Звери дедушки Дурова

Морские львы

Оркестр заиграл торжественный марш; по цирку пронесся резкий звук сирены; служащий открыл дверцу клетки аквариума, стоящего в конюшне; и глаза публики, переполнявшей цирк, впились в три темные пятна животных, которые смешно перебирая коротенькими ластами, вышли на арену.

Это были морские львы: два самца — Лео и Васька и самка — Пицци.

Я купил их еще очень молодыми вместе с другими животными у знаменитого владельца гамбургского зоологического сада Гагенбека, как представителей редко встречающихся животных, которые массами истребляются японцами.

По средине манежа — три тумбы и к ним, ковыляя, бегут морские львы, усаживаются и ждут.

Я подхожу к Лео и, подражая военным, отдаю честь. И Лео, на глазах у заинтересованной публики, тоже прикладывает ласт к своему гладкому черному лбу.

— Как солдат, мама, как солдат, — слышится серебристый смех какого-то ребенка.

— Здравствуй, Лео, — говорю я деловым тоном и протягиваю животному руку.

Ко мне протягивается скользкий ласт, и я крепко, от души пожимаю его, потому что я люблю моего милого ластоногого товарища.

— Точно ручкой… — слышатся с места смеющиеся голоса детей. — Ай, ай, какие смешные лапки!

— Не лапки, а ласты, — поправляют взрослые.

— Ну, Пицци, — говорю я, обращаясь к самке, — а ты скажешь мне сейчас, какая первая буква в азбуке?

— А разве тюлени умеют читать? — слышится детский голос с мест.

— Это не тюлень, а морской лев, — наставительно говорит какая-то мамаша.

— А разве львы умеют — читать?

Но прежде чем взрослый успел ответить, Пицци ответила сама. Вытянув, шею, она открыла рот и глухим горловым голосом ответила:

— А-а-а…

Воздух потрясают громкие аплодисменты. Дети заразительно хохочут.

Я подхожу к самому большому из моих ластоногих — Ваське и говорю:

— А ты мне покажи, как барышни обмахиваются веером и смеются…

Васька кокетливо и грациозно загибает назад голову и начинает одним ластом, в который я вставил соломенный веер, махать перед своим носом.

Снова аплодисменты и громкий хохот.

— Ну, а теперь, Лео, твоя очередь. Скажи, пожалуйста, как люди ссорятся и стреляют друг в друга.

Служителя подносят тумбу с приделанной планкой, стоящей вертикально, на которой пристроено ружье так, чтобы при нажиме на веревку курок спускался и раздавался бы холостой выстрел.

Лео моментально соскакивает со своей тумбы, бежит, садится на принесенный пьедестал и при слове «пли» нажимает веревку.

Раздается оглушительный выстрел, крики зажимающих уши детей и снова смех и хлопки. Чей-то тоненький изумленный голосок звенит одиноко:

— Как он лапками… как он лапками ружье, точно человек…

— Ластами, детка; у тюленей и морских львов не лапки, а ласты.

— Ну, ласты. А лапки-то у него коротенькие-коротенькие… Смотри, смотри еще другая лева.

Ребенок говорил о Пицци, которая кричит и трет ластом себе спину, как будто в нее попала пуля из ружья Лео.

— А ведь она врет, притворяется, — говорит мой маленький ученик, карлик Ванька-Встанька.

Но Васька заступается за честь Пицци. Как может его любимая подруга лгать? Он грозно раскрывает пасть, соскакивает с тумбы и бежит за Ванькой-Встанькой. Но Ванька-Встанька уже скрылся в проходе, и Васька возвращается на свое место, где получает от меня заслуженную награду, согласно моему правилу: «Кто работает — тот и ест».

Я даю каждому из моих зверей лакомство, как только они выполнят свою работу. Морские львы получают от меня рыбу и всегда свежую: от мороженой они околевают. Хватают они ее ловко на лету в пасть и моментально проглатывают.

— Лео, — говорю я, — ты будешь у меня режиссером, звони в колокольчик и начинай представление.

Приносится тумба с большим колоколом. Лео соскакивает со своего места, подбегает к принесенной тумбе и несколько раз подряд, нажимая резину, звонит до тех пор, пока я движением не заставляю его сесть на свое место.

Дети в восторге.

— Лео — самый умный из них! — убежденно кричит с мест какая-то девочка.

Это правда, Лео — самый умный из них троих, и Лео — мой любимец, но я этого не хочу показать, чтобы не думали плохо о двух моих других ластоногих. Я говорю серьезно:

— Другие тоже умны. Каждый умен по-своему.

И, как бы в доказательство этого, Пицци, зная порядок представления, моментально подбегает ко мне, становится на задние ласты вертикально, стараясь в таком трудном положении удержаться хотя бы десять секунд. При этом она балансирует, т.-е. поддерживает равновесие передними ластами, как руками.

Пицци проделывает эти упражнения несколько раз подряд.

Я спрашиваю:

— Разве моя Пицци не умна, дети?

Дети хором отвечают:

— Конечно, Пицци умница.

— А чем хуже Васька? — спрашиваю я.

И Васька, чтобы не осрамить меня, ложится грудью на тумбу, опускает оба передние ласта и начинает ими аплодировать, ударяя ластом об ласт и производя при этом отрывистые звуки, он как бы смеется.

— Вы видите, как он доволен успехом своей подруги. Не правда ли, Пицци — прекрасная артистка?

Дружные аплодисменты служат ответом на мой вопрос.

Мои морские львы, действительно, прекрасные артисты, но не всех их одинаково было легко учить. Впрочем, об этом я расскажу дальше.

— Следующий номер — жонглирование, — говорю я публике, беру большой резиновый мяч и бросаю его Лео, который носом толкает его ко мне.

Таким образом, перебрасывая мяч друг другу, мы начинаем веселую игру. Лео ловит хорошо, хорошо и отбрасывает.

Я даю Лео в награду рыбу, подхожу к нему ближе и бросаю мяч так, чтобы он пришелся вертикально ему на нос. Лео ловко подхватывает мяч на нос, подбрасывает носом над собой и ловит. Этот трудный номер он проделывает несколько раз, как настоящий цирковой жонглер, ловко балансируя мячом.

Я становлюсь между Лео и Пицци.

Лео бросает мяч через меня, а Пицци ловит его зубами и держит мяч до тех пор, пока я его не беру.

Оба получают рыбу.

Детвора кричит:

— Ведь это очень трудно так играть с мячиком!

— Тсс! Опять пришел маленький человечек…

— Не маленький человечек, а Ванька-Встанька!

— Ну, пусть Ванька-Встанька, а все-таки он маленький, и даже карлик…

Ванька-Встанька выходит из униформы[8] и кричит:

— Эй, эй, я тоже хочу играть в мячик!

И, как будто сделав какую-то проказу, карлик шаловливо закрывается руками и бежит прочь с арены, смеясь, а Васька, сорвавшись с тумбы, бросается за ним до самой конюшни, возвращаясь победоносно на свое место, как будто выгнал непрошенного забияку.

— Пицци!

Я начинаю игру с Пицци в маленький мячик, величиною в апельсин. Пицци, смешно ковыляя, бежит ко мне.

Я в такт музыке бросаю мяч Пицци; она его ловит ртом и подкидывает, направляя движение мяча ко мне.

Мы перекидываемся мячом довольно долго, а Васька как будто хохочет и аплодирует.

Сколько еще забавных номеров я показываю публике с моими ластоногими!

Вот я беру маленький тяжелый ящик с надписью «касса» и говорю:

— Смотри, Лео, здесь у меня касса; я кладу в нее золотую рыбку, ты будешь кассиром; смотри, стереги и никому не давай, а я приду тебя контролировать.

Я ставлю ящик на землю и только что отворачиваюсь, как Лео подбегает к кассе, носом открывает крышку и съедает рыбу.

Карлик с ужасом кричит:

— Смотрите, Лео ворует рыбу!

Лео быстро убегает, ковыляет ко мне и смотрит на меня невинными глазами, как воришка, который хочет меня провести.

Но меня не надуть. Я делаю грозный вид:

— А где рыба, Лео, куда ты ее дел? Покажи, где рыба?

Лео ложится на спину и ластом бьет себя несколько раз по животу, как бы говоря: «Вот где, в животе моем твоя рыба». А Васька прогоняет доносчика-карлика.

Тут уж смеху зрителей нет конца… Настоящий триумф для моих ластоногих!

Но еще не кончились забавные представления трех друзей: Лео, Пицци и Васьки.

Я беру деревянную штангу,[9] на концах которой прикреплены два металлических шара, наполненных для тяжести дробью. Пицци подбегает ко мне, берет из моих рук штангу, бежит с ней на свою тумбу и в такт музыки подбрасывает перевертывающуюся в воздухе вокруг себя несколько раз штангу, как настоящий жонглер, ловя ее ловко и метко зубами.

Вместо шаров я по обоим концам штанги помещал пропитанный спиртом войлок, зажигал его и при жонглировании получалось впечатление фейерверка: огненные колеса и фантастические рисунки вертящегося огня.

Они работали и не всегда одни, мои трое ластоногих. Чтобы номер был интереснее, я приглашал на арену и других моих товарищей — четвероногих и пернатых артистов.

Вспоминается мне один из забавных номеров.

Я стою на арене и, раскланиваясь с публикой, говорю:

— Сейчас я познакомлю вас с великолепным европейским концертом, прославленным во всех больших городах Европы, под названием «Кто в лес, кто по дрова». Пожалуйте сюда, господа артисты.

И «господа-артисты» уже около меня.

На правый ласт Лео надевается кожаный футляр, который застегивается ремешком с металлической пряжкой. К коже пришита камышевая с войлочным набалдашником палка для ударов в барабан.

К тумбе, на которой сидит Лео, подставляется большой барабан. На тумбу к Пицци вдвигают автомобильный рожок так, чтобы грушеобразная резина рожка приходилась под правый ласт Пицци.

— Играй!

Пицци нажимает ластом на мячик, и рожок звучит; Лео бьет в барабан, а Васька смеется и аплодирует.

В это время из униформы показывается хобот слона Бэби, и вслед за ним вся его массивная фигура, как серая гора, движется на арене.

Бэби подходит к органу, хватается хоботом за его ручку и начинает усердно ее вертеть. Орган играет веселую всем известную песенку…

Едва раздаются первые звуки, откуда ни возьмись на широком пьедестале бык; он жмет нижней челюстью на гармонные меха, и из них вырываются два аккорда аккомпанемента.

Но недостает еще одного музыканта. Его ждет особая платформа, к которой прикреплен пюпитр с нотами, а внизу платформы — металлические музыкальные тарелки.

— Приводите сюда запевало! — командую я.

Из униформы показывается голова с длинными ушами.

— А, пожалуйте, великий маэстро. Надеюсь сегодня вы в голосе и подарите нас божественной музыкой!

В ответ на это раздается ужасный крик взобравшегося на платформу осла:

— Ио-ио-ио!..

Публика хохочет…

— Ио-ио-ио!..

Осел носом перелистывает деревянные листы нот и ногой ударяет по планке, которая механически передает звуки ударов по медным тарелкам.

Это служит сигналом для всех. Какая тут поднимается музыка — заткни уши и беги вон.

Слон играет на шарманке; бык — на гармонных мехах; осел — на тарелках, Лео бьет в большой барабан, Пицци — в рожок, а Васька, как бы дирижируя, машет ластами; не слышно только нежной музыки пришедшего пеликана, который крючком своего клюва водит по цитре.

Я кричу публике изо всех сил, чтобы мой голос прорвался через оглушительную звериную музыку.

— Сейчас розовый пеликан а-ля босоножка Дункан протанцует вальс.

Из униформы выбегает другой пеликан-самка. Большая птица со своим нежным желто-розовым оперением вызывает восторг у публики, но когда пеликан под звуки невообразимой музыки начинает кружиться по арене, махая крыльями, публика разражается громом аплодисментов.

Мне видны милые смеющиеся личики детей; некоторые перегнулись через перила так, что кажется, вот-вот упадут; другие, красные от волнения и сосредоточенные, изо всех сил хлопают в ладоши.

— Пеликаша… милый Пеликаша! — кричит совсем маленький кудрявый мальчик в первом ряду.

А розовая птица все кружится, все кружится, махая нежными, похожими на большие веера, крыльями, изгибая грациозно свою длинную шею.

— Стой! — кричу я, и моментально все останавливается, как по мановению волшебной палочки чародея. В воздухе еще гудят звуки шарманки и металлических тарелок. Великий маэстро осел удаляется вместе с быком, а пеликанов гонит с арены мой карлик.

Васька подбегает к особо устроенной колясочке и сам в нее впрягается, вдевая голову в хомут, привязанный за концы к двум оглоблям. В коляску садится Пицци и Лео, и Васька увозит их с арены в конюшню.

Слон подходит ко мне, схватывает меня хоботом поперек тела, осторожно поднимает кверху и сажает на голову. И вот я торжественно уезжаю на нем с арены, посылая визжащим от восторга детям воздушные поцелуи и поклоны.

Цирк дрожит от рукоплесканий. Особенно хлопают дети; их звонкие голоса требуют, чтобы мы повторили наши номера.

И вот мы с Лео снова на арене. Он сидит на тумбе, кланяется и, как бы прося ему еще аплодисментов, бьет ластом об ласт.

— Катайся, Лео! — кричу я.

И Лео послушно ложится плашмя на землю, прижимает ласты, как говорится, «по швам» и начинает кататься по арене, точно бочка.

Случалось, я выходил на вызов с Пицци и, обращаясь к публике, говорил:

— Сейчас мы изобразим человека без костей.

И я показывал труднейший номер гимнастики, который на нашем цирковом языке называется «каучук».

Морские львы очень пластичны, и моя гимнастка легко выучилась проделывать все фокусы «каучука».

Она влезала на особый пьедестал на трех ножках с вертящейся площадкой в два аршина, упиралась всей грудью и передними ластами об эту платформу, а все туловище поднимала наверх, перегибая позвоночник так, как это делает «человек без костей». Она походила на змею, когда концами задних ласт касалась своего носа. В таком положении она оставалась и тогда, когда я приводил в движение вертящуюся платформу.

Зрелище было великолепное.

Дети любили мою «звериную школу», когда я расставлял на арене парты для животных.

В моей школе было всего семь учеников, но зато таких, каких, пожалуй, не встретишь ни в одной школе. В первом ряду за тремя партами тихо и послушно сидели — Лео, Пицци и Васька; во втором — пеликан и две собаки: сенбернар — Лорд и фокстерьер — Пик. Одиноко и важно восседал за своей партой позади всех слон Бэби. На партах лежали книги, а перед учениками, как водится в каждой порядочной школе, возвышалась черная классная доска с большим куском мела.

Мои ученики шли успешно во всех науках, которые я им преподавал, и отличались прекрасным вниманием и прилежанием. Успехи одного ничуть не сеяли мелкой недостойной зависти в душе другого, а только возбуждали в нем желание не отставать и не ударить в грязь лицом.

Все мои четвероногие, ластоногие и пернатые друзья были отличные товарищи. Они помогали друг другу при решении трудных задач, никогда не выводили из терпения учителя, не опаздывали на урок и по звонку занимали свои места.

А звонок прозвонил — урок начался. Лео, Пицци и Васька быстро перелистывают носами и ластами свои книги с деревянными страницами; Лорд не отстает от них; важно и сосредоточенно работает хоботом и слон Бэби, переворачивая листы огромной книги, а пеликан хозяйничает над своими листами клювом, похожим на огромные ножницы.

На полу разложены картонные цифры. Я мысленно внушаю Пику, и под моим внушением он решает задачи на сложение, вычитание и умножение. Под тем же внушением Лорд лаем поправляет ошибки Пика.

Дети слушают и считают вслух:

— Три да четыре — семь.

— Верно, верно!

— Умный Пик!

— Славный Лорд!

— Смотрите, слон идет к доске!

— Он берет хоботом мел! Что он будет делать?

— Нет, вы смотрите! Мама, мама, он пишет! Он верно написал пять черточек!

— Не хватило места!

Слон пишет, а Лорд читает написанные палочки:

— Гау, гау, гау, гау, гау!

— Пять! Ах, умница! Ах, прелесть!

И снова крики, смех и аплодисменты.

Но детский восторг переходит в неистовство, когда маленькие зрители видят, что между моими послушными учениками есть и проказники-шалуны.

Публика уже проэкзаменовала Пика, который особенно силен в географии; каждый раз, когда с мест раздавался голос, называющий то или иное государство, море, горы, реку или город — Пик подбегал к разостланной на арене карте Европы и царапал по ней лапкой в том месте, о котором, шла речь.

Я написал мелом на доске гласные буквы «а-и-э-о-у», подошел к моему первому ученику Лео и приказал ему прочесть эти буквы вслух, но Пицци своей смешной ковыляющей походкой уже подбежала к доске и стирает с нее написанное мною и также быстро возвращается на свое место.

Я оглядываюсь. Мои буквы стерты; вместо них — туманный след мела на черном дереве доски. Я пишу снова, но едва поворачиваюсь к Лео, проказница Пицци стирает буквы. Наконец, мне удается застать Пицци врасплох. И я говорю притворно-сердито:

— Пицци-проказница, и тебе не стыдно? Разве я не был для тебя добрым учителем? Разве я когда-нибудь тебя напрасно обижал? Придется, видно, тебя наказать. Ступай, друг мой, в угол, пока не одумаешься.

И Пицци покорно ковыляет в угол, к барьеру арены, где дети с восторгом разглядывают вблизи ее темную скользкую кожу.

А я оборачиваюсь к Лео. Он смотрит на доску и под моим внушением ясно произносит:

— А-и-э-о-у!..

— Лео умеет читать! — кричат в восторге дети.

— Мой Лео, пожалуй, образованнее некоторых из вас, — шучу я, — он скоро поступит в университет, а потом сделается знаменитым профессором.

— Лео — профессор! Морской лев — профессор! Ха-ха-ха!

Но профессор запрягается в тележку и увозит меня с арены, а остальные ученики расходятся под аплодисменты публики.

Рассказывая о своих ластоногих товарищах, я должен сообщить, кто они были и откуда приехали.

Принадлежа к семейству ластоногих, как тюлени и моржи, морские львы водятся в глубине морской, на протяжении от Берингова моря до Арктического, и отличаются от моржей и тюленей тем, что имеют небольшое наружное ухо и, находясь на земле, поджимают под себя ластовидные задние конечности, ковыляя по земле; у них ясно выражена шея, которая у тюленя отсутствует, ласты с зачаточными когтями. Они имеют густую нежную подпушь, которая ценится очень высоко; их кожа идет для выделки непромокаемых сапог, курток и т. п.

Морские львы питаются исключительно рыбой, глотая ее целиком; жевательных зубов у них нет совсем, а есть острые редкие зубы, служащие защитой от нападения.

Во время размножения они собираются в огромные стада и остаются долгое время на суше; часто в течение двух месяцев они ничего не едят.

Северные морские львы, к которым принадлежали Лео, Пицци и Васька, скопляются в большом количестве около Аляски у Алеутских островов для рождения детей. Самки рождают детей с трехлетнего возраста.

В настоящее время морские львы находятся на пути к вымиранию, чему сильно способствует их массовое хищническое истребление японцами. По поводу такого истребления Россия имела серьезное столкновение с Японией.

Несколько экземпляров морских львов с трудом были привезены из Арктического моря в Гамбургский зоологический сад, и вокруг бассейна, где они плавали, ежедневно собиралась громадная толпа, приехавшая посмотреть редкое морское чудовище.

Ластоногими морские львы называются потому, что у них вместо ног — ласты.

Тюлени едва передвигаются на суше; они не так ловки и изящны, как морские львы, или сивучи, но все эти животные питаются одной только рыбой, которую глотают целиком. Если сивучам попадается крупная рыба, то они предварительно жмут ей голову, а затем проглатывают, не жуя, стараясь всегда глотать с головы для того, чтобы кости и плавники не могли им оцарапать пищевод.

Особенность этих животных — длина кишек — 36 аршин.[10] Тонкие длинные кишки и небольшое выходное отверстие не позволяют им проглатывать крупные непереваривающиеся предметы.

В зоологических садах при вскрытии находили у павших тюленей в кишках монеты и пуговицы, благодаря которым они и погибли. Погибают ластоногие также и от проглоченной мороженой рыбы, которая для них — яд.

Сивучи очень пугливы. Малейший шум, появившаяся на горизонте точка — и они скрываются глубоко в воду, но так как устройство легких у них таково, что без воздуха они не могут существовать то, опасаясь показаться на поверхности, животные высовывают из воды кончик носа, втягивают в легкие воздух и на несколько минут снова скрываются в воде. При таких условиях их поймать очень трудно.

У морских львов есть одна особенность: в известный период времени они выбирают излюбленное место на суше, большею частью на скалах, у моря, и громадными стадами, живописно располагаются на выступах и на открытом песчаном берегу. Днем они играют на солнце, а ночью спят, положив друг на друга головы и часто обнявшись ластами, как люди руками.

Ночью охотники, вооруженные дубинами, с вбитыми в них острыми гвоздями, тихо гуськом ползут обязательно против ветра, к тому месту, где расположилось на ночлег стадо морских хищников.

Охотники стараются ползти так, чтобы отрезать сивучам дорогу к отступлению через воду, потом сразу вскакивают на ноги и с шумом, с гамом, стреляя в воздух, бросаются на спящих животных.

Перепуганные сивучи спросонок, кидаются в разные стороны. Тех, которые успевают броситься в воду, поймать невозможно, но тех, которые удаляются от воды, охотники, догнав, бьют по голове палками или гонят дальше в глубь, по ровному месту, до намеченного селенья или огороженного загона.

Черепная кость у морских львов очень тонкая, и достаточно одного удара по голове, чтобы животное свалилось мертвым.

Охотники прибегают часто к разным ухищрениям для запугивания сивучей: к разноцветным тряпкам, к открывающимся и закрывающимся зонтикам и т. п.

Измученные, сухие, мало привычные к таким длительным передвижениям, животные попадают, в загон и убиваются.

Ваську я купил в петербургском зоологическом саду в конце 1909 года, когда у меня уже были Лео и Пицци. Он прожил в саду 7 лет без всякой дрессировки. Ухаживавший за ним татарин приучил его только брать рыбу из рук. Васька продолжал оставаться диким и угрюмым и не поддавался никакой дрессировке.

Едва я подходил к его помещению, он стремительно погружался в воду и высовывал из нее голову только тогда, когда голод заставлял его схватить плавающую по поверхности рыбу. Я думал, что в зоологическом саду его озлобили дурным обращением, и решил ждать, когда он ко мне привыкнет, а пока что поместил его в один бассейн с Лео.

Сначала они дрались, но потом помирились.

Едва я подходил к бассейну, Лео выскакивал на площадку, которая была устроена в бассейне, и приветствовал меня радостным криком. А Васька боязливо высовывал голову.

Стоило только мне бросить рыбу Лео, как Васька сердито оскаливал зубы.

Но время делало свое. Вот уже Васька, получив рыбу, стал несмело класть голову на площадку, в то время как все его тело еще оставалось в воде; а еще через несколько времени решался сидеть на площадке. Это было большим завоеванием, и я приступил к дрессировке.

В это время я вел свои обычные репетиции с Лео. Клетка, в которой находился Лео, открывалась, к ней приставлялся скат из досок, который вел на арену. Лео мигом выскакивал из воды, сползал по досчатому наклону вниз; бежал прямо к своей тумбе на арене, садился на нее и ждал моих приказаний.

Васька не шел дальше порога клетки и с завистью поглядывал на Лео. Выманить его дальше было невозможно.

Насытившись рыбой, Лео спокойно возвращался к себе в бассейн, укоризненно поглядывая на Ваську, потом отстранял его с пути и погружался в воду, а клетка запиралась.

Прошло несколько дней. Раз, когда я начал репетицию, к моему приятному изумлению, Васька решился спуститься по скату на арену.

Дикарь видел, что на него никто не обращает внимания; он подполз к тумбе, стоявшей вблизи тумбы Лео, но сесть на нее не решался.

Я смотрел на Лео. Он быстро соскочил со своей тумбы, ткнул носом Ваську и опять вскочил на свое место.

Тогда я бросил Ваське его любимую рыбу. Он поймал ее налету, но я сделал неосторожный шаг вперед и спугнул Ваську. Он повернулся, чтобы удрать назад в клетку. Тут произошло нечто неожиданное и невероятное.

Лео соскочил с тумбы и храбро загородил Ваське дорогу. И странно было видеть сравнительно маленького Лео в воинственной позе рядом с громадной фигурой Васьки. Он остановил Ваську, упершись в него шеей и как бы говоря:

— Ни с места!

Васька стал на полпути в раздумье. Лео еще с минуту попридержал его, потом повернулся и побежал на свое место. Очевидно, он показывал Ваське, что надо делать.

Я смотрел на этот урок, который давало одно животное другому, и не верил своим глазам.

Я бросил рыбу Лео; он поймал ее широко открытым ртом и оглянулся на Ваську с коротким лаем, точно говорил:

— Ну-ка, не бойся, иди, и ты получишь рыбу…

Васька смелее двинулся к тумбе: приглашение подействовало. Вся фигура Лео выражала полное удовольствие. Он был, очевидно, доволен своим учеником.

И Лео терпеливо, последовательно продолжал свои уроки, как учитель, заинтересованный, чтобы все шло по порядку чтобы делу не было помехи, а вместе с тем и не было бы задержки жалованья. И в самом деле, чем скорее Васька выполнит мое приказание, тем скорее я займусь с Лео, и он получит свою порцию рыбы. Лео был, несомненно, заинтересован в общем ходе работы, и ему было важно, чтобы никто ее не задерживал.

Раз в Петербурге, после представления, когда вся публика разошлась, я решил сделать репетицию моим морским львам, зажег электричество и принялся за работу. Васька уже важно восседал на своей тумбе, как и Лео, и спокойно глотал рыбу.

Я решил продолжать дрессировку Васьки, задавая ему еще более сложные задачи.

Вот я беру мячик и бросаю его Лео. Он ловко отбрасывает мяч носом обратно. Тогда я бросаю мячик Ваське. Васька приходит в ужас. Как ужаленный, он срывается с тумбы и стремится через барьер в места для публики.

Опрокидывая кресла, Васька мчится вперед, полный ужаса и смятения; он перелезает уже через второй ряд кресел. Слышится визг двух дам, оставшихся посмотреть репетицию; дамы бросаются в разные стороны от морского чудовища.

Тут на выручку приходит Лео. Он бежит в проход между рядами и загораживает Ваське дорогу.

Васька стоит с разинутой пастью, точно потеряв рассудок.

Вдруг Лео начинает осторожно, нежно тереться своей мордой о шею Васьки. Под действием этих ласк Васька приходит в себя и с коротким лаем, переваливаясь и спеша, все еще возбужденный, он возвращается за своим учителем к тумбам.

Громадный Васька рядом с маленьким Лео очень смешон.

Лео, дойдя до своей тумбы, спокойно взбирается на нее и ждет награды. А Васька, точно боясь покинуть покровителя, прижимается к тумбе Лео и не двигается с места.

Но тут Лео меняет резко свое обращение. О ласке уже нет и помину. Он строго, обращается к непослушному ученику и, скаля зубы, отпугивает его от себя. Васька волей-неволей отправляется на свою тумбу.

Я переменяю немного программу обучения: бросаю мячик Лео через Ваську, чтобы сначала приучить его к движению пролетающего через него мяча.

Васька пробует снова дать тягу, но Лео зорко следит за ним и сейчас же загораживает ему дорогу.

Васька останавливается.

Мяч летает в воздухе, все ближе и ближе к Ваське и, наконец, налетает на него. Васька быстро хватает резиновый мяч в пасть редкими, но острыми зубами, прокусывает его и с остервенением бросает в сторону.

Но я даю ему рыбы, и он успокаивается.

Чтобы приручить как можно больше Ваську, я решил поглаживать его каждый день рукою. И вот правой рукой я подношу Ваське рыбу, а левой чуть-чуть прикасаюсь к его шее.

Я повторяю это раз двадцать. Васька мало-по-малу привыкает к моему прикосновению и даже позволяет снисходительно себя слегка похлопывать. Конечно, я делаю это, всегда имея в руках рыбу.

Так я подружился с диким озлобленным Васькой, а подружившись, принялся за опыты с мячом.

В правой руке у меня рыба; в левой — мяч. Васька хватает рыбу и с жадностью ее уничтожает, но мяч ему положительно ненавистен: он толкает его недовольно зубами, и мяч падает на арену.

На помощь мне является снова мой милый Лео. Он слезает с тумбы, деловито бежит к валяющемуся на арене мячу и, уткнувшись в него носом, остается так несколько секунд: он показывает Ваське, что мяч не следует кусать, что мяча нечего пугаться.

Тут я окончательно убедился в блестящих педагогических способностях моего Лео.

И Лео достиг полного успеха: Васька, в конце концов, усвоил в точности учение и выполнял почти все то, что проделывал его талантливый учитель, хотя и не с таким совершенством.

И я стал выступать с Васькой в цирке.

Раз во время второго представления с Васькой случился скандал: в нем проснулась прежняя дикость, и он мне прокусил своими острыми зубами ногу. Этот укус был очень опасен: Васька питался исключительно рыбой, и она, застревая в его зубах, неизбежно должна была попасть мне через рану в кровь. От рыбьего яда у меня могло произойти заражение крови.

На представлении присутствовал друг моего детства, известный писатель А. И. Куприн. Он выдавил из раны кровь и промыл ее водкой. Возможно, что это спасло меня от опасности.

Находясь в обществе морских львов, я все более и более проникался уважением к их уму и способностям и часто думал о том, что люди не умеют пользоваться дарами, которые дает природа. Они делают домашними сравнительно очень малую часть животных из тех, которые могли бы быть употреблены на пользу человеку.

К таким животным, несомненно, нужно отнести морского льва.

В нижнем этаже моего особняка в бассейне плавали, играли и ныряли мои морские львы.

Я сидел возле бассейна и наблюдал за их игрою. Вот Пицци нырнула вниз, потом над поверхностью показалась ее темная скользкая голова; она жмурилась, фыркала, с нее стекала вода…

Я позвал ласково:

— Пицци!

У меня мелькнула мысль выучить ее, как собаку, нырять и подавать мне брошенный предмет.

И попытка удалась. Я бросаю палку с железной гайкой; гайка тонет и ложится на дно бассейна. Я кричу:

— Пицци, аппорт!

После недолгого обучения, через полчаса умница Пицци ныряет и возвращается ко мне, держа в зубах палку с гайкой. Конечно, она получает за это свой законный заработок.

Тогда я попробовал опустить гайку так, чтобы Пицци не видела, как я бросаю, и через несколько минут крикнул:

— Шерш (ищи)!

Львица тотчас же скрылась в мутной воде. Через минуту она мне принесла гайку.

Вместо гайки я бросил в воду свой портсигар.

— Шерш! Пицци!

И портсигар мне был тотчас же принесен.

Тогда я стал привязывать к связке железа тряпку, ежедневно прибавляя тяжесть, и Пицци исполняла мои приказания. В конце концов она стала возвращаться из воды, держа в зубах тряпку, к которой было прикреплено более двадцати фунтов железа.

Тут слово «шерш» я переменил на слово «спасай».

И раз я принес вместо тряпки и грузила большую, в рост человека, куклу, у которой вместо головы был надутый бычачий пузырь с нарисованным масляной краской человеческим лицом.

Пузырь не давал кукле тонуть; он плавал на поверхности бассейна. При слове «спасай» Пицци скользнула по воде и схватила зубами за пузырь. Ее острые клыки тотчас же прорвали пузырь, из него вышел воздух, и кукла потонула, а Пицци возвратилась ко мне ни с чем. Понятно, обычное жалованье, рыбку, она не получила.

Достать вновь куклу и приделать к ней новую голову из пузыря было делом одной минуты. Умное милое животное с первого раза догадалось, что за голову куклы не надо браться зубами, и притащило «утопающую», крепко держа за край платья.

В следующий раз я бросил чучело с грузилом в воду и крикнул:

— Пицци, спасай!

Моя львица кинулась в бассейн, а через несколько моментов над его поверхностью показалась ее темная скользкая голова, в зубах которой болталось распростертое чучело.

Когда Пицци вполне усвоила слово «спасай», полез в воду и мой карлик Ванька-Встанька. Пицци не дала ему долго купаться, и, как только я ее выпустил, моментально вытащила его на гладкую цементную поверхность аквариума. Получив за спасение погибающего солидную порцию рыбы, она с нетерпением ждала повторения опыта.

За Ванькой-Встанькой полез и взрослый мой помощник-служащий.

Я торжествовал. Я говорил себе:

— Вот еще один водолаз, который может оказывать большую пользу людям при спасении утопающих. Упражняясь в маленьком бассейне, потом в пруду и, наконец, в открытом море, можно выдрессировать морских львов спасать утопающих: ведь в быстроте и ловкости в воде и на воде морским львам нет соперников. Ласты и в особенности шея их сильно развиты, а про ум и сообразительность этих животных не приходится говорить.

Это открытие пришло само собою: вот еще одно животное, которое могло бы служить на пользу человеку; это животное — морской лев.

Я верю, что в недалеком будущем морские львы сыграют большую роль в жизни человека.

Куда легче выучить этих милых животных служить на пользу человеку, чем заставлять их проделывать разные замысловатые фокусы в цирке лишь на потеху праздной толпы.