Золушки для холостяков

Глава 7

Иногда, глядя на мою энергичную подружку Альбину, я думаю: а почему же я сама в ее возрасте была совсем другой? Почему я толком не знала, чем мне было бы интересно зарабатывать на жизнь? За кого хотелось бы в идеале выйти замуж? Чего добиться, к чему прийти?

Я всегда была спонтанной, я думала, что придет время, и я влюблюсь именно в того, кто мне нужен. И найду свою работу. Уверенно займу свою нишу – только не стоит торопить события. И к чему я в итоге пришла? Мне двадцать девять лет, опасный возраст, предшествующий комплексу тридцатилетия. У меня ничего нет за душой, кроме съемной квартиры и шкафа, доверху забитого шмотками, продав которые я могла бы купить не самый плохой автомобиль (но это только теоретически, потому что мои ношеные шмотки никто не купит). Я не была замужем, у меня нет детей. У меня было черт знает сколько мужчин, но ни один не оставил в моей душе хоть какой-нибудь, пусть даже трагический, след. Я живу ровно и скучно, я точно знаю, что завтрашний день не принесет никаких новостей, кроме новых попоек, новых клубов и новых бойфрендов. Я – типичная прожигательница жизни, и, скорее всего, меня ждет одинокая старость, единственной отрадой которой будут бесконечные воспоминания о былых горячих деньках.

Аля другая.

Она тоже не против отправиться в субботу в клуб «Пропаганда», напиться почти до беспамятства, порвать ночь в клочья с брюнетистым незнакомцем, а потом встретиться за поздним завтраком с подружками и делиться ночными впечатлениями, весело и сонно.

Однако ее легкомысленность обманчива, потому что у Али есть четкая жизненная стратегия.

В отличие от меня.

Мы сидели в модном баре «Постскриптум», курили яблочный кальян на молоке, и Альбина рассказывала о своем новом любовнике (впрочем, она с ходу принялась называть его «любимый», хотя ранее адептом романтической дури не слыла). А я молча слушала и восхищалась. Ну почему так получается – у меня, взрослой бабы, в личной жизни – черт-те что, а эта малолетка уверенно и мудро строит конструктивные отношения с серьезным, обеспеченным мужчиной! И все у нее распланировано на пять лет вперед.

– Он предложил мне подписать контракт на пять лет, – говорила Аля, – эксклюзивный.

– Ты имеешь в виду брачное соглашение? – не смогла удержаться я. – Такой срок он тебе отпустил?

– Я имею в виду продюсерское соглашение, дура набитая, – огрызнулась Альбина. – Если я его подпишу, то буду иметь право работать только с ним, с Гришкой.

– А тебе это вообще надо? – засомневалась я. – Я, конечно, ничего в музыкальном бизнесе не понимаю…

– Если не понимаешь, то и не лезь! – отрезала Аля.

Я на нее не обиделась. Я знала, что ее беспричинная агрессия на самом деле обусловлена тем, что она сама не уверена в правильности собственного решения.

– На самом деле у меня тоже есть сомнения, – вздохнула Аля, – то есть, с одной стороны, я понимаю, что я еще никто и ему нужны какие-то гарантии. Он же в меня вкладывает не только труд, но и личные деньги. А с другой стороны… Гриша неопытный продюсер. Вдруг у него ничего не получится? Через пять лет мне будет сложно начать все сначала.

– Почему? – удивилась я.

– Потому что через пять лет я уже буду слишком старой для шоу-бизнеса, – простодушно объяснила она мне, почти тридцатилетней.

– Сволочь ты, Алька, – усмехнулась я.

– Такова жизнь, Настена… А все же как бы на моем месте поступила ты?

– Не знаю, – замялась я. – Алька, мне сложно тебе советовать. Но если обратиться к интуиции… Почему-то мне кажется, что здесь что-то не так.

– Что ты имеешь в виду? – напряглась Альбина.

– Слушай, а может быть, тебе ограничить его хотя бы тремя годами?

– А пойдет ли он на это?.. Настька, я чувствую, что сейчас нахожусь на самом важном перепутье в жизни. Если я сейчас сделаю что-то не так, то все испорчу.

Борис Сыромятин был для меня самым близким и самым далеким человеком одновременно.

С одной стороны, я знала о нем все. Если, конечно, в неопределенную категорию «все» вкладывать не фактический материал его жизненного резюме, а те особенные секретные тонкости, которые знают друг о друге только самые близкие люди.

Я знала, что он любит жирную узбекскую кухню и терпеть не может аскетичную японскую. Я знала, что у него под левым коленом есть тонкий белый шрам – повредил ногу во время катания на гидроцикле. Я знала, что брюнеток он любит больше, чем блондинок (во всяком случае, очень на это надеялась). Я знала, что просыпаться он любит под французский шансон. Я много чего еще знала: что невинности он лишился в пятнадцать лет с одноклассницей, что его трижды выгоняли из университета из-за безалаберности, что каждую субботу он ездит в Битцу на конные прогулки, и всегда в эти дни в его кармане тает тростниковый сахар, который он везет в подарок кобылке по имени Удача.

Я знала о нем все.

С другой стороны, я не знала о нем ничего.

Так повелось, что встречались мы раза три в неделю. Я делала вид, что такой расклад вполне меня устраивает, хотя, если бы он предложил видеться каждый день, я была бы обеими руками «за». Но Сыромятин ссылался на работу и вызванную ею катастрофическую усталость.

– Но у тебя не такая уж и большая занятость, – удивлялась я, – тебя после обеда в офисе никогда не застать.

– Журналиста ноги кормят, – улыбался он. – Настя, если бы я работал только в журнале, то давно умер бы от голода. И мы бы с тобой уж точно не смогли бы тусоваться в ресторанах и кино.

– И чем же ты зарабатываешь? – Меня интересовало все, что относится к моему мужчине.

А он почему-то не спешил делиться со мной информацией.

– Это совсем не интересно, Настена. Чего я только не делаю, и фотографирую, и перевожу, и пишу. Не стоит это твоего внимания.

Мне было обидно, а он этого не понимал.

Альбинка и Таня говорили, что я не права. И что если я и дальше буду столь безапелляционно требовательной, то Сыромятин свинтит от меня к какой-нибудь более понимающей красотке.

– Странная ты, Настя, – Татьяна смотрела на меня во все глаза, – раньше ты такой никогда не была. Это же несовременно – держаться за мужскую брючину, когда вокруг тебя целый мир. У тебя должна быть своя жизнь, насыщенная и интересная. А Сыромятин твой – только часть этой жизни, и не более того.

– Ты начиталась феминистских трактатов, что ли? – насмешливо удивилась я.

– Между прочим, мы с Димкой тоже пару раз в неделю всего и видимся.

– Ну, это скорее не из-за него, а из-за тебя, – возразила я, – ты у нас гулена, и одного Димки тебе явно маловато.

– Ну почему, ему тоже так удобно. Он же фотограф, постоянной работы у него нет, он жутко устает.

– И мы с Гришей тоже, – вырвалась на передовую Альбина, – по телефону разговариваем почти каждый час. А так… У него то переговоры, то он ездит смотреть новые студии, то проводит какие-то кастинги.

– Разве он не только с тобой работает? – удивилась я.

– Сейчас да, но в будущем планирует раскручиваться, – лаконично объяснила Аля.

– Значит, вы думаете, что это нормально? – уточнила я. – То, что он мне так мало времени уделяет.

Альбина и Танька в унисон заохали и развернули наигорячейшую дискуссию о том, что современные отношения между мужчиной и женщиной – это вам не страсти Ромео и Джульетты и не медленно разгорающаяся любовь мистера Дарси и Элизабет Беннет. В современной Москве так: либо ты получаешь все и сразу же, либо тебя лаконично отвергают, предпочтя кого-нибудь еще. А если будешь сопли жевать, вместо того чтобы активно действовать и, как пропагандируется в известном рекламном ролике, брать от жизни все, – то так и останешься на жизненной обочине.

– Ты слишком многого от него хочешь, – рассудила Танька, – он же современный мужик. У него дел по горло и вечный стресс. Ему надо ухитряться держаться на плаву, а тут ты со своими проблемами.

– То есть ты думаешь, что он меня любит? – На самом деле задавать такой вопрос Таньке, которая в глаза Сыромятина не видела, было по меньшей мере глупо.

И все же сердце мое совершило сложнейший акробатический кульбит, когда она, нахмурившись и будто бы и вправду проанализировав поступившую к ней информацию, ответила:

– Я думаю, что, скорее всего, да.

Любовь – это маятник, который услужливо доставляет тебя от безысходной депрессии к бездумному блаженству. Вчера я была самой несчастной женщиной в Москве, ненавидящей телефонные аппараты за то, что они либо не звонят, либо говорят не тем голосом, который я жажду услышать. А сегодня я парила над весенним грязным асфальтом, ела на улице эскимо, несмотря на то что ветер был холодным и на мне не было шарфа, болтала, смеялась и готова была расцеловать всех встречных прохожих.

Вроде бы все было хорошо, и отношения наши развивались с закономерной неторопливостью классического сентиментального романа. Но одна тревожная мысль все же не давала мне покоя и мешала насладиться близостью мужчины, который из разряда «волнующее развлечение» давно перешел в категорию «возможная любовь».

Его «бывшая».

Женщина, которая, по слухам (распускаемым одинокими редакционными барышнями), сломала ему жизнь и оставила на его сердце незаживающее, больно саднящее клеймо.

Когда я об этом задумывалась, мне становилось так обидно, что хотелось плакать. Пусть я знала, что нравлюсь ему, пусть все у нас было в целом замечательно (великолепный секс, почти полное доверие, сотни эсэмэсок в день и шутки, понятные только нам одним), но все равно я не могла бы сказать наверняка, любит ли меня Борис Сыромятин. Иногда мне казалось, что точно – да. В такие моменты я словно на невидимых крыльях летала, и все бытовые неурядицы казались не стоящими внимания мелочами. С моей физиономии не сходила блаженная улыбка идиота, который настолько погружен в свой примитивный, но светлый внутренний мир, что просто не замечает внешних проблем. Я была невинным маленьким ребенком, для которого каждое мгновение было интересной новостью, а жизнь состояла сплошь из открытий.

Но иногда я вспоминала, что до меня у него была другая, та, на которую он, возможно, смотрел иначе, еще более нежно, к которой он был привязан настолько болезненно, что, возможно, ее призрак в один прекрасный день вытеснит из его жизни реальную меня. Когда я думала об этом, мне становилось страшно. Мое настроение портилось, как погода в горах, и я без повода начинала к Сыромятину придираться. Он относился к моим нападкам снисходительно, говорил: у тебя, мол, Настя, характер сложный. Знал бы он, в чем именно состоит основная сложность, – так, может быть, перестал бы меня мучить, сам не отдавая себе в этом отчета. Либо успокоил бы меня раз и навсегда, либо набрался бы мужества сделать неприятное признание, после которого мы снова стали бы абсолютно чужими.

Может быть, логичнее всего было бы с ним обо всем этом поговорить, но я никак не могла набраться смелости.

Я прекрасно понимала, что женщина, злобно сравнивающая себя с былыми пассиями своего кавалера, заведомо обречена на провал. Потому как то, что осталось в прошлом, – не считается. Прошлого не существует – так учит восточная философия.

И я бы никогда – поверьте мне, никогда! – не стала расспрашивать Бориса о ней.

Если бы в один прекрасный день не обнаружила ее нижнее белье в шкафу моего мужчины.

Разумеется, я не рылась в его вещах в смутной мазохистской надежде найти там какую-нибудь улику, намекающую на возможность его измены. Дело было так: он оставил меня в своей квартирке на Сретенке, а сам отправился в гастроном, чтобы закупить продукты для романтического ужина. Предполагалось, что в его отсутствие я буду наслаждаться ненавязчивым обществом телевизора, а также вымою голову и поставлю на запись видик, поскольку Сыромятину не хотелось пропустить какой-то баскетбольный матч. И вот в ванной я обнаружила полное отсутствие полотенец. Без задней мысли открыла шкаф и… на самом видном месте увидела кружевной бюстгальтер, который мне, ясен пень, не принадлежал.

Первой моей реакцией была острая кислородная недостаточность и резкий выброс адреналина в кровь. Потом брезгливо, двумя пальчиками я приподняла бюстгальтер, этот жалкий символ моей непутевости, чтобы получше рассмотреть предмет, который, возможно, станет причиной разрыва с Сыромятиным.

Был он сиреневым и явно очень дорогим. Мне также пришлось констатировать, что грудь его хозяйки была несравнимо больше моей собственной – мне о таком размере приходилось только мечтать. Модные прозрачные лямочки. Кружева ручной работы. Я поднесла кружева к лицу – теперь всю оставшуюся жизнь буду ненавидеть аромат духов «Ультрафиолет» от Пако Рабанна.

Не надо было этого делать, но я не удержалась и приложила бюстгальтер к себе. Жалкое зрелище – что и следовало ожидать.

В замке повернулся ключ.

Я даже не потрудилась спрятать находку обратно в шкаф, потому что точно знала – промолчать у меня не получится. Так вот и получилось, что вошедший Сыромятин, румяный, веселый, нагруженный шуршащими пакетами, застал меня перед зеркалом, почти голую, с чужим лифчиком в руках.

И сначала он развеселился было, но потом разглядел бюстгальтер повнимательнее и переменился в лице. Я смотрела на него – спокойно и выжидательно. Я надеялась, что он рассмеется, положит пакеты на стол, а потом подойдет, притянет меня к себе, ласково обзовет дурындой и скажет, что эту вещицу оставила у него сестра или двоюродная племянница. Тогда я ему поверю, и все у нас будет хорошо.

Но Борис, вздохнув, спросил:

– Откуда это у тебя?

Я кивнула в сторону распахнутого шкафа:

– Извини. Я не хотела рыться в твоих вещах, мне просто понадобилось полотенце.

Он прямо в уличных ботинках протопал в комнату – на светло-бежевом ковровом покрытии оставались мокрые грязные следы. Аккуратно сложил пакеты на диван. Достал из буфета початую бутылку коньяку, налил себе в винный бокал. Я смотрела на него во все глаза, никогда не видела Сыромятина таким. Он казался мне самым адекватным и психически уравновешенным человеком на земле.

Он скинул куртку, уселся за стол, залпом выпил золотистую жидкость. И сказал:

– Мы жили вместе. Настя, ты меня пойми, если можешь. Тебе не к кому ревновать.

Я перевела взгляд с него на сиреневый бюстгальтер, который все еще держала в руках. Может быть, и не к кому, зато у ревности моей была конкретная форма.

– Я больше с ней не общаюсь… То есть перезваниваемся иногда, но между нами давно уже ничего нет. Просто друзья.

– Просто друзья не хранят в шкафах нижнее белье друг друга, – пробормотала я, наконец отшвыривая лифчик в сторону.

Он поморщился так болезненно, как будто бы я швырнула на пол ни в чем не повинного крошечного щенка. Эта гримаса была для меня как пощечина.

– Я попробую объяснить, – вздохнул он, – ты уж выслушай меня, пожалуйста. А там уже сама решишь, стоит ли связываться со мной таким…. Не хочешь выпить?

Я беспомощно кивнула. Он вынул из шкафа второй бокал и плеснул в него коньяку. Что-то подсказывало, что вечер будет грустным и пьяным.

– Где-то там в пакетах есть сыр, – сказал он, – нарежешь?

– Потом разберемся с сыром, – я уселась в кресло напротив него, – мне сейчас ничего в горло не полезет. Лучше расскажи.

– Ну ладно. – На меня он не смотрел. Взгляд Сыромятина уперся в сервант, за пыльноватыми стеклами которого были аккуратно расставлены разнокалиберные бокалы. – Я тебе уже говорил, что те сплетни, которые ходят обо мне в редакции, несостоятельны. Я вовсе не герой-любовник, не половой гигант. И с женщинами мне не везет. Когда-то была одна… Особенная… И вот после нее ничего у меня не клеится.

Меня затошнило. Бокал пришлось поставить на стол. Неужели все вот так вот и закончится? Его обидным, прямолинейным монологом? Особенная… А я? Я разве не особенная для него? Просто одна из тех, с которыми ему «не везет»?

– С самого начала наш роман был обречен. Мы познакомились на презентации в галерее антиквариата почти два года назад.

А я ведь помнила ту статью. «Открытие галереи китайского антиквариата… в интерьерную моду снова входят этнические мотивы». На освещение этого события мог отправиться любой корреспондент нашего журнала, в том числе и я. Если бы я поехала писать о китайском антиквариате, Борис Сыромятин никогда не познакомился бы с той, что носит сиреневые лифчики и пользуется духами «Ультрафиолет». Если бы я не была столь ленивой, читала бы все приходящие в редакцию пресс-релизы, вместо того чтобы просто выбрасывать их в мусорное ведро или вероломно подкладывать на столы других журналистов… если бы я была организованной, собранной и любила свою работу, ничего подобного не произошло бы.

Как это глупо. Зачем я занимаюсь самоедством? От судьбы не уйдешь – если бы Сыромятин не пошел в галерею китайского антиквариата, то он мог бы познакомиться с этой женщиной в любом другом месте.

– Она была женой очень богатого человека. Я с такими девушками вообще не общаюсь обычно, потому что понимаю: ну что я могу им дать? На ней была такая шуба и такие туфли… Туфли с шубой – символ шика. И тонкие щиколотки. Но она сама зачем-то ко мне подошла.

Ненавижу богатеньких девочек. Тех, кому не надо когтями вырывать у судьбы материальное благополучие, тех, кому и так все дано. И все, что от них требуется, – быть красивыми и оригинально разбрасывать направо и налево кем-то заработанные большие деньги: «шубка с туфельками», подумать только! «Тонкие щиколотки»! Да у меня у самой щиколотки не хуже, разве я виновата в том, что живу, черт побери, в Ясеневе и каждый день полтора часа провожу в метро?! Интересно, эта фря в шубе когда-нибудь спускалась в подземку в час пик? Или тепличные создания вроде нее ездят исключительно на «Мерседесах» представительского класса, управляемых профессиональными шоферами?

Я почти никогда не ношу каблуки. Не потому, что мне не идут, а потому что к вечеру от таких туфелек начинают ныть ноги. Я рабочая лошадка, и растоптанные кроссовки – вот мой удел.

– Я влюбился. Она тоже. Я предлагал ей развестись, но она только посмеивалась. Что ей было ловить в моей квартирке, когда она сама жила в пятиэтажном коттедже?

Ну, конечно, так я и думала. Такие девочки меряют жизнь не эмоциями и чувствами, а условными единицами. Если бы она связала свою жизнь с Сыромятиным, то фиг бы ей удалось носить туфельки с шубой.

– Мы не так-то долго и встречались. Меньше полугода. А потом случилось ужасное – нас застукал ее муж. Его охранники меня избили, и даже ей немножко досталось.

– Бедненькая, – невольно вырвалось у меня.

Борис посмотрел на меня укоризненно, всем своим видом демонстрируя, что моя саркастическая улыбка здесь неуместна.

– После этого муж ее бросил. Выгнал из дома и обанкротил. Мы расстались.

– Почему? Раз она стала свободной, почему вы не могли быть вместе?

– После всего этого у нее немного поехала крыша, – вздохнул Боря, – она все время говорила о деньгах. Волновалась, как же она теперь будет жить? У нее, конечно, оставались какие-то запасы, но немного, тысяч пять долларов всего. А тратила она очень быстро.

Тысяч пять долларов. Для избалованной девки в шубе и туфлях это ничтожная сумма, годная лишь для того, чтобы бездумно спустить ее на побрякушки. А для меня – целое состояние. Моя официальная зарплата – четыреста пятьдесят условных единиц ежемесячно. Еще долларов триста удается заработать рекламными репортажами. Чтобы накопить пять тысяч, мне придется чуть ли не полгода экономить на милых женских радостях типа внепланового шопинга.

– Наверное, тебя это раздражает, – виновато улыбнулся он, – но ведь ее тоже можно понять. Она жертва обстоятельств. Она просто привыкла жить вот так, и все. Совершенно не умела экономить. Когда у нее были деньги, она о них и не задумывалась. А когда кончились – то вдруг стали для нее смыслом жизни. Настя, это было невыносимо. Она все время говорила о деньгах, о том, как бы ей их раздобыть. С ней стало невозможно общаться.

– Я чего-то не поняла, ты жалуешься, что ли? – усмехнулась я. – Неужели ты раньше не понимал, что руководит такими вот девочками? Она вышла замуж по расчету, а тебя завела в качестве развлечения. Деньги всегда были для нее смыслом жизни, просто ты этого не замечал. Потому что смотрел на ее щиколотки.

Мне инстинктивно хотелось уколоть его побольнее, но Сыромятин даже не обиделся.

– Да, многие мои друзья так думали. Они говорили, что только сумасшедший мог связаться с такой девицей. И только я один разглядел в ней ранимого человека, загнанного в угол.

Я еле удержалась от рвавшегося наружу неприятного сухого смешка. Надо же было так выразиться – «загнанный в угол ранимый человек»! И о ком это все – об изнеженном создании, которое зябко кутается в норковую шубу и не знает, что это такое – каждый день вставать в половине седьмого утра, чтобы успеть кое-как помыть голову перед отбытием в офис.

– Она хотела вернуться к мужу, оставила меня. Но тот ее не простил. И тогда она решила найти себе нового мужа-миллионера.

– Несомненно, ей это удалось, – хмыкнула я, – на продавца всегда найдется покупатель.

– Не удалось, – развел руками Боря, – до сих пор не удалось. Она, бедная, мается, мечется. Отирается по каким-то ночным клубам. Все надеется, что ей попадется богач, который ее полюбит. Иногда у нее бывают подходящие любовники, но почему-то никто из них не хочет на ней жениться.

– Неудивительно, – ухмыльнулась я, – кто же захочет жениться на девушке, которая обшаривает сомнительные клубы в поисках живого воплощения роскоши и готова на все, чтобы прыгнуть к подходящему объекту в постель. Кому нужна жена, которая давно пошла по рукам?

– Не надо так о ней, – вяло попросил он, – она несчастный человек… И я тоже.

– Ну а ты здесь при чем? – Не обращая внимания на неодобрительный взгляд Сыромятина, я подлила себе коньяку. – До сих пор ее любишь?

Я посмотрела на сиреневый бюстгальтер, валяющийся в углу, в пыли, и у меня тоскливо сжалось сердце. Ну и что мне теперь делать? Хотя что делать – это как раз понятно. Встать, вежливо попрощаться, постаравшись не опуститься до бытового хамства и завистливых оскорблений, собрать свои вещички, которые уже успели прижиться в его квартире (зубная щетка, фен, крем для лица, халат), лаконично попрощаться и больше никогда не отвечать на его звонки. А столкнувшись с ним в редакционной курилке, трусливо отводить взгляд.

Ну почему так получается? Что же я такая невезучая?

– Не люблю, – сказал Сыромятин. – Все это слишком сложно. Все равно она всегда присутствует в моей жизни. Она звонит мне и докладывает о своих мужчинах, я рассказываю ей о девушках, с которыми у меня отношения. Мы стали друзьями, но…

– У тебя осталось к ней сексуальное влечение, – догадалась я.

– Настя! Дай мне договорить. Никакого влечения давно нет. Все, что осталось, – это родственные чувства и, может быть, небольшое чувство вины. Ведь если бы не я, то она бы до сих пор была замужем.

– Ничего себе! – возмутилась я. – А она чем думала, когда завела интрижку, прекрасно зная о характере своего супруга?!

– Это сейчас вообще неважно. Самое главное – другое.

– Что же? – Пусть его «не люблю» спасательным кругом маячило перед моим носом, но все равно мне было как-то не по себе. Хоть режьте меня, ну не могла я понять, что же он имеет в виду. И почему он хранит этот чертов лифчик среди чистых полотенец в своем шкафу.

– Мы оба с ней словно прокляты, – с видом самым что ни на есть серьезным сказал Сыромятин, – мы вроде оба искренне хотим наладить жизнь. Правда, ей нужны деньги, а мне отношения. Но все равно – обоим попадаются только недостойные типы и гулящие женщины.

– Это ты про меня? – развеселилась я.

– Нет, что ты, – спохватился Борис. – Не так давно я познакомился с девушкой на уроке верховой езды. Мы начали встречаться, а потом… Потом моя бывшая пассия узнала, что эта девушка… в общем, что она раньше была проституткой. На меня словно ведро ледяной воды вылили.

– Постой, – нахмурилась я, – а откуда твоей бывшей, как ты выражаешься, пассии вообще обо всем этом известно?

– Ну, у нее такие связи, – загадочно протянул Сыромятин, – она за меня волнуется и хочет мне помочь.

«Ага, или просто пытается удержать тебя на коротком поводке», – услужливо подсказал внутренний голос, вечный оппонент моего оптимизма.

– Потом случилась та же самая история. Моя новая девушка работала в банке. Казалось бы – серьезный человек. Она была скромной, носила жемчужные бусы и гладкую прическу. И что ты думаешь? Выяснилось, что она снялась в порнофильме!

– Откуда ты узнал?

– Оттуда же, – одним уголком губы усмехнулся он, – попросил навести справки. Конечно же, эту банкиршу фигову я тоже по соответствующему адресу послал. Идем дальше. Преподавательница аэробики из фитнес-центра.

– Она оказалась королевой стриптиза? – предположила я.

– Хуже, – мрачно ответил Боря, – с ней вроде бы все было гладко. Только вот в итоге она изменила мне с генеральным директором этого самого фитнес-клуба. Неслабо, да?

– И об этом тебе тоже рассказала твоя бывшая… м-м-м-м, пассия?

– Нет, я их сам застал. Очень было забавно, тем более что случилось это тридцать первого декабря. Я решил заехать к ней на работу без предупреждения, хотел вручить ей подарок. – Он залпом опрокинул коньяк. – Моя последняя девушка была певицей. И о ней я тоже узнал кое-что неприятное. А ведь я собирался на ней жениться!

Подвыпивший Сыромятин выглядел старше своих лет. Глаза его были испещрены мириадами красных прожилок, а бледность (ничего общего не имеющая с аристократизмом) придавала его облику нездоровый вид. Мне стало его жалко. Я протянула руку через стол и погладила Бориса по голове. Он потерся небритой щекой о мою ладонь.

– Слушай, – мне в голову запоздало пришла пугающая мысль, – а обо мне ты ей тоже рассказывал?

– Конечно, – ответил Сыромятин, – если честно, я рассказывал о тебе и раньше. Она расспрашивала о девушках, которые работают в нашей редакции. Ты не думай, Насть, она хороший человек и искренне хочет, чтобы у меня все сложилось.

«Что-то я в этом сильно сомневаюсь», – подумала я, но озвучивать эту мысль, понятное дело, не стала.

– Если честно, она сама посоветовала мне обратить на тебя внимание.

– Что? – удивилась я.

– Она сказала, что все девушки в нашей редакции вертихвостки и только ты не вызываешь у нее никаких подозрений. Я показывал ей все фотографии с наших корпоративных вечеринок.

– То есть ты встречаешься со мной по ее протекции, что ли? Но это же просто смешно! – Я отдернула руку, как будто бы вместо щек у Сыромятина были две раскаленные сковороды.

– Настя, ты меня совсем не слушаешь, – грустно резюмировал он, – это было еще осенью, почти полгода назад. Я тогда посмеялся только, и все. Я не думал, что так получится. Правда, когда ты пригласила меня на ужин ни с того ни с сего, я об этом разговоре вспомнил.

– И что, на меня ей не удалось собрать компромат?

– Настя, все не так. – Его взгляд беспомощно заметался по комнате. – Она не шпион, который собирает компромат и портит мне жизнь исподтишка. Она человек, который хочет помочь. Но и это неважно. Я вообще о другом пытался тебе сказать.

– О чем же? – Я подняла на него глаза.

– О том, что столько лет я только и делал, что оставался в дураках… и вот теперь… Я до сих пор не могу в это поверить, но… И никакого подвоха, и… Я запутался! Если бы я мог тебе все рассказать по порядку… Короче, Настя, мне кажется, что я тебя люблю!

В последнее время они виделись все реже и реже, предпочитая лаконичное телефонное общение личным встречам.

Каждый раз, когда он слышал в телефонной трубке ее голос, мужчина чувствовал себя виноватым. Хотя, если разобраться, она сама заварила эту кашу, а он был вообще ни при чем.

Ее нервы были натянуты, как гитарные струны. Она тосковала, скучала по нему, а он ничего с этим поделать не мог. Иногда у него появлялась вероломная идея вообще не брать трубку, когда она звонит. Быть может, даже сменить номер, переехать куда-нибудь, затеряться в огромном мегаполисе, чтобы она ни за что не смогла его найти. Иногда он об этом думал, хотя и знал наверняка, что этого не случится. Не сможет он так с ней поступить. Хоть в последнее время он все чаще сомневался в ее нужности, но все же он еще был немного от нее зависим. Слишком крепка была невидимая нить, их соединяющая, чтобы разрывать ее так резко, одним махом.

– Я так и знала, – она больше не нападала на него, она скорее уговаривала, – я так и знала, что этим все закончится. Сколько времени вы уже вместе?

– Не знаю, не считал, – соврал он, – я чувствую себя подлецом.

– Ты и есть подлец, – равнодушно констатировала она, – одно дело просто поиграться с легкомысленными девчонками… А совсем другое… вот так.

– Самое страшное, что я ничего не могу поделать, – пожаловался он, – разве что бросить вторую… Но я завязан с этим продюсерством. Этого я тоже сделать не могу, впервые в жизни работа стала для меня чем-то интересным.

– Положа руку на сердце, я сомневаюсь, что из твоей продюсерской деятельности получится что-то путное, ты идешь по ложному пути. Неправильный репертуар, безвкусная певица, нет связей.

– Я думал, что мне поможешь ты, – растерялся он, – мы же так изначально и договаривались. Я дрессирую певицу, а ты мне помогаешь ее раскручивать.

– Но мы не договаривались, что ты в это время влюбишься в постороннюю девку, – отрезала она.

– Я не… – начал было он, но осекся.

– Ну что «не»? – насмешливо переспросила она. – Хочешь сказать, что до сих пор любишь меня?

Он промолчал.

– Подруга, у меня появилась замечательная идея! – воскликнула телефонная трубка голосом давно опостылевшей мне приятельницы Варвары.

– Что же за идея? – скептически поинтересовалась я. – Опять хочешь подсунуть мне какого-то модного художника?

Звонок Вари застал меня в интернет-кафе, которое находится напротив здания нашей редакции. Иногда, когда атмосфера в офисе становится невыносимой, я ухожу в это милое уютное заведеньице, чтобы тихо-мирно писать свои репортажи за чашечкой капучино с обезжиренными сливками и низкокалорийной яблочной шарлоткой. Очень удобно – ведь тексты можно сразу же по Интернету отослать редактору.

– А вот и нет, – ничуть не оскорбившись, лукаво заявила она, – скажи, у тебя с загранпаспортом все в порядке?

Я сразу же заподозрила неладное. Что еще можно от Варвары ожидать?

– А что?

– Если ты стоишь, то лучше сядь. Я нашла тебе работу.

– Спасибо, у меня уже есть одна. – Я покосилась на компьютер. Меня поджидало три незаконченных репортажа, которые я собиралась быстренько дописать, чтобы свалить домой с чистой совестью.

– Это не насовсем. Четыре дня займет всего. В общем, один мой хороший знакомый, главный редактор элитного журнала путешествий, ищет корреспондента, который мог бы отправиться на Кабо-Верде и написать о своей поездке эксклюзивный репортаж. Естественно, все за счет компании, плюс пятьсот баксов за статью, плюс сто баксов в день командировочные. Сильно, да?

– Постой, а сама-то ты почему не ухватилась за такую возможность? – удивилась я.

Зная характер Варвары, я могла бы поклясться, что ничего из этой затеи, такой заманчивой на первый взгляд, не получится. Но все равно приятно было откинуться на спинку не слишком удобного офисного кресла и, прикрыв глаза, на пару секунд представить себе залитый солнцем пляж, белоснежный песочек, кудрявые океанские волны, кокосовое молоко и свежевыжатый сок какой-нибудь папайи. Интересно, папайя произрастает на Кабо-Верде? Надо бы залезть в Интернет и уточнить.

– Вопрос в самую точку, – вздохнула Варя. – Я бы очень хотела поехать, но не могу. Люсик пригласил меня на выходные в Лондон. Сама понимаешь, разве могу я отказать Люсику?

– Ты все еще веришь, что у вас что-то выйдет? – Я не могла упустить шанс подколоть сию неприятную особу. – Даже после того, как познакомилась с Аней?

– А у него с Аней давно ничего нет. – То ли Варвара была не по годам наивна, то ли у нее хватало самообладания не обсуждать с посторонними девицами интрижки и роковые привязанности мужчины, которого она надеялась заполучить. – В общем, на Кабо-Верде я поехать не могу. Поэтому, когда меня попросили кого-нибудь порекомендовать, я сразу же вспомнила о тебе.

– А почему так много платят? – резонно поинтересовалась я.

У меня была знакомая, Надя, которая трудилась в туристическом журнале. Никогда ей не обламывалось больше двухсот условных единиц за материал. А иногда она и вовсе работала бесплатно, просто за то, что ей предоставляли возможность на халяву посетить какую-нибудь экзотическую страну.

– Потому что журнал элитарный, выпускается ограниченным тиражом, – после паузы объяснила Варя.

Врать она не умела, это всегда было ее отличительной чертой. Я сразу просекла, что она юлит и что-то здесь не так.

– Прекрати, – усмехнулась я, – ты когда-то тоже имела отношение к журналистике. Ты знаешь, сколько реально платят в журналах. Каким бы тиражом они ни выпускались.

– Настя, какая же ты зануда, – с наигранным легкомыслием воскликнула она, – непросто, наверное, тебе на свете живется.

– Так что это за работа? Я должна ехать одна?

По ее молчанию я поняла, что наконец-то попала в точку.

Варвара напряженно сопела.

– Что ты молчишь? Вот в чем подвох, да? Это не просто журналистское задание, я должна кого-то сопровождать, да?

– За такие деньги могла бы и сопроводить, – разозлилась она, – к тому же речь идет всего о четырех днях!.. Так уж и быть, я могу с ними поговорить, и они увеличат тебе гонорар. Получишь семьсот долларов за статью и двести командировочных в день.

Мне стало смешно.

– Мне не настолько нужны деньги, Варь.

– К тому же он совсем не противный. Ему всего тридцать два года, ты представляешь, какая это удача? Да с такими мужиками обычно забесплатно девочки по миру катаются. И девочки гораздо более крутые, чем ты.

– Вот и пусть найдет себе такую крутую девочку.

– Но он заинтересовался именно тобой! – в отчаянии воскликнула она.

– А откуда он вообще обо мне узнал?

– Я рассказала, – проныла Варвара. – Ты ничего не подумай такого, я просто о тебе рассказывала. О том, что ты была моей подругой, что мы перестали общаться, а потом случайно встретились.

– И только на этом основании он мною заинтересовался? – хмыкнула я. – Придумай что-нибудь поправдоподобнее. И вообще, мне не нравится, что в последнее время ты постоянно занимаешься сводничеством.

– Я? Да я же просто…

– Ладно, не оправдывайся, – перебила я, – только вот учти, что если так будет продолжаться и дальше… То мы опять перестанем общаться до тех пор, пока случайно не встретимся на улице через много лет. А поскольку Москва – город большой, то вероятность такой встречи будет крайне мала.