Зулусы наступают

Глава I В ПЕЩЕРЕ. ЗУЛУСЫ-ИСТРЕБИТЕЛИ

Бушменам приказано было покинуть их жилища и уйти в другие края. С незапамятных времен оседлые народы диктовали свою волю кочевникам. Так поступали галлы в Европе, финикияне, римляне, арабы и, наконец, африканские банту 1 Народы, которые, перейдя к оседлому образу жизни, возделывали землю и разводили скот, не находили общего языка с кочевниками и всегда прибегали к оружию.

А кочевники сопротивлялись долго и упорно и затем уходили хмурые, но неукротимые, — уходили в другие края, в дикие джунгли и негостеприимную пустыню, где трудно было жить, но зато дышалось свободно.

В течение многих веков бушмены вели борьбу с сильнейшим противником, страдали от непрестанных набегов, переносили невзгоды и лишения. Но ничто не могло их сломить. Словно высеченные из гранита, сохранили они все свои навыки и обычаи. Была в них неисчерпаемая жизненная сила, — та радость жизни, которая ведома парящему орлу, льву, преследующему добычу, оленю, пасущемуся на лугу. Жадно впитывали они новые впечатления, прислушивались к таинственным голосам ночи, шепоту изменчивого ветра, следили за движением солнца и луны, пугались молнии, прорезающей тучу, и радостно, словно птицы, встречали зарю нового дня.

Не будь этой жизненной силы, тесно связывавшей их с природой, бушмены давным-давно перестали бы существовать и утратили бы все характерные свои черты и слились с каким-нибудь другим народом либо были бы стерты с лица земли.

В этой книге речь пойдет о южноафриканских бушменах, которых африканские банту оттесняют на запад, в дикие джунгли и пустыню. Бушмены отступают, — отступают маленькими группами, и каждая семья с непоколебимым мужеством смотрит в лицо опасности и уходит молча, как барсук, который бережет свое дыхание для последнего героического усилия.

Семья Каббо не хотела покидать старую свою пещеру в горах на границе Базутоленда. Другие семьи уже спустились с гор на равнину и медленно двигались на запад, отступая, как дикая кошка, цепляющаяся когтями за каждый выступ, за каждый камень.

Ко, жена Каббо, обмазывала кровью горшок, который она сама сделала из глины, обожгла и покрыла слоем смолы. Подле нее висела на крюке туша газели, а крюком служила грудная кость страуса. На земляном полу лежали какие-то коренья и травы, приготовленные для похлебки. Две девушки, стоя на коленях, втирали жир и золу в шкуру газели, чтобы сделать ее мягче. Костер был разложен в неглубокой яме, обмазанной глиной. Ка — так называлось место, где лежали гадальные кости, — находилось справа от очага. Правая сторона была стороной мужской, левая — женской. По левую сторону от очага женщины стряпали; здесь они и спали.

Эта пещера являлась удобным жилищем; в длину она имела почти десять метров, в глубину — четыре и кое-где в вышину — три. Потолком служила каменная глыба, которая опускалась отлого и сливалась со стенами и полом. Потолок покрывали яркие бушменские рисунки; там, где крыша сливалась с земляным полом, нарисовано было стадо слонов, и слон-вожак упирался хоботом в пол.

Рисунки, сделанные красной и желтой краской, резко выделялись на сером фоне каменной глыбы. Они не были обведены ни фризом, ни рамкой. Художник-бушмен набрасывал на поверхность скалы то, что привлекало его внимание: диких зверей или крупную дичь — антилоп-канна 2, мирно пасущихся на лугу или бегущих, делающих прыжки. И почти всегда удавалось ему передать сходство: животные на рисунках казались живыми. Иногда он вырезал контуры их на скале, иногда прибегал к кисти и краскам. На одном рисунке была изображена львица в момент прыжка: она вытянула передние лапы, изогнула мускулистую шею; уши прижаты к круглой голове, пасть полуоткрыта. Здесь художник-бушмен уловил характерные признаки зверя, которого не раз приходилось ему наблюдать. Был здесь и рисунок, изображающий нападение кафиров 3 на эту самую пещеру.

Пещера обращена была к широкой реке и находилась на высоте метра над уровнем воды. Чтобы попасть в нее, нужно было переплыть реку либо спуститься по крутой, почти отвесной тропинке, выбитой в скале, справа от входа. На противоположном берегу высилась крутая гора; справа река огибала холм, а дальше текла в широком и глубоком ущелье. Итак, со стороны реки можно было приблизиться к пещере только на лодках, а с суши — по крутой тропинке, либо спуститься на веревках с вершины скалы ко входу.

По-видимому, кафиры за неимением лодок воспользовались этим последним способом, чтобы проникнуть в пещеру. Вот как изобразил художник-бушмен нападение кафиров: два воина сползают вниз по веревке или, вернее, по виноградной лозе. Два других уже спустились благополучно и размахивают ассегаями 4, но щитов у них нет, и ядовитые стрелы пигмеев-бушменов несут им смерть; на полу лежат мертвые и умирающие.

Атака, изображенная на этом рисунке, была отбита, так как пещера осталась во владении бушменов. Должно быть, убитые воины были сброшены в реку. Хотя туземцы утверждали, что горные бушмены — людоеды, но заявление это могло быть справедливым лишь по отношению к народу осажденному и голодающему; когда же бушмен имеет возможность охотиться, он никогда не ест человеческого мяса.

Быть может, семья, которую мы застали в пещере, присутствовала при атаке, изображенной на стене. В данный момент глава семьи занимался тем, что делал зазубринки и выбоины на гладкой поверхности стены. Шероховатый камень лучше впитывает краску, чем гладкий; вот почему он ударял кремнем по стене, иззубривая ее поверхность. Краску зеленую и желтую он приготовлял из окиси железа, кистью служила ему волокнистая палочка, на одном конце расщепленная, а палитрой — щит маленькой черепахи.

Каббо, мускулистый и широкоплечий, был ростом сто тридцать сантиметров. У этого низкорослого человечка кожа была гладкая, коричневая, голова и уши маленькие, скулы широкие, глаза карие, зоркие, окруженные сетью морщинок, так как Каббо всегда щурился от яркого света. Слишком толстые губы и широкий нос придавали ему добродушный вид.

Двое юношей приделывали наконечники к стрелам — маленьким прямым тростниковым палочкам. На каждой стреле виднелась метка, сделанная красной краской; по этому значку владелец всегда мог отличить свою стрелу.

В другом конце пещеры пожилая женщина помешивала палочкой какую-то жидкость в маленьком горшке, — это был яд, растительный или змеиный, и в него окунали наконечники стрел. Чтобы усилить действие яда, стрелу затем втыкали в гниющее мясо. Обычно бушмены пользовались растительным ядом, но если его нельзя было достать, они брали змеиный яд.

За работой они болтали без умолку. Звуки, издаваемые ими, походили на постукивание вязальных спиц; они прижимали кончик языка к зубам, губам или верхнему нёбу и резко его отрывали; иногда слышались гортанные звуки, словно язык выуживал их из горла. Разговаривая, они жестикулировали и зорко посматривали по сторонам, на их лицах отражались все их ощущения и мысли.

Внизу, омывая подножье скал, журчала река и пенилась над подводными камнями, и это журчание аккомпанировало болтовне.

Они не знали меланхолии, им чужды были тяжелые предчувствия, лихорадочное ожидание. Радость жизни чувствовали они, потому что имели все, в чем нуждались: много мяса, воду, топливо, тепло. И жили они близко к природе.

Они обитали в житнице страны. Газели паслись на холмах, крупная дичь облюбовала тучные луга, спускающиеся к реке. В двадцати километрах отсюда находился большой бассейн, где брала начало река. Туда приходили буйволы поваляться в грязи, шли туда и слоны, чтобы покрыть спину слоем грязи, защищающей от солнца и мух. Водяные козлы нашли себе пристанище в тростниковых зарослях, и охотник в поисках дичи мог бродить по болотам, не страшась крокодилов, так как в верховьях реки, пополнявшейся от таяния снегов в горах, вода была холодная, а крокодилы водились только ближе к устью, среди песчаных кос.

Горные бушмены предпочитают селиться меж горных вершин и скал, откуда открывается широкий горизонт; но пещера, где жила семья Каббо, находилась у подножья горы. Впрочем, такое местоположение имело свои преимущества: доступ к пещере был в высшей степени затруднителен. Если же бушмен хотел обозревать окрестности, он всегда мог подняться на ближайшую скалу, служившую наблюдательным пунктом.

По скалам бушмены карабкались с не меньшей ловкостью, чем павианы — «животные, сидящие на корточках».

Не одни бушмены обозревали с горных высот зеленеющую равнину. Леопарды и львы также имели свои наблюдательные пункты. Леопард, беловатый, с черными пятнами, почти не выделялся на фоне скал, покрытых мхом и лишаями; рыжий лев, выгорая под яркими лучами солнца, стал желтым в отличие от своих лесных товарищей, темно-рыжих, украшенных черной гривой. А над ними парил орел, зорко следивший за антилопами; глаза его были обведены алым ободком, тонкий, пронзительный крик его прорезал пространство.

И люди, и звери — все были настороже.

У павианов были свои дозорные. Бушмен стоял на высокой скале. Антилопы-самцы охраняли стадо. Неподвижно стояли они, словно врытые в землю. Если один из них поворачивал голову, пугливые самки-антилопы, мирно щипавшие траву, переставали пастись и поджимали задние ноги, готовясь к прыжку.

Но эта настороженность вызвана была не страхом, а привычкой. Животные находили время и для игр. Журавли, покачивая головами, украшенными золотистыми хохлами, бродили по лужайке; казалось, они танцуют какой-то причудливый танец. Быть может, радовались они тому, что пищи было много, и этим танцем пытались выразить туманные свои ощущения.

Вдруг, заглушая птичий хор, донесся с горных вершин голос человека:

— Явума!

И замерло все живое.

Животные повернулись в ту сторону, откуда послышался крик. Самцы насторожились, а самки тревожно следили за ними. Буйвол поднял свою огромную голову и наморщил влажный черный нос; почуяв запах человека, он громко заревел. Самки-антилопы, отбежав на несколько шагов, приостановились, посмотрели на самцов и медленно начали подниматься на холм. Испуганные странными звуками, они покидали пастбище.

— Явума! — снова прозвучал глухой, волнующий голос.

Зоркие глаза животных разглядели фигуру человека, стоящего на вершине скалы. Большими шагами начал он спускаться в долину. Уверенный в своей силе, он ликовал при виде такого количества дичи. Это был чистокровный зулус, мускулистый и рослый. Шкура леопарда покрывала его плечи; держа в руке ассегай, он гордо закидывал голову, украшенную орлиными перьями.

Это был истребитель — фэткани. За ним шли его воины, вооруженные щитами и ассегаями.

— Мы — фэткани, — гудели сотни голосов. — Мы — истребители, фэткани!

Их предводителя звали Сирайо. Это был один из молодых полководцев великого вождя Чаки 5. Грабежом и насилиями прокладывали они себе путь.

Этого не знали обитатели долины, и приход Сирайо не испугал бушменов в пещере.

Когда раздался дикий и ликующий возглас: «Явума!», Каббо схватил свой лук и колчан и, приказав женщинам спрятаться в глубине пещеры, а мужчинам — быть наготове, стал подниматься по крутой тропинке. Здесь он встретил двух женщин, ходивших за хворостом. Они возвращались, неся на головах охапку сухих веток и палок. Развевались их короткие юбки, сверкали глаза. Обе трещали, как сороки, выражая свое презрение по адресу всех кафиров. Они спустились в пещеру, а к Каббо подошел его сын Дакуин, сгибавшийся под тяжестью убитой им газели.

Каббо искал глазами вышку, служившую наблюдательным пунктом. Да, часовой был на своем посту: присев на корточки, как павиан, он следил за кафирами, спускавшимися с горы.

Вдруг кафиры остановились, посмотрели налево и, громко крича, пустились в погоню, словно ищейки, преследующие добычу.

Они гнались за тремя людьми — двумя женщинами и мужчиной. Одна женщина была старая, другая — молодая. Старая несла на спине поклажу. Мужчина, бежавший впереди, отстал и внезапно скрылся из виду; можно было подумать, что он провалился сквозь землю. Через минуту один из воинов, нагонявший беглецов, взмахнул руками и упал. Из травы вынырнула маленькая фигурка бушмена; он подбежал к убитому и вырвал у него ассегай.

Воины-преследователи разразились гневными криками. Словно козы, прыгали они с камня на камень, спускаясь по крутому склону. Но бушмены уже достигли берега реки. Девушка вбежала в воду и была унесена быстрым течением. Женщина взвизгнула, уронила поклажу и упала, пронзенная ассегаем. Бушмен повернулся, бросился навстречу высокому воину-зулусу, нанес удар ассегаем и прыгнул в реку.

Каббо, присев на корточки, жадно следил за погоней. Потом он спустился в пещеру, вход в которую был скрыт от зулусов. Стоя на берегу, он ждал, не проплывут ли мимо двое беглецов, подхваченных течением. Вряд ли думал он о том, чтобы им помочь: должно быть, им руководило любопытство. Вскоре показалась голова девушки; из воды высунулась маленькая рука.

Каббо невозмутимо смотрел на нее; лицо его походило на каменную маску. Но сын Каббо Дакуин бросился в воду, нырнул и выплыл в двух шагах от девушки. Поддерживая ее, он поплыл к пещере. Через секунду прибило к берегу бушмена; одной рукой он цеплялся за тростник, в другой сжимал ассегай и лук.

Глаза его впились в лицо Каббо, и все обитатели пещеры ждали ответа на этот немой вопрос.

Каббо милостиво махнул рукой, принимая беглецов под свою защиту.

Женщины подбежали к бесчувственной девушке и отнесли ее к очагу; здесь они обсушили ее и согрели.

Мужчина выкарабкался на берег и остановился перед Каббо и Дакуином.

Прищелкивая языком, он объяснил, кто он такой и откуда пришел. Он — Кару, жена его — Куэнку, дочь — Суолла. Пещера его находится в горе Дракенсберг. Оттуда он бежал вместе с западным ветром, потому что кафиры преследуют бушменов.

Дакуин прервал его и указал рукой на противоположный берег. С горы спускался предводитель зулусов. Тропинка была почти отвесной, и казалось чудом, что по ней идет человек.

Вождь остановился против пещеры, а Дакуин пустил стрелу, которая со свистом рассекла воздух и упала к ногам зулуса. Тот поднял ее, осмотрел с любопытством и воткнул за ухо в короткие волосы.

Потом он потряс ассегаем — древко его было из эбенового дерева — и, указав на заходящее солнце, выкрикнул приказ:

— Хамба! Уходите, дни ваши миновали!

Дакуин присел на корточки, опустил руки, касаясь пальцами земли, замотал головой и стал подпрыгивать, подражая павиану. Все обитатели пещеры захохотали.

Усмехнулся и зулус. Исполненный чувства собственного достоинства, он забавлялся прыжками и гримасами бушмена. Пристально всматривался он в глубь пещеры, опираясь на ассегай. Потом повернулся, бросив на прощание короткий приказ:

— Хамба! Уходите, пока не поздно. Скоро я вернусь, и если вы здесь останетесь, все будет кончено для вас.

Он ушел. Вскоре повеяло запахом жареного мяса. До поздней ночи пировали воины. Пировали и пели песни. У каждого отряда была своя песня, протяжная и зловещая. В разгар пиршества донесся с гор сначала рев, потом оглушительное рыкание.

— Ха! — воскликнул Дакуин. — Это ревет большой желтый лев — тот, у которого правое ухо разорвано.

Услышав рев, воины стали бить ассегаями в щиты, и звуки эти напоминали глухой барабанный бой. А бушмены снова захохотали: они не боялись ни львов, ни зулусов.