Золото Бешеного

Завещание Волошина

Волошин наконец пришел в себя и с удивлением обнаружил, что лежит на обшарпанной кровати в каком-то незнакомом помещении с бревенчатыми стенами. Как он сюда попал? Попытавшись восстановить цепь событий, старик ничего не мог вспомнить, кроме того, что был вывезен из клиники. Впрочем, постепенно в памяти всплыла дача, куда его сначала доставили, правда с этой — никакого сравнения. Что же случилось? Где охрана?

Волошин попытался кого-нибудь позвать, но в горле першило, а во рту ощущался странный металлический привкус. Он с трудом пошевелил рукой, поднес ее к лицу — все еще забинтовано. На тумбочке рядом стоял графин и граненый стакан с водой. Старик попробовал приподняться, но тело не слушалось, руки и ноги едва шевелились, словно ватные. Собрав все силы, Волошин, изнывая от жажды, потянулся к стакану, но он словно прирос к столу. Волошин, не на шутку разозлившись, изо всех сил дернул стакан к себе — он упал и разлетелся на мелкие кусочки. Звон разбитого стекла взрезал мертвую тишину.

— Так! — прозвучал трубный голос. — Хулиганим?

Волошин скосил глаза и увидел миловидную женщину внушительных габаритов. Несмотря на деланно сердитый тон, глаза ее улыбались.

— Пить захотелось? Мог бы и позвать! — пророкотала она.

Из горла Волошина вырвался лишь натужный хрип.

— Ладно, сейчас я тебя напою. Она вышла и тут же вернулась с пластмассовой кружкой в руках.

— Теперь роняй сколько хочешь! — Женщина улыбнулась, налила из графина воды и, осторожно поддерживая Волошина се спины, поднесла кружку к его губам. — Пей, родненький, пей! — сказала она, заметив, как тот жадно глотает воду. — Меня Зиной зовут.

Волошин напился, и Зина осторожно опустила его на подушку.

— Где я? — чуть слышно прошептал он.

— У добрых людей, в доброй хате! — Она снова улыбнулась.

— Как я сюда попал?

— Отдыхайте, вам нельзя много говорить. Сейчас я принесу куриного бульончика и покормлю вас, хорошо? — Женщина тут же встала и вышла из комнаты.

Похоже, опасность ему пока не грозит, промелькнуло в голове Волошина. Но где он? Раз не у приятелей, значит, у врагов, и наверняка они тоже охотятся за его тайной. Что ж, господа «добрые люди», напрасно только время потеряете.

— А вот и супчик! — В мощных руках Зинаиды эмалированная миска казалась игрушечной.

— Я не хочу есть, — прошептал Волошин.

— А вот это мне лучше знать! — заметила женщина. — Откушаете, а потом я примусь за ваши боевые раны. Что с лицом-то случилось, обожглись, что ли?

— Нет, порезался! — Он чуть заметно усмехнулся.

Коль скоро эта женщина, приставленная за ним ухаживать, не знает о пластической операции, то, вполне вероятно, его пребывание здесь — просто недоразумение. В душе Волошина затеплилась надежда, и он не стал противиться.

— Вот и хорошо! Я знала, что вам понравится. Я ж отлично кухарю!

— А кто еще в доме?

Теплый бульон оказал благотворное действие. В горле перестало першить, язык стал двигаться веселее.

— Ну, муж! — пожав плечами, ответила женщина. — Зачем вам знать, аль деру дать надумали? — Она криво усмехнулась и поднесла к его лицу огромный кулачище: — Только попробуйте!

— Куда уж мне? — Волошин улыбнулся. — Просто из любопытства.

— И что вы такой любопытный? Сказала ж, у добрых людей. Лежите смирно, и худа не будет. Вот подлечу вас маленечко, и разбежимся. Как у нас говорят: зад об зад — кто дальше скачет! — Она рассмеялась, да так громко и весело, что, казалось, стены ходуном заходили.

— Ты чего это, Зин?

Дверь в комнату распахнулась. В первый момент Волошину привиделся огромный карлик, но оказалось, это был просто мужик без ног.

— Да это я так, шуткую! — ответила женщина. — Хорошо, что пришел, а то наш приятель меня вопросами засыпал: кто да что! А чего это ты. Мука, не на машине? Тебе такой личный транспорт подарили, а ты брезгуешь!

— Почему же брезгую? Просто решил размяться немного. Слушай, я, как узнал, сколько она стоит, так даже сесть испугался: вдруг чтонибудь сломаю?

— Чудак человек, помнишь, что сказал мастер? У этого кресла все так устроено, что испортить его невозможно. А управление вообще рассчитано на дураков!

— Не понял! — с шутливой угрозой в голосе произнес он.

— Родненький мой, да я не тебя имела в виду. Ты ж у меня самый умненький!

Зина улыбнулась, подошла к Муке, наклонилась и чмокнула его в макушку. И без слов было ясно, что эта мощная женщина очень любит безногого.

— Ладно-ладно, подлиза! — довольно промурлыкал он, потом повернулся к Волошину. — Мука меня кличут, а тебя?

— Какая разница? Зови, например, Гришей. А почему такое странное имя: Мука? Или это кличка?

— Почему кличка? Мукасей моя фамилия, потому и Мука… Слушай, а что это с тобой так нянчатся, носятся как с писаной торбой? Что, такая важная птица, что ли? — без всякого перехода выпалил Мукасей.

— Я? — Волошин сделал попытку рассмеяться. — Чего уж важничать человеку, который, почитай, лет девять, как на пенсии? Думаю, меня с кем-то перепутали.

— Ты, паря, со мной не крути! — нахмурился Мукасей. — Я человека насквозь вижу, особенно когда тот врет. Перепутали! — передразнил он.

— Тот, кто мне тебя поручил, скорее палец себе оттяпает, чем что-либо перепутает… Ладно, Бог с тобой, не хочешь — не говори.

— Да я вам правду говорю, как на духу! Сам не понимаю, почему меня выкрали! — Волошин здорово вошел в роль, выпалив все это с такой горячностью, что даже сам поверил в свою незатейливую выдумку.

Мукасей с Зиной переглянулись, она недоуменно пожала плечами.

— Ладно, не наше это дело! — помолчав немного, заключил калека. — Нам поручено ухаживать да приглядывать за тобой. — Мукасей посмотрел на него долгим взглядом. — Ты не гляди, что я инвалид: завалю любого, только так!

— А я ни о чем таком и не думаю! А если вы на побег намекаете, то куда бежать-то? Не в моем возрасте такими делами заниматься. Да и пожить, откровенно говоря, еще хочется. — Волошин тяжело вздохнул.

— Вот и договорились! Ты не стесняйся, если какие фантазии появятся насчет поесть: женка моя мастерица, сготовит такое, чего в ваших ресторанах ни в жисть не сотворят. Пальчики оближешь и добавки попросишь! — Мука лихо подмигнул своей красавице.

— Совсем захвалил девку! — Она смешно, совсем по-детски засмущалась. — Но ты, мужик, действительно не особо важничай: что душа запросит, то и пытай, а нет, дак покупного чего принесу. У меня знакомая товарка на продуктовом складе работает. И черта лысого сможет достать.

— Спасибо, подумаю.

— Ну и хорошо! — Она повернулась к мужу и, замявшись, доложила: — Милый, я сейчас буду перевязку делать…

— Понял, ухожу! — Мука, ловко отталкиваясь от пола сильными руками, перескочил через порог и закрыл за собой дверь.

— Терпеть не может видеть всякие там раны, — пояснила женщина, потом наклонилась и вытащила из тумбочки небольшой ящичек с красным крестом. — Вы не думайте, я медсестрой работаю, а иногда даже и врача подменяю. Люди довольны!

— Я и не думаю! — Волошин пожал плечами. Зина достала из ящичка хирургические ножницы, надрезала бинт и принялась потихоньку разбинтовывать голову Волошина, да так осторожно и ловко, что он, обычно испытывая некоторый трепет перед перевязкой, тут сразу успокоился. Она с опаской сняла последний слой и, взглянув на его лицо, покачала головой:

— Порезался, говоришь? Ну-ну! — Женщина наклонилась почти к самому его уху: — Смотреть по рукам, так тебе, милок, за семьдесят, а на рожу

— и пятидесяти нет.

— А зеркало не дадите? — спросил он.

— Дней эдак через пять, возможно, и дам. А сейчас чего смотреть-переживать? Цвет такой, словно тебя мордой по земле таскали!

— Зина сурово хмыкнула. — Не бойся: до свадьбы заживет! Я и не таких видывала, да потомто все как новенькие становились.

Достав палочки с ватными тампонами, она легкими касаниями стала протирать спиртом швы, ласково приговаривая:

— Ты не терпи: говори, коль больно станет. Вот так!.. Хорошо!.. А вот здесь мази положим. И здесь.

Волошин лежал ч прямо-таки наслаждался — какими же нежными могут быть эти сильные руки!

— Теперь понятно, почему вы выбрали медицину, — с улыбкой заметил он. — И вас, я уверен, очень любят пациенты.

— С чего это вы взяли? — Она застенчиво улыбнулась.

Забавно было все-таки наблюдать за этой женщиной: огромная, мощная, с могучими, как у мужчины, руками, Зина так по-детски тушевалась, что порой казалось, она просто-напросто капризничает. Но это была простота и бесхитростность, обыкновенная природная искренность.

— У вас такие руки! — воскликнул Волошин. — Мне столько в последнее время перевязок делали, что я со счету сбился. И всякий раз я с ужасом ждал завтрашней перевязки. А вы… хоть трижды в день перевязывайте: нисколько не больно, а, напротив, очень даже приятно.

— Скажете тоже! Зачем трижды в день? Даже каждый день не обязательно. — Закончив бинтовать, она придирчиво оценила дело своих рук. — Не болит?

— Нет-нет, все отлично! — заверил он.

— Что кушать станете? Обед уж на носу.

— Если честно, то я давно не ел борща домашнего, с пирожками. — Волошин так ностальгически втянул в себя воздух, что Зина весело откликнулась:

— Ой, родненький, так это ж мое коронное блюдо! — Женщина убрала ящичек в тумбочку и вышла из комнаты.

Интересно, на кого же работает этот инвалид? Волошин прикрыл глаза и мгновенно уснул.

Прошло трое суток, почти не отличимых друг от друга, не считая того, что на вторые сутки Волошин решил заикнуться о телевизоре, и через час он уже стоял в его комнате.

— Давно хотел купить, да все как-то руки не доходили, — пояснил Мукасей, любовно поглаживая новенький «Панасоник». — А благодаря тебе вот взял и решился. Это ж надо как показывает, даже от комнатной антенны! — Он восхищенно покачал головой. — Умеют черти делать, не то что наши! Блоху могем подковать, в космос летаем, а как массовое что-то для себя же состряпать, так телега телегой: мол, и так сойдет! Ты вроде ученый, объясни мне, глупому, как такое получается?

— Про монополию слышал?

— Это когда один загреб все в свои руки и что хочет, то и творит? Но при чем здесь наш народ? — удивился Мука.

— Очень даже при чем! У нас ведь та же самая монополия, только государственная. Все выпускается по принципу: «Давай как можно больше, черт с ним, с качеством, все равно возьмут, никуда не денутся, другого просто нет». Так бы все и шло, но сейчас, когда появилась конкуренция в торговле и потек товар с Запада, народ сообразил, что лучше взять дороже, красивее и добротнее, чем дешевле, но хуже. Вот и начали наши заводы и фабрики, те, что не сумели вовремя перестроиться, прогорать. Одним словом, конкуренция!

— А что ж вы раньше-то думали?

— Да разве кто слушал? — Волошин тяжело вздохнул и махнул рукой: что переливать из пустого в порожнее.

— А сейчас, значит, все хорошо, так, что ли, по-твоему? — Мукасей, похоже, начал злиться. — Старики, старухи, пахавшие всю жизнь да горбатившиеся на эту поганую власть, сейчас с голоду пухнут! Пенсия восемьдесят-сто тыщ, а в газетах пишут: не меньше трехсот пятидесяти только на продукты потребно! А эти суки знай себе жируют да дачи с квартирами отроют, а сколько денег на войну в Чечне вбухивается? Мне бы ноги, автомат да пару жизней: всех бы этих блядей перещелкал! — Он смачно сплюнул на пол.

— Ну, перещелкал, пришли бы другие, возможно, и того хуже! Тогда что? — хмыкнул Волошин.

— А я поэтому и говорил о двух жизнях: за одних меня бы расстреляли, а вторую я б потратил на следующих. Глядишь, постепенно и приучились бы об народе думать. — Он лукаво усмехнулся.

— А вы стратег, — покачал головой Волошин.

В этот момент дверь распахнулась, и на пороге показался невысокий пожилой мужичок туберкулезного вида. Из-за его спины выглядывал здоровенный угрюмый детина.

— Привет, Мука! — произнес первый, покашливая.

— Привет, братан!

— Ну, как подопечный?

— Вроде нормально? Скучать не даем — телевизор купил, сейчас умные базары вели. Спроси вот сам! — Мукасей кивнул на Волошина.

— На что-нибудь жалуетесь, Валентин Владимирович? Или просьбы какие есть?

— Разве я имею право на что-нибудь жаловаться? — сердито откликнулся Волошин. Он моментально сообразил, что здесь все зависит от этого человека.

— У всех людей есть права, даже у мертвых, — холодно проговорил Мабуту.

— Разрешите узнать, какие же?

— Быть похороненными! — Мабуту громко рассмеялся своей шутке.

— Может быть, вы мне объясните? — несмотря на то что тот правильно назвал его имя-отчество, Волошин все еще надеялся, что произошло какое-то недоразумение.

— Спрашивайте, может, и объясню!

— По какому праву… — начал было Волошин, но тут же осекся. — Господи, о чем я? Короче говоря, зачем я вам нужен?

— Лично мне вы абсолютно не нужны! — ответил Мабуту.

— Тогда зачем вы меня здесь держите?

— Вы нужны другим людям, и даже очень.

— Выходит, вы выполняете чье-то задание? Сколько же вам заплатили?

— У вас столько наверняка нет, не было, а самое главное — никогда не будет? — хмыкнул бандит. — Ладно, поговорили и хватит! — Он повернулся к Муке: — Как его рожа-то?

— Это не ко мне. Сейчас Зинку позову. — Мукасей сделал один прыжок, но друг его остановил:

— Не суетись, братан. Фома, сбегай-ка за хозяюшкой!

— Момент, шеф! — Тот мгновенно скрылся за дверью.

— Откуда вы знаете, что я не располагаю такими деньгами? — не унимался Волошин.

— Слушай, заглохни, мужик! — рявкнул Мабуту. — Заговоришь, когда спросят, ясно?

— Вполне.

— Здравствуй, Зинуля! — весело обернулся Мабуту навстречу женщине.

— И ты здравствуй! — Она крепко, по-мужски пожала ему руку.

— Как твой пациент, доктор? Скоро ли рожа превратится в лицо?

— Еще пару дней, не меньше. Аль быстрее надо?

— Нет-нет, вполне устраивает! Чем-нибудь помочь? — поинтересовался Мабуту.

— Господи, вы и так столько всего навезли, что даже неловко как-то! — Зина покачала головой.

— Сколько могли, столько и завезли. — Мабуту осклабился. — Надеюсь, не пропадет.

— Вот еще! Кто ж даст добру пропадать? — Зина лукаво улыбнулась.

— Да уж, у такой женщины все в дело пойдет! — Мабуту подмигнул. — Пойдем, братан, побазарим немного, да и ехать пора — дела. — Он двинулся было за скачущим приятелем, но вдруг остановился и многозначительно глянул на Волошина. — Поправляйтесь поскорее, Валентин Владимирович, кое-кто ждет не дождется вашего выздоровления! А еще советую задуматься, есть ли в мире что-то такое, за что можно башку сложить? Только не надо всякой ерунды о Родине, о близких и тому подобного. Тем более что речь-то сейчас совсем о другом, не правда ли?

— А с чего бы мне об этом думать? Меня что, убивать собираются? — Волошин спросил совершенно равнодушно, словно речь шла не о нем, а о ком-то постороннем.

— Мне кажется, такой исход не исключен.

— Сколько вам лет? — неожиданно поинтересовался Волошин.

— Мне? Пятьдесят четыре, а что? — удивился Мабуту.

— Судя по одежде, перстню, дорогим незапыленным ботинкам — то есть приехали вы сюда не на автобусе или электричке, а на машине, наверняка дорогой иномарке, а также по разговору, вы вряд ли занимаетесь честным бизнесом. — Волошин посмотрел ему в глаза.

— Так-так! — оживился Мабуту. — Очень интересно, прямо-таки Шерлок Холмc! Продолжайте, не стесняйтесь!

— Разве приобретенная в колониях чахотка, которая, если судить по постоянному кровавому отхаркиванию, прогрессирует, стоила таких жертв?

— Волошин сделал паузу. — Жить-то ведь осталось совсем ничего, вот и скажите: вы боитесь смерти?

— Странный вопрос! Кто ж не боится костлявой? И пожить, конечно, хочется! — Мабуту хмыкнул и вновь закашлялся.

— А мне уже шестьдесят восемь! Я довольно пожил на этой грешной земле и не боюсь смерти. Правда, остался один должок перед совестью, но, надеюсь, я еще успею расплатиться, а там и помирать можно. — В голосе старика не слышалось горечи или фальшивой бравады, он словно разговаривал сам с собой.

— Красиво излагаете! А мне почему-то не верится! — Мабуту повысил голос. — Смерти он не боится! Зачем же тогда обмолодиться-то решили, а?

— Обмолодиться? — Волошин искренне рассмеялся. — Да только затем, чтобы такие подонки, как ваши заказчики, меня не опознали! Нет, вовсе не из страха перед смертью, а только потому, что я не выдержу, когда меня станут пытать, и проговорюсь!

— А ты ничего мужик, с характером! — уважительно заключил бандит, а потом миролюбиво поинтересовался: — Слушай, и чего ты такого знаешь, что они так сильно хотят тебя заполучить, да еще такие бабки платят?

— Вот их бы и спросили!

— У нас так не принято: меньше знаешь — дольше живешь.

— Ну, а сейчас что изменилось? Любопытство заело или, может, мысль мелькнула?

— О чем эте ты, мужик? — нахмурился Мабуту.

— Я могу заплатить больше! — Волошин ехидно усмехнулся, потом тяжело вздохнул. — К сожалению, вы угадали: у меня таких денег не было и не будет. Как говорится, сапожник без сапог…

— О чем это ты? — переспросил тот.

— Да так, ни о чем. — Волошин почувствовал, что сболтнул лишнее, и выпалил первое, что пришло на ум: — Раньше я бухгалтером работал!

— Ну-ну! — хмыкнул Мабуту и недоверчиво глянул ему в глаза, потом вздохнул, стукнул ладонью по спинке кровати. — Будь, старый! — бросил он и поспешил к выходу…

Оставшись наедине с Мабуту, Мукасей покачал головой.

— Мне казалось, ты знаешь, о чем речь.

— Ни к чему мне это! — буркнул тот.

— Что, крутой заказчик? На тебя не похоже, чтобы ты стал кого-то бояться!

— А я и не боюсь! Просто не сую нос не в свое дело: попросили, предложили неплохие бабки, я выполняю заказ, а остальное мне до фени.

— Ну чего раскипятился? Это я так, к слову. Просто стало любопытно. — Мукасей пожал плечами.

— Вот и мне тоже интересно! — Мабуту вдруг весело засмеялся. — К чему бы это?

— К тараканам!

— Точно, к тараканам! — кивнул Мабуту.

Через пару дней приехали Фома с Бритым, привезли фотоаппарат со вспышкой, и Бритый профессионально снял Волошина.

— С чего это вдруг, на Доску почета, что ли? — спросил Волошин.

— И как ты догадался? — с серьезной миной отозвался Фома. — Совершенно верно: на Доску почета! — Он хохотнул, подмигнул Бритому, и они вышли из комнаты.

— Как я понимаю, скоро его заберут? — перехватил ребят Мукасей.

— Точно, Мука, завтра освободим вас от вашего квартиранта, — ответил Фома. — Так что присматривай повнимательнее, чтобы не сбежал в последний момент.

— Вряд ли он отважится, но учту. Во что его одеть?

— Я все привезу.

— Как скажешь. Мабуту приедет с тобой?

— Нет, только я. А с Мабуту увидитесь на следующей неделе; он говорит, что хочет с тобой поохотиться.

— Ну, братан! Обязательно что-нибудь придумает! — улыбнулся довольный Мукасей. — А у меня и ружья-то нет!

— Тоже мне забота… Ладно, бывай! — Фома крепко пожал калеке руку.

— Будь здоров и не кашляй, — осклабился Бритый и похлопал Мукасея по плечу. — Как техника, не барахлит? — кивнул он на кресло.

— Пашет, как часы. Заглядывай, Бритый!

— Как только, так сразу! Что передать Мабуту?

— Привет от нас с Зиной, больше нечего. — В голосе Муки послышалась грусть.

На следующий день ровно в одиннадцать Мабуту собственной персоной явился в номер Григория Марковича.

— Что, заждался? — спросил Мабуту, протягивая руку.

— Странно видеть вас в одиночестве, — усмехнулся Григорий Маркович.

— Они и сейчас при мне, просто остались за дверью, чтобы не мешать нашему разговору.

— Неужели все на мази?

— Мабуту всегда держит слово! Вот его документы, виза, заключение врача… — Он вытащил из внутреннего кармана пачку бумаг.

— Врача? Это еще зачем? — удивился Григорий Маркович.

— А как вы хотели его везти? Он же сдаст вас при первой возможности! Вот шприц с сильным снотворным, часа два проспит как убитый.

— Но этого же мало!

— Не беспокойтесь, все продумано. Вколете ему при подъезде к аэропорту, до отлета останется ровно полтора часа. А в самолете, думаю, проблем не будет: рейс-то не аэрофлотовский.

Вот ваши билеты: первый класс, компания предупреждена, что среди пассажиров будет лежачий больной.

— Вот это сервис! Предусмотрели все до мелочей. Прошу, ваши премиальные! — Григорий Маркович протянул пачку стодолларовых купюр: — Здесь двадцать тысяч.

— Благодарю! — Мабуту небрежно сунул деньги в карман.

— Кто отвезет меня в аэропорт?

— Фома и отвезет, заодно и подстрахует. Через полчаса спускайся к центральному выходу, он тебя встретит. Да, чуть не забыл! — Мабуту сунул руку под мышку и вытащил оттуда пистолет Макарова. — То, что просил. В аэропорту отдашь Фоме. Чтобы все выглядело натурально, поедете на «скорой помощи».

— Спасибо огромное! Надеюсь, не в последний раз… — Григорий Маркович с чувством пожал ему руку.

— Кто знает! Как Бог распорядится. — Мабуту пожал плечами. — Удачи! — Он не спеша удалился.

— Она действительно понадобится! — пролепетал Григорий Маркович почему-то взволнованным голосом.

Вещей у него не было. Аккуратно сложив документы в дипломат, он предупредил дежурную, что уезжает. Та появилась почти мгновенно, окинула взглядом номер:

— Вот бы все выезжали, как вы. Иногда та кое после себя оставляют

— просто жуть. — Она вздохнула.

— Все зависит от человека. — Григорий Маркович вытащил из кармана десять долларов и протянул дежурной.

— Ну зачем? — застеснялась она, тем не менее довольно резво, словно испугавшись, что постоялец передумает, взяла купюру и мгновенно спрятала в карман. — Спасибо! Приезжайте еще, будем рады!

— Непременно! — кивнул Григорий Маркович.

— Счастливого пути!

Он вышел из отеля и, сразу же увидев машину «скорой помощи», заспешил к ней. За рулем сидел Фома, а рядом с ним — Волошин, рука которого была пристегнута к ручке дверцы.

— Привет, Фома!

— Здравствуйте! Поехали? — Фома бросил нетерпеливый взгляд на часы.

— Да, только мы с ним сядем в салоне, — заявил Григорий Маркович.

— Хозяин — барин! — Фома повернулся к Волошину: — Смотри, тихо мне, как договорились! — Он отстегнул наручники. — Пересаживайся и без фокусов, а то шею вмиг сверну! Понял?

— Как не понять? — Волошин вздохнул, запахнул дубленку, вышел из машины и сел в салон. Рядом с ним уселся и Григорий Маркович.

— Поехали! — скомандовал он, и машина тут же тронулась с места.

— Может, вы мне скажете, куда меня везут? — спросил Волошин, вовсе не надеясь на ответ.

— А как вы думаете? — с улыбкой спросил Григорий Маркович.

— К вашему шефу, вероятно.

— Вот видите, сами догадались. Счастливчик!

— Почему это?

— Перед вами открываются такие возможности — любой позавидует.

— Интересно, какие? — Волошин говорил равнодушным тоном; по всей видимости, он примирился с собственной судьбой.

— Безбедная жизнь, машина, яхта, слуги… — мечтательно начал перечислять Григорий Маркович.

— Я, в общем-то, привык сам заботиться о себе, — спокойно прервал его Волошин. — Ваш хозяин находится за границей, не так ли?

— Снова угадали!

— Может, хотя бы страну назовете? Все равно узнаю, когда будем взлетать.

— А я и не собираюсь скрывать: мы летим в сказочный Сингапур. — Григорий Маркович улыбался, не обращая внимания на настроение и тон собеседника.

— Как же вам удалось устроить все: документы, визы, билеты? Кстати, как мое новое имя? И почему вы так уверены, что я не подниму шум в аэропорту?

— Уверен, вы будете вести себя тише воды ниже травы. — На лице Григория Марковича не мелькнуло и тени сомнения.

Волошин исподлобья глянул на него, да так, что Григорий Маркович добрым словом вспомнил дальновидного Мабуту. Он опустил стеклянную перегородку и обеспокоенно спросил Фому:

— Мы не опаздываем?

— Прибудем тютелька в тютельку! — усмехнулся тот. — Да и ехать-то осталось минут десять-пятнадцать: у нас же спецмашина. — Он гоготнул и тут же выругался. — У, черт!

— Что? — нахмурился Григорий Маркович.

— Гаишник со своей дурацкой палкой! — Фома сплюнул сквозь зубы.

— Может, не нам? — с надеждой произнес Григорий Маркович.

— В том-то и дело, что нам. Видать, что-то случилось. Ладно, документы в порядке, только бы этот не вякал!

Григорий Маркович повернулся к Волошину и откинул полу пальто — за поясом у него торчала рукоятка пистолета.

— Вот что, Валентин Владимирович, не вздумайте преподнести мне сюрприз — пристрелю, пикнуть не успеете! — Он говорил чуть ли не шепотом, в упор глядя на Волошина.

Сначала старик хотел что-то ответить, но потом передумал и бесстрастно пожал плечами, однако стоило Григорию Марковичу отвернуться и посмотреть, что происходит за окном, как старик мигом перевел взгляд туда же. Волошин ожидал увидеть пост ГАИ и по крайней мере двоих сотрудников, но, к своему глубокому сожалению, увидел только одного.

— В чем дело, лейтенант? — с улыбкой бросил Фома. — Подвезти в аэропорт за пузырем?

— Ты как в воду глядишь! — ответил тот. — Подбросишь?

Григорий Маркович невольно вздрогнул, услышав голос сотрудника ГАИ. Этот голос он запомнил на всю жизнь: он принадлежал Савелию. Григорий Маркович побледнел и попытался рассмотреть милиционера, но тот стоял вполоборота, так, что лица не было видно. Почуяв неладное, Григорий Маркович сунул руку под пальто, нервно вцепился в рукоятку пистолета и напряженно замер.

— Садись, лейтенант! — Фома кивнул на сиденье рядом.

— Если не возражаешь, я бы лучше поехал в салоне, а то еще на начальство наткнемся, — попросил гаишник.

— Как знаешь!

Савелий (а это, конечно же, был он) знал, что в машине трое: Волошин, Григорий Маркович и этот водитель, человек Мабуту. Он прошел мимо боковой двери и, чтобы водитель, наверняка следивший за ним в смотровое зеркальце, ничего не заподозрил, сделал выразительный жест, якобы желая помочиться.

— А, черт бы тебя побрал! — сквозь зубы процедил Фома. — Он еще и поссать решил!

— Ты что-то сказал? — нахмурился Григорий Маркович, но Фома не успел ответить: задняя дверца неожиданно откинулась.

Савелий сразу же обратил внимание на руку Григория Марковича под полой пальто, а также прочитал в его глазах такую решимость, что понял: миром здесь явно не кончится.

— Без глупостей! — выкрикнул он, выхватывая «Стечкина».

Григорий Маркович сразу припомнил эту фразу, что вырвалась из уст Савелия в тот самый день, когда он пришел за Ланой и вещами, чтобы бежать за границу. Не раздумывая, он выхватил пистолет, и в этот же момент его прошила короткая очередь. Еще двумя сквозь стеклянную перегородку Савелий прикончил Фому. Тот умер мгновенно, не успев даже ничего сообразить.

Умирая, Григорий Маркович все-таки сделал несколько выстрелов и ранил Волошина. Он повалился ничком на бездыханное тело Григория Марковича.

Савелий влез внутрь, бросил цепкий взгляд на распростертые тела и наклонился над Волошиным.

— Товарищ Иванов! — Савелий едва не плакал от бессилия.

— Кто ты? — Волошин приподнял голову, корчась от боли.

— Это я, Сидоров! Помните?

— Сидоров? — Старик встрепенулся: — Из клиники?

— Да!

— А ну-ка покажи плечо. Савелий вспомнил про наколку и тут же обнажил плечо.

— Да, это ты! Снова пытаешься спасти меня, но на этот раз неудачно! — Он закашлялся, изо рта тоненькой струйкой Сочилась кровь. Видно, задето легкое.

— Все будет хорошо: сейчас приедут врачи, — пытался подбодрить его Савелий.

— Нет, со мной кончено, и мы оба прекрасно это знаем. Слушай и… запоминай. У меня… — С каждым словом он становился все слабее и слабее, — никого… нет из родных, кроме… внучки, перед которой я в неоплатном долгу. Я отказался от нее… потому что мой сын женился… на уголовнице. Сейчас я бы… попросил у него и у нее прощения, но… его нет в живых… и она погибла. А внучка живет у… тетки, сестры ее матери. Разыщи ее! Умоляю! Разыщи и… позаботься о ней!

— Молчите, вам нельзя разговаривать, — пытался урезонить его Савелий, прекрасно понимая тщетность своих стараний.

— Мне сейчас… все можно! Не мешай говорить! Дай слово, что… выполнишь… мою просьбу. Дай!

— Клянусь!

— Я верю тебе! А теперь слушай и запоминай… это номер банковского счета: три.. . три… шесть-семь… семь-шесть, код… один-два… семь-ноль, кодовое слово… для каждой… операции: «природа»… «внучка»… «космос»… «земля»… Основное слово — «внучка». Понял, «внучка»! Если… слова поставить вместе… точно в таком порядке… а основное слово последним… то можно… полностью… закрыть счет.

Казалось, старик вот-вот умрет. Голос его был уже почти не слышен, но вдруг он снова заговорил из последних сил:

— Десять миллионов долларов… внучке… откроешь ей счет… на жизнь и образование… в Америке. Остальные деньги… потрать на борьбу… с мафией. Это мое… завещание! Обещай!

— Обещаю! — твердо заверил Савелий. — А где этот счет?

— В швейцарском банке. «Олд свис бэнк»… Около двух миллиардов долларов!

— Миллиардов! — воскликнул Савелий.

— Да, миллиардов!.. И отомсти… за мою смерть! Слышишь… отомсти!

— Клянусь!

— Спасибо, Сидоров! — Старик широко открыл глаза, поднял их на Савелия и вдруг воскликнул: — Господи, чуть не забыл… Помоги! — Он попытался задрать свой свитер. Савелий решил, что он хочет взглянуть на рану. — Быстрее! — Когда тело старика оголилось, он стал ощупывать левый бок. — Помоги сорвать!

Савелий, все еще ничего не понимая, тоже начал ощупывать его и неожиданно дотронулся до какой-то материи.

— Что это? — выдохнул он.

— Сорви: под ней… ключ! — прошептал Волошин.

Наконец Савелий понял, что эта материя — специальный лейкопластырь, совершенно незаметный на теле и очень прочный. Под пластырем оказался плоский ключ причудливой формы.

— Это от сейфа… абонирован на том же счете… Код ты уже знаешь… — Он вновь начал задыхаться. — Контрольное слово «внучка»!

— «Granddaughter»? — Савелий предположил, что кодовое слово следует набирать по-английски.

— Нет!.. «Внучка»! — резко возразил Волошин. — Я… не знаю… что в… сейфе… — Силы оставили его, и он замолчал, прикрыв глаза, но через мгновение вновь открыл их, уставился на Савелия и улыбнулся. — Хотя ты и не… Сидоров, но я… верю тебе!

Савелий сконцентрировался и попытался воздействовать на раны Волошина. Ничего не получалось, но Волошин вдруг перестал стонать и вновь открыл глаза.

— Мне совсем не больно! — твердым голосом произнес он и догадался:

— Я знаю, это сделал ты!

— К сожалению, ничего больше не могу! — Савелий тяжело вздохнул.

— Ты ж не Всемогущий! — Волошин улыбнулся. — Прости меня. Боже, что не веровал! Все равно ты всегда был во мне! Не оставляй мою внучку. Господи! — Он говорил ровным голосом и спокойно, словно и не было пробитого легкого, а изо рта не сочилась кровь.

И вдруг в памяти Савелия ожила история, рассказанная Волошиным в больнице. Он нахмурился и спросил:

— А как зовут вашу внучку?

— Розочка! — побледневшими губами прошептал Волошин, счастливо улыбнулся, в последний раз посмотрел на Савелия, крепко стиснул его руку и затих навсегда. Савелий закрыл ему глаза и прошептал:

— Упокойся с миром! — А затем добавил: — Раб Божий Валентин…