За три войны до…

Эпизод 1

Моя лихорадочная, кое-где истеричная деятельность в мае-июне 1941 года не прошла для меня даром. Осознав, что случился «фальстарт», я, буквально, сдулся. Да, будто воздух выпустили. Руки опустились и делать не хотелось вообще ничего, как бы это ни было нужно. После мобилизации и сверхнапряжения организма наступил закономерный откат. Старался не показывать, но у товарищей в Управлении, в Наркомате, в Совнаркоме, у самого Сталина, после 22-го числа единомоментно прошло наваждение, которое я создавал своей кипучей активностью, тяжёлыми пророчествами и эксцентричными выходками. Всем всё стало понятно и ясно, в том числе и моё душевное состояние. В такие моменты проявляется истинные отношения и, к моему удивлению, ни с чьей стороны не последовало попыток подтолкнуть пошатнувшегося, во всяком случае, явных. Не слышалось насмешек и ехидства. Даже маршал Кулик, с которым мы не один зуб друг на друга вырастили, только слегка похлопал по плечу во время случайной встречи в коридорах Наркомата и неуклюже попытался утешить:

— Ну, ничего, ничего…

В общем, выперли меня в июле в отпуск, направив лечить нервы в крымский санаторий. Со всей семьёй. Дома, на хозяйстве, осталась одна Ядвига, даже не попытавшаяся скрыть радости от свалившейся на неё свободы. Ух, чувствую, разгуляется, пока глава семьи в отъезде! Дело молодое и наставления тут бессмысленны и бесполезны. Всё равно не послушает и попытается оторваться «по полной». Понимая это, ключи от «Тура», «Газика» Полины и знаменитого красного мотоцикла я забрал с собой. Но к Вяхру, конечно, замок зажигания не пристроишь. Кася с Яжкой нашли с конём взаимопонимание, смекнув, что главное — не разговаривать при нём по-польски. От одного этого вороной тут же начинал яриться.

От ГАБТУ «ключи» с собой в отпуск тоже не возьмёшь, но вместо себя я оставлял на посту серьёзного товарища, на которого вполне можно положиться. Мой прежний зам, генерал-майор Жуков на волне Большой игры «выплыл», получил генерал-лейтенанта и был назначен командиром в 5-й танковый корпус. Ещё бы! Фактически, при мне во время Игры он был «военспецом», как офицеры старой армии при командирах-комиссарах Гражданской. Генерал-полковник Любимов рулил в стратегическом масштабе, «водя руками» направо-налево в масштабах танковых групп. Генерал-майор Жуков облекал концептуальные мысли начальника в чеканные строки боевых приказов, координировал взаимодействие Групп армий и ТГр, если складывалась острая обстановка, вмешивался на уровне штабов военных округов, прямо отдавая приказы о действиях отдельных, управляемых ими, корпусов и армий. Вдобавок, вся «послеигровая» работа, обзоры и отчёты, как главного штаба «синих», так и по ГАБТУ, легла на его плечи. Это был громадный объём, взгляд с двух сторон, ценнейший материал, на основе которого шло планирование Генштаба. От меня, чтобы «реабилитировать» своего зама, потребовалось лишь пару раз обратить на эти факты внимание.

Втайне я надеялся, что генерал-лейтенант Бойко будет, с повышением, назначен ко мне. Но, как не «давил» я это дело, видимо, переборщил и мне решили не потакать. К тому же, собирать «дружков» в одном месте, скорее всего, посчитали опасным с точки зрения «авантюризма». Поступили по-другому. Бойко поехал в Киев, принимать АБТУ округа, а мне в Москву оттуда прислали генерал-лейтенанта Федоренко, что было для меня тоже хорошо. Во всяком случае, за всё время моей службы на посту начальника ГАБТУ РККА с подчинённой структурой КОВО у меня никогда не возникало никаких проблем. Хоть и сдавали-принимали дела мы с Яковом Николаевичем всего пару дней, но в том, что всё по Управлению будет в порядке, я не сомневался. За исключением дисциплины. Отходняк после напряга, который я устроил всем, без исключения, советским танкистам, будет не только у меня. «Чудеса», как подсказывает жизненный опыт, практически неизбежны. Придётся новому заму, что поделать, отдуваться и расхлёбывать кашу, что я заварил.

Вот так. Получил месяц отдыха вместо ожидаемых тройки-четвёрки лет кровавой мясорубки. Но расслабиться всё равно как то не получается, когда знаешь, что происходит на другом берегу Чёрного моря. Ума не приложу, чем могли шведы и турки Гитлеру так насолить, что он на них попёр! Вроде, и те, и другие сотрудничали с ним вовсю, не забывая свой коммерческий интерес. Да, с англичанами они тоже предпочитали не ссориться, Анкара с Лондоном даже договор 1939-го года имела. Но всё же, одно дело иметь, другое — выполнять. Ведь буквально всё, что Германия могла взять в Турции и Швеции, всё и так ей было доступно без всяких войн!

А что теперь? Ладно, Стокгольм быстренько сдался, когда через границу на юге танки попёрли, а через северные перевалы — горные стрелки. Шведская армия и флот, фактически, не участвовали даже, оставшись в пунктах постоянной дислокации. Разогнали риксдаг, запретили компартию, сформировали новое нацистское правительство из членов SSS, Шведского социалистического собрания, во главе с его лидером, Свен-Улофом Линдхольмом. Делов-то! Так, постреляли для виду, сразу же записавшись в союзники. Тут, скорее, удивительно, что это без всякой войны не произошло. При том, что у шведов в нацистских партиях состояли не только члены государственной и буржуазной элиты, но и королевской фамилии. Зато немецких оккупационных войск набилось на вновь захваченную территорию, будто там сопротивлялись, как турки.

Да, кто-кто, а сыны Ататюрка во главе с Инёню показали всем, как Родину любить. Признаться, я не ожидал от них многого, помня двухсотлетнюю историю русско-турецких войн. Но, спустя месяц после начала агрессии Гитлера, битва гремела всё ещё в Европе. Стамбул-Константинополь-Царьград отчаянно защищался. Бои шли на городских улицах, на остатках древних крепостных стен, среди памятников архитектуры. Это был какой-то «Сталинград» с переправой через пролив на рыбачьих лодках подкреплений, с артподдержкой с анатолийского берега, с кровавыми рукопашными схватками за каждый дом, каждый этаж.

Понятно, Инёню объявил газават, но вместе с мусульманами, плечом к плечу и вооружившись чем попало, дрались православные греки и прочие народности бывшей Оттоманской империи. При этом, турецкие армейские части во Фракии были давным-давно раздавлены, а позиции оборонялись разнообразными дружинами ополченцев.

Турки сумели отразить или блокировать две попытки десанта в Малую Азию. В районе Измира, со стороны островов Додеканес, итальянцы, высадившись, так и не сумели прорваться вглубь континента, несмотря на канонаду союзных флотов. Создавалось впечатление, что эта операция по противодействию десанту была у турок в деталях отрепетирована с опорой на опыт Галлиполи.

На черноморском же побережье десант сорвал турецкий флот. Его флагман, линейный крейсер «Явуз» спрятанный от Мировой войны в Мраморном море, умудрился пережить первый налёт на главную ВМБ. Гитлеровцы его явно недооценили или, может, из эмоциональных соображений, хотели сохранить бывший «Гебен» для себя, или просто у них было слишком мало сил. Но, в итоге, на эту цель выделили совершенно негодные средства в виде неполного штаффеля «Штук», вооружённых фугасками. А «Явуз», только-только весной закончив последнюю модернизацию, получил, вместо десятка одноствольных английских Пом-Помов, шесть спаренных 25-мм дизель-гатлингов советского производства. Так как действия на суше начались чуть раньше, в темноте, когда не могла ещё действовать авиация, то зенитки успели прогреть, а развести пары в котлах — нет. Но и стоя на бочках в Буюкдере, на виду всего старого посольского района Стамбула, ветеран Первой мировой сумел постоять за себя, сбив троих налётчиков и до мокрых штанов напугав остальных. Отделавшись исцарапанными близкими разрывами бортами, «Явуз» скрылся в Чёрном море, уйдя на восток. А потом, спустя неделю, в самый неподходящий момент, материализовался в ночи, как бешеный кабан вломившись в самую гущу БДБ, тараня и изрыгая огонь из всех стволов прямой наводкой. Свои две, полностью заслуженные, торпеды с болгарского катера он получил и едва смог отползти обратно, но дело было сделано. Потери в людях, вооружении, а главное, в десантных баржах, вынудили немцев временно отказаться от тактики «каботажного наступления» до тех пор, пока по Дунаю не спустятся новые БДБ. Босфор же, на азиатском и, кое-где, европейском берегах которого всё ещё сидели турки, успели заминировать, используя для этого самые разнообразные посудины.

На южном фронте, в Сирии и Месопотамии, Роммель, получивший небольшие подкрепления, очень скоро понял, что война в пустыне и война в горах — очень разные вещи. Да, турецкая армия застряла на уровне Первой мировой почти во всём. Почти. Но у неё оказались противотанковые пушки в количестве, аж два десятка стволов на дивизию. В основном это были французские 25-миллиметровки, старые советские 37-мм 1К и, из последних поставок, особенно понравившиеся своей лёгкостью и разборностью, благодаря чему их можно было возить во вьюках, советские батальонные 25-мм ПТП.

СССР с самого основания Турецкой республики был одним из поставщиков вооружений для неё. Раньше, в 20-х из «революционных» соображений, а сейчас, перед Великой стройкой, все средства заработать на внешнем рынке были хороши. Батальонных ПТП у нас после двух лет «военного производства» был избыток, снарядов — завались. И те, и другие оказались очень милы, по сравнению с возможными конкурентами, тощему турецкому кошельку. Заодно южным соседям достались и последние наставления, составленные после прошлогоднего расстрела «немцев» на Красноармейском полигоне.

Горный рельеф, леса и коварная привычка турок располагать свои ПТП так, чтобы они били в борта и корму, лучше всего на обратных скатах и крутых склонах, заставила немецкий танковый таран забуксовать. Прорваться сходу на Анатолийское нагорье, где вермахт мог использовать своё преимущество в мобильности, не удалось. А в горной войне в отрогах Восточного Тавра турки и немцы были равны. За первых было преимущество «родных стен», численность и фанатизм, вплоть до самопожертвования, за вторых — огневое превосходство и господство в воздухе. Но, если у обороняющихся «плюсы» мало зависели от подвоза, то агрессор вынужден был считаться с пропускной способностью сирийских портов и местных дорог, которую ещё больше снижали всевозможные партизаны.

Расовая теория, пренебрежение к завоёванным народам и временным союзникам, как и в «эталонном» мире, сыграли с Гитлером злую шутку. Войдя в Иерусалим, немцы «прижали» в пользу католиков и протестантов не только православных христиан, с которыми воевали в Югославии и Греции, но и мусульман, возомнив себя «крестоносцами». Символика на фашистской технике только возбуждала историческую память и национальные традиции местного населения. Что касается евреев, то едва утвердившись в Палестине, нацисты принялись опустошать европейские концлагеря и гетто, «окончательно решая вопрос». Их всех должна была заменить одна большая резервация на берегах реки Иордан, в которой «презренные паразиты» вынуждены были бы выживать самостоятельно и заниматься производительным трудом. Арабов, разумеется, спрашивать никто и не думал. Если прежде, зная об отношении немцев к иудеям, они поддерживали фашистов и, бывало, помогали Роммелю по мере сил, то теперь всё изменилось с точностью до наоборот. Тыловые колонны, особенно в горных районах, стали подвергаться нападениям, что вынудило выделить силы против повстанцев. Воистину, так восстановить против себя абсолютно всех, даже бывших непримиримых противников, надо уметь! Но идеологам нацизма было на всё глубоко наплевать. Унтерменши должны покориться или умереть! Расплачиваться же за такую недальновидную политику пришлось «белокурым бестиям» в окопах.

Уж кто-кто мог радоваться такому обороту, так это Черчилль. Какое-то время хоть за Аден, Бахрейн и Сокотру можно было быть относительно спокойным. Ожидаемый всеми штурм Британских островов тоже пока не состоялся, хотя группировка десантных средств и войск на берегах Ла-Манша и Северного моря по-прежнему висела Дамокловым мечом. Трудно сказать, почему Гитлер до сих пор не решился. А ведь мог бы! Более того — должен был одним ударом закончить атлантическую войну! Но нет, осада продолжалась. Генерал-адмирал Кожанов высказал догадку, что немцы используют Британию как приманку, ставя атлантических союзников перед необходимостью её снабжать, тратить на это огромное количество ресурсов.

Во-первых, после пополнения эскадры адмирала Маршалла линкором «Бисмарк», вступившим в строй весной 1941-го года, а также формирования второй эскадры под флагом Лютьенса из бывших французов типов «Бретань» и «Курбэ» плюс флагманский «Шеер», союзный флот вынужден был направлять в охранение конвоев абсолютно все свои линейные корабли. И даже это не могло дать гарантий безопасности. Во-вторых, огромные конвои было невероятно сложно защитить от атак субмарин, которые с каждой проводкой причиняли всё большие и большие потери. Последнее время они взяли моду всплывать по ночам в надводное положение посреди огромного строя транспортов целыми «волчьими стаями» и вели себя точно серые хищники в отаре овец. Чтобы бороться с этой напастью, нужно было иметь радары на кораблях эскорта, желательно всех, а не только на линкорах и некоторых крейсерах. Послезнание подсказывало мне, что подобного уровня развития конвойных сил, союзники, в куда лучших условиях, достигли лишь в 42-43-м году. К этому сроку защищать с помощью радаров будет попросту некого! Не останется тоннажа и никакой серийной постройкой калош типа «Либерти» потерь не восполнить. Просто потому, что мальчики Деница, судя по нашим сведениям о количестве лодок и статистике потерь судов, успевают за ночь результативно расстрелять весь торпедный боекомплект и безнаказанно скрыться! Долго ли выдержит такую войну экономика США и Англии? Очевидно, нет. Быстрее только прямой штурм Британских островов, но, может, Гитлер всё ещё рассчитывает заполучить Штаты и Англию в качестве союзников? И именно поэтому смотрит сквозь пальцы на «негритянскую войну» — продвижение Черчилля в Африке к северу от экватора через французские колонии? Ведь ещё чуть-чуть и всё вместе всё равно окажется в его «копилке». Кто из бывших стран Антанты окажется владельцем той или иной местности — не важно.

Другое дело — японцы. Изолировав Азию на море, в отличие от стратегии «эталонного мира», они не попёрлись к Бирманской дороге через джунгли. Первую скрипку в стратегии страны Ямато играл флот и армия вынуждена была действовать в рамках военно-морской логики. Вместо наступления на суше — захват ключевых точек, портов, десантом и оборона плацдармов армейскими подразделениями. Таким путём был захвачены и превращены в ВМБ все гавани на западном побережье Австралии от Дарвина до Эсперанса, что окончательно изолировало самый маленький континент от остальной Британской империи и США. Местные пытались одновременно отбить и Перт, и Дарвин, в которые упирались линии железных дорог, но безуспешно. В полупустынях Австралии японская армия, готовившаяся воевать в Монголии, чувствовала себя вполне уверенно и превосходство в воздухе также было на её стороне. Прочно обороняясь, она предоставляла гайдзинам свободу нести потери в отчаянных, но бессмысленных атаках на пулемёты, без поддержки танков, авиации и артиллерии. Могла бы, наверное, и наступать. Но зачем, если противник готов, ради золотых приисков, ослаблять сам себя, облегчая самураям дальнейшие завоевания?

В Южной Азии японцы, обжегшись в Китае, действовали более хитро. Захватив только Рангун в Бирме и обезопасив Молуккский пролив, они этим и ограничились. Зато из захваченных в плен в Малайе, Сингапуре и Рангуне индусов сформировали и вооружили «Освободительную армию», вручив её непримиримому борцу с британским колониализмом Субхасу Чандре Босу. Авторитет его среди соотечественников не уступал, а скорее, превосходил авторитет Ганди и Неру. Ведь он был сторонником бескомпромиссного вооружённого сопротивления колонизаторам вплоть до завоевания Индией полной независимости. Дважды был председателем национального конгресса и вышел из него, основав своё движение «Вперёд!» после начала Второй мировой войны, когда Ганди выступил за сотрудничество с британцами во имя общей победы. Конечно, англичане, вступив в войну, сразу закрутили гайки и стали бросать всех, кто не поддержал Ганди, в тюрьмы. Бос бежал через Афганистан сперва в СССР, а после Гавайского сражения — в Японию. В принципе, его бы устроила бы любая воюющая с Англией страна, которая могла помочь его планам, но Гитлер здесь сам себе подсуропил политикой «общеевропейских колоний». Видеть Индию колонией Субхас Чандра Бос больше не желал.

А что же японцы? Правительству Тодзио «эталонного» мира стоило бы поучиться у премьер-министра адмирала Инеи! Если бы это было возможно! Разница «морской» и «армейской» политики была налицо. Этот позиционировал себя освободителем Азии от колониалистов-гайдзинов, если это могло сэкономить силы, признавал независимость бывших колоний и даже сам основывал новые государства. Обговаривая необременительные условия, тут же закреплявшиеся письменными соглашениями. Так произошло с Филиппинами, Малайскими султанатами, Тайландом, островными государствами на территории Индонезии «эталонного» мира. Договоры в каждом конкретном случае имели свои особенности, но главные общие положения были жёсткими. Все без исключения признавали себя подданными или вассалами (при монархической форме власти) Императора. Все входили в «Азиатскую сферу сопроцветания» с особыми условиями торгово-хозяйственных отношений внутри неё и вовне. Все государства «Сферы» обязывались иметь единую внешнеполитическую (за пределами «Сферы») позицию, которую вырабатывал Высший Императорский совет глав государств, а утверждал сам Император. Морская оборона «Сферы» возлагалась исключительно на Объединённый флот, который финансировался общими усилиями всех государств «Сферы» в одинаковой пропорции к бюджету. Причём, так, «как надо», а не так, «как можем». За исключением самой Японии. Она своими деньгами распоряжалась, как хотела. В остальном участники «Сферы» были автономны и независимы, имели свои внутренние законы, армии и все прочие атрибуты государства. Фактическое японское господство, таким образом, подавалось как форма равноправного союза.

Устраивал ли такой вариант Боса? По видимому, более чем! Во всяком случае, он не терял времени, сформировал в считанные дни «правительство Индии», сочинил флаг и подписал договор от имени всех, пока ещё остающихся под пятой англичан, индусов. И тут вчерашнему одинокому беглецу-социалисту, которого не оценили в СССР, попёрло! Оружие (у англичан же и захваченное), бывшие пленные, добровольцы из индусов, проживавших в Малайе и бывших голландских колониях! Сколотив армию в двадцать тысяч (фактически — дивизия четырёхполкового состава), Субхас Чандра Бос посчитал этого достаточным для начала и высадился с ней не где-нибудь, а вблизи Калькутты, родного для себя города, где имел огромное влияние, особенно среди бедноты. Вряд ли скороспелая «Освободительная армия» выдержала бы сражение с колониальными войсками, сформированными из тех же индусов под командованием «белых» офицеров, но этого и не требовалось. Восстание вспыхнуло, подобно пороху, в который попала искра. Имперские войска были буквально парализованы, вынуждены отбиваться от, зачастую, безоружных «бунтовщиков», сами разлагаясь, при этом, под их влиянием.

В Южной Азии, по Ленину, война империалистическая переросла в войну гражданскую, стремительно набирая обороты. Японскому флоту оставалось лишь подбрасывать в костёр дровишки в виде оружия, боеприпасов и продовольствия. Последнее было даже важнее, нежели винтовки и патроны. Многомиллионная Индия была не в состоянии сама себя прокормить. С прекращением подвоза извне, в регионе начался голод. И тот, кто мог предложить горсточку риса в день, сразу получал огромное преимущество в противостоянии.

Эпизод 2

— А как же СТТ? Как быть с ними? — задал вопрос Сталин, примостившийся, явно не по рангу, в дальнем углу.

— Судя по гибралтарским фото, шасси то самое, что мы осматривали на полигоне. То есть машина 150–200 тонн с тысячесильным мотором и электротрансмиссией. При таких характеристиках марш она будет совершать со скоростью пехоты и все речки форсировать только вброд. Тяжёлая моторизованная артиллерия, которую могут придать танковым группам, на мой взгляд, более опасна. Но и в том, и в другом случае, темп наступления мотомехчастей противника мы собьём. Заставим их прогрызать себе дорогу наравне с обычной пехотой. И нести потери, — вынес я своё, «танкистское» суждение.

— Вы тоже, товарищ Карбышев, считаете строительство укреплений в ДМЗ, с военной точки зрения, оправданным?

— Не совсем, товарищ Сталин. Проведённая подробная инженерная разведка всей ДМЗ выявила множество удобных позиций, связанных с историческими крепостями, которые было бы разумно укрепить. Но есть соображения «против». Во-первых, это фактор времени. Даже приступив к постройке прямо сейчас, с начала августа, до конца сезона не успеем ничего, кроме рытья котлованов. Во-вторых, вопрос вооружения. УРовское вооружение ГВИУ может выделить только за счёт Главной оборонительной полосы по восточной границе ДМЗ. И оно не может превышать 82-мм калибра, что полностью обезоруживает узлы обороны и изолированные крепости перед тяжёлой артиллерией противника. И третье — гарнизоны. Кто будет эти узлы оборонять, если количество войск в ДМЗ ограничено?

— Всё это можно решить, — влез я со своим особым мнением. — Если котлованов нароете, то армейские АТРБ броневых ДОТов могут наварить. Это вам не бетон, чтоб только в тёплое время года. А толстых 120-мм бронеплит у нас, слава Богу, есть запас. И недоделанных танковых башен тоже. На главной полосе вы бетонные ДОТы тоже только в тёплый сезон вооружаете. До него заводы, если им план соответствующий установить, дадут столько специальных пушек и пулемётов, сколько надо. А гарнизоны… В дивизиях НКВД три мотострелковых полка. Будучи в ДМЗ в Брестском округе, не слышал, чтобы какие-то операции проводились одновременно целым полком. Перевести чоновцев на бригадную организацию, как я предлагал ранее, но вторую пехотную бригаду сделать пешей. В смысле, гарнизонной. В конце концов, вон у немцев в ДМЗ полувоенные организации строят что-то, а нам почему нельзя? Пусть наши строительно-монтажные организации укомплектовываются призывным контингентом или демобилизованными после срочной. Как только война начнётся — получат оружие со складов в этих же укреплённых узлах обороны, которые строят. УРовское вооружение и вовсе получать не надо, оно стационарно смонтировано. Не вижу ни единой проблемы, которую нельзя было бы решить!

Пока я говорил, на столе у хозяина кабинета, маршала Тимошенко, зазвонил телефон. Нарком обороны недовольно скривился, но трубку взял, чтобы аппарат не дребезжал, мешая мне говорить. Видимо, информация пришла, судя по меняющейся на глазах от спокойствия к удивлению, а затем и к неприкрытой радости, физиономии маршала, позитивная.

— Товарищи! Товарищи!!! — бросив трубку на рычаг, Тимошенко оборвал все споры. — В северной Атлантике произошло генеральное сражение Англо-Американского и Германского флотов! Немцы разбиты!!!

— Как?!! — вырвалось не только у меня, но и ещё у, минимум, трёх человек, среди которых был и нарком ВМФ генерал-адмирал Кожанов. Ещё бы тут не удивиться! Немцы были явными фаворитами. Даже то, что они уступали в количестве авианосцев своим противникам, не играло большой роли из-за превосходства в качестве палубной авиации. Как в отношении матчасти, так и квалификации пилотов.

— Пока не понятно. Вашингтон сообщает, что удар, по вышедшему на перехват конвоя флоту, нанесли тяжёлые бомбардировщики взлетевшие из страны… Шамбала. Где это?

— Это страна-легенда где-то в Тибете, — блеснул эрудицией «ветеран» маршал Шапошников, присутствующий на межнаркоматовском совещании военных, моряков и чекистов в качестве «наблюдателя», как и Сталин. — Американцы тень на плетень наводят.

Слушая это, я, наверное, при взгляде со стороны, казался оторопевшим. Рейд Дуллитла или что-то похожее? Но, взлети американские бомбардировщики с авианосцев, они бы не смогли поднять достаточно бомб, чтобы утопить немецкий флот! К тому же, Б-25 мало подходят под определение «тяжёлые». А то, что Б-17 смогли систематически попадать в цель типа «корабль в море», не верилось совсем. Что, леший их раздери, произошло?!

— Немедленно выяснить и доложить мне подробности сражения! Любыми путями!! — вполголоса бурчал неподалёку генерал-адмирал, склонившись в сторону начштаба ВМФ вице-адмирала Исакова. Что ж, подождём, когда появится более существенная информация. И что сообщат немцы. Потому, как в Белом доме могли и приврать.

Главное сейчас не в этом. Товарищи маршалы, генералы, адмиралы враз утратили интерес к теме совещания. Похоже, что, фактически, нарушать договор, формально его соблюдая, никто больше не хочет. Вон, Сталин тоже пожелал успехов и укатил. Приехали, называется! Конечно, теперь все как один будут талдычить, что у Гитлера столько проблем на западе нарисовалось, что на восток он точно не попрёт! Миру — мир! Ведь СССР считает себя целым пролетарским миром? Вот то-то! Войны не будет, стало быть, суетиться нечего. Тем более — рисковать.

А ведь почти удалось продавить! Чуточку только подтолкнуть оставалось!! И тут Редер взял и обгадился! Как такое могло произойти, чтобы немцы, второй год учащие англосаксов на морях уму-разуму, вдруг оконфузились? Может, это договорняк? Хитрый маневр, чтобы усыпить нашу бдительность?

Как и следовало ожидать, совещание закончилось ничем. Доволен был, разве что, генерал-адмирал Кожанов, которому Кулик «отсыпал» зениток для обороны Аландских островов. Немцы, войдя в Швецию крупными силами пехоты, там и остались, готовясь встать на зимние квартиры. «Союзная» им теперь шведская армия, частично отмобилизованная перед «вторжением», тоже не спешила расходиться по домам. В сочетании с большим количеством десантных средств, которые немцы использовали, чтобы поскорее занять территорию королевства, это вызывало беспокойство за Финскую Особую Республику СССР и заставляло укреплять Балтийский морской округ.

Любопытно, что на южном фланге, в Месопотамии, немцы тоже держат значительные силы у наших рубежей, несмотря на то, что всё ещё никак не могут добить турок. Товарищ Сталин принял во внимание отговорку немцев об отсутствии там советской границы и быстренько состряпал Азербайджанскую Особую Республику, правительство которой возглавил Сеид Джафар Пешевари, приняв её, «в темпе вальса», в состав СССР. Конечно, ни шах Реза, сидящий под домашним арестом в Тегеране, ни остальные персы, не были в восторге от того, что обкорнали их территорию, причём, населённую не только этническими азербайджанцами-тюрками, но и курдами, получившими свой автономный район в составе АОР. Закономерно, в «Иранской ДМЗ», на занятой советскими войсками территории сопредельного государства, начали постреливать и устраивать акты саботажа, чему, кстати, немало способствовали немцы, имевшие с Персией до войны обширные связи. Шутка ли, почти половина внешней торговли Ирана в 39-м году приходилась на Германию! И это при том, что англичане активно качали там нефть! СССР ответил полной оккупацией Ирана, чтобы исключить безбедное базирование антисоветских банд на неподконтрольной территории и «недоразумений» со стороны вытесненной на юг армии персов. Басмачи перебрались под крыло к немцам в Месопотамию и к англичанам, в Афганистан и Пакистан. И, если на востоке и без СССР было весело, «проанглийские» мусульмане и «прояпонские» индуисты безжалостно резали друг друга, то на западе, на новой границе «Иранской ДМЗ» стреляли. И много. Генерал-адмиралу Кожанову даже пришлось перебросить в Персидский залив на трейлерах катера, малые торпедные и «МО-шки», чтобы пресечь высадку бандгрупп на «нашем» побережье. Мне тоже головная боль — поддерживать боеспособность 1-го танкового и 1-го бронекавалерийского корпусов. Но, зато под это дело удалось кое-что выбить в плане выпуска запчастей для Т-34. Старичкам без буквы «М» в индексе, КПП, фрикционы, детали ходовой поздней модификации только на пользу. Главными же «расходниками» стали гусеничные траки, пальцы, венцы ведущих колёс и обрезиненные катки, которые на камнях и песке, при интенсивной эксплуатации, «летели» со страшной скоростью.

Вот такая у нас невоюющая страна победившего пролетариата! Влезли по уши промеж двух военных, политических и экономических союзов, каждый из которых, потенциально, не уступит НАТО «эталонного» мира! Зачем? А чтоб не было войны! Да тут любой чих может драку спровоцировать! Особенно, если англичане «чихнут». А они только о том и мечтают…

— Правда, а чем мы «Мышей» встречать будем? — вывел меня из состояния прострации Федоренко, когда после совещания мы уже шли по коридорам наркомата обороны. — Авиация, мины — это понятно. Но если немцы всё-таки сумеют их до Главной полосы дотащить? Ведь планы планами, но на войне они редко осуществляются полностью, почти никогда. Ведь этого «Мауса» дивизионная артиллерия, даже М-10, не возьмёт! Да и на корпус у нас всего по одной батарее 120-ти или 130-миллиметровых пушек, которые какие-то шансы имеют. Такие здоровые дуры, что их особо-то в засаде и не спрячешь, чтоб наверняка бить.

— Ерунда, вон, намекни об этом маршалу Кулику. Пусть шестидюймовый кумулятивный снаряд для гаубиц и гаубиц-пушек состряпает. Сразу количество действенных стволов подскочит. И нам в КВ-2 он же пойдёт, а то перебиваемся морскими бронебойными от пушек Канэ, — сказал я рассеянно, но потом спохватился. — Кстати! Знаешь, инициатива наказуема? Вот и займись этим делом вплотную! И чтоб к весне «мышебойки» были готовы и лежали даже в первых боекомплектах!

— Есть! — хмуро буркнул Федоренко, выпросивший себе головную боль и много часов взаимнопрятного общения с начальником ГАУ. — Умеешь ты, товарищ генерал-полковник, задач нарезать!

— А ты, товарищ генерал-лейтенант, чего хотел? Сам заговорил — вот и получи!

— Да я вообще не к тому! — стал горячиться мой заместитель. — Что нам с тех кумулятивных снарядов, кроме ругани с Куликом?! Бронебойные из стотридцаток не хуже справятся!

— Не выйдет. Новые КВ-2 выпускать никто не даст за счёт тракторов и экскаваторов. Даже наличные перевооружить не выйдет, поскольку «Большевик» аппетиты РККФ по Б-7 насилу успевает удовлетворять. Тут уж не до БЛ-13. Тем более, на замену вполне годных БЛ-15.

— Всё так, — кивнул Федоренко и развил мысль. — Не дадут, но нам этого и не надо! Ведь у БЛ-15 ствол длиной в 4,5 метра, а у БЛ-13 за семь! Если помнишь, первые вторым предпочли ещё и поэтому, хотя «Маркс» своей стотридцаткой в Карелии даже лучше справлялся, чем «Ленин» с «Энгельсом» с шестидюймовками. Но, стотридцатка против «Мышей» нужна? Бронебойных снарядов для неё на складах хватает? Значит что? Новое шасси, компактное МТО, чтоб рубку сдвинуть назад подальше, бронирование, чтоб можно было на «Мышь» лоб в лоб выходить, даже на ту, что морской пушкой вооружена, да? Не это ли ты хотел, товарищ генерал-полковник, видеть в своём «третьем поколении советских танков», а?

— Имеешь в виду, пробить возобновление ОКР по танкам под этим соусом?

— А то! Из самоходки танк получить легче лёгкого!

— Допустим, не совсем так, поскольку пушка и вся башня — тот ещё орешек. Но МТО, подвеска — это уже не мало… Подготовь мне записку на имя наркома. И про товарища Сталина в ней упомянуть не забудь! А про кумулятивы пока помалкивай, займёшься, когда на новую «мышебойку» с длинной пушкой «добро» получим.

Эпизод 3

На выяснение подробностей «Битвы за конвой» в СССР ушло две недели, пока, наконец, не пришла по линии ГРУ информация из штаба Люфтваффе. Конечно, Артузов не раскрывал всем подряд начальникам ГАБТУ своих источников, но уровень сведений, то, что подавляющее число выживших участников с немецкой стороны застряли в Исландии, кое-какое послезнание, позволяло мне предполагать, где у Гитлера «протекло».

С самого начала события развивались «как обычно». Эскадры Кригсмарине, две линейных, крейсерская, дивизия авианосцев, вышли на перехват конвоя, следующего в Англию. Такое происходило уже много раз. И всегда главные силы, пробежавшись денёк полным ходом, демонстрируя намерение с утра пораньше навалиться на конвой, в ночи разворачивались и, либо убегали обратно в Рейкъявик, либо исчезали, чтобы заняться другими делами, как в случае с Гибралтаром. Но, не в этот раз. Пройдя передовыми отрядами новейших линкоров и тяжёлых крейсеров за семь часов более двухсот миль на юг, немцы были обнаружены около полудня английским разведчиком. Причём это был сухопутный «Москито» какой-то высотной модификации, поскольку ему, вдобавок, удалось уйти от дежурившей в воздухе пары охотников.

Час спустя один из цвиллингов-разведчиков вышел на связь и доложил, что атакован сухопутными истребителями, после чего пропал. Эти досадные происшествия, однако, не заставили немцев изменить свои намерения. Они по-прежнему, уверенные в своих силах, шли на перехват. Единственной мерой предосторожности, которую предпринял адмирал Маршалл, было то, что он оттянул авианосцы назад, под прикрытие необнаруженного противником арьегарда из «Шеера» и старых французских линкоров, которые за гибралтарские заслуги переименовали-таки в «Пройссен», «Байерн», «Эльзас» и «Лотаринген». Воздушные патрули над немецкими отрядами были усилены до двух эскадрилий цвиллингов на каждый. Ради чего пришлось временно отказаться от ударных авиагрупп, сняв бомбы с дежурных церштёреров. Теперь все 160 наличных Ме-109Z выступали либо в истребительной, либо в разведывательной ипостаси.

В течение двух часов над немецкими главными силами, на высоте свыше девяти с половиной километров, где даже новейшие цвиллинги напоминали сонных мух, ещё дважды проходили английские «Москито». А около 15.30 по Исландскому времени последовал налёт англо-американской авиации. Б-17, Б-25, Б-26, «Бофорты», «Москито», в числе, ориентировочно, около семисот единиц, навалились со всех сторон практически одновременно. Все они несли торпеды. Четырёхмоторые бомбардировщики по две штуки, двухмоторные по одной. Ни дежурные эскадрильи, ни поднятый в воздух резерв, даже если бы захотели, не могли остановить «накат» такой армады. Им просто не хватило бы на это боеприпасов! Даже в идеальных полигонных условиях. Но для немцев всё было ещё хуже, поскольку бомбардировщики прикрывались четырьмя сотнями «Спитфайров» и «Томагавков».

Сбрасывая торпеды, союзники не совались к кораблям немецкого ордера ближе, чем на две с половиной мили, что полностью исключало из средств обороны страшную скорострельную МЗА. Тем не менее, огонь из всех орудий, в том числе, главного калибра, нанёс атакующим кое-какие потери. По немецким оценкам, чуть ли не сотню торпедоносцев удалось сбить. Понятно, что это число, по-хорошему, следует делить на два, а то и на три. Но надо же было как то оправдать более полусотни потерянных в воздушном бою цвиллингов! А так, на бумаге, Люфтваффе, вроде бы, показали себя достойно, уничтожив, включая истребители, в пять раз больше, чем потеряли.

Всего союзники сбросили более тысячи торпед. О прицельности речи явно идти не могло, но большое количество «рыбок», со всех направлений, что делало бессмысленным любое маневрирование, по закону больших чисел просто обязано было дать результат. Тем более, что часть из них была дальноходными. Они, пройдя зигзагом 3–4,5 мили, начинали хаотично описывать циркуляции, что было хорошо видно по пузырьковым следам.

Немецкий флот шёл в составе достаточно плотного ордера в строю «пеленг колонн дивизий». При этом быстроходные «Дюнкерки» составляли выдвинутую вперёд левую колонну, «истинные арийцы», «Бисмарк» и «Гнейзенау», занимали центр, а правый фланг достался тяжёлым «французам». Авангард и арьегард составляли две дивизии тяжёлых крейсеров, впереди более быстроходные типа «Сюффрен»(«Хиппер», «Лютцов», «Мольтке», «Гебен»), и замыкали строй два «Дюкеня»(«Роон» и «Йорк»), «Альжери»(«Блюхер») и чистокровный немец «Принц Ойген». Эскорта из эсминцев, которых не хватало даже на линию «Исландия — Норвегия», не было вовсе. Это не было большим недостатком, поскольку на всех тяжёлых кораблях немцы уже успели смонтировать обзорные РЛС, действующие в носовых секторах, что позволяло обнаруживать идущие в надводном положении лодки атлантистов и заблаговременно от них уклоняться. ПВО эскадры, с МЗА, полностью заменённой на немецкие электрогатлинги и, к тому же, увеличенной численно, тоже считалось достаточным для отражения любых атак.

Лишь семь торпед нашли свои цели. Из них три досталось крейсерам и четыре линкорам.

В авангарде пострадали «Хиппер» и «Гебен». Первый получил попадание в районе позади миделя, но отделался лишь затоплениями благодаря продольной броневой переборке. Второму же шальная торпеда угодила в самый кончик носа. В арьегарде у «Йорка» из-за подрыва в районе кормы вышел из строя правый вал. В целом, эти трое калек отделались легко, сохранив возможность развивать 20-узловый ход. А вот у линкоров всё сложилось иначе. «Дюнкерк» и «Шпее», хоть и поймали по самодвижущейся мине бортами, но, благодаря хорошей ПТЗ, практически полностью сохранили боеспособность. А вот у «Шарнхорста» и флагманского «Бисмарка» пострадала корма. Француз лишился половины из четырёх своих валов и принял много воды. Видимо валопроводы погнуло взрывом при работающих на полную мощь турбинах, из-за чего разворотило и обшивку, и внутренние переборки. Особо отмечалось, что сразу после попадания «Шарнхорст» полностью прекратил огонь. На «Бисмарке» взрыв прогремел в районе кормы в тот момент, когда флагман совершал циркуляцию, пытаясь уклониться от трёх других торпед. Внешне линкор практически не пострадал, но так и не смог лечь на прямой курс, из-за чего едва не протаранил «Блюхер».

Понятно, что теперь о перехвате конвоя речи уже не шло, обратно в базу бы отползти. Эскадра Маршалла, взяв курс на север, разделилась на две части. Подранки, сохранившие двадцатиузловый ход, «Шпее», «Дюнкерк», «Хиппер», «Гебен» и «Йорк» ушли вперёд, а уцелевшие корабли остались прикрывать «Бисмарк», который «Гнейзенау» вынужден был взять на буксир, чтобы вместе идти более-менее прямым курсом. Связка из двух ЛК, из которых больший по размерам норовил выкатиться вправо, не могла идти быстрее двенадцати узлов, рвались буксирные тросы.

Повторный налёт, в котором участвовало гораздо меньше самолётов, до полутора сотен двухмоторных бомбардировщиков под прикрытием такого же количества истребителей, произошёл уже в районе двадцати часов по местному времени и не принёс англо-американцам успеха, в смысле попаданий в корабли. Зато авиагруппы немецких авианосцев удалось в очередной раз потрепать. На их палубах к ночи осталось всего-то сорок семь цвиллингов.

Правда, не одни лишь истребители эскорта бомбардировщиков поучаствовали в прореживании немецких рядов. Ещё раньше, прикинув время реакции противника после обнаружения эскадры, гитлеровцы поняли, что аэродромы, с которых по ним провели налёт, находятся внутри радиуса их воздушной разведки. Как такое могло быть? Ведь кругом океан! А четырёхмоторному бомбардировщику известно какой аэродром нужен! Но факт оставался фактом и оставалось лишь найти ему объяснение. Единственными кандидатами на ВПП, попавшими в поле зрения пилотов-разведчиков люфтваффе, были три крупных айсбега, которые неведомо какими путями занесло в Гольфстрим. Только их размеры, полтора-два километра в длину и полкилометра-километр в ширину, могли оправдать то, что они до сих пор не растаяли. Плавучие льдины по краям окутывал плотный туман, всегда появляющийся на границе арктического льда и тёплых вод, их поверхность была неровной, торосистой, кое-где торчали даже ледяные пики. Всё говорило о том, что если бы и нашёлся сумасшедший, то взлететь или сесть туда он мог бы, разве что, на «Шторьхе». И тем не менее, других кандидатов на аэродром вокруг не было. Тем более, что в том же секторе фиксировалась активность радиостанций противника.

Для «проверки на вшивость» к одному из айсбергов выслали две полные эскадрильи «цвиллингов», одна из которых была ударной, а вторая играла роль прикрытия. Уже то, что что на подходе «церштёреров» перехватили крупные силы истребителей, доказывало правильность догадки. Эскорт завяз в воздушном бою, но ударной группе, не без потерь, прорваться удалось. Перехватчики как-то разом отстали, но асы Геринга даже не успели облегчённо вздохнуть, как с айсберга внизу ударили зенитки. Насовано их там было, всех систем и калибров, столько, что из ударной группы уцелел единственный везунчик, имитировавший своё падение и ушедший, прикрываясь туманом, над самой морской гладью. Ледяные пики, торосы, на проверку оказались лишь натянутыми на мачтах и шестах белыми масксетями, а в тумане, который также более чем наполовину был дымзавесой, прятались буксирующие айсберг суда.

Много ли бед успели натворить цвиллинги, немцам было неизвестно, на контроль, конечно, никто не летал. Вернувшиеся лётчик и штурман утверждали, что полутонные фугаски и сбитые камрады упали среди самолётов на ледяном аэродроме, вызвав пожары. Но, в любом случае, то был лишь один айсберг. А ведь были ещё два. Чтобы поквитаться, адмирал Маршалл пошёл на риск и бросил против айсбергов «Страссбург» с тремя быстрыми тяжёлыми крейсерами, оставив себе для прикрытия лишь тихоходный «Блюхер» и родной «Принц Ойген».

Насколько это было опрометчиво, показала вторая половина ночи. Англо-американцы, стремясь добить подранков, отозвали из охранения конвоя все до единого эсминцы, тяжёлые крейсера, линкоры и авианосцы, оставив при транспортах только фрегаты и шлюпы. Повезло немцам только в том, что эсминцы были американскими. Мало того, что они допустили, что «Принц Ойген» обнаружил их первым, так из почти двухсот выпущенных по вспышкам залпов торпед, в цель попали считанные единицы, менее десятка. «Ойген», прикрыший своим корпусом флагмана, героически отправился на дно. Но не сразу, а прихватив с собой пару эсминцев и развалив до потери боеспособности ещё вдвое больше. Остальные немцы, каждый из них, тоже получили своё, но остались на плаву, пока.

Едва на востоке чуть просветлело, навалились тяжёлые крейсера. «Бисмарк» и «Гнейзенау» приняли бой, следуя на север всё так же в связке, что не способствовало точности стрельбы. Чтобы как-то уменьшить постоянные дёрганья вправо-влево, немцы были вынуждены снизить ход всего до десяти узлов. О каком-либо маневрировании, уклонении от залпов, понятно, речи даже и не шло. Немцы шли под градом 203- и 152-мм снарядов исключительно за счёт живучести своих кораблей. Возможно, крейсерских калибров было слишком мало, чтобы утопить линкоры, или американцы слишком осторожничали, стреляя издалека, или их артиллеристы мешали друг другу, но не только «Бисмарк» и «Гнейзенау», но и «Блюхер» продержались до тех пор, пока на горизонте не показались линкоры атлантистов.

Адмирал Маршалл в этот момент принял трудное решение, приказав «Гнейзенау» и «Блюхеру» бросить флагман и уходить под прикрытие базовой авиации Исландии. Чтобы совесть камрадов уж совсем была чиста, на «Бисмарке» со своей стороны обрубили буксирный конец и корабль, набирая ход, покатился в сторону. Линейный и тяжёлый крейсер, которые всё ещё в состоянии были развить до 20-ти узлов, имели неплохие шансы, если бы не палубная авиация атлантистов. «Твин-Харрикейны», «Девастейторы» и «Доунтлессы», видимо, все, что были в наличии, явились под прикрытием большого числа «Сифайров» и «Уайлдкетов» и набросились на два уходящих на север корабля.

У немцев, к тому времени, из-за многочисленных попаданий средним калибром, появились большие «прорехи» в ПВО. Часть установок и командных постов была выбита или не действовала по иным причинам, поэтому массированная атака оказалась успешной и принесла налётчикам мало потерь. Спустя немного времени «Гнейзенау» получив в палубу множество бомб, а в борта не менее десятка торпед, медленно, как бы нехотя, перевернулся и затонул. «Альжери» пылая от носа и до кормы, потерял ход и уже даже не отвечал на огонь сблизившихся и окруживших его эсминцев и крейсеров противника. На этом остове, который каким-то чудом всё ещё держался на воде, наверху, наверное, не осталось ни единого человека, кто хотя бы мог отдать команду экипажу спасаться. Он так и погрузился в пучину на ровном киле, ухнув вниз как-то сразу, будто перешагнув последний предел живучести.

Флагман адмирала Маршалла, развив 25-узловый ход и описывая циркуляцию, дрался один со всем англо-американским линейным флотом всего в каких-то тридцати милях, одном часе полного хода исправного корабля, от спасительного рубежа, за которым сухопутные Ме-109 могли обеспечить прикрытие базовым бомбардировщикам. Что касается собственных немецких морских цвиллингов, то они, практически все, к этому времени были уже выбиты, прикрывая «Страссбург» и крейсера от авиации с ледяных аэродромов. «Бисмарк» проявил чудеса стойкости и живучести под градом крупнокалиберных снарядов, бомб и торпед, успев до собственной гибели полностью, до железки, израсходовать свой боекомплект и даже, удачным попаданием, пустил ко дну «Айрон Дюк», взорвав ему носовые погреба.

В то же утро гораздо западнее происходила иная драма. Адмирал Арно де ла Перьер, скорее всего, из-за своей фамилии назначенный командовать первой «французской» дивизией линкоров, державший флаг на «Страссбурге», ночью совершил бросок на сближение с айсбергами и ещё в темноте вышел на дистанцию действительного огня. Увы, попытка сократить её ещё более, приблизившись к дымзавесе, спровоцировала контратаку торпедных катеров, которые, хоть и не поразили немцев, но изрядно напугали, заставив отойти. Подвесив над целью «люстры», корабли Кригсмарине выпустили по льдине по два десятка снарядов главного калибра на ствол без какого-либо видимого эффекта. Не было даже полной уверенности, что попали хотя бы в лёд, поскольку через дым не просматривалось ничего, даже вспышек разрывов. Создавалось впечатление, будто крупнокалиберные «чемоданы», прочертив небо светящимися трассами, приближаясь к поверхности океана попросту исчезали, растворяясь в воздухе.

Столкнувшись с такой внезапной неприятностью и не зная, как поступить, Арно де ла Перьер связался с флагманом и получил приказ на отход. До рассвета было ещё два часа, а до границы радиуса действия базовых истребителей — пять часов полного хода. Понятно, что атлантисты не собирались так легко отпускать своих обидчиков, ибо обстрел, судя по тому, что в утреннем налёте участвовало на треть меньше бомбардировщиков-торпедоносцев нежели днём ранее, достиг своей цели. То, что «Страсбургу» так просто не уйти, осознавали и немцы, поэтому «Цеппелин», «Штрассер» и «Зейдлиц» подняли на подмогу все остатки своих авиагрупп до последнего самолёта, полностью положившись в отношении собственного прикрытия на базовую авиацию.

Драка над кораблями Арно де ла Перьера разразилась страшная, и та, и другая сторона яростно атаковали, обращая мало внимания на потери. Англо-американцев явно не удовлетворял результат, всего лишь, в одну дивизию линкоров, пусть и с «Бисмарком» во главе, и пару тяжёлых крейсеров. Дневные подранки успели за ночь улизнуть под прикрытие сухопутных истребителей, так хоть этих наглых, что обстреливали ночью, утопить! Они лезли со всех сторон, не обращая уже внимания ни на зенитный огонь, ни на атакующие цвиллинги. Те тоже, вопреки привычке «не рисковать», игнорировали прикрытие, прорываясь на скорости к ударным самолётам. Дошло до того, что на «Роон» упал разваливающийся на лету и горящий Б-17, снеся всю средне- и малокалиберную артиллерию между второй трубой и грот-мачтой! Судя по всему, горящий бензин сквозь пробоины в палубе пролился внутрь корабля до самого машинного отделения, что вызвало значительную потерю хода.

Каким-то чудом налёт удалось пережить лишь флагману, «Страссбург», хоть и получил две торпеды в левый борт и ещё одну в правый, сумел уйти под «зонтик», а вот менее живучим крейсерам не повезло. Фатально. Повторный налёт, как и накануне, производился уже значительно меньшими силами и был отбит Ме-109 с исландских аэродромов.

Именно в этот момент Вашингтон объявил о своей победе, хотя битва продолжалась ещё несколько суток. Ночью противники обменялись ударами бомбардировщиков. Атлантисты попытались ковровой бомбардировкой добить в Рейкъявике подранков, а немцы, в свою очередь, уничтожить ледовые аэродромы, которые неумолимо приближались к острову вместе с течением Гольфстрима со скоростью 5-10 узлов. На утро противники оказались уже во взаимной досягаемости истребителей и воздушные бои разгорелись в светлое время. Тут за немцев сыграл фактор множества аэродромов. Они быстрее готовили свои самолёты к повторным вылетам, а американцы вынуждены были делать то же самое, видимо, ограниченным количеством рук и под непрекращающимися ударами. Вдобавок, превосходили немцы, имея более полутора тысяч боевых самолётов в Исландии, численно, пусть и не намного. В конце концов все три «айсберга» были расколоты 1800-кг фугасными бомбами на части, с которых уже не могла действовать авиация. Атлантисты в ночь, на эсминцах и более лёгких кораблях, эвакуировали с них своих людей. Тех, кто в этой мясорубке уцелел. Кстати, немцы потом сумели кое-чем поживиться на проплывавших мимо обломках и наловить немало ценных цистерн, снятых с железнодорожных рам, а также плавучего леса. Всё это было вморожено в лёд и служило либо для хранения топлива, либо для армирования айсбергов, выдавая их искусственное происхождение.

— Ну, и что ты обо всём этом думаешь? — спросил я у генерал-адмирала Кожанова во время воскресного семейного выезда на пикник.

— Что думаю? — переспросил нарком ВМФ. — Думаю, что американцы прихвастнуть мастера. Конечно, тяжёлые корабли немцев они из игры вывели. Но не все. Даже не большинство. И не навсегда. Потеряли на этом полторы тысячи боевых самолётов, линкор, полтора десятка эсминцев. И это только то, что мы знаем. Ну и в конвое, который эти герои бросили, немецкие подлодки устроили форменную резню. Что в итоге? В итоге некоторое время, может, целый год, до ввода в строй своих новых кораблей, могут отправлять не столь крупные караваны в Англию, разделив свои силы. Охрана улучшается, потери сокращаются. Или использовать флот для решения других задач. Думаю, в следующем году они попытаются фокус с айсбергами-авианосцами повторить в большем масштабе. Кстати, японцам бы не об Австралии, а об Аляске подумать.

— Да, пожалуй, Гитлер упустил свой шанс взять британскую метрополию осадой. Со штурмом в этом году он тоже запаздывает, разменялся на Швецию и Турцию. Но, может, ещё попробует. А вообще, я о другом, — сказал я задумчиво потерев подбородок. — Мы эту идею использовать можем?

— Шутишь? Ледяной плот таких размеров против течения тащить? Вот и выходит, что наморозить-то наморозим, если подойдём с толком, но выйти из Ледовитого сможем только в Тихий океан. Там у нас пока явных врагов нет.

— Ладно, а немцы?

— А что немцы? — усмехнулся генерал-адмирал. — Немцы — то же самое. И где им, к тому же, «ледяную верфь» устроить? Это с кораблей же надо на плавучий лёд высаживаться. Опасно. И какой смысл? Против англо-американцев не выгрести.

— А против нас?

— А против нас они эти самолёты без проблем на берегу разместят.

— Значит, благодаря выгодному географическому положению, только англосаксы могут использовать ледяные плоты в своих целях?

— Выходи, так.

Эпизод 4

В конце августа — начале сентября Гитлер действительно попытался атаковать Англию всерьёз. Причём одними авианалётами дело не ограничилось. Но расклад сил, по сравнению с прошлым годом, кардинально изменился. Побережье, особенно Ла-Манш, было утыкано береговыми и зенитными батареями, на важнейших направлениях — ДОТами. Море, пляжи и вся территория на пять километров в глубину усеяны минами, препятствиями, переплетена колючей проволокой. Система РЛС работала исправно. Вдобавок, августовский конвой, несмотря на громадные потери, всё-таки доставил достаточное количество авиабензина, чтобы «Спитфайры» могли летать и отражать воздушные атаки.

Немцы тоже в этот раз действовали иначе. Наплевав на «воздушное наступление» на аэродромы, они попытались использовать внезапность и в первый же день захватить плацдармы, сосредоточив удары бомбардировщиков на побережье. Основной удар наносился из портов Голландии и Германии по восточному побережью, а вспомогательный — из Нормандии по Южной Англии. Британские РЛС на юге сумели засечь не только воздушные, но и морские цели, благодаря чему вся система обороны острова была поднята по тревоге. Навстречу вторжению вышли торпедные катера и на подступах к острову разгорелась «москитная битва», поскольку из-за минной опасности гитлеровцы тоже использовали лишь БДБ, ТКа и раумботы. Для британцев явилось неприятным сюрпризом то, что торпеды оказались, фактически, бесполезными. Они просто-напросто безопасно проходили под днищем предполагаемых жертв без всякого вреда. Противостоять же БДБ, вооружённым пушками калибром до 88 миллиметров, с одними 20-мм автоматами было трудно.

В воздухе, тем временем шла другая битва. Чтобы расчистить заграждения, Люфтваффе предприняли ковровую бомбардировку предполагаемых плацдармов с двухмоторных бомбардировщиков. Через Ла-Манш их сопровождали обычные Ме-109, а на направлении главного удара — дальние сухопутные цвиллинги. Они немного превосходили «Спитфайры» в скорости, но проигрывали в маневренности, а последняя для истребителя сопровождения была важнейшим фактором. Если группа расчистки воздуха более-менее удачно связала британцев боем на вертикалях, то непосредственному прикрытию со взлетевшим резервом пришлось туговато. Поэтому и бомбовый удар на восточном побережье обошёлся большими потерями Хе-111 и Ю-88 и, как оказалось впоследствии, не во всём достиг своих целей.

Второй этап битвы в воздухе начался с подходом десантных барж на дистанцию действительного огня береговых батарей. На юге их пытались подавить Ю-87, но их оказалось явно недостаточно. Пушек там было насовано, в том числе в бункерах, как ласточкиных гнёзд, а среди зениток нашлись и электрогатлинги в заметном числе. На востоке же роль пикировщиков играли ударные цвиллинги, воспользовавшиеся морской тактикой прорыва к целям на снижении с высокой скоростью. Увы, оказалось, что удар по крупному кораблю и удар по артиллерийской огневой позиции — совершенно разные вещи. В последнем случае торопливость только вредит. Бомбы побросали, а эффект, можно сказать, минимальный.

Тем не менее, десант, под прикрытием установленных катерами по «русскому рецепту» дымзавес, всё-таки достиг берега и попытался высадиться. На второстепенном направлении он тут же оказался под плотным миномётным огнём, а в местах, где танки могли подняться на береговые утёсы, зенитки оказались установленными с расчётом на ведение огня по земле прямой наводкой. Пушки БДБ, оставшиеся внизу, были в этой ситуации бесполезны. На востоке, где ровная низменная местность благоприятствовала применению танков, а батареи были установлены реже, немцам удалось продвинуться дальше. Но и здесь они увязли в минных полях и находились под постоянным артогнём.

В течение дня британцы непрерывно подбрасывали подкрепления и, блокировав оба плацдарма, пытались сбросить гитлеровцев в море. Последние уж и не помышляли о наступлении, отбиваясь последними патронами. Стало очевидно, что попытка решить задачу наскоком не удалась. Не получилось достичь внезапности, не получилось снести заграждения, подавить береговую артиллерию и так далее. Не получилось, ровным счётом, ничего. Осознав это, немцы не стали упираться и под прикрытием темноты эвакуировали свои потрёпанные штурмовые подразделения.

Неудача была тем более обидна, что позже, в похожих условиях в Турции, связка, авиация — десант на БДБ, работала безотказно. Там гитлеровцы, взяв наконец Стамбул, сумели «раздёргать» турок, пользуясь превосходством в маневренности и внезапностью. Да, южные проходы на нагорья обороняющиеся сумели перекрыть, заставляя агрессора прогрызать себе дорогу и платить кровью. Но на весь периметр полуострова Малая Азия у турок просто не хватало сил, чем Вермахт и воспользовался. После первой неудачи, которую им обеспечил «Явуз», потребовалось некоторое время, чтобы восполнить потери и вновь собраться с духом. Зато потом всё пошло как по маслу. Линейный крейсер был ещё раз торпедирован катерами ночью в Синопе, после чего, хоть и не утонул сразу, но уполз, чуть ли не по верхнюю палубу в воде, на восток. После чего немцы считали его уничтоженным, не сумев больше нигде обнаружить. На самом деле, покалеченный линейный крейсер, дабы сохранить его «для будущих битв», Исмет Инёню приказал интернировать в СССР. Бывший «Гебен» пришёл в Батум и разоружился, но из-за опасности утонуть от повреждений, впоследствии был аккуратно переведён на буксире вдоль берега в тихую погоду в Севастополь, где его поставили на ремонт в док.

Поскольку теперь пользоваться морем немцам ничего не мешало, а авиации у турок не осталось совсем, то маневр БДБ, в пределах радиуса бомбардировщиков, ничего не сдерживало. Десантники высаживались на неохраняемое или слабоохраняемое милиционными силами побережье и сразу же, на броне и автомашинах, продвигались вглубь, захватывая дороги на нагорье. Обороняющиеся пешком, в крайнем случае, железнодорожным транспортом, попросту не успевали отреагировать. А там, на равнинах, используя для снабжения черноморские порты, моторизованные части в темпе выходили в тыл южному и западному фронтам, разрушая всю систему обороны турок.

В результате, к середине сентября, отрезанный от всего, кроме советской границы, Исмет Инёню оказался зажат с остатками своих войск на крайнем востоке своей страны в гористой труднопроходимой местности. Остатки-то остатки, но всё же их было достаточно много, до трёхсот тысяч бойцов, плюс ещё вчетверо больше гражданских беженцев да местные жители. А этот дикий горный край никогда не славился изобилием продовольствия. Да и просто разместить всех в тепле на зиму, когда закроются перевалы, было попросту невозможно. Фактически, там с трудом могло бы выжить в сотню раз меньше народу, чем имелось под рукой Инёню.

Попав в исключительно тяжёлое положение, турки попытались договориться с СССР, но этому сильно мешал «армянский вопрос». Граждане Закавказской Советской Федеративной Социалистической Республики относились к перспективе спасать турок, резавших их всего-навсего четверть века назад без всякой жалости, крайне негативно. Наоборот, выражали в разговорах всяческое одобрение действиям немцев. Не помогала никакая агитация насчёт пролетарского интернационализма. Из-за неё положение становилось ещё хуже, так как авторитет партии, якобы идущей на сговор с турками в ущерб армянам, пошатнулся.

Сдаться немцам — было неприемлемым вариантом, поскольку гитлеровцы, раздражённые фанатичным сопротивлением, не просто не соблюдали никаких конвенций. Они действовали точно так же, как в этом же 41-м году в СССР «эталонного мира». Военнопленных сгоняли на обнесённые «колючкой» поля и даже не думали кормить, а тем более, оказывать медпомощь. Гниль, объедки, очистки, помои — были настоящим праздником, щедростью победителей. Попытки местного населения передать еду пресекались жесточайшим образом. Любое покушение приблизиться к ограждению лагерей вызывало пулемётный огонь без предупреждения. Такое отношение, закономерно, вызвало огромную смертность среди пленных, но трупы никто и не думал вывозить. Не давали даже лопат, чтобы их закопать. Разлагаясь на жаре, они испускали миазмы и зловоние. К голоду прибавились болезни. Фактически, немцы добивались полного истребления этих людей, без газовых камер, без расстрелов и прочих ненужных ухищрений.

Не легче было и гражданским. Заняв территорию, гитлеровцы сразу хватали всех лиц мужского пола, от подростков до глубоких стариков, направляя их всё в те же лагеря. Исключение составляли только нужные им железнодорожники, рабочие рудников и шахтёры, посёлки которых превратили в подобие гетто. Нельзя было ни войти, ни выйти, можно было только работать за еду, чтобы как-то кормить удерживаемые в заложниках семьи. В сельской местности в селениях остались почти исключительно женщины, которым был объявлен драконовский план сдачи сельхозпродукции победителям. За его невыполнение — суровые кары, вплоть до виселицы. В общем-то, выбор был не велик. Не покориться и быть повешенной или покориться и умереть с детьми от голода.

Конечно, турки побежали. Кто куда мог. Кто в горы партизанить, а кто и через Чёрное море в СССР. Рыбацкие парусные лодки, под завязку набитые людьми, шли к побережью Кавказа, в Аджарию и Абхазию, даже в Крым. У советских пограничников просто руки не поднимались заворачивать их обратно, тем более, что абсолютное большинство пассажиров составляли женщины и дети. А рыбаки, высадив беженцев, уходили и вновь возвращались через день-два. И не было никакой разницы, кому принадлежала лодка — греку или турку, в «контрабанде» участвовали все, объединённые общей ненавистью к немцам и стремлением спасти людей. Более того, спустя небольшое время к «эвакуации» подключились и советские рыбаки. Кто-то, более отчаянный, прямо шёл к турецким берегам, сняв, до времени, флаг, кто-то договаривался с той стороной о рандеву в море, пересаживая беженцев к себе и, тем самым, сокращая плечо. Ругать, объявлять выговоры, арестовывать, заводить уголовные дела на капитанов и членов команд было бесполезно. Чем можно напугать людей, лезущих под пушки немецких и болгарских катеров и под бомбы самолётов? Их, насмотревшись на эвакуированных турок, наслушавшись их рассказов, поддерживал народ. Стоило только «закрыть» капитана, как вокруг пограничной комендатуры собиралась толпа и не расходилась, пока его не выпускали на свободу. Никакая «кровавая гэбня», «бериевский НКВД» со всеми советскими законами этим людям, имевшим своё мнение о правде и справедливости, были не указ. Плевать им было и на инциденты, обстрелы советских судов, нарушение новых немецких границ, которые, потенциально, могли быть поводом для начала войны.

Турция стала для СССР большой проблемой, но Москва не спешила как-то её решать, придерживаясь, на уровне государственной политики, строгого нейтралитета в германо-турецкой войне. Ровно до тех пор, пока в столицу СССР не прибыл тайно сам президент Инёню для ведения переговоров.

Эпизод 5

Никогда, наверное, прежде, я не чувствовал себя так неуютно, как на этом совещании в кабинете Предсовнаркома. Это не был ни «ближний круг», ни заседание ЦК, ни совещание Совнаркома. Участвовали только необходимые люди, специалисты, но их было достаточно много. Причём, из действующих военных — только я. И приглашён-то явно не в качестве «стратега». Что я из себя представляю на фоне ветеран-маршалов Шапошникова и Ворошилова? Уж не говоря о том, что в приёмной, с одним только переводчиком, скромно остался сидеть президент Турецкой республики Исмет Инёню!

Темой разговора стала именно эта страна. Обрисовав положение на Кавказском и Иранском направлениях в целом, Сталин пригласил и предложил заслушать предложение турецкой стороны. Что нам мог сказать Инёню? Он хотел эвакуации беженцев, оружия, продовольствия, амуниции и топлива для войны, а в качестве оплаты обещал золото. В противном случае, предупредил он, золотой запас, после гибели последнего защитника республики, достанется немцам.

— Какие будут мнения? — спросил Сталин, когда за турком закрылась дверь.

— Как много золота у турок? — первым делом спросил Каганович, обнажая свою «истинную сущность».

— Ерунда, по нашим сведениям, около пятидесяти тонн, — отозвался Берия.

— В таком случае, нечего и обсуждать, — отодвинулся нарком путей сообщения от стола. — Это не та сумма, из-за которой можно пойти на обострение отношений с немцами.

— Поддерживаю, — поднял лобастую голову Молотов.

— Дело не в деньгах! — резко ответил наркомвнудел. — К нам через море бегут люди. Много людей. Уже под двести тысяч. Ещё больше ждут по ту сторону армянской границы, боясь её переходить. Люди разные, доверять им мы не можем. Отношение армян к туркам известно, но это служит поводом для конфликтов на национальной почве уже внутри СССР. Более того, НКВД фиксирует в Армянской Автономной Республике рост симпатий к немцам. Те соблазняют наших граждан «Великой Арменией» за счёт Турции. Тут уже не идёт речь об единичных предательствах Союза ССР! Мы рискуем потерять целую республику! В то же время, в Абхазии и Аджарии, севернее — на Черноморском побережье Кавказа, в Крыму, настроения людей прямо противоположные. Отмечены случаи нелегального отъезда добровольцев на войну с немцами. Причём, провожают с песнями и плясками всем колхозом при полном попустительстве, в лучшем случае, партячеек! А то и с одобрения! Вот так! Народ горячий, удерживать трудно. Агитация и разъяснение государственной политики нейтралитета и там, и там, лишь вызывает падение авторитета партии и рост антисоветских настроений. Разговоров о том, что «арийцам Кавказа», как их назвал Гитлер, армянам, было бы лучше в Великой Армении в союзе с Германией, чем в Армянской Автономной Республике в составе ЗСФСР и СССР, уже никто не стесняется даже на улицах. Вот какую проблему надо решать!

— Надо просто подождать, сохраняя нейтралитет и не в коем случае не помогая туркам, — сказал всегда осторожный, в «эталонном мире» протянувший «от Ильича до Ильича» нарком внешней и внутренней торговли Микоян. — Скоро выпадет снег, перевалы закроются и всё решится само собой. К весне турок уже не будет. А армянский народ, уверен, видя на той стороне границы немцев, останется верен СССР. Нынешние настроения, после долгих веков угнетения, особенно после резни 1915 года, можно понять.

— Я, как нарком внутренних дел, таких гарантий дать не могу! — нервно, выдавая всё напряжение, которого требовала от него самого и наркомата в целом «армянская проблема», заявил Берия.

— Значит, разъяснять надо не нашу политику нейтралитета, а нацистскую сущность политики Гитлера, — подал голос Киров. — Надо объяснять людям, что для немцев — что турки, что армяне — всё одно.

— Вряд ли это встретит понимание в Берлине, — язвительно заметил Молотов. — К тому же, трудно проводить параллель между турками и армянами, когда немцы уже сформировали марионеточное правительство «Великой Армении», подарив ему территорию Малой Армении и даже создав подобие армии. Мы направили в МИД Германии ноту протеста, но там в ответ заявили, что наших интересов это не затрагивает.

— А как же «Договор о ненападении», как же ДМЗ? — спросил ветеран-маршал Ворошилов. — Немцы не вправе подводить свои танки к нашим границам ближе двухсот километров.

— Кавказская граница с Германией — новый фактор. Её прежде не существовало и состав сил, контролирующих ДМЗ, не оговаривался. К тому же, идёт война, немцы уже заявили, что на этом участке будут действовать, как того требует обстановка, вплоть до капитуляции турок. К тому же, велик шанс, что соседом нашим будет вовсе не Германия, а всё та же «Великая Армения», договоров и вообще отношений с которой мы, понятно, не имеем. Эдак к весне на закавказской границе будут стоять, с одной стороны, РККА, а с другой — «великоармянская армия» с танками и пушками.

— Чёрт знает что! Значит, если мы будем соблюдать нейтралитет, то армяне всё равно на ту сторону смотреть будут? А если решим помочь туркам, как того просит Исмет Инёню, самое малое — устроят бучу? И всё равно не дадут этой помощи дойти до адресата? А по большому счёту, всей республикой к немцам перебегут?

— Предлагаю выселить всех армян из ЗСФСР и депортировать их во внутренние районы Союза, создав новую армянскую автономию в рамках проекта «Новой Европы», — ледяным тоном предложил Берия. — Такой план моим наркоматом разработан, может быть реализован в течение зимы, но потребует привлечения армейских частей.

— Вы с ума сошли?! — взвился Микоян. — Оставить более миллиона человек без средств к существованию! Кто будет их кормить? А кто будет кормить турок, которые тут же попрут через границу?! Как нарком внешней и внутренней торговли, заявляю, что резервов продовольствия на два — два с половиной миллиона человек в СССР нет!

— Резервы есть! — резко возразил Берия. — В крайнем случае, возьмём хлеб из стратегического запаса.

— Проблему «Великой Армении» это никак не решит, — спокойно заметил ветеран-маршал Шапошников.

— Что вы имеете в виду, Борис Михайлович? — заинтересовавшись, спросил Сталин.

— Мы, кажется, глядя только на внутриполитический аспект, упускаем внешнюю политику и военную стратегию. Зачем немцы вообще полезли в Турцию? В рамках борьбы с Англией эта операция не просто бессмысленна, она вредна. Поскольку отвлекла силы. Что было бы, если бы Гитлер использовал их в десанте в Британию? Возможно, имея больше самолётов, больше барж, больше войск, ему бы удалось не только зацепиться, но и вообще закончить войну. Не хочу ничего умозрительно утверждать, но было бы крайне интересно узнать содержание германо-турецких отношений перед нападением.

— В чём же дело? — усмехнулся в усы Сталин. — Давайте спросим! Товарищ Поскрёбышев, попросите господина Инёню войти, — сказал он, подняв с аппарата трубку.

Иосифу Виссарионовичу, несмотря на всю серьёзность стоящих перед ним и всем СССР проблем, явно доставляла удовольствие ситуация, когда президент Турции вынужден был смиренно ждать, когда он понадобится «товарищам». Политика политикой, но хоть так отыграться за мятеж в Грузии, шантаж с «Александром Невским», за поборы с караванов, следующих в Испанию, за многое, многое другое, было просто по-человечески приятно. Ведь это СССР в 20-м году, фактически, спас кемалистов, признав их, вооружив и став их союзником. А чем отплатили турки? Вот пусть теперь, когда жареный петух вовсю клюёт пятую точку, до конца прочувствуют, что с СССР надо было дружить!

Президент Турции вошёл, остановился, подойдя к столу. Сталин задал через переводчика вопрос. Исмет Инёню немного помолчал, а потом выдал короткую фразу.

— Берлин предложил правительству Турецкой республики заключить военный союз против СССР. Правительство Турции отказалось, — толмач говорил, на ходу переводя с турецкого на дипломатический, немного дольше, нежели глава государства.

— Какие цели ставились перед желаемым немцами союзом? — прямо спросил Шапошников.

— Мы должны были пропустить дивизии Вермахта через свою территорию и выделить войска, — переводчик тут запнулся, слушая Инёню, но дальше говорил практически синхронно. — Для войны против России! Но мы, соблюдая подписанные договоры между нашими странами, отказались. Это и послужило причиной для нападения.

Я, сидя, как всегда, в конце стола, находился прямо рядом с турками и не утерпел:

— Господин президент может подтвердить свои слова документально?

— К сожалению, при эвакуации правительства из Анкары, архивы, в том числе архив министерства иностранных дел, пришлось сжечь, — последовал турецкий ответ.

— Значит, мы так и не узнаем, сколько самолётов, танков, орудий Генштаб Турции считал необходимым вытянуть из Гитлера для нападения на СССР? — спросил я с видимым сожалением, нарочито переглянувшись с Шапошниковым.

Инёню, услышав перевод, вздрогнул, но быстро взял себя в руки, резко бросив короткую фразу.

— Господин президент не понимает, что вы имеете в виду, — сказал переводчик.

— Жаль, — вздохнул я. — Переведите господину президенту, что Советское правительство не может принимать каких-либо решений, не имея всей необходимой информации. На её уточнение у нас уйдёт от двух до трёх месяцев. Надеюсь, господин президент имеет время ждать?

— Как вы не понимаете! — на этот раз оба турка, и президент, и переводчик, забыв дипломатический этикет и всякое чванство, затараторили в оба-два голоса, интенсивно жестикулируя руками. — Убьют нас — вы будете следующие! Мы не просим войск, не просим воевать с немцами, но дайте нам хотя бы патроны и еду! Турецкая армия — единственная сила, которая защищает сейчас Россию. Не станет её — немцы тут же ударят по вам!

— СССР не нуждается в ваших защитниках, господин президент. Тем более тех, кто в любой момент готов продать и ударить в спину. СССР в состоянии защитить себя сам, — медленно, ледяным тоном, вынес я своё суждение. — Будьте так добры, подождите в приёмной.

У турка горели глаза, но, шумно вдохнув и выдохнув, президент сдержался, молча развернулся и вышел вон.

— Ну, ты, брат, даёшь! — выразил свои чувства Киров, хлопнув ладонью по столу. — Мы тебе, случайно, не мешаем?! Ты с какого перепуга Исмета выпроводил?!

— Так его! Правильно! — напротив, встал на мою сторону Микоян. — Вон, как он в лице переменился, когда товарищ Любимов о сговоре с немцами спросил! Вот она — сущность торгаша! Верно, не сошлись в цене! А если бы сошлись, а? Что тогда? И вы им ещё хотели помогать! Да пусть подохнут все до единого!

— Гитлер напал потому, что время торговаться у него вышло, — ухватил суть Шапошников. — Промедлил бы, не смог бы выйти к нашим границам до зимы. А выйти, добром ли, силой ли, ему надо было в любом случае. Значит, война в следующем году! Возможно, исходя из этих соображений, турок следует поддержать, невзирая на осложнения с Берлином. Армян депортировать!

— Армяне — советский народ! Он живёт на своей земле тысячи лет! Как у вас повернулся язык сказать, что его надо изгнать! — взвился Микоян.

— Сейчас это — потенциальные предатели! — резко возразил Берия.

— Верно! — поддержал его Шапошников. — Немцы намеренно устроили нам эту вилку с армянами, когда, как не поступи, всё плохо. Не получилось с турками — они ещё лучших себе союзников и проводников нашли. Тем более, что у них до сих пор имеются законспирированные связи в Иране. И после Грузинского мятежа многие непримиримые осели именно у немцев. То есть, теоретически, Гитлеру есть чем совратить малограмотное и политически незрелое население во всей ЗСФСР. Обороняться в горах, имея, кроме врага, враждебно настроенное местное население, тяжело. И замысел немецкого Генерального штаба, в целом, понятен. Основная цель — Закавказская дорога. Кратчайший путь от Батума и Поти до Баку. Связана с дорогами Турции через Эрзерумскую ветку. С севера труднопреодолимый Кавказ обеспечивает от контрударов. Выйдя за лето к Баку, немцы полностью отрежут от снабжения нашу группировку в Иране, поскольку южные каспийские порты окажутся под ударом, а зимой и вовсе судоходство по Волге прекращается. Фактически, единственной связью с центром страны останутся Оренбургская дорога и Турксиб. Тут можно ждать десанта на Красноводск. А там дальше, до самых Урала и Алтая, степи, благоприятные для действий мехвойск.

— Красная Армия не допустит немцев даже в Ереван, не то, что в Баку! — горячо возразил ветеран-маршал Ворошилов.

— Если будет укомплектована армянами — допустит, — в пику ему возразил Берия.

— Армяне — советский народ!!! — возвысил Микоян голос в защиту соотечественников.

— Хватит! — прервал перепалку Сталин. — Какие будут ещё мнения?

— Туркам, как ни помогай, их всё равно дожмут, — рискнул высказаться я, когда тишина стала уже затягиваться, — а вот армян мы ещё можем «отыграть». Считаю, надо объявить туркам войну!

— Совершенно невозможно! — взвился, на этот раз, Молотов. — У нас договор! Мы не можем нарушать договоры, которые сами и подписали! Кто тогда вообще будет иметь с нами дела?!

— Тогда пусть войну нам объявят турки, — не сдавался я.

— Вряд ли вам, при всех ваших талантах убеждать, — саркастически улыбнулся Молотов, — удастся уговорить господина Инёню на такой шаг!

— А вот это — ещё посмотрим!

— Не надо никого убеждать! — встрял Микоян. — Раздуть какой-нибудь пограничный инцидент. Если надо — создать! После чего объявить войну! Войну на два фронта турки, тем более без жратвы и боеприпасов, вести не смогут. Отодвинем на запад границы, обезопасим Закавказскую дорогу, привлечём на свою сторону армянский народ, присоединив захваченные районы к Армянской Автономной Республике. Или вовсе — Армянской Советской Республике, противопоставив её идее буржуазной «Великой Армении». Армяне — советский народ! Буржуям не удастся, если не будет «турецкого фактора», переманить его на свою сторону!

— Анастас, там миллион беженцев, бабы с детишками, — оторопел от решительности Микояна далеко не самый «белый и пушистый» человек на свете, Генсек ВКП(б) Киров. — Ты понимаешь, какая мясорубка может получиться?

— На войне, как на войне! — зло бросил нарком пищевой промышленности.

— Никаких мясорубок! — возразил я. — Идея товарища Микояна правильная насчёт территорий. Это может привлечь симпатии армян. Вдобавок, работать с ними надо не только по партийной линии, но и использовать местную церковь. Служителей культа значительно меньше, нежели простых граждан, агитировать их можно индивидуально. Пусть несут в массы мысль, будто бы Бог наказал турок вторжением немцев, заставив хлебнуть того горя, что сами турки причинили армянам. Но это не значит, что немцы — друзья. Наоборот, это значит, что немцы ещё хуже турок! Зверя сожрал ещё более страшный зверь! Хотят ли армяне видеть ещё более страшного зверя на своей земле? Турок же, по-христиански, пора простить. Довольно с них и фашистского истребления. А чтоб священники были посговорчивее, напомните им о поведении немцев в Иерусалиме. Армянская церковь тогда тоже, заодно со всеми православными, пострадала, не так ли? Наших, русских попов к ним подпустить, пусть мозги вправят.

— С чего бы Инёню нам свои земли отдавать? — перебил меня Каганович.

— Ну как же. Им грозит полное истребление, как самым упёртым врагам германского Рейха. Инёню объявляет нам войну и через день-два, когда наши войска занимают линию фронта, официально капитулирует. Мы за это эвакуируем всех гражданских, турецкую армию тоже вывозим в особые лагеря, перевооружаем, обучаем и, когда немцы на нас в следующем году нападут, даём шанс поучаствовать в освобождении Турции от фашистов. Не всё ж только бойцам РККА на чужой-то земле свои головы класть! Армян, понятно, на операцию не брать, оставлять в казармах. Эвакуация — в закрытых вагонах. То есть мы, в обмен на землю, даём туркам жизнь и шанс реванша. А дальше, сохранять ли турецкое правительство, отнимать ли золотой запас — тут уж я не советчик. Главное, что при фиктивной советско-турецкой войне, крови будет меньше всего. Вместо того, чтоб иметь во врагах и турок, и армян, завоёвываем их расположение. Вдобавок, лишаем немцев формальной победы. Если Инёню капитулирует перед нами, то с немцами дела вести будет уже некому. Мирный договор не подписать.

— Это слишком сложно, — запротестовал Микоян. — К тому же, как я говорил, резервов продовольствия, кормить этих нахлебников, у нас нет. Или в следующем году придётся от экспорта хлеба отказаться полностью.

— В следующем году будет война! Экспорт хлеба прекратится автоматически!

— Это ещё хуже, потому, что продовольственные запасы, когда армия заберёт рабочие руки, будут меньше пополняться.

— Запасы будут, — возразил Сталин. — Выездная комиссия ВАСХНИЛ под руководством товарища Лысенко в течение этого года проводила опыты по выращиванию различных сельскохозяйственных растений по подсечно-огневой системе в климатической зоне затопления будущего Западно-Сибирского моря. Для посевов отбирались лучшие сорта, культивируемые в Вологодской, Архангельской областях, в Карелии и Сибири. Очень хорошие результаты на подсеке, особенно на осушенном болоте, дал ячмень. Урожайность на опытных участках просто невероятная. До 50 центнеров с гектара. Но, учитывая, что под сплошные посевы лучшие земли выбираться не будут, то, в первый год после сжигания леса, следует рассчитывать на более скромные показатели, в среднем, 30 центнеров с гектара. Рожь посеяли пополам с ячменём и оставили под зиму. По весне посмотрим результат. Но, судя по всходам, он обещает быть хорошим. Таким образом, план использования земель под предназначенными к сведению лесами на период строительства Андринской плотины, можно считать подтверждённым. Его реализация даст нам резкий прирост производства зерна овса, ячменя, ржи в течение ближайших десяти лет, пока эту землю не затопит вода. Срубить весь лес по Оби и вывезти мы никак не успеем, а подсечь и сжечь с толком — сможем. Степень механизации этих работ минимальная, только для быстрой уборки потребуется мобилизовать трактора, транспорт. В остальном, рабочую силу обеспечит Управление лагерей НКВД.

— Уж теперь-то вообще не известно, когда вода затопит, раз Гитлер на нас в следующем году напасть собрался, — вздохнул Киров. — И чего ему не живётся спокойно? Ведь, паскудник, со всеми уже передрался! Осталось только японцам войну объявить!

— Нет, на японцев он не полезет, — возразил Молотов. — СССР и, после расчистки Суэцкого канала и захвата Адена и Сокотры, Япония — единственные источники стратегического никеля. Без нас у него остаётся единственный вариант.

— Какие есть ещё мнения по турецкому вопросу? — вернул совещание в русло главной повестки Сталин.

— Я отзываю своё предложение по депортации армян, — сказал Берия, спровоцировав вздох облегчения со стороны Микояна. — Война с Турцией, безразлично, с согласия Инёню или против его воли, кажется, предпочтительнее. Не страдают наши, советские, граждане и мы обретаем почву для действенной контрагитации.

— Ещё варианты? — спросил Предсовнаркома. — Нет? Тогда, товарищи, все свободны. Кроме товарищей Кирова и Молотова.

Мы, гурьбой, вышли из кабинета и приёмной, где всё так же понуро сидел Исмет Инёню. Дальше — кто куда, но я увязался за Берией.

— Что это было, товарищ нарком? — спросил я прямо. — Посидели, поболтали, ни тебе голосования, ни — вынесенного решения!

— Решения чего? Совнаркома? ЦК? Нет, это всего лишь консультации с товарищами. Дело, сам видишь, сложное. Тут хотя бы варианты наших ходов прощупать. Чтобы потом проработать их со специалистами и уж только тогда выносить на голосование. Понятно?

— Тогда я здесь с какого боку?

— Можно подумать, что на заседании ЦК у тебя больше прав находиться! — поддел меня Берия. — Ты здесь ради спокойствия товарищей, чтоб сам поучаствовал и народ мутить не начал, как ты это любишь, если что вдруг не по тебе!

— Замазали, значит? — хмыкнул я.

— Выбирай выражения! — возмутился Лаврентий Павлович. — Оказали доверие! Привлекли к выработке важнейшего для страны решения! Ценить надо! А ты — «замазали»! Тоже мне, чистюля! Наверняка возмущаться бы стал, начни мы армян в Восточный Туркестан вывозить!

— Где я, а где кавказские дела? Но, если честно, не укладывается у меня в голове, не уживаются два слова: «армяне» и «предатели». Так что — стал бы!

— Вот видишь! А теперь — всё по-другому пойдёт. Главное, чтоб турки сдуру не заартачились.

Эпизод 6

20-го сентября в семь утра, в субботу, всего через восемь дней после «консультации», правительство Турецкой республики выдвинуло СССР претензии в «блокаде» и тут же объявило ему войну! В Закавказье, особенно в известной автономной республике, новость восприняли с небывалым энтузиазмом, военкоматы были буквально осаждены лицами мужского пола от десятилетних пацанов, до глубоких старцев. Военкомам пришлось выполнять роль натуральных комиссаров, объясняя, что РККА справится и без мобилизации, переводя сбор резервистов и добровольцев в митинг.

Закавказский фронт только отмашки и ждал. По всем дорогам, не встречая сопротивления, на запад пошли моторизованные разведбаты, сразу далеко отрываясь от основных сил стрелковых и горнострелковых дивизий. В воздухе стоял непрерывный гул, 6-я воздушная армия выбрасывала десант. По небу медленно ползли ТБ-3, таща на буксире планеры-автожиры, в которые были погружены все три воздушно-десантных корпуса, все наличные ВДВ СССР. Там, где условия посадки были особо сложными, выбрасывали посадочным способом отдельные батальоны ГСД на камовских вертолётах Ка-2.

К утру следующего дня вся турецкая линия фронта была взята под контроль и Исмет Инёню официально объявил о полной и безоговорочной капитуляции. Между советскими бойцами и турками всё обошлось практически без стрельбы, несмотря на то, что турецкие части даже не разоружали. Они так и уходили с фронта в маршевых колоннах в пункты сбора и уже там расставались с пушками, винтовками и пулемётами. Ещё бы! Турецкие части сразу же получили приказ не оказывать сопротивления Красной Армии, а в каждом нашем передовом батальоне был, в качестве парламентёра, турецкий офицер. Пару раз, при встрече с милицией, не помогло даже это, но тогда красные командиры выкатили вперёд полевые кухни с предложением сперва пожрать, а воевать уже потом. Это бескровное наступление так и окрестили «кухонным».

А вот с немцами РККА не церемонилась и действовала предельно жёстко. В первый же день Люфтваффе, действовавшие без истребительного прикрытия, поскольку ВВС Турции давно исчезли как класс, попытались бомбить походные колонны, причём, и турецкие, и наши. Дежурившие в воздухе И-163 (на этом «второстепенном» направлении основной тип истребителя) развернулись и, без церемоний, сбили «Хейнкели». А в дальнейшем принялись валить на землю без разбора и предупреждения всё, что залетало в советскую оккупационную зону. Люфтваффе стали было настаивать и к востоку от линии фронта развернулись натуральные воздушные сражения с участием десятков самолётов с обеих сторон. Потери, понятно, несли и мы, и немцы, но, благодаря неизменному численному превосходству, небо, в конце концов, оставалось за ВВС КА. Вишенкой на торте стала попытка немецких сухопутных частей «улучшить положение» на перевале, уже занятым советскими десантниками. Комбат сразу же нажаловался наверх и спустя менее, чем полчаса, атакующих смешал с камнями и землёй, а заодно и сбросил вниз со склона досаждающую горную батарею, целый полк пикировщиков «Неман-4». После этого немцев прорвало и в дело вступила германская дипломатия, получившая в НКИД СССР «полный отлуп» в предельно жёсткой форме. После чего все инциденты разом прекратились.

Под контроль СССР перешли районы, с севера на юг, Артвин, Эрзерум (с веткой «русской» колеи), Муш и Ван, как и остальные, лежащие ближе к советской границе. Они сразу же были присоединены к ААР, выделившейся из состава ЗСФСР в союзную республику. Беженцы, местное неармянское население в этих районах подлежали эвакуации и депортации. Территория — заселению «советскими» армянами, что позволяло избежать стадии «Особой республики». Таким образом, территория АССР включила в себя все земли исторической Армении, кроме Малой. С выделением АССР, статус союзных республик, решением Верховного Совета, получили также Грузия и Азербайджан с перспективой воссоединения с Азербайджанской Особой Республикой на бывшей иранской территории.

Вообще, после слов Инёню о намерениях Гитлера, а особенно после того, как в наши руки была предоставлена, в качестве доказательств, дипломатическая переписка, протоколы переговоров, внешняя политика СССР в отношении Германии резко переменилась. Москва уже не пыталась сглаживать острые углы, избегать трений, наоборот, она давала понять, что видит оппонентов насквозь и потакать им не собирается. Немцам было отказано в поставках продовольствия, а уже существующие контракты, невзирая на издержки, разорваны. На хлеб у нас был более благодарный покупатель — Япония, которой надо было подкармливать прорву «союзных» индусов. Пусть в ответ мы могли получить не сложные машины, а натуральный каучук, но и он для СССР был существенной ценностью. К тому же, общий экспорт зерна из СССР неуклонно снижался, вследствие необходимости кормить собственное растущее население.

Внутри СССР внешне, вроде бы, ничего не происходило. Советская пресса по-прежнему трубила о Великой стройке, считала километры проложенных технологических дорог, гектары вырубленного и подсечённого леса, но не только в высших сферах, но и «на земле» многие люди стали понимать, что в ближайшее время никакого возведения грандиозных плотин не будет. Скажем, трудно скрыть от коллектива Харьковского завода приказ о возобновлении производства танков по мобилизационному варианту, за полгода. А ведь этот завод не единственный! С четвёртого квартала 1941 года Совнарком «перевёл стрелки» и экономика СССР вновь покатилась по привычному пути, по «военным рельсам».

Я, как начальник ГАБТУ, попал в предельно сложное положение. Да, теперь, когда жареный петух клюнул, у меня есть всё для разработки танков следующего поколения, нет только одного — времени. В плане НИОКР «конь не валялся», а танковые заводы надо готовить под конкретные машины уже сейчас, иначе через полгода в войска пойдут новенькие «устаревшие» КВ, Т-34М и Т-126. На текущий момент, на фоне танков немецких, они смотрятся выигрышно. Но я то знал, что в «эталонном» мире у Гитлера в 42-м году уже был «Тигр» с 88-мм пушкой, а в 43-м эти танки применялись массово, наряду с «Пантерами». «Эталонный» же СССР так и не сумел за войну перейти на новую модель массового танка, проведя только модернизацию с усилением вооружения. Это тоже не мало, но мне нужна ещё и броня! Такая, чтобы сохранить превосходство в защите, положение 38–40 годов! Сейчас же оно утрачено, поскольку, судя по добытым разведкой фотографиям, немцы уже ставят на «панцерфир» и «панцерягер» длинноствольные 75-мм пушки. Пришлось ещё раз откорректировать прошлогодние ТТЗ, по возможности отказавшись от «экзотики», с упором на использование в новых машинах проверенных узлов и агрегатов. А также указать на закладку в проекты дополнительных резервов, лучше сказать, недоиспользование потенциальных возможностей. Получим ли новое вооружение и литую броню — не факт. Но сможем, первое время, устанавливать башни старого образца. Планетарные механизмы поворота, не говоря уж о планетарных боковых коробках, тоже могут обождать, фрикционами обойдёмся.

Первый проект нового поколения, «мышебойка Федоренко» (очень уж часто зам этот эпитет употреблял), родился в недрах Бронетанковой академии «в инициативном порядке». Толчком к нему послужил давешний разговор. Перед слушателями была поставлена задача вкорячить на КВ-2 130-мм пушку с длиной ствола за семь метров вместо 4,5-метровой шестидюймовки БЛ-15. Поскольку с «флотского» «Большевика» ждать поступления новых орудий не приходилось, связались с Мотовилихой, которая поспешила сосватать «академикам» качающуюся часть опытной М-40 с 152-мм стволом Бр-2 примерно той же длины, пообещав доработать её напильником для установки в САУ.

Когда Федоренко в октябре с гордостью продемонстрировал мне чертежи общего вида, я едва не поперхнулся. Результаты «мозгового штурма», прямо скажем, поражали нестандартностью мышления. При взгляде на эскиз «экстерьера», создавалось полное впечатление, что машина имеет переднемоторную компоновку, если бы только не ведущая звёздочка сзади. Корпус КВ-2, шестикатковая ходовая — почти стандарт. Только катки переставлены с учётом нагрузки от сильно смещённой в корму удлинённой рубки «усиленного лобового бронирования» (дополнительная 120-мм «экранная» плита). Требование 240-мм «лба» соблюдено и даже переплюнуто. А вот при взгляде в «потроха» МТО внезапно обнаруживалось сзади! Кто допетрил развернуть коробку валом вверх, то есть, фактически, поставить МТО «на попа», вписав его по высоте в рубку — премию выписать! Однозначно! Хотя бы за пространственное воображение! Высота «стандартного» МТО меньше метра, длина — чуть больше полутора. С баком между БО и МТО — два. После «кульбита» всё ровно наоборот. Правда, стандартный Д-130-4 ставить нельзя, но зато неподалёку от завода имени Ворошилова, на «Русском дизеле», делают вертолётные Д-160-2 в 725 лошадей. Как раз с вертикальным валом. В танки 160-е моторы не лезут из-за большой ширины. Не помещаются в МТО, сжатом с боков бронёй, ходовой и железнодорожным габаритом. Но когда за рубкой ходовая часть исчезает из ряда «сдержек» — другое дело!

Чертежи, с «причастными» сопровождающими и собственными письменными пожеланиями привести проект в соответствие с ТТЗ на 3-е поколение, я отправил в Ленинград Котину. Пусть детально прорабатывают «профессионалы», которым эти машины выпускать. Через месяц КБ выдало КВ-3 и КВ-4. Оба имели единое шестикатковое шасси с корытообразным днищем (что на треть уменьшало высоту вертикального борта) и 75-мм ВЛД под углом в 72 градуса (что исключало сварку двух 120-мм плит). НЛД осталась прежней. Таким образом, приведённая толщина брони во лбу составляла искомые 240 мм. Так как танк КВ-3 имел теперь более грузоподъёмное шасси, то его башню, по сравнению с КВ-1, модернизировали. Теперь её сваривали ЭШС, за исключением 75-мм кормы, только из 120-мм плит. Причём со стороны лба — в два слоя. Наклон преград по прежнему составлял 30 градусов к вертикали. В новой литой маске, вместо короткой 107-миллиметровки, устанавливалась 50-калиберная 87,6-мм пушка, полученная наложением зенитного ствола на прежние противооткатные устройства. «Промежуточный» 46-тонный танк соответствовал ТТЗ на 3-е поколение, за исключением вооружения, защиты бортов, унификации деталей ходовой с харьковским средним танком и лёгкости массового производства. В КВ-1 было три стыка 120-мм деталей и от них хотели избавиться. В КВ-3, одной только башне, их стало шесть. МТО КВ-3 полностью заимствовалось от предшественника. Конечно, 700 лошадиных сил на 40 прежних или на 46 полученных тонн — большая разница. Но, во-первых, танк тяжёлый. А во-вторых, будь у него трансмиссия посовременней, не уступил бы в подвижности Т-10 «эталонного» мира и был уже сейчас лучше ИС-2 и ИС-3. Дабы ещё более сблизить новый КВ с «эталонными» ИСами, я распорядился доработать проект усилив бронирование борта до 90 миллиметров и применив 45-градусный наклон листа наружу выше новых, «унифицированных» обрезиненных катков среднего диаметра, что давало уровень защиты на этом участке в 127 миллиметров.

На новой «мышебойке» КВ-4 компоновка «концепта» и вертолётный мотор, с разрешения ГАБТУ, сохранялись. Корпус унифицировался с КВ-3. Лобовое бронирование рубки теперь составляло всего 120 миллиметров, но под углом свыше 60 градусов, поскольку обе плиты по сторонам мощной литой маски были дополнительно развёрнуты вокруг вертикальной оси. Это позволило сохранить в крыше корпуса люк мехвода, правда необычной треугольной формы. Боковое и кормовое бронирование рубки, в откорректированном мной варианте, были уменьшены, чтобы минимизировать перевес задней части, до 60 и 45 миллиметров. Ерунда, в ближний бой этим машинам не лезть. Основного вооружения в виде 55-калиберной 130-мм пушки М-40 с баллистикой Б-7 хватит, чтобы расчихвостить любую цель, включая «Маус», издалека. А в будущем, с перевооружением тяжёлых танков 100-мм пушками, от КВ-4 можно будет вовсе отказаться.

Если в Ленинграде, более-менее, к Новому Году «процесс пошёл» в правильном направлении, то в Харькове и, особенно, в Москве дела шли куда как хуже. Морозов мудрил с перекомпоновкой агрегатов Т-34М по «поперечной» и «параллельной продольной» схемам, пытался втиснуть в танк «вертикальный» шестицилиндровый дизель. Мотор заведомо не лез по высоте, имея 110 сантиметров, при корпусе Т-34М в 95. Пришлось потуги зарубать в директивном порядке, но это никого не останавливало. В Мариуполе конструировали «временную» башню свариваемую ЭШС из крупных отливок. Что тоже меня не совсем удовлетворяло, хотелось цельнолитую в кокиль, но сказать оказалось куда легче, чем сделать.

А вот Т-126 в «третье поколение» никаким буксиром не затащить. И сама Москва, не имеющая металлургии такого масштаба, чтобы тысячами и десятками тысяч выпускать танки с четверьметровой бронёй, мало подходила в качестве базы. С Гинзбургом у меня произошёл тяжёлый разговор. Объединённое КБ ЗИЛ становилось явно избыточным для задач, которые ставило перед заводом ГАБТУ. Легкими СУ-5 мы с Федоренко, после долгих споров, решили пожертвовать в пользу БА-11 и БТР-6В на агрегатах полноприводного ЗИЛ-6. Это шасси было до последней шайбочки отработано и значительно усовершенствовано. Благодаря новым, широкопрофильным шинам с большой долей натурального каучука, в полной мере удалось реализовать регулирование давления в шинах через ступицу. То есть уровня «эталонного» БТР-152В. Но этим занимался автомобильный спецотдел, «танкисты» лишь отчасти помогали им по башенному вооружению.

По самоходкам СУ-126 работал отдел Траянова, который также не был слишком перегружен. Шасси стояло в производстве с 35-го года, оставалось только приспосабливать его под разные артсистемы. Теперь — под М-10, поскольку «царские» стволы закончились. Новокраматорский завод, как раз, закончил наполнение мобзапаса тяжёлыми дивизионными гаубицами и пушками и переходил на выпуск 100-миллиметровых зенитных орудий. В процессе, поскольку стволы освоили быстрее, чем систему в целом, поэкспериментировали со 100-мм пушкой М-10М4. ГАУ она не заинтересовала. Да, немного легче. Да, нет дульного тормоза. Но легче и снаряд при равной дальнобойности. На взгляд Кулика, игра не стоила свеч. 122-миллиметровая М-10М2 с клиновым затвором выглядела куда как выигрышнее со своей 25-килограммовой пушечной гранатой. Но, что не имеет значения для артиллеристов, важно для танкистов. М-10М4 имела унитарное заряжание, что резко повышало скорострельность при установке в рубке САУ. Новокраматорский завод получил план по М-10М4 на 42-й год, а Траянову оставалось, по сути, лишь переделать боеукладки, поскольку варианты с М-10 122-152-мм калибра на шасси СУ-126 ранее уже отрабатывались. С весны можно было ожидать поступления самоходок, которые с успехом можно применять из засад в качестве противотанковых даже против «Тигров» и «Пантер».

Понятно, что, собственно, «танкистам» в Москве работы не было. А на «Уралмаше» танковое КБ было слабовато, если сказать обтекаемо. Если прямо — то его не было вообще. К моему сожалению, предложение о переезде было принято в штыки. Как же! Только прижились, обустроились, барахлом обросли… И тут — на тебе! Всё оставь и мотай за тридевять земель на Урал! Осталось только предупредить, что заказов по танкам на ЗИЛ не будет. Гинзбург обозлился и ответил, что поработает в инициативном порядке. Что ж, пусть трудится. Зарубать специально, за несговорчивость, не буду, оценим всё объективно. Серию-то всё равно запускать, при успехе, на Урале придётся. Тут уж, хочешь — не хочешь, а переедешь. Как бы ещё — не по приказу во время войны, когда об удобствах и барахле думают в последнюю очередь.

Вот где у меня проблем нет, так это в Сталинграде. Как клепали там ритмично БТП-шки, аналоги «эталонных» ГТ-МУ, так и продолжают клепать. Суета с Западно-сибирским морем тут только на пользу пошла. «Гражданская» снегоболотоходная модификация имела несущим элементом конструкции всё то же «корыто», выполненное из конструкционной 4-мм стали вместо брони. Верх, кабина из брусков и реек, надставленные досками борта, вышли легче бронекорпуса, поэтому и грузоподъёмность выросла с 800 кило до тонны. Вот только 90-сильный мотор при уширенных гусеницах на болоте показался слабоват. Сталинградцы не стали спорить, модернизировав машину под 135-сильный 6-цилиндровый дизель, применив новую, торсионную шестикатковую подвеску вместо прежних двух тележек. Корпус, соответственно, тоже удлинился, а грузоподъёмность возросла до 1,2 тонн. Как только повеяло «ветром войны», вернуть всё вспять не составило труда. БТП «Сталинградец-2» в 6-7-мм броне стал короче на каток, получил обратно стандартные траки и мог перевозить уже 10 человек десанта вместо 8-ми. Способность буксировать двухтонный прицеп, то есть артиллерию вплоть до гаубиц-пушек Ф-22, увы в полной мере использовать было нельзя. Не хватало грузоподъёмности для переброски расчёта и боекомплекта. Зато, например, для 45- и 57-мм противотанковых пушек БТП подходил идеально. С комплектом труднозатопляемого имущества (особые непромокаемые резинотканевые ёмкости, заполненные, например, сеном или иным лёгким материалом) мог с орудием на буксире даже форсировать реки вплавь. Серийность же была такая, что, к примеру, легковушек-вездеходов ГАЗ-40 всех модификаций в СССР выпускалось меньше.

Эпизод 7

Давненько меня не приглашали в ресторан вот так! Не на словах, по дружески, мол, пойдём, посидим, поедим-попьём, а заодно и пообщаемся. Письмом в конверте! Вот как! Конечно, Управление Особых отделов НКВД не дремлет, конвертик-то вскрыт показательно, но посоветоваться с товарищами ГБ-истами всё равно надо. Набрал Берию, соединили сразу, повезло.

— Здравия желаю, товарищ комиссар государственной безопасности первого ранга, — в голосе моём явно слышались нотки хорошего настроения.

— Здравствуйте, товарищ генерал-полковник, чем обязан? — насторожившись сразу спросил Берия.

— Вам, наверное, доложили уже о приглашении, которое я, кстати, намерен принять? Хочу у вас уточнить кое-какие обстоятельства.

— Какое приглашение? Куда? Какие обстоятельства?

— Ну, как же! Приглашение в ресторан «Арагви» от бригадного генерала де Голля, председателя Совета обороны Французской империи. Вот, теряюсь в догадках, что за империя такая и где она может быть. Как у нас с ней? Дипломатические отношения имеются? И вообще, что за птиц сей бригадный генерал?

— Это не генерал, а полковник. Бежал после разгрома Франции в Лондон и англичане некоторое время «играли» его, используя для организации подрывной деятельности в немецком тылу. Так называемая «Свободная Франция». После Гибралтара всю эту кампанию, за полную бесполезность и непригодность, наверное, англичане бросили в концлагерь. В начале лета «всплыл» в Штатах, оттуда, через Дальний восток, перебрался к нам. «Фильтр», насколько я знаю, не прошёл и подлежит депортации. Никого и ничего он не представляет и должен в Комсомольске-на-Амуре в иммигрантском лагере сидеть, а не по московским ресторанам шататься!

— О как! Так, может, твои бегунка этого уже скрутили? — спросил я. — Да не молчи так серьёзно в трубку, товарищ Берия! Не буду я на каждом углу трезвонить, что у тебя несоветские люди через всю страну туда-сюда шастают! Попросить хочу, дай мне с ним по-хорошему поговорить, раз сам напрашивается. Может к делу какому-нибудь пристроить его получится. И надо ж нам хотя бы понять, чей он человек. Вояжи из Англии в Комсомольск-на-Амуре, сам понимаешь, стоят недёшево.

— Хорошо, — легко согласился нарком внутренних дел, — до завтра пускай погуляет.

Ох, хитрит Лаврентий Павлович! Разрешил он мне! Наверняка от меня же первого о де Голле и услышал! Сутки у него уйдут, как раз, чтоб «фитилей» навставлять да понять, что, собственно, происходит. Но, раз чекисты не при делах, а законспирированную организацию, способную тайно перевозить таких деятелей через всю страну, мы заведомо отбрасываем, значит, остаются моряки. У них собственная контрразведка, в дела генерал-адмирала Лаврентию Павловичу, ещё с «ежовской» истории, ходу нет. Чекисты к отсутствию доступа в «морские» дела, а ещё более, к конкуренции в контрразведывательной работе на самом высоком уровне, относились крайне нервно, хоть РККФ, после Ежова, нигде явно не светился и ни в каких процессах не участвовал. Конечно, главным «присматривающим», наверное, тяжко сознавать, что за их деятельностью тоже наблюдают. Выходит, засветил я, да ещё на уровне наркома, игру морячков. Так им и надо! Сказали бы, честь по чести, заранее, что замышляют — тогда другое дело! И генерал-адмиралу не буду звонить. Пусть помучается. Хотя, моряки не только понимали, что светятся, но и делали это демонстративно, настырно. Назначить встречу в любимом бериевском ресторане, созданном чуть ли не самим наркомом — надо додуматься! Это уже утончённое издевательство получается!

До вечера дотерпел с трудом. Хотя с чего бы? В этом, морозном, вьюжном ноябре, не окапывается на восьмикилометровом фронте по речке Рузе батальон старшего лейтенанта Баурджана Момыш Улы, не мчатся к Москве по «зелёной улице» дальневосточные и забайкальские дивизии. Война идёт далеко, в Сомали, Эфиопии, Судане, в Западной Африке. И в последней, как раз французские негры дерутся с английскими, отражая предпринятое Черчиллем «каботажное» наступление. Немцы же вынуждены подпирать и итальянцев на востоке Африки, и французов на Западе, выслав на юг сразу три свежесформированных «африканских» моторизованных корпуса. А на французском фланге, вдобавок, крупные силы авиации. Не менее авиакорпуса. Число соединений в Европе и Азии у Гитлера не уменьшилось, но любое отвлечение ресурсов с нашего направления было приятно. А вот стратегический расклад остаётся прежний, французы, правительство Петена, полностью идут в фарватере политики Гитлера. В Палестине, Сирии и Месопотамии, к примеру, именно их колониальные войска, хуже вооружённые по сравнению с Вермахтом, занимаются охраной тыла и борьбой с партизанами. И задачи свои выполняют на совесть, без всяких там имитаций бурной деятельности. Какой толк от де Голля в этом раскладе? Никакого! С таким же успехом мы могли бы любого немца-иммигранта продвигать, как альтернативу Гитлеру. У де Голля, на текущий момент, шансов против Петена столько же. И вообще, есть ли для нас разница между ними?

Но, с другой стороны, это де Голль! Ещё не национальный герой Франции, может, им и не станет, но я то знаю, личность какого масштаба назначила мне встречу! Просто поглядеть на него одним глазком — и то стоит сходить! Без всякого пиетета. Но мало людей, о которых я знал ещё в «эталонном» мире, были без «двойного дна», заслуживали уважение своей честностью в постановке целей и упорством в их достижении. Было в нём что-то такое, рыцарское, в хорошем, романтичном, а не истинном смысле этого слова. Кто, как не Шарль де Голль, в одиночку, бросил вызов одной из сильнейших, на тот момент, держав мира и сумел победить, объединив вокруг себя свой народ и став правителем Франции. Поборов, при этом, не только Гитлера, но и Черчилля с Рузвельтом, равно как и Петена.

— У нас было три фронта, — сказал он как то в несбывшемся уже будущем, — и нельзя было сказать наверняка, какой из них, в конкретный момент, важнее.

Или близко к тому. Нет у меня здесь, к великому моему сожалению, цитатников из конца 20-го века.

На улицу Горького я подъехал заранее, оставив свой приметный «Тур» неподалёку от входа в ресторан, чтобы высокий гость понял, что я уже на месте. В своих догадках насчёт моряков я не ошибся. Шарль де Голль, при полном параде, в тонкой французской шинели и чёрном кепи с шитой окантовкой, явился с улицы в ровно в 19–00 в сопровождении моего знакомца, полковника Крылова, командира Балеарской бригады МП. Я, к этому времени уже успел занять угловой столик в глубине зала «Столичный» и, как Шарапов, заказать себе кофе. Пока мои визави раздевались, я сидя внимательно изучал их самих и их поведение. Де Голль, высокий, худой настолько, что его собственный, явно шитый на заказ, мундир, со всей «бижутерией», висел на нём, как на вешалке, а на лице не было видно ничего, кроме огромного «галльского» носа, явно нервничал, но всячески старался это скрыть за нарочитой демонстрацией собственной важности и значимости. Получалось плохо из за неуместных, лишних телодвижений. Хорошо хоть, что это не Кейтель, додумавшийся салютовать, при подписании капитуляции, маршальским жезлом.

Да, явная промашка с моей стороны. Я то решил, что у нас конфиденциальная беседа намечается и не стал парадный мундир со всеми орденами напяливать. А тут, похоже, решили в фанфары ударить! Получается, если мы только между собой не подерёмся, де Голль самим фактом разговора уже чего-то достиг! Не додумался я сразу, голова садовая, что теперь по всем посольствам пойдут трезвонить, что мятежный француз ужинает не с кем-нибудь, а с генерал-полковником Любимовым, фактически, командующим бронетанковыми силами РККА! И какие выводы господа иностранные, особенно немецкие, дипломаты могут из этого сделать? Конечно, у нас охлаждение сейчас, даже обострение, но всё равно неприятно. В первую очередь потому, что меня вот так «сделали».

Крылов незаметно, как он думал, показал на меня глазами и де Голль, высокий и прямой, будто шест проглотил, направился ко мне. Комбриг почтительно держался чуть позади за правым плечом. У стола француз остановился и я, выждав всего мгновение, тоже поднялся. Из вежливости. Но пусть видит, что вскакивать перед ним тут никто не будет. Впрочем, это, кажется послезнание шепчет совершенно лишнее. По званию я куда старше, лишь годами моложе. Ненамного. А по положению — вообще смешно сравнивать. Короче — мог бы сидеть, как свинья, на заднице. Да воспитание не позволяет.

Француз прогундосил по-своему приветствие, из которого я понял лишь «Франс» и вскинул руку к кепи, которое, именно ради этого специально и не снял.

Генерал де Голль приветствует вас, товарищ генерал-полковник, от лица Франции! — перевёл Крылов.

Что? Это всё? А где же что-то вроде: «Всю жизнь мечтал с вами познакомиться!»? Так и запишем, личность моя, сама по себе, этого надутого индюка совсем не интересует.

Добрый вечер, — сказал я просто и протянул французу руку для пожатия, Крылову отдельно, — здравствуйте, товарищ полковник.

Окончив церемонию, я водрузил свою задницу обратно на стул и, посмеиваясь про себя, стал наблюдать, как заметался Крылов. Столик был на четверых, стулья стояли напротив попарно. Де Голль сел лицом ко мне и полковник на секунду растерялся, не зная, какую принять сторону, но потом на лице его отразилась внутренняя решимость и стул был извлечён со своего законного места и установлен сбоку. Получилось, что от меня Николай Иванович расположился по правую руку, а от де Голля, соответственно, по левую.

Только у нас все уселись, как подскочил официант.

Хинкали. Две порции. Лука побольше. Бутылку «Хванчкары», — сказал я, даже не заглядывая в меню. Хоть в «Арагви» на каждой тарелке отнюдь не экономили, но мне вдруг отчаянно захотелось жрать. Наверное нервное, — и бутылку «Боржоми» сразу, — добавил я, подумав об этом.

У де Голля и Крылова процесс заказа занял больше времени, потраченного на консультации на французском, что мне показалось не слишком-то вежливым по отношению ко мне, но, увы, необходимым. В конце концов они заказали себе два комплекта надуги, чашушули, один лаваш на двоих и ещё бутылку «Саперави». Последнее меня несколько удивило, потому, что я вздумал сыграть роль стороны принимающей и от души угостить лягушатника любимым вином самого товарища Сталина. И что теперь? Мне свой «пузырь» в одно лицо пить? Я совсем не за этим сюда ехал, хоть водителя себе, на всякий случай прихватил. Или я с привередливым французским вкусом не угадал? Плевать!

Официант унёс пустую чашку из под кофе, вернулся с минералкой и одним гранёным стаканом, но тут же был послан ещё за двумя. Вот неудобно мне одному пить, когда такими голодными глазами смотрят! Когда положение было исправлено, я, без задней мысли, разлил «Боржоми» на троих.

Де Голль всё это время пытался начать говорить, но всё ему что-то мешало, то заказ этот, то беготня со стаканами. Когда же они наполнились, француз напрочь забыл о своих намерениях. Потянув носом и с огромным, ясно читаемым подозрением посмотрев на пузырящуюся жидкость он, без малейшего акцента (видно, плохому успели научить!), даже чуть злясь, спросил:

— Водка?!

— Ну, что вы, господин полковник! Какая в грузинском ресторане может быть водка? Только чача! И если следовать традициям грузинского застолья от начала и до конца, то сперва пить следует именно её! — сказал я, невольно рассмеявшись, — Но, поскольку мы собрались поговорить, а не предаться чревоугодию, то перед вами, всего лишь, минеральная вода. Уверяю вас, в плане благоприятного влияния на пищеварение, она чаче, а тем паче, водке, ничуть не уступит. Пейте на здоровье!

После моего выступления последовал бурный «обмен мнениями» на французском, причём де Голль, с упором, повторил одну и ту же фразу дважды.

— Господин де Голль настаивает, что он именно бригадный генерал, командир дивизии. Во избежание недоразумений он просит обращаться к нему именно таким образом, — скупо перевёл Крылов галльское многословье.

— Во избежание недоразумений, Николай Иванович, напомните господину полковнику русскую поговорку, что со своим уставом в чужой монастырь не ходят. Вы тоже у нас комбриг, но это не делает вас автоматически генералом. Такового звания и полковнику де Голлю не присвоено, это факт, — сказал я, железно помня из «прошлого будущего», что на старости лет он так и получал полковничью пенсию. — Будет лучше, если мы не станем пускать друг другу пыль в глаза и станем строить наше общение именно на фактах.

Перевод моих слов поверг француза в состояние уныния, он тихо что-то пробурчал Крылову и напялил кепи, порываясь уже встать.

— Господин де Голль, — полковник Крылов, попавший между молотом и наковальней, дипломатично опустил воинские звания вообще, — сожалеет, что отнял у вас, товарищ генерал-полковник, время. Эта встреча была ошибкой.

— Куда это вы собрались? — отреагировал я немедленно. — Мне что, за эти ваши, как там их, чепушули, платить?! Полковник Крылов! Если вы подложите мне такую свинью, то клянусь, я буду рыть до самого дна, пока этот самозванный генерал и все, кто причастен к его побегу из лагеря иммигрантов и переезду в Москву, не отправятся на прокладку Тургайского канала на ближайшие лет десять-пятнадцать! Сядьте на место и будьте добры, как минимум, сожрать всё, что заказали!

Командир Балеарской бригады проникся и стал горячо убеждать де Голля, пока тот нехотя, но не запихнул своё длинное, нескладное тело обратно за стол.

— Пусть полковника успокоит тот факт, что если бы это зависело от меня, то я без колебаний присвоил бы ему звание не то что генерала, а целого маршала Франции. И это отнюдь не комплимент, а трезвая оценка морально-волевых качеств, — сказал я. — Стол у нас отнюдь не круглый, но это, надеюсь, не помешает нам воспользоваться примером легендарного прошлого. Предлагаю, чтобы избежать обид, обращаться друг к другу просто по именам. На равных. Предложение принимается?

Принимается ли такое предложение? Конечно принимается! Общаться на равных с командующим, если не сильнейшими, то одними из сильнейших бронетанковых войск в мире! Как можно отказать? Тем более, после прозрачного намёка на рыцарей круглого стола? Для романтичного в душе француза — это удар неотразимый. Или общаться на равных, с моей стороны, с де Голлем! В общем, официант с вином и бокалами подоспел весьма кстати. Наша маленькая компания сразу настроилась на конструктивный и, я бы сказал, даже позитивный лад. Но «французский» сценарий я, конечно, сломал, заставив собеседника играть по моим правилам и импровизировать. Любая его попытка вновь перехватить инициативу пресекалась мной на корню.

— Шарль решил встретиться с вами, поскольку ищет поддержки во взаимовыгодном для России и Франции деле, — начал было вновь переводить Крылов, но я его остановил.

— Коля, ну кто же в «Арагви» говорит сразу о делах? Это, как минимум неуважение к обычаям грузинского народа, к которому, напомню, относится и вождь Союза ССР товарищ Сталин. Мы же уважаем товарища Сталина?

Дождавшись неизбежного согласия, я тут же предложил за Иосифа Виссарионовича выпить, благо ресторанная кухня работала чётко и нам уже успели всё принести.

— Сперва надо оказать уважение собеседнику, спросить его о том, как живёт, благополучна ли семья, здоровы ли дети, — стал развивать я свою мысль. — Вот у меня, например, всё хорошо. Петька, сын, умудрился с коня навернуться, когда в Чапаева играли, руку сломать. Левую. Очень удачно! Потому, что не шею свернул, а перелом в школу ходить и учиться не мешает. Зато мешает озорству. А у вас, Шарль, где сейчас семья?

— В Комсомольске-на-Амуре в лагере переселенцев. Условия жизни там спартанские, но это много лучше, чем в английском лагере военнопленных, куда нас бросили вместе с жёнами и детьми, — ответил через переводчика де Голль. — По крайней мере, нет колючей проволоки и охраны с собаками и пулемётами. Кстати, местные собаки очень дружелюбны и многие вообще не лают. Анна, моя младшая дочь, от них в восторге. Во время наших злоключений, в английском лагере и во время плаваний по морям, она очень ослабела и мы боялись за её здоровье. В России же, став общаться с животными, она пошла на поправку не по дням, а по часам. Особенно Анне нравится кормить белок. Вы видели когда-нибудь белок? Это чудесные создания! Ни к кому не идут, кроме Анны. Если она одна, то прямо по рукам, по голове прыгают! У неё самой получается их в руках держать и гладить, чего никогда прежде не было! — синхронно переводил Крылов болтовню француза, который, заговорив о семье, особенно о дочери, никак не мог остановиться.

— Анна больна монгольским идиотизмом, — успел вставить в качестве пояснения морпех.

— Чем? — переспросил я, сильно удивившись.

— Монгольский идиотизм. Болезнь Дауна, — громче сказал Крылов, что вызвало новую волну словоохотливости француза. Оказалось, что кроме его соотечественников, составляющих малую часть населения Комсомольского лагеря иммигрантов, там же проживало множество японцев, корейцев и китайцев, среди которых он ни разу не видел подобного. Несмотря на то, что «пропускная способность» лагеря была велика. Французы жили там всего полтора месяца, а азиатское его население (которое, в отличие от европейского, было куда депортировать в случае чего) успело смениться три раза.

— Да, к монголам эта болячка не имеет никакого отношения. Вернее, такое же, как и ко всем остальным, — поддержал я беседу. — Однако, я бы поостерёгся девочку отпускать в лес одну. Там не только белки обитают, но и уссурийские тигры.

— Далеко там никуда не уйдёшь, мороз и снег держат людей лучше всякой охраны, — грустно усмехнулся француз.

— Но вы же сумели оттуда до самой Москвы добраться?

— Оттуда мы просто на машине выехали, — сказал Крылов, не дожидаясь ответа, собственно, де Голля, — на КПП даже не досматривают. До города два десятка километров по просеке в тайге, пешком не пройдёшь в лёгкой одежде. На машинах же, только те, кто надо, ездят.

— Интересно, Николай, какой интерес у советской морской пехоты к нашему гостю?

— У морской пехоты — никакого, — честно признал Крылов и начал объяснять. — Понимаете, Семён Петрович, родственники… Я вот на Родину вернулся, а брат двоюродный не захотел, или побоялся, во Франции остался. Но общаемся, письма пишем. И у многих других, кто вернулся, точно также. У кого сёстры за французов повыскакивали, у кого тётки, у кого родители ехать сюда не захотели, по разному. Но связи остались. И вот, после того, как «Свободную Францию» бросили за решётку, у неравнодушных к этому движению граждан республики на оккупированной немцами территории, не осталось никакой связи с руководящим ядром в Англии. Тогда они вышли на нас через родственников, среди которых тоже есть члены «Свободной Франции» с просьбой таковую связь организовать. За кое-какую плату, разумеется. Что и было сделано по линии военно-морских атташе. Также был организован выкуп французов и переброска в Североамериканские Штаты. Потом и к нам. Вот так. Генерал-адмирал Кожанов просил передать вам, что господин де Голль чрезвычайно важен для Разведотдела Главного штаба РККФ. По созданному каналу из Франции идёт чрезвычайно важная и наиболее полная информация за всё время работы по этой стране. И финансовые средства понемногу тоже.

Вот значит как. Красный флот качает сведения из Франции и ещё за это деньги берёт, хотя полагается совершенно иначе. Деньги и информация всегда движутся в противоположных направлениях. Но из любого правила есть исключения.

Пока я переваривал услышанное, полковник Крылов уже успел ввести в курс нашей беседы француза.

— Шарль, а почему вы не остались в Соединённых Штатах, которые ведут с немцами войну? — спросил я «в лоб», — Почему приехали в СССР, имеющий с Германией договор о ненападении? Даже более, на уровне государственной доктрины, отвергающий любые войны?

— Мы были намерены проследовать в карибские колонии, освобождённые от преступного режима Петена американцами, дабы оттуда начать новый этап борьбы за освобождение Родины, — с пафосом, даже не сказал, а продекламировал, явно заученный ранее текст, де Голль, но потом продолжил обыденно, грустью. — Увы, американцам оказались не нужны союзники-французы. Они были согласны видеть в нас лишь туземных управляющих СВОИХ владений. И саму Францию Рузвельт, очевидно, намерен обратить если не в колонию, то полностью зависимую от САСШ страну. Из-за принципиальной разницы позиций договориться не удалось. И мы были вынуждены вновь бежать, чтобы опять не оказаться за колючей проволокой. На сей раз — американской. Вариантов, по большому счёту, у нас не было. Страны Латинской Америки как союзники в борьбе бесполезны. Все иные державы являются явными или скрытыми врагами Франции. Оставалась только Россия. К тому же, память о недавнем братстве по оружию в Первой Мировой войне в сердцах французов ещё свежа.

— О, Шарль, вы не представляете, как хорошо с памятью у русских! — поддержал я вдохновенную концовку речи де Голля. — Город, где мы сейчас ужинаем, столица России, в 1812 году был разграблен и сожжён наполеоновскими мародёрами, которые почти все остались лежать в нашей земле по опустошённой ими же Смоленской дороге. Замечу, что когда Русская армия тремя годами позже вошла с ответным визитом в Париж, она не стала грабить и убивать всех подряд, в том числе, раненых, не устроила пожара и не ободрала всё золото в храмах, как дикие европейцы. А ещё мы помним, как охотники-камчадалы с матросами одного только фрегата и горстью солдат вышвырнули десант, пытавшийся захватить Петропавловск. А какого рожна, Шарль, вам понадобилось в 1853 году под Севастополем, а? Кстати, напомнить тебе, дорогой друг, чем закончилось наше с вами «братство по оружию во время Первой Мировой войны»? Оно закончилось интервенцией, на которую вы решились уже в декабре 17-го года, когда мы, несмотря на смену правительства, всё ещё были союзниками! Подумали, что Россия ослабла и самое время её поделить? А что делали лично вы, Шарль, француз, в рядах польской армии в 20-м году, когда пшеки оторвали от России добрую половину Белорусских и Украинских земель? Я, кстати, тоже бывал у вас. Не в самой Франции, а в Бизерте, забирал кое-что, что вы никак отдавать не хотели. Так себе городишко. А как вы, французы, предали, сначала чехословаков, а потом и поляков, толкнув их, при этом, на войну с нами? Спасибо вам, кстати, за танковые транспортёры «Берлие», очень мне пригодились! Так что, дорогой друг, давай не будем трогать историю и сосредоточимся на текущем моменте! Какое у вас ко мне дело?

Устроенные мной этим вечером эмоциональные «качели» окончательно вывели француза из душевного равновесия. Он на глазах впадал в уныние, ещё большее, чем прежде. Правда, смыться уже не порывался.

— Шарль сказал, что люди, рекомендовавшие обратиться именно к вам, по видимому, сильно ошиблись…

— Бросьте, дружище! Неужто вам сказали, что я в лепёшку расшибусь ради первого встречного европейца? По мне, так Господь Бог создал ваши дикие варварские народы, не умеющие жить иначе, кроме как паразитируя на других цивилизациях и грабя их, в наказание Человечеству. Вас всех, людоедов, надо просто стальным забором под током обнести, чтобы сожрали друг друга, как крысы в железном ведре. Что, собственно, и происходит. Европейская экспансия на Человечество, к началу 20-века достигла естественных пределов и открылся конкурс на «крысиного короля». Две мировые войны за неполные полвека! Браво! Надо объяснять, почему СССР, выстроив собственную несокрушимую защиту, всячески избегает лезть в ваши дрязги? Но увы, несокрушимость барьера ясна лишь людям вменяемым, а безумные европейцы к таковым не относятся. Поэтому я спрашиваю, какое у вас ко мне дело и что вы можете предложить?

— Я не позволю так оскорблять мою Родину! Франция — великая страна, давшая миру… — де Голль, в запале, вскочил таки на ноги.

— Ооо?! Неужели, наконец таки, дуэль? — рассмеялся я, не дослушав перевод Крылова. — Как в старые добрые мушкетёрские времена? Знаете, задолго до ваших трёх мушкетёров с Д'Артаньяном, у нас уже были три богатыря. И вот, повздорил как-то один из них, Илья Муромец, с вашим гасконцем и тот вызвал его на дуэль. Д'Артаньян подошёл к Муромцу и начертил у него на груди крестик, сказав, что именно в это место нанесёт удар шпагой. В ответ на это, Илья попросил своего секунданта, Алёшу Поповича, обсыпать соперника мелом, сказав, что сейчас Д'Артаньяна булавой отделает!

Сказав это, я также с вызовом поднялся на ноги и, вдобавок, подался вперёд, оперевшись на стол на «французской» половине, нарушив, тем самым «личное пространство» собеседника.

— Господа! Товарищи! — полковник Крылов, втиснувшись между нами, стал раздвигать нас руками, причём, в отношении стоящего прямо де Голля это получалось гораздо лучше, тот, сдвинув стул, вынужден был отступить на шаг. — Что вы делаете! Люди же смотрят!

Да, люди смотрели. Не зря я выбрал именно этот зал и это место. Не только ради того, чтобы сидеть с «защищённой спиной», чувствуя себя более уверенно. Сюда, на уровне второго этажа, выходил балкон «личного кабинета» Берии и поднявшись, я увидел над перилами его лицо в глубине помещения. Ничего, пусть посмотрит, как я сейчас этому трёхцветному петуху клюв начищу! Ишь ты, вздумали меня «в тёмную» играть!

— Шарль предлагает вам взять ваши слова обратно, — перевёл Крылов громкий выкрик француза.

— Наверное, даже требует! — усмехнулся я, зло буравя взглядом де Голля. — Щаззз! А поперёк хребта его оглоблей не перетянуть?! Будет тут мне всякий очередной вождь каннибалов пыль пускать в глаза!

— Семён Петрович, — возмутился даже Крылов, — вы уж совсем перегибаете палку!

— Что? Коля, ты разве советских газет не читаешь?! Интервью турецких беженцев не видел?!! А хочешь, я тебе расскажу, что такое «польский орёл»? А?! — набросился я уже на морпеха.

— Так то ж немцы! — возразил он мне в полном недоумении.

— Все они одним дерьмом мазаны и из него же и слеплены! Они испокон веков, как собаки, сбиваются в одну свору, прежде, чем полезть на восток и огрести в очередной раз! И сейчас я вижу то же самое! То, что флаг не трёхцветный, как в 1812 году — пустая формальность. Тогда немцы были в армии Наполеона, сейчас французы в армии Гитлера… Какая нам, русским, спрашивается, разница?

— Семён Петрович! — запаниковал Крылов, поняв, что дело идёт к полному фиаско переговоров с далеко идущими последствиями. — Вы меня без ножа режете! Мы дали французам гарантии безопасности в СССР! И очень рассчитывали на вас в общем деле!

— Это вы поторопились, Николай Иванович, — ответил я тихо, с показной самоуверенностью садясь обратно за стол. — Кто вам дал такое право? Законы СССР трактуют ситуацию однозначно — не прошедшие «фильтр» высылаются обратно. Разведданные, полученные из Франции, мне глубоко неинтересны, поскольку танкисты и танкостроители из галлов, откровенно, паршивые. Пришёл сюда только потому, что Шарль не побоялся бросить вызов, совершил поступок, достойный уважения. С ним лично я, тоже лично, готов что-то обсуждать, но от рекламы одного из углов европейской помойки меня увольте! Так ему и переведите. И давайте уже перейдём к делу. Излагайте кратко и по существу.

Последовавшее за этим довольно бурное объяснение между де Голлем и Крыловым, дало мне время расправиться с остатками первой и, большей частью, второй порции пельменей-переростков. Еда уже лезла внутрь не так споро, можно сказать, с трудом. Сытый же человек, как известно, склонен к добродушию.

— Шарль хотел бы вашего содействия в признании советским правительством «Свободной Франции», как законных представителей Французской республики, — с видимой осторожностью, помня пожелание о ясности и краткости, выдал Крылов, когда «позиции сторон» за столом были вновь заняты. — По крайней мере, с вашей помощью, переговоры на эту тему можно, хотя бы, начать…

— Шарль, вот скажи мне, зачем правительству СССР признавать «Свободную Францию» законными представителями Франции натуральной? Оно что, дипломатические отношения с лагерем под Комсомольском-на-Амуре устанавливать будет? — сказал я с досадой. — СССР вполне устраивает правительство Петена. С ним, как минимум, можно торговать.

— Но, всё может измениться, если между Германией и СССР разразится война. Имеются сведения из надёжных источников, что такое развитие событий практически неизбежно, — поправил мои выкладки француз. — Тогда «Свободная Франция», организуя сопротивление оккупантам и коллаборационистам, сможет внести весомый вклад в совместную борьбу против Гитлера и Петена.

— Допустим, что перспектива войны существует. Собственно, иначе я бы с вами не разговаривал, — вздохнул я. — Верно ли я понял, что в случае войны, в случае признания «Свободной Франции» в качестве законного представителя, французы будут чистить сапоги немцам менее усердно? А после нашей неизбежной победы Франция, фактически воевавшая против нас, или, под руководством Петена, помогавшая воевать против нас немцам, окажется союзником СССР со всеми вытекающими из этого последствиями?

Де Голль вспыхнул, но… сдержался. К моему немалому удивлению. Видимо, «вправление мозгов» со стороны Крылова возымело действие. Или этот потомок иезуитов сам сообразил, что гонором тут ничего не добьёшься.

— Вы недооцениваете возможности и решительность Сопротивления.

— Возможно недооцениваю, возможно, оцениваю трезво, возможно, даже переоцениваю, — стал рассуждать я. — В любом случае, это оценка, не описываемая конкретными количественными показателями. Знаете, у нас в СССР плановое хозяйство. Мы всё планируем. Всё, что не поддаётся планированию — как бы и не существует. Итого, ваш вклад в нашу, возможно, общую будущую победу равен нулю.

— Что же вы, в таком случае, хотите? — по-деловому приступил к торгу де Голль.

— В первую очередь о том, чего я не хочу. Я не хочу, чтобы ради освобождения Франции гибли советские бойцы. Словами Керсновского в «Истории русской армии», любая из европейских провинций «не стоит костей единственного русского гренадёра». Антона, к сожалению, запамятовал отчество, вы, Шарль, должны знать. Он в двадцатых учился в Сен-Сире, где вы, как раз, преподавали. Ирония судьбы, но в кампанию 40-го года его тяжело ранили, когда он сражался за Францию, — сказал я с сожалением и сделал вывод. — Это значит, что за освобождение Франции вам, Шарль, придётся воевать самим. И платить за это и кровью, и золотом.

— Я не очень понимаю, что вы, Семён, имеете в виду…

— Это очень просто. До начала войны ваши люди в СССР пройдут обучение по советским уставам и будут сформированы в части, которые, как только загремит, отправятся на фронт. Оружие, боеприпасы, амуницию, продовольствие и обучение оплатите Советскому Союзу после войны. А ваш вклад в победу, при подписании мирного договора, будет исчислен пропорционально размеру вашего участия. Такой подход мне кажется абсолютно справедливым.

— Но… Но нас слишком мало. Всего около двух тысяч, среди которых женщины и дети! Если вы требуете от нас только прямого участия в войне, то мы заведомо будем пренебрежимо малой величиной, по сравнению с многомиллионными армиями! — запротестовал де Голль.

— Раз так, то и Франция в послевоенном мире также будет пренебрежимо малой величиной, — развил я его мысль. — Если вас, как у нас, русских, говорят, полторы калеки, то какой смысл вообще что-то затевать? Пользы от вас будет, в любом случае, меньше, чем вреда от коллаборационистов, что вообще ставит под сомнение статус Франции, как победительницы. Вы, Шарль, хороший человек. И мой вам совет — езжайте в Бразилию. В Рио. На пляж. Какой смысл упираться ради страны, за которую никто не готов умирать?

— Это не так! — возмутился де Голль. — У Франции много патриотов, готовых ради неё на всё! Но они сейчас находятся под гнётом оккупации…

— И, за кое-какую плату, куют оружие для немцев. Что время зря терять, правда? — перебил я переводившего Крылова, подколов француза, но сразу же внёс и конструктив в беседу. — Как я уже говорил, так называемое Сопротивление на оккупированной территории меня не интересует, но, пока не началась война, нарастить численность своих сторонников в СССР вы можете, если с умом развернёте там соответствующую агитацию. Как известно, СССР принимает всех, готовых и достойных жить в социализме. Такая у нас государственная политика. Но наши посольства и консульства вполне могут на время закрыть глаза и отправлять в Союз вообще всех. Кто-то поедет за гражданством первого в мире государства рабочих и крестьян, а кто-то поедет, чтоб освободить Францию и вернуться в неё победителем в войне. Вот и посмотрим, чего на самом деле стоит французский патриотизм. Хоть на дивизию-то наберёте?

— Я уверен, что на призыв откликнется значительно больше истинных французов! — с пафосом сказал де Голль. — Но сможете ли вы всех их перевезти? Сможете ли вы Армию Свободной Франции содержать?

— Какие проблемы? — усмехнулся я. — Черноморские проливы вновь открыты. Пароходство работает, суда совершают рейсы в Марсель. А за содержание, а также, обучение, вооружение, снабжение всем необходимым по нормам РККА, как я уже сказал, Франция заплатит после войны.

— Не получится ли так, что вы нам предъявите тогда неподъёмный счёт? — насторожился француз.

— По нормам РККА и по советским ценам, — уточнил я. — Наши союзные армии будут в абсолютно одинаковом положении. И динамику расходов на, как вы сказали, Армию Свободной Франции, от вас никто скрывать не собирается. В СССР есть соответствующие организации, которые могут даже всё рассчитать, в части мирного, довоенного времени, и сообщить вам заранее. Сколько будет стоить формирование дивизии, корпуса, танковой бригады и так далее. Потом, возможно, часть расходов на свою армию вы сможете начать выплачивать заранее. Наверняка найдутся те, кто не хочет жить в оккупации, но на фронт идти не готов. Мы можем принять их в качестве гостевых рабочих на время войны. Это касается также членов семей, которые ваши новоявленные бойцы наверняка потащат с собой. А вы сможете получать с них взносы на свои цели. Кроме того, во Франции нет состоятельных людей? Или им плевать на независимость собственной страны? Возможно, мы договоримся об использовании вашей армии на выгодном, с материальной точки зрения, направлении. Например, от Ирана, где стоит РККА до французской Сирии всего ничего. Сущие пустяки. Вам потребуется лишь разгромить немцев в Месопотамии и вы будете уже на, формально, своей земле. Возможно, вам удастся переманить на свою сторону колониальные части, ныне подчиняющиеся Петену и воюющие на стороне немцев. Если вы лично, Шарль, готовы взяться за это большое дело, то я поддержу вас в переговорах с Советским правительством. По крайней мере, будет, что обсуждать и таковые переговоры можно будет начать. Как вы того и хотели.

— Мы ворвёмся в Сирию и никакие боши не смогут нам в этом помешать! Потом мы ударим в Палестину! В Египет! Мы вышвырнем макаронников из Африки, как паршивых щенков! Мы освободим, Тунис, Алжир, Марокко, всю французскую Африку от прихвостней Петена! — с весёлой злостью стал выкрикивать де Голль, воображая себя, наверное, «на лихом коне». — Вступим в переговоры с англичанами и обменяем им Египет, Палестину, Месопотамию на наши экваториальные колонии. В них мы наберём ещё солдат, Армия Свободной Франции войдёт в Марсель просто на торговых судах, как армия-победительница. И ни одна собака не посмеет в нас выстрелить! А оттуда уж мы сумеем подпалить Гитлеру хвост, пока этот шакал лязгает зубами в Польше!

Я терпеливо пережидал этот поток красноречия, сопровождаемый интенсивной жестикуляцией столовым ножом и вилкой, занимаясь борьбой с последним хинкали, но в конце не выдержал.

— Вы бы, дорогой Шарль, не кричали, — сказал я тихо. — А то ваши грандиозные планы завтра же будут обсуждать в германском генштабе. Вы понимаете, чем это чревато?

— Вы, дорогой Семён, настоящий друг Франции! — спохватившись, де Голль ударился в другую крайность, перегнулся через стол так, что едва не макнул «бижутерию» в сковородку, и зашептал. — Хоть вы к ней и несправедливы. И говорите обидные, незаслуженные слова! Зато, вы предлагаете честные условия и даёте реальный шанс! Признаюсь, был о вас худшего мнения, когда вы заговорили о фронтовых частях. Подумал, что хотите просто бросить нас в мясорубку. Но ваша идея относительно южного направления — блестящая! Мы будем истинными союзниками, а не приживалками и нахлебниками!

— Ну, что вы, дорогой Шарль, вы мне льстите, — сказал я совершенно спокойно, глядя французу прямо в глаза. — Ведь это ваши честные условия и ваша блестящая идея, которые вы и предложите Советскому правительству. А там — как пойдёт. Быстрее договоритесь — быстрее сможем приступить к делу. Для начала, я предлагаю вам написать письмо на имя Предсовнаркома товарища Сталина. Когда оно будет готово, я лично передам его прямо в руки. Вне всяких официальных каналов. Обязан вас предостеречь от всякой помпезности. Также, вы должны изложить предельно откровенно все имеющиеся сведения, касающиеся перспективы нападения Германии на СССР, прямые и косвенные. И указать их источники. На пользу пойдёт и то, что вы укажете все ресурсы, которыми располагаете. Речь не о деньгах. Речь, например, о доверии и поддержке «Свободной Франции» народом, доступе к разведывательной, технической и технологической информации. Надеюсь, французские фирмы не пожадничают поделиться своими наработками ради того, чтобы солдаты Армии Свободной Франции и бойцы РККА сражались более качественным и эффективным оружием? Подумайте очень хорошо надо всем, что может склонить чашу весов в вашу пользу.

— Я напишу письмо сегодня же! Завтра оно должно быть у господина Сталина на столе! — агрессивно насел на меня вождь французов и прочая, прочая.

— Помилуйте, Шарль, — взмолился я. — Я же не могу просто так завалиться к товарищу Сталину на посиделки! Надо записаться на приём и дождаться аудиенции. Как и во всякой, уважающей себя стране. Но, разумеется, я воспользуюсь первым же удобным случаем, чтобы передать ваше послание.

— За нашу победу! — провозгласил Шарль де Голль, поднимая последний бокал вина и тут же стремительно прощаясь. — Извините, не могу терять ни минуты времени!

Крылов открыл было рот, глядя вслед убегающему на своих длинных ногах французу, но я, снисходительно, разрешил затруднения морского пехотинца.

— Ладно, Николай, иди уже за своим подопечным. Я заплачу, сочтёмся потом, — сказал я и улыбнулся, пока полковник вставал. — Зато мы теперь знаем, что значит «уходить по-французски». Эх, Европа голозадая!

Рассчитавшись за весь столик я отнюдь не поспешил уходить, а поднялся мимо прятавшегося за занавеской прикреплённого на второй этаж.

— Нина Теймуразовна, дорогая, вы выглядите просто бесподобно! — сделал я комплимент жгучей брюнетке, входя в кабинет Берия. — Если бы не моя дорогая супруга, честное слово, не устоял бы и наверняка погиб в бесплодных попытках отбить вас у Лаврентия Павловича!

— Ну, что вы такое говорите, Семён Петрович, — притворно смутившись, ответила мне жена наркома внутренних дел. — Всем давно известно, что в вашем вкусе исключительно голубоглазые блондинки!

— Вижу, что французской учтивостью, которой я нахватался у нашего зарубежного гостя, вас не проймёшь, — улыбнулся я, оценив подколку. — Тогда попрошу прямо. По-большевистски. Не могли бы вы попудрить носик пять минут, пока я переговорю с Лаврентием Павловичем?

— Дорогая, мы ненадолго, — кивнул нарком, давая понять, что присоединяется к моей просьбе.

— Ну и? — спросил Берия, когда жена вышла.

— Всё равно ведь всё узнаешь, не так ли? — спросил я. — Поди, все соседние столики твои люди заняли?

— Бери выше! Весь ресторан! Ты ведь не сообщил, в каком именно зале ужинать собираешься, — улыбнулся Берия. — Ох, и влетаешь ты со своими фокусами наркомату в копеечку! Зато у сотрудников, особенно у сотрудниц, праздник!

— Получается, я главный виновник корпоратива чекистов?

— Чего?

— Увеселительного мероприятия людей, работающих в одной организации и способствующего сплочению рядов в неформальной обстановке, — со вздохом пояснил я жаргонный термин конца 20-века.

— То есть, я тебя за это, как ты сказал, сплочение рядов, тебя ещё и поблагодарить должен? — с сомнением уточнил Берия и тут же сам ответил, одновременно переходя к делу. — Не дождёшься! Что ты там этому французу пообещал, что он убежал окрылённый?

Я коротко, но подробно, пересказал наркому свой разговор с иностранным гостем.

— У НКВД от тебя одна головная боль! — сказал в сердцах Берия, дослушав до конца. — Мало нам турок!

— Э, нет! Не надо с больной головы на здоровую валить! — возмутился я. — Боль турецкая у вас была бы без всякого моего участия. Причём, без участия — в куда больших масштабах. Ещё, кстати, неизвестно, у кого этой боли больше. У меня вон танкистов тюркоязычных совсем не осталось. Все на комплектование янычар пошли. И, так уж получилось, что шибко грамотных среди них, почему-то, мало! О самих турках вовсе не говорю! Их на наш, хотя бы, уровень, тянуть и тянуть. А времени нет.

— Мы не знаем, сколько его, этого времени. Мало ли, много ли. Может Гитлер не нападёт!

— Ты не хуже меня знаешь, что он уже выкатил пушку, прицелился в наш дом и уже заряжает! Может он её, конечно, так и бросит. Но мне так жить, знаешь ли, неуютно, — стал я зло, в который уже раз, излагать свою позицию. — Что там у фашистов в головах, я не знаю. Мы никаких поводов не давали. Наоборот, старались малейшие исключить. Однако, поди ж ты, группировки в Швеции и Турции — факт. На той неделе генерал-адмирал просил помочь договориться с Генштабом, чтоб полк «классиков» придали флоту. Знаешь почему? В Швеции «Маусы» засветились! Зачем они там, если не против нас? Так что, времени мало. Если фашисты не могут решиться, надо им помочь. Решиться. Или советскому народу трёхсоттысячную, даже более, турецкую армию и почти два миллиона беженцев десятилетиями кормить?

— Вот-вот! А ты ещё и французов к нам тащишь! — упрекнул меня Лаврентий.

— Во-первых, не я эти танцы начал. Во-вторых, любая возможность усилить войска без мобилизации, даже с учётом того, что «союзников» приходится держать тайно в глубине — благо. К тому же, каждый убитый турок или француз — это не убитый боец РККА. И если фашисты всё-таки прорвутся вдоль Закавказской дороги к Баку, то пусть уж отрежут в Иране французов, а не советские части.

— Не прорвутся, — только и сказал Берия, не споря с прочим, причём сделал это спокойно и уверенно.

— А кто мне давеча жаловался, что гитлеровцы по всей Европе разыскивают и вербуют участников «Грузинского мятежа» с «той» стороны? Значит, всерьёз рассчитывают! Недооценивать их нельзя.

— Мы принимаем все необходимые меры.

— Да понимаю я всё. Но и ты пойми, с «той» стороны тоже не лаптем щи хлебают. Вот, к примеру, мотор сбитого над Эрзерумом в сентябре немецкого истребителя разобрали. Знаешь, что оказалось? Он работает на бензине с октановым числом 100! Такое топливо в необходимых количествах можно получить, только располагая месопотамской нефтью! И я не думаю, что немцы будут подвергать её источники лишнему риску. Значит, рассчитывают на быструю победу в Иране. Каким, спрашивается, образом, если не ударом вдоль южного склона Кавказского хребта? Вот тут то им проводники и нужны! Это, кстати, в-третьих. Колеблющимся во Франции надо дать шанс повоевать не за СССР, а за свою страну. Так они, хотя бы, в рядах гитлеровцев не окажутся. Это вообще всего касается, что полковник де Голль выманить со своей родины сумеет. Технологии, деньги, бойцы, инженеры, мастера — всё будет работать на нас, а не на немцев.

— А не побегут французы, если всё пойдёт не так гладко, как кажется полковнику де Голлю? — с большим скептицизмом спросил нарком. — В прошлом году они показали достаточно прыти, но не там, где надо.

— Не побегут, — возразил я уверенно, — если у них за спиной, в Туркестане, семьи поселить. Если гитлеровцы туда дойдут — не пощадят. Такие простые вещи любому французскому добровольцу понятны.

— А если измена — мы не пощадим, — продолжил мою мысль Берия. — А ты жесток, товарищ генерал-полковник!

— В жизни не поверю, что вы с годами размякли, товарищ комиссар госбезопасности первого ранга!

— Я бы и рад, да служба не даёт… Значит, обошли меня моряки? — сменил он тему разговора.

— Вот только не надо из-за конторских обид друг на друга нужное дело заваливать! — насторожился я. — Понятно, почему от вас скрыли. Вы бы ни за что переправку в СССР такого числа гарантированных контрреволюционных элементов не поддержали бы!

— Вот именно, товарищ Любимов, вот именно!

— Иран — не СССР.

— А Туркестан?

— Так это ненадолго! Либо французы вперёд пойдут и семьи в Сирию, подальше от нас, перетащат. Либо немцы их на ноль помножат и тогда лагеря иммигрантов, если на нашей территории останутся, превратятся просто в лагеря. Делов-то!

— А вы подумали, товарищ Любимов, что будет после войны? Когда эти, как вы сказали, гарантированные контрреволюционеры, вернутся с победой во Францию? Что тогда ждёт французских коммунистов?

— Французских, и любых других, коммунистов всегда, до, после, во время войны, всегда ждёт СССР. Кому-кому, но не вам, товарищ комиссар государственной безопасности, я должен напоминать о генеральном курсе партии на концентрацию коммунизма в СССР! — ответил я с досадой. — К тому же, совсем не факт, что гарантированные контрреволюционеры вообще доберутся до Франции, а не полягут где-нибудь в пустыне. Но если дойдут, то это будет сила, пришедшая с нашей стороны. И она сделает всё, чтобы не дать утвердиться во Франции американцам. Ведь именно это является задачей-максимум, которую СССР может поставить перед собой в Мировой войне? С правительством де Голля можно будет иметь дело на взаимовыгодной, конструктивной основе. Братство по оружию для этого романтика чего то, да стоит! Я надеюсь, товарищ Берия, что вы с пониманием отнесётесь к начинанию… — последнюю фразу я произнёс «обтекаемо», поскольку вернулась Нино и наши переговоры пришлось закруглить.

Конечно, у Берии с иммигрантами проблем — пруд пруди. Но не может же он не понимать, что каждая французская дивизия в Иране — это лишняя советская дивизия в Закавказье, на его малой Родине.

Эпизод 8

На ноябрь месяц 1941 года выпало много событий, потребовавшего моего непосредственного участия. Как только подморозило и кончилась распутица, началось небывалое — массовое зимнее строительство долговременных оборонительных сооружений, как на основной линии обороны по восточной границе ДМЗ, так и в самой зоне. Приводились в порядок и «модернизировались» не только старые русские и австрийские крепости, такие как Ковно, Олита, Гродно, Брест, Перемышль, но и любые древние замки, будь они даже давным-давно перестроены в дворцы или заброшены и забыты так, что из земли торчат лишь остатки руин. При нужде даже этого не требовалось. Любой холм объявлялся древним славянским либо литовским укреплением. Впрочем, так оно, зачастую, и было. Стародавние, былинные оборонительные линии, защищавшие в древности от тевтонского ордена, вновь проступали на современных картах.

Понятно, что бетонирования при отрицательных температурах быть не могло, поэтому ГВИУ «на полную катушку» использовало наработки в рамках проекта Западно-Сибирского моря. Мощная землеройная техника, доведённая более-менее до ума и даже выпущенная серийно, полностью использовалась на западе, а не в зауралье, для рытья котлованов и траншей. Только что выстроенные большие бетонные заводы стали потоком гнать плиты, кольца, сваи, надолбы, которые, правильно уложенные в грунт, превращались в укреплённые точки.

В общем случае, центральное заглублённое убежище соединялось потернами с боевыми и наблюдательными колодцами, которых могло быть от четырёх в самых малых «пауках» (за начертание в плане) до семи-десяти. Противопехотное вооружение ДОТов составляли, разработанные в рамках «вертикальной фортификации», полноценные двуствольные кривоствольные пулемёты Шпагина, оснащённые водяным охлаждением, огнемёты, автоматические 60-мм миномёты в литых броневых оголовках, выдерживающих без потери боеспособности наезд гусениц любых, даже сверхтяжёлых танков.

А вот артвооружение пришлось устанавливать из-за зимы исключительно в виде танковых башен за счёт и при непосредственном участи ГАБТУ. Благо на армейских АТРБ оставался по ним кое-какой задел полуфабрикатов, да и производство их до конца никогда не прекращалось, поскольку надо было вооружать малые, большие и морские бронекатера. ДОТовские башни получали оригинальную допзащиту в виде 45-мм бронеплит, установленных с наклоном в 45 градусов наружу, опирающихся на нижний край основной брони. Эта конфигурация, в своё время, была предложена для танков, но отвергнута из-за громоздкости и опасности рикошета вниз, в крышу корпуса. Но в долговременной фортификации всё это не имело значения. Зато даже «стандартные» башни с погоном 1650 миллиметров и 60-мм бронёй, не говоря о башнях КВ, становились практически неуязвимыми от огня прямой наводкой орудий калибром до 88 миллиметров. Снаряд с бронебойным наконечником, при попадании, нормализовался вверх, приходя в основную броню, уже без наконечника, под невыгодным углом и рикошетировал. Более того, если он приходил в верхнюю треть проекции, то потом просто пролетал над крышей. Нижняя же треть в ДОТах, как правило, защищалась сборным бетонным барбетом. Чтобы усилить защиту сверху, на крышу укладывалась 75-, а то и 120-миллиметровая плита. В зависимости от этого, командирские башенки или переваривались на неё, или вообще срезались. Вдобавок, часто башни наполовину устанавливались в укрытии из подкреплённых сваями бетонных плит, засыпанных сверху грунтом.

ДОТовские башенные пушки, ставились двух принятых ГВИУ видов. 87,6-миллиметровые 50-калиберные в башнях КВ, как правило, размещались во второй линии, имея широкий сектор обстрела и только в основной полосе. В первой же линии и в ДМЗ, в стандартных башнях, за укрытыми за холмами напольными стенками, ставились 70-калиберные 57-миллиметровки, полученные наложением нового ствола на люльку Ф-34. Такие же 57-мм пушки, но уже «безоткатные», с жёсткой передачей отдачи на сооружение, ставились в броневых блоках в амбразурах фортов старых крепостей.

Конечно, немцы возмущались на дипломатическом уровне такой «реставрацией», конечно, смотрели за ходом строительства в ДМЗ, срисовывая планы. Но что это им давало? «Вертикальная фортификация» обеспечивала сплошное поле огня, круговую оборону даже единственной уцелевшей из всего «паука» огневой точки. Штурмовыми группами тут ничего не сделать, только переть танками, создав численное превосходство, или долбить тяжёлыми артсистемами. И то, и другое, по многим причинам, далеко не просто и требует времени. Попробуй, пройди и не застрянь через конрэскарпы, противотанковые рвы, надолбы, ежи или попади издалека в стальную «нашлёпку», которую и вблизи-то не разглядеть! Узлы обороны можно, конечно, обойти по оврагам и буеракам, так нам только этого и надо, задержать, сбить темп. Боеприпасов бойцам свежесформированных по моему наущению (наконец то!) «гарнизонных» бригад дивизий НКВД хватит на неделю непрерывной войны, а продовольствия и воды — на месяц. Потом — уходить. Метрострой — наше всё. Вон, литовцы встарь ходы аж из замка в замок рыли, не то что из замка в лес. Кое-где, кстати, именно те древние ходы в дело и пущены. Карбышев, помню, удивлялся, кладка кирпичная, внутри на телеге проехать можно. Из больших крепостей, буде их блокируют, эвакуируем личный состав вертолётами. Их у нас, кстати, две транспортных дивизии. Посмотрим как теперь немцы поокружают!

Вторым большим делом стал прототип «мышебойки». Нет, конечно это не была полноценная САУ. Среди «теоретиков» из КБ танкового завода и «практиков» из Бронетанковой академии разгорелся спор по поводу работоспособности трансмиссии в вертикальном положении. Конструкторы танкового «Большевика» скептически предрекали, что она умрёт из-за недостаточной смазки. Спор решить мог только натурный эксперимент, на который пожертвовали невооружённый КВ-2, использовавшийся, благодаря отсутствию башенного сочленения, для опытов по подводному вождению. МТО перекомпоновали, приварив получившийся на корме «шкаф», к рубке раскосами ради жёсткости конструкции. Радиатор переехал наверх к двигателю, в вниз, на его место, рокировали воздухоочиститель и аккумулятор. В таком виде шасси прошло 150 километров в постоянном режиме на обкаточном стенде. Фактически танк, «пришвартованный» к якорю, шлёпал гусеницами по толстому стальному листу. Испытатели лишь изредка подходили к нему и переключали передачи. Переборка трансмиссии, к удивлению теоретиков, не показала каких-либо отклонений по износу. Потом танк погоняли ещё 250 километров натурально, в переменном режиме по полигону, с подъёмами, спусками, преодолением сложных препятствий, разгонами после коротких остановок. И опять норма! Даже «лишние» 25 лошадиных сил вертолётного мотора и перегрузка до 55 тонн, которой в серийной «мышебойке» вовсе быть не должно, не оказали сколько-нибудь заметного влияния на износ. Вдохновлённые полученным результатом, танкостроители «Большевика» обещали дать полноценную опытную машину уже в январе.

Ну, и наконец, в конце ноября — начале декабря мне в Кубинке продемонстрировали «в железе» первые танковые пушки 3-го поколения.

— Василий Гаврилович, откуда? — спрашивал я у Грабина.

— А я знал, что этим всё и закончится, поэтому работ сворачивать не стал. Вёл их за счёт внутренних резервов и средств завода, — пожал плечами конструктор, всем своим видом намекая, что я ему теперь по гроб жизни обязан.

Образцов было три. Все подобные по конструкции, с едиными противооткатными устройствами и, тем не менее, чуточку разные. «Базовая» 87,6-миллиметровка в 50 калибров, в силу более длинного, тяжёлого ствола и желательности естественного уравновешивания, не могла не выйти похожей на ЗИС-С-53 «эталонного» мира, поскольку, как и она, выросла из Ф-34 и Ф-22. Вторая пушка имела изменённую люльку, поскольку её ствол был стандартным для тяжёлых КВ 2-го поколения, 107-мм в 30 калибров. Казённик второго образца вышел более объёмным и массивным, поэтому на ствол пришлось прикрутить противовес. У третьей пушки такой проблемы не было, поскольку она использовала баллистику 107-мм орудия 1910/30 годов и имела 40-калиберный ствол с дульным тормозом.

Это третье орудие я мысленно «зарубил» сразу. ДТ — беда для собственной, идущей за танком пехоты. Раздельно-гильзовое заряжание сильно ухудшало такой параметр, как скорострельность. И поделать с этим было ничего нельзя, поскольку патрон 87,6-миллиметровки, длиной в 93 сантиметра, уже был для башни с погоном диаметром 1,65 метра близок к пределу. Унитар 107/30 имел те же габариты в длину, а вот патрон для 107/40, буде он создан, уже не лез. Приводить же постоянно орудие к минимальному углу, чтобы использовать для заряжания нишу башни — ещё хуже, чем раздельно-гильзовый способ.

«Холодные» испытания с имитацией заряжания и исполнения членами экипажей своих прямых обязанностей на месте и на ходу, эти умозрительные выкладки подтвердили. В башнях с новым вооружением, особенно со 107-мм, наводчики и командиры жаловались, что им стало тесновато, но, в принципе, терпимо. У заряжающих же, на удивление, простора, по субъективным ощущениям, даже прибавилось. В общем, экипажи армейских испытателей заключили, что с первой и второй пушками работать удобно. Третья — понятно. Можно было переходить непосредственно к стрельбе.

И вот тут Василия Гавриловича подвело стремление пустить пыль в глаза, равно как и похвальная, вроде бы, экономия. Самыми дешёвыми стандартными башнями были, конечно же, башни БА-11 с, всего лишь, 30-мм лобовой бронёй. Наличие «лишних», по сравнению с танками, членов экипажей, стрелков-наблюдателей, избавляло от необходимости переделывать на опытных машинах боеукладки. При стрельбе с места снаряды попросту передавались заряжающему через стрелка-наблюдателя снаружи в открытую боковую дверь. А на ходу пулемётчики держали по паре унитаров или один выстрел раздельно-гильзового заряжания просто в руках. Зато посмотрите! Ни у кого в мире нет БА с вооружением из 87,6-, а, тем паче, из 107-мм пушек!

Но БА, даже тяжёлый, всё таки не танк! Уже при стрельбе с места, особенно в бок, было видно, что машины сильно качает. Я сразу высказал конструктору свои опасения, но тот ответил, что на заводских испытаниях стреляли и на ходу без проблем. Поверил Грабину, а не собственным чувствам, о чём теперь жалею.

При стрельбе «в нормальном положении» все три машины ехали по параллельным директрисам, поражая мишени, расположенные на дальности 500 — 2000 метров. Вот тут, кстати, на отлично оборудованном усилиями ГАБТУ полигоне, разница между системами была видна предельно ясно. Первую цель на 500 м, мишень «противотанковая пушка», опытные наводчики снесли сразу, первым же выстрелом. Благо прицелы на БА, из-за тонкой брони, были установлены ещё старые (экономия!), телескопические, с изменёнными только сетками. Вторая мишень, «движущийся танк», на дистанции 1200 метров первой была сбита, двумя выстрелами, 87,6-миллиметровкой. Короткая 107-мм тремя выстрелами так и не попала, «танк» уехал. 580 м/с начальной скорости и дальность прямого выстрела по «танку» в 650 метров давали о себе знать. «Длинная» же 107-мм пушка, промахнувшись первый раз, перезарядиться не успела. На 2000 метров стреляли в «сарай». Тут «длинная» реабилитировалась, положив щит первым же (и вообще последним) выстрелом. Но это, всё-таки, было не прямое, а близкое попадание. «Тонкая» после пристрелочного, вторым снарядом влепила точно в цель. «Короткая» же всё не стреляла и не стреляла, сокращая дистанцию. Потом оказалось, что ствол пришлось задирать так, что наводчик цели не видел и выпалил только, как та появилась в поле зрения на 1800 метрах. Перелёт, а БК уже весь.

Фланговую стрельбу с ходу показывать должны были по очереди. 87,6-миллиметровка первой. И вот, на третьем выстреле, БА-11, развивший километров сорок, опрокинулся от отдачи! Экипаж поломался, руки-ноги… Хорошо, что не шеи! Там и ямы-то никакой не было, просто одна колея грунтовки чуть ниже другой, будто косогор небольшой. С водительского места заранее и не разглядишь. Но этого хватило.

— Без проблем, говоришь? — свирепо спросил я у конструктора. — А это что тогда?!

Тот промолчал, только тяжело вздохнул.

— Значит так. «Тонкую» приму только в комплекте с башней. Танковой! С бронёй по ТТЗ и перископическим прицелом! Кооперируйся с Харьковом. Для БА попробуй ствол зенитки 31-го года. Всё лучше, чем Ф-34 и отдача не такая сильная. А по обеим 107-миллиметровкам — отставить. Пудовый снаряд, конечно, хорош. Так ведь им ещё попасть надо! Время, когда КВ с такими пушками могли вплотную к цели подходить, проходит. Поражать противника надо издалека.

И мне тоже зарубочка. БА-11 становится маловат. Вырастает РККА из подростковых штанишек.

Эпизод 9

— Представляешь, я на них с высоты валюсь, одного бью, прохожу под строй, тяну вверх, второго ткнул в брюхо, ухожу на высоту… А там, зараза, «мессер»! А я уже без скорости! Как он попасть-то в меня умудрился в таком ракурсе! Слушай, не поверишь, но я прям видел, как снаряд «эрликона» у меня в кабине взорвался! Влетел, весь трещинами пошёл… Изнутри огонь! Морду отвернул, подбородок прижал. Как успел только, сам удивляюсь! А вот взрыва самого не помню! Только чувствую, что левой стороны не чувствую. Ни руки, ни ноги. Перевернулся брюхом вверх, рычаг рванул, меня из кабины, вместе с креслом и выдернуло. Приземлился неудачно, на камни, правую ногу, вдобавок, сломал. Но ничего, повезло, что турки быстро подобрали. И разобрались, что не немец. В первом же нашем медсанбате прооперировали. В себя пришёл. Как так, спрашиваю, руки ноги все в бинтах, а на теле ничего, синяки. А мне мой бронежилет и шлем показывают. Лохмотья! А я, считай, цел! — едва ввалившись в прихожую на костылях, живописал Чкалов. — Так что, матушке Полине, низкий поклон! И гостинец из южного края, — с этими словами генерал-майор поставил на пол большой деревянный ящик на брезентовой лямке, набитый мандаринами.

— Ну и здоровья у тебя! — оценил я вес подарка, относя его на кухню. — Два месяца прошло, а ты уж больше собственного веса таскаешь!

— А то! Заросло, как на собаке! Перелом, вот только, не до конца ещё. Ничего, ещё полетаем! — широко, во все тридцать два, улыбнулся Чкалов.

— Посторонись уже, матушка, — подколол я жену, стоявшую на проходе, — а то батюшку сейчас же твоим подарком и раздавит.

— Раздевайтесь, Валерий Павлович, проходите, — засуетилась Поля, — давайте я вам с костылями-то помогу.

— Сейчас я, сейчас, — засуетился лётчик, скидывая «сидор», шинель при активном содействии моей супруги.

— Ну, теперь-то ты навоевался? — подколол я истребителя. — Или всё ещё в самое пекло тянет? Товарищ Сталин, небось, подвиги твои оценил? Приказал к немцам на полный радиус полёта не подпускать?

— Поругал, конечно, за то, что сбили, — согласился генерал-майор авиации. — Так ведь из всей нашей эскадрильи меня одного! Шальная пуля, считай! Зато мои немцев расчихвостили так, что вся война сразу прекратилась! Если б патроны не кончились, вообще б никто не ушёл! Нет, 50-патронная очередь, всё-таки, много. Я, когда в «Хейнкеля» сверху всадил, в основном, между правым мотором и фюзеляжем прилетело, промахнулся мальца, так ему крыло начисто отрубило! Так и посыпался вниз частями… Нет, 25–30 снарядов — самое оно. Больше немцам не надо. Зато не шесть залпов, а десять-двенадцать. Это в два раза больше этих паршивцев свалить можно!

— Ты, будто не с войны, а с рыбалки вернулся, — заметил я, — где во-о-от такого осетра поймал! Была бы снасть толковая, осётр в два раза больше стал бы?

— Смейся-смейся, — надулся лётчик. — Мне главное, чтоб немцу не до смеха было!

— Ага, и собственному начальству! Смушкевич давеча жаловался, что ты подвиги совершать отправился, забрав из дивизии, Бакинской, между прочим, зоны ПВО весь комсостав. Командиров полков, замов. Плюс звено управления дивизии. Красота! Налети кто на Баку, а все командиры над Эрзерумом подвиги совершают!

— Да, с дивизии грозился меня снять… — задумался Чкалов, вздохнув. — Ничего, перекипит, всё образуется. Я ж в любом случае без неба не останусь!

— Вот! О себе только думаешь! — упрекнул я комдива. — А о лётчиках своих, которые без командиров остались? А о людях на земле, которых разбомбить могли? А о стране, которая бакинской нефти может лишиться?

— Да, что там может случиться? В корпусе ПВО, кроме моей, ещё три дивизии! И эти, на дирижаблях, не зря свой хлеб едят. Правда служба у них тоскливая, врагу не пожелаешь! Воздухоплаватели. Трое суток без посадки… Работают, правда, чётко. Летом на наших «МиГах» хитрые отражатели в хвост упрятали, чтоб на импульс на другой волне отвечали, система «свой-чужой» называется. Вообще сказка! По радио наводят так, что и высота, и скорость, и сразу в хвост!

— Ёшкин кот! — ляпнул я в сердцах. — Это ты комдив! Ты должен по радио наводить! А если тебе такая служба тоскливой кажется, так не переживай. Я Смушкевичу уже тебя командующим ВВС Сибирского округа назначить посоветовал. Там, кроме учебных, частей, считай, нет. Вот и будешь курсантов пилотажу да стрельбе учить. Летай — не хочу!

— Не ожидал от вас такой гадости, товарищ Любимов! — возмутился Чкалов.

— Ладно, шучу, — ответил я. — На самом деле Смушкевич сам до этого додумался. И, знаешь, я его понимаю! Если б кто из моих танковых комдивов личный счёт настреливать отправился, вместо того, чтоб боем руководить, я б его вообще в рядовые бы разжаловал. Пехоты! И чтоб оружие себе добывал в бою! Вот где настоящие острые ощущения! А то в танке, или как ты, на «МиГе», всякий дурак может!

— Не пойму, — насторожился Валерий Павлович, — ты всё ещё смеёшься, или серьёзно говоришь?

— Предельно! — умудрился я ответить прямо и не внести ясности. — Ну, куда ты с такой ногой сейчас? Вот, покомандуешь курсантами, научишь их дисциплине, субординации… А уж по весне… По весне такое, товарищ генерал-майор, начнётся, что все и налетаемся, и на брюхе наползаемся. На всю оставшуюся жизнь…

Эпизод 10

Новый ЗИЛ-12М от прародителя, опытного грузовика ЯГ-12, не унаследовал практически ничего, кроме численного индекса. Даже серийные ЗИЛ-15М, вершина развития советских четырёхосных грузовиков, имели с ним мало общего. Первые ЯГ-15, имея собственную массу 10 тонн, перевозили в кузове столько, сколько указано в индексе при 250-сильном моторе. 280-сильные ЗИЛ-15М (как и современные им «ярославцы»), потяжелев сами на 2,5 тонны, благодаря прогрессу производителей шин и внедрённому, кроме прочей гидравлики, ГУР, сделавшему езду на грузовике нормальной работой, а не смесью опасного аттракциона с силовыми упражнениями, таскали на себе уже полные 20 тонн. Этот же монстр сам весил столько! Но перевозил только 15. Зато по любому бездорожью. И мог таскать, как балластный тягач, прицеп, полной массой в 75 тонн. Фактически это был полный аналог МАЗ-537 «эталонного» мира, внешне отличающийся от него длинной грузовой платформой, стандартной «деревянной» ЗИЛовской кабиной и торчащим вперёд рылом капота, под которым прятался «вертикальный» шестицилиндровый дизель (привет Морозову в Харькове!).

В данном конкретном случае мотор стоял «военный», форсированный, развивавший 525 лошадиных сил. В «гражданской» версии мог устанавливаться 420 сильный, тогда масса прицепа была пожиже, но остальные показатели сохранялись. Понятно, что для пионеров советского автомобильного дизелестроения увеличить серийное двигло в полтора раза труда не составило. Коробка передач тоже не новость. С первого взгляда в ней можно было опознать агрегат, разработанный для «мобилизационного» тяжёлого танка, конкурента КВ. По принципиальной схеме остальных агрегатов трансмиссии и ходовой части на ЗИЛе тоже был неплохой задел. В остальном, стремительность разработки машины (сентябрь — декабрь 1941-го) объяснялась полным напряжением всех сил Объединённого КБ завода ЗИЛ.

В январе, с установленной на платформе 100-мм морской зениткой выпуска Новокраматорского завода, «инициативная разработка» прошла ходовые испытания в Бронницах, по итогам которых пушку демонтировали. Несуразность этой затеи, впрочем, была ясна сразу. 4,5-метровой в высоту «пирамидой Хеопса» управлять на бездорожье было далеко не просто, того и гляди опрокинешься из-за высоченной 15-тонной дуры в кузове, а телеграфные провода оборвать — легче лёгкого. Она же съела и весь запас грузоподъёмности, не оставив ничего на боеприпасы. Их на прицепе возить? Так почему не сделать всё «как обычно», наоборот? Зато после избавления от излишнего «милитаризма» дело пошло, более-менее, гладко и отзывы были благоприятные.

— Что сказать, машина замечательная! — сказал я, ходя вокруг. — Но почему вдруг новый мотор? У вас есть хорошие серийные 280-сильные дизеля. В опытном тяжёлом танке на эту коробку два 350-сильных мотора работали. Редуктор-переходник нигде не завалялся? 560 «ресурсных» лошадей всяко получше будет, нежели 525 «форсированных», разве не так? И морда б покороче вышла… А я вам, товарищи, скажу почему! Потому, что некоторые хитрецы думают, что вот сейчас выкатят чудо, запустят его в серию, а потом на серийных, так сказать, автомобильных агрегатах, «мобилизационный» танк и склепают! Говорил я вам, что в Москве брони нет, чтоб в масштабах войны хорошие танки строить? Говорил, что её через полстраны завозить придётся?! И что?

Крыть директору Рожкову и иже с ним было нечем. Понимали, что я сам отсюда вырос, кухню эту досконально знаю. Со всеми хитростями.

— Да, танковоз хорош! — сказал я ещё раз с нескрываемым сожалением. — Вот только ставить его в серию, да ещё с новым мотором, мы сейчас не имеем права. Или завод искать. Так ваши конструктора из столицы никуда ехать не хотят, а сопровождать всё равно надо. Давайте лучше вы ваши наработки к ЗИЛ-15М примените! А что? Короткое самосвальное шасси — в самый раз! Чтоб полный привод, но коробка, дизель — серийные. Шут с вами, можете даже танковый, форсированный ставить. Колёсики эти уникальные, диаметром аж метр шестьдесят, к чему? Давайте тоже серийные, метр сорок. От БА-11. Да, труба пониже, дым пожиже, но на средние-то танки таких танковозов хватит. А тяжёлых не так уж много. 75-тонный прицеп, ну куда? Это ж двенадцатидюймовую гаубицу на полевом лафете, да с передком, если б у нас такие были, таскать можно. Полный вес поезда — сто десять тонн! Много мостов его выдержит? И БА-12. Это правильно, что вы с ним не поспешили. Такой технический экстремизм ГАБТУ точно не стало бы оплачивать! Подумать только 35-тонный колёсный танк! Нет уж! Давайте нормальный бронеавтомобиль-разведчик. БА-11 нас устраивает. Почти. Дайте ему четвёртую ось и ЯГовские агрегаты. Чтоб порезвей был, да через окопы перемахивал. Легко! А не как БА-11, с подвыпедвортом по диагонали! Двадцать пять тонн — больше не надо. И не нужна эта 45-мм броня кругом. Это уровень танка Т-34 и первых выпусков Т-126. Её всё равно уже мало. Новый корпус просто добронируйте до 30-мм по кругу, чтоб осколки крупных снарядов держал, и хватит. Мы же вам ещё весной ТТЗ высылали! А колёсных танков в 35 тонн, у которых треть веса на трансмиссию и ходовую падает — не надо. Мы столько стали лучше на нормальный танк пустим. А по деньгам и станкочасам — на два нормальных танка. У нас на носу… экстремальные условия эксплуатации техники! Значит, она должна быть, либо сильно, по-настоящему сильно защищённой, либо её должно быть много! А вы тут серию рекордных колёсных чудищ затеваете!

Уехал с ЗИЛа расстроенный до зелёных соплей. Несостоявшегося 537-го было откровенно жаль. Вот, спрашивается, чего бы им было не озаботиться год назад, когда на двух нитках конвейера из пяти ЗИЛ-15 ставили? Нет, не почесались, пока танковое двигло с коробкой не понадобились! Впрочем, может, оно и к лучшему. ЗИЛ потоком такие тягачи гнать всё равно не смог бы. Больно здоровы. Да и куда их столько? Может, на Кировский завод в Ленинград эту тему спустить? А что? Там опыт по большим машинам наработан. Скрестить этот экспериментальный ЗИЛ-12М с 25-тонным карьерным самосвалом «Кировец-2». От первого — шасси. От второго — серийную коробку и двигатель. 420 сил гражданского Д-130-4 будет маловато, так ему же не круглосуточно молотить, как в горнодобывающей промышленности. Поднять мощность до 550–600. Т-28, помнится, по мотору из танков 1-го и 2-го поколения был самым «живучим».

Всё равно, кому-то вслед за машиной переехать надо будет. Уговоры. Да и хай на ЗИЛе поднимется. Как же так, работали-работали, а тут забирают любимое детище! Плевать, продавим! Только вот Кировский завод за флотом закреплён. Карьерные самосвалы так, гражданский сектор. Хоть он, сектор этот, и тянет на четыре пятых продукции завода, генерал-адмирал, ясное дело, упрётся. Тут сухопутчикам только пальчик дай, всю руку отхватят по самую задницу! Дело принципа! До сих пор удивляюсь, как СТТ и лафеты древних пушек перед Финской проскочили. Но то были случаи, уникальные эпизоды, а тут — серия. Это уже совсем другой коленкор! Торговаться с наркомом РККФ — единственный путь. Вот, только чем его соблазнить?

Проехав ещё пять минут в направлении улицы Фрунзе и прикинув кое-что в уме за это время, я изменил курс в сторону «братского» наркомата. Генерал-адмирал отсутствовал, но ждать пришлось недолго, да я и сам виноват, свалился не только без приглашения, но даже без предупреждения.

— С чем пожаловал? — хмуро спросил меня генерал-адмирал после рукопожатия. Удивляться нечего, все мы, красноармейские, краснофлотские, всё больше в последнее время хмуримся, а не улыбаемся беззаботно. В основном, потому, что точно знаем, что весной — война. Но я, всё больше, потому что не могу представить, что вообще задумал Адольф. Хотя бы — почему!? Не давали ж ему повода. Зато, что зубы обломает, понять дали. И всё равно он лезет! Я как-то его врождённую к нам ненависть, наедине с собой, не отрицаю. Но чтобы так в дурь переть, одних этих тараканов мало! Тут ещё два-три «стада насекомых» где-то прячется! И хорошо бы догадаться — каких. То бишь раскрыть и понять замысел врага. Но, видно, я не гений, чтоб гения постичь, увы. Гении они такие. Пока всё получается. Не вышло — сразу «псих».

— Да вот, хочу поинтересоваться у тебя, как выполняется план строительства тяжёлых башенных береговых батарей, — признался я на выдохе, садясь, одновременно, за стол.

Эффекта от своих простых слов, тем более такого, я не ожидал. Но Кожанов, уронил челюсть и, выпучив глаза, плюхнулся в своё комфортабельное, «адмиральское» кресло.

— Привидение увидел? — в шутку спросил я, стараясь этим вывести моряка из ступора.

Получилось. Если б знал, что получится именно так, ушёл бы по-тихому.

— Как ты узнал?! — вскочил нарком на ноги и, оперевшись на стол руками, буквально, заорал на меня.

— Узнал что? — уточнил я, сохраняя хладнокровие, что ещё больше завело Кожанова.

— Вы там в НКО совсем охренели?! Вы что, товарища Сталина, Предсовнаркома прослушиваете?!! Или это Лаврентий?!! А-а, я то думаю, откуда он… Ты понимаешь, чем для тебя это пахнет?!!

— Догадываюсь, — не чувствуя за собой никакой вины, сказал я невозмутимо, и выдал догадку. — Валерьянкой?

— Это ещё почему? — оторопел Кожанов, подавшись назад, как остановленный уздой на всём скаку конь.

— С такой твоей реакцией на безобидные вопросы, в том твоём сейфе, за коньяками да винами, её не меньше трёхлитровой банки стоять должно! — вызверился я не сдержавшись. — Ты чего взъелся?!!

— Чего взъелся?!! — уже без экзальтации, но по-прежнему враждебно, переспросил нарком РККФ. — Я прямо от Сталина. Минут пятнадцать, как из кабинета вышел.

— Да, я тебя очень даже понимаю! — не удержался я от того, чтобы подшутить. — Предсовнаркома, порой, такой «фитиль» вставит, что первого встречного прибить хочется!

— Дураком не прикидывайся! Откуда ты ещё мог знать, о чём говорили, если не прослушка?

— Действительно, откуда, если я полчаса уже у тебя в наркомате сижу? Как, спросишь у своих, или на слово мне поверишь?

— Я час на приёме был…

— А я на ЗИЛе был, и что? И вообще, пошёл ты, параноик! — перебил я наркома, окончательно «слетев с катушек». — На свой вес употребляешь много! Тебе уже не Красным флотом командовать, а чертей по углам гонять!

Встав из-за стола, я, без намёка на демонстрацию, на полном серьёзе, собрался уходить. На кой ляд мне весь этот геморрой? Тех уговаривай, этого успокаивай! Жила РККА как то без танковозов и дальше проживёт.

— Постой, — придержал меня Кожанов. — Погорячились. Оба. Давай с начала. Какое тебе дело до строительства башенных батарей?

— Да вот, посочувствовать пришёл, как товарищ. И пожурить, но уже как соратник в деле защиты СССР от происков буржуазии, — в ответ на не слишком дружелюбный тон вопроса, я посчитал просто необходимым навести тень на плетень. — То, что у тебя беда со строительством тяжёлых башенных батарей и так всем видно. Вон, даже товарищ Сталин не удержался, чтоб не пропесочить.

— Положим, беды нет, а есть перевыполнение планов заводом «Большевик» и полное невыполнение планов по строительству линейного корабля, на который всей партией деньги собираем, — возразил генерал-адмирал и тут же «перевёл стрелки» — По твоей, между прочим, вине. Вследствие чего, пришлось «пристраивать» двенадцать 457-мм пушек и строить под них береговые батареи с открытыми установками в двориках. Одну батарею у Севастополя, ещё две на старых позициях на Балтике. Воспользовались готовыми основаниями под 12-дюймовки на мысе Тахкуна и батареей на Эре. Обуховские пушки, отбитые у финнов, перенесли на мыс Церель на позиции старой 43-й батареи. За счёт башенных батарей с 356-мм пушками. Хотели сэкономить, а вон, как вышло. Каждая открытая батарея по бетону, арматуре, иным материалам, кроме брони, в две башенных почему-то встаёт. Итого имеем восемь, а с учётом зимнего выпуска, уже десять неприкаянных башен с 14-дюймовыми 54-калиберными пушками. До весны, понятно, ничего уже не успеем. И так построили, сколько могли. Две башенные батареи на полуострове Рыбачий и третья, на острове Кильдин, вместе с испанско-английскими пятнадцатидюймовками надёжно перекрывают подходы к Печенге и Мурманску. На Балтике все дореволюционные артпозиции восстановлены и усовершенствованы. На Нарген-Порккалаудской позиции, на северном фланге, построена башенная 356-мм батарея. Про Эрэ говорил. Башенные батареи на Утэ, Хуммерсэ, Эккерэ, с которого можно шведский берег под огнём держать, «тыловая» батарея Энклинге, батарея Плейкиля, батарея Лаппёрайна, которая тоже Ботнический залив простреливает поперёк. На Чёрном море две батареи, у Одессы и Новороссийска. Каждая такая батарея — ядро ОАД или ОАП. Что б ты знал. Это ещё целая куча батарей, 130-,100- и 87,6-миллиметровых универсальных, батарей ПДО с танковыми башнями, миномётных, гаубичных, МЗА, выносных постов наводки. И всё в бетоне! За год залили больше, чем за все времена царизма! А ещё Курляндская зона с УР по «орденскому рубежу» на сухопутном фронте и ОАД в Виндаве с ядром из двух десятидюймовых башен старого «Рюрика». Рижский ОАД с 180-мм артиллерией главного калибра. Да что говорить, к апрелю введём в строй позицию в Ормузском проливе, которая его наглухо перекроет. С тремя 14-дюймовыми батареями на островах Ларак, Хенгам и западной оконечности острова Кешм. Плюс 180-мм батарея на острове Ормуз. За полгода! Правда, те батареи не башенные, а открытые. И так пушки туда пришлось сперва по Волге и Каспию в разобранном виде тащить. А потом на тракторных телегах за пятидесятитонными «Ворошиловцами» через весь Иран. Потом опять баржами на острова. Самая тяжёлая часть, ствол, между прочим, под девяносто тонн! Так то! И мне ещё пеняют, что у меня четырнадцатидюймовые башни завалялись!

— Ну, и что ты жмёшься? Отдал бы их Кулику, раз так просит, — усмехнулся я.

Генерал-адмирал свирепо на меня взглянул, но сдержался и стал жаловаться.

— На Тихом океане конь не валялся. Одна башенная двенадцатидюймовая батарея. Остальное — мелочь. Минимум, две батареи нужны на Сахалине, по одной у Владивостока и Петропавловска и ещё одна на материке, перекрыть подходы к Татарскому проливу с юга.

— Экий ты хозяйственный, — с иронией начал я, решив, что собеседник дошёл до благоприятного мне состояния и можно лезть с инициативами. — Ничего, что японцы нам сейчас, минимум, не враги, а твои морячки на их кораблях, считай, практику проходят? А ведь артиллерия нам сейчас на западе нужна! Выходит, прав Кулик?

Кожанов насупился, не отвечая. Башен ему было жалко. Жаба — страшный зверь!

— Давай помогу твоему горю, — улыбнулся я. — Смотри, башни ведь те самые, МК-2-14 с крейсеров 69-бис?

— Ну да. Только обозначение другое — МБ. У нас ведь стандартизация, унификация, серия. Хотя брони им можно было бы и добавить…

— Которые вместо изначальных МК-3-12 на 69-м проекте установлены? — задал я второй наводящий вопрос.

— Ты думаешь… — допетрил Кожанов и сразу воодушевился, но спустя секунду глаза вновь потухли и он скептически заявил. — Не пойдёт! 69-бис укреплять под новую артиллерию пришлось. Шутишь, сила отдачи на треть больше, как мне бывшие твои же конструкторы-пушкари хвалились. Время, опять же. На перевооружение «Марата» полгода ушло. А у меня к маю все линкоры и тяжёлые крейсера должны быть в строю! И вообще, что может дать замена? Сейчас у меня двадцать небоеспособных стволов, а станет тридцать! Спасибо большое!

— Плохо ты меня знаешь, если думаешь, что с ерундой к тебе сюда припёрся и просто так отвяжусь! — отнюдь не терял я оптимизма. — Во-первых, у тебя под «маратовские» МК-3-12 два монитора строится. И их ещё не поздно под МК-2-14 укрепить. Во-вторых можно старым кораблям просто запретить вести стрельбу полными башенными залпами. Только полузалпы! Отдачу одной четырнадцатидюймовки на каждую башню, хоть «Октябрина» с «Парижанкой», хоть «Севастополь» и «Кронштадтом» выдержат легко. В-третьих, «Ворошиловская» батарея на суше, остров Русский в море, надо полагать, от отдачи не сползёт. В-четвёртых, «Октябрина» всё равно полгода во льду стоит. Итого, что мы имеем? Четыре башни в резерв на мониторы, четыре на «Октябрину» и ещё две на «Ворошиловскую» батарею. Десять! Причём, восемнадцать двенадцатидюймовых пушек высвобождается сразу и ещё дюжина — к концу года. Как тебе?

— Верно! А царские стволы на эти ТП-1 отдать! Пусть Кулик подавится! — вновь воспрял генерал-адмирал, проявив неслыханную и ничем не оправданную щедрость.

— Э, нет, дорогой товарищ! Так не пойдёт! Кулик хочет на чужом горбу в рай въехать, чтоб и тяжёлые железнодорожные транспортёры у него были, и стволов под них не делать, «Баррикады» не отвлекать. Пусть лучше напряжётся и, раз ему так приспичило, гаубицу на этот транспортёр «пришпорит». Всё пользы больше будет. Ведь, какой тебе то прок с тех транспортёров? Могут стрелять со штыря с бетонных оснований, как ТМ-1-14? Так на западе у тебя стационарных батарей довольно, а вот на востоке, на Сахалине и Камчатке, железных дорог под ТП-1 нет. Что из этого следует?

— Что? — не возразив ни разу и вообще об этом не помышляя, как зачарованный, спросил Кожанов.

— Что тебе нужны подвижные береговые установки. Но не железнодорожные. Чтобы перебрасывать их можно было куда угодно. Сам говорил, что четырнадцатидюймовки на тракторных прицепах протащил через весь Иран.

— Ну да. Только какие же они подвижные? Этак и 457-мм пушки в подвижные записать можно. Ведь на Эрэ и Тахкуну их тоже, вроде как, «подвинули». Для таких установок, хоть двенадцатидюймовых, хоть четырнадцати-, хоть восемнадцати-, бетонные основания нужны, защита. Даже построй я батареи без вооружения, собирать-разбирать артустановки замучаешься. Ты вообще понимаешь, о чём речь? Высота каждой от шести метров до десяти!

— Знаешь что? Давай без технического экстремизма! Я почему про двенадцатидюймовки речь завёл? Потому, что ствол с замком, самая тяжёлая неразборная часть, пятьдесят с небольшим тонн весит. Приблизительно как тяжёлый танк. Остальное — легче. Люлька с противооткатными устройствами — около 35 тонн. Верхний станок береговой установки — столько же. Итого, береговая одноорудийная установка, без основания — 120 тонн. Но такая нам не нужна! Нам нужна установка для стрельбы с грунта. Разборная. Чтоб её за несколько часов на позиции можно было в боеспособное состояние привести. Тогда её можно будет вдоль берега на угрожаемые участки по подготовленным маршрутам перебрасывать с большой скоростью. Или на Дальний Восток. Хоть на Сахалин, хоть на Камчатку. А при грамотной разведке маршрутов и на сухопутном фронте использовать, как артиллерию РГК. Всё-таки это товар штучный, по болотам его таскать не след. А через реки по прочным капитальным автомобильным или по железнодорожным мостам перебрасывать, сделав вдоль рельс настил. На худой конец — по двойным понтонным мостам из стандартных «раскладушек». Они как раз 120-тонные получаются. Прям под вес прицепа с тягачом.

— Это ты мне говоришь: «без технического экстремизма»? Где ты двенадцатидюймовые полевые пушки, стреляющие с грунта, видел?! У меня железнодорожная установка на транспортёре, с 40-калиберным, к тому же, стволом, под 250 тонн весит!

— На Карельском перешейке, — ответил я спокойно. — Даже 343-миллиметровые. Ствол — 85 с половиной тонн.

— Так то, считай, осадная! Обстрела по горизонту нет!

— Не веришь ты, товарищ нарком, в гений советского человека, — рассмеялся я, полностью уверенный в себе. — Сомневаешься, что нет таких крепостей, которые не взяли бы большевики!

— Давай уже серьёзно! — рассердился генерал-адмирал. — Нечего тут технику с политикой смешивать!

— Давай серьёзно! — принял я вызов. — У тебя ЛМЗ чем занимается? 457-мм башню ваяет? Как оцениваешь шансы сей башни поучаствовать в грядущей войне, даже если она лет пять, как Первая Мировая, продлится? Предлагаю, серьёзно, не маяться дурью и заняться решением актуальных задач в короткие сроки. Такая актуальная задача — полевой разборный лафет для 305-мм пушки в 52 калибра. Причём, с силовыми приводами наводки и механизированным заряжанием. Я, всё таки, инженер, недостижимых целей не ставлю. Предлагаю объявить конкурс по всем заводам, производящим крупногабаритные металлоконструкции.

— Ты так рьяно напираешь, что теряюсь в догадках… В чём же здесь твой интерес? — с большим подозрением спросил меня нарком РККФ.

— Ну вот! А как же вселенский плач о том, что я, исключительно из врождённой вредности и маниакальной неприязни к линкорам, вновь ставлю им палки в колёса? — удивился я наигранно.

— Об этом даже не спрашиваю, это всем и так известно, — не принял шутливого тона нарком. — Говори, о чём ещё не знаю!

— Понимаешь, есть у меня такое Объединённое КБ ЗИЛ, где народу больше, чем толку. И вот, задумал я распихать его, против воли конструкторов, которые в столичную жилплощадь вцепились, по заводам, где инженерных кадров не хватает. Но дело надо обставить так, чтоб народ не изобиделся и энтузиазма не потерял. Осознаёшь, в чём тонкость? — задал я риторический вопрос. — Вот и думаю, что посадить их в шараги некузяво выйдет, а вот в армию призвать — в самый раз. Или на флот. Тогда приказ и поедут куда угодно. Но чтобы ропота большого не было, начинать надо с малого. Я ж тебе говорил, что прямо с ЗИЛа к тебе приехал? Показывали мне там колёсный тягач, который может тяжёлые 50-тонные танки на прицепе по дорогам и без дорог на большой скорости возить. Машина очень нужная. Это тебе и эвакуатор. И транспорт, чтобы те же трактора «Ворошиловец-3» перебрасывать. И артиллерийский тягач для систем РГК. Чтоб те могли мчаться со скоростью мотострелков. Только вот, понимаешь, в тягач этот вкорячили новый дизель ради того, чтобы потом его в танк перенести. Хитрецы голозадые. Обмануть решили, хоть я их предупреждал, что Москва танки с по-настоящему толстой бронёй не потянет. И куда мне ещё один танковый дизель? Их и так уже четыре! Но тягач хорош! В него бы мотор и коробку карьерного второго «Кировца» впихнуть! Да на Кировском заводе и выпускать, а? Вот на кой нам во время войны карьерные самосвалы? Хватит тех, что уже есть. Вон как старались, план перевыполняли, чтоб строители Новой Европы ни в чём нужды не знали! «Правда» весь мозг этими статьями выела, будто писать больше не о чем. Вот я и придумал комбинацию, чтоб башни у тебя остались, двенадцатидюймовки тоже, но так, чтобы их и на фронтах применить можно было, что потрафит Кулику, тягачи тебе для двенадцатидюймовок — сколько надо, мне — все оставшиеся. Некоторые инженеры, призванные под знамёна, поедут не куда-нибудь, а в Ленинград, на Кировский завод. Тоже столица. Была. Жать потихоньку, нежно — прижмём, но не сломаем. Как тебе?

— Да, конечно, некоторые товарищи так несознательно, порой, себя ведут… — стал размышлять генерал-адмирал, тоже хлебнувший горя с технической интеллигенцией. — Но я без башен для линкора остаюсь?

— Тьфу! — я свирепо уставился на наркома, скрестив на груди руки и откинувшись на спинку.

— Семён, правда, сколько уже можно? — принялся уговаривать меня Кожанов, — Только всё налаживается, как ты встреваешь! И ведь опять к Сталину со своей сверхидеей попрёшься! И уговорить сможешь!

— Мне плевать! Плевать, какой завод сделает установку! — ответил я резко. — Просто Механический на них собаку съел! Было б у меня время — сам бы поучаствовал! Вон — МССЗ под боком! Что, там пять-шесть ферм сварить не смогут?! Шахту мне подводную для твоих спцстволов для водолазов — враз сварганили. Ещё когда капитаном был. А генерал-полковнику то…

— Ну, вот и ладушки! — расцвёл генерал-адмирал, для которого линкоры, единственный класс кораблей, не представленный на достойном уровне в РККФ, тоже уже стал идеей фикс. — Мне башни, пушки, тягачи для пушек, конструкторов в строй — согласен.

— Это не всё, — полез я дальше, чем хотел из одной только вредности. — За линкорную башню с открытых береговых батарей двенадцатидюймовки снимешь. И 40-калиберные с транспортёров ТМ-2-12. И вообще все запасы их со временем отдашь.

— Ничего себе! Чем же я их заменю?!

Только не говори, что у тебя 356-мм пушек не завалялось! Перед новым годом на первом военно-хозяйственном совместном совещании сам хвалился, что ЛМЗ по одной башне в месяц сдаёт, а Николаевский завод по две в три месяца. «Большевик» на каждые четыре «строевых» пушки одну запасную делает. Итого у тебя в загашнике, я посчитал, 23 или 24 орудия. Хватит за глаза, чтоб заменить.

— Это только стволы на случай боевых повреждений! Люлек с тормозами только восемь! — стал откровенно торговаться главный советский флотоводец. — И к ним четыре станка! Да и те — в Иране! В запас в Ормузский морской район! Как раз «вторым рейсом» их на Кешм собирались доставить!

— Как хочешь! Мне всё равно. Хоть из Ирана, хоть твой ненаглядный ЛМЗ пусть клепает. План по башням не выполнит — не беда. Куда их? Солить что ли? У тебя и те, что есть, забрать хотят.

— Но батареи на Балтике на островах! Лёд! К маю пушки должны быть в строю!

— Ледокол, десантные баржи, трактора с прицепами. Придумаете что-нибудь.

— Умеешь ты уговаривать!

— А то! Но это не важно. Поскольку с тобой ли, без тебя ли, или вообще против тебя, будет, как я говорю. Если надо — Кулик с Карбышевым поддержат и этого хватит. Дело ведь взаимовыгодное.

— Только вся головная боль — у меня! — справедливо заметил флотоводец.

— Так за чем дело стало? Отдай пушки, отдай Кировский завод — живи спокойно.

— Ага! Щас! Разогнался!

— Ну, вот видишь, есть тебе ради чего стараться, — сказал я рассудительно. — Закатывай рукава!

Немного ещё посидев и поговорив, для «снятия накала», на отвлечённые темы, уехал я из наркомата ВМФ с чувством глубокого удовлетворения. Главное — появилась перспектива досрочного решения «инженерной» проблемы. Понятно, что с началом большой войны «техническая интеллигенция» всё равно встала бы в строй, что было предусмотрено мобпланом 41-го года. Но лучше уж это сделать пораньше, если есть повод. Всяко не миллионы по мобилизации, в глаза не бросается. Да и призывать то не обязательно всех поголовно, достаточно звания присвоить. Пусть порадуются. И продолжают на своих местах работать. А вот те, кому переехать надо обязательно — получат приказ. Но не все и не сразу. И, возможно, не навсегда. ЗИЛовцев тоже по-человечески понять можно. В кои то веки переехали из коммуналок и бараков в индивидуальные квартиры нового заводского микрорайона на Пролетарском проспекте. И опять выселяйся и мчись в глушь со «скворечниками» во дворе! Нет, пусть, как у всех бойцов и командиров РККА, семьи на постоянном месте жительства остаются на время войны. А там — как карта ляжет.

Ну и дополнительные «бонусы» в виде тягачей, которые, если всё пойдёт гладко, наверное, назовут, после сверхтяжёлых бульдозеров, «Кировец-5», очень меня греют! Конечно, Ленинград, пока не началась стройка, дал РККА, за год серийного производства, около трёхсот тракторов «Ворошиловец-3» с 420-сильным дизелем, плюс ещё столько же трудится на гражданке. Но это совсем не то! Тащить можно почти всё, что имеем, за исключением некоторых «эрзац-систем», что по-быстрому сварганили к Финской. К примеру, тех же 343-мм пушек. Но и с ними выкрутиться можно, разобрав для транспортировки. Ствол, верхний, нижний станки — отдельно. Но — со скоростью пешехода. Автоколонна же идёт 20–30 километров в час. Отдельная машина, в среднем, больше. Даже при отступлении подбитые танки можно успевать эвакуировать в глубокий тыл. На трейлерах до железки, дальше — на платформах поездом. Автотягач-эвакуатор несколько раз обернётся, а трактор, с его то ходом, того и гляди сам в руки противника попадёт.

Пушки опять таки. То, что тяжелы — ерунда. Артсистемы особой мощности — товар штучный. Ради них и маршруты выдвижения можно толково подготовить. Зато, с их-то досягаемостью, даже одной батареей можно обстреливать любую точку на любом разумном фронте прорыва. И не только на передовой, но и в глубине. Авиация, бомбардировщики, штурмовики — понятно, тоже могут полутонки таскать и даже более. Но, не в любую погоду.

Остановившись в своих размышлениях на артиллерии, в родном наркомате я, для гарантии успеха предприятия, задумал заручиться поддержкой в «раскулачивании» моряков у Кулика и Карбышева. С начальником ГВИУ разговор сложился просто. Вес трактора «Ворошиловец-3», основного тяжёлого бульдозера, тянул на 50 тонн. Это накладывало некоторые ограничения на планирование строительства укрепрайонов, поскольку прицепной двухроторный траншейный экскаватор, способный за один проход рыть рвы шириной, по дну, три метра и глубиной полтора, могло таскать за собой лишь детище ленинградских танкостроителей. Приходилось руководствоваться принципом «от ЖД в стороны» и тяжёлая инженерная техника постепенно уезжала всё дальше в дебри и болота. Как прикажете, если вдруг события развернутся неблагоприятно, её оттуда вытаскивать?

А вот разговор с начальником ГАУ, маршалом Куликом, отложил на следующий день. Благо повод повидаться тет-а-тет нам, ладящим, как кошка с собакой, был. И нет нужды ничего выдумывать.

Эпизод 11

В ночь на тридцатое января столбик термометра показал минус двадцать два, что стало ощутимым потеплением по сравнению с крещенскими морозами, когда температура минус тридцать держалась днём, а ночью падала ниже сорока. Зима, обернувшись своей сухой, солнечной стороной с искрящимся, днём золотом, а ночью серебром, снегом откровенно радовала, но для минимальной объективности конкурса нужен был хотя бы кусочек лета. В ходе сравнительных стрельб на Красноармейском полигоне холод мог повлиять на свойства брони и снарядов, а густой, морозный воздух — на внешнюю баллистику. Поэтому, к назначенным на пятницу испытаниям различных образцов 25-мм подкалиберных снарядов, заблаговременно вырыли крытую, тёплую, обогреваемую «буржуйками» траншею, с позицией орудия на одном конце и площадкой для тележек с мишенями на другом. Таким образом, приличия были соблюдены. Ведь ждать лета, чтобы оценить результаты в полном объёме, у нас уже просто не было времени.

Поводом для моего здесь присутствия являлась некоторая причастность к двум принципиально разным образцам, которые сравнивались с «катушкой» немецкого типа (впрочем, применительно к 25-мм, именовать её БПС было большой условностью). Оба имели отделяемый поддон. Первый я всего лишь «сосватал» Кулику, невинно поинтересовавшись, в своё время, когда нам впервые демонстрировали «импортные» боеприпасы, успехами советских артиллеристов по подкалиберным снарядам орудий большой мощности. Действительно, такие опыты ставились на царских пушках 356-мм калибра ради повышения дальнобойности и был достигнут результат в районе 120 километров 120-килограммовым снарядом, что было лучше, нежели у немецкой «парижской» пушки ПМВ. И несравненно проще. Похвалы и предположения, что «советская схема» посрамит германца и в малом калибре, оказалось достаточно для создания 25-мм снаряда с отделяемым поддоном. Бронебойный сердечник, в виде готовой 14,5-мм пули Б-32 или БС-41, вставлялся в точёную алюминиевую втулку с готовыми поясками и фиксировался в ней разжимной пружиной. При выстреле пуля просаживалась глубже и пружина вставала в специальную кольцевую проточку, разобщая поддон и сердечник, которые, после вылета из ствола, разделялись под действием набегающего потока. Для облегчения «пассивной» части, в ней, параллельно пулевому отверстию, сверлилось ещё восемь тонких слепых. А вот дно сделали сплошным из-за опасений «поддавливания» сердечника вперёд.

Второй тип подкалиберных снарядов с отделяемым поддоном родился в недрах небезызвестного «острова», где собаку съели на массовой штамповке. Схема была столь непривычной, что правоверные артиллеристы, увидев снаряд в сборе и в виде отдельных частей, напрочь отказались им стрелять, утверждая, что он просто обязан развалиться прямо в стволе и, если даже этого не произойдёт, не пройти сквозь дульный тормоз. Пришлось снять фильм, где генерал-полковник Любимов самолично ведёт оными снарядами огонь из строевой 25-мм противотанковой пушки на полигоне в Кубинке. Из ста сделанных мною тогда выстрелов не подкачал ни один, а трассы пуль БЗТ наглядно свидетельствовали о правильности их полёта. Конечно, на недостаточной стабилизации при высокой начальной скорости полёта пули, шишки уже успели набить те, кто работал со «втулкой». Первоначальный результат в 1350 м/с для 100-калиберного ствола пришлось снижать до 1250 м/с, пошаманив с метательным зарядом, его весом, сортами пороха и добавками к нему. «Островитяне» же воспользовались результатом, благо вес обоих БПС был одинаков — 110 грамм против 290 обычной бронебойной болванки.

«Островной» снаряд ещё на стадии разработки получил сперва прозвище, а потом и официальное имя собственное — «Клевер». А всё из-за ведущего устройства из трёх алюминиевых сегментов, объединённых, ради автоматизации технологии сборки боеприпасов, а также ради предупреждения преждевременного раскрытия под действием центробежных сил, короткой стальной гильзой-днищем с центральным отверстием. На ускоренной киносъёмке снаряда сразу после выстрела, при просмотре фильма, было отчётливо видно, как ВУ раскрывается, подобно трёхлистнику, выпуская бронебойный сердечник в свободный полёт. Преимущества «Клевера» были очевидны. В первую очередь — массовая технология. Все три сегмента были абсолютно идентичны и штамповались из алюминиевой заготовки в один приём. Что тут сравнивать с «немкой» или «втулкой», где больше десятка одних токарных операций. Причём — с прецизионной точностью. И всё таки, все «традиционные» БПС, представленные на конкурс, приходилось дополнительно балансировать. Что тоже — специальный, уникальный станок и ловля миллиграммов. «Клевер» же был рассчитан на выпуск на автоматической линии без использования ручного труда. Во вторую очередь — трёхсегментное ВУ при выстреле надёжно фиксировало сердечник сразу со всех сторон. Сзади, спереди, с боков, не допуская его малейшего смещения. Благодаря этому открылась явная возможность применения трассеров, что во «втулках» делать опасались. Были у «Клевера» и недостатки — пугающая артиллеристов конструктивная схема, которая вопреки всем умозрительным теориям, почему-то, работала, и непосредственная причастность к БПС генерал-полковника Любимова, постоянно и настырно лезущего в чужой огород.

С начала стрельб мы с маршалом Куликом не перекинулись даже словом, кроме неизбежного приветствия. Он со свитой «пушкарей» оккупировал всю центральную часть тёплой вышки, а я, всего лишь с новым своим порученцем, майором Петренко, притулился в уголке. Матвей, надо сказать, человеком был выдающимся. В первую очередь — габаритами. В петровские времена, наверное, быть бы ему гренадёрским полковником, несмотря на крестьянское происхождение. Или тогда только мушкетёрские или, как их, фузилёрные полки были? Неважно. Важно то, что рост майора Петренко составлял два метра и двенадцать сантиметров. И он отнюдь не был худющей «жердиной», прочие габариты росту соответствовали. Причём гармонично и пропорционально. До большой демобилизации 40-года бравый майор всю свою службу провёл в пехоте и, во многом, благодаря своему решительному характеру, умудрился не пропустить ни одной войны, начиная с конфликта на КВЖД, в котором участвовал рядовым бойцом. Грузия, Испания, Маньчжурия, Польша и Финляндия кого угодно сделали бы уже комдивом, генералом или, на худой конец, полковником, но Матвея постоянно преследовали какие-то досадные недоразумения, следствие решительности при пониженных «пороге страха» и элементарной рассудительности. В танковые войска его перевели с должности комбата и, не найдя ничего лучшего для технически не подкованного командира, поставили командовать тылом одного из полков 13-й танковой дивизии. А ещё Матвей верил товарищам абсолютно и бесстрашно. Сказано — удельное давление на грунт у грузовика ЗИЛ-6В с регулируемым давлением в шинах меньше, чем у лошади. Надо верить! И на несущественное слово «удельное» нечего внимание обращать! В результате колонна тяжёлых грузовиков, выгнанная на лёд Мухавца вслед за крестьянскими санями, делает «буль» прямо на глазах у нового комкора генерал-майора Жукова. Он то и попросил, не стесняясь в выражениях, забрать у него такого полкового зампотыла. Ну, куда мне его, кроме, как в «адьютанты»?

К несомненным достоинствам порученца можно было отнести фанатичное увлечение боевым САМБО и всё те же габариты. Наряженный в специально сшитую генеральскую шинель, папаху, он внушительно восседал на заднем, «сталинском» сидении моего «Тура» (никуда больше не помещался), пока я, с усмешкой припоминая анекдот про плюгавого телохранителя и одевшись поскромнее, крутил баранку. И сейчас Матвей, одной своей исключительной индивидуальностью, уравновешивал всю маршальскую свиту. С лихвой.

По мере того, как текло время и полигонные вездеходы ГАЗ-40 отвозили тележки с мишенными щитами, имитирующими лобовую проекцию «панцерфир» всё дальше, комментарии из «танкистского угла» становились всё язвительнее. На ста метрах Матвей, только ещё глядя в оптику, в процессе, давал осторожную оценку.

— «Клевер», вроде бы, получше.

Что и подтверждалось, когда мишени подвозили к вышке. На «нашей», что в обоих кругах в зоне НЛД, пристрелочном и контрольном, фактически, была одна большая пробоина в «десятке». У «немки», которая, по сути, была 290-граммовым ББ снарядом, но не сплошным стальным, а с твёрдосплавным сердечником в алюминиевом корпусе, дыра побольше, но лишь за счёт калибра. А вот у «втулки» одно-два попадания из каждых десяти уже пришлись в «девятку». Лучше, точнее прочих, справился «Клевер» и с уязвимыми зонами, прибором наблюдения мехвода, пулемётной установкой радиста и стволом пушки. В последнем случае, уложив все пять пуль в проекцию жерла. Лучший танкист-наводчик-инструктор ЛБТКУКС, вызванный мной ради такого случая и для исключения «человеческого фактора», не подвёл.

— Конечно, с оптикой то всякий может! — в чём-то завистливо прокомментировал этот факт Матвей. — А ты так с открытого прицела попробуй. У меня в батальоне, в противотанковом взводе, всего один оптический пушечный прицел был. У командира. Выдавал на орудие, чтоб амбразуру ДЗОТа заткнуть или пулемёт какой-нибудь одним выстрелом сбить. А прицел-то, не весть что, как на снайперской винтовке, только сетка другая.

— Ну, сейчас то, наверное, у товарища маршала, — хитро глянул я на стоящего тут же со своей свитой Кулика, — нищета оптическая преодолена? Хотя, зачем вообще на 25-мм пушках оптика. Дальность прямого выстрела по немецким танкам — больше километра. Обойдутся батальонные артиллеристы и открытыми. Уж в силуэт то, как-нибудь, попадут. Зато какая экономия!

Кулик не поддался и на контакт не пошёл, стоически терпя и дальнейшие подколки, издёвки и насмешки с нашей стороны. Конкретно с моей — сознательные. А из Матвея просто пёрла простота и непосредственность.

— Да как этой «втулкой» стрелять? Ей же слону в задницу в упор не попадёшь! — подкрепляя своё заключение, после осмотра 500-метровой мишени, весьма выразительными жестами, разглагольствовал майор Петренко, ничуть не смущённый тем, что из всех присутствующих был младшим по званию.

— Да, пожалуй, на семьсот и в силуэт, дай Бог, половина придёт, — поддержал я. — Чего уж тут о выцеливании уязвимых мест говорить!

Несмотря на такое мнение танкистов, программа испытаний была выполнена полностью. Надо сказать, что на семистах и на тысяче метров показатели «втулки» неожиданно выправились, дав лучший результат, нежели на пятистах.

— Как это понимать? — насел Кулик на полковника из КБ Артакадемии, соповождавшего «втулку».

— Разные партии снарядов, погрешности изготовления, — стал оправдываться тот.

— То есть вы намеренно снаряды похуже поставили до полукилометра стрелять, а отборные — на дальнюю дистанцию? Чтоб результат «натянуть»? Очки втираете?!

— Да! Хитрите тут! А нам в окопах потом что с вашими хитростями делать?! — беспардонно присоединился к возмущению маршала майор, наплевав на звания и должности или вовсе их не принимая в расчёт.

— Товарищ генерал-полковник, следите за своими подчинёнными! — вместо того, чтобы обрушиться на прямого виновника, маршал Кулик спустил собак на меня.

— Мои-то подчинённые дело говорят. И делают. А вот мы с вами, товарищ маршал, дурью маемся, не думая, как оно будет в окопах, — повысил я ставки ещё больше.

— Это ещё почему? — возмутился начальник ГАУ.

— Потому, что для 25-миллиметровки все эти извращения с отделяемым поддоном смысла не имеют. Чем вас, товарищ маршал, спрашивается, «немка» не устраивает? По сути, обычный калиберный снаряд. Но не сплошной стальной, а обтянутый алюминиевым чехлом 20-мм 260-граммовый вольфрамовый сердечник. «Втулку» в расчёт не беру. С её то кучностью и, подозреваю, ценой. Но вот «немка» с начальной скоростью 1000 м/с бьёт по нормали 100-, 90-, 80- и 60-миллиметровую броню. То есть «панцерфир» гарантированно пробивает в лоб с пятисот метров при любом курсовом угле, а в борт — свыше километра, на всей дальности прямого выстрела. «Клевер» же, с 64-граммовой пулькой, на тех же дистанциях показывает 80, 75, 65 и 45 миллиметров. То есть лоб немецкого танка на полукилометре, при большом курсовом угле, может и не пробить. А всё потому, что выстрел ослабленный. При наличном стволе большего не достичь, более крутая нарезка нужна. И ещё вопрос, выдержат ли пояски, если её ввести. Заброневое действие у калиберной «немки», опять же, выше.

— Выше, ниже, какая разница? На танк хватит, — сварливо заворчал Кулик. — И пробития тоже. Чай, командиры и наводчики у противотанкистов не дураки, разберутся, когда можно бить и куда. Главное — поражение немецких танков в лоб обеспечено! До полукилометра! А из карбида вольфрама, что на «немку» уходит, пять «Клеверов» сделать можно. Пять! Тем более, что с этими твёрдыми сплавами морока. Чем больше калибр и вес, тем больше брака. Это уже, минимум, десять «Клеверов» за одну «немку»! Знаешь, сколько та «немка» стоит?

— Знаю даже, сколько «немка» стоит целиком. Приценился недавно, когда для опытной партии «Клевер-45» закупал, — поразил я маршала своей пронырливостью и очевидным беспардонным вмешательством в артиллерийские дела в обход ГАУ. — Понимаете же, товарищ маршал, что батальонные пушки меня интересуют постольку-поскольку. Для меня 45-мм калибр важен, что на танках Т-34 стоит. К ним выстрелов повышенного пробития, кумулятивных и бронебойно-фугасных, как для 76-миллиметровок, не сделать. Только подкалиберные. Каюсь, отстрелял в своём хозяйстве БПС из танка Т-34. И для полковых ПТП, разумеется, он подходит. Активный снаряд — 300 грамм. ВУ — 450 грамм. «Клевер-45» в сборе — 750 грамм. Начальная скорость — 1150 метров в секунду. На стандартных контрольных дистанциях, по нормали, пробивает 120, 105, 95 и 75 миллиметров. То есть, «панцерфир» в лоб на дистанции в километр — гарантированно. А вблизи и ШтуГ куда угодно. Вот отчёты, фотографии, — протянул я Кулику картонную папку, на которую он воззрился, как на ядовитую змею. — Если есть желание проверить, так грузовик, что со мной пришёл, как раз ящиками с «Клевером» загружен. Подводя черту под всем мною сказанным, предлагаю унификацию по вольфрамовым сердечникам и одну большую серию, вместо двух. Потому, как для «сорокапяток» БПС вам всё равно принять придётся. И обеспечить ими все Т-34.

— А если я не соглашусь? — твёрдо и со скрытой угрозой спросил начальник ГАУ.

— Я так и знал, товарищ маршал! Поэтому сделал вам гадость заранее! — заржал я в голос. — Четырнадцатидюймовок для ТП-1 вам не видать, как своих ушей! Только вчера заглядывал к Кожанову на огонёк и присоветовал, куда башни с толком пристроить.

— Ну, ты… Аферист! — сорвался начальник ГАУ.

— Куда ж мне до вас, товарищ маршал! Это ж надо так извернуться, чтоб сорокадвухлинейное и шестидюймовое барахло 1877 года, под видом дивизионной артиллерии, продать туркам, забрать у них по цене металлолома и снова продать французам! И те, и другие, конечно, получили от вас в итоге современную артиллерию, но гешефт — на зависть всем буржуям! — не унимался я со своим язвительным остроумием, глядя, как у Кулика лицо пошло пятнами. — Ну куда вам ещё и четырнадцатидюймовки, товарищ маршал, вы и так у Кожанова, в обмен на УРовское вооружение и полевую артиллерию для береговых войск, которые он без всяких условий должен был получить, вытянули все царские тяжёлые артсистемы 1877 года. Вдобавок к тому, что у вас и так из этого старья было! И я, на этом фоне, оказывается, аферист! Уму непостижимо!

Действительно, Кулик, под впечатлением от вынужденного применения «антиквариата» в Финской войне, прошерстил все собственные склады, базы металлолома, изнасиловал мозг наркома РККФ (береговые и морские пушки оказались на хранении либо у него, либо на приписанных к РККФ заводах), но завладел всеми остатками образца 1877 года калибром от девяти дюймов и выше. Для этих стволов на различных непрофильных заводах, вагоностроительных, металлоконструкций и проч. изготовили новые разборные лафеты с откатом по верхнему станку. Применительно к самой современной из них, к десятидюймовке, чей ствол весил 28 тонн, вся система на марше состояла из трёх, буксируемых тракторами ЧТЗ, 40-тонных повозок. Сам ствол, верхний и нижний станки, основание. Последнее представляло собой открытый сверху стальной короб, высотой в полтора метра, остальными габаритами равный стандартной фуре «эталонного мира». В задней части основания был установлен штырь и погон, вокруг которых вращался в горизонтальной плоскости нижний станок, опирающийся салазками лобовой части на дугу-направляющую с зубчаткой механизма ГН. Хоть сектор обстрела и не превышал семи градусов, спереди устраивались раздвигающиеся в стороны опоры с механическими винтовыми домкратами. Во избежание опрокидывания системы в крайнем правом или левом положениях. Изюминкой этого основания было его днище с «вафельным» протектором. Вернее то, что в него был встроен мощный домкрат, механизмы которого прятались между двойными бортами. С его помощью систему в сборе можно было приподнять, поставить на транспортные двухосные тележки, после чего развернуть на новое направление огня. Однако, на дальние дистанции возка всё равно была раздельной. 30-тонные основания 11-дюймовых пушек в 30 и 35 калибров были точно такими же, а для 9-дюймовок короче и, соответственно, легче. И всё это богатство ушло на базы хранения РГК, как и прочие системы большой и особой мощности.

— Я! Я для себя что ли?! Вы только тянете, а тут сиди, латай тришкин кафтан! — задыхаясь от возмущения, выпалил маршал. — Если б не я с турецкими да французскими пушками, на какие б ты шиши тут с победитовыми снарядами развлекался, а?

— Если б не вы, товарищ маршал?! Остальные только тянут?!! — повысил и я свой голос. — Ой ли? А, скажем, алмазный инструмент, которым оные карбид-вольфрамовые сердечники правят, с неба к нам свалился? Давайте уж не будем здесь себя пяткой в грудь стучать, кто чего и когда сделал! И, главное, каким способом! Чтоб вопрос о моральном облике некоторых товарищей не поднимать! Всё-то у вас, артиллеристов, как то некузяво выходит. То со «втулками» на сравнительных стрельбах мухлюете, то будущих союзников и даже родной РККФ обжуливаете. Нехорошо!

— Нехорошо как собака на сене сидеть! Четырнадцатидюймовые пушки у моряков всё равно на складах без дела валяются! Товарищ Сталин, чтоб ты, товарищ генерал-полковник, знал, распорядился все стволы ввести в строй. А сделать это можно только на ТП-1! — очень удачно для меня соскочил с неудобной для него темы Кулик.

— Вот завтра, на военно-хозяйственном совещании, генерал-адмирал и поблагодарит вас за то, что выявили недоработки на чужом дворе. И внесёт своё предложение по башням с 356-мм пушками. Посмотрим тогда, что скажет товарищ Сталин, — усмехнулся я. — А то он, не без помощи товарища Кулика, наверное, поторопился с распоряжениями. Уж будьте покойны, у меня для этого аргументы найдутся. Может, даже придётся сказать о том, что вы запутались в калибрах гаубиц для ТГ-1 и так ни одного ствола и не сделали! А чтоб прикрыть свой провал, решили моряков раскулачить! Как говорится, вашим же салом, да по сусалам!

Кулик явно почувствовал, что влип. С должности, возможно, не попрут, но спросят строго. Особенно за то, что посягнул на столь нежно любимые верхушкой Союза тяжёлые артиллерийские корабли, попытавшись обмануть (катастрофа!) самого Иосифа Виссарионовича.

— Но у меня есть обоюдовыгодное для нас двоих предложение. Вы, товарищ маршал, поддержите мою инициативу о призыве инженеров оборонных КБ на военную службу. И предложение об организации выпуска на Кировском заводе тяжёлых армейских колёсных тягачей вместо карьерных самосвалов. А взамен двадцати 356-мм пушек получите десятка три 305-мм, если поучаствуете в создании для них полевого лафета с широким сектором обстрела, а не железнодорожного с узким. Согласитесь, максимум, пара орудий особой мощности на железнодорожной магистрали и три десятка на участке прорыва — большая разница.

— Ты соображаешь о чём говоришь? Какой полевой лафет с широким сектором обстрела? Знаешь, сколько та двенадцатидюймовка весит? — спросил Кулик без злости, но с немалым недоумением, глядя на меня, как на душевнобольного.

— Знаю, соображаю! Ствол — пятьдесят тонн! Как раз столько, сколько сможет утащить новый кировский тягач! — начав с этого, я поделился не только с маршалом, но и со всеми присутствующими артиллеристами, своей теорией о лафете из 50-тонных «кубиков», рисуя схему прямо на снегу. — Итого, на одно орудие требуется иметь пятнадцать тягачей, кои утащат ещё и 300 выстрелов. Это если у нас круговой обстрел. Если нам достаточно сектора ГН градусов 50, то девять и 180 выстрелов. Если иметь по крану на батарею, а не на каждое орудие.

— С ума сойти! Под триста тонн! — прикинул полный вес системы с круговым обстрелом кто-то из выглядывающих из-за моего плеча артиллеристов.

— А вы думали? Железнодорожный транспортёр сколько весит? А круговой обстрел, между прочим, только с бетонного основания имеет, — сказал я, почему-то устало. — Ну как, товарищ маршал, годится вам такое взаимодействие родов войск?

Маршал Кулик помолчал, сдержанно кивнул, будто соглашаясь, но потом спросил:

— Круговой обстрел, значит, береговая оборона. ГАУ эти орудия так и так не достанутся…

— Конечно, в отношении орудий особой мощности, следует сразу учитывать все возможные варианты их применения. Но на западе у нас береговая оборона стационарными силами обеспечена более чем. К тому же, на первый план сейчас выходят торпедные батареи, зенитные, противотанковые батареи противокатерной обороны, гаубицы и миномёты противодесантной обороны. А линкорные пушки хороши лишь проливы перекрывать. Из всех обозримых 38 стволов моряки реально могут претендовать на 4–6. Одну-две батареи на Камчатку. В иные места мобильные-то батареи можно перебросить тогда, когда в них возникнет нужда. Что вообще, в текущих политических реалиях, маловероятно. Поэтому на 32 ствола до конца года можете рассчитывать смело. Ещё четыре 40-калиберных ствола, которые тоже можно установить на лафет с широким сектором обстрела, снимите с железнодорожных транспортёров. И ещё у вас есть три ствола в 30 калибров. Два, с броненосца «Александр II» уже воевали в Финскую и ещё один ЭПРОН поднял с броненосца «Гангут». На батарею хватит. Они тоже по полсотни, с небольшим, тонн. Годятся на лафет по типу береговых десятидюймовок. Разумеется, если для них будут тягачи. О которых я говорил. Сперва тягачи для армии, части лафетов 12-дюймовок Кировскому же заводу можно заказать, чуток зенитных 88- и 100-миллиметровых пушек для ГАУ в целях компенсации от частичного восстановления в Сормово, на Уралмаше и в Краматорске выпуска полевых систем… Глядишь, можно будет вопрос ставить, чтоб завод целиком в пользу РККА отписать…

Да, вот этот удар был, что называется, ниже пояса! Прошлые аргументы Кулик мог вполне себе критически оценивать, что-то принимая душой и разумом, что-то — нет. Но перспектива завладеть «флотским» заводом (да каким!), в миг довела маршала до умопомрачения. Ради такой «морковки» он, без всякого вымогательства с моей стороны, был согласен абсолютно на всё! Кажется, попроси я его в этот момент вернуть деньги французам и туркам — вернул бы! Конечно, таких идиотских просьб с моей стороны поступить не могло. Зато «предварительные» испытания «Клевера-45» в Кубинке были зачтены, как государственные. Кулик подмахнул заранее заготовленный приказ о принятии на снабжение снаряда, который он в глаза не видел! А заодно и 25-миллиметровой «немки». Чего уж там, после «Клевера-45», мелочиться?

Эпизод 12

Большое военно-хозяйственное совещание Совнаркома при участии начальников штабов и управлений НКО, РККФ, НКВД. Ежемесячное. Второе по счёту после почина 31-го декабря 41-го года. Сразу после расширения Совнаркома с образованием новых наркоматов «по-военному». Фактически, совещание по подготовке страны к войне. На котором «подбивались» текущие результаты, ставились задачи и ежемесячно контролировалось их выполнение. Сам факт такого совещания — секрет. Потому и проводится в субботу, когда всем прочим советским людям положено отдыхать и наслаждаться мирной жизнью. У нас же — война. Пусть не горячая, с пальбой и беготнёй, но тихая, с вводом в серию новых моделей оружия, строительством производств, передислокацией войсковых частей. Конечно, шила в мешке не утаишь, слишком много народу. Столько, что для проведения совещания пришлось использовать колонный зал Дома Союзов. Кроме основных действующих лиц за столом в президиуме, присутствуют их заместители, начальники инспекций, управлений гражданских наркоматов, главные конструктора систем вооружений. Военные на правой половине зала, гражданские — на левой. Кто-нибудь да ляпнет лишнего. Не уследишь. Не сомневаюсь, что немцы знают, что мы готовимся. И мы тоже видим и знаем, что готовятся они.

— С докладом о международной обстановке выступит товарищ Молотов, — дал Сталин, после традиционного приветствия и вступления, слово наркому иностранных дел.

— Товарищи! Международная обстановка обрела больше ясности, но ряд неопределённых моментов остался. По Европе. Все страны континента, за исключением Швейцарии вошли в союзнические отношения с Германией и находятся в состоянии войны с Североамериканскими Штатами и островной Великобританией, либо оккупированы ею. Последними в союз вошли Португалия в октябре, после захвата африканских колоний Ангола и Мозамбик и провала попыток вернуть их дипломатическим путём, и Ирландия, после октябрьского десанта немцев и восстания на острове, объявившая 17 декабря о своей независимости от Великобритании. При этом, в северной части острова Ирландия всё ещё идут бои, англичане сохраняют за собой небольшой плацдарм вокруг города Белфаст. Таким образом, после летней неудачи у Исландии, Гитлер, фактически, восстановил блокаду Великобритании и даже сделал её более тесной. То есть, ситуация в Европе, в целом, остаётся прежней. Из последних новостей по этому континенту — эвакуация правительства и королевской семьи Великобритании в Кейптаун в Южной Африке и официальное урегулирование отношений между Парижем и Берлином. Гитлер и Петен подписали мирный договор, устанавливающий между странами границы 1914 года и союзный договор, — сделав паузу, Молотов попил воды и продолжил.

— Африка. Север континента, Французскую Западную Африку, северную часть Французской Экваториальной Африки, Судан, Эфиопию, Сомали, удерживает за собой Гитлеровская коалиция. Побережье Гвинейского залива и весь юг континента контролирует Великобритания.

— Азия. Весь Ближний Восток оккупирован немцами и их союзниками. За исключением Ирана, где стоят советские войска. В Индии продолжается гражданская война между мусульманами и индуистами. В Китае продолжается вялотекущая война с японцами, но наметились некоторые изменения в обстановке в пользу Токио. Японцам удалось склонить губернаторов отдельных провинций заключить сепаратистские договора на правах независимых государств о вхождении в «Сферу сопроцветания». К таким провинциям относятся, в первую очередь, приморские Хайнань, Гуандун, Фудзянь, Чжедзянь, Цзянцу, Шаньдун и Хэбэй, то есть всё китайское побережье. А также внутренние Аньхой и Цзянси. Таким образом, Токио высвободило части оккупационных войск и перевело противостояние в провинциях в плоскость гражданской войны. В которой участвуют три стороны: сторонники Гоминьдана, сторонники КПК и провинциальные сепаратисты, поддерживаемые японцами.

— Австралия. Скажу коротко, поскольку это больше в компетенции военных. Англичане удерживают за собой только плацдарм на крайнем юго-востоке континента. Уже в настоящее время отмечен массовый завоз японцами на занятые территории эмигрантов-азиатов. Тасмания также захвачена Японией. Из всех островов Тихого океана ей не принадлежит лишь Новая Зеландия. Видно, руки пока не дошли. Возглавляемая Токио «Сфера сопроцветания» и Гитлеровская коалиция поддерживают тесные политические и, через разблокированный Суэцкий канал, экономические контакты. В частности, ликвидирована наша монополия на поставку в Европу никеля. Однако, о полноценном военном союзе против Атлантической коалиции речи, по видимому, не идёт. Кажется и император, и канцлер, чувствуют себя достаточно уверенно, чтобы победить в одиночку. И даже готовятся к взаимной борьбе за азиатские колонии.

— Латинская Америка. Мексика сохраняет строгий нейтралитет. Страны перешейка, Колумбия, Венесуэла, Эквадор, после неоднократных японских попыток перекрыть Панамский канал, оккупированы американской армией. То же самое относится к островам Карибского бассейна. Все они находятся под контролем Атлантической коалиции, включая сюда и голландцев. Чили. Взрыв английского судна в озере Гатун, гружёного чилийской селитрой и агрессивная попытка американцев взять её добычу и транспортировку под свой полный контроль, привели к тому, что с 17 октября Чили и США находятся в состоянии войны. Причём чилийцы подписали договор о союзе с Японией. Бразилия, после перевода отремонтированного немецкого флота в Дакар и попытки атлантистов оккупировать побережье в целях обороны линии коммуникации Северная Америка — Южная Африка, также находится в состоянии войны с Англией и СаСШ. Причём, в союзе, как с Берлином, так и с Токио. На днях точно также поступила Аргентина. Остальные страны региона пока сохраняют нейтралитет.

— В целом, весь мир разделился на три воюющих между собой лагеря. Под вопросом более тесное сближение Токио и Берлина через латиноамериканский «мостик». Ситуация неустойчивая, но император пока не уступает настойчивым попыткам европейцев. Более того, наш посол в Токио неделю назад был проинформирован японской стороной, что Германия имеет в виду в своих предложениях союз, в том числе, против СССР, — закончил свой обзор внешнеполитической обстановки Молотов и выступил с предложением. — Считаю, что в данных условиях, когда Германия, фактически, открыто готовится с нами воевать, хоть мы и не давали ни малейшего к тому повода, а совсем наоборот, всеми силами старались строить добрососедские и взаимовыгодные отношения, несмотря на разницу политических систем, государственной идеологии и даже, как выяснилось, морали, нам нужен мощный союзник. Англо-американцы выглядят явно слабейшей стороной, несмотря на неудачу германского флота у Исландии. Тем более, что франко-германские войска рвутся с севера по течению реки Нигер к Гвинейскому заливу. То есть к последнему крупному источнику нефти Британской империи. Без нефти воевать нельзя. А линия сообщения с Северной Америкой находится под большой угрозой. Проход возможен вдали от берегов в составе сильно охраняемых конвоев. Остаётся Япония. Тем более, что с правительством адмирала Инеи у нас сложились, без преувеличения, хорошие отношения. Ранее японцы сами ставили вопрос о полноценном союзе, но тогда для него не сложились ещё условия. Сейчас же — самое время.

— Вы, товарищ Молотов, предлагаете вступить в войну с Соединёнными Штатами и Англией на стороне Японии? — переспросил Сталин.

— Возможно, в конечном итоге — да! — вызывающе прямо ответил наркоминдел, подняв голову. — Но на первых порах достаточно будет разорвать взаимодействие Токио и Берлина в политической и экономической плоскости. Нам нужен договор о дружбе и нейтралитете, чтобы одна из сторон не оказывала помощи противнику другой ни в какой форме. Поскольку, на текущий момент и мы, и японцы, ограничены в возможности вести боевые действия на стороне друг друга. Не на Аляску же нам высаживаться? Да и самураям в Африке и на Ближнем востоке нечего искать.

— Не факт… — возразил генерал-адмирал Кожанов, взяв короткую паузу. — Разгром немецкого флота, ледяные плоты, всё это выводит Аляску на приоритетное для Токио стратегическое направление…

— Плюс Китай, — вставил свои пять копеек НГШ Триандафиллов. — Не забывайте о нём. В обмен на союз Токио может запросить слишком много, чего мы не можем дать.

— Наше сближение с Японией может подтолкнуть Североамериканские Штаты на сепаратный мир с Германией, очень у них там, в Северной Америке, непростая внутриполитическая ситуация. Сионисткое движение стремится закрепить достигнутый результат, — заявил начальник ГУГБ Меркулов, под крылом которого пригрелась внешняя разведка чекистов. — Вслед за этим и Англия вынуждена будет смириться. Особенно, если потеряет промыслы в Гвинейском заливе. Можем получить альянс СаСШ, Англии и Германии против Советско-Японского союза…

— Не надо лезть так глубоко. Япония торгует с Германией сырьём, получая взамен военно-промышленные технологии. Точно так же, как это делали мы до недавнего времени, — возразил Молотов. — На первых порах нам достаточно этот обмен пресечь. Думаю, допустимо будет пойти на некоторые шаги в Китае, выступив посредниками между Гоминьданом и Токио. Всё равно, если японцы будут продолжать свою политику «Сферы сопроцветания», Китай войдёт в неё отдельными провинциями. Пусть уж лучше входит целиком. Вдобавок, товарищ генерал-адмирал упомянул Аляску. Япония, после последнего сражения у берегов Исландии, уже сделала соответствующие выводы и предприняла ряд шагов против Алеутских островов. Она может, ради обеспечения собственной безопасности, и Камчаткой соблазниться, если СССР завязнет в войне на западе. То есть пойти на союз с Гитлером, а не с нами. Тогда Советский Союз будет вынужден воевать, фактически, по всему периметру сухопутных границ!

— Товарищ Мао нам спасибо не скажет, поступи мы таким образом, — вздохнул Киров.

— Он и так нас не слишком жалует после объявленного курса ВКП(б) на концентрацию коммунизма в СССР, — заметил наркоминдел. — Что выявляет его как уклониста по националистическому признаку. Мало нам национал-социалистов, национал-коммунисты, что совсем уж ни в какие ворота, появились. Между СССР и КПК выбирать? Тем более, что ничего той КПК не грозит, как сидели в подполье, так и будут сидеть. Зато, если Китай войдёт в «Сферу сопроцветания», в случае обострения с японцами, мы сможем нанести им удар, инициировав и поддержав китайскую революцию.

— Хорошо бы знать, что по этому поводу думают сами японцы… — сказал Сталин, выдержав паузу и убедившись, что больше никто не желает высказаться. — Союз — пока преждевременно. Но прощупать почву можно. Ставлю вопрос о том, чтобы поручить товарищу Молотову начать консультации с Токио на предмет сближения двух стран, на голосование. Кто за?

Наркомы, все, кто имел здесь право голоса, дружно потянули руки вверх.

— Единогласно! — подвёл итог Сталин и пошёл дальше. — Слово предоставляется товарищу Микояну.

Анастас Иванович, точно так же как Молотов, доложил о международной обстановке, но в плоскости своей компетенции, описав экономики воюющих союзов государств, опираясь на данные своих торгпредств. Причём выходило, что именно Германия и её сателлиты на данный момент занимают первое место, а вовсе не Атлантический блок. Воспользовавшись отменой привязки рейхсмарки к золоту на фоне победоносных войн, финансистам Гитлера удалось изрядно оживить «старушку Европу», заставив «кровь» в её жилах течь с огромной скоростью. Нужно финансировать строительство флота? Линкоров, авианосцев? Нужны средства на моторизацию вермахта и оснащение люфтваффе? Никаких проблем! Включается печатный станок и очередная эмиссионная инъекция исправляет положение. Причём, рейхсмарка, фактически став европейской резервной валютой, не теряет при этом в цене, поскольку вооружённые силы исправно увеличивают «всё достояние Рейха». Оценить его, в условиях войны, попросту невозможно и деньги принимаются к оплате без разговоров, на одной лишь вере в мощнейшее из государств Старого Света.

Однако, экономика Рейха и Европы в целом, пока избежала мобилизации. А вот Атлантический альянс полностью перешёл к стратегии тотальной войны и, фактически, плановой экономики. Соединённые Штаты только — только раскрутили свой гигантский маховик промышленного производства, начавший выдавать различные вооружения во всё возрастающих количествах. В марте — апреле должны войти в строй корабли первой линии последней предвоенной судостроительной программы, четыре линкора, с дюжиной шестнадцатидюймовок новой модели каждый, и столько же авианосцев. Более лёгкие корабли, заложенные уже по военным программам и в соответствующих масштабах, первые из них, также должны были подоспеть к весне. А уж эсминцы, конвойные корабли, транспортные суда, уже сейчас идут с верфей десятками. Десантные баржи, боты, торпедные катера — сотнями.

Великобритания, до сих пор терпевшая чувствительные военные поражения, лишившаяся всех своих азиатских колоний, в том числе, «жемчужины короны», Индии, а также Австралии, сильно просела в экономическом плане, однако, потенциально, всё ещё могла противостоять Рейху даже в одиночку. Осаждённая метрополия была, фактически, полностью эвакуирована. Оттуда, вместе с наиболее ценными производствами, вывозились специалисты, мастера, инженеры, их семьи. Всё это следовало, в основном, до вступления Бразилии в войну, в Южную Африку и лишь в последнее время полностью «оседало» в Канаде. С каждым конвоем с острова вывозилось, в среднем, полмиллиона человек и только в самом первом это были исключительно спасаемые от голода женщины и дети. На Африканском континенте, с опорой на обильные местные ресурсы за два года была проведена индустриализация небывалых масштабов и, как подтверждение фактического «переезда» империи, туда же перебралось правительство и королевская семья. Великобритания полностью сохранила способность производить качественные изделия, но в месте с тем в ней получило развитие массовое производство упрощённой до примитивности продукции. Зато в огромных масштабах. Как пример — 9-мм пистолет-пулемёт, прозванный «мечтой водопроводчика», ставший основой индивидуального оружия пехоты. К началу 1942 года промышленность, обосновавшись на новом месте, была готова давать продукцию в любом потребном количестве и развиваться дальше. Единственным исключением из общего правила было судостроение, которое до сих пор было не готово закладывать корабли первого ранга. Тем не менее, англичане на новых, африканских верфях, приступили к постройке унифицированных лёгких крейсеров и авианосцев, эсминцев и эскортных кораблей, «стандартных» транспортных судов типа «Океан», десантных барж и торпедных катеров. Наряду с этим, в качестве «эрзаца», отмечено строительство деревянных судов малого водоизмещения. Часто, вовсе без механической силовой установки.

Япония, несмотря на военные захваты огромных масштабов, похвастаться мощной промышленностью не могла. Экономика «Сферы сопроцветания», пока что, с огромным трудом справлялась с элементарным прокормом собственного населения. Однако, Япония понесла, из всех воюющих держав, минимальные потери, сохранив и приумножив свой довоенный потенциал. Обилие людских ресурсов и огромные расстояния, в принципе, позволяли Токио безбоязненно смотреть в будущее.

В заключении Микоян упомянул, что Германия и её сателлиты по-прежнему остаются крупнейшим партнёром СССР, на которого приходится три четверти всей нашей внешней торговли. Остальная доля почти полностью падает на «Сферу сопроцветания».

Следующим выступал сам Предсовнаркома СССР товарищ Сталин. В отличие от прежних докладчиков он описывал состояние экономики Советского Союза конкретными численными показателями за 1941 год, сравнивая их с добытыми разведчиками секретными сведениями о воюющих державах. По всему выходило, что СССР занимал прочные позиции прямо в центре пятёрки основных игроков. Так, выплавка стали, важнейшего для войны металла, один из ключевых показателей, составила в СССР за 1941-й год 33,5 миллионов тонн. Это было значительно меньше, нежели в США (оценочно 75–80 млн. тонн), меньше, чем у Германии с её сателлитами (40–45 млн. тонн), но значительно больше, чем в Великобритании (12–15 млн. тонн) и Японии (6,5–7 млн. тонн). Примерно такое же положение Союз занимал и по другим важнейшим показателям, отставая, однако, от наиболее вероятного противника. Не знаю, как товарищам, которые недавно спорили тут по поводу союза с японцами, но мне лично, ссориться со Штатами, Англией и Германией сразу, резко расхотелось. Удивительно, как самураи умудряются настырно бить янки, уступая им экономически в десять раз! Вместе с тем, этого не мог не понимать и Сталин, но с ходу перспективу союза не отмёл, осторожно продвинув «консультации». Видно, паршивые союзники всё же лучше, чем вовсе никаких.

После Сталина слово было предоставлено наркому внутренних дел товарищу Берии, который сделал доклад о внутриполитической ситуации СССР. На фоне привычных проблем с иммигрантами, прозвучало и кое-что новое. Немцы активно роют по национальной линии, рассчитывая повлиять в свою пользу на населяющих юг Финляндии шведов, самих финнов, поляков, украинских националистов, грузин, армян и азербайджанцев через созданные ими подрывные организации и государства-сателлиты. На юге, благодаря созданию Азербайджанской и Армянской Советских, Азербайджанской Особой республик, идеологические атаки, в целом, успешно отбиваются. Сложнее в Грузии, но и на родине Сталина, благодаря успехам советской экономики, из под ног провокаторов выбита почва, враг может опираться лишь на мотивы личной мести за давно прошедшие дела. Последователи Бандеры, после польского погрома 1938 года, ещё не восстановили свои силы и имеют какое-то влияние лишь в Украинской Особой республике. При этом, активная подрывная деятельность с их стороны, на данный момент, заморожена, что затрудняет выявление «залегших на дно» агентов и, в целом, противодействие со стороны НКВД. В Польше, как ни странно, социалистическое правительство своей разумной политикой плавного вхождения в СССР, завоевало среди масс простого народа авторитет и симпатию, благодаря которым провокаторов в НКВД просто сдают, стоит им лишь открыть рот. Что, в общем, неудивительно. Поляки никогда так хорошо не жили вообще, как в 1941-м. На дотациях и при поддержке всего СССР. При этом, весь «горючий человеческий материал» польской национальности, мозолит руки в Западной Сибири, вкалывая на подготовке к строительству Андринской плотины. Примерно такая же ситуация в Финляндии. А вот в Прибалтике, вошедшей в Союз без войны, гораздо сложнее. Недовольные перспективой перехода к социализму, из числа буржуев и прочих отживающих классов и прослоек, сидят тихо и законов не нарушают, не придерёшься, но в любой момент готовы приветствовать «освободителей» с запада. Пусть их меньшинство, но и ложка дёгтя портит бочку мёда.

Следующим докладывал НГШ Триандафиллов, сделав краткий обзор армий противоборствующих сторон и особенностей их операций. По Вермахту для меня, пристально отслеживающего вероятного противника, он почти ничего нового не сказал. Главные сухопутные силы, непосредственно, Германии, сосредотачиваются на наших границах, причём, уже создав мощные группировки в Швеции, восточной Турции и Месопотамии. В последнюю, через французскую Сирию, ударными темпами протянута железная дорога до самой Басры. Три немецких моторизованных корпуса воюют в Африке, совместно с французами и итальянцами. На сомалийском направлении, где англичане предприняли на днях крупное наступление с целью выйти к Красному морю и перекрыть коммуникацию через Суэц, действия носят оборонительный характер. В бассейне реки Нигер, наоборот, немецкий мотокорпус, являющийся ядром группировки, состоящей, в остальном, из французских колониальных войск, пытается прорваться к Гвинейскому заливу. Наступление развивается чрезвычайно медленно из-за неблагоприятной местности и трудностями со снабжением. Англичане, подвозя подкрепления и боеприпасы морем, имеют все шансы парировать удар. В западной Сахаре «каботажное наступление» Черчилля отбито, обстановка стабилизировалась и противоборствующие стороны занимают те же позиции, что и до операции. Особо Триандафиллов остановился на десанте в Ирландию.

— Обращаю ваше внимание, товарищи, — здесь он прямо посмотрел на Кожанова, — что успех высадки предопределило, по видимому, то, что, как установила наша разведка, аэродромы острова, командные пункты, склады горючего, позиции береговой обороны на направлении удара, при подходе десанта были атакованы с тыла силами диверсионных групп, состоящих из ирландцев. Даже там, где атаку удалость отбить, в критический момент защитники острова были отвлечены борьбой в собственном тылу. Фактический паралич обороняющихся привёл к тому, что высадка прошла с минимальными потерями и были сразу же захвачены ключевые плацдармы. В том числе порты Балтимор и Кинсейл. У немцев, как видим, входит в привычку использовать местное население в своих целях.

— Англичане сами виноваты, — буркнул Микоян. — Нечего было к ирландцам, как скотам относиться. Голод из-за блокады, в первую очередь, ударил по Ирландии, которую снабжали привозным продовольствием по остаточному признаку.

Далее, НГШ перешёл к обзору сухопутных сил Великобритании. Они, фактически, разделились на «старую» и «новую» армии. «Старая» обороняет метрополию, где ещё остались крохи чёрной металлургии на скудных местных ресурсах, дающие примитивное вооружение и взрывчатку. Остров превращён в крепость, к обороне привлечено всё оставшееся на нём население способное держать оружие, без различия пола и возраста. Но время её, в такой тесной блокаде, с подвозом только на подводных лодках, уже сочтено.

Канадская армия, приняв в свои ряды часть эвакуированных из метрополии, остаётся на Североамериканском континенте и занимается, за исключением обороны тихоокеанского побережья, боевой учёбой, наращивая свою численность. Она формируется по стандартным английским штатам и состоит, в основном, из пехоты. Часть вооружения, например, танки и тяжёлая артиллерия, поступают из США. Остальное производится на месте.

Ещё одна часть «старой» армии, Австралийско-Новозеландская, прижата на небольшом плацдарме к берегу и отрезана с моря. Ещё недавно она наступала, тщетно атакуя захваченные японцами плацдармы, но те, хладнокровно дождавшись максимальной концентрации противника, используя тотальное господство в воздухе и механизированные части, провели серию операций на окружения, перерезав немногочисленные ЖД, на которые базировались европейцы. Основная часть Австралийско-Новозеландских войск оказалась в окружении в пустыне, не то, что без снабжения, но и без достатка воды, сдавшись через считанные дни. На юго-востоке континента ещё оставались небольшие гарнизоны и спешно созванное ополчение. Однако фронт держался только до тех пор, пока японцы не подтянут тылы и не начнут новое наступление.

В Африке Черчилль формировал «новую» армию, являвшуюся по структуре своей, обычной колониальной. Со всеми вытекающими отсюда последствиями. Командные и специальные должности занимали в ней белые люди, а там, где требовалась лишь отвага или грубая сила, в строй ставились чернокожие из наиболее воинственных племён. Последним было обещаны и дарованы привилегии, возвышавшие их над прочими народами Африки и приближавшие по статусу к белым. Много пехоты с примитивным вооружением, мало танков и артиллерии. Никудышная, по сравнению с Вермахтом, боеспособность. Тем не менее, «новая» армия, на фоне французских колониальных войск и итальянцев, смотрелась «на уровне».

Следующей по порядку в докладе шла армия США, достигшая численности в 6 миллионов человек, хорошо вооружённая современным оружием, оставалась, в основном, в Северной Америке, занимаясь боевой подготовкой и обороной континента. Полумиллионная группировка, после первых же японских попыток заблокировать Панамский канал, оккупировала страны перешейка, Колумбию и Венесуэлу, не встретив серьёзного сопротивления. Но теперь она вынуждена бороться с многочисленными партизанами, вооружаемыми японцами. Опасения, насчёт прогерманских симпатий президента Бразилии, обострённые с прибытием в страну немецких офицеров-инструкторов, привели к попытке захвата, силами корпуса морской пехоты, ключевых пунктов на побережье этой страны. Рузвельт отдал приказ единолично, без согласования с конгрессом, в расчёте на «авторитет» США в Латинской Америке. Получилось с Венесуэлой и Колумбией — «прокатит» и в Бразилии. Увы, надеждам было не суждено оправдаться. Бразильцы, имея численное превосходство, сбросили неопытных американских морпехов, для которых это вообще была первая операция такого масштаба, в море. И объявили Штатам войну. Похожее произошло и в Чили. Не добившись ничего дипломатическим давлением и интригами против правительства, янки решили настоять на своём силой, разместив в стране свой военный контингент. Политика канонерок хороша тогда, когда эти канонерки есть и они больше, нежели у противника. Явившиеся, вслед за американским десантом, сопровождаемым одними эсминцами и эскортными авианосцами, главные силы Объединённого флота, быстро расставили все точки над «зю». Мало того, что чилийская селитра была потеряна, что в 40-х годах уже не значило столько, сколько в 10-х, но под удар попали кобальтовые рудники в Перу, без которых невозможно выпускать современные артстволы, а ВМФ Японии получил базу непосредственно в Латинской Америке. На западном побережье. В сочетании с разрушением шлюзов Панамского канала, это выглядело для Вашингтона особенно угрожающе.

Что касается армии Японии, то она, «придушенная» как клан конкурирующей флотской группировкой, тем не менее, извлекла из этого состояния ощутимую пользу. Поскольку громадьё планов осталось в «доманьчжурской эпохе», ножки пришлось протягивать по одёжке и действовать трижды осмотрительно. Скупость отпускаемых на армию средств, с одной стороны, привела к унификации вооружений с флотом, с другой стороны, что-либо специальное, заказывалось осмотрительно, без лишних экспериментов и оригинальностей. Так, японский танк, как у нас его называли, «образца 1940 года», остался единственным типом в первой линии, если не считать плавающих машин во флотских СМДЧ. 75-мм длинноствольная пушка, броня, защищающая по кругу от малокалиберных, до 47-мм, противотанковых пушек, «русский» дизель в 300 лошадиных сил, четыре танкиста в экипаже. В целом, машина ни в чём не уступала Т-126. Все танки находились в составе соответствующих полков семи моторизованных дивизий, ставших рабочими лошадками армии. В Китае, включая и Маньчжурию, японцы более не совершали завоеваний, удерживая пехотой прежние приобретения. И даже уплотняя свои группировки за счёт высвобождения сил из провинций, вошедших в «Сферу сопроцветания». Если где-то отмечалась опасная концентрация войск противника, там сосредотачивался кулак из двух-трёх моторизованных и двух-четырёх пехотных дивизий под руководством армейского штаба. Вслед за этим следовал удар, имеющий целью разгром вооружённого противника и ничего более. Иногда это происходило накоротке, иногда совершался рейд в глубину, тогда обычная пехота оставалась оборонять линию коммуникации. Но почти всякий раз японцы, не зарываясь, возвращались на исходные. В редких случаях, когда позволяли высвобожденные «Сферой сопроцветания» силы, оккупировалась очередная провинция и её верхушка начинала «окучиваться» на предмет присоединения к победителю. Получалось, что в каждом случае имел место либо контрудар, либо превентивное наступление. Дошла эта закономерность и до Чан Кай Ши, имевшего крайне скудные ресурсы оружия, боеприпасов и боевой техники. Понимание, что не стоит трогать лихо, пока оно тихо, привело к затуханию войны в Китае. Партизанские вылазки, диверсии и прочие неприятности, конечно, остались. Но в них китайцы друг с другом резались не менее, а то и более, нежели с японцами.

«Китайская» стратегия позволила японской армии воспитать дееспособные танковые части, которые, будучи в составе шести дивизий перевезены на австралийские плацдармы, устроили потомкам каторжников натуральный Халхин-Гол.

Индия же стала для самураев шансом сделать быструю карьеру. Японский унтер-офицер, имеющий разговорник и талант к изучению языков, сразу же становился, минимум, командиром роты. И мог, теоретически, дослужиться вообще до любого звания и должности. Тут уж кто успел. Случались и курьёзы, когда японские лейтенанты попадали командовать батальоном в полки, которыми уже командовали их собственные сержанты, отправленные к индусам всего полгода назад! Народу много, части растут быстро. Только оружие давай. И японцы давали достаточно. Во всяком случае, много больше, нежели англичане могли перебросить на подлодках и контрабандой на рыбацких парусниках. Это и предопределило успехи прояпонских индуистов в борьбе против недавних братьев по несчастью, проанглийских мусульман. Та территория, которую в «эталонном» мире я знал, как Бангладеш, была уже замирена и зачищена, война шла в «эталонном» Пакистане. И уже скоро могла закончиться. В Иран и Афганистан, не самые обильные в мире страны, устремились потоком, вытесняемые из Индии, мусульманские беженцы.

Следующим по старшинству говорил нарком РККФ генерал-адмирал Кожанов. Кратко описав состояние ведущих флотов, он гораздо больше времени уделили направлениям их действий. Это, в первую очередь, касалось ВМС Атлантических союзников. С захватом Ирландии конвои в Англию прекратились. Зато возрос грузопоток по линии Северная Америка — Южная Африка и в Карибском бассейне. Атлантический альянс по-прежнему оборонялся, сосредоточившись на охране конвоев. Благодаря вступлению в строй эрзац-авианосцев в корпусах транспортных судов, их удалось, в достаточной мере обеспечить от нападений с воздуха. Эскадры линкоров были готовы вступить в бой с рейдерами. И лишь из под воды по-прежнему грозила серьёзная опасность. Центральная Атлантика, между Западной Африкой и Бразилией, стала главной ареной действий субмарин. Причём, как немецких, так и американских, охотящихся на линии Африка — Южная Америка. Британских, понесших за 2,5 года тяжёлые потери и имевших малое пополнение, почти не осталось. Да и эти считанные единицы действовали в Индийском океане. Перекрещивающиеся маршруты конвоев не могли не привести к столкновениям на море, всегда сводившимся к обмену авиаударами разной степени результативности. При этом, ни один германский авианосец не пострадал, а вот среди американских «торговцев» уже было четыре фатальные потери. Последнее для США отнюдь не было катастрофой. Судостроение работало исправно, как и авиазаводы с лётными школами. Рузвельт, избегая лишней активности, терпеливо ждал, пока не войдут в строй новые корабли.

Черчилль не мог позволить себе такой роскоши, поэтому стремился действовать тем, что есть. Вплоть до деревянных гребных галер, которые чернокожие десантники, в ходе «каботажного наступления», попросту бросали на берегу. На редкость удачный оказался военно-морской атавизм. Негры шили их на живую нитку за неделю, мины, магнитные, акустические, да и обычные, гальваноударные, были не страшны.

Активность Ройял Неви в открытом океане, в силу временной слабости, ограничивалась проводкой конвоев в США, зато вдоль берега, используя прикрытые базовой авиацией мониторы, канонерские лодки, десантные суда, флот действовал энергично и решительно. Увы, пока эти усилия всё ещё не подкреплялись сухопутными войсками в той мере, как хотелось бы правительству Англии.

Японский Объединённый флот, пополнившись четырьмя тяжёлыми авианосцами, в том числе, «Ямато» и «Мусаси» с 150-ю самолётами каждый, основные усилия направил на уничтожение Панамского канала, действуя на иных направлениях отдельными эскадрами крейсеров при поддержке лёгких авианосцев и мобильных плавучих аэродромов базовой авиации. Всего на канал были последовательно проведены четыре атаки. Первая, предпринятая в начале лета 41-го года силами авиагрупп четырёх авианосцев-ветеранов Ударного соединения, больше носила характер разведки боем, хотя цели ставились решительные. Застать противника врасплох, как на Гавайях, не удалось. Атакующие были встречены в воздухе ещё на подлёте превосходящими силами базовой истребительной авиации. Отдельные экипажи всё-таки сумели прорваться к целям, где были встречены очень плотным зенитным огнём. В результате шлюзы не получили повреждений, а «Кага», «Акаги», «Сорю» и «Хирю» временно выпали из войны, лишившись авиагрупп.

Неудача заставила японцев искать иные способы. Вторая атака была спланирована с массированным использованием сверхмалых подводных лодок, которые доставлялись в район цели также на ПЛ, но уже полноценных. И на этот раз оборона канала выстояла. Во многом, благодаря тому, что СМПЛ испытывали проблемы с ориентированием и координацией действий. Экипажи их дрались, кто как умел и каждый сам за себя. В то время, как силы ПЛО, имевшие эсминцы, шлюпы, катера, отражали нападение, имея централизованное управление с берега и взаимодействие.

Не сумев ничего добиться силой, в Токио решили действовать хитростью, подготовив своими агентами один из гружёных чилийской селитрой пароходов в качестве брандера. Увы, расчёт оказался не верным. Часовой механизм сработал, когда «троянский конь» находился вдали от шлюзов в озере Гатун. У американцев без потерь не обошлось, были потоплены два ближайших судна, что несколько снизило пропускную способность канала, но не перекрыло его совсем.

Диверсия сподвигла американцев к тому, чтобы подготовить и осуществить операцию силами морской пехоты по взятию Чили под контроль. В то же время в Токио, проанализировав результаты, пришли к выводу, что из всех попыток именно воздушная атака имела наибольшие шансы на успех. Просто чуть-чуть не хватило сил. В итоге, Ударное соединение, уже в составе восьми авианосцев, несущих на палубах около 750 самолётов, спустя полгода, вновь пришло в воды Латинской Америки в сопровождении всего 1-го флота.

На этой операции против Панамского канала генерал-адмирал остановился подробнее, поскольку её активная фаза началась под католическое Рождество и, на момент прошлого совещания, детали битвы до нас ещё не дошли. Помимо этого, в сражении участвовало много всего советского. Абсолютно все палубные самолёты обновлённых авиагрупп имели стандартизированные моторы «Никадзима», они же — запорожские лицензионные М-77, мощностью 1425 лошадиных сил. «Рейсен», он же, у американцев, «Зеро», с новым двигателем показал скорость за шестьсот при почти той же дальности, но, главное, получил слегка усиленную конструкцию планера, бронеспику и лобовое бронестекло, а также — самозатягивающиеся фибровые баки. Торпедоносец B5N стал резвее на 40 (до 420-ти) километров в час и тоже прошёл модернизацию в направлении живучести. Что касается пикировщиков, то наряду со старыми, но усовершенствованными D3A, развивавшими теперь 430 километров в час, в деле участвовали четыре эскадрильи новых D4Y. Эти бомбардировщики, изначально проектировавшиеся с немецкими моторами жидкостного охлаждения, но получившие, в итоге, всё те же М-77, генерал-адмирал вообще считал шедевром. Не превосходя размерами, мощностью мотора, отечественные палубные «Су-шки», они, развивая 580 километров в час, обгоняли их на 60 км/ч и несли 500-кг бомбу вместо 250-кг при равном радиусе действия, уступая лишь в стрелковом вооружении и живучести.

Новым самолётам — новые средства управления. Все линкоры, линейные торпедные носители и тяжёлые авианосцы Объединённого флота были оборудованы купленными в СССР радиолокаторами «Редут-К», обнаруживавшими высотные воздушные цели на дистанции 100 миль, а крупные надводные, от крейсера и выше, в открытом море — на дальности в 25 миль. Причём, советские сдаточные расчёты, обучавшие японцев, также находились на кораблях во время операции.

Ну и, новейшие миноносцы типа «Мацу», обязанные своим рождением «Зяблику» и «Зимородку», советским сторожевикам 1000-тонникам, зимовавшим в 39–40 году в Нагасаках. Самураи отказались было от миноносцев в угоду более крупным кораблям, но увеличенное, в ущерб армии, финансирование флота после Маньчжурской войны и сильное впечатление, произведённое «птицами», заставили их взглянуть на это дело по-новому. В результате, миноносцы типа «Мацу» с советскими дизелями, вышли крупнее прототипов на 300 тонн. При этом, они развивали такую же 33-узловую скорость, что объяснялось, наверное, отсутствием подкильной ГАС, которую СССР наотрез отказался продавать. Состав вооружения тоже был с японской спецификой. Две неуниверсальные старые 120-мм пушки, достаточные против субмарин, соседствовали с четырёхтрубным 610-мм торпедным аппаратом и четырьмя дизель-гатлингами, один из которых был 37-миллиметровым, а ещё один — двухблочным 25-миллиметровым. Кстати говоря, именно японцы решили проблему времени реакции многостволок, введя их электроподогрев от центральной энергосистемы корабля, продав изобретение и нам.

Само движение армады, включавшей четыре дивизии авианосцев, три дивизии линкоров, дивизию линейных торпедных носителей, дивизию тяжёлых крейсеров-авиаразведчиков, мобильную авиабазу и целый обоз из танкеров и транспортов обеспечения, под прикрытием восьми дивизий ЭМ и четырёх дивизий эскортных миноносцев (включая две типа «Мацу»), имевших по лёгкому крейсеру и по три дивизиона кораблей основного типа, являлось уникальным маневром. Намного превосходящим прежний «уникальный маневр», когда к делу привлекались лишь четыре авианосца и столько же линейных крейсеров. Кроме этого, с надводными кораблями в операции против Панамского канала участвовала дивизия больших подводных лодок, выдвигавшаяся на исходные позиции самостоятельно. Пожалуй, в мирное время подобное движение главных сил флота было бы раскрыто сразу, ещё на стадии подготовки, но в конце 41-го, когда торговые пути, ведущие из американских портов на запад, опустели, японцам удалось сохранить тайну почти до последнего.

Планируя операцию, штаб Объединённого флота опирался на данные ПЛ-разведчиков и сведения, поступавшие от прошедших каналом судов нейтральных стран, в частности, советских, агентурную информацию. Японцам удалось вскрыть строительство американской авиабазы на острове Бальтра, единственном более-менее плоском в архипелаге Галапагос. Вкупе с аэродромами в Гватемале, Сальвадоре, Никарагуа и Эквадоре она делала невозможным внезапное нападение на канал, поскольку атакующие неминуемо были бы обнаружены задолго до выхода на ударную позицию в 400–500 миль. Оставалось уповать лишь на грубую силу, но и здесь положение янки, располагавших в районе от Гватемалы до французской Гвианы воздушной армией, оценивавшейся в две тысячи боевых самолётов, в том числе, четырёхмоторных бомбардировщиков, было достаточно прочным. Подсказку, как, располагая втрое меньшими силами, выполнить приказ императора перекрыть Панамский канал любой ценой, дали сами американцы. Их разведчики взлетали глубокой ночью и встречали рассвет уже на маршруте, на максимальном радиусе зоны патрулирования, ложась на курс, ведущий по её окружности. А вот садиться ночью они избегали, поэтому под вечер шанс Объединённого флота сблизиться для удара незамеченным, возрастал. Такие соображения легли в основу тренировок палубных авиагрупп, которые, по замыслу, должны были взлетать, строиться по данным РЛС и наносить удар в темноте, а возвращаться на авианосцы уже после рассвета. Это давало шанс нивелировать численное превосходство американцев в воздухе и увеличить собственную ударную мощь, поскольку во тьме «Рейсены» разумно было применить как пикировщики с 250-кг бомбами. Выбрав сценарий боевого применения своих самолётов, японцы предприняли трёхмесячные тренировки своих палубных эскадрилий, прежде, чем выступить в поход.

Как часто бывает, самый лучший план не выдерживает столкновения с действительностью. В ночь на 24-е декабря, под самый конец двухнедельного вояжа Объединённого флота к своей цели, на индикаторах радаров японских линкоров и авианосцев, на дистанции всего в восемь миль от ордера, появилась малоразмерная надводная цель. Эскорт загнал субмарину под воду, но уничтожить не смог, поскольку располагал лишь ШПС, а янки оказался опытным и затаился на глубине. Бомбёжка по площадям не дала результатов. Под утро радисты перехватили радиограмму, расшифровать которую, конечно, не удалось. Но не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться о её содержании. До ближайшей цели, Бальтры, была ещё тысяча миль и 500–600 миль до выхода в ударную позицию. С одними только боевыми кораблями, оставив «обоз», Объединённый флот мог бы преодолеть это расстояние за сутки, но мешало одно очень важное обстоятельство. На утро была запланирована последняя, перед началом активных боевых действий, дозаправка кораблей топливом. Сделать её было совершенно обязательно, чтобы на отходе бежать налегке, не связывая себя медлительными танкерами или сложностями с рандеву и задержками у побережья противника.

Адмирал Ямамото отнёсся к раскрытию своего положения философски и не стал радикально менять своих планов. Он их лишь немного откорректировал. После дозаправки армада разделилась. Боевые корабли, увеличив скорость, пошли прежним курсом, а «обоз», под защитой «Тоне», «Тикума» и дивизии эсминцев, отвернул на юг. Палубная авиация, тем временем, патрулируя в воздухе и не давая ушлой подлодке всплыть для подзарядки аккумуляторов, «обрубила хвост». Главные силы, приблизившись к Галапагосам на 700 миль и не входя внутрь радиуса американской авиаразведки, в 22 часа 24-го декабря также отвернули на юг, чтобы ввести американцев в заблуждение относительно времени и направления атаки. Если уж им известно, что в этих водах присутствует крупное соединение Объединённого флота, так пусть напрягутся, измотают своих лётчиков усиленными патрулями в воздухе, а адмирал Ямамото нанесёт удар сутками позже. До 15 часов 25-го числа он шёл незамеченным по дуге, сместившись южнее на 300 миль, после чего резко повернул на восток и полным 25-узловым ходом устремился к рубежу запуска палубной авиации.

Японские авианосцы стали поднимать свои самолёты приблизительно за три с половиной часа до восхода солнца, в 02–45 26-го декабря. До Бальтры было 400 миль, или два часа лёта. С учётом потери времени на построение, атака планировалась перед самым рассветом. Поскольку сформировать в темноте единый строй, даже с использованием радаров, крайне сложно, то Гэнда отправлял свои силы к цели пачками, поэскадрильно. Каждый из авианосцев, рассредоточенных в строю фронта на безопасном расстоянии друг от друга против ветра, выпускали в быстром темпе по 18 самолётов. Лидер шёл по прямой, пока к нему не пристраивались ведомые, после чего эскадрилья совершала согласованный маневр, обходя на безопасном расстоянии и высоте зону взлёта, ложась на курс к цели. Первыми шли более тихоходные торпедоносцы, нагруженные, в этот раз, тремя 250-кг бомбами каждый, затем пикировщики и, последними, истребители, также с четвертьтонными фугасками. Дольше всех с подъёмом авиации провозились «Ямато» и «Мусаси», несшие по восемь «стандартных» 18-самолётных эскадрилий против четырёх на других авианосцах, хоть они отправили к Бальтре только по шесть из них, оставив четыре эскадрильи «Рейсенов» для самообороны Объединённого флота. Зато на крупнейших в мире плавучих аэродромах пикировщики были представлены более быстроходными D4Y, поэтому успевали подтянуться на маршруте. Таким образом, непосредственно в деле участвовали 648 самолётов, несших 864 250-килограммовые бомбы.

На подходе к цели, за 140 миль, воздушная армада ушла на малые высоты, ниже пятисот метров, дабы скрыться от раннего обнаружения радарами янки, наличие коих было установлено заранее подлодками и советскими «торговцами», слушавшими эфир проходя мимо Галапагос. Конечно, самураев всё равно бы заметили, но важно было дать янки как можно меньше времени на реакцию. Набирать высоту японцы стали миль за десять, когда уже не оставалось сомнений, что их давно «ведут». Вопреки ожиданиям, в воздухе противника не оказалось, чему нашлось объяснение уже в ближайшем времени, когда катапультные разведчики-осветители подвесили над Бальтрой свои «люстры».

Авиабаза оказалась буквально забита самолётами! Все подходы к ВПП были заставлены четырёхмоторными Б-17, двухмоторными Б-25 и Б-26 так, что стоящие дальше истребители просто не смогли протащить на старт! На такую прорву тяжёлых машин не нашлось укрытий, да и просто достаточно свободного места! Видимо, предупреждённые сообщением с ПЛ американцы, решили повторить удачный опыт с массированным ударом по немецкому флоту, использовав, вдобавок, фактор неожиданности. Сосредоточив на передовом аэродроме максимально возможные силы, ударить по Ямамото ещё на дальних подступах, минимизировав, таким образом, риск для Панамского канала. Если бы стороны действовали «как принято», то, обнаружив летающими лодками на рассвете японский флот с воздуха, американцы, находящиеся восточнее, заведомо имели бы фору светлого времени и успевали поднять свою армаду в воздух, но ночной удар поставил всё с ног на голову. Когда бомбы упали на ВПП, по ней как раз начинал разгоняться первый Б-17, тут же превратившийся в костёр и заблокировавший взлёт других самолётов. Спустя несколько минут в подсветке не было уже никакой необходимости, поскольку на земле открылся филиал ада. Заправленные под завязку, нагруженные торпедами, американские самолёты горели и взрывались, разлив море пламени, над которым бушевал огненный шторм. Истребители, стоящие поодаль от эпицентра, просто забрасывались в костёр ветром ураганной силы, выметавшим всё с плоского, как стол, островка. Столкнувшись с таким явлением впервые, японцы понесли неоправданные потери, поскольку их самолёты на малой высоте, пролетавшие вблизи воронки, также стало затягивать в неё, а звено пикировщиков, попав во внезапно метнувшийся в сторону огненный хвост, мгновенно превратились в болиды, даже не сумев упасть на землю. Сгорели подчистую.

Собственно, от зенитного огня среднекалиберной батареи, батареи 28-мм электрогатлингов и от стрельбы из турелей стоящих на земле бомбардировщиков японцы потеряли всего пять «Кейтов» (по американской терминологии), упавших в гущу вражеских самолётов, после чего янки стало совсем не до отражения налёта. Общие потери самураев, двенадцать машин и 28 членов их экипажей, не шли с американскими ни в какое сравнение. Сколько и чего именно сгорело на земле, установить не представлялось возможным, поскольку, судя по представленным генерал-адмиралом фотографиям, там даже песок оплавился до состояния стекловидной массы. Японцы, разделив выгоревшую территорию на площадь, занимаемую одним двухмоторным бомбардировщиком, оценили свой успех в две тысячи вражеских самолётов. Что, однако, было преувеличением, поскольку авиация янки в районе Панамского канала, оценивавшаяся именно этим числом, на разгроме Бальтры не кончилась. Жертвы среди личного состава оценили от десяти до двадцати тысяч человек, что, по меркам войны на море, является настоящей катастрофой.

Кроме аэродрома, где было уже нечего бомбить, когда подоспели последние эскадрильи, самураи утопили в проливе между Бальтрой и островом Санта-Крус плавбазу гидроавиации, два танкера, четыре транспортных судна и три охранявших их фрегата. А последующими дневными налётами снесли с гор соседних островов обе обнаруженные РЛС и прошлись по 127-миллиметровым батареям береговой обороны. К 16–00 огоньку добавили подошедшие японские линкоры, после чего на Бальтру высадились роты СМДЧ, кои и сделали на следующий день фотографии, которые показывал нам нарком ВМФ. Осмотр сгоревшей авиабазы показал, что бетонная ВПП пострадала мало, только в самом начале и, после очистки от обломков, вполне могла принимать и выпускать одномоторные палубные самолёты. А вот склады топлива и боеприпасов, всё аэродромное оборудование, были уничтожены подчистую. Морские пехотинцы, зачистив островок от остатков американского гарнизона, немедленно приступили к приведению полосы в порядок с намерением обосноваться надолго. Плевать, что формально острова принадлежали Эквадору. С началом войны, правительство в Кито, само воюющее с Перу, стремясь понравиться Вашингтону, от позиции которого зависело многое, разорвало с Токио дипломатические отношения. Но войну, узнав о результатах сражения при Гавайях, объявлять поостереглось. Отсутствие отношений, по крайней мере, избавляло японцев от ни на что не влияющих обменов взаимными претензиями. Адмирал Инеи, по праву сильного, просто делал, что хотел. Тем более, что наличие авиабазы янки на эквадорской территории, давало повод вообще не считаться с Кито.

Под утро 28-го числа самолёты Гэнды нанесли удар уже непосредственно по Панамскому каналу. Накануне, вечером 27-го, Объединённый флот вошёл в зону досягаемости базовой авиации, сопровождаемой истребителями эскорта, но предпринимать что-либо перед самым заходом солнца американцам было уже поздно. Оставалось рассчитывать, в основном, на зенитную артиллерию, так как эффективность истребителей ночью резко падала. Надо сказать, что зениток вокруг стратегического объекта было натыкано, как игл на дикобразе. Причём, кроме среднекалиберных, вплоть до 127-мм, янки установили большое число, десятки, если не сотни, электрогатлингов под свой 28-миллиметровый патрон, который по-прежнему считали универсальным, удачным компромиссом между «английскими» 40 и 20 миллиметрами. Неплохо подготовились они и к ночным налётам, развернув обширные прожекторные поля и многочисленные, накачанные гелием, аэростаты заграждения. Предприятие для японских пилотов намечалось явно самоубийственное, но приказ императора недвусмысленно гласил: «любой ценой». Да что пилоты! Адмирал Ямамото готов был, в случае неудачи Гэнды, бросить в бой весь свой линейный флот и даже распорядился подготовить «Кирисиму» в качестве брандера!

Конечно, готовность сложить голову за императора — это для самурая хорошо. Но важно также, сложить её небесполезно. Тут Гэнде могла помочь только выучка экипажей и чёткая координация действий. Надо сказать, что в отличие от «эталонного» мира, прошлые потери Авианосного соединения были восполнены без ущерба для их качества, так как, обладая более значительным ресурсом, Ниппон Кайгун развернул не только качественное, но и массовое обучение своих пилотов, имея в виду многочисленные плавучие авиабазы с понтонными ВПП. Любая «понтонная» эскадрилья, на подходящей технике, легко становилась «палубной». И наоборот, понесшая потери, переводилась зализывать раны на второстепенное направление, одновременно вводя в строй молодое пополнение.

Генда вывел своих к намеченным целям идеально. Одновременно и на всём протяжении канала. Потери от поднятых в ночное небо американских истребителей, которые накануне просидели целый день в кабинах самолётов в готовности к вылету, были несущественными и, по большей части, случайными. Как и над Бальтрой, осветителями работали катапультные разведчики с линкоров, точно в назначенное время подвесившие свои «люстры» и начавшие маневры, провоцировавшие огонь зенитной артиллерии. В ответ на земле также вспыхнула иллюминация. В районе Панамского канала стало светло, как днём. Истребители американцев, увидев цели, бросились в атаку. Но было уже поздно. Японские «Зеро» с бомбами, на высокой скорости, маневрируя в пике, одновременно бросились на батареи среднекалиберной артиллерии, вызывая огонь гатлингов на себя. Навстречу им ударили снопы трассеров на которые, в свою очередь, стали падать, уже по-науке, профи-пикировщики, чтобы снайперским бомбометанием расчистить идущим на малой высоте торпедоносцам подходы к шлюзам и плотине Гатун. И в этот критический момент свет на земле погас и МЗА разом заткнулась, что для самураев было настоящим подарком судьбы. Видимо, энергосистема канала просто не выдержала одновременного включения многочисленных потребителей и отрубилась. Теперь ночь разгоняли только «люстры», в свете которых на средних высотах началась «собачья свалка» между освободившимися от нагрузки «Рейсенами» и новейшими американскими Р-40Е, которые, впрочем, как оказалось, им в подмётки не годились. Пикировщики, тем временем, отбомбились наполовину наугад и на малой высоте стали покидать арену сражения, а торпедоносцы, также впритирку к земле, поэскадрильно, в колоннах звеньев, стали заходить на топмачтовое бомбометание вдоль русла, где можно было не опасаться аэростатных тросов.

Боеприпасы, которые использовали «Кейты», были специально созданы для этой операции. Тонкостенные торпедообразные корпуса (собственно, это и были торпеды без механической начинки), снабжённые специальным деревянным оперением и крылышками для подхода к воде под правильным углом, содержали около семи сотен килограммов тротил-гексогеновой смеси и снабжались дистанционным и инерционным взрывателями, взводящимися при первом ударе о воду. Задержка в десять минут позволяла всем самолётам каждой эскадрильи отбомбиться и уйти, а потом вся её бомбовая нагрузка, уложенная к вертикальному препятствию, воротам шлюзов или плотине Гатун, взрывалась одновременно. Первая бомба от таймера, последующие — от сотрясения близких разрывов.

На первый взгляд этого было более, чем достаточно. Но у японцев было всего десять «стандартных» торпедоносных эскадрилий по 18 машин в каждой, а в Панамском канале — шесть шлюзов. Причём, все они парные и с двойными воротами. На каждый шлюз нацеливалось, во избежании путаницы во взаимодействии, по одной эскадрилье. То есть каждые ворота атаковали одно-два звена. Неизбежные потери на подходе ещё более снижали эту норму. Зато на направлении главного удара, у бетонной плотины Гатун, действовали сразу четыре эскадрильи. Генда надеялся, что хотя бы 10–15 800-килограммовок удастся перекинуть через противоторпедные сети и уложить вплотную к бетонной стенке.

На самом деле результат, судя по последствиям, оказался гораздо лучше. Пилоты задержавшихся над целью «Рейсенов» доложили, что мощнейший взрыв у плотины и на подходах к ней, сперва полностью скрыл сооружение из виду, но оно явно получило серьёзные повреждения уже в этот момент. Обратная волна навстречу отброшенной взрывом водной массе, легко проломила растрескавшийся бетон, вышибив из массива крупные куски и устремилась к Атлантике вдоль русла реки Чагрес, снося расположенные на её берегах постройки и деревья. Шлюзы же пострадали не так сильно. «Педро Мигель», как и ворота шлюза «Гатун», ближайшие к Лимонской бухте, вообще были открыты настежь и уложить бомбы непосредственно к воротам не удалось, как самураи не старались. В прочих местах ворота удалось где-то сорвать, где-то заклинить, наделав пробоин в полотнищах. Одно только это выводило Панамский канал из строя, минимум, на полгода. А снесённая плотина и вовсе, наверное, не могла быть восстановлена в течение ближайших двух-трёх лет.

За свой успех самураи заплатили половиной всех участвовавших в деле самолётов, потерянных от огня американских истребителей, зениток, прикрывавших среднекалиберные батареи «Браунингов» М2, столкновений с тросами аэростатов заграждения. Вдобавок, утром на отходящий объединённый флот совершила налёт жаждущая мести базовая авиация янки. По-видимому, весь запас их авиаторпед погиб на Бальтре, поэтому многомоторные самолёты наносили удар бомбами с горизонта выше досягаемости МЗА. С нулевым результатом, несмотря на то, что задействовано было свыше двухсот Б-17, 25, 26. «Доунтлессы» оказались более эффективны, хоть и пикировали не ниже четырёх километров. Из полутора сот сброшенных ими бомб в «Акаги» и «Кага» попали по одной, причём, в обоих случаях, в кормовую часть полётной палубы. Авианосцы отделались, по большому счёту, лёгким испугом, но потеряли способность принимать самолёты. Зато всё ещё могли их выпускать. Позже, уцелевшие самолёты 1-й и 2-й дивизий авианосцев перелетели на «Секаку», «Дзуйкаку», «Ямато» и «Мусаси», частично восполнив собой потери «родных» эскадрилий. До полного комплекта авиагруппы 5-й и 6-й дивизий довели четыре (две истребительных, пикирующая и торпедоносная) эскадрильи временно развёрнутой на Галапагосах плавучей понтонной авиабазы.

«Лишние» и повреждённые авианосцы с главными линейными силами флота от Бальтры отошли в метрополию, а «похудевшее» соединение Нагумо, сопровождаемое линейными крейсерами типа «Конго», пробежалось на юг, к берегам Чили, наведя там «самурайский порядок», утопив пять конвойных авианосцев и множество транспортных судов янки, чем изрядно поспособствовали уничтожению высаженных осенью трёх дивизий МП американцев, которые, прижатые к морю, вынуждены были сдаться, истощив все запасы снарядов и патронов. Их просто бросили на захваченных на побережье плацдармах, так как контроль над добычей и погрузкой селитры, после уничтожения Панамского канала, не имел уже никакого значения.

Что касается самой Бальтры, то её американцы в течение первых дней января пытались уничтожить налётами Б-17 с территории Эквадора и весьма в этом деле преуспели, перепахав тяжёлыми бомбами ВПП. Несмотря на это, единственная неполная эскадрилья «Рейсенов» исправно поднималась на перехват налётчиков, используя понтонную полосу, которую к моменту бомбёжки уже успевали растащить на отдельные элементы. Янки, думая, что «Зеро» взлетают с грунта, продолжали уничтожать собственную постройку, воронки на которой коварные азиаты искусно маскировали крашеной под бетон парусиной на дощатых каркасах. В этих боях отчётливо проявилась слабость «Рейсенов» против модернизированных четырёхмоторных бомбардировщиков. Истребители, заточенные на борьбу с палубными самолётами на малых и средних высотах, на рабочем эшелоне Б-17 становились вялыми, а боезапас 20-мм пушек, всего по 60 снарядов на ствол, оказался слишком мал для уничтожения таких прочных самолётов.

Не слишком помогло и наращивание сил с возвращением Нагумо с юга. Бомбёжки, в основном ночные, продолжались. Вдобавок, острова Галапагос стали объектом пристального внимания субмарин янки, принявшихся «обкусывать» плавучий тыл японского соединения. В результате, в конце января, буквально на днях, «Ямато» получил в борт торпеду. Нагумо, оставив на Галапагосах понтонную авиабазу, и передав ей все свои эскадрильи, отступил в метрополию. В районе Галапагос временно, до смены тяжёлыми крейсерами, остались корабли типа «Конго», две дивизии ЭМ и небольшое число транспортных судов, оборонять которые было уже проще.

Бальтра превратилась для японцев в чемодан без ручки, нести который тяжело, а бросить жалко. Но и для американцев она становилась костью в горле, блокируя продвижение морским путём на юг, мешая навести порядок на «заднем дворе», что для Штатов теперь было, очевидно, первостепенной задачей. Латиносы совсем отбились от рук. Бразилия, неприступная по сухому пути через амазонскую сельву, разместила у себя на побережье целую немецкую авиаэскадру, действующую в Атлантике. Аргентина, соблазнившись Мальвинскими островами, выступила на стороне Гитлера. Тем более, что последний, отправив главные силы Кригсмарине в очередной рейд-сюрприз, сумел быстро выполнить своё авансовое обещание. Фолкленды были для немецких моряков знаковым местом и нанести англичанам там поражение было не столько делом военной необходимости, сколько пропагандистским ударом. Причём, с минимальными рисками. Разбомбить заштатную базу — это не атаковать трансатлантический конвой, сопровождаемый авианосцами и линкорами! Всё было проделано под новый, 1942 год. Немецкий флот, выйдя в середине декабря из Дакара на перехват очередного, идущего на север, конвоя, через две недели появился у Порт-Стэнли и легко его захватил, благо у англичан не оказалось там ни многочисленного гарнизона, ни достойной упоминания авиации.

Завершилась первая часть совещания докладом Смушкевича, который сделал краткий обзор воздушных сил противоборствующих сторон, упирая, в основном, на тактику над сушей и уровень технического развития. Но начал он с транссахарского воздушного моста, организованного Герингом. С его помощью не только снабжалась действующая в долине Нигера немецко-французская, или, как более точно определил командующий ВВС КА, гитлеровско-петеновская группировка, но и обеспечивалась, водой, топливом, навигацией, автотрасса, также пересекавшая Сахару с севера на юг. Докладывал Смушкевич с заметной завистью к вероятному противнику, отметив, что наша ВТА, на текущий момент, подобными возможностями не обладает.

— Как же так? — Возмутился Киров, — мы столько вкладываем в авиацию! Больше, чем во что-либо! Вы же докладывали месяц назад, что наша транспортная авиация, включая мобилизуемую, самая грузоподъёмная в мире!

— Это так, — пояснил Смушкевич, — но есть некоторые тонкости. В ВВС КА для выполнения транспортных задач, если возникнет необходимость, запланировано привлечь большое количество лёгких самолётов с небольшим радиусом действия. Это, одновременно, организационно усложняет задачу и ограничивает нас в весе и, особенно, габаритах грузов. Разрешите доложить подробнее, когда будем наши дела разбирать?

Киров, со вздохом кивнул и всем видом показал, что готов слушать. Увидев это, командующий ВВС закруглил тему и перешёл к тактике. Он отметил, что ВВС являются одним из решающих факторов в достижении победы на суше. В качестве примера привёл «каботажное наступление» Черчилля в Западной Африке. Оно развивалось успешно ровно до тех пор, пока десантникам удавалось строить на захваченных в пределах радиуса действия истребителей плацдармах новые аэродромы и застопорилось, как только упёрлось в авиабазы противника, на которые были переброшены подкрепления из Европы. Надо ли говорить, что именно аэродромы стали важнейшими целями для обоих противников? Но, одновременно, «крепкими орешками» в силу эффективного прикрытия их сверхскорострельной МЗА на малых высотах. 20-мм электрогатлинги, применявшиеся и той, и другой стороной, делали штурмовку для лётчиков просто самоубийственной. Кроме этого, по высотам свыше 2-х километров немцы применяли и 37-мм «машинки», а вот британцы были такой возможности лишены, поскольку их 40-мм многостволки имели жёсткую безоткатную схему, что обеспечивало не только в 10 раз большую скорострельность, нежели у аналогичных установок противника, но и большую отдачу вкупе с энергопотреблением. Фактически их могли устанавливать только на стационарных объектах и кораблях флота, классом от эсминцев и выше. Да и ЭМ не всякий мог их нести, подкрепления под фундамент требовались мощнее, нежели к отечественной 130-мм универсальной Б-7. Из-за этого британцы активно применяли многочисленные «Бофорсы» в буксируемых одиночных и спаренных установках. То есть на высотах от 2-х до 4-х километров атаковать аэродром было можно, но весьма опасно. Поэтому основным методом налётов стали бомбёжки со средних высот двухмоторными бомбардировщиками с мощным истребительным прикрытием. То же самое можно было сказать и об иных ключевых целях, портах и транспортных узлах.

А вот по войскам, которые располагали, в основном, обычными зенитными автоматами в силу того, что электрогатлинги были тяжелы и прожорливы, работали с успехом пикировщики. Причём у англичан это были Твин-Харрикейны, но и у немцев всё большую долю тактических ударных самолётов составляли «цвиллинги».

Последним писком моды у немцев, по сообщениям ГРУ ГШ, стало формирование специальных групп, нацеленных именно на подавление наземной ПВО, особо вооружённых и тренированных. Но в реальном бою они пока не применялись, поэтому более подробных сведений по ним не было.

Закончив с тактикой, Смушкевич обратился к технике, сказав, что за рубежом, у Атлантических союзников и у Гитлера с сателлитами, мощность новейших авиамоторов, по сведениям разведки, вплотную приблизилась, а то и перевалила за 2000 лошадиных сил. В этой связи были упомянуты американские моторы «Пратт-Уитни», истребители «Корсар» и «Тандерболт», английские моторы «Кентавр» (командующий ВВС обозвал его именно так) и «Сейбр». Конкретики по перспективным машинам британцев не было, лишь непроверенные сведения, что ими занимается фирма «Хоукер», потерпевшая неудачу с «Харрикейном»-истребителем. Ещё меньше было известно по немцам, но Смушкевич полагал, что истребитель ФВ-190 оснащается 2000-сильниками, причём и воздушного, и жидкостного охлаждения, а также дизелями. Всё выше перечисленное ставило под угрозу качественное превосходство советской авиатехники, вынужденной опираться, в первую очередь, на цельнодеревянную или смешанную конструкцию планера, в то время как везде, кроме, разве что, ничего не решающей Франции, использовались исключительно лёгкие дюралевые. Эта тема едва не переросла в обсуждение, собственно, советской авиапромышленности, но Сталин унял спорщиков, указав, что всему своё время и объявив перерыв на обед.

Эпизод 13

Первая часть совещания, которую я в шутку про себя называл «политинформацией», закончилась. Сидя в столовой и глядя, как высокоответственные товарищи молча и сосредоточенно поглощают пищу и заодно переваривают услышанное, я мысленно похвалил большевиков за правильную организацию процесса. Казалось бы, какое, сидящему напротив дядюшке Исидору, наркому лёгкой промышленности, дело до того, что японцы взорвали Панамский канал и янки теперь не могут не то, что в Европу, в Тихий океан сунуться, не наведя порядок на своём «заднем дворе»? Ан нет, пусть оценит картину мира во всей её полноте, пусть прочувствует, что нас всех ждёт, пусть поймёт, что помощников не будет и только мы сами, своими руками, головами, кровью, наконец, можем устоять и победить в надвигающейся войне со всей, объединённой под рукою Гитлера, Европой. Такой настрой весьма способствует активной работе серого вещества! Тут уж каждому понятно, что просто хорошо выполнять порученное дело недостаточно, нужно прыгать выше головы, искать любую возможность, проявлять инициативу, а не ждать, когда начальник ЦУ даст.

Собравшись вновь, товарищи перешли к «делам нашим грешным», начав с основы любой армии — с «царицы полей». Хотя я, будь моя воля, поставил на первое место связь. Без неё любое войско — неорганизованный сброд, неспособный выполнить своё прямое предназначение, каким бы количеством пушек, танков, самолётов он не располагал. И никакой героизм не поможет, что и показал «эталонный» 41-й год. Надо сказать, что после локальных войн 38–40 годов, когда РККА прошла неплохую обкатку на посильных противниках, большинство проблемных мест в управлении войсками проявилось и всеми силами устранялось. Важность вопроса прекрасно была осознана на самом верху. По связи Сталин проводил отдельные специальные совещания, держа ситуацию на своём личном контроле. Подобно тому, как в «эталонном» мире такого внимания удостоились авиаторы и танкисты. Поэтому здесь и сейчас, по видимому, не было нужды уделять связистам много времени и их задвинули в самый конец.

Пока я отвлёкся своими мыслями, генерал-инспектор пехоты Ковалёв успел начать «за здравие», оценив общую подготовку стрелковых войск как хорошую. А потом началось… с дефицита стрелкового вооружения. Как так? РККА провоевала, Маньчжурскую, Польскую, Финнскую и не слышала об этой проблеме, а в начале 42-го года она вдруг появилась! Прямо в стиле Черномырдина: «Никогда такого не было и вот опять!». И тем не менее. По мобилизации предполагается развернуть 300 дивизионных снайперских рот, кроме уже существующих, в стрелковых и горнострелковых дивизиях, полтора десятка снайперских эскадронов в кавдивизиях. И это только первая волна мобилизации! Каждая рота — 60 снайперских пар. Эскадрон — 80. Вооружать их положено теперь исключительно «мосинками», да не простыми, а отборными. Из тех, на чью сборку пошли исключительно безупречно изготовленные детали. Такие винтовки стоили в пять раз дороже обычных и приходились по одной на полторы сотни общего выпуска. К тому же, последние из магазинок наша промышленность дала армии в 36-м году. То, что изначально оружие изготавливалось, по большей части, в «линейном варианте», с прямой рукоятью затвора и требовало модификации (с чем, вообще-то, справлялись армейские оружейники), нерациональное использование с самого начала (например, отборными магазинками вооружались артиллерийские, специальные и тыловые части «элитных» дивизий РККА и НКВД), естественный износ — всё это ещё более сокращало число снайперских винтовок под наш «русский» патрон. Иные, за исключением «финок», применять теперь не разрешалось. «Маузеры» были зарезервированы под партизан-диверсантов, а «арисаки» проданы обратно японцам. Казалось бы, магазинки легко можно заменить самозарядками, но и здесь было тоже самое. Каждый взвод 1-й линии, стелковый, кавалерийский и проч., имел в штате собственного снайпера с СВШ при командире и ещё пару с самозарядкой в управлении роты или эскадрона. Само собой, винтовки Шпагина тоже обязаны были быть отборными.

— Вы что, издеваетесь? — не выдержал сидящий в зале молодой замнаркома вооружений Устинов. — Предлагаете выпуск магазинных и самозарядных винтовок возобновить? Почему вы месяц назад молчали, когда мы отчитывались, что в качестве индивидуального оружия полностью перешли на 6,5-миллиметровые автоматические карабины и ручные пулемёты? Причём, свернули выпуск 6,5-миллиметровых снайперских карабинов ради последних! Не вы ли говорили, что трёхлинеек и СВШ и так навалом, незачем новые снайперские карабины, в ущерб пулемётам, делать?

— Точно! НКО с жиру бесится! — поддержал своего заместителя Ванников. — Отборные винтовки им подавай! Среди, так сказать, «неотборных», валовых винтовок полно стволов с отличной кучностью. А с просто хорошей — все! Или вы скажете, что принимали от промышленности образцы, не укладывающиеся в норматив? Вместо того, чтобы тень на плетень наводить, взяли бы и отсреляли винтовки в их текущем состоянии, выбрали лучшие. Вот они и будут «отборные» в полном смысле слова!

Я про себя посмеялся над этой перепалкой. Понятно, что представители Наркомата Вооружений правы, но у военных свои резоны. Кто отбирать-то будет, персонал складов, сокращённый по мирному времени до минимума? Эдак они и за две пятилетки не справятся. Куда как проще новое оружие повышенного качества запросить, пока ветер в нужную сторону дует. Ругалась пехота с вооруженцами до тех пор, пока я закономерно не оказался втянут в этот процесс. Логика проста, допустим, винтовки отберут, но их же ещё в снайперские переделывать собственными силами армейцев! А эти силы, то бишь ремонтные части все скопом, кому подчиняются? Конечно ГАБТУ! Несмотря на то, что оружие — прерогатива ГАУ, организация работ, в конечном итоге, на мне. «Куликовские» могут «благословить», утвердить, приказать что-либо сотворить с оружием, наоборот, запретить, но выполнять эти хотелки будут мастерские корпусных и армейских АТРБ. Потому, как собственные ремонтные подразделения ГАУ при артпарках и складах резерва, почти импотентны из-за отсутствия личного состава. Только-только хватает в караулы ходить. Гражданские же открестились с ходу, справедливо указав, что и без того заказов от военных невпроворот.

— Переделка линейных винтовок в снайперские — процесс несложный. Установка планки под прицел и, в случае с трёхлинейкой, изменение геометрии рукояти затвора. Если её не гнуть, а делать ломаной из двух деталей, то и риска ухудшения боя не будет, и справимся быстро. В несколько потоков. Хочешь сваркой, хочешь на резьбе, хочешь внатяг разогретую деталь на холодную напрессовывай. Все эти способы испытаны, сам лично в исполнении наших умельцев видел. Думаю, что, если заранее позаботиться о прицелах и заготовках, то силами армейских и корпусных АТРБ, развёрнутых дивизионных рембатов, сможем обеспечить темп переделки в десять тысяч стволов в день, — привёл я оценочную цифру, взяв изрядный запас. — Сколько по мобилизации развёртывается снайперских пар в составе дивизионных рот? Порядка двадцати тысяч? Вот и призвать их заранее на месячные сборы во второй половине апреля. Пусть отберут по паре-тройке винтовок, самозарядных и магазинных. На себя и на взводных снайперов.

Резон в моих словах был прямой. Тихая мобилизация сорока-пятидесяти тысяч человек одновременно с обычным призывом не бросалась в глаза, зато РККА получала в угрожаемый период не только сто снайперских рот уже развёрнутых стрелковых дивизий, но и ещё двести рот, которые можно было пустить в дело немедленно, не дожидаясь окончания мобилизации. Плюс пятнадцать конных снайперских эскадронов. Сумеем распорядиться этим качественным инструментом с умом — немцам небо с овчинку покажется. Понятно, что и сомнения были, и возражения. А если не успеем? А возить винтовки со складов на рембазы и обратно? А если немцы затянут с началом войны? Но при горячей поддержке промышленников, которым, всего лишь, надо было отдать в армию обозначенное количество рабочих рук (причём, не с оборонных заводов), «любимовский вариант» протолкнули. Оговорив отдельно, что «трофейный» финский оружейный завод, который ранее предполагалось эвакуировать из угрожаемого района и растащить ради усиления отечественных производств, перебазируется в полном составе в Медвежьегорск и по-прежнему будет выпускать мосинки финской модификации. На всякий случай. К тому же, старые винтовки пришлись ко двору возможным будущим союзникам — туркам. Они предпочли их СВШ, посчитав самозарядки (надёжные, между прочим, как исходный «калаш»), слишком сложными для своих неграмотных солдат. Хотя ручные пулемёты РПШ брали и на все лады хвалили.

Разобравшись с винтовками, зацепились за автоматы, то бишь новейшие автоматические карабины. Генерал-лейтенант Ковалёв настаивал (в чём я его горячо поддерживал), вслед за воздушными десантниками, бойцами штурмовых танкодесантных батальонов танковых бригад, вооружить АК-39 5-й танковых корпус целиком и механизированные дивизии всех других танковых корпусов. Понятно, механизированный взвод на БТР-5 (который даже собственного вооружения не имеет) — всего 36 человек. Из них четверо — механики водители. В штурмовых танкодесантных взводах и то больше — сорок человек, поскольку есть ещё четыре командира БТР. А у стрелков и мотострелков, и вовсе, сорок восемь и пятьдесят два, включая командира. Но тут у нас появился конкурент в лице маршала Будённого, ратовавшего за первоочередное перевооружение всей кавалерии. В том числе и той, что должна быть развёрнута по мобилизации. И аргументы серьёзные. Во-первых, именно конники, переформированные в «сезонные» мотолыжные батальоны, первыми применили АК-39 в Финской войне и уже имели их на вооружении. Во-вторых, по количеству личного состава кавдивизия уступает стрелковой и приближается к, всего лишь, усиленному полку, поэтому повысить её огневую мощь крайне желательно. В ходе последовавшего обмена мнениями отдуваться пришлось опять мне. Конечно, всем оказалось выгодно добавить один БТР-5 в каждый механизированный взвод, чтоб иметь в нём сорок пять «штыков»! Кроме генерал-полковника Любимова, у которого этих дополнительных БТР-5 попросту нет. Пришлось напрячь Будённого (чему он, впрочем, был только рад) и «раздеть» разведбаты мобилизуемых стрелковых дивизий с номерами от 201 и выше. В них моторизованные разведроты на плавающих БТР заменим на кавалерийские эскадроны, а тысяча «сэкономленных» «Сталинградцев» пойдёт на укомплектование девяти моторизованных стрелковых батальонов, которые станут амфибийными. По одному на каждую МД. Всё равно, в перспективе, после того, как плавающими БТР будут полностью оснащены разведчики и полковые противотанкисты, думали направлять «Сталинградцы» в мотодивизии на восполнение потерь и формирование новых. А высвобождающиеся БТР-5 перераспределим туда, где не хватает. Мы с Будённым, в принципе, довольны. Я тем, что МД усиливаются численно. Будённый — оружием. А «пехота» пусть думает, где брать личный состав, чтобы доукомплектовать МД «первой линии» по «большому» штату.

С пулемётами обычного калибра и пистолетами-пулемётами в армии было всё в порядке. Первые поставлялись по плану и части первой линии уже были перевооружены новыми двуствольными ПШ, равно как и две бригады союзников-голлистов. Теперь шло накопление мобрезервов для оснащения дивизий, развёртываемых с началом войны. При этом, «Максим» вовсе не считался негодным оружием, а старых пулемётов у нас хватало. В том числе и на трёхсоттысячную нелегальную турецкую армию, затаившуюся в калмыцких степях. Что касается ППШ, то его запас перевалил за 120 процентов и продолжал постепенно увеличиваться, так как таким способом утилизировались бракованные пулемётные стволы. Из-за этого конструкция ПП немного изменилась в сторону упрощения, появилась передняя рукоять из наствольного хомута и двух деревянных щёк. ППШ-41 потяжелел до 4-х кило, зато вести огонь из него без перегрева можно было в полтора-два раза дольше.

А вот дальше для промышленников-вооруженцев настали тяжёлые времена. «Крупняков», орудий МЗА, 60-мм ручных и новейших 82-мм батальонных станковых гранатомётов Курчевского, которыми меняли его же старые 76-мм безоткатки, не хватало. Аппетиты армии всё росли и в отношении оружия, и в отношении боеприпасов к нему. Кулик, к примеру, сдержал данное мне слово и заменил 50 процентов ПТРД на ручные гранатомёты с БК в 10 гранат на каждый. Но «пехота», «распробовав» новинку, хотела теперь вооружить РПГ 9 из 10 противотанковых расчётов каждой роты, а последний осчастливить оптическим прицелом на «дегтярёвку» (что эпизодически давно практиковалось). Сюда же с ходу, коль скоро речь зашла о групповом оружии, вклинился Будённый, отчего Кулика и «вооруженцев» едва не хватил удар. Потребовал заменить «Максимы» на тачанках не на пулемёты ПШ, а на станковые автоматические гранатомёты Таубина с боезапасом в триста гранат в единой ленте и ещё в сотню в пяти коробках на случай спешивания. Конечно, 60-мм пехотный ротный миномёт кавалерии плохо подходит. Зато АГТ, в короткие минуты атаки в конном строю, быстро развернувшись, быстро перенося огонь высокой плотности, может подавить противника даже в окопах. Всем хорош, кроме прожорливости. Поскольку по малокалиберным разрывным боеприпасам у нас в приоритете зенитная артиллерия, затем авиация, и только потом — всё остальное. В Иране 1-й ТК даже сейчас, стоя гарнизонами и эпизодически действуя против банд «басмачей», испытывает дефицит гранат к «тройчаткам» своих Т-34. А ведь танковый гранатомёт для этой машины, по сути, основное вооружение! АГТ во всей системе вооружения РККА — единственный образец к которому вообще нет мобзапаса БК, весь выпуск уходит на текущие потребности!

Кулик и Ванников, кстати, попытались на этом сыграть, использовав меня в качестве союзника, повернуть дело так, чтобы я увидел в Будённом конкурента, но прогадали. Поскольку я и сам был бы не прочь увеличить количество АГТ на бронетехнике, например, довооружив бронетранспортёры. Такие установки испытывались, даже принимались на вооружение, но всё упиралось в нашу «бедность» в отношении гранат. Вместо того, чтобы грызться с кавалеристом за «ограниченный ресурс», я жёстко потребовал от ГАУ и Наркомата Вооружения решить вопрос, который стоит чуть ли не с начала второй пятилетки. Закончил нашу ругань молчавший до поры предсовнаркома, продиктовавший Ванникову обязательство увеличить выпуск вооружения. В частности, РПГ и СПГ в два раза, гранат к ним, кумулятивных и осколочных, в пять раз, гранат к АГТ в десять раз к 1-му мая 1942 года. Методы у товарища Сталина жёсткие, так и время сейчас такое, что к благодушию не располагает. В общем и целом. Конкретно сегодня его, считай, вообще нет, а пунктов в повестке ещё много.

Видя, что совещание затягивается, Сталин предложил объединить пехотную тему с кавалерийской, тем более, что маршал Будённый и без того уже влез с ногами. Благо, как казалось, вопросы вооружения закрыты. Но не тут то было, поскольку красным конникам потребовались, как дополнение к АГ, потребовались ещё и пики, чтобы доставать врага в окопах с седла. Да не простые, а с особым наконечником, имеющим, кроме острия, вогнутое поперечное лезвие «заточенное» на колючую проволоку. Тут уж сам Предсовнаркома, при всём уважении к маршалу, не выдержал и заявил, указав на меня, что с пиками армейцы сами разберутся, после чего, к временному облегчению Ванникова, отдуваться пришлось уже дядюшке Исидору, наркому лёгкой промышленности. На первое мая (гостайна!) запланирован всеобщий переход на обмундирование нового образца. Кители с погонами вместо привычных гимнастёрок и петлиц. Вместе с этим — звания младшего комсостава, ефрейтор, сержанты, старшина. Вдобавок, удостоверения и военные билеты каждому командиру, то бишь, по-новому, офицеру и бойцу. Тоже нового образца, обязательно с фотографией! И, кстати, парные металлические жетоны, как у моих танкистов. На всю многомиллионную РККА, на весь НКВД. Операция почище, чем фронтовая, разве что, с планом «Барбаросса» «эталонного» мира сравнивать! И большая её часть лежит на плечах наркома лёгкой промышленности. А ещё, вдогнку, ремни с пряжкой вместо портупей, сбруя, сёдла, сапоги и прочее и прочее… Знал бы дядюшка, что это именно я подсказал Берии, чтобы жизнь «бранденбургам» осложнить, переодеть войска единомоментно, перед самой войной, точно б пришиб. Введение погон и смена формы, ради маскировки, удобства распознавания, помощи раненым, давно назревали и без меня. Зато теперь процесс, который можно было и на годы растянуть, надо успеть провернуть за полгода. Текстильная и швейная промышленность работает в три смены, многие уже — без выходных. И всё равно не успевают.

— Как хотите, форменных пуговиц на кители нет, поставки двадцать процентов за январь! — горячился неконфликтный, но доведённый до крайности нападками Исидор Любимов. — Нет пуговиц — не поточного пошива! Фурнитуры только на погоны хватает, благо звёзды только командирам нужны. Вот их на старые гимнастёрки и пришьёте. И ремнями брезентовыми перебьётесь!

Поскольку одёжка — вопрос для всех общий, постепенно включились все армейцы, кроме меня. Своя специфика. Пошив шлемофонов больше от «телефонистов» зависит, а комбез он комбез и есть, только погоны присобачить. Конечно, хотелось бы моим, как лётчикам, бронежилеты, но боюсь, с достигнутым рекордным уровнем их выпуска (о чём с гордостью отчитался дядюшка) аж в две тысячи штук в месяц, танкистам, которые, по общему мнению, и так за бронёй, не светит. И очередь наша где-нибудь после кавалерии с будённовскими бронепопонами (ага, встретились отживающее и новейшее в одном опытном образце). То бишь самая последняя.

Всласть наругавшись до хрипоты, все устали и с облегчением услышали, что Сталин, обойдясь, в этот раз, без письменных обязательств, дал слово Кулику. То бишь перешёл к артиллерии. Тут, как ни странно, всё прошло без бурных переживаний. Рабочие моменты. Например, вопрос о выпуске на Уралмаше У-2 вместо Ф-22. Обе системы по своим ТТХ абсолютно равноценны. Первая является наложением противооткатных систем 87-мм зенитки 38-го года на колёсный ход второй. Ради унификации, поскольку зенитки на этом заводе уже и так в серии, а выпускать две одинаковых и, одновременно, разных системы просто нерационально.

Договор наш, маршал Кулик не просто соблюдал, но и сам первый о нём заговорил, представив дело так, что это его собственная задумка и это он выручает и наркома ВМФ и начальника ГАБТУ, «разруливая» вопрос с крупнокалиберными морскими пушками и тяжёлыми колёсными тягачами. Хитёр жук, ничего не скажешь! Сумел себе очки на ровном месте заработать! Ладно, не нам с Кожановым дуться, главное, мы тоже получили, что хотели или остались при своих. А НКТМ, которому подчинялся Кировский завод, не стал связываться с маршалом, генерал-адмиралом, да ещё и генерал-полковником впридачу, согласившись с серией тягачей вместо карьерных самосвалов. Зато, говоря о «Клевере», Кулик меня не забыл, похвалил даже, ко всеобщему удивлению. И тут же поставил на вид наркомату боеприпасов необходимость наладить поточный выпуск подкалиберных снарядов «Клевер 45», «выкатив» такую заявку, что у наркома Горемыкина глаза на лоб полезли! Полмиллиона выстрелов для «сорокапяток»! К середине мая! Нет, в расчёте на каждый танковый или противотанковый ствол не так уж и много — около тридцати-сорока выстрелов на орудие… Но всё вместе…

— Я не готов в данный момент ничего сказать по этому «Клеверу», поскольку в глаза его не видел, — прямо сказал нарком и тут же возмутился, — Кто разработчик, почему наркомат боеприпасов не в курсе?

— Это мои, СпецКБ «Остров», — настороженно отозвался Ванников, не зная, радоваться ли ему по этому поводу, или совсем наоборот.

— Вот в наркомат вооружения, товарищ маршал, заявку и направляйте! — нашёлся Горемыкин.

— Так не пойдёт! — возразил маршал. — Артвыстрелы по наркомату боеприпасов проходят! По НКВ — патроны к стрелковому оружию! Вы меня не путайте!

— Подождите, товарищ Кулик, — остановил его Сталин. — Снаряды «Клевер» нужны нашей противотанковой артиллерии, это главное. С тем, кто заказ выполнять будет, разберёмся. Товарищ Ванников, что вы можете сказать?

— Речь идёт об автоматической снаряжательной линии, подобной тем, на которых делаются патроны к стрелковому оружию. Разница в том, что часть элементов выстрела она не изготавливает сама, их нужно загружать. Бронебойные победитовые сердечники и готовые гильзы. Есть вариант в течение месяца доработать линию с тем, чтобы стальные сердечники также делала сама. Изобретать велосипед тут не нужно, поскольку это уже давно освоенные в серии 25-мм бронебойные сплошные снаряды. Но с ними характеристики на 20–30 процентов, в среднем, хуже. Гильзовое производство — тоже не весть какая сложная задача. Но автомат под 45-мм калибр придётся проектировать, по образу и подобию более мелких, с нуля. Плюс время на изготовление в металле и отладку. Это где-то, как раз, к маю. В лучшем случае. В таком виде, при бесперебойном снабжении сырьём и обеспечении электроэнергией, линия будет выдавать по 7200 выстрелов в сутки.

— А что же победитовые снаряды? — уточнил Сталин.

А что победитовые снаряды? Будто Предсовнаркома сам не знал! Тем не менее, нарком цветной металлургии товарищ Ломако вынужден был ссадить с небес на землю мечтателей. Да, давно прошли времена, когда любимовский хромансиль был палочкой-выручалочкой советской промышленности, а легирующие цветные металлы завозились из-за границы. За годы прошедших пятилеток проведена разведка, налажена собственная добыча никеля, хрома, молибдена, ванадия и многих других важных компонентов качественных сплавов. Но, с другой стороны, советская индустрия растёт невиданными темпами и того, чего хватило бы за глаза во второй пятилетке, в третьей уже мало. Цветмет постоянно в дефиците. Конкретно по вольфраму, который шёл не только на нити накаливания электроламп, но, главное, на быстрорежущую сталь, в советскую броню и, напротив, в бронебойные снаряды, конечно, в победитовые резцы, то на данный момент СССР располагал единственным небольшим Московским заводом твёрдых сплавов (МЗТТ), выросшим из лаборатории при электроламповом заводе и опирающимся на небольшие уральские месторождения. В прошлом году выведены на полную мощность Тырнауззский и Джидинский ГОКи на Кавказе и в Забайкалье, но крупные заводы твёрдых сплавов в Орджоникидзе и Улан-Уде, которые вместе должны полностью закрыть насущные и перспективные потребности индустрии, могут быть пущены не ранее середины текущего года, скорее, ближе к концу, даже при полном форсировании работ по ним. Кое-что там можно делать уже сейчас, но по обходным технологиям и в небольших объёмах. Из этого всего делался вывод, что стрелять победитом — расточительство и даже вредительство, пока не закрыты все нужды по инструменту.

Услышав такое, даже ещё в процессе, я, вопреки стращаниям Берии, написал записку на имя Предсовнаркома и передал в президиум. А после того, как наркомцветмет закончил своё выступление «полным отлупом», немедленно возразил:

— Товарищ Ломако рассуждает абсолютно верно. В логике мирного времени. Да, стрелять победитом дороже, чем золотом. Но ещё дороже терпеть поражения в войне. Ладно, противотанковая артиллерия, там есть поле для маневра, есть иные артсистемы, но с танками ничего не поделаешь. Немцы стали устанавливать на свои машины мощные трёхдюймовые пушки с высокими начальными скоростями снарядов. Значит, в дуэльных ситуациях они смогут поражать наши Т-34 первых выпусков, стоящие на вооружении 1-го танкового корпуса и бригад стрелковых корпусов в Иране, с большей дистанции, чем «тридцатьчетвёрки» смогут подбить их из своих сорокапяток. К тому же, у немцев есть заряжающий в башне, а на Т-34 пушку заряжает командир. То есть противник и стрелять будет либо точнее, либо чаще. И не надо мне говорить, будто немцы считают, что танки с танками не воюют. Всё это благоглупости. В маневренной механизированной войне возможны любые ситуации. Не знаю, как считает товарищ Ломако, но по мне, уцелевший танк с экипажем стоит куда дороже, чем победитовые снаряды у него в боекомплекте. Вольфрам можно добыть и позже, а людей уже не вернёшь. Посему категорически требую обеспечить Т-34 и БА-11 с «сорокапятками» к маю месяцу из расчёта, минимум, 15 выстрелов на машину. Даже если придётся полностью свернуть изготовление пластин для резцов! К тому же, товарищ Ломако, почему мы собираемся стрелять именно победитом? Нельзя ли, для бронебойных сердечников, кобальтовую связку заменить чем-то более распространённым и дешёвым? К примеру, никелем и железом? Почему не ведётся никаких работ в этом направлении? — делая такой «вброс», я железобетонно был уверен, что в «будущем», которое теперь, очевидно, состоится по-иному, подкалиберные болванки делали именно из сплава ВНЖ.

После того, как я задал вопрос, наркомцветмет стал юлить. Конечно, сказать что резцы дороже людей он не мог, но и резких телодвижений предпринимать не хотел без «воли свыше», тянул время, поглядывая на Сталина, попутно обещая «пощупать» ВНЖ. А Иосиф Виссарионович молчал, нахмурившись, уставившись в мою бумажку. Ещё бы, так ненавязчиво влезть дела ОГВ! Да так, что и не придерёшься ко мне, только краешком задел, намёк бросил. Ни к чему не обязывающий и ничего не говорящий человеку «не в теме». А в записке, меж тем, было сказано: «Карбид вольфрама в сердечниках можно заменить обеднённым (подчёркнуто) ураном в сплаве УНЦ, уран-никель-цинк». Вот так, попал отец народов в ловушку. Игнорировать вольфрамовую проблему он не может, а БК для Т-34 мимо меня, в любом случае, не пройдёт. И тогда я буду знать, есть ли в СССР уран ОБОГЩЁННЫЙ. Как-никак, с того времени, как я поднял этот вопрос, больше пяти лет прошло! Неужели ничего не «наработали»? Конечно, во многих знаниях — многие печали. Но очень уж я любопытный человек. К тому же, этот фактор на ход войны может повлиять самым решительным образом. И мне бы не хотелось быть поставленным перед фактом.

— Что скажете, товарищи наркомы? — обратился Сталин к «капитанам» советского машиностроения, одновременно сжигая в пепельнице мою записку, — Сможете без поставок нового твердосплавного инструмента полгода, до ввода новых заводов в Орджоникидзе и Улан-Удэ, потерпеть?

— Мы с февраля полностью переходим на бронебойные снаряды калибра 76–87 миллиметров новой конструкции. С штампованной оживальной частью из легированной стали и приварной, методом трения, цилиндрической частью из обычного мягкого чёрного металла, труба которой изготавливается раскаткой. Таким образом, токарные операции, за исключением нарезания резьбы под взрыватель, исключены. Да и для того простого инструмента достаточно. Высвобождающимся специнструментом можем поделиться с теми, кому не хватает. С условием восполнения, конечно, когда дефицит будет преодолён, — торопясь, пока другие настороженно отмалчивались, похвалился своей работой Устинов, отвечавший в НКБ за бронебойные снаряды персонально, чем вызвал закономерную тень неудовольствия, промелькнувшую на лице его начальника.

— Раз пошла такая пьянка, — встрял Кулик, — то у нас в ГАУ ещё в первую пятилетку сконструирован шестидюймовый подкалиберный боеприпас с отделяемым поддоном для 30-35-калиберного ствола. Активный фугасный 90-миллиметровый снаряд весом в десять килограмм разогнали до начальной скорости в 1000 метров в секунду. Вес поддона тоже десять килограмм. Всего двадцать. Вдвое легче стандартного боеприпаса. Если скрестить ваши новые 87-миллиметровые бронебойные с этой затеей, интересный результат получиться может! Ведь бронебойный-то короче фугасного, значит его можно удлинить за счёт цилиндрической части, чтоб он до десяти кило добрал. Или вовсе сплошным сделать. Такой снаряд, наверное, даже немецкий «Маус» прошьёт, как картонку. Пороховой заряд к нему, правда, особый, быстрогорящий. Но это даже хорошо, если унитарный патрон килограмм на 40 делать и заряжать шестилюймовые МЛ-20 и М-40 в один приём. Выиграем и в настильности и в скорострельности. И значит, не надо тратить легированный металл на бронебойно-бетонобойные снаряды, будем делать обычные бетонобойные из чёрного с последующей закалкой. Опять победитовые резцы высвобождаются. А ещё, бронепрожигающие «противомаусные» снаряды, ни на что больше негодные, выпускать не придётся.

— Не уверен, что в КВ-2 с таким унитаром развернёшься… — попробовал я возразить, но моя реплика маршала только подстегнула.

— Ерунда! Сколько там ваших КВ-2?Не это главное! Сегодня же ставлю задачу на все калибры от 107 до 203 миллиметров! Нечего инструментальную сталь на снаряды тратить больше, чем минимально необходимо! И ещё мучиться, точить её победитом! Победит в «клевер»!

— Возражений нет? — окинул взглядом заинтересованные стороны Предсовнаркома после оглашения лозунга Кулика, — Возражений нет. Товарищи Ломако и Ванников, организуйте совместную работу и дайте армии столько снарядов «Клевер», сколько сможете. Остальное наверстаем потом.

После того, как вопрос подкалиберных снарядов был закрыт, Кулик попенял Горемыкину на то, что РС-ы всех калибров поставляются, в первую очередь, на флот, во вторую — в ВВС, а только потом — сухопутным войскам. Ещё бы! РНИИ, здравствующий и чувствующий себя под крылом ВМФ и генерал-адмирала Кожанова прекрасно, сразу информировал обо всех новых разработках «своего» наркома. Разумеется, заказы Кожанов тоже размещал первым. Кроме специализированных РГБ, к нему, в первую очередь, попадали «пакетные» 280-миллиметровые РС с дистанционными трубками и различными БЧ. От простых, распадающихся на конечном участке траектории на четыре отдельных 132-мм ракеты, до кассетных с 35-ю осколочными, бронебойно-фугасными, или зажигательными 2,5-кг, либо 55-ю кумулятивными 1,5-кг бомбами, а также отделяемыми парашютными ГЧ в термобарическом снаряжении. Авиабомбы «ДС» для пикировщиков, бронебойные и фугасные, с реактивными ускорителями, тоже, пошли в авиацию флота в приоритетном порядке. В самом наркомате обороны ВВС также во всём стояли на первом месте, а сухопутчикам доставались объедки. Нет, не то, чтобы всё было совсем плохо в отношении количества, но кассетных и термобарических РС хотелось бы побольше.

После Кулика, Сталин, хорошо себе представляя ситуацию в целом, дал слово морякам, чтобы дать немного отдохнуть и собраться с мыслями «тяжёлым» наркомам. Действительно, генерал-адмирал Кожанов претензий по «железу» не имел, обмолвившись только о Кировском заводе в разрезе недопустимости снижения выпуска флотского артвооружения. Но это, скорее, для порядка, чтобы напомнить всем, чей это завод. Зато в докладе наркома ВМФ приставка «спец…» употреблялась, наверное, чаще всех других слов, направляемых, в основном, наркому приборостроения и точного машиностроения товарищу Артюхиной. Да, именно «бабский» наркомат отвечал в структуре советской промышленности за выпуск торпед, оптики, приборов управления огнём, стабилизаторов вооружения, теплопеленгаторов всех мастей, включая сюда и ГСН, гидро- и радиолокаторов. И всё это под лозунгом «больше и лучше, но лучше больше». Понять наркома несведующему человеку было решительно невозможно, меж тем он сказал, по большей части только одно: время экспериментов закончилось, давайте валом то, что уже наконструировали, разработки и модификации — на второй план. Скажем, поставили на поток кислородные торпеды с ГСН и вводом данных «право-лево» — так штампуйте их побольше! Приборы срочности и кратности в них потом впихнёте. Но так, чтоб без ущерба для выполнения плана! Темп выпуска три десятка торпед всех калибров с ГСН в месяц — курам на смех! «Спецкабеля» всего сто километров! Куда это годится?!

Да, если б наши танковые заводы «эталонные» 72-ки в серии имели, я бы тоже кричал: «давайте, что есть и побольше!». Поскольку у вероятного противника, пока, самонаводящихся торпед нет. А таких, как у нас, и вовсе не будет, если образец не захватят. Противолодочных торпед, наводимых с корабля по кабелю с фторопластовой изоляцией, тоже нет. Пусть у нас это опытные образцы «ручной работы», но немцам и итальянцам до них, не имея сонаров, как медным котелкам до ржавчины. Единственное исключение — «спецснаряды», работы по которым надо было форсировать, насколько возможно. Понятно, неконтактные взрыватели — качественно новое слово в ПВО. Тем более, что разведки, и военно-морская, и артузовская, и меркуловская, после того, как кое-кто в звании генерал-полковника подсказал что именно искать, принесли в клювике кое-какую информацию из Штатов. А физики подтвердили принципиальную возможность взрывателей, срабатывающих от различных полей цели. Поэтому и развернули работы сразу по всем возможным направлениям. Лидируют, кстати, вовсе не «локаторщики», а «терменовцы». Так что, может, радиовзрыватель вперёд американцев не сделаем, а вот ёмкостный или индукционный — вполне.

Попутно досталось от Кожанова наркомату электропромышленности в лице Богатырёва, понятно, это электромагнитные тралы и прочее. Совсем немного ещё дядюшке Исидору за оптическое стекло. Но это уже, можно сказать, совсем по-дружески. А во второй части своего выступления Кожанов сделал выговор «гражданским флотам», которые в скованных ныне льдом бассейнах Европейской части, отстают с мобилизацией, модернизацией и ремонтом своих судов, передачей их в состав ВМФ. С началом навигации все эти катера, сейнеры, буксиры, баржи и прочая, прочая по списку, уже обязаны быть под военно-морским флагом и соответствующим образом вооружёнными и укомплектованными.

Вот у кого практически нет проблем с промышленностью — так это у Смушкевича. Основные модели наших самолётов «на мировом уровне» и даже чуть выше, производятся не первый год, детские болезни изжиты. Да, вероятные противники «растут». Но и что с того, что у них появились движки 2000-сильного класса? У нас они тоже есть! С конца прошлого года, наконец, пошли поставки годного моторного масла для высокофорсированных дизелей. Благодаря чему, истребители Бериева, создававшиеся под 1500-сильный мотор алюминиевый мотор, но вынужденные летать с «чугунным» 1400-сильным, теперь обрели новое сердце в лице АЧ-100-16А мощностью именно 2000 лошадиных сил. И это не предел. Чаромский успешно отрабатывает экспериментальный двухцилиндровый блок на мощность 300 лошадиных сил с ресурсом в 50 часов. То есть, в «тотальной войне», где долговечность — не самое важное, можно АЧ-100-16А раскрутить и до 2400. Но тут уж вопрос в том, насколько для такого «сердца» подходит планер Бе-1. Из «бензинщиков» на тот же уровень вышел Назаров с АН-91. Не сумев пока справиться с перегревом двойной 28-цилиндровой «К»-звезды АН-90, он предпочёл быстрый результат, «урезав осетра» и избавившись от восьми котлов. 20-цилиндровый АН-91 выдал 2050 лошадиных сил на максимале и 2350 на форсаже, что тоже было пределом для модернизации ЛАГГа «малой кровью». По сравнению с АН-77 двигло потяжелело на треть, поэтому крыло прототипа ЛАГГ-3 лишилось малейшей стреловидности, получив прямую переднюю кромку, а кабина уехала ближе к хвосту. Это негативно повлияло на обзор вперёд-вниз, зато позитивно — на запас топлива и боекомплект к уже четырём пулемётам УБС. Но это всё цветочки, по сравнению с деяниями Микулина и Швецова. Первый, наконец-таки, справился со штампованными алюминиевыми поршнями, что позволило поднять мощность 8-цилиндрового 130-го блока до 2000, а «спарки» для МиГа и Ила до 4000 лошадиных сил. Такой прирост, что малой модернизацией планера и не обойтись! Скажем, ТБ-7, к которым запас 12-цилиндровых моторов на замену практически исчерпан, испытывался с одноблочными «восьмёрками», которые были на 100 сил мощнее. Финт с отключением половины мотора уже, разумеется, использовать было нельзя, но запас топлива увеличили за счёт более лёгкой мотоустановки и ТБ-7 таки сохранил превосходство в дальности над своим прямым потомком Ту-2. «Морской» Ар-2 с «А»-моторами и четырёхлопастными винтами в очередной раз значительно, до 2200 кило, прибавил в бомбовой нагрузке, незначительно в скорости и потерял в дальности. Несмотря на то, что последнее было некритично, благо Вахмистров справился с системой дозаправки «Конус» и для бомбардировщиков, и для истребителей сопровождения, которым было не обойтись без телескопической штанги, стало ясно, что вместо Ар-2, ведущего родословную от СБ, нужен новый самолёт. Что касается МиГов, то они и так летали чуть ли не под восемьсот, достичь чего-то большего на винтовом самолёте чрезвычайно трудно. Оставалось совершествовать машину, нагружая её всевозможными «полезностями». Четырёхлопастные соосные винты, тянули за собой четырёхствольную пушку, которой нужен был соответствующий боекомплект. Это объёмы и вес. Пороховая катапульта вместо «бюджетного» выдёргивания лётчика парашютом снова вела к росту массы. Значит, надо переделывать шасси, ставить более прочное и тяжёлое. При всём при этом, МиГ, даже доработанный и принятый на вооружение, простой посадкой похвастаться не мог. Значит — новое крыло и, в целом, новый самолёт. Как и у Ильюшина, с поправкой на то, что там во главу угла ставилась живучесть и вооружение. Что касается Швецова, то он, пройдя этап АШ-71, бывший 12 цилиндровой двойной звездой из М-63 2000-сильного класса, «попробовал на вкус» тройную экспериментальную АШ-3-63 с углом поворота каждой следующей звезды на 40 градусов в сторону «горячих» цилиндров. Нижняя часть «холодных» цилиндров в такой конфигурации немного затенялась передними звёздами, но это никак не повлияло на работоспособность мотора, выдавшего запланированные 3000 лошадиных сил. «Горячие»-то котлы охлаждались идеально, как и головки! Видимо, глядя на такой «неравномерный» поворот второй звезды относительно первой и третьей относительно второй, кому-то в швецовском КБ пришла в голову гениальная мысль. А что если в неудачном, безбожно перегревающемся, экспериментальном 2-65 повернуть «звёзды» относительно друг друга не на «симметричные» 36, а только на 30 градусов? Да, «холодный» цилиндр, особенно в нижней части, уйдёт в тень горячего первой звезды и половина его головки тоже. Но что с того? Это наименее теплонагруженные участки, потому как горячие газы действуют на них минимальное время, низкая «холодная» головка имеет более развитое оребрение, а на перекрываемом её участке расположены клапана впуска чистого воздуха. «Кривой» АШ-2-65, собранный в металле, в работе разительно преобразился. Во первых, стало ясно, что симметричный мотор, по сути, являлся в подкапотном пространстве «пробкой» для набегающего воздуха. Там равные потоки тормозились, поворачивали навстречу друг другу, опять тормозились. Зато когда исчезла симметрия, объём проходящего под капотом воздуха вырос в разы, что, само по себе, сразу улучшило охлаждение мотора. Вдобавок, приятным образом, температурный режим, выдвинутых в поток «горячих» цилиндров и затенённых «холодных», выровнялся, что сняло лишние напряжения, положительно отразилось на прочности и ресурсе. В итоге, 1,4-тонный 20-цилиндровый АШ-2-65 показал 3300 лошадиных сил и 3800 с применением форсажа. Благодаря тому, что «К»-моторы по температуре выхлопных газов недалеко ушли от дизелей, то он оснащался простым одноступенчатым приводным нагнетателем и двумя турбокомпрессорами Люльки, что позволяло развивать максимальную мощность и на 10-километровой высоте. Следующим логичным шагом Швецова, коли с поворотом на 30 градусов «К»-звёзды работают нормально, стало превращение 3-63 в 24-цилиндровый 4-63 мощностью 4000 лошадиных сил и 4600 на форсаже. Весил этот мотор, с турбокомпрессорами, правда, уже 1,8 тонны. А вот попытка ещё больше «уплотнить» мотор, перешагнув оказавшиеся «золотыми» 30 градусов, провалилась. 30-цилиндровый АШ-5-63, с поворотом звёзд на 25 градусов относительно друг друга, оказался «проблемным» по охлаждению и вообще, вывалил на создателей столько загадок, которые надо было исхитриться решить, чтобы он нормально заработал, что его отложили «на потом». Говоря по-простому — забросили.

Мир полнится слухами. Был наслышан о работах в Перми и Климов, «вылизавший» свой ВК-106 до совершенства. Чтобы не отстать он попросту решил увеличить количество блоков сперва вдвое, а потом и в шесть раз. Чтобы «впихнуть невпихуемое» пришлось удлинить шатуны и увеличить габариты мотора в высоту и ширину, установить упрочнённый, за счёт сечения, коленвал. Зато 24-цилиндровый «псевдо V-12», шириной в метр и высотой в метр десять, показал свои расчётные 2900 лошадиных сил и 3250 на форсаже. И это при собственном весе в 1,1 тонны! Проработал он на этой мощности, правда, минут пять, после чего развалился. Но это дело привычное. Добавить в конструкцию пару сотен килограммов чугуния и всё встанет на свои места. В общем, много шансов, что в СССР «последнее поршневое поколение» самолётов, не успевшее в «эталонном» мире на Вторую Мировую войну и вскоре уступившее место реактивным машинам, всё-таки взлетит. Во всех смыслах этого слова. Да, пусть предел по скорости, обусловленный воздушным винтом, достигнут уже на «двухтысячниках», зато при более мощном движке в самолёт можно напихать больше вооружения, брони, полезных приборов и устройств, включая бустеры управления и катапультируемые кресла.

Кстати, о реактивных делах. Люлька, которого всё время отвлекали то на турбокомпрессоры, то на стационарные газовые и парогазовые турбины для электростанций, свою мечту, ТРД, отнюдь не забросил. Правда, с «эталонным» мотором изделие имело мало общего. Во-первых, работа по центробежным компрессорам не повлиять не могла и прототип ТРД получил именно его. Во-вторых, сжигая в промышленных турбинах всё, от газа до угольной пыли, его коллектив набил руку на конструкции камер сгорания. В-третьих, работая с начала 30-х над жаропрочными сталями для дизелей и всё увеличивая в них долю никеля, СССР успел дорасти до сплавов, названных в «эталонном» мире «нимониками». В-четвёртых, товарищ Любимов ещё на заре отечественного газотурбостроения влезший с охлаждаемыми воздухом, отбираемым от компрессора рабочими поверхностями, активно поддержал выдвинутую главным конструктором идею двухконтурности и подкинул, в и без того круто заваренную кашу, форсажную камеру. Ну и что, что центробежные ТРД тупиковая ветвь? В «эталонном» мире они на МиГ-15-17 и на Ил-28 «закрыли» весь конец 40-х и первую половину 50-х. Срока их активной жизни хватило бы ещё на мировую войну. Зато прототип ТРД Люльки опирается на проверенные, отработанные решения и, на мой орлиный глаз, в габаритах «эталонного» ВК-1, обещает намного его переплюнуть. Тут и лопастной вентилятор перед компрессором, работающий на второй контур, что даёт лучшую экономичность. Тут и продвинутая «коническая» конфигурация самого компрессора с активным колесом, вершина советских теоретических исследований и практических работ в этой области. Тут и охлаждаемые лопатки турбин из никелевого сплава, позволяющие поднять температуру газов перед ними, что напрямую влияет на тягу и КПД. В «эталонном» мире последний «центробежный» ВК-7, так и не пошедший в серию, имея только один такой компрессор, без прочих прибабахов, уже переплюнул предка ВК-1Ф по тяге вдвое! Как бы нам с товарищем Люлькой не выскочить сразу за сверхзвук! В общем, советский ТРД, несмотря на одновальную компоновку, минимум, не хуже немецких и английских аналогов «эталонного» мира, даже много лучше. Правда, к реактивному скачку пока не готовы самолётостроители, прочнисты и аэродинамики. У них даже с поршневиками «заряженные» МиГи и в пикирование затягивает, и разваливаются они в нём при выводе, бывает.

В общем, и ближайшие поршневые перспективы, и более отдалённые реактивные, у советской авиации самые радужные. С количеством выпускаемых боевых самолётов тоже всё благополучно. Другое дело — транспортная авиация. Особенно вертолёты. Они отлично показали себя, как в десанте в Свеаборг во взаимодействии с ВДВ, так и в ходе «кухонной войны» в восточной Турции во взаимодействии с горнострелковыми дивизиями. Хорошо зарекомендовали они себя и в борьбе с «басмачами» в иранской ДМЗ. Со стороны пехоты даже были высказаны настойчивые пожелания включить по вертолётному полку прямо в структуру ГСД, что вообще переводило войну в горах на качественно новый уровень, давая аналог моторизованных частей, действующих на равнинах. Камовские машины, хоть и неказистые, похожие издали на летающие двухосные «теплушки» с зачем-то застеклённой тормозной площадкой, одной эскадрильей перебрасывали на высоту до трёх километров роту стрелков со всем оружием и снаряжением или батарею ф-24 с расчётами, боекомплектом и лёгкими тягачами. Без всяких задержек с разборкой, вьючкой, а главное — быстро. Тут уж горным стрелкам надо выбирать, механическая тяга и аэромобильность или конная тяга и всепогодность. Поскольку опыты с перевозкой лошадей на внешней подвеске окончились плачевно для душевного здоровья животных. Да и физическое здоровье тоже, часто, страдало. Поломанные при посадке ноги не были редким случаем. Животине-то не объяснишь. Игра могла стоить свеч, если возможности вертолётов выросли бы до двух-двух с половиной тонн. Тогда можно было бы довооружить ГСД стандартными 107-миллиметровыми гаубицами-пушками и, возможно, 152-мм мортирами, которыми пользуются морпехи. Камов потерял много времени, попытавшись решить проблему «в лоб» с использованием «стандартных» ВМУ Ка-4, разместив их продольно. Летающий «пульман» уникальной соосно-продольной схемы вышел откровенно неудачным из-за вредного влияния передней и задней ВМУ друг на друга и в ходе одного из полётов разбился с человеческими жертвами по причине перехлёста лопастей. Надо было возвращаться к истокам, к проверенной уже простой соосной схеме, но на более высоком уровне. Это означало новый, более мощный редуктор и три или четыре акимовских Д-160-2 вместо двух. Однако, время поджимало, заказчики торопили и в КБ Камова нашли гениальное «временное» решение. Пока они возятся с тяжёлым вертолётом. Грузоподъёмность Ка-4 можно поднять избавившись от тяжеленного «сарая» грузовой кабины, собранного из стального каркаса и фанерной обшивки, оставив вместо него только узкую хребтовую раму, к которой и прикрепить кабину экипажа и «стандартную» ВМУ. «Финт ушами» вполне удался, Ка-6 на испытаниях уверенно поднял и Ф-22, и «Тур»-1,25, минимально подходящий для буксировки орудий такого класса. И всё бы было хорошо, вот только моторы для вертолётов, акимовские Д-160-2 с вертикальным валом, делал «Русский Дизель», закреплённый за РККФ. Авиационные движки для него — побочная продукция. И претендует на неё не только ВВС КА, но и Аэрофлот. К тому же, обозначили свой интерес танкисты. Всё вместе означало, что «сердец» до обидного мало, едва-едва хватает, чтобы держать в лётном состоянии наличный парк Ка-4 из 240 машин. Камовский авиазавод в Люберцах тоже маломощный и, в большой войне, вряд ли сможет обеспечить даже восполнение неизбежных потерь, не говоря уже о росте численности вертолётной группировки. Имелись и трудности с личным составом, поскольку учить пилотов приходилось на тех же «рядовых» машинах, тратя их ресурс.

Исходя из перечисленного, Смушкевич почти в ультимативной форме потребовал изыскать любые резервы для увеличения выпуска вертолётных моторов и самих вертолётов, а также дать в ВВС КА лёгкую учебную машину. Легко сказать. Д-160-2А, теоретически, могли бы выпускать «киреевцы» в Мелитополе. Но это тоже «морской» завод со своим основным планом по КД! Второй вариант — расширить мастерские Аэрофлота в Филях и превратить ремонтный завод в полноценный авиамоторный. Но сколько это займёт времени? Со вторым пунктом было тоже не всё гладко, поскольку любые «непрофильные» предприятия, которые можно было задействовать для нужд ВВС КА, не говоря уж о специализированных заводах, были уже «в строю» и выпускали боевые машины. Дошло до того, что стали всерьёз обсуждать возможность привлечения к вертолётному делу, хотя бы в разрезе учебных машин, театральных и киношных мастерских, где строятся декорации для постановок. Ну и, конечно, сама «парта», которая существовала пока только в виде острого желания главкома ВВС, даже не в виде ТТЗ.

Точно такие же проблемы, как с вертолётами, были у Смушкевича и с военно-транспортной авиацией. С лёгкими машинами всё было более-менее нормально, благо на них шли «боевые» движки после капремонта и дефорсирования под 87-й бензин вместо 92-го. Но уже со средними лицензионными «Дугласами» М-2 начинались проблемы. Приходилось выбирать, куда направлять дефицитный дюраль. Понятно, что «грузовики» были последними в списке претендентов. Тяжеловозы Бартини, поднимавшие 10–15 тонн, были смешанной конструкции, сталь-композит, но, во первых, летали на тех же движках, что и МиГи с Илами, во вторых, строить такие гиганты на какой-нибудь мебельной фабрике в черте города никак нельзя. Значит опять Совнаркому придётся изыскать дополнительные заводы, хоть вагоностроительные, чтобы обеспечить достойный уровень ВТА, не хуже, чем у немцев, которые сумели создать воздушный мост через Сахару с севера на юг. Хотя, на мой взгляд, Геринг лукавил. Ведь в немецких газетах писали «с помощью воздушного моста», а понимать это можно и так, что авиация обеспечила функционирование автотрассы. По моторам надежда только на тот же ремонт отслуживших «боевых» движков, значит быть тяжеловозам бензиновыми и четырёхмотрными. Иначе никак. А положение исправлять надо, поскольку старички ТБ-3, бывшие палочкой-выручалочкой ранее, распределены поэскадрильно в качестве «лифтов» по полкам пикировщиков и истребителей-бомбардировщиков. Даже на «охоту за облаками» теперь летают метеоэскадрильи на ТБ-7, благо высотность им позволяет.

После лётчика, поочерёдно, заслушали химиков, сапёров и связистов. Новые немецкие нервно-паралитические ОВ вынудили нас принять на снабжение противогаз образца 1941 года и полноценный общевойсковой защитный комплект, полностью перейти на которые, изначально, предполагалось в течение пяти лет. Теперь же речь шла о том, чтобы успеть защитить хоть кадровую армию, не говоря о мобилизованной и гражданском населении. Конечно, я знал, что в «эталонной» ВМВ Гитлер химией не воспользовался, но как знать, что будет на этот раз? А положение-то тревожное. Хорошо хоть, по моей части, фильтровентиляционные установки были одними из немногих уже готовых «подсистем», которые надо было освоить в производстве для новых моделей бронетехники. Сейчас они, в первую очередь, шли на штабные машины. В том, что каждый выпущенный, начиная с мая, танк, будет оснащён ФВУ, можно было не сомневаться. Что ж, будем надеяться, что отрава, если и пойдёт в ход, то не сразу. А там, даст Бог, более-менее подготовиться сумеем.

Начальник ГВИУ Карбышев, вопреки моим ожиданиям, даже не заикнулся об УРах и их вооружении. Наверное, более того, что уже сделано и всё ещё делается, до мая всё равно не успеть. Зато он сперва «наехал» на наркома ВМФ с навязчивой просьбой поделиться понтонами-раскладушками. Сапёр был в числе «заговорщиков», посвящённых в замысел штаба ВМФ с ударом через Норвегию. Увы, оккупация немцами Швеции делала такую операцию неактуальной. Но готовились то к ней всерьёз! И плавучих понтонных аэродромов, острая нужда в которых отпала, заготовили достаточно. Так пусть теперь они послужат в качестве армейских понтонных парков. Далее досталось на орехи сельхозмашиностроителям, которые почему-то всё ещё позволяли себе «доделывать» сеялки-косилки для будущей «Новой Европы», вместо того, чтобы все силы бросить на прицепные минные заградители для Мировой войны. Тут же закономерно встал вопрос «фабричных» мин новой, «любимовской» модели, беззастенчиво «содранной» с ТМ-89 и оснащённой штыревым взрывателем, пригодным для автоматической установки. Народ, наверное, теряется в догадках, к чему у меня больше душа лежит, делать танки или ломать их. Но это лирика. Сермяжная правда в том, что сия мина уж слишком трудоёмка, по мнению многих, для этого вида оружия. Выделять для неё какое-то отдельное производство нерационально… Во всяком случае, именно так заявил нарком боеприпасов, «не заметивший» этот пункт в заявке ГВИУ на 42-й год. Там и без него сплошная экзотика, вплоть до мин-гранат с жидким ВВ в полиэтиленовом корпусе. Ну да, решая «проблему приграничных аэродромов» и изобретая СДМ, я, как-то, когда позже речь о них снова зашла, ляпнул в частном разговоре с нашим главным сапёром и о самом «простом» её решении. Тот, зная, что Любимов генерирует только работающие идеи, напряг всех, все три разведки, собственную, военную, бериевскую и, вдобавок, морскую, всех химиков, от профессоров до студентов, но, в конце концов, получил желаемое. Промышленную технологию и на гибкий пластик, и на ЖВВ. Гранатомёты — хорошо. Но это пехотное оружие. А куда сапёру деваться, если в ходе артподготовки противник «снял» минные поля? Да набросать перед своими окопами «полешек», куда сил хватит! И простому бойцу, в случае чего, будет что прямо под гусеницу надвигающегося танка кинуть. Дело, как и в случае с кумулятивно-фугасными «фабричными» минами за малым, за заводами и валовым производством. Вот и насел Карбышев на Горемыкина в стиле «вынь да положь»! А у того и конь не валялся… Выручил вспотевшего подчинённого Сталин, спокойно сказавший, что Совнарком рассмотрит вопрос строительства заводов для выпуска данной продукции.

Полиэтилен. На него много охотников. Особенно претендуют связисты, которым вечно кабеля не хватает. Тут лучше полиэтилена только фторопласт. Но такая изоляция только в радарах, да в многожильном «спецкабеле» с силовой арамидной нитью применяется. Вот связистам кабель товарищ Сталин лично обещал дать. Как и полевые телефонные аппараты. Наркомы цветной металлургии и электропромышленности, которым предстояло обещание выполнять, только вздохнули. Но товарищ Сталин знает, что говорит, наверняка есть «резервы». Остаётся только завидовать, связь в фаворе, как сыр в масле катаются. Сам старался. Зато теперь у нас не один радиозавод «полного цикла» а пять. Да шестой до конца года пустят. И каждая боевая единица, идущая в армию или на флот, с весны, в обязательном порядке, получит радиостанцию. В полном комплекте, то бишь и передатчик тоже. А не как у немцев, только приёмники на линейных машинах. Обо всём, что рангом выше, даже и упоминать не стоит. РККА и при единственном радиозаводе полковыми, дивизионными, армейскими станциями снабжалась неплохо. И так мне завидно стало, что захотелось в эту бочку мёда ложку дёгтя сунуть!

— В танковых дивизиях положено иметь по роте радиоразведки и радиоборьбы. В стрелковых и кавалерийских войсках по роте на корпус. То есть, на круг, около трёхсот пятидесяти рот РБ, — напомнил я, встряв в доклад без спросу. — Укомплектованы аппаратурой три. По одной на Прибалтийский, Белорусский и Киевский округа. Используются как учебные. Как воевать будем?

Вопрос, адресованный начальнику ГУС РККА генерал-лейтенанту Найдёнову, повис в воздухе.

— Что вы имеете в виду? — попытался он дополнительно потянуть время после паузы.

— В меневренной войне, в быстро меняющейся обстановке, танковым дивизиям и корпусам, уходящим в прорыв, крайне важно знать, где находятся штабы противника. Чтобы разгромить их и нарушить управление дивизиями врага или напротив, чтобы уклониться от контрударов резервных сил или вовремя их парировать. Все модели немецких радиостанций в вашем распоряжении ещё с весны 40-го года. Хотя бы пеленгаторы-то вы можете моим танкистам дать? Я уж не говорю о прослушке и расшифровке переговоров и постановке помех!

— Гхм, товарищ генерал-полковник, наши и немецкие станции используют разные диапазоны частот. Первоочередная задача ГУС — обеспечение собственной связи. Когда она будет стопроцентно решена, тогда можно говорить о выпуске приборов другого диапазона для разведки и пеленгации…

— Вот как? — ухмыльнулся я из вредности. — А какими тогда станциями укомплектованы действующие роты РБ? Неужели они нацелены на наши собственные радиосредства? Можете не отвечать! И так понятно, что носом роете там, куда товарищ Сталин лично смотрит! Остальное побоку. Молодцы! Без иронии. Как танкист, вашей работой, а также нашей радиопромышленности, доволен. Но не вполне, не вполне… Думаю, разведчики меня в этом поддержат, — наклонившись вперёд, посмотрел я на начальника ГРУ Артузова. Тот сдержанно кивнул.

— Что скажете, товарищ Найдёнов? — флегматично спросил Предсовнаркома, поднося, одновременно, спичку к папиросе.

— Разрешите изучить вопрос и доложить соображения на следующем совещании через месяц, — густо покраснев, попросил начальник Главного управления связи.

— Тридцать дней… — смакуя эту пару слов, будто пробуя, вместе с табачным дымом на вкус, проговорил Сталин. — Тридцать дней, по нынешним временам, очень большой срок. Доложите свои соображения через три дня, товарищ Найдёнов.

Ну, конечно, как Любимов что-то учудит, так его сразу за шкирку, да на ковёр. Бывает — под конвоем. А вот товарищу Найдёнову товарищ Сталин целый понедельник подарил, чтобы он с товарищами пообщался! Сразу понятно, что о гусях и свиньях речи не идёт. Это только с Любимовым, как всегда, всё сложно. Но на своих, немного ревнивых, размышлениях, Предсовнаркома сосредоточиться мне не дал, указав на меня рукой с зажатой между пальцами папиросой, предложил:

— Расскажите, товарищ Любимов, есть ли у нас порядок в танковых войсках. А то, в чужом-то глазу, всякий видит…

Ну вот, почти последний, после меня только медицина осталась, но и она на «спецконтроле», много времени не займёт. Остаётся только завидовать соседним управлениям и наркоматам, которым и внимания больше, и выезжают часто на чужом горбу. Вот кто идею с «Автосервисом» Косову подкинул, добавив советской разведке, кроме «идейного» ещё один, «шкурный» путь? А терменовская прослушка благодаря кому в ход широко пошла? А вся концепция концентрации коммунизма? Конечно, легко быть «на уровне» тем же радистам или медикам благодаря «цельнотянутым» технологиям! И лампы тебе, любые, что в мире есть на данный момент. И лекарства, включая сюда английский пенициллин. Нужный человек легко может «Тур» купить или, в крайнем случае, в лотерею выиграть. А ещё у такого человека, пожелавшего переселиться в СССР, могут найтись «тёмные пятна» в биографии. Но нет ничего невозможного! Просто небольшая задержка в исходной стране и кое-какие небольшие услуги стране желанной. Или совсем грубо, койка на пароходе советского «Красного креста», вывозящего некомбатантов из голодающей осаждённой Британии в СССР. Вот так.

А я всё сам, всё сам… Поскольку советские танки — лучшие в мире! Даже украсть-то нечего. Есть, правда, кое-какие сомнения насчёт немцев, поскольку там, после моих «гастролей», контрразведка лютует, но ничего конкретного и реально опасного. Да, «четвёрки» с длинной пушкой, штурмовые 105- и 150-мм штурмовые и самоходные орудия на их, и на чешской базе. Всё это было и в «той», «эталонной» войне, правда, несколько позже. Но это легко объяснить, поскольку очевидно, что немцы вовсю подсматривают у нас. Скажем, показали мы СУ-34 на параде 1-го мая, глядишь, через год у немцев Штуг с 105-мм гаубицей на шасси «четвёрки». «Хуммель» с 150-мм гаубицей или 105-мм пушкой, или как он сейчас у них там называется, тоже вслед за нашими СУ-126-107 и -152 появился. Лёгкие САУ на чешском шасси после СУ-26 — аналогично. Можно гордиться тем, что являемся законодателями мод!

— Танковые войска, товарищ Предсовнаркома, стабильно показывают результаты боевой подготовки выше среднего, чем, в целом, по НКО. Так что — порядок есть в танковых войсках. Чего не скажешь о наркоматах танковой и автотракторной промышленности…

— А нам, товарищ генерал-полковник, накануне совсем иное доложили, — прищурился Иосиф Виссарионович. — Вам осенью выделили дополнительный личный состав, причём, отборный личный состав для развёртывания по полным штатам ремонтных батальонов стрелковых корпусов. А вы его, пропустив через учебные части, приказали по танковым бригадам распределить. В результате рембатов как не было, так и нет. А в танковых бригадах сверхкомплект в 10–15 процентов. Это как понимать?

— Не понимаю, товарищ Сталин, почему внутренний вопрос НКО, тем более, закрытый ещё в декабре, вдруг вновь ставится на военно-хозяйственном совещании, — с трудом удерживаясь от откровенного ворчания, заявил я в ответ. — Приказ мой о распределении новобранцев после карантина в бригады никто не отменил. Значит, аргументы мои весомые. А вот у недовольных моим приказом таких аргументов не нашлось. Если надо — могу ещё раз повторить. ГАБТУ провело с райвоенкоматами огромную работу по подготовке мобилизации ремонтных частей. На каждую должность люди приписаны поимённо. Это всё квалифицированные специалисты, механики, слесаря-сборщики, сварщики и люди ещё многих профессий, работающие сейчас в промышленности. Каждый — доброволец. В том смысле, что мог легко получить бронь и остаться на производстве, но выбрал армию. Заполнить сейчас эти должности 19-летними новобранцами — получить рембаты «на бумаге». Но на деле они свои функции по среднему ремонту выполнять будут не в состоянии. А специалисты со стажем получат по винтовке и в окопы сядут. Пусть только через месяц после объявления мобилизации, но в стрелковых корпусах будут дееспособные рембаты, в танковых корпусах они и так есть. Первый месяц, как нибудь, на бригадных ремротах и армейских АТРБ протянем, благо эвакуационные подразделения у нас на всех уровнях развёрнуты. А отборный личный состав с полным 10-классным средним, или средне-техническим образованием образует оперативный резерв обученных танкистов. Неполных полгода, чтобы освоиться на месте мехвода или наводчика этим юношам хватит. И резерв этот, боюсь, ой как нам пригодится! Поскольку наша танковая броня на большинстве машин, за исключением КВ, не гарантирует уже такую же надёжную защиту от основных противотанковых средств вероятного противника, как ранее. Наши Т-34 и Т-126 будут дырявить. Но железо можно починить быстро, а вот раненых вылечить — совсем другое дело. Понятно, без убитых тоже не обойдётся. Значит нужны сменные экипажи. И они у нас будут. Если, конечно, не будем торопиться с увольнением в запас весеннего призыва 40-го года.

— Возможно, товарищ Любимов, — не стал упираться Сталин, поимая, что я прав. — Но вы не посчитали нужным заблаговременно доложить о своём решении ни наркому обороны, ни начальнику генерального штаба, ни начальнику организационно-мобилизационного управления, поставив их перед фактом, когда приказ уже ушёл в войска.

— Нарком обороны, товарищ маршал Тимошенко, как вышестоящий начальник приказ мой не отменил! — казалось, перевёл я стрелки, но, по сути, стал обострять, рассчитывая разделаться с досадной, неприятной проблемой раз и навсегда. — Я далёк от мысли, что товарищ маршал просто побоялся взять на себя личную ответственность за танковые войска, значит, считает мой приказ правильным. Если же Совнарком сомневается в этом, не доверяет ни мне, ни маршалу Тимошенко, то почему мы до сих пор на своих должностях?

— Совнарком не ставит вопрос таким образом… — начал было Сталин, которому этот разговор, видимо, тоже был внутренне неприятен.

— Давайте начистоту, — перебил я его. — Совет ветеранов, во главе с ветеран-маршалом товарищем Ворошиловым, делает для РККА много полезного в части контроля по профессиональной линии и совершенствования войск во всех смыслах. Инициированный Советом ветеранов порядок направления в училища с сокращённым годичным курсом и присвоения командирских званий, уже обкатанный в ВВС КА, только после, минимум, года срочной службы и при наличии задатков, подтверждённых рекомендациями, я могу только приветствовать. Но, когда он начинает заниматься, под разными предлогами, пристраиванием в тёплые места отпрысков партийных, советских, хозяйственных руководителей союзного и республиканского масштаба в ущерб обороноспособности страны, то это у меня, не только как у коммуниста, но и просто гражданина СССР, вызывает абсолютное непонимание. Думаете, я не ведаю, откуда мне такое счастье, в виде нежданного, качественного, отлично образованного пополнения по осени свалилось? То, что оно из, как говорят за границей, престижных военных спецшкол, где учились или учатся дети самых-самых ответственных товарищей — секрет Полишинеля. Как прекрасно, спрятать детишек в тылу до следующей осени! Да на почётной должности! Как у нас в «Боевых листках» пишут? «Рембат — боевой авангард пролетариата!» Потом — военные училища. А там, глядишь, и война кончится! Знаете, я тоже за то, чтобы беречь людей, но всех, а не избранных! И не за счёт того, чтобы оставить наши стрелковые корпуса в летней кампании без качественного среднего ремонта, перегрузив им армейские АТРБ! Ребята, между тем, боевые, смекалистые, учатся военным профессиям отлично! Тимур Фрунзе, воспитанник ветеран-маршала Ворошилова уже показал себя как замечательный башенный стрелок. Леонид Мехлис — классный механик водитель! Да что говорить, если даже Женька, дочка нашего Генерального секретаря партии, письмами меня завалила с просьбами и даже требованиями взять её в танкисты! Считаю, на данный момент, вопрос об осеннем пополнении закрытым! Хотите — поднимайте его на партсобраниях, да хоть в ЦК, но не на военно-промышленном совещании! Там и обсуждайте моральный облик отдельных товарищей, проявивших себя шкурниками! На своих ли они сидят должностях и, вообще, достойны ли иметь партбилет! А здесь и сейчас слишком много вопросов по «железу», которые никто за нас не решит! Разрешите продолжать по основной повестке, товарищ Предсовнаркома?!

После такого моего «полного отлупа», в зале установилась звенящая тишина. Смертельно побледневший Ворошилов, ссутулился, вжал в плечи голову, казалось вот-вот, и он полезет под стол президиума. Мехлис, начальник политуправления РККА, весь пошёл пятнами, как рыба открывая рот, но не находя слов. Упомянув Лёньку, я, конечно, погорячился. Батя его отличался отчаянной смелостью и щепетильной честностью, участвовать в таком гнилом деле точно бы сам не стал и другим не дал, если бы что-то заподозрил. А теперь, выходит, «замазал» я его. Да что говорить, если сам товарищ Сталин, которого не в чем упрекнуть, сидит мрачнее тучи осенней! Его Яков успел и в Маньчжурскую отвоевать и в Польскую, вырос от лейтенанта, командира артиллерийского взвода, до капитана, комбата самоходной гаубичной батареи. Мог бы сейчас и дивизионом командовать, если б не демобилизовался и не вернулся на прежнюю свою работу начальником котельной на заводе «Динамо». Младший, Васька, пороху пока не понюхал, но с весны 40-го до весны 41-го в ночном легкобомбардировочном полку оттрубил честно, окончил шестимесячное истребительное училище и летает сейчас, как и все «молодые» в смешанной авиадивизии на ЛаГГе. У Смушкевича не забалуешь, пока не наберёшь «баллы» и часы, во фронтовые ИАД, а, тем более, в ИАД ПВО на МиГах, не переведёшься! Но, раз заговорил первым на эту скользкую тему, тоже «влип». Ох, не завидую я тем, кто пытался Иосифа Виссарионовича здесь «в тёмную» играть, пользуясь тем, что камлания о неуправляемости, самовольстве, самомнении товарища Любимова на зубах, за много лет, уже навязли. Да и подтверждений сему — хоть отбавляй. Одна «Сталинградская речь», перевернувшая всю коммунистическую теорию с ног на голову, чего стоит! Вот и «проработал для профилактики» по привычке… Пусть теперь сам и расхлёбывает. Мне, впрочем, злорадствовать тоже не след. Если раньше с «некоторыми товарищами» у меня просто холодная война была, то теперь нам точно на одной планете тесно будет. Ещё бы, под этим «детским» соусом, изобличающим «истинную сущность», всего, нажитого непосильным трудом, авторитета, положения, должности, самого партбилета лишить можно! И, ведь, не сковырнуть здесь меня «по правилам», народ, как всегда, поддержит. Значит, чаще оглядываться надо, как бы в спину не пальнули или яду не подсыпали. Ибо, такого не прощают! Ну, ничего, скоро война, которая многое спишет. А уж, что после войны — сейчас мои планы так далеко не заходят. Победить бы, а там разберёмся, как жить…

— Разрешите продолжать? — настойчиво повторил я свой вопрос.

— Продолжайте, товарищ Любимов, — глухо отозвался «отец народов».

— О состоянии танковых войск и автотракторного парка РККА скажу кратко, поскольку за прошедший месяц оно не изменилось. Гусеничной бронетехникой РККА укомплектована полностью, по лёгким САУ, даже после вооружения союзников, французов и турок, имеется небольшой мобрезерв. По танкам и БА мобрезервов для развёртывания по мобилизации новых частей, кроме разведбатов, нет. По лёгким плавающим БТР вопрос мы обсудили в первой части совещания. В среднем включая сюда и машины, нуждающиеся в мелком ремонте силами бригадных ремрот, боеготовность парка составляет, 80 процентов. Из небоеготовых 20 процентов, находящихся на корпусных и армейских АТРБ, средний ремонт семь процентов, капитальный — тринадцать. Это, почти полностью, машины, проходящие модернизацию. К первому мая ГАБТУ рассчитывает выйти на показатели боеготовности парка, близкие к ста процентам.

По автотракторной технике, включая сюда автомобили, быстроходные гусеничные тягачи, сельскохозяйственные и промышленные трактора, укомплектованность РККА составляет 15 процентов от потребности отмобилизованной армии. Полностью укомплектованы на текущий момент семь танковых, четыре бронекавалерийских корпуса и части тыла ВВС КА. Из наличия автотракторной техники 40 процентов находятся в ремонте на АТРБ. Сроки выхода — первое мая 42-го года.

Теперь, что касается усилий нашей славной индустрии в лице наркоматов Среднего машиностроения, Автотракторной промышленности и вновь образованного наркомата Танковой промышленности, с которыми, в основном, взаимодействует ГАБТУ. Начну с товарища Лихачёва а его автомобилестроителей. Во-первых, то, что решение прошлого совещания о передаче в РККА всех вновь выпущенных дизельных автомобилей вы выполняете, в соответствии с планом, это хорошо. Но. Весь месячный выпуск, на деле, так и остался стоять на площадках готовой продукции заводов. Мы же договорились, что колёсную технику вы, сформировав бригады шофёров, перегонять в части или грузить в эшелоны будете самостоятельно. Я понимаю, что гражданские водители не горят желанием гонять машины порожняком, поскольку за это мало платят. Ну, вы уж разберитесь, найдите выход. В конце концов, наладьте взаимодействие с ГУ тыла РККА. Или объявляйте субботники для шофёров автокомбинатов, пусть покатаются в выходные в рамках партийной дисциплины. Мне всё равно как, но автомобили должны отправляться по утверждённому графику. Монтаж спецкузовов я срывать не позволю!

Далее. Из общего выпуска нашей автомобильной промышленности, на вездеходы приходится менее пятнадцати процентов. Поэтому требую восстановить выпуск гусеничных транспортёров на автомобильных агрегатах, а резервы по трансмиссии использовать для увеличения выпуска вездеходов. На Ярославском заводе, к примеру, две нитки конвейера. Одна под грузовики ЯГ-10, вторая под самосвалы ЯГ-15. Вездеходы завод выпускает вне конвейера чуть ли не поштучно. За январь 150 машин, то есть 7,5 процентов от месячного выпуска. Требую перевести одну нитку на тягачи ЯГ-10Т, а вторую полностью на вездеходы. Лучше — четырёхосные. На ЗИЛе ещё хлеще, из пяти ниток три выпускают ЗИЛ-5, а ещё две ЗИЛ-15. Весь запас ШРУСов уходит на восстановленное производство БА-11 и БТР-6В в спеццехе. На войне самосвалы ЗИЛ-15, рассчитанные на гравийные дороги, будут иметь проблемы с проходимостью. Ставьте на поток ЯГ-10Т вместо ЗИЛ-15. А ЗИЛ-5, хоть на одной нитке, должны быть модели «В». Не хватит ШРУСов — парными карданами, сэкономленными на четырёхосниках, обходитесь. Сами лучше меня знаете, как это делать. Курганский завод, дублёр ГАЗа. Завод выпускает 500 машин в день, или 10000 в месяц. Все машины этого завода должны быть дизельными вездеходами. На деле, за январь выпущено 2,5 тысячи ГАЗ-42, пятая часть из них — шасси для БА-20, и 2,5 тысячи двухосных ГАЗ-51. Другая половина выпуска, формально, завода дизельных армейских грузовиков — обычные бензиновые бортовые ГАЗ-52. Почему?

— Собственное курганское моторное производство, подшипниковый завод, завод карданных валов отстают от пятилетнего плана с вводом в строй из-за переноса площадок на новые места в связи с проектом «Новой Европы», — проворчал Лихачёв. — На что сталинградских моторов хватает — даём.

— Значит так, — едва сдержался я, чтоб не вспылить, — выпуск ГАЗ-42 сворачивайте к чертям собачьим! На кой ляд в РККА столько командирских машин? У нас что, есть десятки тысяч дивизий? Или мы каждому командиру роты по «Газику» выделять будем? Или в стране проката избыток на цельнометаллические седаны? Сворачивайте их выпуск к чёртовой матери! Без лёгких БА-20 тоже обойдёмся! Давайте вместо них ГАЗ-51 и, особенно, трёхосные ГАЗ-61! По моторам — перенацеливайте Марксштадт. Без лимузинов на войне, как-нибудь, перебьёмся. Не хватает «триподов» — давайте гусеничные «Курганцы» или займите ШРУСы у ГАЗа! И достраивайте, достраивайте заводы! Немец ждать не будет пока раскачаетесь! Кстати! Почему до сих пор не освоили в Кургане, как на ЗИЛе, систему подкачки шин? Короче, жду, что через месяц производство там будет уже перестроено!

— Последний наш дизельный автозавод — АЗЛК. Что сказать, молодцы! — похвалил я «комсомольцев» после того, как перевёл дух. — «Тур»-1,25 полностью сменил лимузины на потоке. Как бы это не оказалось за тот счёт, что на ЗИЛе вездеходов, кроме бронемашин, не выпускают? Сэкономленные ШРУСы, поди, на АЗЛК пошли? В любом случае, годового производства в двенадцать тысяч штук мало.

Таким образом, РККА от дизельных автозаводов, формально, получила за январь шестнадцать тысяч единиц автотехники. Из них в качестве тягачей для артиллерии, причём, не тяжелее дивизионной, только 3,5 тысячи. Прочие годны лишь для тыловых служб, чтоб по сухим дорогам к фронту припасы подвозить. Напомню, что нам надо, чтобы поставить артиллерию на механический ход, что мы собирались достичь ещё до объявления мобилизации, минимум тридцать тысяч тягачей. Если бы автотракторная промышленность работала как надо, то сделали бы это за два месяца. А достигнутыми на текущий момент темпами мы без суеты с мобилизацией тягачей не обойдёмся.

Перейдём теперь к тракторным заводам, которые могли бы помочь автомобильным в деле механизации артиллерии. Артиллерии стрелковых корпусов ведь скорость не особо важна, это полки РГК должны быстро на важные участки перебрасываться. Начнём со Сталинградского завода. Четыре тысячи тракторов СТЗ-2 в месяц, пригодных для буксировки артсистем вплоть до М-10 — это хорошо. Но. ГАБТУ ещё осенью, в октябре, ставило задачу на скоростной транспортный трактор на агрегатах СТЗ-2 с шестицилиндровым мотором, который вы должны были предъявить в январе. Где он? Нету! Точно так же не выполнил аналогичную задачу, но на основе своего трактора, ХТЗ.

Подведём итог. Автотракторная промышленность военного, дизельного сектора, не справляется. РККА получает много транспортных единиц, но быстроходных вездеходов для эксплуатации во фронтовых условиях среди них очень мало. Хоть ГУ тыла РККА и против, но ГАБТУ настаивает на привлечении машин гражданского, бензинового сектора. Как это уже, кстати, было при прошлой мобилизации. Да, сложности со снабжением двумя видами топлива. Говорят, что и технику могут угробить заправив дизельные машины бензином и наоборот. Не припомню таких, во всяком случае, массовых случаев. Это полным дураком надо быть. У нас даже заправочные горловины дизельных машин на правую сторону шасси выведены, а бензиновых на левую, не говоря уж о маркировке, чтоб этого не случалось.

Что может дать гражданский автомобильный сектор армии? Брянский завод, дублёр ЗИЛа. Мы тут недавно, в декабре, откатали в Кубинке брянскую СУ-5 с Ф-22 87-ми и 107-ми миллиметрового калибра. Машина не новая, знакомая, но о ней позже. Главное в том, что раз в Брянске готовы шасси для САУ делать, значит и гусеничный тягач на манер ЗИЛ-5Т тоже! Всё производство перенацеливать не надо, достаточно одной нитки конвейера из трёх, то бишь 20 тысяч тягачей в год.

Завод ГАЗ со смежниками. Во-первых, даёт 30 тысяч бензиновых вездеходов всех видов в год. Мы их, за исключением легковушек, выпуск которых надо свернуть в пользу пикапов-вездеходов ГАЗ-46, готовы брать как есть. Но подумайте, товарищ Лихачёв, чтобы насытить ШРУСами и карданами курганский завод за счёт ГАЗа. Восстановить выпуск ГАЗ-60Т вместо вездеходов в объёмах не менее 10 процентов от общего выпуска, то бишь 30 тысяч в год.

Февральский и мартовский выпуск бензиновых грузовиков также забираем полностью на укомплектование ими, в первую очередь, наземных частей ВВС. Сухопутные летуны у нас, в подавляющем большинстве, бензинщики, им привычно будет. И проходимости особой там не требуется. Дизельные же вездеходы, которые сейчас есть в авиачастях, после переброски спецкузовов на новые шасси, направим в артчасти.

Особо остановлюсь на малолитражной технике. Уфимский и Ижевский заводы продолжают сдавать армии тяжёлые дорожные мотоциклы с моторами МЛ. Которые мы вынуждены принимать, хотя ещё в октябре ГАБТУ настаивало на лёгких автомобилях и снегоходах в соотношении 50/50. И что вместо этого? Карданный привод на колесо коляски! Вот нашиша, товарищ Лихачёв, ваши подчинённые дразнят ГАБТУ опытным лёгким вездеходом с четырёхцилиндровым «воздушником» 2МЛ, но продолжают, при этом, клепать мотоциклы? Разведчастям РККА нужны именно машины. Лучше — вездеходы. Но и простые малолитражки сойдут. Три пассажира легко вытолкают этих четырёхколёсных гномов из любой грязи. Ставлю вам на вид!

Теперь, собственно, о лёгкой бронетехнике применительно к наркомату автотракторной промышленности и, отчасти, наркомату среднего машиностроения. Во-первых, завод ЗИЛ. Молодцы, подготовка к восстановлению серии СУ-126 и БТР-126 в Подольске и Мытищах идёт по плану. Выпуск бронеавтомобилей и бронетранспортёров в спеццехе ЗИЛа восстановлен. Будем надеяться, что запланированные годовые объёмы в три тысячи первых и девять тысяч вторых будут обеспечены. Но. БА-11, конечно, хорош и всем армию устраивает, но хотелось бы иметь что-нибудь четырёхосное на агрегатах ЯГ и ЗИЛ-15. С тем же уровнем защиты, составом экипажа и вооружением в виде новой танковой пушки товарища Грабина под патрон зенитного орудия 31-го года. И что вместо этого? Позавчера мне выкатили колёсный танк в 35 тонн, закованный, как первые 34-ки и без единого серийного агрегата! Нет, РККА такое «творчество» не нужно! Далее, Курганзавод и ГАЗ. Эти два предприятия, на конкурсной основе, должны были разработать по образцу БТР-6В свои БТР-50 и БТР-60 на агрегатах 50-й и 60-й серии соответственно. С несущим кузовом производства выкскунского завода. Первый БТР на десять бойцов десанта, второй под монтаж тяжёлого вооружения. И что? Ни один из трёх названных заводов до сих пор не дал результата. Клепают лёгкие БА-20, без которых РККА может обойтись, и в ус не дуют!

Пусть лучше берут пример с Брянского завода! ГАБТУ первоначально вообще планировало свернуть выпуск лёгких СУ-5 в пользу СУ-126. Но в Брянске сумели создать свою самоходку с бензомотором 150 лошадиных сил, почти не уступающую в подвижности дизельной с мотором 175 лошадиных сил. Посему ГАБТУ согласно с инициативой Брянского паровозного завода, готового варить корпуса и осуществлять общую сборку на том же железнодорожном конвейере, где делают броневагоны, и БАЗа, готового поставлять ходовую часть, моторы и трансмиссии. Конечно, выпуск бронепоездов придётся свернуть. Их у нас и так достаточно, а блиндировать вагоны и локомотивы для зенитных поездов, если возникнет острая нужда, могут даже железнодорожные депо.

Сталинградский тракторный завод выпуск лёгких плавающих БТР восстановил и план выполняет. Но, в свете решений текущего совещания о пересмотре штатов механизированных частей, его следует исправить в сторону увеличения за счёт тракторов настолько, насколько позволит производство бронекорпусов. Возможно, НК РККФ согласится поделиться мощностями речных судоверфей?

Генерал-адмирал Кожанов кисло посмотрел на меня, но, тем не менее, оказался первым присутствующим, нашедшим в себе достаточно силы духа после моего «наезда» на «папаш», чтобы возразить:

— Не согласится! Программа строительства флота утверждена как не снижаемая. Свободных мощностей у наркомата судостроения нет, задействовано всё, вплоть до лодочных мастерских!

— Вот как? Значит обойдётесь без танковых башен для бронекатеров, — заявил я из вредности, тем более, что такая перспектива, в любом случае, была неизбежна.

— Попахивает саботажем, — грозно посмотрел на меня нарком РККФ. Дружба дружбой, но «своё» Кожанов готов был отстаивать любыми средствами не взирая на личности. И так уже эти танкисты с Кировского завода слегка подвинули, а теперь и за речные верфи возьмутся!

— Отчего же? — усмехнулся я. — Всё рационально. Башен для лёгких БКа, какие идут на БА-11, вас, после удовлетворения запросов РККА, не лишают. А тяжеленные башни танков новых моделей на скорлупки с противопульной бронёй ставить просто грех. Они ж их одним своим весом перетопят! Ставьте на них 87-миллиметровые универсалки Кировского завода за щитами! Кто ж вам запретит?

— То есть ты, товарищ генерал-полковник, хочешь сказать, что выпуск «лёгких» башен КВ сворачиваешь, а мы вольны выкручиваться как хотим? И стандартных башен нам тоже не видать, поскольку после броневиков ничего не останется? — прямо спросил нарком.

— Я хочу сказать, что если РККФ будет тянуть одеяло на себя, — поставил я всю ситуацию с ног на голову, — то и ГАБТУ РККА нет резона с мясом что-то от себя отрывать. В ущерб сухопутным фронтам. Очевидно, что судьба страны будет решаться именно там! Но, вообще, я, безусловно, полностью за взаимодействие родов войск и видов вооружённых сил! Только помогая друг другу сможем победить! А если считаться будем «моё-твоё» по мелочам, то фашисты всех уравняют. С землёй.

— Ничего себе мелочи! — начал было Кожанов, но я его нагло заткнул.

— Ой, да брось ты причитать, товарищ генерал-адмирал! За прошлый год столько бронекатеров наклепали, в том числе морских, по силе каким-нибудь бывшим польским речным мониторам не уступающих, что будь они танками, впору было бы восьмой корпус формировать! К чему их такая прорва? Да у тебя даже экипажей на них на всех нет! Куда тебе ещё то?

Это было правдой и крыть наркому ВМФ было нечем, поэтому он, по-детски надувшись, замолчал, но согласия своего не дал.

— Полагаю, что со всеми обозначенными мной проблемами Совнарком разберётся в рабочем порядке, — перешёл я ко второй части своего то ли отчёта, то ли доклада. — Что касается, собственно наркомата танковой промышленности и смежников. Мобподготовка заводов под угрозой, поскольку новые модели танков не созданы и не испытаны, а времени уже в обрез. Соответственно и заводы, не зная полностью и досконально всей производственной цепочки, готовятся только «примерно». Что чревато сложностями с валовым выпуском. В целом для танков новых моделей готовы прекрасные перископические прицелы со стабилизированным полем зрения, спасибо наркомату точного машиностроения и товарищу Артюхиной лично, готовы генераторы, приводы поворота башен увеличенной мощности и вся электросистема в целом, за что следует благодарить наркомат электропромышленности. Для новых танков готовы фильтровентиляционные установки, способные нейтрализовать новейшие немецкие ОВ нервно-паралитического действия, оптические приборы. Для средних танков товарищ Грабин создал отличную пушку. То есть, речь можно вести об отдельных элементах, поставляемых смежниками. А что же танкостроители? Начнём с завода имени Ворошилова и танка «ИС»…

— Как вы сказали? — насторожившись, переспросил меня Предсовнаркома.

— С танка «Иосиф Сталин», — повторил я громче.

— Почему вы так назвали танк даже не посоветовавшись с товарищами и даже со мной?! — возмутился он.

— Ну как же! В наших танковых войсках тяжёлые, так сказать, флагманские машины, кроме СТТ, традиционно называют в честь верховного главнокомандующего. Когда создавался КВ им являлся Клим Ворошилов. Сейчас же, по принятому «Положению о военном управлении», главой ГКО и верховным главнокомандующим во время войны являетесь именно вы, товарищ Сталин! Собственно, здесь никаких вариантов нет… — развёл я руками.

Глава Советского государства только, отвернувшись к Кирову, тяжело вздохнул и, вновь взглянув в мою сторону, махнул рукой, давая знак продолжать.

— Завод имени Ворошилова. Для танка ИС-1, по сути, готов только моторно-трансмиссионный отсек. И то, только потому, что он перешёл по наследству от КВ. Башни для танка нет из-за отсутствия вооружения, пушечного и пулемётного, о чём особо, а также, литой брони необходимых толщин. ГАБТУ пошло заводу навстречу и временно, подчёркиваю, временно разрешило ориентироваться на сварную башню из катаной или кованой брони с пушкой товарища Грабина и крупнокалиберным пулемётом ДК. Но это решение вынужденное, поскольку такая конструкция башни трудоёмка и не обеспечивает необходимой массовости серийного выпуска. Представленный ГАБТУ корпус танка ИС-1 не соответствует ТТЗ по защите бортов и установлен на ходовую часть КВ-2, вместо заданной унифицированной по элементам для всех средних и тяжёлых танков. На этом удручающем фоне САУ ИС-2 выглядит лучше, но и она принята быть не может, поскольку также стоит на ходовой КВ-2.

Харьковский танковый завод вместо того, чтобы выполнять предписание ГАБТУ, увлёкся компоновочными изысками конструкции МТО, погнался сразу за многими зайцами с закономерным результатом. Представленные харьковчанами проекты бронекорпусов для танка, штурмовой САУ и тяжёлого БТР, по своей защите удовлетворяют ТТЗ, но и этот завод не считает нужным заниматься унифицированной ходовой частью.

Заводы-дублёры. По мобплану на выпуск танков после начала войны должны перейти ЧТЗ и УВЗ в кооперации с Уралмашзаводом. Некоторый опыт броневого производства на Урале есть, но, полагаю, из-за слабости конструкторских коллективов, для мобилизации заводов не делается вообще ничего. В прошлый раз их хватило только на то, чтоб в Т-34 запихнуть Д-130-2, форсировав его по-танковому до 350 лошадиных сил. Сейчас же ЧТЗ вообще не чешется, ожидая передачи технологии из Ленинграда. Но, чёрт возьми, уже который год ставлю вопрос про 700-сильный Д-130-4Х, ближайшего родственника Д-130-2, а воз и ныне там! Шлют нам оттуда проекты спаренной установки из двух серийных дизелей, которая заведомо по высоте не проходит! Вот до чего доводит нежелание осваивать новую продукцию! Уралмаш мог бы и литой бронёй заняться, разработать технологию самостоятельно. Может это было бы и быстрее, и лучше. Уж в чём, в чём, а в крупном стальном литье опыта у них хоть отбавляй! Короче, по уральскому «кусту» — неудовлетворительно. Даже если б у нас испытанные и принятые на вооружение танки уже были, то там с началом войны их выпускать не смогут. Хорошо ещё, если к осени раскачаются.

Какие выводы мы можем из всего этого сделать? Вывод простой: потенциала для решения поставленных задач нашей танковой промышленности хватает, но не хватает элементарной дисциплины и организованности. И это в то время, когда для заводских и конструкторских коллективов война, фактически, уже началась! Немцы ставят на свои танки мощные пушки, насыщают 75-миллиметровыми ПТО пехотные дивизии, делая уязвимыми наши тридцатьчетвёрки, Т-126 и даже КВ. Соревнование снаряда и брони идёт вовсю и мы обязаны его выиграть! В связи с этим прошу совещание рассмотреть вопрос о приведении организации нашей автотракторной, танковой промышленности, среднего машиностроения в состояние, отвечающее текущему моменту! Я говорю о выводе КБ и СКБ из подчинения гражданских наркоматов и прямом подчинении их ГАБТУ, мобилизации сотрудников в РККА и присвоении им соответствующих должностям воинских званий! Полагаю, то же самое касается всех остальных секторов промышленности, прежде всего, авиационного, артиллерийско-стрелкового, боеприпасов, судостроения.

— Какие будут мнения? — обратился к залу Предсовнаркома, правильно истолковав то, что я, наконец, на время заткнулся.

Как я и ожидал, среди гражданских, дураков «против», рискующих прослыть дезертирами, не нашлось. Зато вояки меня единодушно поддержали в желании прижать вольницу советской технической интеллигенции к ногтю. Решение тут же было проголосовано, запротоколировано и оформлено. Всё вышло, на волне встряски от «детского» дела, даже легче, чем я ожидал. Но впереди ещё была одна из наиболее трудных задач.

— Теперь я вынужден поднять вопрос пулемётного вооружения в частности и танкового вооружения в целом. С пулемётным вооружением сложилась совершенно ненормальная ситуация. Как вы знаете, наш ПШ двуствольный с горизонтальным расположением стволов. Оружие такой компоновки для танков не годится, поскольку тогда в толстой лобовой броне придётся делать под него просто огромную амбразуру в которую даже 75-мм снаряд влетит не задев краёв. Иметь такую дыру в лобовой броне — преступление по отношению к танкистам. Нам нужна модификация ПШ с вертикальным расположением утолщённых и, возможно, удлинённых тяжёлых стволов. И советская промышленность, как я знаю, готова нам такой пулемёт дать. Но ГАУ во главе с товарищем Куликом имеет на этот счёт другое мнение, будто танкостроители должны извернуться и вкорячить пехотное оружие в башню, ради единообразия и массовости серийного производства пулемётов. ГАУ, в отличие от ГАБТУ, имеет слабое представление о бронировании перспективных танков, но, тем не менее, считает возможным учить танкистов, как делать бронемаски для вооружения. Я не считаю возможным оставаться в долгу и, поэтому, вынужден поставить вопрос на текущем совещании, поскольку он не является только внутренним делом НКО, но касается и оборонной промышленности. Вопрос о праве ГАБТУ заказывать разработку и серийный выпуск вооружения для танков и прочих бронеобъектов с изъятием такового же права у ГАУ. Местный, как говорил Суворов, лучше судит! Танкистам виднее, какие пулемёты должны быть на танках! В противном случае, из-за вечного стремления ГАУ к неуместной «экономии», мы рискуем остаться вообще без танков, способных противостоять противотанковым средствам противника!

Моё заявление вызвало в «узких кругах» эффект разорвавшейся бомбы. Посягнул на монополию ГАУ! Это почище, чем в морские дела с ногами лезть и оттирать у генерал-адмирала «его» заводы и верфи! Ой, что будет! Непременно. Даже скандал с «сыночками» здесь мне не поможет.

— Этого нельзя делать! — взвился Кулик под галдёж наркомов боеприпасов и вооружения, — Он нам всё сорвёт и дезорганизует! У генерал-полковника Любимова, что ни день, то новая придумка, которую вынь да положь! Причём — ещё вчера! Он нам хаос устроит, останемся и без пушек, и без снарядов!

— Чушь! — не уступил я. — Во-первых, танковое вооружение, хотите или нет, но давать всё равно придётся, это раз! Всем мои, как вы сказали, «придумки», выкатываются вам на блюдечке с голубой каёмочкой, то бишь с разработанной технологией изготовления! Либо базируются на давно уже известных технологиях!

— Да, и патроны кинжального огня?! — уцепился начальник ГАУ за, наверное, единственный «косяк» с моей стороны.

Но и это с большой натяжкой. Идея двупульных патронов всплыла в моей голове, когда танкодесантные штурмовые батальоны перевооружались с ППШ на АК. Последний, конечно, мощнее и универсальнее, но в типовых для штурмовиков условиях, боях в траншеях, накоротке, первый, с его-то скорострельностью в 900 выстрелов в минуту при малом заряде каждого патрона, имел свои преимущества. Поскольку АК-39, в отличие от «эталонного» прототипа, был 6,5 миллиметровым, экспериментировать пришлось на пулемётных патронах, снаряжая их парой 5,5-граммовых пуль ТТ вместо одной стандартной 11,8-граммовой «Д» при том же заряде. Баллистика, конечно, «убежала» и стандартным прицелом надо было пользоваться с поправками, но, главное, оно работало! Даже очередями из РПШ. При этом, первая пуля вылетала из ствола со скоростью 840 метров в секунду, вторая -800, отставая в полёте ещё больше. В результате получалась плотная очередь с рассеиванием по вертикали. С этим «багажом» я отправился к боеприпасникам с «Острова», которые всего за месяц соорудили патрон ПКО, пулемётный, кинжального огня, с парой идентичных 6-граммовых пуль оживальной формы со стальными сердечниками и конической донной выемкой, и патрон ПКОТ, в котором вторая пуля была трассирующей. Начальные скорости упали до 820 и 780 м/с, но дальность прямого выстрела по грудной мишени возросла до 400 метров по бегущей фигуре и до 300 метров по грудной. То есть, в рамках советской тактики, это значило, что патрон можно применять косоприцельным огнём для отражения следующих сразу за артподготовкой атак с рубежа 200 метров. Также, с одного фланга на другой, с запасом, простреливался из пулемёта весь фронт типичного взводного опорного пункта. О том, что плотность огня удваивалась, а его эффективность тоже возрастала полтора-два раза, даже говорить не стоило.

С такими выкладками, полностью подтвердившимися на стрельбах с имитацией различных тактических ситуаций, у Кулика отбрыкаться от меня не было никаких шансов. Повоевавшие, особенно в Финскую, красные командиры были в полном восторге. Бывали там случаи, когда во внезапно разгоревшемся накоротке лесном бою, наших лыжников выручали пулемёты Мощевитина, с переводчиком огня на «зенитный» режим в 1200 выстрелов в минуту. Под их влиянием сам начальник ГАУ тоже увлёкся, сообразив, что вместо одного патрона он, как бы «бесплатно», получает два. Только… Только партии представленных на испытания патронов были изготовлены «полукустарным» последовательным методом, совсем недавно ещё бывшим основным для советской патронной промышленности. Специфические сегменты для автоматической патронной линии «КО» ваяли на «Острове» ещё три месяца и лишь недавно сдали в эксплуатацию. А линия «КОТ» до сих пор в работе.

Побочным эффектом я мог быть удовлетворён, а вот основной цели — двупульного патрона для АК, достичь не удалось. Пульки выходили слишком лёгкими и слабыми.

— Вас что, сроки не удовлетворяют? — оскорбился я в лучших чувствах, поскольку считал КО настоящим подарком ГАУ.

— Объёмы тоже!

— Так что вы на ГАБТУ и на меня навалились?! Толкайте станкостроителей и наркомат вооружения!

— Эх, товарищи, в одной армии служите, в одной партии состоите, — с горечью прервал нашу перепалку Генеральный секретарь ВКП(б), — а брешетесь между собою каждую минуту! Ровно кошка с собакой ужиться не можете! Одно дело делаете! Неужто так трудно договориться и работать сообща?! Как и подобает коммунистам?

— Отчего?! — усмехнулся я. — Договориться-то мы можем. Только сколько времени на это уходит? С осени по пулемётам всё договариваемся. Маршал Кулик время тянет, думает, сейчас армию перевооружу, мобзапас наполню, а там и танкистам с их экзотикой можно будет уступить. Позиция-то понятная. Своя рубашка ближе к телу! Вот только останемся мы из-за этого без танков в серии, когда начнётся! В общем, так! Время разговоров и уговоров прошло! Сейчас уже жизненно необходимо, чтобы ГАБТУ, без лишних посредников, само формировало заказы оборонной промышленности на танковое вооружение! Соплей разводить с ГАУ с их извечным: «берите что попроще», нам некогда!

— Я против! — резко отреагировал нарком вооружения. — Танкисты с ГАУ будут тянуть каждый на себя, а наркомат останется крайним, поскольку не сможет всем сразу угодить! Нет уж! Договаривайтесь между собой сами, нас не втягивайте!

— Согласен, — поддержал коллегу нарком боеприпасов.

Вот как? Ожидаемо. Но и мне тут в голову светлая мысль пришла, как всем, кто мешает создать новое поколение танков, или даже просто недостаточно рьяно в этом направлении пашет, весёлую жизнь устроить. Товарищи меня к этому, буквально, вынуждают.

— Если сумеем к маю новые танки принять на вооружение и поставить в серию, то подготовленные резервные экипажи поедут помогать в их сборке и пойдут воевать именно на них, — сказал я спокойно и как бы между прочим.

— Что вы имеете в виду? — насторожился Сталин, наблюдавший, до этого, за борьбой со стороны.

— Что им не придётся, отмыв с дырявой брони кровь убитых товарищей, гореть в первой же атаке, напоровшись на 75-миллиметровую противотанковую пушку, Штуг или немецкий Панцер, — пожал я плечами. — Напротив, в танках «ИС» у них есть все шансы достойно довоевать летнюю кампанию и поступить в училища. Надо быть совсем уж законченным неудачником, которому и в мирное время кирпич на голову обязательно упадёт, чтобы, будучи танкистом, членом экипажа тяжёлого танка, этого не суметь.

— Да закажем мы твои пулемёты! Завтра же! Угомонись! — запаниковал Кулик, осознав, что я, став злейшим врагом папочек и, особенно, мамочек, являюсь, одновременно, единственным возможным спасителем их драгоценных чад. Только генерал-полковник Любимов, «взявший в заложники» деточек, может без ущерба для репутации им помочь. Подобная попытка со стороны любого другого товарища сразу повесит на него ярлык шкурника. Значит, заинтересованные товарищи, при такой-то постановке вопроса, горы теперь свернут, напрягут все возможные связи, лишь бы ИСы на заводе имени Ворошилова пошли в серию в срок! И на пути этой всемогущей «тайной партийной силы» лучше не становиться, сметут, как мусор! Тут даже товарищу Сталину есть над чем задуматься. Вон, уже отстранился и не пытается уточнять, что же я имею в виду.

— Поздно, товарищ маршал, ГАБТУ само закажет, — ответил я спокойно, будто вопрос уже решён. — Или вы думаете, что наше управление будет ГАУ, в условиях военного времени, из-за любой мелочи по полгода уговаривать?! Волокиту бумажную разводить?! Товарищ Предсовнаркома! Чего ещё тянуть? Ставьте вопрос на голосование.

— Что ж, товарищ Любимов сделал много в деле стрелкового и артиллерийско-миномётного вооружения нашей доблестной Рабоче-Крестьянской Красной Армии… — стал рассуждать вслух Иосиф Виссарионович. — Были отдельные сложности, недостатки, недоработки, но хаоса, которого боятся товарищи из ГАУ, наркоматов Вооружения и Боеприпасов, не наступило. Стоит попробовать выделить товарищу Любимову, коли он настаивает, самостоятельный участок танкового вооружения, за который он будет нести личную ответственность? Думаю, стоит. Но, чтобы не было у нас в будущем раздрая, надо чтобы надёжный, проверенный товарищ взял персональное шефство, присматривал бы за тем, чтобы ГАУ и ГАБТУ работали с наркоматами согласованно, а не как в басне Крылова «Лебедь, Рак и Щука». Думаю, лучшей кандидатуры чем товарищ Берия, нам здесь не найти. Особые отделы в частях и на заводах его, ему и карты в руки. Выношу на голосование предложение товарища Любимова с моей поправкой. Кто за? Кто против? Воздержавшиеся?

Среди тех, кто имел на этом совещании право голоса, «против» не проголосовал никто. Зато воздержавшихся было более чем! Все военные и ветераны, не желавшие принимать какую-либо сторону в конфликте ГАБТУ и ГАУ, наркомы заинтересованных в деле наркоматов, иные товарищи, надеясь, таким образом, дистанцироваться от «детского» дела. В общем, пропихнуть решение получилось с трудом. И, тем не менее, этот крайне важный для меня шаг был сделан.

Я хотел было затронуть здесь ещё кое-какие вопросы второго плана, но ведущий совещание Предсовнаркома не дал мне такого шанса, передав слово медикам. Я, было, хотел возмутиться, но подумав, что и так выбрал сегодня весь лимит терпения товарищей, придержал коней. Всё время, пока разговор шёл о заготовке лекарств, перевязочого материала, белья, пижам, коек для госпиталей, я помалкивал. Но потом, когда слово перешло к Берии, не мог не вмешаться, ибо у Лаврентия Павловича оказалось немало инициатив, вызвавших у меня резкое неприятие. Нет, пока речь шла о железе для войск НКВД, контролирующих ДМЗ, я готов был на любые уступки и даже более того. Но когда Берия заговорил о людях, точнее о превентивных мероприятиях по усилению госбезопасности в особый период, то меня прорвало. Фактически, нарком внутренних дел настаивал, в логике «органов», на помещении всех иммигрантов-иностранцев, кандидатов на получение гражданства, под надзор, в особые лагеря. Во избежание беспорядков в тылу воюющей страны.

— Этого делать ни в коем случае нельзя! — вскочил я от избытка чувств с места, перебивая Лаврентия. — Мы не можем полсоюза посадить за колючку и заставить другие полсоюза их охранять! Воевать-то кто будет?! А моральный эффект?!

— Нельзя оставлять ненадёжный элемент в тылу! — холодно возразил мне наркомвнудел. — Или у вас, товарищ Любимов, есть иные предложения, как не допустить диверсий и провокаций «пятой колонны»?

— Во-первых, надёжный этот элемент или ненадёжный — большой вопрос! Всё таки к нам ехали люди, сознательно выбравшие жизнь в социализме и, затем, в коммунизме!

— А ещё просто бежавшие от мировой войны, которая их всё равно догонит! И ещё по многим мотивам! Скажем, бывшие беляки, лишь мирящиеся с пролетарским строем, только бы жить на Родине! Им всё равно уже, какая власть, Советская или нет. Можете дать гарантию, что они не пойдут в услужение к Гитлеру, если он им пообещает «их Россию»?!

— Я, товарищ генеральный комиссар госбезопасности, и за наших-то, советских людей, за всех поголовно, ручаться не могу! — ответил я резко. — Мерзавцы, как и герои, есть всегда и везде! Но это вопрос индивидуальный и решать его надо в индивидуальном порядке. Предатели, если таковые будут, должны нести наказание за свои преступления, но нельзя наказывать заранее и целые массы людей, которые ещё ничего не совершили!

— Мы вовсе не собираемся их наказывать! — искренне возмутился нарком. — Мы просто поместим их в такие условия, где поддаться искушению будет труднее. А поддавшиеся, проявившие себя как враги, не смогут нанести значительного ущерба и будут быстро обезврежены.

— Ах так?! Тогда у меня есть встречное предложение! — громогласно изрёк я, оглядев долгим взглядом притихший зал. — В древности наши предки даже рабов, взявших в руки оружие и вступивших в бой за Отечество, каким бы оно ни было, считали впредь свободными и ровней себе! Тут нам есть чему поучиться! Считаю, что тем из иммигрантов, кто добровольно вступит в ряды РККА, следует немедленно давать все права гражданина СССР! А также членам их семей. Уверен, что таковые найдутся. И много. Это даст нам миллионы штыков даже без мобилизации! И ещё втрое, вчетверо большее количество людей, в лояльности которых мы можем быть уверены. Которых вовсе не надо охранять бойцами НКВД, что опять даст нам прибавку штыков на фронте! Вот так!

— Вы только что предложили прямой путь для проникновения вражеских и просто ненадёжных элементов в РККА, — издевательски ухмыльнулся мне начальник ГУГБ НКВД Меркулов.

— Если считать всех вокруг врагами и ненадёжными, даже если вам не давали повода, то да! — вернул я Всеволоду его ухмылку. — Но взять, к примеру, врачей. Только что говорили, что хирургов не хватает. Все медики дают клятву Гиппократа, коммунисты ли они, капиталисты или вовсе из отжившего феодального строя. Оперировать и лечить будут. Это раз. Что касается рядового состава, который постоянно друг у друга на виду. Если из каждых десяти наших рядовых бойцов будет два-три добровольца, то нет в том большой беды. Какой смысл врагу идти в РККА рядовым? Много с такой позиции не навредишь. Чтоб перебежать к врагу? После того, как сам семью в Союз привёз?

— Хороша же будет у нас армия, где треть бойцов по-русски не понимают и не говорят! — проворчал Тимошенко. — Как хотите, но я против!

— Вы забываете, товарищ маршал, что у нас в РККА, после принятия закона о всеобщей воинской обязанности, именно такая ситуация в некоторых частях! Ничего, служба идёт, бойцы язык учат, команды понимают. При этом, добровольцы из Европы, а это основная масса иммигрантов, минимум, не дурнее и не хуже, нежели призывники из Закавказья и Туркестана. Я даже больше скажу, у нас миллионы пленных поляков отрабатывают ущерб на стройке «Новой Европы», которая, как видим, откладывается. Надо привлечь хотя бы часть из них. Опять получим в плюс штыки, которые были бы в минусе!

— Ну, это ты, товарищ Любимов, уж точно через край хватил! — не сдержавшись, возмутился даже Киров. — Белополяков в РККА!

— А почему нет? Допустим, мы им не доверяем. Но пусть будут ездовыми, заряжающими, обозниками, высвободив в первую линию наших советских бойцов! Опять таки, постоянно под приглядом. Особые отделы у нас, вроде, пока не упразднили!

— Только поляков из под палки в армию гнать мне не хватало! — поддержал Кирова Тимошенко. — Много они навоюют? И не надо считать по-дилетантски, — уколол меня нарком, — будто обоз — нечто неважное! Обоз, товарищ генерал-полковник, всему голова! Без пайка да боеприпасов как воевать?!

— Почему именно из под палки? — прикинулся я валенком. — Я именно о польских добровольцах говорю! Мотивировать их можно, две мои воспитанницы-польки, одна из которых до сих пор в моём доме живёт, тому порукой. Благородная польская дворянка, между прочим! В прошлом. А ныне — комсомолка, спортсменка и просто красавица! Зачем скрывать от пленных поляков что немцы за Вислой творят? Пусть знают! И сравнят с жизнью в советской Польше. Отработка ущерба, опять таки. Добровольцам всё прощается, а доля каждого, кто уклонился, или того, кого за заведомой ненадёжностью, как всяких там панов офицеров, не взяли, увеличивается. В идеале в лагерях одна шляхта остаться должна. И сидеть там пожизненно. Кстати, хорошо, что напомнили! Из под палки гнать в бой тоже можно! Но отдельно! Особый контингент! Преступников там или тех же поляков, которые не пошли добровольно. Сформировать с началом мобилизации при каждой дивизии штрафную роту для рядового состава, при каждой армии — штрафбат для бывших командиров. Вооружить личным стрелковым оружием, гранатами, бросать в самые гиблые дела, например, в разведку боем. Пока не искупят вину кровью!

— Остановитесь, товарищ Любимов! — одёрнул меня, закусившего удила, Сталин. — И так уже много наговорили! Товарищи! Давайте по порядку! Какие есть мнения в отношении иммигрантов?

Мнения, как водится, разделились. Военные, в основном, возражали, несмотря на очевидную выгоду наращивания численности войск, не желая расхлёбывать «любимовскую кашу». Однако, «за» выступил основной и самый многочисленный род войск — пехота, в лице генерал-инспектора и генерал-лейтенанта Ковалёва. Понятно, этим, кровь из носу, надо «родить» недостающих бойцов в мехсоединения (вот пусть Любимов с ними сам и кувыркается). Маршал Кулик, на удивление, имея в виду открывшуюся перед ним перспективу «предмобилизации» всей буксируемой дивизионной, а возможно, и корпусной артиллерии, тоже поддержал, но очень опасливо и осторожно. На моей стороне оказались и большинство гражданских, как хозяйственников, так и «политических». И те и другие, ещё в 38-40-м успели хлебнуть проблем с невоюющими иммигрантами, пришедшими на места мобилизованных. Бериевские лагеря их не убеждали, поскольку работать-то кто то должен был, контакта с нашими, родными, советскими пролетариями не избежать. Как объяснить одним, почему их заперли за колючку, а другим, почему здоровые мужики прохлаждаются в тылу? А товарищ Любимов мог вообще избавить от этой головной боли! Резко «против» были только чекисты.

Результаты голосования показали, что «любимовский вариант» прошёл и увеличивать численность охранных и конвойных войск вовсе не требуется. Но и сократить их после обсуждения второго вопроса, о поляках, тоже не вышло. Вернее, совещание дало «добро» на ограниченный эксперимент, поручив его не чекистам и не военным, а «независимым» партийцам, которые должны были распропагандировать на пробу один из солдатских лагерей. По результатам, к польскому вопросу решили вернуться месяц спустя. А вот за штрафников товарища Любимова подвергли, причём, по всем фронтам, беспощадной критике. В ответ я лишь тихо посмеивался, чем только распалял ораторов и мой «моральный облик» портился прямо на глазах. Хорошо, что кровь младенцев не пью по утрам!

— Что скажете в ответ на критику, товарищ Любимов? — дал мне шанс оправдаться Сталин.

— Скажу, что стенограмму этого совещания надо обязательно будет зачитать через полгода-год, когда вопрос о штрафбатах встанет вновь! — сказал я, не скрывая горечи. — Когда все эти романтически настроенные товарищи, которые критикуют меня, говорят, что оскорбляю своей инициативой бесстрашных советских людей, что нельзя давать уголовникам чести сражаться за нашу Советскую Родину и прочую блажь, начнут без душевного трепета расстреливать дезертиров, паникёров, самострельщиков, тех, кому не повезло попасть в плен. Да так рьяно, что любой, даже уголовник, станет ценен для РККА! А пленные красноармейцы, зная, что свои их всё равно шлёпнут, пойдут служить врагу. Вспомните, четыре года назад вы формировали не штрафные роты и батальоны, а целые дивизии из ЗК с незначительными сроками! Это сейчас, пока тихо и мирно, вы хорохоритесь, красивые слова говорите. Потому, что не били нас по-настоящему с 20-го года! Ничего, немец — мужчина серьёзный! Легкомыслия не простит и дурь быстро вышибет!

— Как вы, с такими пораженческими настроениями, вообще можете служить в РККА?! — возмутился начальник политуправления Мехлис. — Вдобавок, на должности начальника ГАБТУ в звании генерал-полковника!

— Я, как раз, на своём месте! — не остался я в долгу. — Хоть вы, как председатель парткомиссии, пришли к выводу, что меня нельзя назначать на должности, связанные с работой с людьми! А вот насчёт вашей компетентности, как начальника политуправления, у которого под носом проходят сомнительные махинации с личным составом, есть вопросы! Не слишком ли много ошибок, товарищ Мехлис? Или это и не ошибки вовсе, а сознательная практика?

— Прекратите, товарищ Любимов! — заткнул меня Сталин, явно спасая Льва Захаровича. — Сами настаивали, что тот вопрос следует обсуждать отдельно!

— Хорошо, — согласился я покладисто, резко сбавив обороты. — Приведу лишь один случай из собственного опыта. В 38-м году, на Халхин-Голе, мне пришлось останавливать и возвращать на позиции нашу побежавшую роту. При этом, люди были далеко не робкого десятка, что и подтвердилось в следующих боях. Их никто не атаковал. Наоборот, атаковали они! И они же бежали! Почему? Потому, что это был первый их бой! Потому, что бой этот был организован и обеспечен старшими командирами отвратительно! Скажу честно, не поручусь за то, что окажись я на их месте, пятки бы не смазал! Помирать по-дурости, знаете ли, неохота… По уму, с такими случаями должен разбираться трибунал, который и определит степень вины и наказания. И у трибунала должен быть какой-то люфт между оправданием и расстрелом! Штрафные части и есть такой люфт. То же самое с пленными. Особый отдел расследует обстоятельства, при которых боец попал в плен и, если есть состав преступления, передаёт дело в трибунал. Я, как видите, всего лишь, за справедливость и соцзаконность! Они и есть главная сознательная опора армейской дисциплины, которая, в свою очередь — залог победы. Что касается пораженчества, то немец — мужчина серьёзный! Будь в том случае не японцы, а германцы, они то уж точно момент не профукали, не дали бы шанса восстановить порядок. Наоборот, воспользовались бы и нанесли поражение, выйдя к переправе. Может быть, даже в масштабах всей группировки. РККА, как я говорил, уже двадцать с лишним лет никто не бил по-настоящему, отвыкли. Грядущая же война обещает нам сильного противника, которому японцы, поляки, тем паче — финны, не чета! Надо быть морально готовым к любым поворотам обстановки! Надо уметь держать удар!

Закончив на такой мрачной ноте, я замер в ожидании голосования, осторожно подсматривая за состоянием окружающих. Да, лозунги на митингах — это одно. Но за плечами у многих присутствующих была война, да не одна. Сказав о собственном опыте я заставил и их обратиться к памяти, которая тоже хранила немало всяких случаев. Было видно, что моя точка зрения, хоть и «неполиткорректная», но более жизненная. Надежда, что предложение утвердят была существенная, но, к моему удивлению, голосования не последовало.

— Поскольку данный вопрос касается исключительно НКО и НКВД, — вывел Сталин Совнарком в целом за скобки, — предлагаю дополнительно проработать его на особом межведомственном совещании и там же решить. Товарищ Берия! У вас есть ещё что-то по задачам вашего наркомата? Нет? Объявляю совещание закрытым!

Уставший за долгий день, озадаченный на месяц вперёд народ, стал прощаться и разъезжаться. Меня, при этом, как прокажённого, старались обходить стороной, избегая прилюдного контакта, что мне было, в прочем, только на руку. Говорить ни с кем не хотелось. Хотелось спать. После экстремального нервного напряжения организм требовал отдых. И режим. Взглянув на наручные часы, я отметил, что до полуночи оставалось всего пятнадцать минут.

Эпизод 14

Приехав домой заполночь, я с удивлением обнаружил, что в окнах первого этажа горит свет. Значит верная супруга ждёт загулявшего с товарищами муженька. И неизвестно с чем. То ли ужин в десятый раз греет, то ли сковородку приготовила, чтобы отоварить от души. Загнав машину в гараж, я с лёгкой неуверенностью переступил родной порог и сразу же упёрся взглядом в чужие валенки в прихожей над которыми на плечиках висело большое, явно мужское пальто. Не зная, что и думать, «завис», но тут из гостинной выскочила раскрасневшаяся, не по позднему времени бодрая, Полина.

— О! Явился! А мы тебя уж заждались! Раздевайся, проходи, гости у нас!

Такой был тяжёлый день, а тут на тебе! Гость незванный, говорят, хуже татарина! Начав заводиться от таких мыслей, но пока сдерживая себя, я последовал указаниям жены и вошёл в комнату, где мне навстречу смущённо поднялся из за стола совсем ещё молодой человек.

— Знакомься, товарищ Ледин, Евгений Григорьевич, — представила мне «татарина» Поля, обняв меня сзади одной рукой за талию, а второй за плечо. От жены на таком близком расстоянии отчётливо пахнуло алкоголем. Впрочем, стол с водкой и закусками, повешенный на спинку стула пиджак гостя, говорили сами за себя. И всё это вместе взятое отнюдь не настраивало меня на позитивный лад!

— Что здесь происходит?! — вместо того, чтобы протянуть и пожать товарищу руку, задал я вопрос, в тоне которого проскочили угрожающие нотки.

— Брось дуться! — возмутилась Полина. — Евгений здесь не причём! Он ещё до обеда пришёл. Между прочим, прямо с вокзала. Мы тебя ждали-ждали, ждали-ждали, а ты всё со службы не идёшь!

— Значит занят! — ответил я строго. — Завтра что ли дня не будет, если уж так приспичило ко мне домой явиться?

— Прекрати! Ты меня не слушаешь! — легкомысленно надула губки Поля, чем вызвала ещё большее моё раздражение. — Я тебе объясняю, что Евгений в Москву по делу именно к тебе приехал. И это я его тут допоздна задержала, думая, что ты вот-вот придёшь! Что ж мне его было выгонять на мороз на ночь глядя?

— Товарищ Любимов, — набравшись решительности подал голос гость, — простите, вижу, неудобно вышло… Разрешите я завтра к вам зайду?

Я внутренне растерялся. Ну как же, супруг застаёт среди ночи игриво настроенную жену с молодым человеком… С другой стороны, не выгонять же его сейчас на мороз?

— Какое у вас ко мне дело? — нашёл я способ потянуть время, чтобы что то для себя решить.

— Понимаете, я по образованию химик-технолог, окончил в 38-м Ленинградский Технологический институт, — начал товарищ свой рассказ. — Меня тут же призвали по мобилизации в армию и назначили на должность начальника лаборатории при снаряжательном цехе 43-го центрального артсклада в Юдино.

— Юдино, Юдино… Где это? — переспросил я, пытаясь одновременно справиться с какой-то очень важной мыслью, которую я никак не мог ухватить.

— Это чуть не доезжая Казани, — уточнил гость.

Точно! Не зря я про себя татар поминал! Впрочем, вёрткая мысль всё не давалась, догадка оказалась ложной.

— Арсенал занимался переснаряжением шрапнелей в БФС, а моя лаборатория, соответственно, отвечала за качество ПВВ, которое изобрели, на основе гексогена именно вы…

Стоило Евгению, по отчеству его язык не поворачивался называть, произнести волшебное слово, как пазл в моей голове сложился.

— Ледин! А-IX-2! — выпалил я в ту же секунду.

— Что?

— Мощное бризантное ВВ на основе гексогена! Мощнее тротила раза в полтора-два!

— Да… Но, но как вы узнали?! — собеседник смотрел на меня, как на полубога, способного заглянуть под землю на километр.

— Неважно! Давай, дорогой товарищ, выпьем за знакомство, за успех нашего безнадёжного дела и перейдём на «ты»! — усталость с меня как рукой сняло. — Поля, дай ещё рюмку!

Завершив, наконец, ритуал знакомства, я готов был дальше слушать историю изобретателя. Она, по нынешним временам, оказалась довольно прозаической. В 40-м, когда была объявлена демобилизация, Евгений Григорьевич ею воспользовался, но остался работать вольнонаёмным на прежней должности. Дело в том, что носи он лейтенантские петлицы, то заниматься исследованиями по ВВ не мог. Склад боеприпасов центрального подчинения — не место для опасных экспериментов. Военнослужащие там выполняют то, что спущено свыше, одобрено и узаконено. Техника безопасности! Зато вольнонаёмный гражданский начальник лаборатории на том же арсенале мог, обеспечив качество основной работы снаряжательного цеха, экспериментировать сколько душе угодно. Начальства над ним не было. Зато было много дармового гексогена и иных компонентов для опытов, а также казённое оборудование лаборатории, которое задействовалось только при контроле очередной партии приготовленного ПВВ, направляемого в снаряжательный цех.

Именно халява Ледина и сгубила. Он и здесь изобрёл А-IX-1 и А-IX-2, которые, однако, обозвал Л43А-1 и Л43А-2, то бишь «Лаборатория 43-го арсенала», 1-й и 2-й составы. Но, так уж вышло, что не затратил, официально, на изобретение ни копейки. Немедленно извлечь из этого «гешефт» разным «соавторам», от которых зависело дальнейшее продвижение взрывчатки и принятие её на вооружение, было невозможно. Ударить хоть пальцем о палец у них тоже никакого желания не было. Они могли, максимум, милостиво разрешить принять ВВ на вооружение, чтоб потом отчисления с каждой выпущенной тонны получать! Вот если бы Ледин, как все, открыл с самого начала кредит на исследовательскую работу, или затратил личные средства, которые государство обязано было компенсировать — тогда другое дело! Тогда было бы что «занести»! Вариант с открытием кредита задним числом, который можно было бы немедленно поделить, Евгений, как честный советский человек, резко отверг. В результате — конфликт с начальниками цеха снаряжения боеприпасов и 43-го арсенала, рассчёт по статье за грубое нарушение техники безопасности и требование освободить казённую квартиру. Причём, нарушение ТБ, формально, было налицо, посторонние работы и эксперименты ему проводить никто не разрешал. Поэтому и в Особый отдел товарищ Ледин заявить на этих жуликов постеснялся.

— Та-ак, — выдавил я протяжно, скрипнув зубами.

— Я вам письмо написал. Только ответа не дождался, — без упрёка, наоборот, как бы оправдываясь, сказал Евгений. — Решил сам ехать. С квартиры-то погнали, а ответ ваш на мой старый адрес пришёл бы. Вот, жену с ребёнком к родителям отправил, а сам сюда.

— Почему ко мне? — спросил я на автомате, но спохватился. — Впрочем, это правильно. Это очень удачно, что ты, Женя, именно ко мне пришёл. Очень вовремя! Поля!

Супруга, улизнувшая на кухню за печку, чтобы не мешать мужскому разговору, тут же выскочила с видом «чего изволите?», нарочито демонстрируя свою лояльность пришедшему не в духе хозяину дома. Прилежная домохозяйка, прямо. Но сейчас мне нужна была другая Полина. Та, которая рулит железной рукой целым «кустом» химлабораторий, приютившимся под крылом наркома лёгкой промышленности, но занимавшимся очень многим за пределами красок и тряпок. Вплоть до термоустойчивого моторного масла для «боевых» авиадизелей. И небезуспешно. По её делам, в «эталонном» мире, наверное, уж не единожды была бы Героем Соцтруда и лауреатом Сталинских премий. А здесь, при меркантильных «любимовских» порядках, приносила в семейный бюджет суммы, сопоставимые с теми, которые получал изобретательный муженёк. При этом, умудрялась прослыть скромницей и оставаться в тени, в то время как меня регулярно обзывали «миллионером».

— Товарищ Любимова, — обратился я к ней серьёзно до предела, — познакомься с твоим новым подчинённым, начальником и первым сотрудником Лаборатории взрывчатых веществ. Всю административную и финансовую часть организации лаборатории возлагаю на тебя. А то товарищ Ледин, вследствие своей природной скромности, очевидно, не справится. В первую очередь, озадачься жилплощадью для товарища.

— Так точно, товарищ генерал-полковник! — шутливо вытянулась жена в струнку, попыталась шлёпнуть задниками обрезанных валенок и отдать воинское приветствие.

— К пустой голове руку не прикладывают! — поддел я её и повернулся к Евгению. — К маю должен быть результат! И не просто взрывчатка, не промышленная технология её изготовления и даже не завод, а готовые серийные боеприпасы повышенного могущества. В первую очередь это касается кумулятивных снарядов. Сейчас их снаряжают гексатолом, который при попадании в снаряд взрывается. Для нас, танкистов, сидящих в броневом ящике, набитом взрывчаткой, это смертельно неприятно! Случаи детонации боекомплекта при пробитии брони необходимо полностью исключить! Справитесь — новых задач нарежу.

Планов на взрывчатку Ледина у меня уже было громадьё! Тем более сейчас, когда я мог действовать параллельно с ГАУ. Скажем, 600-граммовая чугунная граната к АГТ, снаряжённая тротилом или амотолом, весила, как Ф-1, но уступала ей по осколочному действию из-за цилиндрической формы и направленности поля, приближаясь к идеалу лишь на больших дальностях стрельбы, когда боеприпас шёл к земле под большим углом. Применив же стальную гранату и Л43А-2, можно было соорудить «попрыгунчик» с воздушным подрывом. То же самое касалось ручной наступательной прыгающей гранаты для поражения залёгшего или скрывающегося в окопе противника сверху. Из-за дополнительных механизмов, вышибного и ориентации после падения, чугунно-тротиловая боевая часть получалась, при прежнем общем 600-граммовом весе, смехотворно маленькой и неэффективной. Но, применив Л43А-2 и сталь, можно было надеяться на круг сплошного поражения в восемь метров. При минимальном разлёте осколков вверх и в стороны. Существующие уже стальные снаряды, от 23-х до 457-миллиметровых, просто банальность. Тут даже изобретать ничего не надо!

— И ещё, — вернулся я мыслями к прошедшему совещанию, — готовьтесь стать танкистами. Но это уж моя забота. А теперь — спать!

Эпизод 15

1-го февраля 1942 года свершилось. Гитлер, вслед за Атлантическими союзниками, наконец-то, объявил тотальную войну. Не связать это с подготовкой к нападению на СССР было чрезвычайно трудно, поскольку центр тяжести сражений с англичанами и американцами лежал на море, а все европейские континентальные верфи и так уже работали на Кригсмарине на полную катушку. Советское руководство отнеслось к этому, как к должному, во всяком случае, без удивления и дипломатических выпадов, поскольку заявление Гитлера было, всего лишь, констатацией факта, а не побуждением к действию. Военно-экономическая реорганизация велась в Рейхе ещё с сентября, «Тотальная война» просто стала явным её выражением. Отношения наши с Германией и так уже покрылись инеем до того, что даже экономические контакты приобрели какие-то извращённые формы. Подумать только, комплект циклопических станов, на которых обрабатывались 800-миллиметровые стволы пушек «Дора», немцы настырно пытались нам «впарить», а советская сторона воротила морду, говоря, что нам оно сто лет не нужно! Хотя годом ранее всё было с точностью до наоборот! Примечательно, что взамен гитлеровцы хотели от нас не хлеба, нефти, руды, как раньше, а торговых судов, морских, смешанного плавания, речных. Вообще всяких и как можно больше! Вдобавок прощупывали почву на предмет закупки боевых кораблей и катеров, прикрываясь войной с атлантистами. В плане сухопутных вооружений и авиации они тоже, наверное, были бы не прочь разжиться образцами, но наглости хватало только на предложение продать им бывшие польские винтовки и пулемёты.

Наши не велись, но, лично для меня, происходящее было даже не тревожным звоночком, а набатным колоколом. Здесь и сейчас Гитлер в отношении СССР не проявлял никакого легкомыслия, как в «том» 41-м году, готовился всерьёз и с полным напряжением сил. О степени этого напряжения, несмотря на все усилия нашей разведки, мы могли только гадать. Но, боюсь, дело уже оборачивается куда серьёзнее даже чем в середине «эталонного» 44-го года, когда военное производство Германии достигло своего пика за Вторую Мировую войну и выдавало, насколько помню, до 2,5 тысяч танков и 4 тысяч истребителей ежемесячно. Ведь «тогда» III Рейх испытывал жёсткий дефицит буквально всех ресурсов, а сейчас ему была доступна и испанская железная руда с турецким хромом, уходившие в «эталонном» мире англичанам, и португальский вольфрам, и даже чилийские селитра и медь! Точно так же, как американцы, ресурсная база которых резко усохла, тащили к себе конвои с южноафриканским сырьём, так и немцы проводили свои от бразильских берегов. Не имея на руках точных цифр, было крайне сложно сказать, кто имеет преимущество в войне на истощение, континентальные европейские союзники или атлантисты.

На этом фоне все результаты моей более чем десятилетней работы по подготовке к войне с Гитлером, выглядели уже не столь убедительно. «Накачивая» всеми способами СССР, я встал перед фактом, что супостат тоже вырос, причём, глядя на нас! Поучаствовал в «реанимации» «Ворошилова» и превращении его в авианосец — получи гитлеровский авианосный флот, разгром бывшей Владычицы морей на её поле и неимоверное усиление вероятного противника! Удумал танки с противоснарядным бронированием и трёхдюймовками иметь? Получи тысячи «Панцерфир» вместо набора «единичек», «двоек» и «троек», приправленных «чехами»! О последних тоже стоит сказать особо, поскольку гитлеровские пенцерманны, после бенефиса РККА в Маньчжурии и Польше, беззастенчиво тянули у нас концепции САУ абсолютно всех классов. Возьми любую нашу машину и тут же найдёшь за бугром её аналог! Они даже КВ-2, на своём техническом уровне, пытались копировать, взгромоздив на шасси «Панцерфир» бронерубку с 150-мм тяжёлым пехотным орудием. В «эталонном» мире такая машина, кажется, называлась «Бруммбер» и появилась только к Курску. Вот и выходит, что окопы нашей обороняющейся пехоты панцерманны не двухкилограммовыми 50-мм снарядиками будут ковырять как «тогда», а, минимум, 6,5-килограммовыми 75-мм. О максимуме вообще думать не хочется. Ясно одно, что столкновение Европы и России обещает быть ещё более чудовищным, чем в «эталонном» мире. И совсем не ясно, в чью сторону качнётся стрелка весов, в одну чашу которых брошен личный состав Вермахта 41-года с вооружением года, эдак, 44-го, а в другую — РККА с двухлетним опытом наступательных войн и оружием, тянущим уже, кое в чём, на «послевоенный период». Опять таки — вопрос количества.

Ожидаемые первые битвы, не скрою, вызывали опасения, несмотря на весь опережающий «хайтек», что я пропихнул на вооружение. Советским разведкам по Рейху работать было крайне сложно. Тот же «Бруммбер» известен был нам только по размытой фотографии, сделанной с неудачного ракурса и большого расстояния. Если бы не моё «послезнание», опознать принадлежность и назначение машины было бы трудно, если вообще возможно. Совсем ничего не было известно об их количестве и организации. Даже опытный ли это образец или уже принятый на вооружение. В общем, сведения были, но неполными, неточными, непроверенными и так абсолютно обо всём. Неизвестность же вызывает больше опасений, чем даже смертельная, но уже знакомая опасность.

Но, по моему глубокому убеждению, проиграть Отечественную войну мы, конечно же, не могли. Во первых, такого никогда, на моей памяти, не было! Если не считать «второй мир», где мы сдулись от внутренней слабости, коей здесь и в помине не было. Во-вторых, подготовились мы, во всех отношениях, хорошо! Шутка ли, вместо двух основных автозаводов «эталонного» мира, в Союзе теперь четыре. Вместо одного малого, с натяжкой — пять, считая сюда автопроизводство на Кировском и два мотоциклетных. Выпуск машин, количественно, по моим прикидкам, где-то на уровне 60-х годов. И модельный ряд совсем не «полуторки», средняя грузоподъёмность грузовиков — почти три тонны. Плюс-минус. Целый Северо-Западный промышленный район, не уступающий Донбассу и Уралу. Мобресурсы, людские и материальные, профподготовка и обширный свежий боевой опыт командиров и штабов — всё в ту же копилку.

А то, что некоторые шероховатости есть при переходе к «особому периоду» — это дело житейское. Тем более, что выравниваются они ударными темпами. К примеру, после Большого январского совещания в конце января НКАП такой «фитиль» получил, что февральский выпуск автотракторной техники упал вдвое. Перенастраивали конвейеры. Зато с марта РККА стала получать именно то, что нужно. Даже мотоциклетные заводы прыгнули выше головы, перестав клепать тяжёлые дорожные «байки» и перейдя на четырёхместные «мотоколяски» с 45-сильными воздушниками 2МЛ. Частично. А частично — расширив выпуск снегоходов.

И уж совсем, как по маслу, пошло согласование между заводами танковой промышленности. Система управления страной, партийная, хозяйственная, включила все доступные механизмы, благодаря которым, танкостроители, от генеральных конструкторов и директоров заводов до последнего разнорабочего, вдруг стали демонстрировать «стахановские» темпы. Тут тебе и моральные стимулы в виде накачки на митингах и взятых там же повышенных обязательств, тут тебе и соцсоревнование, и повышенные расценки, и, что греха таить, пристальное внимание со стороны товарищей из НКВД. В общем, для многих танковая гонка стала шансом выдвинуться, поправить своё материальное положение, либо наоборот, загреметь на всю катушку за банальную нерасторопность, как за полновесный саботаж.

Например, согласование по ходовой между Ленинградом и Харьковом, по каткам и балансирам, ленивцам, ведущим колёсам и поддерживающим роликам, гусеничным тракам, заняло всего четыре дня. Оба завода прислали профильные бригады конструкторов в Москву, где они, под строгим присмотром ГАБТУ, сумели достичь компромисса. Да, харьковчанам не нравилась «перетяжелённая» ходовая, ленинградцам — обрезиненые катки. Но что с того? Запас прочности ещё никому не вредил, а взаимозаменяемых катков приняли два типа, с обрезинкой и стальные, с внутренней амортизацией. Траков тоже оказалось четыре типа, узкие и широкие, литые и штампованные. Зато совместимые. По идее, их можно было применить даже вразнобой в одной гусеничной ленте.

Опытный образец САУ «Иосиф Сталин — 2» завод имени Ворошилова представил ГАБТУ в Международный Женский день, проведя заводские испытания всего в три дня. Мои подчинённые тоже не стали тянуть резину, поскольку машина отличалась от предшественницы только устройством ходовой части. Две недели непрерывных «покатушек» на полигоне ЛБКУКС и я подписал приказ о принятии на вооружение. Пока шло дело, ленинградцы выкатили модификацию ИС-2М1 с 152-мм пушкой М-4 °CМ2 вместо «стотридцатки». Это был самый «бюджетный» 30-калиберный вариант из всей линейки пушек М-40 для САУ, после стволов с баллистикой Бр-2 и 130-мм 55-калиберного «повышенного давления» с глубокой нарезкой, который на полевом лафете забрасывал 33,4-килограммовый снаряд на 27,5 километров. И тут было, над чем поразмыслить в свете «куликовского» БПС для шестидюймовок, который ни в чём, кроме кучности, не уступил на мартовском отстреле калиберному бронебойному снаряду немецкой ФЛаК-41, уверенно и неоднократно пробив с километра вертикальный пакет из 120 и 60-мм плит. С унитарным выстрелом, точнее, с имитатором, тоже всё получилось. Проходит и в ИС-2 и в КВ-2, только переделать укладки. Сколько там у немцев тех «Маусов»? Десятка полтора от силы? По их душу нам двух-трёх «охотничьих» самоходных дивизионов со 130-ками хватит, всего штук 10 °CАУ. Но этих стволов хватило бы, между прочим, на укомплектование 25 стрелковых корпусов, по одной то батарее! Масштаб выпуска 130-к в Перми соответствующий. А 30-калиберный 152-мм ствол — массовый, могущества для любых целей, кроме «мышей» — за глаза. В крайнем случае, я теперь вправе, в обход ГАУ, заказать наркомату боеприпасов «русские» КС, которые не чета немецким, 220 мм берут легко. Поразмыслив с товарищами, мы в ГАБТУ сделали заказ только на 32 ИС-2 (в наличии в Перми было всего 26 заготовок 130-мм стволов), как над предсерийную партию, а массовый заказ, собираемый на конвейере расчётным темпом 100 машин в месяц, вооружать будем шестидюймовками.

Если к сборке САУ завод имени Ворошилова приступил с начала мая, намного не успев к традиционному параду, то с природными танками ИС-1 не ладилось. Шпагинский «вертикальный» пулемёт, за который я так волновался, оказался наименьшей проблемой. Ленинградцам пришлось делать новый бронекорпус с 45-градусным развалом верхней трети бортов наружу. Варить такие длинные швы они посчитали трудным и лишним, выбрали гнутый вариант, чем изрядно озадачили ижорцев, коим предстояло расхлёбывать. Понятно, наличные сварочные полуавтоматы «брали» плиты толщиной 75-мм, но только не в том случае, когда их стыковали под углом 135 градусов! Тут тебе и обработка сразу двух кромок, и шов, всё равно превышающий норматив. На Ижорском заводе раньше, быть может, и поспорили бы, но в условиях танковой гонки, во избежание обвинений в саботаже, возражать не стали, взявшись приспосабливать один из прокатных станов для крупносерийных гнутых деталей. Эта работа, от начала и до приёмки первого кондиционного борта, заняла два месяца. Ещё неделю варили бронекорпус. Который испытаний обстрелом не прошёл. 60-калиберная танковая пушка Грабина с баллистикой зенитки 31-го года оказалась на высоте. Новый корпус с толщиной бортовой защиты в 90 миллиметров был готов только к концу апреля. Танк, в целом, к пятому мая. Притом, что это был «компромиссный» образец с 87-мм, а не 100-мм пушкой и «временной» башней, сваренной ЭШС из кованых и катаных деталей с толщинами 229, 120 и 75 миллиметров. В крупную серию такой не запустишь, поскольку Ижорский завод может отковывать лишь по две лобовых бронедетали в день. Одна башня, один танк за сутки. Танковый батальон в месяц. Слишком мало! С качеством башенного литья, хоть и доросли до стальных кокилей, пока трудно, трещины по краям и, особенно, в районе пушечной амбразуры.

Вот у кого проблем с качеством литья нет, так это у уральцев. На удивление, с самого начала всё пошло гладко. Но на Уралмаше льют в землю, что производительнее, чем кованые башни, но ненамного, всего в два раза. Всего потому, что по мобплану два завода, имени Ворошилова и ЧТЗ, должны давать 600 машин месяц. Танков же из них, получается, не более сотни. А на такую прорву тяжёлых САУ ИС-2 Пермский завод просто не сможет дать стволов, даже если полностью будет работать на танкистов. А завод «Русский дизель» — 16-х вертолётных моторов. Зато ЧТЗ, наконец-то, после того, как туда перевели с ЗИЛа мобилизованный «танковый» отдел Гинзбурга и часть моторного отдела КБ ЗИЛ, освоил Д-130-4Х вместо Д-130-2. В итоге 210-сильных тракторов у нас в серии больше нет. А танков — пока нет. В этих условиях, когда первый ИС-1 был только собран и ещё даже не испытан, ГАБТУ вынуждено было пойти на компромисс, согласившись принимать «полуфабрикаты» без башен на склад с тем, чтобы вооружать их позднее. Рискованно, но все элементы ИС-1 были обкатаны ранее по отдельности. Только поэтому я и пошёл на эту авантюру.

Со средними танками дела обстояли не лучше. Морозов в Харькове, перестав маяться компоновочной дурью, выдал таки к середине апреля единое шасси для танка, штурмовой САУ и БТР с поперечным мотором, как и заказывали. Камнем преткновения вновь стали башни. Для УВЗ их мог сейчас лить только Уралмаш, который и с программой по ИСам не справлялся. А Мариупольский завод пока смог освоить в серии только сварную с помощью ЭШС башню из крупных литых деталей. Перепады по толщине 250–200 мм и 150-75 по отдельности оказались много проще, чем 250-75 сразу. Зато пришлось повозиться с идеальной точностью отливок по размерам. Монолитные же башни, отливаемые в стальные кокили, страдали от тех же трещин, что и более крупные башни ИС-1. Дополнительные замечания по башням возникли в ходе испытаний. Понятно, в ИС-1 с погоном в 1820 мм 87-мм пушка вместо 100-мм вставала с большим запасом и мелочи были попросту незаметны. А вот с внутренней компоновкой башни с 1650-мм погоном для Т-42 пришлось помудрить. В том числе, с формой брони изнутри. В итоге, исправленный, «эталонный» танк со сварной башней из литых деталей был представлен только к 10-му мая. До запланированного срока начала войны мы не успевали его даже испытать!

Для штурмовых СУ-44, отличавшихся от танков 120-мм верхней лобовой плитой, наклоненной на 60 градусов от вертикали и 100-мм пушкой не было вооружения. В конкурсе на 100-мм танковую пушку участвовали четыре завода, сормовский, пермский, новокраматорский и Уралмаш, но ни один из них пока не справился с задачей. Опытные образцы раз за разом проваливали испытания даже с полигонных лафетов. Дальше всех продвинулся Грабин, но его пришлось «завернуть», поскольку Василий Гаврилович, непонятно, с какого бодуна, наводчика поместил справа от орудия. Поэтому САУ была представлена в конце апреля в виде СУ-44-87, которая не превосходила в огневой мощи исходный танк. За счет ограниченого сектора обстрела даже уступала. ГАБТУ пришлось смириться с тем, что большую часть продукции Харьковского и Тагильского заводов будут составлять эрзац-САУ и штурмовые БТР, благо их серийный выпуск можно было начать в запланированные сроки. В цифрах это означало, что из 1000 единиц месячного выпуска двух заводов на танки придётся менее двухсот. Три пятых — на СУ-44. Остальное — БТР.

Зато на ЗИЛе, после того, как, надев форму, оттуда разъехались «лишние» конструкторские отделы, причём, даже в большем числе, нежели желало ГАБТУ, всё пошло на лад. Четырёхосный броневик был представлен аж в двух вариантах, с танковым 350-сильным и автомобильным 420-сильным моторами. В мирное бы время я предпочёл бы второй, тот, что остался от первого 35-тонного варианта БА-12, но сейчас пришлось остановиться на серийном движке, который шёл также и на самоходки СУ-126. В остальном же серийный БА-12 от предка отличался, кроме ходовой, только удлинённым мотоотсеком да отсутствием боковых дверей у стрелков-наблюдателей. Посадка-высадка экипажа теперь целиком шла через верхние люки. Вооружение целиком тоже было заимствовано у последней модификации БА-11, всё та же «лёгкая» коническая башня на стандартном 1650-мм погоне и 76-мм пушка Грабина с баллистикой зенитки 1931 года, да три-четыре пулемёта. А вот инициативу с четырёхосным БТР пришлось завернуть. Этот бронегрузовик на агрегатах ЗИЛ-15, с удлинённым капотом и танковым 350-сильным дизелем, с добавленной четвёртой осью, в остальном ничем не отличался от БТР-6 и имел ту же вместимость 22 бойца, полувзвод. Овчинка стоила бы выделки, скажем, умей он плавать или если в новый БТР можно было бы запихнуть взвод целиком со всем хозяйством. А так, повышенная резвость и проходимость, по-сути, транспортной машине, к чему? Тратить на это лишние ресурсы? Сейчас главное что? Серийность! Чтоб как у СУ-126! Чем меньше деталей и чем они проще — тем лучше!

Танковое железо лезло в войну со скрипом, зато с теми, кто на нём должен был сражаться, дела двигались даже слишком. Мои танкисты уже к концу марта сожгли почти все армейские запасы зимней соляры, освобождая ёмкости для летних, уже «боевых» запасов. В процессе интенсивного вождения, стрельб, маршей, экипажи сколачивались и обучались настолько, насколько это было вообще возможно, вплоть до отработки взаимозаменяемости в машине. В апреле личный состав, в процессе капитальной подготовки техники к летней кампании, получил возможность ещё раз своими руками освежить и освоить устройство вверенных машин и порядок их обслуживания. То есть, с точки зрения матчасти мы тоже были на высоте.

Но, одновременно, с марта в РККА буквально хлынул поток добровольцев-иммигрантов. Лёгких на подъём молодых, и не очень, людей, среди них оказалось достаточно, чтобы решиться получить полноценное гражданство «срезав» дистанцию пятилетнего временного карантина. СССР, конечно, страна социалистическая, местами, можно сказать, справедливая и даже богатая, чтобы обеспечить всех своих граждан всем, что необходимо для достойной жизни. Как и записано в конституции. Но не вообще всех, кто к нам решил переселиться. Тем, кто ещё желаемое гражданство не получил, Союз все права не гарантирует. Будут свободные койки в больнице — будет бесплатное медобслуживание. Нет — извини. Приходи болеть в другой раз, когда настоящие «советские» люди уже поправятся. С работой точно так же. Из двух кандидатов на место, при прочих равных, обязательно возьмут «местного». Установка такая на уровне Совнаркома во избежание брожения умов. А тут всего два года под ружьём, зато, скажем, жена и дети сразу и полностью обеспечены со всех сторон: работа, школа, медицина. Без исключений. Или подросшего сына-оболтуса под знамёна отправить — матери с отцом легче, да и сёстрам-братьям многие дороги открываются. Не останавливало даже то, что в РВК честно предупреждали:

— Международная политическая обстановка крайне напряжённая. Возможны любые неожиданности в самое ближайшее время.

Перевести эти слова с казённого на разговорный иначе, чем «война на носу», невозможно.

Кроме иммигрантов прошёл «на ура» эксперимент с пленными поляками. Им в лагерях и до этого политинформацию читали регулярно, не скрывая, что к чему. Письма с родины, газеты, и русские, и польские, тоже были доступны. Панов офицеров этим, конечно, не проймёшь, да советским товарищам не очень то и хотелось. А вот рядовой состав, откликнулся на призыв сменить кайло и лопату на винтовку, с энтузиазмом. Конечно, немалую роль тут играл объём «долга», который предстояло отработать. Три года уж вкалывают, а он почти не уменьшается. Когда ещё они то самое Сибирское море и Новую Европу построят?! Даже подготовку к главной работе ещё не закончили! Кому охота жить на бесконечной каторге? Не менее важным мотивом была политика немцев в Генерал-губернаторстве, а довеском, с крестьянской точки зрения, то, что после войны, к западу от Вислы, всё поделят по справедливости между теми, кто Польшу освобождал в рядах РККА. Да, и этим прямо говорили, что рутинной двухлетней службы не предвидится, только кровопролитные бои. Даже специально преувеличивали. Но останавливало это польских «добровольцев» мало. Понимали, что откажись они, немцы и Советскую Польшу подомнут. И останутся они «последними из могикан».

Так, мои инициативы на январском Большом совещании нашли свою дорогу в жизнь. В результате РККА резко изменила своё «лицо». Армия, бывшая ещё в феврале менее, чем двухмиллионной, вдруг выросла до трёх с половиной миллионов человек. Причём, треть от пополнения составляли иммигранты, а две трети — поляки. В «низах» это вылилось в то, что, например, в танковых экипажах должность заряжающего полностью заняли «европейцы». В артиллерии того хлеще — половина численности расчёта орудий. Зато легко решился вопрос с доукомплектованием механизированных войск и «предмобилизацией» буксируемых артполков стрелковых дивизий. Скажем, в феврале было по одному — два лёгких конных артполка на корпус, а к маю лёгкая дивизионная артиллерия РККА была отмобилизована на 100 процентов, а тяжёлая — на треть. То есть, в среднем, по три лёгких и одному тяжёлому полку на корпус. Но «средняя температура по больнице» не может дать представление об истинном положении вещей. На главных направлениях полностью развёрнутые корпуса получили вообще всю свою артиллерию, включая и два корпусных артполка. Из этого же источника были частично развёрнуты тыловые службы РККА, в том числе, ремонтные батальоны в стрелковых корпусах, вокруг которых столько пик было сломано. Благодаря иммигрантам-пролетариям, ГАБТУ имело возможность выбирать и укомплектовать должности квалифицированными кадрами, вернув советским рабочим оборонных заводов бронь. Пополнили свой штат также и АТРБ, вновь полностью «встав на колёса», автомобильные или железнодорожные. Вот так, в первой линии новобранцев было, вроде, немного, зато весь тыл армии они «оккупировали» плотно.

Это пополнение было запланированным, но и оно намного превысило расчёты. Тем не менее, РККА могла его переварить. Иммигранты и бывшие пленные успели подучить государственный язык, команды понимали. Во всяком случае, не хуже призывников из отдалённых горных и пустынных районов. Но были у февральского предварительного закона «О добровольном вступлении в ряды РККА» и не предусмотренные ни мной, ни иными причастными товарищами последствия. Гражданская война в бывшей Британской Индии, приправленная «японским калоритом», оставляла по жестокости далеко позади всё доселе мне ведомое, как здесь, так и в «эталонном» мире. Южное тропическое многолюдье, дефицит огнестрельного оружия, сделали эту войну «раем для самураев», которые не замедлили довести «идеал» до последней крайности. Да, когда пулемёт — стратегический фактор, когда, чтобы выжить, нет иного средства, как отнять еду у врага, когда в бою холодное оружие идёт в ход непременно и обязательно из-за банального дефицита винтовок и патронов, тогда нет места ни малейшей жалости или сомнению! Тем «круче» командир, чем больше он срубил в бою мусульманских голов лично! Японское «армейское безумие» не имело границ! Казалось, только недавно, при подписании «Нулевого варианта», Советское правительство отказывалось иметь дело с теми, кто покрывает, так или иначе, виновных в Нанкинской резне. А теперь такие события в Индии, точне, уже в Пакистане, стали обыденностью и Токио, формально, не имело к ним никакого отношения. Это Индия Чандра Босса воюет с Пакистаном Рахмата Али! Да, последнее, что сделали британцы, прежде, чем интернироваться в советской Иранской ДМЗ, это признали молодого мусульманского вождя, выпускника Кембриджского университета. Лондон и Токио сделали всё, чтобы Инд потёк, в буквальном смысле слова, кровью. Остановить эту резню смогла только ещё более страшная беда. Жаркий климат и обилие мёртвых тел, которые уже не было сил хоронить, вызвали болезни. К миллионам погибших в войне добавились новые миллионы, убитые холерой. Эпидемия была столь мощной, что Чандра Босс был вынужден вывести свои войска из долины Инда, оставив, на время, непокорённых пока мусульман в покое.

Говорят, у страха глаза велики. У слухов, как выяснилось, много больше! Беженцы из Пакистана и раньше спасались от войны в южном Иране и Афганистане, но много ли «лишнего» народа могут прокормить эти пустынные или горные земли? Не факт, что смертность среди них была сильно меньше, чем среди тех, кто остался в долине Инда. Но когда пролетела весть, что СССР даёт гражданство всем, кто добровольно вступит в РККА, а также их семьям, показалось, что все 30 довоенных миллионов мусульман-пакистанцев рванули к иранской границе. Любой мало-мальский советский гарнизон в один момент превращался в гигантский палаточный лагерь. Покинуть его у советских бойцов не было никакой возможности, их не выпускали, пока они не согласятся взять «добровольцев» в обмен на гражданство, а вместе с ним, еду, медпомощь, жизнь для их семей. Положение сразу же стало критическим, а ведь основная масса людей, как показала авиаразведка, ещё только шла через Белуджистан.

Эпизод 16

Месяц май, пора цветения всего и сразу, в прямом и переносном смысле. И яблоневые сады в Коломенском окутываются в белые одежды, и женщины, на мужской взгляд, кажутся много краше, чем обычно. Вот и Ядвига, взяв Вяхра «в ночное», усвистала на прогулку с каким-то кавалером, а взгляд Полины, встретившей меня поздним вечером 12-го мая ещё в саду, у шипящего паром самовара, казался особенно обещающим.

— Ну? Как прошло? — спросила она меня, подойдя вплотную, положив руку мне на грудь и заглянув прямо в глаза.

— Отвратительно! — буркнул я, не в силах справиться с душившим меня раздражением, местами переходящим в натуральное бешенство.

— Тогда бери самовар, пойдём домой чай пить, там всё и расскажешь, — улыбнулась она, начисто проигнорировав моё состояние. — Я туда такие травки заварила, что вмиг душа согреется и любая беда пустяком покажется, ты уж мне поверь!

И жена, игриво посмеиваясь и покачивая бёдрами, улизнула из моих рук, направившись к задней двери крытого двора из которой я сам только вышел, загнав машину.

— Детей хоть спать уложила? — проворчал я по инерции, прихватывая самовар за ручки полами парадной шинели, хотя в груди уже отлегло и даже заметно потеплело.

— Не бойся, никто нам не помешает, — хихикнула Поля и, пригнувшись, нырнула в по-старинному низкий дверной проём.

В избе, поставив медного пузана на стол, я занял своё законное место во главе. Поля прихватив от печки фарфоровый чайник и пироги, села рядом и очень близко, чтобы уместиться с торца, а не как обычно сбоку через угол.

— Ну, давай, жалуйся, кто тебя обидел, — улыбнулась она, разливая по чашкам душистую заварку.

Если б обидели! На меня, где наскочишь, там и слезешь! Не уж то я, здоровый мужик, цельный генерал-полковник, не мог укорот дать?! Здесь другое. Подстава! Да ещё какая! Шуленбург, паскуда, по случаю своего отъезда в Фатерланд с большей частью сотрудников посольства, прощальный приём устроил. Отходную, так сказать. Пригласив всех видных, и не очень, лиц СССР. По принципу известности. Почему немцы вдруг решили уехать, наши товарищи иллюзий не строили, но, посовещавшись, решили сходить. С уговором. По одному не расползаться и друг за другом присматривать. Речи о проделанной совместной плодотворной работе, лживые тосты с пожеланиями её продолжения, всё это было ожидаемо. Но когда к нам со Смушкевичем подошёл сам посол со своим переводчиком и сказал то, что сказал, даже я, никогда за словом в карман не лезший, растерялся.

— Господа, в день своего отъезда, я просто обязан обязан сказать, что конфликт между нашими странами был бы сущим сумасшествием, — произнёс он с лёгкой грустью, подождав, когда пройдёт перевод, продолжил. — Но, мы живём на планете, и без того охваченной безумием Мировой войны. Было бы очень жаль, если такие достойные люди, как вы, пропали бы в её водовороте. Утопающий, как известно, хватается за любую соломинку. Для вас такой соломинкой, даже спасательным кругом, могут стать любые документальные свидетельства о содействии Третьему рейху.

— Что вы имеете в виду?!! — растерялся от такой беспардонной вербовки Смушкевич.

— Увы, господа, к сказанному мне нечего добавить, — ответил Шуленбург и он с переводчиком недипломатично отвернулись от нас, направившись к Микояну с Кагановичем.

На экстренном «разборе полётов» по итогам приёма выяснилось, что подобные предложения получили абсолютно все, кроме товарища Сталина. Да и то, только потому, что его не пригласили. А может, не пригласили именно по этому. Мать их, немку, за ногу, да в воду! Чего бы гитлеровцы не добивались, но недоверие посеять между нами они сумели. По глазам видел, с каким подозрением товарищи из разных «кланов» стали друг на друга посматривать. Мол, этот точно с гнильцой, предаст! И очень было неприятно ловить слишком много таких взглядов на себе!

— Ничего, пустое, — сказал я Поле, подставляя её кружку под самоварный краник, — Просто немцы устроили идеологическую диверсию, собрав всех наших и объявив, что пощадят только тех, кто будет на них работать.

— А вы что же? — удивилась жена.

— А что мы? На всякую бесполезную глупость внимание обращать? — усмехнувшись спросил я, с глубоким удовлетворением отметив про себя, что, внутренне пережив, в который уже раз, гитлеровскую подлянку, в присутствии жены сумел-таки морально с ней справиться. На испуг решили взять! Чего нам бояться, когда у нас такой тыл?! Да за одни полькины голубые глаза я всю эту поганую Европу со всеми каннибалами под танки закатаю!

То, что я весь проникся воинственностью, оказалось очень кстати, поскольку вслед за моральной диверсией в моей жизни приключилась самая натуральная. Брызнуло стеклянными осколками окно и, ударившись точнёхонько об самовар, на стол упала ребристая РГО. Поскольку я уже был на взводе, то и реакция моя последовала незамедлительно. Хорошо, что хлипкую мебель из всяких там отходов вроде ДСП, ещё не изобрели! Опрокинутый от нас, вместе со всем, что на нём было, стол, защитил меня и Полю своими толстыми досками от осколков. Но, не успев обрадоваться и схватиться за висящую на спинке портупею, я увидел, как через другое окно влетает бутылка, разбивается и растекается жидким, чадящим огнём на полу.

— Детей на двор, к машине выводи! — крикнул я Поле, толкая её одной рукой к лестнице на второй этаж, а второй борясь с клапаном уставной кобуры.

У глухой задней стены, да за прочной столешницей, я мог бы продержаться. Если б не огонь. Пока я тащил себе в лапу «Браунинг» стукнуло, с характерным звоном, ещё раз пять-шесть, даже наверху, а во всех обозримых окнах заиграли жёлто-оранжевые отблески. Бороться с такой напастью с моей позиции было совершенно невозможно, оставалось только палить от отчаяния по окнам в надежде отпугнуть супостатов и шумом позвать на помощь. Хотя, такой костёр, думаю, не только с «Острова», но и из всех окрестных деревень видно!

Дым уже заполнил гостинную почти целиком, оставляя только небольшое пространство над полом, как по лестнице скатились Вика с Петькой, а за ними и Полина.

— Не вставать! Задохнётесь! На коленях ползите! — отдал я вполне бесполезные команды, поскольку моя дорогая, виляя кормой, без напоминаний уже выползала в дверь, подталкивая впереди детей.

Выскочив на полусогнутых вслед за ними, я бросился к водительскому месту своего «Тура», молясь только, чтоб машина завелась. Пока мы дышим, в принципе, дизелю воздуха тоже должно хватить, только вот всасывающий патрубок у вездеходов специально вытягивают повыше… Вопреки моим опасениям, тёплая ещё машина завелась сразу и я, убедившись, что все внутри и двери закрыты, бросил сцепление, утопив газ в пол. «Тур» с места прыгнул вперёд и вынес ворота, выскочив на улицу, резко повернул и помчал нас вдоль неё прочь от реки в сторону Нагатина. Все действия я совершал на автомате, потрясённый тем, что от удара машиной во дворе сразу же рухнула горящая крыша. Ещё бы чуть-чуть…

— Ты куда?!! — криком заставила меня остановиться Поля. — Там люди!!!

Понял, что она хотела мне сказать, не сразу, но широко открытые, отчаянные глаза, которыми она показала мне назад, устаканили в голове скачущие мысли. Пожар в деревне — всеобщее бедствие. И противостоят ему сообща. Вот и сейчас соседи «островитяне», не смотря на стрельбу и вообще, наверное, полностью не осознавая, что происходит, высыпали на улицу кто с чем, кто с ведром, кто с багром.

— Давай за руль и чешите отсюда! — приняв решение, скомандовал я, стараясь внешне быть как можно хладнокровнее. — Подожди, только возьму в багажнике кое-чего.

В багажнике у меня лежал не только дежурный чемоданчик, но и «Сайга», поскольку на днях я застал Петьку за неполной разборкой ружья, которое он взял без спроса. Ремня сынуля, конечно, получил, но стреляющую «игрушку» я решил спрятать от греха подальше туда, куда отпрыск точно не доберётся. Подумав, убрал туда же и сундучок с полным набором наградных пистолетов. Замочек на нём отнюдь не сейфовый, а Петька у меня парень рукастый и головастый, захочет — вскроет. «Мой» меч тоже оказался в машине, поскольку на приём в посольство, по привычке и для пущего виду, я явился во всеоружии, а уезжая снял его, чтоб ехать не мешал. И, конечно, бронежилет, который, по настоянию Поли, был неотъемлемой частью моего тревожного набора. В общем, я единственный из всей семьи, оказался не только более-менее одетым на будущее, но и до зубов вооружённым.

Времени было в обрез, поэтому я только подхватил ружьё и накинул броник, хлопнув багажником и постучав по крыше «Тура», чтоб уезжали. Тем временем на Инженерной улице, освещаемой от реки моим горящим от фундамента до конька домом, поднялась стрельба. Спустя секунды с вышки на берегу острова ударил вдоль разлива прожекторный луч, а вслед за ним и пулемёт дал пару коротких очередей. До эпицентра событий бежать мне было метров триста и я припустил со всех ног. Мысль о том, что поступок мой противоестественный, ведь налётчики пришли именно по мою душу, крутилась в голове, но иначе я действовать просто не мог. Ноги несли сами. Да и жена, всегда трепетно относящаяся к моему благополучию, выразила свою волю однозначно. Разве можно «закосить», когда любимая женщина сказала: «Иди и сражайся!»? Потом, может, задним умом, она уже по-другому рассудит, но в этот момент душевный порыв у Поли был именно таков! И потому, в том числе, она мне так дорога!

Увы, лично посчитаться с теми, кто напал на мой дом, мне не удалось. У инженеров-«островитян», вплотную занимавшихся оружием и боеприпасами, оказалась припрятана по домам куча неучтённой стрелковки от револьверов до ружей и винтовок. А поскольку соседи все друг друга знали в лицо, то и выявить поджигателей-террористов труда не составило. Огневое и численное превосходство оказалось полностью на правильной, на нашей стороне и двое из налётчиков, кому повезло пожить немного дольше, бросились к реке, где их ждала лодка. Но по дороге напоролись на Яжку с Вяхром. Лодку же с ещё одним паршивцем, вздумавшим палить по моей воспитаннице, утопили пулемётчики с караульной вышки.

Всего потом нашлось восемь мёртвых тел и ни одного «языка». Вот, блин, ворошиловские стрелки! Нет, чтобы хоть кого только подранить, чтобы по душам поспрашивать можно было! Особенно возмутила меня Яжка, когда я застал её всю в слезах, в соплях, но верхом, без седла, на бесящемся Вяхре, который в тот момент полностью соответствовал своему второму имени. Синий, в белый цветочек лёгкий сарафан забрызган кровью и задран так, что попоной лежит на крупе коня, а босые девичьи ноги оголены почти на всю длину. Зато в руке окровавленный подарок японского премьер-министра, как же без него!

— Кто тебе разрешил оружие брать?!! Слезай с коня! Платье одёрни!!! — стал орать я на неё, разъярённый тем, что два тела, по которым настырно топтался коняга, превратились в месиво из мяса пополам с землёй.

Впрочем, кое что всё-таки осталось, голова заодно с плечом, чисто отсечённая, валялась метрах в двадцати поодаль. Удар такой, что сам маршал Будённый обзавидуется, да ещё и без стремян! Учудит же, когда не надо!

— Я… Я… — задыхаясь от слёз и по-прежнему гарцуя, пыталась то ли оправдаться, то ли просто что-то сказать девчёнка.

— Слезай, сказал! Амазонка недоделанная! А если б в тебя попали?! Меч отдай!

Голося, я сумел-таки ухватить узду и остановить коня, который наезднице-то совсем не подчинялся, да, буквально силой, стащить воспитанницу на землю.

— Я как увидела, дом загорелся, сразу тушить поскакала. А тут стрельба. И эти двое на пути. Они кричали по-польски. Вяхр взбесился. Меч в руке был. Само получилось, — отрывисто, между судорожными вздохами, вытолкнула из себя Ядвига и снова разрыдалась.

— Ну всё, всё, — как всегда, не выдержав женских слёз, сбавил я обороты и, обняв, принялся маленькую героиню успокаивать. — Обошлось и ладно… А за то, что меч японский утащила, выпорю, как Петьку, имей в виду!

Между тем, на Инженерной улице народ не терял времени даром. Мой дом, вовсю полыхавший, выбрасывавший в верх будто вулкан горящие головешки, спасать было уже поздно, надо было заботиться о себе. Мужчины помоложе влезли на крыши и сбрасывали с них летящие угли, а женщины подавали им от реки воду. Ею же обливали и ближайшие строения. Сперва всё висело на волоске, даже занялся чердак за два дома от моего. Туда прилетел тяжеленный горящий будильник из нашей с Полиной спальни на втором этаже и, пробив кровлю, упал в сено. Но обошлось. Успели. Вскоре подбежали поднятые по тревоге бойцы охраны острова, подтянулась нагатинская пожарная команда, стало легче. А ещё через полчаса из главного шлюза вышел заводской пожарный катер и огненную стихию удалось окончательно обуздать.

Только я устало приставил к обуглившейся стене моей хаты багор, как на мою голову свалилась другая напасть, представившаяся как капитан отдела «Смерш». Вообще, в ГУГБ, в Управлении Особых отделов, этот отдел, занимающийся охраной тыла и контрразведкой в прифронтовой зоне и противодиверсионной работой в отношении стратегических объектов, должен был начать работать с объявлением мобилизации. Но оказалось, что в круг ответственности «Смерша», идею которого я Меркулову и слил в ходе споров по штрафбатам, входит и высший комсостав РККА. Пришлось мне капитану Солоднёву объяснять под протокол, что же здесь произошло. Его подчинённые, тем временем, трясли соседей, осматривали пожарище и трупы «диверсантов». Мало того, вслед за ними примчался и сам нарком внудел, генеральный комиссар госбезопасности товарищ Берия. Судя по времени прибытия, он был в Наркомате и выехал сразу, как ему доложили.

— Полина твоя с детьми в Нагатинском отделе милиции, оставил там дополнительно людей, чтоб охраняли, — первое, что сказал мне сердитый на весь белый свет нарком. — Поляки говоришь?

— Вяхр не ошибается, крепко в него это вбили, — пожал я плечами.

— Вот! А ты их из лагерей в армию! — горячо упрекнул меня чекист. — Так тебе и надо!

— С моим делом, уверен, разберётесь, — ответил я сдержанно, — но обобщать не надо. Сила-то она в правде. Так ведь? А до неё ещё докопаться надо.

— Так то так, конечно, — вздохнул Берия. — Переночуешь у меня в наркомате. Едем!

— Э нет, товарищ генеральный комиссар госбезопасности! Тут вашей власти нет! — возразил я. — Как нибудь сам разберусь, где ночевать.

— Это ради вашей безопасности, товарищ генерал-полковник! — ледяным тоном, вслед за мной перейдя на уставное обращение, возразил Лаврентий Павлович.

— Моей безопасности сейчас ничего не угрожает! Вряд ли у организаторов диверсии есть запасные планы на все случаи жизни, — усмехнулся я. — Во всяком случае, на ближайшее время.

— И всё же. Если не хотите ехать ко мне в наркомат, то куда направитесь? Давайте я прикреплю к вам охрану? — настаивал на своём нарком, всерьёз, а не напоказ, беспокоясь.

— Лучшая защита — незаметность. Не надо прикреплённых, чтоб каждая собака в округе знала, где Любимов остановился.

— Вы всерьёз намерены спрятаться? Это даже не смешно! Мы можем выделить вам охраняемую госдачу или квартиру. Но на это потребуется время. Хотя-бы завтрашний день. Поэтому я настаиваю, чтобы сегодня вы ночевали в наркомате.

— Какая дача? Какая квартира? Учебный год кончается, дети должны его завершить в той школе, где учатся. На машине их через всю Москву возить? Нет, отсюда, из Нагатино, я уезжать не намерен! К тому же, скоро такое начнётся, что жить придётся на службе! Там до меня никому не добраться, никаким диверсантам! А семью, уверен, не тронут. По мою только душу приходили.

Убедившись, что я твёрдо намерен стоять на своём, Берия демонстративно попрощался, поговорил со следователями и убыл. Однако, как показали дальнейшие события, не успокоился. Ночевать-то я собирался у самых близких друзей, у Миловых, так и живущих в старом домике Полины. Забрав жену с детьми из отделения милиции, мы всей гурьбой завалились к ним на двор, благо перепуганная Маша не спала из-за пожара. Хозяина, Петра, дома не случилось, был в командировке на Урале, помогал налаживать автоматическую сварку бронекорпусов на УВЗ.

— Вот, дорогая, принимай цыганский табор, кибитка, конь, барон, женщины и дети, — горько пошутил я, поздоровавшись.

— Вы что ли погорели? — всплеснула она руками.

— Не мы, а нас! — поправил я её. — Приютишь, пока не осмотримся, как дальше жить?

Конечно, Маша не отказала, в тесноте, да не в обиде. Тем более, не первый уж раз. Мне выпало место на пустом к концу весны сеновале, но только я сомкнул глаза, как из дома прибежала перевозбуждённая хозяйка и стала дёргать меня за ноги.

— Телефон! Тебя! Быстрее давай!

— Иду, — буркнул я сердито от того, что не дали толком заснуть и полез вниз.

— Слушаю, Любимов, — взял я в сенях трубку под заинтригованными взглядами всех без исключения обитателей дома, прежних и новых. — А ну, быстро спать! — тут же отреагировал я на неуместное под утро любопытство, прикрыв микрофон рукой.

— Здравствуйте, товарищ Любимов, — спокойно, даже с ленцой в голосе, поприветствовал меня Сталин, — Как вы себя чувствуете?

— Невыспавшимся себя чувствую, товарищ Предсовнаркома, — сказал я чистую правду.

— Товарищ Берия доложил мне о происшествии. Мы тут посовещались и решили, что вам следует поселиться в доме коменданта на острове, где вы жили, когда работали в НКВД. Завтра же и переезжайте. Спокойной ночи!

— Спасибо, товарищ Сталин! Спокойной ночи!

Вот такие, самые простые слова. Если не брать в расчёт, что произнёс их глава правительства СССР, которого поднял по среди ночи из постели нарком внутренних дел! И всё ради какого-то генерал-полковника. Гордись, товарищ Любимов, стал ты птицей высокого полёта, раз дела твои у таких людей вызывают искреннее беспокойство! Аж на душе потеплело! Оборотной стороной медали является, правда, то, что меня этим вечером в покойники списать какая-то тварь пыталась. Но ничего, ничего, «Смерш» на то и «Смерш»! Тем более, что это у них, наверное, самое первое дело, почин, так сказать. Здесь ударить в грязь лицом никак нельзя! А Берия хитрец… Знал, что с самим Сталиным спорить не буду и пошёл на крайности, лишь бы поместить меня под надёжную охрану да так, чтоб и мне было удобно.

Следующий день, несмотря на 13-е число, стал одним из самых счастливых в моей жизни. По уважительной причине ни мы с Полиной на службу не пошли, ни дети в школу. Мотались по магазинам и рынкам, транжиря честно заработанные деньги и восполняя потерянное в огне имущество от кухонной утвари до одежды и всего прочего, необходимого для жизни. Накупили в запас и всяческих вкусностей. С простой едой к концу весны особого изобилия не наблюдалось, зато сладостей и прочей экзотики — хоть отбавляй. А вечером устроили новоселье на давно обжитом месте, двойной, как бы, праздник. Душа пела, позабыв все служебные проблемы и заботы. Когда ещё доведётся провести время с семьёй вот так?

Впрочем, под конец настроение мне всё же испортили. Дотошные следаки, за неполные сутки разобрав пепелище по головешкам, раскопали мой тайник с «иномирными» артефактами. Мобильник и местную зарядку к нему огонь не пощадил, а вот закопчёный Штурмгевер с выгоревшим боезапасом неизвестного калибра, да немецкие штык-ножи со свастикой к нему, попали в руки военной контрразведки. Причём, мне никаких вопросов по этому поводу пока не задали, стали трясти соседей-островитян с Инженерной улицы, не их ли это поделки. Объяснение с Берией было теперь попросту неминуемо и я одну за другой сочинял по себя байки, пытаясь непротиворечиво обосновать находки в моём доме. Но… Но 14 мая меня никто не трогал, поскольку пришла весть о капитуляции Англии, не Британской Империи, а острова. А 15-го всем стало и вовсе не до мелочей.