2. Дикая Жизнь.

Конец декабря 1976 года. Окна магазинов на Советской разрисованы новогодними зайцами, елочками, хлопушками, дедами морозами, украшены гирляндами. Но из одного окна нагло смотрит бородач, лишь с точки зрения малограмотного совка смахивающий на Деда Мороза: McCartney с альбома "Let it be". Идеологическая диверсия, не иначе! Меломаны в

Слободском водятся, понял я.

Поначалу я чувствовал себя здесь столичной штучкой, но постепенно обвыкся, утратил московский акцент и гонор. Способствовал этому в частности такой случай. Из столицы я привез два модных галстука лопатой – белый и цветастый. В провинции таких еще не видали. И вот однажды принарядился по случаю. Но был осажен местным слегка подвыпившим интуитивным фрейдистом: "Думаешь, если у тебя галстук длинный, то и… длинный?" С той поры я избегаю надевать столь много говорящую деталь мужского туалета.

Вскоре я обзавелся старыми знакомыми и новыми друзьями. Двух метровый Ливерпуль, прозванный так за битломанию еще в школе, как-то зимой познакомил меня со своим другом, жившим у Интерната. Слушали

"посмертный" диск битлов "Hey, Jude". Пожалуй, я тогда впервые держал в руках фирменные диски в таком количестве. Стоили они не мало: попиленные, с песочком, около полтинника, а новые в упаковке – стольник. Для справки: зарплаты работяг редко превышали двести рублей.

На тот момент записей у меня было немного и невысокого качества, к тому же моно. Кое-что привозил из Москвы на каникулах двоюродный брат Саша: рок оперу, "Венеру и Марс", "Все проходит" Харрисона. К лету мне удалось немного заработать и приобрести свой первый стерео усилитель с колонками "Электрон-101" и вертушку "Вега-106". Первым диском, водруженным на эту диковатую систему, стал неплохой "Wild

Life" McCartney, что отчасти скрадывало недостатки аппаратуры.

В ближайшую субботу, взгромоздив колонки на подоконник, я врубил их на всю катушку и округу. Раза два прибегал заполошный сосед, пенсионер дядя Миша, и махал кулаками, но вскоре привык и успокоился. Остальным соседям мои концерты нравились. Крутил "АББу", рок-оперу, битлов и сборники. На этой почве я вошел в компанию соседской молодежи. Это были Вовик Грехов, Максимов, Решетов и другие. Почти все уже после армии, но еще не женаты – золотая пора жизни! Работали на ремзаводе, "Белке" или шоферили. Жили с родителями, по выходным умеренно выпивали, ходили на танцы в горсад или ДК, любили музыку, кое-что читали. Некоторые слушали зарубежные радиостанции и почти все критически настроены в отношении советской власти. Вечерами по средам, когда я намеренно оставался дома, устраивая себе "День внутреннего самосозерцания", они заходили ко мне послушать музыку, перед тем намахнув где-то вина, отчего нередко дремали в теплом полумраке, наполняемом звуками.

Переулок Косолапова тогда еще не был изуродован строительством трех пятиэтажек. Теперь от него сохранилось лишь пять домов по четной стороне. Еще в нетронутом виде существовал чудесный, с десятками старых лип, проходной сквер между переулком и улицей

Свободы – любимое место игр в нашем детстве. Но огромный когда-то

Косаревский Лог, отделяющий Город от Светлицы, был уже на половину засыпан – через него пролегла улица Ленина. Даже теперь, когда от прежней идиллии этого местечка осталась едва треть, я люблю проходить мимо, стараясь не замечать досадных перемен.

На Косолаповском жил единственный из нас женатый – Игорь. Молодежь собиралась у него выпивать. Однажды подсевший к нашей компании знакомец детства Витя Жуков, в последствии допившийся до Ганинского санатория (именуемого в просторечии Раковка), "для крепости" влил в мой стакан с вином свое пиво. С непривычки к местным изыскам, мне стало тоскливо, и бывшей однокласснице пришлось бежать домой за нашатырем: "Не умеешь – так не пей!"

Как-то субботним утром на пути в Город мы с Максимовым остановились на переулке, где уже собралась компания. Игорь изредка тюкал топором чурки дров, ставя их на здоровенный пень.

Воспользовавшись перерывом в работе, на нем расположилась хозяйская кошка. Игорь, в шутку, занес над ней топор и спросил: "Рубить?" -

"Руби! Руби!" – весело закричали в ответ. Он как-то очень медленно опустил свое орудие… Кошка, перебирая одними передними лапами, ползла КУДА-ТО. Девки орали на Игоря, а он стоял молча, слегка смущенный.

В другом соседнем переулке – Матросова – все еще жил мой одноклассник по пятой школе и друг детства Тебеньков. Вместо армии за склонность к мелкому хулиганству, уходящую корнями в уже далекие года, Саня успел побывать в иной "школе жизни". Прославился он своей склонностью (явно сексуального характера) мочиться в карманы драповых пальто, пылившихся на вешалке большого магазина под названием "Первый Номер". Мог для забавы высыпать корзину снега на задремавшего друга. Семейка Рыжего Тебеня тоже не отставала. Сестра в дурном настроении резала пьяницу отца. После третьей попытки ее лишили этого удовольствия. Их мать отравилась уксусной кислотой – в те времена это был общедоступный способ покинуть поднадоевший мир.

Мучения продолжаются две недели пока не откажут почки, забитые продуктами некроза обожженных внутренностей.

Мой новый приятель Грехов оказался потомком известной слободской купеческой фамилии. В легком подпитии он любит демонстрировать доставшиеся ему по наследству чашечки из полупрозрачного восточного фарфора, а так же, старые фото с усачами в мундирах и с шашками на боку. Жил он с матерью и не столь родовитым отчимом на Мельничном переулке, имел свою небольшую комнатку, где его всегда можно было застать после первой смены лежащим на диване возле радиолы. Рядом, из гробика пепельницы, бывшей консервной банки, подавал последние признаки жизни безвестный окурок. Лицо отдыхающего неизменно прикрывал от мух журнал "Вокруг Света". Вернувшись из армии, Вовик не встал на учет в комсомоле, чем избавил себя от излишней финансовой и психологической загрузки. Летом он познакомился с симпатичной чуть полненькой брюнеткой Женей, которая жила в двухэтажном кирпичном доме на восточном склоне Косаревского Лога.

Однажды после танцев мы втроем оказались во дворе ее дома. Они стояли рядом – я был явно лишним, но медлил. Она, обращаясь ко мне, сказала: "А ты уходи!" "Жень, подожди, я сейчас" – промолвил Добряк, но я уже покидал их райские кущи.

Вовик обожал мелодию из "Шербургских Зонтиков".

Как и все парни, Грехов мечтал приобрести мотоцикл, желательно красавицу "Яву", даже получил права. Но для этого надо было год копить деньги, а затем ехать куда-то далеко, где вожделенный товар бывал в свободной продаже. Осуществление мечты отсрочилось на много лет.

Однажды с одноклассниками, где-то в сарае, мы выпили спирта, вынесенного с завода в зеленом шарике, о чем прозрачно намекал соответствующий цвет жидкости. Пошли в ДК. Там в перерыве на сцене меня познакомили с Емелей. Тот играл в ансамбле, учился на юриста, был меломаном и жил рядом со мной. После я бывал у него дома, – обменивались пластинками и записями. На стене в спальне мои эстетические чувства тревожила троица приличных икон.

В наших магазинах товаров для молодежи практически не было. Вот и решили мы втроем с друзьями, как это делали тогда многие, съездить на выходной в Москву, развлечься и может, чего купить. Я, как недавний житель Столицы, шел за проводника. Поездка эта осталась в памяти. Мои спутники к тому времени нигде кроме армии не бывали, а потому все приключение вызывало у них дикий восторг. Для начала еще в Кирове купили три бутылки местной бормотухи – отвратительного тошнотворного пойла. В те времена все спирт заводы, разливали из привозного сусла дешевое вино в бутылки по 0,8 л, называемые в народе "огнетушителями".

Утром я проснулся под шорох веника и злобные выговоры проводницы:

"Ездят тут всякие алкаши! Койку обоссали, кран в туалете свернули!"

Одним глазом я поискал своих попутчиков: спальное место одного даже не расправлено, но башмаки на полу стояли, другой – это был, конечно, Вовик – храпел. Пропавшего товарища мы нашли в соседнем вагоне на верхней полке для багажа. Перед сном он пошел умыться, но с пьяных глаз не найдя привычного вентиля, свернул кран, что обнаружила дотошная проводница, от которой он и сбежал.

В Москве весь день бегали по улицам, магазинам и метро. Если что-то продавали, то с огромными очередями, а стоять часа два нам не хотелось. Поэтому ограничились покупкой трех махровых рубашек разных цветов (мне досталась синяя в горошек), плавок и вина на обратную дорогу. Времени до отхода поезда оставалось в обрез, мои спутники нервничали. Это подсек ловкий продавец в "Новоарбатском" гастрономе и, как заговорщик, подмигнув, сунул нам бутылки с похожими красными наклейками, но дешевле, что обнаружилось уже в поезде. Вино в столице имелось в ассортименте и не плохое.

Летом наша компания частенько проводила время на Александровской

Даче. Так называется красивая местность в двух километрах от города выше по реке. Сначала мимо сосен Райниса нужно пройти по тропе вдоль обрыва берегового холма, на котором как древняя крепость возвышается огороженная территория ремзавода. Затем по июльской жаре пересечь бесконечный бывший монастырский луг с цветущими травами, еще минут десять петлять по прохладе соснового леса, чтобы затем неожиданно очутиться на берегу реки с бескрайним песчаным пляжем. Сама дача купца и заводчика Александрова еще стояла тогда на краю леса: двухэтажное со следами штукатурки деревянное здание с тремя колоннами по фасаду, а внутри с хаосом брошенных вещей и негодной утвари – до конца 60-х здесь обитало несколько семей. В августе

77-го забытое строение кто-то сжег ради забавы, и вскоре на этом месте не осталось и следа чьей-то прежней жизни.

В этот период я впервые прочел Евангелие, правда, в детском варианте до революционного издания с иллюстрациями, хранившееся в числе других книг религиозного содержания у моей бабушки. Я открыл для себя нечто новое, многие фразы поразили необычностью и глубиной.

Красивая книжка, пугавшая меня в детстве тисненым на темно-синей обложке ликом Спасителя в терновом венце, была передана для ознакомления Грехову и пропала. Но где-то, надеюсь, продолжает выполнять свое назначение.

3. Великий Инквизитор Страны Вечнозеленых помидоров.

Через соседей я познакомился с другими парнями, в том числе с

Сергеем Изеговым. Как-то после вечера в горсаду возвращались домой.

Под конец остались вдвоем, остановившись на углу Первомайской и

Советской – Сергей жил тогда у родителей в деревне в нескольких километрах от города. Долго говорили обо всем, пока бдительный мент в легковушке не притормозил узнать, что тут делают среди ночи молодые ребята, не собираются ли подраться.

По вечерам в хорошую погоду мы компанией ходили по Городу с приемниками, настроенными на рок концерт. Иногда собиралось до четырех аппаратов всех размеров, начиная карманными моделями, издающими "полет шмеля". Однажды нас вдвоем с Изеговым застал за этим занятием шеф местной гэбухи Веселков.

Шел он по другой стороне Вятской в светлом костюмчике с ведерком зеленых помидоров, вероятно собранных в собственном "коллективном" саду. Мой девяти килограммовый "Ленинград-002" как раз орал "Голосом

Америки" о преследовании диссидентов в Советском Союзе – концерт закончился, пошли новости. Подманив нас к себе, товарищ в штатском сунул раскрытую красную книжечку. Даже не успев разобрать в ней ни одного слова, мы сразу поняли кто он такой. Шеф повел нас к себе в

Контору, разместившуюся на втором этаже в правом крыле четырехугольника РОВД. На его звонок дверь открыл дежурный – мужик лет сорока. "Надо побеседовать с молодыми людьми" – уведомил его

"уполномоченный КГБ", – так значилось в телефонном справочнике.

Проходя по коридору, я успел заглянуть в помещение, куда скрылся дежурный. Мне показалось, что там работала какая-то аппаратура. В последствии до меня доходила молва о прослушивании телефонов в городе.

У районного начальника госбезопасности оказался довольно просторный угловой кабинет. Посреди него стоял длинный стол для заседаний с придвинутыми к нему стульями, а вдоль стен были расставлены дополнительные стулья. Нам было предложено сесть на них, что давало возможность хозяину, усевшемуся во главе стола, обозревать нас сверху донизу. Чтобы лишить его данного преимущества я через пару минут после начала допроса попросил пересесть за стол.

Таким образом, он уже не видел половину наших фигур и лиц, а значит, стало легче скрывать свои подлинные мысли и чвства. Почти все время

"беседы" Сергей молчал, я попросил его об этом очень тихим шепотом, когда мы шли позади нашего непрошенного вожатого.

В начале допроса он записал на клочке бумаги, который потом куда-то сунул, мои анкетные данные, пообещав проверить. "Какой смысл мне врать!?" – успокоил я его. Поинтересовался, не иностранный ли приемник. "У меня, вот тут под стеклом, списки тех, кто собирается в ближайшие месяцы за границу. Если что узнаю об этих людях – вычеркну!" Я прикинулся простачком, и когда речь зашла о тематике зарубежного вещания, как бы невинно спросил: "Откуда берутся всякие политические заключенные?" На этот слегка замаскированный провокационный вопрос чекист ответствовал: "У нас еще довольно много уголовных преступлений, и среди них есть некоторое количество политических". Я ободрил его своим замечанием: "Логично". На вопрос шефа, что говорят радиоголоса о Брежневе, я с чистой совестью поведал: "Выдающийся политический деятель". Было видно, что сам он ничего не слушает. Еще я ему сообщил, что "Свободу" слышно плохо, смог разобрать одну передачу. "О чем говорили?" – навострил уши капитан госбезопасности. "Об алкоголизме в СССР" – дальнейших вопросов не возникло, предмет известный. В общем, больше часа играли в кошки – мышки. "Несколько лет назад в Кирове группа молодежи создала партию в противовес коммунистической" – по его словам, некоторые из нее были признаны психически больными. Вероятно, чекист мечтал раскрыть и у себя подобную организацию. Позже я слышал рассказ, о том, как одного местного парня за прослушивание иностранных передач подержали в дурдоме. По возвращении оттуда он долго не мог придти в себя, при звуках иностранной музыки ему становилось не по себе.

Через пару месяцев Веселков устроил на моей работе политзанятие "о коварных методах западной пропаганды". В заключение своего шоу под гробовое молчание испуганного зала чекист ввернул: "Нам известно, что в вашем коллективе есть люди, слушающие иностранное радио". Меня на этом мероприятии, конечно, не было, – передали с вопросом: "Женя, ты не шпион?" Я работал художником в дорожном участке, на столе стоял приемник. "Такой маленький, а "Свободу" ловит, подозрительно…". Вид у меня был несоветский: довольно длинные волосы, бородка, рваные штаны, туристские ботинки с толстой рифленой подошвой. Зимой ходил без шапки до -20 градусов. С той поры мне долго чудилось внимание к своей персоне со стороны "органов".

Основания для подобного опасения имелись.

Осенью Родина через военкомат призвала Изегова в качестве дармового водилы спасать целинный урожай Казахских степей, распаханных когда-то с подачи Волюнтариста с башмаком на босу голову, который рассчитывал таким путем дать возможность народу поесть хлебушка досыта и поскорее послать его строить Коммунизм.

Домой Сергей вернулся месяца через три, уже под Новый год. Злой как черт.

Спустя год произошел немного комичный случай. Мы с Греховым шли по нашему Бродвею – так, несколько иронически, в молодежной среде именовали относительно оживленный участок улицы Советской между двумя кинотеатрами. Еще издали я узнал знакомую, чуть сутуловатую фигуру городского ангела-хранителя. Он тоже меня узнал и во все глаза сверлил своим крысиным чекистским взглядом – по этой особенности их породу всегда легко вычислить. На мне в придачу к длинным волосам были подвернутые до икр дешевые чешские джинсы с собственноручно вышитым красными нитками на заднем кармане именем кумира – Stevie Wonder. Когда разминулись, я толкнул друга и на ухо сообщил: "Это шеф КГБ!" Вовик недоверчиво оглянулся. В тот же момент оглянулся и Веселков. Секунду в пол оборота мы разглядывали друг друга…

Загрузка...