Звенит, поет

5

Пройдя метров пятьдесят по заброшенной лесной дороге, я обнаружил явные следы. Словно кто-то валялся по мокрой траве. Значит, здесь стоял мотоцикл и здесь он разворачивался. Да, метрах в двух отсюда начиналась узкая извилистая борозда. Я не слишком разбираюсь в мотоциклах, но по шмелиному гудению и узкому следу можно было предположить, что это небольшая машина, например «Ковровец» на сто семьдесят пять кубов. Я был почти уверен, что и вчерашний мотоцикл возле Дома культуры в Поркуни, и этот здесь был один и тот же. Не сомневался я и в том, что меня преследовали или выслеживали. Очевидно, круглолицый тип, кто же еще.

— Марге, — спросил я осторожно, — не слышала ли ты только что… ну, к примеру, какой-нибудь мотоцикл?

— Нет, — уверенно ответила Марге, — не слышала.

Впрочем, это еще ничего не означало. Я наклонился и подобрал в траве недокуренную сигарету. «Эстония» — прочел я возле фильтра. Мне неожиданно повезло, как и полагается в детективных романах, где преступник оставляет на месте происшествия какое-нибудь недоиспользованное табачное изделие. Я знал, что «Эстония» — новая марка таллинской табачной фабрики «Леэк», ее курили еще немногие.

Я уже собирался сунуть вещественное доказательство в карман, но тут меня осенила одна идейка. Я решил кое-что проверить. Преодолев брезгливость, я взял в рот чужой окурок и принялся деловито шарить по карманам. Марге продолжала идти вперед, пока не заметила, что я остановился. Она обернулась.

— До чего же я испугалась, — призналась она, прижав руку к сердцу. — Ох!.. Что это вы делаете?

— Да вот, собрался покурить, а спичек нету, — сообщил я.

Марге прыснула.

— Да у вас же и сигарет нет!

— У меня защемило под ложечкой. «Так-так-так», — подумал я.

— Ну да, — шутливо кивнул я. — А это что, по-твоему? — И я со свистом стал попыхивать мокрым окурком.

— Ах, прошу прощения, — отозвалась Марге тоном благовоспитанной девочки. — Я не заметила. До чего же вам, наверное, курить охота, если такой маленький бычок пошел в дело!.. Слова «курить охота» прозвучали в устах девушки подчеркнуто. Мол, знаем мы ваши мужские слабости! Это было трогательно. Но то, что Марге все же увидела окурок, осложняло дело. Соблюдая правила, я вообще ее курю во время игры. Почему-то мне казалось, что так же поступает каждый, кто, быть может… С другой стороны, если бы этот окурок был атрибутом игры, Марге, вероятно, не могла бы его увидеть. Третьим же, совершенно бесспорным и совершенно непонятным был тот факт, что некий круглолицый тип безошибочно сумел найти меня в таком месте, о котором не знал ни один человек» Мелькнула еще какая-то мысль, какое-то предположение в связи с курением и с этим… круглолицым, но я ее тут же забыл… Не нравилась мне эта история, совсем не нравилась.

Никто и никогда во время моих действий не может причинить мне вред или воспрепятствовать, равно как и я не могу своими действиями нанести людям ни малейшего ущерба, даже если у меня возникнет подобное намерение. А в том случае, если у меня вдруг появится такая мысль и я попытаюсь ее осуществить, я лишусь своих возможностей и навеки позабуду все, что знал… — мысленно повторил я. Моя совесть была чиста. Я несколько успокоился.

Догнав Марге, я сказал:

— Твои слова убедили меня. Я сейчас же начинаю вырабатывать характер» Я не буду докуривать этот бычок. Смотри!

Я вынул изо рта мерзкий окурок, положил его на ладонь и щелкнул пальцами. Окурок превратился в радужный комочек и тут же взлетел сверкающей ракетой в туман — вжик!

Марге захлопала в ладоши.

— Вот здорово! — И потом: — Ай! — Она уставилась на свою ладонь. На ней лежала коробка спичек с яркой этикеткой.

— Подари ее мне, — сказал я весело, — чтобы не пришлось выбрасывать следующую сигарету.

— Ай, — повторила Марге и протянула мне спички. Она еще не привыкла.

Я прыгнул в лодку, вытолкнул ее из камышей, помог Марте влезть и двумя сильными гребками вывел лодку на открытую воду.

Мне было немного не по себе. Следовало еще кое-что проделать по ритуалу.

— Марге, я посвящаю тебя, — быстро произнес я положенную формулу.

— Марге смотрела на воду. Строгое выражение появилось вдруг на ее лице. «Ну-ну», — подумал, я благожелательно.

— Долгих лет, доброго здоровья и много солнца всем, кто смеет верить в невозможное, даже в сказку, — произнесла она второй раз за эти сутки. Но как это было сказано — каким тоном! Лицо Марге смягчилось, взгляд снова стал добрым, доверчивым и немного усталым. Она спросила:

— Все?

— Почти, — ответил я. — Разве что… Ну что тебе еще сказать? Желаю успеха. Давно мне не представлялось случая исполнить у приятную обязанность. Так что я рад вдвойне. Что же еще… Ага, знаешь, Марге, в этом деле, даже при словах, не стоит уж очень строго… ну… соблюдать ритуал, потому что…

— А вы сами? — невинно заметила Марге. Кажется, я покраснел.

— Но вы же мастер, — сказала вдруг Марге.

— Да нет. Посиди, пожалуйста, минутку спокойно и выслушай, что тебе следует знать. Скоро мы выберемся на берег, тогда наш разговор будет окончен.

Лодка мерно двигалась по направлению к лагерю. Где-то за песчаной косой глухо тарахтела моторка.

— Если ты ждешь от меня объяснений, то должен тебя разочаровать. Все это не имеет никакого разумного, тем более научного толкования. Ты упорно утверждаешь, будто я какой-то мастер… даже, кажется, судя по твоему тону, с большой буквы. Нет, Марге, нет. Насколько мне известно, иногда Мастерами называют себя… ну, всякие знатоки магии. Но я об этом предмете знаю очень мало, он не соответствует моей нервной организации и кругу интересов. И вообще: игра — с большой или с маленькой буквы, как хочешь, — ко всяким таким штукам, как спиритизм, оккультизм и прочая мистика, не имеет никакого отношения. Так-так-так… Может, ты обратила внимание, что я произношу это слово — игра — весело и свободно. Тем самым я хочу обратить твое внимание, милая девушка, на то обстоятельство, что игра и в самом деле — только игра. Это не надо забывать… Тебе скучно, юное существо с серьезным личиком?

— Нет, мастер.

— Мастер да мастер… Меня зовут Кааро, Большую часть жизни, ну, так процентов девяносто девять, я именно тот, кто я есть. Последнее время, примерно десять лет, — скромный биолог. А в игре я… самый заурядный волшебник.

— Марге радостно встрепенулась.

— Ш-ш-ш, — махнул я рукой. — Насколько мне известно, еще года два назад в здешних местах нас было человек пять, что не так уж мало для небольшой республики. Правда, я довольно долго отсутствовал, за это время кое-что могло измениться. Игра есть игра, так ведь? Вообще-то ни один волшебник лично не знаком с другими и не так уж много о них знает. Так-так-так… Однако, как и во всякой игре, здесь имеются некоторые правила. Например, ни один человек, связанный с игрой, не имеет нрава, да и не может, благодаря этому, считать себя лучше других. Это справедливо: просто игра не может оказать влияния ни на ее участника, на посвященного, ни на его близких или связанных с ним людей, то есть ни на чью, так сказать, повседневную жизнь, деятельность, образ мыслей. Подчеркиваю: игра не представляет таких непосредственных возможностей. Но дело принимает другой оборот, когда участник каким-либо косвенным путем, ну, например, благодаря своим экстраординарным моральным качествам, силе духа, оптимизму, оказывает определенное воздействие на окружающих… Понятно?

Марге помотала головой. Она слушала очень внимательно. Кое-что было ей известно. И видно было, что не все ей нравится.

Я уже говорил, что игру нельзя сколько-нибудь вразумительно объяснить. Просто она существует, понимаешь? Как воздух, солнце, «здравствуй»… Она всегда разнообразна… Всегда интересна… Иногда она так тесно переплетается с житейскими делами, с обычными вещами, сразу и не разберешь, что к чему. Словно нет никакой разницы. И в то же время могут произойти… ну, довольно-таки фантастические повороты. Вот так. Короче: какова бы она ни была, игра явно необходима. И видимо, всем людям. Хотя большинство людей не хочет самим себе признаться, что они ощущают потребность в чем-то подобном. Как-никак, Марге, ведь мы живем в двадцатом веке… Н-да. Люди совершают значительные дела, и их постоянно преследует весьма значительная спешка. И вот, однажды ночью, когда человек, закрыв глаза, страдает от бессонницы, к нему приходят странные мысли, — дескать, был бы я, к примеру, невидимкой, или имелись бы у меня, скажем, семимильные сапоги, или умел бы я проходить сквозь стены, — и вот эти безрассудные мысли получают развитие, но человек никогда никому и заикнуться об этом не решится. В нашем двадцатом веке это не принято, — наконец, это просто-напросто ненормально… И все же даже совершенно взрослый, абсолютно серьезный человек почти каждый день придумывает себе какую-нибудь сказку, как бы нелепо это ни было; только он и с ней так нелепо одинок, так одинок… А, пусть все остается как оно есть. Ну скажи, — ты когда-нибудь видела такого болтливого волшебника?

— Нет, — честно ответила Марге, — я вообще никогда ни одного волшебника не видела.

— О! Вот оно что! Ну ладно. А теперь повтори за мной еще одну фразу, которую ты должна знать. Я говорил, и Марге повторяла за мной:

— Никто и никогда во время моих действий не может причинить мне вред…

Затем я сказал:

— Всегда приноси людям радость. Будь молодцом и много успевай.

Теперь вроде было все.

Забыв на миг о присутствии девушки, я сладко потянулся, машинально щелкнул пальцами и взялся за весла. Лодка сразу же завиляла. В личном плане я не блестящий гребец.

— Можно еще кое-что спросить у вас?

— Давай спрашивай, — ответил я, ковыряясь с веслами.

— А как же… волшебник?

— Ну, в принципе с ним обстоит так же. Он должен сам устраивать свою жизнь, как и любой другой человек. А вот в игре его возможности несколько шире… И иногда ему позволено и в обыденной жизни… ну, немного пофокусничать, только, конечно, при том условии, что никто ничего не заметит…

— Может он, например, приостановить дождь или согреть прохладный воздух?.. — невинно спросила Марге.

Я растерялся.

— Э-э, ну да, но только ненадолго и на очень небольшом пространстве.

— Все меня забрызгивают сегодня, — пожаловалась в ответ Марге.

— Вот наказание, я же не нарочно! — пробормотал я, пытаясь справиться с веслами. Лодка неуклюже подходила к берегу, Я посмотрел через плечо — за кустами виднелся флагшток. Лагерь был погружен в глубокое сонное спокойствие. Небо местами прояснялось.

— А. почему никто не должен об этом знать… Кааро?

— Почему? Разве я не сказал? Потому что люди не верят в невозможное. Это раздражает, с этим нельзя примириться, а значит, этого не существует. Как могут существовать вещи, которые нельзя ни увидеть, ни услышать?

— Да, — сдержанно ответила Марге. Может быть, она вспомнила о своем друге Прийте?

Берег был близко. Когда я поднял весла, чтобы лодка подошла к берегу сама, из тумана прямо на нас выскочила небольшая серая моторка, буквально в нескольких метрах резко развернулась и с пронзительным треском скрылась в тумане. За рулем сидел мужчина в больших темных очках.

Марге вскрикнула.