Знание-сила, 2008 № 02 (968)

Сопровождая человека с доисторических - еще, может быть, с почти дочеловеческих — времен, он всегда, с самого начала был и одним из условий человеческой жизни, и одним из ее важнейших инструментов (главное — уметь обращаться!), и одной из самых серьезных угроз ей, ее порядку.

Имя ему — алкоголь. В каких бы формах он ни присутствовал в жизни разных народов (включая, кстати, и форму запрета на него, как, например, в исламских культурах), он непременно выполнял своеобразную, ничем не заменимую роль — дисциплинирующую. Он проводит границы именно благодаря тому, что на разрушение этих границ как раз и провоцирует. Он делает это даже в странах ислама, где отсутствует, по идее, в принципе: своим отсутствием, своей невозможностью он оберегает границы культурного мира, сообщает им необходимое напряжение.

Мало что породило столько мифов, домыслов, страхов, надежд, морализаторских рассуждений, наконец, просто многообразных форм фольклора от легенд до анекдотов, как алкоголь. В этом с ним могут соперничать разве что любовь или смерть. Не претендуя на то, что в рамках одной-единственной темы номера нам удастся понять все механизмы воздействия алкоголя на человеческую жизнь — его, можно даже сказать, человекообразующую роль, — все-таки попробуем подойти к этой теме с разных сторон. Кое-что, мы уверены, непременно станет яснее.

Кто, сколько, когда

Официальные данные потребления алкоголя в России (ЦСУ РСФСР, Госкомстата РСФСР и Госкомстата России) с середины 1960-х до 1988 года оставались секретными. Позже выяснилось: в 1984 году, например, приходилось 10,5 литра алкоголя на человека в год, включая грудных младенцев. Но регистрировалась лишь продажа водки через магазины — то есть деревенское (и не только) питье, в основном самогонное, не учитывалось вовсе. Понадобился человек со стороны — американский советолог Владимир Тремпл, — чтобы дополнительное исследование дало другой результат: истинное среднедушевое потребление алкоголя в России с учетом самогона в 1970 году составляло 12 литров, а через 10 лет выросло еще на 2 литра. В 1984 оно составляло 14,2 литра алкоголя на душу населения, из которых, по оценке Тремпла, 3,8 литра, или 26% приходилось на самогон.

Что это значит — 14,2 литра алкоголя на душу населения? Считается, что 4/5 общего количества спиртного выпивают российские мужчины. Если ограничить число потребителей алкоголя мужчинами в возрасте от 15 до 65 лет, на одного взрослого мужчину приходилось 180 бутылок водки в год или, в среднем, одна бутылка на 2 дня. Но в России все же есть мужчины, не пьющие вообще или пьющие мало (по данным одного исследования, каждый пятый «употреблял» раз в месяц или реже), и выходит: 80% взрослых мужчин выпивали в среднем около 220 полулитровых бутылок водки в год.

По многим данным, потребление алкоголя в России было в 2-3 раза выше, чем в других странах. Так, в 1984 г. в Швеции, Финляндии и Великобритании оно составляло 5,2; 6,6 и 7,2, а в США — 8,6 литра на душу населения в год.

За первые же 1,5 года антиалкогольной кампании, начатой М. Горбачевым, продажа водки (зарегистрированная) сократилась на 51%. Реальное ее потребление снизилось лишь на 27% (на самом деле колоссальная цифра!) за счет все того же самогона, который население производило все больше. Но даже во время кампании уровень потребления алкоголя оставался очень высоким (10,5-12,6 литра в 1986-1991 годах).

Антиалкогольная кампания практически кончилась в 1991 году. Потребление спиртных напитков быстро вернулось к исходному уровню, но не остановилось на нем, а продолжало расти. Больше половины общего потребления покрывалось подпольным производством.

В январе 1992 года временно отменили монополию государства на производство и торговлю спиртным. На каждом углу стало можно купить дешевую водку, часто поддельную, изготовленную на основе технического спирта. Такая водка занимала примерно пятую часть алкогольного рынка и была куда токсичнее самогона. Потребление росло до 1994 года. В 1995-м начался спад; он продолжался 3 года.

В 1998 приходилось 13,5 литра алкоголя на человека в год. Потом опять стали пить больше, в 1999 — уже по 14,5 литра; уровень потребления продолжал расти до самого последнего времени.

В 2006 году ужесточились условия производства спирта и водки. Множество мелких заводов, на которых чаще, чем на крупных, нарушалась технология, закрылись, не имея средств для резко увеличенного уставного капитала. Производство водки в стране сократилось — и впервые за последние годы стала снижаться смертность.

В том же 2006 от спиртовой промышленности потребовали денатурировать технический спирт эффективными добавками. Спирт, бывший прежде причиной многих алкогольных отравлений, теперь приобрел такой непереносимый запах и вкус, что пить его стало невозможно. Неплатежеспособные пьяницы ищут ему замену.

Финские специалисты, которые провели сравнительное исследование, сколько пьют в России и Финляндии, не считают, что «Россия сегодня — самая пьющая страна в мире. С этим так же трудно согласиться, как и отрицать. Так, по Латвии представлены еще более высокие показатели, а по Гренландии сообщается даже свыше 20 литров употребления алкоголя в конце 1980-х годов. По неподтвержденным данным трудно решить, увеличилось или уменьшилось употребление алкоголя в России сейчас. Но существенно это в будущем не может увеличиться».

Россия уступила Украине лидерское положение по росту смертности. Сегодня население Украины убывает самыми быстрыми темпами в мире. В последние годы страна поставила еще один рекорд — по производству водки.

Юсси Симпура,

Теела Паккасвирта

Русские, финны и алкоголь: противоположности и совместимости

Полезно посмотреть на себя со стороны — этим интересны сравнительные исследования, да еще проведенные иностранцами. В данном случае особенно ценно, что эти иностранные ученые — финны, у которых свои проблемы с алкоголем. Мы решили представить вам статью, в основе которой — доклад двух финских ученых на научной конференции в Санкт-Петербурге.

Знакомство с ним интересно и полезно, по крайней мере, по двум причинам. Во-первых, в подходе авторов исследования к проблеме нет столь свойственной нам в таких разговорах истерики, преувеличений,агитации и пропаганды — они спокойно и трезво говорят о вещах, к которым относятся серьезно. Во-вторых, за их плечами большой и разнообразный опыт борьбы с пьянством, весьма полезный для нас. Хотя бы выводом: решительных единовременных мер, которые покончили бы с массовым пьянством навсегда, не существует. Это долгая кропотливая работа, которая совсем не обречена на успех.

И в России, и в Финляндии — своя история алкоголя и свое отношение к нему. Водка для русских — почти святое дело, а у финнов так называемый «нестойкий выпивоха» (плохая переносимость, агрессивность) — центральная часть национального образа. У обоих народов сильные стереотипы друг о друге именно в этой области. В Финляндии все знают, что такое русское пьянство: неудержимая любовь к водке. В России сведения о финнах и алкоголе наверняка малочисленны, кроме разве что приграничья и Петербурга. Тут помнят финских «водка-туристов» 1960-1970-х годов. Многие думают, что в Финляндии до сих пор сухой закон, потому что финны не могут справиться с собой в государстве свободной водки.

Уровень употребления алкоголя в международной статистике представлен из расчета 100-процентного алкоголя, чтобы можно было сравнивать ситуацию в разных странах. Колебания этого уровня примерно отражают и колебания отрицательных последствий пьянства. Но измерять одно другим можно лишь в некоторой степени: на последствия влияет не только объем выпитого, но и то, что именно пьют, каковы привычки «пития», хорошо ли работают организации, отвечающие за контроль и лечение «пострадавших». Статистика, и национальная, и международная, всегда недостаточна — ведь часть производства и потребления не учитывается: домашнее и «подпольное» производство, алкоголь, привезенный туристами, контрабанда.

В Финляндии, как и в других северных странах, статистику по алкоголю ведут очень скрупулезно. Официальный уровень употребления в 1998 был 7,09 литра стопроцентного алкоголя на душу населения в год. К этому нужно добавить, говорят эксперты, примерно 20-30 % не отмеченного в статистике алкоголя; итого — 8,5-9,5 литров. Все 90-е годы эта цифра росла. Со времен Первой мировой войны финны столько не пили. Зато очень мало пили в годы сухого закона (19191932) и долго после него — до 80-х.

По излюбленному алкогольному напитку страны принято делить на три группы: страны пива, страны вина и страны водки. Россия была и остается страной водки. Финляндия долго была страной водки, но алкогольный закон 1969 года в течение нескольких лет превратил ее в страну пива. Сейчас доля пива больше половины всего алкоголя, который пьют в Финляндии. Доля вина растет быстро, но пока еще куда ниже, чем доля пива и крепких напитков.

И в России, и в Финляндии государство всегда стремилось регулировать производство и потребление алкоголя: чтобы платили налоги, чтобы на самогон не уходило слишком много зерна, которого порой не хватало на хлеб; чтобы пьяные не нарушали общественный порядок. Крайности в обеих странах доходили до сухого закона: в России — ненадолго в годы Первой мировой войны и после революции (1914, 1919, 1922), в Финляндии — в первые годы независимости (1919-1932). В социалистической России проблемы с алкоголем объявили пережитками капитализма и публично почти не обсуждали. Но доходы с алкогольной продукции составляли важную часть государственной экономики и тогда. Алкогольная реформа Горбачева (1985) — исключительная операция в мировой истории. О ней до сих пор спорят. В Финляндии «алкогольный вопрос» всегда был на виду, много обсуждался, вызвал к жизни множество постановлений и структур, следивших за их осуществлением.

Общественное движение за трезвость, которого, как и любого независимого гражданского движения, практически не было в СССР, в Финляндии возникло в конце 1800-х годов и серьезно влияло на политику и жизнь народа. Сухой закон стал большой победой этого движения, но быстро привел к росту контрабанды и преступности нового типа и общему снижению законопослушания. Наконец, в 1932 году всенародное голосование сухой закон отменило. Но производство алкогольных напитков и их продажа стали государственной монополией. Продавали их только в городах. Частные рестораны были под тщательным контролем алкогольной монополии.

Жесткий закон действовал до конца 1968 года. В военное время вводили еще более жесткие, исключительные указы. Финская армия была действительно «сухая». Позже появился так называемый индивидуальный контроль над продажей. Каждый, кто хотел купить алкоголь у государственной алкогольной монополии, должен был зарегистрироваться в ближайшем магазине по месту жительства. Если он покупал слишком много выпивки, специальные контролеры приглашали его на беседу, объявлялись порицания, отбирали разрешение на покупку на разное время, и человек тогда нигде не мог легально купить алкоголь. Система охватывала всю страну. Но в 1950-х годах пришлось признать: ожидаемых результатов достигнуть не удалось. В 60-х разрешение на покупку превратилось в личную «винную карточку», покупки больше не регистрировались. В 1971 году карточку из обращения изъяли.

В Финляндии алкогольные напитки облагают большим налогом: считается, что высокие цены на алкоголь частично сдерживают пьянство. В сельской местности, по сути, все эти годы был сухой закон.

После очередной общественной полемики появился новый алкогольный закон 1969 года. Это был настоящий переворот: продажу пива средней крепости разрешили во всех продовольственных магазинах и кафе, а в сельской местности стало можно открывать рестораны и магазины с продажей алкоголя. Надеялись, что финны — как только пиво станет доступно всем — будут пить алкоголь средней крепости вместо крепкого. Последствия оказались серьезней ожидаемых: употребление алкоголя выросло за 10 лет в 3 раза. Пиво стало основным напитком, а Финляндия — страной пива, но крепких напитков пили столько же— только их доля в потреблении уменьшилась.

Доказать непосредственную связь алкоголизма и смертности непросто. Во-первых, при многих заболеваниях она неочевидна. Во-вторых, считает известный исследователь российского пьянства А. Немцов, наша статистика далеко не всегда регистрирует эту связь, даже если та неоспорима. Причины — халатность или некомпетентность врачей, недостаточность их технического оснащения, их уступчивость: о том, чтобы наличие алкоголя в крови не упоминалось в конечном диагнозе, часто просят родственники покойного. Специалисты в области медицинской статистики С. Никитина и Г. Козеева обнаружили: число умерших, например, от отравления алкоголем, указанное Мосгорстатом, отличается от данных судебно-медицинской экспертизы Москвы в 3-6 раз.

Анализ сердечно-сосудистой смертности в Курске в 1991 году показал: у 29% мужчин и 8% женщин, умерших от болезней системы кровообращения, в организме был алкоголь, причем у 9% мужчин и 3% женщин этанола содержалось 4% — «дозы, определенно смертельной даже для относительно здорового организма». У 2,6% мужчин и 1,3% женщин содержание этанола составило 5-6% — «концентрации, однозначно несопоставимой с жизнью». Многие из этих случаев попали в медицинскую статистику как смерти от болезней сердечно-сосудистой системы — присутствие алкоголя в организме не упоминалось.

Если верить российской статистике, к алкогольным можно отнести лишь каждую десятую смерть от цирроза печени, хотя в мире принято считать таковыми более половины подобных смертей. Со злоупотреблением алкоголя у нас вообще не связывают смерти при острых панкреатитах, которые, полагают специалисты, в большинстве случаев объясняются именно этим. Алкогольная смертность в России не исчерпывается алкогольными отравлениями и включает значительный процент смертей от инсультов, болезней органов дыхания, рака органов системы пищеварения. Антиалкогольная кампания 1985-1991 годов помогла оценить вклад алкоголя в российскую смертность. За первые 1,5 года кампании потребление алкоголя на душу населения снизилось на 3,7 литра, а число смертей в 1986 году оказалось ниже того, что предсказывала линия регрессии 1965-1984 годов, на 203,5 тысячи или на 12,3 %. Мнение специалистов едино: сокращение смертности, продлившее жизнь работоспособных мужчин на шесть лет, связано именно с тем, что во время кампании пить стали заметно меньше.

Сокращение пьянства позже привело к росту ожидаемой продолжительности жизни — он начался в 1995 году.

И у мужчин, и у женщин он шел на фоне снижения качества жизни: ухудшалось питание, сокращалось превышение доходов над расходами (с 8,3 % в 1993 до 2,2 % в 1996), выросло число безработных (с 1992 по 1996 годы почти в 2 раза) и задолженность по зарплате (с 0,9 % от фонда заработной платы в 1992 до 11,7 % в 1996). Это позволяет утверждать: дело именно в снижении потребления алкоголя, продолжавшемся вплоть до 1998 года. Общее число убитых в Чечне — 35,7 тысяч человек за неполных 2 года первой войны. Это огромные потери, но они значительно уступают алкогольному урону страны.

Уровень смертности россиян катастрофически высок для страны такого уровня экономического развития, как Россия, не втянутой в широкомасштабные военные действия. Существуют десятки более бедных стран с куда более высокими показателями продолжительности жизни. По оценке А. Немцова, алкогольные потери современной России включают около 30% мужских смертей и 15% женских, что, например, в 2001 году оставило 550 тысяч смертей.

В 1995-м Финляндия стала членом Европейского Сообщества (ЕС). Финская алкогольная политика противоречила законам Сообщества — закон пришлось менять.

Алкоголь крепче 4,7% остался лишь в специальных государственных магазинах. Частные рестораны и магазины могут продавать некрепкие напитки с разрешения государства. Производство алкогольной продукции, оптовая торговля, экспорт и импорт идут как нормальная коммерческая деятельность, без прежних ограничений.

Выходит, самыми эффективными были жесткие законы послевоенной Финляндии. В 50-е годы финны пили лишь 2 литра стопроцентного алкоголя на душу населения (сейчас — около 9). Нелегальное изготовление алкоголя (самогон) и продажа (нелегальная продажа и перевозки) никогда не были большой проблемой, отчасти потому, что СССР тщательно охранял свои границы и не покровительствовал такой коммерческой деятельности. Доля незарегистрированного употребления оценивалась в 1960-70-х годах около 10-15 % и сохранялась довольно стабильно. В глазах иностранных наблюдателей эта успешная история может выглядеть очень похожей на сухой закон — и не слишком необоснованной.

Все свои действия, регулирующие потребление алкоголя, власть обосновывает с трех точек зрения: экономики, здоровья и порядка. Акцент на том или ином меняется и во времени, и по странам и областям. Сегодня в мире принято делать акцент на здоровье. В областях ЕС алкогольный вопрос важен для сельского хозяйства и политики винных стран в смысле свободной торговли — тут затронуты интересы больших международных компаний. Экономическая точка зрения в ЕС явно преобладает. В золотые годы движения за трезвость на первый план выходил порядок (компания за «моральную политику» и хорошую жизнь). Сейчас эта позиция все важнее во многих промышленных странах: молодежное футбольное хулиганство, пьянство за рулем...

Алкоголь — вещь столь же универсальная, сколь и коварная: от легкости общения до выпадения из него — один шаг

Ни в России, ни в Финляндии производство и продажа алкоголя не занимали ключевого места в экономике. У финнов доля производства алкоголя в занятости рабочей силы и в совокупном общественном продукте составила всего 1-2 %. Россия в последние годы советской власти, предполагают, получала от производства и продажи алкоголя до 15-20 % всего государственного дохода. Сейчас этот источник дохода резко сократился. Поэтому интерес государства к налогу на алкоголь и государственную алкогольную монополию понятен, как и сто лет назад. В Финляндии налоги на алкоголь и другие доходы от алкогольной монополии снизились с 10 до 6%.

Увы, невозможно строго выделить смертность от алкоголя. В Финляндии максимальная оценка числа таких смертей — около 6 % всех смертельных исходов или около 75 случаев на 100 000 населения в год (самые распространенные определения, по крайней мере, таковы). В России пьют, по крайней мере, в 1,5 раза больше, чем здесь. Можно ожидать, что смертность от алкоголя там — 8-10 % от всех смертельных исходов: около 100-120 случаев на 100 000 населения в год.

В России говорят, что за 90-е годы продолжительность жизни мужчин в работоспособном возрасте драматически снизилась. Это связывают с заболеваниями сердечно-сосудистой системы из-за алкоголя. Смертность, связанная с пьянством, быстро растет, но ее часть в общей смертности все же слишком мала — одной ею столь резкое падение продолжительности жизни не объяснить. Другой вопрос, не пьют ли русские мужчины так, что это приводит к росту смертности именно от сердечно-сосудистых заболеваний? Исследователи из других стран утверждают: обильное разовое употребление алкоголя и вправду увеличивает риск смертельного исхода при сердечно-сосудистых заболеваниях.

В Финляндии влияние алкоголя на здоровье видят, прежде всего, в смертности от несчастных случаев: отравления, утонувшие, аварии, насилие. С другой стороны, в печати много пишут о том, что ежедневное употребление алкоголя в небольшом количестве даже снижает риск смертности от сердечно-сосудистых заболеваний. Увы, финны все чаще пьют ежедневно и много. И в России, и в Финляндии обильное разовое пьянство провоцирует насилие.

В России одной из главных целей антиалкогольной кампании Горбачева было повысить производительность труда и рабочую дисциплину. В Финляндии же систематическое пьянство на производстве после 1950-х годов практически не было проблемой. Строгие социальные нормы запрещают пить алкоголь на рабочем месте и во время рабочего обеда; тем более так было в 90-е — годы массовой безработицы.

С начала 1999 года Финляндия была вынуждена (опять же из-за членства в ЕС) сократить алкогольную монополию до монополии розничной торговли. Открытие границ очень увеличило приграничную торговлю, особенно с Эстонией, но и с Россией. Алкогольные налитки в Эстонии и России настолько дешевле, что количество привезенного алкоголя очень выросло. Финляндии все трудней удерживать высокие цены на спиртное. Тревожит и давнее положительное отношение к алкоголю в общественном мнении, популярность лозунгов типа «Вино в молочные магазины!». Финская алкогольная политика непопулярна и сталкивается с требованиями обновления. Сейчас эти требования, правда, немного отступили, поскольку ослабление запретов уже привело к росту пьянства на улицах и в других общественных местах; стало бросаться в глаза пьянство детей и молодежи. В итоге в 2007 году во многих местах правила стали строже.

И в Финляндии, и в России алкоголь грозит уступить еще более угрожающим явлениям — например, наркотикам. Во всех странах проблема с алкоголем пока охватывает куда больше людей и более серьезна по последствиям, чем проблема с наркотиками. Однако наркотики распространяются быстро: в Финляндии, правда, меньше, чем в крупнейших городах России. Меняются и традиции «пития» и в Финляндии, и в России. Смешанное употребление разных веществ, вызывающих зависимость (алкоголь, наркотики, лекарственные вещества, растворители) растет, и доля традиционных алкоголиков от общего числа, употребляющих такие вещества по сравнению с прежним, стала меньше.

В Финляндии пьянство растет, в России, кажется, достигло максимума. Что с этим можно сделать в обеих странах?

В основе алкогольной политики в Финляндии — представление, что проблемы с алкоголем можно предотвратить, ограничив его общее употребление. То же обоснование было и у алкогольной реформы Горбачева. Оно до сих пор авторитетно — это подтвердили повторные исследования в разных частях мира. Но политически ограничивать продажу и взвинчивать цены все труднее. Как же быть? Обычный ответ: надеяться на воспитание, просветительство, привитие культурных традиций в употреблении алкоголя. Правда, исследователи не раз признавали: ни просвещение, ни воспитание соответствующих культурных традиций не изменили поведения пьющих. На это нужны десятилетия.

Третий путь: сосредоточить усилия на самых вредных привычках употребления алкоголя, а не на питье вообще или на объеме выпитого в стране. В Финляндии и в России это означало бы, прежде всего, борьбу с разовым употреблением больших количеств алкоголя. Как? Жесткий индивидуальный контроль, жесткий контроль над употреблением алкоголя в ресторанах, жесткое предотвращение употребления алкоголя в публичных местах и пьянства за рулем. Или более индивидуальные, чем сейчас, разъяснения — так называемые мини-интервенции, например, для мужчин среднего возраста.

Этими путями можно достичь известного успеха. Увы, в лучшем случае они приносят лишь небольшое облегчение. Нужны новые способы, и надо предотвратить разрушение старых, иначе придется учиться жить с ухудшающимися алкогольными проблемами.

В Финляндии все еще ощущается страна «трезвости», где употребление алкоголя десятилетия было вычеркнуто и из повседневной жизни, и из праздников основной части населения. На культуру пития в повседневной жизни у нас влияют три вещи. Первое — молоко: традиционные напитки во время еды у финнов — молоко и простокваша. Алкоголь (пиво, а сейчас и вино) во время еды пьют очень мало. Сейчас молоко отступает, но его место занимает не алкоголь, а вода. Отвлекает от алкоголя и кофе. В Финляндии его пьют в расчете на душу населения больше, чем где-либо еще. Кофе в почете в перерывах во время работы, в гостях, на праздники, часто в ситуациях, когда в других странах пили бы что-нибудь алкогольное. Третий фактор — сауна. После «освобождения» слабого пива (в Финляндии его называют «средним») оно заняло крепкую позицию в культуре сауны. Сейчас примерно каждый шестой случай выпивки связан с сауной, обычно там пьют именно пиво, в основном немного. Алкоголь в сауне — самая финская среди других финских «алкогольных» привычек. Ее положение лишь упрочивается, так как число саун постоянно растет: практически во всех новых домах строятся сейчас свои маленькие электрические сауны. Сейчас в стране с пятимиллионным населением — около двух миллионов саун!

Алкоголь влияет на несколько химических систем в мозгу. Основных нейромедиаторов, вовлеченных в алкогольную цепь событий, четыре: глутаминовая кислота, у-аминомаспяная кислота (ГАМК), допамин и серотонин.

В малых дозах алкоголь делает N-метил-аспартатную систему мозга, мишень глутаминовой кислоты, более чувствительной к ней. Стимулирующий эффект распространяется на кору, гиппокамп, nucleus accumbens, входящий в «центр наград» или «центр подкрепления», и нигростриатум — проводящий путь головного мозга, выполняющий моторные функции. Поэтому принявший малую дозу спиртного повышенно общителен: центр удовольствия активен и создает чувство комфорта, а мимика и жесты оживляются из-за активизации нигростриатума. Взаимодействуя с глутаминовой кислотой, метил-аспартатные рецепторы обеспечивают открытие ионных каналов, деполяризацию мембраны и проведение нервного импульса.

При стимуляции центра наград растет уверенность в себе и чувство собственной значимости. Тут вступает в действие еще один нейромедиатор — допамин, ключевое звено в возникновении любой зависимости. Его выделяют нейроны nucleus accumbens, стимулированные алкогольным взаимодействием с N-метил-аспартатной системой. Стимулируют его и в-эндорфины, выделяемые под воздействием алкоголя дугообразным ядром гипоталамуса. Выделение допамина обеспечивает передачу нервного импульса в центре наград. Это субъективно переживается как ощущение заслуженного успеха.

Другая важная мишень алкоголя: система ГАМК, у-аминомасляной кислоты — основной нейромедиатор, осуществляющий торможение в ЦНС. Алкоголь усиливает ее действие, и процессы торможения распространяются по головному мозгу. С распространением его на лобные доли волевой контроль поведения ослабляется. Малые дозы спиртного позволяют расслабиться, ненадолго забыть о насущных проблемах.

С увеличением дозы положительные эффекты выпивки сходят на нет, отрицательные — нарастают лавиной. N-метил — D — аспартатная система уже не отвечает на стимуляцию. Оживление пропадает. А система ГАМК продолжает работать, в головном мозгу нарастает торможение. Человек мрачнеет, движения становятся медленными и раскоординированными, его клонит в сон. Затем — расстройство зрения, тошнота, потеря сознания. Следующая стадия — кома. Далее возможна смерть.

В России пьют, прежде всего, празднуя что-то в небольшой компании.

Финн может лишь удивляться широкому употреблению водки во время еды. Распространенный здесь чай не вытесняет алкоголь.

И в Финляндии, и в России алкоголь занимает особое положение в образе народа и в национальной мифологии. Все финны знают, что такое финское пьянство, хотя лишь меньшинство сталкивается с ним постоянно. У русских на месте мифического «финского пьянства» — «святая водка». Там, где финн, скрываясь, отходит за угол, чтобы достать из кармана теплую Коскенкорва-водку, выпить и вернуться в крайнем опьянении, русский в будничной ситуации ищет двух друзей — распить на троих. Если финн продлевает удовольствие от сауны, спокойно выпивая после нее пиво, русский в обществе приятелей за столом с обильной закуской наслаждается водкой и произносит тосты.

И в Финляндии, и в России пьют страстно, выпивая за раз много, и расплачиваются тяжелыми последствиями. И там, и там количество употребляемого алкоголя, наркотиков и прочих веществ, вызывающих зависимость, в смеси растет. Так что совместные исследования этих общих проблем надо расширять.

Александр Савинов

Буди, Хмель, сила твоя

Привычка к алкогольным напиткам — часть повседневной культуры: образ виски сопровождает историю Шотландии, водки — России. Крепкие напитки вдохновляли поэтов. Вспомним «Москву — Петушки» Венедикта Ерофеева. В хоре ангелов, поющих о появлении хереса в буфете, слышны голоса далекого XVII века, когда в России появилась «хмельная культура» «бражников».

...В 1656 году в Москве провожали австрийских послов. Переговоры прошли удачно, дипломатов решили угостить на славу. Царь Алексей Михайлович поднял кубок за здоровье императора, послы пили за царя. Бояре поклонились, выпили за царя. Выпили и послы. Когда время пришло послам «речь говорить» и подарки получать — слова сказать не могли. Проводы отложили, послов погрузили в карету. А по обычаю государев стольник должен был вскоре ехать «подчивать послов питьем на дорогу».

Как «подчивали питьем» с царского стола, показывал датский посланник. После царского приема к дипломатам явился стольник с обильным угощением: вино, мед и водка «в семи серебряных и позолоченных кувшинах; что касается пива, то его привезли на санях». Предложили всем выпить крепкой водки «для возбуждения аппетита», налили по большому кубку рейнского. Когда принялись за еду, стольник велел подать к столу кувшины и вынул свиток, где записаны здравицы: за здоровье царя, за короля Дании и так далее...

Перед отъездом послов из Москвы все повторилось. Сопровождал блюда и «питье» тот же стольник с тем же свитком. Опустошили датчане кувшины или «питье» увезли обратно, нам неведомо. На обратном пути посольство ожидали новые встречи с любителями «хмельного пития»: в быстрой Ламе едва не утонул один из стрельцов посольской охраны — по дороге напился. В XVII веке «употчивать» гостей как можно пьянее было знаком гостеприимства. Царь Алексей Михайлович часто угощал бояр допьяна. Царю подносили кубок, стольник выходил на середину палаты и провозглашал «здравицу» — тост. Все вставали, государь снимал шапку и, перекрестясь, выпивал кубок. Вслед пили все. «Если гости не всегда довершали царский пир в памяти, — пишет историк, — московский двор смотрел на такие случаи с особым удовольствием и благодушием».

«Боярский пир времен Ивана Грозного», И. Билибин, 1904 г.

Дипломат Адам Олеарий описывал прием почетного гостя в московском доме. По знаку хозяина вышла густо нарумяненная хозяйка с чаркой, поклонилась, пригубила и поднесла гостю. «И так до трех раз». «Питейная церемония», когда хозяин кланялся каждому гостю и просил «выкушать водку» из рук хозяйки, на этом не заканчивалась. Когда подавали пироги, появлялись все замужние женщины и вновь подносили водку. Гости вставали, кланялись, пили, целовали «боярынь». За столом сидели часов пять; назавтра принято было посылать и спрашивать гостей «о здоровье». Чем кончались угощения — видно в документах. Как-то молодые «дети боярские», «камер-юнкеры» царицы того времени, сопровождали колымагу боярыни на двор к боярину Милославскому. Пили там водку, пиво и мед. Обратно по дороге один пропал. Нашли тело: «по осмотру половина лба и нос замерло багрово». Расспросили «детей боярских»: где упал, почему пропал? Ничего сказать не могли, все пьяны были.

Олеарий на себе испытал привычку угощать «до одури». Едва послы устроились на корабле, чтобы плыть в Астрахань, на берегу появился боярин Морозов с «питьем» и трубачами, велел погрузить «питье» — угощать посольство. Пили до утра. Морозов был безмерно доволен.

Из запасов царского двора каждый день отпускали «хмельное питье» множеству лиц: послам и всем сопровождавшим посольство, греческим монахам, придворным царя, царицы, царевичей, мастеровым дворцовым и казакам, донским и запорожским. Одни получали «питье» ежедневно, другие — по праздникам. В XVII веке «питьем», в отличие от «напитков», называли только жидкости с высоким содержанием алкоголя.

Будучи в России, Олеарий видел в Новгороде Великом, как пьяные выходили на улицу без сапог, в одних сорочках. Запомнил, как вышел хмельной мужчина, встретил приятеля и с ним вернулся в кабак. Вскоре вышел без сорочки. Олеарий велел крикнуть: «Кто тебя так обобрал?» Ответил, сопровождая матом: «Это сделал кабатчик! Эх, где остались кафтан и сорочка, пусть туда пойдут штаны!» И вновь в кабак. После ковылял по улице голым, прикрывая срам кустом ромашки.

Поэт Симеон Полоцкий обличал пьянство монахов: «Множество видим их по площадям лежащих, //Изблевавших питье и на свет не глядящих. // Многие телегами возимы бывают, // Полумертвые есть, народ соблазняют. // Многие от вина сквернословят зело, // Кричат, клевещут, срамят смело...// Ох, развращение! Ах, соблазн великий!» Придворный врач, англичанин Коллинс, писал: «На масленице русские пьют так много, как будто им суждено пить в последний раз в жизни. Некоторые падают сонные на снег. замерзают на холодной постели. ». Но признавал: пьянство процветает и в Англии.

В. Любаров. Без названия

Рукописные книги XVII века полны описаниями пьяных подвигов. В «Челобитной Калязинской» веселые монахи жалуются на «злого архимандрита», задумавшего пресечь пьянство в монастыре. «Живем мы так: до полуночи у пивного ведра засидимся, а поутру встать не можем. А строгий игумен с нами не пьет, да еще нас бьет, похмелье наше лечит плетью ременной, да веником метельным».

«Челобитная Калязина монастыря» — цветочки красноречия пьяниц. Ягодки иные: переложения церковной службы на слова упившихся. «Праведницы во веки живут» переделано в «Пьяницы на кабаке живут». Молитва: «Сподоби, Господи, в вечер сей без греха сохранитися нам!» превратилась в «Сподоби, Господи, в вечер сей без побоев напиться!» Вместо слов: «Буди, Господи, милость твоя на нас.» — торжество Хмеля. «Буди, Хмель, сила твоя на нас, яко же уповаем, пьюще, на тебя!» В «Притче о бражнике» некий, кто «зело много вина пил при жизни», захотел после смерти быть с праведниками в раю. Св. Петр преградил ему путь: «Бражникам здесь не входимо!» Не растерялся бражник: «Помнишь, как трижды отрекся от Христа?» Смутился апостол Петр, его место занял апостол Павел. Но и тут одолел бражник: «Помнишь, как архидиакона Стефана камнями побил? Я, пьющий, не убивал!» Никто не мог остановить пьяницу. Уступили апостолы и пророки: «Ты еси наш человек, иди к нам в рай!» Бражник вошел. Сел в лучшем месте. «Там и остался во веки веков!»

В XVII веке Москва была одним из крупнейших городов Европы. Росли и старинные города — Тула, Нижний Новгород, Ярославль. Но старые привычки сохранялись: в избах без отдельных комнат жили вместе дети и взрослые, за столом ели из одной миски. В Средние века незримая граница, отделяющая людей друг от друга, проходила иначе, чем в Новое время; была необходимость жить вместе и в доме, и за его пределами. Люди не скрывали физиологических и сексуальных позывов, видя такое, не стыдились. Отсутствие культурных барьеров имело и преимущества: горожане XVII века не утратили привычки крестьянского «мира», вместе гуляли на праздниках, в складчину варили пиво... Но центральная власть искореняла прежние собрания, осуждала языческие праздники, а хозяйственные дела заставляли менять образ жизни. Москвичи привыкали к обособленной культуре быта.

В рукописной «Истории о двух товарищах, имеющих между собой разговоры, из которых один любил пить вино, а другой не любил» непьющий — человек «всегда чесной» — знает, что между людьми должен быть «барьер стыдливости»: нельзя ходить по улице «с голым задом и с подбитым глазом». Пьяницу не заботит, как видят его окружающие: «Тот кафтан не по кости пришел и для того с плеч скоро сошел». «Непьющий» сидит дома: «Я и сам вино пью, только не так. Перед обедом хорошую рюмку хватил и, взяв что-нибудь, закусил...» Пьяница ему: «Много затей у тебя положено, а по нашему уставу то все отложено». Бражник не одинок, всегда найдет товарищей. «Ты не пьешь? И кто тебя знает?» «Вино со многими приятелями совокупляет и всякие дружества доставляет». Кабак заменил в русском городе XVII века старые способы общения.

Пьяницы — свидетельствуют документы — гуляли и шумели. Крестьяне жаловались новгородскому владыке на пономаря Ивашку: «Живет неистово, в церкви Божьей ходит пьянским обычаем,... книги церковные и покрывало из церкви унес». Доносили: поп Иаков «напився пьян, от церкви отгонял», «возжег ржи в стогах множество снопов». В Москву шли жалобы о безобразиях, происходивших в кабаках. Но пора перейти к делам государственным.

В XVII веке постоянно производить водку разрешено было монастырям и знатным господам. В Кремле была «палата водочная»: 20 очагов с перегонными котлами. Из хозяйственных документов следует: в конце XVII века было изготовлено там почти 800 ведер водки особой, по заказу, и неисчислимое количество простой — свыше 20 тысяч ведер. Придворные пили водку «боярскую», двойной или тройной перегонки, часто с пряностями. В кабаке была оглушающая «водка с махом», неочищенная, вредная смесь водки первой перегонки.

Известно, как царь Федор Алексеевич угощал придворных в Измайлове: придворные на свежем воздухе пили хмельной мед, «боярскую водку» и пиво. Остальные пили в кабаке. Кабак был государев, но вести дело там поручали частным лицам, откупщикам. Те вносили деньги в казну и брали кабаки на откуп, сами привозили водку. Откупщики приносили присягу — обещали служить казне «без воровства». В кабаках сидели их слуги, «сидельцы-целовальники» — «подрядчики казны» и частные предприниматели одновременно. Водку они наливали неполной мерой, меняли на нее краденое и просто раздевали пьяных. Кабак окружал высокий забор, ворота были с железными засовами. Во дворе — изба с маленькими оконцами. За дощатым барьером сидел дородный «целовальник», за его спиной — бочка водки и «заорленная», с казенным оттиском посуда, медные чарки с длинной ручкой — ими набирали водку.

В описании кабака сказано: «Двери и ворота запирают железными цепями и крюками. ...Есть цепь с ошейником, для пса или человека, для кого случится.» На полу — рогожи, на них лежали полуголые пьяницы. Были рядовые «питухи», были выдающиеся «бражники», шумные, буйные; были «ярыги» — испитые, игроки и воры; была жалкая «голь кабацкая». Бражники развлекали входивших, выводя хрипло: «Свяжи, хмель, свяжи крепко, свяжи пьяных и всех пьющих!». «Бражникам» и «ярыгам» вино подносили из уважения к их «заслугам хмельным», «голь» пинали ногами. Среди «ярыг» попадались люди знатные — как князь Федор Пожарский. Жаловались царю, что Федор по кабакам ходит, стал без ума, хотя «его унимали, били и на цепь сажали».

Не было города, где кабак не стоял бы на самом людном месте. В Москве кабаки начинались с центра, а в Пустозерске, на краю земли, был дом воеводы, тюрьма, четыре церкви и рядом кабак. В Сольвычегодске на центральной площади рядом стояли храм, дома священников и два кабака. Такое соседство порождало сокрушительный соблазн. «Служба кабацких ярыжек», восхваление власти хмеля, родилась в Сольвычегодске. Отовсюду в Москву шли жалобы о безобразиях, происходивших в кабаках — и оставались без ответа. Кабаки держали влиятельные «торговые люди».

«Не ходи на царев кабак, не пей чарочку вина», — говорилось в «Повести о горе-злосчастии». Там показано «хмельное горе». Зашел молодец в кабак, выпил вина, захмелел, заснул. «Сняли его шубоньку, сняли сапожки. Бросили лапти ему, бросили рогожку. Лег молодец, как маков цвет, а встал, как мать родила».

Правительство порою осаживало кабатчиков. Запрещали брать в залог заведомо краденое, отпускать водку в обмен на церковную утварь. Но все равно в кабаке пили до одури, играли в карты, курили и жевали табак, даже когда царь запрещал это зелье.

Наконец кабаки переустроили в духе лукавых идей, которые всегда есть в запасе российской власти. Олеарий объяснял суть реформы: «Его царское правительство велел устроить кружечные дворы, откуда вино выдается кружками или кувшинами. Кабаки простонародные упразднены, потому что отвлекали людей от работы...». Продавать вино по одной малой чарке запрещено, велено продавать «в ковши» по 3 чарки и в кружки. «Бражники» должны приходить с ковшом или с кувшином. Указано: «В кружечных дворах и близко двора питухам сидеть и питье давать не велено, а ярыжкам, бражникам, зерньщикам (игрокам в кости) на дворе не быть». Священников и монахов на кружечный двор не пускать!

Не просохли чернила нравственного указа, как в Москву поступили прошения: восстановить старый порядок! «Прежде в кабаках питухов было много и государева пошлина, и кабацкая прибыль немалая». «Кабацкое дело» было составной частью экономической политики, процветавшей при царях династии Романовых. Разъясняли: «Стараться великого государя казне учинить прибыль, и питухов с кружечных дворов не отгонять...». В середине XVII века в год в казну приходило, без Сибири, подати и сборов не менее 900 тысяч рублей, из них не менее 200 тысяч — доход от «кабацких дел». Все возвращалось к старому: «быть кабакам» и отдавать их на откуп «доверенным людям»! В 1664 году послан царский указ «в новгородские города»: «Кружечным дворам быть не велено, а кабакам, где они были наперед сего, на тех же всех местах быть по-прежнему». И пошло Горе-Злосчастье гулять, провожать пьяниц к дверям кабака, источника «государева дохода» и нечестной наживы.

Мифы об алкоголе

Алкогольные напитки часто называют горячительными: многие уверены, что спирт обладает согревающим эффектом. И для замерзшего человека глоток чего-нибудь крепкого — лучшее лекарство.

В этом лишь маленькая толика истины. При охлаждении действительно помогают примерно 50 граммов водки или коньяка. Они расширяют сосуды и нормализуют кровоснабжение внутренних органов. Дальнейшие дозы алкоголя усиливают кровоток в коже. Она краснеет, появляется приятное чувство тепла. Но оно обманчиво — одновременно усиливается теплоотдача, и организм начинает остывать еще больше. Причем у человека сохраняется субъективное ощущение полного благополучия.

Спиртное и вправду возбуждает аппетит. Но появление легкого чувства голода провоцирует лишь малое (20-25 граммов) количество крепких напитков, выпитых за 15-20 минут до еды. К тому же алкоголь перед едой более агрессивен по отношению к слизистой голодного желудка, особенно вместе с соляной кислотой, выработка которой тоже будет усиливаться. В итоге может развиться гастрит.

Уставшие люди часто пытаются поднять настроение с помощью алкоголя. Но и в таких случаях выпить надо совсем немного — 20-30 граммов водки или коньяка или 40 граммов вина или мартини. Небольшие дозы снимают внутреннее напряжение и помогают расслабиться. Если выпить гораздо больше, усталость возрастет, настроение снизится вплоть до депрессии. Возможно, перед этим появится алкогольная эйфория, но и та неизбежно закончится депрессией.

Ощущение, что при легкой степени опьянения лучше работается, обманчиво. Недавно австралийские ученые доказали: у слегка пьяных людей скорость мыслительных и двигательных реакций действительно может возрастать, но реакции эти часто бывают ошибочными. Притом даже небольшие дозы алкоголя снижают концентрацию внимания и ухудшают качество умозаключений.

Небольшие дозы спиртного действительно ослабляют тонус сосудистой стенки — но вместе с тем усиливают частоту сердцебиения. Артериальное давление напрямую зависит от объема крови, «выталкиваемой» в кровяное русло: чем этот объем больше, тем давление выше. Так что алкоголь ни в коем случае нельзя считать лекарством от гипертонии. Вдобавок многие спиртные напитки содержат биологически активные вещества, сами по себе способные неблагоприятно влиять на артериальное давление.

Многие лечатся от простуды водкой — с яблоками, с медом, с чем-нибудь еще. Полагают, что так можно снизить температуру, остановить насморк, уменьшить боль в горле; что это старинный русский рецепт. Но современная медицина его не признает.

Водка не улучшает иммунитет. Вдобавок спирт плохо сказывается на воспаленном горле — оно начинает болеть еще больше. Выпить можно немного подогретого красного вина: оно, по крайней мере, стимулирует иммунную систему.

Многие женщины подсчитывают все съеденные калории — но не выпитые. Однако энергетическая ценность алкоголя очень высока, причем, чем крепче напиток, тем она больше. Особенно —у водки; питательных свойств у нее нет, калории привносятся только за счет спирта. Поэтому от них очень трудно избавиться.

Чуть иначе дело обстоит с вином. Его энергетическая ценность частично обусловлена углеводами, а те легко расщепляются и легко сгорают. Поэтому вино не так губительно сказывается на внешности.

Тем не менее, любой алкоголь очень калориен. Исключений нет.

Любой скажет: крепкие напитки надо непременно закусывать и ни в коем случае не запивать.

Но важно, горячие закуски или холодные. Холодные слабо нейтрализуют спирт, он довольно быстро всасывается в кровь. То же происходит, когда человек запивает алкоголь. Совсем иначе — с горячими и жирными блюдами: супами или рагу — они подавляют всасывание этанола, уменьшают выраженность опьянения и поэтому считаются лучшими закусками.

Многие думают: раз пиво — напиток слабоалкогольный, оно не вредит здоровью. В пиве действительно не очень много спирта, но он там есть и, как любой наркотик, сильный или слабый, вызывает привыкание. Недаром в последнее время медики все чаще говорят о «пивном алкоголизме». Кроме того, хмельной напиток плохо влияет на печень и сердце. Не стоит поглощать его литрами.

Ольга Балла

Метафизика в стакане

«Господь, вот ты видишь, чем я обладаю. Но разве это мне нужно? Разве по этому тоскует моя душа? Вот что дали мне люди взамен того, по чему тоскует душа! А если б они мне дали того, разве нуждался бы я в этом? Смотри, господи, вот: розовое крепкое за рупь тридцать семь... И весь в синих молниях, господь мне ответил:

— А для чего нужны стигматы святой Терезе? Они ведь ей тоже не нужны. Но они ей желанны.

— Вот-вот! — отвечал я в восторге. — Вот и мне, и мне тоже — желанно мне это, но ничуть не нужно!

«Ну, раз желанно, Веничка, так и пей», — тихо подумал я, но все медлил. Скажет мне господь еще что-нибудь или не скажет? Господь молчал».

Венедикт Ерофеев.

Москва — Петушки

Наутро после хорошей (то есть не слишком стесненной ограничениями) выпивки медленно и трудно обретаешь себя заново. Собираешь себя по кусочкам. Смотришь на собранное со стороны — ох, без всякой радости. И, конечно, обещаешь себе — твердо, искренне и очень уверенно: больше никогда. Никогда. Ни-ко-гда.

Ну да, как же.

Такие события для того культурой и заведены, чтобы повторяться. Во всех фазах своего цикла — включая и «больше никогда», и все, что по необходимости ему предшествует. Это программа, да.

Алкоголь — «программно», по замыслу — дезориентирует. Смещает фокус внимания. Расплавляет структуры устоявшегося видения мира — что бы под ними ни понималось. Он — альтернатива существующим порядкам (жизни, восприятия, поведения...), надежная и легко достижимая. Все культуры, в которых он присутствует, держат его в себе именно ради этого.

И лишь во вторую очередь — ради укрепления существующих порядков, отношений и связей. Эта вторая функция алкоголя целиком производна от первой и главной. Он укрепляет, разрушая, — без этого не укреплял бы.

«Сквозной», практически не обнаруживающей существенной зависимости от культурных контекстов во все времена была интуиция: алкоголь — противоположность дисциплине: форме, защищенности. Хрупких, наивных, недостаточно сильных от него надо оберегать.

Так римляне долгое время строжайше, даже законодательно запрещали его своим женщинам. Они и у мужчин-то приветствовали его употребление с изрядными оговорками, посвятив многие страницы своей литературы рассуждениям о вреде вина. Лукреций писал, что «ярость» его губительна для душевного покоя, ослабляет тело, провоцирует ссоры; Сенека — что оно не только выявляет изъяны характера, но и умножает их. Сам Плиний Старший, ценитель качественных вин, признавал, что многие истины о влиянии вина на нравы лучше оставить невысказанными. Вино считали виновным не только в ослаблении зрения и памяти, нарушениях речи и сна, расстройстве желудка, судорогах, головокружении, даже во внезапной смерти, но и в возникновении у пьющего сибаритства, самовлюбленности и, уж конечно, антиобщественного поведения.

Губительность вина не переставали чувствовать ветхозаветные иудеи, числившие вино среди лучших Божьих даров (достаточно сказать, что именно виноградная лоза стала символом Израиля). Ветхий Завет полон упоминаниями об этом. «Вино — глумливо, сикера — буйна; и всякий увлекающийся ими неразумен». «Но и эти шатаются от вина и сбиваются с пути от сикеры; священник и пророк спотыкаются от крепких напитков; побеждены вином, обезумели от сикеры, в видении ошибаются, в суждении спотыкаются». «Блуд, вино и напитки, — негодует Господь на Свой народ устами пророка Осии, — завладели сердцем их». Я уж не говорю о Лоте, дочери которого именно с помощью вина склоняли отца к прелюбодеянию, и, наконец — о Ное, чье опьянение и столь различное поведение при этом его сыновей имело далеко идущие последствия для мировой истории.

Спартанцы запрещали спиртное всем полноценным гражданам вообще; а время от времени устраивали жестокий спектакль: поили илотов неразбавленным вином до глубокого опьянения и заставляли их петь непристойные песни — чтобы показать молодежи, как ужасно влияет вино на человека.

Вот и вторая «сквозная» интуиция, сопровождавшая алкоголь с начала его истории: связь «неправильного» его употребления с дикостью.

Известнее всего, пожалуй, такое разделение у античных греков: по их мнению, цивилизованным человеком мог быть назван лишь пьющий (а) разбавленное вино, (б) непременно в хорошем обществе (лучше всего, если в рамках тщательно регламентированной церемонии) и (с) до стадии умеренного опьянения.

«Сбор винограда». Гобелен XVII века

Все прочее располагалось в проблематичной (как минимум) зоне варварства: пиво, неразбавленное вино, питие сверх некоторой меры вообще. На одном этом основании целые народы: македонян, фракийцев, скифов... — можно было считать нецивилизованными, а их вождей представлять образцами недостойного поведения.

В Риме пьянство было излюбленным (видимо, из самых действенных) предлогом для дискредитации политических оппонентов. Как и греки, римляне клеймили за «нецивилизованность» галлов и прочие народы за пределами Средиземноморья: считалось, будто пьянство — главный среди их пороков и, в сущности, мать всех остальных.

(Критерий «цивилизованности», лежащий в основе всего этого: умение обращаться с явно опасным так, чтобы оно тебя не разрушало. Балансировать на лезвии, сохраняя равновесие и умудряясь не порезаться.)

Потому любая культура, принимая в арсенал своих средств алкоголь, непременно выстраивает систему защитных мер против него: правил, запретов, ритуалов. Даже в древних обществах, где алкоголь был неотъемлемой частью ежедневного рациона, ему отводились четко локализованные ниши, за пределы которых не приведи Господь выплеснуться. С ним — как с огнем в открытом очаге: все понимают, что без него никуда, все знают, что он опасен, и все при этом надеются, что, если обращаться с ним точно по правилам, никаких пожаров никогда не будет.

Ниши алкоголю выделялись обыкновенно двух типов: социальный (он же душевный) регулятор и лекарство.

Те же греки не мыслили своих симпозиумов (как и римляне — своих конвивиумов) без вина, но предполагалось (насколько четко выдерживалось — отдельный вопрос; судя по изображениям на керамике, не слишком), что питие будет там введено в четкие рамки. Первый кратер вина, считали греки, располагает к приятному общению, второй — к любви, третий — погружает в сон, а уж четвертый освобождает от всяких ограничений и ведет к бесчинствам. Упоминать ли, что нередко все заканчивалось именно этим?

Весь античный мир считал вино (само ли по себе, в сочетании ли с добавками) — лекарством. Отец западной медицинской традиции Гиппократ подробно описал влияние разных видов вина на пищеварение. Катон утверждал, что цветы определенных растений — можжевельника, мирта. — вымоченные в вине, помогают при запорах, поносе, несварении желудка, при змеиных укусах. Чемерица, добавленная в вино, придавала ему качества слабительного; для избавления от глистов полезно было смешать крепкое вино с кислым гранатовым соком. Вино давали больным быкам и поили им овец для профилактики чесотки. Даже спартанцы, вовсе не пившие вина, нашли ему применение: в неразбавленное вино опускали новорожденных — считалось, что расположенные к эпилепсии в таких случаях бьются в конвульсиях.

Сколько бы алкоголь ни приручали, его оппозиционный потенциал не переставал чувствоваться. Первое, что бросается в глаза — оппозиционность социальная: алкоголь — элементарный знак и простейшая форма (отчасти и стимул) социального несогласия, социальной инаковости. Пьянство — по меньшей мере, поза; по большому счету, позиция.

Любая власть — и светская, и духовная (про советскую власть, в частности, многие еще хорошо это помнят) — всегда это чувствовала и стремилась регламентировать отношения своих подданных с алкоголем.

Основные принципы правильного обращения с вином формулировал Платон еще в V веке до н.э. До 18 лет, предписывал он, вина пить вообще нельзя; от 20 до 40 лет пить надо умеренно, избегая пьянства; лишь после 40 можно пить, сколько захочется, чтобы «облегчить невзгоды пожилого возраста». Воины, рулевые и судьи в любом случае должны пить только воду, поскольку вино пагубно сказывается на исполнении их обязанностей. И тут же, что характерно: рабам не следует пытаться перепить своих хозяев — не потому, что они от этого стали бы хуже работать, но потому, что это непочтительность. Употребление алкоголя всегда трудно (если возможно вообще) было отмыслить от этически значимых действий и социальных иерархий.

Понятно, что чем тщательнее формулировались запреты и правила, тем интенсивнее все, ими запрещаемое, наделялось смыслами свободолюбия и фронды — которыми, может, само по себе и не обладало бы. (Вокруг этих мотивов сплотилась в свое время советская алкогольная субкультура.)

Возводимые запретами защитные ограды всегда, так или иначе, прорывались — и проглядывало в этих разрывах нечто куда большее, чем личная независимость и бравада.

Производство спирта в 1320 г.

Предполагают, что большинство религий обязаны своим возникновением, первоначальным мистическим опытом — измененным состояниям сознания, связанным с приемом стимулирующих веществ, в том числе и алкоголя.

Алкоголь всегда размывал границы. Исследователи считают: не было вообще «ни одной ранней культуры, которая не использовала бы в своем арсенале наркотические и психоделические средства, дающие прорыв в иную реальность». Это они были «одним из основных методов погружения в транс» и в раннем Китае, и в Угарите и Палестине начала железного века. «Шаманы и медиумы, — пишет специалист по древнекитайской истории, — приносили из «той» реальности опыт соприкосновения с запредельным, неясные образы, фантастические цвета бытия, невероятные ощущения. Они говорили об абсолютно ином бытии, находящемся рядом, буквально на расстоянии глотка опьяняющего средства». Но для адекватной передачи потустороннего опыта в человеческом языке просто не было средств, и стали разрабатываться — шлифуясь столетиями — «способы введения человека в это состояние за счет иных средств, например долгих постов и лишения себя белковой пищи, молитв, концентрации внимания на конкретных образах божеств, что встречается в любой религиозной традиции. Однако все это уже — характерные черты значительно более позднего этапа развития цивилизации». А вначале был алкоголь.

В старом Китае с приема вина начинался любой ритуал: настраивалась восприимчивость. Вино сопровождало каждый акт традиционной жизни: рождение, свадьба, похороны... Память об этом хранит ранний облик многих иероглифов, на первый взгляд с алкоголем не связанных: так, «понятие «сопровождать», «вступать в брак», «совпадать» раньше обозначало «готовить вино» и зарисовывалось в виде человека, стоящего на коленях и размешивающего что-то в высоком сосуде»[* Маслов А. Китай: Укрощение драконов. Духовные поиски и сакральный экстаз. - М.: Алемейя, 2003. - С. 222 — 224.].

Уже в древности вино вошло в состав многих религий, используясь для возлияний божествам. В Египте вина входили в перечень вещей, необходимых важным персонам в загробной жизни, а высаживание виноградной лозы было религиозной обязанностью. «Я заложил для тебя виноградники, — писал, обращаясь к Амону-Ра, фараон Рамсес III, — в южном оазисе и северном оазисе, богатые и обильно плодоносящие...»; сообщал, что представил в дар богу 59 588 кувшинов вина[** Филипс Р. История вина. - М.: Эксмо, 2004. - С. 47.].

Я уж не говорю об особой связи между вином и религией в античном мире, о культе Диониса-Бахуса: бога виноградарства, растительности и плодоносящих сил земли; об экстатических шествиях-вакханалиях, участники (в основном участницы) которых сокрушали все на своем пути, охваченные — не без помощи алкоголя — священным безумием.

Опасность прорывов язычества в открывавшиеся вином щели: важная роль его и связанных с ним ритуальных оргий в языческих культах — и стала, видимо, главной причиной запрета спиртного в исламе (но и там, в видении рая, Мохаммед упоминает «реки усладительного вина»). Христианство же, безусловно осуждая пьянство, смогло, напротив, не только адаптировать вино, но и сделать одним из своих центральных символов — кровью Господней[*** Кстати и первым чудом, которое совершил Христос, стало превращение воды в вино в Кане Галилейской.]; а отцы церкви называли состояние духовного блаженства не как-нибудь, а «трезвым опьянением».

Можно, конечно, после этого говорить о том, что культура — с исчезновением трансцендентных перспектив — выродилась, употребление алкоголя стало просто пьянкой. Можно, но торопиться с этим не стоит.

Любопытно, что даже при исчерпании всех своих метафизических, конструктивно-социальных и прочих содержаний выпивка ухитряется держаться на собственных ногах. Она — не слишком заботясь о содержаниях и основаниях (повод, если нужно, всегда найдется) — сама себе событие (не зря среди естественнейших стимулов пития — «скука», «пустота», рутина»). Она — перемена условий жизни. Проживание чуда — кажущегося прирученным: хочу — и будет! — без самого чуда.

Понятно, что, заменяя человеку личные усилия по созданию и проживанию событий, алкоголь легко приводит к атрофии душевных мускулов

Монастырская трапеза

— подменяя их собою и делая человека все менее способным без него обходиться. Как все, превосходящее человека — он, в конечном счете, поглощает и убивает его.

И нельзя сказать, что человек — даже самый запойный пьяница — этого не помнит. Еще как помнит. Но ведь это и притягивает.

Среди множества мифов о русской культуре на одном из почетных мест — тот, что русские «не умеют» обращаться с алкоголем, потому он их и разрушает. Еще как умеют. И разрушает он их (нас), увы, именно поэтому.

Пресловутая «безмерность» в ее алкогольной интерпретации встроена в систему русских культурных ценностей, включая весьма глубокие. В частности, потому, что культура — не только русская — это, кроме поддержания равновесий, еще и вполне запрограммированное их нарушение. Русские алкогольные традиции — это «встроенная» катастрофичность.

Внутри нашей культуры алкоголь превращается в знак неприкаянности, отверженности, бесприютности, неустроенности. Но и в инструмент достижения всего этого.

Стоит понять: это — именно традиция, весьма устойчивая и со своими правилами воспроизводства. Русским алкогольным излишествам, а заодно и определенной их интерпретации — учатся; более того — к этому в значительной мере принуждаются. Не пьешь с нами — значит, чужой; не освоишь определенных форм выпивки, не пройдешь известных степеней опьянения — значит, твой опыт неполон. Значит, ты обитал лишь в обжитых, защищенных областях жизни, не отваживаясь приближаться к ее опасным окраинам; ты недостаточно смел: избегаешь опасности вместо того, чтобы позволить ей испытать тебя на прочность.

Не стоит думать, будто такое отношение к выпивке вообще и к алкогольным эксцессам в частности — русская специфика. Воздержание от алкоголя без особых причин казалось подозрительным, если не просто предосудительным, с незапамятных времен. Еще в античной Греции весомым аргументом политических противников Демосфена было то, что великий оратор не пьет вина: его за это высмеивали. Хотя уж, казалось бы, у греков вино было приручено, как мало у кого — можно было бы не волноваться. Ан нет. Заметим кстати, что в той же культуре мы видим культ Диониса с алкоголем и опьянением в самой его сердцевине. (Впору подумать, что, чем тщательнее приручен алкоголь на одном полюсе некой культуры, тем интенсивнее, исключительнее он проживается на другом. Если не приручен — разливается по всей культуре, принимая неожиданные формы).

Улица Пива, 1751 год

И. Я. Меттенлейтер. «Деревенский обед», 1786 г.

Рассказы о пьяных похождениях — непременная составная часть, наверное, всякой культуры, — выполняют, особенно в современных, глубоко секуляризованных обществах роль своего рода героического эпоса. Серьезно: ведь речь в алкогольных байках — не о чем ином, как о разведывании окраинных областей бытия, куда трезвые обычно не забредают.

Я бы добавила — героико-трагического эпоса. Комизм, типовая черта алкогольных баек, при этом не должен вводить в заблуждение: это лишь (необходимая) бравада перед лицом трагического, — в которое неявная этика предписывает не смотреть слишком пристально и не говорить об этом слишком пафосно.

Человек — не только то, что удобно и уютно устроено, но и то, что выламывается, и болезненно, из всех этих устроенностей. Алкоголь — источник необходимого трагизма. И заодно его — вполне адекватного — проживания. Он — столь же форма бунта, сколь и инструмент смирения.

Эту особенность его выразил, горько ерничая, главный герой «Москвы — Петушков» — Веничка, погибший совершенно неминуемо не потому, что пил, а потому и пивший, что так чувствовал жизнь, что не мог не погибнуть (впрочем, я не знаю, стоит ли разделять эти вещи. Думаю, нет). Алкоголь здесь — все сразу: и средство выдержать неустранимый трагизм жизни, и способ его прочувствовать, и один из его непосредственных источников. Столь же самообман, сколь и предельная — вплоть до того, что убивающая — честность. Принесение себя в жертву — тем более отчаянное, что никаких метафизических перспектив, никаких утверждаемых идеалов не предвидится.

Между Веничкой и участниками древних культов можно провести прямую линию. Точки ею соединяются очень разные, но линия — одна, и они — два разных пункта ее развития.

Пьяный — разверстая рана бытия, и нарочито разверстая. Рана-глаз, видящий такое, чего другими глазами, может быть, не увидишь. Русская культура — из тех, что особенно восприимчивы к этому.

Они объединяют все несчастные случаи, отравления, травмы и насильственные причины смерти. Именно эти причины вносили наибольший вклад в алкогольную смертность мужчин в 1986-1991 годах. Хотя они были ответственны всего за 18% мужской смертности, на их долю приходилось 45% смертей от алкоголя. Они внесли очень большой вклад и в снижение смертности во второй половине 80-х годов, и в ее рост в начале 90-х.

С началом антиалкогольной кампании резко снизилось число самоубийств: с 37,9 на 100 000 населения в 1984 до 23,1 в 1986 года. До 1985 года оно довольно быстро росло; начало расти и после того, как кампания закончилась. Пик самоубийств, как и пик потребления алкоголя, приходится на 1994 год, когда Россия вышла по их числу на второе место в Европе после Литвы. Оба показателя вновь согласно снижались вплоть до 1998 года. Динамика самоубийств совпадает и с динамикой алкогольных психозов и смертельных отравлений алкоголем. Примерно в 60% случаев в крови самоубийц обнаружен алкоголь. Число «трезвых» самоубийств практически не менялось.

Повлияла антиалкогольная кампания и на число убитых в пьяном состоянии: оно снизилось на 26,8% в 1986 году и с ее угасанием вновь стало расти. Оно росло в 2 раза быстрее, чем убитых в трезвом состоянии (с 1987 по 1989 на 101,3% и 52,3% соответственно). Пьяных убийц зарегистрировано также много больше, чем трезвых, — возможно, и потому, что их легче поймать.

Связь злоупотребления алкоголем и гибелью людей в дорожно-транспортных происшествиях неоспорима и обычно регистрируется. В прошлом году по вине пьяных водителей в США, по данным Национального центра статистики и анализа, произошло почти 17 тысяч аварий, на их совести более 1/3 всех смертей на дорогах. В Великобритании, по оценкам министерства транспорта страны, на их совести 6% всех ДТП и 16% всех погибших в ДТП, во Франции с этим связаны от 30 до 40% всех смертей в ДТП. В Германии в 2001 году 13% всех смертей в ДТП пришлось на аварии, хотя бы один из участников которых был пьян. В России по данным ГИБДД в прошлом году пьяные водители стали виновниками 9,3% всех ДТП (это на 10% меньше, чем годом раньше).

Алкоголь — принятое едва ли не во всех культурах (а где нет — там наверняка востребованы какие-то его аналоги: вещества, вроде тех или иных психоделиков, техники вроде йоговского дыхания или экстатического кружения дервишей) средство «раскультуривания» человека. Похоже, для полноты взаимодействия и со своей культурой (системой условностей, ценностей и ориентиров), и с самим собой человеку необходим бывает выход за пределы условностей — и самого себя. Взгляд на это извне. Шанс прочувствовать условную — и уязвимую, хрупкую — природу всего этого.

До некоторых пределов такое «раскультуривание» — в случае алкоголя, по крайней мере — поддается контролю. Но вполне устранить ограниченность этого контроля, видимо, не удастся. Более того: алкоголь, может быть, утратил бы свою настоящую действенность и привлекательность, если бы вдруг (представим себе на миг такую фантастическую ситуацию) стал полностью безопасен. Источник его неиссякаемого влияния на людей разных культур — то, что он в некотором отношении превосходит человека: как ни старайся, в нем всегда останется нечто, неподвластное контролирующим усилиям.

Он ведет человека сам. Возвращает его к первичному, архаично-пластичному состоянию, прежде разделений на сущее и должное, возможное и невозможное («море по колено»), горнее и дольнее, сон и явь, бытие и небытие. Как же такому возвращению не быть губительным. Ведь это — возвращение еще и туда, где жизнь не защищает себя, где она соприкасается со смертью — и плавно в нее переходит.

Потому-то алкоголь — культурная универсалия: обоюдоострая, как смерть, рождение, любовь, — как, может быть, едва ли не все культурные универсалии. Хотя бы уже потому, что они обозначают границы человеческого мира.

Соприкосновение с ними — всегда пограничная ситуация, игра с огнем. В нем непременно есть что-то от риска, испытания человеческих пределов, самопревосхождения и самопожертвования.

В отличие от своих собратьев по смысловому ряду — смерти, рождения, любви...— алкоголь кажется чем- то очень простым: самопожертвование без идеалов, самопревосхождение без трансценденции. Настолько простым, что не всякому и в голову придет, будто он — из того же ряда. Этим он и привлекает: не требуя от человека почти совсем ничего — кроме разве того, чтобы тот заплатил некую сумму за бутылку. (Раздобыть ли такой ценой любовь, возрождение, обновление жизни?) И за такую малость алкоголь дает человеку предельно важные в экзистенциальном отношении вещи. Работает как «экзистенциальный модификатор».

Недаром он — обязательная составляющая и праздников, и траура: похорон, поминок, — «пиковых», пороговых состояний бытия. Он усиливает, подчеркивает их «пиковость», помогает настроиться на нее, полнее ее прожить. И — обязательно — что- то при этом разрушить. Хоть немного. Например, рамки сложившегося образа жизни; устоявшегося имиджа; стереотипов поведения... Может быть, разрушенное потом — пусть не полностью — восстановится. Обычно так и бывает. Только память о том, что разрушение состоялось — всегда, так или иначе, остается. Даже если человек наутро ничегошеньки не помнит о том, что делал вчера.

Алкоголь никогда не переставал быть нитью, связывающей, и предельно внятно, человека с трансцендентным — из самых важных нитей, самых чувствительных. Он не перестал ею быть и теперь, независимо от степени культурной восприимчивости к этому самому трансцендентному, которая может сойти и вовсе на нет — как и сошла в советские времена.

Кажется, что алкоголь как раз тогда и выявляет свою сущность, когда оказывается «очищенным» от разных традиций в силу их, допустим, ослабления или разрушения. Он остается тем, что все эти традиции образует — некогда и образовало: чистым их стимулом.

Главное, чтобы мы это помнили. За это и выпьем.