Золоченые шиповки

Период кризиса

Пробег «Кайспорт» в Ориматтила был всегда трудным для меня. Особенно тяжелой эта трасса, покрытая каменной крошкой и изобилующая крутыми подъемами, показалась мне 29 сентября, спустя немногим более двух недель после первенства Европы в Риме. После семи кругов, пройденных по гравийной дорожке, что составляло половину пятнадцатикилометровой дистанции, со мной произошло то же, что и на соревнованиях в конце июня. Я сошел с дистанции. Вдруг начались сильные боли в бедре, хотя после соревнований в Риме я участвовал в нескольких состязаниях и показал высокий результат в беге на 5000 метров на соревнованиях «Финнаер» (легкоатлетические соревнования, организуемые финской авиакомпанией «Финнаер») – 13.26,0, опередив Андерса Гердеруда, Стива Префонтейна, Бронислава Малиновского и Пекку Пяйвяринта. Такие «скальпы» в течение одного летнего сезона я не подвешивал к своему поясу еще ни разу. Тренировки по отработке рывков на ускорение перед первенством Европы в Риме начинали приносить свои плоды.

«Кайспорт» же оказался для меня началом кризисного периода. Я не пробежал ни одного метра до 12 октября. И едва ли принял бы участие в следующих соревнованиях, если бы они не имели для меня особого значения: это был двадцатикилометровый забег мемориала Лассе Хёлькя, в котором помимо бегунов высшего класса бежало около сотни рядовых спортсменов.

Боль в ноге все время давала себя знать, но я только крепче стискивал зубы и продолжал бежать. Ролле Хайккола следовал за нами на автомобиле, стараясь держаться поближе ко мне. За 5 километров до финиша я крикнул ему, что с ногой дело плохо, хуже не придумаешь. Ролле предложил мне сойти с дистанции и сесть в автомобиль. Но мне этого не хотелось. С перекошенным от боли лицом я все-таки закончил бег третьим, после Сеппо Туоминена и Йоуко Куха.

За праздником следуют будни. Мои будни сложились так, что в следующий раз я смог выйти на тренировку только 23 октября, а затем 11 ноября и пробежать всего 10 километров. Даже рядовые спортсмены, бегающие для поддержания здоровья, имеют на своем счету куда больший километраж. Казалось, я вернулся к тем старым, добрым временам, когда бегуны по окончании сезона давали себе недели две полного отдыха и только после рождества начинали сбрасывать лишние килограммы и готовиться к новым стартам.

Однако время шло, а в моем положении ничто не менялось. Временами выдавалась неделя, когда я был в состоянии пробежать 8–12 километров в день, остальное же время я отдавал службе. Хотя меня неудержимо тянуло на природу, в лес, на шоссе, мне всего один раз удалось выбраться на охоту.

Самым неприятным было то, что никто толком не понимал, в чем подлинная причина моих бед. Колющая боль в бедре была явлением настолько редким, что врачи не могли поставить диагноз.

Побывал я и у Хельмера Квиста в Раума, который уже давно «резал» наших спортсменов, но и он только руками развел. Из Раума Я перебрался в Турку, где доктор Маркку Ярвинен с помощью электронного оборудования сделал замеры импульсов моих мышц и пришел к выводу, что в больной ноге они слабее, чем в здоровой. Тогда он порекомендовал мне провести обследование нервных каналов, межпозвоночных прокладок и еще бог знает чего. Вся эта история стала принимать мистический характер.

Мне стали периодически производить растяжку позвоночника. Поскольку позвоночник у меня от рождения немного искривлен, предположили, что, возможно, именно это и вызывает боли. Мне было велено подольше находиться в висячем положении,– быть может, таким образом удастся высвободить нерв, зажатый позвонками и вызывавший боль в бедре. Я добросовестно выполнял все предписания; висел на перекладине, на сучьях деревьев, однако ничто не помогало.

Почти весь день я проводил в канцелярии ленсмана (ленсман –представитель полицейской и налоговой власти в сельской местности), вел переписку, кружил в автомобиле по волости, занимался расследованием краж со взломом и старался подавить в себе мрачные мысли. Стояла хорошая погода – будто специально для тренировок, и мной владела такая жажда спортивной деятельности, что хоть делись ею с коллегами. Случалось, мной овладевало отчаяние, и мне казалось, что бег для меня заказан навсегда.

Поездки к врачам в Турку, Раума и Лахти я совершил в конце ноября. А 9 декабря я связался с доктором Паули Рясяненом, депутатом сейма, большим специалистом в области иглоукалывания. Он усеял мою ногу и спину иглами, тщательно выверяя места, где их ставить, а затем как штопор ввернул одну за другой в мышцы. Это ничуть не больнее чем, скажем, укол пальца, когда берут кровь на анализ.

Иглы мне ввели в лежачем положении, а затем велели встать. Вызвав онемение того или иного участка тела, игла вываливалась сама собой. Когда все иглы упали на пол, я оделся, поблагодарил врача и отправился домой. Через два дня я снова пришел к нему – узнать результаты исследований. Однако никакой ясности и на этот раз не было...

Перед рождеством у меня созрело решение. Необходимо радикальное вмешательство – операция. Если операция и не поможет, то, по крайней мере, будет покончено с неопределенностью – самым неприятным состоянием в жизни. Больная нога стала на четыре сантиметра тоньше здоровой, и терапевты единодушно считали, что с такой ногой я уже никогда не смогу бегать. Так что выбора у меня не было – операция.

2 января 1975 года я приехал в больницу Мейлахти, в Хельсинки, где Пекка Пелтокаллио и Илкка Туликоура собирались меня оперировать. Вместе с массажистом Эмой Уккола мы возможно точнее определили очаг боли и обвели это место на бедре карандашом. Режьте, братцы, здесь!

Дошла очередь и до ножа. Когда меня после операции привезли в палату, нога была плотно забинтована от бедра до лодыжки.

После операции Пекка Пелтокаллио рассказал мне, что на внутренней стороне разорванной мышцы бедра у меня образовались узелки, приросшие к надкостнице. Из-за этих-то узелков мышца, приходя в движение, не могла растянуться, не причинив боли, так как свободному движению препятствовали эти самые «дополнительные крепления». Естественно, что с такой ногой бегать было нельзя.

Из больницы я выписался 7 января. Ровно через неделю осторожно пробежал первые 5 километров. А шестью днями позже – уже 20 километров. Оперированная нога едва успевала за здоровой, но выдерживала нагрузку. Наконец-то!

Я был преисполнен чувства благодарности к моим врачам. Теперь я снова мог бежать – в любое время и сколько угодно, мог продолжать спортивную карьеру, мог снова взять на прицел Олимпийские игры в Монреале! Начавшиеся два года назад в Калайоки тяжкие испытания миновали.

Теперь, думается, ясно, почему в течение двух сезонов, предшествовавших Монреалю, я не выступал так, как положено олимпийскому чемпиону. Осмелюсь предположить, что едва ли многие смогли вынести то, что выпало на мою долю.