Знаю только я

1998

8 января. Четверг Бортник: «Я не заметил, как быстро ты из провинциала превратился в мерзавца».

Мне это очень понравилось. Я даже не успел обидеться, до того я от души хохотал точности постановки вопроса и остроумию…

10 января. Суббота

Рыжий[352]:

— Золотухин сказал, что он де Сада не отдаст[353].

Любимов:

— Золотухин спился и погиб… «Не отдаст»!

— Нет, не погиб. Он будет играть. Для него в этой пьесе есть «стимул и ндт».

Это заявление шефа надо мужественно воспринять, вникнуть, пережить — и вывод сделать один: шеф всегда прав, и не обижаться за эти слова на шефа, а попытаться исправить его мнение по этому пункту обо мне. Не озлиться.

12 января. Понедельник. Кабинет, вечер

99-й год. Это что! Пушкин родился в 1799-м. Вот так. Если рожать, то Пушкина или Ахматову… Всю дорогу я счастливо смеялся.

15 января. Четверг

Любимов сказал: «Золотухин — сложный человек».

Несколько часов спустя позвал меня к себе шеф, обласкал взором (а я все жду, затаясь, когда он мне скажет про «Мой Эфрос»; когда донесут ему — тогда и скажет) и сказал:

— Хорошо они сделали передачу о тебе, и я там ничего сказал… с юмором. Интересно Плахов придумал… Нет, хорошо. Но эта… Демидова… Я бы на твоем месте сказал: «Вырежьте ее на хрен!» Ну, что это такое. Ну да, я понимаю, ты не вмешиваешься… но что это…

Я понял: его больше всего возмутил тезис Демидовой «Золотухин — самостоятельный человек». Пора заводить свое дело и уходить из-под Любимова, «досостояться», дескать, Любимов уже дать как бы ничего не может.

16 января. Пятница. Мариуполь

Вчера за вечерей вспоминали Иван с шефом Целиковскую.

— Сколько ты прожил с Шацкой?

— 15 лет.

— Да, тоже срок. А я 20… Терпеливые мы с тобой люди, — сказал шеф, усмехаясь…

1 февраля. Воскресенье. Йошкар-Ола

«Жизнь — это практически то, что мы сами себе придумываем», — услышал я по телефону от актрисы Мирошниченко и подивился мудрости и точности изречения.

18 февраля. Среда, мой день

«Гришенька» Александров вскоре после смерти Л.Орловой женился на вдове своего сына от первого брака, с которой сделал монтажный фильм «Любовь». Когда Ю.Завадский хотел ввести на роль миссис Сэвидж больную Марецкую, «звезда» показала зубки: «Если следующий спектакль не мой, я звоню министру культуры».

Отчего подобного нет в моем характере даже близко?! А у Володи было, и в избытке.

Орлова — пунктик — боялась потерять молодость и красоту. «Всю жизнь я режимила».

Почему-то просверкнула мысль: надо приготовиться жить без Ирбис, а приготовиться — это значит освоить, или начать, надежное самостоятельное дело. Может, к тому подспудно призывала меня Алла Демидова по ТВ.

Мы снижаемся. Всю дорогу от Владивостока до Москвы душа трудилась. «Спид-инфо» до корки. О всех женах Высоцкого — и о Тане Иваненко, и о Насте… И о Ксюхе. «Он умер у меня на руках».

25 февраля. Среда, мой день

Илья:

— Я был начальником Калининградского порта. Приехал Театр миниатюр Полякова. Я пригласил весь театр, устроили прием. Там были две потрясающие девки: Томка Витченко и Рысина. У меня разбежались глаза. Они даже смеялись надо мной: «Смотри, он не знает, на ком остановиться!» Ладно. Томка жила в Москве — набережная… там полукругом спускается дом. Лето 1964 года. Я приезжаю в Москву. Прихожу к ней, мы сидим, выпиваем. Где-то поздно ночью звонок, приходит парень… Мы сидим, выпиваем втроем. Три часа ночи. Кто-то должен уйти. Мы ждем, кто это сделает. Она не провожает, не выгоняет никого… нам весело… но мы ждем друг от друга, кто уйдет. В конце концов мы уходим вместе… Прощаемся, берем такси. Он уезжает в одну сторону, я — в противоположную. Через пять минут к ее подъезду подъезжают одновременно два такси. Выходит этот парень, выхожу я… Мы рассмеялись и опять поднимаемся вместе. И до 12 дня выпиваем… Этот парень был Володя Высоцкий. Тогда я, разумеется, не знал… Хотя он и тогда был с гитарой и пел.

Я помню Тамару Витченко — в нее был влюблен весь факультет музкомедии ГИТИСа, а может быть, и весь институт. Она была недосягаема, старше… и только сладко улыбалась и разрешала себя любить и восхищаться ею.

«Почему здесь не говорится об Эдит Пиаф, которая кончилась от наркотиков, почему здесь не говорится о нашем гении Владимире Высоцком, который кончил так же…» — услышал я телемост Москва — Бишкек…

2 апреля. Четверг. 13 часов

Ты напрасно рассчитываешь на какую-то другую жизнь. На время, что у тебя будет на растяжки, на занятия голосом… Твоя жизнь — это гастроли, гостиничные номера, условия полевые, и надо к ним приспособиться и в них приучаться жить и держать форму… на одном квадратном метре уметь делать упражнения, не стесняться обстоятельств — брать гитару и заниматься, распеваться, не обращая внимания на перебранку горничных… не ждать, что будет какоето другое время… его не будет… Вместо Орла будет Брянск… А вместо Брянска — Екатеринбург. Надо возить с собой скалки-скакалки, мячики, прутики…

Это я говорю партнерше. Пойду, проверю — занимается ли?!.

23 апреля. Четверг

…И вот образовался у меня такой своеобразный день. С утра решил я во что бы то ни стало в Донской монастырь попасть, помолиться, Бога попросить, чтоб дал мне сил и вдохновенья начать «Жасмин».

Сегодня день рождения Театра на Таганке, ну ведь праздник!! 34 года назад свершилось великое чудо, был открыт премьерой «Доброго» — спектаклем великим, в котором я имел честь потом долгие годы играть Водоноса, — Театр на Таганке, ставший моим домом, моей судьбой, моими открытиями и поражениями, жизнью моей. И как не отмечать этот день, несмотря на наши раздоры, временные ссоры, неурядицы, — день объединения.

26 апреля. Воскресенье

Последняя Пасхальная седмица — как один день. Мне в Донском яичко подарили и поздравили. Я это яичко любимой моей передам… а любимая моя — Тамара моя милая, перед которой я виноват, которую оскорбил, обидел и унизил, «на спине» которой я выскочил в «Мизантропе». Господи! Спаси и сохрани жену мою.

Когда в моей гримерной Женя Миронов, я ему оставляю какие-то добрые знаки, чтоб ему игралось и хорошо чувствовалось в гримерке и на сцене. Просто, допустим: «Женя! Привет!» Он понял, что мне тоже приятно от него ответ получить, и отвечает: «Привет, Валерий Сергеевич! Сегодня легко игралось, видимо, поэтому долбанулся головой. А в остальном… С уважением, Бумбараш-2 — Е.Миронов»…

3 мая. Воскресенье

Любимов:

— Разрещёние А.И. получено. Он не возражает. 80 лет, я надеюсь, вы знаете когда — 11 декабря 1998 г.

Бортник:

— Мы день рождения Толстого не знаем…

— Солженицын встретил меня с чертежом «Шарашки», видимо, он думал… Эта буквалистика нам не нужна.

Катерина, увидела в руках у уборщицы заявление на мое имя — материальная помощь.

— Что это у тебя? — Прочитала: — Пусть поставит визу Золотухин, и отдай секретаршам.

Хор изобретен в «Шарашке». Работы много будет этому хору.

К 80-летию Солженицына поставил бы я «Прогулки с Пушкиным» А.Терца. Или Владимова. Кстати, надо перечитать роман «Генерал и его армия»…

15 мая. Пятница. Молитва. Театр, № 168

Я думал, будет большой скандал — Бортник не играет «Высоцкого»! Никакого скандала — он[354] сделал вид, что не заметил. Это восхитительно!! И все в дамках! Он не взял его в Израиль. Иван сказал, что этот спектакль он играть больше не будет.

Когда-то Эфрос мне сказал: «Тебе не стыдно было участвовать в этом спектакле?» («В.Высоцкий»), Я, помнится, даже оторопел от такой наглости. Только теперь до меня дошел смысл его слов.

Когда человек умеет многое, у критики есть выбор, соблазн похвалить одно умение в ущерб другому; «Володя, спой!» — на «Гамлете»…

16 июня. Вторник

Молитва.

Мой путь… Я ехал в театр и думал… что уже многие дошлые, дотошные «миноискатели-трупоеды» обнаружили некоторое охлаждение, изменение наших с Высоцким отношений… последнего периода. И все — идиоты — приписывают это «Гамлету»: зависти или еще чему-то в этом роде…

30 июня. Вторник

Молитва.

«Мой Эфрос» — это пространство жизни, зарождения и рождения одной роли — Альцеста… Не было бы «Мизантропа» — моего Эфроса не было бы, был бы — хороший режиссер в моей жизни — но не мой… Не тот, что стал роднее всех.

24 сентября. Четверг

Молитва. Зарядка!!

Надо играть Маркиза. Однозначно — в режиме «Живаго» надо прожить эти два месяца. За оставшуюся неделю сентября надо выучить хотя бы весь текст и прикинуть муз. темы. Никакого расслабления. И написать «Жасмин». К Новому году. Тогда 1998-й будет прожит не зря.

30 сентября. Среда — мои день

Молитва. Зарядка.

81-й год шефу. «Включайся, Валерий, в де Сада. Тогда я смогу репетировать. Твой напарник не годится… он не сыграет, не надейся. Он не понимает…» И я вчера «включился» снова. Второй раз, и, кажется, он доволен… да и я, в общем, добился того, чего хотел и куда хотел.

7 октября. Среда — мои день

Молитва. Зарядка!!!

А Господь услышал мою молитву о хорошем дне — и я, сам того не ожидая, вышел на репетицию «Марата», подловил момент и пошел в монолог и заслужил от шефа комплименты. «Наш старейший артист начал репетировать… показал молодым пример… знает текст… ну, иногда… и подтянулись все…» — ну, и так далее. И я без малого три монолога «прошил», и это важно для меня. Присутствовал Мартынов[355], музыку которого пока я не могу освоить, да и не осваивал всерьез, но там что-то есть, и надо раздраконить, но прежде — НОТКИ.

«Кормилец» — Володя Высоцкий — так обозначил я рисунок Елина 68-го года; теперь у меня, в рамке, под оргстеклом. Да, так сложилась моя жизнь, что во многом Владимир помогает мне деньги добыть. В любой программе моей он весомое место занимает — и в смысле метража, и в смысле качества. Уж я про книжку молчу… Дневники — и пр. Так что Кормилец — теперь не в рулоне скрученный с 82-го года — а в рамку багетовую обрамлен и заряжает меня на де Сада.

12 ноября. Четверг

Молитва, зарядка, кофе, душ.

Брожу я по кругу, среди старых газет, в сцене Авенира-дяди[356]… Поднимаю с полу газету и читаю в «Московском К.» от 29 октября следующее:

«Лежу на коечке в коридоре, потому что больница переполнена, довольный, потому что утром кашу дают, и вдруг идет Володя Высоцкий. А мы уже знали друг друга. Он лежал у своего приятеля ниже этажом, в процедурной, и предложил перебраться к нему. Чего у него только в процедурной не было — шашлыки приносили, рыбу, конфеты, стояла пара ящиков коньяка от поклонников. Я банковал по-черному, кормил всех ребят. Высоцкий тогда еще мало снимался, популярность была больше кассетная, и его не очень узнавали на улицах. На Валеру Золотухина была потрясающая реакция, Валера был очень популярен, его узнавали за квартал, и я, когда шел с ними, видел краем глаза, как Володя ревнует. Это на него действовало.

Я слышал много телефонных разговоров, лежа с ним в одной палате, — с кем и как он говорил. И с кем он говорил уважительно, и даже чуть-чуть побаивался, так это с Валерой Золотухиным. Потому что Валера выдавал ему по телефону очень серьезные вещи. Он говорил, что Петрович сейчас вообще выгоняет, ты приди в себя; он с ним говорил очень жестко, и Высоцкий его слушался: «Валерка абсолютно прав, он умница и артист замечательный». Это я слышал и Валерию никогда об этом не говорил. После больницы Володя пригласил меня на один концерт — я заработал 10 рублей. Я его объявил, и он дал мне за это червонец».

Вот такая нечаянная радость с пола, после слова Авенира:

— А почему вы именно эту газету храните, гражданин?

— А я ее не храню, какая попалась.

И рассказал это Олег Марусев[357], и ему надо позвонить.

20 ноября. Пятница

Молитва, зарядка, душ, кофе.

Вчера — первый прогон; шеф доволен как бы первым. Публика в недоумении, как мне кажется…

А у меня сегодня (на сцене пишу) радость нечаянная. На распевке газетку коллеги читают — рецензия на «Марат-Сад»: «И изумительный де Сад…» и пр. И шеф сразу: «Создатель бессмертного образа де Сада. Как дела?» Мои дела, Ю.П., неотрывны от ваших, неотделимы… как в «Мастере»… Помянут тебя, помянут и меня и т. д.

21 ноября

Молитва, суббота, у генерала, холодно.

«И совершенно изумителен Сад, которого играет Золотухин. Этот мрачный, страдающий сумасшедший мудрец, дирижируя спектаклем в спектакле, держа в руках его ниточки, находится где-то в другом мире, который не доступен ни тирану-директору, ни его пациентам, ни зрителям, ни, возможно, режиссеру Любимову». Последнее мне особенно нравится, импонирует.

И вчера Каталина посылала мне воздушные поцелуи, показывала жестами свой восторг от Линдт[358] и мне — на большой палец, дескать, выбор твой, Валера, офигителен… А Каталина, как всегда, — главный оценщик, рецензент и инструмент воздействия на мнение и действия Любимова. А шеф преподнесенные ему вчера цветы мамой Бэби отдал любимой своей и моей Шарлотте Корде. Так что я не понимаю — не зря я связался, что ли? Забросить свои рукописи, романы… С августа три с половиной месяца многостаночник, с утра до вечера в театре… Неужели не зря? Но я получаю удовольствие от игры, от текста, от себя и, главное, от правды — своего мира, который я себе придумал и организовал в спектакле.

23 ноября. Понедельник

Молитва, зарядка, душ.

«Юрий Любимов подтвердил свой класс».

«Поставив свой лучший спектакль за последние 10 лет, Любимов вернул «Таганку» во времена ее расцвета».

«Ему вновь после нескольких полуудач удалось уловить идеально верный тон разговора с залом…» и т. д.

Так вот — благослови, Господи, на эти два спектакля: сегодня и завтра. И не забудь про коллег моих.

24 ноября. Вторник

Молитва, зарядка, душ, кофе.

Так вот — роль села на меня как хороший, подогнанный костюм. И я вчера поставил себе проходной балл… и спектакль становится любимым… Это мое отдельное существование. На лестнице, в спектакле, на своей рещётчатой, узкой мансарде — где я держу в руках ниточки спектакля, находясь в другом мире, недоступном ни… ни… ни, возможно, режиссеру Любимову. Благодарю тебя, Господи, благодарю и добрыми, вечными словами вспоминаю Бродского — от которого оттолкнулся в поэтической характерности Вертинского.

Передо мной очень хорошая фотография — Любимов и я на репетиции «Марата»… Мрачный Любимов — нацеливающий меня на де Сада. И я — как хищник, как снайпер, киллер, следящий за дублером. И выследил, и выстрелил… вчера!

К статье в «Сегодня» Любимов не может отнестись хорошо при всем при том… — она как бы зачеркивает все спектакли в прошедшем 10-летии — полуудачи… И опять его вывозит политическая ситуация, а он руками и ногами открещивается от политического театра… Глупо! «10 дней», «Что делать?», «Мать» — кого интересует теперь, какими соображениями он руководствовался, беря эти названия для сценического воплощения?!

29 декабря. Вторник. Молитва — время 14:10

Горит свеча. Сейчас я начну играть свой последний спектакль в этом году. Господи, спаси и сохрани. Я в форме и выгляжу хорошо. Спектакль — «Марат», для меня дорогой и счастливый. В нем зажглась звезда Линдт. Да и моя работа мне доставляет радость. Дай, Господи, нам всем сегодня легкости и скорости, и пусть год уходит с хорошим…

1999

30 января. Суббота

Молитва. Зарядка!

Максимов А.[359] озадачил меня. Очень интересную историю рассказал он в полунамеках. Про тот спектакль, что он хочет и знает, как сделать, — «Моцарт и Сальери». Но ему интересен театр: свет — костюмы — звук. История сумасшедшего, закомплексованного — воображение которого рисует Моцарта и девочкой, и мальчиком, и чертом в ступе. Превращение девушки в мужчину должно совершаться на глазах публики: театр — это переодевание, превращение на глазах… И Моцарт безделицу не играет и не слушает фонограмму Спивакова, а читает Пушкина под музыку Моцарта… Нужны деньги. А потом можно договариваться с каким-то театром. У Любимова, где шла его собственная версия, — эти недопустимо со стороны Любимова, да и вообще — эти экзюперизм, декаданс и фрейдизм ему чужды…

31 января. Воскресенье

Молитва. Зарядка.

Ну никак не доберусь я до главного события — на «Марате» была госпожа вдова Вайса. Питер Вайс — автор «Марата». Наткнулась она на маркиза де Сада, который в ошейнике и халате под лестницей Домового, как таракан, продавал книжки артиста Золотухина. «Фантастик, фантастик», — приговаривала вдова и купила у меня книжицу по новой цене — 40 руб. Спектаклем потрясена. «Я хотела, чтобы это видел Питер». Сама она раз 5 оформляла этот спектакль, в том числе спектакль Брука… Восхищена Линдт, ее лицом-маской, когда лицо при всех переживаниях, эмоциях остается почти недвижимым, без гримас…

Надо, чтоб Ирка закрепила успех и выстрелила Моцартом. Пусть обделаются некоторые от зависти.

1 февраля. Понедельник

Молитва.

Вот это да!! В больнице от Тамары я узнал, что Дибров слово сдержал — на всю страну объявил, что Золотухин ищет деньги для Моцарта — Линдт и Сальери — Золотухина. А ей — Ваня, как всегда, Бортник сообщил. Ну, что ж… «Да играйте, неприятно только, что жена последней узнает». Свалил я все на Максимова Андрея, что идея будто бы его. Как-то оправдался. Но стрела пущена, коллеги будут знать, обсуждать, злорадствовать, и смеяться, и злословить, и пр. Но помню — важно ввязаться в крупное сражение, а там уж как Бог скажет.

…ТВ: «Что Пушкин внес в русскую культуру?» Даже оторопь, раздражение от такого вопроса: и что Золотухин по этому поводу может сказать нового, и главное — зачем? Золотухин может прочесть Пушкина — любимое — на память, а не разглагольствовать. Обидел девушку, наверное…

Сегодня у меня ответственно-неприятный день — вся семья моя идет на «Марата»… будут Бэби смотреть и смеяться надо мной. Господи. Во-первых, прости и помилуй меня, грешного, во-вторых, пошли мне удачи на сегодняшний вечер, в-третьих, — всем без исключения здоровья пошли и спокойствия.

5 февраля. Пятница

Молитва. Зарядка.

…Счастливый день был у меня вчера — семья с Катей смотрели «Марат-Сад»… и пришли в неописуемый восторг. Сергей[360] и Катя, Тамаре тоже понравился спектакль, и она согласилась, что это лучший спектакль Любимова за 10 последних лет. «Молодец, Валера, — сказала мне моя жена, — ты мне больше всех понравился. Линдт твоя гениальная и т. д. Развлекаловка для молодых». Но дети с ней, особенно Сережа, не согласились активно. Это форма, но за развлекаловкой… Мне всерьез Сергей своими рассуждениями понравился, он давно вырос, не заметил я, и поумнел, и душа у него трудится. Он даже заметил, что я в особых местах бросаю грассировать, и от этого становится яснее смысл и вкуснее прием. Вот так. Что, собственно, когда я это предлагал на словах Любимову, он сказал — не надо. А Сережа заметил и отметил: «Развлекаловка, мама, — кино!»

Катя: «Развлекаловкой может быть все что угодно».

Я рад, я рад, я рад…

Бэби уехала надутая… Она почти не разговаривала и в сторону смотрела, но по сравнению с тем, что Л.Н. запрещала мне Тамару приводить в театр, и в общественных местах категорически не появляться с ней, и не произносить слово «жена», — то это, можно сказать, рай…

Так что можно сказать, что я счастлив был и насладился вчера работой своей и достойным отношением к ней главных моих ценителей, цензоров и пр. А перед спектаклем я свой миниспектакль под лестницей Домового разыграл — книжки продавал в костюме де Сада. Катя спросила:

— А почему той нет, «Эфроса», и дома я не видела… ее нет?..

— В театре я не решаюсь ее продавать. Тираж ничтожный. Надо распродать эту и пр.

Максимов: «Я разговаривал с директором Пушкинского театра. В принципе он сказал, что это возможно. Но без денег он не пустит никого».

А нам надо с Бэби торопиться. Надо самим назначить репетиции и точить трагедию, хотя бы по-своему, хотя бы для себя, хотя бы текст. В каком настроении придет моя Бэби?!

О Тамаре надо писать отдельно поэму, и большую. Доверие и вера ее безграничны, наивны и святы… Родная моя, нет, не предаю я ее… Изменяю? Но так ведь она отпускает, сказав: набью морду девке, которая тебе не дает.

14 марта. Воскресенье

Молитва. Зарядка!!

Каждый день зарядки как подвиг отмечаю я. И несколько восклицательных знаков ставлю. «Годунов» был вчера потрясающий, я играл для Бэби, и она сказала — хорошо. Я играл и все время помнил: мощная рука, мощный человек… — и я поддавал пару к голосу и носился, как на крыльях, по роли.

Де Сад с веревкой на шее.

«Вот что сделают с вами после выхода книги», — глядя на фотографию, молвил редактор.

«Спасибо. Но лучше бы этого избежать, и от вас вполне зависит это… Вы втравили меня в авантюру эту…» и т. д.

«Плаха Таганки — дневник русского человека» — такое вырисовывается название…

16 марта. Вторник

Молитва. Зарядка.

«Когда народы, распри позабыв…» В Доме актера встретил Максимова, и он меня оглоушил: «Мы договорились с Никитой Высоцким. Как площадка?» — «Потрясающая…» Все говорилось на ходу. За кулисами Дома. Но этого было достаточно, чтобы знакомая труба внутри меня запела победным — нет, боевым — звуком… сигналом к работе, к бою — с самим собой, со своей судьбой…

2 апреля. Пятница. Поезд

Мы в Юрмале, № 715. Неужели у нас будет свой спектакль с Бэби?! Свое оформление — мебель, одежда, сцены, костюмы?! Что скажет на это все Максимов?! Как посмотрит и откомментирует?! То, что он не порадуется, — это однозначно.

3 апреля. Суббота

Молитва. Зарядка!!

…От «Живого» к «Живаго»… — две крайние роли моего репертуара. Между которыми уложилась вся моя жизнь на подмостках Театра на Таганке… куда вместились и не сыгранный Гамлет, и сыгранный благодаря В., Эфросу «Альцест», и Гришка Отрепьев, и Глебов в «Доме на набережной», Моцарт и «Хозяин тайги» в кино, Бумбараш… Павел 1 в Театре Российской армии и т. д. Более полярные образы — как Кузьмин и Юрий Андреевич Живаго — трудно представить себе… а название спектаклей чудесно совпадает по этимологии… и смысл: Живой — Живаго. Первый — суперкрестьянин, мужик-колхозник, христианин православный, второй — супергородской интеллигент-доктор, поэт, крещеный еврей, и между ними — жизнь актера Золотухина. Когда на трассе в Америке профессор-нейрохирург из Ленинграда спросил: «Кто будет на Таганке играть Живаго — Смехов?» — «Нет…» — «Филатов?» — «Нет». — «А у вас больше и нет интеллигентов…» — «Я…» — от неожиданности машина чуть не улетела в кукурузу.

5 апреля. Понедельник

Молитва. Зарядка!!

Тревожно. Хорошо, что трезвый. Как я уговаривал себя вчера — выпей, глотни, купи… ничто не шевелилось в пользу питья. И такие доводы, и сякие — не зашевелился червячок… нет. Бог спас меня, потому что Страстная неделя началась, потому что большие дела впереди. Зачем ты пьешь, моя Тамара?! Как мне хочется видеть тебя на премьере «Моцарта» и чтоб понравилось тебе, — а значит, «надо не орать». С Богом, в дорогу!

6 апреля. Вторник. Молитва. Поезд

Сегодня первая репетиция Моцарта!

«Валера! Я влюбилась», — сообщила мне пьяная жена и съела полторы миноги. Господи! Спаси и сохрани…

А репетиция с Максимовым мне понравилась. Рассказал он интересно, как женщина спасает «Сальери», провоцируя, чтоб он на ней «проиграл» убийство, отравление… Надо, чтоб зритель Сальери пожалел, тогда мы выполним нашу задачу — примитивно говоря. Он рассказывал, а в зале — Никита, Павел, помреж Валерий — осветитель — радист… Серьезность момента обозначена. Тут же состоялся разговор с Америкой, с Крымовым Димой[361]. Это было бы здорово.

«Нет, никогда я зависти не знал».

«Милая мама, дорогая, любимая, с днем рождения, со славным 90-летием. Храни тебя Господь… Твой Валерий — сын, Сергей, Денис, Тамара и правнучки Оля, Таня, Маша».

Почему так грустно, тоскливо, тошно? Но я с удовольствием читаю Алешкину книгу о матери — Ирине — Урви берега — Сергеевне Анисимовой-Вульф[362]. Как мне хочется вернуть это время и поучиться у нее, послушать ее. Как я жалею, что она не дожила до моего «Живаго», как бы она помогла мне. Что, если бы я остался в «Моссовете»[363]?!

7 апреля. Среда — мой день

Молитва. Зарядка.

А у меня — счастье, ведь вчера мы начали грандиозные работы — осуществлять преинтереснейший замысел, как Сальери будет убивать Моцарта.

14 апреля. Среда — мой день

Молитва. Зарядка.

Сегодня — два человека могут дать деньги для завершения проекта… и сегодня вручу письмо Любимову, что Центр В.В. приступил к постановке «Моцарта и Сальери» с участием актеров Театра на Таганке В.Золотухина и И.Линдт.

…«На плахе Таганки» — это помойная куча, которая засрет весь мой светлый облик и, может, гибель принесет — гражданскую и физическую.

Я как будто нарочно к этому стремился всей практикой жизни своей…

15 апреля. Четверг. Гримерка 168

Молитва. Зарядка.

В женской большой вот уже третий час коллеги отмечают 25-летие Линдт. Тошно на душе и противно. Я не люблю пить в компании своих товарищей в искусстве дивном. Мне день и ночь покоя не дает Сальери мой. Лежа ночью, скрючившись от боли в коленке, я бормочу монологи на разные голоса, возрасты, состояния, и что-то получается у меня. На сцене, на репетиции — полное отсутствие моей органики, «все тошнит…». Но надо верить концепции судьбы и режиссуре Максимова, который учился в Бельгии.

7мая. Пятница

Молитва. Зарядка!!

Господи! Что творится в мире, в России, в семье моей?! Через два дня на Таганке появится афиша — «Моцарт и Сальери».

До недавнего дня — до того как я увидел людей, снимающих с нас мерки для костюмов… — все наши упражнения казались самодеятельными забавами. Так, высказав бредовую, больше рекламную утку… идея стала обрастать людьми, деньгами, и конечно, это Андрей… Без него мы бы так и прыгали в болтовне и иллюзиях. Назвал сумму человек, и мы стали шевелиться…

У Бэби должно получиться. Вот вставит Бэби свечу кой-кому, да если еще споет, да если еще зазвучит орган.

10 мая. Понедельник

Молитва. Зарядка.

Перед дверью музыкальной комнаты вчера в театре чуть на колени не встал, а слезы навернулись всамделишные. Бэби под оркестр на скрипке играла. Мне кажется, это может выйти…

11 мая. Вторник

Молитва. Зарядка!!

Бэби — переживает… Ну и что, что будут говорить: «Вот девочка устроилась. Он ей уже Моцарта дает, не боится позора…» А что он мне, этот Моцарт?! И вам-то зачем это? В такой постановке?

Об этом вы мечтали, когда остановили машину у бордюра?!

Моцарт, 1756–1791. Сальери, 1750–1825.

Разница в возрасте 6 лет. Сальери — ученики: Бетховен, Шуберт, Лист. Моцарт умер в возрасте тридцати пяти лет. В 1799 году родился Пушкин! «Моцарт и Сальери» написан в 1830 году 26 октября, через пять лет после смерти Сальери. Нужно очистить Сальери и поправить Пушкина. Опровергнуть трактовкой: «Сальери не мог травить, убивать Моцарта и жить после еще 34 года».

«Доверься ему, пойми его, постарайся понять. Для этого надо его услышать. Ты зациклился на себе, на своей девушке, на Пушкине, на своем театре. На том, что ты привык, к чему привык и как это — привык — умеешь делать. Но мир — театр, и люди в нем актеры. Значит, нетеатральных людей нет, и значит, он — театральный человек, но другого театра… Надо его услышать, раз он взялся за это дело. Пойми, услышь и постарайся сыграть в его театре. Не идиот же он, в самом деле, он пьесы пишет, которые играет столичный театр, ты говоришь — Арцыбашев, один из отмеченных молодых режиссеров и пр.». — Тамара о Максимове.

И опять, как говорит Кузьмин, меня Тамара выручает. К тому же надел я куртку Высоцкого. Вывози, Володя!!

12 мая. Среда — мой день

Молитва. Зарядка!!

Гениальный «Годунов» вчера — снимал канал «Культура». «Вся наша группа в восхищении от вашей работы. Именно — вашей… Первым номером…» — сказала мне женщина, которая, кажется, является каким-то финансовым директором. Сказала она это мне при Бэби.

15 мая. Суббота

Молитва. Зарядка.

Я начинаю увлекаться тем безобразием, что мы творим в «Моцарте», какая-то семейная вырисовывается драма.

16 мая. Воскресенье

Молитва. Зарядка!!

О чем так долго, подробно переговаривались по телефону с Америкой режиссер и художник? Зачем, по словам Максимова, писались длинные письма, посылались факсы и терялись время и деньги? Какие идеи перед тобой, Дима?! Никаких. И самое печальное во всей этой истории — нам не доставляет удовольствия общение с Максимовым. Излюбленный монстр — это не Пушкин. А то, что мы делали, — это Пушкин? И кто знает — что Пушкин и что не Пушкин… Интерес артиста, а за ним интерес зрителя — вот Пушкин, вот театр. Все остальное болтовня вокруг. Ни эрудиции, ни знания, ни оригинального мышления не обнаружил до сих пор наш режиссер — хоть жду я долго, хоть я терпелив… и жду от него озарения. Он уверил с самого начала: «Это должен быть театр… Я вообще люблю в театре театр… Переодевание должно быть на сцене, на зрителе, и я знаю, как это делать». Выяснилось, что не знает. И вместо переодевания — смена костюма. А переодевание женщины на сцене — это театр, это интрига, не ахти какая находка, стара, как мир, но и будет жить, пока этот мир-театр будет жить… а жить он будет. «Вы будете читать Пушкина, Моцарт… под музыку Моцарта». Замечательно, но тогда уж не два четверостишия. А хотя бы письмо Татьяны.

Ах, Моцарт, Моцарт… Чем закончится эта авантюра…

26 мая. Среда — мой день

Молитва.

Что-то должно сегодня случиться на репетиции с Максимовым. День будет поворотным, я чувствую тебя неуверенно. Дни были потеряны, форма утрачена. Однако надежда должна уходить последней. «Все будет на репетиции, кроме органа». А он-то и нужен больше всего. Что играет Бэби? Господи! Не лишай меня своей любви, своего покровительства, поддержки своей. «Бог несправедлив. Если бы он был справедлив, он бы давно наказал тебя», — услышал я из уст Михалкова в телевизоре…

«На плахе Таганки» — сигнал. «Поздравляю. Чего вы не радуетесь?» — это редактор. Максимову название понравилось: «Кто придумал?»

27 мая.

Молитва. Зарядка!!

Собственно, чтобы написать слово «зарядка», я и открыл дневник. Всю ночь думал, что будет со мной после прочтения оными некоторых страниц «На плахе…». Сжечь тираж? Лучше утонуть? Или опять русское: авось пронесет?! Авось выживу?! Неужели Бог оставит меня?! Вперед и с песней. Теперь — премьера впереди!!!

28 мая. Пятница

Молитва. Зарядка!

Да, я трушу, я самосъедался в страхе за Сальери, но на мне ответственность за Бэби, у которой уникальная возможность, судьбы подарок — сыграть Моцарта. Но мне кажется, она мало занимается на скрипке, будет фальшивить, в темноте вообще не найдет или уронит инструмент, не успеет надеть парик и пр. И в конце концов, бокалы уникальные, чернильница, песочница и нож… все с камнями, которые вставлены, впаяны в свой день и час суток, — или погубят нас окончательно с Иркой, или обеспечат успех. Но что-то в этой всей истории мерещится мне чудесное, какоето открытие. Ведь подействовало на Н.Высоцкого это зрелище, даже в виде незавершенном, безобразном и невнятном до конца… «Убойная мизансцена, когда Сальери на коленях у Моцарта. Эта жертвенность. И Высоцкий — жертва, и Моцарт — жертва». Никита говорил много и здорово. Он увидел и понял все таким внутренним чутьем и слухом… И Максимов все поддакивал, и действительно, как будто Никита подслушал все рассуждения и мысли автора спектакля.

29 мая. Суббота

Молитва. Зарядка!

Приехали вчера декорации, костюмы — шикарные, парики… Все это надо полюбить, обжить. Орган из водопроводных, ржавых труб, и на нем серебрёные, с дорогими камнями, бокалы и пр. — кто это поймет? Не сплю ночами; и опять Тамара расшифровала Сальери: погибает Сальери… он убивает себя, творчество свое — энергия уходит в зависть, в ненависть. Если бы все так чувствовали — как и Никита. Но Тамаре это не понравится. Начиная со вставания на голову и кончая игрой на скрипке.

Половина второго ночи; мы после ночной репетиции, практически первый прогон — были Черняевы[364]. «Сергеич — другой, таким мы не знали — хочется на колени встать. Потрясающая миниатюра будет, уже есть все акценты, повороты читаются…» — это Валерий говорил. У Максимова хорошее настроение. И Бэби молодец, только за скрипку боюсь, и всё, и вот Бог спас, стало быть, не зря я молился в храме и свечки ставил за Пушкина, Моцарта и Сальери, а главное — за Тамару мою, ее одиночество, сухарики ее… слезы ее.

4 июня. Пятница.

Молитва. Была зарядка.

Московское время 14 часов 10 минут застало меня на Десне, куда приехал я побыть в одиночестве. Сегодня состоится моя казнь — премьера «Моцарт и Сальери» — театральный этюд.

А вчера — первый зритель, и первые цветы от Черняевых, и первая потрясающая рецензия с утра от С.Сапожникова. Для пап и мам, так называемый прогон… Краснопольский говорит, что таким он и представлял Моцарта, как Ира играет, но ты, Валерун, Смоктуновского переиграл. Я уж думал, лучшего Сальери не будет. Я тебя поздравляю и т. д.

Мне нравится здесь, и я буду жить здесь и писать. Был я с утра в храме — молился за Тамару, Бэби, Сережу, Дениса, внучку. За упокой — Пушкина, Моцарта, Сальери… «На плахе Таганки» — мое самоубийство, мое отравление: не послал Господь мне творческую ночь и вдохновение, и выпустил в свет я «Плаху» — но на все воля Божья, и будь что будет. Я не буду говорить Бэби пока про Тамару, чтоб не расстраивалась заранее. Пусть сыграет. На прогоне вчера, быть может, первый раз поразила она меня игрой и мыслью, я увидел — может!!! И Максимов позвонил ей на пейджер, позвал к телефону: «Простите, я вас недооценил».

Линдт расстроилась — я сказал, что мои могут прийти… Не звал, но могут — Бортник виноват будет, он всегда зовет и инициирует мои семейные скандалы.

5 июня. Суббота

Молитва. Зарядка!!

Ура! Состоялось! Праздник испортили редкие, громкие, неприятные слова Тамары в адрес режиссера «Моцарта». «Но ты замечательный актер, я горжусь тобой». И Ванька Бортник. Из-за них, наверное, и не зажигалась свеча, я боролся… а огонь творчества все возжигался. Сережа вынес мне цветы, которые я Ирине передал, и она поняла все… и: «Вы сделали свой выбор…» — рыдала в машине… и только Максимов, отобрав ключи, вернул ее на банкет. Тамара любовалась ею… Она — пила водку. Вскоре я их посадил, Ваньку и ее, в «Зорьку» и Сережу — за руль. Вернулся в музей. Бэби напилась. Но так я не был взвинчен давно. Я боялся этого соседства, что вот-вот — и она станет хлестать ее по лицу и пр., но водка спасла, смягчила.

Я потратил время на звонки — и билеты пристроил на сегодня. Книги я не дарил вчера — и сегодня их обнародовать боюсь. Я не хочу, чтоб кто-нибудь из наших артистов купил или попросил подарить; я не хочу, чтобы каким-то образом она полетела в Японию, где будет устроено коллективное чтение во главе с шефом. Я хочу отсутствие «Таганки» прожить спокойно….

6 июня. Воскресенье

Молитва. Зарядка!!

Вчера, по-моему, игра случилась, а Максимов ругается: опять кричал, нажимал… хотя с Богом разговор получился… — и т. д. Но принимали — два десятка человек аплодировали, скандировали, как в лучших спектаклях «Таганки», «браво» кричали и даже «бис». А жена моя пьяненькая сегодня рассказала, как девочка моя у нее на плече рыдала: «Она так переволновалась… да?» Я молчу. Железная Бэби, конечно, переволновалась, но рыдала она, статься, по-другому. И конечно, друг Валера, — «Гений ты, Валера, зазнавайся сколько угодно, это теперь не изменит тебя».

А игралось мне еще и оттого, что посмотрел я на себя и Смоктуновского — трезвым и первый раз холодным взглядом… и понял: а парень, играющий Моцарта, замечателен. Наше произведение — глубже и интереснее, хотя беднее по краскам, музыке и цвету, наше с Максимовым.

Публику раздражает — разрушение стереотипа Моцарта: не веселящийся, не озорничающий в начале со скрипачом, а надменный, холодный и саркастичный.

18 июня. Пятница

Молитва. Зарядка!!

Ну что же, критика захлебывается от восторгов, похвал и пр., пр. Вот и «Учительская газета» замечательно про нас написала… даже стихи Иркины поместила: «У Высоцкого гостят Моцарт и Сальери». Цитируют и хорошие строки из моих дневников.

Шестого я раздаривал «На плахе Таганки»…

21 июня. Понедельник

Молитва. Зарядка!!

58 лет сегодня исполняется вам, В.С.З.! С вечера семья поставила на стол букет — чтоб всегда у тебя было солнце… Жена моя любимая, храни тебя Господь! Как многим я тебя обязан… прости меня за все, что было и что будет еще.

Да, Бэби ввязывается в крупное сражение — английский мюзикл. И если состоится ее утверждение на главную роль, что будет, что будет! Но пусть состоится утверждение, а там видно будет. Такой шанс упускать нельзя…

9 июля. Пятница

Из меня сделали Сальери для Высоцкого. Им так удобнее. Надо же, чтоб у каждого Моцарта свой Сальери был. Тут важно не свихнуться и самому не забредить, а то и вправду случится то же, что с бедным маэстро Сальери. Говоря о зависти — белой ли черной — хрен один, жонглируя словами и пр., я рискую в глазах публики впрямь прослыть завистником, что само по себе большая х…ня — не имело быть… Но, может быть, зависть возможна — посмертная, когда звучат и печатаются произведения, ставятся памятники, открываются музеи, и проводят чтения и международные конференции, и твое имя мелькает где-то в списках современников и пр. Но и тут у меня никогда не шевелилось нечто вроде: ах, почему это не я сочинил или не про меня говорят. И если я стою по утрам на голове — еще и потому только, чтоб не сойти с ума и умереть в сознании и покаянии, в христианском смысле, и пр.

Читаю про долги Пушкина. Еще одна моя черта — я не могу быть кому-нибудь чего-то должен в смысле денег. Я лучше лишу себя и семью каких-то благ, но это такая для меня вещь, психологически невозможная, — быть должником, одалживать деньги. Нет, можно по оплошности не положить деньги в карман и выйти из дома пустым и перехватить до завтра. Но даже не до зарплаты. Я должен обязательно иметь запас. В эфире я говорил про черту эту — как крестьянскую, кулацкую; но внуки, дети, семья… Если вдруг завтра я калека, на первые дни что-то должно оставаться — фонд сбережений…

25 июля. Воскресенье

Молитва.

Сростки. 7 часов 10 минут. Двор тети Раи и дяди Григория. Пасмурно. «Я видел его или с тетрадкой, или с книжкой». — С.Нико-ненко про Шукшина. Вот и я хочу, чтоб меня двор, который видел Шукшина, где снимал он кадры фильмов своих, запомнил трезвым и пишущим!

Вчера в Музее В.М.Ш. встречали мы с Евдокимовым Степашина со свитой — губернаторами Алтая, Екатеринбурга и Михалковым. Премьер назвал меня Валерой и за ручку поздоровался. Костюмы у нас оказались цвета одного и материала.

На стадионе премьер читал фрагменты рассказов Шукшина — подготовился, идя в народ, — срезал. Замечательным актером оказался Степашин, значит, долго не усидит и ничего не успеет сделать, как говорит его пресс-секретарь Михайлов. На поляне за столом тост, мной приготовленный, оказался лучшим, как сказали земляки, — за дружбу между федеральным центром и нашим Алтаем. После обеда в Барнауле — церемония подписания пакетов документов, и мужики благодарили меня…

Есть ли след какой в архиве Шукшина о взаимоотношениях с Высоцким?! Вряд ли. Кем считал Шукшин Высоцкого, кем он был в его глазах? — любопытно. Если бы что-то было, Андрей Крылов знал бы об этом…

13 сентября. Понедельник

Молитва. Зарядка!!!

Вот вчера на «Марате» я царил, был недосягаем. Смотрели англичане. Потом в гримерной пили бренди и водку голодные, странные. Про спектакль ничего не сказали. Но Бэби — молодец, и это хорошо и замечательно, что они увидели ее, на что она способна. Джон, режиссер, ходил по сцене, сидел в зале, и было понятно, что это человек театра. Чем-то напомнил Анатолия Васильевича Эфроса. Но надо думать вперед, надо еще какой-то проект выдумывать; «Тумороуленд» — дело, в общем, сделано, и премьера неотвратима, и прекрасен сам факт, независимо — успех ли и даже провал… один хрен. Бэби говорит по-английски, поет, танцует. Она доказала свой международный класс, а там…

18 сентября. Суббота

Молитва. Зарядка.

А ведь сегодня по большому счету у нас с Бэби великий праздник — премьера, долгожданный великий день для артиста, особенно в международном составе, с оркестром, с хором. Надо устроить Бэби день, чтоб запомнила на всю оставшуюся жизнь. Во-первых, поехать в церковь и помолиться.

19 сентября. Воскресенье

Молитва.

Ну куда бежать от этой жизни…

— Мне это нравится… Я — умираю… Я хочу умереть пьяной… Если я выживу — это будет большой ошибкой. Я не верю в Бога. Я не хожу в эти ваши… церкви. Я не верю, что кто-то верит.

Ну прости ты ее, Господи.

Пристает — как прошла премьера. Она не верит моим словам — я не был там, — как я ни убеждаю ее… не верит, и я бы не поверил. А кому я букетище за 700 рублей купил и вынес на сцену, опередив Лужкова? И двух одинаковых собачек — Мерке и Кате. Кто такое мог придумать, как не Деди. Только Деди номер такой отмочить мог. Главному герою и героине, у которой туфель слетел в танго и цепь золотая партнера, — прочиталось, что так задумано. Так вот, звездам по мягкой игрушке — дорогой, кстати. Ну а потом — фуршет в «Шератоне».

Я поставил свечку за здоровье Филатова и удивился себе. Что это я?! И почему так искренне?!

15 сентября 1996 г. я подарил «Дребезги» Ирине Линдт. Это был первый шаг. Она иронично отнеслась к этому и, конечно, книгу не читала и до сих пор.

21 сентября. Вторник

Молитва. Зарядка!!!

Отсутствие зрителя на премьере повергло Ирку в глубочайшую депрессию, до слез. Она пытается всячески защитить спектакль. Оправдать; но факт — вещь неопровержимая и упрямая: факир был пьян, и артисты ни при чем. Фокус не удался.

По радио прошла негативная информация: «Играют на ломаном английском. Кого эти англичане хотят удивить, показывая демонстрации с красными флагами и пр.». И рад бы поспорить и опровергнуть, да не тут-то было.

23 сентября. Четверг

Молитва.

«Независимая» написала, что от полного провала мюзикл спасают двое русских артистов — Ирина Линдт и Андрей Егоров.

Ирина Линдт — настоящая звезда «Тумороуленд». Собственно, что и требовалась доказать…

31 октября. Воскресенье

Молитва, хорошая зарядка.

Хотя вчера знобило, на «Шарашке», качало, чуть в зрительный зал не оступился — испугался. Попросил у Тамары снотворного, что-то она мне сунула, не то, по-моему. Отравит когда-нибудь невзначай…

Зомбированные Любимовым: мы спорим, не соглашаемся, критикуем — но идем за ним. Он зомбирован 37-м годом, советской властью, своей режиссурой 60-х годов и т. д.

Разница между дневником и мемуарами — как между допросом и интервью.

7 ноября. Воскресенье — Богу отдай

Молитва. Зарядка.

Снег упал на мокрую дорогу, и ударил резко мороз. И вот я уже опять не могу въехать в гору в гараж. Замки позамерзали. Спичек нет… бумагу поджигаем зажигалками и отогреваем замки.

Чубайс — только ночью в койке вспомнил, как его зовут: Анатолий, — весь спектакль мучился. Задержали спектакль, в пробку попал. У двери входной встречали его Каталина, шеф и директор. Так ждали, встречали Гришина, теперь новая сволочь, пролезшая в дамки, — это как раз не к Чубайсу, я «ихних делов» не знаю. Он мне нравится, это вообще к теме.

«Комсомолка» явно подогрела интерес к «Плахе», но какое удовольствие и счастье просто продавать «Дребезги»… Вот это моя, художественная, настоящая книга, стоящий товар. И пусть говорят что хотят о «Плахе» — но когда есть «Дребезги»… Такое блаженство, гордость за себя, какая-то гармония и покой, когда я продаю «Дребезги». Мне не надо ни через что переступать, когда я предлагаю «Дребезги». Вот как интересно… Мне не стыдно…

Что-то случилось — народ повалил в театр, и теперь не знаешь, куда деваться от своих знакомых и желающих. У входа спекулируют опять билетами, и шибко накручивают, как во времена 30-летней давности. С одной стороны, это очень хорошо, а с другой — еще лучше. И книга «На плахе Таганки», и мои бесконечные по этому поводу интервью — не последнее дело. Народ проявляет любопытство — взглянуть на эту девочку, с которой Золотухина связывают не только партнерские отношения и т. д.

8 ноября. Понедельник

Молитва. Зарядка!!!

А вчера — какой-то праздник души мне устроила Лена Скульская: принесла на «Марата» рецензию убийственно-замечательную по пониманию на «Плаху». И это после рассказа Бэби о беседе с корреспонденткой, которая, прочитав «На плахе Таганки», поняла, что он «плохой писатель». «Ну, вообще-то дневники — это другой жанр, это же не художественная ткань. Человек записывает свое сиюминутное состояние, событие и пр., не думает о литературе. А потом, как писателю ему давали высокую оценку такие писатели, как Распутин, поэтому, я думаю, надо поаккуратней и пр.».

«Издал книгу актер и опозорился…» — и вот после такой характеристики через час я читаю в таллинском еженедельнике первые слова: «Эта книга о любви» и пр. Хочется сделать ксерокс и послать Сапрыкиной — неужели у людей до такой степени разные глаза, неужели действительно так может быть: что для одного белое, для другого — черное или грязное. Или это все-таки разные поколения… Бэби меня защищала, и защищала квалифицированно. А та просто оказалась дурой… И хорошо, что Бэби не показала ей свои стихи. У этой борзопишущей братии комплекс несостоявшихся писателей…

30 декабря. Четверг

Молитва. Зарядка!!

В Новосибирске минус 35 градусов. Звонил Володя Шкура-тов, которому радист из Навки передал пленку 79-го года, где Высоцкий много говорит обо мне, о моем отце, о том, что я выпустил книгу и пр. Удивляется: это же уже 79-й год, но 60-е годы — в подтексте, вы уже враги, не друзья и пр. — во бред-то сознания человеческого.

2000

8 января. Суббота

Молитва.

Я еду на «Марата».

Господи! Спаси и сохрани. Какой-то важный период я закончил для себя и какой-то начинаю. Благая весть — Тамара была на службе, в храме, полтора часа, — и такая счастливая, умиленная. Господи! Благодарю тебя! И не оставь меня и семью мою! Помоги мне сегодня отыграть спектакль прилично… И начинаю месячник здоровья!

17января. Понедельник

Молитва. Зарядка.

Бэби в реанимации. Это случилось. Я ждал и знал, что когда-нибудь она сорвется с этой конструкции. Я увидел ее корчащейся на полу. Из головы шла кровь. Она стонала и произносила одно и то же: «Ё-ё-ё…» — и наконец сказала: «… твою мать». Отвезли в Склиф. Два обследования — ультразвук и рентген, — слава Богу, не показали внутренних и костных повреждений. Голову зашили. Конечно, выстригли. Позвоночник цел.

«Деди… поцелуй меня, — под капельницей, привязанная к датчикам. — Деди! Ты не бросишь меня?»

А в театре… продолжалась репетиция, и вместо Бэби… поет Маслова. Жизнь продолжается…