В то время когда германские эшелоны подвозили к нашим границам оружие, боеприпасы и живую силу, навстречу им из Советского Союза шли поезда с зерном, нефтью и другим стратегическим сырьем. В Меморандуме германского МИДа о германо-советских экономических отношениях от 5 мая 1941 года говорится «об исключительной пунктуальности СССР в поставках Германии сырья». За четыре месяца 1941 года и Германию было поставлено 632000 тонн зерна, 232000 тонн нефти. 23000 тонн хлопка, 50000 тонн марганца, 67000 тонн фосфатов и 900 кг платины. Между тем немецкая сторона постоянно нарушала сроки поставки нам военной техники, однако советская сторона претензий по этому поводу не высказывала.
Остается только догадываться, что мы и в этой ситуации не хотели раздражать немцев и давать повода для ухудшения отношений с Германией, всячески стремясь оттянуть начало войны.
А она между тем уже стучались в двери… 21 июня 1941 года на имя посла Германии в СССР Шуленбурга пришла шифровка за подписью министра иностранных дел Риббентропа следующего содержания: «Срочно! Государственная тайна! Послу лично! После получения телеграммы срочно уничтожить все шифрованные материалы и встретиться с Молотовым и высказать ему все факты, когда СССР нарушал договор 1939 года. В числе этих фактов заключение СССР договора с Югославией и оказание ей помощи оружием, присоединение Бессарабии и Прибалтики, а главное, концентрация советских войск на всем фронте от Балтийского моря до Черного».
22 июня 1941 года в 5 часов 30 минут утра нарком иностранных дел СССР В. М. Молотов принял посла Германии, который принес протокольные извинения за то, что он вчера, «будучи на приеме у наркома Молотова, ничего еще не знал о случившемся». Затем он передал ноту следующего содержания: «Ввиду нетерпимой доле угрозы, создавшейся для германской восточной границы вследствие массированной концентрации и подготовки всех вооруженных сил Красной Армии, германское правительство считает себя вынужденным немедленно принять военные контрмеры…» Шуленбург сказал, что он не в состоянии словами передать свое подавленное настроение по поводу действия своего правительства, поскольку «все свои силы отдавал укреплению мира и дружбы с СССР». Здесь уместно сделать одно отступление. Есть все основания полагать, что Шуленбург в данном случае был искренен. Об этом косвенно может свидетельствовать дальнейшая его трагическая судьба: он принимал участие в заговоре против Гитлера и был казнен в 1944 году.
После небольшой паузы Молотов спросил, что означает эта нота? Посол ответил, что, по его мнению, это война. В свою очередь Молотов заявил, что никакой концентрации войск на границе с Германией не было — были обычные маневры, и до последней минуты германское правительство не предъявляло никаких претензий, «Германия совершила нападение на СССР… и тем самым фашистская Германия является нападающей стороной. Германская армия совершила нападение на СССР без всякого повода и причины…» Затем Молотов спросил: «Для чего Германия заключала Пакт о ненападении, когда так легко его порвала?» Ответа не последовало.
В эту же ночь министр иностранных дел Германии Риббентроп принял нашего посла в Берлине В. Г. Деканозова и вручил ему обширную ноту по поводу нападения на Советский Союз. Мотивы нападения были те же, что и в ноте у Шуленбурга. (К слову сказать, судьба нашего посла оказалась сходной с судьбой Шуленбурга: в 1953 году он был необоснованно репрессирован.)
Днем 22 июня В. М. Молотов выступил по радио и назвал нападение фашистской Германии на Советский Союз ничем не спровоцированным и вероломным. Он подчеркнул, что эта война нам навязана не германским народом, не германскими рабочими, крестьянами и интеллигенцией, а кликой кровожадных фашистских правителей Германии, поработивших французов, чехов, поляков, сербов, Норвегию, Бельгию, Данию, Голландию, Грецию и другие страны и народы. Он выразил уверенность, что советский народ и его вооруженные силы дадут сокрушительный отпор агрессору. Свое выступление В. М. Молотов закончил историческими словами, вселившими уверенность в победу над врагом, с которыми наш народ жил до конца войны: «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами».
22 июня вечером по радио с обращением к английскому народу выступил премьер-министр Англии У. Черчилль. Он сказал: «За последние 25 лет никто не был более последовательным противником коммунизма, чем я. Я не возьму обратно ни одного слова, которое я сказал о нем. Но все это бледнеет перед развертывающимся сейчас зрелищем. Прошлое с его преступлениями, безумствами и трагедиями исчезает. Я вижу русских солдат, стоящих на пороге своей земли, охраняющих поля, которые их отцы обрабатывали с незапамятных времен. Я вижу их охраняющими свои дома, где их матери и жены молятся — да, ибо бывают времена, когда молятся все… У нас лишь одна-единственная неизменная цель. Мы полны решимости уничтожить Гитлера и все следы фашистского режима… Мы окажем России и русскому народу всю помощь, какую только сможем… Опасность, угрожающая России, — это опасность, грозящая нам и Соединенным Штатам». 12 июля 1941 года Англия заключила с СССР Соглашение о совместных действиях в войне против Германии. 23 июня в поддержку СССР выступил и Госдепартамент США, а в июне 1942 года было подписано аналогичное соглашение. Гитлер, понимая, что в морально-политическом и в информационном плане Германия войну уже с первых дней проигрывает и симпатии значительной части мировой общественности на стороне Советского Союза, 22 июня опубликовал свою «Декларацию», в которой цинично и лицемерно оправдывал агрессивную, захватническую политику Германии, оккупацию граничащих с ней стран и развязывание войны против Советского Союза. Как и в ноте, главной причиной нападения называется концентрация наших войск на западных границах.
В связи с этим есть смысл показать реальную картину концентрации войск с той и с другой стороны. К 22 июня 1941 года в соответствии с планом «Барбаросса» у границ СССР было сосредоточено 190 дивизий — это 5,5 млн человек, 4300 танков, 47,2 тысячи полевых орудий и минометов, 4980 боевых самолетов. С нашей стороны на территории западных приграничных военных округов находилось 160 дивизий (по другим данным, — 170 дивизий), под ружьем было 2,7 млн человек, 1476 танков, 1540 боевых самолетов, 37,5 тысячи орудий и минометов.
Таким образом, немецко-фашистские войска и соединения их союзников (Румыния, Венгрия, Финляндия), развернутые к 22 июня на границе, превосходили войска СССР более чем в два раза. Главная цель нападения, конечно же, заключалась в другом, а именно в уничтожении первого в мире социалистического государства, создавшего своим существованием притягательный образ для государственного устройства трудящихся всего мира.
В упомянутой «Декларации» Гитлер неоднократно говорит о необходимости свержения «иудейско-большевистского правительства Москвы», которое якобы непрерывно пыталось навязать свое господство германскому народу и народам Европы.
Уже в день нападения в СССР принимаются указы «О военном положении» и «Об объявлении в отдельных местностях СССР военного положения», куда помимо других регионов попали Курская, Воронежская, Тульская, Смоленская и Орловская области.
23 июня постановлением СНК и ЦК ВКП(б) была создана Ставка Главного Командования Вооруженными Силами Союза ССР в составе Сталина, наркома обороны Маршала Советского Союза Тимошенко (председатель), начальника Генштаба Жукова, Молотова, маршалов Ворошилова, Буденного и наркома Военно-Морского флота адмирала Кузнецова.
10 июля она была преобразована в Ставку Верховного Командования, и ее возглавил И. В. Сталин. В ее состав был введен Б. М. Шапошников, ставший уже к этому времени начальником Генерального штаба, а 30 июля был создан Государственный Комитет Обороны, который также возглавил И. В. Сталин.
3 июля по радио выступил И. В. Сталин. Это было первое его выступление с начала войны. Он убедительно объяснил причины, вынудившие СССР заключить договор с Германией в 1939 году, разоблачал агрессивную политику Гитлера, показал опасность фашизма. Выступление Сталин писал сам, и, будучи неплохим психологом, он в оценке действий германского руководства в качестве ключевого пять раз употребил слово «вероломство». Он умел акцентировать внимание слушателя или читателя на проблеме, которая, на его взгляд, является наиболее важной для восприятия и запоминания. В данном случае он подчеркивает тот факт, что, несмотря на все усилия со стороны советского руководства не дать повода Германии для агрессивных действий, последняя все же под надуманными и фальсифицированными предлогами нарушила Пакт о ненападении. В целом вся речь была полна оптимизма и уверенности в нашей победе и сыграла колоссальную роль в мобилизации советского народа на борьбу со злейшим врагом.
Указом Президиума ВС СССР от 30 июля 1941 года председатель Государственного Комитета Обороны И. В. Сталин был назначен народным комиссаром обороны, а совместным постановлением Верховного Совета, Совета Народных Комиссаров и ЦК ВКП(б) от 8 августа — Верховным Главнокомандующим всеми войсками Рабоче-Крестьянской Красной Армии и Военно-Морского флота. На очереди стояла главная задача — перевод экономики и всей жизни страны на военные рельсы.
Был ли И. В. Сталин в шоке?
Два, по существу, уже преданных забвению пигмея, прежде чем уйти в полное небытие, решили все-таки пнуть мертвого дракона. Н. С. Хрущев в своих мемуарах пишет: «Война началась. Но каких-либо заявлений советского правительства или же лично Сталина пока не было… Сейчас я знаю, почему Сталин не выступил. Он был совершенно парализован в своих действиях и не собрался с мыслями… Он находился в состоянии шока».
Более резкую оценку Сталину дает бывший главный идеолог Советской Армии Д. Волкогонов, говоря, что тот был в состоянии прострации, но не в первые дни войны, как утверждает Хрущев, а через неделю впал он в такое состояние, поскольку 29 и 30 июня отсутствовал в Кремле. И далее никаких доказательств, только домыслы, слухи, сплетни и сознательное искажение фактов. Разве Хрущев не знал, что 22 июня в 12 часов 15 минут по советскому радио выступил заместитель предсовнаркома народный комиссар иностранных дел В. М. Молотов?
Увлекшись развенчанием Сталина, Волкогонов идет дальше: он приписывает ему предательские намерения в отношении Советского государства и нашего народа. В частности, он утверждал, что Сталин в октябре 1941 года вынашивал замыслы капитулировать перед Германией. Это обвинение он подкрепляет тем, что Сталин якобы приглашал в Кремль болгарского посла Стаменова, которого умолял связаться с Гитлером и довести до последнего сведения, что Советский Союз согласен на любые условия капитуляции и значительные территориальные уступки. И якобы только отказ болгарина выполнить просьбу Сталина спас страну от этих коварных замыслов вождя. Какова же правда о «шоке Сталина» и его замыслах «второго Брестского мира»?
Истинная картина о состоянии И. В. Сталина в первые дни войны хорошо просматривается из тетради учета посетителей вождя, которая заполнялась дежурными сотрудниками. Эти тетради были заведены в 1927 году и велись до самой его смерти. В них, как правило, фиксировались фамилии посетителей и время их пребывания в сталинском кабинете. Это были не только члены Политбюро и Совнаркома, но и ученые, военные, работники культуры и искусства.
Так вот, в первый день войны у Сталина состоялось 29 встреч и бесед с политическими, военными и хозяйственными деятелями, 23 июня — 21, 24 июня — 24, 25 июня — 29, 26 июня — 28, 27 июня — 30, 28 июня — 28. Таким образом, факты полностью опровергают утверждение, что в первые часы войны Сталин был растерян и деморализован. Уже с раннего утра 22 июня у него были Молотов, Берия, Тимошенко, Жуков, Мехлис, Маленков, Микоян, Каганович и другие видные политические и государственные деятели, крупные военачальники. В эти дни Сталин сам готовил свое выступление по радио 3 июля, и из текста его речи не видно, чтобы он был в шоке. Это была речь руководителя, уверенного в победе советского народа над фашистской Германией.
Писатель Ф. И. Чуев в беседе с В. М. Молотовым в конце 1980-х годов спросил: «Пишут, что в первые дни войны Сталин растерялся, дар речи потерял…» В. М. Молотов: «Растерялся — нельзя сказать. Переживал — да, но не показывал никому… Все эти дни и ночи он, как всегда, работал, некогда ему было теряться или дар речи терять». Аналогичную оценку Сталину в эти дни дает и Л. Каганович.
Несколько слов «о предательских планах» Сталина. Действительно, к осени 1941 года положение на фронте было архитяжелым. В резерве у Верховного Главнокомандующего в Сибири и на Дальнем Востоке было около 10 стрелковых дивизий, 1700 танков и 1500 самолетов. Для того чтобы их на Запад перебросить, Сталину надо было время. И вот в этой ситуации у Сталина, Молотова и Берии рождается план дезинформации немцев с использованием возможностей болгарского посла в Москве Стаменова. Суть операции сводилась к следующему. Сталин и Молотов располагали информацией от наших разведчиков о том, что после начала войны в высших дипломатических кругах Германии делались намеки о возможном развитии событий на советско-германском фронте, когда необходимо будет отдать предпочтение урегулированию отношений между нашими странами на основе взаимных уступок. Наш весьма осведомленный источник Корсиканец в конце июля 1941 года сообщал, что в германском верховном командовании высказывается недовольство недостаточно быстрыми темпами наступления немецких войск, которые значительно ослабели после остановки советскими войсками под Смоленском танковой армии Гудериана.
Предполагалось, что Стаменов об этом желании советского руководства по собственной инициативе проинформирует своего царя Бориса, находившегося в хороших отношениях с Гитлером, и таким образом информация дойдет до цели.
Для беседы с послом вначале определяли Берию, а затем, как пишет наш известный разведчик П. А. Судоплатов, эту миссию поручили ему. Однако Стаменов, будучи другом СССР и уверенным в нашей победе, не стал сообщать в Софию содержание беседы.
После ареста в 1953 году Берия на следствии подтвердил, что «эта дезинформационная акция была санкционирована Сталиным и Молотовым и замышлялась с целью выигрыша времени для концентрации и мобилизации имеющихся резервов». Н. С. Хрущев, зная истинную подоплеку этой акции, в своих мемуарах все же пишет, что Берия вел переговоры с Гитлером о сепаратном мире, которые были обусловлены паникой и страхом Сталина. Имеющиеся документы дают все основания говорить о том, что в данном случае мы имеем дело с бессовестной и мстительной фальсификацией. Бессовестной еще и потому, что Н. С. Хрущев ни на 20-м съезде КПСС, ни на 22-м, обвиняя Сталина в необоснованных репрессиях, ни словом не обмолвился о своем участии в них. А если быть до конца честным, то его руки тоже в крови.
И еще один штрих из поведения И. В. Сталина в первые дни и месяцы войны.
При рассмотрении проекта Постановления Государственного Комитета Обороны № 611 от 15 октября 1941 года «Об эвакуации столицы СССР Москвы» Сталин сам вычеркнул свою фамилию из документа, заявив, что «Сталин эвакуируется завтра или позднее, смотря по обстановке». В документе также говорилось, что «в случае появления противника у ворот Москвы Берии и Щербакову поручалось произвести взрывы предприятий, складов, учреждений, которые нельзя эвакуировать, а также всего электрооборудования метро (исключая водопровод и канализацию)».
И все-таки возникает вопрос: зачем понадобились Хрущеву и Волкогонову инсинуации в отношении И. В. Сталина? Допускаю мысль, что Хрущев никак не мог простить Сталину обиду за сына, которого вождь отказался реабилитировать за совершенное преступление, и за те встречи на подмосковной даче, где ему отводилась роль шута и дворцового скомороха.
Ныне покойный И. Д. Панин, неоднократный участник этих обедов и ужинов, лично рассказывал автору об этой крайне унизительной роли, которая на даче отводилась Хрущеву, — веселить почтенную публику примитивными плясками.
Что же касается Волкогонова, то ему надо было найти любой сенсационный повод, чтобы отвлечь внимание общественности от своего сногсшибательного кульбита беспринципного перевертыша на безответный объект, коим стал Сталин. Дело в том, что ни один политик, ни один общественный деятель в стране больше и чаще Волкогонова не цитировал Сталина и не требовал от подчиненных: солдат, офицеров и генералов — запоминания высказываний вождя. Все инструкции Главпура Советской Армии, утверждавшиеся Волкогоновым для войск, сплошь, до карикатурного неприличия, состояли из цитат В. И. Ленина и И. В. Сталина. В те годы большего талмудизма и начетничества, чем в армии, нигде не было.
В конечном итоге, как всегда, у лжи ноги оказались короткими.
Полагаю, что имеет право на существование еще одна версия: И. В. Сталин серьезно опасался открытия второго, внутреннего, фронта, выступления «пятой колонны» в стране по мере приближения немецких войск к Москве. Причинами этих опасений могли быть: наличие в стране значительной немецкой, как сейчас принято говорить, диаспоры, среди которой гитлеровские спецслужбы активно занимались вербовочной работой накануне войны, сотен тысяч обиженных родственников репрессированных (арестованных и раскулаченных) и озлобленных троцкистов. Вот почему И. В. Сталин первостепенное внимание уделял укреплению тыла и недопущению войны со своим народом, что неоднократно предрекал Троцкий. Видимо, эти соображения были в основе решения Президиума ВС СССР и руководства НКВД о срочном и, добавлю, массовом переселении немцев из Крыма, Поволжья, западных и центральных областей (в том числе и из Воронежской области), а также из республик Северного Кавказа в Сибирь и Казахстан. Далее, в течение первых двух суток войны были проведены в Москве и других крупных городах аресты лиц, подозреваемых в шпионаже и совершении других особо опасных государственных преступлений, и уголовно-бандитских элементов. На удивление, эти цифры не впечатляют. Так, в Москве было задержано 740 агентов Германии, Италии, Японии, Венгрии, Румынии, Финляндии, в том числе и 450 бандитов и главарей уголовных «малин». На патрулирование улиц по Москве и Московской области было дополнительно к милиции выведено 15000 человек.
Нужно признать, что за все годы войны ни одного повстанческого выступления внутри страны не было.
В ноябре 1942 года на торжественном заседании по случаю 25-й годовщины Великой Октябрьской социалистической революции И. В. Сталин сказал: «Нужно признать, что наша страна никогда еще не имела такого крепкого и организованного тыла».
А через два года этот организованный тыл производил ежегодно более 30000 танков, 40000 самолетов, 100000 минометов и 150000 орудий разного калибра.
Таким образом, ставка Гитлера на открытие второго, внутреннего, фронта в стране не оправдалась.
После поражения немцев под Москвой в декабре 1941 года и позорного провала «блицкрига», когда спесь с германского руководства была уже сбита, Гитлер, выступая 11 декабря в рейхстаге, сказал: «Я клянусь Богом, что не искал войны и делал все, чтобы ее избежать, а на военный шаг пошел, чтобы упредить исходящую от Советской России смертельнейшую опасность не только для Германского рейха, но и для всей Европы».
Этот миф все последующие 64 года перепевается и тиражируется недругами России на все лады. В этом хоре и изменники Родины типа Резуна-Суворова, и отечественные либералы-западники, люто ненавидящие свой «неправильный» народ, прокативший их «на вороных» на последних выборах в Госдуму, и продолжатели холодной войны, патентованные русофобы, все те, «которые очень не хотели бы видеть Россию сильной» (В. Путин).
Не для старшего поколения, а прежде всего для молодежи хотелось бы привести конкретные факты, проливающие свет на затронутую проблему.
Добавлю, что прежняя моя работа в системе органов госбезопасности (около 40 лет) приучила меня делать обобщения и выводы только на основании проверенных, документально подтвержденных фактов и безупречных свидетельствах очевидцев.
Итак, готовился ли И. В. Сталин нападать на Германию первым? Сразу же отвечу — нет! Скажу больше: даже сама постановка этого вопроса для каждого честного человека, мало-мальски знающего историю 30—40-х годов, абсурдна. Общеизвестно, что начиная уже с 30-х годов страны Запада делали все, чтобы направить агрессивную политику обиженной Версальским договором Германии на Восток, то есть против Советского Союза. На многочисленные предложения Советского правительства создать систему коллективной безопасности в Европе против наращивавшего военные мускулы германского фашизма западные страны, и прежде всего Англия и Франция, под различными надуманными предлогами отказывались от заключения этого пакта. Отказывались потому, что классовая ненависть к марксизму и большевизму лишала их элементарного рассудка и дальновидности, за что они вскоре и поплатились: сами стали первыми жертвами агрессии фашистской Германии. Более того, они же взращивали экономику фашистской Германии. Приведу только один факт: репарационные платежи Германии с 1924 по 1931 год составили 11 млрд марок, а займов и инвестиций от западных стран за это время она получила 25 млрд марок. Есть многочисленные свидетельства тому, что начиная уже с 1930-х годов Гитлер стал вынашивать планы «ликвидации коммунизма» и «расширения жизненного пространства Германии» прежде всего за счет России. Об этом он говорил своим военным, политикам, промышленникам и дипломатам. По линии внешней разведки советское руководство и лично И. В. Сталин буквально были завалены информацией о подготовке Гитлера к войне с СССР.
18 сентября 1940 года нарком обороны СССР маршал С. К. Тимошенко и начальник Генерального штаба генерал армии К. Марецков на имя И. В. Сталина и В. М. Молотова направили записку под № 103202/06 «Об основах стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы», в которой черным по белому написано «о вероятности вооруженного столкновения на наших западных границах и необходимости быть готовым к борьбе на два фронта: на западе против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, а на востоке — против Японии».
В записке также приводятся убедительные данные о количестве дивизий, танков, самолетов и артиллерии, которые Германия может использовать в войне против СССР. По танкам и самолетам перевес на стороне Германии был в 2—3 раза.
Таким образом, первый вывод, который напрашивается, заключается в том, что у советского руководства не было ни малейших сомнений относительно подготовки Германии к войне с СССР.
Была ли готова наша страна к войне? Ответ может быть только один — категоричное «нет».
Еще в 1931 году Сталин говорил об отставании СССР от западных стран на 80—100 лет. При этом он делал вывод: «Либо мы это отставание преодолеем за 10 лет, либо нас сомнут».
К 1940—1941 годам наша страна ни в техническом, ни в экономическом, а следовательно и в военном, отношениях совершенно не была подготовлена к войне. Даже к оборонительным операциям, не говоря уже о наступательных. Больше того, И. В. Сталин и руководство страны знали, что в случае нападения Германии нам неизбежно придется отступать и терять значительные территории. Именно этим можно объяснить их дальновидные решения о строительстве крупных военных заводов и металлургических комбинатов на Урале и в Сибири, а также ускоренные темпы индустриализации. О том, что страна не была готова к войне, весьма убедительно свидетельствует Акт о приеме Наркомата обороны Союза ССР С. К. Тимошенко от К. Е. Ворошилова от 7 декабря 1940 г. (гриф «Совершенно секретно»).
При всей моей ортодоксальности в оценке многих сторон советской действительности, этот документ не могу читать без боли в сердце. Беру грех на душу и ответственно заявляю, что если кого и надо было репрессировать в те печальные годы, то в первую очередь бывшего наркома обороны, допустившего, по сути дела, полный развал армии. Приведу некоторые оценки, содержащиеся в акте: «Действующее положение о Наркомате обороны, утвержденное правительством в 1934 году, устарело… В армии имеется до 1080 наименований действующих уставов и наставлений и руководств… отсутствует наставление по вождению крупных войсковых соединений (армий), наставление по атаке и обороне… К моменту приема и сдачи Наркомата обороны оперативного плана войны не было. Точно установленной фактической численности Красной Армии нет… Нового мобилизационного плана Наркомат обороны не имеет… Учет запаса не уточнялся с 1927 года… В числе военнообязанных запаса состоит 3155000 необученных людей… армия имеет недокомплект начсостава, особенно в пехоте, достигающий 21 % к штатной численности… В войсках не отработано управление огнем, войска не обучены атаке укрепленных районов, устройству и преодолению заграждений, форсированию рек… Качество подготовки командного состава низкое, особенно в звене взвод-рота, в котором до 68 % имеют лишь краткосрочную 6-месячную подготовку курса младшего лейтенанта… Войска мало обучаются в поле практическому выполнению всего необходимого для боя…»
Далее идет оценка состояния родов войск: «Пехотное вооружение отстает от современных требований боя и не обеспечено минометами и автоматами (фактически нередко и трехлинейки не было — А. Н.)… ВВС в своем развитии за последние три года отстают по скоростям, дальностям, мощностям моторов и вооружению самолетов от авиации передовых армий других стран… ВВС не имеют пикирующих бомбардировщиков и отстают от внедрения современных типов самолетов… Летно-технический состав недостаточно подготовлен в бомбометании, в полетах в сложных метеорологических условиях и в стрельбе…»
Но и это еще не все.
В январе 1939 года руководству страны и лично И. В. Сталину поступали доклады о состоянии укрепленных районов на западном театре военных действий.
11 января доложили о Киевском укрепрайоне. Цитирую докладную: «Киевский укрепленный район на сегодня представляет только скелет предместной позиции и совершенно не обеспечен положенным специальным оборудованием (связью, химзащитой, водоснабжением, отоплением, освещением и т. д.).
Из 257 сооружений, имеющихся в районе, только 5 готовы к боевому действию…»
И как вывод: «Киевский укрепленный район к отмобилизованию не готов». Аналогичная оценка дана Тираспольскому и другим укрепленным районам. К слову сказать, создание укрепленных районов хоть косвенно, но также свидетельствует о подготовке к оборонительной войне.
Можно еще много приводить документальных доказательств тому, что наша страна не была готова не только к нападению на Германию, но даже к оборонительной войне.
И. В. Сталин знал, что в 1937—1938 годах каток репрессий прошелся и по командному составу Красной Армии, что, безусловно, сказалось на ее боеспособности. Из армии по политическим мотивам было «изъято» 37 тысяч командиров разных рангов, из них 8 тысяч было арестовано; 4 тысячи расстреляно; 13 тысяч в 1939—1940 годах было возвращено в армию. Не в качестве решающего довода, но следует сказать, что Сталин в полной мере был информирован и об активно распространяемой Троцким легенде, что значительная часть командного состава Красной Армии находится под влиянием его взглядов (его ученики и воспитанники) и ждет не дождется удобного момента, чтобы убрать И. В. Сталина. Лично я убежден в том, что репрессии против командного состава Красной Армии в значительной мере были инспирированы троцкистами.
Исходя из реальной ситуации, надо обвинять Сталина не в подготовке к войне с Германией, а в плачевном состоянии Вооруженных Сил страны.
Эту же мысль еще более точно выразил один известный в Воронеже, да и в стране, ученый-историк. Он сказал: «Сталина надо ругать за то, что он плохо готовился к войне».
Бардак в армии был не только следствием слабой экономической мощи Советского Союза, но и результатом типичного российского разгильдяйства, расхлябанности и безответственности. Как известно, директива наркома обороны С. К. Тимошенко и начальника Генерального штаба Г. К. Жукова командующим приграничными округами о приведении в боевую готовность войск в связи с возможным нападением фашистской Германии на СССР была направлена 21 июня 1941 года. В ней приказывалось «скрытно занять огневые точки укрепрайонов, рассредоточить по полевым аэродромам авиацию, все части привести в боевую готовность». Объективности ради следует сказать, что отдельными командирами частей и гарнизонов эти указания не были выполнены. Они, видите ли, в этот вечер отдыхали в театрах.
Спрашивается, нужно ли было командующему Западным округом ждать особого указания из Генштаба по приведению войск в боевую готовность, когда он уже чувствовал дыхание фашистов своим затылком?
Кто-то в этот вечер спектакль смотрел, а вот нарком ВМФ адмирал Н. Кузнецов, руководствуясь здравым смыслом и сообразуясь с обстановкой, сделал все необходимое, чтобы спасти флот и жизнь краснофлотцам.
И. В. Сталин и накануне войны, и после нее неоднократно говорил, что Советскому Союзу необходимо было еще хотя бы два года мирной жизни, чтобы по-настоящему подготовиться к нападению фашистской Германии. И он все делал, чтобы заполучить эти два года: пошел на заключение известного пакта с Германией, позволившего отодвинуть наши западные границы и выиграть время (кстати, одобренного Черчиллем), он закрывал глаза на массовые провокации со стороны немцев, чтобы не дать им никакого повода для нападения. Здесь он тоже оказался победителем: вероломно напав на Советский Союз, фашистская Германия всему миру показала себя агрессором, и морально-политический фактор с первого дня войны начал работать на авторитет нашей страны, как жертвы агрессии. Отчасти именно поэтому он не полностью доверял разведданным и охлаждал горячие головы. Немцами был накоплен солидный опыт совершения крупных провокаций (поджог Рейхстага, нападение «поляков» в Гляйвице и др). Ими даже был разработан специальный план по дезинформации советского руководства и совершению провокаций для их использования в качестве повода для начала военных действий против СССР. Как известно, у И. В. Сталина было много недостатков. Безусловно, он несет ответственность и за репрессии в армии в 1937—1938 годах. Но пока никто не называл его самоубийцей. А напасть на Германию в 40-х годах — было бы равносильно самоубийству.
Как-то Ф. Раневская сказала, что фальсификаторов истории надо судить так же, как и фальшивомонетчиков. Первых сейчас развелось столько, что им и камер, пожалуй, не хватит.
Физическое устранение неугодных политических лидеров, государственных, военных и общественных деятелей — явление не новое. Начиная с древнейших времен и кончая современностью, история изобилует подобными фактами.
В конце девятнадцатого и начале двадцатого столетия от рук террористов только в России погибли 17 видных деятелей. В новейшее время совершены покушения на Ленина, убийство Троцкого, премьеров: Ирана — Мосаддыка, Конго — Лумумбы, Швеции — Улофа Пальме; президентов: Египта — Анвара Садата, Чили — Альенде, США — Джона Кеннеди, покушение на Брежнева, многократные покушения на Фиделя Кастро и так далее.
Эта задача спецслужб особую остроту приобретает в годы войны. Известно, что только благодаря нашей хорошей работе удалось предотвратить террористический акт германских спецслужб в отношении Сталина, Рузвельта и Черчилля во время Тегеранской конференции в 1943 году. Трудно однозначно говорить, в каком направлении пошло бы развитие событий в случае его успешной реализации. Естественно, были планы советской стороны по устранению Гитлера и наиболее вероятных его преемников. Перед нашей разведкой была поставлена задача детального изучения маршрутов передвижения Гитлера и выявления мест расположения его Ставки. Точно прогнозируя эти планы, германские спецслужбы принимали исключительные меры по обеспечению его безопасности.
В годы войны Ставка верховного главнокомандования вермахта была и резиденцией Гитлера. Местонахождение Ставки всегда менялось в соответствии с дислокацией главного театра военных действий и каждый раз имело свое кодовое обозначение: «Вольфсшлюхт» — «Волчье ущелье» в Рейнской области; «Вольфсшанце» — «Волчье логово» — в Восточной Пруссии; «Вервольф» — «Оборотень» близ Винницы на Украине. Во всех трех случаях в кодовое название входит слово «волк», которое было выбрано также и потому, что напоминало Гитлеру его партийный псевдоним Вольф.
У Гитлера имелись также еще четыре укрепленные и тщательно законспирированные Ставки: «Фельзеннест» — «Гнездо в скалах» в Рейнской области; «Танненберг» — «Еловая гора» — в горных лесах Шварцвальда; «Беренхалле» — «Медвежий зал» в 3 километрах от Смоленска; «Тоннель» — в Галиции.
Необходимо подчеркнуть, что очередность устранения деятелей фашистского рейха определялась двумя критериями: близостью человека к Гитлеру и наличием у лица возможностей и планов ведения с нашими союзниками сепаратных переговоров. Второе обстоятельство, как дальше будет показано, было даже решающим. Именно по этой причине первой жертвой был определен германский посол в Турции Франц фон Папен, бывший рейхсканцлер, который не только предпринимал меры по втягиванию Турции в войну против СССР, но и активно искал выходы на наших союзников для ведения сепаратных переговоров.
Какая служба должна была готовить и проводить эти акции? Приказом в октябре 1941 года был создан второй отдел с подчинением лично наркому Берии. Начальником отдела был назначен старший майор госбезопасности П. А. Судоплатов, его первыми заместителями стали Н. И. Эйтингон и Н. Мельников. Основными задачами отдела были организация разведывательно-диверсионной деятельности за кордоном в районах, непосредственно примыкающих к театру военных действий, а также на территории потенциальных союзников Германии — Японии, Турции, Румынии и других стран. На отдел были возложены и обязанности по развертыванию партизанского движения и координации действий всех спецслужб СССР. Особой строкой было выделено проведение спецопераций.
Спецоперация — понятие довольно емкое, однако мы остановимся только на одном направлении — террористических акциях.
18 января 1942 года отдел был преобразован в Четвертое управление НКВД, которое постановлением Политбюро ЦК ВКП(б) от 9 сентября 1950 года было переформировано в сверхсекретное Бюро № 1 под руководством того же П. А. Судоплатова. В связи с тем что наша страна еще не имела «атомного щита», а бывшие союзники уже второй раз корректировали планы нанесения по Советскому Союзу ядерного удара с указанием конкретных городов, перед Бюро в качестве основной была поставлена задача в случае агрессии или реальной ее угрозы силами опытных агентов-боевиков нанести неожиданные удары по главным военным объектам противника с уничтожением ключевых личностей в политическом и военном руководстве напавшей страны.
Естественно, что для этого агенты-боевики снабжались всеми необходимыми средствами.
Для реализации плана физического устранения фон Папена была сформирована боевая группа, в которой активная роль отводилась боевикам из числа проживавших в Турции эмигрантов-патриотов. Видимо, в ходе подготовки операции была допущена поспешность и исполнитель недостаточно хорошо был проинструктирован, в результате бомба, заложенная по маршруту движения Папена, взорвалась немного раньше положенного, не причинив вреда основному объекту: он с женой только был сбит взрывной волной, а главный исполнитель оказался самым настоящим камикадзе.
Вскоре вся группа была арестована и в Анкаре был организован шумный судебный процесс с обвинениями в адрес СССР. Однако «железных» доказательств этой версии на начальном этапе следствия добыто не было, и процесс мог бы и не иметь серьезных политических последствий, если бы не предательство одного нашего разведчика ГРУ (Главного разведуправления армии), посвященного в суть операции, который всех участников назвал по именам. Можно себе представить реакцию советского руководства и лично Берии на этот провал. Однако все обошлось «малой кровью» — головы руководителей Четвертого управления НКВД остались нетронутыми. Разведка без провалов не бывает…
Четвертое управление изучало и готовило несколько вариантов физического устранения Гитлера и ближайших его сторонников. Были и планы физического уничтожения фашистских наместников на временно оккупированной территории.
Читатели старшего поколения наверняка помнят о сорвавшейся операции по уничтожению главного гитлеровского наместника на Украине Эриха Коха, подготовленной легендарным разведчиком Н. И. Кузнецовым и нашей героической землячкой В. К. Довгер.
В связи с тяжелейшей обстановкой на фронте к осени 1941 года, когда у руководства страны не было полной уверенности в том, что удастся отстоять Москву, вынашивалась идея совершения террористического акта против Гитлера в Москве. В этих целях заблаговременно создавались необходимые условия: на нелегальное положение в столице были переведены 39 сотрудников госбезопасности, которые должны были руководить 85 резидентурами, включавшими в себя 676 агентов и осведомителей. Часть опытных и проверенных агентов была даже отозвана с фронта. 3 ноября 1941 года заместитель начальника Московского управления НКВД А. В. Петров докладывал в НКВД, что для совершения террористических актов в городе оставлен и подготовлен 81 агент. Ввиду особой секретности содержащихся в рапорте сведений, документ написан от руки.
Однако «московский вариант» не был использован, так как Москву удалось отстоять, но если бы и случилось худшее, то, как сейчас стало известно, Гитлер не собирался принимать парад победителей в Москве.
В июне 1942 года была получена развединформация, что немцы под Винницей строят бункер для Ставки Гитлера. Перепроверить эту информацию и в случае подтверждения достать точную схему местонахождения бункера было поручено разведывательно-диверсионному отряду Д. И. Медведева. К выполнению этого задания был подключен и Н. И. Кузнецов. Однако из-за удаленности отряда (они были под Ровно) своевременно это задание выполнить не удалось. Схему расположения «Вервольфа» добыли только осенью 1943 года, когда Гитлера там уже не было. Поэтому вариант нанесения мощного и прицельного бомбового удара по бункеру не был реализован. Позднее стало известно, что Гитлер в бункере находился до октября 1943 года, руководя операциями на восточном театре военных действий.
Однако мозговой центр Четвертого управления НКВД в лице Судоплатова и Эйтингона время даром не терял, параллельно разрабатывая вариант убийства Гитлера в самой Германии. Для этого надо было решить две очень непростые задачи — найти исполнителей или исполнителя и разработать им или ему железобетонную легенду. Даже непрофессионалу нетрудно представить, насколько сложными были эти задачи: в военное время надо было найти подходящего, проверенного и надежного человека, подготовить его, вывезти в Германию, где бы он мог обрести нужные связи, которые объективно способствовали бы выполнению задания. Выбор пал на начинающего, но уже известного боксера, чемпиона Ленинградского военного округа Игоря Миклашевского, стройного и красивого брюнета, мать которого, Августа Миклашевская, находилась в дальнем родстве с перешедшим на сторону врага — осенью 1941 года под Москвой — известным артистом Блюменталь-Тамариным. Последний не только изменил Родине, но и сразу же пошел на службу к фашистам. В ходе работы на Лубянке Игорь охотно согласился выполнить особо сложное и важное задание в тылу врага. После соответствующей подготовки он был вывезен в Германию, где сразу же оказался в поле зрения немецких спецслужб. Выдержав все проверки и испытания (а их было немало — имитировали даже его расстрел), он в соответствии с легендой начинает устанавливать контакты с власовцами и другими изменниками Родины, встречается со своим родственником Блюменталь-Тамариным. Его легализации способствовала и боксерская перчатка: вскоре он знакомится с чемпионом мира по боксу Максом Шмелингом, известным германским спортсменом, вхожим в высшие круги рейха. В Берлине на Игоря выходят трое боевиков из числа белых офицеров, прибывших из Югославии. По легенде, в случае крайней необходимости он должен был установить контакт с известной немецкой актрисой Ольгой Константиновной Чеховой, выехавшей в Германию в 1921 году и приобретшей там мировую известность. Она была знакома со многими руководителями фашистской Германии, и ее информацию о планах руководства рейха в Москве оценивали высоко. Игорь встречается с Ольгой, однако от активного ее использования отказывается…
Между тем группа Миклашевского спешно готовила акцию, и, когда основные ее контуры стали определяться, руководство Четвертого управления решило доложить Сталину о ходе подготовки операции. И можно представить их огорчение, когда Сталин после некоторых раздумий сказал: «Этого делать не надо».
Учитывая авторитет и характер вождя, переспрашивать никто не решался — это просто было не принято, однако через два года он объяснил причину такого своего решения: пока жив и у власти находится Гитлер, он не пойдет на контакт с союзниками, как и, в свою очередь, американцы не сядут с ним за стол переговоров. Сталин путем глубокого анализа и всесторонней оценки обстановки пришел к такому единственно правильному решению. Это, кстати, еще один аргумент против нынешних фальсификаторов истории, видевших в Сталине только одни диктаторские замашки.
Однако в 1944 году бомба, заложенная против Гитлера, все-таки взорвалась, не причинив ему особого вреда. Организатором заговора был граф Штауффенберг. По делу заговорщиков, как я уже писал, проходил и бывший посол Германии в СССР Шуленбург, казненный вместе с другими участниками.
В связи с началом «охоты на ведьм» после заговора Игорь Миклашевский перебрался во Францию, вступил в движение Сопротивления, откуда вернулся на Родину и был награжден орденом Боевого Красного Знамени.
В заключение как чекист-профессионал должен подчеркнуть не без гордости, что основными составляющими успехов органов госбезопасности в годы войны были высокий интеллектуальный и профессиональный уровень многих руководителей чекистских органов и неподдельный патриотизм советских людей, готовых на любые жертвы ради свободы и независимости своей Родины.
«Дело, о котором мы говорим, должно остаться в абсолютной тайне…» — таким предупреждением закончил, по существу, открытый разговор со своим коллегой о подготовке нападения Германии на Советский Союз военный атташе Германии генерал Кестринг, он же резидент Абвера в нашей стране. Через два часа сводка с переводом этого разговора уже лежала на столе И. В. Сталина.
Однако обо всем по порядку.
О вкладе советской разведки в победу над фашистской Германией написано и у нас немало, а еще больше на Западе. Я же хочу рассказать об одной малоизвестной уникальной операции чекистов, проведенной накануне войны, позволившей получать в течение длительного времени информацию о военно-политических планах германского руководства, как говорится, из первых рук.
Военный атташе посольства Германии генерал Кестринг, живший в особняке с наружной охраной в Хлебном переулке Москвы, давно уже был в поле зрения чекистов. Вернее будет сказать, что он был постоянной головной болью чекистов, которые знали, что генерал является не только кадровым военным разведчиком, но и резидентом Абвера. Знали, но этого было мало, и перед контрразведчиками стояла куда более важная задача — добыть и задокументировать конкретные факты его разведывательной деятельности и выявить первоочередные устремления его резидентуры.
Долго ломали головы, как это сказать, пытались подставить ему агентов из числа военнослужащих, однако опытный разведчик чутьем угадывал подвох и на повторные контакты с подставленными агентами не шел.
И вот сотрудников контрразведки осенила оригинальная мысль — сделать подкоп из подвала соседнего дома под особняк Кестринга. Конспиративно задумано, оперативно и квалифицированно сделано. Проникнув в особняк, чекисты без особого труда вскрыли сейф резидента, перефотографировали все, что там находилось: шифры, коды, заготовленные донесения в Берлин, а главное, все комнаты особняка были оборудованы техникой прослушивания. Это позволило контролировать ежедневные разговоры высокопоставленных немецких дипломатов между собой, а также приходивших к Кестрингу поделиться добытой информацией о нашей стране, и прежде всего РККА, военных атташе сателлитов Германии — Японии, Финляндии, Швеции, Венгрии, Болгарии и других стран.
Значение получаемой накануне войны информации трудно было переоценить, и она постоянно докладывалась И. В. Сталину.
О какой информации идет речь? Прежде всего, о подготовке Германии к нападению на Советский Союз, об оценке немцами боеспособности Красной Армии и готовности СССР к войне. А вернее будет сказать, о его неготовности.
В подтверждение несколько примеров. В апреле 1941 года группе военных атташе Германии была организована экскурсия на ряд московских авиационных заводов. По возвращении в особняк разведчики четко сформулировали свои выводы: «Мы теперь имеем точное представление о русской авиации», а дальше назывались параметры, по которым наши самолеты уступали германским. «И чтобы догнать Люфтваффе, России не хватит десяти лет. Берлин будет доволен нашей информацией», — констатировали военные разведчики.
После оккупации Югославии разговоры о предстоящем нападении Германии велись почти открыто. Уязвимым местом разведчики считали наш железнодорожный транспорт, неподготовленность армии к активной обороне. Кестринг ставит перед своими коллегами в качестве основной задачу слежения за перемещением советских войск к западным границам.
Помощник военного атташе Шубут накануне 1 мая 1941 года в беседе с атташе Кребсом сказал: «Они еще не замечают, что мы готовимся к войне… Для подсчета войск мы можем использовать их парад блестяще… Посидим на параде и постараемся все записать…»
15 мая 1941 года Кестринг в беседе с сотрудниками резидентуры заявил: «На Волге я еще ничего не предпринимал. Но начать портить уже нужно, так как это у нас будет предварительной подготовкой к скорому наступлению…» Сотрудник резидентуры Нагель внес такое предложение: «Нам нужно обязательно перехватывать военных курьеров и отбирать у них весь материал…»
Любопытный разговор состоялся 31 мая 1941 года между Кестрингом и словацким посланником Тисо, во время которого немецкий разведчик сказал: «Здесь нужно осуществить какую-нибудь провокацию. Нужно сделать так, чтобы здесь был убит какой-то немец, и тем самым вызвать войну…» Узнаем почерк фашистских спецслужб, уже основательно поднаторевших на провокациях: это и поджог Рейхстага, и имитация «нападения поляков», переодетых в польскую форму немецких солдат, на радиостанцию в Гляйвице, и др.
Весьма высокую оценку дал И. В. Сталин информации, добытой чекистами за два дня до начала войны. В особняке был записан разговор посла Германии в Москве фон Шуленбурга: «Я лично очень пессимистично настроен и, хотя конкретного ничего не знаю, думаю, что Гитлер затевает войну с Россией. В конце апреля я виделся лично с Гитлером и совершенно открыто сказал ему, что его планы о войне с Россией — сплошное безумие… Верьте мне, что из-за этой откровенности я впал у него в немилость и рискую сейчас своей карьерой и, может быть, я скоро буду в концлагере. Я не только устно высказал свое мнение, но и письменно доложил ему об этом. Я сказал Гитлеру, что СССР не хочет войны с Германией…»
Как известно, Гитлер не прислушался к мнению своего посла и других здравомыслящих людей, пытавшихся отговорить его от этой безумной авантюры.
Какие выводы напрашиваются из информации, полученной чекистами в ходе указанной операции?
Прежде всего следует сказать, что в предвоенные годы немецкая разведка все-таки не смогла представить руководству Германии достоверную информацию о военной мощи и стратегических резервах Советского Союза. Она допустила большие просчеты в оценке военно-промышленного потенциала нашей страны, преимуществ плановой экономики, позволившей в сжатые сроки всю жизнь страны перевести на военные рельсы, а главное, в оценке духа русского, советского народа, его патриотизма, сплоченности всех народов Советского Союза перед внешней угрозой. Это была главная ошибка германских спецслужб.
В своем заключительном слове на Нюрнбергском процессе генерал-полковник Йодль с горечью констатировал: «Мы страдали постоянной недооценкой русских сил. В нашей разведке были крупные провалы…»
Но мы должны признать, что эта операция наглядно показывает просчеты и советского руководства: располагая такой информацией, оно так и не рискнуло заблаговременно дать команду на приведение в повышенную боеготовность западных военных округов, за что мы заплатили очень высокую цену.
Однако, как бы там ни было, сама операция свидетельствует о высоком профессионализме наших контрразведчиков, и она занимает достойное место в анналах истории отечественных органов государственной безопасности.
Великая Отечественная война была не только войной двух разных общественно-политических систем, разных идеологий, армий и народов, но и противоборством двух разных специальных служб и прежде всего разведок. И эта «тайная война», а вернее будет сказать, «война умов» и с той и с другой стороны началась задолго до 22 июня 1941 года. Руководство фашистской Германии в достижении своих захватнических целей отводило своим спецслужбам исключительно большую роль, исходя из, в общем-то, ошибочных постулатов своей доктрины, что нет таких секретов, которые нельзя было бы добыть с помощью разведки и что успехи военных операций в решающей мере зависят от данных разведывательных органов.
Нужно признать, что накануне и в годы войны германскими спецслужбами руководили опытные и далеко не бесталанные люди — Гиммлер, Шелленберг, Канарис, Кальтенбруннер, Мюллер и другие.
Больше того, немецкие спецслужбы в начале войны в военном и стратегическом отношении находились в более выгодной, чем наши органы, ситуации. Они уже имели большой опыт работы на оккупированных территориях и с оккупированных территорий и в своих интересах использовали против СССР весь разведывательный потенциал покоренных ими стран, особенно польских спецслужб.
На советско-германском фронте действовало более сотни различных подразделений спецслужб Германии и ее сателлитов. Была развернута целая сеть разведывательно-диверсионных школ (более 200) по подготовке шпионов и диверсантов. В 1942—43 годах в тыл нашей армии забрасывалось по нескольку тысяч агентов, значительная часть которых благодаря активной работе наших контрразведывательных органов была арестована, часть перевербовалась с целью внедрения в эти школы, а часть использовалась в радиоиграх с целью дезинформации противника. О профессионализме чекистов, организовывавших такие игры, можно судить по следующим фактам: по радиоиграм «Монастырь» и «Березино», длившихся годами, дезинформационные материалы докладывались самому Гитлеру и другим руководителям фашистского рейха. Я уже не говорю о том, что в результате этих операций были арестованы сотни немецких агентов.
Главные задачи, которые спецслужбы Германии ставили перед своей агентурой, сводились к сбору информации о планах советского руководства и командования, добыванию сведений о военно-экономическом потенциале Советского Союза, о сосредоточении войск на том или ином направлении, выявлению военных объектов, а также совершению диверсий и разрушению коммуникаций на наиболее ответственных участках военных действий.
Необходимо также подчеркнуть, что в качестве основной вербовочной базы германские спецслужбы рассматривали прежде всего этнических немцев, проживавших в СССР, т. н. «фольксдойче» (а их было около шести миллионов), а также выходцев из буржуазных слоев, антисоветчиков и уголовников.
Подготовка советских спецслужб к войне началась задолго до ее объявления. Еще в начале 30-х годов руководство страны поставило перед разведывательным управлением Красной Армии и разведкой ОГПУ—НКВД в качестве основной задачи — «выявление направленных против СССР заговоров и деятельности иностранных государств, их разведок, генеральных штабов, а также антисоветских политических организаций, признаков подготовки агрессии против нашей страны со стороны Германии и Японии».
Прошу обратить внимание на последнюю фразу: она имеет принципиальное значение, т. к. проливает свет на истину в продолжающейся дискуссии о том, правильно ли руководство нашей страны определяло потенциальных агрессоров. Именно поэтому наиболее мощные резидентуры были созданы в Германии, Японии и Италии. Всего накануне войны на советскую разведку работало более 40 резидентур с охватом 600 иностранных источников. К слову сказать, почти все они работали по идейным соображениям на основе симпатий к первой в мире стране рабочих и крестьян, в лице которой видели единственную державу, способную реально противостоять фашизму.
Наша разведка имела источники информации в Генеральном штабе фашистской Германии, в некоторых штабах родов войск, в МИДе, а также в гестапо — это известный наш агент Брайтенбах — Вилли Леман, сообщивший точную дату нападения фашистской Германии на Советский Союз.
По общему признанию отечественных и западных историков и военных, в «войне умов» победа также оказалась за нами. О возможностях советской разведки накануне и в годы войны можно судить по таким фактам: как известно, сверхсекретный план нападения на Советский Союз «Барбаросса» был утвержден Гитлером 19 декабря 1940 года, а 29 декабря, т. е. ровно через 10 дней, основные положения этого плана уже лежали на столе у Сталина. Благодаря своевременно полученной нашей разведкой информации было предотвращено покушение на участников Тегеранской конференции — Сталина, Рузвельта, Черчилля. Информация Героя Советского Союза Рихарда Зорге и других разведчиков о том, что Япония не будет нападать на СССР, позволила советскому руководству в самое трудное для страны время снять и перебросить из Сибири и с Дальнего Востока несколько дивизий. Только благодаря разведчикам было установлено, что наши лукавые союзники вступили в закулисные переговоры с представителями фашистского рейха. Также общепризнанно, что блестящей победе под Курском наша армия в значительной мере обязана разведке.
Успехи нашей разведки могли быть на порядок весомее, если бы не ошибки советского руководства, за которые пришлось платить жизнями сотен тысяч солдат и офицеров. Дело в том, что развернутая в стране кампания шпиономании и в разведывательном ведомстве породила нездоровую атмосферу: многие наши разведчики были взяты под подозрение, а поступающая от них информация подвергалась сомнению.
Так, например, после доклада Сталину сообщения Рихарда Зорге о том, что он получил доступ в сейф германского посла в Японии, Верховный Главнокомандующий сказал: «Это дезинформация. Из всех немцев можно верить только Вильгельму Пику».
Некоторые руководители разведки и резиденты были репрессированы. Все это имело печальные последствия. Часто задают вопрос: чем объяснить недоверие И. В. Сталина к информации ряда наших разведчиков о возможном нападении Германии в мае-июне 1941 года? Прежде всего следует сказать, что Сталин лучше других знал, что страна еще не готова к надежной обороне, и все делал, чтобы оттянуть войну и не дать повода для провоцирования агрессии. Придавалось значение и тому факту, что ни один из наших разведчиков не имел доступа к официальным документам с указанием точной даты нападения Германии на Советский Союз. Не последнюю роль сыграли и дезинформационные мероприятия со стороны Германии, спецслужбы которой имели в этом деле колоссальный опыт. Какое значение немцы придавали дезинформации, можно судить по такому факту. Нашей разведке немцами был подставлен агент Лицеист. Дезинформационные материалы, передаваемые через него, просматривались лично Гитлером и другими руководителями рейха.
Наверняка, негативную роль сыграла и подозрительность И. В. Сталина, порожденная кампанией по борьбе с «врагами народа» и постоянно подогреваемая угрозами со стороны Л. Троцкого.
Однако это уже другая тема… Жаль только, что мы продолжаем наступать на те же самые грабли. Например, достоверно известно, что наша внешняя разведка заблаговременно предупреждала российское правительство о предстоящем дефолте 1998 года. Однако эта информация были проигнорирована, и в результате мы получили то, что мы получили.
Такое вступление общего плана мне потребовалось для того, чтобы показать расклад сил в противоборстве спецслужб Германии и Советского Союза накануне войны, поскольку работу воронежских чекистов в годы войны нельзя рассматривать изолированно, как, естественно, и действия германских, венгерских и итальянских спецслужб на воронежском направлении, где функционировали десятки их подразделений. Наиболее активной была Абвергруппа-105, имевшая штаб-квартиру в с. Сомово Землянского района с подразделениями во всех оккупированных районах области — т. н. мельдекопфы. Мельдекопф «Бруно» под командованием капитана Шульца действовал в Воронеже. Кроме того, в оккупированных районах размещались абверовские команды, службы безопасности (СД), полевой жандармерии. В селе Старая Ведуга при штабе воинского соединения функционировал разведотдел, полевая жандармерия и тайная полиция. В правобережной части Воронежа были открыты курсы подготовки шпионов. Такие же курсы были в Нижнедевицком районе. Такая концентрация разведывательно-диверсионных органов под Воронежем является косвенным подтверждением тому, какое место в планах немецкого командования отводилось воронежскому направлению и, в частности, в реализации стратегической операции «Тайфун». Задачи, стоявшие перед немецкими спецслужбами, мною уже названы. Может быть, следует еще добавить распространение панических и пораженческих слухов. Согласитесь, что в условиях оккупации, когда нет никаких источников получения правдивой и объективной информации о реальном положении дел на советско-германском фронте, дезинформация противника зачастую принималась жителями области за истину. Не последнее место в деятельности спецслужб Германии занимало выявление партизан, подпольщиков, коммунистов и евреев.
Фашистским спецслужбам противодействовали Воронежское управление НКВД с организованным в сентябре 1941 года 4-м разведывательным (зафронтовым) отделом, Центральная оперативная группа НКВД, оперативные группы при штабах армий, разведотделы армий и особые отделы частей, дислоцировавшихся на воронежском направлении.
Главными задачами наших органов были выявление агентуры противника, добывание разведывательной информации о планах немецкого командования, местах и количестве концентрации войск и военной техники, формирование и заброска разведывательно-диверсионных и партизанских отрядов. Важной задачей было и выявление предателей, изменников родины, фашистских пособников и карателей, добывание чистых бланков пропусков и других оккупационных документов, выявление и документирование злодеяний фашистов в оккупированных районах.
Кроме того, чекисты постоянно информировали и городской комитет обороны, и командование Воронежского фронта, и обком партии об обстановке в городе и области, негативных процессах и ошибках, допущенных при организации обороны Воронежа.
Схематично остановлюсь на главных отдельных направлениях деятельности органов госбезопасности на Воронежском фронте.
Прежде всего следует сказать о непосредственном участии чекистов в обороне города. Здесь обессмертили себя воины-чекисты 41-го, 125-го, 233-го и 287-го полков НКВД, героически защищавших Воронеж и участвовавших в боях на южной, западной и северной окраинах города, в районах Чижовки, СХИ, Отроженских железнодорожных мостов. На их счету более 6 тыс. убитых фашистов, 14 уничтоженных танков, 6 орудий и другая техника. Они проявили исключительный героизм, стойкость и самоотверженность при защите родного города. Недаром многие пленные немцы утверждали, что Воронеж защищает некая «Стальная дивизия», а высшие фашистские чины защитников города называли «фанатиками из НКВД».
Важную роль в обороне города сыграли и создававшиеся чекистами истребительные батальоны, особенно проявившие себя на Чижовском плацдарме и в других районах города. На 10 декабря 1941 года было сформировано 86 батальонов общей численностью 8020 бойцов.
Сотрудники управления своевременно информировали городской комитет обороны о так называемых «узких местах» в организации обороны города.
Так, например, руководство УНКВД первым забило тревогу по поводу слабой организации обороны Воронежа с воздуха. Служба ВНОС (воздушное наблюдение и оповещение) работала неудовлетворительно. Для убедительности процитирую один архивный документ.
Чекисты писали в городской комитет обороны: «Работа по обеспечению противовоздушной обороны поставлена плохо, посты оповещения информацию дают неточную, между штабом ПВО и постами отсутствует радиосвязь, прожекторная служба полностью прожекторами не укомплектована, имеющиеся истребители И-16 (15 штук) из-за изношенных моторов в воздухе могут находиться ограниченное время». Они же направили в центр тревожную информацию, что Лискинский железнодорожный мост в первое время охраняла только одна зенитная батарея. Нужно сказать, что в те годы на информацию УНКВД реакция всегда была быстрой и вскоре необходимые меры были приняты. Чекисты вместе с милицией должны были обеспечивать и общественный порядок в городе. Здесь тоже были острые проблемы. Так, за период с начала войны и до 1 января 1942 года правоохранительными органами в городе было задержано 17272 подозрительных лица, из которых было 9752 дезертира из рядов Красной Армии, 4389 уклонившихся от призыва в армию, 1635 отставших от своих частей, остальные уголовно-бандитствующие элементы. К сожалению, это тоже правда о войне.
Разумеется, одной из основных задач было выявление немецких агентов и диверсантов, предотвращение утечки информации противнику и диверсионных актов как на переднем крае обороны, так и в тылу Красной Армии. Так, своевременно были обезврежены два фашистских диверсанта, заброшенные с заданием взорвать Семилукский железнодорожный мост, а также два агента, пытавшиеся устроиться на работу в аэродромную столовую 40-й армии с целью совершения диверсии.
Значительные усилия были потрачены на разоблачение опытного фашистского агента Задорожного на станции Графская, который в течение определенного времени по рации наводил немецкие самолеты на скопление железнодорожных грузов на прилегающих станциях Тресвятская и др. За разоблачение этого шпиона сотрудник управления Мирошниченко был награжден именным оружием, которое ныне, после смерти хозяина, хранится в комнате чекистской славы Воронежского управления ФСБ.
Всего за годы войны воронежскими чекистами были обезврежены 547 агентов иностранных разведок, из них 424 немецких шпиона и диверсанта. Приятно отметить, что ими не было допущено ни единого случая террористического или диверсионного акта на передовой линии обороны и в тылу армии, а также серьезной утечки к противнику информации о планах командования.
Значительное место в работе Воронежского управления НКВД занимала подготовка подполья в оккупированных районах, разведывательно-диверсионных групп и одиночных разведчиков, а также партизанских отрядов.
В западных районах области, которые по складывавшейся ситуации на фронте могли быть оккупированы немцами в первую очередь, было создано более 300 резидентур с общим охватом 1319 человек. Сами по себе эти цифры еще ни о чем не говорят, и переоценивать деятельность этих резидентур, как это бывало раньше, не следует. Дело в том, что времени на качественную подготовку резидентов и агентуры у чекистов не было. Они готовились в спешке потому, что жизнь, к сожалению, не подтвердила слова популярной перед войной песни, в которой мы не только не хотели «чужой земли ни пяди», но и легкомысленно обещали своей «ни вершка не отдать врагу».
Никто не предполагал, что бушующий и всеразрушающий вал фашистских армий так быстро приблизится к центру России. Можно и, видимо, нужно где-то спешить, но только не при подготовке разведчика-агента или резидента, оставляемого в тылу врага, где любая, даже малейшая, ошибка будет оплачена слишком дорогой ценой — собственной жизнью и жизнью связанных с тобой по совместной работе людей. Оценивая уровень подготовки этих людей с позиции сегодняшнего дня, с точки зрения профессионала, можно смело говорить, что главными элементами в той несущей конструкции, обеспечивавшей успех борьбы с фашистскими оккупантами на невидимом фронте, были массовый героизм и патриотизм. И ничем другим не объяснить тот феномен, что сельский житель, как правило, малограмотный, практически не обученный разведывательному делу и конспирации, добровольно шел в логово врага, откуда многим обратной дороги не было…
Лучший вариант, когда сотрудник приходил к этому малограмотному или даже безграмотному жителю села, не подлежавшему призыву в армию, и проводил с ним единственный инструктаж, включавший в себя задачи разведывательно-диверсионного характера, изложенные на двух листах, имена и псевдонимы его негласных помощников, явки и пароли. В мирное время на подготовку опытного агента или резидента уходят годы, а тут единственная беседа, а отсюда и отдача от них была не очень высокой. Но сказанное совершенно не означает, что не было достойных приобретений.
Архивные документы хранят многочисленные примеры исключительного героизма воронежских разведчиков. Так, внедренная в немецкую комендатуру Писаревского района (ныне Кантемировский район) разведчица Ярцева не только сама активно добывала сведения об оккупантах, но и привлекла к этой опасной работе своего несовершеннолетнего сына, впоследствии длительное время жившего среди односельчан с клеймом «предателя» и реабилитированного лишь после публикации в газете «Коммуна» статьи о патриотической деятельности этой семьи в тылу врага.
Сотрудниками органов госбезопасности удачно были осуществлены диверсионные акты.
14 ноября 1941 года в оккупированном Харькове в воздух взлетело несколько зданий, под обломками которых оказались погребенными десятки фашистских офицеров и важных чинов немецкой администрации. Были взорваны здания, которые до этого тщательно проверялись саперами с целью выявления возможно заложенных фугасов, после чего так охранялись, что, казалось, мышь не могла проскочить. Эти взрывы надолго озадачили германское командование и спецслужбы, поставив перед ними задачу со многими неизвестными. Так началась уникальная по своему замыслу и техническому решению операция нашего Генерального штаба под кодовым названием «Западня», реализация которой была поручена чекистам.
Можно без преувеличения сказать, что автором и главным исполнителем этой операции был чекист полковник Илья Григорьевич Старинов, человек удивительной судьбы, в которой было немало радостных и трагических моментов. Условно операцию можно разделить на два этапа. Первый — это скрытное минирование зданий и других объектов.
Второй этап операции включал в себя выбор времени для взрыва и сам подрыв мин по радиосигналу, который должен был исходить из радиостанции РВ-25, находившейся на окраине Семилук. Итак, уникальность операции заключалась в том, что впервые использовались радиоуправляемые мины оригинальной конструкции по сигналу, переданному за несколько сот километров. В мировой практике такого еще не было.
Получив сведения, что комендант Харькова, кровавый палач украинского народа, генерал-лейтенант фон Браун (кстати, близкий родственник известного ученого Вернера фон Брауна, изобретателя ракет ФАУ-2) в этот день намечает у себя проведение совещания с чинами гестапо и жандармерии (не исключено, что по вопросу уничтожения нескольких тысяч евреев, списки которых накануне были ему доставлены), а в помещении бывшего штаба военного округа на улице Руднева состоится офицерское собрание, на радиостанции РВ-25 стали тщательно готовиться к началу операции. И вот в назначенное время с радиостанции в эфир пошли кодированные сигналы. Город сотрясли мощные взрывы. Под обломками названных и других объектов погибли десятки фашистских офицеров, в том числе и генерал фон Браун.
Вместе с И. Г. Стариновым операцией руководили инженеры А. В. Беспамятнов и Ф. С. Коржов, имена которых навечно высечены на мемориальной доске, установленной в Семилуках.
Только за один год, с октября 1941 года по октябрь 1942 года, Воронежским управлением НКВД были подготовлены 693 разведчика-подпольщика, из которых 398 переброшены в немецкий тыл, из них 174 человека — в оккупированные районы.
Значительное внимание уделялось формированию партизанских отрядов и организации партизанского движения на территории области. Всего было сформировано 158 партизанских отрядов, 81 подпольный партийный и 42 комсомольских комитета. Для партизан было подготовлено 94 базы с оружием, боеприпасами и продовольствием. Поскольку это отдельная тема, я только скажу, что, по большому счету, партизанское движение у нас не состоялось. Это можно объяснить двумя причинами: отсутствием объективных условий, и прежде всего лесов, где могли бы надежно скрываться партизаны, и отсутствием опыта в этой работе.
И еще одно замечание по партизанскому движению в области: несмотря на тщательный отбор личного состава партизанских отрядов и их руководителей, почти во всех отрядах оказались предатели. Одного такого предателя — Ливенцева — удалось установить в Воронеже мне и моему хорошему товарищу журналисту П. М. Грабору, к сожалению, ныне уже покойному, аж в 1968 году. Дело до суда не дошло, поскольку предатель сам свел счеты с жизнью: он повесился. Он выдал всю разведывательно-диверсионную группу, заброшенную чекистами в декабре 1941 года в Конотопский район Сумской области. После смерти предателя в конотопской районной газете была опубликована наша статья с целью выявления свидетелей этого предательства. Результаты были ошеломляющими: нашлись жители, которые не только опознали по фотографии Ливенцева и подробно рассказали об обстоятельствах предательства группы, но и назвали еще двух карателей, которые вскоре были арестованы.
Некоторые воронежцы успешно внедрялись и в гитлеровские разведшколы. Так, ныне покойный Андрей Колупов, находясь в Полтавской разведшколе, настолько глубоко вошел в доверие к руководству, что начальник школы, как мне рассказывал сам Колупов, уезжая в отпуск к родителям в Германию, брал его с собой в качестве ординарца. Колупов своевременно информировал органы о подготовленных к заброске и заброшенных в тыл Красной Армии агентах и диверсантах, которые оперативно обезвреживались.
Несколько слов о работе чекистов на железнодорожном транспорте. Этой работе я даю высочайшую оценку. Посудите сами: за весь период военных действий не было допущено ни одного диверсионного акта на дороге, хотя она работала днем и ночью и ее роль никак нельзя недооценивать. В подтверждение такие цифры: в район Курской битвы было доставлено 480000 вагонов с войсками и техникой, в район Сталинграда только за период с 12 июля 1942 года по 1 января 1943 года доставлено 250000 вагонов с военными грузами. Скажу честно, я сам поражался, когда в архиве находил материалы о том, что за ночь на нашей дороге разгружалось до 10000 вагонов, в основном вручную.
Итак, несмотря на все трудности, нестыковки и ошибки в работе, воронежские чекисты в годы войны с честью выполнили стоявшие перед ними задачи и внесли достойный вклад в разгром немецко-фашистских войск под Воронежем.
Главными составляющими этого успеха были массовый патриотизм воронежцев, их готовность к самопожертвованию, безусловно, профессионализм большинства руководителей Управления НКВД и системный подход к организации контрразведывательных и разведывательных мер.
Видимо, нет необходимости говорить пространно о роли железных дорог в развитии экономики страны, и в особенности в преддверии войны. В преддверии потому, что у советского руководства, вопреки клеветническим измышлениям всяких предателей типа Резуна-Суворова, не было ни малейших сомнений в том, что впереди маячит агрессия против СССР и что главные наши враги на западе — фашистская Германия, а на востоке — империалистическая Япония.
Этот бесспорный факт зафиксирован в документах Генерального штаба. В докладной записке Наркомата обороны СССР № 103202/06 ЦК партии «Об основах стратегического развертывания вооруженных сил Советского Союза на Западе и на Востоке на 1940 и 1941 годы» от 18 сентября 1940 года говорится: «…Советскому Союзу необходимо быть готовым к борьбе на два фронта: на западе против Германии, поддержанной Италией, Венгрией, Румынией и Финляндией, а на востоке — против Японии…»
Казалось бы, что яснее и не скажешь, однако находятся у нас отдельные клеветники, которые вслед за Резуном-Суворовым продолжают педалировать легенду, по которой вина за развязывание войны возлагается на СССР. Я приношу извинение за некоторое отступление от темы, но данное уточнение считаю принципиально важным.
Советское руководство реально оценивало обстановку, и только этим, и ничем иным, можно объяснить политику Сталина и правительства, направленную на ускоренное развитие объектов тяжелой индустрии перед войной на Урале и в Сибири. Сталин сказал в феврале 1931 года: «Мы отстали от передовых стран на 80—100 лет. Мы должны преодолеть это отставание за десять лет. Либо мы сделаем это, либо нас сомнут».
Работа Ю.-В. ж. д. за 1940 год Наркоматом путей сообщения и Воронежским обкомом партии была признана неудовлетворительной. Сам начальник дороги Ф. Ткаченко в отчете в наркомат о работе дороги писал: «В первом полугодии дорога работала исключительно плохо». Чтобы читателя не утомлять большим объемом цифр, приведу только данные по основным показателям. План по доходам был недовыполнен на 44 млн рублей, план прибылей — на 10 млн рублей, государственный план погрузки был выполнен только на 88,2 %, оборот вагонов составил 74 %, суточный пробег грузового вагона — 73,3 %, а среднесуточный пробег паровозов в грузовом движении — 85 %. Недогруз муки составил 3294 вагона, угля — 1464 вагона, цемента — 2196 вагонов, руды — 1098 вагонов, флюсов — 3660. Вместе с тем по передаче порожних вагонов из-под выгрузки план был перевыполнен: вместо 128775 вагонов за год передано 134380, но не выполнены нормы оборота вагонов. Потери по задержкам на подходах к распорядительным станциям составили 46141 поездо-часа. Было задержано 18908 поездов: по Лискам — на 14625 часов, по Отрожке — 10534 часа. Худшим отделением по выполнению графика движения поездов было признано Лискинское.
Одной из главных причин слабой работы были формально-бюрократические методы руководства дорогой, о чем красноречиво говорили следующие факты. За 1940 год руководством дороги было издано 503 приказа и направлено свыше 94 тысяч телеграфных директив, распоряжений и указов, то есть живая работа с людьми была подменена чисто бумажной волокитой. Все это привело к ослаблению организаторской работы главного штаба управления дороги, к снижению дисциплины и чувства ответственности, прежде всего руководящего состава.
Поскольку кадры, по словам Сталина, «решали все», то есть смысл остановиться подробно на кадровом потенциале Ю.-В. ж. д. накануне войны и морально-политическом состоянии коллектива дороги.
В 1940 году на Ю.-В. ж. д. работали 239 инженеров, из них в управлении дороги 141 человек и только 98 на линиях. Из 443 техников сто один человек работал в управлении и 342 человека — на линии; 147 единиц «командиров производств» были отнесены к номенклатуре НКПС и, естественно, назначались и освобождались от работы по согласованию с наркоматом. В 1940 году таких командиров за плохую работу было освобождено 14 человек. Партийная организация дороги насчитывала 271 члена партии и 59 кандидатов.
Точных данных о численности профсоюзной организации дороги в архивах найти не удалось, однако, судя по общему духу, царившему в те годы в стране, и той роли, какая отводилась властями профсоюзным организациям, можно смело утверждать, что абсолютное большинство работавших на дороге являлись членами профсоюза. Сразу же следует подчеркнуть, что профсоюз на дороге традиционно играл активную роль, был не формальным «помощником партии», а ее боевым отрядом и союзником. А если верить отдельным архивным документам — а оснований им не верить нет, — то создается впечатление, что в ряде случаев и по некоторым вопросам профсоюз дороги как накануне войны, так и в военные годы выступал более остро и принципиально, чем партийная организация. Скажем прямо, профсоюз дороги был менее ангажирован и имел больше самостоятельности.
Накануне войны основным недостатком в кадровой работе, как отмечается в документах того времени, было слабое развитие соцсоревнования по скоростной обработке и продвижению поездов, скоростному ремонту пути, увеличению среднесуточного пробега паровозов, по внедрению хозрасчета на паровозах, безаварийному движению и т. д.
Руководство дороги, партийная и профсоюзная организации понимали, что без максимального использования человеческого фактора быстрый перевод работы дороги на военные рельсы не удастся. Вот почему первоочередное внимание было уделено осознанию каждым работником дороги надвигающейся опасности, развитию и раскрепощению творческой инициативы людей, укреплению трудовой дисциплины и повышению чувства личной ответственности каждого работника дороги.
В целом трудовая дисциплина на дороге была не самой лучшей: за год имели место 1500 прогулов, 107 самовольных уходов, 331 случай появления на работе в нетрезвом виде и 463 опоздания на работу на 20 минут. Однако эта «вольница» продолжалась недолго. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 года «О переходе на 8-часовой рабочий день, семидневную неделю…» был запрещен самовольный уход рабочих и служащих с предприятий и из учреждений и были предусмотрены суровые меры наказания за различные нарушения трудовой дисциплины, вплоть до уголовных.
По меркам сегодняшнего дня Указ был драконовским. К этому руководство страны было вынуждено прибегнуть в силу военной угрозы и по причине традиционного российского разгильдяйства, а если использовать ныне модное слово, то нашего менталитета, одна из существенных черт которого очень точно определяется пословицей «Пока жареный петух в одно место не клюнет…».
На дороге к этому времени было уже 19720 стахановцев, из которых 65 человек были награждены орденами и медалями Советского Союза. 1678 человек — знаком Почетного железнодорожника, Ударника Сталинского призыва и именными часами.
Моральная обстановка в коллективе дороги, несмотря на все недостатки, в целом была здоровой и высокотребовательной. Поражает смелость и принципиальность в оценках своей работы, острая критика подчиненными своих руководителей. Многим читателям, наверное, трудно будет поверить, но на одном из партийных собраний дороги стиль работы политотдела дороги был признан порочным. Это довольно смелое решение, поскольку начальники политотделов входили в номенклатуру ЦК ВКП(б). Остро критиковались на профсоюзных собраниях руководящие кадры «за выпивки в служебных вагонах», за семейственность и кумовство, а рядовые коммунисты и члены профсоюза — за опоздания на работу на 4—5 минут.
Можно смело утверждать, что политико-воспитательная и мобилизационная работа руководства дороги, партийной и профсоюзной организаций накануне войны дала свои результаты: Ю.-В. ж. д. войну встретила в значительной мере подготовленной для работы в военных условиях. Особо хочется отметить четкую и весьма эффективную работу по переводу на военные рельсы завода им. Дзержинского, что неоднократно отмечалось руководством области и городским комитетом обороны, в том числе и в форме писем-благодарностей. Так, на заводе за две декады по чертежам был создан первый автомат ППШ, быстро и качественно ремонтировались и строились бронепоезда. Только за третий квартал 1941 года коллективом было построено 2 и отремонтировано 5 бронепоездов, 50 лафетов к 45-мм пушкам, 180 прицепов для горючего, заградительные надолбы и многое другое.
О колоссальной напряженности работы коллектива Ю.-В. ж. д. могут свидетельствовать такие факты: только в связи с частичной эвакуацией ряда заводов, скота, зерна, чугуна, руды, нефтепродуктов, стального литья, оборудования сахарных заводов, своих и украинских, а также детей вместе с родителями (180 тысяч), детей из детских домов, спецшкол, больных из Воронежа и Липецка руководство области просило у председателя Государственного Комитета Обороны И. В. Сталина 44 тысячи вагонов для оборудования и 5 тысяч для людей.
Обстановка осложнялась тем, что в Воронеже к концу 1941 года скопилось 40 тысяч беженцев из западных областей страны, 60,4 тысячи голов скота. В телеграмме на имя наркома А. И. Микояна руководство области доказывало, что в связи с наступлением холодов и заболеванием ящуром перегон скота повлечет за собой большие потери, и потому просило дополнительные вагоны и разрешение на забой скота на месте.
В декабре 1941 года на имя наркома путей сообщения Л. М. Кагановича была направлена очередная телеграмма: «Для вывоза собранной сахарной свеклы Лискинскому отделению необходимо 1030 вагонов, Россоши — 200, Поворино — 600, Воронежскому — 250».
Помимо объективных трудностей железнодорожники уже с первых дней войны стали объектами первоочередных устремлений специальных служб Германии. 5 сентября 1941 года чекистами был арестован фашистский агент И. Квашнин, который, попав в плен, пошел на службу к немцам. Он и еще два агента, заброшенные вместе с ним, имели задание — разрушать железнодорожные пути, совершать крушения поездов, заниматься профашистской агитацией — распространять среди населения панические слухи. Только с 5 ноября по 10 декабря 1941 года было разоблачено и расстреляно 12 фашистских агентов.
Постоянной бомбардировке подвергались железнодорожные станции, составы, заводы Дзержинского и Тельмана, занимавшиеся изготовлением противотанковых ружей. Думается, что здесь тоже не обошлось без наводок фашистской сигнальной агентуры, как это было на станции Графская 5 июля 1942 года, где стоял эшелон с оборудованием завода Дзержинского, и 7 июля на участке Тресвятская — Усмань, где были эшелоны с оборудованием завода Тельмана. Вскоре воронежскими чекистами этот агент фашистской разведки, наводивший немецкие самолеты световыми сигналами, был арестован и по приговору военного трибунала расстрелян.
Как известно, по планам немецкого командования захват Воронежа осенью 1941 года был составной частью операции немецко-фашистских войск «Тайфун» — по овладению Москвой.
В связи с возросшей ролью Воронежа в битве за Москву здесь в октябре создается важный центр по руководству боевыми операциями. Сюда перемещается главное командование юго-западного направления и командование Юго-Западного фронта с заместителем наркома обороны СССР маршалом С. К. Тимошенко. Одной из первоочередных задач, стоявших в то время перед городским комитетом обороны, было — отстоять Воронеж и тем самым оказать нашим войскам помощь в битве за Москву.
В октябре 1941 года председатель городского комитета обороны Никитин обратился к населению города и области со словами тревоги. Он сказал, что над Воронежем нависла угроза захвата противником. Он призвал превратить Воронеж в крепость, способную вытерпеть все испытания. Можно без преувеличения сказать, что значительная тяжесть в решении этой задачи легла на плечи Ю.-В. ж. д. и железнодорожников. Обращение было обсуждено на партийных и профессиональных собраниях как в управлении дороги, так и во всех ее структурных подразделениях. Железнодорожники поклялись сделать все, чтобы отстоять родной город и обеспечить победу над врагом.
Свою клятву они сдержали достойно. Железнодорожники, начиная от командиров производств и кончая стрелочниками, буквально каждый день проявляли героизм. Они работали по 12—14 часов в сутки, за сутки разгружали по 1500 вагонов, а в одном случае разгрузили 10000 вагонов. Нередки были случаи, когда машинисты под бомбежкой, рискуя своей жизнью, отцепляли горящие вагоны, спасая эшелоны с горючим и другой военной техникой.
15 апреля 1943 года Указом Президиума Верховного Совета СССР железнодорожный транспорт был переведен на военное положение, а 25 апреля Совнарком утвердил новый Устав о дисциплине работников железнодорожного транспорта. Чем был вызван этот Указ?
Прежде всего тем, что обстановка требовала железной дисциплины на транспорте, особенно в преддверии важных событий на фронтах войны. Дело в том, что, если судить по сводкам Управления НКВД, на Ю.-В. ж. д. в конце 1941 и в начале 1942 года имели место факты дезертирства со стороны отдельных работников железнодорожного транспорта, отказа идти в народное ополчение и в истребительные батальоны, распространения пораженческих, как тогда говорили, настроений. Представляется, что отчасти эти негативные явления в первый период войны возникли из-за неверия в победу Красной Армии над фашистской Германией — настолько ошеломительными были успехи немцев в начале войны. И можно только сожалеть, что этот Указ не появился раньше.
В результате принятых мер Ю.-В. ж. д. достойно справилась со всеми задачами военного времени. Эти факты известны людям старшего поколения, а для молодежи следует их повторить. Без четкой работы железнодорожного транспорта не было бы побед под Сталинградом, под Курском, во время проведения Острогожско-Россошанской и Воронежско-Касторенской операций. Повторюсь, но напомню, что для победы под Волгоградом было доставлено 250000 вагонов с военными грузами, а для обеспечения Курского сражения — более 400000 вагонов. Стоит упомянуть и о беспрецедентном в мировой практике случае, когда железная дорога Старый Оскол — Ржава протяженностью 95 км вместо отведенных двух месяцев была построена за 32 дня. В ее строительстве активное участие принимали железнодорожники Старооскольской дистанции пути и из Воронежа.
В заключение еще раз хочу коснуться роли человеческого фактора в обеспечении успехов Ю.-В. ж. д. в годы войны. При жесточайших требованиях к работникам дороги все-таки не забывали о простом труженике. Была разработана четкая система поощрений как дороги в целом и ее отделений, так и рядовых работников. Переходящее Красное знамя, ордена и медали, премии, продовольственные карточки и пайки. Колоссальную роль сыграло и социалистическое соревнование на дороге.
Только в 1942 году орденами и медалями было награждено 112 передовиков-победителей в соцсоревновании.
В конечном итоге успехи Ю.-В. ж. д. были обеспечены массовым героизмом и патриотизмом железнодорожников, высокой ответственностью и самопожертвованием людей, железной дисциплиной на дороге. А все это было результатом большой работы руководства дороги, партийной, профсоюзной и комсомольской организаций.
Люди старшего поколения знают, что в Воронеже до 1984 года жила боевая соратница легендарного советского разведчика, Героя Советского Союза Николая Ивановича Кузнецова Валентина Константиновна Довгер. Об их героических подвигах написано немало, но, встречаясь с современной молодежью, убеждаешься, что многие молодые люди, в том числе и студенты, знают о них очень мало, если не сказать большего. А между тем в условиях, когда мерилом всех ценностей стали деньги — «его препохабие» капитал, воспитание патриотизма на героических примерах старшего поколения должно быть делом государственной важности, поскольку оно напрямую связано с безопасностью Родины.
Накануне 60-летия Победы хочется рассказать молодежи об основных жизненных этапах этих двух замечательных людей, и прежде всего о Валентине Константиновне Довгер, имя которой для людей старшего поколения стало символом стойкости, мужества и патриотизма.
Соблюдая историческую хронологию и следуя логике событий тех лет, а также учитывая, что во многих операциях Н. И. Кузнецова непосредственное участие принимала В. К. Довгер, считаю необходимым хотя бы тезисно сначала рассказать о Николае Ивановиче. Родился он 27 июля 1911 года в деревне Зырянка Галицкого района Свердловской области. После окончания лесного техникума работал лесоустроителем, заочно учился в индустриальном институте. Еще в школе проявил незаурядные способности в изучении немецкого языка, чему способствовали учитель-немец, а также общение с детьми немецких колонистов, живших на Урале. Он не только в совершенстве знал немецкий разговорный язык, но и диалекты, а также готическое письмо.
В 1932 году Кузнецов был привлечен к сотрудничеству с органами госбезопасности под псевдонимом Колонист. В процессе работы Николай Иванович поражал своих шефов-кураторов исключительной памятью, находчивостью, эрудицией и способностью перевоплощаться. Вскоре этот самородок-разведчик был переведен в Москву, где его оформляют в качестве спецагента с окладом штатного оперативного работника. В Москве он становится то летчиком, то инженером-конструктором закрытого центра, то засекреченным ученым. В июне 1941 года его переводят в распоряжение 4-го разведывательно-диверсионного управления, где в это время работали такие корифеи разведки, как Судоплатов, Эйтингон, и другие талантливые чекисты. После окончания специальной разведывательной школы 25 августа 1942 года Кузнецова забрасывают в район действия партизанского отряда «Победители» Дмитрия Медведева, где он начинает действовать под легендой офицера вермахта Пауля Зиберта. За короткий срок Николаю Ивановичу Кузнецову — Паулю Зиберту удалось добыть совершенно секретную информацию о ставке Гитлера под Винницей, планах подготовки наступления немцев под Курском и террористического акта в отношении участников Тегеранской конференции — Сталина, Рузвельта и Черчилля.
Н. И. Кузнецов и его соратники осуществили ряд актов возмездия в отношении видных фашистских чинов: генерала Ганса Геля, правительственного президента Украины генерала Даргеля, верховного судьи Украины обер-фюрера СС Альфреда Функа, по приказу которого были расстреляны все заключенные ровенской тюрьмы, заместителя рейхскомиссара Украины генерала Кнута. Ему удалось похитить командующего карательными войсками на Украине генерала фон Ильгена. Во Львове возмездие настигло вице-губернатора Галиции генерала войск СС Бауэра и его коллегу по службе Шнайдера, а также начальника штаба воздушной армии Петерса.
Погиб Н. И. Кузнецов от рук бандеровцев 9 марта 1944 года в селе Боратки Львовской области. 5 ноября 1944 года Президиум Верховного Совета СССР посмертно присвоил ему звание Героя Советского Союза. Памятник Н. И. Кузнецову во Львове был разрушен националистами-бандеровцами, недобитыми воинами дивизии СС «Галичина», в годы бойцы зверствовавшими свирепее фашистов, а дом, где Н. И. Кузнецов принял последний бой, из музея превращен в свинарник. Свердловчане памятник перевезли на родину Героя, где он был установлен в ноябре 1992 года.
Семнадцатилетняя Валя Довгер встретилась с Николаем Ивановичем в отряде «Победители» в начале апреля 1943 года, куда ее привели партизаны после зверского убийства фашистами ее отца Константина Ефимовича за связь с отрядом Медведева. После зверских истязаний он еще живым был сброшен под лед в реку.
По согласованию с Н. И. Кузнецовым и Валентиной Довгер командир отряда принял решение впредь Паулю Зиберту работать вместе с Валентиной, выдавая ее за свою невесту. Этот тщательно продуманный вариант значительно расширял возможности Кузнецова. В. Довгер, удачно распространив среди своих знакомых, жителей Ровно, легенду, что ее отец был убит партизанами, обрела немало интересных для Николая Ивановича связей. Среди них был и сотрудник гестапо Лео Метко, личный переводчик полицмейстера Украины, выдавший ей документ, что отец ее стал жертвой партизан. П. Зиберт произвел на Метко неотразимое впечатление, и он свел его с другими сотрудниками гестапо и рейхскомиссариата, что, безусловно, расширяло круг лиц, через которых Н. И. Кузнецов мог добывать разведывательную информацию.
Кроме того, дружба с Валей позволила Н. И. Кузнецову приобрести в Ровно новую явочную квартиру.
В других изданиях более детально описывались все операции, которые готовились Н. И. Кузнецовым вместе с Валентиной Довгер и в которых она принимала личное участие. Здесь нужно добавить только, что разведывательно-диверсионная борьба требовала от этой хрупкой девушки максимального напряжения всех физических и духовных сил.
Будучи внедренной в рейхсканцелярию наместника Гитлера на Украине фашистского палача Коха, Валентина Довгер добывала ценную разведывательную информацию о противнике и его планах, перемещениях фашистских войск в пределах западных областей Украины и далее на Восточный фронт, а также бланки необходимых для подпольщиков документов.
Но на одной операции хочется остановиться более подробно, и не только потому, что о ней со слов Валентины Константиновны мне известны все малейшие детали, а потому, что в данном случае оба они — и Николай Иванович Кузнецов, и Валентина — осознанно шли на самопожертвование.
Речь пойдет о подготовке операции по ликвидации гауляйтера Украины Коха. Они понимали, что политические последствия уничтожения видного гитлеровца стоили их жизней. Эта акция придала бы новые силы и уверенность в победе патриотическому движению на Украине. Как известно, операция не привела к возмездию: в кабинете Коха помимо надрессированной овчарки находились два охранника, не спускавших глаз с посетителя. Там не было возможности не только выхватить из потайного кармана пистолет, но даже сделать рукой лишнее движение. Первой в кабинет рейхскомиссара Эриха Коха пропустили Валентину Константиновну, которая сумела убедить хозяина кабинета, что ей, как «фольксдойче», целесообразно оставаться в Ровно, а не ехать в фатерланд.
— Моя мама серьезно больна, а сестры малы, и я должна зарабатывать для всей семьи. Прошу вас разрешить мне остаться в Ровно. Я знаю немецкий, украинский и польский и могу здесь принести пользу Германии, — взмолилась Валентина Константиновна.
Кох поинтересовался, где она познакомилась с Паулем Зибертом и кого еще знает из немецких офицеров. После того как Валентина Константиновна в числе своих знакомых назвала не только сотрудников рейхскомиссариата, но и гестапо, Кох был удовлетворен. После нее в кабинет был приглашен обер-лейтенант Пауль Зиберт. В кабинете Коха он задержался, но вышел оттуда с заявлением своей невесты с резолюцией: «Оставить в Ровно, предоставить работу в рейхскомиссариате».
Валентина Константиновна мне рассказывала, что в приемной Коха она находилась в состоянии такого нервного напряжения в ожидании выстрела и, прямо скажем, своей гибели, что при виде выходящего из кабинета Кузнецова она чуть не потеряла сознание. Николай Иванович вовремя успел ее подхватить.
В январе 1944 года В. К. Довгер была арестована гестапо, подвергнута пыткам и вывезена в концлагерь. После освобождения некоторое время работала в группе советских войск в Германии. С 1950 года вместе с мужем проживала в Воронеже. 8 мая 1965 года Валентина Константиновна была награждена орденом Ленина.
Мне довелось периодически общаться с Валентиной Константиновной Довгер, приглашать ее для выступлений перед молодежью. Будучи уже не совсем здоровой, она никогда не отказывалась от таких встреч. Всякий раз, когда выходила на трибуну, она моментально преображалась и ее выступления были как бы порывом, устремленностью в будущее. Глядя на нее, я в таких случаях почему-то всегда ее сравнивал с Долорес Ибаррури, про себя называл ее Пассионарией, то есть Пламенной.
Пожалуй, не было встречи, где бы ее не спросили о том, какими мотивами она была движима в борьбе с врагом. И она неизменно отвечала: «Любовь к Родине. Вот что нами двигало». Патриотизм — главная черта ее характера. Ее отличали стойкость духа, сильная воля, оптимизм, глубокая вера в идеалы старшего поколения. Это помогло ей выстоять в борьбе с фашистскими захватчиками. Хлебнув от войны горя, как говорят, под завязку, она не только не очерствела душой, а, наоборот, была человеком исключительно скромным, добрым и отзывчивым, чутким к чужому горю. Я не помню случая, чтобы она обратилась к руководству нашего Управления КГБ с какой-либо просьбой, а вот за других действительно просила.
Ее патриотизм базировался и на высоких морально-нравственных принципах, на ее беспредельной порядочности. Приведу только один пример. Незадолго до кончины Валентины Константиновны Свердловская киностудия решила создать новый фильм о Н. И. Кузнецове и, естественно, о ней. И когда я принес ей сценарий в больницу, то после ознакомления она решительно и бесповоротно сказала, что свое добро на такой фильм она давать не будет. На вопрос — почему, с грустью ответила, что много в сценарии неправды. «А я тиражировать неправду — не буду», — заключила Валентина Константиновна. В этом вся Довгер.
Сейчас в Воронеже проживает ее сын с семьей. Он доцент Воронежского государственного университета. Уходят годы, в памяти стираются даже имена тех, кто жизнь и здоровье отдал за свободу и независимость нашей Родины. Но чтобы этого не произошло с Валентиной Константиновной Довгер, я предлагаю установить мемориальную доску на доме, где она проживала, и прошу городскую комиссию по культурному наследию эту мою публикацию считать в качестве официального заявления. Я ни на минуту не сомневаюсь в том, что мои коллеги из нынешнего Воронежского управления ФСБ поддержат это предложение.
Не секрет, что руководители спецслужб фашистской Германии высоко оценивали роль разведки и контрразведки в успешной реализации своих агрессивных планов. В ходе войны с Советским Союзом германские спецслужбы использовали немало нестандартных ухищрений. Отдельные их агенты действовали под видом Героев Советского Союза, военнослужащих, выписавшихся из госпиталей после мифического «ранения» или бежавших из плена. Довольно широко они использовали в разведывательно-диверсионной деятельности подростков, в том числе и на воронежском направлении. Об этой малоизвестной странице в деятельности германских спецслужб хочется рассказать читателям.
4 сентября 1941 года Смоленское управление НКВД за № 3044/2 направило в особый отдел Западного фронта спецсообщение, в котором говорилось об использовании фашистскими спецслужбами детей и подростков в разведывательно-диверсионной деятельности против частей Красной Армии. А через неделю во все фронтовые и прифронтовые органы госбезопасности пошла циркулярная шифротелеграмма, в которой содержалась уже подробная ориентировка об этой, по сути дела, новой форме подрывной деятельности Абвера. Оказывается, в Смоленской области было задержано несколько подростков, которые забрасывались германской разведкой через линию фронта с целью сбора информации о расположении наших воинских частей и, прежде всего, аэродромов, подачи световых сигналов в местах скопления войск Красной Армии, а также совершения диверсионных актов. Одни ребята были куплены: они соглашались выполнять задания немцев за деньги и питание; другие шли на это под страхом расстрела их самих или их родителей. Так, 15-летние Петров и Авраменков позже показали, что были задержаны немецким майором, который предложил им сходить за линию фронта за деньги, пообещав первому 2000 рублей, а второму 5000 рублей. Немецкий разведчик выдал им ракетницу и пять ракет для подачи сигналов. Ребята частично выполнили задание — навели ракетами вражескую авиацию на объекты Красной Армии. 3 сентября в районе Вязьмы был задержан 13-летний Н. Шалманов, который рассказал, что он со своими сверстниками уже четыре раза ходил в разведку, за что немцы их кормили и поили вином.
Вскоре были получены данные, что только из Смоленской области немцами были вывезены в Германию около сорока подростков из детских домов. В Германии они прошли двухмесячный курс обучения методам сбора информации и совершения диверсионных актов. После курсов ребята были доставлены в г. Оршу, где прошли дополнительную проверку. Затем они были переброшены через линию фронта для выполнения разведывательно-диверсионных заданий на станциях Воронеж, Лиски, Касторное и Курск. Юным диверсантам выдали по нескольку кусков взрывчатки, закамуфлированной под каменный уголь, которую они должны были разбрасывать на угольных складах, а лучше — прямо в топки паровозов.
Аналогичные курсы по подготовке малолетних «джеймс-бондов» были открыты и в Бобруйске, где обучались около 50 детей в возрасте от десяти до пятнадцати лет, не имевших родителей. Подготовленные малолетние шпионы и диверсанты в районе села Каменка Харьковской области были переброшены на нашу территорию с целью выявления штабов и мест расположения частей Красной Армии на воронежском направлении. Задержанные Черкасов и Мартынов показали, что при штабе немецкой части проживают три подростка, которые, начиная от Житомира, совершили до ста ходок каждый в расположение наших частей. Кроме того, при штабе в качестве разведчиков работают и четыре девушки в возрасте от 15 до 19 лет. (Судя по возрасту, эти «разведчицы» могли выполнять и другие обязанности.)
Как известно, одними из наиболее уязвимых звеньев во время войны являются коммуникации, и в частности железнодорожное сообщение. Вот почему с первых же дней войны наши железные дороги стали для немцев объектами первоочередных устремлений. Им удалось совершить ряд серьезных диверсий на Кировской и Октябрьской железных дорогах: за 25 дней августа 1941 года на железнодорожном транспорте было 20 крушений. Точных данных нет, не исключена возможность, что некоторые крушения были делом рук юных диверсантов. Вот почему почти ежемесячно по линии органов госбезопасности шли директивы на места с требованием «усилить агентурно-оперативную работу на железнодорожном транспорте».
Нередко в этих телеграммах упоминался Воронеж и воронежское направление, где могли действовать диверсанты-подростки. Имея такие ориентировки, воронежские чекисты принимали все необходимые меры по выявлению вражеских лазутчиков и предупреждению диверсионных актов. На дальних подступах к Воронежу были организованы фильтрационные пункты, в городе — круглосуточное патрулирование, особое внимание уделялось выявлению агентуры противника в потоке беженцев. Более строго стали относиться солдаты и офицеры к подросткам, которые постоянно крутились возле наших воинских частей и солдатских кухонь: их стали задерживать и проверять более основательно.
Расчет у немецких разведчиков был прост: зная милосердие и альтруизм русского человека, они и мысли не допускали, что кто-то заподозрит бездомных и голодных детей войны, не поделится с ними последним куском хлеба или отгонит от солдатской кухни.
Справедливости ради следует сказать, что абсолютное большинство юных диверсантов, заброшенных через линию фронта, сами добровольно являлись к командованию советских воинских частей, в особые отделы и рассказывали о своих невеселых приключениях.
Такие случаи были в Семилукском и в других районах области. Некоторые «диверсанты» задерживались при патрулировании населенных пунктов, вокзалов, поездов, а также истребительными батальонами. Так, при патрулировании был задержан бывший «фэзэушник» Можалов, который после краткосрочных курсов был заброшен в тыл нашей армии с целью сбора разведывательной информации о частях Воронежского гарнизона.
Своевременно разоблачая немецких диверсантов, в том числе малолетних, воронежские чекисты не допустили ни одного диверсионного акта и на Ю.-В. ж. д., хотя диверсанты с конкретными заданиями по их совершению направлялись сюда в большом количестве. Коварные замыслы не прошли!
Люди старшего поколения хорошо помнят кадры кинохроники с бодро марширующими колоннами солдат и офицеров фашистского вермахта с гордо поднятыми головами, на лицах которых — печать прусского высокомерия и непобедимости. Вся гитлеровская пропаганда в предвоенные годы была направлена на формирование у населения общественного мнения, в котором главным постулатом был тезис об «исключительности немецкой нации и арийской расы», призванной управлять миром и «недочеловеками», прежде всего славянами и евреями, подлежавшими в основной своей массе уничтожению. И нужно признать, что этим психозом были охвачены не только кадровые военные и гитлеровское окружение, но, к сожалению, и значительная часть населения Германии, которая с особым доверием относилась к выступлениям фашистских бонз. В их числе был кумир публики Герман Геринг.
Бывший руководитель штурмовых отрядов, один из организаторов поджога Рейхстага, инициатор создания гестапо и концлагерей, ближайший сподвижник Гитлера — Геринг являлся имперским министром авиации. Накануне войны он неоднократно хвастливо заверял своих соотечественников, что ни одна советская бомба не упадет на Берлин и на головы немцев. На чем основывалась самоуверенность Геринга? Прежде всего, разумеется, на данных германских разведывательных органов о состоянии советской авиации и личных наблюдениях немецких военных чинов, в том числе и летчиков, неоднократно принимавших участие в командно-масштабных учениях и маневрах Красной Армии и имевших довольно полное представление о реальном положении дел в этой области. А дела, прямо скажем, были не очень хорошими. Напомним оценку состояния нашей авиации накануне войны Актом о приеме Наркомата обороны СССР С. К. Тимошенко от К. Е. Ворошилова 7 декабря 1940 г.: «…материальная часть ВВС Красной Армии в своем развитии за последние три года отстает по скоростям, дальностям, мощностям моторов и вооружению самолетов от авиации передовых армий других стран… ВВС не имеют пикирующих бомбардировщиков и отстают во внедрении современных типов самолетов… Летно-технический состав недостаточно подготовлен в бомбометании, в полетах в сложных метеорологических условиях и в стрельбе…»
Комментарии, как говорится, здесь излишни.
И тем не менее уже в первые дни войны наша дальнебомбардировочная авиация совместно с авиацией Военно-Морского флота совершала ночные полеты на морские порты и военные заводы Кенигсберга, Данцига, Плоешти, военные объекты Хельсинки и Турку. Но этого было мало. 6 августа 1941 года Ставка Верховного Главнокомандования дала добро на нанесение удара по Берлину. И вот в ночь с 7 на 8 августа спецгруппа 1-го минно-торпедного полка авиации Балтийского флота под командованием полковника Е. Преображенского на 12 самолетах ДБ-3 провела первую бомбардировку Берлина. Вылет был осуществлен с аэродромов острова Сааремаа в Балтийском море. Дальность маршрута в оба конца составила 1800 км, из них 1200—1400 — над морем. Бомбили с высоты 5—7 км.
10 августа 12 самолетов из состава 81-й авиадивизии под командованием комбрига М. Водопьянова вылетели на бомбардировку Берлина уже с аэродрома г. Пушкина. Из-за неблагоприятных метеоусловий только 5 самолетов долетели до Берлина.
Всего с 8 августа по 4 сентября с острова Сааремаа на Берлин было совершено 9 налетов, 81 самолето-вылет, из которых 55 завершились ударами по вражеской столице. Было сброшено более 600 бомб общим весом 34,5 тонны. Бомбили военные заводы, правительственные учреждения, а также склады и нефтехранилища на окраине города.
Сбрасывали и листовки.
Налеты советской авиации на Берлин имели не столько военное, сколько политическое значение. Они, во-первых, развеяли миф о том, что вся советская авиация была уничтожена в первые дни войны, и, во-вторых, показали всему миру мужество и мастерство советских летчиков. И, конечно, начисто опровергли заверения Геринга, который основательно «лопухнулся». К 1943 году советская авиация по многим показателям уже превосходила немецкую. Чтобы закончить разговор о Геринге, следует добавить, что на Нюрнбергском процессе он был признан главным военным фашистским преступником. Жизнь покончил самоубийством.
Эта публикация была бы односторонней, если бы в ней отсутствовала и другая правда о войне. Речь идет о бомбежках Москвы в 1941 году.
23 декабря 1941 года начальник Московского управления НКВД майор Журавлев направил докладную записку за № 1/421 в НКВД СССР, МК и МГК ВКП(б), исполком Московского городского Совета депутатов трудящихся «О последствиях налетов вражеской авиации на Москву и районы Московской области за 6 месяцев войны». В записке указывается, что на Москву за это время совершено 127 налетов, сброшено 1732 фугасные и 58050 зажигательных бомб. В результате бомбардировок убиты 1404 человека, тяжело ранены 2037, легко ранены 3301, уничтожено 412 жилых домов, повреждено 879, разрушено 22 промышленных объекта, пострадало 85 культурно-просветительных, учебных, научных, лечебных и общественных учреждений.
На районы Московской области сброшено 5727 фугасных и 30700 зажигательных бомб, убито 1464 человека, ранено 2921. Следует добавить, что жертв от бомбардировок было бы значительно больше, если бы не было отвлечений немецкой авиации на ложные объекты: по рекомендации Ставки в Подмосковье были сооружены десятки ложных аэродромов с макетами самолетов, сделанных из фанеры и условно замаскированных. Так вот, добрая половина подлетавших к Москве немецких летчиков свой бомбовый груз сбрасывала на них. Эта «маленькая хитрость» наших военных спасла жизнь сотням и тысячам людей.
В соответствии с планом нападения фашистской Германии на СССР «Барбаросса», утвержденным Гитлером 18 декабря 1940 года, Германия намеревалась покончить с нашей страной в течение трех-четырех месяцев.
22 июня 1941 года Гитлер выступил с «Декларацией», в которой цинично от первых до последних строк оправдывал свою захватническую политику и нападение на нашу страну. Вопреки фактам главной причиной нападения он называет необходимость «свержения еврейско-большевистского правительства», которое якобы угрожало Германии и всей Европе. Каждая фраза «Декларации» пышет уверенностью в молниеносной победе над Красной Армией. О том, что «Декларация» от начала и до конца пропитана нескрываемой ложью и лицемерием, свидетельствует в своем дневнике ближайший сподвижник Гитлера и главный пропагандист рейха Геббельс. 16 июня 1941 года он писал: «Фюрер считает, что акция продлится 4 месяца, я считаю, что меньше. Большевизм рухнет, как карточный домик».
Запомним последнюю фразу.
Здесь, пожалуй, уместно будет вспомнить очень мудрую русскую пословицу «Гладко было на бумаге, да забыли про овраги, а по ним ходить», которую можно и в прямом, с учетом состояния российских дорог, и переносном смысле применить к гитлеровской авантюре. О том, что это была бездумная авантюра, речь пойдет ниже, а пока следует сказать, что спесь с германского генералитета, и в частности таких генералов, как Кейтель, Браухич, Бок, Гальдер, Йодль и других, была сбита в первые месяцы войны.
Уже первые бои на границе не только умерили пыл этих и других немецких генералов, намеревавшихся через несколько месяцев пить шампанское на Красной площади Москвы, но и ввергли их в уныние. Это относится прежде всего к тем, кто верно прогнозировал печальный финал затеянной Гитлером кампании и в какой-то мере пытался даже отговорить его от этой затеи.
Что касается советского руководства, то сейчас уже точно установлено: несмотря на уверенные заявления Молотова и Сталина в первые дни войны, что «враг будет разбит и победа будет за нами», полной уверенности, удастся ли отстоять Москву, все-таки не было. Не было потому, что наша страна не была подготовлена к войне: по словам Сталина, не хватило двух-трех лет для обеспечения надежного противодействия немецкой армии, и слишком ошеломляющими были успехи германской армии в начале войны, имевшей явное превосходство над Красной Армией по многим показателям.
Первым официальным документом гитлеровского командования, в котором усматривается озабоченность руководителей рейха активным сопротивлением не только Красной Армии, но и всего населения, является указание штаба ОКХ командующим войсками групп армий «Север», «Центр» и «Юг» «Об обращении с гражданским населением и военнопленными на оккупированной территории» от 25 июля 1941 года. Указание требовало проведения массового террора не только в отношении лиц, оказывающих вооруженное сопротивление, но и подозреваемых.
Некоторые наши военные историки провал «молниеносной войны» связывают с поражением гитлеровских войск под Москвой в декабре 1941 года. Фактически же это произошло значительно раньше, и связывать его надо с провалом немецкого наступления на Ленинград, который по приказу Гитлера должен был быть стерт с лица земли. Вот что об этом пишет в своем дневнике 11 августа 1941 года начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдер: «…Результаты первых дней наступления группы армий «Север» совершенно незначительны. Израсходованы наши последние силы… По всей обстановке на фронтах становится все очевиднее, что колосс России, который сознательно готовился к войне, при всей безудержности, присущей тоталитарным государствам, недооценен. Эта констатация относится как к организационным, так и экономическим силам, а в особенности к чисто военному потенциалу. Начиная войну, мы рассчитывали иметь против себя 200 вражеских дивизий. Но теперь мы насчитываем их уже 360».
Таким образом, уже через два месяца после начала войны СССР сравнивался не с «карточным домиком», а «колоссом», ошибочно «недооцененным».
Что же на самом деле произошло на ленинградском направлении наступления германских войск? Захватив часть Прибалтики, Моонзундские острова и главную военно-морскую базу Краснознаменного Балтийского флота, немцы продвинулись на северо-западном направлении на значительную глубину и вошли в пределы Ленинградской области. Однако благодаря стойкому сопротивлению советских войск дальнейшее наступление немецко-фашистских войск в Прибалтике и на ленинградском направлении захлебнулось. Группа армий «Север» понесла большие потери. Командующий группой доложил в Берлин, что продолжать наступление имеющимися силами не может, и охарактеризовал положение своих войск как кризисное.
Таким образом, в июле — сентябре 1941 года все попытки немцев захватить Ленинград были отбиты. Это означало срыв важнейшей стратегической задачи гитлеровского плана «молниеносной войны» на одном из решающих направлений советско-германского фронта. Однако полную ясность в вопрос о провале «блицкрига» внесла наша разведка. И здесь уместно будет процитировать один интересный документ: «Совершенно секретно. Государственный Комитет Обороны СССР т. т. Сталину, Молотову, Берии, НКВД т. Меркулову. 16 августа 1941 года. Сообщаем выдержку из сводки материалов английской разведки, полученную агентурным путем.
1. В германском Генштабе усиливается озабоченность в связи с непредполагавшимся советским сопротивлением. Германский план быстрого уничтожения Красной Армии сорван.
2. По его подсчетам, к 20 июля уничтожено 6 бронетанковых и 20 пехотных дивизий полностью. Потери военных материалов, особенно танков, колоссальны.
3. Советские танки оказались первоклассными, а их броня значительно лучше, чем немцы предполагали.
4. Немцы испытывают значительные трудности в обеспечении своих войск снабжением.
5. Задержка кампании дала русским время для полной мобилизации, которая должна быть закончена к 15 августа.
Начальник Разведуправления НКВД СССР Фитин».
Полагаю, что комментарии к документу не нужны, и можно только представить, каким бальзамом на душу Верховному Главнокомандующему СССР явилась эта сводка советских разведчиков.
И несколько слов в обоснование мысли о безответственной авантюре Гитлера и его ближайшего окружения, начавших войну против Советского Союза и рассчитывавших на ее молниеносный характер.
Изучая архивные документы тех лет, порой просто диву даешься тому, насколько безответственными были планы гитлеровского командования, которое элементарно не просчитывало ни потенциал СССР, ни те реалии, с которыми они могли столкнуться в нашей стране, ни свои возможности. Возьмем только два-три аспекта. Планируя «блицкриг», Гитлер рассчитывал на второй фронт — внутри страны, ошибочно полагая, что с объявлением войны советские люди поднимутся на борьбу с «ненавистным коммунистическим режимом». В жизни произошло все с точностью до наоборот. По сути дела, весь советский народ поднялся на борьбу с врагом. Далее, уже через 3—4 месяца после начала военных действий немецкая армия стала ощущать нехватку топлива и горюче-смазочных материалов для военной техники, а с наступлением холодов — и теплой одежды. Именно это обстоятельство вынудило вождей рейха в ноябре — декабре неоднократно обратиться к населению Германии с призывом организовать сдачу теплых вещей для армии.
Гитлером и его окружением был явно переоценен моральный дух своей армии. Одно дело, когда колонны немецких солдат под бравурные марши уверенно шагали по улицам Берлина, Парижа, Вены, Праги, Варшавы, и совсем другое, когда они столкнулись с отчаянным сопротивлением советских людей. И вскоре от высокомерия и парадной воинственности ничего не осталось. Уже к концу первого года войны усилилось дезертирство из немецкой армии, и особенно из частей, отведенных на отдых и переформирование. Во многих городах Германии усилилось военное патрулирование, жестоко наказывали не только дезертиров, но и их родственников. По приказу Гитлера стали формироваться так называемые заградительные отряды. И об этом следовало бы знать тем либеральным журналистам и историкам, которые приоритет в создании подобных отрядов приписывают Сталину. (В военной истории они известны давно.)
Хотя гитлеровский «блицкриг» и провалился в 1941 году, однако до коренного перелома в войне было еще ох как далеко, и ради его достижения потребовались колоссальные жертвы.
После публикации моего материала о некоторых малоизвестных страницах Великой Отечественной войны в газете «Коммуна» в редакцию поступило письмо от одной читательницы с просьбой написать «правду о генерале Власове»: кто он: борец с коммунистическим режимом или преступник?
За этот очерк я взялся охотно потому, что располагаю уникальными материалами по этой проблеме: протоколами допросов руководителей «Русской освободительной армии» (РОА), созданной Власовым, в том числе и начальника его штаба Ф. Трухина, а также воспоминаниями бывшего ординарца Власова, тоже изменника Родины, являвшегося в послевоенные годы агентом-опознавателем органов КГБ, с которым мне иногда приходилось общаться и, естественно, читать все его материалы о его бывшем шефе.
Остановимся только на отдельных вехах судьбы Власова. В довоенное время он был типичным советским генералом, преданным, как написано в его аттестации «делу Ленина — Сталина и Коммунистической партии». При каждом удобном случае, особенно в академии, он старался выглядеть идейным, убежденным коммунистом. Он пользовался полным доверием советского руководства и командования армии. Разве не о доверии говорит тот факт, что он в числе первых был рекомендован в качестве советника в армию Чан Кайши? Далее, ему явно были прощены ошибки по руководству армией в первые дни войны и переоценены заслуги в организации контрнаступления под Москвой, за что получил звание генерал-лейтенанта и орден Ленина. (В это время он, кстати, был болен.) Таким образом, нет никаких оснований говорить о том, что он был обижен на советскую власть. Ни антисталинистом, ни антикоммунистом он не был, о чем писали отдельные, падкие на сенсации журналисты, пытаясь сделать из него национального героя, «жертву сталинского режима». Как «черного кобеля не отмоешь до бела», так и из генерала Власова никому и никогда не удастся сделать национального героя, если, конечно, честно обращаться с фактами.
Нет никаких оснований говорить, что он перешел на сторону врага по политическим мотивам на почве враждебного отношения к советской власти, коммунистическому строю и лично И. В. Сталину.
Что было на самом деле? 2-я армия Власова оказалась в окружении. Сейчас никто не может достоверно утверждать, можно ли было этого не допустить — во время войны, особенно на начальном этапе, это был не единственный случай, когда наши войска целыми армиями оказывались в окружении. Начальник штаба Виноградов, комиссар Зуев и начальник особого отдела армии Шашков предпочли плену смерть (все они покончили жизнь самоубийством). А вот Власов на некоторое время исчезает из поля зрения окружавших его лиц, а затем оказывается у немцев. А если говорить прямо, то он просто сбежал к немцам, бросив на произвол судьбы своих солдат и офицеров, не стал делить их участь, как положено настоящему командиру. А участь брошенных была катастрофической: голодные, в холоде, в болотистой местности они были обречены на медленную, мучительную смерть.
Итак, перейдя на сторону врага, генерал Власов, совершает тяжкое уголовное преступление — ИЗМЕНУ РОДИНЕ. Все последующее поведение Власова у немцев не оставляет никаких сомнений в том, что он является предателем. Ради спасения своей шкуры он с первых же дней выпускает листовки и обращения, в которых клянется в верноподданичестве фашистам и призывает усилить борьбу с коммунистическим режимом. А вскоре предпринимает уже практические шаги в этом направлении: в 1943 году приступает к формированию «Русской освободительной армии» (РОА) для борьбы со своим народом. Прямо скажем, что «рождение» армии проходило непросто: первая дивизия сформирована из бригады бывшего активного карателя Каминского, расстрелянного немцами в 1943 году; вторая была укомплектована из военнопленных, которых вербовали в концлагерях. Здесь уместно заметить, что многие военнопленные стояли перед выбором идти в газовую камеру или в армию Власова, чтобы при удобном случае перейти на сторону Красной Армии. И таких было немало.
Если первая дивизия имела в своем составе 15 тысяч человек, а вторая — около 13 тысяч, то третья так и не была укомплектована, поскольку желающих служить в армии генерала-предателя уже не было. В самый пик власовского движения — а это апрель 1945 года — «Русская освободительная армия» насчитывала около 50 тысяч человек. Эту цифру называет во время допроса нач-штаба РОА Трухин, и она была подтверждена в материалах, опубликованных «Российской газетой» за 11 апреля 1995 года. Имя Власова уже тогда для многих русских стало одиозным, символом предательства. Именно поэтому основная масса белой эмиграции не признала Власова в качестве знамени и вождя и ушла в движение Сопротивления. Власова поддержали только такие заклятые враги советской власти, верноподданнически служившие фашистскому рейху, как бывший атаман П. Краснов, генерал А. Шкуро, Т. Доманов и некоторые другие.
Как известно, усердие Власова на ниве предательства руководителями фашистской Германии не было достойно оценено. Почему немцы ему не доверяли? Нет, не только потому, что они руководствовались библейским предупреждением относительно предавшего один раз. Упоминавшийся Трухин на допросе показал, что Власов уже в 1943 году пытался установить контакты с американцами и англичанами за спиной у немцев, а в 1945 году таких попыток было более десяти. Видя близкий конец своих хозяев, предатель решил переметнуться к другим. Кстати, к американцам он намеревался перейти не с пустыми руками — передать весь агентурный аппарат, созданный им для работы против Советского Союза, официальных сотрудников своей разведки, а также молодежные лагеря и объединения из русских подростков («Витязи», «Юнказаки» и др.). В свою очередь, немцы не хотели иметь у себя в тылу крупные подразделения под руководством человека, которому не доверяли и которого постоянно держали под колпаком. Власов и его окружение приложили немало сил к тому, чтобы сразу же после поражения Германии спровоцировать войну между СССР и его западными союзниками. С целью сохранения своей армии для последующего использования на стороне англичан он приказал РОА отвести на юг Германии, в предгорье Альп. По этому поводу Трухин показывает: «Пользуясь природными условиями, мы должны были продержаться там до прихода англичан, а затем вместе продолжить борьбу против СССР. Власов говорил, что тогда каждая дивизия будет на вес золота. Выступив со своими силами, мы сможем захватить власть в свои руки».
И буквально несколько слов о морально-нравственных качествах этого человека. По словам его адъютанта, Власов был двуличным, беспринципным и лживым человеком, готовым ради своих корыстных целей шагать по трупам неугодных, хотя порой и близких ему лиц. Это был человек с двойным дном, одновременно эгоистичный и тщеславный. Загнав себя в угол, когда и немцы не доверяли ему, и наши западные союзники не пошли на контакт с ним — а жить-то хотелось, — Власов делает последнюю попытку спастись: из-под Праги телеграфирует советскому командованию свои условия: «Могу ударить в тыл вражеской группировке немцев. Условие — прощение мне и моим людям». Как и следовало ожидать, ответа не получил и вскоре при попытке пробиться к американцам был пленен капитаном М. И. Якушевым. Читатель наверняка обратил внимание на слово «прощение». Прощение просят обычно тогда, когда пытаются сгладить или замолить вину. (И еще один штрих для характеристики Власова: по возвращении из Китая он среди своего окружения безудержно хвастался, что жена Чан Кайши была его любовницей…)
Если подвести итоги, то следует сказать, что Власова судили и признали виновным по ряду статей Уголовного кодекса: измена Родине, сотрудничество с врагом, создание военной организации для борьбы со своей бывшей Родиной, практическая борьба против нее. Таким образом, это никакая не жертва коммунистического режима, а самый ординарный преступник. Как Иуда Искариот вошел в историю со знаком «минус», так и Власов стал синонимом предательства. Единственно, о чем приходится сожалеть, что в первые послевоенные годы многих военнопленных в народе совершенно необоснованно называли «власовцами».
Занимаясь проблемами реабилитации жертв политических репрессий в годы работы в Воронежском управлении КГБ, я изучал фильтрационные материалы на бывших наших военнопленных, в том числе и «власовцев», то есть служивших во 2-й армии генерала Власова, проходивших проверку после освобождения из концлагерей. Так вот, ответственно заявляю, что те из них, кто не пошел служить в РОА, не принимал участия в боевых действиях против Красной Армии и в карательных операциях против партизан, а также не сотрудничал со спецслужбами фашистской Германии, то есть не совершал уголовно наказуемых действий, как правило, после фильтрации возвращались домой, а не «эшелонами в Магадан», как утверждают фальсификаторы истории.
Больше того, мне доводилось встречаться и с теми, кто после фильтрации уже в 1946 году поступал в Воронежский госуниверситет. Одним из них является Иван Федорович Соколов, который после окончания физического факультета длительное время работал преподавателем в одном из подмосковных техникумов.
В заключение хочу сказать, что в годы войны в нашей армии, к сожалению, были не только такие генералы, как Карбышев и Лукин, которые предпочли смерть предательству Родины — один живым был превращен в ледяную глыбу, а второй получил пулю в затылок, — но и Власовы…
Это тоже правда о войне.
Эта фраза взята мною из малоизвестного воронежцам «Единого генерального плана ПОВСТАНЧЕСКОГО ШТАБА Организации украинских националистов» (ОУН), составленного в январе 1940 года. Об этом документе я вспомнил в связи с провокационными и вероломными попытками украинских националистов реабилитировать участников дивизии СС «Галичина», которые иначе как вызовом мировой общественности не назовешь.
Однако вначале немного истории.
Организация украинских националистов была создана в 1929 году. В 1938 году пост руководителя ОУН занял полковник Андрей Мельник, бывший управляющий имениями митрополита А. Шептицкого, того самого, который вслед за папой Пием XI не только благословил, но и призывал Гитлера к крестовому походу против СССР и инспирировал убийство писателя Я. Галана. Но не долго блаженствовал Мельник на этом посту: освободившийся из заключения за совершение террористического акта против министра внутренних дел Польши Б. Перацкого Степан Бандера «сверг» своего соперника, и вскоре был утвержден новый состав «Революционного провода ОУН» в составе С. Бандеры, Р. Шухевича, Я. Стецко и других. В апреле 1941 года Мельник вообще был исключен из ОУН и предупрежден, что ответит головой, если будет путаться под ногами более молодых националистов. Так произошел существенный раскол в движении ОУН. Но С. Бандера рано начал радоваться единоличной власти: за Мельником стояли солидные силы, он был агентом германской и американской разведок (кличка Консул-1).
В показаниях Международному военному трибуналу для главных военных нацистских преступников бывший зам. начальника отдела «Абвер-2» Э. Штольце писал, что в марте 1941 года, выполняя указания своего руководства, он «лично отдал приказ германским агентам Бандере и Мельнику организовать сразу после нападения Германии на Советский Союз провокационные выступления на Украине с целью подрыва ближайшего тыла советских войск». Что имелось в виду под «подрывом ближайшего тыла советских войск»? На этот вопрос мы получаем исчерпывающий ответ из упоминавшегося плана: «Еще миг — и миллионы людей Украины возьмут оружие, чтобы уничтожить врага и создать свое Украинское государство… В первую очередь мы должны захватить в свои руки важные пункты и силы: Донбасс, море, молодежь, рабочих, крестьян, армию, — должны ударить везде и одновременно, чтобы разбить врага… Создать панику и разложение в среде врага… Главное — поголовные расстрелы врагов. Это одно из условий нашей победы…»
В соответствии с планом в каждом уезде создавался карательно-административный отдел, в обязанность которого входило «составление черных списков, проведение репрессий, конфискации и административные аресты». Большую ставку руководство ОУН делало на украинцев, которых Москва расселила по всей территории Советского Союза. «Московскую тюрьму будем сжигать со всех сторон», — говорилось в плане, то есть были намерения создать «пятую колонну» внутри страны из числа националистов, переселенных во внутренние области после присоединения Западной Украины. Но, как известно, этим планам не суждено было сбыться — внутри страны за годы войны ни одного повстанческого выступления не было.
И Мельник, и Бандера проявляли исключительное усердие, чтобы завоевать расположение гитлеровцев, но в своих политических амбициях крепко просчитались: и тот и другой мечтали «о самостийной Украине» с приходом немцев, что не входило в планы гитлеровского командования. Созданная мельниковцами «Национальная рада Украины» гитлеровцами в 1941 году была разогнана. Такая же участь постигла действия Бандеры по созданию Украинского государства и правительства: после выпуска декларации по этим вопросам «правительство» было разогнано, а сам Бандера был направлен в Германию под домашний арест. Кстати, упоминавшийся Штольце Бандеру на процессе охарактеризовал так: «Энергичный, карьерист, фанатик и бандит».
С первых дней войны оба главаря стали формировать карательные отряды для борьбы с партизанами и создали «Украинскую повстанческую армию» (УПА) для участия в боевых действиях против Красной Армии.
Бесспорно, наиболее одиозной и переплюнувшей по своей жестокости гитлеровцев была дивизия СС «Галичина», признанная на Нюрнбергском процессе преступной организацией.
Ее, как наиболее жестокую и надежную (преданность фашистам была скреплена кровью сотен тысяч убитых), перебрасывали с одного «аврального» участка на другой (Украина, Польша, Словакия, Югославия, Белоруссия, Франция). Имеются многочисленные свидетельства исключительной изощренности членов «Галичины» в осуществлении пыток партизан, пленных красноармейцев и лиц, сочувствовавших советской власти.
По жестокости к своим врагам «Галичина» могла соревноваться только с литовской аналогичной дивизией, которая, совершив рейд в г. Слуцк (Белоруссия), за два дня уничтожила всех евреев: стариков, женщин, детей. Так, широко известны случаи, когда эсэсовцы «Галичины» пленных партизан и красноармейцев бросали в кипящий котел, распиливали пилами.
Тяжелейшие военные преступления, совершенные украинскими националистами на территории Украины, Польши и Белоруссии зафиксированы международным Нюрнбергским трибуналом. Против местного населения осуществлялся настоящий геноцид. Преступления нацистов и украинских националистов, на совести которых около семи миллионов уничтоженных и двух миллионов угнанных в рабство, навсегда останутся в памяти народов.
В свое время член руководства ОУН Шухевич провозгласил: «Добиваться, чтобы ни одно село не признавало советской власти. ОУН должна действовать так, чтобы все, кто признает советскую власть, были уничтожены, не запугивать, а физически уничтожать! Не надо бояться, что люди проклянут нас за жестокость. Пусть из сорока миллионов украинского населения останется половина — ничего страшного в этом нет». Как говорят в таких случаях, в комментариях эти высказывания не нуждаются.
После войны и Мельник, и Бандера оказались в американской зоне, откуда продолжали руководить националистическим подпольем Украины, развернувшим массовый террор против местных руководителей, коммунистов, комсомольцев и других советских активистов. Костяком подпольных бандформирований стали члены дивизии СС «Галичина». Люди были запуганы их терроризмом и отказывались давать свидетельские показания о злодеяниях бандеровцев. Приведу только два примера.
Убийство председателя сельсовета с. Лапшин Бережанского района Тернопольской области В. М. Ковара было совершено в собственном доме на глазах шести соседей. Все шесть человек отказались от дачи показаний.
Председатель сельсовета с. Козивка того же района Гороховский, преследуемый бандитами, вбежал в хату своего родного брата, где и был зверски убит. Будучи запуган, брат Гороховского не выдал бандитов. Сторонников советской власти оуновцы вырезали семьями, не оставляя в живых ни жен, ни стариков, ни детей. Это обстоятельство было одной из причин послевоенной депортации главарей бандформирований, членов их семей, банд-пособников и связников в Сибирь.
Боевая помощница легендарного разведчика Героя Советского Союза Н. И. Кузнецова Валентина Константиновна Довгер о зверствах оуновцев знала не из книг. И всегда, казалось, кровь стынет в жилах от ее рассказов. Националисты же и покойному разведчику решили отомстить — зверски разрушили его памятник.
События в Ивано-Франковской области: попытки депутатов областной Думы приравнять боевиков дивизии СС «Галичина» к ветеранам Великой Отечественной войны, убийство накануне выборов руховского соперника и некоторые другие — наталкивают на определенные размышления.
Здесь мы сталкиваемся с проблемой двойных стандартов: оправдывают эсэсовцев, руки которых по локоть в крови, а западные ревнители общечеловеческих ценностей вроде лорда Джадда и однобоко суетливые отечественные правозащитники типа г-на С. Ковалева молчат, как воды набрали в рот. Не покидает также мысль о том, что беспрецедентная жестокость оуновцев в значительной степени была спровоцирована и поддерживалась католическими установками против иноверцев. В противном случае трудно даже представить, чтобы славяне могли так бесчеловечно и безбожно обращаться со своими собратьями.
И последнее. Конечно, печально, что с такими, мягко говоря, недружественными проявлениями со стороны отдельных украинцев мы столкнулись в год Украины в России. Мы знаем, что это позиция не большинства населения Украины, но каждая река начинается с ручейка. И, учитывая, что некоторые руховские чиновники, по словам очевидцев, уже вывешивали в своих кабинетах карты, где отдельные районы Воронежской области окрашены в цвет карты Украины, бдительность в отношении националистов, где бы они не проживали, мы не должны терять. А события, связанные с так называемой «оранжевой революцией», в значительной мере подтвердили эти опасения…
За последние годы в СМИ неоднократно поднималась проблема переселения в годы войны крымских татар и чеченцев, и непонятно почему реже рассказывается о переселении в восточные районы советских немцев, которых гитлеровский режим называл «фольксдойче».
Постановлением Государственного Комитета Обороны № 636 СС (т. е. «Совершенно секретно») «О переселении немцев из Москвы, Московской и Ростовской областей» от 6 сентября 1941 года из Московской области было переселено 8617 человек, а из Ростовской — 21400. Из Сталинградской области — 26245 человек. Всего из Саратовской области, Крыма, Украины и ряда прифронтовых областей России было переселено около 2 млн человек. В решениях о переселении предписывалось властям предоставлять переселяемым жилье на новом месте, а также кредиты под 3 процента годовых для постройки новых домов. Каждому переселяемому разрешалось брать с собой вещей и продуктов питания до 200 кг, в эшелонах имелись санитарные пункты, а в пути следования — пункты питания.
Основная причина переселения — это опасения перед возможностью формирования из «фольксдойче» «пятой колонны». Были ли основания для подобных опасений? Безусловно, были. Во-первых, накануне войны гитлеровские спецслужбы, довольно вольготно чувствовавшие себя в СССР, активно вербовали агентуру в среде этнических немцев, умело спекулируя на принципе «двойного гражданства», убеждая советских немцев, что их подлинной родиной является Германия, которой они обязаны всячески помогать.
Кроме того, с началом войны некоторые командующие фронтами просили И. В. Сталина «дать распоряжение о переселении немцев, стреляющих в спины отступающих частей Красной Армии и с хлебом и солью встречающих фашистских захватчиков».
Справедливости ради следует сказать, что все-таки подобные случаи были единичными и абсолютное большинство советских немцев были и оставались патриотами России, совершали в годы войны немало героических поступков и расчеты рейха на них как на резервную «пятую колонну» не оправдались.
Парадокс с советскими немцами заключался и в том, что они в годы войны оказались как бы между двумя жерновами: с одной стороны, к ним было выражено, по существу, огульное политическое недоверие со стороны советских властей, а с другой — по директиве Ставки верховного главнокомандования вооруженными силами Германии от 7 декабря 1941 года «О применении суровых мер наказания к гражданским лицам немецкой национальности, выступающим против оккупационных властей» подлежали расстрелу без суда и следствия все «фольксдойче» за симпатии к коммунистам и евреям.
После такого общего вступления хочется рассказать о горькой судьбе одного советского немца, испытавшего на себе все несправедливости прошлого века — «века волкодава».
Яков Иванович Берг не удивился, когда посетивший крейсер «Аврора» человек в кожаной тужурке после непродолжительной беседы предложил ему работать в Питерской губчека. Не удивился потому, что несколько моряков с «Авроры» были уже переведены на работу в ВЧК. Яков Иванович по всем статьям подходил к этой работе: грамотный, умел писать и читать, имел рабочее происхождение, служил на революционном судне. А о своей национальности он даже и не думал — это было время подлинного торжества интернационализма: в почете были и пользовались доверием все национальности: латыши, евреи, немцы, грузины, армяне, русские. Сообразительный и сметливый от рождения, он быстро уловил все составляющие успеха в оперативной деятельности, и вскоре у этого самоучки дела пошли в гору: Яков Иванович не только получал оперативно значимую информацию, но и принимал личное участие в чекистских операциях, проявляя при этом смелость и находчивость. Эти его качества были замечены начальством, и он, как один из наиболее надежных, опытных и сообразительных сотрудников, в 1934 году был переведен в службу охраны Смольного, где проработал до начала войны. В Смольном он довольно часто общался с С. М. Кировым, бывал у него дома, знал его образ жизни. Рассказы Якова Ивановича о Кирове — это отдельная тема…
В июне 1941 года Якова Ивановича назначают начальником особого отдела 41-й армии Ленинградского фронта, а в декабре этого же года его, как лицо немецкой национальности, освобождают от этой должности, исключают из партии, в которой он состоял с 1917 года, и вместе с женой Екатериной Ивановной и дочерью переселяют в один из сельских районов Томской области, где берут на учет как спецпереселенца. А это означало, что выезжать за пределы района без разрешения комендатуры, где он обязан был отмечаться ежемесячно, он не имел права. И конечно же, как все спецпереселенцы, он находился под наблюдением. Но объективности ради надо сказать, режим в отношении Якова Ивановича был более мягким и щадящим, и не только потому, что в прошлом он был чекистом, о чем комендант знал, а главным образом потому, что в трудные минуты при решении сложных оперативных вопросов этот комендант прибегал к Якову Ивановичу… за советом.
Здесь вынужден сделать одно небольшое отступление.
Честные, порядочные, принципиальные люди были во все времена. Были они и в системе НКВД. После высылки Якова Ивановича в Томскую область начальник Ленинградского управления НКВД пишет своему коллеге начальнику Управления НКВД Западно-Сибирского края, куда тогда входила и Томская область, письмо следующего содержания:
«В силу сложившихся обстоятельств в Ваши края не по своей воле выезжает бывший наш сотрудник Яков Иванович Берг… Это исключительно толковый, порядочный и преданный нам человек. Прошу Вас отнестись к нему по-человечески…»
Согласитесь, что такое письмо мог написать только смелый и, безусловно, порядочный человек: «стукни» кто-нибудь в те годы «товарищу Лаврентию Павловичу» об этом ходатайстве за опального в политическом отношении человека, автор письма сам мог «загреметь» в ту же область на лесоповал…
В 1954 году Якова Ивановича снимают со спецпоселения и он переезжает на жительство в Томск. Провожали его всем селом: добрый по характеру, со светлой головой и золотыми руками, он всем, чем только мог, помогал селянам: кому сруб поставить, кому дать консультацию, а кому заготовить сено на зиму.
В Томске он быстро построил себе уютный домик, а двор превратил в цветочную оранжерею. За время работы в ГДР я убедился в том, что любовь к цветам — это национальная черта немцев, и всегда удивлялся тому, как быстро этот народ в своем большинстве воспринял фашизм, поскольку любовь к цветам, читай к красоте, и фашизм несовместимы.
Его взяли на работу проректором Томского университета по административно-хозяйственной части, восстановили в партии со стажем с 1917 года.
В эти годы я курировал университет, и мы часто встречались с ним. При университете был институт физики, в котором разрабатывались оборонные проблемы совершенно секретного характера, так что там было что защищать. Свою квартиру он предоставил мне для использования «в служебных целях». Супругов Берг я вспоминаю с особой теплотой еще и потому, что летом после работы из этой квартиры я редко уходил от них без прекрасного букета цветов, который со вкусом собирала душевнейшая Екатерина Ивановна. Мне, тогдашнему молодожену, эти цветы всегда были очень кстати…
Чтобы подчеркнуть свою значимость в чекистских делах, Екатерина Ивановна доверительно рассказывала, что в Ленинграде их квартира также использовалась в служебных целях.
— Вопросы конспирации во многом обеспечивала я, — с улыбкой говорила она.
Дело в том, что на связи у Якова Ивановича были известные деятели культуры, и, конечно, не дай бог, чтобы «произошла их расшифровка». И далее уже в нарушение всех законов конспирации она шепотом называла фамилии отдельных негласных помощников, имена которых действительно были широко известны в нашей стране…
Хочу подчеркнуть еще одну деталь в характере Якова Ивановича: я шесть лет общался с этим человеком и ни разу не слышал от него слов обиды за свою исковерканную судьбу.
Больше того, это был убежденный коммунист и настоящий патриот советской страны, который гордился ее достижениями во многих областях жизни и смело критиковал некоторые начавшиеся тогда «хрущевские закидоны».
Касаясь сталинских репрессий, Яков Иванович говорил:
— Лично сам я никого в эти годы не арестовывал. Но, что вы думаете, разве в стране не было шпионов, вредителей и диверсантов. Да нам только одна Польша задавала такую головную боль, что полстраны работало против подрывной деятельности ее спецслужб, а также других государств, действовавших с ее территории. Наша страна в те годы была окружена враждебными Советскому Союзу государствами, которые все делали для свержения советской власти. Так что не все однозначно было в те годы…
И, как ни парадоксально это будет звучать, я, выполняя тогда партийные установки, «хвалил» и поддерживал разоблачения культа личности Сталина на 20-м и 22-м съездах партии, а «жертва сталинских репрессий», бывший чекист Берг горячо и эмоционально защищал И. В. Сталина. Его доводы были железобетонными и очень созвучными с оценками роли И. В. Сталина в развитии нашего государства, данными У. Черчиллем.
Своей интеллигентностью, эрудицией и доброжелательным характером Яков Иванович за короткий срок завоевал в университете такой авторитет, приобрел такое уважение, что к нему стали заходить «на чай» и «поговорить за жизнь» многие известные ученые университета. И вскоре было замечено, что оперативной информации, представляющей интерес для органов госбезопасности, к нему стекалось больше, чем в первый отдел.
Эти годы были, пожалуй, самыми счастливыми в жизни Якова Ивановича, и они в определенной мере как бы компенсировали неприятности прошлых лет, помогали, если не забыть, то затушевать все необоснованные обиды и тяготы, которые ему пришлось пережить без всякой вины.
Сам он твердо руководствовался формулой: лес рубят — щепки летят.
Вот с таким замечательным человеком свела меня судьба в начале моей профессиональной деятельности.
Любовь к полевым цветам чуть не погубила Сергея Михайловича. Обманутый затишьем, он перелез через бруствер своего окопа и без мосиновской трехлинейки пополз за незабудкой, сиротливо качавшейся в пяти саженях от окопа и придававшей омертвевшей, разрытой окопами, траншеями и взрывами бомб и снарядов земле признак жизни. Этот полевой цветок на передовой как бы говорил, что и против пуль, снарядов и бомб есть сила, и эта сила называется жизнью. Сергей Михайлович понимал, что поступает довольно рискованно, но какой-то внутренний голос из далекого детства, связанного памятью об обилии полевых цветов вокруг его села Ключи в Борисоглебском уезде, подталкивал его к этому не очень разумному шагу. Он вспомнил, как иногда, в редкие минуты отдыха от крестьянских работ, распластавшись на поляне сплошных незабудок, напряженно всматривался в такое же голубое небо, радуясь жизни и подпитываясь доброй, здоровой аурой земли, цветов и небес.
Он слишком поздно услышал шум от подлетавшего немецкого снаряда, чтобы успеть скатиться в воронку рядом, и взрывной волной его так ударило о землю, что он моментально потерял сознание.
Пришел в себя в полевом немецком лазарете, где с тревогой узнал о своей тяжелой контузии и пленении. Позднее он также узнал, что его рота тогда отступила, оставив на переднем крае обороны своих раненых и контуженых солдат и офицеров, и когда немецкая команда собирала раненых, трупы и трофеи, то обратили внимание на него, державшего в руке полевой цветок. При нем обнаружили четыре Георгиевских креста, орден Анны 4-й степени, Станислава 3-й степени и Владимира 4-й степени с мечами и бантом, и немецкий офицер Курт Венцель распорядился о повышенном внимании к этому русскому солдату. Воспитанный на лучших прусских армейских традициях, в которых всегда почитали солдатскую храбрость и доблесть, он по достоинству оценил награды русского пленного и решил взять его под свою опеку.
В госпитале Сергей Михайлович несколько раз слышал, как врач, давая указания медсестрам, произносил фразу: «Дер руссише зольдат мит айнер блюме». Позднее он, восстанавливая в памяти детали контузии, понял, что речь идет о нем, поскольку был подобран с цветком в руке. Вскоре эта фраза стала для него своего рода опознавательным знаком.
Чуть-чуть обозначившийся румянец на щеках Сергея Михайловича говорил о том, что дело пошло на поправку.
При очередном его посещении Курт предупредил Сергея Михайловича через переводчицу, что пришел для серьезного разговора.
— Вы являетесь военнопленным и по законам Красного Креста должны быть направлены в лагерь. Но я попытаюсь сделать для вас исключение. А прежде хочу задать вам один вопрос: какие работы вы можете выполнять и есть ли у вас какая-то специальность?
— Я крестьянин и могу выполнять все сельскохозяйственные работы: пахать, сеять, убирать, ухаживать за скотом…
— И как вы посмотрите, если я похлопочу, чтобы вы работали на ферме моего отца. Он бауэр, — перебил его Курт.
— Я согласен, — не раздумывая, ответил Сергей Михайлович, порядком уже истосковавшийся по работе на земле.
На ферме отца Курта плененного врага поначалу встретили настороженно, если не сказать, враждебно. Но вскоре его трудолюбие, скромность и внешнее обаяние сделали свое дело — он стал своим человеком в этой семье. Высокий, русоволосый, с правильными чертами лица сильного волевого человека, косая сажень в плечах, неторопливый и во всем основательный, Сергей Михайлович был похож на лубочного Илью Муромца, а хозяин увидел в нем и черты арийца с оговоркой, что похож на выходца из Мекленбурга.
Сергей Михайлович не только добросовестно работал от зари до зари, но и учился работать культурно.
За четыре года пребывания в Германии он в совершенстве овладел немецким языком, глубоко изучил быт и нравы немцев, их порядки, взаимоотношения в семье. И когда настало время возвращения на Родину, хозяин фермы и сам Курт пытались отговорить его от этого шага, пугали революцией, гражданской войной, даже невесту подыскали, однако его решение было непреклонным — только домой, только в Ключи, где живы еще его родители и где голубым ковром цветут незабудки. Шел 1918 год.
В Ключах Сергея Михайловича встретили как героя. Уездная власть выделила ему 10 десятин земли и дала льготную ссуду на приобретение коровы и двух лошадей. Навыки культурного земледельца, приобретенные в Германии, ему очень пригодились, и дела теперь уже на его собственной ферме сразу же пошли в гору. Но не долго радовался своим успехам георгиевский кавалер. Однажды под покровом ночи раздался подозрительный стук в окно. На крыльце стояли двое неизвестных: один с маузером, а другой с винтовкой. Разговор был начат без всяких вступлений.
— Мы из армии Антонова. Вы, наверное, знаете, что советской власти жить осталось месяцы. У Антонова не хватает командиров, и он зовет вас к себе…
— Но мне уже надоело воевать, притом я был тяжело контужен, и какой теперь из меня командир?..
— Значит, отказываешься, а зря. Выходит, что советская власть тебе по душе пришлась…
— В Библии сказано, что любая власть от Бога. Мне же жаловаться на новую власть грешно: встретили по-человечески.
— Значит, уже продался. Смотри, не пожалей, — грубо и с угрозой закончили разговор ночные визитеры.
А через неделю на Ключи налетел антоновский отряд под командованием С. А. Шамова, который отобрал у Сергея Михайловича корову, лошадей, мясо и сало, под чистую вымел все зерно, даже семенное. На слезы и мольбы родителей и беременной жены Сергея Михайловича, что скоро мальца нечем будет кормить, руководитель банды грубо сказал:
— Небось советская власть накормит.
На второй день в село приехала комиссия во главе с председателем исполкома и начальником уездного ЧК Н. И. Суворовым. Начались допросы, расспросы. Население так было затерроризировано, что люди боялись даже вспоминать внешние приметы бандитов, и, когда около сельсовета собрался народ на стихийную сходку, Сергей Михайлович сказал:
— Вопрос так стоит: или мы все объединимся против бандитов, и тогда мы их бояться не будем и проучим, или мы каждый по одиночке погибнем.
Уездная власть вновь помогла Сергею Михайловичу встать на ноги. А через некоторое время прямо в поле во время пахоты к нему подъехал Суворов и, озираясь по сторонам, предупредил Сергея Михайловича о том, что, по имеющейся у него информации, сегодня ночью бандиты вновь хотят совершить налет на село, во время которого его дом будет подожжен.
— Мы постараемся их встретить на подходе к селу. Но на всякий случай вот вам наган и пачка патронов. А как обращаться с ним — учить вас не надо. Это вам для самообороны. Потом вернете.
Сергей Михайлович был тронут и удивлен такой заботой.
Через день по всему уезду прошел слух, что разбита одна из самых зверских антоновских банд, да и вся так называемая антоновская армия разгромлена.
После этих событий жизнь в Ключах, как и в целом в уезде, с каждым годом стала изменяться к лучшему.
Но страна не могла жить без потрясений: вскоре объявили о коллективизации и борьбе с кулачеством. По решению ключевского комбеда, где заседали в основном сельские люмпены, не любившие работать завистники и сверхбдительные провокаторы, хозяйство Семена Михайловича также подлежало раскулачиванию, а сам он высылке в Сибирь. О самоуправстве комбеда в уезде узнали уже после ареста Сергея Михайловича, и в тот же день он был освобожден, а реквизированный скот возвращен хозяину. На второй день он сам написал заявление о вступлении в колхоз. По селу прошел слух, что земляка выручили кресты (имелись в виду награды).
Германский плен не прошел для него даром. Он понимал, что без образования так и будем всю жизнь работать на земле дедовскими методами.
Он экстерном сдал экзамен за среднюю школу и поступил на заочное агрономическое отделение Воронежского сельхозинститута. Коллективный труд его не пугал, и новый поворот в своей жизни он воспринял как должное, коли на это есть решение власти. В селе он стал уважаемым человеком, но от неоднократных предложений возглавить колхоз отказывался категорически — знал, что сверхбдительных завистников в селе стало не меньше, а стало быть, и всяких пакостей от них можно ожидать каждый день, поскольку для них он оставался «социально чуждым элементом».
А между тем события в стране и в мире развивались своим чередом: у нас вырастали новые заводы, фабрики и города, где-то свирепствовала оспа и ожил затухший вулкан, а в Германии к власти мирным путем пришли фашисты.
Это заседание Политбюро началось, как обычно, с краткого вступительного слова И. В. Сталина.
— Имеются сведения, — начал он, медленно прохаживаясь вдоль стола, — что в Германии большой упор делается на развитие военной промышленности. Мы также не должны забывать, что Германия — это единственная страна в Европе, которая не смирилась с Версальским договором и вынашивает идеи реванша. Недавно мне доложили, что Гитлер лично присутствовал при испытании нового среднего танка и нового истребителя. Я еще раз повторяю, что мы отстали от развитых стран на 80—100 лет. Мы это отставание должны преодолеть за 10 лет. Либо мы этого добьемся, либо нас сотрут. Третьего здесь не дано.
Руководителям разведывательных подразделений Политбюро в качестве главной ставит задачу не просмотреть подготовку Германии к войне против нас.
После краткого обсуждения вопроса было принято решение, в котором Германия рассматривалась как главный потенциальный агрессор против СССР.
Руководители разведподразделений расходились с заседания с твердым мнением, что перед ними поставлена важная задача «всерьез и надолго».
А вскоре на места пошла шифрограмма НКВД с указанием «германское направление» считать главным в работе и взять на учет всех лиц, владеющих немецким языком в возрасте до 50 лет.
Получив указание, уже новый начальник уездного отдела НКВД зашел к председателю исполкома и попросил того письмом пригласить Сергея Михайловича на переговоры «по поводу его выдвижения на работу в земельный отдел исполкома».
— А когда приедет, ты меня уведоми через своего секретаря. Кавалер мне очень нужен. А о нашей встрече, кроме нас троих, никто не должен знать.
— И зачем такая конспирация? — полушутя поинтересовался предисполкома.
— Так надо, — глубоко мотивированно ответил чекист.
Беседа чекиста с Сергеем Михайловичем затянулась надолго: начали с Адама и Евы, а затем незаметно разговор был переведен в нужное русло.
— Всякое может случиться, — сказал энкавэдэшник. — Германец вновь может пойти на нас войной, и если это произойдет, то можем ли мы, Сергей Михайлович, рассчитывать на вас? Вы ведь прекрасно владеете немецким языком, хорошо знаете быт, обычаи и нравы немцев. И, насколько нам известно, обиды на советскую власть у вас нет.
По-крестьянски во всем основательный Сергей Михайлович все время по ходу беседы соображал, куда клонит главный уездный чекист.
В конце беседы, глядя в глаза Сергея Михайловича, тот сказал:
— Черт знает, как будут развиваться события. И если вдруг вы нам понадобитесь, так можем ли мы на вас положиться?
— Я сейчас пока даже не представляю себе, в каком качестве могу вам пригодиться. Однако все равно говорю, что готов помочь Родине.
— Другого ответа я от вас и не ожидал. Спасибо за откровенность. А в Ключах скажите, что вам предлагали работу в исполкоме. Так надо.
В советских органах государственной безопасности, начиная с ВЧК, почти всегда торжествовал принцип крайностей. В первые годы после революции к этому принуждали обстоятельства: это и ответные меры на террор белых, и интервенцию стран Антанты, и на заговоры контрреволюции и западных послов, делавших все для свержения власти. Позднее эти крайности были вызваны активной деятельностью троцкистов и специальных служб стран «антикоминтерновского пакта» против СССР в связи с их подготовкой к нападению на Советский Союз.
Жесточайшим проявлением этих крайностей стали репрессии в 30—40-х и 50-х годах, в ходе которых большой урон был нанесен и нашей службе внешней разведки: были репрессированы многие ее руководители, из которых девять человек расстреляны. Атмосфера подозрительности в системе, а также провалы некоторых агентов заметно снизили эффективность работы некоторых резидентур в Германии.
Для пополнения резерва кадров разведподразделений накануне войны были приняты срочные и беспрецедентные меры…
В августе 1938 года Сергея Михайловича вызвали в райвоенкомат «для сверки некоторых данных», где он «случайно» встретился с начальником райотдела НКВД. При разговоре с последним присутствовал еще один чекист, который интересовался и здоровьем, и знанием немецкого языка, и памятью, и умением ориентироваться на местности. В конце беседы он неожиданно для Сергея Михайловича сказал:
— Мы намерены зачислить вас в резерв подготовки кадров по нашей линии. За эти годы мы вас неплохо изучили и пришли к выводу, что вы нам подходите.
И, не дожидаясь согласия Сергея Михайловича, добавил:
— То, что это строго секретно, объяснять вам, надеюсь, не надо. Об этом не должны знать ни жена, ни ваши дети. Поэтому надо подумать над легендой, по которой вы исчезнете из села. И как вы посмотрите, если мы через неделю вас заберем?
Сергей Михайлович сидел в полной растерянности, и не только от сознания, что эти годы он жил «под колпаком» органов, а, прежде всего, от «перспективы быть «арестованным».
— Арест меня — это же позор для всей семьи. И не только позор, но и недоверие, — с трудом вымолвил он.
— Не переживайте, все это будет сведено до минимума. Когда лес рубят, конечно же, щепки летят, — не очень утешил он Сергея Михайловича, который в голосе незнакомца уловил железные нотки.
— А впрочем, поступайте так, как вам виднее. Если интересы государства этого требуют… — не закончил свою мысль Сергей Михайлович.
А через неделю, как и обещали, к его дому в сумерках подъехал черный воронок и он под слезы близких был увезен из родного дома и села… навсегда.
На занятиях в Москве упор был сделан на изучении немецкого языка, работы на радиостанциях, шифровального дела, способов конспирации.
Сергей Михайлович занимался упорно и основательно. Его радовало уважительное отношение к нему преподавателей и инструкторов, и единственным тяжелым камнем на душе была мысль о семье, с которой он не переписывался, и что думают о нем односельчане. Угнетал и тот режим, в котором он находился, — без контактов с внешним миром.
Будучи от рождения разносторонне одаренным человеком, он успешно осваивал все науки разведывательного дела и был в числе лучших слушателей в своей небольшой группе.
Начало войны в разведшколе восприняли спокойно, как давно ожидавшееся событие, в наступлении которого никто не сомневался.
Вероломное нападение фашистской Германии на СССР и скоротечное отступление Красной Армии по всему фронту поставили наши разведывательные службы в тяжелейшее положение: с одной стороны, провалы в Германии ряда резидентур, а с другой — полное нарушение радиосвязи с оставшимися, так как имевшиеся у разведчиков радиостанции были маломощными и прослушивались только с приемных станций, расположенных на линии Минска. С началом войны случилось самое страшное для разведки: она осталась без связи. В этой обстановке одной из основных задач, стоявших перед разведывательным ведомством, было восстановление связи и изучение обстоятельств провала ряда наших нелегалов.
Последний инструктаж Сергей Михайлович получил от одного из ставших впоследствии известным советского руководителя нелегальной разведки. До мельчайших деталей повторили легенду, поставленные перед ним задачи и пути их выполнения. Выводился в Германию он через Югославию.
По ряду известных соображений мы не будем касаться деталей работы Сергея Михайловича в Германии и только скажем, что после войны к известным его наградам добавились орден Боевого Красного Знамени и Отечественной войны. Комментировать это обстоятельство не будем, потому что все знают, что орден Боевого Красного Знамени за красивые глаза не давали…
Русский, советский патриот Сергей Михайлович с честью выполнил свой долг перед Родиной, жертвуя ради этого семьей и своим добрым именем. Таковы были времена и нравы.
В рассказе своими именами названы уезд, чекист и руководитель банды Антонова. Все остальные имена вымышленные, и всякое совпадение прошу считать случайным.
Уважаемый Борис Карпович! Во время нашей последней встречи на конкурсе гимнов г. Воронежа Вы сказали несколько теплых слов о моих жизненных принципах, которые якобы Вам импонируют. Слышать это от такого человека, как Вы, конечно, мне было очень приятно. Вы уж на меня не обижайтесь, Борис Карпович, но, руководствуясь как раз этими своими принципами, я и хочу высказать несколько своих соображений по поводу Вашей публикации в газете «Берег» «О правде новейшей истории».
Я полностью согласен с Вами, что на всех этапах истории нашего государства было немало несуразностей, глупостей и даже преступлений. Не будем заниматься арифметикой и считать, когда их было больше: при Иване Грозном, Петре I, Николае II, при советской ли власти или в последние двадцать лет.
Итак, несколько уточнений.
Вы утверждаете, что коллективизация «повергла процветающую после Столыпина русскую деревню в крах и запустение». В подтверждение «процветания» Вам следовало бы назвать деревни вокруг Воронежа, где в те годы у селян были керосиновые лампы и деревянные полы, общественные бани, телефон и прочие атрибуты элементарной цивилизации, где поля обрабатывались бы «мотором», то бишь трактором, а не сохой. Думаю, что таких примеров было бы немного. Что касается моей малой родины — Сибири, то, по рассказам моих родителей, в селах в те годы все дома освещались лучиной, свечой или масляным фитилем, у мужиков одни холщовые штаны и «на выход», и на работу, на ногах редко сапоги (это уже шик!), а в основном онучи. Постель — снизу самотканая дерюжка, а сверху полушубок, а чаще зипун. Да что я вам рассказываю общеизвестные истины. Мне представляется, что Вы тех же кровей и все это хорошо знаете.
Мои оппоненты, защищая Россию 1913 года, в качестве «ultima ratio», то есть решающего довода, ссылаются на тот факт, что в эти годы Россия, мол, «пол-Европы кормила хлебом». Кормила, не спорю. В 1925—27 годах из Советского Союза тоже эшелоны с хлебом шли в Европу, откуда взамен получали станки и другое машинное оборудование, так как Россия и СССР по большинству экономических показателей, за исключением духовности, на сотню лет отставали от Запада. Да, зерно продавали, но собственный народ как в 1913 году, так и в 1927 году недоедал. Так что насчет «процветания» деревни следует быть осторожнее…
Далее, Вы в своей статье, ссылаясь на А. Солженицына, говорите об «истреблении свыше 60 миллионов самых мыслящих, деятельных и талантливых людей». В последние годы эту цифру мне приходилось слышать только от таких «русских интеллигентов», патологических ненавистников советского режима, как Новодворская, Сванидзе и Хакамада, которая в своих предвыборных выступлениях называла в одном случае 30 млн человек, а в теледебатах на НТВ — 95 млн истребленных в советские годы граждан. Журналист Ю. Корякин называет 120 млн истребленных. А между тем есть официальные данные о количестве репрессированных.
1 февраля 1954 года генеральный прокурор Р. Руденко, министр внутренних дел С. Круглов и министр юстиции К. Горшенин на имя секретаря ЦК КПСС Н. С. Хрущева направили официальную записку, в которой сообщалось: «За 1921 год и по настоящее время за контрреволюционные преступления было осуждено 3777380 человек, в том числе к высшей мере наказания 642980 человек… Из общего числа осужденных ориентировочно осуждено Коллегией ОГПУ, «тройками» НКВД и Особым совещанием 2900000 человек, 877000 человек — судами, военными трибуналами, спецколлегией и Военной коллегией».
Косвенно эти данные подтверждаются докладной запиской одного палача — председателя Военной коллегии Верховного суда СССР В. Ульриха другому — Л. Берии в конце 1938 года: «За время с 1 октября 1936 года по 30 сентября 1938 года Военной коллегией Верховного суда СССР и выездными сессиями коллегии в 60 городах осуждено к расстрелу 30514 человек, к тюремному заключению 5643 человека». Хочу подчеркнуть, что это происходило в самый пик репрессий…
Приблизительно к этим же цифрам автор сам приходил, как говорится, эмпирическим путем. Отвечая в Воронежском управлении КГБ за реабилитацию (мы первыми в СССР закончили пересмотр архивных уголовных дел, а их было более 24 тысяч), получил такие данные: за годы советской власти в Воронежской области расстреляно 7649 человек. Цифра эта точная, однако часть расстрелянных, как известно, не реабилитирована (шпионы, каратели, диверсанты и пр.). Так вот, я брал нашу искомую цифру и умножал на число областей СССР, увеличивая число жертв на 2—3 порядка по Москве, Ленинграду и столицам союзных республик, и приходил примерно к таким же показателям, которые указаны в докладной Хрущеву.
Сразу же подчеркну: для меня расстрел хотя бы одного безвинного человека — это уже преступление, и я всегда решительно осуждал репрессии. Но, когда речь идет о восстановлении истины, надо быть точным, в данном случае в цифрах.
В связи с этим мне понятно, почему А. И. Солженицын категорически отказался от встречи с ныне покойным Кусургашевым, своим солагерником, который в газетных публикациях открыто обвинял метра в маленьких подтасовках фактов… Поэтому не все, о чем пишет Солженицын, является истиной в последней инстанции.
И еще одно Ваше утверждение нуждается, на мой взгляд, в пояснении. Вы пишите, что «было депортировано с веками насиженных земель одиннадцать народов, в том числе чеченцы, — не тут ли корни бессмысленной и нескончаемой бойни?..»
По этому поводу я хочу воспользоваться такими фактами: 3 августа 1941 года на имя И. В. Сталина и С. М. Буденного поступило донесение за № 28/ОП «Об обстреле немецким населением отступающих войск Красной Армии», в котором говорилось о том, что «военные действия на Днестре показали, что немецкое население стреляло из окон и огородов по отходящим нашим войскам.
Установлено также, что вступающие в немецкие деревни фашистские войска встречаются с хлебом и солью. На территории фронта имеется масса деревень с немецким населением. Просим дать указание местным органам власти о незамедлительном выселении неблагонадежных элементов.
Генерал армии Тюленев, командующий войсками Южного фронта;
генерал-лейтенант Запорожец, член Военного совета фронта;
генерал-майор Романов, начальник штаба фронта».
Подобных фактов было немало. К слову сказать, после нападения Японии на США более 100000 японцев, большинство из которых были гражданами США, подвергли депортации — все они были помещены в концлагеря.
Не знаю, насколько убедительными покажутся следующие мои рассуждения, но я все-таки осмелюсь их озвучить. Когда решался вопрос о реабилитации крымских татар, мой коллега из Симферополя рассказывал, что в архивах их управления имеются документы, свидетельствующие о зверствах отдельных представителей крымских татар в отношении русского и украинского населения в Крыму в годы войны. Ими было убито 50 тысяч русских. В архиве якобы есть документ ярых татарских националистов, адресованный Гитлеру, о готовности поголовно истребить русских, проживающих в Крыму.
Сейчас ведь вновь торжествует принцип «политической целесообразности», поэтому эти факты вряд ли будут обнародованы, хотя о них позднее мне рассказывал и один из бывших сотрудников Симферопольского управления КГБ. Как говорится, за что купил… На стопроцентной достоверности этой информации не настаиваю, так как сам этих документов не видел.
И последнее. В 1992 году Воронеж посетил бывший главный редактор журнала «Вестник контрразведки», который на руках имел официальную справку о том, что в 1943 году на призывные пункты Чечни было призвано значительное число призывников, абсолютное большинство которых через день-два уклонилось, мягко говоря, от призыва в армию. Наверное, это обстоятельство тоже сыграло свою роль при решении вопроса о выселении. Кстати, лично у меня о чеченском народе самые хорошие представления, и они почерпнуты из солидных источников: длительное время главным редактором республиканской газеты был мой однокашник по Томскому госуниверситету, и в Воронеже ныне проживает бывший секретарь Грозненского горкома КПСС Вера Сергеевна Маслова. Так вот эти люди утверждают, что если ты по-доброму относишься к чеченцам, уважаешь их обычаи, веру и их историю, то более преданных и доброжелательных людей, готовых поделиться с тобой последним куском хлеба, трудно и найти.
Кстати, в развязывании нынешней чеченской бойни я виню только российскую сторону: от своих бывших коллег, руководителей чеченских кагэбэшников, мне достоверно известно о том, что они в свое время буквально завалили Ельцина и Гайдара телеграммами о том, какую «гвардию» и с какой целью создает Дудаев и кто ее вооружает. Так называемые «комиссии», направлявшиеся из Москвы, получая солидные взятки в долларах, ничего предосудительного там не находили. Так что посеявшие ветер, ныне пожинают бурю…
Ко всем массовым переселениям в годы войны я отношусь крайне отрицательно: страдали при этом совершенно безвинные — женщины, старики, дети.
К сожалению, события тех непростых лет мы оцениваем с позиций сегодняшнего дня, и это, на мой взгляд, не совсем правильно.
Я глубоко убежден в том, что если в 1942—1943 годах спросили бы жителей оккупированных городов, воочию увидевших зверства фашистов, да и воронежцев, как поступить с «фольксдойче», стреляющими в спины наших солдат, то над ответом этих людей, думаю, ломать голову долго не пришлось бы.
Еще раз подчеркну, что неблагодарное это дело события прошлых лет оценивать по меркам сегодняшнего дня. Мы ведь не осуждаем Николая II, по указанию которого в 1911 году 6000 заключенных было направлено на строительство Амурской магистрали. Или назовите хоть один внешнеполитический акт США в новейшей истории, осуществленный в «белых перчатках»? Кроме открытия Второго фронта, пожалуй, и не припомнишь. Я уже не говорю о том, к каким зверствам над иракскими военнопленными прибегали представители этой «цивилизованной» нации, к приобщению к которой постоянно призывают наши либералы. И опять двойные стандарты: мировая закулиса предала уже забвению эти фашистские издевательства. Если бы это сделали русские, то весь мир бы на уши подняли…
И еще одно замечание. У меня создалось впечатление, что сейчас кое-кто пытается плакать по волосам, когда под большим сомнением целостность самой головы, т. е. быть или не быть самой России…
Не будет преувеличением сказать, что большинство граждан России и Германии с удовлетворением восприняли окончание холодной войны и налаживание нормальных партнерских отношений между нашими странами. Большинство, но далеко не все. Есть еще немало желающих плеснуть ложку дегтя в процесс потепления этих отношений, используя в этих целях явно надуманные факты, связанные с войной.
И, чем дальше время отделяет нас от тех трагических и героических событий Великой Отечественной войны, тем активнее, злее и беспардоннее становятся перья западных фальсификаторов истории Второй мировой войны. В общем-то, цель фальсификаторов понятна: делается попытка не только вытравить из сознания молодежи все позитивное, что было сделано Страной Советов, но и бросить тень на народ и армию, которые спасли мир и цивилизацию от коричневой чумы.
Недавно мне попалась в руки статья из журнала «Арена» (издается в Германии на русском языке для русскоязычного населения) № 10 за 2004 год «Горе побежденным» с подзаголовком «Кровавые злодеяния Красной Армии против военнопленных вермахта». В ней говорится об издании мюнхенским историком В. Зейдлером книги о преступлениях Красной Армии в отношении пленных солдат фашистской Германии. В книге со ссылками на свидетелей утверждается, что «красноармейцы расстреливали немецких солдат в могилах, ошпаривали кипятком, выкалывали раненым глаза, на допросах вырывали языки, сдирали кожу с голов, связанных солдат закалывали штыками». В подтверждение приводятся такие «факты».
Из дела № 047 18 июля 1941 года: «У села Кородонка было найдено пятеро немецких солдат, которые были убиты русскими, хотя ясно было видно, что они были ранены, поскольку были перевязаны немецкими санитарами. 10 августа у с. Луга было найдено по меньшей мере восемь трупов солдат разведбатальона, у которых отсутствовали глаза и были проломлены черепа».
Из дела № 050: «…в г. Могилеве во дворе областного Управления НКВД было найдено 15 трупов немецких солдат, погибших в результате дикого насилия».
Из дела № 051: «…лейтенант фон Мош в протоколе от 16 сентября 1941 года в качестве свидетеля подтверждает, что он нашел труп обер-ефрейтора В. в Днепре. Оба глаза В. были выколоты, а кожа с головы была содрана до половины черепа».
Из дела № 055: «…фельдфебель Мотес нашел вместе с сослуживцами северо-восточнее Умани возле села Каменечье 6 августа 1941 года четырех зверски убитых немецких солдат. Одному из них выкололи глаза, вырезали язык, рот на правой стороне разорван, зубы свободно висели во рту…»
Достаточно, наверное, этих страшилок, которые не только на ночь глядя страшно читать, но и днем от них мороз по коже пробирает.
Что можно сказать по поводу этих явно надуманных «фактов»? Читатель, наверняка, обратил внимание на то обстоятельство, что все приведенные примеры относятся к 1941 году, когда наша армия в условиях неразберихи и хаоса отступала по всему фронту. И когда было красноармейцам (обратите внимание — 18 июля) возиться с пятью пленными немецкими солдатами или снимать с них скальп, когда у самих главной была мысль — «быть бы живу» и не попасть в немецкое окружение? В эти месяцы, пожалуй, больше своих стреляли, чем немцев. Помните, по приказу Сталина за развал Западного фронта был расстрелян и генерал Павлов, и многие другие?
Можно допустить отдельные проявления жестокости к солдатам вермахта в 1943—45 годах, когда каждый советский человек, каждый красноармеец воочию убедился в том, что на нашу страну напали убийцы, грабители, насильники и мародеры, не щадившие ни женщин, ни стариков, ни детей. Я уже не говорю о коммунистах, комиссарах и евреях, которые подлежали уничтожению без суда и следствия. Поэтому если и были такие случаи со стороны наших солдат, то можно их понять, а поняв, и оправдать, поскольку они не могли побороть в себе чувство мести за убитых детей, родителей, за сожженные хаты, города и села. А сожжено было 1700 городов и 70000 сел.
Люди старшего поколения, и прежде всего участники войны, наверняка, согласятся со мной в том, что на подобные жестокости советский человек не мог пойти в силу своих высоких морально-нравственных принципов, заложенных в него еще с детских лет. Больше того, в предвоенные годы вся наша система идеологической работы, да и практические шаги советского правительства были направлены на укрепление дружбы с немецким народом и воспитание уважительного отношения к нему. Такое отношение к немцам диктовалось еще и тем, что наша страна не была готова к войне и советское руководство делало все для того, чтобы не дать немцам ни малейшего повода усомниться в нашем дружелюбии к ним, ибо четко представляло, кто готовится к нападению на СССР с запада и кто с востока.
Принципиально иной была идеология в фашистской Германии — расистская, человеконенавистническая, призывавшая к геноциду целых народов и национальностей. В ее основу был положен теоретиками нацизма постулат, определяемый понятием «унтерменш», т. е. недочеловек. Немцы — сверхчеловеки, а остальные — мусор.
Я не могу компетентно судить, насколько вредной и ошибочной была статья И. Эренбурга «Убей!», которая никак не могла спровоцировать наших солдат на жестокости в 1941 году, поскольку появилась она в июле 1942 года.
Коротко хотел бы напомнить читателю содержание этой статьи. В руках у писателя оказались три письма, найденные у убитых немцев. В одном из них говорится: «В Лейдене имеется лагерь для русских, там можно их видеть. Оружия они не боятся, но мы с ними разговариваем хорошей плетью…» В другом: «У нас здесь есть пленные русские. Эти типы пожирают дождевых червей на площадке аэродрома, они кидаются на помойное ведро. Я видел, как они ели сорную траву…» Третье письмо аналогичного содержания. Далее И. Эренбург дает оценку поведению этих «сверхчеловеков-нелюдей» и совершенно справедливо пишет, что «если ты не убьешь немца, то немец убьет тебя». «Убей немца! — это просит старуха-мать. Убей немца! — это молит тебя дитя. Убей немца! — это кричит родная земля».
Если к этому мы еще добавим, что статью писал представитель нации, которая по фашистским канонам подлежала поголовному истреблению, то мотивы писателя станут абсолютно понятными. (Кстати, статья позднее была осуждена как вредная.)
Чтобы не ошибиться в своих оценках, в процессе работы над этим очерком я обзвонил десяток своих знакомых — участников войны, и все они в один голос домыслы мюнхенского историка определили емкими словами «гнусная клевета».
Уместно будет подчеркнуть и то, что, знакомясь с мемуарами немецких военных, я также не находил ссылок на зверства советских людей в отношении германских военнопленных.
И в качестве «решающего довода» я хочу сослаться на многочисленные архивные материалы и личные контакты с сотнями бывших немецких военнопленных и отдельными японскими, которые начисто опровергают лживые утверждения о бессмысленной жестокости советских солдат, офицеров и гражданских лиц в отношении пленных солдат вермахта и японской армии.
Напомню, что в лагерях военнопленных соблюдалась строгая субординация. Начиная с майора, пленным разрешалось иметь ординарца и носить форму, а японцам на начальном этапе и палаши. Старшие офицеры и генералы на физические работы не привлекались, а занимались каждый своим «хобби»: кто-то рисовал, кто-то лепил, а кто-то выжигал по дереву. Питание было такое, что нам, гражданам страны-победительницы, оно в те годы и не снилось.
Бывший заместитель начальника лагеря японских военнопленных под Кустанаем рассказывал мне, как они обращались к Сталину с просьбой прислать японцам дары моря, поскольку от нашей пищи у них возникли проблемы с кишечником… (заболели медвежьей болезнью). И каково же было их удивление, когда через месяц в их адрес поступил вагон с красной рыбой и рисом. Пусть кто-то из читателей старшего поколения вспомнит, ел ли он в 1946 году, находясь на воле, горбушу или кету.
В некоторых городах военнопленные уже в 1946 году на работы по восстановлению городов выходили без конвоиров, а многие полуголодные советские люди, воспитанные в духе сострадания, часто приносили им еду прямо на стройки.
Столкнувшись с удивительным проявлением к ним гуманности, многие военнопленные после 3—4 лет пребывания в нашей стране становились убежденными антифашистами и настоящими друзьями СССР. Не случайно, что органы госбезопасности в бывшей ГДР, где мне довелось работать, на 80 процентов были укомплектованы бывшими военнопленными, усвоившими у нас уроки человечности и милосердия.
В 1975 году, во время пребывания в командировке в Японии, меня «опекал» бывший сотрудник японской разведки, арестованный в 1945 года в Харбине и осужденный как военный преступник к 25 годам лишения свободы. Наказание отбывал в Ивановской области. Так вот, этот господин Аоки-сан неоднократно, в том числе и публично, говорил о том, что он выжил только благодаря гуманности советских людей. Это были годы не самых теплых отношений нашей страны с Японией, и не было никакого смысла этому бывшему военному преступнику расшаркиваться перед нами.
В других своих очерках я уже приводил примеры гуманного обращения советских людей с немецкими и итальянскими военнопленными. Работая ряд лет в ГДР, мне постоянно приходилось общаться с немецкими сотрудниками госбезопасности, значительная часть руководящего состава которых состояла из бывших военнопленных.
Почему из этой категории немецкие власти формировали костяк своего МГБ? Да потому, что эти лица наиболее лояльно и уважительно относились к СССР. За время пребывания в плену они воочию убедились в том, что русские не только не питают к ним злобу, но, наоборот, стараются всячески помочь выжить. Мне они рассказывали, что даже охранники в лагерях военнопленных давали им махорку. И тут же задавали риторический вопрос: «Ну вы можете себе представить, чтобы в нашем концлагере охранник дал сигарету советскому пленному?»
Нынешняя атмосфера потепления в международных отношениях по идее и немецких историков должна была подтолкнуть к поиску и огласке фактов гуманного отношения советских людей к немцам, которые должны были сблизить наши народы.
Разве не о гуманности русского народа свидетельствуют многочисленные факты поиска нашими людьми захоронений останков немецких и итальянских солдат, восстановление немецких и итальянских кладбищ и братских захоронений? Вот о чем надо сейчас писать зейдлерам и другим немецким историкам, а не искать обиды, ибо если встать на этот путь, то счет будет явно не в пользу немецкой стороны.
В заключение хочется порассуждать еще вот о чем. Поскольку интеграционные процессы в мире стали объективной потребностью и России не миновать сближения с Европой, то, на мой взгляд, наши правители всегда должны помнить мудрые предупреждения нашего великого соотечественника И. А. Ильина, который говорил, что «не следует побираться под окнами западной культуры… и выпрашивать себе «на бедность» черствые куски европейских рассудочных выдумок. Россия ждет от нас своего видения, своей веры, своей мысли и новой государственной формы».
К сожалению, таких настоящих российских патриотов, которым не было чуждо чувство национальной гордости за свою русскость, в наше время очень мало.
В связи с этим я не исключаю и такую версию: на написание этой книги немца толкнули унизительные и заискивающие извинения нашего бывшего всенародно избранного президента, который свои первые визиты в Германию и Японию начинал с извинений за жестокое обращение с их военнопленными. Извинялся, как будто не было ни Бухенвальда, ни Дахау, ни Маутхаузена, ни Майданека, ни сотен концлагерей на оккупированной территории, ни отряда «736», испытывавшего смертоносные бациллы на военнопленных. Как будто он не знал, что из четырех с лишним миллионов наших военнопленных более трех миллионов было уничтожено фашистами. Бесстыдство имеет обыкновение порождать желание им воспользоваться, как правило, не в пользу истины.
Выстрелишь из пистолета в прошлое — попадешь из пушки в настоящее.
Безумное разрушение таких святых и светлых идеалов прошлого, как Родина, патриотизм, коллективизм, уважение к старшим, оплевывание собственной истории и традиционных национальных ценностей породили целое поколение Иванов, не помнящих родства, для которых мерилом всего стал «его препохабие» капитал. А целенаправленное насаждение в России западных и, прежде всего, американских ценностей ведет к морально-нравственной деградации общества, и прежде всего молодежи, что напрямую связано с обеспечением безопасности Родины. История убеждает в том, что в смутное время появляются идеальные условия для нашествия и активизации различных лжепророков, фальсификаторов, наперсточников, как мусор в грязном потоке, всплывают они и начинают смердеть… Посмотрите, сколько ныне таких, да еще в профессорско-академических мантиях, заняты пересмотром и ревизией истории Великой Отечественной войны! Они пытаются подвергнуть переоценке общепризнанные истины, открыто изгаляются над нашими святынями. Больше всего достается такой непреходящей народной ценности, как патриотизм. Нас пытаются убедить, что не было солдат, с криком «За Родину, за Сталина!» поднимавшихся в атаку, бросавшихся под танки и на амбразуры вражеских дзотов. Дописались до такого кощунства, что всенародное одоление врага вроде бы уж и не победа. Только в стране, народ которой властями ориентирован на разрушение национальной памяти, могло произойти такое, что о столетнем юбилее выдающегося сына русского народа полководца Г. Жукова проправительственные и правого толка газеты или ничего не писали, или писали по одному абзацу. И только «Советская Россия» отдала должное памяти истинного патриота России.
Патриотизм — отличительная и драгоценная черта нашего народа, выстраданная героической и трагической судьбой России, вынужденной на протяжении веков защищаться от врагов, — это же факт, что львиную долю своей истории она провела в оборонительных и освободительных войнах.
Очень хорошо о русском народном патриотизме сказал Л. Н. Толстой, описывая наполеоновское нашествие 1812 года на Россию: «Дубина народной войны поднялась со всей своей грозной и величественной силой и, не спрашивая ничьих вкусов и правил, с глупой простотой, но с целесообразностью, не разбирая ничего, поднималась, опускалась и гвоздила французов до тех пор, пока не погибло все нашествие. И благо тому народу, который в минуту испытания, не спрашивая о том, как по правилам поступали другие в подобных случаях, с простотою и легкостью поднимает первую попавшуюся дубину и гвоздит ею до тех пор, пока в душе его чувство оскорбления и мести не заменяется презрением и жалостью».
Этот характер нашего народа наиболее ярко проявился в годы Великой Отечественной войны, на вероломство и жестокость врага он ответил «дубиной народной войны».
У патриотической части населения бывшего Советского Союза не возникает никаких разночтений относительно составляющих нашей победы в Великой Отечественной войне — это патриотизм, массовый героизм и высочайший морально-нравственный потенциал советских людей. В данном случае мы не будем касаться преимуществ плановой экономики и «тоталитарной системы» (о чем открыто говорили гитлеровские генералы), советской военной науки и искусства в годы войны, а будем говорить о чисто человеческом факторе, о духовности советских людей. Жизнь не оправдала прогнозы и надежды руководителей фашистского рейха на открытие второго, внутреннего, фронта в СССР после нападения Германии, то есть на так называемую «пятую колонну» в стране из числа бывших репрессированных, их родственников и других лиц, обиженных советской властью. После нападения фашисткой Германии наш народ, забыв об обидах и идеологических разногласиях, одним монолитным лагерем (за исключением националистических элементов) встал на защиту Отечества.
Хочется рассказать о некоторых примерах патриотизма, героизма и величая духа, проявленных в годы войны на Воронежской земле. Каждый пример готов подтвердить конкретными архивными материалами, и этим моя публикация будет отличаться от всяких «саг» и «штрафбатов», построенных на лжи, грязных инсинуациях, домыслах и фальсификациях.
В октябре 1941 года к воронежским чекистам обратился 50-летний экономист Стрелицкого рудника, хорошо владеющий немецким языком, Андрей Алексеевич Ладыженский, бывший офицер царской армии, воевавший и отравленный газами на Германском фронте в Первую мировую войну. Он писал: «Хотя я по возрасту не могу быть призванным в армию, но мое место сегодня на переднем крае борьбы с врагом…» Учитывая просьбу и личные качества А. А. Ладыженского, знание им немецкого языка, его включили в состав разведывательно-диверсионной группы, и он успешно выполнил ряд ответственных заданий сотрудников органов госбезопасности по сбору сведений о воинских подразделениях противника, сосредоточенных под Белгородом, куда он совершил несколько ходок.
В сентябре 1941 года в истребительный отряд УНКВД добровольно вступил Антон Иванович Башта, 1894 года рождения, которого вскоре назначили командиром истребительного батальона. Участвовал в боях, был тяжело ранен. Награжден орденом Красного Знамени. До 1944 года был зам. начштаба истребительных батальонов УНКГБ. В 1945 году вступил в ряды КПСС. Представляет интерес довоенная судьба А. И. Башты. Получив за боевые заслуги в Первой мировой войне звание есаула и ордена: Анны 4-й степени, Станислава 3-й степени, Владимира 4-й степени с мечами и бантом и Георгия 4-й степени, — в феврале 1918 года он был мобилизован в армию Деникина, где пробыл до марта 1920 года. Затем перешел на сторону Красной Армии. В январе 1921 года за службу у генерала осужден на 5 лет заключения в концлагерях, в феврале амнистирован. В 1927 году метла ОГПУ вновь прошлась по так называемым «бывшим», и Башта Особым совещанием осуждается теперь уже к трем годам высылки в Кустанай. В 1928 году реабилитирован. Казалось бы, после таких мытарств Антону Ивановичу Баште прямой путь к устроителям нового порядка, а он пришел к чекистам и предложил использовать свой военный опыт на благо Родины. Это ли не поступок подлинного патриота?
Думается, эти же чувства побудили прийти в разведку и Анатолия Васильевича Архангельского, 1906 года рождения, сына священнослужителя, до войны работавшего в должности главного бухгалтера в Облрыбсбыте и оказавшегося на оккупированной итальянцами территории. Удачно использовав свое социальное прошлое и составив легенду для оккупантов об аресте большевиками своего отца (при проверке этот факт не нашел подтверждения), в результате чего он якобы постоянно сталкивался с нарушениями его личных прав со стороны советской власти, Архангельский быстро завоевал доверие у итальянских полковников Яннели, Прунели и Миндини, которые познакомили его с командиром альпийской дивизии генералом Тридентели. Вскоре лукавые итальянцы решили на нем нажить определенный политический капитал в подтверждение своей любви к дуче. Они уговорили Архангельского написать Муссолини верноподданническое письмо, что им и было сделано. Архангельский в письме не только восторгался гением вождя итальянского народа, но и просил того выслать ему свои книги. Но, как говорится, дружба дружбой, а табачок нередко немцы и итальянцы делили врозь…
Видимо, кто-то «настучал» немцам о слишком крепкой дружбе Архангельского с итальянцами, в связи с чем немецкий комендант вызвал его к себе и устроил настоящую выволочку, напомнив, кто здесь является хозяином, попутно обозвав своих союзников «макаронниками». Здесь же немец предложил аналогичное письмо с восхвалением нового порядка послать Гитлеру. Архангельский и эту просьбу оккупантов выполнил.
Войдя в большое доверие к фашистам, Архангельский принимает единственно правильное для патриота решение — обращается в органы госбезопасности с предложением об использовании сложившейся ситуации в интересах Родины. О нем было доложено начальнику главка НКГБ СССР, ныне широко известному корифею отечественной разведки Судоплатову…
Архангельский внес свою заметную лепту в победу над врагом. Такими своими сынами по праву может гордиться Родина.
Можно привести еще десятки и сотни примеров проявления патриотизма и героизма на Воронежской земле, однако из названных уже можно сделать неоспоримый вывод: когда наша Родина оказалась в опасности, на ее защиту поднялся весь советский народ, для которого державные интересы были выше идеологических пристрастий, разногласий и личных обид.
Отдельно следует сказать о патриотизме молодежи в годы войны. После нападения фашистской Германии на СССР молодежь допризывного возраста Воронежа с вечера занимала очередь перед зданиями УНКВД и Центральной разведывательной группы, чтобы записаться добровольно в «разведчики» или в партизанский отряд. Подчеркиваю, в очередь становилась не для того, чтобы получить бронь и «откосить» от фронта, а добровольно идти в логово врага с разведывательно-диверсионным заданием, откуда, как правило, обратной дороги не было… Среди таких юных разведчиков был и Константин Феоктистов, ныне всемирно известный ученый, космонавт, Герой Советского Союза.
Знакомясь с архивными материалами тех лет, не перестаешь удивляться мужеству юных патриотов и, в частности, тому, как эти 14—16-летние юноши и девушки ночью вплавь преодолевали реки Воронеж и Дон. В 1942 году в районе г. Павловска, где ширина Дона без малого километр, 18-летняя разведчица Тося (это ее псевдоним) ночью с помощью подручных плавсредств переплывала реку, чтобы вовремя доставить командованию собранные о противнике разведданные. К сожалению, автору не удалось установить имя этой отважной патриотки: в архивных документах указан только ее псевдоним, и если кто-то из читателей мог бы сообщить подробности о ней, то автор был бы бесконечно благодарен за это. Скажу больше, эта информация позволила бы решить вопрос об увековечении памяти бесстрашной разведчицы.
Именно на Воронежской земле, в центре России, был совершен уникальный по своей жертвенности поступок, аналогов которому за все годы войны не было не только в СССР, но и в мире.
15 сентября 1942 года воронежская колхозница из села Семилуки Прасковья Ивановна Щеголева вместе со своей матерью и пятью детьми стала свидетелями падения на их огород сбитого фашистами советского самолета. Зная, что в селе полно фашистов, она, преодолевая страх, вместе с детьми бросилась к горящему самолету и помогла выбраться из кабины раненому летчику — как позднее было установлено — старшему лейтенанту Михаилу Тихоновичу Мальцеву. Она рассказала ему о жесточайшем комендантском режиме в селе и указала место, где он может укрыться от немцев.
Все это Прасковья Ивановна Щеголева делала осознанно с риском для своей жизни и жизни детей, поскольку падение самолета видели многие, в том числе и фашисты, которые в любую минуту могли прибыть к месту падения. И действительно, через некоторое время к дому Щеголевой подъехали оккупанты и потребовали от нее рассказать и показать, где укрылся летчик. На неоднократные грубые требования фашистов с угрозами расстрелять ее и детей Прасковья Ивановна отвечала отказом. После этого ее стали избивать прикладом и травить овчаркой. Но она не выдала летчика. Тогда фашисты убили ее мать и пятерых детей, а затем и Прасковью Ивановну.
За этот беспримерный патриотический и героический поступок Прасковья Ивановна Щеголева посмертно награждена орденом Отечественной войны 1-й степени и в селе ей установлен памятник. Сейчас инициативной группой и жителями села делается попытка причислить П. И. Щеголеву к лику святых, поскольку в основе ее жертвенного поступка были не только патриотические мотивы, но и библейские заповеди, которым она, крещенная в православной вере, всегда строго следовала. Прасковья Щеголева, по сути дела, повторила подвиг Премудрой Великомученицы Софьи, на глазах у которой были обезглавлены ее три дочери — Вера, Надежда и Любовь.
Заканчивая рассказ о П. Щеголевой, мне весьма приятно сообщить, что расследованием всех обстоятельств этого дела занимались подполковник КГБ в отставке Виктор Александрович Мартыненко и бывший спецкор «Советской России» Александр Александрович Пятунин, к сожалению, ныне уже покойный. Оба фронтовики и люди исключительных душевных качеств.
Величие духа советских людей не смогли сломить даже самые жестокие зверства фашистов. В 1950 году военный трибунал в Воронеже судил пленных немецких генералов и полковников, совершивших злодеяния в нашей области. Цитирую приговор трибунала: «Расстрелян 721 больной психлечебницы «Орловка», в Песчаном Логу — 450 человек, в с. Девица — 60 человек, Подклетное — 66 чел., Медвежье — 50 человек. В Уколовском районе расстреляно 100 человек, Репьевском — 200 мирных жителей и 800 пленных красноармейцев». Этот перечень можно еще долго продолжать. На Воронежской земле оккупанты расстреляли, сожгли, повесили и заживо закопали в землю 4911 мирных жителей, 6210 военнопленных и угнали в рабство 4476 советских граждан.
Ими было разрушено 43840 государственных и общественных зданий, в том числе 3330 школ, 298 больниц и клиник, 580 клубов, 185 детских учреждений. Народному хозяйству и жителям области был нанесен ущерб на сумму 12283846 тысяч рублей.
Сейчас в нашей области самые лучшие памятники поставлены итальянцам и венграм, сложившим здесь свои головы. По этому поводу есть разные суждения, но представляется, что решение воздвигать здесь памятники в целом правильное, и оно вытекает из сути характера русского человека, — человека доброго, не мстительного и милосердного. Когда мы говорим об уважительном отношении к памятникам оккупантов сейчас, то это понятно: не хранить же обиду 60 лет. Но ведь милосердие к ним проявлялось и в годы войны, когда враги оказывались в безвыходном положении.
Зимой 1942 года жительница Кантемировки Софья Гордеевна Ганжа в поле находит раненого, умирающего и замерзающего итальянского лейтенанта Марио Понте. Нет, она не стала добивать врага, пришедшего на ее землю, чтобы убивать, грабить, насиловать и разрушать с таким трудом нажитое. Она вместе с дочерью привезла его домой, вылечила и выходила. В редкие приезды в нашу область полковник итальянской армии в отставке Марио Понте приходит на могилу своей спасительницы и кладет цветы.
А скажите, на каких весах нынешних демократов, поднаторевших на огульном очернительстве нашей истории, можно измерить величие духа и благородство русской интеллигентки профессора медицины Анны Андреевны Русановой, из известной династии медиков, которая лечила оккупантов? Это она писала: «Я брала кровь от русской женщины, чтобы спасти раненого немецкого майора, который, возможно, убил ее мужа или сына».
Пусть кто-то осмелится назвать другой народ, способный на подобный гуманизм, милосердие и альтруизм. В свое время Н. Бердяев писал: «Устали ото лжи и политиканства и хотели бы дышать вольным воздухом правды. Такая правда есть в природе русского человека». Планка этой русановской правды высока потому, что ее первоосновой является гражданское мужество человека, который в угоду «политической целесообразности» не изменил своим принципам и остался им верен до конца своей жизни. Разве не об этом свидетельствуют ее оценки советского периода: «Это было незабываемое время, когда наш Союз был силен и велик… Не было страны, где имя русского не произносилось бы с восторгом и любовью, где наша армия, победившая фашизм, не считалась бы легендарной…»?
В заключение хочу сказать, что пора нам самим прочно утвердиться в мысли и оставить ее для будущих поколений как бесспорную истину, что в Великой Отечественной войне победил советский народ благодаря высочайшему патриотизму и величию своего духа.
Пройдут годы, многие события военных лет забудутся, наверное, но навсегда в благодарной памяти честных людей земли останутся величие духа советского народа, его патриотизм в годы войны, готовность к самопожертвованию ради свободы и независимости своей Родины и ради спасения человечества от коричневой чумы.
И сколько бы ни усердствовали наемные и русофобствующие журналисты-интеллигенты и политики в дискредитации русского патриотизма, вытравливая из сознания традиционные национальные ценности, им никогда не удастся подвергнуть сомнению непреложную истину, что каждый раз, когда держава оказывалась в опасности, когда ей грозила гибель, весь народ вставал на ее защиту и ценой своей жизни отстаивал ее целостность и независимость.
Автор выражает сердечную благодарность за помощь в издании книги В. И. Ключникову, председателю Воронежской областной Думы; генерал-майору А. Б. Андрееву, начальнику Управления ФСБ по Воронежской области; А. К. Соловьеву, заместителю председателя правления Сбербанка РФ — председателю Центрально-Черноземного банка Сбербанка Российской Федерации; Г. И. Макину, вице-президенту — начальнику филиала «Воронежское региональное управление» Московского индустриального банка; А. И. Володько, начальнику Управления Ю.-В. ж. д. — филиала ОАО «РЖД»; В. Н. Боровикову, генеральному директору ЗАО «Воронежсталь»; И. П. Тарарыкову, управляющему филиалом «Воронежский» акционерного банка инвестиционно-банковской группы «Никойл»; А. С. Дробышеву, начальнику отдела Управления ФСБ по Воронежской области.