Как женился наш барин покойный, Фёдор Андреевич Рылеев, родился вскоре у них ребёнок, да умер. Потом родился другой — и тоже недолго прожил. Родился третий — опять заболел. Барыня плачет, убивается, барин хмурится — не подойти. Тут Агашка-ключница возьми и позови в дом цыганку. Пришла цыганка, браслетами звенит. Карты раскинула, пошептала что-то, всмотрелась и говорит:
— Чтобы сын ваш в живых остался, нужно первых встречных с большой дороги взять ему в названые родители, чтобы крёстный отец своё имя ему нарёк.
Барин цыганке не больно поверил. Да делать нечего — барыня плачет: сделай, мол, как цыганка сказала. Велел барин: беги, Никитка, на проезжую дорогу, сделай, что сказано!
Побежал я на дорогу. Вижу, показался кто-то. Подошли поближе. Батюшки! — нищенка оборванная с котомкой бредёт. За ней солдат отставной, старик уже, — тогда солдаты тридцать лет служили. Глаз один завязан, левый рукав пустой — инвалид, мундир в заплатах.
Я вскочил — и к ним! А они испугались, обратно повернули.
«Стойте! — кричу. — Погодите, барин мой вас на крестины зовёт!» Не поверили. Думали — насмехаюсь над ними. Но я им про цыганку рассказал и уговорил.
Пришли в дом. Поглядел Фёдор Андреевич на солдата и нищенку, головой покачал. Спросил: «Как зовут тебя, служивый?» «Кондратий Петров, отставной инвалидной команды рядовой».
Тётушки, кумушки, как услышали это — в слёзы.
«Не хотим, — говорят, — такого имени, никогда в роду у нас Кондратиев не было». Но барин ногою топнул: «Цыц! Спасибо скажите, что не Акакий попался!»
Так и назвали Кондратия Фёдоровича — в честь того солдата. Покормили названых родителей, дали по рублю серебром. А солдат на прощанье сказал: «Будь здоров, крестник мой Кондратий, расти большой! Я вот тридцать лет служил — так солдатом и остался, а тебе дай бог генералом стать».
— Да только не стал наш Кондратий Фёдорович генералом! — вздохнул Никита. — Чин у него невелик — подпоручик в отставке.
— А что ваш барин в отставку ушёл? — спросил Савелий. — Или на войну идти не хотел: страшно, поди, на войне-то?
Никита даже с лавки привстал, подбоченился:
— Это кому страшно, Кондратию Фёдоровичу? Да как у тебя язык повернулся такое сказать! Барин мой на войне бывал и с самим французским императором Наполеоном воевал. Когда в 1812 году французы на нас напали и Москву сожгли, Кондратий Фёдорович в кадетском корпусе на офицера учился. Он тогда столько раз на войну просился — да всё не пускали. Рано, говорили, не все ещё военные науки превзошёл. А как произвели его в чин прапорщика, — двух дней не прошло, сел в возок и поскакал войска наши догонять. Наша армия в те поры уже до самой Франции дошла.
Торопился он — и успел-таки с французами повоевать. Всю Германию и Францию прошёл со своей конной батареей. И в столице французской, в Париже, побывал, когда мир заключили. Там и предсказала ему знаменитая гадалка мадам Ленорман судьбу.
— Ты не думай, — Никита поглядел на Савелия строго. — Кондратий Фёдорович гадалкам не верит. Зашёл к ней с товарищами, шутки ради. А та за руку его взяла и говорит:
— Будете вы знамениты, но погибнете смертью ужасной!
— Тут, видно, и ушёл барин из армии? — спросил Савелий. — Смерти на войне испугался?
— Да нет! — рассердился вконец Никита. — Что ты всё толкуешь: «испугался, испугался». Барин мой никого не боится! Не потому он из армии ушёл, дело было иначе. Я это знаю. Как Кондратий Фёдорович из Франции с батареей своей вернулся, он под Воронежем служил. Я к нему у барыни отпросился да всё своими ушами слышал.