Звездный час «Весты»

Глава четвертая. В море

Андрей Яковлев, подполковник Чернов и другие артиллерийские офицеры хлопотали вокруг мортир и аппаратов — по приходе на вид Очакова были назначены стрельбы.

Свободные от вахты и не занятые у орудий Владимир Яковлев и младший Перелешин стояли на юте у лееров правого борта, вдыхая воздух, в котором уже чудился запах моря. Перелешин с любопытством расспрашивал Володю о берегах. Володя, с раннего детства плававший по реке на веслах и под парусами, знал Буг не хуже «вольного» штурмана асильева, который сейчас указывал рулевому, как держать «Весту» на фарватере.

Река была широка и походила на морской залив. Уже сразу у Николаева, после слияния с Ингулом, Буг разлился на две с половиной версты при глубине в 20-40 футов. Фарватер шел под правым берегом — крутым, глинистым обрывом. Над ним появилось несколько белых хат-мазанок, крытых соломой.

— Деревня Терноватая, — объявил Володя, указав на хаты. — Отсюда уже считают начало Бугского лимана. Это уже море, а не река.

— Так здесь и вода уже соленая? — спросил Перелешин.

— Да она и в Николаеве попеременно то соленая, то не очень, — отвечал Володя. — Это зависит от течения. Вы заметили, что утром мы против течения разворачивались — оно верховое было, а теперь низовое начинается. Чувствуете?

И действительно, напряженный звон струй, обтекавших корпус, показывал, что «Веста» преодолевает встречный поток воды.

Миновали два низменных, выступающих в лиман мыса, именуемых Русской и Волошской косами. Фарватер здесь расширился до двух третей ширины лимана, и «Веста» пошла по его середине. Наконец, на параллели мыса Сакен, левый берег отошел куда-то далеко на восток, а правый на запад. Это уже был Днепровско-Бугский лиман — еще одна ступень на пути к Черному морю.

Лиман встретил легкой волной, идущей с востока. Началась килевая качка. Мимо беседующих не совсем верными шагами (еще не приобрел «морских ног») прошел чем-то очень довольный Чернов.

— Прекрасно, — сказал он Перелешину, — такое волнение для стрельбы с индикатором очень подходит. Впрочем, неплохо, если и усилится.

И он поднялся на мостик, где Баранов и старший офицер уже высматривали в бинокли Очаков.

Днепровско-Бугский лиман, конечно, широк, но и здесь были видны берега. Корабль продолжал идти как бы по очень большой реке. С одной стороны тянулся низкий берег Кинбурнской косы, с другой — более возвышенный материковый. Показался Очаков, его маленькие, почти сплошь одноэтажные белые домики рассыпались по плоской равнине над невысоким береговым обрывом. В середине этого скопления домишек гордо поднималась большая белая церковь с высокой колокольней.

— А вот и щит, Николай Михайлович, — сообщил «вольный» Викторов, указывая своей полноватой рукой на малозаметную точку впереди.

Бинокли направились туда. Деревянный щит-мишень болтался на мертвых якорях. Между ним и «Вестой» виднелось несколько вех. Викторов объявил, что они поставлены на расстоянии от 900 до 1800 саженей от щита через каждые триста саженей.

— Николай Михайлович, — предложил Чернов, — предлагаю следующее: поравнявшись с первой вехой, даем залп из погонной батареи, тотчас поворачиваем и снова, минуя веху, стреляем из ретирадных орудий. Если результаты будут плохи — повторим в том же порядке.

— Согласен, — ответил Баранов, — приступайте. С богом! — прибавил он, несколько волнуясь.

Наступил решительный момент. От результатов стрельбы зависит — поверит ли команда в новый аппарат; поверит ли, что можно пойти с таким оружием на броненосцы.

Пробили тревогу, у орудий заняла свои места и застыла прислуга.

— Стрельба снаряженными бомбами[4], — скомандовал Чернов, — баковые, заряжай!

Командиры баковых орудий лейтенанты Кротков и князь Голицын-Головкин вручили подсумки с чеками бомб бомбоносам своих мортир, а ящик с боевыми винтами комендору. В это время матросы, рассыпавшись цепочкой по трапу от крюйт-камеры и бомбового погреба, передали наверх первый картуз с порохом и первую бомбу — продолговатый цилиндрический снаряд с округлым завершением. Бомбонос вставил в нее чеку, первый комендор ввернул боевой винт, два «заряжающих нумера» вдвинули бомбу в канал ствола мортиры и дослали пробойниками.

— Левое заряжено! — доложил Кротков.

— Правое заряжено! — вскоре вторил ему Голицын-Головкин.

Обе мортиры были направлены вдоль продольной оси корабля, Чернов распорядился о прицельном угле (цифра, зависящая от величины заряда и расстояния, была взята им из таблицы, прибитой к пьедесталу индикатора).

— Вдвинуть орудийные задвижки! — прозвучала следующая команда, и первые комендоры передвинули рычаги на черных коробках приборов до красной надписи «товсь», открыв при этом полосу ярко-красного цвета.

Чернов припал к диоптрам, ловя на волосяную линию прицела смутно видневшуюся на горизонте точку щита. Картушка рядом с нактоузом ожила, по ней двинулась стрелка, повторяя движение лимба прицела. Наконец подполковник нашел направление, соединяющее одной линией веху и щит, нажал кнопку. Тотчас на картушке у штурвала выскочил красный значок — теперь рулевой должен был удерживать судно на этом курсе до залпа.

— Веха справа по борту, — закричал сигнальщик.

— С богом! — произнес Чернов и двинул вперед рычаг главной задвижки.

Офицеры и матросы знали, что закрытие задвижки не обязательно приведет к выстрелу. Это только включение креномера, который сам замкнет ток, когда палуба станет горизонтально. Но при решительном жесте Чернова все как-то забыли об этом и ожидали залпа. Его не было. Прислуга у орудий стояла с широко открытыми ртами, чтобы уменьшить давление на уши. Мгновения тянулись. Володя Яковлев даже успел подумать, что в аппаратах что-то сломалось, и тут прогремел залп. Мортиры откатились на платформах и снова вернулись на места. Белые облака быстро поднялись из дул и отлетели назад с ветром. Две черные точки стремительно поднимались в небо, вот они как бы остановились, стали падать и исчезли. Бинокли отыскивали щит. Прямо перед ним встали два фонтана воды. Все шумно выдохнули:

— Накрытие!

— Руль на левый борт! — скомандовал Баранов, и рулевой стал поспешно перекладывать штурвал.

— Заряжай ретирадную батарею!

«Веста», слегка кренясь на борт, плавно развернулась и пошла назад к вехе. Когда бушприт поравнялся с ней, Чернов опять двинул рычаг. Теперь раздался еще более мощный грохот залпа из мортир, и снова все следили за полетом бомб. На этот раз средняя из них пробила щит и разорвалась за ним.

— Ура! — закричал Володя и, забыв о том, что он на палубе военного крейсера, подбросил вверх фуражку. Баранов, затем старший офицер и другие жали руку Чернову. Подполковник чувствовал себя именинником.

Наконец суматоха улеглась, «Веста» легла на прежний курс, штурман Викторов указал хорошее место для якорной стоянки — к западу от Очаковской косы, в полумиле от берега.

— Свистать всех наверх! — закричал вахтенный офицер, мичман Петров. — На якорь становиться!

Боцман повторил его слова и засвистел в дудку. Матросы, шлепая босыми ступнями по палубе, побежали к брашпилю.

— Из бухты вон, отдать якорь! — приказал Петров. Впервые с тех пор, как «Веста» стала военным крейсером, ее якорь с тяжелым всплеском упал в воду и раздался грохот цепи в клюзе. Дали задний ход, чтобы погасить инерцию, вода за кормой вздыбилась, ее струи переплелись, образуя десятки водоворотов. Корабль остановился, потом двинулся назад, якорь забрал песчаный грунт, цепь натянулась… Прозвучал последний звонок машинного телеграфа, и все стихло.

Солнце клонилось к закату, ветер успокаивался, но его легкие дуновения смягчали зной. Офицеры разошлись по своим каютам, спустился с мостика и Баранов, рекомендовав вахтенному офицеру внимательно наблюдать за горизонтом со стороны Одессы — оттуда должна была появиться яхта «Ливадия».

— Немедленно сообщайте мне о любом дыме на горизонте, — добавил он. — Мы уже в море, по которому бродят турецкие броненосцы. Хотя мало вероятно, что они сунутся в лиман, но осторожность необходима.

Прошло около часа. Ветер стих совершенно, и только легкая зыбь медленно покачивала «Весту». Полная тишина царила вокруг.

Сигнальщик, уже несколько минут не отрываясь глядевший в подзорную трубу, сказал мичману Петрову:

— Ваше благородие, кажись, с зюйд-веста дым появился!

Петров поднял бинокль. Сначала он думал, что матрос ошибся и это просто легкое, едва заметное перистое облачко над горизонтом, но потом понял, что то был дым парохода.

Пароход, конечно, не вражеский — мичман знал, что у турок уголь дает черный дым; вероятно, это «Ливадия». Послав с докладом к Баранову, он продолжал следить за дымом, с недоумением соображая, что уже пора бы открыться рангоуту неизвестного корабля, а кроме дыма, на горизонте ничего не видно. Скоро на мостик с биноклем в руках поднялся Баранов, другие офицеры столпились с левого борта на шканцах, подвахтенные матросы собрались на баке вокруг фитиля и кадки с водой. Они курили и строили предположения о подходящем пароходе.

Корабль открылся сразу и совсем неожиданно, как будто вынырнул из лимана. Причина скоро стала понятна — он был выкрашен в цвет морской волны и не имел мачт — над палубой торчали только труба и небольшой флагшток.

Внешность «Ливадии» оживленно обсуждалась на борту «Весты». Для морского глаза того времени отсутствие высоких рангоутных деревьев казалось совершенно диким.

Однако иное подумал старший офицер, сказавший Баранову:

— А ловко они это сочинили, Николай Михайлович. Перекрасились и почти не видны; сняли мачты и, наверное, лишние полузла делают! Не спустить бы и нам хотя бы стеньги?

Баранов взглянул на изящные мачты «Весты» и вздохнул — ведь он начинал службу еще во времена парусного флота.

— Перекрасить корпус мы, конечно, перекрасим, Владимир Платонович, а на стеньги рука не поднимается. Пусть уж стоят, тем более, что как выйдем в море, так и сигнальщика на салинг посадим — все польза! А ходок «Ливадия» отличный. Наверное, самый быстрый сейчас корабль на Черном море. Я слышал, что по 14 узлов дает!

— Верно, но вооружение у нее очень слабое — одна 6-дюймовая мортира. Какой же это крейсер — только для разведок годна.

«Ливадия» стала на якорь саженях в 200 от «Весты», на которой уже подготовили к спуску капитанский вельбот. Едва отзвучал грохот якорной цепи «Ливадии», как Баранов спустился в вельбот, и сильные руки гребцов погнали его к яхте. Командиром «Ливадии» был флигель-адъютант императора капитан 1-го ранга Фома Егорович Кроун, и, конечно, капитан-лейтенант Баранов обязан был первым явиться к нему с визитом и поступить в подчинение.

Он вернулся, и стало известно, что оба судна снимаются завтра в четыре утра и следуют в Севастополь. Владимир Яковлев получил приказание стоять вахту с четырех до восьми утра в машинном отделении. Баранов не забыл своего обещания и заповедей адмирала Бутакова.

Делать было нечего, и Володя тотчас же отправился спать. С трудом разбуженный вестовым в половине четвертого, он выпил чаю, плеснул в лицо из рукомойника и поднялся на палубу. Было темно, но легкое посветление на востоке говорило о близости зари. Огромные звезды еще не померкли и как бы шевелились, мерцая над мачтами в холодном утреннем воздухе. Слегка поеживаясь, Владимир спустился по трапу в машину и застал смену вахты. Пары уже гудели, раздался звонок, и стрелка машинного телеграфа прыгнула на «малый вперед». Пар ворвался в цилиндры, корабль двинулся.

В восемь Володя поднялся на палубу с намерением пойти досыпать, но красота морского утра остановила его. Солнце взошло над низким берегом острова Тендры, бегущим по левому борту; впереди, в легкой дымке, угадывался далекий Тарханкутский полуостров, вокруг расстилалось спокойное море, легкий бриз ласкал лицо…

На фор-салинге сидел сигнальщик с подзорной трубой. Увидев его, Володя сразу вспомнил, что «Веста», наконец, в открытом море. В любое мгновение матрос на салинге может закричать: «По курсу дым!», откроется бронированная громада, и загремят мортиры.

Но пока все было как обычно. Только что окончилась церемония поднятия флага, на вахту заступил младший Перелешин, Баранов принимал рапорты от начальников отдельных частей вверенного ему корабля. По очереди к нему подошли старший офицер, подполковник Чернов, старший штурман штабс-капитан Корольков, старший механик, поручик Пличинский, судовой врач. Все было в порядке.

— Каково давление пара, Гавриил Кондратьевич? — спросил Баранов у Пличинского.

— Держу предельное, как вы и приказывали, Николай Михайлович, — несколько угрюмо доложил механик, как бы обиженный тем, что Баранов может предположить с его стороны недостаток усердия.

— А сколько показал лаг, Михаил Платонович?

— Одиннадцать с половиной! — ответил Перелешин.

— Мало, на «Ливадии», наверное, устали уже за нами тащиться. В Севастополе будем чистить и красить днище. Потеряем еще три дня, зато выиграем пол-узла.

С этими словами он удалился в каюту, приказав вахтенному офицеру быть сугубо внимательным и не упустить появление неприятеля.

Впрочем, предупреждение было излишним. Все, как стоящие на вахте, так и свободные от нее, пристально вглядывались в море, ожидая появления турок.

Но все было спокойно. В глубине Каркинитского залива мирно белели паруса рыбацких судов. Показался берег Крыма, миновали его западную оконечность — мыс Карамрун, высокий, тупой, с красноватой вершиной. К югу побережье стало обрывистым, изредка его прорезали речные долины, покрытые зеленью садов. Около пяти часов Викторов объявил, что скоро Севастополь, и, действительно, на берегу показался серый каменный форт старинной постройки. «Веста» и «Ливадия» легли в дрейф, подняв опознавательные сигналы. Ожидали лоцманский катер, который показал бы им проход среди минных полей, заграждавших вход в гавань. Вскоре, пыхтя, подошел катерок, пуская дым из длинной трубы. Корабли малым ходом двинулись за лоцманом.