Алая заря

Глава девятая, в которой нет покоя нечисти

Соня съела все сушки, который положил перед ней Тимур Андреевич, а к чаю притронулась, только когда в пакете остались одни крошки и он был уже холодным.

— Сейчас что-нибудь сытнее старайся есть, — сказал он. — Много сил нужно на то, чтобы превращение не было слишком неприятным. Я свое едва помню, потому что три дня без сознания провалялся.

Соня не чувствовала в себе достаточно смелости, чтобы задавать уточняющие вопросы, но по крайней мере, теперь не так сильно боялась Тимура Андреевича после того, как он сказал, что больше не сможет превратиться в то красноглазое и острозубое чудовище, которое она вчера видела.

Зато очень сильно она теперь боялась себя. Потому что он весело сообщил, что теперь таким чудовищем может стать она сама.

— Я не буду, — сказала Соня, с усилием проглатывая пережеванную сушку.

— Тогда не превращайся, — легко ответил Тимур Андреевич. — Делай что хочешь. Живи как хочешь. Но знай, что раз в месяц тебе нужна человеческая кровь. И лучше бы тебе озаботиться заранее о том, где ее раздобыть. Думается мне, ты не захочешь убивать невинных людей. Голод этот страшный. И не заметишь, как человека до капли выпьешь!

Соня прижала ладонь ко рту и сморгнула выступившие в уголках глаз слезы.

Да как же так…

— Ну и плакса! — цокнул языком Тимур Андреевич. — Не реви. Привыкнешь и сможешь жить нормально. Зато долго.

— Я не хочу, — прошептала Соня.

— И Биг Бен свой точно увидишь. Ты же хотела.

Соня готова была отказаться от мечты побывать в Англии, лишь бы время обернулось вспять и она не никогда не сказала те слова, которые перечеркнули всю ее оставшуюся жизнь. А еще лучше никогда бы не повела Степу гулять и вместо этого они отправились бы домой есть пирог!

— Не такой ценой!

— У бессмертия не может быть другой цены, — отрезал Тимур Андреевич.

— Заберите его обратно!

— Нет.

Соня уткнулась лбом в скрещенные руки.

— Бог дает короткую жизнь, — продолжил Тимур Андреевич, — но если осмеливаешься хотеть большего — будь готова примкнуть к злу, потому что всегда поступать по совести уже не получится.

— Я не верю в Бога.

— Дело твое. Значит, вини во всем случай. А повезло или не повезло — это сейчас тебе знать не дано. Поживи сначала и уму наберись. Пожалеть всегда успеешь. Я пожалел только через сто с лишним лет.

Соня приподняла голову, вглядываясь в лицо Тимура Андреевича, исчерченное морщинами, и волосы, черные и густые, но на висках седые.

— Сколько вам?

— Двести сорок восемь.

— Откуда вы знаете, что были бессмертны? Вы ведь все-таки постарели.

— Знал вампиров и постарше. А молодым всегда выглядеть можно, но нельзя и неудобно. Надо позволять себе стареть — меньше вопросов будет у людей.

Соне стало гадко и душно. Тошнота вернулась, а от сушек начал болеть живот. Она уперлась в него предплечьями и отвернулась к окну, сквозь которое едва ли можно было что-то разглядеть — настолько оно было заляпанным.

— Ты меняешься, — сказал Тимур Андреевич, заметив ее состояние. — Это скоро прекратится, но вместе с тем придут и слабости. Запоминай. Крест, солнце и голод. Крест и все, что он освятил, будут причинять ужасающую боль, потому что Богу вампиры неугодны. Не умрешь, но приятного мало. А солнце будет более жестоким. Сожжет заживо и, если не спрячешься или не защитишься, умирать будешь мучительной смертью. Носи красный цвет или звезду на теле, а лучше и то, и другое — солнцу такую магию не преодолеть. Голод убьет быстрее, но это надо очень постараться. Инстинкт погонит искать кровь, и никакая сила воли не поможет и не остановит. Голоду невозможно сопротивляться и лучше не дожидаться момента, когда он лишит тебя рассудка! Какая луна вчера была, в такую выпивай кровь. И все будет хорошо.

— Что… — пролепетала Соня, задыхаясь от возмущения. — Все, что вы рассказываете… отвратительно! Что тут хорошего?!

Тимур Андреевич не ответил, поднялся со стула и куда-то ушел. Вернулся он со стеклянной бутылкой без этикетки. Внутри колыхалась прозрачная и мутная жидкость, и Соня нахмурилась, предположив, что это самогон. Хотя все лучше, чем кровь.

— Человек ко всему привыкает.

— Но я не хочу привыкать!

Тимур Андреевич отпил немного из бутылки и нисколько не изменился в лице, словно в ней была вода.

— Есть людей не надо, — принялся объяснять он дальше. — Можно кусать и пить понемногу, но слюна твоя для них будет и ядом, и лекарством: они потеряют волю и сделают все, что пожелаешь, а их раны заживут очень быстро, поэтому никто не узнает, что с ними случилось. Даже они сами, если прикажешь забыть. Можешь упростить себе жизнь еще больше: сделать их своими слугами и заставить их приносить кровь для тебя. Таких обычно зовут пиявцами. От твоего яда и человеческой крови они тоже становятся вампирами. Вернуться к обычной жизни им потом сложно, да они и не захотят. Это может произойти, только если помрет их хозяин. Стратилат. Главный вампир. Высший. Его так прозвали потому, что он создает себе армию из пиявцев и… да что угодно он может делать с этой армией.

Волосы у Сони на затылке вздыбились от леденящего ужаса, а Тимур Андреевич причмокнул губами, смакуя ядреный вкус спиртного, и о чем-то задумался.

— Знавал я одного стратилата. Он недолго прожил. Целую кормушку себе устроил таким образом в лагере пионерском. Было очень удобно. Только детишек жалко.

— Это… — Соня обескураженно выдохнула. — Это чудовищно!

Тимур Андреевич хмыкнул.

— Я это к чему… Удобная у тебя работа, Софья.

Она сжала пальцами лоб и зажмурилась.

— Не говорите такие вещи! Я никогда — слышите? — никогда не трону детей. И вообще никого не трону!

Тимур Андреевич закивал головой и отпил еще самогонки, делая очень большой глоток. Соня снова отвела взгляд и сглотнула.

— До следующей луны думай, — сказал он. — Где-то кровь раздобыть придется.

— Не буду думать! Я просто… да я просто… сама себя убью! — выпалила Соня.

Это были слишком громкие слова для нее: она бы ни за что так не поступила с жизнью, данной ей матерью, и, скорее всего, страдала бы до последнего, но как выразить свое негодование иначе не знала.

Тимур Андреевич помрачнел и грузно зашевелился на стуле — тот заскрипел от его веса.

— Я вот, как ты уже должна была понять, пытался. Уезжал и в поля, и в леса, далеко-далеко, да только мозг умнее и хитрее. Не успевал я и заметить, как уже поворачивал назад, туда, где люди. Не хватало у меня духу голодовку себе устроить. Не получается обмануть зло в себе! И на солнце не сгореть. Выбили мне звезду на шее, как клеймо — и никак теперь… А может, и без звезды бы тоже не сумел. Тварь эта внутри тебя жить будет хотеть сильнее. Потому-то я и способ вон какой нашел замысловатый… Чтоб не я себя… А другой кто, — на этих словах Тимур Андреевич опять приложился к горлышку бутылки. — И проворонил шанс на несговорчивую дуреху.

— Вы хотели снять с себя вину за преступление, — сердито сказала Соня. — Вы в Бога ведь верите, а самоубийство — тяжкий грех! Вам проще повесить вину на невинного человека, да? Вы слабак.

Тимур Андреевич не стал ничего отрицать, поморщился слегка и ответил лишь спустя полминуты молчания, когда с тихим стуком поставил пустую бутылку на пол.

— Ты, что ли, сильная? Девчонка еще совсем. Вчерашняя студентка! Трава зеленая! Какая в тебе сила?

— Да хотя бы чувство справедливости, честность и альтруизм, которые не дадут мне воспользоваться беззащитными людьми!

— Все мы альтруисты, Софья. До поры до времени. А по сути животные. От голода и товарища съедим.

— Я вам не верю.

Тимур Андреевич устало вздохнул.

— Ты уж прости, что бремя такое на тебя взвалил. Тяжко тебе будет. Очень. Особенно с такой светлой головой.

Соня совсем не ждала извинений от человека, который посчитал, что имеет право взвалить на нее то, с чем и сам справляться не хотел. Он насильно передал ей то, о чем она не просила — так поступали только жестокие и эгоистичные люди. И, услышав его слова, она вдруг поняла, что извинения ей и не были нужны вовсе, потому что ничего они не исправят и жизнь ей не облегчат.

— Я вас не прощу, — еле слышно произнесла она.

Взгляд Тимура Андреевича смягчился.

— Я не горжусь своим поступком. Но мне греет душу надежда, что ты смиришься с этой тяжелой ношей, потому что вместе с тем это и бесценный дар.

— Вы сотню лет искали способ отказаться от этого дара!

— Мне двести сорок восемь, Софья! Я устал. Я пожил свое. Не просто так Бог отвел каждому свое время. Не нужно человеку бессмертие тела — все в жизни сразу ценность теряет. Но не поймешь ты пока.

Легко было старику сказать, что юная девчонка ничего не поймет.

— А мне теперь с этим что делать? — процедила Соня.

— Принять этот дар вместе с проклятьем и жить столько, сколько захочешь. Как надоест — сделай, как я. Если человек попросит у тебя кровь, ты не сможешь отказать. Это важное условие. А дав ее выпить, ты свою силу передашь и станешь слугой нового вампира. Так умереть проще. Вампиры, утратившие силу, обычно долго не живут — их убивает хозяин.

Соня почувствовала, как сжимается горло. Беспомощная злоба поднялась из самых темных глубин ее души, и с языка сорвалось признание — не громкое и пылкое, а тихое, почти шепотом произнесенное и оттого самое искреннее:

— Вы мне противны. Я вас ненавижу!

Тимур Андреевич понимающе кивнул.

— Ну так помоги мне отойти в мир иной.

— Ни за что. Не моей волей!

— Упрямая девчонка!

Он поднялся со стула с лицом таким бешеным, что Соне показалось, что он вот-вот на нее накинется и разорвет на кусочки. Она на мгновение напряглась, но затем плечи вдруг плавно опустились и она медленно выдохнула. Нет, он ничего ей не сделает — не сможет.

— Так вы мой слуга теперь…

Тимур Андреевич замер, глядя на нее сверху вниз.

— Живите дальше! — сказала Соня. — Это… это мой приказ. Вы не заслуживаете покоя.

Черты его лица поплыли и эмоции с него быстро схлынули: его неопределенное выражение ничего ей не сказало, как и он сам.

Покопавшись на захламленных полках, он выудил оттуда очередную пластинку, а затем, одним махом сдвинув со стола чашки и пакет с крошками, взвалил на него проигрыватель.

Заиграла “Королева красоты” Магомаева. Видимо, это был любимый исполнитель Тимура Андреевича.

Садиться обратно на стул он не стал. Вместо этого устроился в кресле и так же, как в прошлый раз, принялся изучать потолок.

Соня неподвижно просидела до конца песни с пустой головой, несмотря на веселую музыку, мрачнея с каждой секундой все больше и больше.

Под “Мираж” она встала с дивана.

— Я домой.

— Ты еще не все узнала, — равнодушным голосом сказал Тимур Андреевич.

А ведь могло быть еще что-то… более ужасное!

Соня яростно замотала головой.

— Я ничего больше не хочу знать. Я хочу домой.

“Идем мы пустыней безлюдной…”

— Ну, — пожал плечами Тимур Андреевич. — Приходи опять, как появятся вопросы.

— Я больше не приду.

— Да-да, — покивал Тимур Андреевич, прикрывая веки и погружаясь в музыку.

“И трудно в песках нам идти… Мираж… мираж… опять мираж…”

Соня ушла бесшумно и ни разу не оглянувшись.