял.

Альфред смертельно побледнел.

— Эпло! — закричал он и стал дико озираться по сторонам — Где ты?!

При этом имени собака нетерпеливо заскулила, а потом залаяла еще громче.

Но никто не отозвался.

Уши пса поникли. Хвост перестал ходить ходуном. Собака улеглась на землю, опустила морду на лапы, вздохнула и удрученно посмотрела на Альфреда.

Альфред понемногу успокоился а посмотрел на собаку.

— Эпло здесь нету, да?

Собака, снова услышавшая знакомое имя, подняла голову, и ее взгляд стал грустным.

— О господи, — пробормотал Альфред.

— «Эпло»! — Ола произнесла это имя с таким отвращением, словно оно было пропитано ядом. — Эпло! Это слово из языка патринов!

— Что? А, да, кажется, так, — ответил Альфред поглощенный своими мыслями. — Оно означает «единственный». А у собаки нет имени. Эпло не стал давать ей имя. Интересный повод, вам не кажется? — он присел рядом с собакой и дрожащей рукой погладил ее по голове — Но почему ты здесь? — спросил он. — Ты не болен? Нет. Думаю, что нет. Может, Эплго отправил тебя выслеживать меня? Так или не так?

Пес наградил Альфреда укоризненным взглядом. Он словно говорил: «Я был о тебе лучшего мнения».

— Это животное принадлежит патрину? — спросила Ола.

Альфред в нерешительности посмотрел на нее.

— Можно сказать и так Но дело в том..

— Его действительно могли прислать шпионить за нами.

— Могли, конечно, — согласился Альфред — Но я не думаю, что это действительно так. Не то чтобы мы не использовали собаку для подобных целей раньше…

— Мы?! — попятилась Ола.

— Я… Это… Эпло сказал… На Абаррахе… Принц и Валтазар, некромант. Я не хотел шпионить за ними, но у меня не было другого выхода…

Альфред увидел, что так он делу не поможет, и качал заново.

— Мы с Эпло заблудились на Абаррахе…

— Пожалуйста! — слабым голосом перебила его Ола. — Пожалуйста, не произносите больше это имя Я… — Она прикрыла глаза, — Я вижу ужасные вещи. Отвратительных чудовищ! Жестокую смерть..

— Вы видите Лабиринт Вы видите место, куда вы… где патрины были заключены все эти столетия.

— Куда мы их заключили, хотели вы сказать. Но эти образы у вас в сознании такие яркие. Словно вы сами.

— Я был там, Ола.

К его глубокому удивлению, Ола побледнела и посмотрела на него с неприкрытым страхом. Альфред поспешил успокоить ее.

— Я не имел в виду, что я был там на самом деле..

— Ну конечно, — слабо сказала она. — Это… это невозможно. Не говорите того, чего не имеете в виду.

— Простите. Я не хотел вас расстраивать, — хотя на самом деле Альфред был в замешательстве: он не знал, что расстроило Олу. И что ее напугало. Чего она боится? Опять вопросы.

— Я думаю, вам лучше объяснить это, — сказала она.

— Да, я попытаюсь. Я действительно был в Лабиринте, но я был там в теле Эпло. Я обменялся с ним сознаниями. Это было, когда мы проходили Врата Смерти.

— А он поменялся местами с вами?

— Думаю, что да. Он никогда не говорил об этом, но он и не стал бы говорить о таком. Ему было трудно даже называть меня по имени. Он звал меня «сартаном». Так и звал. С нехорошей усмешкой. Я не обвиняю его. У него не было причин любить нас.

Ола нахмурилась.

— Вы соприкоснулись с сознанием патрина. Я не могу поверить, что подобное могло произойти с сартаном.

— Может, и не могло, — печально согласился Альфред. — Я всегда влипал…

— Вы должны рассказать об этом Самаху. Альфред покраснел и опустил глаза.

— Я на самом деле лучше… — он стал гладить собаку.

— Но это может оказаться очень важным! Разве вы не понимаете? Вы же были внутри его. Вы можете рассказать нам, как они думают и почему поступают так или иначе. Это поможет нам защищаться.

— Война закончилась, — мягко напомнил он.

— Но может начаться другая! — сказала она, стиснув кулаки.

— Так думает Самах. Вы тоже так думаете?

— У нас с Самахом есть свои разногласия, — быстро сказала Ола. — Это известно всем. Мы никогда этого не скрывали. Но он мудр, Альфред. Я уважаю его. Он — глава Совета. И он хочет того же, что и все мы, — жить в мире.

— Вы думаете, он действительно хочет именно этого?

— Да, конечно! — отрезала Ола. — А вы что думаете?

— Я не знаю. Я просто не уверен.

Альфред вспомнил выражение лица Самаха, когда он говорил: «Мы, кажется, проснулись в надлежащее время, братья. Наши древние враги снова собирается начать войну». Ола уловила образ, возникший в его сознании. Ее лицо смягчилось.

— Расскажите об этом Самаху. Будьте откровенны с ним. И он, — Ола вздохнула, — будет откровенен с вами. Он расскажет вам, что с нами случилось на Челестре. И почему мы, как вам кажется, отказались от ответственности.

Лицо Альфреда покраснело.

— Я не имел в виду…

— Нет. Вы по-своему правы. Но вы должны знать всю правду, прежде чем осуждать нас. Так же, как мы должны знать всю правду, прежде чем осуждать вас.

Альфред не знал, что сказать. Ему было больше нечего возразить.

— И еще, — сказала Ола, скрестив руки на груди, — как насчет собаки?

— А что насчет собаки? — смутился Альфред.

— Если эта собака принадлежит патрину, то почему она здесь? Почему она пришла к вам?

— Я не уверен, — нерешительно начал Альфред, — но мне кажется, она потерялась.

— Потерялась?

— Да, я думаю, что собака потеряла Эпло. Пес хочет, чтобы я помог ему найти хозяина.

— Но это чепуха! Это уже просто какая-то детская сказка. Конечно, эта собака может быть довольно умной по собачьим меркам, но все равно она не более чем бессловесная тварь…

— О нет. Это необыкновенная собака, — торжественно сказал Альфред. — И если она на Челестре, то можете быть уверены, что Эпло тоже здесь… где-нибудь.

Собака, решив, что за этим разговором должно последовать какое-то улучшение, подняла голову и завиляла хвостом.

Ола нахмурилась.

— Вы действительно думаете, что патрин находится да Челестре?

— Очень может быть. Это четвертый мир, последний, который он должен посетить, прежде чем… — Альфред запнулся.

— … прежде чем патрины перейдут в наступление. Альфред молча кивнул.

— Я могу понять, почему вас беспокоит мысль о том, что наш враг, возможно, находится в этом мире. Однако вы выглядите скорее опечаленным, чем огорченным, — Ола в замешательстве посмотрела на собаку — Но почему вас так беспокоит эта собака?

— Потому, — очень серьезно ответил Альфред, — что если собака потеряла Эпло, то, я боюсь, Эпло мог потерять себя