Знание-сила, 2004 № 01 (919)

"Философский параход"

Так называется выставка, которая была открыта летом в Выставочном зале федеральных архивов. Название отсылает к историческому факту, ставшему символическим; "философским" некогда прозвали пароход, доставивший осенью 1922 года в Германию высланных из Советской России представителей интеллигенции, среди которых был и цвет тогдашней русской философии — Бердяев, Булгаков, Степун, Лосский. Впрочем, высланных везли, на самом деле, два парохода и поезда до Риги и Берлина. История эта, с одной стороны, хорошо известна по рассказам самих эмигрантов и тогдашним советским газетам накануне события. С другой — до недавнего времени все документы в связи с высылкой интеллигенции хранились под строгим грифом секретности, а по-настоящему изучать и публиковать их начали буквально в последние годы.

Вслед за открытием и публикацией в специальных научных журналах пришло время и желание показать эти документы широкой публике — сделать выставку.

Когда в конце 90-х годов архивные работники стали предлагать делать документальные выставки, многие музейные сотрудники идею эту восприняли скептически. В самом деле, небольшое число документов в музейные выставки и экспозиции исторической тематики включали всегда. Но всегда помнили также, что перебор документов делает выставку попросту скучной, что зритель проходит мимо витрин с "бумажками". И энтузиастам архивных выставок пришлось опровергать этот стереотип, доказывать, что документальная выставка может быть не только интересной — она может стать событием в культурной жизни. Нужно только отлично сделать выставку.

Сначала архивы принимали участие в различных выставочных проектах совместно с музеями. С 2000 года открылся собственный выставочный зал на Большой Пироговской улице, на территории архивного городка, где в комплексе зданий размещается сразу несколько центральных государственных архивов. Для выставочного зала были отведены парадные залы старейшего из архивных зданий, выстроенного еще до революции.

Посетители, пройдя огромные старинные двери, выходящие на Большую Пироговку, оставляют пальто в вестибюле с выдержанными в "русском стиле" сводчатыми потолками и, отражаясь в большом старом зеркале, начинают свое путешествие. Два марша парадной лестницы, поворот направо, и перед вами — залы выставки.

Выставки меняются часто, каждые один-два месяца, а то и дважды в месяц. Первая же, организованная в 2000 году, стала не только российской, но и международной сенсацией: она называлась "Агония III рейха". На ней впервые в истории демонстрировались многочисленные вещи и документы, касающиеся последних дней главарей немецкого фашизма (среди них личные вещи Гитлера и Геббельса, материалы об опознании их тел).

А на выставке, посвященной восстанию декабристов, также впервые был представлен привезенный из Эрмитажа тот самый мундир, который был 14 декабря 1825 года на генерале Милорадовиче и до сих пор хранит следы его смертельного ранения. Большой успех имели содержательные и изящные выставки по русскому XIX веку: об императрице Александре Федоровне, супруге Николая I, или не банальная по концепции выставка "Средь шумного бала" о придворных балах и завязывавшихся там романтических увлечениях членов царской семьи.

И вот теперь — "Философский пароход".

Арестовать несколько сот и без объявления мотивов — выезжайте, господа!

Из письма В.И. Ленина И.В. Сталину; 16 июля 1922 года

Исследователи согласны во мнении, что усиление гонений на инакомыслящих в начале 20-х годов напрямую связано с НЭПом. Чтобы вытащить страну из хозяйственной разрухи, большевикам пришлось поступиться коммунистическими идеями, разрешить торговлю, частное предпринимательство, смириться с существованием денег. Естественно, что никак не сочувствовавшие большевикам представители образованного сословия увидели тут обнадеживающую тенденцию: казалось, что так, шаг за шагом Россия постепенно вернется к обычному порядку жизни, а крайние коммунистические идеи будут забыты. Большевистские лидеры, со своей стороны, такого сценария допускать не собирались. И предприняли ряд мер, демонстрирующих нелюбящей их и взаимно нелюбимой интеллигенции, что власть из своих рук они не выпустят.

Основания для беспокойства у советского правительства имелись. Все чаще звучали требования демократических свобод, свободы совести, ограничения некомпетентного властного вмешательства в деятельность специалистов. Существовали еще меньшевики и эсеры. Не была сломлена церковь. Усиливалась активность различных объединений и союзов интеллигентных специалистов, тех, кого большевики называли "политиканствующими верхушками мнимо беспартийной буржуазно-демократической интеллигенции".

Крайне обострил ситуацию во всех отношениях голод 1921 года. Тут, помимо прочего, следует не забывать, что советское правительство допустило помощь голодающим международных благотворительных организаций, среди которых были и связанные с эмигрантскими кругами, но в то же время остро ощущало их вмешательство как своего рода "конкуренцию". Одновременно, как известно, под лозунгом помощи голодающим было проведено крупномасштабное изъятие церковных ценностей. Сопротивление священников трактовалось как нежелание прийти на помощь бедствующему народу и давало повод для усиления гонений против церкви, арестов священнослужителей, в том числе патриарха Тихона.

Зимой 1922 года власти столкнулись с массовыми забастовками профессоров и преподавателей вузов. Одновременно оживилось общественное движение в интеллигентской среде. Именно тогда у Ленина появилась идея высылки из страны верхушки интеллигентной элиты. Впервые он ее сформулировал в статье "О значении воинствующею материализма", законченной 12 марта 1922 года. Затем 19 мая Ленин в секретном письме Дзержинскому дал инструкции по подготовке высылки "писателей и профессоров, помогающих контрреволюции": "Надо это подготовить тщательнее. Без подготовки мы наглупим". Ленин требовал начать со сбора сведений о настроениях интеллигенции, "политическом стаже, работе и литературной деятельности профессоров и писателей", а также обязать членов Политбюро "уделять 2-3 часа в неделю на просмотр ряда изданий и книг, проверяя исполнение, требуя письменных отзывов и добиваясь присылки в Москву без проволочки всех некоммунистических изданий". Тут же Ильич делился впечатлениями от двух питерских журналов. Про один сомневался, "не рано ли" его закрыли "питерские товарищи", другой же (журнал "Экономист") объявил "ярым центром белогвардейцев", сотрудники его "почти все — законнейшие кандидаты на высылку за границу". Нескольких номеров журнала (вовсе не какого-нибудь нелегального) Ленину хватило, чтобы заключить, что "все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих "военных шпионов" изловить, и излавливать постоянно и систематически высылать за границу".

Затем масла в огонь подлило письмо наркома здравоохранения НА Семашко от 21 мая об итогах 2-го Всероссийского съезда врачебных секций Всероссийского медико-санитарного общества. Съезд выявил "опасные" тенденции: врачи хвалили земскую медицину, требовали полной демократии, стремились издавать свой печатный орган. Ленин направил письмо Семашко Сталину с предложением секретно показать его Дзержинскому и заняться выработкой мер против оппозиции. В мае-июне вопрос обсуждался в Политбюро. Наметили систему мер. Наркомздраву совместно с ГПУ надлежало заняться составлением списков врачей, подлежащих высылке, и следить за их реакцией на большой судебный процесс над эсерами, намеченный на лето 1922 года. Репрессии против беспартийной интеллигенции откладывались до его окончания.

Готовило высылку, разумеется, ГПУ. Одновременно в мае стали создавать секретные "бюро содействия" его работе при важных государственных учреждениях, наркоматах и университетах. Их членами становились партийцы со стажем, которых обязывали собирать сведения о контрреволюционных элементах в учреждениях. В недрах ГПУ было создано "особое бюро по административной высылке антисоветской интеллигенции". Для состаапения характеристик подозрительных интеллигентов опрашивали руководителей наркоматов, секретарей партийных ячеек, партийных литераторов, известных деятелей большевистского движения. 1 июня ГПУ подало в Политбюро обстоятельную записку "Об антисоветских группировках среди интеллигенции", подписанную Я.С. Аграновым. Уже в июне 1922 состоялась первая высылка: за границу отправили находившихся до того в ссылке в Тверской губернии бывших руководителей Всероссийского комитета помощи голодающим С.Н. Прокоповича и Е.Д. Кускову. Группу оппозиционно настроенных врачей решено было арестовать и выслать в отдаленные голодающие губернии.

Списки на высылку готовились и утрясались. Тем временем Ленин, лечившийся в Горках после первого инсульта, торопил и понукал. 16 июля он писал Сталину: "Эта операция, начатая до моего отпуска, не закончена и сейчас... Комиссия... должна представить списки, и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистим Россию надолго".

Списки были утверждены 10 августа. Тогда же ВЦИК принял декрет о высылке. Теперь надо было подготовить общественное мнение. И на XII Всероссийской партийной конференции в резолюции по докладу Г.Е. Зиновьева говорилось, что "нельзя отказаться" от репрессий против верхушки буржуазной интеллигенции, для которой "подлинные интересы науки, техники, педагогики, кооперации и т.д. являются только пустым СЛОВОМ, политическим прикрытием". Резолюцию поместили в газетах. Теперь можно было действовать.

Ночами 16—18 августа прошли массовые аресты среди интеллигенции. Одних заключили в тюрьмы, других оставили под домашним арестом. В списки попали известнейшие философы, историки, писатели, врачи, деятели кооперативного движения, экономисты и финансисты, ученые-есгественники, инженеры. Всех допросили об отношении к советской власти. Надо сказать, что ответы некоторых оказались яркими. Философ С.Е. Трубецкой сообщил: "На структуру Советской власти и на созданное ею пролетарское государство я смотрю с большим интересом как на совершенно новое для мира историческое явление", а Н.А. Бердяев заявил: "По убеждениям своим я не могу стоять на классовой точке зрения и одинаково считаю узкой, ограниченной и своекорыстной и идеологию дворянства, и идеологию крестьянства, и идеологию пролетариата, и идеологию буржуазии. Стою на точке зрения человека и человечества".

С арестованных взяли подписки с обязательством выехать за границу и не возвращаться в советскую Россию. За самовольное возвращение по ст.7 Уголовного кодекса РСФСР обещали карать расстрелом. Исключение из общего порядка высылки делалось для врачей: их решили отправить не за границу, а в голодающие губернии для спасения населения.

Одни ехали за свой счет, другие за казенный. Была составлена смета государственных расходов на всю эту операцию. Для высылки одного человека из Москвы в Берлин надо было оплатить визу, дорогу, продовольствие в пути и месячный прожиточный минимум в Берлине. Высьишись с семьями, с собой разрешалось взять крайне ограниченные денежную сумму и набор личных вещей, буквально две смены белья, зимнее и летнее пальто, немного носильных вещей, из ценностей — только обручальные кольца, а вот нательные кресты из драгоценных металлов брать не разрешалось. Всего по смете планировалась высылка 217 человек, в их числе из Москвы — 67 человек, из Петрограда — 53, с Украины — 77.

Затем началась утряска и перетряска списков. За многих из предназначенных к высылке вступались видные большевики и руководство ведомств, не хотевшее терять высокопрофессиональных специалистов. Некоторые фамилии из списков исключили, например, экономиста Н.Д. Кондратьева, писателя Е.И. Замятина. Перед лицом множества ходатайств 24 августа Политбюро разрешило Дзержинскому самостоятельно вносить изменения в списки с последующим докладом Политбюро.

Первая партия высланных уехала поездом в Ригу в конце сентября 1922 года, следом отправилась вторая партия поездом в Берлин. Из самых знаменитых в первой группе находился П.А. Сорокин, во второй — Ф.А. Степун. Еще две партии ехали двумя специально зафрахтованными немецкими пароходами "Обербургомистр Хакен", рейс из Петрограда в Штеттин 29-30 сентября, и "Пруссия", рейс 16- 17 ноября. Первый пароход вез более 30 московских и казанских интеллигентов (с семьями около 70 человек), в числе которых были Н.А. Бердяев, СЛ. Франк, С.Е. Трубецкой, ПА Ильин, историк А А Кизеветтер, писатель М А Осоргин и другие. На втором — 17 высылаемых петроградцев, с семьями 44 человека, среди них Л.П. Карсавин, Н.О. Лосский.

В сентябре — октябре 1922 года была выслана и группа украинских интеллигентов, однако вскоре выяснилось, что в Чехословакии их с большим радушием встречают члены украинской националистической диаспоры, охотно предоставляют им университетские кафедры. Получалось, что высланные укрепляют ряды украинского националистического движения. После ряда препирательств с украинскими товарищами Политбюро ЦК РКП(6) согласилось с предложением руководителей компартии Украины заменить оставшимся высылку за границу на ссылку в отдаленные губернии РСФСР.

Подлежали высылке и инакомыслящие студенты. Их аресты проводились 31 августа — 1 сентября 1922 года. Но со студентами обращались гораздо мягче, чем с профессорами. Многие отделались тогда беседой в ГПУ, а высланным разрешалось вернуться через определенный срок.

Позднее, до начала 1923 года, за границу продолжали высылать представителей интеллигенции, по тем или иным причинам не попавших в общие списки, как, например, случилось с С.Н. Булгаковым. Но это уже была не масштабная операция лета — осени 1922 года.

Между прочим, к удивлению Политбюро, выяснилось, что некоторые государственные учреждения снабжали высылаемых мандатами на их представительство за границей: хотелось хоть как-то использовать специалистов. Чтобы пресечь эту практику, 12 декабря 1922 года Политбюро приняло специальное постановление.

"Т. Умилихт! У нас в этой области большое рвачество и кустарничество. У нас нет с отъездом Агранова лица, достаточно компетентного, который этим делом занимался бы сейчас".

Из заметок Ф.Э. Дзержинского после разговора с В.И. Лениным об организации высылки интеллигенции 4-5 сентября 1922 года

Ленин был большим энтузиастом высылок интеллигентов за границу. Он требовал их с таким жаром, что невольно начинаешь видеть за этим какой-то скрытый личный мотив, особую личную неприязнь к интеллигенции. Однако более массовых высылок не проводилось. Может быть, сыграло роль мнение Дзержинского, который в мае 1923 года в письме В.Р. Менжинскому высказался против таких акций (письмо, кстати, поражает неожиданной сдержанностью и гуманностью).

Ленин называл высылку заменой расстрела. В сущности, на фоне, скажем, дела В.Н. Таганцева, по которому за год до того, в августе 1921, был расстрелян 61 человек (в том числе поэт Н. Гумилев), по сравнению с предшествовавшим революционным террором и последующим сталинским, высылка за границу выглядит весьма гуманной. Вероятно, сыграло роль то обстоятельство, что как раз тогда правительство советской России добивалось международного признания. Ведь и по большому процессу эсеров вынесенные смертные приговоры были сначала отсрочены исполнением, а затем заменены пятилетним тюремным заключением.

30 августа в "Правде" было напечатано интервью, данное Л.Д. Троцким американской журналистке Луизе Брайант-Рид. Троцкий объяснял, что "те элементы, которые мы высылаем или будем высылать, сами по себе политически ничтожны. Но они — потенциальное оружие в руках наших врагов. В случае новых военных осложнений мы вынуждены будем расстрелять их по законам войны. Вот почему мы предпочитаем сейчас, в спокойный период, выслать их заблаговременно. И я выражаю надежду, что вы не откажетесь признать нашу предусмотрительную гуманность". Логично по-своему. Особенно если учесть, что высылались люди по одному лишь подозрению, не только без суда и следствия, но и без какой-либо конкретной вины. И если вспомнить, что самому Троцкому оставались считанные годы до собственного изгнанничества.

Интеллигенцию выслали. Страна лишилась этих людей, их умов, их трудов. Сами они, судя по всему, хоть и были оторваны от родной почвы, но уцелели физически. А те, кому удалось в 1922-м избежать высылки, погибли полтора десятилетия спустя в сталинском терроре. Уехавшие продолжали творить, преподавать, мыслить, писать и публиковать книги. Через эти книги они возвращаются сейчас в Россию.

Все основные документы, касающиеся этой истории, представлены на выставке. Всего — более 300 экспонатов. Открывает ее впечатляющий раздел о голоде 1921 года. Плакаты Помгола, фотографии голодающих детей, образцы хлеба, выпекавшегося в голодающих районах (на хлеб похоже мало), сохранившиеся в собрании эмигрантского Русского заграничного архива в Праге. Рукописи Ленина, касающиеся перехода к НЭПу. Завешание патриарха Тихона, написанное в конце 1923 года в ожидании ареста, расстрела — чего угодно по тем-то временам. Письма Ленина, Троцкого об изъятии церковных ценностей. Документы о подготовке процесса эсеров, об усилении борьбы с меньшевиками, информационные сводки ГПУ, газеты, плакаты. Фотографии всех основных партийцев, задействованных в подготовке высылки интеллигенции, причем именно на 1922 год. Можно еще раз вглядеться в тогдашних Ленина, Троцкого, Сталина, Дзержинского, Зиновьева и прочих. Фотографии видных чекистов. Яростные ленинские записки. Вещи с его стола в Горках. Докладная записка Агранова. Списки. Выписки из протоколов. Ходатайства об отмене высылки. Портретные зарисовки, сделанные на борту парохода: С.Л. Франк с детьми, И.А. Ильин и С.Е. Трубецкой сидят у борта на фоне закатного солнца, М.А. Осоргин, у которого ветром снесло шляпу. Страницы эмигрантских газет о встрече высланных. Кое- что из их личных вещей.

Последний зал выставки посвящен жизни и творчеству этих людей в эмиграции. Не всех, конечно, выбраны несколько из самых известных: писатель М.А. Осоргин, политический деятель и литератор А.В. Пешехонов, астрофизик В. В. Стратонов, историк и публицист В.А. Мякстин, историк С.П. Мельгунов, историк и богослов Л.П. Карсавин (ему особенно не повезло: в качестве заграницы жил в Каунасе, после присоединения Литвы к СССР был репрессирован и умер в лагерях), философы Н.А. Бердяев, С.Л. Франк, Н.О. Лосский, П.А. Сорокин и другие. Про каждого — обстоятельная биографическая справка, архивные документы, книги.

Завершает выставку то самое письмо Дзержинского Менжинскому о его больших опасениях в связи с массовыми высылками.

Кому в этой истории повезло? Кому нет?