Звездный час «Весты»

Глава пятая. Севастополь

«Веста» вошла в огромную бухту, протянувшуюся на восток. Далеко, на самом горизонте, ее замыкали лесистые возвышенности. Рейд был совсем пустынным, только над южным берегом возвышались пять мачт, принадлежащих пароходам, скрытым мысом. С той же стороны на многих холмах рассыпался амфитеатром город. Моряки слышали, что он еще далеко не восстановлен после осады 1854-1855 годов, но издали разрушения не были видны. Город был прекрасен, освещенный солнцем, начинающим склоняться к морю. Его лучи клали глубокие тени на фасады домов.

Прошли каменный форт слева по борту на Константиновском мысу, Володя заметил, что в его амбразурах стоят орудия. За ним, на том же северном берегу, открылся еще один. Но если первый, вытянутый и по форме напоминавший подкову, как бы припал к воде, сторожа бухту, то второй, Михайловский, был солидной двухэтажной длинной постройкой с двумя небольшими башнями по сторонам. В бинокль было видно, что от Константиновского форта к северу вдоль берега тянутся земляные батареи. Заметны были длинные стволы орудий береговой обороны.

Корабли подошли к мысу на южном берегу, покрытому циклопическими развалинами. Володя догадался, что это — остатки форта, взорванного во время Крымской войны. За мысом открылась другая, меньшая бухта, перпендикулярная главной. По ближнему к ним берегу тянулись пирсы, на противоположном виднелось адмиралтейство.

«Веста» миновала пристань, от которой поднималась широкая лестница, замкнутая колоннадой. К ней вплотную стоял двухмачтовый «Владимир», за ним — уже ставший знаменитым «Великий князь Константин». Пока проходили мимо и швартовались, все с любопытством на него посматривали. С виду в этом пароходе не было ничего замечательного — большой, несколько грузных очертаний трехмачтовый корабль с длинным бушпритом, высоким ютом и трубой. Орудий было так мало, что они не бросались в глаза, но зато сразу было видно четыре окрашенных в зеленый цвет паровых катера, стоящих по бортам парохода, по два на каждом. Володя Яковлев успел прочесть их названия на обращенном к «Весте» борту: «Чесма» и «Синоп». Викторов сказал ему, что два других называются «Наварин» и «Минер».

«Веста» стала к пирсу сразу же за «Константином», за ней — «Ливадия». После окончания швартовки (концы заводили за торчащие из пирса старинные орудия, служившие кнехтами) офицеры с понятным нетерпением ожидали приказаний. Всем хотелось нанести визит на «Константин» и ступить, наконец-то, на землю Севастополя, о котором все слышали с детства.

Старший офицер объявил, что команда в этот вечер остается на борту, свободные от вахты офицеры могут посетить «Константин», но отнюдь с пирса в город не удаляться и ждать дальнейших приказаний. Баранов отправился к командиру порта и помощнику начальника приморской обороны Севастополя контр-адмиралу Попандопуло — получить инструкции и разрешение поставить «Весту» в док для очистки и окраски подводной части.

— У меня есть идея, — сказал Перелешин-младший после того, как Баранов, пройдя мимо выстроившихся у трапа офицеров, сошел на берег. Обращаясь к брату, он продолжал: — Дорогой Владимир, ведь ты, кажется, знаком с Макаровым?

— Не так чтобы очень коротко, но знаком, — согласился старший офицер.

— В таком случае, господа, я предлагаю от имени всей кают-компании просить Владимира Платоновича отправиться на борт «Константина» и пригласить к нам на ужин капитана корабля и командиров всех минных катеров. Очень хочется послушать об их боевых делах, ведь согласитесь, что до сих пор ничего подобного не было, а сообщения печати так скудны!

Перелешина горячо поддержал сначала его коллега — минный офицер, лейтенант Жеребко-Ротмистренко, а потом и остальные.

Однако старший офицер колебался:

— А у себя ли он?

— Так пошлем вестового, пусть спросит.

Вестовой вернулся и сообщил, что командир «Константина» на борту. Владимир Платонович одернул сюртук, как-то особенно прямо и чопорно поставил козырек фуражки, строгим взглядом обвел своих подчиненных, которых он с высоты своих тридцати с лишним лет считал легкомысленными юнцами, и решительно спустился по трапу. Ему тоже очень хотелось увидеть Макарова и говорить с ним.

Капитана «Константина» он застал в его каюте за какими-то бумагами. Узнав Перелешина и любезно ответив на его приветствие, Макаров сразу же и без церемоний принял приглашение и объявил себя к услугам офицеров «Весты».

— К сожалению, — сказал Макаров, — командиров катеров сейчас нет на борту — сошли на берег.

В кают-компании его появление вызвало настоящий фурор, все спешили быть представленными и пожать руку знаменитому лейтенанту. Церемонией искусно руководил старший Перелешин, подводя к Макарову офицеров строго по старшинству.

Завязалась беседа, Макаров расспрашивал о «Весте» и ее вооружении. Офицеры описали свой корабль, упомянули о приборах Давыдова. Макаров был заинтересован, но Михаил Платонович не дал ему углубиться в тему.

— Наше оружие на практике не проверено, мы ничего еще не достигли, — сказал он. — Другое дело вы, Степан Осипович, и ваш «Константин». Мы, конечно, читали в газетах о его подвигах, но хотелось бы услышать о них из ваших собственных уст.

— Какие там подвиги, Михаил Платонович, — отмахнулся Макаров, — ведь ни одного настоящего броненосца на дно не пустили. Результаы — только переполох!

— Но и это не мало, — возразил Жеребко-Ротмистренко, — благодаря вам турки не имеют ночью ни минуты покоя. Каждый корабль ограждают бонами, а их английский адмирал Гобарт-паша даже на ходу свои броненосцы какими-то юбками из металлических сетей окружает, как я слышал.

— Не нам оценивать важность дел «Константина» (впрочем, до конечных результатов еще далеко, надеюсь),- добавил старший офицер, — но все мы горим желанием услышать о ваших приключениях.

— С удовольствием. С чего начать, господа?

— С начала! — почти хором ответили присутствующие.

Макаров приступил к рассказу.

— Я перевелся на Черноморский флот с Балтийского, понимая, что война неминуема, и сознавая, что при полном почти отсутствии наших броненосцев в Черном море наступательных действий флотом нам предпринять не удастся, если не применим нечто новое. Этим новым мне казалось создание корабля, вооруженного минными катерами. Удалось заинтересовать этой идеей двух влиятельных наших адмиралов. Вы, наверное, догадались, что я имею в виду Григория Ивановича Бутакова и Андрея Александровича Попова. Они писали Аркасу, рекомендуя меня и мою идею, и поэтому без особой волокиты мне в середине декабря прошлого года дали «Константин»…

Володя Яковлев во все глаза глядел на этого человека, судьбу которого привык уже считать необыкновенной. Внешность лейтенанта также была привлекательна. Лицо овальное, очень высокий лоб, рано начавшая лысеть коротко остриженная голова; большие, несколько навыкате, глаза. Бороды и бакенбардов Макаров не носил, но зато украсил свое лицо большими темно-русыми усами, обрамляющими рот и подбородок. В его речи и манерах не было ничего напоминающего, что он — сын простого матроса. Держался Макаров с непринужденностью уверенного в себе человека.

— Дней за двадцать мы здесь, в Севастополе, окончили переоборудование «Константина» и приступили к минным учениям. Вы видели катера на бортах, они большие и тяжелые. Так вот, постоянными учениями я так натренировал команду (кстати, они, как и вы, — все добровольцы), что добился скорости подъема и спуска катеров в семь минут.

— Степан Осипович, — спросил подпоручик Пличинский,- а пары вы перед спуском заранее готовите? Ведь на это два часа надо.

— На борту «Константина» на подъем паров в машинах катеров тратят не больше 15 минут, — был ответ. — В котлы катеров наливаем воду уже горячей и специальными трубопроводами подаем пар из машины парохода.

— Великолепно! — воскликнул Перелешин-младпшй. — Нам непременно надо устроить то же самое, ведь мы, Степан Осипович, тоже два катера должны, на «Весту» установить.

— Я знаю, — ответил Макаров, — они уже прибыли по железной дороге и ждут вас… Первая наша атака была в конце апреля — пытались взорвать турецкие корабли на рейде Батума, но неудачно. Трос от буксируемой мины намотало на винт катера, а шестовая, которую подвели к самому борту врага, не взорвалась. Нас обнаружили, поднялась стрельба — еле ушли.

— Но я слышал, что севастопольская публика устроила вам при возвращении торжественную встречу,- заметил младший Перелепите.

— Да, и меня это сначала очень удивило. Но потом я понял. Народу понравилось, что флот предпринял действия наступательные, перестал отстаиваться в гаванях, под защитой батарей.

— А теперь расскажите про нападение в Сулине, — попросил старший офицер.

— О, это было уже интереснее, — оживился Макаров, — 27 мая разведка донесла, что там стоят четыре турецких броненосца. «Константин» вышел из Одессы вечером, кроме своих катеров взяли еще два из Одесского порта, вели их на буксире. В два часа ночи пришли на вид Сулина; в гавани увидели три броненосца (они несли огни), и какой-то пароход двигался по рейду. Спустили наши катера, построили двумя колоннами и… с богом! Ночь была темна, безлунна, небо в облаках, сильный ветер и волнение с берега. Только вдали маяк мелькает и огни неприятельские… Катера пошли и сразу же исчезли, растворились в ночи — ни искр, ни шума машин, ничего.

Макаров помедлил, Володя живо вообразил ночную сцену, как будто сам стоял на раскачивающейся палубе «Константина».

— Я отвел корабль миль на пять к северу, где назначил встречу катерам. Стоим, ждем, слушаем. По-прежнему тихо. Вдруг в порту — беспорядочная стрельба, потом взрывы — один, другой, опять пальба, потом стихло. На рассвете вернулись «Синоп», «Наварин» и «Минер». Доложили, что вторая колонна раньше их ворвалась на рейд, слышали два взрыва, на катера пошел турецкий броненосец, пришлось уходить.

Через полчаса вернулась «Чесма» с пробоинами от пуль и картечи. Ей атака тоже не удалась — опять намотало провода буксируемой мины на винт. Быстро светало, надо уходить, а других катеров нет. Наконец появился катер лейтенанта Владимира Рожественского (его потом назвали «Сулин»). Полузатопленный, труба в пробоинах, но все целы. Рождественский сообщил, что взорвал свою мину под бортом броненосца, но результатов не знает. Последний катер — лейтенанта Пущина — так и не вернулся. Мы ждали его до восьми часов, нас заметили из Сулина, пришлось взять курс на Одессу.

Кают-компания была захвачена рассказом.

— А что случилось с Пущиным? — этот вопрос прозвучал одновременно со всех сторон.

— В плену со всем экипажем, — ответил рассказчик, — недавно получил от него письмо. Ему удалось подойти к броненосцу, который оказался окружен сетевым боном. Сеть намотало на винт, катер стал, они подали шест на всю длину, включили мину. Взрывом залило машину, и катер оказался без движения в мертвой зоне, под самым бортом врага. Освободили винт, пошли по мелководью к выходу в море. Совсем рассвело, пули стучали по обшивке, турецкий пароход шел параллельным курсом и беспрерывно стрелял. Снаряд разорвался у борта, машину опять залило, и она стала окончательно. Затопили катер, надели пробковые пояса и бросились за борт. Турки вытащили людей из воды, относятся хорошо и даже с почтением.

Рассказчик умолк, наступила тишина. Простой рассказ Макарова произвел на офицеров сильное впечатление. Володя Яковлев спрашивал себя, смог бы он быть так хладнокровно храбр, как Пущин, Рожественский и другие?

Молчание первым нарушил старший офицер:

— А в какие предприятия пускался «Константин» в истекшем месяце, Степан Осипович? — спросил он.

— Ничего замечательного совершить не удалось. Были в крейсерстве, 8 июня у мыса Кремне, в 80 милях западнее от Синопа, поймали четырех парусных «купцов». Команду — на берег, а корабли сожгли. Я не решился их буксировать в Севастополь через все Черное море и лишился призовых денег. Но все-таки туркам — урон. А вот теперь стою в Севастополе с «Владимиром», ждем вас и «Ливадию». Главный командир телеграфировал соединиться и совершить крейсерство.

— Прекрасно! Великолепно! — раздались голоса, все были рады совершить плавание с прославленным «Константином».

— Степан Осипович, — спросил Жеребко-Ротмистренко, которого как минного офицера больше всего интересовали результаты налета на Сулин, — удалось ли Рожественскому или Пущину утопить броненосец?

— Точно сказать не могу. Турки объявили, что атака была неудачной, но как они умеют врать, мы знаем. Пущин, правда, сам признает, что взорвал свою мину преждевременно, но Рожественский положительно утверждает, что включил ток не раньше, чем шест уперся в борт броненосца. На следующий день туда отправился на разведку «Аргонавт». Его командир сообщил, что один из броненосцев сильно осел в воде. Глубина у Сулина небольшая, наверное, поврежденный корабль не утонул только потому, что лег на дно.

Вошел вестовой и сказал старшему офицеру:

— Ваше благородие, капитан вернулись с берега и просят вас к себе.

— Владимир Платонович, — обратился к Перелешину Макаров, — передайте Николаю Михайловичу, что я покорно прошу разрешения засвидетельствовать ему свое почтение.

— К чему такие церемонии, Степан Осипович; пойдемте, Баранов будет очень рад вас видеть.

Они вышли из кают-компании.

Оставшиеся офицеры оживленно обсуждали рассказ Макарова. Вскоре вернулся старший офицер и сообщил, что завтра с утра «Веста» будет втянута на эллинг для окраски и очистки подводной части.

В шесть утра Владимир проснулся от топота ног по палубе, шума работающих механизмов, раздававшихся команд. Но молодость спит крепко — он отвернулся к стене, закутался в простыню и спокойно проспал до подъема флага. В восемь сменился с вахты Андрей, и они договорились после завтрака отправиться осматривать Севастополь. Вбежал матрос-вестовой с сообщением, что «с моря турок пришел».

— Так почему же с батарей не стреляют? — спросил Андрей.

— Не могу знать, ваше благородие, должно, заманивают на мины, — ответил сообразительный матрос.

Братья поднялись на палубу, где уже собралось большинство офицеров. «Веста» стояла на суше, вытащенная на специальных тележках по наклонной плоскости слипа. По бортам ее подпирали бревенчатые клети. В море виднелись неясные силуэты четырех чужих кораблей.

— Очень далеко, — определил Чернов, долго рассматривая врага в бинокль, — миль шесть или даже восемь.

— А как далеко простираются минные поля? — спросил Кротков.

— Думаю, тысячи на две с половиной саженей, — ответил младший Перелешин.

— Это в пределах огня корабельной артиллерии и, если они подойдут поближе…

В это время Володя, завладевший биноклем Чернова, увидел, что самый большой из турецких кораблей — трехмачтовый броненосец — вышел из ряда и медленно двинулся ко входу в бухту.

С палубы «Весты» заметили, что у ее соседей по вчерашней стоянке — «Константина», «Владимира», «Ливадии» и у минных катеров из труб повалил дым — поднимали пары.

— Эх, не вовремя мы на берег вылезли! — громко выразил общие чувства младший Перелешин. — Сейчас другие корабли выйдут в море навстречу туркам, а мы сиди тут!

— Не торопитесь, господа, — послышался голос Баранова, присоединившегося к наблюдателям, — наши коллеги не пойдут в море. Береговые батареи живо отгонят турок. Да и весь этот визит не более чем разведка. Его англо-турецкое превосходительство адмирал Гобарт-паша просто желает прощупать наши батареи. А вперед двинулся, должно быть, его флагманский корабль «Ассари-Тевфик».

На батареях пробили тревогу, видно было, как на них изредка вспыхивали солнечные зайчики — на неприятеля наводили дальномеры. Не доходя границы минных заграждений, броненосец остановился. Над его баком взвился белый шар дыма, вытянувшийся потом вверх в виде фестона. Долетел звук выстрела из крупнокалиберного орудия, и далеко на Северной, у Братского кладбища, поднялся дымок разрыва. Батарея у Константиновского форта ответила залпом из 6-дюймовых мортир, но бомбы легли с большим разбросом. Потом прогремел одиночный выстрел, который Чернов по силе звука определил как принадлежащий орудию 11-дюймового калибра. За кормой броненосца возник большой столб воды. Опять над его баком поднялось облачко дыма, и другой снаряд упал на Северной, но уже ближе к батарее. С нее снова громыхнуло, и новый фонтан встал перед носом врага.

— В вилку взяли, — обрадовался Володя, — следующим накроют!

Но, похоже, и Гобарт-паша ясно понял такую возможность. Корабль взял ход и стал отворачивать, третий снаряд с берега упал так близко, что водяной столб обрушился на палубу броненосца. Он поспешно прибавил скорость, вышел из зоны огня и присоединился к отряду. Турки постояли еще немного в бездействии и ушли в сторону мыса Фиолент. Толпы зрителей, собравшиеся на Павловском и Николаевском мысах, на развалинах взорванных батарей, тоже разошлись.

Было около 11 часов, и солнце уже пекло.

Братья Яковлевы решили переправиться через бухту на Графскую пристань и погулять в городе.

Поднимались по широкой лестнице, в основании которой лежали два мраморных льва. Шагая по широким, пологим ступеням, юнкер и прапорщик невольно подтянулись, расправив плечи. Они не могли не знать о блестящих офицерах, проходивших здесь, о знаменитых адмиралах, начиная с Ушакова, спускавшихся по этой лестнице к своим катерам, готовым унести их на мостики боевых кораблей.

Миновав многоколонный, иссеченный осколками портик, они пошли влево по широкой улице, сквозь мостовую которой пробивалась трава. По сторонам стояли разбитые дома.

— Медленно восстанавливается Севастополь, — вздохнул Володя.

— Нет флота — нет и города, — ответил Андрей, — но скоро все изменится. Государь еще в 1871 году объявил, что намерен возродить Черноморский флот. Пока, правда, сделано мало, но эта война уже доказала, что без флота на Черном море России не обойтись.

По длинной каменной лестнице они поднялись на вершину Центрального холма. В стенах домов торчали ядра, от них вниз по белому камню шли ржавые подтеки. Развалины ослепительно сверкали, обмытые двадцатилетними дождями. Вокруг не было ни души, только сильный южный ветер пел среди камней разрушенных стен. Впечатление нереальности окружающего усиливала колоннада античного храма, видневшаяся через развалины. До горизонта за входными мысами расстилалось пустынное море, обрамленное справа и слева желтыми, выжженными берегами. Безмолвно и безлюдно было вокруг, на воде тоже ничего не двигалось, корабли у Графской были скрыты склоном холма, только на Корабельной стороне в эллинге стояла «Веста», и рабочие, как муравьи, суетились вокруг нее.

Андрей продекламировал недавно прочитанные стихи:

— Здорово, — откликнулся Владимир, — кто автор?

— Немирович-Данченко, он был недавно в Севастополе.

— А у Некрасова, мне кажется, лучше:

— Господи, а сколько здесь народу положили, Андрюша, подумать страшно. И наших и неприятелей. Говорят, тысяч по сто с каждой стороны. Да ведь здесь вокруг все сплошные кладбища, — он обвел рукой горизонт.

Два кладбища хорошо просматривались с их наблюдательного пункта. Оба они были на Северной стороне — одно за Михайловским фортом, другое — Братское, правее, на холме. На его вершине четко выделялась пирамида-памятник с каменным крестом наверху.

— Если завтра не выйдем в море, то обязательно пойдем туда, — сказал Андрей. — А теперь предлагаю пройтись по бульвару.

— Где ты видишь бульвар?

— А вот он, под нами.

Действительно, на уступе холма были видны темно-зеленые купы деревьев. Бульвар показался оазисом среди выжженной солнцем пустыни разрушенного города. Его запорошенные пылью деревья давали скудную тень, посыпанная песком широкая аллея вела в сторону моря. Ее замыкал памятник, окруженный чугунной оградой.

Массивная каменная пирамида возносила к небу чугунный античный корабль с загнутыми кормой и носом, под которым выступал таран.

На постаменте с одной стороны читалось: «Казарскому», с другой — «Потомству в пример». В тени памятника стоял морской офицер, сняв фуражку, он отирал платком пот с высокого белого лба.

— Наш командир, — шепнул Владимир.

Баранов увидел их и приветливо помахал рукой. Прапорщик и юнкер нерешительно подошли, не зная как вести себя с ним во внеслужебной обстановке.

Но капитан-лейтенант держался просто.

— Осматриваете местные достопримечательности, молодые люди? В Севастополе есть что посмотреть. Когда-нибудь здесь поставят много памятников недавней обороне. Но мне, признаться, больше всего хотелось посмотреть на этот.

— Не зря его поставили, — осмелился заметить Владимир, — ведь немыслимый был бой. Маленький бриг и два линейных корабля!

— А ведь «Меркурий» в конечном счете победил, — добавил Андрей, — действительно, невероятное мужество.

— И какая надпись! — продолжал восхищаться памятником Баранов. — «Потомству в пример»! Не правда ли, это прямо нам адресовано, господа? Дай бог, чтобы «Весте» довелось совершить нечто подобное.

Назавтра стало известно, что окраска «Весты» будет окончена только к вечеру, поэтому все были свободны. Андрей и Владимир отправились на Северную сторону.

Яличник был худ, обожжен солнцем и босоног. Он неторопливо наваливался на большие, плохо обструганные весла. Бухта в этом месте была в ширину с версту и простиралась в глубь берега еще верст на шесть. На всем этом огромном пространстве воды точками виднелись несколько яликов.

Владимир смотрел на пустынные бухты и мысленно рисовал на них громады парусников, юркие пароходы, снующие между ними вельботы. Но этот флот безвозвратно сгинул, затоплен. Впрочем, если бы он и сохранился, то все равно его пришлось бы использовать в лучшем случае только как учебные суда, блокшивы или плавучие тюрьмы. Пар, броня и винт вытеснили парусники, и никогда уже они не вернутся.

Ялик ударился о дряхлый причал, над которым вздымалась круглая башня Михайловского форта. В море он смотрел узкими амбразурами, а со стороны берега был похож на большой, но несколько суровый дворец со множеством окон по фасаду. Из амбразур уже не смотрели жерла пушек, они не годились для современных орудий, но на плоской крыше стояло несколько 6-дюймовых мортир.

От укрепления берег полого поднимался, и здесь, среди выжженной степи, белела невысокая ограда, за ней виднелись кресты надгробий. Они вошли внутрь и стали бродить от памятника к памятнику по утрамбованным гравийным дорожкам, читая скупые слова эпитафий.

«Лейтенант Батьянов, умер от раны», «Капитан 2-го ранга князь Ширинский-Шихматов, семь с половиной месяцев командовал артиллерией пятого бастиона», «Лейтенант Ивашкин…» Лейтенант, лейтенант…

— Здесь одни моряки! — невольно шепотом произнес Владимир.

— Нет, но большинство, — ответил Андрей, останавливаясь у невысокого монумента. На нем значилось: «Военный инженер поручик Андрей Раненский. 17 мая 1855 г.»

— А рядом опять моряк, — прочел Владимир,- «Капитан-лейтенант Пантелеймон Кандащри, умер от ран 31 октября 1854 года».

Но значительно больше было безымянных могил, на которых еще сохранились кресты из пустых бомб.

— Братские могилы, матросики здесь лежат. Наверное, сотнями, а то и тысячами, — прошептал Володя. — А ведь они бы и до сих пор могли жить, — добавил он, и мысль о собственной смерти, еще неведомая его молодому сознанию, шевельнулась в душе.

Подул легкий горячий ветерок.

— Тише, — сказал Андрей, — слушай!

В воздухе пронесся тихий протяжный заунывный звук, то усиливающийся, то почти замолкавший, когда ветер стихал.

— Что это? — спросил с суеверным ужасом Владимир, крестясь. — Как будто души убитых поют!

— Это бомбы, — объяснил Андрей, не менее взволнованный, — ветер попадает внутрь и поет. Представляешь, как жутко здесь в ветреный зимний вечер!

…Вернувшись, они узнали, что окраска «Весты» закончена, утром она будет спущена на воду и к подъему флага все должны быть на борту. Чернов сообщил:

— Завтра берем уголь, а послезавтра на заре выходим в крейсерство. Цель его известна только командиру «Ливадии», капитану 1-го ранга Кроуну. Он старший по чину и, значит, будет командующим нашего отряда. А знаете ли, что минные офицеры получили катера? Они называются «Птичка» и «Пташка». Перелешин-младший и Жеребко-Ротмистренко сегодня целый день на них упражняются — бочки в гавани шестами атакуют. Конечно, без мин.