Звезда корабельная

Торжественная встреча

Во главе армии Петр поставил трех генералов — Головина, Лефорта и Гордона.

Сам царь числился бомбардиром бомбардирской роты Преображенского полка. Верно, хотел быть ближе к своим друзьям потешным. А собирались в поход и Федосей Скляев, и Гаврила Меншиков, и Сашка Кикин, и братья Лукины — Григорий да Тихон.

Появился у Петра и новый товарищ — голландский матрос и артиллерист Якоб Янсен, хорошо знавший свое дело. Петр полюбил его, как друга верного и честного, — назначил командиром батареи мортир.

— Что, Яшка, как тебе на русской службе живется? — спрашивал бывало.

— Не скажу ни добра, ни худа, — весело отвечал Янсен. — Плати хорошо, герр Питер, и я исправен буду!

— Ну а под Азовом, думаешь, победим мы?

— Кто-нибудь да победит, — отшучивался Янсен.

План похода на Азов утвердили на Пушечном дворе. Войска генерала Гордона должны подойти первыми и окружить город, чтобы не получал подмоги.

Два месяца были в пути полки Гордона. У городка Раздоры присоединился к ним атаман Фрол Минаев с донскими казаками. Наконец в жаркий июньский полдень поднялись войска на гряду холмов, и с самого высокого — Скопиной кровли — увидали Азов-крепость.

По военному обычаю того времени, генерал Гордон приказал дать залп из трех пушек — мол, тут мы, скоро на приступ пойдем.

Турки из крепости ответили беспорядочной стрельбой.

— И куда палят? — удивлялся Гордон. — Думают что ли напугать?!

Но вскоре дело прояснилось. Турки целились в деревянные постройки, которых вокруг крепости было немало, — чтобы не мешали обороне. Через несколько часов окрестности Азова полыхали.

«Торжественная встреча, — подумал Гордон, — В огне и грохоте. Похоже, действительно не до шуток будет»…

Долго еще дымилось пепелище, и тоска одолевала при одном взгляде на него.

Каланчи

На грузовых лодках-стругах прибыли по Дону войска Головина и Лефорта. Смогли дойти, конечно, только до каланчей. Петр приказал высадиться да сразу выгружать артиллерию.

— Обедать после будем, — сказал встречавшему генералу Гордону, и принялся таскать бочки с порохом, кули с дробью, — Сколько у тебя, Лукин, бочек-то на струге? — спросил Григория.

— Ни много, ни мало, а двести семьдесят пять — ровным счетом. Да еще тысяча двести бомб.

— Выгружайте, ребятушки, выгружайте, — приговаривал Петр, подставляя спину под очередной куль. — Гей, здорово! Все в Азов-крепость полетит.

Подошел генерал Головин:

— Жара-то какова, господин бомбардир! Пекло адское, и нет тени под этим солнцем…

— Да скинь ты парчовый кафтан, Автомон Михайлович! Не пекись зря — пекись о деле. Подставляй плечо под бочку, пусть турки на вежах своих знают-ведают, каковы русские генералы.

Петр сбросил на землю куль с дробью, вытер пот со лба.

— Нам-то жарко, а туркам жарче будет, — как мортиры установим и зачнем бомбы метать. Вон какие славные у нас бомбардиры!

— А что есть вежды, герр Питер? — спросил Якоб Янсен. — Кажется, так называют глаза?

— Вежа! — рассмеялся Петр. — Вежа — это каланча. Далеко туркам видно с высокой каланчи, много узнать-проведать могут. А сейчас они все отдадут, чтобы наши планы вызнать. Первым делом, Яшка, нужно турецкие каланчи захватить!

Было новолуние, и ночь была черна. Трещали цикады, долетал с моря Синего теплый ветер. Двести казаков, войдя по плечи в реку, тихо подступили к одной каланче.

Казалось, немая каменная гора вылезла вдруг посреди степи и протянула в Дон железную суставчатую руку-цепь.

Держась за эту цепь, вышли казаки из воды. Подложили мину под железные ворота каланчи. Плеснул огонь, грохнул взрыв. Ворота вздрогнули, перекосились, но уцелели.

Пока еще турки не опомнились, казаки ломами раздолбили бойницу и ворвались внутрь.

Больше часа шел бой — турки отстреливались на узких крутых лестницах, швыряли сверху камни. И все же казаки одолели. Захватили много пленных, пушки и снаряды.

Как только показалось над степью донской солнце, начали обстреливать из сдавшейся каланчи другую, что на правом берегу реки. Говорят, метко били. Не долго продержались турки, бежали из второй каланчи, бросив все оружие, и убитых, и раненых…

Большая радость была в русском лагере. На военном совете Петр сказал генералам:

— По взятии каланчей врата к Азову отворились!

Плуг войны

Войска продвигались к Азову, роя, как положено, сапы и апроши. К началу августа так близко подошли, что слышно было, какой табак турки курят.

Дни стояли красные, ночи тихие. Земля иссушена под солнцем, и пыль от снарядных разрывов подолгу висела в воздухе, серебрилась, отсверкивала в солнечных лучах. Заступы и лопаты тоже поднимали пыль, как дымовую завесу. Солдаты от солнца и пыли азовской черны были, только глаза да зубы поблескивали.

— Эй, Гришка! — хлопнул Петр по спине Лукина. — Что загрустил, бомбардир? Надоело в земле копаться? Глядите-ка, братцы, ну, чистый арап — черен, как деготь! Подумают турки, что под Азовом африканское войско стоит.

— Сам-то хорош, господин бомбардир! — подмигнул Григорий. — Пора бы в Синее море окунуться.

— Успеем, успеем еще, — кивнул Петр. — И селедки с тобой наловим, как только турок одолеем.

Город обстреливали со всех сторон. Петр не отставал от своих товарищей-бомбардиров. Снаряды готовил, орудия наводил на цель.

В Азове начались пожары. Рухнула караульная башня. Но турки и не думали сдаваться. Безо всякого труда и препятствий подходило к ним морем пополнение, выгружали с кораблей снаряды, продукты. Русские войска никак не могли этому помешать — флота не имели…

А турки тушили пожары в городе, чинили разбитые укрепления и — более того — совершали опасные вылазки из крепости.

— Близко мы подошли к гнезду, — говорил Петр генералам, — и шершней раздразнили. Гнездо-то их сыплется, а они еще крепко кусаются.

И правда, меткие стрелки с длинными ружьями зорко следили за нашими сапами и апрошами. И стреляли они точно в цель. Конечно, не холостыми патронами.

— Ведите сапу тихую да глубокую, — наказывал Петр солдатам. — Голова целее будет!

И сам ходил по окопам, сгибаясь, как говорится, в три погибели. Да если б в полный рост встал, голова бы торчала, пожалуй, из самой глубокой канавы.

— Ну, скоро уж распрямимся, — утешал себя.

Как-то ранним утром поднялся он на высокий берег Дона. Далеко к горизонту уходили степи нетронутые. А здесь, перед Азовом, все было изрыто траншеями, апрошами, сапами да окопами, разметана земля снарядами.

«Эко, плуг войны пашет, — думал Петр. — И вспахано уже, и засеяно. Добрый должен быть урожай!»

Да только не суждено было в том году дождаться «добрых всходов» у Азова…

Измена и штурм

Темной ночью командир батареи Якоб Янсен перебежал к туркам. Он разбил-изуродовал пушки на своей батарее, связал часовых.

Петр долго не верил в это предательство. Ходил скучный, мрачный. Генералы боялись приблизиться к бомбардиру.

А Якоб Янсен благополучно пробрался в Азов и встретился с комендантом города Мурзатой-пашой.

— Наконец я среди достойных людей, — сказал он. — Этот русский царь Петр живет, как простой солдат. Он думает, что все его любят за это. А скажите, паша, какая может быть любовь на службе военной? Главное, чтобы жалованье точно платили!

И доложил Янсен, что сподручней всего напасть на русских в полдень, когда те спят, спасаясь от жары.

Ровно в полдень отряд турок незаметно выбрался из крепости. Потихоньку — полем, засеянным коноплей, — подкрались они к передовым окопам и батареям. И набросились внезапно с гиканьем и страшными воплями. Перебили тут же сонных часовых. Генерал Гордон поспешил на помощь с небольшим отрядом, да чуть было сам в плен не угодил.

Только через несколько часов турок выбил с батареи подошедший Преображенский полк. Но те успели уволочь с собой семь пушек, а оставшиеся вывели из строя.

— Ну, Яшка-подлец, доберусь я до тебя! — негодовал Петр. — Змея подколодная! Бука — рогатая да копытная! Завтра же идем на штурм крепости турецкой!

Не захотел он ждать, когда подведут минные подкопы, как это было «по науке» под Кожуховом. До того раздосадовался, что решил взять крепость именно что — навалом и налетом!

Пятого августа, через месяц после начала осады, русские полки пошли на приступ. Солдаты храбро лезли на земляной вал. Турки яростно отстреливались, не робкого тоже десятка.

Получилось так, что наши войска штурмовали крепость на одном лишь участке. А турки как раз подтянули туда лучшие свои силы и сбросили русских с вала.

Пришлось трубить отбой атаке.

Много было в нашем стане убитых и раненых. Не просто оказалось войти в Азов. Однако Петр все еще не сомневался в победе.

— Доберусь-таки до Яшки-сволочи! Тогда спрошу — зачем предал?!

Казалось ему, все беды русского войска пошли от подлой этой измены.

Тяжело драться одной рукой

Но и второй штурм крепости тоже был неудачен. Трофеев добыли — знамя да пушку. А потерь куда больше.

От тяжелых ран умер Григорий Лукин. Горевал Петр, видя, как гибнут старые товарищи. «Друга моего не стало, — писал в Москву. — Не оставьте без заботы родителей его».

В конце сентября неожиданно наступили холода. Солдаты мерзли в легкой летней одежде, с тоской вспоминали о жарких днях, когда ругали свирепое азовское солнце.

На исходе была мука, сухари да солонина.

А к туркам все время шла морем подмога, свежие силы. Крепость Азов напоминала Кощея Бессмертного — срубят ему голову, а он в море окунется, и цел-невредим.

Вновь собрался военный совет, и порешили снять осаду. Петр только молча кивнул.

Ох, не хотелось так бесславно от Азова уходить, но понимал, что не взять в этот раз крепость.

В захваченных каланчах для их обороны оставили три тысячи войска. Остальная армия двинулась домой по уже морозным, заснеженным степям донским. Путь был тяжелый, и на душе у всех было тяжко. Неудачей закончилось первое ратное дело молодого царя.

— Господин бомбардир, Петр Алексеевич, — подошел к нему Федосей Скляев, — как же так — совсем не пойму! Три месяца стояли под Азовом, дрались с турком храбро, а уходим, как псы побиты, несолоно хлебавши?

— Подумай сам, Федосей, можно ли одной рукой драться и в драке сей победить? Всегда бит будешь! А у нас-то всего и есть одна рука — войско полевое. Вот к весне флот построим — ухватимся за Азов-крепость двумя руками.

Это удивительно было слышать в голых степях донских! Трудно даже представить, откуда за одну зиму флоту взяться?

Вновь дела корабельные

Вернулась армия в Москву. А через неделю вышел приказ — запасы готовить, оружие чистить, лошадей кормить — новый поход весной.

Но без второй «руки», которая охватила бы крепость с моря, конечно, не обойтись. Нужен настоящий флот — не казацкие лодки, не струги да плоты. Они перед военным кораблем, что мухи перед слоном.

Взять, к примеру, галеас. Тридцать метров длиной, шириной девять, три мачты с парусами и тридцать шесть пушек. Или галера — длиной сорок метров и шириной шесть, да еще шестью пушками вооружена. Полторы сотни матросов управляются на ней с веслами, парусами и орудиями.

Такую именно галеру еще до Азовского похода заказал Петр в Голландии. Когда стояли под Азовом, получил письмо — мол, готово судно. Доставили разобранное в село Преображенское. Вот ныне-то и пригодилось. По образцу этой галеры решили соорудить столько кораблей, сколько успеется до весны.

Уже к концу февраля 1696 года солдаты и плотники срубили из сырого, мерзлого леса части двадцати с лишком судов.

Да это только четверть дела. Нужна верфь на судоходной реке. Нужно собрать галеры, оснастить, спустить на воду. Страшно подумать, сколько еще всяких «нужно»!

Пожалуй, не четверть — какая-нибудь десятая часть дела была пока завершена.

Нужны десятки тысяч работных людей. Нужны умелые плотники и столяры. Нужны лес, канаты, металл, пенька, парусина, смола. Нужны транспортные суда для перевозки под Азов солдат и артиллерии — по меньшей мере, тысяча стругов, пятьсот лодок, сто плотов.

И все это за два с небольшим месяца: весной морской караван должен выйти к Азову. Это не один корабль за целую зиму построить, как на Белом море. Есть от чего растеряться, руки опустить!

Но Петр не позволял себе такого. Умел он не только плотничать-столярничать, рыть окопы, стрелять из пушек. Умел Петр приказать, да так, что ослушаться его не смели.

Для строительства первой русской военной флотилии выбрал он город Воронеж. Тут и река судоходная — прямой путь к Азову, и леса дремучие — дубовые, буковые, липовые, сосновые. На небольшом острове близ города издавна рубили и строгали грузовые лодки — струги. Каждый год на них перевозили хлебное жалованье донским казакам, охранявшим южные границы России. По реке Воронеж струги спускались в Дон и дальше вниз по течению, в донские степи. Обратно их не пригоняли — тяжело супротив течения.

А еще важно, что в городе было много мастеровых людей — плотников, смолокуров, канатчиков, — необходимых для корабельного дела.

В марте начали прибывать корабли из села Преображенского. При каждой разобранной галере был капитан с командой из солдат Преображенского и Семеновского полков. Лучших своих товарищей отрядил Петр в морскую службу.

День и ночь — то в распутицу, в грязь непролазную, то в метель и жгучий мороз — шли санным путем к Воронежу десять тысяч крестьянских подвод.

— Первый поход нашей славной флотилии, — глядел Петр на унылую вереницу груженых телег. — А ведь развернемся боевым строем на море Синем! Скажем туркам наше русское «добро»!

Петр спешил в Воронеж. Не по душе ему было только приказы отдавать — хотелось, видно, обеими руками самому за дело взяться.

Воронеж

Воронежские господа очень хлопотали, поджидая Петра. Дома свои особенно убирали, наряды пышные примеривали. Хотели удивить государя, порадовать, какая в городе жизнь богатая, достойная.

Но Петр явился с другими думами, дело торопить. Встречали в Воронеже царя, а прибыл капитан морской в черном глухом мундире. Поселился на берегу реки, рядом с пристанью. Хоть и назывался его дом громко — «Государев шатер» — а был совсем небольшим домишкой. Зато баню во дворе поставили знатную.

— После трудов корабельных добрая баня нужна, — говорил Петр.

Тогда все бани топили по-черному. Дым выпускали через дверь, на стенах — сажа, копоть. А эту соорудили с трубой вытяжной, по-белому. К тому ж два окошка и печка, выложенная изразцами. Сени банные с перилами, опиравшимися на точеные столбики — балясины.

— Хороши балясины! — любовался Петр. — Да вот только балясничать, из пустого в порожнее переливать совсем недосуг.

С раннего утра он уже на верфи — при корабельном деле. А на берегу круглые сутки горят костры, стучат топоры, повизгивают пилы, хлопочет работный люд, деловито посматривают заморские мастера. Тут и там громоздятся бревна, доски, бочки со смолой, тугие кольца канатов.

Каждую галеру собирала такая бригада: главный мастер, плотник, подмастерье, шесть кузнецов, шестьдесят подручных плотников, один столяр, один резчик по дереву, украшавший борта узорами, один маляр да еще лекарь.

Петр за всем успевал доглядеть. То циркуль у него в руке и бумага, то пила или топор. На пару с Лукьяном Верещагиным трудился он над галерой, которой уже дал имя «Принципиум» — Начало.

На этом корабле заранее числились матросами Федосей Скляев, Лукьян Верещагин и Степан Васильев, боцманом Гаврила Меншиков, а капитаном сам Петр Алексеевич. Да еще Сашка Кикин при нем денщиком.

Так вместе они и работали, из одного котла кашу да клецки ели. Как говорится, в одном хлебе жили.

Со всех концов России съехались в Воронеж мастера — строить флот для победы над турками. Из Архангельска и Астрахани, из Вологды и Нижнего Новгорода. Были тут Осип Щека с двадцатью четырьмя товарищами и мастер Яков Иванов с большой командой плотников.

Как говаривал Петр, дело шло с поспешанием. На глазах росли корабли, поднимались, как терема огромные.

«Неужто, — думали воронежцы, — пойдут по воде эдакие громадины!? Да куда им, таким тяжелым! Небось, потонут…»

Беды-ненастья

Не все однако гладко шло в корабельном деле. Железа, к примеру, не хватало. Капитаны жаловались — в кузнице угля нет, потому и простои…

Нередко подводчики бежали с дороги, бросая поклажу. Да и как не бежать, когда лошади еле на ногах держались от тяжелой работы. А на дворе уже весна — пахать, сеять время. Без лошади — горе!

Во всем Петру надобно разобраться — выслушать доклады помощников о расходах, о найме новых плотников, о заготовке пеньки, смолы, снастей, о подвозке железа…

— Оглядеть все железные заводы в округе! — приказывал Петр. — Доставить все железо, какое найдется!

На дворе рассвет, а капитан Петр Алексеевич еще и спать не ложился.

«Восемь компасов, — составлял роспись необходимых припасов, — десять песочных часов, смолы жидкой шестьдесят три бочки, двести гвоздей по десять пальцев длиной, да две тысячи — по семь пальцев».

Ну, хоть к утру, а со всеми делами можно управиться. Вот с погодой и природой — никак!

Вдруг леса загорелись именно там, где рубили струги. «Или злодеи-поджигатели хотят морскому походу остановку учинить?» — размышлял Петр.

Да сколько ни думай, пожары не уймешь. Хорошо, дожди зарядили. Весенние, проливные. Реки начали вскрываться. Уж собрались для пробы одну галеру на воду спустить, как ударили вдруг морозы. Да какие! Снежная буря пришла с севера, стужа великая. Целую неделю невозможно было работать на верфи.

Томился Петр без дела в Государевом шатре. Только шахматы развлекали. Играл с шутами-балагурами придворными — Степкой Вытащи да Ивашкой Биткой.

— Гляди-ка, — говорил Петр Битке, — у тебя ныне черное войско. Быть тебе азовским пашой. А уж я поведу осаду по всем правилам.

— Аз не без глаз — все вижу, — отвечал Битка, склонившись над доской.

Петр лихо выдвинул вперед белого короля со свитой пешек.

— Аз, да увяз, да не выбрался, — подмигивал Битка.

Но белые пешки умудрились уже ворваться в неприятельский лагерь. Тесно стало черным коням, слонам и ладьям.

— «Буки» — букашки, «веди» — таракашки, «глаголь» — кочерыжка, — вздохнул Битка и положил, сдаваясь, своего короля на доску.

— Что же тогда «добро»? — спросил довольный победой Петр.

— Большая ложка, — подал голос из угла Степка Вытащи.

За окном гудел буран, окна были залеплены снегом.

— Стольник Засекин второго дня свиным ухом подавился, — тихо молвил Битка.

Да Петр уже не слушал своих шутов, далеко был мыслями.

«А под Азовом, верно, тепло, — представил он цветущие донские степи. — Сине море нас ждет-не дождется».

Морской караван

Как только окончательно вскрылась ото льда река Воронеж, многие сотни плотов, стругов и лодок спустили на воду. Первого апреля начали грузить на них пушки, порох, свинец, ядра, бомбы, хлебные запасы.

На другой день торжественно вошла в реку и первая из галер — «Принципиум».

— Воистину сегодня начало положено русскому флоту! — возгласил капитан Петр.

Поднялся на галеру и отсалютовал из пушки.

Теперь ежедневно воды реки Воронеж принимали все новые и новые суда.

И вот в конце апреля весь флот был готов к дальнему пути. Впереди пошел грузовой караван с восемью полками под командованием генералов Головина и Гордона.

Через неделю — отряд из семи кораблей во главе с галерой «Принципиум», которой управлял капитан Петр.

Затем — и остальные суда. День и ночь продвигались вперед галеры — под парусами и греблей. Первая русская флотилия шла в первый боевой поход.

И это был, конечно, совсем не тот караван торговых карбасов, что ходил когда-то по Северной Двине к Архангельску.

Впереди поджидала турецкая крепость Азов, а за нею — Синее море.

И смех, и досада

Незадолго до прихода нашей флотилии казаки атамана Фрола Минаева вышли на легких своих лодках в море. И увидали два турецких корабля.

Казаки, не долго думая, пошли на абордаж. Но борта кораблей высоки. Никак не удавалось взобраться на них с лодок.

Пытались казаки проломить борт топорами. Однако крепко были сколочены турецкие корабли. Турки только поглядывали сверху вниз и посмеивались — мол, куда вам с нами тягаться!

Досадно было казакам, но пришлось уходить с моря. Турецкие корабли так и остались хозяйничать при устье Дона.

Когда Петр услыхал об этом, тут же приказал поднимать на галерах паруса. Пошли с отрядом и сорок казацких лодок.

— Не долго еще туркам смеяться! — воскликнул Петр. Очень уж не терпелось ему проучить турок, показать силу новорожденного русского флота.

А в тот день дул крепкий ветер с севера. Воду из Дона согнало в море, выступили мели. Казацкие лодчонки проскочили, а тяжелые галеры как раз и застряли. Тогда Петр, не отменив задуманного, перешел в лодку атамана Фрола Минаева.

Выплыли сорок казацких лодок в открытое море. А перед ними уже не два корабля — целая флотилия военная! Галеры, галеасы, грузовые суда-тумбасы…

Конечно, ни о какой атаке теперь и думать не приходилось.

Петр был огорчен до крайности. «Неужели и на сей раз не овладеем Азовом-крепостью и морем Синим, желанным?!»

На всякий случай оставил он казаков в устье Дона, чтобы наблюдали оттуда за турецким флотом. А сам вернулся на галеру «Принципиум» таким мрачным, каким редко его видели. Даже сама галера, красивая, быстроходная, была ему не в отраду. Даже море Синее не успел разглядеть, как следует.

Турки меж тем на своих тумбасах, груженных снарядами, оружием, тканями, съестными припасами, деньгами, двинулись к устью Дона, намереваясь привычно подойти к самой крепости.

Стемнело уже. Над Синим морем взошел одинокий остренький месяц, похожий на турецкую саблю-ятаган. Света от него было мало.

Не приметили турки казацкие лодки, схоронившиеся по берегам реки. А казаки подпустили их близко и стремительно напали. Через невысокие борта тумбасов легко перепрыгнули! Пораженные турки почти не сопротивлялись. Казаки захватили двадцать семь пленных, взяли триста бомб, пятьсот копий, пять тысяч гранат, восемьдесят шесть бочек пороха, провианта на три тысячи человек — все предназначалось для обороны Азова.

Немногие ускользнувшие турки нагнали, видно, страха, рассказав такое о ночном налете, что неприятельский флот разом поднял паруса и отошел подальше в открытое море.

Говорят, Петр с великой радостью узнал об этом славном деле. Выспрашивал в подробностях, и развесело посмеивался.

— Ну, коли турки от лодок бегут, как флотилии устрашатся!

Две победы на Синем море

Погода в тот день была красная — тихая да ясная.

Петр повел свои корабли устьем Дона в море.

— Вот оно, Синее! — подталкивал плечом матросов. — Вот он, русский флот под белыми парусами! Глядите, братцы, это вам не Просяной пруд и не Плещеево озеро. Если Белое грозно, то Синее должно быть к нам ласково.

Корабли построились боевым порядком и дали приветственный залп из всех пушек.

Впрочем, у Синего моря оказался еще тот характер, не слишком-то гостеприимный. К вечеру вдруг затянуло небо тяжелыми облаками. Поднялся ветер. Каждую минуту все крепчал. И обернулся подлинной бурей!

Корабли отчаянно боролись с ветром и волнами. Много галер едва не разбило, выбросило на берег. Но Петр на «Принципиуме» держался в море.

— Привыкло Синее к туркам! — кричал боцману Гавриле Меншикову. — Не хочет принимать русских! Да мы с ним совладаем! И не такие бури видали!

Только к утру ветер стих, улеглись волны. Матросы собрались на корме у капитанской рубки.

— За нами победа, господин капитан! — доложил Меншиков.

— Первое морское сражение выстояли, — подтвердил Федосей Скляев.

— Верно, господа матросы, — кивнул Петр. — Теперь уверен — и сухие, и водные пути к Азову крепко заперты…

И правда, вся флотилия бросила якоря, расположившись прямо перед устьем Дона, — преградила путь к турецкой крепости.

«Надежна цепь наша, — думал Петр, — покрепче будет той турецкой, что на каланчах висела».

Побушевав для начала, Синее море надолго, кажется, угомонилось. Тихое лежало, как сытый кот, едва мурлыкало у берегов. Матросы упражнялись без помех в гребле и управлении парусами, ловили рыбу — лещей, частика, селедку.

Так миновало две недели. И вдруг показались на горизонте паруса турецких кораблей.

Петр приказал готовиться к бою. Скоро в подзорную трубу сосчитал он вражеские вымпелы — шесть галеасов, семнадцать галер… Грозная сила!

Турки бросили якоря в виду русских кораблей. Отчего-то не решились сразу атаковать. Шли дни за днями, а турецкий флот стоял недвижно против русского.

— Пришли турки на помощь, а к нам не идут — делают вид, что селедку ловят, — смеялся Петр, расхаживая по палубе. — Видно, ждут нас в гости!

Долго ни на что не отваживался турецкий адмирал, более полумесяца — никак не мог в толк взять, откуда у русских военный флот. Наконец решились турки: бой не принимать, а только высадить десант в помощь Азову.

Заметив их маневр, русские галеры тут же снялись с якорей, подняли паруса, готовые без промедления напасть на турок.

Совсем не понравилось это турецкому адмиралу. «Пусть в Азове-крепости защищаются, как могут. Командир у них храбрый — Гассан-паша! А я не должен флот свой губить», — рассудил он и приказал уходить побыстрее к родным берегам.

Больше турки и не пытались помочь Азову с моря. Так русские корабли без боя одержали еще одну победу на Синем море. Крепкая оказалась «рука» водная. Здорово помогла «руке» сухопутной.

Вновь осада

Турки в Азове не ожидали, что русские войска так быстро соберутся для новой осады.

Даже прошлогодние апроши и сапы, окопы и траншеи не успели засыпать.

— Меньше землю рыть, — порадовался Петр. — Больше сил для штурма!

Хотя пришлось-таки и на этот раз изрядно земли перекопать…

Петр жил на своей галере «Принципиум», однако почти каждый день наведывался в расположение сухопутной армии. Без страха ходил по передовым окопам, стрелял из пушек, а к вечеру возвращался на море.

Он был весел и непрестанно шутил с солдатами.

— Теперь, ребятушки, я и близко к пулям не гуляю. Зато они покуда ко мне захаживают. Но вежливо!

В середине июня русские войска начали со всех сторон обстрел крепости. Бомбы и ядра учинили жестокое, как тогда говорили, опустошение. Вскоре все укрепления и дома были разбиты-разрушены. Туркам оставалось укрываться в землянках.

В конце месяца из нашего лагеря в Азов отправили короткое письмо на конце стрелы. Мол, сдавайтесь со всеми орудиями и боеприпасами. Тогда пощадим. Иначе — пощады не будет!

Турки ответили без слов — бомбами да ядрами. Они еще надеялись, что с моря помощь подоспеет.

Честно сказать, наши генералы были в сомнениях. Не знали, на что окончательно решиться. Брать город приступом слишком безрассудно — в крепких стенах ни одной бреши. Минные подкопы затевать — дело долгое и не очень надежное.

Представить сейчас такое трудно, а в ту пору обратились генералы за советом к войску.

— Земляной вал нужен! — ответили без сомнений солдаты. — Деды наши и прадеды так крепости брали, а чем мы хуже!

Действительно, именно так осаждали крепости столетия назад — насыпали огромный пологий вал вровень с крепостной стеной и по нему врывались в город.

Но что эта была за работенка землекопная!

Ночи напролет, поочередно махали лопатами и кирками. Выходили в смену пятнадцать тысяч солдат. Остальные отдыхали или несли караул.

За ночь вал заметно подрастал. Вскоре почти сравнялся со стеной, и приходилось солдатам то и дело, побросав лопаты, вступать с турками врукопашную.

Наконец втащили на вал двадцать пять пушек, и начали бить по Азову прямой наводкой. Туркам стало совсем жарко!

Казацкий наскок

А казаки скучали без дела. Разве ж это дело — землю копать ночами!? Казаки к такому непривычны.

Решили они неожиданно ударить по крепости — увлечь за собой остальные войска.

Две тысячи казаков повел Фрол Минаев на приступ. Быстро взобрались на крепостную стену, сшибли оттуда турок и ворвались в город. Едва не пробились в каменный замок внутри Азова, но встретил их жестокий оружейный огонь.

Казаки отошли на городской вал. Тут они укрепились, как следует, и послали к Петру гонца — казака Самарина. Рассказал он о смелом да скором наскоке и подал разрубленную пополам монету-ефимку.

— Гляди, господин капитан, ефимками стреляют, — пояснил Самарин. — Совсем у турка плохи дела, коли пуль не хватает.

Петр поблагодарил казаков и приказал всем полкам готовиться к решающему штурму.

Письмо без печати

Восемнадцатого июля рано утром все пушки разом ударили по Азову. Войска с минуты на минуту ждали сигнала к атаке.

Неожиданно из крепости вышел, размахивая шапкой, одинокий турок. Его проводили к генералам для переговоров.

— Мы бы уж давно сдались, — сообщил турок искренне, — кабы в том письме, что стрела принесла, печать была. Лучше всего царская. А без печати наш командир Гассан никак не мог письму поверить. Будет такое же письмо, но припечатанное — отдадим город на прежних условиях…

— О, хитры турки! — расхохотался Петр. — Печать им подавай. А сами подмоги с моря ждали…

Все же печать к новому письму приложили, крепко-накрепко. Отправили в крепость с казаком Самариным.

Через час в русский лагерь пожаловал сам Гассан. Быстро с ним сговорились, что выйдут турки из крепости в полном вооружении, отдадут все пушки, снаряды, бомбы, ядра. В одном заминка случилась — не хотел Гассан возвращать изменника Якоба Янсена.

— Такой, — говорил, — человек хороший! Весельчак! Друг честный!

Генералы пригрозили немедленным и беспощадным штурмом. Ничего другого не оставалось Гассану, как выдать Янсена с головой.

Вскоре из крепости вышли все турки, преклонив шестнадцать боевых знамен. Отдали ключ от города.

Русская армия вошла, наконец, в Азов.

Подоспели с моря галеры и дали залп в честь победы.

— Награждены наши двухлетние труды, — говорил Петр своим товарищам-матросам, — Не от города Азова ключ мы получили — от моря Азовского, Синего!

Уже на другой день приказал он составить план новых надежных укреплений Азова. Все войско принялось восстанавливать крепость.

— Вчера сокрушали — сегодня строим! — ликовал Петр.

— Доброе дело — строить, — кивал согласно Федосей Скляев. — Сердце веселится!

Влечение к пятой букве

Это была первая победа русского оружия над грозными турками.

В Москве при выезде из Замоскворечья на Большой Каменный мост уже ставили Триумфальные ворота для торжественной встречи армии-победительницы.

Были изображены на тех воротах пушки, ядра, бомбы и морские корабли. По бокам ворот две статуи — богатырь с палицей и воитель в доспехах с мечом обнаженным.

«В похвалу прехрабрых воинов полевых», «В похвалу прехрабрых воинов морских» — такие надписи были под статуями.

А перила Большого Каменного моста украсили персидскими коврами.

Тридцатого сентября 1696 года войско вошло в Москву. Все горожане высыпали на улицы. Радостно встречали армию после ратного дела — с победой.

Полки проходили за полками. В пыли дорожной волокли за собой солдаты турецкие знамена. На телеге везли изменника Якоба Янсена, закованного в цепи. На груди его — доска с надписью «Злодей».

Проезжали богато убранные колесницы генералов.

А позади них среди своих матросов шел капитан Петр Алексеевич — в черном мундире, в шляпе с белым пером.

От Серпуховских ворот, под Триумфальными, до самого села Преображенского шагал Петр в пыли дорожной, овеянный славой воинской.

Но не о славе были мысли его — о будущих делах и заботах.

«Не время в России отдыхать от трудов, — думал Петр. — Только первую букву азбуки одолели — Азов прошли. Дальше надобно грамоту учить! Может, в конце-то концов, и к „добру“ приблизимся».

Да почему, собственно, и не подумать этак государю русскому, хотя бы миг-другой под Триумфальными вратами…