Агрессор

Глава первая

г. Нуза, Квинсленд

Четверг, 21 апреля 2005 г.

Солнце припекало мне ноги, но я даже не сразу обратил на это внимание. Песок, на который я смотрел, был ослепительно белым, а море ослепительно голубым.

Я засунул ноги под стол и склонился над остатками молочного коктейля. Я всегда нарочно начинаю пускать пузыри в стакан, когда добираюсь до его дна. Но, по-моему, никто в «Серфинг-клубе» против этого не возражал. Все были слишком заняты поглощением гигантских завтраков, два из которых мы с Силки только что прикончили.

Ожидая, пока она вернется с двумя порциями мороженого, я отхлебнул в последний раз и вернулся к созерцанию пейзажа. Солнце, море, песок и тысячи километров австралийской прерии у меня за спиной; приехав сюда, мы, без сомнения, сделали отличный выбор.

Она вернулась с двумя конусами, содержимое которых уже капало ей на руки. Я выбрал шоколадное.

— Поверить не могу, что ты хотел вместо этого отправиться в путешествие по Америке. — Силки слизнула капельки мороженого с освободившейся руки и села за столик. — Я только что видела Джорджа Буша по телевизору. Он говорит, что Иран и Сирия — следующие в списке. Я не понимаю этого человека. Что с ним вообще происходит?

Она была из Берлина. Мы познакомились три месяца тому назад, и ее акцент напоминал мне те черно-белые фильмы, которые я смотрел в детстве.

— Я имею в виду, почему он просто не поговорит с ними? — Силки закинула за уши свои светлые средней длины волосы, чтобы те не падали ей на лицо, и склонилась над своим конусом. — Я была в Сирии, они отличные ребята.

— Ты слишком увлекаешься телевидением. — Я выпрямился. — Я сейчас даже газет не читаю. Это все фигня. И когда ты начнешь думать так же, как и я, — я кивнул в сторону огромной волны, — то поймешь, что это не имеет никакого отношения к счастью.

Она резко вскинула вверх голову, и ее голубые глаза пристально впились в меня поверх солнцезащитных очков.

— И ты еще смеешь говорить об этом после вчерашней ночи?

Я усмехнулся.

— Океан все еще будет здесь завтра. А, Силки? Никогда ничего нельзя сказать точно о вас, хиппи.

Она нахмурилась.

— То, что Джордж Буш все время расширяет свой список, Ник, еще не значит, что тебе нужно сокращать свой…

— Ага. Это обо мне. Только ручной багаж.

Силки задумчиво кивнула, бросила остаток мороженого на тарелку и вытерла руки.

— Буш живет своей мечтой. — Я оглянулся на море. Несколько серферов оседлали идеальную волну. — А у меня есть своя.

И это было действительно так. Путешествие по Австралии в трейлере, парашют в багажном отделении и отличная попутчица. Единственное, о чем приходилось каждый день думать, это о том, выглядеть ли идиотом на доске для серфинга или делать что-то, в чем я действительно знал толк, то есть прыгать с аэропланов. Из одежды только футболка, шорты и вьетнамки — и коллекция браслетов дружбы, которую я собрал за последние несколько месяцев на своем запястье. Проблем с деньгами не было. Когда они заканчивались, я ехал в ближайший парашютный клуб и укладывал парашюты. Я ни на секунду не пожалел о том, что отказался от плана А — купить мотоцикл и отправиться в путешествие по Штатам. Достаточно было только прогноза погоды на ноябрь по Си-Эн-Эн.

Силки глянула на часы.

— Лучше уже отправляться, если мы хотим попасть туда сегодня вечером.

— Ты не передумала ехать?

— Нет, конечно. Я хочу познакомиться с твоими друзьями. — Она встала и поправила купальник. — И мы, хиппи, никогда не отказываемся от бесплатного ночлега.

Мне нравилось смотреть, как на нее оборачиваются все мужики, когда она поглаживала себя по загорелому бедру, пока мы шли к автостоянке. Она приняла мои лекции о песочной дисциплине слишком близко к сердцу. Мне нравилось, чтобы песок оставался там, где ему место, то есть на пляже, а не в машине или в палатке.

Солнце пекло мне плечи и голову, и я знал, что нас ждет впереди. В угловатом горчичного цвета «фольксвагене-комби» восьмидесятого года было жарко, как в духовке. Парень, который продал мне его в Сиднее, бесплатно добавил к нему рифленое стекло из фольги, но я всегда забывал его ставить.

Силки удостоверилась, что на ней не было ни песчинки, после чего бросила на обжигающе горячую торпеду банное полотенце.

— Когда тронемся, станет прохладнее, — сказал я.

— Что станет? — с недовольной гримасой на лице спросила она. — Мы или машина?

Машина, обдуваемая ветром, тихонько тронулась с места и выехала на запруженную улицу маленького курортного городка. Выглядела она так, словно объехала вокруг всей планеты, и не один раз. Я надеялся, что машина не сдохнет окончательно до тех пор, пока я не приеду в Сидней, не очищу ее лобовое стекло от трупиков всевозможных жучков и не продам ее очередному неудачнику.

Мы выехали на шоссе, ведущее к югу от Брисбена, и вскоре я уже был на автопилоте, положив локти на руль и глядя на долгую полоску дороги сквозь легкий туман испарявшегося асфальта. Силки достала из коробки из-под обуви кассету. Их осталось немного: однажды она оставила коробку на сиденье, и они оплавились до такой степени, что стали выглядеть, словно на картине Сальвадора Дали.

В хрипящих дверных динамиках раздался легкий свист, и оттуда донеслись звуки музыки. Вскоре мы уже пытались перекричать ветер, врывавшийся к нам в боковые окна.

Силки устроилась на переднем сиденье, положив ноги на приборную доску. Спев несколько песен, она повернулась ко мне и спросила:

— Мы подходим друг другу?

Не знаю, где она это услышала, но была права. Приехав сюда и повстречав здесь ее, я совершил один из лучших поступков в своей жизни.

Это было тяжелое решение — бросить Джорджа. Я так и не узнал, в каком отделе ЦРУ или Пентагона он работал, а теперь мне было все равно.

Однажды утром я проснулся, упаковал все, что у меня было, в два дешевых портпледа и рюкзак и зашел к нему в кабинет. Я сказал Джорджу правду. С меня хватит: меня морально изнасиловали. Я сидел напротив него за столом и ждал один из его обычных уничтожающих ответов типа «Ты мне нужен до тех пор, пока тебя не убьют или пока я не найду кого-нибудь получше, а ты пока что жив». Но такого ответа не последовало. Вместо этого я услышал: «Чтобы до завтра твоей ноги здесь не было». Война будет продолжаться без меня.

Когда я выходил из здания в последний раз, чтобы забрать свои вещи из квартиры, в которую я больше никогда не вернусь, я не почувствовал ничего, кроме облегчения. А затем я подумал: «Черт, Джордж мог бы и побольше приложить усилий, чтобы удержать меня!»

До меня донесся звук, напоминающий удары чечетки танцующего на крыше дома пьяного каменщика. Я притормозил; я точно знал, что это был за звук. Силки выскочила из машины и стала на боковую подножку. Ее доска для серфинга снова отвязалась: теперь ею завладел ветер. Не имело значения, сколько эластичных тросов я ей покупал, она всегда настаивала на том, что двух будет достаточно. Она не задумывалась над тем, что тот факт, что мы каждый день останавливались из-за этого по три-четыре раза, опровергал ее аргументы.

Силки снова забралась внутрь, хлопнула дверью и улыбнулась мне, после чего начала хлопать себя по бедрам в такт музыке. Мы поехали дальше. Мучители эти хиппи. Мы встретились на дискотеке около Сиднея. Ей было под тридцать, и последние шесть или семь лет она путешествовала автостопом, работала в барах или собирала фрукты. Началось это сразу после университета. Она поехала путешествовать и забыла вернуться домой.

— Здесь пляжи лучше, чем в Берлине, — смеялась она. — Могу поспорить, что с тобой приключилось то же самое.

Она попросила подбросить ее на север. Почему бы и нет? Это было всего несколько тысяч лишних километров в волшебной загадочной поездке, как она называла свою жизнь. Я и сам уже на это немного надеялся.

Силки перестала хлопать себя по бедрам, встала и принесла бутылку воды. Она снова уселась рядом со мной, достала полотенце, сложила его и передала мне воду.

— Так кто такой Чарли?

Ей приходилось кричать, чтобы перекричать музыку и шум ветра, врывавшегося в машину.

— Тиндалл? Я его сто лет знаю. Мы работали вместе.

Одной рукой она взяла обратно бутылку и сделала из нее большой глоток, а другой зачесала волосы назад.

— И чем вы занимались? Я думала, ты в гараже работал, а не на ферме.

— Это он теперь на ферме работает. Мы много чего делали — с парашютом прыгали, например, и все такое.

— А он до сих пор прыгает? Мы этим будем заниматься?

— Понятия не имею. Я просто хотел увидеться с ним, пока я здесь. Ну, ты знаешь, как это бывает. У тебя есть кто-то, кто тебе очень близок, а потом ты не видишь этого человека очень долго. Однако это не влияет на вашу дружбу. — Я взял карту, лежавшую между нами, и бросил ее ей. — Только нам нужно сначала его найти.

Четыре часа по прямой дороге и одна остановка на заправке, и вот мы подъехали к маленькому городку, название которого звучало скорее как скороговорка, чем как обозначение на карте. Инструкция, которую мне Чарли прислал по электронной почте, привела нас к магазину с жестяной крышей и тремя нарисованными оседланными лошадьми на вывеске. Мы свернули налево сразу после голубого почтового ящика на обочине дороги, сделанного из молочного бидона, прибитого гвоздями к столбу.

Мы еще несколько раз свернули, и вскоре вдалеке сквозь дымку испарений стали проявляться контуры жестяных крыш и водонапорная башня. Мы приехали на ферму Чарли. Вообще-то она принадлежала его зятю, но вся семья жила здесь. Они продали свои дома в Англии и переехали в Австралию со всеми потрохами. Как только Чарли исполнилось магические пятьдесят пять, страна Господня приняла его с распростертыми объятиями — поскольку он оформил частную страховку и не просил австралийскую пенсию. Он получал свою пенсию после того, как ушел из армии, но ее не хватало ни на икру, ни на шампанское. Ему предложили офицерское звание, и он его принял. Будучи офицером, он мог оставаться в армии еще пятнадцать лет, а так его бы выкинули в сорок.

Мы проехали еще несколько километров вдоль дорожных столбов, догнав женщину верхом на лошади. Она, словно лунатик, замахала нам рукой. Я не мог разглядеть ее лица под бейсболкой, только широченную улыбку. Я притормозил, но она сделала знак, чтобы мы продолжали ехать. Она остановилась у ворот, и мы двинулись дальше по дороге.

— Кто это? — в голосе Силки не было, как мне показалось, ревности. Вечная странница не могла быть ревнивой.

— Скорее всего Джули, его дочь. В последний раз я ее видел, когда ей было лет семнадцать и все ее лицо покрывали прыщи. Это лет пятнадцать тому назад.

Мы подъехали к дому и припарковались возле видавших виды «лэндкрузера» и пикапа.

На веранде стоял Чарли в зеленой футболке. Это был здоровый мужик с густыми рыжими волосами, чем здорово напоминал светофор. Я видел, что Силки пыталась не смотреть на его серые носки, которые он упрямо надевал под сандалии.

— Не обращай внимания, — сказал я, — он ведь британец.

На веранду вышла Хэйзл и обняла мужа. Она была одета так же, как и он, за исключением того, что была босая. Они вдвоем спустились по лестнице на солнышко нам навстречу.

Чарли уже было под шестьдесят, но выглядел он подтянутым, без единой капли жира на теле, а рыжие волосы убедительно говорили о том, что это здоровый человек, который проводит много времени на свежем воздухе. А вот солнце его не щадило, его кожа была скорее обгоревшей, чем загорелой. Он протянул мне руку, маленькую по сравнению со всем остальным телом. Возраст нисколько не склонил его к земле, он все еще был сантиметров на шесть выше меня, но рукопожатие уже не было таким крепким, как раньше.

— Все в порядке, дружище? Рад, что ты приехал.

Он смотрел мне в глаза, как бы давая понять, что он действительно так думал.

Мы закончили рукопожатие, и настала очередь Хэйзл. Я положил руку на плечи Силки и представил ее им обоим.

— Мое имя произносится как Силк-а, — исправила она меня, — но Ник называет меня Силки. Наверное, вам тоже лучше так меня называть, а то он будет смущаться.

У Хэйзл все еще были такие же, как и раньше, длинные каштановые волосы и очень гладкая незагорелая кожа. Когда она была помоложе, ее глаза искрились смехом; я помнил, как она стояла за стойкой в торговом центре и всегда с удовольствием давала ребятам из военной части свою дисконтную карту работника магазина. Сейчас они выглядели старше и мудрее. И может, несколько грустными.

Хэйзл повела нас в дом.

— Вы уверены, что не сможете остаться больше чем на одну ночь?

— Нет, нам нужно ехать. Девятого в Мельбурне вечеринка.

Силки взяла Чарли под руку и, направляясь вверх по ступенькам, спросила:

— Ты еще прыгаешь с парашютом? Ник рассказывал, что когда-то прыгал.

— Нет, — он удивленно посмотрел на меня, — больше не прыгаю.

Глава вторая

— Пока она освежится, дружище, — что она еще знает о твоей работе, кроме того, что ты прыгаешь с парашютом?

Это был вопрос, который Чарли должен был задать. Он не хотел вмешиваться в наши отношения.

— Ничего. Она считает, что я — механик.

— В компании, босс которой дает тебе годичный отпуск? Или ты сказал ей, что уже на пенсии? У нее, очевидно, слабость к старикашкам.

Я ухмыльнулся в ответ, и как раз в эту секунду в комнату вошла Хэйзл, неся на подносе апельсиновый сок и стаканы.

— Ник, надеюсь, он не пытается продать тебе лошадь?

Сверху донеслись звуки песни на немецком языке — это Силки расслаблялась, принимая душ.

— He-а, он мозги прочищает по поводу того, что я не последовал его примеру.

— Но тебе ведь еще рано на пенсию…

— Имеется в виду то, что я еще не вцепился в такую шикарную девчонку, как у него.

Хэйзл улыбнулась и поставила поднос на стол.

— Он тебе уже рассказал, какая чудесная у нас теперь жизнь?

— Пока нет, но думаю, это вопрос времени!

Хэйзл вертелась, как квочка, аккуратно расставляя приборы на кофейном столике. В конце концов она разлила сок по стаканам, и мы подняли их, имитируя чоканье бокалов после безмолвного тоста.

Я ткнул пальцем в окно.

— Это я Джули видел на лошади?

Лицо Хэйзл просияло.

— Она скоро будет. Она звонила. Сказала, что видела тебя.

— Сладкая парочка, — Чарли попытался сдвинуть пальцы, показывая, насколько неразлучны они были, но у него это не особо получилось. Казалось, что его указательный палец жил своей жизнью и не слушался его. Вместо этого он растопырил большой палец и мизинец, делая вид, что говорит по телефону:

— А когда они не рядом, то не слазят с телефона. А Хэйзл еще каждый день после занятий отправляет детям письма по электронной почте.

— Воспитание, дорогой, — Хэйзл посмотрела мне в глаза. — Если не осматривать регулярно крышу, то в следующий ливень она обязательно потечет… Согласен со мной, Ник?

Я посмотрел на галерею семейных фотографий на серванте: обычная мешанина, несколько черно-белых, несколько цветных фотографий в различных серебристых и деревянных рамках. Свадебные фотографии с изображением людей с прическами в стиле семидесятых; двое их детей, Джули и Стивен, в разном возрасте: большие уши, отсутствие зубов, прыщи… Фотографии со свадьбы Джули и фотографии ее детей; по-моему, их у нее четверо. Очевидно, что воздух здесь был хорош для выращивания не только лошадей.

Мой взгляд упал на фотографию молодого человека в берете легкой пехоты и парадной военной форме на фоне британского флага, гордо смотрящего в объектив. Присяга Стивена, должно быть, была где-то в девяностом, потому что мы с Чарли еще служили тогда; я вспомнил, как он светился гордостью, когда рассказывал мне об этом. Я не много о нем знал, кроме того, что ему тогда было семнадцать и что он был вылитый отец.

— Как там ваш парень? Все еще служит?

Хэйзл опустила глаза.

Я сначала не понял, что я такого сказал, но затем заметил, что на серванте не было других его фотографий.

Чарли потянулся через стол и взял Хэйзл за руку.

— Он погиб в Косово, — тихо сказал он. — В девяносто четвертом. Его только-только повысили до чина капрала.

Он обнял жену. Я откинулся на спинку кресла, не зная, что сказать, чтобы еще не ухудшить положение.

— Не переживай так, дружище, ты не мог знать. Мы не сильно об этом распространялись. Не хотели, чтобы здесь толклись ребята из прессы и фотографировали, как мы перелистываем семейный фотоальбом.

Хэйзл подняла взгляд и выдавила из себя смелую улыбку. Она, наверное, уже пережила самое страшное за последние десять лет, и это, должно быть, напоминало кошмарный сон.

В этот момент, нарушая возникшую было неловкость, в комнату вошла Силки, пахнувшая мылом и шампунем. Она была одета в светло-голубые шелковые брючки и белую рубашку, ее мокрые волосы были зачесаны назад.

В комнате наступила неловкая тишина. Хэйзл налила еще один стакан сока.

— Готова поспорить, ты чувствуешь себя намного лучше.

— После душа или после пения? — Силки улыбнулась и, подойдя ко мне, села рядышком. Она хотела еще что-то сказать, но внезапно раздался громкий гудок подъехавшего автомобиля.

На лице Хэйзл отразилось облегчение.

— Это Джули.

Спустя несколько секунд дом взорвался шквалом шагов и детских голосов, возгласы и крики эхом наполнили помещение. Дверь распахнулась, и в комнату вбежали четверо бледных ребятишек с коротко подстриженными волосами. Двое старших, где-то восьми и семи лет, подошли ко мне и протянули руки.

— Тебя зовут Ник?

У них был сильный акцент. Двое их младших братьев убежали обратно на улицу.

Я наклонился и пожал мальцам руки:

— А это Силки.

— Смешное имя.[5]

— На самом деле нужно произносить «Силка». А Ник называет меня Силки, потому что у него не получается выговаривать сложные слова.

Силки любила детей. Ее старшая сестра все время присылала ей фотографии своих семилетних мальчуганов-близнецов на ее почтовый ящик в Сиднее.

Каждый раз_; когда мы останавливались где-нибудь больше чем на несколько дней, ей пересылали ее почту, и мне приходилось по часу сидеть и слушать о последних приключениях Карла и Рудольфа.

— Откуда ты родом, Силки? Ты смешно разговариваешь!

— Смешнее, чем Ник? Я из Германии. Это очень далеко отсюда.

В комнату вошли Джули с мужем Аланом и двумя их младшенькими, которые сразу же вскарабкались Чарли на колени. Мы поприветствовали друг друга. У Алана были большие и грубые ладони. Он был деревенским жителем до мозга костей и выглядел не особо-то и парадно для приема гостей.

Чарли взял инициативу в свои руки:

— Отлично! Я, наверное, начну разжигать мангал. Кто со мной?

Это был обычный призыв к действию. Детишки радостно вприпрыжку выбежали на улицу.

Глава третья

Спустя два часа мы объелись курятины, бифштексов, креветок и напились Тухи. Силки с Джулией и Хэйзл сидели на диване, и, глядя на них, можно было сделать вывод, будто они знали друг друга много лет. Алан рассматривал купленный детям DVD, а те, в свою очередь, устроились на подушках на полу. Он вставил диск в плеер и, чувствуя, наверное, что нам с Чарли было о чем поговорить наедине, сел смотреть фильм вместе с детьми.

— Почему ты больше не прыгаешь?

Мы с Чарли стояли возле серванта, на котором стоял кофейник со свежесваренным кофе. Мы все еще были не готовы к этому, мы все так же сидели на пиве.

— Это было нечестно по отношению к Хэйзл. Ее нервы и так уже были на пределе.

К нам присоединилась Силки, держа в руках поднос с тремя пустыми чашками. Наливая кофе, она кивнула в сторону фотогалереи:

— Чарли, ты был в армии?

— Да.

— Ты совсем не изменился. Или я ошибаюсь? Посмотри на себя!

Чарли улыбнулся, глядя на фотографию своего сына:

— С тех пор у меня появилось несколько морщин и поубавилось волос.

Я глянул на Хэйзл. Она одарила Чарли улыбкой в благодарность за его доброту. Силки налила кофе и вернулась к остальным женщинам в полном неведении о том, что произошло.

Чарли поднял банку пива и сказал:

— За старые добрые дни!

Мы чокнулись, и он сделал большой глоток.

— Как у тебя с Силки? Какие планы?

— Никаких. Я просто позволяю ей спать со мной, пока не найду кого-нибудь получше.

Шутка ему не понравилась, и он нахмурился.

— В таком случае ты — засранец. Она, по-моему, классная девчонка. Лови момент, дружище, пока есть такая возможность. — Он бросил взгляд в направлении дивана, затем снова посмотрел на меня. — Итак, тебе хотелось бы пойти посмотреть на закат солнца, правильно?

Даже если бы Чарли и хотел более явно намекнуть на то, что ему хотелось бы пообщаться со мной наедине, у него это вряд ли получилось бы. Он ухватил еще две банки пива и повел меня на веранду.

Он облокотился на поручень. В паре сотен метров от нас стадо лошадей поднимало пыль в загоне.

Чарли сел на лавку и указал мне на стоявшее напротив него кресло-качалку. Что бы там ни было у него на уме, но он, казалось, был не готов сейчас об этом говорить. Я проследил за его взглядом. Он был прикован к лошади, пасшейся в одиночестве в самом углу загона.

— Знаешь что, Чарли? Я ведь тебя выбрал тогда. Я тебе никогда об этом не говорил, насколько я помню.

Наш майор-инструктор всегда давал новичкам-десантникам один и тот же совет:

— Когда попадете в эскадрилью, помалкивайте, смотрите и слушайте. А затем выберите одного человека, который кажется вам идеальным десантником. Не нужно показывать ему, что вы выбрали именно его, просто наблюдайте за ним и учитесь. А когда во время боевой операции возникнет сложная ситуация, и вы не будете знать, как вам поступить, тогда спросите себя, что бы сделал на вашем месте тот человек, которого вы выбрали.

Я выбрал тогда Чарли, но очень скоро он стал для меня намного важнее, чем пример для подражания. По-моему, я наградил его наивысшей похвалой, которой один солдат может наградить другого. Я мог абсолютно искренне признаться, что пошел бы за ним и в огонь и в воду.

Он сделал еще один большой глоток и поставил банку на перила.

— Я знаю, дружище. Я видел, как ты наблюдал за мной. Многому научился?

— Думаю, да. Я думал о тебе тогда, в последний день операции в Уэйко. Там была неприятная ситуация, и я пытался себе представить, как бы ты поступил на моем месте. Я не знал, вырубить мне того парня или нет. Но теперь я уверен — я принял правильное решение.

— Не все там приняли правильные решения, — Чарли обернулся и посмотрел на меня. — Помнишь того парня из Министерства, специалиста по газам? Он покончил с собой год спустя.

Я этого не знал. К тому времени я уже покинул полк.

— Его звали Энтони. Он был хорошим парнем.

Он откинулся на спинку стула.

— Еще один хороший парень, оттраханный системой. Ничего нового.

Он снова взял в дрожащую руку банку с пивом.

— Ты знаешь, я попался на эту удочку, когда был еще мальчишкой. Я действительно верил во все это дерьмо о королеве и родине. Мы были хорошими парнями, они — плохими. Тридцать семь лет игры в войнушки ушло у меня на то, чтобы осознать, какой чушью это все было. Может, ты быстрее это понял? Поэтому и ушел?

Чарли не знал, чем я занимался после увольнения в запас, и не спрашивал об этом. Он знал, если я захочу, чтобы он об этом узнал, я сам ему расскажу.

— Что-то вроде того.

Он оглянулся на лошадь, одиноко стоявшую в углу загона.

— Ты знал, что я был в отряде, когда мой сын находился в пешем патруле в Дери?

Я кивнул. У нескольких наших ребят в одно и то же время сыновья служили в армии за границей.

Он самокритично улыбнулся.

— Я обманывал себя, внушая себе, что смерть каждого солдата ИРА, которого мы убивали, означала, что в мире становилось меньше на одного человека, который мог стрелять в моего сына. Мне казалось, что я так охраняю его. Но мы ведь не работали на пределе сил. Мы только пытались уничтожать документы, которые могли, как считали Тэтчер и Мэйджор, сдержать мирный процесс, — Чарли сощурился, — а вообще-то мы защищали Адамса и МакГиннеса, чтобы те могли вести секретные переговоры с нашими правительствами, которые «не вели никаких переговоров с террористами». Некоторые из них были хорошими ребятами, некоторые — плохими, но я никогда не задумывался об этом раньше.

Я пожал плечами. Никто никогда официально этого не признавал, но все мы знали, что тогда происходило. Исключить тех, кто противился прогрессу, и надеяться на то, что все остальные выстроятся в строй за нашими парнями, Адамсом и МакГиннесом.

— Возможно, это и сработало. Мы добились чего-то, похожего на мир.

— Неважно. Единственное, что имело значение, это то, что, пока я был весь в работе, я мог не сидеть и не волноваться о Стивене.

Он смотрел на лошадь, затерявшись на мгновение в собственном мирке.

— Я потом… после того, как он погиб… мне было все равно, как это произошло, до того момента, пока мне было чем заняться.

Я поднял банку с пивом.

— Должно быть, было жутко больно, дружище! — я запнулся. — Я и сам побывал в похожей ситуации… — Я снова замолчал, так как не знал, что сказать. В любом случае, Чарли одарил меня тем слегка вызывающим взглядом, который может быть у человека, потерявшего кого-то из близких, которому говорят: «Я знаю, что ты сейчас чувствуешь», а на самом деле ни черта не знают. Я пожал плечами. — Она не была моей дочерью, но мне было так больно, словно она была моим ребенком. Если бы мне было еще немного больнее, я бы не пережил.

Чарли заерзал на стуле.

— Кем она тебе приходилась? Приемной дочерью?

— Она была дочерью Кена Брауна — он служил в восьмом батальоне. Помнишь такого?

Чарли попытался вспомнить, но ему это не удалось.

— Они с Маршей сделали меня опекуном.

— Ах да, я вспомнил, я слышал об этом. Черт, а я и не знал, что это тебя назначили опекуном, — он запнулся. — Так что с ней случилось?

— Ее убили два года назад в Лондоне. — Я уставился вниз на банку. — Ей было всего пятнадцать. Я отвез ее домой, в Штаты, и там похоронил, после чего похоронил и себя, как ты.

Чарли медленно кивнул:

— Иногда ты просыпаешься и думаешь, какого хрена происходит…

— Что-то вроде того. Я всегда делал вид, что мне наплевать на это, но на самом деле, знаешь ли, я любил ее. После ее смерти я пил как ненормальный. Последнее, что я помню после этого, — я сидел за рулем комби с длинными волосами на голове и кучей этих штук на запястье, — я потряс браслетами дружбы.

Чарли улыбнулся.

— Я думаю, каждый справляется с этим так, как может. Знаешь, что Джули подарила мне на Рождество? Тапочки. Чертовы тапочки! С тех пор как погиб Стивен, они хотят жить именно так. Им хочется жить в мыльном пузыре. Все тихо и мирно, и счастливое лицо Стивена на фотографии. Вот что такое эта жизнь. Это собственный изолированный экоклимат Хэйзл, как долбаный проект Эдема для счастливой жизни.

Он сделал еще один большой глоток пива и посмотрел мне прямо в глаза:

— Приехав сюда, я совершил огромнейшую ошибку в своей жизни, дружище. У меня слишком много свободного времени. Люди смотрят на меня и думают, что у меня здесь райский уголок, и это сводит меня с ума. Пока ты работаешь, пока ты движешься вперед, не остается времени думать. А сейчас я большую часть дня думаю о нем. Это то же самое чувство, которое у меня было в Ирландии: что я должен был быть там, должен был присматривать за ним. Я понимаю, что ничего не мог сделать, но легче от этого не становится, понимаешь?

Он кивнул, указывая на загон для лошадей, и печально улыбнулся.

— Видишь того гнедого мерина в углу? Он когда-то был резвым. В молодости он покрывал трех-четырех кобыл в день, а остаток дня проводил, пытаясь выбить ворота конюшни. Но в последнее время ему не часто приходится использовать свое мужское достоинство. Он слишком истощен. Единственная разница между ним и мной состоит в том, что я не ем целый день траву и не сру, вместо этого я подрезаю эвкалипты и наблюдаю за закатами. Знаешь, единственное, чем я мог бы ему помочь, это приставить к его башке ружье и избавить от страданий.

Чарли стиснул зубы.

Я рискнул улыбнуться.

— Или купить ему тапочки, дружище.

— Точно, или купить ему тапочки. Но некоторые люди сами делают это. Такие ребята, как Энтони. Я раньше думал, что они малодушничают, трусят, но сейчас я в этом уже не уверен. Может, они умнее нас.

Я не знал, куда он клонит, и даже не успел его спросить об этом. Джули распахнула дверь и выскочила из дома, держа двоих младших детей за руки. У нее было испуганное выражение лица, что совершенно не соответствовало ее взвешенному тону:

— Глупые новости. Идемте, дети! Пора спать.

Что-то неприятное произошло в доме, и она пыталась замять ситуацию. Она провела детей вниз по лестнице. В этот момент на пороге появилась ее мать. Хэйзл также выглядела потрясенной.

Чарли встал и сделал пару шагов ей навстречу, затем обернулся ко мне и кивком головы предложил зайти внутрь и узнать, что случилось.

Я открыл стеклянную дверь и вошел. Силки и Алан стояли перед экраном телевизора. Это не был детский фильм — на экране проносились ужасные картинки. Я слышал крики и звуки выстрелов.

Силки обернулась ко мне.

— Это где-то возле России. Штурм. Они стреляют в детей.

Картинка переместилась на солдат, пытавшихся войти в большое бетонное офисное здание. Судя по титрам, террористы взяли в заложники больше трехсот человек. Городок Казбеги находился где-то на севере Грузии, на границе с Россией. По поступавшей информации среди заложников было много женщин и детей.

Я смотрел, как небольшая группа солдат стреляла по окнам из АК, в то время как еще одна группа кувалдами пыталась выбить дверь.

Камера выхватила БТР, пытавшийся протаранить стену. Комнату наполнили крики о помощи.

Женщины и дети выпрыгивали из окон и тут же попадали под перекрестный огонь. В разбитых окнах появился черный дым. Повсюду в окнах были видны охваченные паникой лица.

Солдаты знаками пытались дать им понять, чтобы те отошли от окон, но они не слушались. Они словно прилипли к окнам.

На экране появилось лицо журналистки, прятавшейся за БТР, она пыталась передать информацию из этого хаоса, и я обратил внимание на ее красивые темные и огромные от ужаса глаза. Вокруг нее из ниоткуда появилось пол-армии, и все они стреляли из пистолетов и штурмовых винтовок. Я наблюдал за разборкой в грузинском стиле.

Два штурмовых вертолета грохотали у нее над головой. Она кричала в микрофон с восточноевропейским акцентом, что здание было резиденцией регионального правительства; в тот момент там проходили выборы, поэтому собралось столько народа. Атаку предположительно провела группа воинствующих исламистов, протестующих против строительства каспийского трубопровода. Черт его знает, как Си-Эн-Эн добралась туда так быстро, но все-таки им это удалось. Титры говорили о том, что на данный момент погибло уже тридцать человек.

Силки схватилась за голову.

— О Боже, бедные дети.

На экране появилось изображение одного из солдат. Он держал израненное тело ребенка в обгоревшей одежде.

В здании произошел взрыв. Камера затряслась, а в окне второго этажа сверкнула вспышка. Повылетали стекла, после чего оттуда повалил густой черный дым.

Я слышал, как офицеры отдавали какие-то приказы, но хаос продолжался. Обычная история — больше вождей, чем индейцев.

Несколько солдат, сумевших войти в здание, выпрыгнули из окна на первом этаже, на их одежде полыхало пламя.

Камера выхватила вереницу карет «скорой помощи», мчавшуюся по дороге. Некоторые из них были военными, некоторые — гражданскими. Два вертолета все еще грохотали в воздухе.

Две окровавленные женщины выскочили из здания и побежали прочь, собирая на ходу детей и увлекая их за собой.

Раздались выстрелы, камера переместилась на двух малышей, выпрыгнувших из окна первого этажа в попытке скрыться от пламени.

Хэйзл нажала на кнопку на пульте, и телевизор погас.

— Хватит! Только не в моем доме.

Глава четвертая

Я сидел рядом с Силки на веранде и слушал последние новости по радио. Солнце поднялось уже довольно высоко. Я чистил апельсин за апельсином, а Силки пропускала их через соковыжималку. Силки любила апельсиновый сок. Приготовить завтрак для Тиндаллов было наименьшим, чем мы могли их отблагодарить за гостеприимство, и я надеялся, что это поднимет им настроение. После того как Хэйзл выключила ту программу, атмосфера в доме была довольно напряженной. Мы помогли убрать со стола в полной тишине и пошли спать. Хэйзл совсем не радовало то, что в ее дом непрошеной ворвалась реальная жизнь, а Чарли из-за этого был несколько напряжен и погрузился в свои мысли.

— Ты слышал, — прошептала Силки, — уже установлено, что около шестидесяти человек погибло и еще сто шестьдесят ранено. — Она налила сок в кувшин. — Это около половины всех людей, что находились в здании. Кошмар!

— Не так уж и плохо, знаешь ли. Это ведь был штурм. — В углу загона старый мерин принимал утреннюю грязевую ванну. — В любом случае при осаде нужно рассчитывать, что все они мертвы с самого начала. В такой ситуации даже один выживший — это уже успех.

Она перестала выдавливать сок и выпрямилась.

— Я все думаю о том бедолашном ребенке. О том, что сгорел. Ты видел, как солдат нес его?

Я разрезал еще несколько апельсинов и передал их ей. Чтобы сделать немного сока, требовалась масса апельсинов.

— Скорее всего, там все было заминировано. Мы видели, как взорвался один заряд. Я не удивлюсь, если погибших на самом деле намного больше.

— Но все солдаты выглядели так, словно они были в панике. Они не знали, что делать.

— Ты знаешь, если теряется двадцать процентов солдат или меньше, то это большой успех. Солдаты реагировали на происходившее, и неважно, правильные действия они совершали или нет.

— Теряется? Что значит теряется? Погибает? Мне кажется, ты слишком хорошо для парашютиста разбираешься в этих вещах…

— А ты разве не читаешь журнал «Тайм»?

Силки скорчила рожицу и снова принялась за апельсины.

— Ты точно не читаешь. Ты читаешь только те журналы, у которых на обложке одни парашюты.

Я все еще смеялся, когда на пороге появилась Хэйзл, в платье, с растрепанными волосами и красными влажными глазами.

Силки вскочила на ноги.

— Хэйзл, что с тобой?

По ее щеке сползла слеза.

— Он уехал.

— Уехал? — спросил я. — О чем это ты?

— Его здесь нет.

В моей голове за долю секунды промелькнуло множество мыслей и все на скорости в тысячи миль в час. Чарли закрылся в своей скорлупе после выпуска новостей.

— Мне кажется, это очень встревожило Хэйзл, — сказал тогда я.

— Она такая с тех пор, как погиб Стивен, — ответил он. — Она хочет закрыть нас от внешнего мира, чтобы он снова не обидел нас. Вот почему мы живем здесь.

Я вспомнил, что он был очень мрачным вчера вечером, но не обратил на это внимания, объяснив себе все количеством выпитого; мне все больше и больше казалось, что у него проблемы с алкоголем. И все эти разговоры о том, чтобы пристрелить того коня… черт, он же не задумал уехать куда-то в ночь и снести себе голову? Он не стал бы первым.

Силки вытерла руки о джинсы и обняла Хэйзл.

— Чарли куда-то уехал? Будешь чай или кофе?

Я глянул на парковку около дома. «Лэнд-крузера» на месте не было.

— Может, он за круассанами поехал? — Я улыбнулся ей что было сил. — Где-то в тысяче миль отсюда я видел минипекарню.

Силки укоризненно посмотрела на меня, успокаивая в то же время Хэйзл.

— Не смешно, Ник.

Она была права — не то время и не то место.

— Прости. Ты уверена, что он даже записки не оставил?

Она покачала головой.

— Он тебе ничего не говорил? Вы здесь долго вчера разговаривали.

Силки пыталась усадить Хэйзл на стул, а сама тем временем смотрела то на меня, то на нее.

— Мне никто не хочет рассказать о том, что происходит?

Я коснулся ее руки.

— Позже.

Она поняла намек. Хэйзл наконец-то присела, а Силки исчезла в доме, чтобы приготовить обещанный чай.

— Я боюсь, что что-то случилось, Ник. Он сам на себя был не похож, когда ложился спать. Ты уверен, что он ничего тебе не говорил?

Силки снова появилась на пороге.

— Хэйзл, телефон звонит. Хочешь, я?..

Хэйзл уже бежала туда. Силки вопросительно смотрела на меня, но я хотел слушать, а не говорить.

Я направился к двери, но Хэйзл уже возвращалась.

— Это Джули. «Лэнд-крузер» стоит на железнодорожной станции. Что происходит, Ник? Все снова разваливается, я знаю…

Она уткнулась лицом мне в футболку и вцепилась в меня как утопающая.

Наконец она подняла голову.

— Пожалуйста, помоги мне его найти, Ник. Пожалуйста…

Глава пятая

Даже через закрытую дверь в кабинете Чарли было слышно, как дети Джули суетятся у себя в комнате. Затем раздались звуки телевизора и их голоса потонули в голосах мультипликационных героев и шуме маленьких ног, бегавших по деревянному полу.

Я осмотрел стол Чарли.

— Он бы ничего глупого не сделал, Хэйзл. Ты же знаешь, это не в его стиле.

Она кивнула, будто хотела верить мне, но не могла себя заставить.

— Я молю Бога, чтобы ты был прав, Ник. Я хочу, чтобы он вернулся домой.

Она мне уже рассказала, что у Чарли последние несколько недель была жуткая депрессия и приступы становились все чаще и все тяжелее. Она очень сильно хотела убедить саму себя в том, что он не отправился в степь, чтобы провести там свою последнюю ночь.

— Пообещай мне, что попытаешься его найти. — Ее голос звучал потерянно. Она переоделась, но волосы все еще были растрепаны. За последний час она несколько раз принималась плакать. Я никогда не видел ее такой грустной, и мне хотелось сделать все что угодно, лишь бы она снова улыбалась.

Она наклонилась и включила старенький вытертый компьютер. Я слышал, как модем обменивался рукопожатием с сервером. Естественно, я не собирался признаваться ей, о чем мы говорили с Чарли. Возможно, сам того не понимая, я скажу что-то не то и подведу его.

— Возвращайся к Джули, Хэйзл. Я тебя позову, если что-нибудь найду.

Она вышла из кабинета, а компьютер в этот момент проиграл стандартную мелодию загрузки Windows. Я запустил msn. Кабинет был очень аккуратным и не загроможденным: стол, кресло, в котором я сидел, шкаф с документами — и все. Жалюзи на окне отбрасывали в комнату широкие полоски света и тени. В комнате стоял стойкий запах дерева.

Монитор был увешан огромным количеством стикеров. На коврике для мышки главную роль исполнял Шрек. Стеклянная пивная кружка служила пеналом — в ней было полно ручек и заточенных карандашей — и в то же время пресс-папье.

На стене висели семейные фотографии. Я ни капли не удивился, что среди них не было ни одной из тех времен, когда Чарли служил в Специальном военно-воздушном полку (СВВП). Все ребята в полку делились на два типа: тех, кто пытался показать, что их ничего не связывает со своим прошлым, — ни сертификатов, ни рекомендательных писем, ни штыков, ни списанных АК-47, висящих на стене. Работа — это работа, а дом есть дом. Но были и другие, которые хотели выставить все это на обозрение всему миру.

Я взял в руки кружку. Их дарили всем, кто уходил из полка. Я даже не помнил, где была моя. Старший сержант вручил мне ее с опозданием, когда я уже отдал ему свой обходной лист.

— Держи, — сказал он, — мне кажется, что вот эта твоя. — Он порылся у себя под столом и достал оттуда коробку. — Вот и все. Увидимся.

Все честно. Это я решил уйти. Когда ты уходишь из полка, это значит, что ты уходишь. Там нет ни ежегодных встреч выпускников, ни Общества Бывших Десантников — ничего похожего на это.

Я прочел надпись на кружке и невольно рассмеялся. Для Чарли. Удачи! Вторая эскадрилья. Для Херефорда это были запредельные эмоции.

Я просмотрел бумаги, лежавшие под кружкой: неоплаченные счета за установку столбов и корм для скотины, а также несколько счетов за коммунальные услуги, срок оплаты по которым уже давно истек.

Затем принялся проверять содержимое компьютера. В единственном документе на рабочем столе речь шла о припарках для лошадей, а еще что-то о курсе обмена австралийского доллара на турецкую лиру. Я знал, что они провели медовый месяц на Кипре. Возможно, Чарли планировал устроить сюрприз и снова вернуться туда с Хэйзл. Может, он просто поехал в город за билетами?

В папке с электронными письмами тоже ничего такого не оказалось. В основном это была ежедневная переписка между Хэйзл и Джули и ее детьми, хотя они и жили друг от друга на расстоянии плевка. Я подумал о том, как это — чувствовать себя частью такой крепкой семьи. Возможно, иногда это вызывало клаустрофобию. Может, Чарли уехал, чтобы немного побыть одному. Хватит, я уже начинал думать, как Силки.

Следующий час я провел, проверяя все его папки с документами. Я вошел в интернет. Журнал браузера был очищен от записей. Что бы это значило — то, что Чарли что-то скрывал, или то, что он был очень аккуратным человеком? В любом случае, если он хотел, чтобы Хэйзл ни о чем не догадалась, то он вряд ли оставил бы в компьютере знак «Посмотри здесь». В картотечном шкафу было четыре ящика. Я открыл нижний, P-Z, и вытащил папку с буквой Т. Чарли мог гордиться собой. Телефонные счета за последние несколько лет были не только сложены в хронологическом порядке, но и подписаны. Я вытащил несколько последних и пробежался по ним глазами.

Я почти сразу же заметил то, что меня заинтересовало.

За последний месяц он несколько раз звонил подолгу на номер 01432 в Великобританию. И чем дальше, тем чаще.

Я посмотрел на часы. В Англии 9 вечера, так что еще не поздно для звонков.

Я снял трубку телефона и набрал номер.