Знание-сила, 2004 № 01 (919)

По кругу?

Сочинения очередного — четвертого уже! — "мемориальского" конкурса "Человек в истории. Россия, XX век" в очередной раз демонстрируют, какие умные, смелые, свободные у нас выросли дети.

Умные хотя бы в своей склонности следовать хорошим советам устроителей конкурса и собственных руководителей, благодаря чему их исследования, первые в жизни, сразу попадают "в десятку": они разворачиваются в пространстве наиболее актуального и плодотворного сегодня научного направления — истории повседневности, связанной с попыткой восстановить мысли, чувства, страхи и надежды обыкновенных людей, чья жизнь и составляла саму ткань истории.

Смелые: председатель жюри конкурса, академик Российской академии образования Сигурд Шмидт каждый раз удивляется, как это приходит им в голову брать такие темы и в таких поворотах, за которые не возьмется историк старшего поколения уже не из-за цензуры, а из-за самоцензуры, не допускающей эти запретные темы и повороты на уровень сознания. Смелые они, конечно, в основном от незнания, но ведь это и дорого, когда люди ни о каких таких запретах даже не слыхали. Свободные от ритуалов научности при всем серьезном, действительно научном содержании исследований. Разве позволит себе профессионал с такой непосре детве н н остью поразиться подлости доносчиков!

Вот эта свободная открытость позволяет увидеть в исследованиях-сочинениях их представление о правильном и неправильном, что они ценят и что внушает им отвращение, какие "предзаданности" формируют прошлое, увиденное их глазами. Менее всего я хотела бы на основе трех-четырех работ делать широковещательные выводы о целом поколении; это просто беглые заметки на полях трех- четырех работ, не больше.

Чудная романтическая история о благородном конокраде, например, немедленно вызывает в памяти длинную череду подобных героев народного фольклора, литературы и кинематографа. Всякая культура порождала подобных героев: Дубровский и Робин Гуд, Зорро и Черный Тюльпан, и так далее, и так далее. Роднит их вписанность в совершенно определенные социально-исторические рамки сословного в Европе или только складывающегося в ковбойско-разбойничьей Америке времен переселенцев, но в любом случае неправового государства. Государства, в котором все живут не по закону, а по понятиям, только понятия у бандитов и жадных богачей плохие, а у благородных разбойников, как и родственных им североамериканских шерифов, хорошие.

Для истории с благородным конокрадом характерно то же всеобщее пренебрежение законом и правом; туг тоже все живут и действуют по понятиям, только у знаменитого конокрада эти понятия справедливые, а у противостоящих ему чекистов и служителей революционной Фемиды — людоедские.

Романтическая легенда о благородном конокраде во многом повторяет все подобные легенды вплоть до мешка с семенным зерном, который бедняк находит у своих дверей поутру после вечернего визита знаменитого односельчанина. И тут же приобретает черты достоверности в перечне документов, составивших надуманное "Дело", в протоколах допросов, из которых при всем старании чекисты никак не могли получить нужных улик. Да и успокоились без них, поскольку суду они не так уж были нужны, совсем как толстым продажным судьям, приговорившим Робин Гуда к виселице. Но как легендарная, так и подробно, и добросовестно документированная части сюжета проникнуты правовым нигилизмом. Вполне понятным для определенного исторического контекста, но явно из него "вылезающим".

Автор прекрасной работы о доносах доносчиков терпеть не может — это та самая точка отсчета, которая не нуждается ни в обоснованиях, ни в объяснениях, нравственная безусловность, заданная не личным опытом, а опытом поколений, и действующая в рамках нашей культуры как категорический императив. Но это вовсе не универсальная норма для всех стран, времен и народов. Например, приязнь и доверие американцев к их государству породили между ними совсем другие отношения, от которых выходцы из России впадают в шок. А выпав оттуда, начинают яростно обвинять своих новых соотечественников в "дикости" и "некультурности".

Я вовсе не к тому, что американцы, как всегда, правы, а мы, как всегда, нет, — я всего лишь об относительности понятий, определяющих наше отношение и к прошлому, и к настоящему.

В тесте, на вопросы которого автор исследования попросил ответить учеников 9—11 классов, был и такой вопрос: "Вы знаете, что некоторый человек хранит оружие. Ваши действия?" Почти половина выбрали вариант ответа: "Не позвоню, пусть этим делом занимается милиция". Каждый третий решил позвонить за вознаграждение. Только каждый пятый позвонит в любом случае, ибо "оружие не к добру".

Оружие, между прочим, стреляет. И убивает.

Но, действительно, не в нашу же милицию звонить...

И правовой нигилизм, и презрение к доносительству — мощные психологические установки старшего поколения; наши дети, конечно, умнее, образованнее, свободнее, раскованнее, чем мы были в их возрасте, но они все-таки остаются нашими детьми. Слухи о том, что они теперь "совсем другие", как выясняется, сильно преувеличены. Но дело совсем не только в наших родительских педагогических успехах.

Их недоверие к самой идее государства и права в такой же, если не в большей степени объясняется нынешним состоянием и государства, и права. Конечно, откровенного людоедства времен сталинского террора нет, но есть ли реальные основания заподозрить наше государство в повышенном человеколюбии, а нашу правоохранительную систему в бескорыстном и верном служении закону?

Но тогда складывается порочный круг: даже когда Дума принимает действительно хорошие законы — а это случается, и даже нс так уж редко, — кто будет их выполнять? Государство нс слишком к этому склонно, но ведь и граждане, в свою очередь, такой склонности вовсе не проявляют. И на уровне подсознания застрявшие комплексы и идеологемы формируют поведение, ориентированное не на закон, а на так называемое обычное право, то есть на традиции и нормы, из поколения в поколение передаваемые изустно. Обычное право все больше расходится с кодифицированным.

Однако были исследования, научная дотошность которых, кажется, сводит к минимуму влияние всяческих идеологем и мифологем. Авторы одного из них пытались воссоздать образ обычного сельского священника. Не герой и не подлец, точнее, в некоторых обстоятельствах — почти подлец, в некоторых — почти герой. Бабник, обладавший неплохим стилем и единственным в селе велосипедом. Нынче, в отличие от предыдущей эпохи, о священниках принято писать исключительно как о святых людях, жертвах террора безбожной власти, и такие, конечно, были. Но были и другие. Ребята из новокурлакской школы не поддались соблазну сделать этого сельского священника героем, они не впали и в противоположную крайность, не приняли позиции своих предшественников, видевших в том же священнике только своего классового врага.

Думаю, нужно было определенное интеллектуальное мужество, чтобы увидеть его таким, каким он был.

Вот эта их непредвзятость, их честное внимание к мелочам, деталям, контексту — все это сделало портрет объемным, психологически достаточно сложным, исторически довольно точным.

Может быть, именно такой подход и может разорвать порочный круг?

Может, и в этом смысл конкурса, залегающий глубже других, но, возможно, он-то и есть самый главный?

Ирина Прусс

Ильсия Шакурова. ученица 10 класса школы № 39, г. Казань

Шакур Рахимов - король конокрадов?

Моя бабушка всегда с таким уважением, почтением и некоторой гордостью говорит: "Шакур-абзы — наш кода (сват. — Прим. авт.)". Вместе с этим бабушка говорит: "Они же банда! Они же были вооружены! У них все было так налажено, что комар носа не подточит. Документы, деньги, подкуп чиновников, продажа племенных лошадей в Сибири - все всегда было безупречно".

Через столько лет молва о нем не стихает. В Кабииком районе республики Татарстан, где находится деревня Чутеево, ежегодно в первых числах июня проводится сабантуй, посвященный памяти Шакура. Там главный приз присуждается победителю конных скачек.

Я решила сама разобраться в этой легендарной личности.

"Конокрадство как профессия передавалось по наследству отдела к отцу, от отца к сыну". Наш прадед, Садак хаджи, неоднократно пытался наставить Шакура на путь правоверного мусульманина. Но ответ звучал приблизительно так: "Дело, унаследованное мной, нельзя прекратить в один день, что суждено, то и будет. За все должна быть расплата". Не знал он тогда, что расплата может оказаться столь суровой и необоснованной.

В январе 1922 года в республике голодали 2,4 миллиона человек. Были случаи трупо- и людоедства. К этому же году относится и дело, с которым я работаю.

В своем очерке из зала суда корреспондент К. Т-ин даст такую характеристику Шакуру Рахимову: "Если верить тому, что о себе говорит Шакур, то перед зрителем встает образ деревенского благодетеля, друга бедняков, какого-то крестьянского Соломона, к которому односельчане прибегают во всех нужных случаях как к мудреиу.."

Моя бабушка любит рассказывать: "Несмотря на засуху, продразверстку и голод, невспаханных, незасеянных полей в округе не осталось. Не все люди могли себя обеспечить семенным зерном. Шакур никому не отказывал: давал зерно и лошадей на время посевной".

"Шакур заходил в бедные дома, интересоватся житьем-бытьем и уходил, ничего не говоря. А утром под дверями тех домов, которые обошел накануне Шакур-абзы, находили кто один, кто два, кто три пуда зерна. За всю жизнь ни одного человека не обидел".

"В своей округе Шакур пользовался большим авторитетом. Его банда, а насчитывались в ней десятки человек, никогда не крала у бедных".

Агент О ГПУ Зариф Баширов был направлен со специальным заданием в деревню Чути. В первом томе дела "Шакуровшина" имеется его подробный отчет. Собраны все слухи негативного характера. Эпизоды послужат главным обвинением в служебных преступлениях милиции Свияжского кантона. Шакур станет всего лишь поводом для чистки рядов МИЛИЦИИ.

Власти и СМИ, освешавшие процесс, смогли убедить всех в том, что у Шакура "все руки по локоть в крови". Было страшно браться за исследование, так как все говорили именно эту фразу. Поэтому первая часть моей работы заключалась в том, чтобы найти "кровавые" дела Шакура.

В то время за конокрадство не приговаривали к высшей мере наказания. Поэтому, зная, что их деятельность продумана до мельчайших подробностей, и не имея провалов операций, Шакур, видимо, предполагал, что их отпустят за отсутствием состава преступления. Тысячи людей, вооруженных топорами, вилами, косами, вышли на дорогу, по которой отряд красноармейцев вел арестованных. Народ был готов разорвать отряд в клочья. Все ждали знака от Шакура. Он же разводил толпу рукой, и по этому проходу шли как арестованные, так и их сопровождение. Видимо, Ша~ кур-азбы верил в правосудие.

...Все отчеты и письма Зарифа Баширова были искажением действительности...

Задерживались все, кто мало-мальски имеет отношение к деревне Чутеево. Запросы, допросы, свидетельские показания, в основном содержащие отрицательные ответы, ссылки на незнание. Дело рассыпалось в мелкую мозаику. Во всем следственном материале я не нашла ни одного признания, ни одного настоящего свидетеля, ни одного доноса. Из чего я сделала вывод, что все политические дела того времени составлялись не на основании доносов, а прикрываясь грифом "совершенно секретно", переносились в обвинительное заключение уже в искаженном виде.

Половина следственно заключенных полностью признаны невиновными (17 человек); семеро получили незначительные сроки; 6 человек получили от 5 до 8 лет с учетом предварительного заключения; а 16 человек были расстреляны.

В обвинении Шакура Рахимова идет перечисление всех дел, которые рассматривались в ходе следствия, и приписано, что он являлся организатором, руководителем, разработчиком планов нападения, держал, хранил и сбывал краденое.

Все время Шакур вел себя достойно, вызывая уважение у окружающих. Его уважали как следователи, так и надзиратели, судьи. В нем было много достоинства, цельности, спокойствия.

Устное свидетельство моей бабушки подтвердилось статьей. Там сказано о том, что русская сноха везла из Москвы "государственный документ", освобождающий Шакура Рахимова и его близких. Остается тайной, каким образом был раздобыт этот документ, подписанный первым лицом НКВД, но документ был выдан, а за ним последовал телефонный звонок с приказом "срочно привести приговор в исполнение".

Моя бабушка была знакома с человеком, который находился в конвое Шакура. С его слов, исполнение приговора было срочным, спешным.

Опираясь на материалы следственного дела, воспоминания бабушки, статьи, опубликованные в разные годы, я сделала определенные выводы.

1. Село Чутеево действительно считалось "гнездом конокрадства".

2. Шакур Рахимов во всех отчетах угрозыска считался "известным конокрадом", точнее, организатором краж.

3. В ходе следствия ни одного действительно серьезного преступления раскрыть не удалось, более того, ни следствие, ни масса допрошенных людей не смогли назвать ни одного большого дела.

4. При обыске у одного из членов организованной группировки был обнаружен наган, что дало следствию повод утверждать, что эта группировка является вооруженной бандой. (Тут я вспомнила, что у моей прапрабабушки, жительницы этой же деревни, тоже имелся наган!)

5. Грабежей, нападений, убийств, поджогов деревень и других бесчинств в данном деле не рассмотрено, что дает нам повод утверждать, что таковых не было.

Денис Степанов. учащийся 11-А класса школы № 59 Челябинска

Донос как способ взаимоотношений человека с властью

Вы не представляете, какое дикое чувство восторга ты испытываешь, когда открываешь архивные дела, которые еще никто до тебя не открывал, просто Колумб какой-то!

Мы решили изучить явление доносительства в отдельно взятой Челябинской области. Добавило актуальности нашей работе и то обстоятельство, что в 2002 году городские власти решили применить метод доносительства якобы для развития системы образования. Для проверки работы в школах создан особый "Пейджер доверия", на который можно сбрасывать сообщения о злоупотреблениях в школе, даже анонимно. Треть сообщений не подтверждается. Представьте себе, сколько нерадивых двоечников смогут сводить счеты с "ненавистными" учителями, донося на них все, что угодно, и оставаясь при этом безнаказанными.

В своей работе мы исследуем только политические и добровольные доносы.

Процент вынужденных или "вымученных" доносов очень мал, гораздо больше грязных бумажек, отправленных добровольно. Вот эти послания к власти мы и изучаем.

Как это ни пошло, но писались доносы за продукты (народ все время недоедал), за деньги (обычно маленькие, но "на халяву" же!), за льготы (помощь при получении квартиры, например), за карьерный рост (место репрессированного доставалось следующему по должности, а им, как бы случайно, оказывается карьерист-стукач), за помощь в защите диссертации, за освобождение из-под ареста и так до бесконечности. С этим более или менее понятно.

Но остается непонятной безразмерность подлости людей, способных из мести или зависти 1убить человека, причем таким низким способом. Даже милиционеры, образцы для подражания, не гнушались подобным. Милиционер М-ко, поссорившись с милиционером Ш-овым, пишет на друга донос,что Ш-ов незаконно присвоил себе половики. А Ш-ов пишет донос на противника. Что говорить о пьянице, который мстил всем, кто не давал денег, чтобы опохмелиться. А завистливые подружки, обделенные мужским вниманием, донесшие на соседку, что она сожительствовала с известным разоблаченным троцкистом?! Все это не поддается объяснению, но существовало на самом деле.

Некоторые доносы представляют собой причудливый симбиоз из различных типов. Очень часто люди среди красивых фраз, среди излияний бескорыстной преданности "делу строительства социализма" и "выявления врагов" как бы невзначай выставляли определенное требование за услугу. Например: "Когда меня и мою семью пошлют лечиться на берег Крыма?"

По мнению Т.Д. Дерибаса (начальника ОГПУ), под постоянным наблюдением органов должно было находиться более 2 миллионов человек. А по его расчетам, "для самого элементарного освещения" следовало иметь от 16 до 17,5 тысяч осведомителей, хотя он тут же замечает, что этого количества крайне недостаточно. У нормального человека доносы вызовут гнев и желание отомстить стукачу. Советская власть поспешила обезопасить доносчиков: работа осведомителей засекречивалась. Нельзя было ни в коем случае на бюро райкома, среди ответственных коммунистов касаться подробностей состояния осведомительской сети.

Начинается кампания коллективизации и раскулачивания, и у власти стали появляться сведения о том, что кулак Ш-ов сеял 28 десятин, а снял по 50 пудов с десятины, хотя сдавал он по 18 пудов с десятины. Донесение на соседа-кулака, скрывавшего излишки хлеба, давало доносчику по закону 25% конфискованного имущества. В то время разоблачались по ложным доносам целые "банды" кулаков.

Чистка партии на местах выражается в увеличении количества доносов. Каждый донос приобретает кровавый оттенок. Например, гражданка Мария Федоровна пишет о разговоре с женой Б-ина, в котором она, как подруге, наверное, доверила секрет, что ее муж в прошлом зажиточный и имел два дома и что его отца раскулачили. Интересно, Мария Федоровна понимала, под какой удар она подводила семью Б-иных, или нет? Если понимала, то она просто хладнокровный убийца.

Компромат считался хорошим, если на суде для подсудимого он оказывался неожиданностью — будь то грязные деревенские слухи о какой-нибудь половой связи (дело 395), воровство колхозной картошки (дело 378) или дружественные отношения с кулаком.

О "пяти колосках", как ни парадоксально, стали больше всего доносить дети. Пионерское движение только поощряло эго, создавая особых дозорных отряда, поставленных на каждом поле и следящих за колхозным добром. Самых талантливых доносчиков посылали в "Артек", и доверчивые ребята толпой бежали рассказать "дядям", что такой-то человек унес столько-то зерен.

Началась Вторая мировая война, и стали создаваться специальные сети, как липкая паутина, опутавшие все особо важные объекты. Таким объектом являлся Челябинский тракторный завод.

Информаторская сеть была довольно сложна в управлении, а руководил ею райком, независимо от начальства завода, что ставило начальство в уязвимое положение. В райкоме был создан специальный отдел, занимающийся обработкой доносов. Райком реагировал на доносы довольно оперативно: нам не встретился в архиве ни один документ, не просмотренный в течение хотя бы недели со дня написания. Информаторы присутствовали в каждом цехе ЧТЗ, иногда даже по нескольку в одном. Секретарь райкома постоянно отчитывался перед горкомом и отправлял отчеты в обком.

На заводе среди всей массы осведомителей были выделены особо отличившиеся в доносительстве и ответственные информаторы, у которых были свои задачи, организационные: взять под свое начальство всех осведомителей завода. Они собирали поступающие сведения, анализировали, сортировали их, проверяли и ежедневно направляли в райком.

Главное для политинформаторов — своевременно сообщить о фактах контрреволюционной деятельности вражеских элементов, об авариях на заводе и о настроениях рабочих. Партинформатор Гоина сообщала, что есть разговоры о том, что в Ленинграде люди умирают от голода и что сторож Манюк высмеивал евреев. Под антисоветские разговоры могли попасть и возмущения неполадками в столовой, а под злонамеренную диверсию — въезд грузовой машины в провал.

Очень интересен стиль "политинформаций". Он со временем менялся. До войны подавляющее число "информаций" неопрятно (их не то что читать, держать в руках противно), они написаны кривым неграмотным почерком, карандашом или ручкой на всем, что угодно: на заводском чертеже, на миллиметровой бумаге, на всевозможных бланках, обсаленных клочках, пожелтевших обрывках из тетради, на тетрадных корочках, на кальке, на малюсеньких листках из записной книжки, на грубой шершавой оберточной бумаге, на картоне и даже на куске агитационного плаката. После войны же ситуация меняется — теперь подавляющее большинство "информаций" стало печатным и более орфографически правильным.

Это доносительство, возведенное в ранг профессии. Информаторская система, безусловно, имела свои положительные качества. С ее помощью власти более точно и детально реагировали на проблемы завода. Но эта система, основанная на подслушивании и наушничаньи и множившая человеческую подлость, не может быть приемлемой, так как самым губительным образом отражалась в сознании людей. Любая контролирующая всеохватывающая сеть убивает свободу, без которой человеческая жизнь перестает быть жизнью, а становится лишь жалким существованием.

Только разложением моральных ценностей можно объяснить повальное увлечение доносительством. Слабые попытки вернуться к общечеловеческим ценностям так и не затронули всего общества. По какому пути пошло молодое поколение, мы попытались выяснить, проведя социологический опрос.

Он показал удивительные результаты. Главный вывод неутешителен — многие молодые люди и девушки морально не определились по отношению к предательству и, соответственно, готовы к доносительству. 24% опрошенных способны из мести и зависти оклеветать человека, а 35% не исключают для себя такой возможности. У 13% слово "донос" вызывает положительные эмоции, а 21% вообще никак не реагируют на это слово. Хотя еще их мамы и папы содрогались от него. И почти 41% ничего не знают о Павлике Морозове.

Доносительство забыто, что в какой-то степени правильно. Но забвение может привести к возрождению.

Алексей Борзаков, Любовь Зарудняя, Сергей Подлесных. Анна Татаринская, ученики 11 класса средней школы село Новый Курлак Воронежской области

Портрет на фоне событий местного значения

Тростянский Константин Васильевич: с 1900 года был настоятелем Богословской церкви с. Новый Курлак. В 1927 году его арестовали органы ГПУ, а после следствия выслали на жительство в Тамбовскую губернию.

"Это был не священник, а шибай, как его все называли, бабник". (Из письма В.П. Бурдова новокурлакским краеведам, 1966 г.)

"До революции был единственный велосипед у попа Тростянского, за которым мы бегали как за диковинкой". (Из письма С.Д. Шапкина новокурлакским краеведам, I960 г.)

"Лицо у него было белое, волосы русые, карие глаза, роста среднего, не дюже толстый. Село у него с Димитрием пополам было поделено. Один идет по одной слободе, второй — по другой. А за ними везут тачку. Кто что выносил: зерно, хлеб, яйца. А как же — они ведь тоже скотину держали, кормить-то ее надо... Накладут полную тачку и еще приезжают.

Димитрий-то смирный был, а Константин — дюже шустрый. А куда зайдет, не дай Бог баба одна дома — так и начнет гонять за ней по избе". (М.В. Бассардинская).

"Когда в 1902 году поднялось восстание крестьян против помещика Станкевича... губернатор послал своего вице-губернатора... с четырьмя ротами солдат. Нас всех собрали и стали избивать розгами. Тут же присутствовали попы в кругу начальства. И когда крестьяне кричали от... мучений, Аристов и Тростянский, ликуя, тоже кричали, подбадривая палачей, а когда же хотели избивать и зажиточных,.. то попы кричали "не надо"... (Из показания свидетеля Лыгина А.И., протокол допроса от 6.07. 1927 г.).

"Разговор о том, что я что-то мог говорить при избиении крестьян, ни на чем не основан. (Из показания обвиняемого Тростянского К. В., протокол допроса от 8.07.1927 г.).

Наш комментарий: Лыгин Антон Игнатьевич был одним из наказанных крестьян. Свои показания он дает спустя 25 лет после происшедшего, поэтому допускает неточности или, в угоду следствию, преувеличивает факты. И, безусловно, глагол "ликовать", описывающий состояние священников во время наказания, чересчур экспрессивен.

И все же на фоне новокурлакских событий 1902 года К.В. Тростянский выглядит неблаговидно. Впрочем, его поступки достаточно типичны для низшего духовенства того времени.

В начале XX века в Новом Курлаке действовал тайный политический кружок, который возглавляли интеллигенты — врачи и учителя. Считалось, что свяшенник Тростянский следил за деятельностью кружка и доносил на политически неблагонадежных полиции.

"Откуда мог поп Тростянский узнать о принадлежности моего отца к революционной организации, я не знаю, но допускаю мысль, что об этом могла сказать священнику моя мать, как бывшая в то время женщиной религиозной. Примерно в тот период времени у других лиц, вместе с моим отцом принимавших участие в революционной организации, были обыски. У моего отца обысков не было.

Отец мой настолько был возмущен поступком священника Тростянского, что хотел его поколотить, заявлял, что я у тебя сейчас косу вместе со шкурой оторву". (Из показания свидетеля Шигина П.И., протокол допроса от 25.06.1927 г.).

Наш комментарий: В 1722 году в "Духовный регламент", регулировавший внутрицерковные порядки в России, были внесены поправки, которые обязывали священника даже раскрывать тайну исповеди, если речь шла о происках против монарха или политического строя, и доносить об этом полиции. Подобное правило иначе как безнравственным назвать нельзя. Священнослужителям приходилось вести борьбу между обязанностью и честью. Очень часто эта борьба заканчивалась не в пользу последней...

В 1923 — 1927 годах советская власть все более и более утверждалась в Новом Курлаке. Все главные должности были в руках большевиков. И все же оставалась незыблемой приверженность к православной вере, которую теперь называли религиозным предрассудком.

Духовенство, с одной стороны, преследовала безбожная власть, с другой — раздирали внутренние расколы.

"В 1925 году во время диспута поп Тростянский Константин пред массой слушателей заявил, что "коммунисты диктаторски вмешиваются в религию". В результате такого выступления попа Тростянского, который перед диспутом организовал кулацкие группы, члену ВКП(б) Цыцурину не давали говорить, и настроенная Тростянским масса готова была броситься бить коммунистов.

В 1926 году поп Тростя некий организовал кулацкую группу, задачей которой поставил следующее. Когда речь пойдет на общем собрании граждан об использовании средств, полученных в виде страховой премии за сгоревшую в 1924 году церковь, срывать эти собрания посредством поднятия шума и ухода с собрания... Поп Тростянский без всякого разрешения сельсовета собирал подписки среди граждан". (Из показания свидетеля Каширского М.Т., протокол допроса от 1.07.1927 г.).

Справка: Каширский Михаил Тимофеевич в то время работал председателем сельского совета. Именно он получил страховую сумму на "общественные надобности".

Наш комментарий: Мы считаем, что требования священнослужителей и верующих (использовать страховые деньги на восстановление церкви, а не на другие цели) были совершенно справедливыми. Кстати, ни клуба, ни библиотеки, ни школы в то время в селе так и не воздвигли. Остается только строить гипотезы, куда пошли страховые денежки.

К.В. Тростянский в этом эпизоде по инерции вел себя так, как привык до 1917 года, когда он был одним из главных людей в селе. Но время его владычества над умами прихожан уже уходило.

Тайно советская власть через ГПУ поддерживала обновленцев, но на деле большевикам была ненавистна любая церковь, ибо она являлась конкурентом по влиянию на мировоззрение "масс".

Во время обыска на квартире Тростянского у него был изъят черновик письма без начала и конца. Изучение книг по истории православия позволило нам установить, что (оно написано) в середине мая 1923 года. В начале мая состоялся так называемый второй поместный собор обновленцев. Письмо адресовано, по всей видимости, одному из руководителей "живой церкви". Тростянский жалуется на уездное и епархиальное руководство и, без сомнения, хочет показать перед высоким чином свою образованность и умение философствовать. Мы обратили внимание на то, что К. В. Тростянский обладал красивым почерком. Обилие уместных тире и восклицательных знаков говорит о его грамотности. Его послание не лишено и стилистических достоинств.

Из содержания письма явствует, что автор не знает, в каком направлении ему двигаться. Его можно понять: на перепутье живется нелегко, а выжить хочется каждому.

Священников на газетных страницах клеймили, как только могли. Но если в 1923 — 1925 годах в основном их обличали в пьянстве или аморальном поведении, то в 1926 — 1927 годах редакторы заказывали внештатным корреспондентам материалы с политической начинкой.

"Тростянский поговаривает, что советская власть долго не просуществует, потому что она однобокая: любит и защищает только одних жидов. Кроме того, уже в 1923 г. я видел, как Тростянский курлакских мужиков направлял спрашивать у местных коммунистов, почему берут налог и для чего содержат коминтерн и где берут деньги на его содержание..." (Из показания свидетеля Татаринского Г.К., протокол допроса от 2.07.1927 г.).

"В 1924 г. поп Тростянский вел усиленную агитацию против проведения в Кредитное товарищество членов ВКП(б), имея намерение сам пролезть в состав правления. Вообще за период своего пребывания в Новом Курлаке поп Тростянский зарекомендовал себя как ярый черносотенец и враг Советской власти". (Из показания свидетеля Каширского М.Т., протокол допроса от 1.07.1927 г.).

"Никогда и нигде я не агитировал против советской власти — просто потому, что считаю таковую самой подходящей по моим культовым делам, так как избавлен от вмешательства в мою службу благочинных, консистории и т.п. (Из показания обвиняемого Тростянского К.В., протокол допроса от 8.07.1927 г.).

Наш комментарий: Трения (Тростянского) с властями закономерны, а юление насчет лояльности к коммунистическому режиму во время допроса объяснимо: ему, конечно, было известно о мерах ГПУ по отношению к его собратьям.

9 августа 1927 года по его делу было вынесено обвинительное заключение. Тростянскому вменяли в вину поддержку царского режима до революции, а также реакционную тихоновщину в настоящем.

С позиций сегодняшнего дня К. В. Тростя некий не является преступником, но по законам того времени он "достаточно изобличался" в проведении антисоветской деятельности.

Правда, особое совещание при коллегии ОГПУ вынесло гораздо более мягкий приговор, чем того требовала статья 58/10 УК. Тростянского К. В. освободили из-под стражи и лишили права проживания в (крупных городах), прикрепив его к определенному мест жительства сроком на три года. Наверное, сыграло свою роль то, что Тростянский ни по одному из пунктов не признал своей вины, а также и его заверения в чуть ли не пламенной любви к советской власти. Надо полагать, в 1927 году все это приниматось к сведению...

В Новом Курлаке больше об отце Константине ничего не слышали. Мы сделали запрос в Управление ФСБ по Тамбовской области, куда он отбыл, и нам ответили, что никаких сведений о Тростянском у них нет. Можно только гадать, какой была его дальнейшая судьба...

Конкурс 2003/2004 уже объявлен. Его главная тема остается прежней: судьба человека в российской истории XX века. Участникам конкурса предлагается выбрать одно из следующих направлений исследовательской работы:

История семьи.

Свои — чужие. Другая национальность, другая религия, другие убеждения.

Личность и общество.

Человек и война.

Человек и малая родина.

Работа может быть посвящена и любой другой теме; главное, чтобы она отвечала общей идее конкурса: человек в истории. Просьба сообщить о намерении участвовать в конкурсе.

Делать это не обязательно, но в таком случае вы не получите методические и информационные материалы.

Заявки и работы следует присылать по адресу:

Россия, 127051, Москва, Малый Каретный переулок, 12, общество "Мемориал", "На школьный конкурс". Тел. (095) 299-65-04, факс: (095)973-20-94. E-mail: konkurs@memo.ru. http://www. konkurs. memo.ru.

Сергей Смирнов