Зной прошлого

На восток

Дни тянулись мучительно долго. Мысли всех партизан, и особенно тех, кто пришли в отряд «Народный кулак» из бывшей Камчийской четы, — а это были Михаил Дойчев, Дядка, Чавдар, Минко, — все чаще обращались на восток. Там, в варненском отряде «Васил Левский», сражались их товарищи, с которыми они вместе поклялись бороться за свободную Болгарию. Там, на востоке, действовали партийные и ремсистские организации, членами которых являлись большинство партизан. Там борьба была наиболее ожесточенной. Восточные районы гораздо ближе к областному партизанскому центру, связь с которым у отряда «Народный кулак» была потеряна более месяца назад. Здесь же, в западном районе, в который отряд «Народный кулак» был вытеснен преследовавшими его превосходящими силами жандармерии и регулярных войск, связь с местным населением отсутствовала. Но, несмотря на это, и здесь очень скоро удалось создать сеть верных ятаков, наладить сбор необходимой информации о передвижениях вражеских сил. И хотя месторасположение отряда в районе сел Топчийско, Мрежичко и Емирово было известно многим местным жителям, никто из них не польстился на обещанную властями награду и не выдал партизан.

Успешно закончились операции, проведенные партизанами в лесничестве, на охраняемом войсками мосту через реку Камчия и в окрестных селах…

Не один раз дед Халит встречал партизан и снабжал их мукою. Его водяная мельница в местности Кеклика долгое время была надежной партизанской базой. Однажды, когда там находилась группа партизан во главе с Семето, к мельнице подъехал пожилой крестьянин из провадийских сел. Прятаться было поздно, пытаться ввести в заблуждение — безнадежно. Крестьянин все видел и все понял.

— Присядь на минуту, — обратился к нему Семето. — Выдашь нас или нет?

Крестьянин вынул табакерку, свернул самокрутку, но не произнес ни слова в ответ.

— Как человека тебя спрашиваю, — не унимался Семето.

— Вот и я тебе отвечу как человеку… Во времена турецкого рабства объявился у нас в селе один храбрый болгарский гайдук, ранен он был. Не оставили его люди в беде, укрыли надежно, поили-кормили и от ран лечили. От человека к человеку дошла новость и до местного богатея. Выдал он его турецким стражникам, и те схватили и повесили гайдука. Но пришли русские и прогнали турок. Повесили тогда болгары того богатея, а гайдуку соорудили памятник. И сейчас он стоит посреди села, а где могила предателя, никто и не помнит… Скоро снова русские придут… Понял ты, к чему я это тебе рассказал?

— Все понял… Так что ступай себе с богом, добрый человек, — ответил Семето…

Занимаемый отрядом «Народный кулак» район вполне устраивал партизан, но, несмотря на это, помыслы всех были устремлены на восток.

Когда отряд уже был вытеснен в западные районы, партизанам удалось связаться с ятаками из сел Пештерско и Рыжица и получить от них немного одежды и продовольствия. Большая часть партизанского имущества была оставлена еще в первом бою у села Дюлино. Проблему одежды, которая стояла очень остро, помог частично решить бай Христаки, который привез на телеге кое-какие вещи прямо в горы. Тогда же удалось отправить на лечение в село Рыжица Сийку Трифонову — Ирину, а позднее и Кину Йорданову, которую сопровождал Йордан Петков. Заботу о них взяли на себя ятаки Атанас Янев — Авджия (в его доме был устроен тайник) и Иван Киряков. Однажды в горах произошла случайная встреча с Авджией…

12 июня 1944 года, после успешно проведенной операции в лесничестве, в результате которой в руки партизан попало много резиновой обуви, одежды и триста тысяч левов, отряд разбил лагерь неподалеку от села Мрежичко. Поздно ночью часовой услышал странные звуки — неподалеку кто-то стучал палкой по стволам деревьев. Обеспокоенный Минко обо всем доложил командиру и комиссару. Долго вслушивались они втроем в необычные звуки, пытаясь понять, что же происходит там, на противоположной стороне оврага, и наконец решили, что какие-то люди специально разыскивают отряд.

— Эй, кто там? — громко спросил комиссар.

— Учителя Ивана ищем, — последовал ответ.

Позвали Ивана Демерджиева, который владел турецким языком. Из разговора с Емином Юсуфовым и Мехмедом Юсуфовым — а именно они были нежданными ночными гостями — выяснилось, что в село, откуда они пришли, прибыли войска и отряды жандармов. Власти намеревались тщательно прочесать район, в котором, по их данным, находился отряд. Для этой цели было мобилизовано несколько сотен крестьян из равнинных сел. Двое отважных ятаков, не зная точного месторасположения отряда, отправились на поиски, чтобы предупредить партизан о нависшей над ними опасности. На созванном совещании штаба было решено пока оставаться в прежнем районе, так как он весьма удобен для обороны и скрытного маневра…

На следующее утро солнечные лучи осветили небольшую поляну в лесу, на которой группами расположились партизаны. Настроение у всех было приподнятое. В висящем над костром помятом котле побулькивала незамысловатая похлебка, а неподалеку, в устроенной на берегу ручья жаровне, пекся хлеб. Самые нетерпеливые уселись поближе к кухне и, подтрунивая над баем Георгием и Инджето, торопили их с приготовлением пищи. То и дело раздававшиеся взрывы смеха привлекали все новых партизан. И каждый предлагал поварам замысловатые рецепты, рассказывал, какие дивные кушанья доводилось ему отведать. Начеку были только штаб и секреты, знавшие о надвигающейся опасности…

Рано утром к намеченному району направились из окрестных сел несколько рот двадцать четвертого и двадцать девятого пехотного полков, батальон жандармерии и мобилизованные для преследования партизан крестьяне. Поставленная генералом Младеновым задача была предельно ясна — прочесать весь район к северу от сел Топчийско и Мрежичко вплоть до возвышенности Ярамаская. Расстояние между солдатами в цепи при прочесывании местности не должно было превышать нескольких метров…

Партизаны еще не успели перекусить, когда в лагерь прибежал Лозан, посланный взводным командиром, и доложил, что в направлении партизанского лагеря движется большая группа мобилизованных крестьян и что они уже недалеко от поляны.

— Погасить огонь и замаскироваться, — распорядился Лысков и приказал взводам занять позицию подковой, чтобы, если удастся, взять в плен незваных гостей. Он рассчитывал только на внезапность. Если вспыхнет бой, партизанам будет нелегко добиться успеха в схватке со столь многочисленным противником.

Когда большая группа крестьян оказалась в приготовленной им ловушке, партизаны окружили их.

— Идут вслед за вами войска и жандармерия? — спросил комиссар.

— Они отправились к той горе, — в смущении указал один из крестьян.

— Ну а вы добровольно вызвались помогать властям или вас мобилизовали? — поинтересовался Лысков.

— Нас принудили, — хором ответили крестьяне.

В группе, которая состояла человек из шестидесяти — семидесяти, политкомиссар сразу заметил одного из самых надежных ятаков отряда Авджию из села Рыжица. Чтобы без помех поговорить с ятаком и не навлечь на него подозрений, Дойчев громко предложил Лыскову:

— Надо допросить нескольких человек поподробнее, может, они скрывают что-нибудь от нас.

Вначале комиссар побеседовал для виду с несколькими крестьянами — жителями окрестных сел. Затем в густом кустарнике он оказался с глазу на глаз с Авджией. Ятак рассказал о проводимой властями операции против партизан и о радостных новостях с восточного фронта. Принес он еще одну приятную весть: «Ирина уже здорова, скоро переправим ее к вам». Затем Авджия тихо сказал Михаилу Дойчеву:

— И мне пора в отряд… Оставаться в селе слишком опасно… Хочу прийти вместе с Ириной…

Задумался политкомиссар, взглянул на обутого в лапти ятака, затем обвел взглядом партизанский лагерь и вздохнул:

— Многие ятаки хотят взяться за оружие, но не обойтись нам без таких, как ты. И должен тебе сказать, в этом районе у нас и так немного надежных людей. Так что пока терпи, а там видно будет.

Авджия прекрасно понял политкомиссара и не стал настаивать на своей просьбе.

— Если случится что-нибудь, ты знаешь, где нас искать, — сказал ему на прощание Михаил Дойчев.

Не знал тогда политкомиссар, что эта его встреча с Авджией будет последней. Очень скоро партизанский ятак оказался в жандармском застенке в селе Руен, где ему выпало вместе с Иваном Киряковым и другими товарищами перенести многочисленные допросы и изуверские истязания и дождаться той трагической ночи. Радовались двое ятаков, что за несколько дней до ареста им удалось все же переправить Ирину в надежные, как они считали, руки — соседнее село. Однако бесстрашной партизанке так и не удалось вернуться в отряд: она трагически погибла от пули предателя.

Несмотря на одержанные победы, отряд «Народный кулак» в силу целого ряда объективных обстоятельств не имел возможности развернуть широкую боевую и политическую деятельность в районе, куда он был оттеснен карателями. Но народные борцы вовсе не собирались отсиживаться в кустах и сложа руки ждать падения существующей власти. Что скажут о них люди — вышли на открытый бой, а при первой же опасности попрятались, как мыши, в норы? Чтобы убедить людей в неизбежности краха монархо-фашистского режима, необходимо было день ото дня наращивать наносимые по нему удары. Партизаны стремились к более активному противоборству с врагом, и поэтому назрела необходимость передислоцироваться в прибрежные районы.

И на этот раз вел отряд Атанас Павловский — Дядка, один из опытнейших подпольщиков Бургасского района. Еще давала себя знать рана, полученная им в бою в августе 1943 года. У партизан Дядка пользовался большим и заслуженным авторитетом. Все знали, как он предан их общему делу, помнили о его дружбе с Атанасом Манчевым и поэтому беспредельно верили ему и в большом, и в малом. Партизаны были убеждены, что раз их ведет Дядка, то им наверняка удастся незаметно проскочить сквозь вражеские заслоны и добраться до намеченного района. Ну а если придется прорываться с боем, то Дядка один будет стоить десятерых. В схватке у села Дюлино он лишний раз доказал это. В тот день Дядка вместе с политкомиссаром преследовали какого-то пастуха, который, обнаружив отряд и польстившись на обещанную властями награду, решил сообщить ближайшему жандармскому посту о появлении партизан. Они гнались за ним до самого села Дюлино, но задержать его так и не смогли. На окраине села партизаны нарвались на жандармов, и теперь уже им самим пришлось отходить с боем. Дядка стал отвлекать преследователей на себя, давая возможность политкомиссару вернуться в партизанский лагерь. Но расположение лагеря уже было известно жандармам от предателя-пастуха. Поднятые по тревоге подразделения карателей сделали попытку окружить отряд. Положение становилось угрожающим, но в самый критический момент Дядка открыл огонь в тылу атакующих жандармов, расстроил их ряды и тем самым дал своим товарищам возможность прорвать кольцо окружения.

Смелого партизана не смутила перспектива в одиночку пробираться по блокированному врагом району на соединение с отрядом. Каждый камень и каждый кустик был знаком ему в горах. Морозными зимними ночами и в жаркие летние дни, когда одному, а когда с боевыми товарищами из Камчийской или позднее Бургасской четы не раз доводилось ему обходить затерянные в горах села вплоть до самого морского побережья. Случалось, что встречали его с ружьем или топором в руках. Но почти в каждом селе находился и открытый для него в любое время дня и ночи дом, где его ждали, принимали и провожали как своего. Вот почему все были спокойны, когда впереди партизанской колонны шагал Дядка.

Рассвет 17 июня застал отряд в районе заповедника Штерба. На завтрак каждому досталось лишь несколько ложек вареной чечевицы — запас продуктов давно уже кончился. Глядя на истощенные от голода и изнурительных переходов лица молодых партизан, Дядка невесело пошутил:

— Еще маленько потерпите, хлопцы. Как только встретимся с варненскими товарищами, целого борова зажарим и съедим.

— Кто нам только его даст? — улыбнулся Зарко. — А то я готов за час из него отбивных наделать.

— И боров у нас будет, и все остальное, — заверил Дядка. — Знали бы вы, какие там у меня товарищи есть — замечательные люди!

— Мы и сейчас могли бы раздобыть продукты, — раздраженно сказал Семето. — Достаточно выделить группу добровольцев…

— Ну и к чему это приведет? — обернулся к нему Сидер. — Пропадете, и ищи вас потом. Другое нам нужно — следует провести общее собрание отряда и обсудить на нем все наши неотложные дела.

С приходом в западные районы в отряде появились разногласия по поводу того, какой тактики следует придерживаться. Именно поэтому Сидер считал, что все спорные вопросы должны быть обсуждены на общем собрании. Но времени для его проведения уже не было — посты доложили о появлении большой колонны военных и гражданских лиц, которая переправлялась через речку и двигалась в сторону лагеря. Приказ Лыскова был краток — приготовиться к круговой обороне. Занявшие позиции партизаны с удивлением прислушивались к приближающемуся перезвону колокольчиков. Казалось, что к поляне движется большая отара овец. На самом же деле колокольчики звенели в руках у жандармов, которые хотели таким образом ввести в заблуждение партизан.

— А может быть, это приморский отряд? — предположил политкомиссар и вместе с Чавдаром поднялся навстречу показавшимся людям. — Товарищи, здесь Данчо, Чавдар и Дядка…

Вместо ответа враг открыл огонь. Часть жандармов была переодета в военную форму, а часть для маскировки вырядилась в гражданскую одежду. Не дожидаясь команды, моряк Вылко Пушков бросился с пулеметом к обрывистому берегу реки. Начался бой. Кинжальный огонь пулемета Пушкова сеял смерть и панику во вражеских рядах. Не обращая внимания на стоны раненых и призывы о помощи, жандармы обратились в беспорядочное бегство. Воспользовавшись этим, партизаны спешно покинули опасный район. К счастью, из всего отряда лишь Гамача был легко ранен в руку.

Трудно через столько лет восстановить детали давнего боя. Позиции партизан были невыгодные, и это могло иметь тяжелые последствия для отряда.

— Жандармов было много, в несколько раз больше, чем нас, но они не были готовы к бою, — вспоминал Венко. — И партизаны, и каратели двигались в одном и том же направлении — мы впереди, они следом за нами. Если бы враг нанес неожиданный удар, то последствия были бы чрезвычайно тяжелыми, так как партизаны были крайне истощены.

— Сообразительность Пушкова нас спасла, — дополнил Таню.

— И сейчас помню, — вступила в разговор Радка, — как он бросился с пулеметом к обрыву и открыл огонь по карателям.

— Жандармы не ожидали встретить столь решительное сопротивление, началась паника, — добавил Ванчика.

— Пушков повел себя тогда молодцом, — вмешался Гамача, — но нельзя приписывать ему одному спасение отряда. Мы все одновременно открыли огонь по врагу.

— Семето предложил, чтобы мы первые напали на них, — вспоминал еще кто-то, — но Михаил Дойчев был категорически против. Он тогда сказал: «А вдруг это варненский отряд?»

— Да, в те дни наши бывалые партизаны ежечасно ждали встречи с варненскими товарищами, — вздохнул Венко.

Выйдя из соприкосновения с противником, с наступлением сумерек отряд продолжил свой путь на восток. Выбиваясь из последних сил, партизаны преодолевали глубокие овраги, взбирались на крутые склоны. Отряд двигался в колонне по одному с выставленным боевым охранением. Необходимо было уйти как можно дальше от места стычки с жандармами, так как к утру весь прилегающий район наверняка будет блокирован войсками. Возможно, что уже сейчас в соответствии с указаниями из штаба генерала Младенова туда стягиваются войсковые и полицейские силы, перекрывая дороги и возможные направления движения отряда. Вот почему партизаны двигались осторожно, след в след, чтобы ненароком сдвинутый камень не загремел предательски по склону.

Глубокой ночью отряд был вынужден остановиться — с крутого обрыва сорвался Иван Петков из боевого охранения. К счастью, товарищам удалось поднять его на тропу, но из-за полученных многочисленных ушибов Иван не мог передвигаться самостоятельно, и товарищам пришлось нести его на руках. Затем отряд вновь двинулся на восток, к горному массиву Голиша-Планина.

Утром следующего дня отряд находился на горе Стара-Голица, у подножия которой раскинулось село Голица.

— Товарищи, — восторженно произнес Зарко, — смотрите, село!

Взгляды всех партизан устремились в долину. И командиры, и бойцы молча, с затаенной грустью смотрели на встретившееся им на пути село, забыв на мгновение о бдительности и осторожности. Сколько дней и ночей пришлось провести им в глухих чащобах! Лишь ночами; чтобы встретиться с ятаками или выполнить другое задание, пробирались они в населенные пункты. Все соскучились по близким, по родному дому и поэтому с таким волнением наблюдали сейчас за мирным пробуждением села. Наконец кто-то заметил, что в просторном школьном дворе дымят полевые кухни, а сам двор забит солдатами и жандармами.

— Взводам замаскироваться! — раздался голос командира. — Штаб ко мне!

И вот снова обсуждается дальнейший маршрут. Когда отряд находился еще в западных районах, было принято решение двигаться к селам Обзор или Солник для соединения с варненскими партизанами. Но сейчас командира беспокоило больше всего то, что люди истощены до крайности. У них почти не было сил двигаться, а ведь в любой момент мог вспыхнуть бой с врагом. В отряде имелись раненые, в тяжелом состоянии находился и Иван Петков. Товарищи несли его на руках, так как он поминутно терял сознание. Крайне усталым выглядел и сам командир отряда. С каждым днем он становился все более озабоченным и молчаливым. Чувство ответственности за жизнь товарищей не давало ему покоя. Каждую неудачу Николай Лысков воспринимал как собственный промах, в случае гибели боевых товарищей, неизбежной в условиях ожесточенных схваток с врагом, видел свою личную вину и мучительно переживал. Все более резкими и критично настроенными становились Сидер и Семето. Каждый из них был в чем-то по-своему прав, каждый искренне стремился найти выход из того трудного положения, в котором оказался отряд. Штабу предстояло решить, продолжать ли тяжелый поход, в котором партизан на каждом шагу подстерегали вражеские засады, или дать людям немного отдохнуть и подкрепить свои силы. Верх взяло мнение повернуть, уже во второй раз за последнее время, к Симовой кошаре, остановиться там на отдых и попробовать раздобыть продукты, чтобы досыта накормить людей. На разведку еще днем отправились командир и политкомиссар, а после их возвращения, с наступлением ночи, в путь выступил весь отряд…

Быстро стихли разговоры. Усталость свалила людей. Все свободные партизаны уснули в кошаре. Бодрствовали только часовые, группа, отправляющаяся за водой, и те, кто разделывал купленных у молодого пастуха овец. Пастух этот замещал бая Симо, арестованного месяц назад.

— Люди отдыхали повзводно, — вспоминал давние события Венко. — В любой момент при необходимости можно было в считанные секунды поднять отряд по тревоге.

— Лысков, после того как проверил выставленные посты, вернулся в кошару и прилег возле бойцов нашего взвода, — дополнила Радка. — Он буквально валился с ног, но заснуть так и не смог. Что-то беспокоило его, возможно, то, что оставаться днем в Симовой кошаре слишком опасно.

— Мы постоянно были готовы к схватке с врагом, — заговорил Тантын. — Как боевая единица отряд был хорошо сколочен — каждый взвод и каждый партизан знал, кому какое место надлежит занять по тревоге. Никакая неожиданность не могла застать нас врасплох.

— Беда пришла оттуда, откуда ее никто не ждал, — вздохнул Узунов.

— Да, к сожалению, так и случилось, — согласилась Марга.

— Страхил сообщил Лыскову, — продолжил Узунов, — что жандармы обнаружили нас.

— Мне кажется, это был не Страхил, а кто-то другой, — вмешалась Радка. — Командиру сообщили, что со стороны леса слышны голоса и шум шагов.

— Каждый запомнил тогда то, что он сам слышал, — вздохнул Наню. — Допущенная ошибка дорого нам обошлась. Не знаю, что такое сообщили Лыскову, но он открыл стрельбу из ручного пулемета и бросил гранату…

— Гранату бросил Асен, — уточнил Узунов. — Лысков только дал очередь из пулемета. Отряд тут же был поднят по тревоге, и мы заняли круговую оборону.

— Много времени прошло с тех пор, — сказал Страхил, — но я все помню. Именно я доложил тогда командиру, что к кошаре со стороны леса приближается группа людей. Лысков громко произнес пароль и, не получив ответа, дал очередь из автомата. В тот же момент Асен бросил гранату. Оба, конечно, поторопились, но это мы уже сейчас понимаем, а тогда… В тот момент совсем не просто было решить, что делать. Я, к примеру, тоже был убежден, что нас обнаружили жандармы, и потому поспешил доложить обо всем командиру.

Выстрелы и взрыв гранаты раскрыли месторасположение отряда. Необходимо было срочно покинуть район Симовой кошары, так как находившиеся неподалеку войска и жандармерия наверняка бы предприняли на рассвете попытку окружить партизан. Вскоре стало ясно, что стрельба, к сожалению, велась по своим — по возвращавшимся к лагерю водоносам. Предпринимались попытки отыскать их. Во время тревоги контуженый Иван Петков исчез из лагеря в неизвестном направлении. Лысков чрезвычайно болезненно воспринял это сообщение. Считая себя виноватым в событиях той ночи, он попросил освободить его от командования отрядом. Лишь товарищеская поддержка политкомиссара помогла ему взять себя в руки. Время не ждало: необходимо было предпринимать срочные меры. Решено было занять удобную позицию на склоне оврага неподалеку от Симовой кошары. Предстоял тяжелый, двенадцатичасовой бой, который начнется на рассвете, а закончится поздно вечером…

Ушел в прошлое этот день — 19 июня 1944 года. И когда очень скоро партизаны отряда «Народный кулак» соединятся с варненскими партизанами и боль понесенных утрат будет еще слишком велика, наступит день переоценки событий. Одни скажут: «Виновен Лысков, он слишком поспешно поднял стрельбу». Другие не согласятся: «А почему водоносы подошли к лагерю не с той стороны, где их ждали?» Третьи будут утверждать: «Виновен политкомиссар. Это по его настоянию было потеряно так много времени на поиски водоносов и Ивана Петкова, вместо того чтобы сразу покинуть опасный район». Четвертые станут обвинять высланных вперед дозорных под командованием Транспорты за то, что они не дождались отряд в местности Могилы, и потребуют сурового наказания для «недисциплинированных».

Пройдут годы, и люди, участвовавшие в том бою, начнут подходить к оценке давних событий с другими мерками, станут судить о них с позиций сегодняшнего дня.

— Вряд ли было бы правильно не попытаться разыскать водоносов, — скажет Фурна. — Ведь они не были ни в чем виноваты. Пастух отвел их не к тому роднику, что у реки, а к другому, в местности Бырдарево. Вот поэтому они и вернулись к лагерю с той стороны, откуда посты их вовсе не ждали. Но и дозорных трудно винить — время было ночное, попробуй разбери, кто идет, свои или чужие, когда находишься в блокированном противником районе.

— Был ли виновен в случившемся Лысков? — задаст самому себе вопрос Минко и категорично ответит: — Нет! Я никого не берусь обвинять в допущенных ошибках. Если они и были, то надо судить о них с учетом тогдашней обстановки. Командиру было доложено, что жандармы окружают отряд. На условленный пароль ответа не последовало. Какое решение принял бы любой человек, окажись он на месте Лыскова? Наверное, такое же, какое принял он в тот момент, — открыл стрельбу, чтобы дать возможность взводам занять позиции и приготовиться к бою. По-моему, это было единственно правильное решение.

— Было ясно, что на поиски водоносов и моего брата мы потратили слишком много времени, — будет вспоминать Стойко, — и тогда я сказал политкомиссару: ждать более нельзя — мы подвергаем смертельной опасности жизнь всех партизан. Однако Дойчев был категоричен: «Ваша семья еще в сорок втором году принесла на алтарь войны дорогую жертву, тогда от рук фашистов погиб Йонка. Нельзя допустить, чтобы такая же участь постигла и Ивана». Что я мог ответить? Нельзя было оспаривать решение штаба.

— По-моему, Транспорта не был виноват, — скажет Гамача, — и не заслуживал тяжелого наказания.

— И мое мнение таково, — согласится Минко.

…Восток уже озарился первыми лучами восходящего солнца. Необходимо было как можно скорее покинуть опасный район, к которому враг начал стягивать войска. Однако штаб все никак не мог принять решение, в каком направлении двигаться.

— Только на восток, — настаивал Сидер. — Доберемся до местности Коруба, леса там обширные, затем будем искать связь с варненцами.

— Наше спасение на западе, — доказывал Дядка. — Необходимо вернуться в район Балабандере, а оттуда в горный массив Ярамская.

— Как тебя понять, Дядка? — горячился Сидер. — К чему было тогда вообще уходить оттуда? Могли бы и до сих пор сидеть там, несмотря на голод.

— Если пойдем на восток, — не сдавался Дядка, — то можем навлечь беду и на наших варненских товарищей.

Последние доводы заставили политкомиссара, который еще не высказал своего мнения, задуматься. Всего несколько дней назад он горячо поддержал предложение о перебазировании отряда в восточные районы. Михаил Дойчев был искренне убежден, что только в условиях тесного взаимодействия двух отрядов удастся развернуть широкую партизанскую борьбу в приморском районе. Но поставить под удар товарищей? Нет, этого он никогда не допустит! Смущало Михаила лишь упорство Сидера, одного из самых авторитетных партизан в отряде. Товарищи по борьбе уважали Сидера за его самоотверженность, за умение с первого взгляда разбираться в людях, за способность легко ориентироваться в сложной обстановке и быстро находить наиболее правильное решение. В течение многих лет Сидер активно участвовал в нелегальной работе. Будучи связным, он не раз объезжал села в кабриолете под видом торговца, закупщика, машиниста паровой молотилки и всегда вовремя доставлял то, что было необходимо для организации. Он одним из первых заподозрил предательство Пройкова и, несмотря на несогласие некоторых товарищей, прервал с ним всякие контакты. Не все тогда ему поверили. Лишь гибель Димитра Илиева окончательно открыла глаза заблуждающимся.

Однажды я спросил Сидера:

— Как ты догадался, что Пройков работает на полицию?

Не задумываясь, он ответил:

— По глазам. Они всегда выдают человека, когда он думает одно, а делает другое.

— Но ведь и ты до Девятого Сентября, — продолжил я, — говорил одно, а делал другое.

— Что ты имеешь в виду? — удивленно взглянул на меня Сидер.

— Ничего плохого, просто слышал, что ты не раз сиживал в корчме с кметом и сельскими богатеями и, лишь основательно подпоив их, отправлялся выполнять задание. Не выдавали тебя глаза в таких случаях?

— Ну это совсем другое. Кто не может перехитрить врага — непременно попадет ему в руки.

Да, Сидеру всегда удавалось перехитрить врага. Он руководил подготовкой тайников, с его помощью ушли из Бургаса в горы и стали партизанами Минко, Венко, Радка, Семето, Лозан… Он обеспечил встречи представителя ЦК партии Титко Черноколева с Николаем Лысковым, а после избрания Николая командиром отряда проводил его и Яну к лагерю партизан. Будучи в течение многих лет членом районного комитета партии, он поддерживал связь с областным центром. Удивительно, но вся его многогранная деятельность вплоть до ухода в партизанский отряд, где он стал начальником штаба, оставалась неизвестной полиции. Мало кто из партийных активистов и деятелей РМС не прошел через тюрьмы и концлагеря, не сидел многократно в полицейских каталажках. Лишь Сидер ни разу не был арестован, может быть, потому, что в конспиративной работе умел, как никто другой, сочетать смелость и осмотрительность, хладнокровие и точный расчет. Многолетняя подпольная деятельность научила его твердости и бескомпромиссности. Вот почему Михаил Дойчев задумался, когда на заседании штаба выяснились разногласия по поводу дальнейших действий отряда. Ведь поддержать предложение, которое высказал Дядка, означало выступить против Сидера, перечеркнуть ранее принятое решение о переброске отряда на восток.

— Как на запад? — переспросил политкомиссар. — А принятое решение?

— Нет другого выхода, Михаил, — вздохнул Дядка. — Сейчас важнее всего спасти отряд.

Положение действительно было угрожающим. В долине скапливались крупные силы противника. Из села Голица двигался четвертый шуменский батальон жандармерии, из села Бырдарево — части восьмого пехотного полка, а из села Паницово — роты третьего бургасского батальона жандармерии. Путь к прибрежным районам был отрезан. Пока не поздно, необходимо было пересечь реку и по Бойкову оврагу как можно скорее отойти к западу от села Козичино. Оттуда предстояло двигаться еще дальше на запад — к районам, лишь недавно покинутым отрядом «Народный кулак».

— Будем отходить на запад, — принял окончательное решение Лысков и дал указания об организации охраны партизанской колонны на марше — защиту флангов должны были обеспечить первый и третий взводы, в арьергарде оставалась группа партизан во главе с Панди Неделчевым.

Оторваться от противника без боя партизанам не удалось — слишком много времени было потеряно на поиски водоносов и Ивана Петкова. Уже рано утром первые вражеские цепи настигли партизанскую колонну. Схватка продолжалась почти до захода солнца. Каратели стремились замкнуть кольцо окружения, чтобы не допустить прорыва отряда в горы. Несмотря на численный перевес, враг вначале не решался перейти в решительную атаку, а лишь обстреливал издали партизанскую колонну. Меткие выстрелы партизан из боевого охранения заставили карателей залечь. Однако по мере подхода новых сил вражеский огонь становился все более массированным и ожесточенным.

— С самого утра Лысков не выпускал из рук пулемет, — вспоминал Наню. — Он появлялся в самых опасных местах. Я в тот день еле успевал подносить ему патроны.

— На левом фланге в группе Лыскова, — дополнил Узунов, — вели бой Дойчев, Трайко, Тантын и Лозан. На правом фланге сражались Семето, Максим Илиев с пулеметом, Сидер, Странджа и еще несколько человек, но кто точно, не помню.

— На протяжении всего боя, — продолжил Наню, — Лысков был в боевых порядках партизан. Стоя во весь рост, даже не пытаясь укрыться, он выпускал по врагу несколько разящих очередей из ручного пулемета и быстро менял позицию. Пули свистели вокруг него, но ни одна его не задела. Он был словно заговоренный в том бою.

— Лысков отлично руководил боем, — поделился воспоминаниями Ванчика. — Он командовал, кому где залечь, куда направить пулеметный и ружейный огонь.

— В том бою проявились его лучшие командирские качества, — дополнил Таню. — Он был истинным боевым командиром и умело руководил действиями партизан. Человеком же, который вдохновлял бойцов, вселял в них веру в победу, был Михаил Дойчев, политкомиссар. Бели бы не он, могло случиться самое страшное — те, кто сохранили силы, ушли бы вперед, в то время как наиболее истощенные и ослабшие, а их было большинство, отстали бы и неминуемо погибли.

— Михаил действительно успевал повсюду, — сказала Марга. — Он помогал, ободрял, для каждого находил дружеское слово. Никто не видел его мрачным или растерянным. Когда преодолевали гребень склона, меня оставили последние силы. Помню, упала, а встать не могу. Смотрю: возле меня Михаил. Ничего мне не сказал, лишь поспешил к двум стоявшим под деревом напуганным пастушатам, взял у них бутылку с молоком и протянул ее мне. Пришла я немного в себя, встала и пошла, а политкомиссар бросился помогать тем, кто шел сзади.

— Как только у него самого хватало сил! — воскликнул Ванчика. — Только что стоял рядом, а через минуту, смотришь, он уже на другой стороне оврага, в другой группе.

— Когда меня спрашивают, каким человеком должен быть политкомиссар партизанского отряда, — сказал Минко, — я не задумываясь отвечаю — таким, как Михаил Дойчев. При этом имею в виду не только бой у Симовой кошары, но и всю его деятельность сначала в отряде «Народный кулак», а затем в отряде «Васил Левский». Должен, однако, заметить, что совершенно не правы те, кто утверждают, будто в том бою именно Михаил Дойчев командовал отрядом. Боем руководил, и очень умело, Николай Лысков. Именно сочетание грамотного боевого командира и опытного политического работника спасло нас всех в тот день…

Отряд медленно и упорно пробивал себе путь на запад. Боевое охранение, умело используя указания командира, точным огнем не позволяло противнику замкнуть кольцо окружения. В какой-то момент нескольким жандармам удалось выйти наперерез партизанской колонне и занять выгодную позицию. Тут же к ним устремился неутомимый Страхил с группой партизан — необходимо было отбросить врага, прежде чем на открытый, легко простреливаемый гребень выйдут основные силы отряда.

— Да ты, никак, ранен! — крикнула Страхилу одна из санитарок.

Тот лишь на миг остановился, вытер кровь с лица и усмехнулся в ответ:

— Пустяки, ничего серьезного. Да и некогда сейчас, раны будем после боя считать.

Максим Илиев принял пулемет из рук Камбича, павшего в бою у Дюлино. С ним прошел он свой партизанский путь до западных районов и обратно, до местности Могилы. Но в этом бою его настигла вражеская пуля. Кто-то из товарищей подхватил пулемет и принялся поливать свинцом наступающих цепью жандармов.

— Запомни, Радка, я из Варны, — прошептал тяжело раненный Максим Илиев склонившейся над ним партизанке. — Когда придет свобода, расскажи обо всем моему деду… Найдешь его у большой церкви, он каждое воскресенье стоит возле нее…. Борода у него по пояс, а одет он обычно в красную казацкую рубаху… Ты легко его узнаешь…

Наконец первые группы партизан преодолели опасный склон. К этому времени кроме Максима Илиева были ранены Райна и Панди. На помощь им устремились Сидер, Странджа и еще несколько партизан. Они вынесли из-под огня Райну и Панди, однако помочь Максиму Илиеву им не удалось — мужественный партизан до последнего патрона отстреливался от наседавших врагов, а последнюю пулю выпустил в себя, чтобы не попасть в лапы жандармов…

Гребень горы в местности Могилы отряд преодолевал, разбившись на группы. Партизаны по-прежнему стремились пробиться к соседнему поросшему лесом склону. Правую группу вел политкомиссар Михаил Дойчев. Здесь же были и двое раненых — Райна и Панди. Попытки жандармов не допустить прорыва повстанцев к лесу оказались безрезультатными. Но когда лишь считанные шаги отделяли партизан от зарослей на берегу Тахталийской реки, упал, сраженный пулей, Атанас Павловский — Дядка. Последними словами Атанаса, обращенными к склонившимся над ним товарищам, были: «На запад!» А когда группа политкомиссара уже вступила под спасительные кроны деревьев, был убит еще один партизан — Трайко Траев.

Командир отряда Николай Лысков дождался, пока последний партизан покинул Бойков дол. Огонь его пулемета дал возможность бойцам благополучно преодолеть гребень горы — самое опасное и рискованное место.

Когда группа командира начала спускаться вниз по склону, к ней стали присоединяться и пробиравшиеся в одиночку партизаны. Группа становилась все более внушительной, однако по мере движения она отклонялась все южнее от группы политкомиссара. Связь между двумя основными группами была утрачена. Вместо намеченных западных путь группы Лыскова пролегал по восточным склонам каменистой Рогачевой горы. Все реже позади раздавались выстрелы. Лысков уже знал о гибели Максима Илиева и ранении Райны и Панди. Но ни он, ни шагавшие рядом с ним бойцы и не подозревали, что еще двое их боевых друзей пали смертью храбрых на западном склоне горы.

Преодолев гребень Рогачевой горы, группа Лыскова повернула на запад и наконец соединилась с группой Дойчева. Проверка показала, что трое партизан убито, двое ранено, а еще пятеро отсутствуют, и, что с ними произошло, неизвестно.

После короткого отдыха отряд вновь двинулся в западном направлении. Миновав село Козичино, партизаны углубились в лес. Силы людей были на исходе. В течение трех последних дней, наполненных тяжелыми переходами и схватками с врагом, партизаны не имели даже куска хлеба. Следующее столкновение с противником физически истощенных бойцов могло оказаться гибельным для отряда. Это было ясно и Николаю Лыскову, и Михаилу Дойчеву, и всем остальным. Неожиданно лес кончился, и отряд вышел на обширную поляну. Впереди, метрах в ста, все увидели роту солдат. Многие партизаны инстинктивно передернули затворы винтовок. Лысков рукой дал знак: не стрелять! Его глаза были устремлены на стоявшего перед строем солдат поручика. Друг против друга застыли партизанский командир Николай Лысков и офицер действующей армии его величества. Солдаты были вооружены автоматами и пулеметами, партизаны еле держались на ногах от усталости. Исход боя нетрудно было предугадать, тем более что по пятам за отрядом гнались два батальона жандармерии. Неожиданно для всех поручик повернулся к солдатам и отдал команду: «Рота, кругом! Разойдись! Раздать ужин!» Отряд прошел в непосредственной близости от солдат и продолжил свой путь на запад.

Пройдут годы. Михаил Дойчев, Сидер, Минко и другие будут пытаться уточнить, кто же был тот поручик. Выяснится, что он командовал одной из рот шуменского полка, но его имя так и останется неизвестным. Поступок поручика лишний раз свидетельствует, что многие офицеры царской армии не желали сражаться против партизан.

Вскоре отряд добрался до лесных массивов в районе Балабандере. С помощью местных жителей был намечен безопасный маршрут дальнейшего продвижения к горному массиву Ярамская. Никто не предполагал, что этот поход станет последним для отряда «Народный кулак», что через два дня будет принято решение, которое приведет к роковым последствиям для него…

Не так давно с группой бывших партизан я посетил места, где отряд «Народный кулак» вел свой последний бой. Мы отправились в путь от Симовой кошары, пересекли речку Голишка и по Бойкову долу поднялись к местности Могилы — наиболее опасному участку, который во время отхода партизан насквозь простреливался наседавшими со всех сторон жандармами. Остановились у того места, где был убит Максим Илиев и ранены Панди и Райна. Неподалеку от сохранившейся и до сего дня пирамиды из камней сооружен памятник герою. Я поглядывал на моих спутников и ждал, когда они заговорят. Лица у всех строгие, взгляды устремлены на окрестные склоны и видневшиеся на горизонте вершины Голиша-Планина.

Первым заговорил Страхил:

— Тот паренек, что повел наших товарищей за водой, остался жив, а мы так и не догадались разыскать его и расспросить, почему они вернулись к кошаре с другой стороны. Сейчас-то мне ясно, как было дело. Они тогда не на реку пошли, а к источнику у села Бырдарево. Потому и вернулись с северной стороны.

— Я не бывал здесь с тех пор, — проговорил Таню. — Всегда полагал, что от кошары до этого места совсем недалеко. А оказалось, километра два-три.

— Никак не меньше, — согласился Страхил. — Как представишь, в каком состоянии мы были тогда, после стольких дней голода и напряжения, и что каждый шаг приходилось делать с боем…

— Потому мы и добрались сюда только к обеду, — добавил кто-то другой. — Они нас видели здесь как на ладони.

— Помню, — заговорил кто-то еще, — Семето приказал нам: «Не собирайтесь группами, двигайтесь поодиночке!»

— Это было распоряжение Лыскова, — уточнил Страхил.

— Когда перебрался через реку, — обернулся Штерца к Страхилу, — увидел, что ты и Минко раздаете партизанам последние куски мяса. Взял и я. Тем куском мяса Пенчо, Зарко и я несколько дней подкрепляли свои силы.

— Ты разве не был в передовом охранении? — спросил Страхил.

— Нет, не был, — ответил Штерца. — Мы с Зорко и Пенчо оторвались от основных сил, когда пробирались к Тахталийской реке. Никак не могли понять, куда же делись остальные товарищи. На пути нам попались мальчик и девочка, напуганные выстрелами. Они прятались в густом кустарнике. Помню, Зарко дал парнишке тысячу левов, чтобы он купил что-нибудь на память о партизанах.

— Парнишка тот и поныне жив и здоров, — вмешался я в разговор. — Вот что он мне написал о том случае: «Я был тем самым пареньком, которому один из партизан дал тысячу левов… Их было трое. Они подошли и спросили, не видели ли мы их товарищей и нет ли поблизости жандармов. Мы ответили, что мимо нас никто не проходил. Один из партизан попросил хлеба. Затем он вытащил банкнот в тысячу левов, протянул его мне и сказал: „Возьми эти деньги, купишь на них что-нибудь на память о партизанах. — Потом он погладил меня по голове и добавил: — Спрячь их как следует, чтобы жандармы не отобрали“… Примерно через час появились жандармы. Они спрашивали нас, в какую сторону ушли партизаны, но мы ничего им не ответили… Когда я вырос, то на те деньги купил ожерелье для моей невесты, которое до сих пор храним как дорогую реликвию».

Письмо это навеяло воспоминания о Захарии и Пенчо, которые были неразлучными друзьями с детства и до самой смерти — их жизнь оборвалась в ту трагическую ночь на 2 июля 1944 года неподалеку от села Топчийско.

…Осенью 1941 года фашистская пресса и радио, захлебываясь от восторга, трезвонили о решающих победах гитлеровских войск на восточном фронте и предсказывали скорое падение Москвы. В эти тревожные дни из Бургаса исчезли трое учащихся — Захарий Димитров и Пенчо Тотев из мужской гимназии и Иван Немцов из технического училища, причем никто не знал, куда и зачем они отправились. Проходили дни, недели, а о местонахождении ребят по-прежнему ничего не было известно. Затем наконец наши герои вернулись, немного смущенные и растерянные. Лишь тогда стали известны их намерения. Оказалось, что ребята узнали где-то о создании в Сливенских горах партизанской четы, во главе которой стоял прибывший из Москвы человек, и решили вступить в ее ряды. Затем они намеревались добраться до фронта и вступить там в Красную Армию. Ребята стали искать связь с партизанами. Многие товарищи убеждали их отказаться от своих планов, предостерегали об опасности, но трое друзей стояли на своем — сначала в партизаны, а затем на помощь советскому народу. Как раз в это время произошли трагические события, в результате которых партизанская чета и окружной комитет партии в Сливене понесли тяжелые потери. Многие из борцов погибли или попали в фашистские застенки. В тайнике в собственном доме застрелился во время полицейской блокады народный трибун Сыби Димитров. В этой обстановке добровольцам пришлось вернуться в родной город. Иван Немцов сумел кое-как оправдаться перед руководством училища за долгое отсутствие и продолжал учебу вплоть до ухода в 1944 году в партизанский отряд. А вот Зарко и Пенчо пришлось навсегда проститься с гимназией. Не прекратилась лишь их деятельность в ремсистской организации. Мечта трех друзей с оружием в руках бороться против фашизма осуществилась после создания партизанского отряда «Народный кулак».

— У Пенчо были золотые руки, — рассказала мне как-то раз его мать. — Дети мои росли без отца. Так Пенчо с малых лет делал всю мужскую работу в доме. А жили мы тогда в какой-то развалюхе. Вот Пенчо и затеял дом строить. Камней навозил, кирпичей наделал и с помощью соседей выстроил новый дом. Потом оштукатурил его, выкрасил в разные цвета и украсил резьбой. Стал наш дом похож на букет цветов. Да, видно, не было нам счастья на роду написано — лишь шесть месяцев мы пожили в нем… Нагрянули жандармы и дали нам лишь пять минут, чтобы вынести пожитки. Но что мы могли взять — лишь кое-какие мелкие вещи. Потом они заставили Гошку, моего младшего сына, принести солому. Что ему, бедному, было делать — носил, а сам плакал. Жандармы вначале подожгли дом, а затем полностью разрушили, забросав гранатами…

Мы покинули место гибели Максима Илиева и начали спускаться по склону к Тахталийской реке. Вот и небольшая полянка — здесь погиб Атанас Павловский. А там, выше, в густом лесу, могила Трайко — одного из двух самых юных, семнадцатилетних, партизан отряда.

Долгое время я изучал жизнь и деятельность Атанаса Павловского — Дядки. Рассказать обо всем, что сделано им в жизни, просто невозможно на страницах этой книги. Поэтому приведу лишь часть воспоминаний о нем его боевых товарищей, с которыми я неоднократно встречался.

— Дядка был удивительный человек, — поделился со мной Таню. — Он был бесстрашен, но в основе его храбрости лежало не отчаянное безрассудство, а мужество уверенного в своей правоте человека. Он знал, во имя чего надо бороться. Помню его всегда улыбающимся.

— Дядка был из простых рабочих, но с Атанасом Манчевым его связывали узы крепкой дружбы, — поведал Минко. — У них было единство мнений по всем вопросам. Бывало, Моц объясняет своему приятелю что-нибудь из основ марксизма-ленинизма, а Дядка слушает-слушает и вдруг скажет: «Ты мне слишком много не объясняй, а скажи лучше, куда пойдем сегодня и кого привлечем к нашей борьбе, вот что важно!» Их постоянно видели вместе. Стоило Моцу собраться куда-нибудь, как Дядка тотчас вставал рядом с ним и спрашивал: «Ну что, пойдем?» Манчев, бывало, улыбнется, обнимет друга за плечи и скажет: «Без тебя, Дядка, куда я один гожусь?» Отправились мы однажды к Руену. Дядка и я затаились неподалеку от села, а Моц отправился на встречу с ятаком Иваном Киряковым. Прошел час, другой — а Моц все не возвращается. Дядка начал заметно нервничать, но мне говорит: «Уплетает там человек пироги, а о нас и не вспоминает». Шутит, а лицо серьезное, строгое. «Минко, — сказал он мне через несколько минут, — вставай, пойдем в село». «Зачем спешить, давай еще подождем», — не согласился я. «Нечего прохлаждаться, нам с тобой Моца доверено сопровождать, — сурово отрезал Дядка. — Боюсь, не случилось бы чего». Но как раз в этот момент появились Моц и ятак. Такая улыбка озарила лицо Дядки, словно он увидел человека, вернувшегося с того света.

— Необходимо было провести товарища Манчева до села Гылыбец, — вспоминал дед Ганчо. — Когда выходили из села Приселци, Дядка дал мне свой пистолет, объяснил, как обращаться с ним, и сказал: «Тот, кто идет с Моцем, должен иметь надежное оружие». Такой он был человек, всегда думал только о своих товарищах.

— Дядка был беспредельно предан борьбе и заботлив по отношению к товарищам, — рассказал мне один из друзей Атанаса Павловского. — Полиция разыскивала его еще с начала сорок второго года, но безуспешно. Под чужим именем вместе с Димитром Николовым он переезжал из села в село — строил дома. Когда полиции все же удалось выйти на след Павловского в селе Бата, товарищи приняли меры, чтобы надежно укрыть его, — отправили в село Страцин к Дойно Дойнову. Некоторое время он скрывался и в родном селе. В его собственном доме был оборудован тайник. Но полиция вновь обнаружила его, и Атанасу с большим трудом удалось вырваться из уже готового захлопнуться капкана. Скрываясь от преследователей, Атанас был ранен в плечо. Потеряв много крови, он с большим трудом сумел добраться до верных ятаков в одном из равнинных сел. Лишь немного оправившись, он пустился в обратный путь, в свой родной край, чтобы вступить там в Камчийскую чету. Там, в чете, обыкновенным ножом товарищи извлекли застрявшую в плече пулю, однако и после этого рана постоянно мучила Атанаса. Вскоре ятак Дойно Дойнов свел его с Атанасом Манчевым, и Дядка привел Моца в чету. Ну а дальше, до самой гибели, он находился в отряде.

Невольно наши мысли обратились к Трайко. Возможно, многие, услышав воспоминания о его короткой жизни, сказали бы: «Нет ничего исключительного. Закончил прогимназию, поступил в техническое училище, в четырнадцать лет стал членом РМС, а в семнадцать — вступил на путь партизанской борьбы».

Ничего исключительного? Но это только на первый взгляд. Однажды Сидер сказал мне:

— Отличными ребятами были наши гимназисты. Как-то само собой получилось, что руководителем у них с сорок второго года стал Христо Кырджилов. Все его уважали и охотно выполняли поставленные им задачи. Помню, Атанасу Манчеву понадобилась пишущая машинка. Позвал я Христо и сказал ему: «Тебе с твоими ребятами надо раздобыть две пишущие машинки, одна из них для Манчева… И смотрите — осторожно, иначе все уши вам оборву, если что-нибудь случится». Не прошло и недели, а машинки уже были у нас.

— Вот как просто. Сидер поставил задачу — и через несколько дней машинки были доставлены. А что скрывается за этой простотой?

Путь от Каблешково до Бургаса не так долог. Что такое тридцать километров, если преодолевать их приходится уже не в первый раз? Пешком в те времена передвигалась большая часть населения. Ну а учащиеся — те всегда в таких случаях собирались компаниями. Но на этот раз Христо отправился в путь один. Он хотел все хорошо обдумать. Сидер попросил раздобыть две пишущие машинки, но где их взять — «забыл» сказать.

В первую очередь Христо отправился на квартиру, которую снимали трое учащихся технического училища — Женда, Немцов и Трайко.

— Необходимо любой ценой достать две пишущие машинки, — сразу перешел к делу Христо.

— Зачем они понадобились? — поинтересовался кто-то из ребят.

— На одной Атанас Манчев будет печатать стихи, другая нужна для размножения листовок.

— Раз надо — найдем, — заявил Немцов.

— Где они могут быть? — спросил Трайко.

— В разного рода конторах, — предположил Христо. — Задание ответственное, товарищи очень рассчитывают на нас.

Вокруг здания окружного суда теснилось множество адвокатских контор. Как-то вечером, уже после наступления комендантского часа, Иван Немцов, Здравко Митев и Трайко Траев, подобрав ключи к двери одной из контор, забрали там две машинки. Но когда они пробирались по притихшим улицам, на одном из перекрестков нарвались на полицейский патруль. Прежде чем блюстители порядка успели приступить к проверке, из-за угла выскочил Христо и принялся нарочито громко ругать своих товарищей:

— Вы опять, вижу, по девчонкам шляетесь. Ну не миновать вам хорошей трепки сегодня вечером.

Затем он обратился к полицейским:

— Вот этот маленький, — Христо указал на Трайко, — мой брат, а двое других — двоюродные братья, приехали из деревни. Их сюда прислали учиться, а у них одни гулянки на уме. Отец меня послал их разыскать. Что их сейчас ждет — даже подумать страшно.

— Скажи отцу, чтобы всыпал им как следует, — приказал один из полицейских. — Ну а если мне еще попадетесь в такое время — пощады не ждите.

— Так ему и передам, господин полицейский, — охотно согласился Христо и повел своих «загулявших» товарищей домой.

Все это время Здравко и Иван судорожно прижимали под шинелями такие необходимые для подпольной работы пишущие машинки, а Трайко стискивал в кармане пистолет.

В начале мая 1944 года родители Трайко, который в это время уже был в партизанском отряде, получили от него следующее письмо:

Монархо-фашистская власть в Болгарии рухнула всего через несколько месяцев. Но Трайко Траеву не довелось дожить до победы — в том давнем бою он навсегда остался у подножия Рогачевой горы. Неподалеку от него сложили голову Атанас Павловский и Максим Илиев. И хотя их останки давно перезахоронены в родных краях, в народе по-прежнему называют эти места «Памятник Максиму Илиеву», «Трайкова могила», «Могила Дядки». И так будет всегда…

В последний раз партизаны отряда «Народный кулак» в единой колонне двигались на запад. Спустя два дня пять отдельных групп ушли на восток и на юг — каждая по своему маршруту. Тогда все еще верили, что очень скоро отряд вновь соединится и с новой силой будет наносить удары по врагу…