Валерий Барабашов Золотая паутина

Глава первая

Буйные февральские метели наконец выдохлись, улеглись, город очистился от холодной густой дымки, кутавшей Придонск почти всю зиму, робко проглянуло с низкого серого неба солнце, но огромный термометр на кинотеатре в центре упрямо показывал минусовую температуру. И все же зима кончалась, день заметно прибавился, прибавилось и суеты на улицах. Они были полны снега, грязные рыжие сугробы мешали транспорту и пешеходам. На проспекте Революции, рассекавшем город почти на две равные половины, снег дружно сгребали прожорливые рукастые машины, на тротуарах долбили лед современные дворники в джинсах и кроссовках, в закутках возле магазинов городили будущие весенне-летние закусочные.

На одной из торговых точек появилась серенькая, не очень приметная вывеска «ВЕТЕРАН», а по соседству два разудалых, розовощеких молодца, поднявшись на стремянку, приколачивали над полукруглыми, старинной выделки окнами броские неоновые буквы, из которых составилось уже слово «PERESTROICA» — название кооперативного кафе. Раньше здесь была общепитовская пельменная, и Славик Безруких, оставив машину где-нибудь в переулке, наведывался сюда, наскоро глотал горячие, полуразвалившиеся пельмени и чай, снова садился за руль. Интересно будет зайти в кафе — что там придумали с интерьером новоявленные предприниматели, а главное — как и по каким ценам будут кормить? Для него, таксиста, еда — не последнее дело, с полупустым желудком мотаться по городу не очень-то приятно…

Славик неторопливо, без пассажиров, катил сейчас по главной улице города, разглядывал обновившиеся вывески на зданиях магазинов. Было интересно смотреть, как на глазах менялся облик проспекта; Славик, когда не был еще женат, до службы в армии, любил вечерами фланировать с друзьями по широким его тротуарам, часто и бесцельно, просто так, лишь бы убить время. В праздничные дни проспект преображался, расцветал флагами и транспарантами, по вечерам вспыхивали гроздья разноцветных ламп; в конце его, над гастрономом, высилось громадное панно — Ленин с зажатой в руке фуражкой тепло и радостно смотрел на гуляющих или шествующих в праздничных колоннах людей, а внизу панно светились и прибавляли бодрости электрические слова: «ВЕРНОЙ ДОРОГОЙ ИДЕТЕ, ТОВАРИЩИ!» Теперь, года уж четыре, ни этого панно, ни этих электрических слов нет, над гастрономом бушует неоновая реклама кинофильмов; над соседним зданием агропрома полуголая длинноногая девица, также собранная из электричества, держит в руках что-то похожее на пачку бумажек, а время от времени вспыхивающая вязь кроваво-красных букв призывает горожан: «ПОКУПАЙТЕ АКЦИИ КОНЦЕРНА «КРИСТАЛЛ»! СТАВ АКЦИОНЕРОМ, ВЫ ОБЕСПЕЧИТЕ СЕБЕ НАДЕЖНОЕ СУЩЕСТВОВАНИЕ!»

У Славика было иногда ощущение, что едет он по какому-то чужому, незнакомому городу — так преобразился Придонск. Вроде и улицы все те же, и перекрестки со светофорами, а поди ж ты… Слов много заморских на вывесках появилось, русских все меньше, часто и не прочитаешь, чего это там кооператоры нарисовали. Да и пассажиры другими стали, «товарищ водитель» никто уже не говорит, а все «шеф», «колы»…: И кто бы ни сел в машину, все «поливают» Советскую власть и коммунистов, аж уши вянут. Почему-то пассажиры считают, что «шефу» можно говорить все, что заблагорассудится, ему это приятно слушать. Славик однажды заспорил с тремя длинноволосыми юнцами, стал стыдить их, мол, что уж вы так распоясались, парни, наши отцы и деды бились за светлое будущее, на фронтах жизни свои отдавали… Так они чуть его не избили и вывалились из машины, не заплатив по счетчику. Поговори с такими…

Славик вздохнул, притормозил перед замигавшим светофором. Асфальт даже здесь, на центральной улице, был скользким, снежный накат с ледком еще держался, смотри да смотри. То ли дело летом! На магистральных улицах никто из них, таксистов, скорости не боялся, план принуждал давить на акселератор до самого пола, и на сухом асфальте с выручкой было поспокойнее. А сейчас на маленьком, вон, автоциферблате четыре, не хватает восемнадцати рублей, и в гараж скоро заезжать. Правда, Славик нынче и не особенно старался: как-никак праздник, 23 февраля, день Советской Армии, они с женой, Люсей, решили его, как всегда, отметить, пригласили друзей. Люся в связи с этим написала ему на длинной узкой бумажке, что купить к столу, сказала, ты, мол, на машине, тебе проще заехать и купить, а мне с Игорьком… сам понимаешь. Славик понимал, между рейсами охотно хлопал дверцей машины и бежал в какой-нибудь продмаг. Потому и разглядывал с большим интересом, чем обычно, вывески.

Сел в машину молоденький тощенький солдат с плоским «дипломатом», обратился к Безруких на «вы», попросил отвезти на вокзал.

— Ну как, служивый, дела? — спросил Славик солдата в красных, общевойсковых погонах. — Что среди службы в такси разъезжаешь? В увольнении или в отпуске?

Солдатик — пацан еще, он, наверное, и не брился ни разу, и шея у него по-детски торчит из жесткого шинельного воротника — смущенно улыбнулся:

— В отпуске. Командир отпустил. К родителям вот еду, в Бутурлиновку. Поезд через сорок минут.

— А… Успеем. До вокзала тут рукой подать. Где служишь-то?

— В Забайкалье. Может, слышали: Новая?

— О! Да я сам там неподалеку служил, земеля! Забайкальск, слыхал?

— Конечно. Мы там в командировке были, летом.

— Ну как там земля забайкальская, а? — Славик с интересом поглядывал на паренька. — Читал, что в прошлом году наводнение было сильное, Читу залило, какие-то еще селения, не помню.

— Вот мы там гражданское население спасали,— сказал солдатик, и Славин невольно засмеялся — так солидно, обыденно сказал он эти слова, прямо-таки профессиональный и матерый спасатель сидел у него в машине, самого-то под мышку взять и нести через воду. Славику бы это никакого труда не составило.

— Нет, я серьезно, — чуть даже обиделся солдат, и Славик успокоил его.

— Да это я так, не обижайся. Как звать-то тебя?

— Геннадием.

— А меня Вячеславом. А в таксопарке меня все — Славик да Славик… Я там, возле Забайкальска, на границе служил. Покатался два года по степям, понюхал свежего ветра.

— Понятно, — вежливо сказал Геннадий. — А давно на гражданке?

— Несколько лет уже.

— Понятно.

Безруких свернул на боковую тихую улицу, прибавил газку — ему хотелось, чтобы паренек этот не нервничал, спокойно сел в поезд.

— Ты, наверное, отличился там, в Чите? — спросил Славик.

— Ну… мы всей ротой старались. А в январе у нас там ЧП было, нападение на часового, оружием хотели трое завладеть. Мы с одним сержантом меры приняли… Вот командир нас и отпустил домой. Сержант в Свердловск, к матери, поехал.

— Молодец, Геннадий. Так держать! Сколько еще осталось?

— В конце года демобилизуюсь.

— Давай. Из дембеля тебя снова на вокзал отвезу.

Солдатик улыбнулся.

— Хорошо, спасибо. Я номер вашей машины запомню. У меня память на цифры хорошая. У меня по математике в школе всегда «отлично» было.

— Ну давай, Гена, служи!

Расстались они друзьями. Уже от высоких вокзальных колонн солдатик обернулся, помахал Славику рукой, а Славик ему посигналил.

Возвращался с вокзала в хорошем настроении. В машину села какая-то молчаливая пожилая пара с кожаными большими чемоданами; Славик спросил, куда везти, ехал, тихонько посвистывая, думал о своем. Встреча с этим пареньком из Бутурлиновки всколыхнула память, далекая теперь застава вдруг ожила перед глазами: явился старший лейтенант Щеколдин, со своим неистощимым юмором и жизнерадостностью, ребята, с которыми и в зной, и в холод службу на границе несли… А хорошо там было, на заставе! Жили дружно и служили хорошо — старший лейтенант сумел добрый микроклимат создать на заставе, никто ни на кого не кричал, не «давил», все понимали, что «надо», и это слово все цементировало и определяло. Благодарственные письма Щеколдин писал многим родителям своих солдат, писал и отцу Безруких (мать, жаль, умерла рано, не видела его в солдатской форме), на десять суток приезжал в Придонск и он, Славик. Отец тоже написал начальнику заставы, благодарил за службу всю их заставу, а потом, осенью, прислал посылку — яблок со своей дачки и покупных орехов фундук. Яблок на всех не хватало, и Славик отдал их жене Щеколдина, у нее двое малых ребят на руках, а орехи они за общим столом покололи и умяли. Когда Безруких и еще несколько пограничников уезжали домой, Щеколдин традиционно предложил сфотографироваться: пусть, дескать, у вас, товарищи сержанты и рядовые, останется память; пройдет время — будет интересно глянуть на самих себя. «И у меня память: с хорошими воинами служил»… Все охотно согласились, на фотокарточке Славик вышел улыбчивым, сидел он на корточках, рядом с женой Щеколдина — дембеля упросили и ее сняться.

Хорошее было в армии время, интересное. Хоть и не случилось за те два года на их участке особых ЧП, погонь там не было, выстрелов, а все равно служба шла напряженно, на совесть. Безруких стал на заставе классным специалистом, военный уазик изучил как свои пять пальцев, нынешняя «Волга» для него совсем не загадка. Технику он любит и бережет, может, поэтому ему и дали совсем еще новенький «мотор». А Люся дождалась его из армии, не обманула. Еще в школе с ней дружили, дружба эта переросла в любовь, в крепкое и ровное чувство, жилось им неплохо.

Подумав о жене, Славик невольно и сладко потянулся — деваха у него что надо! И симпатичная, и хозяйка хорошая, бережливая, и… вообще. И радость, и горе — все они с ней пополам делят. Живут с его отцом, дед с внуком летом на даче, отлично им там вдвоем, а они с Люсей дома полные хозяева.

Сегодня он обещал жене пораньше с работы приехать, не перерабатывать. Путевка у него до восемнадцати ноль-ноль, надо еще шампанского купить или сухого вина. Обещался Володька Харламов с женой прийти, может, и Андрюха Галкин заявится, если вернется из командировки. Они обычно вместе День пограничника и 23 февраля отмечают…

Пассажиры, что молчком сейчас сидели на заднем сиденье, назвали улицу Дзержинского, дом был по соседству с Управлением Комитета госбезопасности, район этот Славик хорошо теперь знал. С полгода назад был он и в самом управлении — вот не думал не гадал, что придется ему толковать с чекистами и давать объяснения. И покупка, в общем-то, не состоялась, и никого, кроме него, как он думал, не касалась: торговал однажды у одного из своих пассажиров золотой слиток в форме сигареты. Разговоры всякие как раз в городе шли: дескать, деньги будут менять, один рубль к десяти, лучше их отоварить, цены подскочат, рынок вот-вот придет, все будет втридорога. Люся запаниковала, кинулась было покупать на свои скромные сбережения какие-то сережки с камушками, а в ювелирных магазинах уже шаром покати. Сказала об этом Славику, а он сдуру чуть не купил слиток-«сигарету». Правда, поехали они к спецу-ювелиру (может, это и золото поддельное, на простачков рассчитанное), но тот, заинтересованно оглядев «сигарету», сказал, что золото настоящее, причем высокой пробы, техническое. Столковались они с тем пассажиром, Славик пообещал кругленькую сумму, и продавец сказал, что найдет его, позвонит.

Жене Славик несколько дней ничего не говорил, а рассказал об этом случае в гараже, другим шоферам. Все слушали про «сигарету» с интересом: отливал ее мастер — и фильтр виднелся, и огонек вроде бы тлел, и даже какие-то иностранные буквы можно было прочитать. Одобрили уговор: мол, ходят слухи, что золото снова подорожает, пусть полежит дома. И Люся обрадовалась. Работала она на заводе, слушала там всякие женские разговоры, делала свои выводы. Растолковала мужу, что предстоящий обмен денег — это удар государства по дельцам теневой экономики, они сразу же, при обмене денежных знаков попадутся — вот будет потеха, представляешь? До десяти тысяч вроде бы запросто будут менять, а сверх этой суммы давай государству объяснение: где взял?… Разговоры эти Люсю будоражили, она фантазировала по вечерам, что свой слиток они продадут какому-нибудь местному тайному богачу не за шестьсот, конечно, рублей, как столковались с пассажиром, а тысяч за пять! «Вот и у нас будут деньги, Слава, понял?»

«Да спи ты, размечталась», — отмахнулся тогда Славик от жены. «Сигаретку» эту он вовсе не собирался продавать, она ему понравилась как игрушка, и все тут. Нацепит на ключи и будет ездить. Он думал, что и в гараже все про тот разговор забыли — мало ли о чем трепались в курилке! Но — странное дело! — явились однажды в таксопарк два сотрудника госбезопасности, вели с ним долгий разговор: где видел слиток, у кого? А потом пригласили к себе в управление, разговор продолжался еще часа два. Теперь-то он хорошо знает и эту улицу, и этот серый массивный дом…

Молчаливые пассажиры вышли, расплатились щедро, забрали кожаные свои чемоданы, сумки, а Безруких покатил себе мимо здания госбезопасности, покосился невольно на красную знакомую вывеску, вспомнил состоявшийся здесь разговор. Взяли с него объяснение, предупредили, что дело это серьезное — золото похищенное, переплавленное, чекистам надо найти этого продавца. Если еще раз увидите, товарищ Безруких, того человека — звоните вот по этим телефонам. И еще вежливо намекнули, чтобы держал язык за зубами…


Трое мужчин с большими дорожными сумками остановили «Волгу» Безруких у главпочтамта, когда до конца смены ему оставалось минут сорок и стало уже на улицах смеркаться. Славик тормознул, профессионально определив, что это дальние пассажиры — наверняка попросят отвезти на автовокзал или в аэропорт. Но тот, что сел на переднее сиденье, — плотный, коренастый мужчина в дорогой норковой шапке и добротном демисезонном пальто — велел ехать по окружной дороге, на базу отдыха «Мир». Что это была за база и где она находилась, Славик знал приблизительно. По времени он мог, конечно, обернуться туда-сюда, это километров двенадцать по шоссе, не больше, для «Волги» такое расстояние — не расстояние, но ехать ему не хотелось: нужно было еще заскочить домой и отдать Люсе то, что он купил к праздничному столу, поставить машину в гараж, добраться к нужной троллейбусной остановке. Час на это потребуется, не меньше. До плана осталось несколько рублей, не беда, если сегодня он эти рубли и не получит, завтра-послезавтра план наверстает. И вдруг — эти пассажиры, загородная база отдыха… Что они там делают зимой? Может, это спортсмены, решили потренироваться и попариться в сауне, может, просто отдыхающие, взяли вот путевку у себя в профкоме, едут. У них, в таксопарке, иногда предлагают двухдневные путевки на базы отдыха, в основном на выходные дни.

Что-то насторожило Безруких в поведении пассажиров, они очень уж нетерпеливо лезли в салон машины, не получив еще согласия водителя. Славик стал говорить тому, на переднем сиденье, что, мол, понятия не имеет, где эта база, это загородная поездка, а им разрешается ездить только по городу, в-третьих, смена его кончается, вон, осталось тридцать пять минут…

— Полсотни тебя устроит, юноша? — спросил властным голосом этот пассажир в норковой шапке. — Счетчик можешь не включать, ни к чему.

Крыть Славику было нечем. Пятьдесят рублей за недальнюю, в общем-то, поездку — это деньги. И сегодня они будут кстати. А базу «Мир» он найдет, пассажиры подскажут. Но все же он поломался, утверждая цену, догадавшись, что людям этим нужно ехать, что деньги для них ничего не значат. Ну, раз так…

Этих троих разговорчивыми назвать было нельзя. Ехали, помалкивали, обменивались какими-то незначительными репликами, не поймешь, к чему и зачем. Тот пассажир, что сидел у Славика за спиной, имел сильный густой баритон, черную бородку, усы. Был он в берете и куртке, сумку свою держал на коленях, барабанил по пей пальцами. «Перестань!» — коротко бросил ему пассажир с переднего сиденья, и парень послушно мотнул головой, стих. Еще когда он садился в машину, Славик подумал: «Ну и амбал, не иначе спортсмен, борец или тяжелоатлет, штангист, а может, просто вышибала в ресторане, черт его поймет…» «Вышибала» действительно был громоздок и могуч, шумно сопел, зевал, все никак не мог устроиться на сиденье удобно, возил по водительской спинке сиденья мощными коленями, и Славик чувствовал эту возню, морщился недовольно: ну скоро этот, с бородой, усядется?… Третий пассажир сидел спокойно, в зеркало Славик хорошо видел его длинное нахмуренное лицо, сошедшиеся на переносице светлые брови, твердо сжатые губы, Блондин был явно моложе своих спутников, ему и до тридцати далеко, тогда как обладателю норковой шапки смело можно дать все пятьдесят, а амбалу — тридцать пять — тридцать семь. Безруких был по натуре общительным человеком, со своими пассажирами любил толковать на разные темы, особенно о политике — теперь все в ней разбирались и имели свое суждение. А если разговора не получалось и дорога, как сейчас, была спокойная, Славик просто приглядывался к клиентам, гадал — кто есть кто, куда и зачем едет, почему молчит, не в духе, что ли, и так далее. Наблюдения получались занятными, время в поездках летело быстро. Но ничего путного об этих пассажирах Славик придумать не мог, решил все же, что это спортсмены, а этот, в шапке, их тренер.

Город кончился, «Волга» нырнула под массивный бетонный путепровод, по которому шел как раз пассажирский поезд, грохот от него заглушил все другие звуки, даже мотора не было слышно. Потом асфальт потянулся на бугорок, замелькали березы вперемешку с соснами, мелькнула длинная очередь на бензозаправке, и вот он, поворот на кольцевую дорогу. Пропуская справа два тяжелогруженых МАЗа, Славик включил радио, поискал музыку, потом подумал и включил подфарники. Ехать он собирался быстро, и нужно, чтобы его машину видели издалека. Смеркалось, посыпался на ветровое стекло мелкий снежок, но крупинки его тут же сдуло, едва он тронул машину.

«Волга» несла их легко, радостно, словно соскучилась по широкой и свободной дороге. Безруких слушал бодрую музыку «Маяка», руки его свободно лежали на оплетке руля, шуршали по гладкому асфальту туго накачанные шины. Пассажиры на заднем сиденье о чем-то негромко заговорили, «тренер» обернулся к ним, включился в разговор, а Славик с любопытством прислушался. Но странное дело, он никак не мог понять сути разговора — о чем же они толкуют?! А пассажиры явно и не стремились к тому, чтобы их поняли, обменивались какими-то полуфразами, полунамеками.

— …этот рейс неудобный…

— …часа три, не меньше…

— Главное, парни, ворота…

— …шум ни к чему…

— Дураку ясно.

— …в воздухе проще будет…

— Беги, контрабас еще купи…

— Ха-ха-ха!

— Хватит. Решили — все.

Пассажиры снова умолкли.

Безруких сделал вид, что очень занят дорогой, стал тихонько ругать «дворники», плохо очищающие снег, включил вентилятор печки — в салоне от высокой скорости стало заметно холоднее — словом, занимался своими шоферскими делами, внешне не проявляя к пассажирам никакого интереса — все равно ничего не понимал в их странном разговоре. Но внутренняя его настороженность крепла, то, самое первое, ощущение неясной тревоги не покидало его, и в глубине души он все же пожалел, что погнался за деньгами, поехал.

Может, вернуться?…

Впрочем, скорость захватила Славика, он гнал за сто, шоссе здесь было сухим и надежным, не то что в городе, со специальным шероховатым покрытием, на таком не занесет, ехать можно спокойно.

— Хорошая тачка, — одобрил «тренер», — легко идет.

— Ага, — радостно согласился Славик. — Да она ж новая, сорок две тыщи всего прошла. Вон, на спидометре…

— Ну вот и о'кей! Значит, не подведет.

— Да что вы?! Машина — как часики. Я зажигание сам регулировал, карбюратор, — похвастался Безруких. — С пол-оборота заводится, в любое время года. Спецам там у нас, в таксопарке, не доверяю. Да и платить им надо.

— Платить в жизни за все приходится, — «тренер» вальяжно раскинулся на сиденье. — Закон — тайга. Жизнь — курятник: клюй ближнего, гадь на нижнего, а то пропадешь.

Амбал захохотал, захихикал и блондин.

«Урки какие-то, что ли? — Славик невольно поежился. — И дернул меня черт ехать на эту базу. Лучше б Люсе помог…»

С обеих сторон машины неслись сейчас, отскакивая назад, черные голые дубы, белели кое-где березки, вспыхивали белыми лучами. Пассажиры внимательно смотрели каждый в свое окно, словно бы никогда не видели скучного зимнего леса. Снега в этом году навалило много, лесу, наверное, было тепло, как и его обитателям, и влаги будет достаточно. У бати снегу на садовом участке по колено, он радуется ему, как дитя…

Встречных машин почти не было: проскочил КамАЗ с зачехленным, вихляющим из стороны в сторону прицепом, прошмыгнула пара неугомонных «Жигулей», а вслед за ними маленький синий «Запорожец», нещадно дымя, тащил у себя на горбу огромный, крепко увязанный тюк.

И снова пустынный асфальт, стены голого леса по сторонам, полоса фиолетового, иссеченного усилившимся снегом неба над головой, над одинокой их, салатного цвета «Волгой».

— Останови-ка! — полупопросил-полуприказал «тренер». — В туалет некогда было сходить, извини, парень. Хоть тут и осталось до базы чуть-чуть, а все равно…

Славик стал тормозить, прижимаясь к промерзшей обочине, остановился почти, и в ту же минуту на него обрушился сзади тяжелый и тупой удар…


Событиям этим предшествовали другие, и потому вернемся назад, в те дни, когда никто из участников этой истории не предполагал, какими драматическими они окажутся…

Загрузка...