Знахарь

Глава II

Исчезновение профессора Рафала Вильчура всколыхнуло весь город. Прежде всего, в этом происшествии чувствовалась какая-то тайна. Все те, кто на протяжении многих лет встречался с профессором и хорошо его знал, были убеждены, что о его самоубийстве не может быть и речи. Вильчур отличался жизнестойкостью, любил свою работу, семью, любил жизнь. Его материальное положение было великолепным, известность продолжала расти. В медицине его считали знаменитостью.

Убийство тоже, казалось, не имело оснований по той простой причине, что у профессора не было врагов. Единственным допустимым мотивом нападения на него могло быть ограбление. Но и здесь возникали сомнения. Без труда подтвердилось, что в тот роковой день у профессора с собой было не многим более тысячи злотых; а вообще все знали, что он пользовался простыми часами с черным циферблатом и не носил даже обручальное кольцо. Поэтому предположение о запланированном нападении с целью ограбления и убийство, как результат такого нападения, выглядели неубедительно. В случае катастрофы или несчастного случая тело было бы быстро найдено.

Оставалась еще одна версия: потеря памяти. Так как в прошлом году полиции удалось найти пять человек, пропавших в результате внезапной потери памяти, в прессе многочисленными корреспондентами выдвигалось и такое предположение.

Однако, если газеты лишь вскользь касались причин загадочного исчезновения профессора Вильчура, то в частных беседах эта тема широко обсуждалась и назывались совершенно другие обстоятельства.

Виллу профессора напрасно штурмовали репортеры. Они без труда узнали, что жены профессора и его семилетней дочурки нет в Варшаве, а слуги молчали, будто набрав в рот воды. Более назойливых журналистов отсылали к родственнику пропавшего профессора, председателю кассационного суда, Зигмунту Вильчуру. Тот с невозмутимым спокойствием повторял:

— Мой брат всегда был очень счастлив со своей женой. В глазах близких и друзей они были образцовой парой. Поэтому, по меньшей мере, нелепо связывать гибель профессора, чем я лично глубоко потрясен, с семейными взаимоотношениями.

— А вы не могли бы нам сказать, где в настоящее время находится пани Беата Вильчур? — спрашивали журналисты.

— Конечно, могу. Готов повторить вам то, что слышал из уст моего брата именно в тот день, когда в последний раз он вышел из дому.

Председатель рассказал им, что профессор отправил жену с ребенком за границу.

— А цель их выезда?

Председатель, усмехнувшись, сделал неопределенный жест рукой:

— Должен признаться, что об этом не спросил. Если не ошибаюсь, речь шла о лечении. Как мне помнится, жена брата не лучшим образом переносила нашу золотую осень. Она довольно часто выезжала отдохнуть за границу.

— Однако такой внезапный отъезд в тот день или за несколько дней перед банкетом, на который были уже разосланы приглашения…

— Господа, по-разному вершатся дела людские. Кроме того, мы не были в таких близких отношениях, чтобы они сообщали мне обо всех своих передвижениях. Однако я буду вам весьма признателен, если вы не станете раздувать это происшествие до размеров нездоровой сенсации. Мне хотелось бы надеяться, что пресса воздержится от каких бы то ни было намеков, касающихся личной жизни моего брата. Я очень на это рассчитываю. В ответ поделюсь с вами своим собственным мнением о случившемся. Не исключено, что профессор собирался выехать вместе с супругой. Его задержала в Варшаве важная операция, о которой столько писала пресса. После ее успешного завершения мой брат мог уехать вслед за женой.

— Но прошло уже столько дней, — заметил один из репортеров, — невозможно, чтобы в руки профессора не попала ни одна газета с тревожными сообщениями о его исчезновении. Он дал бы о себе знать.

— Разумеется. Но есть много таких уголков за границей, тихих пансионатов в горах, укромных мест отдыха, куда письма из Варшавы не доходят.

— Бюллетень о гибели профессора напечатала вся зарубежная пресса, — настойчиво доказывал репортер. — ну, и не забывайте о радио.

— Радио можно не слушать. Я сам, например, не переношу радио. А сколько людей во время отдыха не берут в руки газету! Не каждому охота заглядывать в нее, отдыхая на лоне природы в Тироле или еще где-нибудь в Альпах.

— Да, пан председатель. Но есть еще одно обстоятельство, свидетельствующее о том, что профессор вообще не покидал пределов Польши.

— И как же это вам удалось установить? — с усмешкой спросил председатель.

— Это не представляло труда. Я просто узнал в канцелярии Министерства иностранных дел, что заграничный паспорт профессору Вильчуру был выдан сроком на год. А срок этот истек ровно два месяца тому и профессор не обращался с просьбой о продлении паспорта.

Воцарилось молчание. Наконец, председатель развел руками:

— Да. Несомненно, ситуация не ясна. Однако, поверьте, я приложу все силы, чтобы разобраться в этой загадке. Над этим работает и полиция. Во всяком случае, прошу вас, не забывайте о моей просьбе.

Именно благодаря этой просьбе, высказанной человеком, занимающим столь почетное место в общественной жизни, а также повсеместной симпатии, какой пользовался пропавший профессор, пресса отказалась от заманчивой возможности покопаться в его личной жизни. Это, конечно, не положило конец сплетням, которые продолжали ходить по всей Варшаве. Однако не подпитываемые свежими новостями слухи постепенно начали утихать.

Но полиция продолжала заниматься выяснением обстоятельств исчезновения профессора. Комиссар Гурный, которому было поручено дело, смог установить ряд подробностей. В результате опроса персонала больницы выяснилось, что в роковой день профессор Вильчур уходил домой в хорошем настроении, унося с собой соболью шубу, которую он купил накануне в подарок жене по случаю восьмой годовщины их брака. По всему было видно, что внезапный отъезд жены стал для него полной неожиданностью. Из показаний слуг вытекало, что профессор узнал об этом только из письма, оставленного ею. Это письмо совершенно ошеломило его. Казалось, он был в шоке, ничего не ел, сидел, не зажигая света.

Правда, письма не нашли. Нетрудно, однако, было догадаться, что в нем супруга профессора сообщала о разрыве. Такую мысль допускал также председатель Вильчур, который представил следствию мельчайшие подробности о взаимоотношениях супругов и сделал исчерпывающий доклад о своем визите к брату.

Из дальнейших показаний слуг не прояснилось ничего определенного. Пани Беата ежедневно в утренние часы выезжала на машине на длительную прогулку в Лазенковский парк. Водитель оставался в машине у ворот и никогда не видел никого, кто бы сопровождал ее. А вот сторожа парка в показанной им фотографии сразу узнали пани, которая ежедневно встречалась здесь с молодым худощавым блондином в довольно потрепанном костюме. Описание блондина не привело следствие к определенным выводам.

Исследование писем и бумаг жены профессора также не дало никакой ценной информации. Выяснилось, что она оставила большую сумму денег и драгоценности, которые можно было бы легко превратить в деньги.

В столе профессора комиссар Гурный нашел заряженный револьвер.

— Это позволяет мне сделать вывод, что у профессора не было намерений покончить жизнь самоубийством. В противном случае он забрал бы с собой оружие. Забрал бы он его и в том случае, если бы собирался расправиться с соблазнителем жены.

— Вы считаете, что профессор мог знать, где искать его?

— Нет. Я допускаю, что профессор даже не догадывался о его существовании. По описаниям, никто из прислуги не видел этого молодого человека у них на приемах. Однако я убежден, что лишь отыскав беглецов, мы узнаем, что случилось с профессором.

В соответствии с такой концепцией комиссар направил следствие на розыск пани Беаты. После долгих поисков полиции удалось найти шофера такси, который в роковой день подъезжал к дому профессора. Однако и он не многое смог рассказать. Помнил только, что отвез с Аллеи на Центральный вокзал молодую элегантную женщину с малолетней девочкой. Она заплатила, сама взяла чемоданы и исчезла в толпе. Изучение расписания движения поездов тоже не дало положительных результатов. В полдень между двенадцатью и часом с Центрального вокзала отправлялось несколько десятков поездов в различных направлениях.

Комиссар Гурный уже задумывался над тем, чтобы дать в прессе объявление о розыске Беаты Вильчур, когда неожиданно новая информация направила следствие по другому пути.

Во время обыска на квартире у одного из скупщиков краденого на улице Кармелицкой среди множества вещей было найдено черное пальто, пиджак и жилет очень большого размера. Хотя ярлыки портного были спороты, следователи без труда нашли швейную мастерскую, где шились эти вещи. Таким образом удалось установить, что вещи принадлежали профессору. Прижатый к стенке, барыга признался, что купил их у какого-то Феликса Жубровского.

Жубровский, вопреки предположениям комиссара, никогда не привлекался к уголовной ответственности. Жил он над Вислой с женой и четырьмя детьми, занимался добычей и продажей речного песка. Он рассказал, что нашел костюм на берегу, когда после попойки рано утром возвращался домой. Несколько свидетелей с сомнительной репутацией подтвердили его алиби. Во всяком случае ему не в чем было предъявить обвинение, и по истечении трех дней его пришлось выпустить. К тому же Висла в том месте была глубокой, а самоубийство профессора Вильчура по-прежнему рассматривалось в качестве рабочей гипотезы.

В последующие дни полиция обыскала дно реки на протяжении нескольких километров. Безрезультатно. Шесть раз вызывали прислугу и председателя Вильчура для опознания трупов, хотя в этом не было необходимости: пропавший профессор имел весьма заметную внешность.

— Мы еще не нашли труп, — упавшим голосом говорил комиссар Гурный, — возможно, весной выплывет. У Вислы много притоков, случается, что только спустя несколько месяцев тело где-нибудь выносит на берег.

— Значит, вы подтверждаете мои опасения? — спросил председатель.

— Многие обстоятельства говорят о самоубийстве. На всякий случай я разослал фотографии профессора во все полицейские участки.

— Однако вы допускаете и возможность потери памяти?

— Если быть откровенным до конца, я не верю в это. Но, пока не обнаружится труп, нельзя отрицать и эту версию. По той же причине я не отказался от предположения об убийстве, хотя почти уверен, что речь может идти только о самоубийстве. Профессор вышел из дому, ошеломленный несчастьем, и поэтому сначала не мог принять никакого решения. Наверное, он долго ходил по городу, может быть, пил, пытаясь забыться…

— Он никогда не пил, — прервал его председатель.

— Так или иначе, он решил покончить с собой. Кто же мог его убить?.. Бандиты?.. Тогда их должно было быть не меньше трех-четырех, чтобы незаметно справиться с ним, потому что он был человеком исключительной физической силы. А выстрелы?.. Да, не исключено, но они всегда привлекут чье-нибудь внимание, да и с трупом много хлопот, ведь его нужно быстро спрятать. Ни на пальто, ни на пиджаке нет ни малейшего следа крови. Остается еще версия, что он попал в засаду и его убили в закрытом помещении. Но кому это нужно, кто заинтересован в его смерти? Никто. Профессор не оставил завещания. По закону все имущество унаследовала бы его дочь и жена. Пан председатель, однако, утверждает, что вдова профессора — самая бескорыстная женщина в мире. Остается еще ее соблазнитель, который, судя по его внешности, мог вести себя не лучшим образом. Но и эта версия более чем сомнительна. Если бы он хотел получить деньги, то ему не составило бы труда убедить жену профессора забрать наличность, меха и драгоценности. Все, это составляло весьма приличную сумму. А любящую женщину специалист на все может уговорить…

— Сомневаюсь. Беата была очень принципиальной…

— Пан председатель, вы, как опытный судья, знаете лучше меня: там, где начинается любовь, там заканчиваются все принципы. Но о невиновности этой пары говорят и другие действия. Во-первых, они бы не скрывались, чтобы избежать подозрений. Во-вторых, объявились бы после гибели профессора, ведь вся пресса трубила об этом событии. Разве что были настолько глупы, что считали, будто полиции не удастся их найти. Имея такую приманку, как наследство, оставшееся после смерти профессора, они бы появились спустя несколько дней, а тут уж второй месяц проходит. Их совесть чиста.

— Я тоже так считаю.

— И еще один факт! По опыту знаю, что убийце никогда не хватает терпения. Каждому из них нужно скорее получить то, что толкнуло его на преступление. Преступник постоянно вертится под носом у полиции, чувствуя себя увереннее на виду, чем в бегах.

— Да, это правда.

— Несомненно. Я рассматривал еще одну версию: случайное убийство. Допустим, профессор нашел их и во время ссоры был убит. В таком случае опять же следует принять во внимание, что профессор был человеком недюжинной силы, а на его одежде не обнаружено следов крови. Невозможно предположить, чтобы худощавый и довольно хилый молодой человек смог убить такого гиганта, как профессор Вильчур, не пользуясь оружием. Именно поэтому я не трачу понапрасну времени на их поиски.

— Может, оно и лучше, если вы их не найдете, — согласился председатель.

— Может, и лучше, — подтвердил комиссар.

Хотя ничего иного он и не мог сказать, так как полиция по-прежнему не располагала сведениями о нахождении Беаты Вильчур, ее дочери и неизвестного молодого человека.

Проходили месяцы, и, захваченные повседневной суетой большого города, люди постепенно стали забывать о профессоре Рафале Вильчуре и его таинственном исчезновении. Многочисленные папки с материалами следствия грудились в шкафах и медленно покрывались пылью, на них нагромождались кипы новых досье. Спустя год, их запаковали в ящики и сдали в архив.

В соответствии с законом об управлении имуществом отсутствующего, суд назначил попечителя, и у адвоката Шренка, которому вверили эти функции, не возникало повода для нареканий. Жалованье шло постоянно, а работы было немного. Виллу он сдал в аренду, капитал поместил в ценные бумаги, руководство клиникой поручил способному и вызывающему полное доверие доктору Добранецкому, самому близкому коллеге погибшего.

Клиника работала в прежнем, установленном еще профессором Вильчуром, ритме. За несколько месяцев закончили строительство нового корпуса, а наплыв пациентов, который вначале значительно сократился, снова вернулся к норме. Доктор Добранецкий провел незначительные изменения: ликвидировал несколько бесплатных мест для бедняков и сократил пару человек из персонала клиники. После неприятного разговора с шефом, вызванного сокращением бесплатных мест для бедных детей, подал заявление об уходе ассистент доктор Скужень. Затем уволили бухгалтера Михалака и секретаршу панну Яновичувну, которая хозяйничала в клинике, как у себя дома, вмешивалась в распоряжения доктора Добранецкого и смеялась над его манерами, лишенными достоинства.

Ее поведение было вызывающим еще и потому, что новый шеф усилил дисциплину в клинике, где прежде царил дух патриархальной вольницы. Одновременно вырос и его авторитет. Новые выборы в Объединении хирургов принесли ему титул председателя, а годом позже он получил кафедру погибшего и звание профессора. Будучи очень способным доктором и обладая деловой хваткой, Добранецкий постепенно приумножал свое состояние. Росла и его слава как врача.

С течением времени название «Клиника проф. докт. Вильчура» становилось все более необоснованным анахронизмом. Поэтому никого не удивило, когда в конце концов с согласия попечителя название это было изменено на «Клиника им. проф. докт. Вильчура». В связи с этим была опубликована довольно обширная биография прежнего хозяина клиники, написанная профессором, доктором К. Добранецким, под названием «Профессор Рафал Вильчур — гениальный хирург».

Работа заканчивалась словами:

«Преклоняясь перед незабвенной памятью замечательного Человека, мудрого Учителя и большого Ученого, польская медицина скорбит о его трагическом исчезновении, которое, наверное, навсегда останется тайной».