Часть 2 Путь наш далек

Телегу готовят зимой

В Москве Петр сразу же принялся готовить новый поход к Белому морю.

Вроде бы достаточно времени до весны. Да ведь как много успеть нужно!

Собирался теперь Петр не просто поглядеть на море, а начатое дело закончить. Оснастить, вооружить первые русские корабли, на воду спустить.

Для начала провел смотр всем полкам. Отбирал лучших солдат для морской гвардии.

— Ни о чем другом, кроме кораблестроения, и думать не могу, — говорил он. — Одна и есть на сей день забота! Хочу, чтобы и вы, товарищи мои, полюбили море да службу корабельную, чтобы к водному пути смелыми были. А путь, нами избранный, долог!

Назначил Петр и командующих флотом. Ромодановский — адмирал. Бутурлин — вице-адмирал. Гордон — контр-адмирал.

Себе тоже взял звание — шкипер, то есть просто капитан корабельный. И велел только так и величать отныне.

— По умению и знаниям своим — шкипер я. Не более. Ну да, может, еще выучусь флотом управлять…

Действительно, много Петр читал книг о воинской и морской науке, об артиллерии, карты морские постигал. Немало времени просиживал шкипер за бумагами. Придумывал и сам морские сигналы, чтобы корабли могли в пути переговариваться, чтоб понимали друг друга капитаны на расстоянии во время похода или битвы с неприятелем. Строго определил, когда в барабаны бить, когда флаг поднимать, когда и сколько раз из пушек палить.

Потом устроил допрос своим адмиралам.

— Что будешь делать, Федор Юрьевич, — спрашивал Ромодановского, — если ночью надобно с якоря сниматься? Какой сигнал подашь остальным судам?

— В барабаны велю ударить, господин шкипер. На фок-мачте фонарь с огнем выставлю.

— А пушки будут стрелять? — прищурился Петр.

— Нет, господин шкипер, пушки в таком случае молчаливы, — отвечал Ромодановский.

— Верно запомнил, адмирал, — кивал Петр и обращался к Гордону, — А ты, Петр Иванович, что делать будешь, когда всех капитанов потребуется для совета на твой корабль созвать?

— От того зависит, господин шкипер, — улыбнулся Гордон, — идем ли мы по морю или на якоре стоим…

— Ну, пусть на ходу дело подоспело.

— Тогда белое знамя поднять велю и дважды из пушек выстрелить.

— Правильно говорите, начальники мои корабельные, — вздохнул Петр. — Верю — прикажете точно. А сможете, коли придется, из пушки выстрелить, огонь на грот-мачте зажечь, парус по ветру поставить? Адмирал на корабле все уметь должен!

Сам шкипер, похоже, со всяким делом управлялся. В селе Преображенском, в токарне, точил специальные блоки, чтобы канаты по ним ходили плавно, не перетирались. Таких блоков штук сто смастерил. Отливал и пушки корабельные — немало их нужно военному судну. Вычерчивал планы будущих маневров: куда кораблям идти, где якорь бросать, какие команды выполнять.

Меж тем беспокоило его, как там дела в Архангельске подвигаются. Письма отправлял, торопя корабельщиков.

«Чтоб к весне все готово было! — писал. — Ждите нас большой компанией — человек в триста!»

На всякий случай послал в Архангельск двух людей верных, в корабельном деле сведущих, — Николаса и Яна — чтобы приглядели, все ли споро, нет ли каких заминок, хватает ли железа да леса строевого. А вместе с ними переправил полтораста шапок меховых и столько же пар башмаков для команд корабельных.

Да, уже везли, везли к Белому морю по зимним дорогам всякое снаряжение. Шли подводы, груженные ружьями и порохом, блоками точеными и пушками литыми.

— Берегите пуще глаза своего добро корабельное, — наказывал Петр. — В нем теперь сила наша и слава.

В таких заботах быстро зима пролетела, и весна подошла. К концу апреля все успели подготовить к отъезду.

Путь лежал не близкий. Но дорога уже хорошо знакома. Торная дорога к славному Городу.

Петр собрался выехать раньше прочих.

— Мир тебе, господин шкипер, в дороге! — желали адмиралы.

— Спасибо, ваши превосходительства, государи милостивые, — усмехнулся Петр. — Да только по нашему пути вряд ли с миром пройдешь. Путь-то наш — не дорога! По местам нерасчищенным, по бездорожью лежит. Пожелайте лучше — не сбиться с него, в сторону не свернуть!

Двадцать два карбаса

Первого мая Петр отбыл из Москвы.

Под городом уже все леса зелены — весна в разгаре. Но чем дальше на север, тем скромнее весна глядела. Почки на деревьях едва начинали раскрываться, в оврагах снег белел.

Хотелось Петру озеро Плещеево навестить, на первые свои корабли поглядеть. Да ведь некогда! Нужно в Вологду спешить — все ли там приготовлено к речной дороге.

Не мешкая, добрался до Вологды. Придирчиво осматривал карбасы. Иные нужно было проконопатить, оснастку поправить, да и пушками вооружить, чтобы уже на реке подавать сигналы друг другу.

Наконец прибыли подводы. Даже Петр изумился — сколько набралось скарба, всяких вещей, необходимых для дела корабельного!

— Государь-то наш, похоже, на ярмарку едет, — переговаривались меж собой купцы. — Видно, торговать надумал…

Передали Петру эти разговоры.

— Да не бойтесь, торговые люди, не отобью у вас покупателей. Товар-то наш не на продажу, а на дело — большое и славное.

Начали грузить имущество — карбасов не хватает.

— Только дельные вещи возьмем в дорогу! — приказал Петр.

Но как же в путь далекий идти без кухни, без посуды, без хлебных запасов и аптеки? Как ни поджимались, а загрузили доверху целых двадцать два карбаса.

Готов караван к отплытию. Выстроились карбасы один за другим. Отсалютовали Вологде из пушек, и пошли чередой под парусами. Шкипер Петр на носу одиннадцатого карбаса стоит. Костюм на нем капитанский — синяя куртка-безрукавка с серебряными пуговицами и штаны черные бархатные. На плечи суконный кафтан накинут.

Идут карбасы к северу, и душа радуется, как прежде.

— Скучал я по городу Архангельску, по морю Белому, — говорит Петр. — Славные люди поморские. Да и заморские мореходы мне по душе. Многому можно у них научиться.

— Эх, государь-батюшко, — горестно вздохнул подвернувшийся тут Ермолай-да-Тимофей, — Сердце твое доверчиво к инородцам. А те хитры, как черти рогатые, так и норовят облапошить. Только свою корысть знают: чем нам хуже, тем им лучше! Не люби ты, государь, чужеземного племени. Да гони…

Не закончил, полетел за борт Ермолай-да-Тимофей, как мешок с песком. Тяжелая у Петра рука!

Вынырнул шут и, отфыркиваясь, запричитал:

— Ой, тягостна твоя десница, батюшко! Ой, совсем угнетла!

Вытащил его Петр из воды:

— Ах ты, курица мокрая! О каком племени говоришь? Нету племен дурных, а есть люди дурные. Гордон и Тиммерман иного роду-племени, а верны, надежны. А ты, дурья башка, одного со мною племени, да ведь шут балаганный, мешок пустой!

Зарыдал шут во весь голос:

— То за меня Ермолай говорил, не подумавши! Тимофей же с ним совсем не согласен! Ой, все-е-е народы любит, как родню-ю-ю родимую…

— Так-то! — прикрикнул Петр. — Шути да не завирайся, а то пущу и Ермолая и Тимофея обоих по морю без лодки гулять!

Громок гневный голос Петра. На всех двадцати двух баркасах его слыхать, как сигнал и наказ каждому.

Как быть со страхом?

Весело и быстро двигался караван к морю. Реки полны весенней водой. Можно свободно идти, не остерегаясь мелей.

Осип Зверев был тогда с Петром на одном карбасе.

— Скучаешь, Оська по морю Белому? Хочется волны под килем испытать?

— Честно скажу, Петр Алексеевич, вовсе я не тосковал. И волны мне не милы. Нездоров от них делаюсь. По мне, так хорошо море с берегу.

— Эх ты, Оська! — воскликнул Петр. — Не думал я, не гадал, что море тебе постыло. Боишься что ли его?

— Побаиваюсь, — согласился Осип. — Но, говорят, и ты, государь, прежде сильно воды боялся.

Петр нахмурился, окинул товарища взглядом.

— Ко мне ли ты с такими чинами обращаешься? Сомневаюсь, что ко мне! Я всего-то шкипер, и больших чинов не люблю. А более всего не жалую пустых разговоров. Видел ли ты сам, Оська, чтобы я чего боялся? Что ж об этом болтать зря?! Ну а коли боишься, и страх одолеешь — славен будешь во сто крат!

И будто в подтверждение слов этих, трижды выстрелила пушка с адмиральского карбаса. Ромодановский давал сигнал к остановке — бросай, мол, якоря!

— Хорошо устав исполняют! — обрадовался Петр, глядя, как на всех карбасах тут же отдали якоря.

С радостью узнавал он берега, мимо которых проходил прошлым летом. Дни теперь стояли долгие под солнцем ясным. Пели в прибрежных лесах соловьи. Кукушки как сумасшедшие твердили одно и то же. Журавли да гуси возвращались на север, будто на ярмарку спешили. А в камышах у берега плескались, терлись щуки.

Как-то на стоянке Оська Зверев изловчился и поймал здоровенную полосатую щучищу голыми руками. Принес ее, держа под жабры, Петру.

— Не гневись на меня, господин шкипер, не помни глупого слова. До смерти я щук боялся, а вот пересилил себя — словил! Прими в подарок. Да верь — не подведу я на службе морской.

Сигналы корабельные

Часто грохотали над рекой пушечные выстрелы, далеко эхо раскатывалось. То адмирал Ромодановский сигналит стоянку, то капитанов на совет созывает. К обеду — залп. К ужину — пальба. А то все пушки разом грохнут, когда караван мимо города проходит. Под Тотьмой изо всех орудий — пли! Под Устюгом Великим — сызнова. Только леса окрестные содрогаются.

Петра уже не радовала эта канонада. «Шуму-то как много! Из пушек палить — немудреное дело. Впереди серьезное ждет. А мы уж, как победители, разважничались…»

Подошли карбасы к Холмогорам. Хотел адмирал по уставу дать залп, да шкипер запретил:

— Сколько пороха на салюты извели! Пригодится еще. Ударьте в барабаны погромче — сразу видно будет, что сила наша не только в пушках, но и в руках крепких.

Так и миновали Холмогоры с барабанным боем. Совсем недалеко осталось до Архангельска.

Как вдруг раздались на реке крики. Это что за сигнал? Или решили не только порох, но и барабаны приберечь?

Бросили якоря, все оглядываются. Что случилось?! Беда какая?!

И тут видят: плывут вниз по реке, по течению, тарелки, ложки деревянные, еще кое-какая утварь. Братины гордо покачиваются, как маленькие ладьи. Опрокинулся последний, двадцать второй карбас с посудой. Лови теперь тарелки да ложки!

Потешаются корабельщики, шутят, кто во что горазд.

— Вот стыда не оберешься! — кричит Якимка Воронин, — когда тарелки вперед каравана к Архангельску прибудут!

— Наскучило им — все позади да позади! — вторит Оська Зверев.

— А ты, Якимка, прыгай в лохань! — смеется Лука Хабаров. — Только парус поставь, живо в океан вынесет.

— Гляди, Лукашка, не проворонь — похлебка уплывает!

Повеселился было и Петр, но вскоре и нахмурился.

— Эх, товарищи мои, смешно, да не очень! Что же за мастера мы такие, если на речке ровной опрокидываемся? Слывем только мастерами, а дело от нас хромает!

Кончилось веселье. И Петр остаток пути мрачен был. За полночь подошел караван к Городу. Замаячил огонь на крепостной башне.

— Знакомый старый! — обрадовался Петр сигнальному огню. — Поднимай, адмирал все флаги! Прикажи в барабаны бить да палить из пушек! Видишь, какая звезда при встрече светит? Звезда корабельная!

Первый морской посланник

Остановился Петр, как и в прошлый год, на Мосеевом острове. И сразу поутру отправился на Соломбалу — на свидание с кораблем.

Сердце волновалось, когда подходил на шлюпке к острову. В письмах-то сообщали, что корабль почти готов к спуску на воду. Да так ли это? Неужели и правда над тем самым бревном сосновым, что выбрал Петр для киля, поднялся целый дом для хождения по морям-океанам? Хочется верить, да боязно…

Но вот показались уже три мачты корабельные — фок-мачта, грот-мачта и бизань-мачта.

Высоко поднимаются они над островом. А сам-то корабль как огромен! Стоит на деревянных подпорах над берегом. Сверху донизу видимый глазом, кажется он величиной с палаты царские. Ах, как красив! Дух обмирает! Плавно, а потом все круче расходятся от киля деревянные бока, крашенные зеленью, белилами да багрянцем. Медью окованные борта сияют на солнце. И горит золотом имя корабельное — «Апостол Павел».

— Апостол — значит посланник! — воскликнул Петр. — Первый наш посланник морской в иноземные государства!

Обошел он кругом корабля и взбежал по сходням на палубу. Все надобно оглядеть, проверить. Ладно ли борта просмолены, проконопачены? Есть ли помпа в трюме — воду откачивать? Хорошо ли печка сложена? Прочно ли дубовые гвозди-нагели обшивку держат? Тяжелы ли и цепки якоря?

Все крепко устроено! Не на год — на век корабль собран!

Да только не снаряжен для праздничного выхода в море. Не оснащен покуда: такелаж не протянут, паруса не поставлены, пушек нет. Пустоват корабль, как дом без хозяйственной утвари.

— Месяц даю, корабельщики, на оснастку и вооружение, — указывает Петр. — Да чтобы такелаж завели по-богатому — из четырехпрядной чесаной пеньки! Да паруса отбеленного полотна наипрочнейшего!

А пока стоит новорожденный корабль-посланник, еще морской водой не обласканный. Не терпится Петру поглядеть, каков он в деле, хотя бы на реке.

— Пир готовьте, товарищи мои! Сего дня спускаем судно на воду!

Накрыли стол прямо на палубе. Со всякой всячиной, с пирогами да медом.

Выбрал Петр топор по руке. Поклонился в пояс мостильщикам дела корабельного. И подрубили подпоры, державшие судно на берегу.

Треск раздался. Дрогнул корабль, будто пробудился. И ступил в двинскую воду.

Кто на палубе был, попадали. А корабль-то уж на реке — качнулся раз-другой, выровнялся. Стоит как ни в чем не бывало, привычно, точно сто лет уже по водам ходил.

А Петр смотрит на корабль с берега. Наглядеться не может, глаз отвести, точно родного сына после долгой разлуки повстречал.

Шторм

Один корабль оснастить требуется. Другой, в Голландии заказанный, еще, видно, в дороге. На берегу что ли сидеть, дожидаться?

Да ведь яхта есть верная, на которой Петр в прошлом году с Белым морем повстречался. Призвал он команду надежную. Лоцманом, конечно, Антипку Тимофеева. Да еще бояр, офицеров сухопутных — пусть поглядят, как поморские мореходы с судном управляются. И шут Ермолай-да-Тимофей в поход напросился.

Снялась яхта с якоря в последний день мая.

Ветерок был слабый, а вскоре и вовсе умер. Целые сутки, как и год назад, простояла яхта в устье Двины. Но наконец поднялся крепкий ветер — шалоник.

— Шалоник — на море разбойник, — сказал Антипка Тимофеев. — Гляди, шкипер, беды бы не было!

— Гей! Отворяй паруса береговому ветру! — приказал Петр. — Веди нас, Антипка, в Белое море!

Кормщик встал у руля и провел яхту точно меж отмелей песчаных. По морю барашки белые бегут, часто и гулко в борта бьют.

— Вот и снова свиделись мы, морюшко-морище, — беседовал с ним Петр. — Что ты беспокойно сегодня?

Море и впрямь набрало силу — вроде захотело показать себя во всей красе. Уже не барашки, а львы белогривые грозно рокотали.

А Петр подставлял лицо ветру-шалонику, радуясь:

— Что там рели-качели переславские! Вот уж море да покачает! Славную дорожку сегодня вымостило. Право слово — торный путь!

Бодро бежит яхта. Солнце уже присело на воду, а день не уходит. И волны-ветер не стихают. Белые ночи стоят, и не спится морю Белому. Все больше ярится, кипит белоснежной пеной. И правда — белое-белое море. Белее паруса корабельного.

Швыряют волны яхту, как малую тарелочку. Петр стоит рядом с Антипкой у штурвала.

— Господин штурман, не гляди, что солнце в небе! Так и будет по волнам прыгать до самого восхода. А уж время-то — спать…

— Сам подумай, Антипка, какой тут сон, когда море, как на свадьбе пляшет, — отвечал Петр. — Вот помрем, так выспимся!

Шумит море, дикая у него пляска. То поднимет яхту выше солнца, то уронит в пучину.

Бояре, офицеры ходят по палубе бледные, прямо белые. За канаты цепляются. Неужели конец настал?

Да, кажется, у всякого путешествия есть начало. Должен и конец быть. Но Петр в это верить никак не хотел. Если путь далек и славен — нет и не может быть ему конца скорого!

Но у моря, видно, свои мысли — разыгралось не на шутку. Будто от самого дна волны поднимаются и растут каждую минуту, хлещут через борта.

Почернело небо, тучи навалились. Ветер матерый, береговой, дождем сечет. Убрали паруса, чтоб не разорвала их буря. Беззащитна яхта, и не важно ветру и волнам, что на ней сам государь русский.

— Ах ты, полуночный разбойник! — ругает Антипка ветер. — Мокряк поганый! Верно говорят: не море топит корабли, а ветер…

— Лодочка от одного берега отстала,

А ко другому не пристала! —

раздался пронзительный голосок, и подполз на четвереньках Ермолай-да-Тимофей.

— Будет тебе плакать! — прикрикнул Петр. — Одолеем бурю!

Но уже не только шут да бояре, но и сами корабельщики-поморы, судном управлявшие, ожидали верной гибели, неизбежного крушения. Сквозь рев вол и свист ветра доносились крики:

— Прощай, город Архангельск! Прощай, матушка-Двина!

Лишь Антипка помалкивал, крепко держа штурвал. Рядом стоял Петр, и цеплялся за ногу государеву, как за грот-мачту, Ермолай-да-Тимофей.

Стонала яхта под ветром и ударами волн. Вот-вот не устоит, развалится, канет в пучину.

Страшный ураган бушует. Не разобрать уже — где море, где небо, где день, где ночь.

— Держись, держись, Антипка! — кричал Петр. — Нельзя судно без руля оставить!

Он тоже было взялся за штурвал — помочь кормщику.

— Эй, шкипер, отойди, пожалуй! — заорал Антипка. — Больше твоего ведаю, куда править! Негоже в таком деле мешать!

И Петр послушно отступил.

— Нам бы в Унскую губу войти! Одна надежда! Иначе сгинем!

— Ты — кормщик! — откликнулся Петр. — Веди!

Уже показалась Унская губа — небольшой залив при впадении реки Уны в море. Близко спасение. Да не легко его достигнуть! Рогата Унская губа — далеко в море уходят два ряда подводных камней. Тесен, извилист проход меж этими рогами. И в тихую погоду не просто их миновать. А тут волны бьют то справа, то слева. Кипят на черных камнях. Того и гляди швырнут яхту на скалы.

— Право, право руля! — не стерпел Петр.

Но Антипка и ухом не повел. Держит штурвал в побелевших руках. Шапку ветром унесло. Губами шевелит, да только и слова ветер уносит.

Зажмурился Петр на миг. Неужели и правда конец пути настал и сгинуть придется на рогах треклятых? Открыл глаза — а море-то вроде угомонилось. Упустили яхту волны огромные и ветер стремительный. Куда как тише в Унской губе — не достать уже буре корабельщиков.

Слышно стало, как приговаривает Антипка:

— Не сгуби нас, губа, а спаси! Не сгуби, губа! Спаси!

Да вот уж и к берегу подошли, якорь бросили. Но кормщик к штурвалу будто прирос. А Ермолай-да-Тимофей ногу государеву никак не отпускает.

Оттащил Петр Антипку от штурвала и шута отпихивает — хватит, мол, цепляться, миновала беда.

— Что же ты, Ермолай-да-Тимофей, опоры надежней не сыскал?

— Э-эх, батюшко-о-о, — покачал головою шут. Я же тебя, государь, спасал. Так крепко держал, чтобы ветром не сдуло, чтобы волна не унесла!

— Понятно, — усмехнулся Петр. — Ты меня берег, а кормщик наш, видать, больше всего о штурвале заботился — как бы в море не смыло…

Высадилась команда, и рухнули люди на землю. Сколько времени в море были — никто не знает. День сейчас или ночь? Плачут да смеются. Вспоминают, кто за что держался, спасаясь от шторма.

— По всему видно, крепче других опора у кормщика была, — сказал Петр. — За свои умение да мастерство Антипка держался. И нам помощь сумел подать!

Подозвал кормщика и спрашивает сурово:

— А вот как посмел с государем говорить дерзко?! Государь — он и в бурю великую государем остается!

Упал Антипка на колени:

— Помилуй! Сам ведь говорил, что шкипер ты, не боле того. Значит, забота твоя — шкиперская. А двух кормщиков на одном судне быть никак не должно. Иначе — беда!

— Верные слова, — кивнул Петр. — Когда двое у руля — дело гиблое. Да ты с коленей-то поднимись! Мне труды твои и здоровье дороги, а не поклоны бесполезные. — Поднял сам Антипку и расцеловал. — Где шапка-то? Надень уже.

— Ветры дули — шапку сдули, — махнул Антипка рукой. — Хорошо, голова цела!

Петр живо снял куртку с серебряными пуговицами, отдал кормщику. И шапку свою ему нахлобучил. Антипка аж присел:

— Ой, тяжела шапка государева! Да и прочна, чую. В свой век никак не сношу — детям, внукам, правнукам донашивать…

Море за Унской губой, ничуть не утихая, бушевало-бушевало. Вроде досадовало, что выпустило яхту из объятий своих.

Петр глядел, как бесится оно на скалах-рогах, и думал:

«А еще в беде надобно крепко держаться за веру, что нет конца пути нашему. Вот тогда никакие штормы, пожалуй, не одолеют!»

Только через три дня открыло море корабельщикам дорогу к дому.

Русский флаг над Двиной

По возвращении в Город Петр решил отпраздновать спасение. И созвали скоморохов. Вот уж началось веселье!

И дудят, и поют, и кукуют скоморохи — каждый на свой лад. Лесными птицами заливаются. Играют на скрипках и волынках, деревянными ложками пощелкивают, дробь выбивают. На корточках взад и вперед бегают. Вдруг целую башню соорудили в миг, взобравшись друг дружке на плечи. И вся башня, как сумасшедшая вавилонская, свистит, скворчит, щебечет!

— Ох, славная команда! — смеется Петр. — Вот бы на корабль эту братию!

Но за весельем не забывал он морских забот. Не уклонялся от пути избранного.

— Поиграло с нами море, да не запугало, — говорил.

И чуть ли не каждый день помогал мастерам в оснастке судна, поторапливал.

В конце июня корабль был готов к морским дорогам. Нарядный, под белыми парусами стоял на Двине.

— Подайте-ка мне краску лазоревую да кисть беличью! — приказал Петр.

Спустился в подвесной люльке за корму и вырисовал красивые буквы — «Путь наш далек».

— Флаг ставить!

И подняли флаг на грот-мачте. Трехцветное — белое, синее, красное — полотнище развевалось высоко над Двиной. Ветер был крепкий, южный, и флаг так трепетал, будто изо всех сил стремился к северу, в море Белое.

Все стояли на палубе, задрав головы.

— На море просится, — заметил Федоска Скляев.

— Русское знамя знает, где ему быть должно, — подтвердил адмирал Ромодановский.

И грянул торжественный залп изо всех орудий корабельных. И ответили в лад пушки из крепости Архангельской.

Флотилия

Известно, праздники минуют, а заботы остаются. Теперь поджидал Петр с нетерпением корабль, купленный в Голландии. Уже получили весть, что в пути этот фрегат, под названием «Пророчество». Ведет его опытный капитан Флам. Но дни бежали, а корабль не показывался.

— То ли Флам с пути сбился? — недоумевал Петр. — Где его ветры носят?

Несколько раз выходил он на яхте в море встречать корабль. Долго всматривался в горизонт. Но не видно было океанского судна. Лишь карбасы поморские расхаживали по своим рыболовным делам.

— Хуже нет работы, чем ждать Флама с кораблем, — вздыхал Петр.

Немало уж дней прошло в таких ожиданиях. А в здешних-то местах летний день без ночи обходится — сутки занимает…

Петр успел и план будущих подмосковных военных учений начертить, и уточнить морские сигналы, и подыскать на одном из островов подходящий холм для крепости, которая защитит Город с моря. А корабля-то все не видать…

Наконец занялся Петр рыболовным промыслом. Вот тут долго ждать не приходилось — только место хорошее найди! — рыба так крючок и хватает.

— Ну, все здесь белое, — удивлялся Петр. — Море белое. Ночи белые. Чайки белые на белом песке. Даже рыба и та — белуга! Зато от комаров в глазах черно — лишь в море от них спасение.

Как-то забрел он на шлюпке к Мудьюгскому острову. И вдруг видит — корабль! То самое «Пророчество»! Фрегат долгожданный!

Подошел на веслах к кораблю. Сразу же трап ему спустили — лестницу веревочную. Вскарабкался Петр на палубу. Оглядывается, любуется на корабль, сравнивая с «Апостолом».

— Эй, лоцман! — крикнул ему капитан. — Что головой вертишь, как птица глупая? Живо веди корабль к Городу! Меня, капитана Флама, его величество государь русский ждет не дождется!

Петр и спорить не стал. Взял штурвал, повел корабль Березовским рукавом. Ловко привел к самой пристани городской.

— Хороший, хороший поморский лоцман, — похлопал его капитан Флам по плечу. — Знаешь свое дело.

— Я-то свое знаю — это точно! — ответил Петр. — А вот, что любопытно, где тебя, шкипер, столько времени носило? Может, плохо дело знаешь?

Открыл капитан рот, слова вымолвить не может, даже ноги ослабли — осенило его, кто сей лоцман искусный…

— Ш-ш-ш-ур-ра-ган, — залепетал Флам. — Б-б-уря…

— Ну, привел-таки судно! — смягчился Петр. — Спасибо! — И так хлопнул Флама по плечу, что сел тот на палубу.

А Петр уже с пристрастием осматривал фрегат, построенный голландцами для русского флота.

— Доброе судно, — сказал наконец.

— У нас все так. Будьте уверены, ваше величество! — оживился Флам, отвешивая изысканный поклон.

— Это мы еще поглядим! А пока точно знаю — наш-то «Апостол» ни в чем не уступает.

Сбежал Петр на пристань вприпрыжку — такая радость на сердце. Собралась-таки флотилия. Два трехмачтовых океанских корабля да яхта, штормом проверенная. Можно, пожалуй, начинать маневры, обучать солдат морской службе.

Однако непременно хотелось Петру, чтобы иноземцы поглядели на русские флаги над Белым морем. Как раз собирались в дорогу купеческие корабли. Четыре немецких и четыре английских. На одном из них капитаном был прошлогодний знакомый Иолле Иоллес.

— Голголсен, — обратился к нему Петр. — Опять пойду с тобой в море — провожу караван купеческий. Да на сей раз ты посмотришь, как искусны русские в корабельном маневре!

— Конечно, ваше величество! Рады вашей компании, — как и год назад, ответил Иолле Иоллес. — И на искусство мореходное с большой охотой взирать будем.

— Так-то! — подмигнул Петр. — А ты раньше плечом дергал — не верил, что будут у нас корабли.

— Увы, не знал я, государь, какова у вас настойчивость в деле. Теперь ясно вижу — воля ваша все преграды одолевает.

Начало пути

В первых числах августа все корабли — иноземные и русские — подняли паруса и вышли в Двинскую губу.

Впереди на «Апостоле Павле» — вице-адмирал Бутурлин. Следом шли немецкие суда. Затем Ромодановский с Петром на фрегате «Пророчество». Дальше — четыре английских корабля. И замыкал караван контр-адмирал Гордон на яхте.

Ветер вновь был слабый, и корабли еле-еле подвигались. К вечеру поднялся густой туман. Такой, что и флага на грот-мачте не разглядеть.

— Ой, плутует море, — говорил Петр. — Обморочить нас хочет. Да нельзя в грязь лицом ударить перед иноземцами. Держитесь, ребята! Не пускайте тумана в голову!

Ромодановский дал сигнал — палить из пушек, бить в барабаны, трубить в трубы.

Поплыли, потекли над морем звуки, как-то странно растягиваясь, а потом выскакивая вдруг из тумана — то рядом, то вроде бы за тридевять земель. Бочками катились пушечные залпы. Барабанная дробь сыпалась, как горох из ведра. Трубы, словно штыками, протыкали туман. Но все скоро увязало, будто в топком болоте…

— Лево руля! — приказал Петр Иванович Гордон своему кормщику. Показалось, что барабаны бьют где-то сбоку. Яхта и повернула на запад.

Теперь выстрелы, трубы, барабаны слышались и сзади, и справа, и слева, и даже сверху.

Контр-адмирал уж и не знал, какие отдавать приказания. Может, благоразумнее якорь бросить — переждать? Но никак нельзя отстать от каравана.

— Так держать! — скомандовал Гордон.

Из тумана вдруг выставилась корабельная корма. Даже мачты можно было разглядеть. Гордон было повеселел: не потерялись!

И тут же ужаснулся. Такой огромной кормы не могло быть ни у одного судна!

Она неуклонно надвигалась на яхту, нависала тяжелой, черной тучей, с которой уходили ввысь мачты, обхвата в три каждая.

Это был скалистый остров, поросший корабельными соснами. Остров Сосновец.

Головокружительный маневр совершила яхта и все же уклонилась от скал. Разминулась с гибелью. Рукою можно было достать влажные камни, выступавшие из обрывистого берега.

Зато теперь ясно, куда идти, — от острова Сосновца круто направо. Да тут и туман начал падать в море. И скоро растаял, словно и не было его. Прямо по курсу, но уже вдалеке виднелись корабли.

Петр успел приметить, что яхта сильно отстала. Сел в шлюпку и прибыл к Гордону в гости.

— Что же ты, контр-адмирал? Позору хочешь перед иноземцами?! — вскричал, поднимаясь на палубу. — Заплутал-таки в тумане?

— Господин шкипер, — нашелся Петр Иванович, — с английского корабля барабан упал. Вот мы его и разыскивали. В тумане-то — не простое дело…

— Ну и сыскали?

— Конечно, господин шкипер! Мы бы и тарелку сыскали ради славы русского флота.

— И как же удалось?

— По звуку. Рыбы в барабан хвостами колотили, — серьезно отвечал Гордон.

Петр помолчал и ухмыльнулся:

— Да, Петр Иванович, вижу — знаешь ты морской маневр. Но гляди, за барабанами больше не охоться. Пусть и рыба повеселится.

Ночью караван миновал остров Моржовец. Прошли уже и Орлов нос — высокий мыс Кольского полуострова. С кораблей видно было — в долинах и оврагах прибрежных снег лежит. Долетало сюда ледовитое дыхание Северного океана.

На другой день флотилия достигла Святого носа.

— Похоже, сколько губ у Белого моря, столько и носов, — загибал пальцы Петр.

Как раз у Святого носа кончалось Белое море. Дальше был океан. И вроде бы нет между ними никакого рубежа, никакой границы. Да волей-неволей чувствуешь — позади знакомые берега и море знакомое. А впереди — просторы неизмеримые, поистине безбрежные. Океан!

Петр задумался, озирая воды океанские.

«Вот и конец играм да потехам, позади озера да реки. А впереди грозные дела, державные, бескрайние. Как стать умелым шкипером? Как с пути не сбиться, верно провести громадный корабль средь мелей и бурь? Твердое должно быть сердце и жесткая рука!»

Многие мореходы впервые видели пучину океанскую, и многие мысли проносились в головах их, как птицы буревестники.

Но даже с корабля под названием «Пророчество» будущее свое не увидать. Только гадать о нем посильно.

Раздались друг за другом пять пушечных выстрелов. На мачте фрегата взвился флаг. Это был сигнал к возвращению.

Иноземные и русские суда, прощаясь, салютовали.

— Идем мы в город, и ходу нам при хорошей погоде четыре дня, — сказал Петр, глядя вдаль с капитанского мостика. — Но путь-то наш и вправду только начался! Долог он, и астролябией его не измерить. Придет время, и русские корабли побегут от берега до берега — ко всем знатным пристаням земным. А пока еще длинен и труден наш путь к славе Русского государства.

Петр поднял голову и увидел вдруг небо. Оно было больше океана.

Первая сабля

Наверное, то случайность была. Но когда Петр вернулся из Архангельска в Москву, попалась ему на глаза старая детская сабелька. Двумя пальцами поднял ее. Легкая сабля, игрушечная. А вспомнил, как радовался когда-то этому подарку, — все прежние игрушки оставил, а с саблей не расставался, спать с ней ложился.

В ту пору отец его, покойный ныне царь Алексей Михайлович, собрал для забавы целый полк из малых ребяток — сверстников Петра. В этот потешный полк записали детей дворовых людей и царских конюхов.

Дети, конечно, любят играть в войну. Маленький Петр со своими потешными солдатами целыми днями учился стрелять из ружей и пушечек, строил земляные укрепления и брал их штурмом, рыл траншеи и минные подкопы. Все как на самом деле, взаправду.

Сначала Петр числился барабанщиком в полку. И только за храбрость и отличия был произведен в сержанты. Как он тогда гордился!

Много лет прошло. Сабля так и осталась игрушечной. Зато солдаты потешные выросли в настоящих воинов. Петр сформировал из них два полка, которые по старинке так и назывались потешными, — Преображенский и Семеновский.

Назывались-то они по-прежнему, но учились ратному делу вполне серьезно — без шуток и потех. Отборная, преданная Петру гвардия выросла из потешных ребят. Многих уже испытали беломорские волны.

И теперь, держа на ладони первую свою саблю, решил Петр поглядеть, каковы полки его в сухопутном деле, провести большие маневры, что замыслил еще у Белого моря в Архангельске.

Кожуховский поход

Петр составил две армии — «нашу» и «неприятельскую» во главе с «королем». В «нашу» входили Преображенский и Семеновский полки, три роты «гранатников» и еще две роты боярских людей — «Навалы» и «Налеты». А «неприятельская» армия была собрана из старого московского войска — из стрельцов.

В середине сентября обе армии собрались в поход. «Неприятелю» пришлось пройти через всю Москву.

«Ну-у-у, опять, сызнова, государь шутить отправился, — говорил народ на улицах. — Одна потеха на уме!»

Торжественно прошагали стрельцы по Тверской, через Кремль, Каменный мост и Замоскворечье. Вышли через Серпуховские ворота к деревне Кожухово. Спустя три дня «король» дал знать, что готов оборонять земляной город.

Двинулась и «наша» армия, в которой сам Петр был в звании бомбардира. Вскоре приблизилась к «вражескому» городку.

Сильный был дождь, ливень проливной, когда «наша» армия пошла на приступ.

С крепостного вала стрельцы палили из самопалов холостыми патронами, бросали гранаты и горшки с горючей смесью, лили воду из медных труб, отбивались длинными шестами с горящей паклей.

— Гей! Налети, «Навалы»! Навались, «Налеты»! — прокричал Петр, заряжая пушку.

И тут все произошло так быстро, что даже пушка, говорят, выстрелить не успела.

Может, не хотели стрельцы мокнуть до костей под осенним ливнем. Может, «Навалы» и «Налеты» так отчаянно штурмовали городок, мечтая поскорее укрыться от дождя и ветра. Одним словом, крепость сразу, не препираясь, сдалась на милость победителя. Привели и самого «короля» со связанными за спиной руками.

Петр ужасно рассердился.

— Вот тебе моя милость! — сказал «королю». — Собирай свое войско в крепости и обороняйся до крайности. Иначе, поверь, хуже будет!

Ну, и правда, к чему такая скорая, случайная и глупая победа, когда войска должны научиться осаждать крепость по всем правилам военного искусства. Ясно, что от лихого навала да простого налета мало толку в серьезном сражении…

По осадной науке нужно было взорвать крепостной вал в нескольких местах сразу и тогда брать городок приступом.

Войска «наши» принялись копать сапы и апроши — узенькие ровики, по которым можно подобраться к валу, устроить под ним минную галерею. Вели апроши и сапы зигзагами. Землю выбрасывали вперед, чтобы защищала от вражеских пуль.

Петр копал наравне с другими солдатами-саперами. Дождь не утихал который день. Воды в канавах набралось по колено. Жидкая грязь летела из-под лопат и заступов.

Но когда дело дошло до минных подкопов, стало еще труднее. Вдруг открылись подземные ключи и до краев наполнили ямы. Да еще осажденные непрестанно лили сверху воду.

Все же Петр с товарищами быстрее других умудрился подвести подкоп и заложить в него четыре ящика пороху. Теперь только и ждали приказа — взорвать мину!

Как дали сигнал к решающему приступу, грохнул взрыв. Вал дрогнул и как бы присел в одном месте. «Наши» полки легко перешли через него.

Однако в самой крепости осажденные дрались не на шутку — сдаваться-то было не велено! Уже казалось, что идет настоящий бой. Много было раненых, обожженных.

Петр сражался рядом с друзьями из Преображенского полка.

— Господин бомбардир! — кричал ему Гаврила Меншиков. — Слева! Слева заходи! Сейчас мы его!

«Неприятельский» полковник, здоровенный детина, замахнулся было шпагой, да остановился. Петр сбил его на землю и скрутил руки за спиной.

— Плохой ты полковник, — склонился над пленным, — если простого бомбардира устрашился!

Кожуховский поход, как заведено, кончился большим пиром. А на другой день все войска — и «наши», и «неприятельские» — мирно отправились в Москву, на свои квартиры.

«Напотешился царь!» — говорили на улицах москвичи.

Шутки в сторону

— Потрудились мы под Кожуховом на военной потехе, — сказал Петр своим друзьям. — Ничего более, кроме игры да шуток, на уме не было. Но привела игра к настоящему делу. Пора поднять оружие на врагов России!

— Пора, государь, пора! — отвечали преображенцы. — Вдоволь наигрались-напотешились! Проверим в деле силу русского оружия!

— А ведь велено азбуку с первой буквы учить, — усмехнулся Петр. — С «азов» все начинается, как говаривал мне Никита Зотов. Так и мы, ребята, начнем ратные дела с похода на Азов!

Задумались преображенцы — совсем не простое дело штурмовать Азов-крепость.

На самом юге земель русских стоит этот город — там, где река Дон впадает в море Азовское, которое Синим зовется.

Когда-то был Азов русским. Да захватили его половцы, а потом турки.

Не позволяет крепость Азов выходить в море, идти по нему в заморские страны, торговать свободно к славе Русского государства.

Томится громадная страна, как в темнице. Одно Белое море едва приоткрыто, точно малое оконце. Да темница, пожалуй, на то и существует, чтобы, когда время придет, из нее вырваться.

Так нужен России выход в Синее море, но стоит на пути Азов…

Сильно укреплен город. Каменная крепость с отдельным замком внутри. Повсюду пушечные батареи. Вокруг ров глубокий и вал земляной.

Сильна крепость Азов! И с моря Синего в любую минуту поможет турецкий флот — подведет людей, снаряды, еду.

А чтобы донские казаки не беспокоили, турки саму реку Дон перегородили. Выстроили на обоих берегах каменные башни-каланчи, протянули между ними толстые цепи. Ни одна казацкая лодка не пройдет дальше турецких каланчей!

Да, Азов — это, конечно, не земляной городок под деревней Кожухово. Тут шутки-потехи в сторону — дело серьезное.

Загрузка...