Зорге. Бой без выстрелов

ОТ АВТОРА

Это повесть о советском разведчике, который всю Великую Отечественную войну работал во вражеском тылу. Ее герой не вымысел автора. Обо всем, что написано в книжке, рассказал автору чекист–полковник, фамилию которого называть еще рано.

В этой небольшой повести только один эпизод его работы, только тридцать шесть часов героизма, продолжавшегося годы. Но и события двух дней могут многое поведать о твердости и прочности того душевно о материала, из которого сложен характер советского человек.

ГЛАВА ПЕРВАЯ Убит под Берлином

Нелепый, в сущности, случай грозил провалом. Капитан Шварцбрук лежал мертвым на дне кузова «карманного грузовика». Осколок или, может быть, пуля угодила ему прямо в голову. Даже крови почти не было. Обер–лейтенант Либель посмотрел на желто–черный километровый столб возле шоссе: «До Берлина 30 километров». Дорога была пустынной. Да и кто бы сейчас обратил внимание на одинокий военный фургон у обочины и офицера возле него. Мало ли что? Может быть, водитель вышел осмотреть груз или проверить скаты.

Либель захлопнул заднюю дверцу крытого грузового фургона. Вот же угораздило этого капитана: прошел весь Восточный фронт, несколько операций в тылу у русских — и на тебе! Убит под Берлином, за сотни километров от фронта. Судьба? Обер–лейтенант задумчиво стянул с рук узкие замшевые перчатки и сел в кабину. Вставил ключ зажигания.

Но куда же все–таки ехать? Сколько сейчас времени? Всего половина первого. Значит, в запасе остается максимум час–полтора…

…Обер–лейтенант Либель вспомнил все события этого утра с самого начала. Около девяти его вызвал к себе непосредственный начальник — руководитель одного из отделений Центра военной разведки, подполковник Мельтцер. Рядом с ним у стола, над которым висел большой портрет Гитлера, сидел знакомый Либелю офицер службы безопасности «СД» Иоахим Клетц, «чертов полицай», как называл его про себя обер–лейтенант. Бывший инспектор из уголовной полиции Гамбурга, Клетц в последние месяцы сделал неплохую карьеру.

Еще совсем недавно он служил в подземной резиденции Гитлера под зданием Имперской канцелярии. Команда, ведавшая безопасностью фюрера, состояла из бывших детективов уголовной полиции. На этот ответственный пост штурмбаннфюрер сумел попасть благодаря «решительности и арийской непреклонности», которую он проявил в борьбе с белорусскими партизанами. У Клетца не было бы никаких серьезных шансов на дальнейшее выдвижение, если бы…

20 июля 1944 года в личной ставке Гитлера «Волчье логово», за сотни километров от Берлина, грянул взрыв. Полковник фон Штауффенберг, участник заговора высших офицеров и генералов вермахта, пронес в портфеле бомбу замедленного действия. Она взорвалась во время оперативного совещания. Сам Гитлер отделался нервным потрясением, однако многим эсэсовцам и офицерам службы безопасности «СД» эта история принесла немалую пользу. С того дня Гитлер окончательно перестал доверять даже своему генеральному штабу и Центру военной разведки — абверу. По его приказу «СС» и «СД» были поставлены над всеми военными ведомствами.

Вот тогда–то штурмбаннфюрер Клетц, получив к своему чину добавление «обер», и появился как «чрезвычайный уполномоченный» «СД» в абвере, в отделе «Заграница». Именно в этом отделе давно и благополучно служил оберлейтенант Либель, отрабатывая свое право не быть посланным на фронт.

Способности бывшего полицейского инспектора в роли соглядатая развернулись в полной мере. С самого первого дня Клетц стал подозревать в измене всех, начиная с начальника отделения подполковника Мельтцера и кончая вестовыми. Оберштурмбаннфюрер совал свой перебитый где–то в гамбургских трущобах нос во все дела, выискивая «шпионов». Внимание бывшего сыщика привлек и исполнительный обер–лейтенант Либель.

Обязанности Либеля были довольно сложными. Они требовали ловкости и умения заводить и поддерживать нужные знакомства. Он должен был, как говорят немцы, «проходить сквозь стены», потому что его функции не всегда укладывались в рамки служебных инструкций и предписаний. По долгу службы он встречал и расквартировывал в Берлине секретных агентов абвера перед их отправкой в русский тыл и, как доверенное лицо разведки, ведал снабжением их деньгами, документами и даже гардеробом.

Добыть квартиру, продовольствие, одежду в Берлине в то время, осенью 1944 года, было нелегко. Но надо сказать, что обер–лейтенант справлялся со всем этим неплохо. Подполковник Мельтцер был им доволен.

— Мой Либель в Берлине может все, — говорил он офицерам абвера. — Если вам нужны гаванские сигары или подлинный головной убор полинезийского вождя, он и это достанет! Кроме того, у него огромные связи — там… — При этом Мельтцер делал значительные глаза, указывая в потолок. — Немножко легкомыслен. Да это и понятно: старый холостяк, со странностями. Но абсолютно преданный и знающий человек. Между прочим, он рисует — и совсем недурно, — я видел несколько его картин. Наверное, их хватило бы на небольшую выставку.

Вот с этих–то картин и начался конфликт Либеля с Иоахимом Клетцем. Вскоре после появления оберштурмбаннфюрера в отделе «Заграница» как–то вечером он остановил Либеля в коридоре и, явно желая блеснуть знанием личных дел сотрудников, сказал:

— Я советую вам, господин Либель, в следующий раз составлять свои финансовые отчеты менее поспешно. Я понимаю, это скучно, ведь заполнять отчеты совсем не то, что рисовать картинки. — Он засмеялся, считая, что пошутил.

Правда, финансовые отчеты никак не входили в компетенцию оберштурмбаннфюрера «СД», но «проклятый полицай» лез во все.

Ли бель помолчал, а затем, когда Клетц кончил смеяться, ответил:

— Интерес к живописи нисколько не мешает мне нести службу, господин оберштурмбаннфюрер. Кстати говоря, ею занимаются иногда и великие люди.

Клетц понял: Либель намекал на Гитлера, который в начале своей карьеры рисовал декорации.

Однако полицейский инспектор был не из тех, кто лезет в карман за словом.

— Я хорошо знаю, чем занимаются люди и великие и рядовые, — отрубил он. — Это моя профессия!

С тех пор оберштурмбаннфюрер, носивший на мундире крест с дубовыми листьями за карательные экспедиции, не раз в присутствии Либеля заводил разговоры о «людях, которые не нюхали фронта», и даже о людях, которым «следовало бы понюхать фронт».

Либель никак не реагировал на эти прозрачные намеки и только про себя окрестил оберштурмбаннфюрера Клетца «чертовым полицаем».

В то утро, когда Либель явился в кабинет Мельтцера, присутствие там Клетца могло означать, что дело имеет чрезвычайную важность. В руках у Мельтцера Либель увидел телеграмму.

— Прошу вас, господин обер–лейтенант, встретить, соблюдая все правила конспирации, человека, о котором здесь идет речь, — сказал подполковник, протягивая Либелю телеграмму. — Поместите его в одной из наших квартир. Затем доложите мне и… — Мельтцер сделал паузу, — оберштурмбаннфюреру Клетцу. Пароль — «Циклон».

— Слушаюсь, господин подполковник, — ответил Либель. Он взял телеграмму и собрался было идти, как со своего места грузно поднялся Клетц.

— Задержитесь на минуту, мой дорогой господин Ли бель, — сказал он, подходя к офицеру вплотную. — Я хотел бы предупредить вас, что человек, которого вы встретите, вскоре отправится в тыл к русским для выполнения очень ответственного задания. Кроме того, он фронтовик, — Клетц демонстративно подчеркнул это слово. — Я прошу вас как следует позаботиться о нем. Не давайте ему повода для жалоб. Доложите сегодня в четырнадцать часов.

— Слушаюсь, господин оберштурмбаннфюрер, — выдавил Либель.

Клетц с деланной улыбкой смотрел на него в упор, слегка наклонив вперед лысеющую голову.

Подымаясь по лестнице из подземного бункера, где помещались в то время все служебные и даже жилые комнаты абвера, он развернул телеграмму. В ней говорилось, что некий капитан Шварцбрук в 12.00 прибывает экспрессом в Берлин из Дрездена. Либель взглянул на часы. Было уже девять. Правила конспирации запрещали встречать агентов на вокзале. Нужно снять капитана с поезда на последней станции перед Берлином.

Либель заправил свой малолитражный фургончик «оппель» и на полной скорости выехал к станции Зоссен.

Машина миновала пустынные перекрестки, на несколько минут ее задержала пробка у опрокинувшегося во время ночной бомбежки трамвая. Да, к осени 1944 года жизнь в Берлине все более походила на кошмарный сон. Огромный город непрерывно вздрагивал от ударов авиации союзников. Уже целые кварталы лежали в развалинах. Разбитые витрины и окна, словно подслеповатые глаза, глядели на улицы, некогда щеголявшие чистотой. На одном из углов, над развалинами Либель увидел полотнище, на котором коричневыми буквами были выведены слова: «Мы приветствуем первого строителя Германии Адольфа Гитлера» — это потрудились сотрудники ведомства пропаганды. «Ну что ж, — подумал Либель, — еще полгода, и этот «строитель» превратит Берлин в груду развалин».

…По сторонам загородного шоссе бежали ряды посаженных по линейке деревьев. Машина прошла через пригородные поселки, мимо чистых домиков под крутыми черепичными крышами. Раздумывая о своем, Либель едва не налетел на полосатый шлагбаум с надписью: «Ремонт. Объезд три километра». Дорога впереди основательно разбита, это снова следы бомбежки Времени оставалось в обрез. Либель дал полный газ. Перед мостом через канал снова остановка. Заградительный отряд.

— На ту сторону нельзя, господин обер–лейтенант! — тревожно отрапортовал молодой ефрейтор из отряда фольксштурма.

По сторонам шоссе уже стояло с десяток машин, скрытых в тени кустов. Вдали, за каналом, стелился дым, оттуда доносился грохот зенитных батарей.

— Какого черта! — Либель с досадой ударил кулаком по баранке. — Кто у вас тут старший, позовите!

Юнец куда–то исчез и вскоре появился со стариком в форме фельдфебеля. Только что созданные той осенью отряды фольксштурма состояли из призывников семнадцати и шестидесяти лет. Старик, внимательно прищурив дальнозоркие глаза, долго разглядывал удостоверение Либеля.

— Абвер! Он из абвера! — зашептались стоявшие рядом мальчишки в солдатской форме.

Наконец старик уразумел, в чем дело, и лихо взял под козырек.

— Но ведь там, должен вам доложить, господин обер–лейтенант, как вы сами слышите, налет авиации… На станцию Зоссен… Это весьма опасно!

Либель усмехнулся.

— На фронте еще опаснее, фельдфебель!

Шлагбаум поднялся, и обер–лейтенант на полном ходу повел машину через мост. Еще с насыпи он увидел подымавшееся за дымным облаком пламя. Горела станция, а в полутора километрах от нее (Либель отлично определял на глаз расстояния), сбавляя скорость, подходил дрезденский экспресс. Свернув с шоссе, обер–лейтенант повел машину по какой–то лужайке прямо навстречу поезду. И в этот момент послышался свист бомбы, раздался взрыв. Либель остановил машину и выскочил из кабины.

Основная часть самолетов — это были американские тяжелые бомбардировщики — уже прошла на Берлин. Но два самолета отстали и теперь атаковали станцию Зоссен и подходящий поезд. Крупнокалиберные пули грохнули по крышам вагонов.

Оттуда в панике выпрыгивали люди. Обер–лейтенант, не видя и не слыша ничего вокруг, кинулся к четвертому вагону. С трудом он пробился сквозь встречную толпу и втиснулся в купе. На диване сидел высокий загорелый человек в мундире капитана вермахта, одной рукой он прижимал к щеке носовой платок, другой держал большой черный портфель. Стекло в окне было разбито.

— «Циклон»! — сказал полушепотом Либель, автоматически подымая руку в приветствии.

Человек поднялся, не отнимая руки от лица.

— Возьмите мой чемодан, — сказал он. — Портфель я понесу сам, в нем документы. О черт, как это некстати! Меня огрело осколком стекла. Посмотрите, что там? — Он отнял руку.

— Пустяк, — сказал Либель. — Вам наложат шов. Немного рассечена щека. Идемте!

Взяв одной рукой чемодан, другой поддерживая капитана, Либель помог ему выбраться из вагона.

Они почти сбежали по насыпи и направились к машине. Американские самолеты разворачивались невдалеке на второй заход.

Обер–лейтенант помог высокому Шварцбруку влезть в фургон «оппеля».

— Что, не нашлось другой машины? — спросил капитан, втискиваясь в кузов.

— Инструкция требует, господин капитан, чтобы машина была закрытой и чтобы вас никто не видел. Мы поедем по городу, — ответил Либель. — Прошу вас быстрее, самолеты возвращаются.

— Да, они теперь не отвяжутся. Штурмовать пассажирский поезд — это для них неплохое развлечение.

Либель захлопнул дверцу и под щемящий душу оглушительный треск новых очередей сел за руль.

На автокроссе с препятствиями Либель наверняка занял бы не последнее место. Сквозь всю суматоху, царившую на станции, он сумел пробраться на шоссе. Машину кидало из стороны в сторону, обезумевшие от страха люди бросались прямо под колеса, что–то сильно ударило по кузову то ли снаружи, то ли изнутри. Наконец по сторонам снова замелькали липы. Промелькнул мост, бросились врассыпную от машины мальчишки из фольксштурма. Фургон вышел из–под огня. «Ну, что вы скажете теперь относительно тыловиков, господин Клетц?»

Обер–лейтенант остановил машину. Нужно посмотреть, как там гауптман Шварцбрук. Пожалуй, надо бы сделать ему перевязку. Как всякий запасливый немец, Либель в то время возил с собой аптечку. Он достал ее из–под сиденья и отправился к задней дверце. На крашеном металле борта обер–лейтенант увидел свежую пробоину. С замирающим сердцем он открыл фургон. Капитан Шварцбрук лежал на дне кузова. Либель, затаив дыхание, осмотрел его. Мертв. Вероятно, это произошло, когда машина уходила со станции… Дурацкий случай!

Случай–то случай, но это грозило обер–лейтенанту Либелю многими неприятными последствиями. Теперь у оберштурмбаннфюрера Клетца были все основания дать возможность тыловику «понюхать фронт». Тем более что свидетелей гибели капитана Шварцбрука не было. «Чертов полицай» наверняка может назначить следствие. Все это никак не входило в планы обер–лейтенанта Либеля, тем более что он вовсе и не был ни Карлом Либелем, ни настоящим обер–лейтенантом. В секретных списках советской разведки перед его простой русской фамилией стояло совсем другое воинское звание: «Полковник».

Либель призадумался. В запасе у него всего час–полтора. Но вот он принял решение и на своей машине, внезапно превратившейся в катафалк, помчался к Берлину.

ГЛАВА ВТОРАЯ Вы ошиблись, господин фельдмаршал

Генерала Кребса — начальника штаба сухопутных войск — с утра одолевало растущее чувство раздражения, в причинах которого он, впрочем, побоялся бы признаться и самому себе.

Ночью он вернулся в Берлин из новой ставки в Гессене, около города Цигенберга, где вместе со всем составом генерального штаба вермахта принимал участие в совещании.

В подземном зале вокруг большого стола собрались фельдмаршалы и генералы. До начала совещания шли негромкие разговоры. Внезапно все стихло. Из потайной двери вошел фюрер. Минуту его взгляд блуждал по залу, он словно нюхал воздух. Затем, слегка волоча правую ногу, подошел к единственному креслу и сел, сильно сутулясь.

Кребс отметил, что левая рука фюрера стала подергиваться еще сильнее со времени прошлого совещания.

Сразу же после того, как генерал–полковник Йодль доложил о приближении Советской Армии к границам рейха, Гитлер, следивший за его докладом по карте, резко выпрямился, с силой бросив на стол толстый цветной карандаш. Глаза его вспыхнули знакомым всем угольным блеском.

— Высшие силы, — медленно начал он, — придут на помощь великой Германии. Русская армия погубит себя с первых шагов по нашей земле! Тогда пробудятся все силы нации! Только тогда мир узнает тотальную войну! — голос его достиг верхней точки. Гитлер, казалось, старался перекричать самого себя. Бледное лицо стало зеленоватым. — Я снова поведу свою армию на Восток!

В подземном бункере стало тихо. Было слышно, как где–то рядом капает вода. «Должно быть, умывальник», — подумал Кребс. Он оглядел генералов, которые стояли, захваченные порывом фюрера. Фельдмаршал Кейтель снял старомодное пенсне и, близоруко щурясь, немного испуганно смотрел на Гитлера.

После глубокой паузы фюрер продолжал:

— Мировую историю можно делать только в том случае, если на деле станешь по ту сторону трезвого рассудка и вечной осторожности, все это нужно заменить фанатичным упорством. Только враги и трусы, — он снова начал с низкой ноты, — могут сомневаться в нашей победе. Военный и промышленный потенциал империи использован далеко не полностью… Моя армия несокрушима, мы получим… — Голос его снова оборвался. — Я отдал приказ о новых мерах, — тихо закончил он и резко повернулся.

Кребс заметил, как фюрер быстрым движением забросил за спину дрожавшую руку. Затем он вышел из бункера. Речь фюрера произвела на Кребса тягостное впечатление. «Видимо, это правда, — подумал он, — что доктор Морелль, личный врач фюрера, увеличил число возбуждающих уколов до шести в день. Гитлер, кажется, действительно тяжело болен».

Минуту царило молчание.

— Господа, — сказал Кейтель, надевая пенсне. — Исходя из данных о перегруппировке сил противника, а также из общего военного и политического положения…

«До чего же мерзкий голос и манера говорить», — подумал Кребс.

— …надо считать, — продолжал Кейтель, — что русские, вероятно, сконцентрируют свои главные силы на южных участках фронта. Удара следует ожидать прежде всего в Галиции…

После Кейтеля слова попросил генерал из труппы «Центр». Он утверждал, что русское наступление развернется на севере, именно — в направлении границ Восточной Пруссии.

Кейтель устало улыбнулся и сделал плавный жест рукой, словно бы отодвигая от себя какую–то невидимую преграду.

— Я предварительно консультировался с фюрером, господа. Русские будут наступать именно на юге. И потому все контрмеры, предусмотренные нами, надлежит предпринять в первую очередь на южных направлениях фронта.

Совещание вскоре закончилось. И вот после бессонной ночи, качки в самолете генерал Кребс, наконец, в Берлине, в главном штабе сухопутных сил.

Раздражение все еще одолевало его. События развивались с неотвратимостью падения авиабомбы, уж вылетевшей из открытого люка.

«Ожидать удара на юге… — вспомнил Кребс. — Ну нет, мой дорогой фельдмаршал. «Фанатичное упорство», о котором говорил Гитлер, требует не ожидания, а активных действий. Вы рано записали себя в спасители отечества. Фюрер отказался уже от многих подобных полководцев. Если мы не можем наступать на фронте, то это еще ровно ничего не значит!»

Кребс взял со стола свежий номер газеты «Фелькишер беобахтер».

В глаза ему бросились строки, выделенные в передовой жирным шрифтом: «Фюрер не смог бы сохранять железное спокойствие, если бы не знал, чт он может бросить на чашу весов в решающий момент».

Доктор Геббельс имеет в виду «секретное оружие» — ракеты «Фау». Да, характер войны изменится. Старые фельдмаршалы не умеют вести тотальную войну, им придется уступить свое место таким, как он, Кребс.

Следуя духу времени, генерал подготовил свое секретное оружие. Это был план «Циклон».

Кребс встал из–за стола и отодвинул штору у огромной карты Восточного фронта. Ломаная красная линия начиналась у Баренцева моря. На юге она выступала крутой подковой.

Линия фронта. Вряд ли кто–нибудь в ту осень 1944 года мог бы подсчитать, на скольких картах в мире она была отмечена. Но все они в ту осень рассказывали об одном. Если бы могли ожить условные обозначения на этих картах, то можно было бы увидеть, как в Баренцевом море, скалывая намерзший за ночь на палубе лед, шли в атаку на своих кораблях матросы советского Северного флота и как сквозь болота Полесья, протаскивая на плечах тяжелые орудия, двигались с боями советские солдаты белорусских фронтов. Как под солнцем южных степей город за городом отбивали у врага советские танкисты. Извиваясь под ударами красных стрел, линия фронта отползала на запад. Советская Армия освобождала от врага последние десятки километров родной земли.

Но был еще и другой фронт, о котором не писали в газетах. Его линию невозможно было увидеть. Бои на этом фронте не гремели взрывами бомб и залпами артиллерии. Сражения шли в едва уловимом треске и шорохе ночного радиоэфира, в приглушенном гуле одиноких самолетов, на большой высоте обходивших стороной военные объекты и большие города. Выстрелы и взрывы иногда звучали и здесь, но не они были решающими. Очень часто небольшой клочок бумаги со столбиком цифр оказывался сильнее атаки танковой дивизии, а два слова, брошенных вполголоса, решали судьбу армий. Генерал Кребс делал теперь ставку именно на этот^ фронт.

Циклон — так называют метеорологи зону низкого атмосферного давления. Бесшумно скользя над землей, циклоны несут грозы и бури. Это слово было избрано для того, чтобы обозначить секретный план диверсионных операций в тылу советских войск.

Еще в начале лета 1944 года генерал Кребс обсуждал план «Циклон» вместе с его авторами — генералом Рейнхардом Геленом и звездой гитлеровского шпионажа и диверсий Отто Скорцени. Элегантный, похожий на модного адвоката Гелен и двухметровый, с лицом, иссеченным шрамами, громила Скорцени развернули тогда перед Кребсом заманчивую картину: аккуратно запланированные убийства, поджоги, взрывы мостов и железнодорожных узлов, распространение провокационных слухов. Все это было слито воедино.

Отборные диверсионные отряды абвера должны проникнуть в тыл советских войск на всем протяжении фронта. Они нанесут удар по коммуникациям, посеют в тылу террор и панику.

С тех пор над детальной разработкой этого плана тщательно работали и генеральный штаб сухопутных сил (ОКХ), и военная разведка абвер, и служба безопасности «СД». Теперь наступило время действовать.

Подойдя вплотную к карте, Кребс вглядывался в район, лежащий глубоко за линией фронта, на его южном участке. Предгорья Карпат. Здесь «Циклон» нанесет свой первый удар. Вот у этой точки с неимоверно трудным славянским названием уже собрана первая боевая группа абвера. Сейчас особенно важно, чтобы первые диверсии произошли именно на юге.

«Посмотрим, что вы скажете, господин фельдмаршал, — подумал Кребс, — когда «Циклон» пройдется для начала по южным тылам русских. Они не смогут наступать. И все ваши прогнозы не оправдаются. А там осенняя распутица, зима. Главное — выиграть время для переговоров с американцами. Союзники сами не испытывают большого восторга от русских побед на фронте».

Генерал припомнил все, что ему было известно о группе «Циклон–Юг». В нее, судя по докладам Мельтцера, вошли отличные разведчики, имеющие большой опыт тайной войны в России. Руководителя ее рекомендовал лично генерал Гелен. Сейчас группа ждет только командира и приказа действовать. Да, время наступило, пора начинать операцию!

Кребс резким рывком задернул штору на карте.

Фюрер, наконец, оценит его преданность и изобретательность, тогда недалеко и до фельдмаршальского звания. Сняв телефонную трубку, он набрал номер отдела «Заграница» абвера. К телефону подошел вездесущий Клетц.

— Слушаю вас, господин генерал, — ответил он. — Подполковника Мельтцера сейчас нет, но я тоже в курсе всех дел.

— Доложите, как идет подготовка плана «Циклон–Юг», — внутренняя связь позволяла генералу говорить, не опасаясь, что его подслушают. — Необходимо ускорить начало операции именно на южном участке.

— Мне, как представителю службы безопасности, известно, господин генерал, что командир группы «Циклон–Юг» капитан Шварцбрук час тому назад уже прибыл в Берлин. Послезавтра, как это предусмотрено планом, он будет направлен за линию фронта. Мне известно также, господин генерал, что эта операция проводится совместно. Точнее — абвером под руководством службы безопасности.

— Это не имеет особого значения, важен результат, — сказал Кребс, поморщившись от многословия уполномоченного.

— Разумеется, господин генерал, но я получил некоторые указания от обергруппенфюрера Кальтенбруннера…

Неуместное упоминание о начальнике полиции и службы безопасности, которого побаивались даже генералы, прозвучало как вызов. Однако Кребс сдержался. У него было правило — не портить отношений с людьми, причастными к «СД», в каком бы ранге они ни состояли.

— Постарайтесь выполнить его указания как можно лучше, — ответил Кребс. — Что же касается капитана Шварцбрука, то он должен вылететь немедленно. Пусть подполковник доложит мне, когда все будет готово. Я приеду на аэродром проводить его.

Кребс повесил трубку. Похоже на то, что могущественная служба безопасности «СД» пытается взять в свои руки инициативу и руководство этой операцией. Ну нет, такой номер не пройдет. Абвер пока еще официально подчинен генеральному штабу. Несмотря на неприятный осадок от этого разговора, Кребс чувствовал некоторое удовлетворение. Итак, офицер, посланный Геленом, прибыл. Как его фамилия? В настольном календаре Кребс записал: «Капитан Шварцбрук».

ГЛАВА ТРЕТЬЯ Готов подтвердить под присягой

Подполковник Мельтцер быстро шагал по коридору — бетонной трубе, соединявшей подземные бункеры штаба абвера. Немногий из знавших Вальтера Мельтцера заметили бы, что он взволнован. Старый разведчик умел скрывать свои чувства.

Собственно говоря, здесь, в бетонном подземелье, и не от кого было скрывать их. Однако привычка. Мельтцер подошел к знакомой двери кабинета уполномоченного службы безопасности Клетца. Оберштурмбаннфюрер читал какой–то документ, и, когда к столу подошел Мельтцер, он как бы невзначай прикрыл его папкой.

— Вы чем–то встревожены, дорогой подполковник? — спросил Клетц.

В другое время Мельтцер непременно отдал бы должное проницательности Клетца, но сейчас он сказал без обиняков:

— Да! Мне только что позвонил обер–лейтенант Либель. На станцию Зоссен произведен налет американской авиации. Шварцбрука на месте не оказалось.

— Что значит не оказалось? — спросил Клетц, и Мельтцер увидел на его лице то самое выражение, которое когда–то приводило в трепет даже отпетых гамбургских бандитов.

— Его нет в числе убитых, — поспешил сказать Мельтцер, — я проверял на станции. Убиты всего трое. Одна женщина и два офицера.

— Так где же он? — Клетц встал.

— Поисками его сейчас занимается Либель. Я уверен, он найдет…

— Вы уверены! А знаете ли вы, дорогой подполковник, что в портфеле у Шварцбрука документы, связанные с операцией «Циклон–Юг»! Это вам известно?! — Клетц быстро овладел собой и снова сел. Наступила пауза.

— Послушайте, это невероятно! Полчаса назад я сказал генералу Кребсу, что Шварцбрук уже прибыл в Берлин!

Мельтцер отметил про себя: «Оказывается, ты хотел выслужиться? Поделом! Теперь мы связаны одной веревочкой». А вслух сказал:

— Так вот почему я получил распоряжение о немедленной отправке Шварцбрука! Нам остается только помочь обер–лейтенанту Либелю. Я уверен, он справится с делом. Кстати, он просил у меня фотографию или словесный портрет Шварцбрука. Надеюсь, служба «СД» располагает ими? Это облегчит поиски.

— У меня нет ни того, ни другого, — уже совсем растерянно сказал Клетц. — Вы ведь знаете, это человек Гелена. Пришлось привлечь некоторых новых людей. Он находился в ведении фронтовых разведывательных групп. Здесь его никто не знает. Я немедленно запрошу его личное дело, а пока пусть Либель действует. Пусть учтет: если он не найдет Шварцбрука, фронта ему не миновать!

Мельтцер, собиравшийся уходить, остановился: теперь он чувствовал себя гораздо увереннее

— Я не хотел бы, господин оберштурмбаннфюрер, нервировать сейчас нашего офицера. Он и сам достаточно взволнован. Я слышал это по его голосу. Либель чрезвычайно исполнительный человек.

— Где он сейчас, этот Либель?

— На станции Зоссен.

— Но ведь теперь уже половина третьего! Хорошо, я сам позвоню туда.

Военный комендант станции Зоссен, услышав, что с ним говорит оберштурмбаннфюрер службы «СД», переложил трубку из руки в руку.

— Этого мне еще только не хватало, — сказал он в сторону. — Да, господин оберштурмбаннфюрер, этот офицер уже обращался ко мне за списком убитых, совершенно верно, кажется, Либель. Слушаюсь, окажем ему полное содействие, слушаюсь.

Он повесил трубку и выглянул в окно. Да вот он, этот обер–лейтенант, бродит по перрону среди пассажиров разбитого экспресса.

Комендант надел фуражку и вышел на перрон. Наклонившись к самому уху Либеля, он сказал:

— Чем я мог бы помочь вам, господин обер–лейтенант? Мне только что звонили из «СД».

Либель быстро обернулся.

— Помочь? Пожалуйста: у меня еще нет полного списка раненых.

— У меня его тоже нет, господин обер–лейтенант.

— Но полагаю, вы хотя бы знаете, в какие госпитали они направлены?

— Разумеется.

— Затем мне нужен кондуктор четвертого вагона.

— Все кондуктора здесь, у начальника станции. Идемте. — По дороге комендант разглядывал идущего с ним офицера. «Должно быть, из «СД» или из абвера». Красивое волевое лицо, скандинавский орлиный нос, стройная фигура спортсмена. Тип настоящего арийца. На вид лет тридцать–тридцать пять. В серых глазах его комендант увидел острую тревогу.

— Вы кого–то ищете, господин обер–лейтенант? — наконец спросил он, не сумев подавить любопытства.

Серые глаза в упор взглянули на коменданта.

— Да, исчез родственник одного очень важного лица. Очень важного! — добавил обер–лейтенант.

Сказано это было таким тоном, что у коменданта похолодела спина.

Кондуктор четвертого вагона оказался невысоким плотным старичком со старомодными седыми усами, торчавшими в стороны пиками.

— В пятом купе? — переспросил он. — В пятом купе… — кондуктор потрогал свои усы. — У меня отличная память, несмотря на возраст. В пятом купе… Это где ехал высокий черный капитан? Я хорошо помню, ой никуда не выходил от самого Дрездена. А с ним двое штатских. Постойте… Одного из этих штатских ранило прямо на насыпи, это пожилой господин в клетчатом пальтб, его отправили в госпиталь с первой партией.

— А капитан? — спросил Либель.

— Капитан, по–моему, он… нет, я боюсь сказать вам точно, ведь в тот момент, вы сами понимаете… Я не помню, куда делся капитан. Но мне кажется, он не был ранен и уехал на попутной машине.

Либель поблагодарил старика. При содействии коменданта Либелю нетрудно было выяснить, куда направлена первая партия раненых.

По дороге от станции к Берлину он снова остановился у поста фольксштурма. Поговорив с фельдфебелем, обер–лейтенант выяснил, что у того записаны номера всех машин, прошедших через пост к Берлину. Либель похвалил его и списал номера машин, прошедших от станции Зоссен за полчаса: от двенадцати до двенадцати тридцати Интуиция разведчика подсказала ему, что такой список может пригодиться. Искать так искать, по всем правилам.

Через полчаса Либель уже сидел в госпитале у постели пожилого господина, о котором говорил кондуктор.

— Да, конечно, я помню этого офицера, — сказал раненый, — он был молчалив. Но я хорошо помню его лицо.

— А что произошло во время бомбежки? Видите ли, капитан мой родственник, я должен был встретить его…

— Вы знаете, как только начался налет, я, совершенно не помню как, очутился на насыпи. Потом эта нога, я упал. А капитан, мне кажется, побежал дальше. Боюсь утверждать, но мне помнится, он уехал на грузовом автомобиле. Хорошо помню, что в сторону Берлина.

— Номер или цвет машины вы не запомнили? — спросил Либель, доставая блокнот.

— Ну что вы, господин обер–лейтенант! До того ли мне было? Впрочем, вы можете спросить поточнее у моего соседа по купе господина Гарднера, он ведь не был ранен. Я дам вам его телефон. Это мой хороший знакомый.

Еще через полчаса Либель был уже на другом конце Берлина, в районе Карлсхорст, основательно потрепанном бомбардировками. Среди разбитых кварталов он с трудом отыскал дом, в котором жил знакомый господина в клетчатом пальто. Он отсиживался в бомбоубежище под домом. Это был высокий краснолицый здоровяк с большими голубыми глазами навыкате. «Ну, уж ты–то испугался больше всех», — подумал Либель и, взяв здоровяка под руку, сказал:

— Я к вам по чрезвычайному делу, господин…

— Гарднер, — рявкнул краснолицый.

— Видите ли, мне нужно выяснить некоторые обстоятельства этой ужасной катастрофы. Мне рекомендовали вас, как человека с большим самообладанием. Другие совсем растерялись от страха…

— К вашим услугам, — господин Гарднер еще больше выкатил глаза.

— С вами в купе ехал офицер, капитан.

— Совершенно верно.

— Когда началась бомбежка и вы выходили из купе, капитан был впереди вас?

— Отлично это помню, я в тот момент нисколько не растерялся.

— А затем, у меня есть сведения, капитан выбежал на шоссе и уехал к Берлину на попутной машине…

— Точно так! — Гарднер убежденно закивал головой. — Он еще помахал мне рукой!

— Вы готовы, если понадобится, подтвердить это?

— Ну, разумеется! Хоть под присягой. Я, знаете ли, в тот момент пожалел, что у меня в руках не было оружия, я непременно сбил бы этот самолет, он шел совсем низко. Честно говоря, если бы не настояли родственники, я никогда не спустился бы в бомбоубежище. А вот однажды…

Либелю пришлось еще с четверть часа слушать рассказ о «подвигах» господина с голубыми глазами. Наконец он вежливо перебил его:

— Простите, господин Гарднер, но меня ждут дела. Я непременно заеду к вам еще разок.

Было ровно семнадцать часов, когда Карл Либель вошел в уцелевшую на углу аптеку и снял телефонную трубку. Каким–то чудом телефон среди этих развалин еще действовал.

— Господин подполковник, я напал на след. Как с фотографией или приметами?.. Ах, вот оно что! Ну, будем надеяться. Слушаюсь.

Не торопясь он вышел из аптеки. Серый фургон ожидал его за углом. Либель сел в кабину, включил зажигание и задумался. Итак, уже пять часов, как Шварцбрука нет в живых, а его ждут и абвер, и «СД», и даже штаб сухопутных сил. Теперь есть свидетели, которые, пожалуй, подтвердят, что капитан Шварцбрук уехал со станции живым и невредимым.

Клетц и Мельтцер очень нервничают. Наверное, на них нажимает начальство. Безусловно, нужно учесть и то, что между абвером, «СД» и штабом сухопутных сил началась грызня. Каждый из–начальников хотел бы присвоить себе честь организатора операции «Циклон». Ведь план разрабатывался совместно, однако делиться славой они вряд ли захотят.

Какую пользу для дела можно извлечь из всего этого?

Разведчик почувствовал себя игроком, которому на шахматной доске дают возможность сделать выгодный на первый взгляд ход. Но решение еще не пришло. Ведь игра идет не деревянными фигурками. Кое–что уже сделано. Но это еще подготовка к решительному ходу. Пока что он будет искать. Капитан Шварцбрук уехал в Берлин? Хорошо. Значит, не должно остаться никаких следов.

Человека в столице найти не так–то легко. Нужно только сделать так, чтобы начальство не теряло надежды, иначе гестаповцы сами могут взяться за поиски. Можно ли быть уверенным, что в Берлине действительно никто не знает Шварцбрука? Если бы это было так, то тогда,. Но прежде всего — следы.

Обер–лейтенант вышел из машины и стал рассматривать пробоину в кузове. Но не может же он оживить капитана!

— Прошу вас предъявить документы! — К фургону подходил эсэсовский патруль. Двое рядовых и рослый роттенфюрер[1] в каске, с автоматом на груди.

Либель достал из кармана удостоверение. Унтер–офицер рассматривал его. Солдаты обошли машину, один из них взялся за ручку дверцы кузова.

— Кто вам дал право на обыск? — резко спросил обер–лейтенант. — Это машина абвера!

Роттенфюрер, возвращая удостоверение Либелю, взглянул на него как на новобранца.

— Мы осматриваем все машины без исключения. Этот район объявлен на чрезвычайном положении, господин обер–лейтенант! Здесь много разрушенных магазинов, вывозить отсюда ничего нельзя. Мы действуем именем фюрера!

— Хайль Гитлер! — сказал обер–лейтенант.

— Хайль! — отозвались эсэсовцы.

Либель все еще стоял, загораживая собой дверцы. Эсэсовцы выжидающе смотрели на него.

— Вот что, роттенфюрер, — сказал Либель после паузы. — Я выполняю особое задание руководства «СД» и, следовательно, мог бы послать вас ко всем чертям…

Верзила взялся за автомат.

— Но я понимаю, разбитые дома, мародерство… У вас тоже служба. Можете заглянуть в фургон.

Роттенфюрер ухмыльнулся:

— Вот так–то оно будет лучше! — Он открыл дверцу и заглянул внутрь. Фургон был пуст.

Либель угостил солдат сигаретами и поехал дальше.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ «Циклон» зарождается в предгорьях

Осень в Прикарпатье еще только началась, она уже ощущалась и в яркой голубизне сентябрьского неба и в промозглом дыхании утренних туманов.

«Покуда солнце взойдет — роса очи выест», — вспомнилось Миколе Скляному. Запахнув как можно плотнее видавший виды кожушок, он пробирался через росистые кусты. Холодные обжигающие капли лезли за шиворот.

— Спасибо еще, что эта баба кожух одолжила, а то в абверовском пиджачке и вовсе бы богу душу отдал! Вот пройдешься километров пять туда да столько же обратно сквозь чащобу, да ночью в лесу посидишь. Старуха, хоть и ведьма, а выручила.

Скляной поднялся, наконец, на вершину заросшего лесом и кустарником холма, отсюда было видно далеко вокруг. По сторонам, словно стадо мохнатых зеленых медведей, громоздились один на другой холмы. Спокойно все, будто нет и не было никакой войны, будто в двухстах километрах к югу и на западе не ревел тысячами орудий фронт. Да, вот оно как обернулось! Быстро катился фронт на запад. А здесь, на занятой советскими войсками территории, уже восстанавливалась нормальная жизнь.

Над холмами послышался неторопливый стрекот самолета. Скляной спрятался под ветвями ближайшего дуба. Низко над землей шел У–2, почтовый или разведчик. Там, вверху, его уже озаряло встававшее солнце, красные звезды переливались на плоскостях. Микола проводил его настороженным взглядом Носил когда–то и он такую же звезду на пилотке. И назывался тогда красноармейцем. Как будто недавно это было: всего три года назад, а кажется — прошла целая вечность. Сколько событий: плен, лагерь, потом отряд карателей и школа гестапо под Винницей. Да, далеко он ушел от красной звезды. В плен Микола сдался по доброй воле Ему, редкостному радиомастеру из Львова, война с фашистами казалась тогда вовсе посторонним делом. Но, хлебнув лагерной жизни, он решил, что ему выгоднее полностью перейти на сторону гитлеровцев, чем мучиться в лагере. Так он попал в диверсанты. И вот уже полтора года страх перед расплатой гонит его все дальше и дальше по этой дороге. Теперь он опытный, бывалый радист–диверсант.

Нынешняя операция не нравилась Скляному — слишком далеко их забросили за линию фронта. Правда, и группа не мала, тридцать человек. Но что такое даже три десятка абверовских агентов, дерущихся с упорством обреченных? Чекисты тоже не из робких. Скляной это знал.

Микола посмотрел на восток, еще километра полтора осталось до лагеря группы. Наметанным глазом с вершины холма он проложил путь сквозь кусты и, осторожно цепляясь за ветви и стволы, стал спускаться с крутого склона. Ноги скользили по мокрой траве.

Хорошо, хоть не каждый день нужно приходить в группу. За всю неделю, что группа в сборе, он являлся всего два раза. Живет Микола, затаившись на глухом хуторе, у жадной неразговорчивой старухи. Впрочем, он сразу нашел с ней общий язык, предложив ей на выбор немецкие марки, польские злоты и советские рубли. Старуха долго думала, а потом взяла за постой сразу в трех валютах.

— Хоть что–нибудь да останется, — заключила она.

Когда Скляной рассказал об этом временному командиру группы лейтенанту Крюгеру, тот долго хохотал:

— По–моему, она ведьма! На русских хуторах всегда живут ведьмы, присмотрись–ка к ней!

Однако ведьма приняла Миколу совсем неплохо и даже вот одолжила ему старый кожух, который так греет холодными ночами, когда Скляной, сидя часами в лесу у переносной рации, вылавливает из далекого эфира позывные радиостанции абвера.

Сегодня ночью он получил особенно важное указание с добавлением немедленно передать его лейтенанту Крюгеру. Вот из–за этого и пришлось спозаранку тащиться сквозь мокрый кустарник.

«Покуда солнце взойдет — роса очи выест», — снова вспомнилось ему.

— Ох, выест, — вздохнул Скляной и услышал негромкий оклик сзади из–за кустов:

— Стой!

Скляной вздрогнул и остановился, подняв руки вверх.

— Ложись!

Скляной лег, стараясь проглотить тугой комок, подступивший к горлу. Что–то уж очень чисто голос говорил по–русски. И только Когда человек вышел из–за кустов, страх прошел. Лейтенант Роденшток тоже узнал Скляного.

— Что это ты на себя нацепил, Иван? — спросил лейтенант. В группе все немцы звали Скляного Иваном.

— Это русский кожаный пиджак, — ответил Микола. — Ведите меня к господину лейтенанту Крюгеру. Я получил важную радиограмму сегодня ночью. Приказано передать ее немедленно. А вы напугали меня, очень уж чисто говорите по–русски.

Роденшток довольно улыбнулся. Они прошли между кустов к хорошо замаскированному лагерю диверсионной группы. Да, Скляной с каждым днем все больше убеждался, что отряд подготовлен отлично. Самые боевые и опытные диверсанты вошли в группу. Пятеро из них отлично говорили по–русски и уже не раз бывали в советском тылу. Скляному стало ясно, что их группе командование придает особое значение Это чувствовалось и по тому, как неусыпно следила радиостанция абвера за позывными группы. «А раз так, — думал он, — и у меня тоже есть возможность сделать карьеру. Дай–то бог!»

Подходя к Крюгеру, Скляной, уже вполне оправившись от недавнего испуга, приосанился. Широкоплечий рыжеволосый Крюгер, одетый в линялую советскую гимнастерку, галифе и кирзовые сапоги, сидел на поваленном дереве, выгребая из котелка завтрак — распаренный концентрат.

Увидев Скляного, он отложил котелок.

— Что–нибудь есть, Иван?

— Точно так, господин лейтенант, получена радиограмма о предстоящем прибытии командира группы. Велено передать вам лично, вот… — Он протянул Крюгеру бумажку со столбиком цифр. — Дальше я не расшифровывал. Это по вашему личному коду.

— Хорошо! — сказал Крюгер. — Подожди, я прочту!

Скинув свой кожух, Скляной расстелил его в стороне у дерева и прилег. Уже сквозь дремоту он услышал взволнованный голос Крюгера. Тот звал Роденштока и еще кого–то.

— Ну, слава богу, — говорил Крюгер, — наконец–то кончается наше бездействие. Молниеносный рейд, а там два месяца отдыха в тылу. Послезавтра к нам прибывает командир группы. А вы знаете, кто им назначен? Капитан Шварцбрук. Отто Шварцбрук!

— Мне эта фамилия ничего не говорит, — отозвался Роденшток.

— Ну что ты! А я знаю его отлично, с ним не пропадешь! — Это отличный специалист. Он работал у Скорцени.

— Фирма солидная. Когда он прибывает?

— Послезавтра.

— Ну что ж, Шварцбрук так Шварцбрук. Хорошо, конечно, если знаешь командира.

Сказать по совести, Роденшток был не очень доволен этим знакомством. Конечно, теперь Крюгер станет вторым человеком в группе, а ши сам мог бы рассчитывать на эту роль…

Обратно Скляной уносил в потайном кармане свернутую трубочкой бумажку с зашифрованной радиограммой. В ней сообщалось, что группа готова встретить капитана Шварцбрука Местом явки был назначен хутор, где обосновался со своей рацией Скляной. Все равно сразу после прибытия капитана придется уходить в другое место. Обратный путь через кустарник еще больше измотал Скляного, но, вспомнив свои мечты о карьере, он завалился в сено спать лишь после того, как передал ответную радиограмму.

ГЛАВА ПЯТАЯ Куда же вы пропали, капитан!

Над Берлином тоскливо ныли сирены очередной воздушной тревоги На центральных улицах было остановлено движение. Где–то в центре начался пожар. Карл Либель остановил машину. Придется из–за этих союзников пешком пройти пару кварталов. Он взглянул на часы: без двадцати, восемь.

«Ну и денек, — подумал обер–лейтенант, — пролетел, как миг единый!» Усталость уже давала о себе знать. Он зашагал по краю мостовой вдоль тротуара. В быстро темневшем небе шарили лучи прожекторов, вспыхивали красные звездочки разрывов зенитных снарядов.

Навстречу Карлу бежали две растрепанные женщины, Та, что постарше, волочила по асфальту край одеяла, свисавшего с плеч. Она ежеминутно наступала на него, путаясь и повторяя одно и то же:

— Боже мой, я совсем забыла, боже мой…

— Быстрее, мама, — подгоняла ее молодая, — до метро еще далеко, а я опоздаю на работу…

Либель учтиво посторонился, давая женщинам дорогу. Да, им тоже нелегко! Может быть, теперь они поймут, что такое война? Поймут и расскажут детям, чтобы те запомнили на всю жизнь…

Либель подходил к Фридрихштрассе. В самом центре города в небо поднималось пламя.

«Еще немного — и бомба попала бы в Имперскую канцелярию», — подумал Либель и посмотрел на серое здание, над подъездом которого была укреплена огромная эмблема гитлеровского рейха. Орел, раскинув крылья, вцепился когтями в лавровый венок. Либель видел эмблему и раньше. Днем в полированных перьях орла — маленьких зеркальцах нержавеющей стали — отражалась вся жизнь улицы. Редкие автомашины (бензин забрал фронт), редкие прохожие (людей тоже забрал фронт). Сейчас, в зареве близкого пожара, перья орла вспыхнули красным отсветом. Казалось, орел ожил, его хищный глаз уставился на город, на бегущих людей, словно он выбирал очередную жертву. Либель усмехнулся. «Ну, уж если и до тебя добралась война, не усидеть тебе на своем месте».

В двух кварталах от рейхсканцелярии, окруженный аккуратным зеленым газоном, стоял небольшой газетный киоск. На его стенке среди реклам и объявлений висел большой плакат: человек с поднятым воротником в темных очках и шляпе поднес палец ко рту. «Тсс! — гласила надпись. — Молчи! Тебя может подслушать вражеский шпион!» Около киоска возился, запирая дверь, газетчик с черной повязкой на глазу. Либель подошел к нему. Мимо сновали люди.

— Добрый вечер, Фред, что, уже есть вечерний выпуск?

— Господин обер–лейтенант! В такое время! Я закрываю. Ну, хорошо, — газетчик взял у Либеля сложенную вчетверо бумажную марку.

— Это необходимо сегодня, — тихо сказал офицер.

Газетчик молча кивнул головой и, открыв дверь, нырнул в свой киоск.

— Вот что у меня есть, — сказал он через полминуты, выходя из дверей и протягивая обер–лейтенанту вечерний выпуск «Берлинер цайтунг».

— Спасибо, Фред, до свидания!

— До свидания, господин обер–лейтенант, сдачи, как обычно, не нужно?

— Заеду завтра!

Либель, засунув газету в карман, почти бегом вернулся к своему фургону. Он медленно поехал по темной улице. Только через полчаса ему удалось выбраться из лабиринта центра города. Обер–лейтенант остановил свою машину около небольшого домика на окраине. На улице не было ни души. Загнав машину в гараж под домом, Либель поднялся на крыльцо. Дверь открылась изнутри без стука.

— Ты что–то уж очень долго, Карл, куда ты пропал? — спросил молодой мужской голос.

— Ищу Шварцбрука, — ответил Либель, — понимаешь, этот капитан исчез совершенно бесследно!

Они шагнули из темноты передней в светлую, хорошо обставленную комнату, окна которой были завешены плотными светомаскировочными шторами. Либель хорошо знал эту квартиру. Ее хозяин Михель Лемке, или «Мишель», как его называли друзья, был одним из немногочисленных помощников полковника в его трудной и опасной борьбе. Биография этого двадцативосьмилетнего немца была проста. Двадцати лет, после того как фашисты казнили его отца–коммуниста, он бежал в Испанию. Сражаясь в рядах Интернациональной бригады, он знал, что бьется не только за свободу этой солнечной страны, но и против фашизма, который стал его врагом на всю жизнь.

Потом был переход через Пиренеи, лагерь во Франции, побег, еще один нелегальный переход границы. Под чужим именем в июне 1941 года он попал в армию на Восточный фронт и уже в сентябре под Ленинградом сдался в плен советским солдатам. В Советском Союзе ему удалось встретиться с друзьями из Интернациональной бригады. С большой охотой он взялся за работу в советской разведке. Несколько заданий в прифронтовой полосе, а затем его перебросили в Берлин для связи с группой Карла Либеля.

Мишель был потрясен, когда впервые узнал, кто скрывается за маской немного развязного и пронырливого обер–лейтенанта из абвера. Он увидел, какую неоценимую роль в борьбе против фашизма играет тайная работа этого человека. И при всем этом Либель обладал искусством быть всегда в тени, оставаться незаметным. Вскоре после приезда в Берлин Мишель должен был вернуться обратно а Москву. Но потом планы изменились. Либель сумел пристроить его в Берлине в типографию, добыв Мишелю все документы инвалида войны. Иногда обер–лейтенант использовал его квартиру, чтобы на день–два поселить в ней очередного абверовского агента. Благодаря частым посещениям обер–лейтенанта соседи Мишеля считали, что он человек, связанный то ли с гестапо, tq ли с каким–то еще секретным фашистским учреждением.

Вместе с газетчиком Фредом и другими участниками группы Мишель выполнял поручения Либеля, обеспечивая ему постоянную связь с Москвой. Так продолжалось уже почти полгода.

Когда сегодня утром Либель привез к нему домой в знакомом фургоне труп капитана, Мишель понял, что происходят чрезвычайные события. Он знал, что его друг относится к тому высокому классу разведчиков, которые умеют работать без стрельбы и тайного вскрытия сейфов. Либель не уходил от риска, но предпочитал рисковать с уверенностью в успешном окончании дела.

Оставшись утром один и просмотрев документы в портфеле Шварцбрука, Мишель понял, что «игра» и на сей раз стоит свеч.

Подойдя к окну, Либель поправил светомаскировку.

— Где этот капитан?

— Все там же, — Мишель кивком головы указал на дверь соседней комнаты. — К сожалению, не ожил.

— Теперь это было бы уже излишним, Мишель. Фигуры расставлены, и его позиция на доске должна быть именно такой. Мы с тобой обязаны поставить мат в один ход абверу, «СД» и штабу сухопутных сил.

— Так в чем же дело? — улыбнулся Мишель.

— У тебя найдется старый костюм? — спросил внезапно Либель.

— Конечно. Зачем тебе? Хочешь прогуляться в штатском?

— Это не мне, а господину капитану. Принеси, пожалуйста!

Либель вошел в соседнюю комнату. В углу, прикрытый ковром, лежал труп капитана Шварцбрука, которого он с таким усердием искал сегодня по всему городу. Разведчик отбросил ковер. С минуту он смотрел на капитана. Сколько преступлений было на совести этого человека? Карательные экспедиции по белорусским и украинским селам. Расстрелы, виселицы, пытки. Жаль, конечно, что не удалось передать его прямо в руки советской контрразведки. «А там вас ждали даже больше, чем ждут сейчас в абвере, капитан Шварцбрук!» — подумал Либель.

— Ты так и не трогал его с тех пор, как я привез? — спросил он вошедшего Мишеля.

— Конечно, нет, я занимался его портфелем. Там много интересного. — Мишель стоял уже рядом, с потрепанным костюмом в руках.

— Да, вы почти одного роста. Ну, давай переоденем его.

Старый костюм Мишеля пришелся Шварцбруку в самый раз. Теперь капитан нисколько не напоминал того бравого офицера, каким он еще недавно сошел с поезда.

Либель порылся в своих карманах.

— В нашем деле надо быть запасливым. Давно уже у меня припасены хорошие документы. Вот. — Он достал потрепанный паспорт и еще какую–то книжечку и вложил их в боковой карман пиджака Шварцбрука. — Если верить документам, — сказал он, — перед нами тело мирного берлинского жителя Ганса Шумахера, погибшего при бомбежке. Похож?

— Похож, — подтвердил Мишель.

— Теперь надо доставить его, на место происшествия.

— А ты не думаешь, что Шварцбрука, когда его найдут, могут опознать?

— Думаю, что нет. Видишь ли, Шварцбрук все время был в ведении фронта. Все его личные дела там. Клетц пытается сейчас запросить их. Но, я думаю, у него ничего не выйдет. Ты ведь знаешь, какая у них там сейчас неразбериха.

— А кто–нибудь лично знает Шварцбрука в Берлине? — быстро спросил Мишель.

— Этого я еще не выяснил до конца. Однако нам надо спешить. У меня есть кое–какие соображения… Да, вот последняя радиограмма из Москвы, расшифруй, пожалуйста, к моему приезду. — Либель развернул только что купленный им около рейхсканцелярии выпуск вечерней газеты. Внутри к одной из страниц была прикреплена еле заметная крошечная записка с рядом цифр.

Вдвоем с Мишелем они спустили тело Шварцбрука через люк на кухне в гараж. Через несколько минут Либель уже ехал по улице в своем фургоне, в кузове которого, как и утром, лежал убитый капитан.

Машина слова шла в объявленный на чрезвычайном положении Карлсхорст, в район разрушенных кварталов. Либель проехал знакомую аптеку. А вот и эсэсовский пост. Напрягая зрение, обер–лейтенант вглядывался в маячившие впереди фигуры. Неужели успели смениться? Нет! Тот же верзила роттенфюрер вышел в сумерках на середину мостовой и поднял руку.

— Запрещено, въезд закрыт!

— А! Это опять вы, роттенфюрер? — Либель, не заглушив мотора, высунулся из кабины. — Надеюсь, второй раз вы не будете обыскивать машину? Вы уже убедились, что я не мародер?

Эсэсовец опустил руку.

— Кто это там? — От стены отделилась еще одна фигура.

— Спокойно, Вальтер, — ответил долговязый, — это тот обер–лейтенант из абвера. Мы его уже проверяли. Пусть едет!

Роттенфюрер отошел в сторону и махнул рукой. В сгущавшихся сумерках Либель въехал в разбитые бомбардировкой кварталы. Он свернул в переулок, заваленный обломками. Запах гари и тления стоял здесь. Видимо, квартал был разбит совсем недавно. Ни жителей, ни прохожих. Пожалуй, подходящее место. Эсэсовцы выгнали отсюда всех и охраняют входы и выходы из района.

Взвалив на плечи Шварцбрука–Шумахера, Либель потащил его к дому, у которого еще уцелел парадный подъезд. Внутри было совсем темно.

Сорванные с петель двери, какая–то рухлядь валялись на лестнице. Он прислушался. Где–то в глубине полуразрушенного дома в мертвой тишине, видимо, уцелели часы с многодневным заводом. Мерные удары, похожие на звон далекого колокола, поплыли над развалинами. Девять раз. Надо спешить!

Сгибаясь под тяжестью ноши, Либель поднялся на несколько ступенек, лестница обрывалась, внизу чернел подвал. Осторожно, стараясь не шуметь, Либель спустил туда убитого капитана. «С этим кончено, — подумал он. — Через несколько дней, не раньше, здесь найдут Ганса Шумахера».

ГЛАВА ШЕСТАЯ Каждый решает по–своему

Генерал Кребс вернулся в штаб лишь под вечер, разбитый после дневного сна. С тяжелой головой он принялся за чтение сводок. Все говорило о том, что русские готовят новый удар на юге. Судя по темпам подготовки, наступление могло начаться буквально со дня на день. Генерал задумался. Он снова вспомнил о группе «Циклон–Юг».

Сейчас, именно в эти дни, самое благоприятное время для действий на юге. Русские подтягивают в тылу резервы. Урал шлет технику эшелон за эшелоном. Для Кребса это не было чудом. Перед войной он работал в Москве помощником военного атташе. И именно знание России, которым он всегда гордился, помогло ему стать начальником генерального штаба сухопутных сил. Кребс вполне наглядно мог представить себе, как из глубины Сибири, которую некоторые верхогляды из вермахта считали ледяной пустыней, выходили и вступали в бой все новые и новые советские дивизии. Россия — «колосс на глиняных ногах», как называли ее пропагандисты доктора Геббельса, — превзошла его страну в производстве военной техники. Но генерал Кребс понимал, что это еще не последнее слово Советов. Он вспомнил афоризм канцлера Бисмарка: «Русские долго запрягают, но быстро ездят». Это было сказано еще в прошлом веке…

«Однако еще не все потеряно, — подумал генерал. — Сейчас надо выиграть время. Англичане и американцы в конце концов испугаются растущей мощи СССР, а тогда…»

Его размышления перебил телефонный звонок. Генерал услышал в трубке голос Эрнста Кальтенбруннера — начальника имперской полиции и службы безопасности «С Д», правой руки всемогущего Гиммлера.

— Только что я имел беседу с фюрером, генерал, он возлагает самые большие надежды на план «Циклон». Я сказал фюреру, что на южном участке фронта этот план уже начал осуществляться Я не ошибся?

— Разумеется, нет. Не позже завтрашнего вечера мы уже получим первые сообщения от группы «Циклон–Юг», — ответил генерал.

Кребс и Кальтенбруннер поговорили о других делах. Но в конце разговора начальник «СД» снова напомнил:

— Так в ставке будут ждать сообщений о «Циклоне».

Положив трубку, Кребс задумался. Значит, исполнять этот план должны армейские силы, а сливки будет снимать «СД»! Ну ничего, он еще найдет возможность доказать, что операцию организовал лично он, Кребс, и больше никто. Но прежде всего следует ускорить ее начало.

Он приказал своему адъютанту телефонограммой запросить штаб–квартиру абвера, когда капитан Шварцбрук будет направлен в русский тыл.

Прочитав телефонограмму, оберштурмбаннфюрер Клетц схватился за голову. Мельтцер, узнав в чем дело, взволнованно заметался по бункеру.

— На протяжении нескольких часов Кребс уже дважды спрашивает об этом капитане. А где же ваш Либель? — спросил Мельтцера оберштурмбаннфюрер. — Человек, а тем более офицер — это не иголка в сене! В свое время в Гамбурге мы находили любого за два часа. А сейчас уже восемь!

— Но вы забываете нынешнюю обстановку. Либель тоже достаточно опытный человек. Вы еще мало знаете людей абвера.

— Я когда–нибудь докажу вам обратное, дорогой подполковник.

— Не уверен! Пока что вы своим поспешным докладом поставили и себя и нас в неловкое положение. В нашем распоряжении остается максимум три–четыре часа. А где Шварцбрук?

— Это я вас должен спросить! Препирательства продолжались довольно долго Мельтцер был в душе доволен тем, что Клетц попал в неловкое положение. Это послужит ему уроком, не будет соваться в дела. Подполковник был твердо уверен в том, что со Шварцбруком ничего серьезного не приключилось. Если бы капитан погиб во время бомбежки, то первый же санитар или патрульный, увидев труп офицера, немедленно доложил бы об этом по начальству. Безусловно, капитан жив. Может быть, он сошел по ошибке на одну станцию раньше, а может быть, не дожидаясь Либеля, уехал в Берлин Мельтцер был уверен, что не позже завтрашнего утра Шварцбрук даст о себе знать.

Если бы заглянуть в мысли оберштурмбаннфюрера Клетца, то в них можно было бы обнаружить полный сумбур. Он понимал только одно: если Шварцбрук в ближайшие три–четыре часа не будет найден, то ему, Клетцу, угрожают большие неприятности. Он вовсе не был уверен, что Либель сможет найти исчезнувшего офицера, и с каждой минутой становился все раздражительнее, забыв о своей полицейской вежливости.

Мельтцер наслаждался этим, зная, что оберштурмбаннфюрер у него в руках. Он начал намекать на то, что мог бы уже сейчас доложить об исчезновении Шварцбрука генералу Кребсу.

Старинные часы на стене кабинета пробили девять.

Мишель встретил Либеля с расшифрованной радиограммой в руках.

— Москва просит немного задержать вылет командира группы «Циклон–Юг». Но мне и самому не понятно, как долго мы сможем тянуть с этими поисками. Может быть, мы предложим им наш план?

— Не спеши, я передал сегодня кое–что Фреду, мне кажется, что тебе сейчас представляется удобный случай вернуться к нашим. Однако надо все хорошо обдумать. Экспромты хорошо играть на рояле, а мы с тобой не пианисты.

Либель взял записку с шифром и аккуратно сжег ее над пепельницей.

— Но ведь пока все складывается в нашу пользу? — Мишель подсел ближе к столу.

— А ты знаешь такую русскую пословицу: «Семь раз отмерь — один раз отрежь»? Давай–ка сначала отмерять. Начнем сверху. Тащи портфель Шварцбрука.

Они склонились над столом, разбирая содержимое портфеля. Их интересовало все: и письма, и мелкие записки, и копии счетов. Здесь лежал и пакет на имя подполковника Мельтцера. План «Циклон» не был, конечно, новинкой для Либеля. Через знакомых офицеров он знал его и в общих чертах и кое–что из деталей. Он, например, слышал, что эпизод «Циклон–Юг» был задуман неплохо. Его авторы учли, что по дорогам Украины в глубь советской территории в то время постоянно шли колонны немецких военнопленных. Под видом такой колонны и должна была двинуться по советским тылам эта группа диверсантов абвера. Начальником конвоя должен был стать Шварцбрук, переодетый в форму старшего лейтенанта МВД. Либель и Мишель нашли в портфеле служебное удостоверение войск МВД на имя Вилиса Дутиса с фотографией покойного капитана.

— Значит, Шварцбрук с акцентом говорил по–русски, они, видать, хотели выдать его за латыша, — сказал Либель

— И я тоже говорю с акцентом, — заметил Мишель.

В отдельном пакете лежали красноармейские книжки, продовольственные аттестаты, требования для перевозки по железной дороге.

Все было сделано чисто. Либель долго, с профессиональным любопытством разглядывал документы.

— Все сработано на подлинных советских бланках. Трудно придраться, — сказал он.

Была в портфеле и карта, на которой нетерпеливый капитан Шварцбрук уже отметил едва заметным пунктиром маршрут группы.

— Да, — сказал Либель, — вывод можно сделать такой: к этой группе сейчас приковано внимание начальства, потому что она первое звено всего плана «Циклон». Вот почему Шварцбрука засылают через Берлин. Выгодно ли нам, если эта группа сразу провалится? Сменят начальство, могут сменить и меня.

Либель встал и прошелся вдоль стола.

— Я сегодня чертовски устал. Давно я не попадал в такой сложный переплет.

— Может, хочешь кофе? — Мишель отправился на кухню. А Либель сел в кресло и задумался. «Чем они сейчас располагают: есть свидетельские показания кондуктора и этого Гарднера о капитане, есть еще список машин, который можно проверить».

— Но все это не главное, не главное… — сказал он вслух.

— Что не главное, Карл? — откликнулся из кухни Мишель.

— Да то, над чем мы с тобой ломаем голову. Главное, что нет Шварцбрука. Остались лишь мундир и портфель.

— Но ведь Клетц и Мельтцер пока не знают об этом. — Мишель разливал кофе в большие чашки. Снова наступило молчание.

— Да, — наконец сказал Либель, — надо выиграть время. Мы тоже не знаем, что они намерены теперь предпринять. Кстати, который час? Уже десять? Мне надо доложить о том, как идут поиски Шварцбрука. — Он вышел в соседнюю комнату к телефону.

Оставшись один, Мишель взял со стола удостоверение на имя Вилиса Дутиса и долгое время разглядывал фотографию.

Вскоре вернулся Либель.

— Клетц требует. чтобы я немедленно явился к нему. Я поеду. — Обер–лейтенант переложил пистолет из заднего кармана в боковой. — А ты приготовься к нашему первому варианту, о котором мы говорили утром. Жди звонка!

ГЛАВА СЕДЬМАЯ Иоахим Клетц совершает подвиг

Вызвав Либеля, Клетц грохнул трубкой об аппарат и заметался по бункеру.

Вот когда начался настоящий спектакль! Мельтцер, устроившись поудобнее в кресле, молча наблюдал его. Иоахим Клетц в следующие полчаса успел израсходовать весь обширный запас ругани, который ему удалось накопить во время его полицейской службы в гамбургских трущобах. Он начал уже повторяться, когда в дверях бункера появился бледный и серьезный обер–лейтенант Либель. Клетц замолчал. При подчиненном он снова овладел собой.

— Докладывайте все и насколько возможно подробнее, — сказал он. — Что вы сделали, чтобы найти Шварцбрука?

Обер–лейтенант неторопливо рассказал обо всем, что произошло на станции Зоссен.

— Таким образом, — закончил он, — и я убежден, что в этой панике гауптман Шварцбрук, не дожидаясь меня» уехал в Берлин.

— Кто это может подтвердить? — Клетц переходил уже на тон допроса.

— Кондуктор четвертого вагона, затем раненый в госпитале и — наиболее категорически — господин Гарднер, адрес которого я могу вам предоставить. — Либель подошел к столу и положил перед Клетцем листок из блокнота.

Клетц взял его и спросил:

— Ну, а что же вы предприняли дальше, обер–лейтенант?

Либель устало улыбнулся.

— Дальше, господин оберштурмбаннфюрер, дело времени. Видите ли, там у самой станции есть пост фольксштурма. Старичок фельдфебель и с десяток мальчишек, но они делают полезное дело: у них записаны все номера машин, которые проходят через их пост в Берлин. В интересующий нас отрезок времени прошло двенадцать машин. Семь из них я уже разыскал, но пока безрезультатно. Вы вызвали меня в тот момент, когда я уже почти нашел восьмую.

Мельтцер торжествующе посмотрел на Клетца. Ну что? Каковы люди абвера?!

— Должен вам сказать, — продолжал Либель, — что фотография или словесный портрет гауптмана значительно облегчили бы мне поиски, сэкономили бы время. Я бы показал фотографию водителям или мог бы им рассказать, как этот Шварцбрук выглядит.

— Я уже говорил вам, Либель, — голос Клетца снова обрел вкрадчивость, — что у нас нет его портрета. Я пытался найти здесь человека, который лично знаком с Шварцбруком, но и такого не оказалось. Он находился в ведении фронтовой разведки. Пробовали связаться с фронтом, но ведь сейчас такое время! — Клетц безнадежно махнул рукой. — Я прошу вас только учесть, что в нашем распоряжении остается часа три–четыре. По приказу генерала Кребса Шварцбрук должен вылететь не послезавтра, а сегодня ночью.

— Я думаю, что нам не следует ничего скрывать от нашего офицера, — сказал молчавший до сих пор Мельтцер, обращаясь к Клетцу. Тот молча кивнул головой. — Сегодня днем господин оберштурмбаннфюрер по ошибке доложил генералу Кребсу, что Шварцбрук уже в Берлине и благополучно отдыхает. Вы понимаете теперь всю остроту положения?

Либель вместо ответа вытянулся в струнку. Клетц тоже встал, одергивая на себе мундир.

— Я поеду на розыски с вами, Либель, — сказал он. — Я покажу вам, как нужно работать! Давайте сюда список номеров машин!

Обер–лейтенант натянуто улыбнулся и достал из кармана еще один листок из блокнота.

— Буду рад случаю поучиться у вас, господин оберштурмбаннфюрер. Прошу прощения, я только выпью стакан воды, у меня совсем пересохло в горле.

Клетц и Мельтцер склонились над списком. Первые семь номеров в нем были вычеркнуты.

— Эти я уже проверил, — сказал Либель, заглядывая через плечо. — Никто из них капитана не видел.

— А кому принадлежат остальные пять?

— Этого я еще не выяснил.

Клетц посмотрел на Либеля с явным сожалением.

— Из вас, обер–лейтенант, никогда не вышло бы порядочного полицейского детектива. Вы брали по одной машине? Так вы будете искать капитана еще двое суток. Запомните, господа, — Клетц обращался уже и к Мельтцеру, — даже самый простой сыск не обходится без анализа!

Мельтцер кашлянул и отвернулся. А Либель с заинтересованным лицом присел к столу.

Клетц набрал номер телефона полицейского управления. Облокотившись на стол, Либель видел, как он записывал на листке фамилии и адреса владельцев машин. Либель с неподдельным интересом узнал, что первые две машины легковые, одна из них принадлежит врачу, другая адвокату, затем в списке следовал грузовик, обслуживавший фирму «Братья Заукель», потом фургон из ресторана и кабаре «Медведь» и, наконец, грузовик компании «Нектар» (производство пищевых концентратов).

Поговорив с полицией, Клетц задумался.

— Может быть, нам все–таки подождать? — спросил Мельтцер. — Я думаю, к утру Шварцбрук появится.

— Во всяком случае, мы ничего не теряем, если попробуем, — отозвался Либель. — Господин оберштурмбаннфюрер имеет опыт в таких делах.

— Ну, в таком случае действуйте, господа, желаю успеха, — Мельтцер вышел.

Клетц оторвался от своих записей.

— Смотрите, Либель! — лицо его разгорелось, он явно чувствовал себя в ударе. — Свидетели говорили о грузовике, значит первые две машины не в счет.

— Это интересно, — сказал Либель.

— Анализируем дальше, — Клетц поднял палец. — Капитан едет в Берлин. Он приезжает, что–то задержало его. Что может задержать фронтового офицера в столице?

— Интрижка? — осторожно спросил Либель.

— Вы судите по себе!.. Куда мы должны сейчас ехать?

— В гараж фирмы «Братья Заукель». Так я думаю.

— К чертям собачьим! — Клетц вспылил. — Да у вас, действительно, нет ни грана здравого смысла и логики! Ведь, кажется, ясно, что настоящий фронтовик, попав в Берлин, прежде всего захочет комфорта Вы его не встретили, капитану подвернулась машина из «Медведя»! Едем туда! — категорически заключил Клетц. Он достал из ящика стола пистолет и принялся заряжать обойму.

— Вот хорошо, что вы мне напомнили, господин оберштурмбаннфюрер, мой фургон тоже нужно зарядить, то есть, я хотел сказать, заправить, в баке нет ни капли.

— Хорошо, только быстро!

Либель вышел. Не спеша он поднимался по ступенькам из бункера. На часах было одиннадцать. Он сел в машину и поехал к заправочной колонке.

Вернулся он только через сорок минут. У входа в бункер его ожидал Клетц. Он был раздражен.

— Почему вы так долго, Либель?!

— Пришлось разыскивать бензин, в нашей колонке нет, но мне все–таки удалось достать. Кроме того, надо было достать и масло.

Наконец Либель и Клетц выехали на темную и пустынную набережную Шпрее. Было уже без четверти двенадцать.

— Что вам говорили свидетели о внешности капитана? — спросил Клетц.

— Он, кажется, высокого роста, темные волосы, довольно молод. Затем, у него в руках черный портфель. Он не расстается с ним. Кстати, вас не смущает, господин оберштурмбаннфюрер, что Шварцбрук отправился сразу в такое людное место, как «Медведь», а как же конспирация?

— Фронтовику можно многое простить, Либель, вы забываете, что это боевой офицер. В конце концов он отправится в русский тыл. А это сложнее, чем заехать в «Медведь».

— Все–таки у меня мало надежды, — вздохнул Либель и повернул машину в темный переулок.

— Куда это вы? Нам нужно прямо, — сказал Клетц.

— Там закрыт проезд. Все эти проклятые бомбежки!

Только еще через час, после долгих блужданий по улицам, фургон Либеля остановился, наконец, у затемненного подъезда кабаре «Медведь».

Кабаре доживало свои последние ночи. Со следующей недели по приказу министра пропаганды Геббельса все кабаре и театры Берлина закрывались. Поэтому в тот вечер в «Медведе» было особенно людно.

Уже в вестибюле Либель отметил про себя, как преобразился Клетц. Куда делась его обычная медлительность? Ноздри перебитого носа бывшего сыщика расширились. Он был похож на матерую гончую, взявшую след.

— Идемте прямо в зал, — тихо бросил он Либелю. — Гараж от нас не уйдет!

Иоахима Клетца не надо было учить, как действовать в подобных обстоятельствах. В своей жизни он провел немало облав в таких заведениях. И хотя человек, которого он искал, по–видимому, не собирался бежать или сопротивляться, обстановка заставила его ощутить знакомый азарт. Первый же вопрос, который он задал старшему кельнеру, заставил того проглотить любезную улыбку.

— Где здесь запасной выход?

— Вот там, господин оберштурмбаннфюрер, — вполголоса ответил старший кельнер, и на лице его появилась кислая мина: «Боже мой! Опять облава. В такой вечер!»

— Идите и встаньте там. Прикажите только после этого номера дать полный свет в зале. И при свете — самый боевой номер программы, понятно?

Кельнер отправился выполнять приказание. Клетц и Либель оглядывали зал.

На сцене, выхваченной из полумрака светом прожекторов, певец явно непризывного возраста исполнял известный романс «Schön ist jeder Tag, den du mir schenkst, Marie–Luise!».

В зале, казалось, никому не было дела до эстрады. Примерно две трети публики составляли офицеры с дамами и без дам. Клетц внимательно осмотрел столик за столиком, но в полутьме все офицеры казались похожими один на другого.

Наконец певец кончил благодарить Марию–Луизу. В зале вспыхнул полный свет, и тут же грянул джаз. По эстраде маршировали девицы в щегольских сапогах и военных фуражках Раздались аплодисменты. Некоторые офицеры встали. Теперь Клетц уже не таился Оставив Либеля у дверей, он пошел по проходу между столиками; дойдя до сцены, он повернулся и пошел обратно, кивнув головой старшему кельнеру.

— Пригласите ко мне вон того офицера, третий столик справа, скажите ему, что его спрашивают из «СД».

Офицер, к которому обратился кельнер, вздрогнув, быстро встал, что–то сказал своей спутнице и чуть ли не бегом подскочил к Клетцу. Он был молод, высок, с коротко подстриженными темными волосами.

— Капитан Вагнер! — коротко отрекомендовался он, приветствуя офицеров. — Чем могу служить?

Клетц с досадой провел рукой по щеке, бросил быстрый взгляд на Либеля — тот был явно расстроен.

Клетц задал капитану несколько ничего не значащих вопросов и отпустил.

— Нет, я рискну потерять здесь еще полчаса, — сказал Клетц.

Либель взглянул на часы, было половина второго.

— Я так и думал, вряд ли капитан пойдет в такое людное место, — сказал Либель и увидел, как раздулись ноздри у Клетца. Он снова подозвал кивком кельнера.

— Кто провожает гостей в отдельные кабинеты?

— Сегодня я сам, господин оберштурмбаннфюрер, у нас уже мобилизовали он фольксштурм пять человек.

— Не было ли среди гостей высокого капитана?

— Довольно молодой, с темными волосами? — осведомился кельнер. — Я сам проводил его в кабинет номер восемь Он и сейчас там с дамой. Просил не беспокоить его.

С Клетцем произошло нечто невообразимое. В одну секунду он будто вырос сантиметров на десять.

— Показывайте, где кабинет, — справившись с волнением, сказал Клетц.

Кельнер пошел впереди. Дверь восьмого кабинета оказалась закрытой.

— Что нужно? — ответил на стук резкий мужской голос.

— Откройте, господин капитан, служба безопасности!

Дверь отворилась. У порога стоял высокий молодой офицер. Увидев Клетца, он сделал шаг назад и впустил его в комнату. На диване лежал большой черный портфель. За накрытым столом сидела красивая белокурая женщина в вечернем платье.

— Я хотел бы поговорить с вами наедине, капитан, — сказал Клетц. Капитан выглядел раздраженным, но сдерживался, поглядывая на Либеля, стоявшего в дверях.

— Ну хорошо, — сказал он. — Фрау Берта, прошу извинения, выйдите на минуту, это, видимо, недоразумение.

— Меня зовут Эрна, — фыркнула блондинка. — Ты, милый, забыл все от страха! — Она схватила со стола свою сумочку и, шурша платьем, вылетела в коридор, толкнув Либеля. Обер–лейтенант вошел в кабинет, плотно закрыв за собой дверь.

— Капитан Шварцбрук, если не ошибаюсь, — сказал Клетц. — Я очень рад, что мы вас нашли!

Капитан подскочил к дивану и, схватив портфель, другой рукой выхватил пистолет.

— Не двигаться! Кто вы такие?

— Успокойтесь, капитан, я оберштурмбаннфюрер Клетц, особый уполномоченный при отделе «Заграница», а это обер–лейтенант Либель.

Капитан поднял пистолет.

— Документы на стол!

— А вы молодец, Шварцбрук, — улыбаясь, сказал Клетц, — я не понимаю только, как вас, такого осторожного человека, занесло в это заведение. Но, впрочем, я не обвиняю вас, оставим это между нами. «Циклон»!.. Либель, предъявите капитану удостоверение.

— Не надо, — сказал капитан. — Достаточно пароля. Но послушайте, как вы меня нашли?

В разговор вступил Либель.

— Это только благодаря проницательности господина оберштурмбаннфюрера, — сказал он. — Видите ли, я должен был вас встретить на станции Зоссен…

— Но там такое творилось, — уже дружелюбнее заговорил капитан, — хуже, чем на фронте. Мне подвернулась попутная машина, и я уехал. Однако ведь вылет назначен на послезавтра, зачем вы меня искали? — капитан снова насторожился.

— Вы должны вылететь немедленно, Шварцбрук, есть приказ генерала Кребса.

— Но ведь у меня нет еще снаряжения…

— Все уже готово, — вставил Либель, — вы получите снаряжение у меня. А необходимые документы, надеюсь, уже у вас?

— Да, документы у меня. Кроме того, я привез пакет на имя подполковника Мельтцера. Но его я имею право вручить только лично…

— Хорошо, — сказал Клетц, сияя от удовольствия. — Подполковник Мельтцер, очевидно, прибудет прямо на аэродром. Сейчас два часа. В четыре мы встретимся на аэродроме. Обер–лейтенант, вам хватит времени, чтобы заехать за снаряжением? Поезжайте, я созвонюсь с Мельтцером.

— В таком случае до скорой встречи, господин оберштурмбаннфюрер.

Клетц проводил капитана и Либеля до машины. А сам поспешил к телефону.

— Я нашел Шварцбрука, дорогой Мельтцер! Ну, для меня это оказалось не очень трудной задачей. Да, я думаю, вы не станете возражать, я отправил его вместе с Либелем прямо на аэродром. На этот раз вы можете спокойно докладывать господину генералу.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ Над фронтом ночь

Темная сентябрьская ночь стояла над фронтом. Но война не знает различия между днем и ночью. Под светомаскировкой по обе стороны линии фронта военная жизнь шла своим чередом.

Со скрытыми огнями в кромешной темноте мчались к фронту, тревожно постукивая на стыках рельсов, эшелоны. Где–то при свете коптилок в блиндажах склонялись над картами командиры советских дивизий, отмечая путь пройденный и тот, который еще предстоит пройти в нелегких боях. Где–то, закрывшись с головой маскировочной плащ–палаткой, ползли в ночной поиск солдаты–разведчики.

Ночной эфир над фронтом был наполнен радиосигналами. Они летели, то замирая, то сплетаясь в сплошной клубок точек и тире, голосов, цифр…

Освещенный зеленым огоньком своей рации быстро работал ключом берлинский газетчик Фред. И, выбирая его сигналы из путаницы голосов, их принимал чуткий приемник на радиостанции Центра советской разведки. Под карандашом шифровальщика еле слышные сигналы превращались в строчки:

«Корреспондент 75 сообщает координаты группы «Циклон–Юг», начало операции ускорено. Начнется завтра. Повторяю: начало завтра…»

…В предгорьях Карпат, за двести километров от линии фронта, в советском тылу, на заброшенном хуторе, вздрагивая от ночного холода и страха, включил свою портативную рацию и Микола Скляной.

Снова, как и все эти дни, Центр абвера ответил немедленно, и лейтенант Крюгер, сидевший рядом с радистом, продиктовал:

— «Командира группы принять готовы. Все в порядке». — И, подождав, пока Скляной закончит передачу, добавил по–русски: — Ну что ж, раньше так раньше. Меньше эшелонов пройдет к фронту. Так, Иван?

…А по темному загородному шоссе из Берлина на секретный военный аэродром мчалось несколько машин со светомаскировочными синими подфарниками. Люди в первой машине — сером фургоне с военным крестом на борту — неторопливо переговаривались.

— …И тут, Мишель, представляешь себе, Клетц говорит: «Я еду с вами»!

— Да, момент не из приятных. Но почему ты выбрал «Медведя»?

— Ты знаешь, я не выбирал. Ведь у меня был список машин, и среди них значился номер грузовика из «Медведя». Клетц захотел туда съездить. Ну, а потом я подумал, что будет лучше, если он сам тебя найдет.

— А как ты сумел позвонить мне?

— Это было несложно. Я поехал заправлять машину. Труднее было протянуть полтора часа, чтобы дать тебе время доехать до «Медведя». А ты хорошо держишься. Но смотри не перехватывай. Мельтцер опытнее Клетца. Ты хорошо переклеил фотографию на удостоверении. Пришлось повозиться?

— Твоя школа. К твоему звонку я был уже готов.

— Продумай еще раз каждое слово. И вот еще что: обязательно сразу после приземления свяжись с нашими. Они предупреждены. Теперь помолчим. Перед дорогой…

Километрах в трех от фургона, нагоняя его, шел «оппель–капитан». На заднем сиденье подполковник Мельтцер говорил Клетцу:

— …но ведь и обер–лейтенант Либель принимал участие в поисках.

— Ваш Либель птенец в таких делах. Он искал бы еще двое суток. В Гамбурге у нас бывали и не такие случаи.

Мельтцер замолчал, и внезапно простая догадка озарила его. Ну конечно! Как он раньше этого не понял? У Клетца есть своя связь с капитаном Шварцбруком. Наверное, Шварцбрук сообщил Клетцу, что прибыл и отдыхает в «Медведе». Оберштурмбаннфюрер и капитан разыграли всю эту историю, как по нотам. Вот почему Клетц так уверенно поехал в кабаре. Этот бывший полицейский не так прост, рак кажется, с ним необходимо быть осторожнее!

— Я думаю, — сказал Мельтцер, — что для всех нас будет лучше забыть эту историю с поисками. Приказ отдан — мы его исполняем в срок. Я благодарен и Либелю и вам.

Клетц не ответил… Он загадочно, как показалось Мельтцеру, улыбнулся.

Еще в двух километрах позади бесшумно летел по асфальту огромный лакированный «хорх». Генерал Кребс, откинувшись на мягкое сиденье, молчал, углубленный в свои мысли. Ему не о чем было разговаривать ни с адъютантом, ни с шофером. Он думал только о том, что его личное присутствие на аэродроме даст ему потом право говорить, что он, а не кто–нибудь другой своими руками организовал эту операцию.

У самого въезда на аэродром «оппель–капитан» нагнал фургон. Обе машины рядом, словно принимая парад, проехали вдоль строя ночных бомбардировщиков, стоявших на краю летного поля, и повернули в ту сторону, где на бетонной ленте уже рокотал, прогревая моторы, «юнкерс–290».

Пока солдаты из аэродромной команды перегружали из фургона в самолет последнюю часть снаряжения для группы, четыре человека, стоя поодаль, разговаривали.

— Да, вы заставили нас поволноваться, капитан, мы беспокоились, а здесь еще начальство перенесло вылет.

— Я этого не знал, господин подполковник, имею же я право хоть немного отдохнуть? Мне всю войну не приходилось бывать в Берлине.

— Вам не к чему оправдываться, дорогой капитан, — вставил Клетц, — как представитель «СД», я могу удостоверить, что с вашей стороны нет никакой вины. Виноват обер–лейтенант Либель, который не сумел вовремя встретить вас.

— Я прошу вас, господин оберштурмбаннфюрер, не придавать этому значения. Обер–лейтенант, кажется, помог найти меня. Кто же знал, что вылет перенесут?

— Согласен с вами, дорогой капитан, но у каждого из нас есть свои обязанности.

— Я должен передать вам пакет, господин подполковник. Вот он… А это я беру с собой. Портфель мне больше не нужен. Обер–лейтенант, возьмите его на память о нашей встрече. О! Кажется, прибыло начальство?

К самолету легко подкатил лакированный «хорх».

— Да, это сам генерал Кребс, пойдемте, я вас представлю ему, — сказал Мельтцер.

Генерал, выйдя из машины, прервал официальный доклад подполковника:

— Все это я уже знаю, подполковник, нам надо спешить. Капитан Шварцбрук! — Он вгляделся в лицо офицера, сделавшего шаг вперед. — Я кое–что слышал о вас, капитан, ведь вы были участником спасения Муссолини, когда его вырвали из рук мятежников летом прошлого года?

— Так точно, генерал.

— Мне приятно с вами познакомиться. Почему вы до сих пор в мундире?

— В русскую форму я переоденусь в самолете, русский мундир на плечах — большая тяжесть, господин генерал!

Подполковник Мельтцер шепнул Либелю:

— Он умеет разговаривать с начальством, этот капитан.

Кребс продолжал:

— Я приблизил срок вылета по личному указанию фюрера. Сейчас наступило самое удобное время для действий вашей группы… Помните, что основной удар надо нанести по коммуникациям. Мосты, тоннели, железнодорожные узлы. Ясно? Желаю вам удачи, капитан! И помните, что обо всех действиях вашей группы будут докладывать лично фюреру. Хайль Гитлер!

— Хайль Гитлер! — отозвались офицеры, вскидывая руки.

Генерал повернулся к Мельтцеру и Клетцу.

— Прошу вас, господа, лично проследить за радиосвязью с группой в течение ближайших суток.

Отдав это распоряжение, Кребс, считая, что его миссия здесь окончена, уехал.

— В свою очередь, желаю вам счастливого пути, господин капитан, — сказал Мельтцер. — Надо спешить. Рассвет уже близко.

— Счастливо оставаться, господа, до свидания, обер–лейтенант! — сказал Мишель, пожимая руки. — Надеюсь, мы еще встретимся и у нас будет больше времени для разговора.

Командир группы легко поднялся по трапу в кабину самолета Офицеры отошли к своим машинам. «Юнкерс» взревел и побежал по взлетной дорожке. Две маленькие звездочки от выхлопов мотора еще некоторое время виднелись в ночном небе, но вскоре и они растаяли на востоке.

— Отличный парень этот капитан, — сказал Клетц, открывая дверцу машины.

— Если бы все офицеры вермахта были такими, мы давно бы одержали победу, — ответил Либель.

Клетц остановился.

— Что вы хотите этим сказать, обер–лейтенант?

— Только то, что капитан Шварцбрук образец настоящего солдата фюрера, господин оберштурмбаннфюрер.

— Не мешало бы кое–кому из абвера брать с него пример, — сказал Клетц. — Эти люди рискуют жизнью… Да, между прочим, я все–таки узнал, кто лично знает Шварцбрука. Это лейтенант Крюгер. Он сейчас временно возглавляет диверсионную группу «Циклон–Юг».

Либель резко повернулся и отошел к своей машине.

— Прошу прощения, мне надо осмотреть мотор. Я сегодня совсем загонял свой фургон.

Открыв крышку капота, Либель навалился грудью на крыло машины. Он старался сдержать себя, но какая–то мгновенная слабость сковала тело. Он крепко стиснул пальцами лицо: вот они, эти экспромты. Как он мог не учесть такого поворота? Если бы суметь вовремя предупредить об этом Мишеля. Нужно что–то предпринять, и немедленно. Иначе провал!

Он протянул руки к мотору, бесцельно шаря по нему, точно там, в лабиринте горячего металла, был спрятан ответ на новый вопрос, вставший перед ним.

За спиной проскрипел голос Клетца:

— Давайте быстрее, обер–лейтенант. Пора ехать. Я очень сожалею, дорогой подполковник, но не смогу поехать с вами на радиостанцию. У меня еще куча дел.

Либель резко выпрямился.

— Все готово, можно ехать. Позвольте, господин подполковник, я поеду на радиостанцию вместе с вами? Хочется довести дело до конца.

Либель снова чувствовал во всем теле необычайную легкость, будто бы и не было позади этих напряженных часов» Мельтцер пересел в его машину.

ВМЕСТО ГЛАВЫ ДЕВЯТОЙ

Не подлежит оглашению

Начальнику отдела контрразведки «СМЕРШ»,

майору МЕЛЬНИЧЕНКО Б.Т,

В дополнение к ранее данным указаниям приказываю закончить операцию по захвату группы «Циклон–Юг» сегодня не позднее 18 часов. План операции остается без изменений. Следует обратить особое внимание на безопасность прибывшего сегодня командира группы, имеющего документы на имя ст. лейтенанта МВД В.Дутиса. Немедленно после задержания указанное лицо должно быть изолировано от участников диверсионной группы и доставлено ко мне лично.

Генерал–майор Быстров.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Поединок на хуторе

Лейтенант Крюгер сидел в хате за столом и неторопливо хлебал из большой глиняной миски молоко с накрошенным туда хлебом. После концентратов это нехитрое крестьянское блюдо казалось ему райской пищей. Напротив него, подперев голову руками, сидел Микола Скляной. Над ним весь угол занимали черные, в серебре иконы. Лейтенант, медленно двигая челюстью, разглядывал их. Оба они не спали всю ночь, ожидая прибытия капитана Шварцбрука. По инструкции сразу же после приземления капитан должен был явиться сюда, на этот удаленный от дорог и деревень хутор. Однако прошел уже полдень, а новый командир все еще не появлялся.

— Иван, — сказал Крюгер, — а ты знаешь, что в Европе очень ценятся старые русские иконы? Когда я был в Париже, то вот за это, — он указал на угол, — можно было бы приобрести целое состояние.

— У нас во Львове можно было бы достать кое–что и поинтереснее. До войны, конечно. Сейчас вряд ли что осталось. — Скляной вздохнул. — Господин лейтенант, вас не беспокоит, что его все еще нет? Может быть, господин капитан отправился прямо в отряд?

— Это исключено, — Крюгер допил остатки молока прямо из миски. — Шварцбрук должен прибыть сюда. Наверное, его немного отнесло ветром А потом у него кое–какой груз. Он должен его где–то спрятать… А куда ты дел старуху?

— Запер в погребе.

— Я ведь приказал тебе убрать ее.

— Мне не хотелось стрелять, здесь очень далеко слышно.

— Можно было бы и без стрельбы. Ну ладно. Нечего тебе рассиживаться, иди–ка посмотри вокруг.

Скляной нехотя взял из–под лавки советский автомат, одернул кургузый, выгоревший штатский пиджачок и, тяжело шаркая сапогами по глиняному полу, вышел из хаты.

Лейтенант слышал, как скрипнула калитка в изгороди. Он больше не мог сопротивляться одолевавшему его сну. Пятнадцать минут, убеждал он себя, не больше. Это после еды. Черные иконы в серебряных оправах расплывались перед ним. Лейтенант положил голову на стол и уснул, как провалился в темную душную яму. Снился ему Берлин. Он идет с капитаном Шварцбруком по Унтер–ден–Линден. Они тащат огромный ящик с иконами.

…Скляной засел в кустах неподалеку от единственной заросшей травой дороги, ведущей на хутор. Ему было не до сна. Одолевала смутная тревога. Что–то уж очень долго нет командира группы. А ну как его схватили при приземлении? Тогда всем им будет конец. Капитан, конечно, ради своего спасения выдаст всю группу. Может быть, удрать сейчас, пока он здесь один? А куда пойдешь, Скляной задумчиво смотрел «а дорогу, спускавшуюся с холма. И вдруг он вздрогнул. Прямо по тропе вдоль кустов шел человек в форме советского офицера. Он шел свободно, не таясь. За плечами у него был вещевой мешок, какой Микола и сам носил когда–то.

Скляной схватил автомат, потом отложил его. Высокий молодой офицер с полевыми погонами старшего лейтенанта подходил все ближе. Радист поднялся из–за кустов. Увидев Скляного, офицер остановился.

— Ну, что смотришь, парень, — спросил он, улыбаясь, — не знаешь, где здесь живет лесник Семен Макарович?

На сердце у Скляного отлегло, это был пароль для встречи.

— Семен Макарович уехал во Львов, будет через три дня, — ответил он. — Здравствуйте, господин Шварцбрук, давно вас ждем.

— Тише ты, как тебя зовут?

— Иван, — сказал Скляной. — Пойдемте скорее в хату, там вас ждет лейтенант Крюгер.

— А откуда ты знаешь мою фамилию?

— Лейтенант сказал, он ведь воевал вместе с вами!

Мишель остановился, внимательно глядя на «Ивана».

Тот тоже встал.

— Ну и порядки здесь у вас! Не слишком ли много разговоров? — Он перешел на немецкий язык. — По–немецки понимаешь?

— Научился, — ответил Скляной.

— Ну, хорошо, идем, сейчас устроим сюрприз лейтенанту.

— Какой сюрприз? — Скляной робко улыбнулся.

— Увидишь, только не забегай вперед! Возьми мой рюкзак.

Мирно беседуя, они дошли до хутора. В хате они увидели лейтенанта Крюгера, который все еще крепко спал, положив на стол свою лохматую голову.

— Он что, пьян? — спросил шепотом Мишель.

— Нет, просто не спал ночью.

Мишель подошел к Крюгеру и потряс его за плечо. Крюгер вскочил на ноги.

— Вы крепко спите, лейтенант, а спать не время!

Крюгер таращил глаза. Перед ним стоял незнакомый человек. Рядом, скрывая усмешку, переминался с ноги на ногу Скляной.

Крюгер быстро пришел в себя, рука его непроизвольно схватилась за пистолет.

Но офицер крепко придержал его руку.

— Что вы собираетесь делать, лейтенант?

— Кто вы? — спросил Крюгер, пытаясь вырвать руку.

— Я капитан Шварцбрук, если вам угодно, — улыбаясь ответил офицер. Крюгер отскочил к стене, схватив со стола автомат.

— Это не Шварцбрук, Иван, кого ты привел?! — закричал он.

— Успокойте свои нервы, лейтенант. «Циклон распространяется на восток!»

Услышав условный пароль, Крюгер не выстрелил. Скляной не очень понимал, что происходит.

— Руки вверх! — скомандовал Крюгер. — Быстрее, быстрее! Вот так! А теперь выкладывайте: кто вы такой? Вы не капитан Шварцбрук. Я знаю его лично!

Мишель улыбнулся.

— Вы меня обрадовали, лейтенант Крюгер. Если бы вы не оказали мне такой встречи, вам пришлось бы плохо. Ваш радист уже внушил мне подозрение, признав во мне Шварцбрука.

— Говорите ясней!

— Разумеется, я не капитан Шварцбрук. Но таково решение командования. В Берлине появилось подозрение: не успели ли русские подменить вашу группу. Если бы и вы признали во мне Шварцбрука, то сами понимаете…

Крюгер медленно опустил автомат.

— Я шел на риск, конечно, но теперь все в порядке. Шварцбрук примкнет к нам по пути. А пока командование группой поручено мне.

— Я ничего не знаю об этом!

— В том–то все и дело. Узнаете. Ладно, откройте мой рюкзак, там есть фляга с французским коньяком. Мне его подарил перед отлетом генерал Кребс.

Осведомленность и манера говорить несколько успокоили Крюгера. «Черт знает, что они там, наверху, могут накрутить? — подумал он. — Хотя, конечно, чтобы прикрыть от риска Шварцбрука, может быть…»

— Неужели вы думаете, Крюгер, — продолжал Мишель, — что если бы я шел к вам не по своей воле, то наш разговор все еще продолжался бы? Вас уже давно бы схватили.

Крюгер был в растерянности. Нет, конечно, он не поверил. Но стрелять тоже не решался. А вдруг это правда? Очень уж уверенно держит себя этот человек. И потом такой чистый берлинский выговор…

— Но где гарантия, что вы говорите правду? И почему я должен передать вам командование группой?

— Гарантией будет прибытие Шварцбрука через три дня, а пока, дорогой Крюгер, вам придется подчиниться.

Но Крюгеру очень не хотелось расставаться со своей ролью командира.

— Ваше имя и звание? — спросил он.

— Обер–лейтенант абвера Фридрих Боле, а по документам старший лейтенант конвойных войск МВД Вилис Дутис. — Мишель достал из кармана кителя удостоверение. Крюгер внимательно осмотрел его. На фотографии был человек, называвший себя Боле.

Микола Скляной тем временем достал из рюкзака большую флягу. Повесив автомат на плечо, он пошарил на полке, прикрытой занавеской, и обнаружил там несколько огромных отлитых из зеленого стекла рюмок, оставшихся в хате с лучших времен.

Три рюмки он поставил на стол. Гость сразу же подошел к столу и, взяв флягу, наполнил рюмки. Крюгер по–прежнему стоял у стены, держа автомат в опущенной руке. Микола не решился присесть к столу раньше лейтенанта и тоже остался стоять. Офицер сел на лавку спиной к Скляному и поднял рюмку.

— Ну, кажется, можно поздравить меня с прибытием. Да что вы в самом деле? В конце концов я застал вас спящим, лейтенант, и мог сделать что угодно, чего же вы боитесь? Сразу чувствуется, что вы из фронтовой разведки. В абвере бывают и не такие комбинации!

Но Крюгер не спешил. Он действительно не был искушенным и опытным разведчиком. Его роль в операциях в основном всегда сводилась к диверсиям. Если нужно было подорвать мост или железнодорожную линию, тут Крюгер не стал бы ни у кого спрашивать совета. А в этой ситуации он никак не мог разобраться.

— Иван, — обратился он, наконец, к Скляному, — пойди и немедленно запроси Центр. Передай такую радиограмму… — он задумался. — Как бы это сформулировать? Дай бумагу. — Он черкнул несколько цифр на листке. — Вот.

— Слушаюсь, господин лейтенант!

— Я буду здесь, — Крюгер взглянул на прибывшего офицера. Тот спокойно поставил на стол рюмку.

— Первую радиограмму должен передать я, — сказал Мишель. — Кроме того, отныне, как командир группы, только я буду передавать радиограммы. — Он встал из–за стола.

— Ни с места! — закричал Крюгер, снова подымая автомат. — Извините, господин обер–лейтенант, сначала вы проверяли меня, а теперь я проверяю вас. Я не выпущу вас живым до того, как мне ответит Центр. Иван, отправляйся немедленно!

Скляной, словно обрадовавшись возможности убраться из этой комнаты, где с минуты на минуту того и гляди начнется перестрелка, быстро вышел, плотно прикрыв за собой дверь.

— Учтите, лейтенант, что ответственность за промедление с началом операции вы берете на себя.

Крюгер молчал. Через некоторое время он сам спросил у Мишеля:

— Вы давно из Берлина?

— Вылетел сегодня ночью. Слушайте, сколько времени уйдет на этот ваш запрос?

— Я думаю, не больше часа.

— А сколько идти до группы?

— Об этом мы поговорим позже.

Мишель прикидывал: если час уйдет на запрос и еще хотя бы час пути до группы, то все будет в порядке, за это время чекисты уже успеют оцепить район. Хорошо, что он последовал совету Карла и после приземления установил связь с советской контрразведкой. Группа не выйдет отсюда. Но теперь в опасности Либель. Нельзя проваливать группу в открытую. Они могут успеть сообщить. Надо любой ценой вывести из строя рацию. Но как? Этот рыжий бандит наверняка будет стрелять, если начать сопротивляться. Надо чем–нибудь отвлечь его внимание.

Он сделал настороженное лицо и поднял руку.

— Внимание, Крюгер, вы слышите? — И вдруг Мишель сам, к своему удивлению, услышал сдавленный женский крик, доносившийся откуда–то будто из–под земли…

Однако Крюгер спокойно ответил:

— Боюсь, что вскоре в этом доме еще кто–нибудь закричит.

Выражение его лица не предвещало ничего хорошего.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Радист узнает почерк

Дежурный радист приемной радиостанции абвера под Берлином принял вахту по связи с группой «Циклон–Юг» ровно в полдень. Проверив точность настройки на диапазон, обер–ефрейтор Тоске нацепил наушники и, приняв удобную позу, приготовился слушать. Рядом с ним уже шестой час непрерывно по собственной инициативе дежурил обер–лейтенант Либель. Он вызвался и здесь помогать Мельтцеру. Вахта постоянной связи с группой была похожа на рыбную ловлю в незнакомом месте. Не известно, в какой именно момент клюнет. Пока что из эфира доносился только обычный треск и шорох атмосферных разрядов. Днем помех было больше. Тоске для развлечения постарался себе представить радиста группы. Россию он видел только на картинках и в кино, поэтому она представлялась ему длинным рядом серых деревянных изб. Радист «Циклона» с автоматом на плече должен был, наверное, скрываться в подвале именно такого дома. Вот, прислушиваясь к шагам наверху, он включает питание рации, берется за ключ…..

Тоске вдруг и в самом деле услышал тонкое, искаженное дневными помехами попискивание, условные позывные «Циклона». Он откорректировал волну и, подождав вызова, ответил трижды условными сигналами. Да, это был «Циклон–Юг». Радист группы мог бы передавать и другие сигналы, но дежурный на радиостанции Центра все равно узнал бы его. У каждого радиста при работе на ключе есть свой «почерк», такой же определенный, как и тот, которым человек пишет на бумаге. Всех своих клиентов, засевших где–то в русском тылу, Тоске отлично узнавал по почерку, да, это, безусловно, «Циклон–Юг».

— «Циклон–Юг» вызывает, — сказал обер–ефрейтор Либелю. — Приготовьтесь записывать.

— «Циклон–Юг», — диктовал радист, — просит подтвердить изменения в плане операции. Следует ли передать командование прибывшему вместо командира. Выйду на связь через 15 минут, 15 минут. Я «Циклон–Юг». — Сняв наушники, Тоске посмотрел на Либеля. — Вы все поняли?

— О да, — ответил Либель. Он взял бланк с записью и зашагал по коридору.

В соседнем с аппаратной кабинете у большого стола сидел, о чем–то разговаривая с офицером радиостанции, подполковник Мельтцер. Либель подошел к подполковнику.

— Ну, наконец–то «Циклон–Юг» отвечает. Вот радиограмма.

— Что там? — спросил Мельтцер.

Либель прочел так, как он записал, слово в слово. «Циклон» просит подтвердить изменения плана операции, следует ли передать командование прибывшему».

— Дайте–ка мне радиограмму. — Мельтцер два раза прочел бланк расшифровки, — Что это значит? Разве ему раньше не было дано распоряжение? Какие изменения? — Мельтцер в недоумении перевернул бланк и посмотрел на него с обратной стороны.

— Я, кажется, догадываюсь, господин подполковник, — заговорил Либель. — Мне Шварцбрук говорил еще по дороге сюда, что они не очень ладили в свое время с лейтенантом Крюгером. Видимо, Крюгер сомневается в его полномочиях. Кроме того, лейтенант, вероятно, имеет в виду время начала операции. Он почему–то не согласен начинать раньше на сутки. Наверное, не успел подготовиться.

— Ах, вот оно что? Черт бы побрал всех этих карьеристов. Нашли время и место для выяснения отношений. И это хваленые фронтовые разведчики! С нашими такого не бывает. Либель, запишите текст ответной радиограммы:

«Все полномочия переходят к прибывшему командиру группы. Операцию начать немедленно. Доложить об исполнении». Кроме того, спросите у них, когда они смогут доложить о начале операции.

Либель быстро записывал.

— Вы, наверное, смертельно устали, обер–лейтенант, — сказал Мельтцер. — Сдайте радиограмму и поезжайте отдыхать. Вы за минувшие сутки как следует поработали.

— Я хотел бы остаться здесь, с вами, господин подполковник.

«Парень явно хочет взять реванш», — подумал Мельтцер.

— Ну хорошо, обер–лейтенант, можете остаться. Что это вы носите пистолет в боковом кармане?

— Я положил его туда еще днем, во время поисков Шварцбрука, да так и забыл.

Через полчаса поступила новая радиограмма «Циклона».

— Вот теперь это похоже на стиль Шварцбрука! — воскликнул Либель, подавая бланк Мельтцеру.

«Циклон распространяется. Первая сводка будет дана завтра утром».

Подполковник взял телефонную трубку.

— Это подполковник Мельтцер из абвера, соедините меня с генералом Кребсом. — Прикрыв рукой, он сказал Либелю: — На этот раз первым доложу я, а не Клетц. — И подтянувшись, отрапортовал в телефонную трубку: — Докладывает подполковник Мельтцер, господин генерал. — «Циклон распространяется». Первая сводка будет получена завтра утром… Благодарю вас, господин генерал!

Либель с большим трудом довел машину от радиостанции до Берлина. На набережной Тирпиц, у штаб–квартиры абвера, он высадил Мельтцера, а сам поехал домой. Что происходит сейчас там, у Мишеля? «Циклон–Юг» не должен провалиться немедленно. Если группа исчезнет, то это вызовет серьезные подозрения. С другой стороны, положение Мишеля в группе тоже рискованное. Одно только успокаивало Карла Либеля: у Мишеля рядом друзья. Они помогут.

Либель приехал домой, лег в постель и усилием воли заставил себя уснуть. Неизвестно, что еще впереди. Нужно быть свежим, готовым ко всему. За долгие годы работы во вражеском тылу он привык управлять своими чувствами.

А на далеком хуторе в Прикарпатье в этот час события приобрели новый оборот.

В тот момент, когда послышался крик, Мишель лихорадочно обдумывал свой следующий шаг. Этот Крюгер из тех головорезов, что может в любую минуту выпустить в него всю обойму своего «вальтера».

Напряжение росло. Выручил Скляной. Он ворвался в хату с шифровкой. Расшифровав радиограмму Центра, Крюгер, улыбаясь, спросил Мишеля:

— Простите, господин обер–лейтенант, не имеете ли вы отношение к группенфюреру[2] господину Эрнсту Боле?

— Я его близкий родственник, — сухо ответил Мишель.

— Вам уже приходилось бывать в России?

— Конечно!

— В таком случае, я очень рад нашему знакомству. И еще раз прошу прощения за неласковую встречу.

— Пустяки, служба прежде всего. Однако кто это там так кричит?

— Это хозяйка хутора, старуха, мы заперли ее в погребе. Иван, я же приказал тебе ее ликвидировать!

— Минутку, лейтенант, теперь командовать буду я. Старуха может нам еще пригодиться. Иван, приведи ее сюда. Надеюсь, вы не говорили при ней по–немецки?

— Я ее даже не видел, — ответил Крюгер. «Старуха» оказалась женщиной лет около пятидесяти.

На ней был тот самый кожух, который она ссужала несколько часов назад Скляному. Увидев людей в советской военной форме, она сразу же заговорила.

— Где же это видано, паны офицеры, чтобы совать людей в подвал. Змей! — Она погрозила кулаком Скляному. — Дезертир проклятый. Добрались до тебя!

Мишель засмеялся.

— Наш товарищ поступил, конечно, неправильно. Но он не дезертир, гражданка. Вы что, одна здесь живете?

— Совсем одна, — ответила женщина, — мужа в сорок первом году забрали в армию. Два сына было. Один в партизаны ушел, другой не знаю куда. — Она замолчала, опустив глаза.

— Он служил в полиции? — спросил Крюгер.

— Кто же его знает, где он служил. Полгода уже нет. Одна с хозяйством управляюсь. Да и хозяйства осталось: корова, лошадь да куры.

— Не так плохо для этого времени, — сказал Мишель. — Вы хотите, чтобы муж и сыновья вернулись?

— А как же не хотеть?

— Тогда надо помочь нам. Вы должны запрячь лошадь и проводить нас до станции.

— Нет такого права, чтобы лошадей отбирать! — закричала женщина.

— Мы не отбираем. Вы поедете с нами, — спокойно и настойчиво сказал Мишель. — А со станции возьмете лошадь обратно.

— Не поеду, хоть стреляйте, не поеду.

Крюгер поднял было пистолет. Но «обер–лейтенант Боле» задержал его.

— Учтите, гражданка, ваш муж и сын советские солдаты, ваш долг помочь нам.

Женщина постояла молча, потом слезы потекли у нее по щекам. Она повернулась и, вытирая глаза концом платка, пошла запрягать лошадь.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ На четвертом километре

Майор Мельниченко приказал водителю остановить машину. Навстречу по дороге строем по три двигалась небольшая колонна немецких военнопленных. Впереди, сзади и по сторонам шло несколько советских солдат–автоматчиков. Немцы были оборванные, грязные, обросшие трехнедельными бородами. За спинами у многих топорщились бурые от грязи вещевые мешки. Позади конвоя шагал высокий старший лейтенант в форме войск МВД и рядом с ним рыжий широкоплечий сержант с автоматом и трофейным «парабеллумом» на боку. Еще дальше, шагах в тридцати, тащилась крытая брезентом телега с высокими бортами, управляла которой женщина в рваном кожухе. Рядом с ней тоже сидел автоматчик — остроносый парень в меховой кубанке.

Майор вышел из машины, два офицера и водитель остались на месте.

— Стой! — скомандовал майор. — Начальник конвоя, ко мне!

Старший лейтенант, придерживая прыгающую на боку полевую сумку, подбежал к нему и старательно взял под козырек.

— Старший лейтенант Дутис, — представился он.

— Что за команда?

— Конвоирую на ближайшую станцию группу военнопленных в количестве двадцати восьми человек!

— Документы.

Рыжий сержант насторожился и подошел поближе. Старший лейтенант открыл полевую сумку, достал бумаги.

— Так вы из хозяйства товарища Медведева? — Он с интересом посмотрел на старшего лейтенанта. — Сами что, из Латвии?

— Так точно, товарищ майор!

— Почему вам не дали транспорт?

— На этих вояк, товарищ майор, транспорт расходовать? Пешком пройдутся. А мы люди привычные.

Майор, внимательно просмотрев документы, вернул их старшему лейтенанту. Он прошел вдоль колонны и направился к телеге. Старший лейтенант и рыжий сержант сопровождали его.

— Разрешите колонне следовать дальше, товарищ майор, путь далекий, — попросил старший лейтенант.

— Добро, пусть идут. Что в телеге?

— Оружие, товарищ майор, трофеи! Сержант, ведите колонну, я нагоню. — Рыжий неуверенно повернул назад.

Майор приоткрыл край брезента. Взглянул на вороненые новенькие автоматы и снова закрыл. Достав портсигар, он предложил старшему лейтенанту папиросу. Старший лейтенант охотно взял, но не закурил, а сунул в карман.

— А это что за женщина? — майор указал на хозяйку хутора, сидевшую на телеге.

— Местная жительница, товарищ майор, хозяйка ближнего хутора, помогла нам. Будет сопровождать нас до станции, чтобы забрать свою лошадь.

Молчавшая до сих пор женщина, услышав, что разговор идет о ней, вдруг соскочила с козел.

— Вот вы мне скажите, пан офицер, — обратилась она к майору. — Где есть такой закон, чтобы отбирать лошадей? Разве советские солдаты так поступают?

Майор смутился.

— Лошадь вам вернут, не беспокойтесь! — Он повернул к машине.

Группа уже проходила мимо машины. Пленные в упор разглядывали сидевших в ней офицеров.

Майор и старший лейтенант вместе дошли до машины. Когда взревел мотор, старший лейтенант тихо сказал:

— Юго–запад, от хутора пять километров. В пещере радист, а на самом хуторе… Счастливого пути, товарищ майор, — добавил он громко, увидев, что к ним снова подходит рыжий.

— Желаю успеха, старший лейтенант! — Майор дал знак ехать. Мишель оглянулся на Крюгера, тот был совсем рядом. «Черт бы его побрал, этого рыжего бандита, — подумал Мишель. — Как не вовремя он подошел! Нужно было еще сказать майору о Роденштоке, который остался на хуторе для связи со Скляным. Это может теперь спутать все карты. Конечно, лейтенанту вряд ли удастся уйти». Мишель готов был побежать следом за машиной. Может быть, придумать какой–нибудь благовидный предлог и вернуться на хутор самому? Нет, нельзя оставлять группу. Она может изменить маршрут.

— Ну что? — спросил он Крюгера. — Натерпелись страха?

— Чепуха, надо было захватить машину.

— И поднять тревогу на всю окрестность? Нет, лейтенант, у вас мало опыта в таких делах. Вот вы говорили, что следует пристрелить женщину, а видите — в ее сопровождении мы выглядим гораздо убедительнее.

Крюгер молчал.

— Теперь я совершенно уверен в надежности своих документов. Интересно, как там этот ваш Иван? Он верный человек?

— Вы, кажется, могли убедиться в этом, — ответил Крюгер и, ускорив шаг, обошел группу.

Он зашагал впереди.

Оставшись один впереди строя, Мишель достал папиросу, которой его угостил майор, разорвал гильзу и незаметно вынул из нее записку. «Захват группы намечен на четвертом километре». Мишель сунул бумажку в карман. Сколько еще до этого четвертого километра?

Дорога виляла между холмами, поросшими лесом. Откуда–то издалека донеслось еле слышное гудение паровоза. Навстречу прошла колонна грузовиков. Сидевшие в них советские солдаты кричали пленным:

— Гитлер капут!

Какой–то молодой боец, перегнувшись через борт, крикнул Крюгеру:

— Эй, сержант, подбрось–ка нам парочку, мы с ними потолкуем!

Крюгер сжал кулаки.

«Уже недалеко, — подумал он. — Судя по карте, мы выйдем как раз к тоннелю. Здесь до ночи должна остаться первая диверсионная группа». Теперь он покажет этому берлинскому обер–лейтенанту, на что способен Крюгер. Первый же эшелон, взорванный внутри тоннеля, прервет движение по этой дороге не меньше чем на десять дней. Пока русская контрразведка будет искать диверсантов в этом районе, грянут взрывы у моста через Днестр и еще дальше в русском тылу…

А в это время майор Мельниченко с младшим лейтенантом Черниковым и старшиной Лобановым уже подъезжали к хутору, где скрывался Скляной со своей рацией. Поставив машину перед хатой, они вошли во двор.

— В хате, наверное, никого нет, — сказал майор, — нечего даже заходить.

— А где же хозяйка? — поинтересовался Лобанов, заглядывая в дверь.

— Они взяли ее с собой. Это ведь она обращалась ко мне. Надо перехватить радиста в пещере.

Пробираясь сквозь кусты, они двинулись к тому месту, где еще утром находился лагерь группы, оставив у машины водителя. Все они хорошо знали эти места. Еще перед войной здесь была погранзона той самой заставы, которой командовал тогда еще старший лейтенант Мельниченко.

Наконец шедший впереди старшина Лобанов дал знак остановиться.

— Вон за теми кустами та самая пещера, товарищ майор. Это я как сейчас помню, — сказал старшина.

— Тогда так, — майор передал свою плащ–палатку старшине, — обходи сверху, а мы с младшим лейтенантом пойдем прямо. Мы его вызовем, тут и возьмем, — Только учтите, товарищи, брать надо живым, чтобы ничего не успел. Понятно?

Бесшумно раздвигая кусты, старшина пополз вправо. Немного погодя так же неслышно вперед двинулись майор и младший лейтенант. За кустами виднелось темное отверстие пещеры.

— Давай, — майор тронул за плечо младшего лейтенанта. Черников застонал так убедительно, что майор вздрогнул и с тревогой посмотрел на товарища. Младший лейтенант улыбнулся и застонал еще раз так, будто жить ему осталось полминуты. Кусты у входа в пещеру дрогнули. На площадке появилась согнутая фигура Скляного с автоматом, прижатым к животу.

— Кто здесь? — прерывающимся от испуга голосом спросил он. — Кто здесь? Стрелять буду!

Он не успел еще кончить последнюю фразу, как сверху, развернув в воздухе плащ–палатку, на него прыгнул старшина Лобанов.

В ту же секунду выскочивший из кустов майор ударом ноги отбросил в сторону выбитый из рук радиста автомат. Черников бросился в пещеру.

Оглушенный внезапным ударом, Скляной лежал ничком.

— Не пришиб ли ты его, старшина? — спросил майор. Они вдвоем перевернули Скляного. Лицо его было бледно. Он словно рыба, вытащенная на берег, ловил ртом воздух.

— Жив подлюка, — констатировал Лобанов. Младший лейтенант вынес из пещеры рацию, упакованную в ранец.

— Здесь все в порядке, — сказал он, — еще не успел развернуть.

— Когда очередной сеанс связи? — спросил майор.

Скляной поднял на него непонимающие глаза. Майор повторил вопрос. Радист молчал.

— Ошалел слегка, — заметил Лобанов, — во мне ведь без малого шесть пудов будет. — Он приподнял Скляного и посадил, прислонив спиной к дереву.

— Ну, давай, давай, — обратился он к диверсанту, — «не фертеешь», что ли? Некогда здесь с тобой!

— Рус…русский я, — вдруг выдохнул Скляной. — Русский, — и добавил торопливо: — Вечером связь, в двадцать один час. Граждане, все скажу, только… — Оцепенение его прорвалось вдруг слезами.

Чекисты терпеливо ждали. Наконец Скляной замолчал, шмыгая носом и утираясь рукавом.

— Ну, вставай, пошли, — сказал майор.

Радист покорно поднялся. Сотни раз за последние годы в страшных своих снах он видел этот момент. В своем воображении он убегал, отстреливался, погибал… Но вое произошло значительно проще. Заплетающимися ногами он двинулся вперед. Как же это? На секунду блеснула мысль: «А может быть, и эти из абвера, проверяют?» Но, взглянув на сопровождавших его офицеров, по выражению лиц, по выгоревшей форме, по каким–то еще едва уловимым приметам Скляной понял — эти настоящие…

…Каково же было удивление чекистов, когда, подойдя к хате, они не нашли своей машины. У самого порога они наткнулись на распростертое тело сержанта–шофера. Черников и Лобанов склонились над ним. Сержант был мертв, он получил смертельный удар чем–то тяжелым в затылок.

— Кто это сделал? — сурово спросил майор у Скляного.

— Я не виноват, господин майор, клянусь богом. Это, наверное, лейтенант Роденшток — он оставался на хуторе для связи.

…Роденшток гнал машину на предельной скорости. «Козел» прыгал на ухабах. В голове диверсанта уже сложился отчетливый план действий. Когда Роденшток увидел подходившую к хутору машину с советскими офицерами, он подумал, что это случайность, и затаился на сеновале.

Однако, услышав слова майора о пещере и о том, что к нему «обращалась хозяйка», Роденшток понял их по–своему. Стрелять он побоялся и решил действовать осторожно.

Спустившись с сеновала, он дождался, пока водитель вышел из машины и, подкравшись к нему сзади, ударил растерявшегося сержанта прикладом автомата по голове. Теперь — быстро нагнать колонну! Взять с собой командный состав группы — и к фронту.

Можно было бы, конечно, удирать и одному, но Роденшток решил, что вдвоем или втроем будет вернее.

Навстречу Роденштоку шла колонна грузовиков. Проскочив мимо них на полной скорости, лейтенант заметил, что последняя машина разворачивается. Он хотел свернуть, но шоссе вошло в узкую теснину между двумя холмами, мелькнул мимо чудом уцелевший километровый столб с цифрой четыре. И в этот момент он увидел впереди группу. Позади нее все так же медленно тянулась телега.

«Общую тревогу подымать нельзя, — мелькнуло у Роденштока, — в машине поместится еще три–четыре человека. Кого же взять? Конечно, Боле, Крюгера и еще тех двоих в советской форме». Поравнявшись с телегой, он затормозил.

Увидев Роденштока, диверсанты остановились.

— Что произошло, Роденшток? — спросил Мишель, подходя к нему.

— Нас предала старуха, — лейтенант старался говорить как можно тише. — Пусть люди идут дальше. Садитесь. Скажите им, что мы поедем вперед.

— Это невозможно, — ответил Мишель.

Сзади на шоссе послышался рокот приближающихся грузовиков. Роденшток бросился к захваченной машине, собираясь удрать в одиночку.

Диверсанты забеспокоились. Рыжий Крюгер в недоумении обернулся. Надо было что–то предпринять и сделать это немедленно.

Мишель решился.

— Предатель! — крикнул он по–немецки и, выхватив пистолет, выстрелил лейтенанту в затылок.

Колонна смешалась в беспорядочную толпу, диверсанты бросились к телеге с оружием. Мишель вскочил на подножку машины, вырвав автомат у солдата, сидевшего в телеге.

— Ни с места, прекратить панику! — срывая голос, закричал он по–немецки и в этот миг увидел, как раздвинулись кусты по сторонам дороги. На шоссе, замыкая группу в тесное кольцо, выходили советские автоматчики. Из кустов глядели стволы пулеметов.

— Бросить оружие! — приказал по–немецки чей–то властный голос.

Одним из первых швырнул на асфальт свой автомат лейтенант Крюгер.

…В условное время, в девять часов вечера, дежурный радиостанции абвера под Берлином услышал позывные группы «Циклон–Юг». Радист быстро записывал. «Сегодня днем на дороге к Черновицам уничтожена машина с группой советских офицеров во главе с полковником. Через тоннель в сторону фронта за три часа прошло два эшелона с техникой, готовимся к операции № 1, сообщу в шесть часов утра».

Радист немедленно передал шифровку в отдел «Заграница». Принял ее обер–лейтенант Либель. Когда он доложил об этом подполковнику Мельтцеру, тот сразу же позвонил генералу Кребсу.

— Благодарю, подполковник, — сказал генерал. — Прошу вас и впредь немедленно информировать меня. Кроме того, составьте список отличившихся в подготовке операции. И, пожалуйста, не передавайте это дело в руки «СД». «Циклон–Юг» — это наша заслуга. — Затем Мельтцер позвонил Клетцу: — Поздравляю вас, господин оберштурмбаннфюрер, операция «Циклон–Юг» началась. Да. Можете не беспокоиться, я уже доложил об этом генералу.

Положив трубку, Мельтцер сказал Либелю:

— Вы получаете сутки отпуска, дорогой обер–лейтенант, кроме того, можете рассчитывать на награду.

— Благодарю вас, господин подполковник, я готов на все для моей родины!

Либель вышел на вечернюю берлинскую улицу, освещенную заревом пожаров.

Прошло только тридцать шесть часов с того момента, когда он отправился встречать капитана Шварцбрука на станцию Зоссен. И вот одержана новая победа в очередном сражении без выстрелов.

Получив радиограмму «об успешных действиях группы», полковник понял, что произошло за линией фронта. Теперь радист группы «Циклон–Юг» будет трудиться не за страх, а за совесть, передавая радиограммы под диктовку советских контрразведчиков.

Не исключена, конечно, возможность того, что «СД» попробует проконтролировать. Ну что же, он постарается помочь и контролерам разделить участь диверсантов из группы «Циклон–Юг».

Он остановился на перекрестке. Прямой, как стрела, проспект уходил на восток. Может быть, это только показалось ему, что в потемневшем небе уже видны зарницы приближающегося фронта. Сколько пройдет еще месяцев и дней, пока над поверженной фашистской столицей взовьется знамя Победы, водруженное советскими воинами? Много дней, тысячи часов, подобных только что пережитым. Но эти тридцать шесть не прошли даром — сегодня он помог приблизить день победы над фашизмом.

Либель быстро зашагал по улице. Сутки отпуска, щедро подаренные Мельтцером, будут как нельзя более кстати. Впереди много дел. Операция «Циклон» ведь еще только начинается. Но и он сам пока еще не использовал всех возможностей своей группы.

Размышления полковника прервал стук солдатских сапог. Навстречу шел патруль. Солдаты старательно отдали честь офицеру. Он ответил. Затем прошел по проспекту еще несколько кварталов и свернул в переулок.

Там его ждал Фред.