Обычно она вставала затемно.
Так уж получилось, что Соня никогда не была соней, даже в детстве, и больше предпочитала бодрствовать и активничать. Так и спалось потом слаще, и успевалось все, и не было ощущения потерянного времени — долгий сон казался ей пустой его тратой. Если организму нужно семь часов, значит, надо спать семь часов и не более.
Соня всегда ложилась с удовольствием, засыпала быстро и просыпалась самостоятельно, потому что внутренние часы работали без перебоев и будили ее в одно и то же время.
Сегодня ее разбудила баба Валя.
— Вставай, — подергала она за плечо. — На работу опоздаешь.
Соня перевернулась на своей узкой скрипучей койке, и тело непроизвольно выгнулось под немыслимым углом. Мышцы во всем теле заныли, а веки еле удалось разлепить. Она и не помнила, когда ей в последний раз было настолько паршиво утром.
— Пришла невесть во сколько вчера… — заворчала баба Валя. — Подняла меня посреди ночи и топала, как слон? Не переоделась даже. Где шлялась?
Соня уткнулась лицом в подушку и застонала от боли в висках.
— Уж не в клуб ли ходила, а? — ахнула баба Валя. — И чумазая вся! Напоили, что ли?
— Что вы такое говорите… Не ходила я в клуб. И ничего не пила!
Соня резко распахнула глаза, и желание забраться под одеяло и нырнуть обратно в пучины сновидения вмиг улетучилось.
Пила!.. Пила чужую кровь!
Соня невольно сглотнула, чувствуя противный кислый привкус на языке и уверяя себя, что это нормально по утрам. Кровь на вкус совсем другая. А это… а это неприятное и как будто бы настоящее воспоминание о том, как ее тошнило.
Она не помнила, как и во сколько вернулась домой, но разве это повод поверить в то, что та чертовщина приключилась с ней на самом деле? Она просто утомилась. Так бывает, когда много дел.
Баба Валя продолжала бубнить себе под нос, пока перевешивала занавески в комнате, но Соня уже не слушала. Она незаметно выползла из кровати и ушла в ванную.
До работы оставалось не так много времени, поэтому пришлось торопливо, но очень тщательно намыливаться, чтобы смыть следы кошмара, которые Соня явственно ощущала всем телом.
Приснится же такое…
В ванной было жарко и запотело зеркало, так что мурашки по телу точно не были связаны с холодом.
Наверное, где-то в глубине души Соня уже понимала, что обманывает себя, хотя признавать это было тяжело. Ничего ей не приснилось. И уберечь себя отрицанием не получится. Хотя бы потому что она уже знала, что когда будет выходить из дома, не обнаружит портфеля на пуфике под полкой, где обычно лежали ключи. Да и ключей тоже не найдет, потому что они остались в портфеле, а тот она уронила на пол, когда испугалась зычного голоса вампира.
Она пообещала не возвращаться, но выбора сама себе не оставила.
В желудке было так пусто, что от голода заметно дрожали руки, когда Соня одевалась.
В холодильнике не нашлось никакой еды. Баба Валя ела как птичка, но остатки лапши она, похоже, доела вчера на ужин и на завтрак, потому что больше Соня ничего не наготовила да и в магазин сходить не успела. Она бы обязательно пристыдила себя, если бы не мучительный спазм в животе.
На скорую руку она сделала себе яичницу, использовав яиц в два раза больше обычного, и запила все чаем со вчерашней немного подсохшей булкой. Баба Валя отказалась, но смотрела на то, с каким аппетитом ест Соня, с подозрительным осуждением.
Спрашивать о запасных ключах она не стала, понадеявшись на то, что после школы без особых трудностей вернет свой портфель. Под трудностями Соня, конечно же, подразумевала поиск двухэтажки, в которую ее насильно вчера привели, и возможный разговор. Его она хотела избежать.
Зубы и страшные глаза. Окровавленная ладонь и металлический привкус. Дневник на шкафу и охотничий нож в ящике комода, которых она не видела, но о которых ей рассказали. И мрачный молодой старик, который просил ее о мести и, кажется, очень хотел умереть.
Все это вызывало вопросы, ответы на которые Соня просто не сумеет удержать в голове так, чтобы не сойти с ума.
Да, все это было, но она осталась жива, сбежала и сбежит еще раз, как только заберет свой портфель.
И она не вампир.
Сегодня ей предстояло провести шесть уроков, и она была настроена вполне решительно и серьезно, когда заходила в школу. Ни отсутствие личного журнала и записей, ни дурные размышления — ничто не способно было помешать ей сосредоточиться на учебном процессе. Кроме физического состояния, к сожалению.
К середине первого урока с седьмым классом Соне поплохело, и она была вынуждена отлучиться в туалет, где распахнула окно и несколько минут простояла, жадно вдыхая потеплевший осенний воздух, стараясь то ли справиться с приступом тошноты, то ли наоборот ее вызвать, чтобы облегчиться.
На втором уроке она снова почувствовала голод, поэтому принялась ходить кругами по классу, нервируя этим писавших самостоятельную десятиклассников. На месте не сиделось — сразу почему-то то нога начинала дергаться, то пальцы начинали отбивать беспокойный ритм по столу, поэтому, натянув на лицо маску строгой учительницы, Соня расхаживала вдоль рядов, то и дело заглядывая в тетрадки учеников. Таким образом она обнаружила у пары ребят шпаргалки и неприятно этому удивилась.
В столовой на переменке выстроилась длиннющая очередь из учеников, но молодая помощница поварихи Маша, которая расставляла стаканы с компотом на подносы, заметила растерянную Соню из-за прилавка и быстро вернулась к ней с пирожком.
— Только что вытащили из печи, — подмигнула она. — Что-то ты бледновата, Софья Николаевна.
Соня благодарно улыбнулась и положила перед Машей пять копеек.
— Не позавтракала толком. Спасибо большое.
— О, я эти голодные глаза знаю.
Вкусный пирожок оказался с повидлом, и после него Соня почувствовала себя лучше, хотя она была уверена, что на большой перемене обязательно придет снова за более плотным обедом. Еда в школьной столовой была отменной, поэтому любившая хорошо покушать Соня с первых же дней смекнула, что с ее работниками будет видеться очень часто, поэтому неплохо бы и подружиться.
Во время третьего урока Соне пришлось много говорить, потому что с пятыми классами они разбирали фонетику и учили стишки. Однако в эти моменты внезапно предательски оживали и вспыхивали воспоминания вчерашнего вечера. Особенно самые омерзительные, от которых возникло ощущение, что пирожок настойчиво просится наружу. Вовремя Соня выйти не смогла, однако тошнота, к счастью, затихла сама по себе.
Перед четвертым уроком она всю перемену просидела без движения, устало наблюдая за очередным классом — шестым — и дергая глазом от звона в ушах.
Голова гудела и кружилась, во рту было очень сухо. В прошлом году подружка Катя выкрала у своего деда початую бутылку водки и тайком протащила ее в куртке на день рождения к Соне домой. Остальные подруги воодушевились и заставили Соню, как именинницу, выпить аж две рюмки, а потом еще три, но разбавленные компотом. Утром было несладко. И примерно такое же похмелье по ощущениям Соня переживала сейчас.
Что-то было не так…
— Софья Николаевна.
Тонкий жалобный писк позади был таким тихим и неуверенным, что Соня даже не пошевелилась, надеясь, что девочка растеряет решимость что-то спрашивать и уйдет.
Это была Ксюша Новикова. Соня, конечно же, ее узнала.
— Женя сказал, что меня заберет черная Волга.
Соня задержалась невидящим взглядом на пушистой макушке Ксюши и вздрогнула, когда та несмело потопталась на месте, привлекая ее внимание шорохом подошв своих туфель.
— Что?
— Женя Косулин сказал, что меня Волга заберет! Что злые дяденьки подъедут и схватят меня прямо на улице. Это же неправда? Да?
Ксюша с надеждой смотрела на Соню влажными глазами.
Соня моргнула несколько раз — ее собственные были ужасно сухими.
Что ответить?
Откуда-то сбоку очень вовремя выскочила Ира Попова.
— Неправда — мне папа говорил! — брякнула она. — Черная Волга днем не катается и детей не забирает. Увидят же все! И милицию позовут. Только по ночам ездит. А ночью ты будешь спать.
— Но Женя Косулин…
— А Женя Косулин — дурак, — пожала плечами Ира.
Ксюша нахмурилась и снова с надеждой подняла на Соню глаза.
Соня была в детстве такой же трусливой, и пугал ее такой же хулиганистый тогда Степка, но машин всегда немного побаивалась, причем любого цвета. Только не потому, что верила байкам — дед их сразу развеял в пыль — а потому, что бабушкину сестру десять лет назад машина сбила. Не черная и совсем не Волга, а Жигули — инвалидом до конца жизни оставила. А за рулем был местный пьянчуга, укравший машину у председателя районного комсомола. Бояться нужно было пьяных и сумасшедших. Ну, и вампиров, получается…
Ира вдруг расширила глаза и, прикрыв ладошкой распахнувшийся следом рот, вопросительно-задумчиво промычала, словно ей в голову пришла идея, которую стоило тщательно обдумать. Или не очень тщательно, поскольку она тут же поделилась своим внезапным открытием:
— А ведь у нашего директора Бориса Иваныча машина тоже черная. Волга!
Соня чувствовала себя недостаточно хорошо для того, чтобы втянуться в детскую беседу и придумать что-нибудь взрослое и умное, что сможет утихомирить буйное воображение учениц, поэтому молча стыдила саму себя за то, что не в состоянии выполнять толком свою работу.
— Это получается, что он и есть бандит?.. — побледнела Ксюша.
— Нет, конечно! — воскликнула Ира. — Борис Иваныч хороший. И это значит, что он тоже жертва бандитов! Только бандитам неинтересно взрослых красть. Они крадут их машины. Чтобы потом на них ездить, красть детей и путать милицию.
— А детей почему?..
— А с детьми что-то жуткое делают!.. Опыты ставят!
— Опыты ставят ученые! — воскликнул подкравшийся к девочкам Женя Косулин, напугавший Ксюшу. — А у Бориса Иваныча брат — ученый как раз.
— Чего?.. — с сомнением протянула Ира. — Тебе-то откуда знать?
— Это мне папка сказал!
— А папка твой откуда знает?
— А не твое дело!
— Если у Бориса Иваныча — брат ученый, то значит, ему нечего бояться: ни его машину, ни его самого не украдут, — сказала Ксюша.
Женя Косулин шкодливо заулыбался.
— Ага, но если не удастся поймать детей, то Борис Иваныч может помочь брату, так как работает директором в школе. Передаст ученому кого-нибудь из нас, если в лаборатории будет не хватать!
На этот раз Ира не нашлась с ответом, поэтому обе девочки с ужасом переглянулись, а потом вопросительно посмотрели на Соню, будто она разбиралась в этих интригах.
Соня дернула бровью — в висок что-то больно стрельнуло. Как же хотелось домой. Плотно поесть и лечь спать. Кажется, она заболела.
— Ребята…
Звонок не дал ей договорить, поэтому она с облегчением сказала детям идти на свои места.
Оставалось пережить три урока.
В столовой к ней за стол подсел Виктор Иванович и вежливо спросил, нормально ли она себя чувствует.
— Нет, — честно призналась Соня.
Она разглядывала тарелку борща перед собой со смешанными эмоциями. С одной стороны, плохое самочувствие никуда не делось и ее по-прежнему мутило, а с другой стороны, сосущая пустота внутри требовала еды.
Виктор Иванович стал досаждать ей своим беспокойством, поэтому она безжалостно попросила его посидеть в тишине, которой в столовой во время большой перемены в принципе никоим образом не могло быть. Тот обиделся, но умолк.
Потом их отыскала Марина с неприятной новостью о том, что после уроков намечается совещание. Соня испуганно покачала головой.
— Предупреди о плохом самочувствии Щиткову, — сказала Марина, когда узнала, в чем дело.
— Не вздумайте, — подал голос Виктор Иванович. — Если появитесь перед ней, не отпустит. Просто идите домой, а мы с Мариной Сергеевной предупредим ее сами.
Соне тут же стало неловко из-за того, что ранее чересчур резко с ним разговаривала.
— Спасибо, — еле слышно сказала она, на что Виктор Иванович сдержанно улыбнулся.
— Может, сразу пойдешь, если совсем плохо? — сочувственно предложила Марина. — Сейчас окно у исторички. Тамара Алексеевна тебя подменит…
— Нет, дотерплю.
Соня дотерпела, но нисколько не гордилась тем, как провела последние уроки. Да, уважительная причина у нее имелась, но шла уже третья неделя учебного года, а она все еще не была довольна собственной работой. Только в вампира ей еще не хватало превращаться! С этими мыслями она выбегала со школьной территории — слишком поспешно для примерной учительницы.
Свои поиски Соня начала с переулка, где кормила кошек. Те встретили ее голодным мяуканьем, но у нее с собой ничего не было. Виновато потрепав рыжего кота и черную кошку по головам, она отправилась туда, куда ее вчера предположительно повел Тимур Андреевич.
На самом деле это было ближе, чем она помнила. Спустя пять минут она вышла к ряду деревянных двухэтажек, утопающих в желтоватой зелени. Между ними она плутала долго. Она чувствовала, что жил он где-то здесь, в одной из них, но все дома были одинаковыми: мрачно-темными и потрепанными временем. Некоторые из них даже не были жилыми.
Это что же, ей теперь надо обращаться в отделение милиции, куда Тимура Андреевича приводил Степа? Или, может, рискнуть и у местных прохожих поспрашивать?
Соня неловко стояла перед одним из крайних слева подъездов — только в этом расположении она и была уверена — а потом поймала за хвост удачу, увидев выходящего оттуда мальчишку лет десяти.
— Мальчик… Мальчик!
Тот огляделся, нахмурился и прижал мячик к груди, будто решил, что чем-то провинился и незнакомая тетенька решит его отобрать.
— Кто живет в квартире слева на первом этаже? — спросила Соня.
— А вам зачем?
— Боюсь ошибиться домом и хочу узнать, точно ли пришла к кому надо.
Мальчик замялся.
— Ну… Там Терехины живут.
Не то.
Соня разочарованно вздохнула.
— А вы кого ищете? — спросил мальчик.
— Тимура Андреевича. Такой… высокий мужчина. Очень высокий.
Мальчик удивленно приподнял брови и быстро оглянулся. Соня с надеждой подалась вперед. Неужели?..
— Он из десятого дома.
— Правда? Спасибо тебе большое! Ты очень помог.
Мальчик покивал и снова оглянулся:
— Он не любит гостей. И мама говорила, что у него нет родственников. Вы дочка?
— Нет. Я… — Соня замешкалась. — Я дальняя родственница. Очень дальняя.
— Понятно. Когда стучать будете, скажите погромче, что это вы. А то он не откроет, — мальчик оглянулся опять и почесал голову. — Он… это…
— Он что?
— Ну, злой типа. Людей не любит.
Соня могла себе это представить. Но ведь Тимур Андреевич сказал ей вчера запоминать адрес. И портфель наверняка заметил. Выходит, должен знать, что она придет.
Нужный дом оказался совсем рядом.
Соня с тревогой посмотрела на крайний подъезд с выкрашенной в зеленый цвет приоткрытой дверью, виднеющиеся за ней половые доски и ступеньки — все казалось уже не таким жутким, как прошлым вечером — сделала глубокий вдох и зашла внутрь.
Вопреки тому, что сказал ей мальчик, открыли ей сразу.
Тимур Андреевич был одет в темно-красный застиранный халат и в руке держал кружку с чем-то очень темным в полумраке коридора. Искренне надеясь, что не с кровью, Соня подавила в себе новый приступ тошноты.
— А ты быстро пришла, — одобрительно покачал головой Тимур Андреевич. — Хорошо, что тянуть не стала.
Он выглядел безобидно, но Соня с опаской следила за каждым его ленивым движением, словно вот-вот ожидала нападения.
Имело ли теперь значение то, что он говорил вчера? Она проигнорировала его сумасшедшую просьбу! Вдруг за ночь он хорошенько подумал и решил, что жизни она не достойна?
Тимур Андреевич зевнул, демонстрируя ровные человеческие зубы, развернулся и пошел в гостиной, на ходу бросая “заходи”.
— Я пришла за портфелем, — взволнованно произнесла Соня.
— Каким портфелем?
— Моим.
— А. Я не видел его.
И впрямь. Портфель лежал ровно там, где Соня его уронила. Как его можно было не заметить? Он же был прямо у порога в гостиную — споткнешься не глядя.
Соня тут же его подхватила и попятилась назад.
— И куда? — спросил Тимур Андреевич. — Не дури и проходи. Поговорить надо.
— Я не хочу с вами ни о чем говорить. После того, что вы сделали… Я… вообще пойду в милицию.
— Приходила бы уж сразу с ней, а не одна. Ты отважная или просто глупая?
Соня вцепилась в дверную ручку так сильно, что побелели пальцы.
Не отважная точно. Ведь она никого и не предупредила даже. Где ее потом искать будут?..
— И милиция, кстати, тут точно не поможет. Угадай, куда тебя пошлют оттуда, — сказал Тимур Андреевич.
— У меня друг — милиционер!
— И что теперь? Голову-то включи. Даже в больницу было бы разумнее пойти, а не в милицию. Только тебе ни в одно из этих мест нельзя, если не хочешь проблем.
Соня нерешительно поцарапала короткими ногтями гладкую кожу портфеля, быстро оглядывая знакомую и при свете дня еще более грязную гостиную.
— Ну, соображай быстрее, Софья, — нетерпеливо затопал ногой Тимур Андреевич. — Теперь не тебе бояться надо, а мне. Садись — чаем угощу. И сушками. От голода умираешь, наверное, но уж извини, больше нечего предложить.
Соня прикусила губу. На несколько долгих секунд она почувствовала сильное желание бросить все здесь и вернуться домой в Горький. Только не к маме, а к деду. Прибежать к нему, как в детстве, пожаловаться и поплакать. Дед бы сразу все ее проблемы решил и подсказал, что делать.
Но, наверное, дед не знал ничего о вампирах. А этот старик знал.
Все-таки глупая.
Соня отпустила ручку двери и прошла в гостиную.
А что ей еще делать?