Знак Вопроса 1998 № 03

Документальное повествование о парадоксах и аномалиях в жизни генерал-лейтенанта Алексея Петровича Ермолова.

К ЧИТАТЕЛЮ

Герой моего повествования — генерал-лейтенант Алексей Петрович Ермолов, мощной фигурой своей, мужской красотой, неутомимостью, неустрашимостью, характером, обаянием, мужеством, силой, умом и ранним развитием, равно как и прочими качествами, напоминал мифического греческого полубога — Геракла.

Единственное их различие в том, что Геракл безвременно погиб в результате неразумных деяний его ревнивой супруги — Деяниры, был ею по неведению отравлен приворотными колдовскими средствами.

Мой же герой в силу сложившихся обстоятельств всю жизнь прожил холостяком, что, вероятно, и определило его завидное долголетие — Алексей Петрович Ермолов прожил без двух месяцев восемьдесят четыре года — недурной результат для профессионального военного, всегда находившегося в «горячих точках».

Однако, как это ни странно для России того времени, славный род Ермоловых не прервался…

Об этом, равно как и о многом другом — удивительной судьбе генерала Ермолова, его личных встречах с аномальными явлениями, а также о личной парадоксальной способности, близкой достижениям последователей системы йоги и многих других редкостных чертах характера и деяниях этого удивительного человека читайте ниже.

Все излагаемое подтверждается в каждом случае детальными ссылками на реальные документы, в основном опубликованные в специальных изданиях прошлого века. Нс сочтите это за блажь автора, вдумчивый и требовательный читатель (пользователь) получит адресацию к источнику информации, что, по крайней мере, в ряде случаев удобно, ибо экономит невосполнимое время.

Итак, вперед!

ГЕНЕАЛОГИЯ РОДА ЕРМОЛОВЫХ

В части V Общего Гербовника Дворянских Родов Российской Империи, начатого в 1787 году, под № 44 помещен род дворян Ермоловых со следующим указанием:

«Предок этого рода Араслан-Мурза-Ермола, а по крещении, названный данном, как показано в представленной родословной, в 7014 (1506) г. выехал к Великому Князю Василию Ивановичу из Золотой Орды. Правнук сего Араслана Трофим Иванов сын Ермолов в 7119 (1611) г. написан по Москве в боярской книге. Осип Иванов сыне Ермолов от Государя Царя и Великаго Князя Михаила Федоровича за Московское осадное сидение пожалован поместьями. Равным образом и другие многие сего рода Ермоловы Российскому Престолу служили дворянския службы стольниками и в иных чинах и пожалованы были от Государя поместьями».

Описан в названном Гербовнике и герб рода Ермоловых:

«Щит разделен горизонтально на две части, из коих в верхней в правом голубом поле изображены три золотыя пятиугольныя звезды, одна вверху и две внизу; в левом красном поле видна из облак выходящая рука с мечом. В нижней части в серебряном поле поставлено на Земле дерево, а по сторонам онаго лев и единорог. Щит увенчан обыкновенным дворянским шлемом с дворянскою на нем короною, намет (так! — Ю.Р.) на щите голубого и красного цвета, подложенный золотом. Щит держат с правой стороны единорог и с левой лев».

РОДИТЕЛИ АЛЕКСЕЯ ПЕТРОВИЧА ЕРМОЛОВА ЕГО РОЖДЕНИЕ

Отец Алексея Петровича Ермолова — Петр Алексеевич — владел небольшим имением в 150 душ крестьян в Мцснском уезде Орловской губернии. В царствование Екатерины II он занимал должность правителя канцелярии генерал-прокурора графа А. И. Самойлова, а по вступлении на престол императора Павла I вышел в отставку и поселился в своем поместье в Лукьянчикове.

Мать — Мария Денисовна Давыдова (родная тетка героя Отечественной войны 1812 года известного партизана и поэта Дениса Васильевича Давыдова) состояла в родстве с Потемкиными, Раевскими и Орловыми. Ее брак с Петром Алексеевичем был вторым. Первым ее мужем был Михаил Каховский, от которого она родила сына — Александра Михайловича Каховского (брата по матери, или «единоутробного брата», Алексея Петровича, впоследствии сыгравшего пагубную роль в судьбе (и карьере!) Алексея Петровича Ермолова.

Именно от матери — Марии Денисовны — Алексей Петрович унаследовал непримиримость ко лжи, безнравственности, подлости, глупости, чванству. От нее, по словам Ратча, автора «Сведений об Алексее Петровиче Ермолове», родные братья по матери — А. М. Каховский и А. П. Ермолов — унаследовали «редкие способности, остроту ума, при случае язвительную резкость выражений». По словам одного из близких знакомых М. Д. Ермоловой, она «до глубокой старости была бичом всех гордецов, взяточников, пролаз и дураков всякого рода, занимавших места в провинциальном мире».

Об этом свойстве А.П Ермолова Великий Князь Константин Павлович отозвался так: «Очень остер и весьма часто до дерзости».

Замечу также, что афоризмы, реплики и остроты Алексея Петровича передавались из уст в уста, способствуя его популярности в кругах офицерской молодежи, видевшей в нем человека независимых взглядов, презирающего лесть и угодничество.

С конкретными проявлениями этого генетического наследства Алексея Петровича Ермолова, вы, мой читатель, еще будете иметь удовольствие познакомиться (и не раз, я надеюсь!) далее в предлагаемой работе.

Алексей Петрович Ермолов родился 24 мая 1777 года в Москве. Начальное образование он получил дома. Интересно, что его первым учителем был…дворовый крестьянин, что в какой-то мере определялось невеликим достатком родителей Алексея Петровича.

Затем, а точнее в связи с этим, дальнейшее образование Алексей Ермолов получил, обучаясь вместе с детьми богатых и знатных родственников, имевших возможность нанимать домашних учителей.

Его образование было завершено в Благородном пансионе при Московском университете.

По словам Михаила Петровича Погодина, Алексей Петрович Ермолов занимался математикой у известного петербургского математика Лясковского. Немалую роль играло и самообразование.

Особо отмечу, что в полном соответствии с традициями того времени Алексей Петрович был записан в армию каптенармусом Преображенского лейбгвардии полка в 1778 году, то есть на втором году жизни!

На военную же службу он поступил в возрасте… 15 лет, когда ему был присвоен чин капитана.

Не следует думать, что это была фикция. Отнюдь! Это только теперь пятнадцатилетний сын — ребенок, игрушка в руках чадолюбивых родителей. Тогда же все было иначе!

Здесь надлежит прерваться, ибо именно к этой поре относится событие, оставившее, надо полагать, в его душе неизгладимый след. Алексей Петрович Ермолов впервые встретился с Неведомым!

ПЕРВАЯ ВСТРЕЧА ЕРМОЛОВА С НЕВЕДОМЫМ

В дореволюционном ежемесячном историческом журнале «Русская Старина» за июль 1876 года опубликованы «Воспоминания» Татьяны Петровны Пассск (в девичестве — Кучина) — жены известного русского историка, археолога, этнографа, писателя Вадима Васильевича Пассека. К этому добавлю, что Татьяна Петровна Пассек была теткой А. И. Герцена.

Далее привожу цитату из ее «Воспоминаний.»:

«Отправивши на покой веселую компанию, дядя еще долго продержал нас в кабинете, насвистывая марши, рассказывая^ сражениях, об Алексее Петровиче Ермолове. Между прочим, рассказал одно странное событие, случившееся с Алексеем Петровичем в его молодости, слышанное от него самого. Если бы это рассказал не дядя, известный своей правдивостью, я бы не поверила.

Как необъяснимую странность вписываю этот рассказ в мои воспоминания.

Алексей Петрович Ермолов, будучи только что произведен в офицеры, взял отпуск и поехал в деревню к матери. Ночью, не доезжая нескольких верст до своего имения, он был застигнут такой сильной метелью, что принужден был остановиться в небольшой деревушке. В крайней избе светил огонек, они к ней подъехали и постучали в окно, просясь переночевать. Спустя несколько минут им отворили ворота, и путники въехали в крытый двор. Хозяин ввел их в избу. Изба была просторна и чиста. Перед широкими новыми лавками стоял липовый стол; в правом углу пред образами, в посеребренных венцах, теплилась лампадка, на столе горела сальная свеча в железном подсвечнике. Наружность хозяина поразила Алексея Петровича. Перед ним стоял высокий бодрый старик с окладистой бородой и величавым видом. В голубых глазах его светился ум и была какая-то влекущая сила. Денщик внес самовар, погребец с чаем и ром; Алексей Петрович, раскутавшись, пригласил хозяина напиться вместе чаю. Разговаривая с хозяином, Ермолов дивился его здравому уму и чарующему взгляду. Когда разговор коснулся таинственных явлений, Алексей Петрович сказал, что ничему такому не верит и что все можно объяснить просто; тогда хозяин предложил ему показать одно явление, которое он едва ли объяснит себе. Алексей Петрович согласился. Старик принес ведро воды, вылил его в котелок, зажег по его краям три восковые свечки, проговорил над водою какие-то слова и велел Ермолову смотреть на воду, думая о том, что желает видеть, сам же стал спрашивать, что ему представляется. «Вода мутится, — отвечал Алексей Петрович, — точно облака ходят по ней; теперь вижу наш деревенский дом, комнату матери, мать лежит на кровати, на столике горит свеча, перед матерью стоит горничная, по-видимому, принимает приказ; горничная вышла, мать снимает с руки кольцо, кладет на столик».

— Хотите, чтобы это кольцо было у вас? — спросил старик.

— Хочу.

Старик опустил руку в котел, вода закипела, смутилась. Алексей Петрович почувствовал легкую дурноту. Старик подал ему золотое кольцо, на котором было вырезано имя его отца, год и число брака.

На другой день Ермолов был уже дома; он нашел мать нездоровой и огорченной потерею своего венчального кольца.

«Вчера вечером, — говорила она, — я велела подать себе воды вымыть руки, сняла кольцо и положила на столик, как почувствовала дурноту (!! — Ю. Р.) и позабыла о нем. Когда хватилась, его уже не было, и нигде не могли найти».

Спустя несколько часов Алексей Петрович отдал матери кольцо, сказав, что нашел его в спальной; о случившемся же никогда ей не сказывал».

К сказанному следует прибавить имеющуюся в журнале сноску:

«А. П. Ермолов очень любил и уважал моего дядю, А. П. Кучина, это видно, между прочим, из писем к нему Ермолова, напечатанных в «Русской Старине».

Как отнестись к рассказу?

Фактологичен ли он? И если да, то что же наблюдал Ермолов?

Не подлежит сомнению, что среди авторов различных устных и письменных свидетельств о наблюдении аномальных явлений встречаются как уроженцы Тараскона, Габрова и Одессы, так и других, пользующихся более солидной репутацией, населенных пунктов.

Иными словами, достоверность свидетельств такого рода варьирует от чистого вымысла (иногда — бреда!) до непреложного факта. Однако крылатое выражение о безудержном полете фантазии является несомненной гиперболой, высказыванием «красного словца ради». На самом же деле фантазия ограничена, синкретична по природе своей, монтирует неизвестное новое из фрагментов известного старого. Именно поэтому, начиная от пресловутого сотворения мира до наших дней сделано так мало открытий, столь же неподражаемых, как колесо.

Что же касается преднамеренной лжи, то она, порождаемая эгоистическими побуждениями, может быть выявлена с помощью стародавней латинской юридической формулы: «Сделал тот, кому выгодно!»

Несомненно также, что очевидец — человек, которому, как известно, не чужда способность ошибаться. Но подобные ошибки могут быть выявлены в каждом отдельном случае с учетом параметров и интересов заявителя.

Подвергнем же анализу наш источник информации — «Воспоминания Татьяны Петровны Пассек».

Автор — человек из солидной, жившей в достатке семьи. Жена уважаемого и известного на Руси ученого и писателя. При этом, учтите, весьма уважительное се отношение к дяде, от которого она слышала рассказ о поразительном наблюдении его давнего беспредельно честного армейского друга — А. П. Ермолова. К тому же дядя Татьяны Петровны также безукоризненно честен и восторженно относился к Ермолову. Полагать рассказ лживым, сомневаться в деталях у нас нет, видимо, оснований!

Что же наблюдал А. П. Ермолов?

О подобном парадоксальном на первый взгляд явлении, называемом ТЕЛЕПОРТАЦИЯ («перенесение на расстояние»), с давних пор говорят последователи ряда философских, оккультных, мистических учений. Интересны также отдельные свидетельства, иногда появляющиеся в печати.

Несомненно, мы имеем дело с объективным свидетельством здравого и наблюдательного человека, получившего в результате элементарной процедуры обручальное кольцо своей матери (им опознанное и возвращенное потом владелице). И для того, чтобы это свершилось, достаточно было котла воды и трех свечей!

В поисках аналогов роюсь в библиотеках… И вдруг наталкиваюсь на книгу, изданную в Петербурге в 1792 году, назначение которой охарактеризовано словами «для убиения свободного времени и развлечения», носящей к тому же не слишком-то академическое название — «Колдун не болтун»!

В ней под заголовком «Суеверные о святках девок гадания» я наткнулся на текст «рекомендаций» для такого рода гаданий, который привожу полностью с сохранением орфографии и пунктуации оригинала:

«Взяв два прибора зеркало и свечу, приходит в пустую горницу и ставит оное в порядке на столе; потом сев против зеркала гадает: суженой ряженой приди ко мне ужинать, за 5 минут перед его приходом зеркало начинает тускнеть а девушка протирает его изготовленным полотенцем, наконец будто приходит некто и смотрится через плечо в зеркало, и когда невеста рассмотрит все черты лица его, то кричит: чур сего места: оное привидение вдруг исчезает. Естьлиже (так в тексте. — Ю. Р.) не чурать, то уверяют, будто показанной жених садится за стол, и вынув что-нибудь из карманов кладет на столе, когда девка за чурав (так в тексте! — Ю.Р. Хотя речь идет о «зачурании», то есть о прорывании сеанса посредством обращения за помощью к могущественному языческому божеству по имени ЧУР. — Ю. Р.) получает оную вещь в добычу, которая, как сказывают бывает у жениха похищена».

Не подлежит сомнению, что в последнем случае речь идет так же, как и ранее, о возможности дистантного получения от увиденного в зеркале (или отраженного в воде!) человека, некоего ему принадлежащего предмета, то есть о телепортации!

Обратите внимание и на то, что за некоторое время ДО возникновения возможности получения тела поверхность зеркала «начинает тускнеть» (запотевать?!), а Ермолов увидел, как вода помутнела, «смутилась», подобно тому как бывает перед ее закипанием, когда она оказывается насыщенной мелкими пузырьками пара. Вспомните также пар, который окружает дверь, открытую в морозный день в баньке.

Здесь уместно заметить, что прибор (система?), как использованный в первом случае (с Ермоловым) — котелок с водой и три горящие свечи, так и во втором — зеркало и свеча относятся магами к одной группе приспособлений, имеющих общее название «МАГИЧЕСКИЕ ЗЕРКАЛА». К той же группе можно отнести системы из одного или нескольких зеркал и свечей, кристаллы благородных и полублагородных минералов; жидкие масла или воду, как налитые в посуду, так и просто налитые на ровную поверхность, освещаемые свечами: специально обожженные поверхности досок (иногда покрываемые угольной пылью, замешанной на высыхающем растительном масле) и т. п.

Что же дает применение «магических зеркал»?

Есть серьезные основания полагать, что с помощью их можно получать визуальную (а порой и слуховую, то есть акустическую) информацию о происходящем в настоящее время на расстоянии несколько тысяч километров.

И кроме того, можно получать информацию как из удаленного прошлого, так и из… будущего!

Как первый, так и второй вид информации оставляет за лицом, проводящим сеанс, право выбора интересующего его места (времени).

Хочу подчеркнуть, что участвующие в ходе сеанса «магические зеркала» и люди подвергаются некоторому внешнему идентичному воздействию: запотевание зеркал, помутнение (побеление) воды, кратковременное головокружение, дурнота, амнезия и т. п.

Но подобные «связки», несомненно, порождаются некими внешними материальными причинами, воздействующими как на тела косной, так и живой природы? Какова же их природа? Мы этого (пока?) не знаем… А жаль! Быть может, там, где «магические зеркала» применяли некогда регулярно, знали о происходящем больше? Ведь тысячи лет они использовались, как можно понять, не без успеха, в Древнем Перу, Фесте, Греции, Риме, Египте, Индии, Сибири — везде.

Бегло познакомимся с высказываниями ученых разных исторических эпох.

Арабский ученый XIII столетия Ибн Калдоун говорил о появлении в момент использования «магических зеркал» как бы завесы из тумана.

Французский автор Седир, в работе «Ясновидение» говорил о том, что известный британский математик и кристалломант XVI–XVII веков Джон Ди и его друг Келли в начале сеанса видели «фигуру, подметающую площадь», а ведь пыль так похожа на туман.

Перейдем к нашему времени. В периодической печати время от времени мелькают сообщения о появлении в районах Бермудского треугольника, или Моря Дьявола, желтоватого тумана, воды, имеющей цвет молока, затруднении в ориентации и радиосвязи.

И здесь, словно нарочно, постоянны упоминания о дурноте, амнезии, исчезновениях судов и их экипажей.

Кратко упомяну об истории, произошедшей в мае 1968 года, обошедшей страницы периодической печати всех континентов.

Супруги Вайдел отправились на автомобиле из Часкомуса (Аргентина) в Майпу. Они следовали по автотрассе за автомобилем своих друзей, решивших навестить родственников в Майпу. Однако Вайделы в город не прибыли. Обеспокоенные их отсутствием друзья вернулись с намерением помочь супругам в ремонте, но… не обнаружили ни машины, ни супругов…

Лишь двое суток спустя в доме семейства Раппалини в Майпу раздался телефонный звонок. Звонил Вайдел из… аргентинского консульства в Мехико (Мексика)!

Он сообщил, что по выезде из пригорода Часкомуса внезапно появившийся туман окутал их машину, и супруги потеряли сознание. Очнулись они в машине, стоявшей на обочине неведомой им дороги. Супруги ощущали слабую головную боль. Краска на кузове машины словно подверглась обработке паяльной лампой.

Вайделы поехали вперед, рассчитывая сориентироваться по дорожным указателям. Можно представить их изумление, когда они узнали, что находятся в… Мексике, на расстоянии 6400 километров от дома! Их часы стояли… Было установлено, что с момента выезда прошло двое суток!

Вспомните, что и при полтергейсте люди сталкиваются со сходными эффектами. Так нередко отмечаются появления (или исчезновения!) различных предметов из закрытых помещений.

Количество убедительных свидетельств такого рода столь велико, что их достоверность почти не вызывает сомнений.

Почему бы не допустить, что эффекты, наблюдаемые при использовании «магических зеркал», являются следствием неких пертурбаций… пространственно-временного континуума, в котором мы с вами живем?

Вспомните еще одну деталь наблюдения Ермолова. Он четко видел на расстоянии «нескольких верст» мать, прислугу, интерьер комнаты, обручальное кольцо и т. п. в «смутившейся» воде котелка! Но это же нонсенс?!

В привычном, надежно обжитом человечеством трехмерном мире возможности человеческого зрения хорошо изучены! Известны характерные перспективные искажения — с удалением от визуально наблюдаемого объекта его угловые размеры уменьшаются, а на некотором расстоянии этот объект становится вообще не видим.

Однако, как это ни парадоксально, Алексей Петрович наблюдал происходящее достаточно детально, ибо разглядел обручальное кольцо и опознал мать на расстоянии в несколько верст, а, зная его честность, усомниться в том мы не можем.

И это еще не все! Мало того что он видел мать и кольцо, старик, опустив руку в помутившуюся воду, вынул из воды и передал кольцо изумленному Ермолову! Фантасмагория!

Случилось поистине невероятное, и мы должны хотя бы попытаться понять механизм происшедшего и описанного!

Итак, с помощью, казалось бы, элементарной системы «магических зеркал» мы попадаем в область трансцендентного восприятия и… действий, выходящих далеко за пределы соответствующих известных нам трехмерных представлений и возможностей! В этой поразительной области «нс работают» наши представления и становятся «равновидимыми и равнодоступными манипуляционно» все сколь угодно удаленные от нас объекты?! Представляется, что возникает некий поразительный «канал чудесного», появление которого сопровождается рядом детально описанных выше эффектов воздействия и возможностей! Как хочется его понять, пощупать! Понять бы механизм при этом происходящего!

Можно предположить, что «магические зеркала» (все виды этих систем) позволяют «при соблюдении нехитрой технологии пользовании ими» проникать зрительно и манипуляционно в недоступные в обычных условиях «мерности пространства-времени»! Ведь Ермолов, несомненно, «видел» на огромном расстоянии, а старик «без труда, лишь протянув руку, изъял с расстояния в несколько верст кольцо и передал его барину». Словно бы в этот момент все точки пространства были равнодосягаемы как для зрения, так и манипуляционно!

Бред? Фантасмагория? Вам не кажется, что пора бы и «пощупать», попробовать «на вкус», так сказать, «магические зеркала»? Ведь для этого нет надобности в громоздком и дорогостоящем лабораторном оборудовании, источниках громадной энергии… Все потребное для эксперимента есть в каждом доме… Недостает… только желания… правда, при этом необходима и уверенность (пусть даже 50-процентная!) в возможности достижения успеха.

Должен предупредить, однако, что ВТОРГАЯСЬ В ОБЛАСТЬ НЕВЕДОМОГО, НУЖНО БЫТЬ КРАЙНЕ ОСТОРОЖНЫМ! Некогда бытовали на Руси, насколько можно понять, достаточно эффективные методы прерывания сеанса на «магических зеркалах» посредством ЗАЧУРАНИЯ — то есть обращения к помощи языческого бога по имени ЧУР! Но язычников в наше время, пожалуй, не найти!

Поэтому рекомендую: если захотите поэкспериментировать, то, ПРОВОДЯ СЕАНС, ПОСТАВЬТЕ РЯДОМ ВЫКЛЮЧЕННЫЙ ТОРШЕР ИЛИ НАСТОЛЬНУЮ ЛАМПУ, ЧТОБЫ ВЫКЛЮЧАТЕЛЬ ОСВЕТИТЕЛЬНОГО ПРИБОРА БЫЛ «ПОД РУКОЙ». ПРИ ПЕРВЫХ ЖЕ НАМЕКАХ НА ИСПУГ, ОПАСНОСТЬ ВКЛЮЧИТЕ СВЕТ… ЭТО ПОЗВОЛИТ ПРЕРВАТЬ СЕАНС! ИЗБЕЖАТЬ ОПАСНОСТИ!

Дело в том, что, по заявлениям ряда лиц, осмелившихся попробовать себя на этом поприще, в ходе сеанса возможно… все, ВПЛОТЬ ДО ФИЗИЧЕСКОГО ВОЗДЕЙСТВИЯ С ДРУГОЙ СТОРОНЫ ОБРАЗОВАВШЕГОСЯ В ХОДЕ СЕАНСА КАНАЛА!

Успехов!

РЕШИТЕЛЬНЫЙ ШАГ КАПИТАНА ЕРМОЛОВА

Напомню, что Алексей Петрович Ермолов, в пятнадцать лет (1792 г.) получивший чин капитана, был зачислен в Нежинский драгунский полк старшим адъютантом к генерал-поручику А. И. Самойлову.

Однако начавшееся 12 марта 1794 года польское восстание побудило Россию ввести на территорию Польши, тогда принадлежавшей России, воинские части для усмирения мятежа.

В Польшу были введены русские войска под командованием А. В. Суворова.

Старший адъютант генерал-поручика А. И. Самойлова А. П. Ермолов подает рапорт, ходатайствуя о предоставлении ему возможности участия в этой операции.

Какова была его доля участия в военных действиях против войск Тадеуша Костюшки?

Избегая голословия, приведу копии документов, ярко характеризующих капитана А. П. Ермолова.

АТТЕСТАТ

Находящийся при корпусе войск моей команды, Артиллерийскаго Корпуса артиллерии г-н Капитан Ермолов, будучи прикомандирован к артиллерии авангардного корпуса, когда неприятель 15 октября при деревне Попове, против Кулигова и Буга, защищая мост, поставил свои пушки, то упомянутый Ермолов, приспев со своими орудиями и производя пальбу, сбил неприятельскую батарею. 23 числа с артиллерии Господином Капитаном и Кавалером Бегичевым, строил среди дня батарею под сильнейшей неприятельскою канонадою, по построении которой произвел успешно пальбу, наконец, во время шторма (Так! — ЮР.), 24 числа октября, взъехал при первой колонне с артиллериею и командуя 7 орудиями производил пальбу; во всех случаях поступая как храбрый, искусный и к службе усердный офицер. В свидетельство чего дан сей, за подписанием и с приложением герба моего печати, в Праге (пригород Варшавы. — Ю. Р.) ноября 5 дня 1794 года.

Его Императорского Величества, Всемилостивсйшсй Государыни моей, от армии Генерал-поручик, командующий корпусом войск и орденов Российских, Святого Александра Невского, Святого Великомученика и Победоносца Георгия 2 класса и Великокняжсскаго Голстинскаго Св. Анны Кавалер

Обратите внимание на дату — «Господину Капитану Ермолову» идет всего-то восемнадцатый годок!

Приведенный выше аттестат не оставлен без внимания. За ним следует:

«Нашему Артиллерии

Капитану Ермолову

Усердная ваша служба и отличное мужество, оказанное вами 24 октября, при взятии приступом сильно укрепленного Варшавского предместья, именуемого Прага, где вы, действуя вверенными вам орудиями с особливою исправленностию, нанесли неприятелю жестокое Поражение, и тем способствовали одержанной победе, учиняют вас достойными военного нашего ордена Святого Великомученника и Победоносца Георгия, на основании установления его. Мы вас кавалером ордена сего четвертого класса Всемилостивейше пожаловали и знаки онаго при сем доставляем, повелеваем вам возложить на себя и носить по указанию. Удостоверены Мы впрочем, что вы, получа сие со стороны нашей одобрение, потщитеся продолжением службы вяще удостоиться Монаршего Нашего благоволения.

Вы можете себе представить восторг семнадцатилетнего капитана, из рук Самого Александра Васильевича Суворова получившего эту первую боевую награду?!

Вскоре А. П. Ермолов был вызван в Петербург и назначен в Каспийский корпус графа В. П. Зубова, направленный против вторгшейся в Закавказье армии Ага Мохаммед-хана Каджара (с 1796-го — шаха Ирана). И снова он прекрасно проявляет свои качества. Судите сами:

«Милостивый Государь мой,

Алексей Петрович!

Отличное ваше усердие и заслуги, оказанные вами при осаде крепости Дербента, где вы командовали батарею, которая действовала с успехом и к чувствительному вреду неприятеля, учиняют вас достойным ордена Св. Равноапостольнаго Князя Владимира, на основании статуса онаго. Вследствие чего, поданной мне от Ея Императорского Величества Высочайшей власти, знаки сего ордена четвертой степени, при сем к вам препровождая, предлагаю оные на себя возложить и носить в петлице с бантом; о пожаловании же вам на сей орден Высочайшей грамоты представлено от меня Ея Императорскому Величеству. Впрочем, я надеюсь, что вы, получа таковую награду усугубите рвение ваше к службе, а тем обяжете меня и впредь ходатайствовать перед престолом Ея Величества о достойном вам воздаянии. Имею честь быть с почтением к вам.

№ 494

Августа 4 дня 1796 года

Артиллерии Г-ну

Капитану Ермолову».

И соответственно личное письмо Императрицы:

«Нашему Артиллерии Капитану Ермолову.

Отличное ваше усердие и храбрые подвиги, оказанные вами при осаде крепости Дербента, где вы, командуя батареею, действовали с успехом к большому вреду неприятеля, учиняют вас достойным ордена Святого Равноапостольнаго Князя Владимира четвертой степени в 8 день Мая настоящего года, Всемилостивейше пожаловав, и знаки онаго тогда же для возложения и ношения в петлице с бантом, через Нашего Генерала, Графа Зубова, к вам доставив, удостоверены остаемся, что вы, получивши таковое одобрение, потщитесь продолжением ревностной службы вашей, вяще удостоиться Монаршего Нашего Благоволения.

Блестящий дебют! За плечами — девятнадцать лет… Уважение, почет, ордена, заслуженная слава. Бурный взлет!

Приведенные документы, прекрасно аттестующие Алексея Петровича, являются весомыми подтверждениями рассудительности, профессионализма, смелости, недюжинной наблюдательности и аналитического мышления, позволивших ему уже на втором десятке лет жизни снискать славу и уважение даже государственных мужей, императрицы, насколько известно по отзывам современников, подчиненных и сослуживцев.

В 1797 году двадцатилетнему А. П. Ермолову присваивается чин майора. Он назначается командиром конноармейской роты, расквартированной в небольшом городке Несвиж Минской губернии.

Восхождение по лестнице чинов и званий продолжается. 1 февраля 1798 года Алексей Петрович Ермолов получает чин подполковника.

Оторванный в связи с назначением в Несвиж от друзей и знакомых, Алексей Петрович пытается восполнить недостающее общение в переписке с близкими ему по духу людьми.

Позволю себе процитировать полностью одно из его писем той поры, сыгравшее роль запала в последующих событиях, определившее его судьбу на несколько последующих лет.

13 мая 1797 года Ермолов пишет из Несвижа единоутробному брату А. М. Каховскому:

«Любезный брат Александр Михайлович. Я из Смоленска в двое суток и несколько часов приехал в Несвиж. Излишне будет описывать вам, как здесь скучно. Несвиж для этого довольно вам знаком. Я около Минска нашел половину нашего баталиона, отправленного в Смоленск, что и льстило меня скорым возвращением к приятной и покойной жизни; но я ошибся чрезвычайно; артиллерия вся возвращена была в Несвиж нашим шефом или лучше сказать Прусскою лошадью (выделено курсивом. — Ю. Р.), на которую надел государь в проезд орден 2-го класса Анны. Нужно быть дураком, чтобы быть счастливым; мне кажется, что мы здесь весьма долго пробудем, ибо недостает многаго числа лошадей и артиллерию всю починять надо будет. Я командую здесь шефскою ротою, думаю с ним недолго будем ходить, я ему ни во что мешаться не даю, иначе с ним невозможно. Государь баталиону приказал быть здесь до повеления, а мне кажется уже навсегда. Мы безпрестанно (так! — Ю. Р.) здесь учимся, но до сих пор ничего в голову вбить не могли, и словом, каков шеф, таков и баталион; обеими похвастать можно, следовательно и служить очень лестно. Сделайте одолжение, что у вас происходило во время приезду Государя, уведомьте, и много ли было счастливых. У нас он был доволен, но жалован один наш скот (выделено мною. — Ю. Р.). Несколько дней назад проехал здесь общий наш знакомый г. капитан Бутов; многие его любящие, или лучше сказать, здесь все бежали к нему навстречу, один только я лишен был сего отменнаго счастья, должность меня отвлекала; но я не раскаиваюсь, хотя он более обыкновенного мил был. Поклонитесь от меня почтеннейшему Вырубову, Каразцову, тоже любезному Тредьяковскому, может и… Бутлеру; хотел писать на итальянском диалекте (значит, А.П.Е знал и итальянский?! — Ю. Р.), но нет время, спешу, офицер сию минуту отправляется. Однакож с первым удобным случаем ему и Гладкому писать буду, Мордвинову тоже; я воображаю его в Поречье и режущегося со своим шефом, как в скором времени надеюсь резаться со своим; но он еще меня счастливей, он близко от Смоленска, от вас, которые можете разогнать его скуку, а я имел счастье попасться между такими людьми, которые только множить ее могут. Вспомните обо мне Бачуринскому, Стрелевскому и всем тем, которые меня не совсем забыли. Прощайте.

Проклятый Несвиж, резиденция дураков».

Как ни странно, но именно это письмо сыграло дурную роль в жизни Алексея Петровича. Именно потому оно приведено здесь полностью. Но если вы были при его чтении невнимательны, прочтите еще раз! Прошу вас. Ведь оно повлекло за собой арест Алексея Петровича, последующее многомесячное одиночное заключение в Алсксеевском равелине Петропавловской крепости, а затем — пожизненную ссылку в костромские леса, в дебри, где в свое время Иван Сусанин погиб вместе с польскими захватчиками!

Почему же письмо вызвало столь суровое наказание?

Вероятно, полезно напомнить читателю, что Екатерина II скончалась в ночь с 5 на 6 ноября 1796 года, и буквально через час на трон взошел ее сын — Император Павел I.

Его кратковременное правление было весьма своеобразным. Парадоксальная смесь образованности и несомненного государственного ума, чувство юмора и живость слова удивительно сочетались в нем с крайней вспыльчивостью, даже взбалмошностью, сопутствующей мгновенным переходам от доброго смеха к приступу бешеного гнева, от рыцарского благородства к садистскому издевательству.

Павел I презирал узаконенный Екатериной II порядок записи дворянских детей на военную службу во младенчестве. Тотчас после воцарения всех минимально числившихся там младенцев и недорослей «за неявкой» уволил. Ввел указ о трехдневной барщине, «наступив на хвост дворянам, владевшим крепостными». Распорядился повесить на воротах Зимнего дворца ящик для прошений и жалоб на свое имя, ключ от которого хранил у себя. Но с другой стороны, затеял военную реформу, которая отбрасывала русскую армию почти на полвека назад. Идеалом он считал военную систему Фридриха Великого. Копировал военную форму прусских войск. Муштра и палочная дисциплина губили в армии воинскую инициативу.

Интересно, что одни реформы Павла приводили в восторг представителей низших сословий, но вызывали негодование и злость дворянства, а другие — наоборот. В результате трудно дать верную оценку этой личности, да и всему правлению Павла I.

Вышеприведенное письмо А. П. Ермолова относится к разгару творческой деятельности Павла I.

А именно в это время в России забродили дрожжи Французской революции и появилась масса политических молодежных дворянских кружков, густо наперченных свободомыслием.

Единоутробный брат Алексея Петровича Ермолова, как на грех, руководил одним из таких кружков. И во время производившегося у Александра Каховского обыска обнаружено было процитированное выше письмо… Естественно, истолковано оно было соответствующим образом. А за свободомыслие на Руси, как известно, наказывают всегда. Алексей Петрович (бывший тогда в чине подполковника!) был арестован и посажен в одиночное заключение в Алсксеевский равелин Петропавловской крепости, где провел около трех месяцев.

А затем без долгих слов и проволочек был сослан на вечное поселение в костромские леса! Таков был «царский суд»…

Вот как эта процедура описана Ермоловым в «Записках»: «Нескоро однако же после того прислан фельдъегерь принять арестанта из 9 нумера и отправиться в означенный путь. Мне было приказано одеваться теплее в дорогу. Из убийственной тюрьмы я с радостью готов был в Сибирь. В равелине ничего не происходит подобного описываемым ужасам инквизиции, но конечно многое заимствовано из сего благодетельного и человеколюбивого установления. Спокойствие ограждается могильною тишиною, совершенным безмолвием двух недремлющих сторожей, почти неразлучных. Охранение здоровья заключается в постоянной заботливости не обременять желудка ни лакомством пищи, ни излишним ее количеством. Жилища освещаются неугасимою сальною свечою, опущенной в жестяную с водою трубкою. Различный бой барабана при утренней и вечерней заре служит исчислением времени; но когда бывает он не довольно внятным, поверка производится в коридоре, который освещен дневным светом и солнцем, незнакомым в преисподней.

В дороге фельдъегерь сообщил мне, что должен сдать меня костромскому губернатору, но что весьма нередко поручается им отправить несчастных далее и даже в Сибирь.

По прибытии в Кострому мне объявлено назначение вечного пребывания в губернии по известному собственно государю императору преступлению. По счастию моему при губернаторе находился сын его, с которым в молодости моей учились мы вместе. По убеждению его он донес генерал-прокурору, что находит нужным оставить меня под собственным надзором для строжайшего наблюдения за моим поведением, и мне назначено жить в Костроме».

Примечание: «Комната, в которой он (А. П. Ермолов. — Ю. Р.) был заключен под именем преступника № 9, имела 6 шагов в поперечнике и камин, издававший смрад во время топки; она освещалась лишь одним сальным огарком». (Чтения в императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. 1863. Октябрь-декабрь, кн. 4, с. 214–232. Смесь. Рассказы А. П. Ермолова).

Итак, случайная встреча с однокашником смягчила жестокий удар судьбы!

Именно в Костроме Алексей Петрович встретился с находившимся здесь же в ссылке атаманом Войска Донского М. И. Платовым. Так завязалась многолетняя мужская дружба двух сильных и мужественных людей, навечно прославивших свои имена и честь русского воинства во время Отечественной войны 1812 года.

Интересно также, что Алексей Петрович и в Костроме нашел себе занятие по душе. Он занялся самообразованием: много читал, самостоятельно изучал латынь и сделал ряд переводов сочинений римских классиков. Словом, времени зря не терял.

Более того, о годах своей ссылки он в «Записках…» о своей молодости и об этом периоде высказывался весьма интересно и, что немаловажно, с благодарностью… вспоминал императора Павла I, «создавшего ему идеальные условия для самообразования и давшего ему весьма полезный урок!».

Немалый интерес представляют также посвященные этому периоду высказывания Алексея Петровича, переданные нам его современниками. Так, А. В. Фигнер (племянник известного партизана) в «Воспоминаниях об А. П. Ермолове», напечатанных в «Историческом вестнике» за 1881 год, писал: «Хотя А. П. отзывался иногда шутливо о некоторых странностях императора Павла Петровича, но никогда не позволял себе никакой горечи в своих выражениях, невзирая на двухлетнее нахождение под грозным следствием во время его царствования. А. П. говорил, что у покойного императора были великия черты и исторический характер его еще не определен у нас. «Это был мой благодетель и наставник», — прибавлял А. П. Когда я спросил, за что он называет императора, засадившего его в крепость, своим благодетелем, А.П. отвечал: «Если бы он не засадил меня в крепость, то я, может быть, давно уже не существовал и в настоящую минуту не беседовал бы с тобою. С моей бурною, кипучею натурою вряд ли мне бы удалось совладеть с собою, если бы в ранней молодости мне не был дан жестокий урок. Во время моего заключения, когда я слышал над своей головой плсскавшия невския волны, я научился размышлять. По закону природы, здоровый и бодрый человек не может оставаться в пассивной деятельности. Когда деятельность организма неподвижна, деятельность мысли усиливается. Впоследствии, во многих случаях моей жизни я пользовался этим тяжелым уроком и всегда с признательностью вспоминал императора Павла Петровича».

Быть может, не зря в ряде воспоминаний деятелей разных веков и даже эпох просматривается лейтмотив «стимуляции умственной деятельности в тюрьме или ссылке»?!

Что ж касается освобождения из ссылки и последующей службы в армии, то Алексей Петрович в «Записках…» писал:

«Скончался император Павел, и на другой день восшествия на престол Александр I освободил Каховского и меня в числе прочих соучастников вымышленного преступления. Ему известны были понесенные нами наказания. В числе не одной тысячи ищущих службы, которым ненавистное наименование исключенных из службы заменено названием уволенных, явился и я в Петербург.

Тогда военною коллегиею управлял генерал Ламб, бывший в царствование Екатерины генерал-майором и костромским губернатором. По выезде его из Костромы остались там две дочери, в семействах которых я был благосклонно принят. Приезжая для свиданий с отцом, они тронули его описанием участи молодого изгнанника, и достойный старик желал случая оказать мне благотворение. Недолго являлся я просителем незамечаемым, наконец позвали меня в кабинет и, показав изготовленную докладную записку, он сказал: «Я не спешу изыскивать благоприятную минуту, желая, чтобы ты был принят с вознаграждением чином, которого ты лишился». Вскоре лично изъявил мне сожаление, что не успел в желании своем и что я принят в артиллерию в прежнем чине подполковника. Недолго я был праздным и мне дана была конногвардейская рота: назначение для молодого человека очень лестное, ибо в России тогда был один конный баталион, состоявший из пяти рот».

В другом источнике (Записки А. П. Ермолова 1798–1826. — М., Высшая школа, 1991) Ермолов полнее раскрывает себя, происшедшее и свои сокровенные желания:

«Всемогущий во благости своей, царям мира, равно как и нам, положил предел жизни, и мне суждено воспользоваться свободою. Радость заставила во мне молчать все другие чувства; одна была мысль: посвятить жизнь на службу государю, и усердию моему едва ли могло быть равное (выделено мною. — Ю. Р.). Я приезжаю в Петербург, около двух месяцев скитаюсь в Военной коллегии, наскучив всему миру секретарей и писцов. Наконец доклад обо мне вносится государю и я принят на службу. Мне отказали чин (Ермолову следовал чин полковника, но вследствие «немилости» со стороны командующего артиллерией графа Аракчеева в этом было отказано за дерзкое поведение. — Ю. Р.), хотя принадлежащий мне по справедливости; отказано старшинство в чине, конечно не с большею основательностию… С трудом я получил роту конной кавалерии, которую колебались мне поверить как неизвестному офицеру между людьми новой категории. Я имел за прежнюю службу Георгиевский и Владимирский ордена, употреблен был я в войне в Польше и против Персиян, находился в конце 1795 года при австрийской армии в приморских Альпах. Но сие ни к чему мне не послужило; ибо неизвестен я был в экзерциргаузах (помещение для строевых упражнений. — Ю. Р.), чужд смоленского поля, которое было защитою многих людей нашего времени.

Я приезжаю в Вильну, где расположена моя рота. Людей множество, город приятный; отовсюду стекаются убежавшие прежнего правления насладиться кротким царствованием Александра 1-го; все благославляют имя его, и любви к нему нет пределов! Весело идет жизнь моя, служба льстит честолюбию и составляет главнейшее мое управление; все страсти покорны ей. Мне 24 года; исполнен усердия и доброй воли, здоровье всему противостоящее! Недостает войны. Счастье некогда мне благоприятствовало!» (выделено мною. — Ю. Р.).

МИР ИЛИ ВОЙНА? — ВОТ ЗАДАЧА, СТОЯВШАЯ ПЕРЕД АЛЕКСАНДРОМ I

Поддерживая протокольные дипломатические отношения с Бонапартом в течение первых лет своего царствования, сдерживаемый внутрироссийскими заботами, Александр I все чаще обращался к мысли о неизбежности войны. Опасения были не напрасны. Вольнодумство, расцветшее при практическом снятии цензуры, угрожало феодальному благополучию России. К разрыву с Францией подталкивали и российские сановники-англофилы, да и сам Бонапарт дал удобный повод для разрыва отношений.

Этим поводом стал расстрел по приказу Наполеона члена королевской семьи герцога Энгиенского, некогда (в 1797–1799 гг.) жившего в Петербурге и тогда едва не ставшего мужем сестры Александра I — Екатерины Павловны. Князь А. А. Чартерыйский от имени царя объявил, что «Его Императорское Величество не может долее сохранять сношения с правительством, которое… запятнано таким ужасным убийством…» и т. д. Это было в марте 1804 года.

Расстрел герцога Энгиенского вызвал бурю негодования. Александр I демонстративно объявил при своем дворе траур по убиенному и призвал все немецкие державы протестовать. 30 апреля (12 мая) 1804 года русский посол в Париже вручил министру иностранных дел Франции Талейрану ноту протеста против нарушения принципов справедливости и права, священных для всех наций. А 17 мая Наполеон отозвал своего посла из Петербурга.

Именно в это время член трибунала Франции с символической фамилией Кюре предложил Наполеону стать императором, дав повод для каламбура: «Республика умерла — Кюре ее похоронил!» И 14 мая 1804 года Сенат «Во имя Славы и благоденствия Республики» провозгласил Наполеона императором!

К этому времени относится вторая встреча Алексея Петровича Ермолова с Неведомым, привлекшая к себе его внимание. При этом нельзя исключить, что первая встреча определенным образом подготовила благодатную почву — нейтрализовала изначально присущий ему скептицизм, обусловила внимательное отношение к странному событию. Ниже приведены документы, относящиеся к этой встрече.

ФИКЦИЯ? ФАНТАСМАГОРИЯ?? ФАКТ!!!

Эта встреча моего героя с Неведомым имела место примерно десятью — двенадцатью годами позже первой. Она практически неопровержимо подтверждена рядом как косвенных, так и прямых свидетельств, найденных мною, одно из которых принадлежит близкому родственнику Алексея Петровича.

Что же произошло?

Детальное описание интересующего нас события приведено в прекрасном историческом журнале «Русская Старина» за май 1875 года. Издателем и организатором этого журнала с 1870 по 1892 год был известный отечественный историк, журналист, общественный деятель и радетель старых документов Михаил Иванович Се-мевский (1837–1899).

Ниже, без купюр, приводится перепечатка статьи, автор которой укрывался за инициалами С.С., из названного источника.

«Предсказание о времени кончины А. П. Ермолова.

Известно, что Алексей Петрович Ермолов провел последние годы своей жизни в Москве, где и умер в 1861 г. Вот слышанный нами рассказ от одного очень близкого ему лица, рассказ в высшей степени необыкновенный, тем не менее вполне достоверный.

«Года за полтора до кончины Алексея Петровича я приехал в Москву для свидания с ним. Погостив у него несколько дней, собрался в обратный путь к месту моего служения и, прощаясь с ним, не мог удержаться от слез при мысли, что, вероятно, мне уже не придется еще раз увидеть его в живых, так как в то время он был дряхл, а я не прежде чем через год, имел возможность вернуться в Москву. Заметив мои слезы, А.П. сказал:

— Полно, не плачь, я еще не умру до твоего возвращения сюда.

— В смерти и животе Бог волен, — возразил я.

— Я тебе положительно говорю, что не умру через год, а позднее.

На моем лице выразилось сильное недоумение, даже страх за нормальное состояние всегда светлой головы Алексея Петровича, что не могло укрыться от него.

— Я тебе сейчас докажу, что я еще не сошел с ума и не брежу.

С этими словами он повел меня в кабинет, вынул из запертого на ключ ящика исписанный лист бумаги и поднес его к моим глазам.

— Чьей рукой написано? — спросил он.

— Вашей, — отвечал я.

— Читай.

Это было нечто вроде послужного списка Алексея Петровича, начиная с чина подполковника, с указанием времени, когда произошел каждый мало-мальски замечательный случай из его богатой событиями жизни.

Он следил за моим чтением, и когда я подходил к концу листа, он закрыл рукой последние строки.

— Этого читать тебе не следует, — сказал он, — тут обозначены год, месяц и день моей смерти. Все, что ты здесь прочел, — продолжал он, — написано вперед и сбылось до мельчайших подробностей. Вот как это случилось: когда я был еще в чине подполковника, меня командировали в уездный город Т. Мне пришлось много работать. Квартира моя состояла из двух комнат: в первой помещались находившиеся при мне писарь и денщик, а во второй — я. Войти в ту последнюю можно было не иначе как через первую комнату. Раз ночью я сидел за своим письменным столом и писал. Кончив, я закурил трубку, откинулся на спинку кресла и задумался. Подымаю глаза — передо мной, по ту сторону стола, стоит какой-то неизвестный мне человек, судя по одежде, мещанин. Прежде чем я успел спросить — кто он и что ему нужно? незнакомец сказал: «Возьми лист бумаги, перо и пиши». Я безмолвно повиновался, чувствуя, что нахожусь под влиянием неотразимой силы. Тогда он продиктовал мне все, что должно со мной случиться в течение последующей моей жизни, и заключил днем моей смерти. С последними словами он исчез — как и куда? не знаю. Прошло несколько минут, прежде чем я опомнился: первой моей мыслью было, что надо мною подшутили; я вскочил с места и бросился в первую комнату, миновать которую не мог незнакомец. Там я увидел, что писарь сидит и пишет при свете сального огарка, а денщик спит на полу возле самой входной двери, которая оказалась запертой на ключ. На вопрос мой: кто сейчас вышел отсюда? — удивленный писарь отвечал, что никто. «До сих пор я никому не рассказывал об этом, — заключил Алексей Петрович, — зная наперед, что одни подумают, что я выдумал, а другие сочтут меня за человека, подверженного галлюцинациям, но для меня это факт, не подлежащий сомнению, осязаемым доказательством существования которого служит вот эта бумага. Теперь, надеюсь, ты не усомнишься в том, что мы еще раз увидимся».

И действительно, через год после того мы снова увиделись, а несколько месяцев спустя мне прислали эстафету о кончине Алексея Петровича. Когда впоследствии я отыскал в его бумагах таинственную рукопись, то оказалось, ЧТО ОН СКОНЧАЛСЯ В ТОТ САМЫЙ ДЕНЬ, ДАЖЕ ЧАС, КАК ЕМУ БЫЛО ПРЕДСКАЗАНО ЛЕТ ЗА ПЯТЬДЕСЯТ ДО ТОГО» (выделено шрифтом мною. — Ю. Р.).

С.С.»

Как отнестись к приведенному свидетельству? Какова фактологичность описанного? Что это было?

Начнем с того, что попытаемся в меру возможности оценить достоверность сообщения. Ниже я привожу ряд косвенных и прямых доказательств правдивости приведенного свидетельства, обнаруженных мною за годы поиска.

Известный русский историк, писатель, журналист, академик Петербургской Академии наук Михаил Петрович Погодин (1800–1875), уделявший немало внимания явлениям, ныне именуемым аномальными, издал в Москве в 1875 году «Сборник, служащий дополнением к простой речи о мудреных вещах». В этой работе после цитирования приведенной выше статьи он изложил известные ему косвенные доказательства реальности этого предсказания. Вот что он пишет: «Нс в виде замечания или возражения, смею поставить на вид сообщившего это известие редактору «Русской Старины». Во время кончины Алексея Петровича меня не было в Москве. По моем возвращении я много говорил об ней и расспрашивал его душеприказчика Ив. Вас. Лихарева и старого управляющего его Максимыча, которого он называл Мемекою, и который служил при нем на Кавказе и управлял всеми его делами, и проч., но ни от кого не слыхал я, чтобы Алексей Петрович знал или предчувствовал время своей смерти, приготовился к ней в каком-нибудь отношении.

Прилагаю несколько заметок, доказывающих тоже, из моих записок об Алексее Петровиче.

В 1860 году я собирался осмотреть Кавказ и заехал к Алексею Петровичу. В передней мне сказали, что он отдыхает. Через час я получил от него следующее собственноручное письмецо:

«Отъезжая на Кавказ, почтеннейший Михаил Петрович сделал одолжение, посетив старожила страны. Борющийся с болезнию, я отдыхал в это время и не мог принять вас, но желая чрезвычайно видеть вас, я готов побеседовать с вами о стране, оставившей во мне одни приятные воспоминания. Вы изберите удобнейшее для вас время сегодня или завтра в продолжении дня. Если возможно по летам моим дождаться возвращения вашего (подчеркнутое выделено в названной книге курсивом. — Ю. Р.) из замечаний ваших увижу, исполнятся ли надежды мои процветания великолепного края, при началах отличного управления.

И далее Погодин пишет:

«Перед смертию Алексея Петровича сыну его любимого управляющего надо было ехать в Петербург. «Сколько тебе истратить нужно?» — «Рублей 50». Ермолов отворил ящик, где у него разложены были деньги на похороны и расходы. «Денег-то здесь мало. Ну как проживу дольше? (курсив. — Ю. Р.) Однако дал 50 руб.»

И продолжает: «Г. Степанов записал у себя под 18 марта 1856 года:

«Кабинетное окно (в доме Алексея Петровича) завешено темно-синею материю. На глазах у Алексея Петровича шелковый зонтик. Я спросил его о здоровье. «Плохо, брат, — отвечал он. — Вот с 14 числа страдаю глазами». Он сказал мне, что в глазах его предметы как-то странно двоятся. «Например: я смотрю на тебя, а вижу двух Сашей (так! — Ю.Р.), у которых вместо головы обои и картины. Вот табакерка, я хочу взять ее, так я непременно вижу ее здесь», — и он показал пальцем вершка на три от табакерки. «Точно так же и карты лезут одна на другую». «Да, прибавил он, это уже Ic commencement de la fin», при этом он улыбнулся. Я заметил ему и это. Он отвечал, что с твердостью и шутливостью встретит свой конец. Мы продолжали разговор на ту же тему. Он все шутил, говорил, что еще молод (79 лет), что предчувствует, что долго еще проживет на свете (выделено курсивом. — Ю. Р.). Жалел только, что зрение начинает изменять ему.

А.П. занемог в марте месяце. Врачи отчаялись в его жизни, но ему стало лучше, и 1 апреля, почувствовав себя очень хорошо, он сказал: «Славно я обманул докторов, выздоровел!» (курсив. — Ю. Р.).

Скончался он 12 апреля 1861 года, сидя в своем кресле, имея одну руку на столе, а другую на колене; за несколько минут он еще прихлопывал ногою.

Желательно было бы увидеть записку Алексея Петровича вполне отпечатанной, с facsimle». (Речь идет об исполненном рукой А.П. документе. — Ю. Р.)

Этими словами М. П. Погодин закончил свои замечания к статье «Русской Старины».

Приводимые Погодиным дополнительные сведения о том, что Ермолов как бы проявлял некую осведомленность о своей кончине хотя и подлежат учету, но их следует отнести к категории косвенных, требующих некоторой дополнительной интерпретации, неоднозначных.

Есть ли более весомые, прямые доказательства или свидетельства? Да! Таковые существуют! Мне удалось их найти! Перекопав груду книг, я все же нашел, на мой взгляд, неопровержимое свидетельство фактологичности приведенного в «Русской Старине» рассказа. Свидетельство это принадлежит Александру Сергеевичу Ермолову, автору ряда трудов, посвященных своему великому родственнику. А. С. Ермолов являлся сыном двоюродного брата Александра Петровича Ермолова — Сергея Николаевича Ермолова, женатого на Марии Григорьевне Ермоловой (в девичестве — Гежелинской), как следует из «Родословной рода Ермоловых», им написанной и опубликованной в Москве в 1913 году.

Так вот именно А. С. Ермолов в труде «Алексей Петрович Ермолов 1777–1861» (Спб., 1912) опять-таки после всего без купюр основополагающего текста из «Русской Старины» в сноске сообщает:

«О вышеприведенном необыкновенном случае в его жизни А. П. лично рассказывал моей матери Марии Григорьевне Ермоловой. (выделено подчеркиванием мною. — Ю. Р.).

Я полагаю, что такое четкое, конкретное свидетельство буквально «расставляет все точки над «i».

Что же касается приведенного в журнальной публикации «диктанта судьбы», то образные видения (нередко сопровождаемые «голосами») известны. Они нередко имеют упреждающий реальность характер пророчеств. Вспомните Жанну д'Арк, Сведенборга, Сократа, монаха Авеля и других лиц, неоднократно детально описанных мною в ранее вышедших работах, опубликованных в серии брошюр «Знак вопроса». Как ни странно, но информация, получаемая подобным образом, нередко относится к удаленным в будущее событиям. Однако мне кажется, пытаться брать на себя смелость объяснить механизм подобных информационных прорывов в будущее сегодня рановато!

Позволю заметить, что пророческие видения (да и вообще — предсказания) вероятнее всего влияют на человека, к которому они имеют отношение. Причем реакция на них может быть различной.

В случае благоприятного для человека предсказания он может «подыгрывать», вносить некоторую коррекцию для наиболее полного удовлетворения своей потребности (в том числе — самолюбия)!

В случае же угрожающего чем угодно прогноза: смерти, ущерба, опасности человек рассудочно, интуитивно или случайно избирает линию поведения, направленную на нейтрализацию предсказаний ситуации, снижения ее критичности, либо даже полное исключение предсказанной опасности. То есть мы можем утверждать, что предсказания помогают человеку в жизни.

И если Ермолов прожил весьма долгую жизнь, действуя по обстоятельствам (по первому или второму виду!), то последнее предсказание можно интерпретировать иначе.

В самом деле. Представьте себе положение Алексея Петровича: даже сомневаясь (поначалу!) в предсказанном, постепенно, по мере реализации «предначертанного!», он вынужден был уверовать в непогрешимость прогноза!

И в последнем случае именно эта уверенность в точности предсказания могла чисто психологически воздействовать на течение физиологических процессов организма. И к предсказанному дню (и часу!) смерти его психика, довлея над организмом, могла выключить все механизмы защиты и жизнеобеспечения. И он угас… как лампа без керосина! Угас потому, что поверил!

Мне это представляется весьма реальным, и на память приходит прекрасное восточное предание о князе и холере.

Объезжая свои владения, некий князь повстречался с холерой. «Что ты тут делаешь?» — спросил князь. «Я пришла убить 1000 человек в твоих владениях», — ответствовала холера. Когда же холера покидала его земли, князь, снова встретив гостью, возмущенно спросил: «Ты же обещала мне убить 1000 человек, а убила 5000!» «Это не Я, — ответила холера. — 4000 умерли от страха!»

Вряд ли страх убил моего героя. Имело место нечто иное. В средние века в одной из стран Пиренеев был проведен жестокий эксперимент над приговоренным к смертной казни преступником. Тело «подопытного» закрепили в специальном устройстве. Глаза завязали. Заключенному объявили, что смерть ему назначена от истечения крови после вскрытия вены. Однако вена не была вскрыта! Эту процедуру лишь имитировали, нанеся неглубокий поверхностный надрез, не затрагивавший сосуды. Но на опущенную руку лили теплую воду, которая капельно стекала с пальцев в подставленный металлический таз… Приговоренный умер под мерное звучание падающих в таз капель воды со всеми признаками потери крови… Умер потому, что был убежден в своей обреченности!

Итак, мне представляется целесообразным поиск документа, исполненного рукой Алексея Петровича Ермолова, очевидно, составляющий всего один лист, «похожий на послужной список», что, возможно, определило его печальную судьбу, небрежное отношение к уникальному документу!

И если его удастся найти, то необходима тщательная графопалеографическая экспертиза, установление авторства и времени исполнения текста, соответствие его возрастным изменениям почерка. К тому же, быть может, документ датирован?! Это тоже представляет интерес!

Для упрощения поиска прибавлю, что, поскольку Алексей Петрович проживал и скончался в Москве, а архив его по наследству перешел к его племяннику Николаю Петровичу Ермолову, а после кончины последнего — к его сестре Екатерине Петровне Ермоловой, передавшей основную часть бумаг в Московский Главный архив Министерства иностранных дел — ныне ЦГАДА — Центральный Государственный архив древних актов, фонд 1496 (Ермоловы), то в нем, очевидно, и следует начать поиск.

В публикации журнала «Русская Старина» упоминается, что встреча с «человеком в костюме мещанина» состоялась в ту пору, когда Алексей Петрович был ЕЩЕ В ЧИНЕ ПОДПОЛКОВНИКА.

Однако известно, что этот чин был пожалован Ермолову 1 февраля 1798. года. Но уже в декабре того же 1798 года он был арестован, а затем сослан в Кострому. Освобожден же из ссылки после смерти Павла I по указу Александра I от 15 марта 1801 года.

О следующем повышении в чине Алексей Петрович в «Записках» сообщает:

«1806. Армия генерала от кавалерии Михельсона, проходившая через польские области, принадлежащие Пруссии, не видав неприятеля, также возвратилась в свои границы. Начальство над нею принял генерал от кавалерии Беннингсен…

В непродолжительном времени вышли за прошедшую войну награды. Многие весьма щедрые получили за одно сражение при Аустерлице; мне за дело во всю кампанию дали орден Св. Анны второй степени, ибо ничего нельзя было дать менее.

Напоследок, по отличному отзыву обо мне главнокомандующего и по ходатайству генерал-адьютанта Уварова, я произведен в полковники, обойдя одного меня старое в чине. По расположению ко мне начальства я должен был и то принять за величайшую награду, хотя в одном чине был я без малого девять лет». (Ермолов А. П. Записки А. П. Ермолова 1798–1826. — М., 1991, с.61).

Поскольку по крайней мере во второй половине 1805 года Ермолов был занят в военных действиях против Франции, а до лета 1801 пребывал в ссылке, то описанное выше событие произошло в период с лета 1801-го до второй половины 1805 года.

НА ТРОНЕ — ИМПЕРАТОР НАПОЛЕОН!

Итак, Республика Франция стала… Империей! Действие, как всегда, вызвало равное противодействие! Оказавшись в опасном положении, Англия стала сколачивать новую коалицию. Александр I принял в ней активное участие, держа в орбите своего влияния Англию, Австрию, Данию, Неаполитанское и Сардинское королевства. Роли поделились. Англия обязалась поставлять золото, а Россия и Австрия — мясо (пушечное)!

В это же время коалиция набросала эскиз программы нового раздела Европы («раздела шкуры до охоты»), обещая «всем сестрам по серьгам»!

Считая Наполеона «исчадием ада», Александр I усиленно заботился о французских контрреволюционерах, укрыв многих из них «под своим крылом».

Каждый был занят своим делом. 3-я коалиция набирала силы. Наполеон продолжал подготовку к десанту против Англии, присоединив к Франции Пьемонт, Геную и Лукку.

3 августа 1805 года он прибыл в Булонский лагерь и лично возглавил подготовку десанта на Англию, предполагая вскоре начать операцию.

Правительство и население Британии охватила паника. В Дувре был организован пост, круглосуточно наблюдавший за действиями противника.

Боевые действия велись как на море, так и на суше. Богиня Победы Ника со свойственным женщинам лукавством одаривала своим вниманием то одну, то другую сторону, не отдавая предпочтения никому.

Вспомните знаменитую Трафальгарскую битву, в которой франко-испанский флот был наголову разбит британским флотом под командованием адмирала Нельсона.

Но на суше — под Ульмом и Аустерлицем французы взяли реванш, разбив австрийскую армию под командованием фельдмаршала К. Мака и русскую под командованием М. И. Кутузова.

В составе русской армии проявил себя с лучшей стороны и наш герой — подполковник Алексей Петрович Ермолов. Вот что он писал по этому поводу: «Наполеон напал на австрийскую армию при Ульме. Генерал Мак, худо извещенный о движениях неприятеля, не довольно был осторожным, войска его были разбросаны и собраться не успели. Внезапная атака такое произвела замешательство, что армия, довольно многочисленная, в хорошем состоянии, вся по частям и почти без сопротивления разбита была совершенно и большею частию досталась в плен; взята вся артиллерия и все обозы. Спаслись от поражения небольшие части войск под начальством эрцгерцога Фердинанда, генералов Кинмейера и Мерфельда. Не избежал плена и сам генерал Мак; но давши реверс (здесь реверс — обязательство. — Ю. Р.) не служить против французов, он получил увольнение и за паспортом их отправился в свои поместья. Перевязанная белым платком голова его давала подозрение, что главного подвига сохраняет он по крайней мере некоторую память. Но он успокоил насчет опасности, объяснив, что от неловкости почталиона он более потерпел, нежели от неприятеля. В дороге опрокинута была его карета, и он ударился головою так, однако же, счастливо, что она сохранена на услуги любезному отечеству.

Генерал Мак в штаб-офицерских чинах замечен был предприимчивым и храбрым в войне против турок под Белградом и с того времени, сделавшись известным, нашел он у двора сильное покровительство, и ко всем впоследствии по службе назначениям продолжил путь интригами. По его нелепым планам предпринята кампания против французской республики в Бельгии под руководством принца Кобургского. Он пользовался особенным благоволением императрицы, первой жены Франциска II.

Узнавши все подробности происшествия, генерал Кутузов, поблагодаря генерала Мака за известие, с ним расстался. Кажется, никому лучше нельзя было поверить в сем случае.

Генерал Мак и то заслужил удивление, что скоростию путешествия своего предупредил и самую молву. Австрийская армия не имела на сей раз расторопнейшего беглеца».

В общем, «Гарун бежал быстрее лани…». Обратите внимание на язвительность писания А. П. Ермолова.

Так или иначе, но 15 ноября Наполеон осуществил задуманное им взятие Вены, впервые покорившейся врагу. При этом М. И. Кутузов с трудом вырвался из французского плена и, пройдя 400 верст, привел свое войско в Ольмюц, где его ждали австрийский и русский монархи.

Надо заметить, что под Аустерлицем Наполеон решил главную задачу — разгромить 3-ю коалицию. Пока европейские страны приходили в себя после Аустерлица, Наполеон (а не коалиция, как она собиралась!) по-своему перекроил карту Европы.

Однако несмотря на поражение под Аустерлицем, Александр I все еще тешил себя мыслью о непобедимости русской армии, и хотя 20 июля 1806 года в Париже был подписан мирный договор между Францией и Россией, но через четыре дня после этого Александр скрепил личной подписью секретную декларацию о союзе России и Пруссии против Франции, а после прибытия из Парижа русского посла П. Я. Убри с мирным договором между Францией и Россией, помедлив пару недель, отказался его ратифицировать. Узнав об этом 3 сентября, Наполеон отменил отданный ранее военному министру Франции А. Бертье приказ о возвращении армии на родину.

Осень 1806 года была тревожной. Россия, Англия и Пруссия оформили новую (четвертую по счету!) коалицию, к которой в этот раз примкнула и Швеция.

Получив ультиматум Пруссии, Наполеон, не ожидая срока его истечения, 6 октября объявил войну Пруссии. Через две недели Пруссия потерпела поражение. В поверженном Берлине Наполеон написал знаменитый Декрет о континентальной блокаде. Он понимал, что, не сокрушив Англию, он обречет себя на многолетние войны с «многоглавой гидрой» и решил взять Англию как крепость блокадой, запретив всем странам какие бы то ни было с ней сношения. «Пусть варится и собственном соку!» — решил он.

И снова Россия спешит на помощь Англии, хотя, собственно, не без ее участия был убит отец императора Павел I. Вообще-то целью Александра I была не столько помощь Англии, сколько Пруссии и Вильгельму III, для чего были выделены два армейских корпуса: один в 60, а другой в 40 тысяч человек!

Узнав о наступлении русских войск, Наполеон стремительно пошел им навстречу и занял Варшаву. Последовал ряд сражений, иногда «на равных», иногда — с некоторым успехом русских.

Стремясь к победе, Наполеон пошел с главными силами на Кенигсберг, полагая, что Беннигсен попытается его защитить. И здесь русские войска потерпели поражение, потеряв от 15 до 25 тысяч человек, они сумели уйти за Неман.

19 июня Наполеон подошел к Неману и встал у Тильзита на границе Русской империи. Надо признать, что русские войска были деморализованы.

Вот как описал это Ермолов: «При селении Таплакен по удобству расположения дождались мы неприятеля, и довольно горячая сшибка с передовыми его войсками была совершенно в пользу наших.

В двадцати верстах не доходя Тильзита, мы нашли дожидающиеся полки кавалерии и приказание главнокомандующего удерживать неприятеля, дабы армия имела время перейти за Неман. Широкая река сия протекает у самого Тильзита, и на ней один только мост. Нельзя было бы по обширности города превратить его в мостовое укрепление (tete du pont), и потому каждый из нас видел, сколь трудное поручение возложено на князя Багратиона и какой опасности подвергается отступление арриергарда, имея один мост и такое множество кавалерии. Арриергард расположился в боевой порядок, дано повеление во что бы то ни стало удерживаться до полуночи. Князь Багратион, оставив при арриергарде прежнюю его конницу и казаков, к общему всех удовольствию отпустил всю прочую кавалерию, дабы она не сделала препятствия при переправе. Мы готовились к последнему сражению на земле союзников! Передовые наши посты, отстреливаясь, привели неприятеля довольно на близкое расстояние. Решительность, с которою мы его ожидали, надобно думать, внушила к нам уважение, и конечно неприятель одного был с нами мнения, что неравными силами преодолеть нас было невозможно, а потому весь остаток дня провел в бездействии. Он ожидал прибытия своей армии, мы нетерпеливо ждали приближения ночи.

Арриергард пришел поутру в Тильзит и тотчас вся конница. Казаки и артиллерия отправлены за Неман, за ними перешла линейная пехота. В городе остались одни егерские полки, мост приготовлен к скорейшему сожжению. Около девяти часов утра неприятель в больших весьма силах подошел к городу и начал обозрение. Мы оставили его, и едва успели егерские полки перейти мост, как на оном явился с кавалериею маршал принц Мюрат, и мост загорелся почти под самой его лошадью.

Неприятель занял город. По берегу, несравненно возвышенному над нашим, стала многочисленная артиллерия; в продолжение дня собралась вся армия и охватила всю окрестность, и мы, не угадывая последствий, не без страха ожидали происшествий.

Армия наша была малочисленна и в беспорядке. Ее крайне ослабили отлучившиеся от полков люди при отступлении от Фридлянда и по пути до Немана. Собираясь большими толпами, они проходили разными дорогами, снискивая грабежом себе пропитание, и в числе нескольких тысяч перешли Неман в Юрбурге, Олите, Мерече и некоторые даже в Гродне. В доказательство беспорядка приведу следующие примеры. Изюмский гусарский полк забыт в Пруссии на квартирах, где находился для поправления лошадей; узнавши от жителей о Фридляндском сражении, пошел он к армии, но встречающиеся повсюду наши и французские мародеры истолковали ему, что армия отступает и полк отправился за Неман и перешел его благополучно. Также был забыт полковник Сысоев с донскими казаками, но гораздо далее. Он встречался с полками неприятеля, дрался с ними, проходил их квартирами, брал пленных и за Неманом присоединился к армии. Не исключая и самой артиллерии, часть оной, не получившая во время приказания, сама избрала направление и, отдельно следуя от армии, перешла в Юрбурге через Неман, отыскавши брод, который до того был неизвестен».

22 июня Александр I послал к Наполеону Д. И. Лобановского с предложением заключить перемирие. Ко всеобщему удивлению… Наполеон утвердил акт перемирия, подчеркнув, что желает не только мира, но и союза с Россией!

И 25 июня состоялась знаменитая встреча Наполеона и Александра I на плоту, стоявшем посреди Немана. И в последующие дни императоры почти не расставались, все более проникаясь симпатией друг к другу. Уже 7 июля договор был подписан, а 9-го — ратифицирован. Его суть:

1. Россия признавала все завоевания Наполеона, а его самого — Императором и вступала в союз с Францией.

2. Россия обязывалась порвать с Англией и присоединиться к континентальной блокаде.

Следует отметить, что подобные признания российского императора «несколько диссонировали» с имевшими место ранее высказываниями и тенденциями. Но так или иначе, мир, который, как говорят, даже самый худший, все же лучше войны, был достигнут!

Из Тильзита Наполеон вернулся в Париж через побежденную и униженную им Германию, а Франция встретила его с небывалыми почестями!

Россия же встретила своего императора, мягко говоря, сдержанно. Александр же, хоть и предвидел, что заключенный им союз раздосадует дворянство и духовенство, не ожидал такого взрыва недовольства всех кругов населения. Дошло до того, что будущий декабрист князь С. Г. Волконский с друзьями-офицерами выбил окна французского посольства, где красовался портрет Наполеона. Другой же будущий декабрист — М. С. Лунин — завел пса, который бросался на прохожих, если крикнуть: «Бонапарт!» Что касается графа Ф. В. Растопчина, который при Павле I был рьяным сторонником союза с Наполеоном, то он за большие деньги купил бюст Наполеона и… использовал его в качестве «ночной вазы»! Роптало и российское купечество, ибо запрет на торговлю с Англией бил по их интересам, сужая возможности торговли. Начались толки заговорщиков. Некоторые стали напоминать о прошлом: так, прозвучало высказывание Н. Н. Новосельцева: «Государь, я должен напомнить вам о судьбе вашего отца!» Несколько позже один из соучастников убийства Павла I сказал ему: «Берегитесь, государь! Вы кончите как ваш отец!»

Уже осенью 1807 года многие иностранные дипломаты сообщали, что «верхи» русского дворянства встревожены, доведены до крайности и как бы не свергли императора Александра I. Даже мать императора — вдовствовавшая императрица Мария Федоровна перешла в оппозицию, направив как бы от имени оппозиции Александру I письмо, напоминающее обвинительный акт против его союза с Наполеоном!

Необходимо отметить, что участие России в континентальной блокаде Англии пагубно отражалось на экономике России: торговля в застое, привыкшие к роскоши вельможи терпели лишения, русские бумаги пали на 5 % и т. д. и т. п. Россия задыхалась словно в приступе астмы. Александр I вынужден был экономно расходовать национальные средства. А в 1809 году счел дворянско-купеческое недовольство столь угрожающим, что вынужден был изменить политический курс.

Во внешней политике он стал менее уступчив, а внутри занялся реформами: практически возродил Тайную экспедицию (орган политического сыска, созданный Екатериной II), передав ее функции Комитету охранения государственной безопасности.

Тильзит стал апогеем могущества Наполеона… Мир не знал другого примера столь головокружительной карьеры. Поразительна работоспособность Наполеона. По его мнению: «Мужчина должен спать четыре часа, женщина — шесть. Больше шести часов спят лишь дети и дурни!» Стендаль подсчитал, что за 15 лет своего правления Наполеон подписывал в среднем в день по 31–32 декрета, по большей части им же сочиненных, и 20–30 докладов! Его поклонники полагали, что к этому его побуждала любовь к Франции!

Союз между Наполеоном и Александром I был недолговечен. Пытаясь локализовать наступающий кризис, Наполеон прибег к аварийным мерам и в феврале 1808 года предложил Александру I свидание на полпути между Парижем и Петербургом. Александр выбрал Эрфурт. Встреча состоялась 27 сентября 1808 года.

Следует заметить, что в этот раз Александр I был несговорчив. Это бесило Наполеона. Как-то вспылив, он схватил с камина шляпу, швырнул ее на пол, поддал ногой. Александр I с улыбкой заметил: «Вы резки, а я упрям. Будем рассуждать или я уеду!» Лишь 12 октября Наполеону удалось склонить Александра к подписанию проекта конвенции, которая обязывала Россию выступать против Австрии вместе с Францией, если Австрия начнет войну с Францией. Наполеон же признал Финляндию, Молдавию и Валахию присоединенными к России. Таким образом, каждое из трех желаний Наполеона, с которыми он ехал в Эрфурт: привязать к себе Россию, склонить к миру Англию и обуздать Австрию, исполнилось лишь частично. Наполеон был разочарован. Александр же вернулся в Россию удовлетворенным.

В конце 1810 года русско-французский союз затрещал по швам. Дело в том, что Наполеон присоединил к Франции несколько карликовых княжеств, чтобы закрыть дыру в континентальной блокаде Англии, чем нарушил статью 12 Тильзитского договора. Александр же для нормализации внешнеторгового оборота ввел новый тариф на «товары, ввозимые по суше», ущемив тем самым интересы Франции. В 1811 году началась пикировка сторон.

К тому же Наполеону стало известно о намерении Александра I присоединить Польшу к России, для этого он решил склонить на сторону России националистические верхи Польши. Наполеон 7 мая 1811 года прямо заявил русскому послу в Париже, что он знает об этом намерении Александра I. Короче говоря, обе стороны, формально придерживаясь действующих договоренностей, взапуски готовились к войне.

Надо сказать, что Наполеон опасался похода на Россию, ибо в его тылу в этом случае оставался Европейский континент, роптавший против его деспотизма. Он учитывал и необъятность пространства России (равного почти 50 Испаниям)! Перед своим отъездом в армию он признался Р. Савари: «Тот, кто освободил бы меня от этой войны, оказал бы мне большую услугу!» Но столкновение интересов французской буржуазии и российских феодалов побуждало его к энергичным действиям.

В этом подготовительном периоде резко возросла активность разведслужб России и Франции.

Александр I «высочайше повелел» командующим пятью корпусами на западной границе готовиться к походу. Со дня на день Россия была готова начать войну!

Фридрих Вильгельм не ратифицировал русско-прусскую конвенцию и вступил в союз с Наполеоном, что помешало Александру I начать военные действия.

Наполеон опередил его!

ПОХОД НАПОЛЕОНА НА МОСКВУ

Вот что сообщает об этой поре А. П. Ермолов: «Настал 1812 год, памятный каждому русскому тяжкими потерями, знаменитый блистательною славою в роды родов!

В начале марта месяца гвардия выступила из С.-Петербурга. Через несколько дней получил я повеление быть командующим гвардейскою пехотною дивизиею*.

* Примечание: Дивизию составляли полки:

1- я бригада: Преображенский, Семеновский.

2- я бригада: Измайловский и Литовский.

3- я бригада: Егерский и Финляндский.

Назначение, которому могли завидовать и люди самого знатного происхождения и несравненно старшие в чине. Долго не решаюсь я верить чудесному обороту положения моего. К чему, однако же, не приучает счастие? Я начинал даже верить, что я того достоин, хотя, впрочем, весьма многим позволяю я с тем не согласоваться. Скорое возвышение малоизвестного человека непременно порождает зависть, но самолюбие умеет истолковать ее выгодным для себя образом, и то же почти сделал я, но без оскорбления, однако же, справедливости.

Дивизионным начальником прихожу я на маневры в Вильну. Все находят гвардию превосходною по ее устройству, и часть похвалы, принадлежащей ей по справедливости, уделяется мне, без малейшего на то права с моей стороны.

После краткого пребывания в Вильне гвардия возвратилась на свои квартиры в город Свенцяны.

Французы в больших силах находились близ наших границ. Слухи о войне не были положительны; к нападению, по-видимому, никаких не принималось мер, равно и с нашей стороны не было особенных распоряжений к возбранению перехода границ. Ближайшие из окружающих государя допускали мысль о возвращении графа Нарбонна, адъютанта Наполеона, присланного с поручениями, который в разговорах своих ловким весьма образом дал некоторые на то надежды. Были особы, совершенно в том уверенные.

В тот самый день, когда государю императору дан был праздник знатнейшими сановниками и составляющими его свиту (la maison dc I’empereur), в загородом гулянье близ Вильны (в Закрете) (Закрет — имение генерала Л. Л. Беннингсена — активного участника заговора против Павла I. — Ю. Р.), среди великолепия и роскошных увеселений, приехал из Ковно чиновник с известием, о котором немедленно доведено до сведения государя. Не могло укрыться смятение между окружающими, и дало повод к заключению о причине внезапного прибытия, а вскоре затем разгласилась молва, что французы перешли Неман недалеко от Ковно, что город занят ими и казаки на передовой страже отступают, разменявшись выстрелами. Исчез обоюдный страх, долгое время в нерешимости удерживавший, и мы огромным неприятеля ополчениям, ступившим на нашу землю, прежде Вильну и вскоре всю Литву, едва сопротивляясь, уступили!»

Поскольку Пруссия и Австрия вступили в союз с Наполеоном, Александр I отказался от планов наступательной войны и приготовился к оборонительной. Более ста лет, со времен Карла XII, вражеский сапог не ступал на землю России и вот… снова топот врага на нашей земле! По ведомости военного министерства Франции с 12 по 19 июня 1812 года перешли границу 448 083 завоевателя, что превысило даже численность врага во время татаро-монгольского нашествия! Надо сказать, что в этот раз в армии Наполеона были и поляки!

Россия в начале войны располагала армией лишь в 317 тысяч человек. Ее командный состав, в целом уступавший наполеоновскому, к 1812 году был представлен не только чужеземными бездарностями вроде И. В. Васильчикова, П. А. Шувалова, И. Н. Эссена и Ф.Ф Эртеля, но и талантливыми генералами, не уступавшими маршалам Наполеона.

Бегло перечислю их: потомок шотландских дворян, сын бедного армейского поручика Михаил Богданович Барклай де Толли — дальновидный, мужественный и хладнокровный воин. Князь Петр Иванович Багратион — отпрыск царской грузинской династии Багратионов, потомок Давида Строителя и правнук царя Вахтанга VI, генерал по образу и подобию Суворова, кумир солдат, воин до мозга костей. Генерал-лейтенант Николай Николаевич Раевский, о котором Наполеон сказал: «Этот русский генерал сделан из того материала, из которого делаются маршалы». Генерал от инфантерии Дмитрий Сергеевич Дохтуров — живое воплощение воинского долга. Легендарный атаман Войска Донского — «Вихрь-атаман» М. И. Платов. Генерал-лейтенант Петр Петрович Коновницын. Друг Платова — герой моего повествования генерал-майор А. П. Ермолов, будущий проконсул Кавказа, друг и покровитель А. С. Грибоедова и многих декабристов. Было и много других незаурядных военачальников.

По должности военного министра фактическим главнокомандующим стал Барклай де Толли, несколько стесненный личным присутствием в армии Александра I. Замечу, что еще в марте 1812 года Александр I утвердил оборонительный характер войны, разработанный Барклаем де Толли: «продлить войну по возможности» и «при отступлении нашем всегда оставлять за собою опустошенный край», вплоть до перехода к контрнаступлению.

13 июня Александр I подписал приказ по армии и манифест о войне с примечательными концовками. В приказе: «Воины! Вы защищаете веру, Отечество, свободу. Я с вами. На начинающего — Бог!; в манифесте: «Я не положу оружия, доколе ни единого неприятельского воина не останется в царстве моем!»

К июню 1812 года Россия располагала тремя армиями:

1-я армия генерала М. Б. Барклая де Толли — на петербургском направлении.

2-я армия генерала П. И. Багратиона — на московском направлении.

3-я армия — генерала А. П. Тормосова прикрывала киевское направление.

Наполеон с главными силами погнался за Барклаем де Толли, чтобы исключить соединение его армии с армией Багратиона.

Барклай же, оставив Дриссу, уклоняясь от контакта с Наполеоном, отступал к Витебску на соединение с Багратионом. Что же касается Багратиона, то его армия оказалась в критическом положении, ибо Даву занял Минск и отрезал ей путь на север. А с юга, наперерез Багратиону, шел Жером Бонапарт, норовя замкнуть кольцо окружения второй армии в районе Несвижа, но несколько задержался — Багратион ушел!

И 22 июня обе русские армии соединились в Смоленске.

Таким образом, первые надежды Наполеона разгромить поодиночке армии русских рухнули. Он утешился было надеждой вовлечь русских в генеральное сражение за Смоленск, но это также реализовать не удалось — русские войска каждый раз ускользали из-под удара! Призрак победы рассеялся. Война принимала (в полном соответствии с ранее составленным русским планом) затяжной характер, чего Наполеон более всего боялся. Растягивались его коммуникации, росли потери в боях, мешало дезертирство и мародерство, отставали обозы. И снова «Все шло по плану Барклая де Толли»! Следуя правилу: «Нс доставайся злодею!», русские повсеместно сжигали продовольствие и угоняли скот, а сами уходили в партизаны или в ополчение. По мерс продвижения таяли силы захватчиков, а силы русских нарастали!

Наполеон хотел было зазимовать в Смоленске, но… прокормиться за счет местных ресурсов было нельзя — все было уничтожено! А подвоз продовольствия из Европы был практически невозможен.

Здесь, в Смоленске, Наполеон попытался вступить с Александром I в переговоры через плененного им генерала П. А. Тучкова. Предлагая мир, он угрожал взятием Москвы, что «обесчестит русских».

Александр I на это предложение ответил… молчанием! Замечу, что аналогично он «отвечал» и на все последующие предложения такого рода, исходившие от Наполеона.

В ночь на 13 августа Наполеон, неожиданно для своих маршалов, приказал выступать из Смоленска на Москву, в погоню за русскими армиями, вероятно, в надежде подтолкнуть Александра I к заключению мира, полагая, что в противном случае он вынудит русских на генеральное сражение за Москву, все еще надеясь его выиграть!

Александр I подписал манифест о созыве народного ополчения, призвал дать общенациональный отпор врагу: «Пусть встретит он в каждом дворянине Пожарского, в каждом духовном — Голицына, в каждом гражданине — Минина!» В Москве его встречали несметные толпы народа и колокольный звон, возгласы «Умрем или победим!». Дворяне обязались поставить 80 тысяч ратников ополчения, а купцы пожертвовали 1,5 миллиона рублей.

К этому времени армия Наполеона проникла в глубь России на 600 километров, угрожая обеим столицам. За Смоленском до Москвы русские войска не имели больше опорных пунктов сопротивления.

К этому времени относятся следующие строки в «Записках А. П. Ермолова»: «Определено отступление 1-й армии из укрепленного лагеря. Июля 1-го дня возложена на меня должность начальника главного штаба армии. От назначения сего употребил я все средства уклониться, предоставляя самому государю, что я не приуготовлял себя к многотрудной сей должности, что достаточных для того сведений не имею и что обстоятельства, в которых находится армия, требуют более опытного офицера и более известного армии. Конечно, нетрудно было во множестве генералов найти несравненно меня способнейших, но или надобны они были в своих местах, или, видя умножающиеся трудности, сами принять должности не соглашались.

Я просил графа Аракчеева употребить за меня его могущественное ходатайство. Он, подтвердивши, сколько трудна предлагаемая мне должность, не только не ободрил меня в принятии оной, напротив, нашел благорассудительным намерение мое избавиться от нее, говоря, что при военном министре она несравненно затруднительное, нежели при всяком другом. Известно было, что он поставлял на вид государю одного из старших генерал-лейтенанта Тучкова 1-го (Николая Алексеевича), основательно полагаясь на опытность его, приобретенную долговременным служением. Государь, сказавши мне, что граф Аракчеев докладывал ему по просьбе моей, сделал мне вопрос: «Кто из генералов, по мнению моему, более способен?» — «Первый встретившийся, конечно, не менее меня годен», — отвечал я. Окончанием его разговора была решительная его воля, чтобы я вступил в должность. «Если некоторое время буду я терпим в этом звании, то единственно по великодушию постоянным ко мне милостям Вашего величества», — сказал я и одну принес просьбу: не лишить меня надежды возвратиться к командованию гвардейскою дивизиею, от которой показывался (так! — Ю. Р.) я в командировке. Мне это было обещано.

Итак, в звании начальника штаба армии состоял при главнокомандующем, который был вместе и военным министром, имел я случай знать о многих обстоятельствах, не до одного укрепления армии касающихся, а потому все, описываемое мною, почерпнуто или из источника или основано на точных сведениях, не подверженных сомнению».

Напомню, что бывший в ту пору военным министром Барклай де Толли исполнял обязанности командующего вооруженными силами России. Багратион же, подчиняясь ему как военному министру, не признавал его главнокомандующим, тем более что и первый и второй командовали, как вы помните, наверное, 1-й и 2-й армиями. Имевшиеся между ними разногласия привели к довольно грубой меж ними перепалке с взаимными оскорблениями. Искренне полагая, что «Великая армия Наполеона есть сущая сволочь», которую можно «шапками закидать», Багратион обвинил Барклая де Толли в сдаче Смоленска, в потере огромных пространств России. «Ты немец, — кричал пылкий Багратион. — Тебе все русское нипочем!» «А ты дурак, — отвечал невозмутимый Барклай («Ледовитый немец», — как выразился однажды о нем ироничный, остроязыкий Ермолов. — Ю. Р.) — хотя и считаешь себя русским!» Начальник штаба 1-й армии А. П. Ермолов в ту пору сторожил у дверей, отгоняя любопытных: «Командующие очень заняты. Советуются между собой!» — комментировал он происходящее со свойственной ему язвительной иронией.

В уже не раз упоминавшихся и цитированных мною «col1_0..» есть интереснейшие места, характеризующие обстановку военных лет 1812 года, но и в неменьшей степени объективность, порядочность, принципиальность и честность автора, то есть самого Алексея Петровича Ермолова. Вот, к примеру, такой отрывок: «В Поречье генерал-квартирмейстер Лаба докладывал военному министру, что комиссионер в похвальном намерении не допустить неприятеля воспользоваться магазином сжег его. В нем находилось несколько тысяч четвертей овса и 64 тысячи пудов сена. Не восхитился министр восхваляемою расторопностию, а я испросил позволения его справиться по делам, как давно об учреждении магазина дано было повеление: нашлось, что от подписания бумаги две недели. Есть ли возможность в один пункт свезти такое большое количество запасов в том месте, где во множестве взяты обывательские подводы в пособие армии? Я осмелился сказать министру, что за столь наглое грабительство достойно бы вместе с магазином сжечь самого комиссионера.

Поречье — первый старый русский город на пути нашего отступления, и расположение к нам жителей было другое. Прежде проходили мы губернии литовские, где дворянство, обольщенное мечтою восстановления Польши, возбуждало против нас слабые умы поселян, или губернии белорусские, где чрезмерно тягостная власть помещиков заставляла желать перемены. Здесь, в Смоленской губернии, готовы были видеть в нас избавителей. Невозможно было изъявлять ни более ненависти к врагам, ни живейшего участия к преподанию нам всех способов, предлагая содействовать, ни собственности не жалея, ни жизни самой не щадя!

Поселяне приходили ко мне с вопросом: позволено ли им будет вооружиться против врагов и не подвергаться ли за то ответственности? Главнокомандующий приказал издать воззвание к жителям Смоленской губернии, приглашая их противостоять неприятелю, когда дерзнет поругаться святыне, в жилища их внесет грабеж, в семейства бесчестие.

Из Поречья вышли мы ночью, избегая сильных жаров (так! — Ю. Р.). Желая знать дух солдата и мысли о беспорядках и грабеже, которые начали размножаться посреди их в темноте, — не узнаваемый ими я расспрашивал: солдат роптал на бесконечное отступление и в сражении ожидал найти конец ему; недоволен был главнокомандующим, виновным в глазах его, почему он не русский. Если успехи не довольно решительны, не совсем согласны с ожиданием, первое свойство, которое русский солдат приписывает начальнику иноземцу, есть измена, и он не избегает недоверчивости, негодования и самой ненависти. Одно средство примирения — победа! Несколько их дают неограниченную доверенность и любовь. Обстоятельства неблагоприятны были главнокомандующему, и не только не допускали побед, ниже малых успехов. В Поречье тогда оставалось мало очень жителей; в опустелых домах рассеянные солдаты производили грабеж и разбой. Я сам выгонял их и скажу, к сожалению, даже из церкви. Никогда не встретил я из ближайших начальников их, которые должны были заметить их отлучку. В равнодушии сем к исполнению обязанностей надобно искать причин чрезвычайного уменьшения людей на фронте. В этом возможно упрекнуть не одних командиров полков».

Откровенно, честно, прямо, нелицеприятно! Таков Ермолов всегда, во всем, ко всем!

Надо сказать, что и Александр I склонен был проявлять недовольство отступлением, продолжившимся до Смоленска. В результате Александр I доверил выбор кандидатов на пост главнокомандующего Чрезвычайному комитету из важнейших сановников империи. В августе 1812 года комитет отверг кандидатуры Л. Л. Беннигсена, П. И. Багратиона, А. П. Тормасова и единогласно высказался за М. И. Кутузова, которому тогда было уже 67 лет (жить ему оставалось ровно 8 месяцев).

Это назначение было встречено русскими войсками с ликованием! Родилась поговорка: «Приехал Кутузов бить французов!»

Бородинское сражение 26 августа 1812 года — единственный в истории войн пример генерального сражения, исход которого обе стороны сразу же объявили (и до сей поры празднуют!) как свою победу, имея на то основания.

Ход сражения складывался в пользу Наполеона, создавшего на всех направлениях (Шевардинский редут, Батарея Раевского, Багратионовы флеши и деревни Семеновская и Утица) численное превосходство, вдвое и даже втрое превосходящее русские силы.

Поскольку русская армия после Бородино оставила Москву, Наполеон счел битву выигранной.

Однако Наполеон не смог разгромить русскую армию, обратить ее в бегство!

Русские войска, отступив (точнее, отодвинувшись!), в начале битвы, стояли несокрушимо, хотя и вынуждены были потом сдать Москву.

1 сентября 1812 года на совете в Филях было решено оставить Москву. «Доколе будет существовать армия, — сказал Кутузов, — с потерянием Москвы, не потеряна еще Россия!»

2 сентября русские войска оставили, а французы заняли Москву. В тот же день начался грандиозный пожар, о причинах и виновниках которого историки спорят до сих пор.

Три месяца, пока Наполеон был в Москве, были для Александра I самыми тяжелыми месяцами в его жизни. Даже после Тильзита он не чувствовал такого презрения и одиночества. Однако письмо своей сестре он закончил словами: «Я далек от того, чтобы упасть духом под гнетом сыплющихся на меня ударов. Напротив, более чем когда-либо, я полон решимости упорствовать в борьбе, и к этой цели направлены все мои заботы».

Он не поддался и давлению, оказанному на него сторонниками мира с Наполеоном, хотя последний знал об этом и надеялся на мирный исход. Царь был непримирим. «Я отращу себе бороду вот до сих пор, — говорил он в сентябре 1812 года своему флигель-адъютанту А. Ф. Мишо, указывая себе на грудь, — и буду есть картофель с последним из моих крестьян в глубине Сибири скорее, чем подпишу стыд моего Отечества!» В этом упорстве слились воедино личная ненависть к Наполеону и понимание неприемлемости при этом континентальной блокады для России.

Заняв Москву, французы обнаружили в ней огромные запасы товаров и продовольствия. Но московский пожар радикально изменил положение, поставив Наполеона в состояние безысходности.

Именно здесь, в Москве, на высшей точке своего величия, Наполеон увидел, что война, затеянная им, сулит неминуемое фиаско. Позже, на острове Святой Елены, в беседах с приближенными он воскликнул: «Я должен был умереть в Москве! Тогда я имел бы величайшую славу, высочайшую репутацию, какая только возможна!»

Что же сделал Кутузов по оставлении Москвы? Четыре дня он демонстрировал перед французами видимость отступления по Рязанской дороге, а на пятый — скрытно повернул на Калужскую дорогу и 21 сентября расположился лагерем в селе Тарутино (80 км юго-западнее Москвы). Это позволило ему прикрыть Тулу и Калугу, откуда шли резервы вооружений и продовольствия, и поставить под угрозу Смоленск. В это время заполыхала партизанская война, а Кутузов через две недели собрал до 240 тысяч регулярных войск, народного ополчения и казаков, тогда как Наполеон располагал в ту пору всего 116 тыс. солдат!

7 октября Наполеон оставил Москву, приказав… взорвать Кремль. К счастью, то ли дождь подмочил фитили, то ли «успели» русские патриоты. Было разрушено лишь здание Арсенала.

Из Москвы Наполеон двинулся на Калугу — к Смоленску. Но партизан А. И. Сеславин обнаружил колонны французов и предупредил Кутузова, успевшего преградить этот путь у Малоярославца. Здесь 12 октября разгорелась ожесточенная битва. Город 8 раз переходил из рук в руки и в конце концов… остался у французов, но Кутузов, отступав на 2,5 км, оседлал Калужский тракт. Наполеону оставалось или атаковать, или… уходить по Смоленской дороге, уже разоренной войной. Наполеон выбрал последнее, отказавшись от генеральной битвы.

Обратный путь французов был сплошным для них бедствием. Голод, бескормица, холод, партизаны, казачьи летучие отряды не давали покоя.

Регулярные же русские войска, руководимые Кутузовым, вели преследование врага параллельным маршем по новой Калужской дороге, где всегда находили фураж, продовольствие, ночлег.

12 ноября, подойдя к Березине, Наполеон располагал всего лишь 30–40 тысячами боеспособных и 35–40 тысячами безоружных и больных. Кстати, именно здесь, на Березине, Кутузов предрекал неминуемое истребление всей армии Наполеона!

Наполеону грозило окружение и… пленение. Были сообщены русским войскам приметы Наполеона, особливо подчеркивался его «малый рост»!

Впервые Наполеон оказался в катастрофической ситуации. К тому же Березина после двухдневной оттепели вскрылась, а ледоход мешал строить мосты. С тяжелыми боями, отбиваясь от русских, Наполеон ушел от Березины к Вильне. 21 ноября в Молодечно Наполеон фактически признал свое поражение, а 23-го в местечке Сморгонь, передав командование Мюрату, поторопился в Париж, где был 18 декабря.

Кутузов имел все основания рапортовать царю 7 декабря: «Неприятель почти истреблен!»

О дальнейшем читаем в «Записках А. П. Ермолова…».

«По упразднении главного штаба 1-й армии я назначен начальником артиллерии всех действующих армий. Я обратился к фельдмаршалу, прося исходатайствовать отмену назначения моего, но он сказал, чтобы я сам объяснил о том государю. Намерение его было, как тогда сделалось известным, место это доставить генерал-майору Резвому.

После лестной должности, неожиданно и не по чину мне назначенной, когда в неблагоприятном положении дел наших государю неблагоугодно было предложить никому другому, мне дано приказание, и оставался долг повиновения!

Теперь новая должность моя объемлет часть обширную, но есть недостатки в ней, требующие скорого исправления, при средствах, деятельною кампаниею истощенных, в отдалении от удобнейших способов снабжения всеми потребностями. Более прежнего известный государю, я признался чистосердечно, что меня устрашают трудности и неотвратимые препятствия, чтобы поставить себя в готовность к скорейшему исполнению требований. До сего времени в каждой из армий были отдельные начальники артиллерии и у каждого свой взгляд на порядок управления делами. Теперь подчиняются они общему над ними начальнику. Государь, благосклонно выслушав меня, изволил утвердить мое назначение.

В облегчение возложенных мною затруднений (так! — Ю. Р.) и ускоряя распоряжения Артиллерийского департамента, государь приказал мне, составляя ведомости о всех необходимых предметах, доставлять их графу Аракчееву, который для немедленного удовлетворения требований будет объявлять волю его инспектору всей артиллерии барону Меллер-Закомельскому. Мера эта тем необходима была, что на укомплектование назначенной за границу артиллерии взято большое число офицеров, нижних чинов и лошадей. Оставлены в Вильне и поблизости шестьсот орудий и готовые кадры для сформирования пятидесяти конных и пеших рот, которые, по мере приведения в надлежащий состав, должны следовать за армиею. Ротам, не участвовавшим в действиях, предписано прийти в Вильну.

Государь прибыл в местечко Мереч; в то же время и фельдмаршал.

Первый день 1813 года ознаменован выступлением за границу всех наших армий.

Итак, в течение семи месяцев, потерявши не менее восьми губерний, впавших во власть неприятеля, лишившись древней столицы, обращенной в пепел, имея в сердце своем более пятисот тысяч враждебных полчищ, Россия восторжествовала! Император примером непоколебимой твердости оживил в каждом надежду спасения Отечества. Никто не щадил пожертвований, призваны в пособие все средства, все возможные усилия. Исполненные самоотвержения, двинулись храбрые ополченцы России; ударил час освобождения, и Бог, поборник правых, низложил горделивые замыслы врагов, и уже нет их на земле любезного Отечества нашего!

Изложив известные мне происшествия в продолжение Отечественной войны и в преследовании до границ наших спасающегося бегством неприятеля, прекращаю я описание».

Победоносные русские войска шли освобождать от Наполеона Европу. Возникла 6-я по счету коалиция. Наполеон собрал новую армию. Были еще бои… В январе 1814 года союзные войска вторглись в пределы Франции и… не встретили здесь всенародного отпора! 31 марта 1814 года союзные войска церемониальным маршем вступили в покоренную столицу!

Наполеон же был сослан на остров Святой Елены. Карьера была закончена.

«ТЕПЛАЯ СИБИРЬ» — КАВКАЗ

Эти и последующие события нашли отражение в «Записках А. П. Ермолова»: «Прибывши на Рейн, вместо 6-го корпуса, с которым я пришел, дан был гренадерский корпус и часть оного проследовала в Париж для содержания при государе караула, ибо гвардии при армии не находилось.

В Париже имел я случай испросить увольнение в отпуск по болезни на шесть месяцев.

Дошедши с гренадерским корпусом на возвратном пути до Царства польского, я поехал в Варшаву, где уже государь находился, и я был свидетелем восхищения облагодетельствованного им народа, принявшего от него и политическое бытие и конституцию.

В самом начале 1816 года был я Орле у престарелых родителей моих, среди малого моего семейства, вел жизнь самую спокойную, не хотел разлучиться с нею, намерение имея не возвращаться к корпусу, и потому просил продолжения отпуска, чтобы ехать к минеральным водам на Кавказ. Но вместо того получил приказание прибыть в Петербург.

Из частных известий знал уже, что я назначаюсь начальником в Грузию. Исчезла мысль о спокойной жизни, ибо всегда желал я сего назначения, и тогда даже, как по чину не мог иметь на то права. По приезде в Петербург государь, постоянно мне благотворящий, объяснил мне, что он не решился бы определить меня в Грузию, если бы не были свидетельствующие, что я того желаю, ибо сам он не мог думать, чтобы назначение сие могло согласоваться с моим намерением.

Объяснением сим государь истолковал мне, какого он о Грузии мнения. Сего достаточно было, чтобы на моем месте устрашить многих, но я решился поверить себя моему счастию.

Не с равным удовольствием принял я назначение меня послом в Персию. Меня устрашали дела, по роду своему совершенно мне незнакомые. Я наслышался о хитрости и коварных свойствах персиян и отчаивался исполнить с успехом поручение государя.

Ничто так не оскорбляет самолюбия, как быть обманутым, а я никак не надеялся избежать этого.

Приняв наставления, сделав нужные приготовления к посольству, я выехал в начале августа месяца из Петербурга в Москву, где пробыл несколько дней, ибо государь, будучи там, приказал мне при себе находиться.

В Москве я заметил, что несколько странно смотрели на человека, появившегося в звании главноуправляющего Грузнею, а сверх того чрезвычайного и полномочного посла.

Я сам себе иногда не доверял, что это со мной могло случиться.

В сентябре прибыл я на границу Кавказской губернии».

Следует сказать, что Кавказ тогда отнюдь не являлся «здравницей»! Остряки того времени именовали его «Теплой Сибирью» и представлял он кипящую массу нерешенных вопросов, несмотря на существование ряда документов, ограничивающих права России на прикаспийские земли, на то, что уже было начато строительство Военно-Грузинской дороги, и на сооружение ряда крепостей. Именно здесь шла отчаянная борьба ряда государств за сферы влияния, осложняемая борьбой между исламом и христианством.

Как и чем встретил проконсула Ермолова Кавказ? Не следует при этом также забывать и о его ответственном назначении чрезвычайным и полномочным послом России при дворе иранского Фет-Али-Шаха — назначении, требующем выдержки, дальновидности и ряда других качеств, наличие которых у Ермолова тогда не было очевидно и ему самому.

Свое вступление в должность проконсула Кавказа и чрезвычайного и полномочного посла России в Иране Алексей Петрович Ермолов в «Записках…» излагает следующим образом: «Остановившись на малое время в Георгиевске, дабы собрать нужные о Кавказской линии сведения, я отправился в Грузию и в Тифлис 10 числа октября.

Предместник мой генерал от инфантерии Ртищев нетерпеливо ожидал меня, ибо желал скорее возвратиться в Россию, куда супруга его отправилась.

Имевши прежде сведения, что в Грузии отправление дел по службе не в надлежащем порядке, наслышавшись даже о многих злоупотреблениях, почел я необходимым иметь с собою нескольких чиновников, известных мне по службе и на честность коих и правила мог бы я положиться.

Нужнейшего мне для военной части взял я начальником корпусного штаба полковника Вельяминова, служившего прежде со мною в артиллерийской бригаде, потом в Кракове и наконец в гренадерском корпусе в том же звании. Офицер сей, хорошо учившийся, имел большие сведения и отличные способности, дежурным штаб-офицером был подполковник Наумов, неутомимой деятельности и наклонности особенной к порядку.

По части гражданской был при мне коллежский советник Рыхлевский, чиновник, рекомендованный мне с наилучшей стороны и знающий хорошо порядок дел. Начальником дивизии, расположенной в Грузии, выпросил я генерал-майора

Кутузова (Павел Васильевич Кутузов — 1772–1843 гг. — Ю. Р.), коего коротко я знал хорошие способности. Обер-квартирмейстером по желанию моему был полковник Иванов».

Так началась служба генерал-лейтенанта Алексея Петровича Ермолова в новой «горячей точке».

При вступлении в должность командующего отдельным Грузинским корпусом Ермолов представил императору план своей военной административной деятельности на Кавказе, одобренный царем. Он включал приведение в подданство России горских народов Кавказа и завершение российского административного устройства в этих землях.

Именно в это время началась долгая и упорная Кавказская война (1817–1864) — приведшая к завоеванию Чечни, Горного Дагестана и Северо-Западного Кавказа.

Начав с покорения Чечни и Горного Дагестана, Ермолов жестко и неуклонно исполнял свой долг, поощряя покорных. Взявшие в руки оружие пощады ждать не могли. Ермолов заново создал укрепленную Кавказскую линию для планомерного наступления. В 1817 году им были заложены крепость Грозная (ныне город Грозный), а затем — ряд других крепостей по рекам Сунже, Тереку и Кубани, где были поселены казаки и размещены регулярные войска.

В начале 1818 года народы Дагестана подняли восстание, заключив союз против русских войск. Восстание охватило обширный район. Действуя со свойственной ему решительностью, Ермолов зимой 1818 года разгромил Мехтулинское ханство, а в 1819 году генерал В. Г. Мадатов покорил Табасарань и Каракайдаг. А 19 декабря 1819 года в жестоком сражении была решена судьба Северного Дагестана, присоединенного к России. Не менее решительными мерами Алексей Петрович подавил сепаратистские выступления 1818–1820 годов местных светских и религиозных властей в Имеретии, Гурии и Мингрелии.

В 1822 году он начал наступление на Кабарду, одновременно создавая линию крепостей в этом районе. Им была пресечена попытка народов Чечни и Кабарды поднять восстание в 1825 году.

Что же касается военно-административной деятельности Ермолова, то она имела несомненно положительный характер. Была прекращена межнациональная рознь, сопровождавшаяся свойственными этим районам разбойными нападениями и… работорговлей. Он также способствовал развитию сельского хозяйства, промышленности, торговли и культуры Закавказья. Алексей Петрович поощрял шелководство и виноградарство, строительство городов, обеспечил безопасность на дорогах, реконструировал Военно-Грузинскую дорогу через Кавказский хребет и проложил ряд новых дорог большого стратегического и хозяйственного значения.

В Тифлисе был открыт офицерский клуб с хорошей библиотекой, а на 100 тысяч рублей, отпущенных ему на посольство в Иран, в 1817 году он построил в Тифлисе солдатский госпиталь. Были также благоустроены, а затем возведены новые курорты в Ессентуках, Пятигорске, Железноводске и Кисловодске. В Тифлисе же были построены монетный двор, меднолитейный и пороховой заводы. Ермолов занимался также устройством школ в Грузии, ас 1819 года стала выходить первая грузинская газета.

В том же году им была направлена экспедиция во главе с капитаном Н. Н. Муравьевым для выбора и обследования мест торговли с туркменами, Хивой и Бухарой. Он всячески способствовал оживлению торговли края, его процветанию.

В 1822 году им были освобождены крепостные крестьяне, ранее принадлежавшие феодалам, что отчасти было одной из форм наказания непокорных, ибо за феодалами, покорными Российскому престолу, право иметь крепостных было сохранено.

Им же в Прикубанье были поселены 500 немецких колонистов, а в 1822 году он переселил на Кубань и часть казаков из Полтавской и Черниговской губерний.

В 1824 году Ермолов составил Правила об управлении калмыками в Астраханской губернии для ограничения этого народа от произвола местных чиновников.

Александр I наградил А. П. Ермолова, назначив ему «аренду» в 40 тысяч рублей в год! Но… Ермолов убедил царя отменить это распоряжение и употребить эту сумму для оказания помощи бедным служащим!

Он отвергал всякие чины и звания! «Боже избави, если меня вздумают обезобразить графским титулом!» — заявил он в ответ на ходившие в ту пору слухи о возможном возведении его в графское достоинство!

Он высоко ценил нравственные качества, ум, порядочность, честность, что же касается богатства и знатности, то «перед лицом справедливости не имеет у меня преимущества знатный и богатый пред низкого сословия бедным человеком», — писал он в одном из своих писем.

Весьма своеобразно он реагировал на распространенный на Кавказе обычай подношения подарков начальству, порой весьма щедрых. Ермолов объявил, что в качестве подарка ему может быть поднесена… лишь нагайка! А когда кто-то подарил ему стадо баранов, то все они «поступили в котлы солдатского общепита!».

Известно, что Ермолов был близок со многими декабристами: М. А. Фонвизиным, К. Ф. Рылеевым, С. Г. Волконским, М. Ф. Орловым и другими. Под его непосредственным начальством служили (в разное время) Н. Г. Каховский, В. К. Кюхельбекер, П. М. Устинович, П. А. Муханов и другие декабристы. Весьма близкая дружба связывала А. П. Ермолова с А. С. Грибоедовым.

Ермолов давно знал о существовании тайного общества декабристов. В конце 1820 года, когда к императору стали поступать первые на них доносы, Ермолов предупредил своего адъютанта — декабриста П. Х. Граббе: «Оставь вздор, государь знает о вашем обществе!»

Более того, в начале 1821 года Ермолов обратился к М. А. Фонвизину со словами: «Поди сюда, величайший карбонарий! Я ничего не хочу знать, что у вас делается, но скажу тебе, что он (то есть Александр I. — Ю. Р.) вас так боится, как бы я желал, чтобы он меня боялся!»

Кстати, близость А. П. Ермолова к «вольнодумцам» не была тайной для правительства. В 1826 году в бумагах покойного Александра I была обнаружена записка, датированная 1824 годом: «Есть слухи, что пагубный дух вольномыслия или либерализма разлит или по крайней мере разливается между войсками: что в обеих армиях, равно как и в отдельных корпусах, есть по разным местам тайные общества как клубы, которые имеют при том миссионеров для распространения своей партии — Ермолов, Раевский, Киселев, Мих. Орлов…»

Еще будучи великим князем, Николай I говорил о Ермолове: «Этот человек на Кавказе имеет необыкновенное влияние на войско, и я решительно опасаюсь, чтобы он вздумал когда-нибудь «отложиться». (То есть — выйти из повиновения! — Ю. Р.)

Естественно, что за Ермоловым следили осведомители разных сортов, собирали компромат.

Николай I, взойдя на престол, с тревогой ожидал известий о том, как пройдет присяга на верность ему в корпусе Ермолова. Даже декабристы надеялись, что… «Ермолов со своим корпусом пойдет на Петербург!» Ходили упорные слухи о том, что корпус Ермолова отказался от присяги Николаю I.

Вопреки слухам корпус-таки присягнул царю!

В июне 1826 года подстрекаемый Англией иранский шах начал военные действия против России и 60-тысячная армия Аббас-Мирзы вторглась в Карабах и повела наступление на Тифлис, но ей удалось дойти лишь до Гянджи, где она была разбита в сентябре 1826 года при поддержке ополчения из местного населения.

Событие это привело к направлению на Кавказ царского фаворита — генерала И. Ф. Паскевича. Для разрешения возникшего между Ермоловым и Паскевичем конфликта был послан И. И. Дибич, принявший сторону Паскевича и оскорбительно отнесшийся к Ермолову. Дибич в донесении Николаю I писал, что «пагубный дух вольномыслия и либерализма разлит между войсками», входящими в корпус А. П. Ермолова.

Естественно, что после всего этого 27 марта 1827 года А. П. Ермолов был отстранен от всех должностей.

Уведомляя генерала об отставке, Николай I писал ему: «По обстоятельствам настоящих дел в Грузии, признав нужным дать войскам, там находящимся, особого Главного начальника, повелеваю Вам возвратиться в Россию и оставаться в своих деревнях впредь до моего повеления». Последние слова для боевого, энергичного, деятельного Ермолова означали, по сути, ссылку! Вместе с Ермоловым были уволены в отставку и его сподвижники, признанные «вредными».

Отставка Алексея Петровича Ермолова вызвала большой резонанс в общественных кругах России. В Архиве III Отделения (Орган политического сыска, созданный Николаем I в 1826 г. — Ю. Р.) сохранилась папка сводных сведений под названием «Общие рассуждения о Ермолове, собранные из различных сторон». В ней нашли место и сообщения о «сильнейшем впечатлении» различных лиц по этому поводу и т. п. Да и впоследствии III Отделение продолжало собирать секретные сведения об опальном генерале, а также о лицах, его посещавших!!

После отставки Ермолов до мая 1827 года сдавал дела в Тифлисе, а затем в простой кибитке выехал на жительство к своему престарелому отцу в его орловское имение Лукьянчиково. Именно здесь Ермолов взял за правило не принимать у себя только городских чиновников, «а всякому другому доступ свободен»!

В августе 1827 года его посетил родственник и друг Денис Давыдов. Пушкин, едучи на юг в 1829 году, сделал крюк в 200 верст, чтобы встретиться с генералом. Позже, по пути на Кавказ, у Ермолова побывали М. Ю. Лермонтов и М. П. Погодин.

В 1831 году Ермолов приехал в Москву, где в это время находился Николай I. Состоялась встреча опального генерала с царем, который намекнул Ермолову о своем желании вновь увидеть его на службе. После беседы Николай I вышел из кабинета под руку с Ермоловым. Это было воспринято как проявление монаршей милости, как знак благоволения. Однако дело свелось лишь к тому, что военный министр А. И. Чернышев предложил Ермолову занять довольно «спокойную», как он выразился, должность в генерал-аудиторате (военном судебном ведомстве). Ответ А. П. Ермолова был предельно прям: «Я не приму этой должности, которая возлагает на меня обязанности палача!»

Напомню, что вышеприведенное высказывание относится к мирному времени. В рамках же военного времени, в особенности при усмирении в 20-х годах в Имеретии, он действовал иначе. Вот некоторый экстракт из написанного им «Приложения к запискам Ермолова 1816–1827»:

«Взятых с оружием в руках — расстрел на месте.

Суду подлежат лишь те, на коих падает подозрение, но доказательств нет. Судить по окончании мятежа. До этого — заточение».

«Смерть также тем, кого послали мятежники для возмущения жителей!»

«Селения, коих жители подняли оружие, истреблять до основания. ПРОЩАТЬ ТЕХ, КТО БУДЕТ ПРОСИТЬ ПОМИЛОВАНИЯ И, ВОЗВРАТЯСЬ, ОТДАДУТ ОРУЖИЕ…» (Выделено шрифтом мною. — Ю. Р.)

«Дома главных мятежников непременно разорять, не трогая селений, если это прощено…»

И вот каким образом император оценил действия Ермолова по уничтожению беспокойства в Грузии, Мингрелии и Имеретии:

«Алексей Петрович! Принятые вами меры по усмирению народов буйных уничтожили возмущения, уничтожили беспокойства, возникшие в Грузии, Мингрелии и Имеретии. Дагестан покорен России твердостию и благоразумием во всех случаях распоряжениями вашими. Я считаю справедливым долгом изъявить вам полную мою признательность за успешные действия ваши, будучи при том уверен, что вы усугубите старания к водворению тишины и благоустройства в областях, управлению вашему вверенных.

Пребываю навсегда вам доброжелательный

В Варшаве

Августа 1820 г.»

В другой работе (Александр Ермолов. «Алексей Пегрович Ермолов 1777–1861». Биографический очерк) приведены высказывания Алексея Петровича, относящиеся ко времени войны на Кавказе: «Снисхождение в глазах азиатцев знак слабости, и я прямо из человеколюбия бываю строг неумолимо. Одна казнь сохранит сотни русских от гибели и тысячи мусульман от измены!»

По распоряжению Николая Ермолов был введен в состав Государственного совета и переехал в Петербург. Служба в Государственном совете тяготила его бесконечными словопрениями, и Алексей Петрович стал под разными предлогами уклоняться от заседаний, а в 1839 году подал прошение об увольнении «до излечения от болезни», что вызвало недовольство императора, однако увольнение было дано, и Ермолов вернулся в Москву.

Надо сказать, что после смерти отца Алексей Петрович Ермолов продал имение в Лукьянчикове и приобрел подмосковное имение Осоргино, зимой проживал в собственном деревянном доме в Гагаринском переулке, недалеко от Пречистенского бульвара, где и скончался 11 апреля 1861 года. По завещанию его тело было захоронено в Орле рядом с могилой отца, по его просьбе «как можно проще!».

Но жители Орла устроили грандиозную панихиду: массы людей в день его похорон заполнили церковь, где шло отпевание, а также площадь перед церковью и прилегающие улицы! Память Ермолова почтили и в других городах России. Так, в Петербурге, например, на Невском проспекте во всех магазинах были выставлены портреты Алексея Петровича Ермолова!

АЛЕКСЕЙ ПЕТРОВИЧ ЕРМОЛОВ И… ЖЕНЩИНЫ

Кому неведома летучая фраза «Сердцу не прикажешь!». Что касается Алексея Петровича, то он и в этом случае является исключением из правил — ему были покорны буквально все сердца. Вот несколько тому примеров. Во всех случаях я отдаю предпочтение цитатам из воспоминаний современников Ермолова, его самого, а также работам серьезных исследователей, дабы избежать искажений в оценке и описании черт его характера, возможностей и поведения.

Хозяин сердцу своему. И в прямом, и в переносном смысле эти слова отражают суть и стиль, если так можно сказать, характера и поведения Ермолова.

Так, например, известно, что Алексей Петрович прожил всю свою долгую жизнь холостяком, так и не побывав «под венцом». Однако нельзя сказать, что он был женоненавистником. Скорее наоборот! Но… Попробуем разобраться. Насколько можно понять, Ермолову не было чуждо ничто человеческое. Однако он умел владеть собой, даже сердце подчинял долгу!

Здесь сошлюсь на уже не раз упоминавшуюся мною работу Александра Ермолова. «Алексей Петрович Ермолов 1777–1861»: «приведу еще несколько данных, могущих осветить те мало известные свойства и черты характера А. П., которыя отразились в его более интимной частной жизни и в отношениях и признаки коих могут быть почерпнуты из ряда сохранившихся писем к близким родственникам и друзьям, а также из воспоминания и рассказов таких лиц. Первый вывод, к которому нельзя не придти при внимательном изучении этой стороны жизни А. П., что его личные частные интересы, не только материальные, но и другие, хотя бы и более возвышенные и присущие каждому человеку, в каком бы положении он не находился, всегда ставились им на второй план, при столкновении таких интересов с интересами и потребностями того общего дела, служению которому он посвятил все свои силы и способности и все моменты своей жизни».

Можно полагать, что подобное отношение к личному сложилось под влиянием отца Алексея Петровича, который говорил: «Твердил я своему сыну, что когда требует государь и Отечество службы служить не щадя ничего, не ожидая награды, ибо наша обязанность только служить!»

Не этому ли наказу в беззаветной службе Отечеству отдал всего себя Алексей Петрович Ермолов, пожертвовав ради нее семьей?

В самом деле, ведь в «Записках» читаем: «1803. Мирное время продлило пребывание мое в Вильно до конца 1804 года. Праздность дала место некоторым наклонностям, и вашу, прелестные женщины, испытал я очаровательную силу; вам обязан многими в жизни приятными минутами».

Более того. В той же работе Ермолов пишет: «По окончании войны против австрийцев армия наша возвратилась из Галиции, и часть оной расположилась в Волынской губернии, понудила отряд мой вывести в Киевскую, Полтавскую и Черниговскую губернии. Квартира моя из Дубно перенесена в Киев. Вместе с Волынскою губерниею оставил я жизнь самую приятную. Скажу в коротких словах, что я страстно любил W., девицу прелестную, которая имела ко мне равную привязанность. В первый раз в жизни приходила ко мне мысль о женитьбе, но недостаток состояния с обеих сторон был главным препятствием, и я не в тех уже был летах, когда столь удобно верить, что пищу можно заменить нежностями. Впрочем, господствующею страстию была служба, и я не мог не знать, что только ею одною могу достигнуть средств несколько приятного существования. И так надобно было превозмочь любовь! Не без труда, но я преуспел».

Известно также еще одно свидетельство подобного рода. Вот какой случай в жизни Алексея Петровича описал Ад. П. Берже в работе «Ермолов на Кавказе», опубликованной в журнале «Русская Старина» в 1884 году: «Живя в Тифлисе, Алексей Петрович имел привычку, по утрам около 7 часов, отправляться на прогулку, в старом мундире, полосатых шароварах, с дубиною и неразлучным с ним бульдогом. Однажды, при выходе из дома, он заметил, что его новейшие казаки выпроваживают двух грузинок в чадрах. Остановивши казаков, Ермолов подошел к грузинкам и спросил, что им нужно. Одна из просительниц оказалась старухой, другая же, откинув чадру — молоденькой, редкой красоты девушкой. «Кровь, — рассказывал Алексей Петрович, — во мне разыгралась и нужно было много силы, чтобы совладать с собою. Приняв из рук старухи прошение, я объявил ей: «прошение беру и сделаю по нему все, что могу; но приказываю в другой раз не попадаться мне на глаза, иначе вышлю из города». Грузинки, само собой разумеется, меня не поняли, но я тут же приказал случившемуся при сем переводчику Алиханову передать им смысл моих слов; прошение же передал секретарю Устиновичу, сказав ему: «Вот прошение; я не знаю, от кого оно; прошу дать по нему полнейшее удовлетворение и затем объявить просительнице, чтобы она избегала со мной всякой встречи».

Сначала Алексей Петрович хотел было узнать фамилию просительницы, но потом раздумал, боясь быть увлеченным»!

Похоже, что сердце Ермолова было пылким, но он умел его жар остужать…

Более того! Ермолов, оказывается, умел и буквально управлять своим сердцем. Об этой его поразительной способности Александр Ермолов сообщает: «Нам известен изумительный пример его силы. Этот случай рассказан нам одним из наших знакомых, доктором П. А. Зыковым, который из-за привязанности к Алексею Петровичу едва не поплатился своею жизнью. Ермолов гостил в Рязанском имении у П. А. Кикина, с которым был связан дружбою еще с 1812 года. Зыков был домашним врачом в семействе Кикиных. Познакомившись с Ермоловым, обвороженный его умом и обращением, он искренне к нему привязался. Заметив свое влияние, Ермолов задумал пошутить над ним. Однажды в комнату Зыкова вбегает жена Кикина, зовя его: «Доктор, ради Бога, спешите поскорее к Алексею Петровичу. Ему дурно». Зыков бросился и нашел его в креслах без движения, с мертвенною бледностью на лице, схватился за пульс — пульс не бьется. Видя, что у него на руках умирает такой человек, он зашатался и упал без чувств. Насилу привели его в себя, объяснив, что с ним пошутили. Оказалось, что Ермолов обладал способностью одним усилием останавливать в себе на несколько мгновений кровообращение, а бедный доктор был подвержен припадкам болезни, которые случались при особенно сильном душевном движении. Алексей Петрович впоследствии подтвердил нам справедливость этого рассказа и прибавил к тому, что в летописях медицины, как его уверяли ученые, известны два или три примера подобной способности, но что ему советовали не пользоваться этим даром, под опасением, чтобы мнимая смерть не обратилась в настоящую. Все было необычно у этого человека: так даже кожа на теле была как слоновая, и нам приходилось слышать, как Алексей Петрович говаривал, что он лишен чувства осязания и что для него «на ощупь все равно: что рука красавицы, что заслонка…»

Из приведенных свидетельств ясно, что Алексей Петрович не был женоненавистником. Более того, его пылкое сердце способно было любить и желать столь страстно, что это могло помешать исполнению долга — служению Отечеству! Ясно и то, что подобные порывы он умел гасить. Но всегда ли так было? Быть может, имели место моменты, когда его «лодка любви» имела возможность плыть по воле волн?

Да, признаюсь, было и это, я расскажу вам о подобных моментах (и их последствиях, разумеется) в жизни моего героя.

ЗАКОННЫЕ ДЕТИ… ЗАКОРЕНЕЛОГО ХОЛОСТЯКА?

В уже упоминавшейся выше работе Ад. П. Берже «Ермолов на Кавказе» есть подзаголовок «И его кэбинные жены на Кавказе 1816–1827 гг». Ниже приведены фрагменты этой работы.

«Если мы задаемся мыслию изучить какой-либо вопрос, — пишет Берже, — взятый из общественной жизни или выхваченный из областной науки, то изучение этого вопроса явится законченным только тогда, когда занимающий нас вопрос подвергнется рассмотрению во всех его оттенках. Малейшая недомолвка останется навсегда пробелом в ущерб целому. Вот почему и при составлении характеристики той или иной личности, имевшей неотразимое влияние на обыденную жизнь общества, среди которого она действовала, но и на самый склад установившихся в этом обществе понятий, таковая будет вполне исчерпана только при изучении всех сторон данной личности, не исключая нравственности.

Я сделал эту оговорку не без цели. Судя по заголовку настоящей статьи, читатель весьма естественно мог бы заподозрить меня в желании посягнуть на добрую память человека, которого имя составляет гордость России. Нет, я, напротив, хочу доказать, что Алексей Петрович и в отношении своих нравственных принципов стоял на подобающей ему высоте, составляя и в этом случае редкое и отрадное исключение».

Оказывается, поклонник женской красоты, оставшийся на всю жизнь холостяком, во время своего многолетнего пребывания на Кавказе не раз сходился с местными женщинами, имел от них нескольких детей, оставаясь при этом обязательным, безупречным, честным и ответственным человеком. Что же имело место в указанные годы пребывания Алексея Петровича на Кавказе?

Берже сообщает: «У мусульман жены разделяются на КЭБИННЫХ, т. е. таких, которым по шариату, при бракосочетании, назначается от мужа известная денежная сумма, очень часто с разными вещами и недвижимым имуществом, и временных (МУТЭ), пользующихся тою только суммой, какая назначается при заключении условия о сожительстве. Кэбинная жена имеет то преимущество пред временною, что после смерти мужа, если он умер бездетным, получает из его наследства 4-ю часть; если же остаются дети, то 8-ю. Дети же от кэбинных и временных жен считаются одинаково законными».

За разъяснениями по данному вопросу я обратился в Институт востоковедения. Мне было сказано, что названные формы брака не распространяются на исламистские регионы, где исповедуют ортодоксальный суннизм. Однако народы Кавказа, кроме суннизма, исповедуют также и более мягкую форму ислама — шиизм, возникший в 7-м веке н. э., допускающий название «договорные формы» брака, и поскольку на Кавказе распространены обе разновидности ислама, то и браки такого рода возможны.

Напомню, что в семейной морали и во взглядах ислама на взаимоотношения полов просматриваются элементы патриархально-родового уклада. Женщина является подчиненным мужчине существом, созданным Аллахом для услаждения и угождения мужчине. Признаются, однако, за нею человеческие и гражданские права, а также осуждается жестокость мужчин по отношению к женщинам.

Добавлю, что кэбин может быть заключен мусульманином с женщиной иной веры при условии, что она вышла из народа «имеющего писания», то есть из иудеев или христиан.

Обратная же ситуация, по мнению специалистов названного учреждения, то есть вступление христианина в кэбин с мусульманкой, проблематична, представляется почти несомненно нарушением шариата. Шариат же, как известно, являет совокупность религиозных законов, основанных на общих правилах ислама (в отличие от Адата — основанного на так называемом обычном праве).

Однако не исключено, что совершение кэбина в данном случае — дань личной симпатии местных властей, отзвук уважение к генералу Ермолову либо следствие его положения наместника Кавказа и воли со стороны шамхала (князя) Тарковского, в землях коего это свершалось.

Что именно имело место в ту далекую пору? Вернемся к работе Берже. Он сообщает: «3-го ноября 1819 года А. П. Ермолов после разбития Ахмед-хана Аварского у Балтугая прибыл в Тарку, где заключил кэбин с тамошнею жителькою Сюйду, дочерью Абдуллы, которую оставил беременною, поручив ее перед выездом в Тифлис попечениям Пирджан хакумы, жены шамхала Тарковского. Сюйду родила сына Бахтиара (Виктора. — Ю. Р.) и года два спустя приехала в Тифлис, вместе со служанкою Пирхан и таркинским жителем Султан-Алием. По прошествии года Сюйду с почестями и подарками возвратилась в Тарку, так как по случаю отправления сына в Россию не пожелала оставаться в Тифлисе. Этим покончились сношения Алексея Петровича с Сюйду. Впоследствии она вышла за Султан-Алия, от которого имела сына Черу и дочерей Дженсу и Аты. Последние еще недавно были живы; Черу же скончался, оставив после себя дочь Сеид Ханум».

Вы, конечно же, обратили внимание на то обстоятельство, что Виктор-Бахтиар в младенческом возрасте был отправлен в Россию. Подобное действие было заранее оговорено с кэбинной женой (и с последующими тоже) Алексеем Петровичем. Дальнейшая судьба сыновей определялась его заботами, обеспечением, образованием и т. п. Что же касается дочерей, то они оставались в утешение женам, но с условиями материального обеспечения жены и дочери Алексеем Петровичем.

Вернемся к работе Берже: «Другую кэбинную жену Ермолов взял во время экспедиции в Акушу, в селении Кака-Шуре. Прибыв туда в сопровождении Шамхала (! — Ю. Р.), он изъявил желание жениться на туземке. Ему указали на дочь Кака-шуринского узденя Ака по имени Тотай — девушку редкой красоты и уже помолвленную за односельчанина своего Искандера. Тотай была представлена Ермолову и произвела на него глубокое впечатление. Он тогда же изъявил готовность взять Тотай в Тифлис при возвращении из похода. Но едва только Алексей Петрович выступил в Акушу, как Тотай была выдана замуж за Искандера, с заключением кэбина, в виде воспрепятствования Ермолову увезти ее в Грузию. Расчеты эти, однако же, оказались тщетными. Возвращаясь из Акуши, Ермолов 1-го января 1820 года достиг Параула, откуда отправил сына шамхала Альбору в Кака-Шуру во что бы то ни стало взять и привезти Тотай. Поручение это было выполнено с полным успехом. В момент похищения Тотай отец ее Ака находился на кафыр-кумских мельницах, где молол пшеницу. Вернувшись домой и узнав об участи Тотай, он, не слезая с лошади, отправился за нашим отрядом, который настиг в Шамхал-Янги-Юртс. Там какая-то женщина указала ему дом, в котором находилась его дочь. Ака немедленно отправился к указанному месту, но переводчик Алексея Петровича, известный Мирза-Джан Мадатов, не допустил его к Тотай, объявив, что дочь ни в коем случае не может быть ему возвращена, причем вручил ему перстень, серьги и шубу Тотай и посоветовал ему отправиться восвояси.

Таким образом Ермолов остался обладателем Тотай. Впоследствии шамхал, по просьбе Алексея Петровича, выдал ей свидетельство за печатями почетных лиц о знатном ее происхождении.

Тотай жила с Алексеем Петровичем в Тифлисе около 7-ми лет и имела от него сыновей: Аллах-Яра (Севера), Омара (Клавдия) и третьего, неизвестного по имени и умершего в самом нежном возрасте, и дочь Сатиат, или, как ее обыкновенно называли, София-ханум.

Жившую в Тифлисе в полном удовольствии Тотай часто навещали отец ее Ака и брат Джан-Киши.

По отозвании Ермолова Тотай, отказавшись от принятия православия и поездки в Россию, возвратилась с дочерью на родину, где вышла замуж за жителя аула Гили Гебска, от которого имела сына Гокказа и дочь Ниса-ханум, вышедшую тоже за жителя Гили Сурхай-Дауд-оглы.

Говорят, что Ермолов при заключении кэбина с Тотай дал ей слово, что прижитых с нею сыновей он оставляет себе, а дочерей предоставит ей, что и исполнил.

Тотай скончалась в июне 1875 года, а София-ханум вышла за жителя села Гили Паша-Михай-оглы. Первая (то есть Тотай. — Ю. Р.) пользовалась от Алексея Михайловича ежегодным содержанием в 300 рублей, а последняя, т. е. София-ханум, — в 500.

Когда бывший наместник великий князь Михаил Николаевич в 1865 году по пути в Дербент остановился около селения Гили, начальник Дагестанской области князь Л. И. Меликов представил ему Сатиат. Удостоив ее ласкового приема, его высочество спросил: не имеет ли она к нему какой просьбы? Сатиат отвечала, что она просит освободить ее как дочь русского генерала, от всяких повинностей. Просьба эта удостоилась полного удовлетворения».

«Наконец, третьею кэбинною женой Ермолова была Бугленская жителька Султанум-Бамат-кызы, с которою он заключил кэбин во время пребывания с отрядом в Больших Казанищах. Алексей Петрович имел от нее сына Искандера, который при следовании Султанум в Тифлис умер в станице Червленой. Султанум, лишившись сына, не пожелала ехать далее и возвратилась на родину. Там она вышла замуж за Шейх-Акая, с которым прижила сына Яхью…»

Опустив некоторые несущественные для нас детали, продолжим ознакомление с текстом Берже: «Впоследствии император Александр II повелел признавать сыновей Алексея Петровича, получивших хорошее образование, потомственными дворянами и законными его детьми.

После оставления Кавказа Ермолов поселился в Москве, где жил на Пречистенке, в собственном доме, купленном у княгини Хованской, имея при себе крепостную девушку из отцовского имения, которая оставалась при нем до самой его смерти.

Этими данными, сообщенными мне частью покойным тайным советником кн. Джоржодзе, исчерпывается весь запас моих сведений о семейных делах Ермолова. Не отличаясь особенным изобилием, они тем не менее совершенно достаточны, чтобы с уверенностью сказать, что в строгом смысле слова Алексей Петрович не преступал за пределы законов нравственности, хотя законы эти и не согласовывались в данном случае с учением христианской церкви.

с. Мерекюль

6-го июля 1884 г.

Весьма интересные дополнения к сказанному приведены в работе Александра Ермолова «Род Ермоловых»:

ОСОБЫЕ

ПОКОЛЕННЫЕ СПИСКИ

ДВОРЯН ЕРМОЛОВЫХ

Потомство Алексея Петровича Ермолова

Колено I

1. Алексей Петрович Ермолов (поколенная роспись 105)

Колено II

2. Виктор Алексеевич Ермолов (Бахти-ар, от Сюйды. — Ю. Р.) (отец I).

Был женат на Анне Ивановне Демьяновой, умершей в 1900 или в 1901 г. Виктор Алексеевич Ермолов умер в чине генерал-лейтенанта 16 января 1892 года (родился же в 1820 или в 1821 году. — Ю. Р.).

3. Клавдий Алексеевич Ермолов (Омар, от Тотай. — Ю. Р.).

Родился на Кавказе в 1823 году. Женат на вдове генерал-майора Варваре Николаевне Тимашевой-Беринг, урожденной Волковой (род. 1824, ум. 11 окт. 1897). Воспитывался в Артиллерийском (Михайловском) училище и 9 августа 1845 года выпущен прапорщиком с назначением в Горную № 2 батарею Кавказской гренад. артилл. бригады.

1848 — подпоручик, 1849 — поручик, 1854 — штабс-капитан за отличие в делах с горцами, 1855 — капитан, орден Св. Георг. 4 кл., 1856 — полковник, воевал против горцев и турок. Контузия ядром в голову и картечью в пах. 1883 — генерал-майор. Умер 14 марта 1895 года в Вильно.

4. Север Алексеевич Ермолов (Аллах-Яр — от Тотай. — Ю. Р.).

Род. 20 марта 1824 г. Женат с апреля 1852 г. на дочери тайного советника Софье Александровне Чертковой (р. 1831 г.).

Артучилище, 1840 — прапорщик, 28 февраля 1847 — подпоручик, за отличие 26 ноября 1847 г. — поручик, 1863 — полковник. Воевал против Шамиля и Даниель-Бека. Орден Святого Владимира 4 степени с бантом. Умер 20 ноября 1894 года отставным гвардии подполковником. Погребен на Ваганьковском кладбище.

5. Петр Алексеевич Ермолов (данных о матери и месте рождения я не отыскал. — Ю. Р.).

Род. 1825. Умер в молодом возрасте унтер-офицером Тенгинского полка за Кубанью.

6. Николай Алексеевич Ермолов.

Родился в 1836-м. Михайловское артучилище с 1851 г. 1858 — прапорщик полевой артиллерии и зачислен в Михайловскую Артиллерийскую Академию. Во время подавления польского мятежа 1863—1864-х гг. Николай Алексеевич находился в составе войск Варшавского военного округа. Штабс-капитан в Туркестанск. воен. окр. Участвовал в боях против хивинцев и при взятии Хивы. В 1876-м временно назначен командующим батареи конноартилл. бригады Оренбургского казачьего войска и был при взятии Андижана. 1880 — полковник. В марте 1890-го вышел в отставку по болезни с производством в чине ген. — майора. Умер вскоре. Жена Мария Александровна Фриче, умерла 16 мая 1886 года в 37 лет.

Обратите внимание на следующую странность. Пятый сын Алексея Петровича — Николай, родился в 1836 году. Вспомните, что Алексей Петрович Ермолов попал в опалу и был отстранен от всех обязанностей 27 марта 1827 года, после чего проживал в своем имении Лукьянчикове, а затем перебрался в Москву.

Напомню еще одну деталь из сообщения Берже:

«После оставления Кавказа Ермолов поселился в Москве, где жил на Пречистинке, в собственном доме, купленном у княгини Хованской, имея при себе крепостную девушку из отцовского имения, которая оставалась при нем до самой смерти» (подчеркнуто мною. — Ю. Р.).

Можно предположить, что Николай Алексеевич Ермолов был сыном Ермолова от этой, нам неизвестной по имени, крепостной.

Обратим внимание и на то обстоятельство, что лишь два сына Алексея Петровича Ермолова — Клавдий и Север были внесены в 3-ю часть Дворянской Книги Московской губернии, тогда как эта честь не коснулась Виктора, Петра и Николая. Быть может, этой чести удостаивались лишь лица, проживающие в данной местности? Или есть другая причина? Стоит, видимо, еще покопаться в документах.

«ЗМИЙ, ТАЯЩИЙСЯ В КУСТЕ РОЗ!»,

Впитанные буквально «с молоком матери» Алексеем Петровичем Ермоловым конкретность, краткость, афористичность, полная убийственного сарказма письменная и устная речь моего героя создали ему славу даже за пределами Отечества.

Вы, вероятно, помните, что при неожиданном для Алексея Петровича назначении его чрезвычайным и полномочным послом России в Иране Ермолов ощутил некоторое смущение, поскольку дипломатическая служба представлялась ему туманно. Однако он и здесь оказался «на высоте»! Недаром нашего посла в Иране прозвали «Змий, таящийся в кусте роз»! Блестящая характеристика для дипломата!

Однако и матушка-Русь не оставила без внимания его устные и письменные речения. Они, словно круги от упавшего в воду камня, расходились по стране, порождая приязнь, доверие, уважение и любовь к этому громадному, яркому, языкастому человеку, фокусировавшему внимание общества на недоработках, фальши, недостатках, свойственных жизни той поры.

Полагаю, что и вы проникнитесь уважением и приязнью к устным и письменным высказываниям моего героя.

Вот некоторые из них.

Ермолова спрашивают о каком-то генерале:

— Каков он в бою?

— Застенчив! — прогудел как шмель Ермолов в ответ.

Одно только слово… уместное, емкое, убийственное по сути было произнесено. А каков эффект?!

Граф Аракчеев, неблаговоливший Ермолову, объезжая войска, заметил Ермолову, что «лошади в его роте «худы».

Молниеносно последовал убийственный по смыслу ответ:

— По службе наша участь, ваше сиятельство, нередко зависит от скотов!

Бой… Чрезвычайное напряжение всех сил… Французы наступают на батарею Ермолова. Батарея молчит, не проявляя себя.

Командующий направляет на батарею адъютанта с замечанием, что противник слишком уж приблизился к батарее Ермолова.

Ответ Ермолова:

— Я буду стрелять, когда различу белокурых от черноволосых!

Холодно… Расчетливо… Сдержанно… Трезво… Здесь весь Ермолов!

Ему же принадлежит высказывание: «В правилах моих нет снисхождения к нерадивым!»

Александр I, как известно, весьма благоволил немцам на русской службе, что раздражало многих. После боев под Кульмом, объезжая войска, подъехав к Ермолову, император спросил:

— Какой награды для себя желаете, генерал?

— Произведите меня в немцы, государь! — прозвучало в ответ.

Приведу несколько разновременных высказываний Алексея Петровича: «Записки…», 1811 год.

«Инспектор всей артиллерии барон Меллер-Закомельский хотел употребить старание о переводе меня в гвардейскую артиллерийскую бригаду, но я отказался, боясь парадной службы, на которую не чувствовал себя годным, и возвратился в Киев. Вскоре за сим военный министр уведомил письмом, что государь желает знать, согласен ли я служить в гвардии командиром артиллерийской бригады? Я отвечал, что, служа в армии и более будучи употребляем, я надеюсь обратить на себя внимание государя, что по состоянию не могу содержать себя в Петербурге, а без заслуг ничего выпрашивать не смею. Высочайший приказ о переводе меня в гвардию был ответом на письмо мое! Не мог я скоро отправиться к новому моему назначению, ибо, переломив себе руку, я долго был болен.

По донесении о сем государю прислан курьер узнать о моем здоровье, и военному губернатору приказано было каждые две недели уведомлять о нем. Удивлен я был сим вниманием и стал сберегать руку, принадлежащую гвардии. До того менее я заботился об армейской голове моей» (выделено мною; гвардия ценилась выше армии. — Ю. Р.).

В «Записках А. П. Ермолова о посольстве в Персию» описан следующий эпизод: «В Тавризе познакомился я с Доктором Аббас-Мирзы, которому досталось по наследству Медицинское искусство. В фамилии его, как сказывал он, не одно уже столетие переходит оно от отца к сыну, а иногда и не к одному из сыновей, и теперь старший брат его Доктором при Шахе, а отец был при Are-Мегемед-Хане.

Подобные чудеса могут быть у одних только Персиан, хотя сами они служат убедительным доказательством того, что достоинства потомства не всегда переходят; ибо, судя по их состоянию теперь, быть не может, чтобы из них не было прежде чего-нибудь лучшего».

Приведу также несколько выдержек из писем Ермолова о Кавказе, опубликованных в изданной в Махачкале в 1926 году книге «А. П. Ермолов. Письма». Предисловие А. Тахо-Годи.

Письма эти были занесены в Дагестанский музей неизвестным гражданином и уступлены за незначительную плату.

Адресованы они на имя одного и того же лица, именуемого Ермоловым почти во всех письмах: «Любезнейшим и почтеннейшим Арсением Андреевичем», по-видимому, особе — близкой к императору Александру I, так как, обращаясь к адресату за поддержкой перед царем, говорит, что «государь тебя кратко знает и бесконечно уважает».

В предисловии к книге высказывается мысль, что адресат — не кто иной, как Арсений Андреевич Закревский — граф, военный и политический деятель.

Письмо четвертое

«Мне сюда дали, конечно, из умнейших монахов в России, Митрополита Феофилакта, но нет сумнения (так! — Ю. Р.)_У что я более монах по свойствам, нежели он. Душа его, кажется, прекрасно подобрана к цвету монашеской одежды (черной. — Ю. Р.)! Я подобного ябедника и шпиона не видывал и он с такими людьми входит в связи, что казаться может, что составляет шайку разбойников. В здешнем необразованном краю не мешал бы в лице начальника духовенства человек с лучшими правилами. С духовною ябедою, поддержанною князем Голицыным, меня ненавидящим, у нас добра не выйдет…».

И далее:

«Не знаю, почтеннейший Арсений Андреевич, как ты не истребил письма моего, написанного тебе от 11 генваря из Дагестана, с моим Поповым, но оно ходит по Москве в разных обезображенных копиях и мне делает много вреда. Ко мне прислана одна копия. Имей терпение прочесть его, буде оно не пропало, и ты увидишь, что писавши тебе со всею откровенностью, говорил о многих, не скрывая имен и моих чувств, и между таковыми есть люди, могущие делать мне большие неприятности.

13 апреля 1820. Тифлис».

Можно представить себе пагубные последствия, если бы эти писания попали в руки противников Ермолова!

Письмо седьмое

«Больное лить кровь не в войне против неприятеля! В первый еще раз в жизни и с особенным прискорбием употребляю оружие против собственных народов и единоверцев за скаредную причину, за самовольство монарха…

Майя 1827. Тифлис».

Долг с блеском исполнен, а… душе покоя нет…

Письмо двенадцатое

«По обыкновенному вещей порядку долговременное служение ведет ко многим наградам и мне, подобно Вязьмитинову, Тормасову и Коновницыну, могут предоставить оные. Боже избави, если и меня вздумают обезобразить графским титулом! Это хуже и самой аренды (понятие, близкое ныне понятию «премия» — денежное вознаграждение внеочередного характера. — Ю. Р.) и сего я не мог бы перенесть. Поверишь ли, любезный друг, что это будет указ о моей отставке! Я бы желал тщеславных людей, домогающихся сих пустозвонных титулов (так! — Ю. Р.), перенести в Грузию, показать им толпу безобразных князей и спросить после: стоит ли труда честного человека желать с ними сравниться?

5 декабря 1820. Тифлис».

Следующее письмо, надеюсь, несколько расширит представление читателя о причинах, мягко говоря, «прохладного» отношения Ермолова к титулам и званиям.

Письмо четырнадцатое

«Исключая собственно Грузию, т.с. Карталинию и Кахстию, где молодые люди княжеского и дворянского происхождения ищут пользоваться способами просвещения, можно сказать об Имеретии, Грузии и Мингрелии, что почти все находящееся в них дворянство, заимствуя все пороки и разврат от соседей, долгое время господствовавших над ними, дало укорениться коварству, неблагодарности и наклонности к измене до такой степени, что класс дворянства похож более на шайку разбойников, нежели на отличное сие сословие. Сдесь (так! — Ю. Р.) дворянство служит примером всякого злодейства. Простой народ вообще наклонностей более добрых (выделено мною. — Ю. Р. Интересно понимание и сочувствие А. П.). Недавно сие дворянство обуздывала власть царей неограниченная — скорый переход и без всякой постепенности к власти кроткой и снисходительной медленно смиряет недовольство.

Не помышляю я отвращать от народов сдешней (так! — Ю. Р.) страны благотворное действие милосердных законов Е.И.В., но долгом и внимательном наблюдении нахожу, что сдесь (так! — Ю. Р.) полезно внушить большую боязнь Власти, паче (тем более. — Ю. Р.) в двух наиболее обыкновенных случаях: возмущения в народе и измены, которой следствие есть бегство за границу. В сих случаях по точном в преступлении удостоверении, по мнению моему, нужно взять имение и, не присвояя его в казну, как делается сие по всюду (так! — Ю. Р.), обращать в вознаграждение отличающимся усердием и преданностью, хотя бы совершенно другой фамилии буде предпочтительно не будут достойны того родственники, средство сие положит обуздание, ибо дворянство сребролюбиво выше воображения».

Замечу, что четырнадцатое письмо было направлено в собственные руки Государя в апреле 1820 года.

Некоторые свидетельства побывавших у Ермолова лиц.

Полезным дополнением портрета Алексея Петровича Ермолова, несомненно, являются свидетельства побывавших у него в разное время лиц.

Вот что пишет граф П. Х. Граббе («Из памятных записок гр. Павла Христофоровича Граббе»):

«Кабинет без малейшего украшения, но большой стол ничем не покрытый и несколько стульев простого белого дерева, везде книги и карты, разбросанные в беспорядке; горшочки с клеем, картонная бумага и лопаточки; его любимое занятие — переплетать книги и наклеивать карты. Он был одет в синий кафтан толстого сукна, застегнутый на крючки.

Беспорядочная и разстроенная (так! — Ю. Р.) жизнь необыкновенного человека».

В журнале «Русская Старина» за 1872 год читаем:

«Встреча с Ермоловым»

«Он (Ермолов. — Ю. Р.) тяжело приподнялся с места и подал мне руку необыкновенных размеров, красную и шершавую, (выделено мною, вспомните заявление Ермолова о низкой его тактильной чувствительности! — Ю. Р.). Вся фигура, в сером статском сюртуке, из какой-то легкой материи, в желтоватом жилете и таких же шароварах, была разительно громоздка. Пушкин, видевший Ермолова проездом на Кавказ, в 1829 г., нашел, что у него была «голова тигра на торсе Геркулеса». В это время, в 1859 году (т. е. года за два до смерти А.П.Е. — Ю. Р.), он был совершеннейший лев, с седою, косматою гривою. Конечно, на свете не было головы, которая бы столько напоминала львиную, как I олова Ермолова под старость. Пусть имеющий его карточку последней эпохи закроет рукой мундир. Сходства в ту пору, прибавлялось от этой неопределенности линий старчески располневшего лица; от этого плоского и широкого носа, как бы расплывшегося по щекам, и от огромных губ, которые за недостатком зубов плотно смыкались, причем нижняя немного выступала вперед».

Ниже привожу воспоминания «кавалерист-девицы» Надежды Андреевны Дуровой, состоявшей в Мариупольском гусарском полку, которая была ординарцем при Милорадовиче, командовавшем резервной армией, а затем, перешедшая в Литовский уланский полк, участвовавшая в кампании 1812–1814 гг., пишете воспоминаниях о встрече с генералом Ермоловым:

«Я поехала к нашему генералу Ермолову… У него на дворе юнкер мой и гусар расположились биваками, а я прошла в залу и легла не раздеваясь на диван. Встав за 1/2 часа до пробуждения Ермолова, я привела в порядок свой униформ (так! — Ю. Р.) и ожидала, когда он проснется, чтобы тотчас идти к нему. Прием генерала был весьма ласков и вежлив. Обращение Ермолова имеет какую-то обворожительную простоту и вместе с тем обаятельность. Я заметила в нем черту, заставляющую меня предполагать в Ермолове необыкновенный ум: ни в ком из бывающих у него офицеров не полагает он невоспитания и неумения жить и не старается упростить свой разговор, чтобы быть понятным, он не имеет смешного предубеждения, что выражения и способ объясняться для людей лучшего тона не могут быть понятны для людей среднего сословия. Эта высокая черта ума и доброты предубедили меня видеть все уже с хорошей стороны в нашем генерале. Черты лица и физиономия Ермолова показывают душу великую и непреклонную».

А вот что рассказывает о своей встрече с Ермоловым издатель специального исторического журнала «Русский Архив» П. Н. Бартенев: «Это было 26 декабря 1854 года.

Было ровно 5 часов, когда я шел по темной лестнице и пустым (!! — Ю. Р.) комнатам Пречистенского дома, где никнет главою лавровый наш полководец…»

Далее Бартенев пишет: «Как хорош был среброголовый герой Кавказа, когда он говорил, что поэты суть гордость нации. С каким сожалением он выразился о ранней смерти Лермонтова! «Уж я бы не спустил этому N. N. Если бы я был на Кавказе, я бы спровадил его; там есть такие дела, что послать, да вынувши часы считать, чрез сколько времени посланного не будет в живых. И было бы законным порядком. Уж у меня бы он не отделался.

Можно позволить убить всякого другого человека, будь он вельможа и знатный: таких завтра будет много, а этих людей не скоро дождешься!»

«Там же под заголовком «Пушкин у А. П. Ермолова», приведен кусок, которым начинается рукопись «Путешествия в Арзрум», которая у нас до сих пор не была в печати», — пишет Бартенев.

Пушкин пишет:

«Из Москвы я поехал в Калугу, Белев и Орел и делал таким образом верст двести лишних, за что увидел Ермолова. Он живет в Орле, близь коего находится его деревня. Я пришел к нему в 8 часов утра и не застал его дома. Извощик мой сказал мне, что Ермолов ни у кого не бывает, кроме как у отца своего — простого набожного старика, что он не принимает одних только городских чиновников, а что всякому другому доступ свободен. Через час я снова к нему пришел. Ермолов принял меня с обыкновенною своею любезностью. С первого взгляда я не нашел в нем ни малейшего сходства с его портретами, писанными обыкновенно профилем. Лицо круглое, огненные, серые глаза, седыя волосы дыбом, голова тигра на геркулесовом торсе. Улыбка неприятная, потому что неестественная. Когда он задумывается и хмурится, то он становится прекрасен и напоминает поэтический портрет, писанный Довом».

ДРУЖЕСКАЯ ВСТРЕЧА АНТИПОДОВ (ИМАМ ШАМИЛЬ — ГЕНЕРАЛ ЕРМОЛОВ)

Эти полярные персоны оставались верны своим народам буквально до последнего вздоха. Однако судьба нашла путь и изыскала время для их встречи.

Им не довелось встретиться на поле боя — к моменту, когда Шамиль стал третьим имамом Дагестана и Чечни (1834) генерал Ермолов уже был отрешен от всех должностей и отправлен «на покой в свое имение»! Однако они встретились. Мало того, встреча этих несомненно патриотичных, одаренных и преданных каждый своей родине людей, несмотря на исходное политическое противостояние, была радостной, теплой и дружественной — они устремились друг к другу с распростертыми объятиями! Вот уж, поистине: «Человек предполагает, а Господь располагает!»

Коротко напомню биографию Шамиля.

Шамиль родился в ауле Гимри (Дагестан) в 1797 году, а скончался в Медине (ныне — Саудовская Аравия) в 1871 году.

В 1801 году Грузия, стремясь защититься от внешних врагов, присоединилась к России. За ней, в той же надежде на защиту, в 1810 году последовало добровольное присоединение к России и Абхазии.

Однако отсутствие общих между названными государствами и Россией границ побудило русское правительство ко введению на территории Дагестана и Чечни русских войск, что вызвало недовольство и сопротивление вольнолюбивых племен Кавказа.

В этих условиях в Дагестане и Чечне возникло военно-теократическое мусульманское государство — имамат, первым правителем которого — имамом — стал Гази-Магомед (1795–1832), павший в бою. Его преемником стал имам Гамзат-бек. После его смерти в 1834 году третьим имамом Дагестана стал легендарный Шамиль. Ему благодаря выдающимся организаторским способностям, красноречию и воле удалось объединить разрозненные племена горцев и подчинить себе дагестанских феодалов.

Личная храбрость Шамиля и его организаторский талант создали ему большую популярность среди народов Кавказа. Шамиль вел успешную борьбу с царскими войсками и одержал над ними в 40-х годах ряд побед. Но уже в 50-х годах, вследствие численного превосходства русских войск, роста в Дагестане внутренних социальных противоречий и усталости населения, освободительное движение Шамиля пошло на спад.

В результате в августе 1859 года Шамиль с 400 мюридами (мюрид — стремящийся, желающий, переносное значение — ученик, последователь. — Ю. Р.) был окружен в ауле Гуниб и вынужден был на почетных условиях сдаться русским войскам.

Дальнейшая его судьба и пребывание в роли почетного пленника в России весьма интересны и многозначительны. Именно в это время имела место встреча моего героя — бывшего наместника Кавказа генерала Ермолова и бывшего имама Дагестана и Чечни — Шамиля. И что самое удивительное, встреча этих двух идеологических противников, некогда стоящих по разные стороны баррикады, была чрезвычайно дружеской.

Александр Ермолов так описывает эту встречу: «В 1860 году, когда привезли в

Москву Шамиля, он, ране чем был у генерал-губернатора, отправился к Алексею Петровичу, к которому и потом относился с большим уважением. Григорий Петрович Ермолов (племянник А.П.) хорошо помнит встречу А. П. с Шамилем на балу у генерал-губернатора Тучкова; на этом балу был также князь Барятинский. В начале бала Алексею Петровичу из уважения к его престарелому возрасту (более восьмидесяти трех лет! — Ю. А.), отведена была особая комната, где он мог переодеться в мундир. Когда Григорий Петрович Ермолов сообщил А.П., окруженному многими приветствовавшими его гостями, что Шамиль в большой зале, он послал его (Гр. П.) привести к нему Шамиля, который поспешил исполнить желание А.П. и когда увидел А.П., то бросился ему на шею. Только из уважения к А. П. Ермолову Шамиль согласился, чтобы художник Мамонов сделал его портрет». По словам Погодина, у князя Барятинского в альбоме есть рисунок, изображающий посещение Алексея Петровича Ермолова Шамилем.

Последние сообщения исключительны, поскольку мусульманам запрещено исполнять скульптурные или графические изображения человека!

Человек — существо социальное. Прав Маяковский, сказавший: «Единица — ноль!» Отдельная, оторванная от социума личность, нежизнеспособна, деградирует. Пример тому — человеческие особи, с детства воспитанные зверями (волками, обезьянами и т. п.) и претерпевшие длительное одиночное заключение. Только личность, оптимально связанная на протяжении всей своей жизни с социумом — коллективом ей подобных, в рамках энергоинформационного обмена, полноценна, социально полезна, тем более что она менее эгоистична. Личное всегда тусклее и ниже общественного! Понятие «МОЕ» всегда должно уступать общему понятию «НАШЕ» и следует подчинять все действия личности общей, а не эгоистической, цели!

Вспомните эпитафию на надгробии Джона Фицжералда Кеннеди: «Не спрашивай, что даст тебе государство. Спроси себя, что ты можешь дать государству!»

Что же касается героя моего повествования — генерала Алексея Петровича Ермолова, то он, по моим представлениям, социально полезнее полубожественного Геракла! Именно он, постоянно отказываясь от материальных выражений признания его заслуг, отдал всего себя Отечеству, радея о нем всю свою долгую сознательную жизнь! Его жизнь была отдана соотечественникам до последней капли. Он, по сути, так и не имел своего очага, семьи, в общераспространенном смысле этого слова, оставив, казалось бы, вопреки всему после себя плеяду блестящих Потомков, продолживших его Дело и Славу!

Буду рад, если читатель нашел в предлагаемой работе нечто новое, интересное, повод для раздумий или пример для подражания, интересные факты или мысли!

Мы, потомки, должны знать своих героических предков, стоящих в основе отечественной культуры и государственности, стараясь по мере сил подражать им, а если сподобимся — перекрыть их результаты, не затмевая свет памяти, прелести и сути их достижений! Все, нами сделанное, должно облегчить жизнь грядущих поколений! Только так, а не иначе!

Желаю вам успехов на избранном социально полезном пути!