Звездные пути человечества

То, что я хочу рассказать, возможно, покажется совсем обычным. Если так оно и случится, у меня все же останется одно оправдание. Всего лучше сформулировать его словами самого Королева, которые вместе с тем могут послужить и началом для этих записок. «Все начинается с самого обычного. Необычным оно становится уже потом…»

И еще. «Жить просто — нельзя! Жить надо с увлечением!» Эти строчки, сохранившиеся на пожелтевшем от времени листке бумаги (они написаны еще в довоенные годы), были девизом всей жизни этого замечательного человека.

Очень хорошо помню тот в общем-то обычный день. Точнее — вечер. Сергей Павлович стоял у письменного стола, спиной к окну. На фоне белой занавески отчетливо вырисовывался его силуэт. Дождь в тот день шел почти беспрерывно. За мокрым стеклом расплывались и таяли в туманной дымке огни города. Желтые блики падали на его лицо и ветви пальмы, которая стояла в углу. Свет временами исчезал, и на лице оставалась тень усталости. А быть может, тень воспоминаний о прошлом…

— Итак, ваш вопрос… — Он опустился в кожаное кресло, откинулся назад и потер ладонями колени. — Признаюсь — подустал, и время, на которое рассчитывал, не сложилось. Надо кое-что до завтра пролистать.

— Вопрос о вашей работе, — поспешил я и повторил то, что накануне говорил ему по телефону. — В толковом словаре всего три строчки поясняют слово «конструктор»: специалист, который конструирует, создает конструкцию…

Он согласно кивнул, потом встал, прошелся по комнате, тяжело ступая и чуть раскачиваясь. Движения его намекали на вспыльчивый и неукротимый нрав; взгляд карих глаз был оценивающе пристальным и цепким:

— Конструктор схож с журналистом. Он должен уметь говорить коротко об очень значительном… К сожалению, мы иногда говорим длинно о вещах давно известных и не очень-то важных… Ярлык «изобретение» порой стараются навесить лишь для престижа, а по сути своей оно в лучшем случае должно называться замыслом, пусть даже оригинальным…

Говорил он медленно, отдельные слова произносил резко, как бы выделяя. Я старался запомнить его жесты, походку, широкую улыбку и голос.

— До поры до времени так оно и было. Однако жизнь ежедневно и ежечасно испытывает нас на прочность, ставит в самые неожиданные ситуации, вовлекает в сложную цепь человеческих страстей и отношений, проверяя нашу нравственную стойкость и гражданскую зрелость. Человек должен быть «открытой системой», чуждой психологической замкнутости.

Внизу раздался звонок, но Сергей Павлович не повернул головы. Он смотрел на меня, из уголков его глаз, струился какой-то смешливый блеск:

— Бывает, что идеи нет. Есть что-то около, а сама идея рассыпана где-то по разным мешочкам. Сконцентрировать ее надо. И это тоже непросто…

В каждом движении мускулов, в позе, в словах его было что-то взрывное. В его характере уживались способность внушать трепет и одновременно быть доступным для всех, кто с ним работал. Я отложил блокнот и слушал, стараясь не упустить ни одного слова, ни одной интонации.

— Бывает идея заманчивой, броской, яркой… Конструктор высказал много того, чего до него не делали другие. Интерес к идее большой. О ней спорят, ее поддерживают. Разговоров много. Но существует «маленький недостаток», который в общем-то замечают почти все, но никто не говорит вслух. Технически реализовать эту идею пока нельзя. А «пока» это носит очень неопределенный характер. Взять тот же полет человека к Марсу…

Королев смолк, долго смотрел на запотевшее окно. Мне казалось, что он думает сейчас совсем о другом и это интервью вроде бы раздражает его. Разговор требовал собранности, внимания, памяти, а главное — значительно большего времени, чем то, каким он располагал в тот вечер.

— Нужны варианты. Много. Очень много. Обычных и необычных. Умение проектировать в конечном счете заключается в том, чтобы учесть все критерии и из тысячи вариантов выбрать один-единственный, который наиболее полно отвечает поставленной задаче. Единственный вариант!

Он сделал паузу.

— Право на создание нового, на управление коллективом и даже коллективами в какой-то мере и внутреннее право, оно зарабатывается всей жизнью. Ведь детище конструктора это поступок, так сказать всей жизни, а не просто гениальная идея, вдруг озарившая творца… Руководитель должен уметь внушить своим сотрудникам веру в неизбежность успеха, увлечь людей. Иначе жить и работать нельзя.

Эту последнюю фразу он произнес с твердой убежденностью, что без веры в успех творчества вообще нет. Его же вера объяснялась не только инженерной смелостью. Риск сочетался с точным расчетом и умением.

— Условно говоря, — продолжал Сергей Павлович, — конструктор не должен видеть свое детище навеянным «днем убегающим». Перспективно то, что несет на себе отпечаток века и вечности. И это не должно ускользать от внимания…

В конструкторском коллективе верили в него, верили, что такой может вести за собой. Но, наверное, самым важным в его характере была способность мечтать. Его мечты больше походили на реальные прогнозы, и, быть может, поэтому он охотно делился своими мечтами:

— К замыслам Циолковского надо относиться очень серьезно. «Эфирные поселения» будут. Большие орбитальные станции, испытательные полигоны и заводы на орбите, и даже целые города, научные базы на Луне, обширные народнохозяйственные программы по практическому использованию космоса… Будут и дальние путешествия, искусственная гравитация и самые фантастические решения…

Говорят, что жизнь человека — это постоянное восхождение по лестнице, ведущей вверх. В какие-то годы он идет быстрее, в какие-то медленнее, но постоянно идет. И все время вверх.

У Королева было много вершин: межконтинентальная баллистическая ракета, первый спутник, «Восток» и «Восход», штурм Луны, аппараты для полета к Марсу и Венере… Сам же он считал, что не принадлежит ни к баловням судьбы, ни к неудачникам. Паузы от одной работы до другой тянулись у него порой годами. И начиналось-то все с обычного планера. Но уже в 1935 году он наметил программу своих работ на будущее. В ней были и высотный полет в стратосферу, и самолет с ракетным двигателем, и так называемые «большие ракеты».

В войну (это был 1944 год) он представил в правительство докладную записку:

«Несомненно, что особое значение представляет разработка реактивной автономной управляемой торпеды для поражения весьма удаленных площадей… такое задание м. б. успешно выполнено… с учетом имеющегося уже в этой области практического опыта… прошу Вашего решения о дальнейших работах».

Тихо пробили часы. Сергей Павлович вдруг сменил тему:

— Так вот получается. Отлично знаем, что с земным притяжением великий бой выиграли. И ведь у каждого из нас в памяти отложилось такое, что до конца дней не забудется. Но это мы почему-то затаиваем у самого сердца и своим близким редко выкладываем. Стесняемся вроде. Считаем обычным. А ведь это одна из сложнейших задач, которую решило человечество.

Мы долго беседовали в тот вечер. Я украдкой рассматривал его кабинет. Вещи не чувствовали себя здесь беспризорными. Они явно существовали для деловой жизни. И хозяин был далек от мысли наводить в своих владениях показной блеск. Да и собственным видом он не очень-то был озабочен.

— Вот ведь как хорошо сказал поэт Леонид Мартынов! — воскликнул он. Потом, чуть прищурив глаза, прочитал, — «Скажи: какой ты след оставишь? След, чтобы вытерли паркет и посмотрели косо вслед, или незримый прочный след в чужой душе на много лет?»

— Как-то в молодости, — продолжал Королев, — вдруг пришло ощущение, что знаю о жизни все. Однако потребовалось еще тридцать лет жизненного опыта, чтобы я сумел кое-что переосмыслить о своих главных жизненных переживаниях.

Сергей Павлович встал:

— На сегодня все. Простите, но время…

Я поблагодарил его за беседу и попросил разрешения показать ему материал, когда он будет готов. К сожалению, эта следующая встреча так и не состоялась.

Сегодня мне хочется привести такие его слова:

«Я мечтал летать на самолетах собственной конструкции… после встречи с К.Э. Циолковским, беседа с которым… произвела на меня огромное воздействие, решил строить только ракеты. Константин Эдуардович потряс нас тогда своей верой — в возможность космоплавания. Я ушел от него с одной мыслью — строить ракеты и летать на них. Всем смыслом моей жизни стало одно — пробиться к звездам.

…То, чего мы добились в освоении космоса, — это заслуга не отдельных людей, это заслуга всего народа, заслуга нашей партии, партии Ленина.»

И еще я хочу сказать: чтобы оставить добрый и прочный след на земле, надо не просто работать, а вкладывать в свое дело голову, руки и обязательно сердце. Оно должно биться в ритме времени.

Дорога, которая ведет из центра «Звездограда» к стартовым комплексам Байконура, прежде чем пересечь черту города, минует то место, где в разрыве аллеи на гранитном постаменте стоит бронзовый бюст. «Хранимое в сердце отражается на лице», — гласит народная поговорка. Сосредоточенность, всегда готовая превратиться в осознанное и точное действие, и добрая улыбка чуть растянутых губ — вот что замечаешь, когда смотришь на застывшее в металле лицо.

Мы ехали на запуск. Кто-то обронил фразу: «Уникальный человек». А что это, собственно, значит? Человек может быть добрым и злым, безмерно талантливым и заурядным, сильным и слабым… Потом я услышал рассказ о нем. Точнее — много рассказов: от людей, ему близких, от тех, кто с ним работал и творил, его учеников. И понял, что «уникальный», пожалуй, единственное и незаменимое слово, которым можно его наиболее точно охарактеризовать.

Собственно говоря, «обыкновенный конструктор» — это звучит странно. Конструктор должен быть именно необыкновенным — иначе он ничего значительного не создаст.

По-разному приходит к людям слава, по-разному складываются их судьбы. Недаром за всеми рассказами вставала жизнь — горение, неуемная страсть коммуниста. Такая не проходит бесследно, несмотря на препоны, чинимые самой жизнью. И когда за плечами не один десяток лет, иного человека трудно, а то и просто невозможно представить себе мальчишкой. А вот каким был много лет назад Михаил Кузьмич Янгель, представить можно — конечно же, одержимым, заводным, ершистым и бесконечно добрым. Он до последних дней жизни сохранил в себе эти качества, любил, когда все вокруг било ключом, была возможность принять участие в происходящих событиях, или еще лучше — взять бразды правления в свои руки.

Когда он начал свой путь по дороге жизни? В метрических документах значится: 25 октября 1911 года. Это дата рождения. В трудовой книжке проставлен 1926 год и названа первая рабочая профессия: стеклограф. Потом — ФЗУ при Вознесенской прядильно-ткацкой фабрике, которая в десятую годовщину Октября стала называться именем Красной Армии и Флота. Учеба и работа, жизнь в комсомольской коммуне (локоть к локтю у станков, вместе на собрание ячейки, на стадион и на субботник, один учебник на семнадцать жаждущих знаний и все заработанное деньги в общую казну). Он был рабочим, наладчиком, помощником мастера, знал и умел делать любую работу.

В 1931 году Пушкинский РК BЛKCM вручил ему путевку в Московский авиационный институт. Студент Янгель был секретарем комитета комсомола, членом парткома. Впрочем, коммунистом он был всюду, куда бы ни бросала его судьба. В сентябре 1935-го пришел дипломник МАИ в конструкторское бюро, которое возглавлял Н.Н. Поликарпов (королем истребителей называли Николая Николаевича в то время). Должность Янгеля звучала скромно: конструктор второй категории. Тема дипломного проекта — «Высотный истребитель с герметичной кабиной».

Поликарпову новичок понравился: вдумчив, рассудителен, мыслит смело и критически, дело чувствует, видит перспективу. «У этого пойдет, с ним стоит повозиться», — решает конструктор и сам берется руководить дипломной работой Янгеля. С этого и началось их творческое сотрудничество. Михаил Кузьмич участвовал в проектировании нескольких серий истребителей, в модификации самолетов И-16 и И-17, был ведущим инженером по трехместному многоцелевому самолету ВИТ-2, руководил внедрением в серийное производство истребителя И-180, входил в группу разработчиков, которая проектировала и создавала двухместный двухмоторный самолет ТИС (тяжёлый истребитель сопровождения).

Более семи лет проработал Михаил Кузьмич в КБ Поликарпова, пройдя путь от конструктора второй категории до помощника главного конструктора, ведущего инженера и заместителя директора завода.

Война. Фронту нужны самолеты. Много самолетов. Янгеля назначают начальником цеха на крупный серийный завод. Дни и ночи, ночи и дни напряженнейшей работы. А срок на все про все, разумеется, кратчайший.

Конвейер налажен, и Янгеля переводят на должность заместителя начальника летно-испытательной станции. Время вносило свои коррективы в его творческие планы: в чем-то торопило, в чем-то, наоборот, требовало подождать. Профессионально, как этого требовало дело и обстановка, оперируя гигантскими материальными и людскими ресурсами, Янгель во все вносил неудержимое творческое стремление, радость открытия, преодоления. Впрочем, и себя — руководителя — он не ощущал на испытаниях лишь созерцателем происходящего. И вдруг — как удар — приходит озарение, душа растревожена. Ложатся столбиком цифры, рука набрасывает чертежи. Потом снова и снова. Это и есть конструкторская работа.

В январе 1943 года его снова переводят в ОКБ Поликарпова, затем назначают заместителем главного инженера в ОКБ А. И. Микояна, ведущим инженером в ОКБ В. М. Мясищева, а с 1946 года он — старший инженер одного из подразделений Министерства авиационной промышленности.

С высоты положения он мог иметь дело лишь с завершенными работами, когда все уже подготовлено «к докладу», а он вникал во все черновые «варианты». Иногда казалось, что Янгель выдает конструкторам слишком много идей, заваливает их побочными заданиями и этим вносит неорганизованность и путаницу. Вроде бы все уже оговорено, утверждено, начали работать. А назавтра оказывается, что у Янгеля новая идея. Мудрая, но ведь все надо ломать и начинать сызнова.

Не каждому дано совершить героический подвиг, перешагнуть опасную черту. Но каждому судьба великодушно дает возможность сделать людям добро, не пожалеть себя для великого дела. Нужно лишь не упустить эту возможность. Он не упустил.

Невозможно перечислить все то, что создано коллективом ОКБ, которым руководил дважды Герой Социалистического Труда, лауреат Ленинской и Государственной премий СССР академик М. К. Янгель, и лично им за его плодотворную, но, к сожалению, не столь долгую жизнь (1911–1971 гг.), показать огромный вклад в развитие ракетно-космической техники.

Случайный поворот судьбы? Вовсе нет. Не может быть в жизни человека случайно все подряд. Вот и в его жизни, в его «ракетной стезе» видится некая закономерность.

Начало 30-х годов. «Стратосфера — этап на пути к звездам!», «На штурм стратосферы!» — звали газетные заголовки. Даже фабричная многотиражка «Плуг и молот» напечатала сообщение о замысле некоего профессора Годдарда послать ракету к Луне. Янгель вырезал эту заметку, перечитывал много раз, в чем-то сомневался, во что-то верил.

Авиационный институт тоже был выбран не случайно. Фабрика, на которой он работал, изготовляла в ту пору перкаль, которым обтягивали крылья самолетов, и ребята из комсомольской коммуны втайне подумывали о покорении воздушного океана. Он — тоже.

Учился упорно. Его настойчивость, умение организовать себя, презрение к лени, удивительная смелость мышления («Хороший высотный мотор и крылья практически не нужны… Нужна скорость») полюбились товарищам. В Книге почета MAИ о нем сказано: «Товарищ Янгель. Группа С-7-36. Лучший ударник, 100 процентов «отлично». Партинструктор».

Конечно же, механического соединения производственных будней ракетно-космического ОКБ и юношеской мечты быть не может. Свой путь в ракетную технику М. К. Янгель начал в опытно-конструкторском бюро, которое возглавлял Сергей Павлович Королев. Начальник бригады, руководитель отдела, заместитель главного конструктора, директор научно-исследовательского института… Он принимает активное участие в создании первых управляемых баллистических ракет дальнего действия.

Словом, какая уж тут случайность? Случайность — если бы иначе получилось.

Конструктор. Какой необыкновенной романтикой овеяно это слово! Но только для других. Для самих инженеров это прежде всего труд — обычный, нередко монотонный, изматывающий. Права не то что на ошибку — на стандартное решение они не имеют. Они ответственны за очень многое, а главное… Впрочем, тут все ясно.

— Главное качество конструктора, — говорил Михаил Кузьмич, — умение расстаться с тем, что уже сделано, и смотреть вперед.

Он был таким. Это умение переходить с одной научной стези на другую встречается не столь часто. Что греха таить: легче продолжать двигаться по накатанной колее. Да и легко ли снова становиться «начинающим», для которого все — и удачи, и срывы — впереди.

Яркий талант и большие знания во многих областях науки и техники, значительный опыт конструкторской и научно-исследовательской работы позволили Михаилу Кузьмичу создать творческий коллектив, успешно решающий задачи, поставленные партией и правительством. Конструктор обладал необычайной технической эрудицией. Когда возникал особенно сложный инженерный вопрос, говорили: «Обратитесь к Янгелю». Сам же Михаил Кузьмич все свои успехи делил с коллективом. Тем самым коллективом, о котором скажут потом: «Прославившийся выдающимися достижениями под руководством академика М. К. Янгеля, сформировавшего свое направление в развитии ракетно-космической техники».

Что за этими словами? Если очень коротко — создание ныне широко известной ракеты-носителя «Космос», а также разработка многих из самой большой серии советских космических аппаратов того же названия, которые стали основой для выполнения обширнейшей научной программы. Большой вклад внес М. К. Янгель и в создание целого ряда спутников, участвовавших в международных программах «Интеркосмос».

Человеку свойственно стремление оставить свой след на земле. Так сказать, расписаться на том, во что вложил он труд и мастерство. Правда, ракетно-космическая техника уже сама по себе является памятником человеческому дерзанию и упорству, устремленности в будущее. «История пишется не только чернилами», — говорил известный гидростроитель Г. Графтио.

Подвиг… Разные они бывают. Есть подвиги ратные, есть подвиги великих открытий. Они связаны с минутами озарения, минутами высочайшего нравственного и духовного подъема. Они яркие, как вспышка далекой звезды. Но есть подвиги, внешне как бы скрытые, вовсе не броские, поначалу в них даже трудно распознать что-то героическое. Просто работа. И только тогда, когда такой человек уходит от нас, мы начинаем сознавать, что вся жизнь его была подвигом.