Без двадцати три я подъехал к дому Эллен Лэнг и остановился за «мустангом» Джанет Саймон. «Субару» Эллен не было. Я подошел к входной двери и постучал. Мимо по улице проезжали машины, за рулем сидели мамаши, которые забрали детей из школ или везли на тренировки по футболу. Самое подходящее время. Но это значило, что скоро вернется и Эллен Лэнг с дочерьми. Она увидит «корвет» и «мустанг» и сразу занервничает.
Я еще раз постучал. Джанет Саймон открыла. Волосы были зачесаны на затылок, а где-то на макушке, как украшение, лежали большие пурпурные очки от солнца. Все женщины в Энсино носят такие же большие пурпурные очки от солнца. Это de rigueur.[13] Она держала в руках высокий стакан, наполненный янтарного цвета жидкостью. В ней плавали кубики льда, которого, пожалуй, было даже больше, чем самой жидкости.
— Ну-ну, — сказала она. — Частный детектив.
Было ясно, что это у нее не первая порция выпивки.
Я осмотрелся. Эллен Лэнг, дожидаясь возвращения Морта, навела в доме безупречный порядок. Все стояло на своих местах и сияло чистотой. Ей пришлось приложить для этого невероятные усилия.
Джанет вместе со своим стаканом плюхнулась на диван. В пепельнице на столике перед ней лежало четыре окурка.
— Вы знаете, когда она вернется домой? — спросил я.
Джанет достала из пачки очередную сигарету, закурила и выдохнула настоящую грозовую тучу густого дыма. Может быть, она меня не слышала. Или я, сам того не подозревая, вдруг заговорил по-русски, и это ее смутило.
— Через какое-то время. А что, это имеет значение? — Она сделала глоток из стакана.
— Сколько вы уже приняли?
— Не хамите. Это всего лишь второй. Могу предложить и вам.
— Пожалуй, воздержусь. Думаю, человек, который скажет Эллен, что ее муж умер, должен говорить внятно.
Она посмотрела на меня поверх стакана и сделала очередную затяжку.
— Я ужасно расстроена. Мне очень тяжело, — сказала она.
— Угу. Вы же так любили Морта.
— Сукин сын.
Я тут же почувствовал, как мышцы шеи свело и они превратились в струны боли. В голове мгновенно запульсировало. Я сходил на кухню, наполнил стакан льдом, затем долил воды. Осушив стакан, я вернулся в гостиную. Глаза у Эллен были красные.
— Извините, что я это сказал. Я и раньше подобное себе позволял, зная, чем это закончится, зная, что внутри все так и сожмется от напряжения. Одна моя половина хочет умчаться в Ланкастер, чтобы попытаться хоть что-нибудь узнать про мальчика, но я должен сначала закончить все дела здесь. Другая половина — в ярости, потому что меня вызвали копы и придурок по имени Байше, который считает себя очень крутым, устроил мне выволочку. Он оттянулся, а мне было не до смеха, поэтому я чувствую себя препаршиво. Я не должен был отыгрываться на вас.
Она меня внимательно выслушала, а потом тихо сказала:
— Забрав девочек из школы, она всегда заезжает в два-три места. Они вполне могли зайти в «Баскин Роббинс».
— О'кей.
Я уселся в большое кресло напротив дивана, Джанет Саймон продолжала на меня смотреть, потом поднесла сигарету ко рту, глубоко затянулась, выдохнула и снова затянулась. Я встал и открыл входную дверь, чтобы немного проветрить комнату.
— Я вам не нравлюсь, так ведь? — проговорила она.
— По-моему, вы шикарная женщина.
— Но вы уверены, что я неправильно обращаюсь с Эллен. Слишком жестко.
Я промолчал. Со своего места через большое окно я видел улицу и подъезд к дому. И Джанет Саймон на фоне окна.
— А что вы про нас знаете, черт вас подери? — сказала она, осушила свой стакан и ушла в столовую.
Я услышал звон стекла, потом она вернулась и встала у камина, глядя в окно.
— Она ваша подруга, но вы не питаете к ней ни капли уважения, — сказал я. — Вы обращаетесь с ней так, словно она умственно отсталая и вам за нее стыдно, как будто у вас есть образец, которому должна соответствовать современная женщина, а она в него не вписывается. И поэтому вы ее постоянно унижаете. Может быть, вам кажется, что, если вы ее достаточно унизите, у нее появятся новые желания и она станет отвечать вашей модели.
— Боже мой! Кажется, вы меня раскусили.
— Я читаю «Космо», когда сижу в засаде.
Она сделала большой глоток, поставила стакан на каминную полку, скрестила на груди руки и, прислонившись к стене, уставилась на меня.
— Дерьмо собачье.
Я пожал плечами.
— Мы дружим с Эллен с тех самых пор, как наши дети ходили в детский сад. Она плачет у меня на плече. Я обнимаю ее и утешаю, когда с ней, едва началось утро, случается истерика. Я единственная, черт подери, подруга, которая у нее есть. — Еще одна затяжка и продолжительный глоток. — Вы не видели мешки у нее под глазами после бессонных ночей и не слышали тех ужасов, что она мне рассказывала.
— А вы все это видели и слышали. Я вами просто восхищен.
— Да ну вас.
— Проблема в том, что вы слишком сильно подталкиваете ее в спину. Эллен должна двигаться вперед по жизни со своей собственной скоростью, а не с вашей. Я говорю не о цели. Тут я полностью с вами согласен. Меня беспокоит выбранный вами путь. Ваш метод. Мне кажется, стараясь сделать Эллен сильной, вы делаете ее только слабее.
Она приподняла бровь.
— Господи боже мой! Какие мы нежные, какие чувствительные!
— Не забудьте еще про то, что я храбр и хорош собой.
Она обхватила себя руками, словно вдруг замерзла. Ну совсем как Эллен Лэнг вчера.
— Может быть, вы слишком близки, — сказал я. — Может быть, вы так близки и причиняете ей такую сильную боль, потому что вы знаете, как на нее отреагировали бы вы. Но Эллен вовсе не обязательно реагировать так же. Вы — не она.
— А вы не думали, что я была такой же?
Я покачал головой.
— Вы никогда не были Эллен Лэнг.
Она пару минут смотрела на меня, затем тоже пожала плечами.
— Я осталась одна, и мне пришлось несладко. Мной воспользовались. Меня бросили все мои подруги. Их мужья были деловыми партнерами Стэна. Они выбрали деньги.
— Но вы не оставите Эллен.
— Я буду помогать ей всем, чем смогу.
— Похоже, вам пришлось хуже, чем просто несладко.
Она едва заметно кивнула.
— Вам следовало позвонить мне. Мой телефон есть в справочнике.
Она посмотрела мне в глаза и несколько мгновений не отводила взгляда.
— Да. Возможно, следовало.
Она наклонилась, чтобы загасить сигарету в маленькой керамической пепельнице, какие дети делают в школе. На ней были плотно облегающие джинсы, обтягивающая коричневая блузка, не доходящая до пояса, и открытые босоножки на невысоком каблуке. Когда она наклонилась, я увидел загорелую кожу и позвонки. Привлекательная женщина. Джанет взяла стакан, осушила его наполовину, а потом сделала глубокий вдох. Она уже немало выпила.
— А что это еще за глупости про йогу, карате и Вьетнам, которыми вы морочили Эллен голову?
— Вы что, все друг другу рассказываете?
— Друзья должны держаться вместе. — У нее уже начал заплетаться язык. — Вы выглядите слишком молодым для Вьетнама.
— Когда я вернулся, я стал похож на старика.
Она улыбнулась. Ее улыбка тоже была пропитана спиртным.
— Питер Пэн. Вы сказали Эллен, что хотите быть Питером Пэном.
— Хм.
— Чушь. Вечно оставаться маленьким мальчиком.
— Дело тут не в возрасте. Детство. Все хорошее осталось в детстве. Невинность. Верность. Правда. Вам восемнадцать. Вы сидите на рисовом поле в луже воды. Многие парни сдаются. Я решил, что восемнадцать — это слишком мало, чтобы стать стариком. Я работаю над собой.
— Поэтому в ваши тридцать пять вам все еще восемнадцать.
— Четырнадцать. Я считаю, что это идеальный возраст.
Левый уголок ее рта начал подергиваться.
— Стэн, — сказала она, и у нее смягчилось лицо. — Стэн сдался. Только вот он не может винить за это Вьетнам.
— Войны бывают разные.
— Разумеется.
Я промолчал. Она задумалась. Закончив думать, она сказала:
— А как вам удалось получить такое имя — Элвис? Вы родились еще до того, как Элвис Пресли прославился.
— До шести лет меня звали Филипп Джеймс Коул. Потом моя мать увидела на концерте Короля. На следующий день она переименовала меня в Элвиса.
— Официально?
— Совершенно.
— О господи. А вы не думали вернуть себе настоящее имя?
— Это же она меня так назвала.
Джанет Саймон покачала головой и снова посмотрела мне в глаза. Сейчас, когда она немного расслабилась благодаря спиртному, она казалась сильнее. И сексуальнее. Она скрестила ноги и начала раскачиваться. Еще немного выпила.
— А вы были ранены?
— Во время войны.
— Больно было?
— Сначала кажется, будто тебя сильно ударили, потом начинает ужасно жечь и напрягаются мышцы. Я был не слишком серьезно ранен, поэтому сумел с этим справиться. Другим ребятам пришлось хуже.
— Значит, наверное, Морту было больно.
— Если сначала ему стреляли в голову, он ничего не почувствовал. Если нет, тогда ему было очень больно.
Она кивнула и поставила стакан на каминную полку. Он опустел, если не считать кусочков льда на дне.
— Если Эллен спросит, пожалуйста, не говорите ей того, что сейчас мне сказали.
— Я не собирался.
— Ах да, я забыла. Вы же у нас нежный и чувствительный.
— А еще храбрый, честный, не эгоистичный. Поэтому когда-нибудь стану настоящим мальчиком, как обещала Пиноккио сама Голубая Фея.
Она довольно долго на меня смотрела, затем глаза у нее покраснели, и она отвернулась к окну. Я видел, как по улице прошли три девочки, одна из них со скакалкой в руках. Они смеялись, но мы были слишком далеко и не слышали их смеха. В доме царила тишина.
— Эллен никогда не возвращается домой раньше четырех, — прошептала она.
Было без пяти три.
— Вы меня слышали? — спросила она, не поворачиваясь.
— Да.
Джанет Саймон начала дрожать и вдруг расплакалась. Я подошел к ней и позволил поплакать у себя на груди. Так же, как позволил вчера Эллен. На сей раз я почувствовал возбуждение. Я попытался взять себя в руки, но она прижималась ко мне. Потом подняла голову, и ее губы нашли мои — и все.
Она прижималась к моим губам с такой силой, что мне стало больно, она даже умудрилась меня укусить. Она была гибкой и сильной. Я поднял ее, унес от окна и положил на пол. Джанет быстро сбросила одежду, пока я закрывал на замок дверь. У нее оказалось стройное загорелое тело с маленькой грудью и изящными ребрами.
Она кончила дважды, быстро опередив меня. Она кусалась и царапала мне спину и постоянно твердила: «Да». Когда все закончилось, мы лежали на спине, вспотевшие, тяжело дышали и смотрели в потолок. Затем, не говоря ни слова, Джанет встала, собрала одежду и исчезла в коридоре. Через пару минут я услышал шум воды.
Я оделся и отправился на кухню за стаканом воды. Когда я вернулся в гостиную, Джанет Саймон уже была там.
— Ну, — сказала она.
— Ну, — ответил я.
Зазвонил телефон. Джанет взяла трубку, а я выглянул в окно. Светло-зеленого «субару» все еще не было видно. И Эллен Лэнг тоже. Никаких мальчишек на велосипедах или маленьких девочек со скакалками. Жизнь сосредоточилась по эту сторону двери.
Джанет повесила трубку и сказала:
— Это девочки. Они в школе. Эллен за ними не приехала.
Я взглянул на часы. Три двадцать две.
— Когда заканчиваются уроки?
— В два сорок пять. — Джанет было явно не по себе. — Девочки хотят, чтобы я их забрала.
— А вы сможете вести машину?
Она наградила меня напряженной и совсем невеселой улыбкой.
— Я протрезвела.
Я кивнул.
— А я подожду Эллен здесь.
— Что сказать им про Морта?
— Ничего. Пусть это сделает их мать.
— Но она за ними не приехала.
— Ей сейчас трудно, и голова занята самыми разными мыслями.
Мы некоторое время постояли, не приближаясь друг к другу. Потом Джанет кивнула и ушла. Я вернулся в кресло и выпил свою воду. Затем я встал, подошел к большому окну и принялся наблюдать за подъездом к дому. Эллен Лэнг не появилась.