Адам, Сюзанна и другие герои

Как из-за жвачки получился затор

Нелли и ее мама сидели в комнате у окна.

Уютно устроившись рядышком, локоть к локтю, они почти улеглись на подоконник.

Они смотрели вниз на проезжающие мимо автомобили и жевали жевательную резинку.

— С улицы вы похожи на двух огромных, толстых кошек! — сказал как-то отец и сам рассмеялся.

Ну и что? Нелли ничего не имела против кошек.

В деревне, где они жили прежде, их было полным-полно! Разлегшись на подоконнике, кошки лениво щурились на солнце. Но теперь Нелли с родителями жила не в деревне, а в городе, на самом его краю, в каменном доме рядом с шоссе.

Сегодня, воскресным вечером, машины двигались плотным потоком, еле-еле, словно две металлические змеи: одна выбиралась из города в направлении скоростного автобана[10], другая, наоборот, вползала в город.

— Гляди, затор у остановки! — крикнула Нелли.

— Так ведь воскресный вечер, и погода отличная. Самое время для разъездов.

Мама лениво перекатывала жвачку от щеки к щеке.

Ее отговаривали переезжать из деревенской тишины в эту квартиру на городской окраине. Буквально в двух шагах от шоссе на выезде к автобану! Но квартира была недорогой, а им приходилось экономить.

— Переезд обойдется нам недешево, — предупреждал тогда отец. — Но если мама начнет прирабатывать, то потом мы сможем переехать в более спокойное место.

Но маме и здесь было хорошо. Шум и запахи, доносившиеся с улицы, ее не раздражали. Во всяком случае, пока. Они ведь обосновались тут всего три недели назад. В деревушке, на ее вкус, было слишком уж тихо. А здесь хоть есть на что посмотреть!

— Еще жвачку, Нелли?

— Угу, с удовольствием.

Мама протянула пакетик, и Нелли выудила из него очередную белую подушечку.

Особые жевательные резинки.

Толще обычных. Потому что внутри у них крошечное озерко из лимонного сока, который брызгал при каждом укусе. «Особые жвачки Фишера» — было написано на упаковке. «Пусть жевательная резинка украсит вашу жизнь».

Мама тоже положила в рот новую жвачку. И они снова высунулись из окна.

Внизу кто-то нервно загудел.

— Ишь ты, нервы у него, видите ли, сдали. — Мама показала на зеленый автомобиль. — Нахал! Вырулил из колонны и погнал вперед!

Зеленый обошел шесть машин. Потом решил снова втиснуться в строй. Да куда там! Он явно не учел настроения других водителей. Они не оставляли ему ни малейшей щелочки. Ехали впритирку, бампер к бамперу.

Зеленый напирал.

Остальные загудели: ту-у-у! Т-у-у-у-у-у-у-у-у-у-у!

От такого воя перепонки могли лопнуть.

— Все как с ума посходили, — возмутился отец и подошел к окну: автомобильный оркестр оторвал его от чтения газеты. — По воскресеньям в людей словно бес вселяется. Одни не чают, как из города вырваться, а другим до смерти в него попасть надо. Если б каждый оставался на своем месте, глядишь, улицы были бы пустые!

Отец недовольно покачал головой и снова уселся за газету. Он хотел, чтоб его не беспокоили. Работа на ткацкой фабрике давалась нелегко, грохот станков вызывал головную боль. Самое большее, что он позволял себе, — съездить в воскресенье на стадион и посмотреть футбольный матч: его друг, Макс Гертнер, играл за красно-белых.

— Ну и наглец! — громким шепотом возмущалась мама. — Прет, как танк!

Зеленый бочком втиснулся в колонну, так, что только багажник торчал.

Колонна встала, чтобы впустить Зеленого. Никому не хотелось заполучить вмятину или царапину.

Обидно! Выскочка заслуживал штрафа! Зеленый проезжал прямо под окном. «Он у меня сейчас получит», — решила Нелли. Она высунулась из окна и выплюнула жвачку, которая, описав дугу, — чпок! — шлепнулась прямо на крышу машины.

— Поросенок! — пожурила мать. Но уголки губ у нее при этом подозрительно дрогнули.

Жвачка на автомобильной крыше смотрелась как яркое отчетливое пятно.

— Счастливого пути! — крикнула Нелли вслед Зеленому.

За мостом, где машины круто взбирались в гору, можно было различить их номерные знаки.

— Бернец! — воскликнула Нелли. — Моя жвачка сегодня вечером приедет в Берн! Там она сможет навестить дядю Николауса!

Маме вдруг тоже страсть как захотелось плюнуться жвачкой. Порой, находясь вместе с Нелли, мама забывала, что она взрослая. Правда, ненадолго. Слишком ненадолго для Нелли.

— Внимание, беру на прицел Красного! — Мама подалась вперед.

Чпок! Белая метка приклеилась к красной крыше.

— Высший класс, — похвалила Нелли. — Посмотрим, какой у него номер!

Две пары глаз впились в горку за мостом. Мама первой увидела номерной знак.

— Итальянец! Моя жвачка укатит дальше, чем твоя! — ликовала она. — Моя увидит пальмы и море.

Нелли еще угодила в одного мюнхенца и в грузовик из Базеля.

Мама тоже попробовала еще раз, но жвачка упала на дорогу.

— Не слабо! Твоя жвачка устроит затор! — улыбнулась Нелли.

Мама засмеялась.

— Какими глупостями вы там занимаетесь? — крикнул отец из глубины комнаты. — Закройте, наконец, окно! Дикий грохот!

— Ну и что! — ответила мама. — Меня лично это совсем не раздражает!

— Толстокожая! — Отец оторвался от газеты, глаза его весело блестели.

Мама сделала вид, будто не расслышала. Нелли украдкой покосилась на нее. Толстокожая? Это у слонов кожа толстая. А у мамы кожа была светлой и тонкой. Мама не была худой, что правда, то правда. Мамины крупные пухлые руки, лежавшие на подоконнике, заменяли ей подушку. Бедра у нее тоже были солидные. Ноги — как две мощные колонны.

— Я для тебя слишком толстая? — громко спросила мать, выпрямляясь и закрывая окно.

— Да что ты, — ответил отец. — Ты мне нравишься какая есть.

Отец сказал так не просто, лишь бы утешить маму, Нелли знала это точно. Ведь мама вовсе не была бесформенной. Наоборот — на расстоянии трех шагов она казалась очень даже гармонично сложенной. К тому же у нее было соразмерное, полноватое лицо и красивые волосы. Они были густые, блестящие, с каштановым отливом. Когда она смеялась, щеки становились круглыми, как яблоки. А над левым уголком рта обозначалась ямочка.

В деревне мать считалась одной из самых красивых женщин. С тех пор как они переехали в город, волосы ее утратили блеск, а под глазами легли темные круги.

— Тебе нездоровится? — спросил ее на днях отец.

— Да так, немного устала. — Она провела рукой по лбу, как бы отгоняя невеселые мысли. — Работа в универсаме доканывает меня. Просто еще нет навыка. Скоро все будет получаться автоматически.

Мать работала только до обеда. Но уже после десяти часов большой универсам напоминал растревоженный улей! И мама сидела как раз в том месте, где люди стекались в огромные очереди, — за одним из восьми кассовых аппаратов!

Однажды Нелли постояла около ее крутящегося стула и все внимательно изучила. Товары подавались к ней на ленточном транспортере: кремы для обуви, говяжьи языки, туалетная бумага, пачки маргарина. С помощью ножной педали она останавливала ленту. Правой рукой нажимала на клавиши с цифрами, а левой поворачивала товары к себе той стороной, где была указана цена, после чего перекладывала их один за другим в металлическую тележку. Когда все цены на товары были пробиты, она нажимала правой рукой клавишу «сумма» и отрывала чек; левая рука отталкивала наполненную тележку в сторону и подтягивала к кассе пустую. Уфф, у Нелли от одного наблюдения за всем этим голова пошла кругом.

Порой мама начинала нервничать. То она не могла найти ценник, то нажимала не ту клавишу. В таких случаях люди в очереди проявляли беспокойство, некоторые даже ворчали.

— Со мной поначалу тоже такое случалось, — успокаивала ее кассирша слева. — Только не надо волноваться.

Иногда мама даже во сне продолжала отбивать чеки, она ворочалась, бормотала: «Один франк восемьдесят пять! Сто шестьдесят три!» — пока папа не начинал ее тормошить, чтобы она успокоилась.

— Хватит того, что ты днем работаешь, за сны тебе никто не заплатит, — говорил он.

С каждым днем она все увереннее обращалась с кассовым аппаратом, все больше цен знала наизусть.

Да, мама у Нелли была упорной, за что бы ни бралась — всегда своего добивалась. А главное — умела постоять за себя.

И даже тех, кто оборачивался ей вслед и шушукался, она умела поставить на место: вот что особенно поражало Нелли. Недавно при ней две женщины в автобусе перешептывались: «Посмотри-ка вон на ту толстушку! Не мешало бы ей поменьше есть!» Мать повернулась к ним и приветливо улыбнулась. У тех кумушек просто челюсти отвисли.

Нелли так никогда не сумеет! Если кто-то кричал ей вдогонку: «Тумба» или «Жиртрестина», она переживала. Нелли ведь тоже была упитанной.

Нет, конечно, не такой, как ее мать, но ведь у десятилетней лишние килограммы больше бросаются в глаза. Мать была выше ростом и уже поэтому выглядела стройнее. Нелли же, напротив, казалась себе, с какой стороны ни глянь, неуклюжей и расплывшейся. Как раз вчера она опять в этом убедилась!

Они обошли с мамой три магазина, но нигде не смогли купить ей джинсы. Для детских размеров она была слишком велика, а для женских — слишком мала. Обычные брюки, которые они в конце концов купили вместо джинсов, сидели плохо. Над поясом образовалась колбасина.

«Сарделька» — так порой дразнили ее еще деревенские одноклассники.

Чего тогда было ждать от городских?!

«Как нарочно — к Аните!»

— Ты ведь не боишься? — спросила мама за завтраком в первый учебный день.

Нелли ничего не ответила: кусок хлеба застрял у нее в горле. Мать смотрела на нее озабоченно.

— Ты ведь всегда хорошо училась.

— Само собой… — Нелли запила какао с трудом проглоченный кусок.

— Тогда какие проблемы?

— А вдруг надо мной будут смеяться?

— Если начнут допекать тебя, ты должна показать зубы. С самого же начала, слышишь? Это отобьет у насмешников охоту, вот увидишь.

Нелли кивнула.

— А если кто из учителей что-нибудь скажет?.. Как тогда, в деревне, перед каникулами учитель Маттле сказал, чтоб я не увлекалась леденцами на палочке, от этого, мол, толстеют…

Мамины глаза заблестели. На переносице пролегла глубокая складка.

— Маттле! Дубина неотесанная! Да что он в этом смыслит! Будто дело в леденцах — в нашей семье это наследственное. У всех у нас лишние килограммы. Особенно у женщин. Видела б ты мою бабушку! С маминой стороны!

— Мою прабабушку?

— Да, которая из Голдингена. Знаешь, сколько она весила? Сто одиннадцать кило! «Видная личность», — говорили люди. С огромнейшим уважением говорили они это про твою прабабушку. А работать она могла за троих! Когда ее муж безвременно ушел из жизни, она, не долго думая, взяла в свои руки управление всем подворьем. А слуг туда-сюда гоняла — чисто фельдфебель!

Нелли представила себе прабабушку, женщину-великаншу. «Вот бы и мне такой сильной стать, — подумала она. — Тогда б мне нечего было бояться. Сверкнула бы глазами, и все бы языки проглотили. Стоило лишь мизинцем пошевелить, чтоб у всех поджилки затряслись. Прикрикнула бы разок и…»

— Ешь, Нелли…

Нелли вяло жевала бутерброд. Капля клубничного джема упала на платье.

— Осторожно! — крикнула мама.

Это ведь она сама сшила платье. На папиной фабрике дважды в неделю распродавали различные ткани с дефектами. Мама выбрала материю в эдакую розоватую крапинку, поскольку считала, что нежные тона особенно подходят к Неллиным каштановым волосам. Но Нелли розовый цвет не нравился. Он какой-то поросячий! И как назло, именно это платье она должна была надеть в первый учебный день.

— Оно тебе больше идет, чем брюки, — сказала мама. — В нем ты выглядишь свежо и мило.

Час спустя тридцать пар глаз изучающе разглядывали Неллины платье, волосы и лицо.

Нелли стояла перед классом; учительница положила ей на плечо руку, словно хотела защитить от чего-то.

— Это ваша новая одноклассница, — представила она Нелли. — Где у нас свободное место?

Никто не откликнулся.

Все лишь молча глазели.

Глазели, как рыбы, которые тычутся тупыми носами в стекло аквариума.

— Ну и толстушка! — прошептал мальчик в первом ряду.

Учительница, уже немолодая женщина по фамилии Трудельбек, пропустила это мимо ушей.

Не взгляды, а ледяные иглы. Они слегка покалывали. Щеки у Нелли запылали. Кто-то уронил на пол карандаш.

Нелли услышала, как одна девочка тихо сказала другой:

— Вот бы мне такие волосы.

А соседка ответила:

— Жаль, что толстая, а лицо у нее хорошенькое.

Учительница торопливо откинула со лба вьющуюся прядь — у нее их было по меньшей мере сотня, таких прядей, тронутых сединой и плотно облегавших голову — как шапка.

— Где у нас свободное место? — переспросила она. Голос ее прозвучал слабым фальцетом, словно сошел на нет.

— У Рольфа! — выкрикнул кто-то.

Ученики, хихикая, повернули головы. Рольф, паренек с белокурыми волосами, залился краской.

— Ей же одного стула мало, — процедил он сквозь зубы, еле слышно.

Но у Нелли был хороший слух. У учительницы, по-видимому, тоже. Она с трудом взяла себя в руки. Ее глаза грозно смотрели поверх очков, губы сжались в тонкую полоску.

Наконец она сказала:

— Раз никто сам не вызвался, придется мне определить Нелли место.

Она повела Нелли по проходу между двумя средними рядами парт — в самый конец. Все снова повернули головы и зашушукались. В воздухе прошелестели некоторые имена. Учительница остановилась.

Последняя парта по центру, левая ее сторона была свободна.

Злорадное оживление пробежало по рядам.

— Надо же, как нарочно — к Аните!

— Самую толстую к самой красивой!

— Ну и парочка — загляденье!

Нелли села и скользнула по соседке робким взглядом. Та сидела как изваяние. Делала вид, будто списывает что-то с доски. Рослая. С легкой курносинкой. В профиль линия ее губ и подбородка казалась изящной. Светлые волосы, стриженные лесенкой, над висками завивались в колечки; мочки ушей с золотыми клипсами в виде сердечек оставались открытыми.

Такая стрижка сейчас была в моде. В джинсовых лавках, куда Нелли заходила несколько дней назад, большинство продавщиц носили такую же прическу. Анитин бордовый свитер шел к юбке с рисунком в крупную бордовую клетку.

«Бордо — это цвет сезона», — сказала маме одна работница на ткацкой фабрике. Но мама это, конечно же, пропустила мимо ушей. Нелли даже сейчас приходила в ярость, вспоминая об этом. Она принялась выкладывать на парту свои письменные принадлежности.

Один раз Анита удостоила ее взглядом, и Нелли быстро кивнула ей. Анита кивнула в ответ. Не то чтобы по-настоящему кивнула, а так, лишь слегка наклонила голову, будто с ее темечка могла соскользнуть корона-невидимка.

«Принцесса», — подумала Нелли.

На переменке девочки стайками кружили по двору. Все обсуждали одно и то же: предстоящий общеклассный турпоход. Вообще-то класс собирался пойти в поход еще до каникул, но тогда на несколько недель зарядили дожди, альпийские луга превратились в сплошное месиво, а горные вершины запорошило снегом.

Наверняка теперь, после каникул, им больше повезет.

— Может, в пятницу пойдем, — сказала одна девочка. — Тогда физкультуру отменят. Училка только и знает, что заставлять нас, как обезьян, лазать по шесту на одних руках. Меня от этого воротит!

— Брось, физкультура самое милое дело! — перебила ее другая. — Я бы лучше в четверг пошла. У нас как раз в этот день два часа математики. Письменная и умственная.

— Умственная не говорят, — поправила ее та девочка, что была за пятницу. После чего она вопрошающе оглядела остальных. — А кстати, что вы наденете в поход?

И тут все взоры устремились на Аниту. Она, очевидно, слыла авторитетом в вопросах моды. Сперва Анита уставилась куда-то ввысь, словно ответ можно было прочитать на облаке. Потом ее взгляд с облачных высот переместился на землю и остановился на Нелли. Незабудковые, мечтательные, слегка помаргивающие глаза смотрели на нее.

Они очень шли к ее нежно-розовому лицу.

«Принцесса», — подумала Нелли во второй раз за это утро. Потом она услышала тихий голос Аниты:

— Ну, я надену шорты.

— Шорты очень практичны для горных путешествий, — подтвердила бойкая темноволосая девочка, которую звали Кристина.

— Я тоже за шорты, — поддакнула им Габи, худая и невысокая.

— Спорим, почти все наденут шорты, — высказалась третья девочка.

…Маме не терпелось узнать, как прошел день.

— Да все хорошо. — Нелли отвела глаза и сделала неопределенный жест рукой.

Отец отложил газету и попросил, чтобы Нелли рассказала подробно.

Но желания рассказывать у нее не было. Так, упомянула вскользь о том и о сем, а все неприятное опустила.

— Вот видишь, ты и в городской школе быстро освоишься, — обрадовался папа.

Сам он тоже уже пообвык немного: грохота ткацких станков почти совсем не замечает. Сегодня вечером он чувствует прилив бодрости и желание что-то этакое предпринять. Так что он, пожалуй, сходит с Максом Гертнером в «Тихий уголок» — сыграть в кегли. Маме после ужина тоже захотелось немножко подвигаться. В магазине она день-деньской торчит на одном месте, при кассе и транспортере. Как в клетке.

— А знаешь, Нелли, давай съездим в центр города. Прогуляемся мимо витрин!

Нелли нашла предложение великолепным.

Витрины Нелли могла рассматривать до бесконечности. В деревне ничего подобного не было. Особой фантазией отличалось оформление магазинов игрушек. В одной из витрин была устроена плюшевая лужайка, на которой резвились зайцы со львами, а косули с тиграми — ну прямо как в раю. Больше всего Нелли понравилась кабаниха с шестью годовалыми малышами, кабанята были в белую полоску, казалось, будто они влезли в пижамы. Звери были совсем как живые, так и хотелось протянуть руку и погладить их. Как жаль, что их разделяло стекло!

Маме тоже нравились магазины игрушек. Но ее интересовали одни только куклы. А особенно ее восхищали их наряды: тут были куклы в народных костюмах, куклы в купальных халатах, куклы в теннисной форме, куклы в бальных платьицах. Мама не могла налюбоваться на кукол.

— Нелли, посмотри на платье с оборками, вон на той, черненькой! — Она указала на одну из кукол с миниатюрной талией и бархатным бантом. Мало того, платье на ней было розового цвета. Маминому восторгу не было предела. — Что-то в этом духе мне хотелось бы сделать для тебя. Только без бархатного банта. И с кружевным воротничком. Кружевные воротнички сейчас снова в моде. Ты будешь выглядеть в нем, как на старинной фотографии!

— Но мне больше хочется шорты, — сказала Нелли.

— Шорты? Что еще за блажь?

— В поход все девочки из класса наденут шорты.

— Твоего размера нигде не найдешь. К тому же для школьных турпоходов платье куда удобнее. Оно совершенно не стесняет при движении. Если завтра куплю материал, то, наверное, успею сшить еще до вашего похода.

«Этого только не хватало», — подумала Нелли. А вслух она сказала:

— Но я хочу выглядеть как все!

Теперь рассердилась мама:

— Перестань! Толстым людям шорты не идут!

До сих пор мама никогда не употребляла слово «толстый». Она заменяла его на «упитанный» или «полноватый». Например, недавно она сказала: «Ты была упитанным младенцем, Нелли». Она сняла с буфета фотографию в посеребренной раме: Нелли в нежном возрасте. На редкость сладкий младенец. Пухленький со всех сторон. С ямками на локтевых сгибах. «Рекламное фото для детского питания», — умилялись тогда дядя и тетя.

— Но мне шорты хочется, — сказала Нелли упрямо.

Мама не промолвила больше ни слова. Молча шли они рядом по торговой улице к автобусной остановке. Витрины отбрасывали на асфальт полосы света. Нелли шагала по темным и светлым полям и приговаривала про себя:

«Совершенно — точно — куплю — себе — шорты — тайком — куплю — иначе — и быть — не может — на — свои — сэкономленные — карманные — деньги — совершенно — точно».

Обратно ехали в полупустом автобусе, но киоск на конечной остановке седьмого маршрута был еще открыт. Маме понадобилось купить пачку сигарет.

— А мне, пожалуйста, жвачку купи, — попросила Нелли. — Или нет, лучше шоколад с мятой!

Мама купила и то, и другое. Дружно жуя, двинулись они по пешеходной дорожке к дому. Вишневые деревья на лужайке между первой и второй башней казались в наступивших сумерках черными, словно обведенными тушью.

Жили они в третьем, последнем перед мостом, доме. Навстречу им из подъезда вышел пожилой человек с велосипедом, который он катил перед собой.

— Добрый вечер, господин Зиштохай, — сказала мама. — Куда это собрались в такую поздноту?

— Да вот хочу нарвать немного одуванчиков для Гакеляи.

— Так ведь уже темно!

— У меня карманный фонарик есть. — Старик засмеялся.

— Гакеляя — это кто?

— Моя курица! — Старик опять засмеялся, потом закашлялся.

— Вот как! — сказала мама с удивлением.

Когда они с Нелли поднимались по лестнице, мама объяснила:

— Господин Зиштохай живет под нами. Он с причудами, но, как уверяет госпожа Рихард, очень славный, мухи не обидит.

Госпожа Рихард жила на самом верхнем этаже. Нелли иногда видела ее с детской коляской и маленьким ребенком, которого звали Карл. Нелли порой слышала, как он орал по ночам. У него, должно быть, невероятно мощные легкие, раз его голос проникает в Неллину комнату через два этажа!

«Клей для туфлей»

Все последующие дни небо было затянуто тучами, моросил мелкий дождичек. Какой уж тут поход. Вот жалость!

Нелли вошла в школьную колею. Но у нее оставалась одна проблема: соседка по парте, Анита, заговаривала с ней лишь о самом необходимом. Нелли порой казалось, что Анита сидит не рядом с ней, за партой, а восседает на каком-то облаке.

Мама вошла в магазинную колею.

Она теперь работала на кассовом аппарате почти что со скоростью автомата. Заведующий даже похвалил ее.

В один из вечеров мама сказала Нелли:

— Моя коллега с третьей кассы ждет ребенка. И меня попросили некоторое время поработать за нее в обеденные часы. Это значит, я не смогу вам готовить обеды. Отец, правда, все равно обедает в столовой. А ты справишься, если тебе самой придется что-нибудь сготовить?

— Ну конечно, — сказала Нелли не раздумывая.

Мама внимательно посмотрела на нее.

— Я сама с собой размышляла. Тебе, подумала я, уже десять лет. Ты безусловно сможешь сделать себе глазунью с ветчиной…

— Или спагетти, — подхватила Нелли, — или яичницу. Или суп из пакетика.

— Отлично. Стало быть, с голоду не умрешь. А на ужин мы соорудим настоящую еду — с мясом, картофелем и овощами. Идет?

— Еще бы! — ответила Нелли.

Подумаешь, какая сложность приготовить что-нибудь на скорую руку!

Нелли уже не раз наблюдала за готовкой. А на Рождество она получила маленькую плитку с электрическим шнуром, который включался в розетку. И тогда конфорки по-настоящему нагревались. Конечно, все было игрушечным: сама плита, конфорки, сковородки. В самый раз для горсти риса, чашечки супа. Человека, естественно, этим не накормишь. Даже младенца. К примеру, такой младенец, как Карл Рихард, живший на последнем этаже, выказывал могучий аппетит. Его кормили каждые четыре часа, а он тем не менее частенько кричал от голода.

— Знаешь, давай-ка устроим генеральную репетицию, — сказала мама. — Берешь кусочек масла, кладешь на сковородку, видишь?

«Знаю все это как дважды два», — подумала Нелли. Она взглянула на медленно оплывающий кусок масла. В полном отчаянии скользил он по раскаленной поверхности сковородки. Он таял. Лужица жира покрылась пузырями.

Шлеп! Это на сковородку легла ветчина. Жир заурчал.

— Скорее переворачивай! Иначе ветчина будет сухой и жесткой.

Мама подсунула под ломтики ветчины деревянную ложку. Затем разбила о край сковородки яйцо. Она проделала это очень скоро и ловко. Желток плавал поверх ветчины, а разлившаяся вокруг жидкость, как по мановению волшебной палочки, вмиг стала белой и твердой.

— Сможешь теперь сама?

— Еще бы!

В понедельник она начнет готовить сама. Нелли с нетерпением ждала этого дня. В двенадцать часов она кратчайшим путем устремилась к дому.

В подъезде она с разбегу налетела на господина Зиштохая.

— Да ты, видно, чертовски спешишь, — пробормотал он, поправляя очки, которые сползли на кончик носа после столкновения с Нелли. — Мама поджидает с супом?

— Нет, с сегодняшнего дня я буду готовить сама.

— Чертовски интересно!

Господин Зиштохай все еще продолжал одобрительно кивать головой, а Нелли уже взбежала вверх по лестнице. Ключом, висевшим у нее на шее, отперла дверь. На пороге она остановилась, не решаясь зайти внутрь.

Двери комнат, выходивших в прихожую, были распахнуты настежь. Ни шороха, ни звука.

На стареньком коридорном половике лежала тень, ее она раньше никогда не видела.

— Фу, какая трусиха! — сказала она сама себе.

Она пошла в кухню, достала из холодильника яйцо, ветчину и принялась за готовку. Все шло как по маслу. Только когда разбивала яйцо, она капельку промедлила: желток и белок, смешавшись, залили ветчину.

«Ловко, нечего сказать!» — замечала в таких случаях мама.

Хорошо, что сейчас ей не надо было выслушивать эту дурацкую присказку! Ей-то, во всяком случае, наплевать, что получилась яичница-размазня. В желудке так и так все перемешается, верно?

Еда была готова. Да, постой-ка, забыла накрыть на стол! Ей ведь хотелось все устроить красиво. Тогда обед доставлял гораздо больше удовольствия. Итак, сперва красная соломенная подстилка. Затем мамина хорошая посуда с золотой каемочкой и васильками. Бумажная салфетка. Хрустальный стакан. В него еще — цветок с куста герани. На белой салфетке это выглядело празднично.

«Теперь хоть гостей принимай, — подумала Нелли. — Может быть, принцессу? Почему бы и нет!»

— Прошу к столу!

Сделав реверанс, Нелли открыла кухонную дверь. Вошла принцесса. Она милостиво улыбнулась и провела рукой по коротко стриженным светлым волосам. Ее незабудковые глаза часто помаргивали.

Нелли пододвинула гостье стул, потом быстро села сама.

— Угощайтесь!

Нелли, которая сейчас была принцессой Анитой, принялась за еду. Она элегантно обращалась с вилкой и ножом, отставив мизинец. Малиновый сок она отпивала крошечными, птичьими глотками. Это было довольно мучительно, потому что Нелли очень хотелось пить. Но она ведь знала, как должна вести себя настоящая принцесса.

— Вам понравилось? — спросила она, когда тарелка опустела.

Принцесса Анита кивнула. Ее трудно было разговорить.

До разговора столь важная особа, по-видимому, не могла снизойти.

После трапезы Нелли препроводила принцессу за дверь. Теперь ей надо было вымыть посуду; нельзя же требовать от ее высочества, чтоб она лицезрела мытье грязной посуды.

Во вторник и в среду Неллин обед также состоял из глазуньи с ветчиной. Лучше и не придумаешь. К тому же появился навык, желтки теперь оставались целехонькими.

Принцесса всякий раз была тут как тут и больше не привередничала. Жаль только, рот она открывала лишь для еды и улыбки. Нелли с удовольствием бы с ней побеседовала. О своем классе или же о том, что приготовить завтра.

Потому что ей глазуньи, честно говоря, приелись.

На другой день Нелли возвращалась из школы домой под дождем и, укрывшись зонтиком, пела:

В десять минут первого она раскрыла створки кухонного буфета и решила делать спагетти. Для скорости она поставила кипятить воды меньше, чем требовалось. Но когда спагетти были готовы, они так слиплись, будто их обмазали клеем.

«Принцессу я сегодня за стол не посажу, — огорченно подумала Нелли. — Я ей просто не открою дверь».

Она по-быстрому накрыла на стол, на сей раз без соломенной подстилки, золотой каемочки и васильков.

Спагетти получились чудовищно безвкусными. Большую часть она спустила в туалет. «Клей для туфлей», — буркнула она себе под нос. А потом рассмеялась, вспомнив мамино: «Ловко, нечего сказать!»

В пятницу Нелли приготовила суп с лапшой. Способ приготовления был указан на пакетике.

Уже к следующей неделе Нелли была сыта готовкой по горло.

Она считала, что затраты чересчур велики. Во всяком случае, для одного.

Голод можно утолить и бутербродами. Она намазала маслом два куска хлеба, положила сверху холодное мясо. Получилось неплохо. А главное, очень быстро.

Если намазывать бутерброд на весу, то можно обойтись без тарелки, а значит, и без последующего мытья посуды. Можно также спокойно обойтись без принцессы и без хороших манер за столом. Она водрузила локти на стол и, давясь, жевала хлеб с мясом. А если, случалось, между зубами застревала ниточка ветчины, то Нелли просто-напросто орудовала во рту мизинцем. Жирные пальцы облизывались и тщательно вытирались о брюки.

Сидя за столом и пережевывая пищу, она внимательнейшим образом прислушивалась к самым тихим шорохам в квартире.

Поначалу она думала, что без людей бывает очень тихо. Но теперь заметила: даже у, казалось бы, мертвых вещей есть свои голоса.

Время от времени поскрипывал деревянный потолок. Из крана в раковину падали капли, при этом звук был такой, будто костлявый палец постукивал по стене — ток-ток-ток.

Дождь нежно-мелодично шуршал по оконному стеклу. Даже стул, на котором сидела Нелли, не был безгласным. Порой он скрипел и кряхтел, будто без всякой охоты нес свою ношу.

Но самые немыслимые звуки издавал холодильник. Обычно слышалось лишь электрическое жужжание. Но когда он внезапно включался, то весь сильно вздрагивал, и стены его начинали трястись так, словно в холодильнике кто-то заперт и рвется наружу.

В таких случаях Нелли сразу же открывала дверцу холодильника. Но там никого не было.

Иногда, сидя за столом, Нелли воображала, что в холодильнике живет маленький человечек. По прозвищу господин Холодок. На голове у него — шерстяная шапка с кисточкой и северным узором и еще отворотами для ушей. Лицо его посинело от холода, а глаза напоминали ледовые полыньи.

Господин Холодок с его красным, вечно насморочным носом вызывал острое чувство жалости.

Нелли решила быть с ним поприветливей.

— Добрый день, господин Холодок! — обращалась к нему Нелли, как только включался мотор холодильника.

— Да, да, я здесь, господин Холодок! — Это когда холодильник начинал ходить ходуном.

Так ей было спокойней на душе: рядом находился господин Холодок, и она не одна сидела на кухне.

Обед из жвачек и шоколада

Путь в школу оказался очень интересным.

Выяснилось, что ей почти по дороге с одним из одноклассников, который жил с другой стороны автобусной станции, в первом доме-башне.

Мальчика звали Фридер.

Год назад он переехал сюда с родителями из другого города.

По дороге домой Фридер обычно рассказывал об их прежней жизни. В том городе они жили на берегу озера. Из окна он видел пристань, к которой причаливали пароходы: ежедневно по пять раз летом и по два раза зимой. А перед отплытием пароходы издавали такой громкий гудок, что вздрагивали прохожие на улицах.

Нелли показалось, что он скучал по тому городу.

Этот Фридер говорил неторопливо и никогда не важничал.

В отличие от других ребят, он никогда не подтрунивал над Нелли. К тому же у него было симпатичное смугловатое лицо и густые черные волосы.

Дом, где жил Фридер, выглядел намного современнее, чем дом Нелли. Там были даже балконы с красными навесами от солнца и лифты внутри. Про лифт она узнала лишь от самого Фридера. Ей бы очень хотелось зайти вместе с ним в подъезд, но стоило им подойти к его дому, как Фридер тут же бросал: «Привет!» — и моментально исчезал.

Однажды она попыталась задержать его.

— На каком этаже вы живете? — спросила она.

— На втором.

Фридер нетерпеливо переступал с ноги на ногу, как конь, почуявший близкое стойло. Он даже покрутил носом в воздухе, словно вынюхивая что-то.

— Пахнет чем-нибудь? — поинтересовалась Нелли.

— Ага, нашим обедом.

Нелли принюхалась — пахло какой-то волшебной смесью, как будто в одном горшочке перемешали и потушили рыбу и капусту, жаркое и картофель.

— А что у вас сегодня?

— Пирог с луком.

Фридер бросал тревожные взгляды наверх, словно опасаясь, вдруг там что-нибудь пригорит или убежит.

Но Нелли упорно задавала вопросы:

— Сами спекли или у булочника купили?

— Конечно, сами. Так же вкуснее, — сказал Фридер с нескрываемой гордостью.

Нелли хотела было рассказать о собственных кулинарных опытах, но Фридеру так сильно захотелось лукового пирога, что он просто взял и убежал. Даже обычного «привет!» не сказал на прощание.

Да и кто бы на его месте удосужился сделать это, когда во рту слюнки текут!

Нелли оглядела сбегающую вниз улицу. Она еще блестела после недавнего дождя, а до третьего корпуса было, как ей показалось, чуть не километр. О готовке она и думать не желала, но и холодные бутерброды тоже больше не вдохновляли.

Так что — право руля и полный назад к киоску.

Мама сегодня утром дала ей деньги на яйца и помидоры. Немного ветчины еще оставалось в холодильнике. Но к яйцам и помидорам душа совершенно не лежала! В конце концов, она была самостоятельной и могла купить себе что заблагорассудится!

Можно, скажем, пообедать шоколадкой и мятными конфетами…

Киоскерша уже закрывалась, но, завидев Нелли, снова подняла жалюзи.

Она высунула голову — в точности как баба-яга, выглядывающая из пряничного домика. Разве что на голове косынки не было. Крашенные в рыжину волосы торчали кверху.

— Чего желаете? — Ее высокий голос звучал приманчиво.

Но чувствовалось, что и ей тоже не терпелось. Вероятно, она, как и Фридер, мысленно была уже около ароматно дымящихся кастрюль.

— Пожалуйста, шоколадку с орехами… — начала Нелли в нерешительности, скользя взглядом по красочным упаковкам.

Чего тут только не было: шоколадные трубочки, плитки с нугой, карамель, марципановые лягушки, леденцы с ягодным привкусом и, и…

— И что еще? — подгоняла продавщица.

— Пачку жвачек в форме медведей. И еще клубнику в сахаре.

Продавщица сложила все в один пакет.

— Да, и еще пачку особой жвачки, — выпалила Нелли, молниеносно подсчитав, что денег должно хватить.

— Все? — киоскерша обнажила длинные лошадиные зубы.

Нелли кивнула.

Облизывая засахаренную клубнику, она продолжила путь к дому.

Слава богу, дождь кончился. Вслед за чередой облаков показалось солнце. Оно еще выглядело бледным, как будто две недели пролежало больным в своей заоблачной кровати и теперь делало первую робкую попытку посветить. «Погода улучшается», — сказал вчера вечером отец, увидев по телевизору метеорологическую карту. Учительница тоже предсказывала хорошую погоду и объявила на послезавтра турпоход!

Наконец-то!

«Завтра пойду и куплю шорты», — решила Нелли.

Около своего дома она остановилась: не было никакой охоты подниматься в пустую квартиру. Она уселась на нижней лестничной площадке и снова принялась облизывать огромную клубничину.

Клубничина сделалась уже совсем белесой, словно была неспелой; вся слизанная с нее краснота оказалась у Нелли на губах и вокруг рта. Выглядело это как размазанная помада.

Нелли рассчитывала увидеть тут, на лестничной площадке, госпожу Рихард или одну из медсестер, живших в крохотных подчердачных комнатенках; иногда ей встречался здесь и старый господин Зиштохай.

И впрямь вскоре в подъезд вошел господин Зиштохай, в правой руке он держал палочку, в левой — сумку для продуктов.

— Да это, никак, Нелли! — сказал он, глядя удивленно сквозь толстые стекла очков.

Ну и изумился же он, увидев ее накрашенные губы! Но, может, ему показалось, и это была просто томатная паста?

— Ты уже пообедала? — поинтересовался он.

Нелли слегка смутилась и отрицательно покачала головой.

— Позвольте узнать, чем сегодня потчуют?

— Бутербродом с ветчиной, — соврала Нелли.

— Позвольте узнать, почему без глазуньи?

— Яйца кончились, — сказала Нелли. Что было совершеннейшей правдой.

— Ну так я тебе могу помочь! — воскликнул с жаром господин Зиштохай. — Моя Гакеляя несет в это время года по две штуки в день. Пошли со мной, я тебе с удовольствием одно отдам.

Курица господина Зиштохая жила, разумеется, не под кроватью и не под столом. Как и положено домашней птице, она жила в сарайчике за домом.

Нелли частенько слышала через кухонное окно куриное квохтанье.

Господин Зиштохай пошарил в кармане в поисках ключа от двери.

— Прошу!

Он распахнул дверь и с поклоном пропустил Нелли вперед. Все же господин Зиштохай был чудной старик.

Жилище господина Зиштохая выглядело совсем не так, как у Нелли, хотя квартиры у них были абсолютно одинаковыми, только он жил этажом ниже. Зеленые потускневшие и облезлые стены давно нуждались в свежей покраске. В гостиной, там, где у них стояла мягкая мебель и телевизор, у господина Зиштохая было почти совсем пусто. Зато кухня с большим деревянным столом, почтовыми карточками и фотографиями на стене показалась Нелли очень уютной.

— Ты пока посиди! — сказал господин Зиштохай. — А я спущусь к Гакеляе и принесу яйца.

Нелли принялась разглядывать почтовые открытки, приклеенные к стене. На одной был изображен Кёльнский собор, на другой — синее-пресинее море, а над ним солнце, растекшееся по небосводу, как яичный глазок. Нелли привстала, чтобы разобрать название бухты, которое было напечатано очень мелким шрифтом прямо по морским волнам. И тут как раз вернулся господин Зиштохай, держа в каждой руке по яйцу.

— Они еще теплые. Одно для тебя, другое для меня. Да, да, для омлета мне хватит и одного яйца. Такому старому ослу, вроде меня, уже не требуется много корма!

Он подмигнул Нелли и положил яйца на стол.

— У меня еще и салат есть! Вот! — Он показал на миску с нарезанными помидорами. — Надо будет еще лучку подрезать.

Он взял деревянную доску.

— Делать салаты я научился у моей Марики, она всегда говорила, что еда без салата это не еда. Положим, для одного это довольно хлопотно…

— Это ваша жена? — спросила Нелли, указывая на висевшее над столом фото: моложавая женщина с полными щеками и крупными губами.

— Да, это она, моя Марика. Уже два года, как ее не стало.

С нарезанием лука дело у господина Зиштохая продвигалось неважно, резал он вкривь и вкось, а потом вовсе остановился и стал протирать ладонью глаза.

— Злая штука, — проворчал он.

Нарезанный лук господин Зиштохай ссыпал в миску с помидорами. Затем разбил о ее край яйцо.

— Скажи-ка, — спросил он вдруг, — ты любишь омлет?

— Еще как! — выпалила Нелли.

— Тогда я из двух яиц сделаю один омлет на двоих. Делать омлет из одного яйца, честно говоря, смысла нет. Больше останется на сбивалке и в миске.

— А я могу принести ветчину, — предложила Нелли. — Ее можно мелко нарезать и добавить в омлет.

— Это мысль! — отозвался господин Зиштохай. — Должен согласиться: омлеты с ветчиной особенно вкусны!

Помни про секрет, Нелли!

Через пятнадцать минут они сидели за кухонным столом. У Нелли неожиданно разыгрался аппетит.

С жадностью отправляла она в рот кусок за куском, господин Зиштохай тоже ел молча, его приборы позвякивали приятно и мелодично.

— Когда кто-нибудь сидит напротив тебя, сразу аппетит повышается, — заключил господин Зиштохай и положил себе еще одну порцию салата. — Знаешь, когда я ем один, то всегда пялю глаза на стенку, на эти открытки, но ведь я знаю их наизусть. Сам себе их написал, когда полтора года тому назад совершал путешествие.

— Довольно странно, — заметила Нелли.

— Что ж, по-твоему, я должен был заставить писать их свою наседку?

Господин Зиштохай засмеялся собственной шутке и наколол вилкой помидорный кружок. Он ел не столь манерно, как принцесса, зато ему можно было спокойно глядеть в глаза. Они у него были близорукими и поблескивали за стеклами очков. Бессчетные морщинки в уголках глаз придавали его лицу доброе выражение.

Неожиданно господин Зиштохай поинтересовался, как у Нелли дела в новой школе.

Наверно, эти добрые морщинки помогли Нелли собраться с духом и рассказать все начистоту.

— На уроках все нормально, но до и после… Вот вчера играли мы в школьном дворе в мяч, а тут над нами пролетел самолет — очень низко, и так противно тарахтел. «Ничего себе жирнястая жужжалка, — крикнул Тоби, — это наверняка аэробус, они самые большие и широкие». Отец у этого Тоби работает поваром в ресторане. Тут одна девочка показала на меня и громко так сказала: «Нелли тоже реактивный аэробус!» А Тоби и его приятели покатились со смеху и стали кричать: «Нелли-аэробус! Нелли-аэробус!»

— Значит, они дразнят тебя потому, что ты толстая, — сделал вывод господин Зиштохай.

Нелли кивнула.

— И меня это ужасно злит! — добавила она.

— А вот злиться не надо! Как раз этого — ни в коем случае не надо делать! — энергично воскликнул господин Зиштохай.

— А я злюсь и ничего не могу с собой поделать! Голова горит, руки зудят так, будто залезла ими прямо в муравейник…

Господин Зиштохай покачал головой и задумался, отчего у него на лбу пролегли крупные складки. Кроме крупных складок, лоб его был усеян паутинками морщинок, а кожа над висками, тонкая и мятая, напоминала пергамент.

— А знаешь что, Нелли, — сказал он, как следует подумав. — Надо перехитрить свою злость. Надо придумать какую-нибудь хитрость.

— Хитрость?

— Да, какую-нибудь уловку. Вот, скажем, когда я был маленьким, мне тоже пришлось кое-что выдумать. Дело в том, что я боялся погреба, а мама все время посылала меня туда за сидром. Поэтому, когда я оказывался на нижней ступени лестницы, то начинал насвистывать один старинный марш. Под громкий свист я шествовал к бочке с сидром, которая стояла в самом дальнем, темном и страшном углу. Тот, кто свистит, показывает, что ничего не боится, — так я думал. Услышав меня, вор тут же бросится наутек! Так свистом я помогал себе побеждать страх.

— Но я не умею свистеть, — сказала Нелли удрученно. — Когда я пытаюсь, вылетает какой-то тоненький, еле слышный мышиный писк…

Она надула щеки и сложила губы дудочкой, чтобы продемонстрировать господину Зиштохаю свои малые способности, но тот сказал:

— Я вовсе не имел в виду, что тебе надо непременно свистеть! Существует куча других хитростей! Надо найти что-нибудь такое, что отвлекало бы тебя. Чтоб ничья болтовня не раздражала. Давай-ка вместе подумаем, авось придет счастливая мысль.

И они некоторое время молча думали.

Наконец Нелли и впрямь пришла в голову идея.

— Я знаете что вспомнила? Еще совсем недавно я ужасно боялась грозы! Как-то я была дома одна, и тут загремел гром, засверкали молнии. Я забилась в угол и от страха начала придумывать рифмы:

И дальше в том же духе. Потом я даже забыла про гром и все пыталась сочинить какие-то новые смешные рифмы.

— Вот оно, твое секретное оружие! — восторженно произнес господин Зиштохай. — Тебе надо сочинять рифмы, Нелли! Заклички, волшебные заклички против злости!

— Думаете, я и против злости что-нибудь придумаю?

— Ни секунды не сомневаюсь, — сказал господин Зиштохай и начал убирать со стола, а Нелли взяла с раковины тряпку и протерла стол.

Потом господин Зиштохай вымыл посуду.

— А вам и сегодня еще требуется такая хитрость? — спросила Нелли, вытирая насухо тарелку.

— Ну конечно. — Господин Зиштохай улыбнулся.

— Ой, расскажите, пожалуйста!

— Что ж, — начал господин Зиштохай, — у меня, как и у каждого, есть в жизни свои проблемы. К примеру, когда моя жена умерла, я почувствовал себя тоскливо и одиноко. Пятьдесят два года вместе — и вдруг один как перст!

— Не считая курицы! — быстро вставила Нелли.

Господин Зиштохай кивнул.

— Я заперся в четырех стенах и предался унынию. Ох и плохи были мои дела тогда. Пока в один прекрасный день я не взял себя в руки и не сказал сам себе: «Если так дальше пойдет, Зиштохай, ты превратишься в угрюмого сыча!»

Я снял со счета все накопления и совершил два путешествия: одно в Кёльн — там я увидел знаменитый собор и Рейн. А другое в Геную — там я увидел Средиземное море. Из каждой поездки я посылал себе несколько видовых открыток. Когда же наконец я вернулся домой, то в голове была ясность, а в душе — покой. Моя память хранит светлые картины — на черный день. Если же на меня теперь нападает хандра, я начинаю рассматривать открытки и вспоминать…

— А вы уже больше не путешествуете?

— Нет, меня уже не тянет в далекие края. Хочется сидеть дома и, растягивая удовольствие, лакомиться воспоминаниями, как белка орешками в зимнюю пору.

— А разве у вас уже зима, господин Зиштохай?

— У тебя весна, а у меня зима. Но и в зиме есть своя прелесть. Иногда я выхожу прогуляться в город, пью кофе в уютном кафе универмага. Но это уже другая хитрость!

— Ну расскажите, ну пожалуйста, — попросила Нелли. Кухонным полотенцем она аккуратно протирала погнутую дужку венчика-сбивалки.

— Ты меня просто выпотрошишь своими расспросами! — засмеялся господин Зиштохай. — Знаешь, в мои годы докучают разные болячки, особенно перед сменой погоды. Тогда мне становится тоскливо, и я начинаю думать: «Зиштохай, ты просто старая развалина!» Но потом…

— Что потом? — не унималась Нелли.

— Потом я стараюсь перехитрить свою тоску. Я еду в центр города, захожу в небольшое кафе в каком-нибудь огромном универмаге, подсаживаюсь как можно ближе к старым женщинам. В кафе вообще чертовски много женщин. Они сидят там тесными группками — почти все в черных одеждах. Они кажутся мне воронами, когда, напыжившись, переговариваются каркающими голосами и мелко подергивают головами.

Я подсаживаюсь к ним поближе и прислушиваюсь к их разговорам.

А говорят они всегда об одном и том же. О болезнях! О бесконечных болезнях!

И одна-то хуже другой, и всеми-то они сами переболели…

Или от одной из этих самых болезней на прошлой неделе скончался кто-либо из их близких родственников.

Вот послушаешь, послушаешь и скажешь себе: «Старина Зиштохай, да ты еще парень хоть куда! По сравнению с ними — здоров как бык!»

Так-то вот, затем я расплачиваюсь и еду домой.

Это и есть мой секрет.

— Теперь, кажется, до меня дошло, — сказала Нелли и убрала сухие тарелки в буфет. — Очень хочется поскорее узнать, как сработает мой секрет. Вы думаете, получится?

— Вне всякого сомнения, — уверенно сказал господин Зиштохай и повесил кухонное полотенце на место.

Шорты и крокодилы

— Итак, завтра, в полседьмого перед зданием вокзала! — объявила учительница. — Наденьте, пожалуйста, подходящую обувь! В горах асфальтовых улиц не будет!

Наконец-то!

После обеда Нелли поехала в центр города.

Там она зашла в первый попавшийся магазин и попросила показать ей шорты.

— Шорты? — тихо переспросила продавщица и внимательно оглядела Нелли; вид у нее был довольно растерянный. Такая толстая девочка, на ее памяти, еще ни разу шорт не спрашивала! — Детские номера будут вам малы, — сказала она уверенно. — Лучше всего, если мы посмотрим в женском отделе.

Там шорты лежали грудой; шорты были нынче гвоздем сезона. Из чего только их не шили: из кожи, бархата, хлопка, вельвета, а также из разнообразной блестящей материи.

— Это-то мне и нужно! — сказала Нелли, извлекая из кучи один из лежащих сверху образцов яркой расцветки.

Продавщица, однако, не согласилась с ее выбором и принесла откуда-то мышиного цвета шорты, со сборками по поясу.

Нелли настаивала на том, чтобы примерить ярко-желтые.

— Серые наверняка будут сидеть лучше! — уверяла продавщица.

— Но желтые красивее, — упиралась Нелли.

В примерочной кабине Нелли долго вертелась перед зеркалом. Внизу шорты слегка врезались, а сзади материал сильно натягивался; не сказать, чтобы они ее очень уж стройнили. Но материя шелковисто мерцала, как луна на июньском небе, а желтый цвет шел к Неллиным рыжевато-каштановым волосам.

Продавщица сдвинула в сторону занавеску и заглянула в кабину.

— Я эти возьму, — выпалила Нелли.

Брови у продавщицы взлетели вверх, но Нелли было от этого ни холодно ни жарко. «Клиент — король», — не уставал повторять в другом магазине шеф Неллиной мамы. А клиент Нелли решила купить эти шорты, и дело с концом!

Уфф! После похода в магазин устаешь и очень пить хочется. У Нелли на верхней губе и на лбу выступили бусинки пота, а в горле ужасно пересохло. Срочно глотнуть кока-колы или придется вызывать пожарных!

С шортами в руках, она поспешила в маленькое кафе, что прямо напротив отдела женской одежды.

Здесь в уютном кафе стояли белые столики на зеленом паласе, походившем на травяной газон. Правда, трава на нем была не настоящая, такие паласы — любой длины — продавались в отделе ковров. Почти все столики были заняты. За одним из них сидел господин Зиштохай!

Да не один, а с шестью пожилыми дамами!

Господин Зиштохай заметил Нелли, сделал ей знак рукой и сразу же отвернулся. Нелли сообразила: он не хотел, чтобы ему мешали. Наверно, у него был тоскливый день, и он прибегнул к своему секретному оружию.

Нелли села за соседний столик в надежде уловить какие-нибудь обрывки разговоров старых дам. Она навострила уши и принялась посасывать через соломинку ледяную колу.

К счастью, женщины говорили громко; казалось, они старались перекричать друг друга. Иногда одновременно говорили три-четыре дамы, потом вдруг кому-то удавалось перещеголять других и привлечь к себе внимание.

— Скончался мой свояк Сигисберт, — промолвила сухопарая госпожа и посмотрела вокруг, взыскуя к состраданию. — Было-то ему всего шестьдесят семь.

— Ай-яй-яй! — расчувствовались остальные. — Такой молодой?

Затем все они подались к говорившей и стали выспрашивать:

— Как? Когда? При каких обстоятельствах?

— От желчного камня.

Сухопарая скрючила большой и указательный пальцы, изображая в воздухе желчный камень.

— Такой огромный? С утиное яйцо? Ужасно!

Головы у всех ушли в плечи, дамы зябко поежились.

Однако на их аппетите эти содрогания никоим образом не отразились. Вилочками они исправно отсекали кусочки от пирожных, из которых сочились сбитые сливки. Сухопарая ела сардельку. Сверху сарделька была украшена вязью из желтого майонеза.

В разговор вступила другая:

— Говорят, сын нашего мясника, Рёриха, сегодня утром попал в автокатастрофу. Такой красивый, совсем еще молодой парень, только обручился!

— Да что вы говорите!

Они подвинулись поближе к рассказчице. Их глаза сузились — крокодилы, караулящие очередную жертву в нильской тине.

У них всегда были про запас все новые и новые покойники. И болезни — одна другой страшней. А старый господин Зиштохай сидел тут, помалкивал и все это выслушивал!

Нелли допила колу. Перед уходом она сделала знак господину Зиштохаю. Он подмигнул левым глазом и чуть раздвинул губы в улыбке. Крокодилы ничего не заметили.

Дома Нелли спрятала шорты под матрас. Свое желто-золотистое сокровище Нелли охраняла даже во сне. От радости, что завтра поход, она долго не могла уснуть.

Ночью ей приснилось, будто она, став попугаем, летает над джунглями. Подобно желтой молнии, пронзала она дремучие заросли. На лианах болтались обезьяны. Под музыку джунглей они сновали по деревьям вверх-вниз, как заправские гимнасты.

Когда утром мама пришла будить ее, в ушах у Нелли все еще звенела разноголосица непроходимых чащоб.

— Живо вставай, Нелли! Сказочная погода!

Нелли протерла глаза. У мамы было такое многообещающее выражение лица! В одной руке, спрятанной за спиной, она что-то держала.

— Что у тебя там? — спросила Нелли.

— Отгадай!

— Хм, котелок еще не варит спросонья, — сказала Нелли и зевнула.

И тут мама сунула ей это самое под нос.

Это было новое платье.

Опять розовое. С кружевным воротником.

Мама рассмеялась, глядя на забавно вытянувшееся лицо Нелли.

— Что, удивлена? Я его еще сегодня ночью дошивала, специально для вашего турпохода! Узнаешь? Оно точь-в-точь такое же, как кукольное платьице, которое мы видели с тобой на днях в витрине. А мерку я сняла с твоего старого платья.

— Но… — выдавила Нелли, — оно может запачкаться в походе!

— Это все ерунда, — радостно сказала мама. — Материальчик очень практичный, его можно стирать даже в машине.

— Спасибо, — промямлила Нелли.

Вид у нее был довольно безрадостный. Но мама, поглощенная разными делами, даже не заметила этого. Она поспешила в кухню готовить завтрак.

Нелли рывком достала шорты из-под матраса. Сунула их в самый низ рюкзака, прикрыла сверху шерстяным жакетом.

Сперва она надела белую майку, потом влезла в новое платье. Под мышками немного тянуло.

— Ты поправилась, — заметила мама, когда они уже сидели за завтраком. — Хорошо, что я немного припустила в шовчиках.

Кто расколдует снегурочку?

Через пятнадцать минут Нелли уже шагала по направлению к вокзалу; на ней было новое розовое платье и рюкзак. На углу Ратушной улицы она столкнулась с Тоби и Бертом, неразлучной парочкой, слывшей грозой класса из-за своих острых, насмешливых языков.

Конечно, они с ходу принялись зубоскалить.

— Ой, наш аэробус сегодня опять весь розовенький-прерозовенький! — сладким голосом запричитал Тоби и остановился.

— Наш сладенький поросеночек Жир-жир! — подхватил Берт.

Он согнул руки на груди и задвигал ими как передними лапками, к тому же он выпятил губы почти до кончика носа и захрюкал. Нелли смотрела на их ухмыляющиеся физиономии, чувствовала их язвительное дыхание.

Она ощутила зуд в ладонях, сперва легкий, будто там засновало несколько муравьев. Но она знала: это лишь предвестники, скоро там будет целый муравейник.

Уши у нее запылали.

«Все, срочно запускаю секретное оружие!» — решила она.

Перед ее мысленным взором возник господин Зиштохай с его улыбчиво-морщинистым лицом и седой щетиной на подбородке.

И она принялась отчаянно, в диком темпе сочинять рифмы:

Она шептала рифмы беззвучно, даже губы у нее не шевелились. Но стишок подействовал.

Свежий ветер коснулся ее разгоряченного лба, остудил уши. Мураши выскочили из ладоней и бросились врассыпную.

Спокойно, с прямой, как струнка, спиной она миновала Тоби и Берта, словно не видела их в упор. Даже взглядом их обоих не удостоила.

Тоби смотрел ей вслед, явно разочарованный.

— Может, у нее сегодня уши заложило, — предположил он.

— Похоже на то, — поддержал его Берт.

Нелли прямиком устремилась к вокзалу. Там она зашла в туалет и заперлась в кабинке. Она поспешно стянула с себя розовое платье и влезла в шорты. А платье быстро свернула в тугой рулон и запихала в рюкзак — в самый низ, под бутерброды с холодным мясом и изюм с орехами.

Почти все девочки были в шортах.

Они прогуливались небольшими группками по перрону, чтобы согреться. В такую рань было еще довольно прохладно, голые ноги покрылись мурашками. Все были очень возбуждены, предвкушая поездку, и тараторили без умолку.

— Хи-хи, Нелли тоже в шортах! — прыснула Кристина.

Остальные девочки посмотрели на Нелли и заулыбались.

— Почему бы и нет? — сказала Нелли и подошла к ним как ни в чем не бывало.

К счастью, девочки были увлечены интересным разговором. Прогуливаясь взад-вперед по перрону, они обсуждали молоденького учителя, который вчера, в присутствии госпожи Трудельбек, вел урок биологии: «Пчелы в раннюю летнюю пору». Собственно, молодой человек не был еще учителем в полном смысле слова, он был лишь практикантом. И это чувствовалось. К ученикам он относился с подчеркнутой вежливостью, как к взрослым, и тактично интересовался их мнением.

Не удивительно, что на девочек господин Кройтнер, или, как его называла госпожа Трудельбек, господин практикант, произвел большое впечатление. Они прощали ему то, что говорил он неуверенным голосом, будто все сведения про пчел лишь недавно вычитал в учебнике и сам не очень-то в это верил.

В одном месте, когда он рассказывал про медовые соты, госпожа Трудельбек даже перебила его и сама дала школьникам несколько пояснений.

«Просто для иллюстрации», — добавила она. Но у господина Кройтнера щеки сделались нежно-персикового цвета.

— Он такой молоденький и такой милый, этот господин практикант, — сказала Кристина. — Надеюсь, он на следующей неделе опять появится!

Нелли тоже на это надеялась.

В это время раздался зычный голос госпожи Трудельбек:

— Все сюда! Сейчас придет поезд!

В поезде Тоби и Берт, к сожалению, сидели рядом с Нелли.

Они очень удивились, когда увидели Нелли в шортах. Но и тут они, конечно же, не упустили возможности поддеть ее. Тоби показал на толстый валик, который образовался у Нелли на животе, прямо над шортами.

— Это она запасные шины с собой прихватила! — осклабился он.

Глаза Берта озорно сверкнули, вот-вот вслед за другом и он отпустит колкое замечание.

Нелли почувствовала, что ей сейчас кровь ударит в голову. И она быстро принялась рифмовать:

И Неллина злость улетучилась. Ей даже удалось слегка улыбнуться.

Тоби растерянно посмотрел на нее. А Берт прошептал:

— Ты прав, у нее сегодня действительно уши заложило…

Спустя два часа они с рюкзаками на спине взбирались вверх по горной тропе. Никто уже не мерз, наоборот.

Светило солнце, над округлыми вершинами гор громоздились облака.

За очередным поворотом тропа сузилась. Отвесные склоны позволяли увидеть лежащие далеко внизу долины.

— Построиться по двое! — скомандовала учительница.

Ученики шли теперь строем, каждый мгновенно нашел себе пару. Лишь Нелли вдруг осталась одна и беспомощно озиралась вокруг.

— Ну что, запасная шина? — подколол ее Берт, который, само собой разумеется, шагал рядом с Тоби.

Нелли показала ему язык.

Но госпожа Трудельбек, как назло, увидела это.

— Нелли, тебе бы следовало быть побойчей, — сказала она. — Бойкие не остаются одни. Кто-то, впрочем, должен был остаться без пары — ведь вас нечетное число. Но если ты присоединишься ко мне, то все встанет на свои места.

Учительница и Нелли замкнули шествие. Перед ними двигался класс — пестрая лента, ползущая вверх.

На склоне росли цветы, каких Нелли никогда в жизни не видывала. Желтые розочки, они казались только что отлакированными. Островки диких маргариток. Горечавка.

Но учительница не обращала внимания на цветы. Она воззрилась на Нелли в ярко-желтых шортах.

— Нелли, — начала она, — тебе бы надо сходить к школьному врачу.

— Я здорова, — сказала Нелли упрямо.

— Ты слишком полная. Тут что-то не в порядке.

— У нас в семье все полные, особенно женщины, хоть у мамы спросите.

— Но в твои годы…

Этого еще не хватало: госпожа Трудельбек, видно, привязалась всерьез, чтобы испортить все удовольствие от похода! Руки у Нелли зачесались. Она вспомнила господина Зиштохая и услышала, как он шепчет:

«Рифмуй! Немедленно рифмуй, Нелли!»

Она напряженно задумалась. Потом начала рифмовать в такт шагам, пока учительница продолжала свою лекцию.

Слова учительницы отскакивали от нее, как от стенки горох; Неллины уши просто играли с ними в пинг-понг. Учительница все говорила и говорила, а Нелли разглядывала на ходу колокольчики. Они были пронзительно-голубого цвета, как небо над головой, и покачивали на ветру своими колокольцами.

После часового перехода был устроен привал.

Нелли уселась в тенек, под сосну. Фридер, тот самый, который жил с ней на одной улице, опустился на землю рядом с ней и предложил чернослив. Очень мило с его стороны, Нелли в свою очередь предложила ему изюм с орехами.

Когда, перекусив, класс тронулся дальше, то Нелли, не долго думая, встала рядом с Фридером. Другая девочка стала теперь «запасным колесом».

Наверху, на горе, приютилась гостиница, рядом с ней была смотровая площадка с деревянными скамьями и платным телескопом. Фридер бросил монетку в щелочку и дал Нелли первой посмотреть в трубу, но Нелли ничего не увидела. И дала посмотреть Фридеру. Но Фридер тоже ничего не увидел и стал вертеть объектив, а когда наконец-то он его наладил, внутри телескопа что-то щелкнуло и погасло.

Они начали распаковывать рюкзаки.

Мама Фридера положила ему четыре бутерброда, он разлепил их, чтобы посмотреть, с чем они.

— Два бутерброда с ветчиной, два — с ромштексом и еще один со смаком, — доложил он. — Это я люблю больше всего.

— А что это такое — со смаком? — удивилась Нелли.

— Ну, это такая особая смесь, моя мама сама изобрела. Берешь хлеб, намазываешь горчицей и майонезом, потом сверху кладешь рубленое крутое яйцо, ветчину и петрушку.

Он дал Нелли откусить немного от бутерброда со смаком. Вкус был божественный.

У Фридера оказалась еще банка с завинчивающейся крышкой, а в банке — яблочный компот. Нелли и он ели по очереди — пластмассовыми ложечками. Под конец они с трудом разлепляли губы, и им страшно хотелось пить. Но мама Фридера предусмотрела и это: в рюкзаке лежала влажная салфетка, чтобы протирать руки, и баночка апельсинового сока.

Другие дети тоже наелись и теперь хотели играть. Госпожа Трудельбек встретила перед гостиничным рестораном знакомых и разговорилась с ними.

Тем лучше, без надзора играть куда приятнее. Например, «в снегурочку». Это госпоже Трудельбек вряд ли понравилось бы. В этой игре одна из девочек должна была лечь в гроб.

Гроба у них, разумеется, не было, но деревянная скамейка вполне могла его заменить.

Кристине выпало первой ложиться на скамейку, то бишь в снегурочкин гроб.

Все остальные ребята изображали гномов. Они стояли вокруг гроба со скорбными лицами, промокали глаза носовыми платками или нижним краем футболок и при этом напевали:

Когда куплет кончился, наступила тишина.

Даже Кристина, которая перед этим тоже подпевала, лежала молча. Словно мертвая, лишь ноздри тихонько подрагивали.

Гномы с любопытством оглядывались; теперь кому-то из ребят надо было подойти к снегурочке и расколдовать ее.

Ага, Михаэль! Он сидел с Кристиной за одной партой и не раз подсказывал ей, когда она не справлялась со сложным тройным действием.

Михаэль подошел к гробу и взялся за Кристинину руку, безжизненно свисавшую со скамейки.

Гномы затянули второй куплет, и теперь он звучал гораздо живее и радостнее:

Михаэль вытащил Кристину из гроба; гномы радостно хлопали в ладоши. Кристина сияла. Она тут же присоединилась к подружкам и рассказала им, что испытала, когда лежала, притворившись мертвой. Слава богу, пришел Михаэль и спас ее. После вынужденного молчания из нее извергался водопад слов.

Следующей на скамейку возлегла Анита. Со своими длинными густыми ресницами и точеным, словно вылепленным из бледного воска носиком она выглядела как настоящая снегурочка.

После первого куплета готовность расколдовать ее изъявили сразу три кавалера.

Рыжеволосый Ули первым успел подскочить к гробу и схватить Анитину руку. Остальным кавалерам пришлось, несолоно хлебавши, вернуться на место.

Ули явно доставляла удовольствие борьба с колдовскими чарами. Мощным рывком — ух! — он вернул снегурку к жизни.

Для неженки Аниты это было чересчур грубо! Какое-то время она обалдело стояла перед скамейкой и моргала, глядя на свет. Тут Ули влепил ей в щеку поцелуй.

Тогда только Анита вернулась к жизни; ее щеки заалели, и она поспешно и смущенно смешалась с «живыми» подругами.

Нелли тоже вызвалась на роль снегурочки. Никто не возражал.

Она легла на скамейку, неудобную, как настоящий гроб, такой она была жесткой и узкой, закрыла глаза, как и подобает мертвой снегурочке, и раскинула руки.

Над ее головой зазвучала песня гномов:

Пение смолкло.

Нелли боялась вздохнуть.

В душе ей хотелось, чтобы принцем оказался Фридер.

Каркнула горная галка. И больше — ни звука.

Судя по шарканью ног, гномов охватило нетерпение.

— Эй, Фридер! — громко прошептал кто-то.

Фридер стоял ни жив ни мертв. Красный как рак. Все дружно повернулись в его сторону, на него смотрели улыбающиеся физиономии. Игра была ему не знакома, там, где он раньше жил, в нее никогда не играли.

«Надо подождать, — сказал он себе. — Может, кто другой вызовется. Если никто не захочет, я-то всегда успею».

Но теперь все уставились на него. Они подталкивали его своими взглядами к скамейке. А с какой стати? Только потому, что он вместе с Нелли обедал? Неужели они и впрямь решили, будто это он ее ненаглядный? Тут они сильно ошибаются!

Фридер ненавидел весь класс.

Нет, не желал он быть принцем!

Не желал расколдовывать ни Нелли, ни какую-нибудь другую девочку!

«Ну же, Фридер, — думала Нелли. — Расколдуй меня!»

Она по-прежнему лежала на скамье с закрытыми глазами. Раз только она чуточку приоткрыла их. Она увидела ломаную линию гор, древних и могучих, которые молча взирали свысока на ее жалкое положение.

Так она пролежала целую вечность, а может, и того дольше. Все тело у нее затекло, казалось неживым.

Но нет, в душе Нелли чувствовала, что еще жива. «Все, надоело придуриваться, — решила она. — Раз меня никто не освобождает, освобожу себя сама!» Рывком она выпрямилась и увидела перед собой удивленные лица. Ей сразу же захотелось сделаться великаншей, какой была ее бабушка. Драконом с огнедышащей пастью.

— Это не по правилам! — завопила Кристина.

— Б-э-э-э! — проблеяла Нелли и показала язык.

— Нелли права, — заявил Ули. — В конце концов, не может же она лежать на скамейке до посинения.

— Пока не станет мумией, — добавил Рольф.

— Глупости! Она всю игру испортила! — закричал Берт.

— Вот именно! — подхватил Тоби.

Поднялся страшный галдеж. К счастью, в этот момент появилась госпожа Трудельбек.

— Пора! — объявила она. — Мы должны быть вовремя внизу, в долине, чтобы не опоздать на поезд!

Где-то промычала корова.

Сиротливо стояла скамейка, бывшая гробом для снегурочки.

Мини-письмо

Пока ехали на поезде, небо потемнело. А когда ребята сошли на своей станции, над крышами висели черные тучи. Вдали сверкали молнии.

Каждый думал, как ему побыстрее добраться домой.

Одна Нелли задержалась на вокзале. В туалете она стянула с себя узкие шорты, как змеиную кожу, и влезла в розовое платье.

Никому бы и в голову не пришло, что она носила его сегодня первый раз: на животе и по рукавам разошлись коричневые банановые пятна, а кружевной воротник украшала раздавленная изюмина.

Нелли было все равно, как она выглядела. Ей хотелось лишь одного: попасть домой по возможности сухой. Но перед самой автобусной станцией начало накрапывать. А когда она вылезла на конечной остановке, уже лило как из ведра.

Под проливным дождем потрусила она по тротуару вниз, в сторону дома, где жил Фридер.

«Надо же, чтоб именно меня накрыло! — злилась Нелли. — А этот Фридер, он-то давно дома спрятался. Над ним не каплет!»

Но это было не так. Фридер бросил дома рюкзак и снова выскочил на улицу. Там он притаился за кирпичной стеной, отделявшей подъезд от гаражей, и ждал. Он нервничал, то и дело вытягивал шею, чтобы видеть улицу за высоким мусорным контейнером. Струйки воды стекали по его лицу.

Наконец далеко наверху показалась фигура девочки, но на ней было платье, и оборка хлопала по коленкам при ходьбе, а ведь Нелли была в шортах!

Дождь косыми струями лупил по мостовой; фигура приблизилась и рысью припустила вдоль стены.

— Нелли! Нелли! — крикнул Фридер.

Не обернувшись, Нелли побежала еще быстрее — при этом она обеими руками прижимала пустой рюкзак к голове, защищаясь от дождя.

Перед самой лужайкой с фруктовыми деревьями она чуть было не налетела на велосипед. И в испуге замерла на месте. В велосипедисте она узнала господина Зиштохая. На нем была черная дождевая накидка. Он хотел нарвать одуванчиков для курицы, пока ливень не разыгрался вовсю.

— Носятся как угорелые, не разбирая дороги! — бросил он сердито. Но тут увидел, что девочка в необычном наряде не кто иная, как Нелли.

— Боже мой, — испуганно пролепетал он, — ты так заработаешь себе воспаление легких. Живо домой!

Она бежала из последних сил, а вслед ей неслось:

— Завтра я потушу томаты! Для одного — смысла не имеет!

Промокшая до нитки, ввалилась Нелли в дом.

— Новое платье! — жалобно воскликнула мама. — Можно подумать, что им убирались в курятнике!

— Я предупреждала, — буркнула Нелли.

Мама на это ничего не ответила. Она пустила воду в ванной — для Нелли, а платье сунула в стиральную машину.

На следующее утро в школе девочек ждал приятный сюрприз: господин Кройтнер снова вел урок!

Он стоял перед классом и спрашивал:

— Откуда мы берем молоко?

— Из магазина или у молочника, — сказал Ули.

Школьники расхохотались, а господин Кройтнер смутился. Он решил, что дерзкий Ули хотел над ним посмеяться. Но он ошибся. Конечно, Ули знал, что молоко берется из коровьего вымени, но тут просто брякнул, не подумав.

— Мы имеем в виду животное, которое дает человеку пропитание, — продолжил господин Кройтнер, когда снова наступила тишина, и развернул плакат.

— Му-му, — промычал Тоби. И, обернувшись, прошептал: — Не хватало еще в школе на такое обычное животное время убивать!

Но очень скоро выяснилось, что большинство городских ребят корову по-настоящему никогда не видели. Куда лучше они разбирались в крокодилах, змеях, обезьянах и ламах. Их они разглядывали, когда гуляли по воскресеньям с родителями в зоопарке.

Но коров-то в зоопарке не было.

Коровы казались слишком обычными.

В лучшем случае их видели из окна автомобиля, мчась по загородному шоссе. Никому бы и в голову не пришло остановиться, чтобы посмотреть на корову.

— Знаете, почему коровы жуют? — спросил господин практикант.

В точности они этого не знали. Поэтому он объяснил им строение коровьего желудка. Урок пролетел незаметно.

Когда прозвенел звонок и Нелли пошла на переменку, господин Кройтнер окликнул ее:

— Ты забыла свой завтрак.

Завтрак? Но ведь Нелли никакого завтрака с собой не брала.

Она вернулась и увидела на парте бутерброд. С красно-желтой начинкой и сверху посыпанный мелко накрошенной петрушкой.

Бутерброд со смаком!

Рядом лежал бумажный шарик, который обычно крутят в руках, когда волнуются или ожидают наказания перед учительской. Она удостоверилась, что никого в классе нет, потом раскрыла шарик, разгладила смятую бумажку.

Это было письмо, мини-письмо.

Там было написано вот что:

Она снова скомкала бумажку и указательным пальцем стрельнула ею в сторону корзины для бумаг.

Бутерброд со смаком она хотела вернуть Фридеру или вообще выбросить. Она вертела его в руке и так и сяк, словно охлаждая, и думала, как ей быть. При этом запах яйца и ветчины все настойчивее проникал в нос. «Откушу самую малость от начинки, — решила она, — а потом положу на парту Фридеру». Она впилась зубами в начинку. Какая же это была вкуснотища! Нелли почувствовала, что утром не успела толком позавтракать: в животе у нее что-то мягко потягивало и скребло, будто там копошились маленькие мышки и требовали пищи.

Она еще раз откусила немного начинки, и тут, совершенно случайно, ей попал на зуб верхний кусок хлеба. «Теперь уж ничего другого не остается, как доесть бутерброд до конца», — подумала она. Не возвращать же его надкусанным!

В коридоре, по дороге во двор, она как следует заработала челюстями.

— Приятного аппетита! — сказал кто-то.

Она в испуге оглянулась. Ведь в коридоре никого не должно быть, все ребята на улице.

В самом конце коридора у раскрытого окна стоял господин Кройтнер и ел яблоко. Почему он не пошел на перемене вместе с госпожой Трудельбек в учительскую? Может, он, практикант, чувствовал некоторую неловкость при общении с многоопытными практиками? Или плохо переносил сигаретный дым и шум в учительской и предпочитал дышать свежим воздухом у окна?

Господин Кройтнер не пожурил ее за то, что она задержалась в классе, — это не преминула бы сделать госпожа Трудельбек. Нелли вытерла жирные пальцы о блузку и подошла к нему. Ей еще не доводилось видеть его совсем близко. В лучах солнца, лившихся в окно, пушок над его верхней губой казался золотистым, а левая щека была усеяна багровыми прожилками. Оказалось, что у него нос картошкой и с крупными порами, да и прыщиков на крыльях носа она тоже прежде не замечала. Тем не менее он ей нравился. Во всяком случае больше, чем лощеные кривляки, которые исполняли шлягеры в вечерних воскресных телепередачах и по которым сохли Кристина и другие девчонки из ее класса.

— Вы теперь у нас всегда будете вести урок? — спросила она.

— Раз в неделю, — сказал господин Кройтнер и выбросил огрызок в окно.

— А других животных мы будем проходить?

— Очень многих. Всех, кто дает пищу людям.

— Значит, и курицу тоже?

— Разумеется, курицу тоже.

— А скоро?

— Думаю, недельки через три-четыре.

— Можно, я тогда принесу живую курицу?

— Почему бы и нет? — сказал господин Кройтнер. — Живая курица для урока подойдет лучше, чем фотография или чучело. А твоя курица не испугается и не начнет порхать по классу?

— Не думаю, — ответила Нелли. — Это совершенно особенная курица, а ее хозяин — господин Зиштохай — живет в моем подъезде. А можно, он тоже придет, господин Зиштохай?

— Что ж, я не против. Если только у госпожи Трудельбек не будет возражений…

В среду господин Зиштохай не приступал к готовке тушеных помидоров до прихода Нелли.

— Смотри и учись, — сказал он.

Выложив помидоры на противень, он перемешал в миске яйца, молоко и тертый сыр. Пока Нелли сбивала эту массу, он поинтересовался, как сработало секретное оружие.

— Ой, здорово! — радостно отрапортовала Нелли.

— Что я говорил?! — возликовал господин Зиштохай.

Об игре «в снегурочку» она ни словом не обмолвилась. Зато о господине Кройтнере рассказала подробно. Господин Зиштохай пришел в восторг от идеи продемонстрировать Гакеляю всему классу.

Теперь они каждый день обедали вместе.

И почти каждый день господин Зиштохай придумывал что-нибудь новенькое. Большинство рецептов он сохранил от своей Марики, и если какие-то казались ему сложными, он их менял. Время от времени он сам изобретал новые блюда и давал им необычные названия. «Гакеляя на насесте», к примеру.

Поев и вымыв посуду, они отдыхали. Господин Зиштохай заваривал себе кофе. Чтоб он был черный как смоль. Старик пил его медленно, маленькими глотками, из белой игрушечной чашки.

Потом он доставал вязание: голубоватый кусок метровой длины. Господин Зиштохай сказал, что надо связать в длину еще столько же — и это будет шерстяной шарф.

Нет, вязать он прежде не умел. После смерти жены нашел начатую работу.

— Этот шарф она когда-то собиралась связать мне на день рождения, — объяснил он Нелли. — Ну а когда ее не стало и я горевал в полном одиночестве, то попробовал вязать. Да-да, вязать научился совершенно самостоятельно! Поначалу грубые пальцы не желали меня слушаться. Это видно по неровностям на нижнем краю шарфа. Потом начал делать слишком крупные петли. Тут что-то не так, решил я. Если продолжать в том же духе, то получится не шарф, а гармошка! Потом я впал в другую крайность и стал вязать чересчур мелко. Один раз у меня спустилась петля, и я закрепил ее ниткой.

Занятно выглядела и цветовая гамма шарфа. Марика, жена господина Зиштохая, начала вязать голубовато-сливовым оттенком, но потом пошел ярко-синий цвет, так как господин Зиштохай нигде не мог достать подходящую шерсть. Но и того, что он раздобыл, хватило ненадолго. Пришлось ему вязать дальше серо-голубым.

— Ну а меня это совсем не смущает, — сказал господин Зиштохай. — Просто голубой шарф можно купить в магазине. А такой вот — настоящая ручная работа. Каждый увидит, верно?

— Абсолютно!

Нелли прикусила губу, чтоб не рассмеяться. Если бы их учительница по труду увидела это чудовище, тут же хлопнулась бы в обморок! Она требовала стопроцентной аккуратности. Нелли пришлось трижды перевязывать один носок — слишком он, видите ли, тянулся.

Однажды господин Зиштохай купил в городе для Нелли тетрадку.

— Чтоб ты записывала в нее все рецепты блюд, которые мы вместе готовим. Моя Марика вела записи, и теперь они мне очень пригодились. Я старый человек, мало ли что может случиться. Так что лучше записать. Как говорится, кашу маслом не испортишь.

Нелли записала:

— Забавные рецепты, нечего сказать, — прокомментировала мама, заглянув в тетрадь. — Но мне нравится, что ты учишься готовить. Приготовь нам что-нибудь вечерком, договорились?

После кухни господина Зиштохая Нелли уже не хотелось покупать в киоске сладости. Без шоколада и жвачки она держалась до вечера. Уже через три недели ей показалось, что она вроде бы похудела. Раньше брюки в талии жали так, что блоха бы не проскочила, а теперь она спокойно могла засунуть туда руку.

Неллина мама не знала, что и думать.

— У тебя все в порядке?

— Абсолютно!

Ей стало как-то легче, особенно это было заметно, когда она поднималась по лестнице. Мама распустила боковые швы у розового платья и заузила на два сантиметра.

— Если ты избавишься от излишеств, мы тебе и джинсы справим, — сказала она.

Демонстрация Гакеляи

— Принести в класс живую курицу! Что за вздорная идея! — восклицала госпожа Трудельбек. Она была категорически против.

Но господин Кройтнер уверял в учительской, что живая курица сделает урок наглядным. А наглядный урок — это хороший урок, так их учили. Остальные учителя поддержали его.

В результате курица одержала победу.

Правда, вид у нее был не больно-то победительный, когда она, притихшая, нахохлившаяся, нервно подергивающая головой, сидела в клетке на учительском столе.

— В непривычной обстановке Гакеляя робеет, — заявил господин Зиштохай и, просунув пальцы сквозь сетку, погладил ее.

Госпоже Трудельбек было не по душе, что на урок вместе с курицей явился старик. Это она считала совершенно лишним. На худой конец он мог бы примоститься на стуле рядом с последней партой.

Но господин Зиштохай отказался. Если уж сидеть, то только рядом с Гакеляей, решительно объявил он.

Господин Кройтнер подставил стул к учительскому столу.

Госпожа Трудельбек нетерпеливо кривила губы и наконец дала практиканту знак начинать урок.

— Опишите форму курицы, — обратился он к ученикам и указал на Гакеляю.

Несколько учеников вызвались отвечать, после них слово взял господин Кройтнер:

— Подытожим ответы, — сказал он. — Итак, у курицы некрупное приземистое строение тела.

— Возражаю! — воскликнул господин Зиштохай. — Моя курица не приземистая. А очень даже стройная и рослая. Ее мать, Гакеляя Тургофская, за границей получила золотую медаль.

Господин Кройтнер откашлялся смущенно и бросил озабоченный взгляд на госпожу Трудельбек.

Потом он рассказал о курином клюве, о том, как курица клюет.

Господин Зиштохай слушал очень сосредоточенно. Он положил руки на свои тощие колени и иногда одобрительно кивал, показывая, что согласен с тем, что говорится.

Когда же господин практикант рискнул сказать: «Курицы относятся к травоядным!» — господин Зиштохай немедленно возразил:

— О, вы не представляете, с каким наслаждением Гакеляя сжирает дождевого червя! Этакого увесистого, сочненького!

— У-у-у-у-у! — загудело несколько ребят. Другие корчили гримасы и высовывали языки, показывая, как им противно. Кое-кто смеялся.

Смех приободрил Гакеляю. Возможно, он напомнил ей гомон и кудахтанье на птичьем дворе, давно, когда она была еще юной. Она захлопала крыльями, открыла клюв и заквохтала: «Ко-ко-ко!»

— Слышите? Гакеляя здоровается с нами! — выкрикнул Ули.

«Ко-ко-ко!» — повторила курица.

Госпожа Трудельбек потребовала тишины и посмотрела на класс самым строгим взглядом.

Казалось, даже курицу проняло. Та тихонько кудахтнула, и все замерло.

— Продолжайте! — негромко бросила госпожа Трудельбек практиканту.

— Обратите внимание на короткие, округлой формы крылья! — произнес господин Кройтнер. — Курица хоть и принадлежит к семейству птиц, тем не менее летать не может. Иными словами, — тут он боязливо покосился на господина Зиштохая, — она лишь порхает.

Господин Зиштохай вскочил со своего места.

— Как вы сказали?!! — обиженно вопросил он. — Да вы не знаете мою Гакеляю! Она просто потрясающе летает!

Он быстро открыл крышку клетки.

— Покажи-ка им, Гакеляя!

Но Гакеляя ничего не показывала. Впечатление было такое, будто она безнадежно отупела.

Тогда господин Зиштохай схватил курицу обеими руками, вынул ее из ящика и подкинул вверх.

Она дико захлопала крыльями; сидевшие на самых первых партах закрыли голову руками и завизжали. Курица, недолго повисев в воздухе, спланировала на пианино, стоявшее рядом с учительским столом. Не бог весть какое достижение, это было очевидно и господину Зиштохаю.

— Дальше! Выше! — закричал он и взмахнул рукой перед самым куриным клювом.

Но Гакеляя не выказывала ни малейшего желания покорять высоту. Она восседала на пианино, как гипсовое изваяние.

— Прошу вас! — открыла наконец рот госпожа Трудельбек. Губы у нее побелели и дрожали. — Посадите, пожалуйста, курицу обратно в клетку!

Господин Зиштохай сердито нахмурился.

— Она не хочет летать, — бормотал он. — В классе для этого неподходящий воздух. Тут пахнет мелом, чернилами, потом. А ей нужен бодрящий майский воздух, напоенный ароматами свежей зелени и маргариток. Вот уж где мою Гакеляю никакими силами не удержишь. Хоп! — и она уже на дождевой бочке, а там и на крыше сарая. Однажды мне пришлось с помощью лестницы доставать ее с тополя!

Господин Кройтнер с любопытством наблюдал, как господин Зиштохай снял курицу с пианино и сунул ее в клетку.

— Охотно верю, — сказал он. — Но я, к сожалению, должен здесь говорить о курице вообще.

— Раз уж я вам принес Гакеляю, то можно было не говорить о моей курице «вообще», — сказал с упреком господин Зиштохай.

— Демонстрация окончена! — прогремела госпожа Трудельбек, успевшая оправиться от испуга. — Спасибо вам!

Она проводила господина Зиштохая с его курицей до двери. Когда старик скрылся, она закрыла лицо руками и глубоко вздохнула. Она ведь заранее знала, что с живой курицей все именно так и получится! А этот практикант — без году неделя в школе — не пожелал прислушаться к старшим коллегам!

Господин Зиштохай не спешил уходить домой. Сидя на лавочке в школьном дворе, он дожидался перемены. А пока он достал вязанье. У его ног, в тени каштана, стояла проволочная клетка с курицей.

Во время перемены его окружили дети. Они удивлялись, как он хорошо вяжет. Почти все впервые видели, чтоб вязаньем занимался мужчина. Другие уселись на корточки перед клеткой, совали курице цветы одуванчиков, пытались погладить ее. Тоби даже откопал на футбольной лужайке червяка.

Подошел и господин Кройтнер.

— Вообще-то сегодня утром надо было одному вам выступать, — сказал он господину Зиштохаю. — Вы знаете вашу курицу лучше всех. Но я должен был провести этот урок, понимаете?

— Понимаю, — сказал господин Зиштохай. И лукаво посмотрел на молодого человека. — Думаю, из вас выйдет хороший преподаватель, — заметил он.

Когда звонок возвестил об окончании перемены, господин Зиштохай сложил вязанье, а клетку с курицей закрепил на багажнике велосипеда.

Ученики вместе с господином Кройтнером вернулись в школу. Они должны были теперь написать работу о курице. И к тому же оформить ее рисунками. Склонившись над тетрадками, ребята работали молча и сосредоточенно.

Внезапно тишину прорезал визг тормозов. Очень сильный визг, сопровождаемый чьим-то криком. Все испуганно завертели головами. Берт подскочил к окну, но за растущими во дворе каштанами ничего не было видно.

— Опасный перекресток там, впереди, — тихо сказал господин Кройтнер. — В газетах то и дело пишут об авариях. Но мы им все равно помочь не сумеем. Пожалуйста, садитесь по местам и пишите дальше!

Но Нелли не могла писать дальше. Она покусывала ручку и смотрела в окно.

— Только бы с господином Зиштохаем ничего не случилось! — прошептала она.

Анита, услыхавшая ее слова, согласно кивнула. В последнее время она уже не казалась Нелли неприступной, она была какой-то тихой, и веки у нее были иногда красноватыми и припухшими, будто она плакала.

Тут в дверь постучали.

Это был школьный сторож. Сначала он переговорил в коридоре с господином Кройтнером, потом они вызвали Нелли.

Она как чувствовала! Господин Зиштохай попал на шоссе в аварию!

Когда раздался визг тормозов, сторож выскочил на шоссе и увидел старого человека, лежащего рядом с велосипедом.

— Мертвого? — спросила Нелли. Ее лицо стало белым как мел.

— Нет, нет, — поспешно возразил сторож. — Кажется, обошлось переломом ноги. По крайней мере, так считают двое санитаров из машины «скорой помощи», которая увезла его в больницу.

— Как же произошла авария? — допытывался господин Кройтнер.

Об этом рассказал школьному сторожу один случайный свидетель. Старик ехал по шоссе, тут его на скорости обогнал грузовик, он проехал так близко, что господин Зиштохай испугался. Велосипед завилял из стороны в сторону, господин Зиштохай потерял равновесие и упал.

— Счастье, что он еще так легко отделался! — заключил сторож.

— А курица? — спросила Нелли.

Сторож ухмыльнулся.

— Вот уж кто хорошо перенес падение. Она, конечно, кудахтала и крыльями сучила как ненормальная. Санитары хотели оставить клетку прямо на обочине. Но старик стал так громко причитать «Моя курица! Моя курица!», что один из прохожих погрузил клетку вместе с велосипедом в санитарную машину.

— Слава богу, — сказал господин Кройтнер. — Скажи, Нелли, разве ты можешь представить старого господина Зиштохая без своей курицы?

Нелли не хотела сейчас ничего представлять. Она хотела немедленно пойти в больницу. Но господин Кройтнер считал, что как раз в это время господина Зиштохая обследуют, делают ему рентген. Так что лучше, если она отправится к нему после обеда.

Ты считаешь меня принцессой?

Больница напоминала особый город со своими современными, многоэтажными корпусами и низенькими, старинными постройками.

Для Нелли это оказалось полной неожиданностью. В деревне, где она жила раньше, больницей был просто большой дом. А как же тут найти нужного человека?

Навстречу ей попался молодой человек, которого она приняла за доктора, потому что на нем был белый халат.

— Простите, вы не могли бы мне помочь, — обратилась она к нему. — Я разыскиваю старого человека, господина Зиштохая, его доставили три часа назад. Вместе с курицей, — уточнила она. Ведь сюда, ясное дело, привозят немало старых людей, а вот курицы наверняка встречаются редко.

Молодой человек с приплюснутым носом и россыпями веснушек на лице насмешливо взглянул на нее сверху вниз.

— А что же с ним такое приключилось, с этим твоим старым господином — как там его?

— Он попал в аварию. На велосипеде.

— Тогда лучше всего наведи справки в том высоком здании — это отделение неотложной медицинской помощи!

Шагая к высокому зданию, между цветочными грядками, Нелли услышала, как ее окликнули по имени. Этот нежный, высокий голос был ей знаком! Она обернулась. Анита!

Сейчас Нелли еще сильнее, чем в классе, бросилось в глаза, что Анита изменилась. Ее красивые белокурые волосы потускнели и спутались. Синева в глазах исчезла напрочь, словно вымытая слезами, о чем можно было догадаться по припухшим векам и покрасневшим уголкам глаз.

— Ты тоже к господину Зиштохаю? — спросила Нелли удивленно.

— Нет, я к своей маме, — сказала Анита. — Она уже полмесяца в больнице, на десятом этаже. Завтра у нее операция.

— Что-то серьезное?

— Не знаю. — Анита наморщила нос и начала чихать. С красными глазами и подергивающимися губами она напоминала большого кролика, Нелли очень хотелось обнять ее и погладить. Но робость, которую она всегда ощущала в присутствии Аниты, сковывала ее.

Анита потерла ладонью глаза.

— Может, все вовсе и не так уж страшно, — выдавила она, — просто мы с мамой всегда были вместе, а сейчас мне ее ужасно не хватает.

— Тебе бы не надо показывать этого маме, а то ей будет еще тяжелее, — нерешительно заметила Нелли.

Анита согласилась. Но ничего не могла с собой поделать.

Рыдания сотрясали ее хрупкие плечи.

— Мы могли бы встретиться потом, — предложила Нелли. — У скамейки, перед клумбой с розами.

Анита согласилась.

У входа в приемное отделение Нелли обнаружила окно справок.

— Зиштохай? — переспросила девушка. — Это не такой странный старик с курицей?

— Он самый! — крикнула Нелли. У нее камень с души упал.

Она широко и радостно улыбнулась. Ангелоподобная девушка улыбнулась в ответ. Ее красный ноготок скользнул вниз по списку больных.

— Палата 212. Но только не долго! Лифт — напротив.

Нелли собиралась уже открыть дверцу лифта, но услышала, как девушка из справочного окна крикнула ей:

— Меня просили спрашивать у посетителей, не могут ли они забрать курицу. Она сейчас в дворницкой, среди уборщицких принадлежностей. Там ей делать нечего. К тому же она иногда громко кудахчет.

Нелли навострила уши. Но ничего не услышала. Она сказала, что после с удовольствием заберет курицу домой.

— Мы были бы очень рады, — сказала девушка. — Мы здесь во многих вещах разбираемся, но вот с курицами, к сожалению, управляться не умеем.

Когда Нелли вошла в 212 палату, ей сразу же захотелось вернуться обратно: там стояло как минимум десять кроватей и в каждой лежал больной мужчина. К счастью, одна из медсестер заметила Неллину растерянность и спросила, кого она пришла навестить.

— Ага, господина Зиштохая! Попрошу долго не задерживаться. Он устал! Вон он лежит — на последней койке у окна!

Господин Зиштохай лежал с закрытыми глазами; лицо с седой щетиной казалось припорошенным снегом. Одна нога была в гипсе, и ее закрепили в приподнятом положении.

Когда он увидел Нелли, по его лицу скользнула тень улыбки.

— Как хорошо, что ты пришла! Эх я, старый неудачник!

— Болит нога? — Нелли осторожно постучала пальцем по гипсу.

— Сейчас уже нет. Мне сделали укол.

Господин Зиштохай то открывал, то закрывал глаза, видимо борясь со сном. Потом приподнял веки и сказал:

— Еще легко отделался. От перелома ноги не умирают. Но старину Зиштохая волнует, как там его Гакеляя?

— Она кудахчет на первом этаже в дворницкой. Я бы взяла ее домой, если не возражаете.

— Рядом с моей кроватью ее, видно, держать не разрешат, — сказал господин Зиштохай с грустной улыбкой. — Жаль! Бывало, мы чудесно коротали время вместе!

Неожиданно господин Зиштохай поинтересовался, обедала ли сегодня Нелли.

О еде она сегодня даже не вспоминала! Но сейчас, когда об этом заговорили, она услышала, как у нее урчит в животе.

— Рано утром, перед тем как отправиться к вам в школу, я успел промыть салат. А на кухонном столе лежат четыре яйца. Приготовь себе что-нибудь, Нелли! И не забудь дать Гакеляе зерно и воду. Бедняжка наволновалась сегодня больше, чем за всю свою прежнюю куриную жизнь!

Нелли пообещала завтра прийти снова и принести из квартиры господина Зиштохая все необходимое.

— Что бы я без тебя делал, — проговорил господин Зиштохай. Потом он зевнул, закрыл глаза и заснул.

Нелли вышла из больничного корпуса, неся клетку с Гакеляей. По дороге ей встречались озабоченные, спешащие по своим делам санитары, посетители, медсестры. Медленно прогуливались больные в халатах, по их лицам было видно, что они делали первые шаги на воздухе.

Анита, как и договаривались, сидела на скамейке около роз. Вид у нее был уже не такой удрученный, мама подбодрила ее: «Сначала сделают операцию, потом две-три недельки надо потерпеть. И я опять в форме. Справимся как-нибудь, Анита!»

Девочки посмотрели на высоченный больничный корпус — этот гигантский пчелиный улей из бетона и стекла. Они посчитали этажи, нашли окна Анитиной мамы и господина Зиштохая. Потом побрели вместе к автобусной остановке. Спешить некуда, вся вторая половина дня была свободной.

Проходя мимо киоска, Анита сказала:

— Куплю плитку шоколада, а то я сегодня не обедала. Вообще-то я должна была обедать у тети, но когда я там бываю, она садится напротив и требует от меня подробнейшего отчета. Можно подумать, что я еще в детский сад хожу!

— Тогда пойдем лучше ко мне! — оживилась Нелли. — Дома я что-нибудь приготовлю. Что бы ты сказала насчет яичницы воздушной и салата?

— Неплохо звучит, — призналась Анита.

— Нам надо сесть на «семерку». Не успеем оглянуться — и мы дома.

Когда они шли от конечной остановки мимо первой башни, в окне показался Фридер. Сперва он узнал только Нелли и позвал ее.

Нелли остановилась и помахала рукой.

Высунувшись из окна, Фридер разглядел рядом с ней Аниту.

— Может, ко мне заскочите? — крикнул он. — На лифте покатаемся!

— Может быть, только позже! — крикнула Нелли. — Надо поесть сначала!

И они поспешили дальше. Анита спросила:

— А ты на Фридера больше не дуешься? Ну, я имею в виду игру «в снегурочку»?

— Уже нет! — спокойно ответила Нелли.

— Жаль, что Фридер иногда малость нерешительный, — заметила Анита. — А так он вообще вполне симпатичный.

Нелли ничего не ответила. Молча шагала она рядом с Анитой.

— Знаешь, — продолжила Анита, — я уже давно собиралась тебе кое-что рассказать. Когда ты там лежала, на жесткой скамейке, мне тебя было очень жалко. Я сама хотела выйти и расколдовать тебя, да одна из девочек удержала. «Это не по правилам, — сказала она. — Расколдовывать могут только мальчишки». Ну знаешь, по-моему, это сущая чепуха.

Нелли остановилась и недоверчиво посмотрела на Аниту.

— Ты и вправду хотела меня расколдовать?

— Хотела.

Нелли засветилась, повеселела и, взяв Аниту под руку, зашагала с ней домой.

Они захватили в комнате господина Зиштохая салат и яйца, а потом поднялись вместе с клеткой и Гакеляей в квартиру Нелли. Курицу после перенесенного шока нельзя было оставлять одну.

Нелли быстро управилась с готовкой. «Яичница воздушная» по рецепту господина Зиштохая оказалась изумительно вкусной.

— Я и другие блюда готовить умею, — сказала Нелли гордо. — А что, если ты будешь теперь со мной обедать, пока мама в больнице? Она ведь разрешит?

— Думаю, что да, — сказала Анита. — Она же знает, как я не люблю ходить к тете.

На тарелке остался кусочек яичницы.

— Это тебе! — Анита подвинула тарелку к Нелли.

— Нет, тебе! — Нелли подвинула тарелку обратно. — Я и так толстая!

— А знаешь, по-моему, ты немного похудела. Я уже давно заметила. В груди платье стало великовато!

— При том, что мама две недели назад его ушила, — обрадованно сказала Нелли. — Но пока я еще кубышка.

— Некоторая полноватость тебе даже к лицу. — Анита произнесла это без иронии, глядя своими открытыми, мечтательными глазами цвета незабудок.

Тогда Нелли взяла и доела яичницу.

А Анита подчистила миску с остатками салата.

Покончив с едой, Анита встала к раковине и сказала:

— А теперь приступим к мытью посуды.

— Только не ты!

— Это еще почему? Ты что, считаешь меня принцессой? — Анита нахмурила лоб.

— Было дело, — призналась Нелли.

Они переглянулись и дружно расхохотались.

Анита закрыла отверстие в раковине и пустила горячую воду.